ускоренная индустриализация не могла не требовать концентрации
основных усилий на определенных направлениях, негативные последствия
подобной стратегии очевидны.
Вторым важным фактором является недопотребление населения, вытекающее
из индустриального типа догоняющего развития и препятствующее становлению
широкого внутреннего рынка. Исходной предпосылкой в данном случае выступал
низкий уровень материального благосостояния населения развивающихся стран,
встававших на путь "догоняющего развития". Как правило, все они переходили к
политике ускоренного индустриального роста в условиях, когда величина
валового национального продукта не превышала 300 долл. на человека в год.
Когда бы ни инициировалась новая хозяйственная политика (в Малайзии,
Сингапуре и на Тайване это произошло в конце 40-х годов, в Южной Корее и
Индонезии - в начале 60-х, в Таиланде - в конце 60-х, в Китае - в начале
80-х, а во Вьетнаме и Лаосе - на рубеже 90-х годов), данный показатель не
превосходит указанной величины. В Малайзии он составлял не более 300 долл. в
начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее - около 100 долл. в конце
50-х, на Тайване -160 долл. в начале 60-х, в Китае, двинувшемся по пути
преобразований в 1978 году, - 280 долл., а во Вьетнаме уровень в 220 долл.
был достигнут лишь к середине 80-х.
Именно низкий уровень доходов населения стал важнейшим условием
ускоренной индустриализации, и для ее поддержания их рост должен был
оставаться весьма умеренным. В середине 90-х годов, когда в развитых странах
величина среднечасовой заработной платы промышленного рабочего составляла от
12 до 30 долл. в Корее и Сингапуре труд высоквалифицированного специалиста
оплачивался из расчета не более 7 долл., а в Малайзии - 1,5 долл. в час. В
Китае и Индии в это же время занятые в промышленности рабочие получали около
3, а во Вьетнаме - не более 1 5 долл. в день См.: Garten J. The Big Ten. The
Big Emerging Markets and How They Will Change Our Lives. N.Y., 1997. P. 45..
На протяжении всего периода ускоренной индустриализации, с середины 70-х и
до конца 80-х годов, в Таиланде, Малайзии и Индонезии фактически не
фиксировался рост реальной заработной платы; даже в наиболее успешно
развивавшейся Южной Корее в конце 80-х годов средняя заработная плата в
промышленности составляла 15 процентов от ее уровня в Японии и 11 процентов
от ее уровня в США. Как следствие на протяжении 80-х показатель ВНП на душу
населения в Таиланде, Малайзии и Индонезии снизился соответственно на 7,23 и
34 процента по сравнению с аналогичным показателем, рассчитанным для стран
"большой семерки" См.: Palat R.A. (Ed.) Pacific-Asia and the Future of the
World System. Westport (Ct.), 1993. P. 77-78.. Последствия бума 90-х годов
также не сильно сказались на положении большинства жителей этих стран: так,
в Таиланде доходы наиболее высоко оплачиваемых 10 процентов населения в
течение этого периода выросли втрое, тогда как наименее состоятельных 10
процентов не изменились.
Несмотря на внешнее процветание восточноазиатских стран и высокие
доходы их высшего класса, средний слой, являющийся опорой индустриальных
наций, оставался в Азии весьма малочисленным. По состоянию на начало 90-х
годов, к нему относили себя около 4 процентов индонезийцев; в Таиланде
численность квалифицированных рабочих, технического, административного и
управленческого персонала составляла в это же время не более 7,6 процента; в
Южной Корее численность среднего класса, по подсчетам различных экспертов,
колебалась от 10,5 до 11 с небольшим процентов См.: Robinson R., Goodman
D.S.G. (Eds.) The New Rich in Asia. Mobile Phones, McDonald's and
Middle-Class Revolution. L.-N.Y., 1996. P. 84, 143, 187.. Даже сегодня тот
средний класс, который сложился в 60-е - 70-е годы как основа устойчивости
постиндустриальных держав, отсутствует в большинстве стран Юго-Восточной
Азии, а отрыв этих наций от западного мира остается огромным. Если принять в
качестве стандарта потребления, близкого постиндустриальному, годовой доход
в 25 тыс. долл. на семью, то из насчитывающихся в современном мире 181 млн.
таких семей 79 процентов приходятся на развитые страны, а их число в пяти
ведущих новых азиатских "тиграх" - Китае, Южной Корее, Тайване, Индонезии и
Таиланде, - население которых в шесть раз многочисленнее американского, не
превышает четверти количества таких семей в США См.: Morrison I. The Second
Curve. Managing the Velocity of Change. L., 1996. P. 122-123, 167.. Все это
делает внутренний спрос в новых индустриальных странах весьма ограниченным,
а их дальнейшее хозяйственное развитие - не имеющим устойчивой основы.
Третий фактор, мимо которого также нельзя пройти в рамках нашего
анализа, связан с преобладанием в "догоняющих экономиках" экстенсивных
методов развития, что делает их хозяйственный прогресс внутренне
ограниченным. Мы уже отмечали, что стабильное развитие постиндустриальных
держав в 90-е годы происходит на фоне нарастающего потребления их гражданами
материальных и информационных благ и устойчивого снижения доли накопления в
национальном доходе. Между тем в Юго-Восточной Азии в течение всего периода
ускоренной индустриализации наблюдалась противоположная тенденция. Несмотря
на низкий уровень валового национального продукта на душу населения, страны
региона вынуждены направлять значительную его часть на дальнейшее развитие
производства. В результате даже в начале 90-х годов норма сбережений
составляла на Тайване 24 процента в Гонконге - 30, в Малайзии, Таиланде и
Южной Корее - по 35 в Индонезии - 37, в Сингапуре - 47, а в Китае доходила,
по некоторым данным, до фантастического уровня в 50 процентов от валового
национального продукта См.: Robinson R., Goodman D.S.G. (Eds.) The New Rich
in Asia P 205 161,47. 135, 183,77, 17.. При этом, в отличие от всего
остального мира, Южная и Восточная Азия оставались единственными регионами,
где в период с 1965 по 1993 год доля сбережений в валовом национальном
продукте имела тенденцию не к снижению а напротив, к заметному росту (с 12
до 21 процента и с 22 до 35 процентов, соответственно).
Однако низкие доходы населения и высокая норма сбережения были не
единственными источниками впечатляющего индустриального прорыва азиатских
стран. Развивающееся промышленное производство предъявляло спрос на
дополнительные рабочие руки рекрутировавшиеся из среды крестьян и
ремесленников. Рост доли промышленности в валовом национальном продукте
сопровождался почти таким же повышением доли занятых в индустриальном
секторе. В Сингапуре с 1966 по 1990 год этот показатель вырос с 27 до 51
процента; в Южной Корее с начала 60-х по начало 90-х годов он повысился с 22
до 48 процентов; на Тайване - с 17 процентов в 1952 году до 40 в 1993-м.
Параллельно в общей численности работающих росла доля женщин, а также
увеличивалась продолжительность рабочего дня. В результате в Южной Корее и
на Тайване в первой половине 90-х годов средняя продолжительность рабочего
времени в индустриальном секторе достигала почти 2,5 тыс. часов в год, хотя
в большинстве европейских стран она была законодательно ограничена 1,5 тыс.
часов См.: Maddison A. Growth Acceleration and Slowdown in Historical and
Comparative Perspective // Myers R.H. (Ed.) The Wealth of Nations in the
Twentieth Century: The Policies and Institutional Determinants of Economic
Development. Stanford (Ca.), 1996. P. 35..
Все это показывает, что большинство азиатских экономик вплоть до
кризиса 1997 года развивалось исключительно экстенсивными методами. Если
сравнить долю фактора производительности в общей динамике роста валового
национального продукта в различных странах в 50-70-е годы, можно увидеть,
что на Тайване при средних темпах роста 9,4 процента посредством повышения
производительности обеспечивалось лишь 2,6 процента прироста ВНП в год, в
Южной Корее при темпах роста ВНП 10,3 процента - всего 1,2 процента, в
Сингапуре при ежегодном росте 8,7 процента- только 0,2, тогда как, например,
во Франции эти показатели составляли 5,0 и 3,0 процента, соответственно См.:
Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge
(Ma.)-L., 1998. P. 24.. Поэтому мнение П.Крагмана, отмечающего, что
"прогресс молодых индустриальных стран Азии, как и развитие СССР в период
высоких темпов роста, стимулировался в первую очередь небывалым увеличением
затрат труда и капитала, а не повышением эффективности производства" Krugman
P. The Myth of Asia's Miracle // Foreign Affairs. 1994. No 6. P. 70., вполне
отражает основное различие между постиндустриальной парадигмой прогресса и
практикой "догоняющего" развития.
Четвертым фактором, существенно обострившим проблемы стран,
развивающихся по "догоняющему" пути, стал масштабный импорт капитала,
принявший в 80-е и 90-е годы особенно гипертрофированные формы. Хотя сами по
себе иностранные инвестиции не могут и не должны рассматриваться как
негативное явление, в странах, реализующих политику "догоняющего" развития,
экспансия иностранных инвестиций нередко становится причиной усугубления
односторонности их экономики. С самого начала ускоренного развития азиатские
страны оказались сборочными цехами международных корпораций; известно,
например, что в 80-е годы количество произведенных в Южной Корее компьютеров
выросло в 20 раз, однако 95 процентов из них было произведено по лицензиям,
стоимость отечественных комплектующих не превышала 15 процентов, а все
установленное на них программное обеспечение было импортировано из-за рубежа
См.: Bella W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. P. 152-153, 155.. Обратной
стороной иностранных инвестиций становится чудовищная зависимость от
поставок комплектующих и технологий: к 1995 году импорт десяти новых
индустриальных стран Азии составил 748 млрд. долл., что на 12 млрд. долл.
превосходит показатель ЕС.
Несамодостаточный характер развития, который отмечается в Азии с
середины 70-х годов, привел к тому, что постоянно увеличивалась потребность
в новых инвестициях. Только за период с 1987 по 1992 год объем прямых
иностранных капиталовложений в малазийскую экономику вырос почти в 9 раз, в
тайскую - в 12-15, в индонезийскую - в 16 раз. Поступление в эти страны
гигантских средств (а темпы роста иностранных капиталовложений в 80-е и 90-е
годы устойчиво превышали темпы роста валового национального продукта) делало
фактически излишним повышение эффективности производства.
Как следствие, Япония, Сингапур, Гонконг и Тайвань, ставшие лидерами
"догоняющего" развития, настолько уверовали в правильность избранного пути,
что продолжали наращивать инвестиции в страны региона даже тогда, когда
рискованность подобной практики стала очевидной. В 1993 году они
обеспечивали 59,7 процента иностранных инвестиций в экономику Таиланда,
тогда как доля США не поднималась выше 20 процентов; аналогичные данные по
Малайзии для 1994 года составляют 62,2 и 11,6 процента, по Вьетнаму по
состоянию на конец 1995 года - 68,1 и 5,9 процента. Более того, если с 1994
по 1996 год японские и сингапурские инвестиции в страны региона росли
темпами, достигавшими 30 процентов в год, то американские стагнировали, а
иногда (например, в Индонезии) даже сокращались. Еще более неправдоподобным
образом росли финансовые потоки, направляемые на местные фондовые рынки.
Если в 1990 году их объем не превосходил 2 млрд. долл., то за 1990-1994 годы
в целом он составил 42 млрд. долл. См.: Islam /., Chowdhurv A. Asia-Pacific
Economies. P. 56. В 1994 году, когда рыночная капитализация китайских
компаний, представляющих страну с более чем миллиардным населением и
гигантским хозяйственным потенциалом, составляла около 44 млрд. долл.,
соответствующий показатель для 19-миллионной Малайзии достиг 200 млрд.
долл., или 300 процентов ВНП, что почти в два с половиной раза превосходило
показатели Великобритании и США См.: Henderson С. Asia Falling. Making Sense
of the Asian Crisis and Its Aftermath. N.Y., 1999. P. 21.. Подобная ситуация
приводила к переоцененности национальных активов в условиях, когда
расширение производства зависело от поступления дополнительных инвестиций.
Возникал заколдованный круг, который рано или поздно должен был
разомкнуться.
В качестве пятого, и, пожалуй, наиболее существенного фактора
несамодостаточности "догоняющего" развития необходимо отметить зависимость
стран, идущих по этому пути, от экспорта собственной продукции. Концепция
ориентированности на внешние рынки была и остается одной из идеологических
основ азиатской модели индустриализации. Ее следствиями выступают проведение
жесткой протекционистской политики и откровенный демпинг собственных товаров
на мировых рынках. Между тем в 90-е годы подобная политика перестала
приносить плоды, так как поддержание высоких объемов экспорта не только
требовало дополнительных (и притом малопроизводительных) инвестиций, но и
существенно повышало зависимость от мировой конъюнктуры.
В результате все эти страны оказались в ситуации, когда доля
поставляемой на экспорт продукции (составляющая в постиндустриальных
державах не более 7-8 процентов ВНП), достигает гораздо более высоких
значений - 21,2 процента в Китае, 21,9 в Индонезии, 24,4 на Филиппинах, 26,8
в Южной Корее, 30,2 в Таиланде, 42,5 на Тайване, 78,8 в Малайзии и
фантастического уровня в 117,3 и 132,9 процента, соответственно, в Гонконге
и Сингапуре См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures, and
Systemic Implications. Wash., 1998. P. 27.. Возведенный в абсолют, принцип
экспортной ориентированности развивающихся экономик привел к тому, что в
80-е годы хозяйственный рост Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74 процента
соответственно был обусловлен закупками промышленной продукции этих стран со
стороны одних только США См.: Thurow L. Head to Head. The Coming Economic
Battle Among Japan, Europe, and America. N.Y., 1993. P. 62.; для Бразилии
американский импорт обеспечивал более половины, а для Мексики - почти 85
процентов положительного сальдо торгового баланса. Зависимость развивающихся
стран от постиндустриального мира принимает непропорциональный характер.
Доля их экспортных товаров, направляемых в США, Западную Европу и Японию,
составляет, как правило, от 45 до 60 процентов, то время как доля экспорта
развитых держав в данные страны остается минимальной (в торговом обороте
Франции и Италии она составляет 4,3 процента, Германии - 5,5, Великобритании
- 7,7, США - 16,3, и только показатель Японии значительно выше - 30,4
процента См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 22.). Таким
образом, в современных условиях возможная потеря развивающихся рынков для
постиндустриальных стран окажется гораздо менее болезненной, чем сокращение
поставок в Европу и США для "догоняющих" государств. Данное обстоятельство
стало катализатором кризиса 90-х годов: если в 1995 году объем экспорта из
Южной Кореи вырос более чем на 30 процентов, из Малайзии - на 26, из Китая -
на 25, а из Таиланда - на 23 процента, то соответствующие показатели в 1996
году составили уже 4,2,4,0,1,5 и 0,5 процента. Между тем зависимость от
импорта патентов и комплектующих оставалась исключительно большой;
результатом стало финансирование промышленного развития за счет покрытия
дефицита из долговых источников. К 1996 году текущий дефицит платежного
баланса стран Юго-Восточной Азии достиг 36,5 млрд. долл., увеличившись в
течение одного года более чем на 10 процентов. Кризис стал неизбежным.
К середине 90-х годов хозяйственное развитие "догоняющих" стран со всей
отчетливостью продемонстрировало, что оно в полной мере зависит от импорта
технологий и капитала из западного мира и экспорта собственной продукции в
постиндустриальные страны. Таким образом, стало ясно, что идущие по этому
пути страны способны догнать развитый мир настолько быстро и продвинуться
настолько далеко, насколько это будет угодно самому развитому миру, а
прогресс развивающихся стран не несет угрозы монополярному мировому
устройству.
И, наконец, шестой фактор, на котором следует остановиться, состоит в
абсолютной технологической, интеллектуальной и культурной зависимости
развивающихся стран от развитого мира. Все государства, направившиеся по
пути "догоняющего" развития, имеют отрицательное сальдо в балансе торговли
технологиями со странами Запада. Неразвитость среднего класса не дает
возможности сформироваться слою людей, которые восприняли бы образованность
в качестве значимой ценности и у которых стремление к творческой
деятельности сформировалось бы как настоятельная потребность. Хотя сегодня
почти все дети в Японии или Южной Корее посещают школу, это, скорее,
остается данью традиции, нежели обусловлено внутренними мотивами: если 60
процентов высших менеджеров американских компаний имеют докторские степени,
то 30 процентов японских управляющих даже не учились в колледже. В то же
время в Китае и Индонезии только 45-50, а в Таиланде - менее 40 процентов
молодежи соответствующей возрастной группы посещают среднюю школу. Более
того, если во Франции 44 процента выпускников школ поступают в высшие
учебные заведения, а в США этот показатель достигает 65 процентов, то в
Малайзии он не поднимается выше 12; в результате не более 5 процентов
молодежи в возрасте от 20 до 24 лет обучаются в вузах. Индустриальная модель
прогресса не делает инвестиции в образование выгодными: если в США в
1973-1987 годах заработная плата мужчины, не закончившего колледж, снизилась
на 12 процентов, то в Японии за этот же период лица, имеющие полное среднее
образование, увеличили свои доходы на 13 процентов, а фактор повышения
квалификации работников оставался последним среди десяти наиболее важных
составляющих экономического роста См.: Katz R. Japan: The System That
Soured. The Rise and Fall of Japanese Economic Miracle. Armonk (N.Y.)-L.,
1998. P. 135.. Сталкиваясь с ценностями информационного общества,
талантливая молодежь из развивающихся стран несомненно отдает им
предпочтение: в начале 90-х годов более четверти южнокорейских, трети
тайваньских и 95 процентов (!) китайских студентов, обучающихся за границей,
не возвращались домой после окончания учебы См.: Morrison I. The Second
Curve. P. 17, 16.. Таким образом, важнейшие задачи, опосредующие становление
постиндустриального общества, - радикальное повышение уровня жизни и
распространение научных знаний как фундаментальной социальной ценности - в
новых индустриальных странах сегодня в лучшем случае поставлены, но далеко
не разрешены. Как отмечает Ф.Фукуяма, "централизованные хозяйственные
системы, достаточно эффективные для достижения уровня индустриализации,
соответствовавшего европейскому образцу 50-х годов, проявили свою полную
несостоятельность при создании такого сложного организма, как
"постиндустриальная" экономика, в которой информация и новаторство играют
определяющую роль" Цит. по: Koch R. The Third Revolution. Creating
Unprecedented Wealth and Happiness for Everyone in the New Millennium.
Oxford, 1998. P. 161.. Тот источник экономического взлета, который был столь
эффективно применен западными державами в 90-е годы, остался этим странам
практически не известен.
Таковы основные моменты, обусловливающие несамодостаточность модели
"догоняющего" развития и делающие ее внутренне противоречивой, неспособной
вывести развивающиеся страны из-под диктата постиндустриальных держав.
Несколько особняком в этом ряду стоит еще одна важная характеристика, общая
для всех стран, избравших подобный путь развития. Она проистекает из всех
рассмотренных факторов и в то же время обусловливает их; поэтому мы не можем
поставить ее в один ряд с ними и исследовать вне контекста каждой страны. Мы
имеем в виду особую роль государства, неизбежно присутствующего в любой
мобилизационной системе развития. Его вмешательство в экономическую жизнь
развивающихся стран происходило по целому ряду направлений и отмечается в
контексте всех рассмотренных нами факторов. Именно государство, находясь у
истоков "догоняющего" развития, определяло важнейшие приоритеты
хозяйственной политики; достаточно вспомнить, как в начале 60-х годов
Министерство внешней торговли и промышленности Японии создало объединение, в
которое вошли такие гиганты, как "Сони", "Хитачи", "Тошиба", NEC и
"Мицубиси", и выдало новому консорциуму гигантский льготный кредит, что
положило начало японской компьютерной индустрии. Именно оно поощряло
недопотребление, инициируя приток средств населения в контролируемые им
банки или запуская политику управляемой инфляции. Государство более всего
было ответственно за экстенсивные методы индустриального развития,
проповедовавшиеся в Азии. Так, корейское правительство осознанно проводило
политику дотирования крупнейших предприятий, несмотря на низкую
эффективность их деятельности; на Тайване в 80-е годы кредиты на развитие
экспортных производств выдавались под проценты вдвое ниже межбанковской
ставки и почти в четыре раза ниже средней цены кредитов, сложившейся на
рынке. Государство стимулировало приток иностранных инвестиций, и оно же
предпринимало меры по ограничению свободной конкуренции на внутренних
рынках. И, наконец, государство создало огромную малоэффективную бюрократию
(в относительно благополучной Японии, например, на 170 тыс. фермеров
приходится 420 тыс. управленческих работников низового уровня и 90 тыс.
персонала Министерства по делам сельского хозяйства и рыболовства), которая
во многих случаях стала тормозом хозяйственного развития (как в Южной Корее)
или прямой угрозой экономической безопасности страны (как в Индонезии).
Кризис, начавшийся в странах региона в 1997 году, показал всю
неэффективность и нежизнеспособность этатистской модели индустриального
прогресса, которая еще недавно казалась оптимальной.
Беглый обзор наиболее фундаментальных проблем, встающих перед странами,
которые идут по пути "догоняющего" развития, показывает, что даже те
государства, которые дальше других продвинулись в данном направлении, не
смогли решить целого комплекса важнейших задач. Среди таковых следует в
первую очередь назвать невосприимчивость к научно-техническому прогрессу,
пренебрежение к формированию собственной исследовательской базы и переходу к
интенсивному типу хозяйственного роста; сохранение крайне высокой
зависимости от рынка капиталов и технологий и неспособность развивать
производство без всевозрастающего экспорта собственных товаров за рубеж;
отсталость социальной структуры, высокая норма сбережений, не позволяющая
оформиться современному среднему классу, и наконец, обостряющаяся
зависимость от интеллектуального потенциала, находящегося за пределами
развивающихся стран.
Все это свидетельствует о том, что залогом успешного развития стран
"третьего мира" станет в XXI веке их взаимодействие с постиндустриальным
миром и поступательное движение по тому пути, который уже был пройден
развитыми державами. Монополярный мир, формирующийся сегодня, определяет и
относительно монолинейный путь освоения достижений постиндустриализма. В
этой связи мы не можем не уделить особого внимания оценке исторических
перспектив России - страны, которая на протяжении последних двух столетий
предприняла не одну и не две модернизаторские попытки, принесшие, однако,
совершенно неудовлетворительные результаты.
КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ
1. Какова основная предпосылка становления современного монополярного
мира?
2. Каковы основные черты индустриального типа воспроизводства?
3. Каковы основные черты постиндустриального типа воспроизводства?
4. Какие страны осуществляли наиболее удачные попытки индустриальной
модернизации на протяжении XVIII-XX веков?
5. Каковы пределы индустриальной модернизации в условиях доминирования
в мировом масштабе постиндустриальных тенденций?
6. Является ли хозяйственная автаркия неизбежной чертой индустриальной
модернизации?
7. Каковы основные причины, обусловливающие несамодостаточность модели
"догоняющего" развития?
8. Способны ли страны, идущие по пути "догоняющего" развития,
видоизменить монополярную конфигурацию современного мира?
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Обязательные источники
Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С.
512-553; Иноземцев В.Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и
возможные последствия постэкономической революции. М., 1999. С. 236-451;
Иноземцев В.Л. Социально-экономические проблемы XXI века: попытка
нетрадиционной оценки. М., 1999; Иноземцев В.Л. Догоняющее развитие: великая
иллюзия XX века. М., 2000; Иноземцев B.Л. Fin de siecle. К истории
становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973-2000) //
Свободная мысль-XXI. 1999. No 7. С. 3-27; No 8. С. 19-42.
Дополнительная литература
Bella W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. Asia's Miracle Economies
in Crisis. San Francisco, 1990; Cohen D. The Wealth of the World and the
Poverty of Nations. Cambridge (Ma.)-L., 1998; Garten J. The Big Ten. The Big
Emerging Markets and How They Will Change Our Lives. N.Y., 1997; Goldstein
M. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures, and Systemic Implications.
Wash., 1998; Henderson C. Asia Falling. Making Sense of the Asian Crisis and
Its Aftermath. N.Y., 1999; Islam /., Chowdhury A. Asia-Pacific Economies. A
Survey. L.-N.Y., 1997; Katz R. Japan: The System That Soured. The Rise and
Fall of Japanese Economic Miracle. Armonk (N.Y.)-L, 1998; McRae H. The World
in 2020. Power, Culture and Prosperity: A Vision of the Future. L., 1995;
Naisbitt J. Megatrends Asia. The Eight Asian Megatrends That Are Changing
the World. L., 1996; Sakaiya T. What Is Japan? Contradictions and
Transformations. N.Y.Tokyo, 1993; Thurow L. Head to Head. The Coming
Economic Battle Among Japan, Europe, and America. N.Y, 1993; Yip G.S. Asian
Advantage. Key Strategies for Winning in the Asia-Pacific Region. Reading
(Ma.), 1998.
Лекция тринадцатая
Россия в постиндустриальном мире. Причины и вероятные последствия
современного кризисаНа протяжении последнего столетия история отечественной
экономики представляется чередой радикальных хозяйственных потрясений, в той
или иной мере вызванных стремлением руководства страны ускорить ее развитие.
Однако идеологи всех этих преобразований упорно отказывались принимать во
внимание тот факт, что наиболее динамичным хозяйственный прогресс оставался
в конце XIX - начале XX века, то есть тогда, когда страна развивалась
относительно естественным образом и была открыта конструктивному
взаимодействию с западным миром. Там не менее история XX века в России и
СССР прошла под знаком многочисленных модернизаторских попыток, ни одна из
которых - и это можно сказать сегодня с полной уверенностью - не принесла
ожидаемых результатов.
Особенности СССР как индустриальной державыВ результате проведенной в
30-е годы массированной индустриализации, резко изменившей структуру
валового национального продукта и занятости, Советский Союз вошел в ряд
крупнейших индустриальных держав своего времени. Победа во Второй мировой
войне, быстрое восстановление народного хозяйства, создание ядерного оружия
и ракетной техники, противостояние США в гонке вооружений и беспрецедентные
успехи в освоении космоса - все это давало возможность определить советскую
экономику как находящуюся на стадии зрелого индустриализма, освоившую
научную организацию труда, склонную к наращиванию инвестиций и приверженную
целям хозяйственного роста Подробнее см.: Aron R. Politics and History. New
Brunswick, 1984. P. 122-138.. С 1960 по 1985 год валовой общественный
продукт и национальный доход в СССР выросли в 3,87 раза, объем произведенной
промышленной продукции - в 4,85, а совокупные производственные фонды - почти
в 7 раз; согласно данным советской статистики, к 1985 году производство
промышленной продукции в СССР составляло около 85 процентов американского;
страна занимала первое место в мире по производству газа, стали, кокса,
минеральных удобрений, тракторов, железобетонных конструкций и целого ряда
других сырьевых и промышленных товаров См.: Народное хозяйство СССР за 70
лет. Юбилейный статистический сборник. М.,1987. С.49,13,12.. Начиная с
середины 50-х годов отмечался быстрый рост всех показателей, характеризующих
развитие науки и образования: численность студентов выросла с 1,25 млн. в
1950 году до 3,86 млн. в 1965-м, расходы на научные исследования увеличились
за тот же период почти в 7 раз, составив в 1965 году около 7 процентов всего
произведенного национального дохода См.: Красильщиков В.А. Вдогонку за
прошедшим веком. М., 1998. С.129-130.. Говоря современным языком, могло
казаться, что созданы необходимые предпосылки перехода к постиндустриальной
фазе развития. Однако 70-е и особенно 80-е годы, которые в западном мире
ознаменовались быстрым развитием новых производственных технологий, стали в
СССР эпохой "застоя", периодом консервации сложившейся производственной
структуры. Подобный ход развития событий был, к сожалению, вполне
естественным и поддавался прогнозу еще в 60-е годы.
На наш взгляд, все причины, вызвавшие снижение темпов хозяйственного
развития в СССР и обусловившие в конечном счете поражение советской системы
в ее противостоянии с Западом, коренились в мобилизационном типе экономики,
несбалансированности, деформированности созданной здесь индустриальной
модели.
Во-первых, советская хозяйственная система не была нацелена на
максимизацию конечного потребления. На протяжении всего послевоенного
периода доля основного капитала в структуре национального богатства
устойчиво росла, достигнув к 1990 году 65,8 процента, в то время как личное
имущество граждан составляло не более 20 процентов его общего объема См.:
Путь в XXI век. Стратегические проблемы и перспективы российской экономики.
Под ред. Д.С.Львова. М., 1999. С. 222.. Доля национального дохода,
направляемая на потребление, составляла около 50 процентов, тогда как в США
и Западной Европе после 1975 года она никогда не опускалась ниже 75
процентов. Неудовлетворенность потребительского спроса лишала промышленность
стимула к совершенствованию производимой продукции, а новые отрасли
производства развивались в первую очередь под воздействием военной или
политической необходимости. Следствием такого положения вещей становился
беспрецедентный монополизм (к концу 80-х годов около 80 процентов
наименований продукции производилось на 1-2 предприятиях, а доля заводов и
фабрик с численностью занятых, превышающей 1 тыс. человек, составляла 73,3
процента против 26 процентов в США См.: Goldman M. Lost Opportunity. What
Has Made Economic Reform in Russia So Difficult. N.Y.-L., 1996. P. 13.). В
результате промышленная система не только не воспринимала, но и отторгала
нововведения и конкурентные отношения.
Во-вторых, в 70-е и 80-е годы в СССР сформировался своеобразный
"механизм" снижения эффективности производства. Технологическая революция в
развитых странах сделала продукцию советской промышленности абсолютно
неконкурентоспособной, а рост цен на сырье обусловил ускоренное развитие
отраслей первичного сектора. К 1982 году доля машин и оборудования в
советском экспорте снизилась до 12,9 процента по сравнению с 21,5 в 1970
году, а доля топлива и электроэнергии выросла с 15,6 до 52,3 процента.
Характерно, что параллельно с наращиванием экспорта энергоносителей
увеличивалась и избыточность их потребления внутри страны, по сути
консервировавшая сложившуюся структуру производства. В 70-е годы и первой
половине 80-х годов, когда СССР получил от экспорта нефти более 170 млрд.
долл. валютных поступлений См.: Goldman M. What Went Wrong with Perestroika.
N.Y.-L., 1992. P. 49., потребление энергии на душу населения выросло более
чем вдвое, с 3,16 до 6,79 тонн условного топлива См.: Гайдар Е. Аномалии
экономического роста. M., 1997. С. 120, табл.8.. "Злокачественный" характер
процессов, происходивших в советской экономике, наиболее ярко
характеризуется неспособностью деградировавшей хозяйственной системы решить
продовольственную проблему: в течение 80-х годов страна, имевшая
максимальные посевные площади в пересчете на душу населения, импортировала
около 375 млн. тонн зерна, тогда как экспортировала около 12 млн. тонн.
В-третьих, успехи СССР в научной и технической области были сильно
преувеличены. В конце 80-х годов количество студентов вузов в пересчете на 1
тыс. человек населения составляло в СССР около 18 человек, тогда как в США -
почти 55; при этом доля населения, получавшего образование в высших учебных
заведениях на протяжении хотя бы одного года в течение пяти лет после
окончания школы, составляла в СССР около 20 процентов, в то время как в США
аналогичный показатель превышал 63 процента См.: Путь в XXI век. С. 305..
Следует также отметить, что в основном научные кадры либо использовались в
передовых, но не оказывавших существенного воздействия на конечное
потребление (или даже сокращавших его) отраслях, либо находили себе место на
предприятиях, не пытавшихся обновлять технологии и ассортимент готовой
продукции. Таким образом, разрыв в эффективности использования
высокообразованных специалистов оказывался еще более значительным, чем в их
численности.
Важнейшим следствием такого положения дел была искусственно насаждаемая
нематериалистическая мотивация деятельности большей части работников. В СССР
фактор материальной заинтересованности действительно не занимал первого
места в шкале предпочтений занятых, но это в значительной мере имело своей
причиной невозможность существенного роста стандартов потребления. Этим и
объясняется крах прежней мотивационной системы в первые же годы рыночных
реформ. Стремясь не допустить расшатывания созданной модели, советская
номенклатура резко ограничивала хозяйственные и гуманитарные контакты с
внешним миром, что, как показала практика, стало одним из важнейших факторов
непредсказуемости преобразований, начатых в середине 80-х годов. В целом же
перестройка и последовавшие за ней события ярко продемонстрировали, что
индустриальная модель, не опирающаяся на общество массового потребления, не
может стать фундаментом для постиндустриальной трансформации.
Крах сверхдержавы. Первый этап реформ (1985-1995)В середине 80-х
советское руководство во главе с М.Горбачевым инициировало радикальные
хозяйственные реформы, в том или ином виде продолжающиеся уже пятнадцать
лет. Целью их прокламировались интеграция в мировое сообщество, открытый
диалог с Западом, демократизация общественной жизни и переход к социально
ориентированной рыночной экономике. Важнейшими результатами к настоящему
моменту стали отказ от государственнической хозяйственной модели, допущение
свободной конкуренции, построение основ рыночной экономики и, отметим особо,
гораздо более трезвое понимание реальной роли России в современном
монополярном мире.
Первые же годы реформ, а в особенности период, последовавший за
распадом Советского Союза, обнаружили всю иллюзорность советского
хозяйственного могущества. Важнейшей причиной этого стало выравнивание
внутренних и мировых цен, обнажившее тот факт, что в большинстве случаев
российская промышленность не увеличивает, а сокращает стоимость
перерабатываемых ею материалов и сырья, так как готовая продукция стоит в
мировых ценах зачастую меньше, чем затраченные на ее изготовление материалы
См.: Андрианов В.Д. Россия в мировой экономике. М., 1999. С. 23.. В
результате в условиях, когда стоимость машинотехнической продукции в
экспорте Японии, Тайваня, Южной Кореи и Гонконга превышала 90 процентов, в
России она к 1995 году составляла не более 7,5 общего объема экспорта. Как
по данному показателю, так и по доле услуг в экспорте, Россия занимает 50-55
место в мире.
Неудивительно, что Россия и другие постсоветские государства стали в
этих условиях возлагать особые надежды на увеличение экспорта
энергоносителей и сырья, что прямо противоречит всем постиндустриальным
тенденциям. К началу 90-х годов Россия обеспечивала 12 процентов мирового
производства нефти, 13 - редких и цветных металлов, 16 - калийных солей, 28
- природного газа, 55 процентов апатитов и т.д.; при этом ее экспорт на 80
процентов состоял из продукции добывающих отраслей или первично
переработанных полезных ископаемых. В то время как постиндустриальный мир
предпочитал вывозить информационные продукты, по определению не обладающие
редкостью, Россия поставляла на экспорт 90 процентов производимого алюминия,
80 процентов меди, 72 процента минеральных удобрений, 43 процента сырой
нефти и 36 процентов газа См.: Андрианов В.Д. Россия: экономический и
инвестиционный потенциал. М., 1999. С. 194., радикально сокращая свои
невоспроизводимые ресурсы. Аналогичные тенденции, пусть и в менее явном
виде, прослеживаются во всех странах бывшего СССР: доля добывающих отраслей
в промышленном производстве выросла в Азербайджане с 49,1 до 63,8 процента,
в Казахстане - с 28,2 до 38,7, в Грузии - с 5,7 до 21,3, в Киргизии - с 6,6
до 18,5 процента См.: Павленко Ф., Новицкий В. Тенденции структурных
изменений и промышленная политика в странах СНГ// Вопросы экономики. 1999.
No 1.С.116..
Результатом подобного положения дел явилась очевидная
деиндустриализация российской экономики. Рост мировых и, следовательно,
внутренних цен на сырье сделал промышленное и сельскохозяйственное
производство неконкурентоспособными. Согласно статистике, к 1995 году
соотношение сырьевых цен и цен на продукцию сельского хозяйства в России
более чем вдвое превысило соответствующие соотношения на рынках западных
стран; как следствие, основные инвестиции переориентировались в сектор
производства сырья и металлургическую промышленность, а страна стала активно
импортировать потребительские товары и продовольствие. Если в 1991-1996
годах произведенный ВНП сократился на 42 процента, а выпуск потребительских
товаров и услуг - на 58 процентов, то потребление населения снизилось лишь
на 18 процентов. Доля импортных товаров в ресурсах торговли выросла в 4 раза
и превысила 50 процентов, тогда как в крупнейших городах более 80 процентов
продовольствия было импортным или вырабатывалось из импортного сырья См.:
Глазьев С. Центральный банк против промышленности России // Вопросы
экономики. 1998. No 1. С. 21..
Экономический кризис первой половины 90-х годов был усугублен
финансовыми потрясениями, выступавшими его причиной и следствием. Уже
начиная с 1987 года дефицит советского государственного бюджета приблизился
к отметке в 7 процентов ВВП, и обесценение национальной валюты приняло
катастрофические масштабы. Пытаясь воспрепятствовать данному процессу,
российские реформаторы в начале 1992 года отменили контроль над ценами, а в
1992-1994 годах осуществили масштабную приватизацию государственного
имущества, надеясь, что эти меры помогут установить режим рыночной
конкуренции. Подобные меры имели как позитивные, так и негативные
последствия. С одной стороны, к концу 1995 года инфляция снизилась до вполне
приемлемых 15-20 процентов в год, а большинство промышленных предприятий
вышли из государственной собственности. С другой стороны, жесткая
монетаристская политика, которая в российском варианте стала фактически
отказом государства от погашения своих денежных обязательств перед
работниками бюджетной сферы и целым рядом промышленных предприятий, привела
к ограничению спроса, падению промышленного производства и катастрофическому
снижению уровня жизни на фоне роста социального неравенства.
Обнищание значительной части населения сопровождалось кризисом системы
социального обеспечения и здравоохранения. К середине 90-х годов средняя
продолжительность жизни мужского населения снизилась до 58 лет, и в стране
началась естественная депопуляция См.: Blasi J.R., Kroumova М., Kruse D.
Kremlin Capitalism. Ithaca (N.Y.)-L.,1997. P. 24.. Согласно экспертным
оценкам, к 2050 году численность населения Российской Федерации может
сократиться с нынешних 140 до менее чем 80 млн. человек. Разрыв в доходах
между наиболее обеспеченными 20 процентами граждан и наименее обеспеченной
их частью возрос по сравнению с 1990 годом более чем в четыре раза, а по
значению коэффициента Джини впереди России находятся только страны Африки и
Латинской Америки. Более 70 процентов располагаемых доходов населения
используются сегодня на приобретение продуктов питания и платежи за
коммунальные услуги, что составляет наиболее высокий показатель среди всех
европейских стран (не считая государства бывшего СССР).
Таким образом, первая половина 90-х годов стала для российской
экономики наиболее тяжелым периодом. ВНП в постоянных рыночных ценах
снизился в 1991 году на 12,8 процента, в 1992-м - на 18,5, в 1993-м - на
12,0, в 1994-м - на 15,0 процента; валовая продукция промышленности
сокращалась еще более быстрыми темпами: на 8,0; 18,8; 16,2 и 20,9 процента в
соответствующие годы. Реальная заработная плата к концу 1995 года составляла
не более 35 процентов от показателя, зафиксированного в декабре 1991 года.
Около четверти всего населения находилось ниже официально определенной черты
бедности, установленной исходя из минимального размера заработной платы
около 5 долл. в месяц; уровень безработицы достиг 8 процентов всего
трудоспособного населения. К концу 1995 года задержки по выплате заработной
платы превысили 15 трлн. рублей (более 3 млрд. долл.), а неплатежи
предприятий -134 трлн. рублей (более 30 млрд. долл.) См.: Blasi J.R.,
Kroumova М., Kruse D. Kremlin Capitalism. P. 190.. При этом государственные
финансы находились в плачевном состоянии: дефицит бюджета составлял около
6-7 процентов ВНП, а значительная часть налоговых платежей собиралась
денежными суррогатами или взаимозачетами между предприятиями. Доля бартерных
или зачетных сделок в оплате продукции, поставляемой предприятиями, выросла
с 6-8 процентов в июле 1992 года до более чем 50 процентов в 1996 году См.:
Woodruff D. Money Unmade. Barter and the Fate of Russian Capitalism. Ithaca
(N.Y.)-L., 1999. P. 147-148..
На этом фоне правительство фактически не вмешивалось в происходящие
процессы, оставаясь скорее их пассивным наблюдателем. Проведенная
приватизация привела к утрате государственного контроля над деятельностью
предприятий, следствием чего оказалось неконтролируемое снижение инвестиций,
сокращение налоговых поступлений и резкий рост преступлений в экономической
и финансовой сфере. Сокращение инвестиций и либерализация валютного курса
вылились в быстрое бегство капиталов из России, особенно активизировавшееся
в 1995-1996 годах с формированием в стране современной банковской системы.
По некоторым данным, в 1995-1996 годах оно достигало 5-6 млрд. долл. в
квартал, увеличиваясь в IV квартале до 10 млрд. долл., что составляло от 5
до 8 процентов валового внутреннего продукта См.: Булатов А. Вывоз капитала
из России: вопросы регулирования // Вопросы экономики. 1998. No 3. С. 56..
Максимальные оценки утечки капиталов за 1992-1996 годы составляют 165 млрд.
долл. См.: Абалкин Л. Бегство капитала: природа, формы, методы борьбы //
Вопросы экономики. 1998. No 7. С. 39. Единственным методом сбалансирования
бюджета становились средне- и краткосрочные заимствования, ставшие в
конечном счете причиной масштабного кризиса 1998 года. Таким образом,
отказавшись от прямого государственного регулирования советского типа,
российское руководство не смогло найти адекватных рыночной среде механизмов
воздействия на экономику, что не в последнюю очередь было обусловлено как
его недостаточной компетентностью, так и нараставшей коррумпированностью
фактически всех ветвей и уровней государственной власти.
Итогом первого десятилетия реформ стал резкий спад базовых
экономических показателей, фактическая деиндустриализация экономики, падение
жизненного уровня населения, беспрецедентная зависимость от импорта и
практически полная внешняя неплатежеспособность Российской Федерации,
очевидность которой камуфлировалась постоянными новыми заимствованиями на
мировых рынках капитала и привлечением средств международных финансовых
организаций. К середине 90-х годов Россия опустилась до 23-го места в
мировой классификации стран по размеру ВНП в текущих рыночных ценах. Занимая
11,47 процента мировой территории, Российская Федерация обладала лишь 1,63
процента мирового ВНП и обеспечивала 1,37 процента мирового экспорта См.:
Илларионов А. Как Россия потеряла XX столетие // Вопросы экономики. 2000. No
1.С. 6.. Производительность в промышленном секторе России не достигала даже
20 процентов американской См.: Кудров В., Правдина С. Сопоставление уровней
производительности труда в промышленности России, США и Германии за 1992 год
// Вопросы экономики. 1998. No 1. С. 131-132., а в сельском хозяйстве
оставалась на уровне 1,2 процента от максимального в мире показателя
(Нидерланды) См.: Андрианов В.Д. Россия в мировой экономике. С. 26.. Страна,
еще недавно считавшаяся опасным соперником Соединенных Штатов, оказалась по
объему валового национального продукта соизмерима с Иллинойсом - девятым по
объему регионального продукта американским штатом См.: Schwartz P., Leyden
P., Hyatt J. The Long Boom. A Vision for the Coining Age of Prosperity.
Reading (Ma.), 1999. P. 134..
Россия во второй половине 90-х годов. Отсутствие предпосылок успешного
"догоняющего" развитияВторая половина 90-х годов ознаменовалась, с одной
стороны, относительной финансовой стабилизацией, сокращением темпов
промышленного спада и ростом интереса к России на мировых рынках капитала.
Российские акции стали объектом повышенного спроса, страна разместила
несколько выпусков еврооблигаций, была принята (в большей мере по
политическим соображениям) в клуб промышленно развитых государств и,
казалось, подошла к рубежу экономического оздоровления. И несмотря на то,
что этот процесс был прерван финансовым кризисом 1998 года, последовавший за
ним относительно быстрый промышленный подъем 1999-2000 годов и достаточно
оперативно достигнутая финансовая стабилизация подтверждают, что наиболее
драматичный период российских реформ остался в прошлом. К началу XXI века
страна подходит в активном поиске дальнейших путей своего развития.
Большинство отечественных экономистов, каких бы идеологических и
теоретических взглядов они ни придерживались, сходятся сегодня во мнении,
что Россия является очередным кандидатом на вхождение в группу стран,
связавших свою судьбу со стратегией "догоняющего" развития. Безусловно,
нынешняя ситуация остается весьма благоприятной для проведения очередной
ускоренной модернизации, однако ныне как никогда ранее важно определить
задачи и пределы подобной модернизации, а также четко определиться в методах
ее проведения.
На наш взгляд, в современных условиях Российская Федерация не обладает,
к сожалению, набором необходимых условий для повторения пути азиатских
"тигров" и не сможет осуществить быстрый выход из сложившейся хозяйственной
ситуации. На протяжении ближайших десятилетий Россия будет не в состоянии
стать страной, с которой постиндустриальный мир считался бы по экономическим
причинам, а не в связи с наличием у нее гигантского запаса ядерных
боеголовок и непредсказуемостью ее политической линии Подробнее см.:
Rosensweig J.A. Winning the Global Game. A Strategy for Linking People and
Profits. N.Y., 1998. P. 156..
Во-первых, как мы отмечали в предыдущей лекции, осуществление стратегии
"догоняющего" развития требует колоссальных инвестиционных ресурсов.
Российские эксперты совершенно правы, когда утверждают, что при следовании
данным путем "альтернативы курсу на восстановление обрабатывающей
промышленности... не существует" Львов Д.С. Развитие экономики России и
задачи экономической науки. М., 1999. С. 66.. Однако сегодня доля
производственного оборудования в возрасте до 5 лет составляет менее 10
процентов против 65 процентов в США, а более 70 процентов инвестиций,
направляемых в промышленность, идут на развитие экспортоориентированных
сырьевых или металлургических производств. В то же время за годы реформ доля
сбережений в личном доходе снизилась с 20-25 процентов до 5-7; в
производственном секторе с 1993 года, а в экономике в целом с 1995 года
имеет место отрицательная чистая доля накопления, валовые же инвестиции в
основной капитал в сопоставимых ценах составляли в 1998 году лишь 22
процента от уровня 1990 года См.: Вольский А. Инновационный фактор
обеспечения устойчивого экономического развития // Вопросы экономики. 1999.
No 1. С. 12.. При этом государство остается нетто-потребителем, а не
нетто-инвестором, так как бюджетные средства переориентированы на
финансирование правительственного аппарата, направляются на оплату внешнего
долга или расходуются в региональных конфликтах; так, накануне кризиса 1998
года российское правительство ежемесячно тратило только на обслуживание
внутреннего долга в 1,4 раза больше средств, чем фактически собиралось в
доходы государственного бюджета См.: Ляско А. Реализация программы
стабилизации не способна преодолеть кризис // Вопросы экономики. 1998. No 9.
С. 7..
Прямые иностранные капиталовложения, которые обеспечили, например, в
Азии львиную долю средств, направленных на развитие национальной
промышленности, также остаются весьма незначительными. С 1991 по 1996 год
они составили не более 6 млрд. долл., к концу 1997 года выросли до 12 млрд.
долл. См.: Brady R. Kapitalizm. Russia's Struggle to Free Its Economy. New
Haven (Ct.)-L., 1999. P. 186., однако их рост был остановлен сначала
азиатским кризисом, а затем и отказом России от платежей по внешнему долгу.
В результате суммарный приток прямых иностранных инвестиций в Россию не
превысил 2 процентов ее годового ВВП См.: Монтес М.Ф., Попов В.В. "Азиатский
вирус" или "голландская болезнь"? Теория и история валютных кризисов в
России и других странах. М., 1999. С. 11.. В расчете на душу населения
иностранные инвестиции составляют в России не более 80 долл., что в 15 раз
меньше, чем в Венгрии, а для того, чтобы по уровню капитализации сравняться
с большинством развивающихся рынков, Россия должна в ближайшие годы привлечь
капиталовложений на астрономическую сумму в 1 трлн. долл., что абсолютно
нереально. Таким образом, новые западные технологии вряд ли станут доступны
нашей стране в ближайшие 15-20 лет.
Во-вторых, Россия остается критически зависимой от импорта
потребительских товаров, продовольствия, а также большинства современных
информационных технологий. В отличие от многих других развивающихся стран, в
Российской Федерации фактически отсутствуют сборочные предприятия крупнейших
иностранных компаний, которые могли бы насытить отечественный рынок
конкурентоспособными товарами, увеличить налоговые платежи и частично
разрешить проблему занятости. Россия не производит комплектующих к
компьютерным устройствам, микрочипов, программного обеспечения, мобильных
телефонов, систем спутниковой связи и многих других очевидных атрибутов
постиндустриальной эпохи. Минимально присутствие на российском рынке
отечественной аудио- и видеотехники, а телевизоры и холодильники, стиральные
машины и большинство другой бытовой техники изготавливаются из импортных
комплектующих. Ни одна крупная автомобильная компания не производит в
Российской Федерации свою продукцию в значимых для рынка объемах. Мировая
практика свидетельствует, что ни одна страна, столь радикально зависящая от
импорта большинства высокотехнологичных товаров и не поставляющая на мировой
рынок ничего, кроме сырья, не становилась примером успешного "догоняющего"
развития.
В-третьих, специфика "догоняющего" развития, и мы проследили это на
примере многих государств, реализующих подобную стратегию, предполагает
формирование внутри страны благоприятного инвестиционного климата, служащего
в том числе и поощрению экспорта. В России же правящая верхушка, осознанно
или стихийно, постоянно препятствует данному процессу. Хорошо известно, что
в большинстве стран Азии валютный курс поддерживается на уровне 20-40
процентов от паритета покупательной способности (ППС), а в Китае, где
отмечаются наиболее высокие темпы роста экспорта и валютных резервов,
находится ниже 20 процентов ППС См.: Монтес М.Ф.. Попов В.В. "Азиатский
вирус" или "голландская болезнь"? С. 42.. Между тем только за период с
января 1994 по середину 1995 года реальная покупательная способность рубля
выросла более чем вдвое, а затем увеличилась еще в два раза к середине 1997
года См.: Woodruff D. Money Unmade. P. 162-163.. В результате доллар имел в
России накануне кризиса 1998 года почти в полтора раза более низкую
покупательную способность, чем в США. Естественно, подобная политика
финансовой "стабилизации" имеет катастрофическое воздействие на экспортный
потенциал российских предприятий и сводит на нет относительную дешевизну
рабочей силы, устраняя одно из наиболее важных конкурентных преимуществ
отечественной экономики - ее потенциально относительно низкие
производственные издержки.
Более того, кризис 1998 года при всех его негативных последствиях
способствовал частичному восстановлению конкурентоспособности российской
продукции, если не на внешнем, то хотя бы на внутреннем рынке, - отсюда рост
промышленного производства в 1999 и 2000 году. Однако финансовая политика
правительства в 1999 и 2000 году направлена, с одной стороны, на ужесточения
в налоговой сфере (что, безусловно, правильно, так как способствует
нормализации бюджетных отношений), и, с другой стороны, на контроль за
курсом национальной валюты и недопущение ее девальвации (что объяснимо с
точки зрения поддержания возможностей импорта, но совершенно неразумно с
точки зрения развития экспортноориентированных производств). Поэтому можно
согласиться с мнением, согласно которому политика правительства в целом
остается неизменной, а позитивные последствия девальвации и высоких цен на
нефть в 1999 году окажутся недолговременными См.:Делягин М.Г. Идеология
возрождения. Как мы уйдем из нищеты и маразма. М., 2000. С. 34..
В-четвертых, последнее десятилетие прошло в России под знаком полного
пренебрежения к развитию национальной науки и интеллектуальному потенциалу
нации в целом, хотя любое "догоняющее" развитие в постиндустриальную эпоху
возможно лишь в условиях востребованности квалифицированного труда.
Известно, что в США в 1995 году неквалифицированные работники составляли не
более 2,5 процента рабочей силы; в России сегодня их доля не опускается ниже
25 процентов. Доля расходов на образование в бюджете Соединенных Штатов
(превосходящем российский в 20 раз) превышает отечественный показатель в
2,5, а на здравоохранение - почти в 6 раз. К 1997 году уровень затрат на
финансирование научной сферы в России сократился более чем в 7 раз по
сравнению с 1990 годом, а доля расходов на НИОКР составила 0,32 процента ВВП
при пороговом значении этого показателя в 2 процента ВВП. С 1985 по 1997 год
из научной сферы ушли 2,4 млн. человек, подтверждая тот очевидный факт, что
нематериалистическая мотивация, столь распространенная в советском обществе,
не являлась прочной и была преодолена при радикальном столкновении с
экономической реальностью. Численность работающих по специальности научных
кадров находится сегодня на уровне первых послевоенных лет, а выезд научных
работников за рубеж в отдельные годы достигал 300 тыс. человек в год.
Потери, вызываемые утечкой за рубеж интеллектуального капитала, составляют,
по различным оценкам, от 60-70 млрд. долл. за весь период реформ до 45-50
млрд. долл. в год См.: Ушкалов И., Малаха И. Утечка умов: масштабы, причины,
последствия. М., 1999. С. 86-87.. Однако даже при таком сокращении людского
потенциала фондовооруженность российских ученых остается на уровне 8-9
процентов фондовооруженности американских и немецких исследователей. Таким
образом, надежды относительно возможного прорыва России в некое
"неоиндустриальное" будущее на основе использования существующих в стране
высоких технологий выглядят совершенно нереалистичными.
И, наконец, в-пятых, государство, которое в большинстве "догоняющих"
стран играло позитивную роль, концентрируя усилия на наиболее приоритетных
направлениях, в сегодняшней России демонстрирует абсолютную неспособность к
подобной конструктивной политике. Если мы обратимся к японскому или
корейскому опыту, то увидим, что государство, с одной стороны, стимулировало
приобретение отечественными компаниями зарубежных технологий и патентов и
развитие на данной основе собственного производства и, с другой стороны,
поддерживало продвижение продукции национальной промышленности на внешние
рынки. Ни того, ни другого не делает российское правительство. Наибольшие
льготы в период реформ получили компании, импортировавшие в страну товары
широкого спроса, включая даже алкогольные напитки, или вывозившие природные
ресурсы, такие, как нефть или алюминий. Государство не оказывает поддержки
иностранным компаниям, переносящим производственные операции на территорию
России; оно создает льготные условия для отечественных товаропроизводителей,
выпускающих заведомо худшую продукцию. Иными словами, государственные
интересы рассматриваются в нашей стране как интересы той группы лиц, которая
стоит у руля власти, и это также существенным образом препятствует
проведению успешной политики "догоняющего" развития.
Подытоживая, следует отметить, что Россия представляет собой сегодня
страну с достаточно универсальным, но безнадежно устаревшим производственным
потенциалом, гигантскими природными богатствами, широким внутренним рынком и
достаточно квалифицированной рабочей силой. Однако, к сожалению, в той или
иной мере все положительные черты России как перспективной хозяйственной
системы так или иначе связаны с ее прошлыми, индустриальными успехами, а все
негативные, концентрирующиеся вокруг дефицита необходимых инвестиций, - с
отсутствием постиндустриального опыта. Вывод, который следует сделать в
подобной ситуации, однозначен: Россия должна в ближайшей перспективе
стремиться только к тому, чтобы стать развитой индустриальной страной,
поскольку возможности быстрого вхождения в круг постиндустриальных державу
нее полностью отсутствуют. Безусловно, придерживаясь стратегии развития,
подобной осуществлявшейся в странах Юго-Восточной Азии, Российская Федерация
может добиться в обозримом будущем значительных успехов, однако это не
отрицает двух фундаментальных моментов, становящихся сегодня очевидными.
Во-первых, Россия не способна выйти из сложившейся ситуации, опираясь лишь
на собственные силы, и должна максимально стимулировать приток иностранных
инвестиций и технологий - даже в ущерб комплексу великодержавности.
Во-вторых же, шанс занять место в списке стран-лидеров постиндустриального
мира нами безвозвратно упущен и вряд ли в XXI веке мы сможем реально
претендовать на подобное место.
Возможен ли выход из кризиса?Кризис, в котором сегодня находится
Россия, является гораздо более тяжелым, чем обычный финансовый кризис или
традиционная промышленная депрессия. Страна не просто отброшена на несколько
десятилетий назад; оказались обесценены все усилия, предпринимавшиеся на
протяжении последнего столетия для того чтобы обеспечить России статус
великой державы. Констатация того что страна сползает на позиции даже не
"третьего", а "четвертого мира", копирует худшие образцы азиатского
коррупционного капитализма и совершенно незаслуженно, можно сказать даже -
ошибочно, представлена на саммитах "большой семерки" См.: Simes D. After the
Collapse. Russia Seeks Its Place as a Great Power N.Y,1999. P. 105, 108.,
чрезвычайно болезненна для российской общественности. Причем эта
болезненность обусловлена не столько даже подчеркиванием резкого снижения
экономического потенциала страны, сколько содержащимся в такой констатации
выводом, что "Россия более не имеет перспектив развития, приемлемых с точки
зрения ее собственного общественного сознания" Делягин М.Г. Идеология
возрождения. С. 75..
Выход из современного кризиса возможен только в том случае, если будут
ясно определены его основные характеристики. На наш взгляд, в XXI веке
России предстоит работать над тем, чтобы стать зрелой индустриальной нацией,
в сознании которой будут укоренены принципы свободы и демократии. Нам
предстоит наладить производство продукции, способной конкурировать с
зарубежными образцами, активнейшим образом наращивать и раскрывать свой
интеллектуальный потенциал. Российскому обществу предстоит изжить в себе
имперский комплекс и осознать себя равным среди других равных народов,
составляющих человечество. В XXI веке Россия должна осуществить мощный
индустриальный прорыв, и инструментами такого прорыва не в последнюю очередь
станут хозяйственная открытость и активное привлечение в страну иностранных
капиталов, но не как добытчиков местного природного сырья, а как создателей
новых производственных мощностей, дающих работу людям, налоги - государству
и бесценный трудовой опыт - подрастающему поколению.
Важнейшей функцией государства должно стать максимальное поощрение
предпринимательской активности в производственной сфере; пока отечественные
и зарубежные инвесторы не будут поставлены в равные условия, мы не добьемся
качественного роста налоговых поступлений, не преодолеем криминальной связки
представителей власти и руководства крупных национальных компаний. Нам
следует прийти в конечном счете к естественной интеграции страны в систему
мирового хозяйства, причем этот путь лежит через сокращение доли добывающих
и ресурсных отраслей и повышения доли отраслей промышленности, производящих
конечные потребительские товары. Именно ориентация на производство
конкурентоспособных потребительских товаров, а не наращивание военных
отраслей или обеспечение предприятий государственным заказом способна
запустить в действие естественный механизм воспроизводства, основанный на
платежеспособном спросе граждан. При относительной насыщенности
потребительского рынка рост реальных доходов не стимулирует инфляцию, а дает
импульс дальнейшему развитию производства; сокращение импорта позволит
постепенно снижать курс рубля к доллару, не вызывая инфляции, наращивать
экспортный потенциал страны. В ближайшей перспективе товары массового
спроса, производимые в России, должны заместить продукцию сырьевого сектора
в качестве основной статьи российского экспорта.
Тяжелая промышленность в той ее части, которая ориентирована на
производство неконкурентоспособных на мировом рынке средств производства,
должна подвергнуться решительному сокращению. Государству категорически не
следует финансировать разработку техники, в массовом масштабе производящейся
за рубежом; поддержка должна быть направлена только на те цели и задачи,
которые обещают дать явный технологический приоритет (космические
исследования, нанотехнологии, компьютерное обеспечение и т. д.). Недопустимо
"удержание на плаву" неэффективных отечественных компаний за счет
государственного спроса. От прямого дотирования сельскохозяйственных
производителей вне зависимости от эффективности их производства необходимо
перейти к политике централизованных закупок сельскохозяйственной продукции
по ценам, обеспечивающим рентабельность аграрного сектора, с последующей
продажей данной продукции перерабатывающим предприятиям по рыночным ценам.
Представляется, что на протяжении двух-трех десятилетий такая политика
могла бы превратить Российскую Федерацию в среднеразвитую промышленную
страну, с уровнем валового национального продукта порядка 8 тыс. долл. на
человека в год. Такая политика позволила бы сократить долю энергоресурсов и
сырья в валовом национальном продукте и увеличить долю промышленных
отраслей, производящих товары народного потребления. Российская Федерация
смогла бы, реализуя такую политику, перевооружить собственное производство,
обеспечить новые технологические разработки в промышленности и сельском
хозяйстве и избавиться от унизительной зависимости от импорта
потребительских товаров и продовольствия. В более отдаленной перспективе
хозяйственный комплекс России, как и большинства стран Восточной Европы,
может трансформироваться в постиндустриальный.
Этот путь развития отнюдь не является трагическим и не умаляет
исторической роли России и достоинства ее народа. На наш взгляд, выход из
современного кризиса должен совершаться на путях естественной интеграции
страны в мировое сообщество и постепенного повышения жизненного уровня
граждан, без оглядки на утраченные элементы великодержавности. Мы полагаем
что пройдя в XX веке несколько революций, две мировые войны и бесчисленные
внутренние конфликты, наш народ заслужил право на эволюционное
поступательное развитие, ведущее к реальному хозяйственному и общественному
прогрессу.
Россия привыкла быть одним из полюсов мирового противостояния. Когда
сегодня говорят, что следует противостоять формированию однополярного мира,
нужно иметь в виду неточность этой формулы: в формирующейся новой
цивилизации, разумеется, будет существовать, и уже существует,
противоположный полюс - полюс нищеты и упадка. И главная ошибка, которая
может быть совершена нашей страной в новом столетии, заключается в
возможности примкнуть к этому полюсу только для того, чтобы не быть одной
среди многих, оказаться на его вершине. Хотелось бы всеми изложенными здесь
аргументами и фактами убедить читателя: такой шаг, если он будет сделан,
может оказаться последним в истории некогда великой и могучей страны.
КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ
1. В силу каких основных причин переход СССР к постиндустриальной
модели развития в конце 60-х годов оказался невозможен?
2. Возможно ли было дальнейшее существование индустриальной системы
советского типа в окружении постиндустриальных стран?
3. Каковы экономические причины краха советской хозяйственной модели?
4. Какие позитивные и негативные результаты в экономическом развитии
Российской Федерации были достигнуты к середине 90-х годов?
5. Каковы черты сходства и различия современной России и азиатских
государств, начавших индустриализацию в 60-е годы XX века?
6. Почему попытка догоняющей модернизации имеет в современной России
незначительные шансы на успех?
7. Какова роль государства в хозяйственной жизни России и чем она
отличается от его роли в экономических реформах в азиатских странах?
8. Способна ли современная Россия к конструктивному диалогу с
постиндустриальным миром?
9. Какие, на Ваш взгляд, первоочередные меры необходимо осуществить для
выхода российской экономики из нынешнего кризиса?
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Обязательные источники
Андрианов В.Д. Россия в мировой экономике. М., 1999; Гайдар Е.
Аномалии экономического роста. М., 1997; Делягин М.Г. Идеология возрождения.
Как мы уйдем из нищеты и маразма. М., 2000; Илларионов А. Как Россия
потеряла XX столетие// Вопросы экономики. 2000. No 1; Красильщиков В.А.
Вдогонку за прошедшим веком. М., 1998; Путь в XXI век. Стратегические
проблемы и перспективы российской экономики. Под ред. Д.С.Львова. М., 1999.
Дополнительная литература
Львов Д.С. Развитие экономики России и задачи экономической науки. М.,
1999; Монтес М. Ф., Попов В.В. "Азиатский вирус" или "голландская болезнь"?
Теория и история валютных кризисов в России и других странах. М., 1999;
Ослунд А. Россия: рождение рыночной экономики. М., 1996; УлюкаевА.В. В
ожидании кризиса. Ход и противоречия экономических реформ в России. М.,
1999; Уткин А.И. Вызов Запада и ответ России. М., 1997; Ушканов И., Молоха
И. Утечка умов: масштабы, причины, последствия. М., 1999; Blasi J.R.,
Kroumova М., Kruse D. Kremlin Capitalism. Ithaca (N.Y.)-L., 1997; Brady R.
Kapitalizm. Russia's Struggle to Free Its Economy. New Haven (Ct.)-L., 1999;
Goldman M. Lost Opportunity. What Has Made Economic Reform in Russia So
Difficult. N.Y.-L., 1996; Wedel J. Collision and Collusion. The Strange Case
of Western Aid to Eastern Europe 1989-1998. N.Y., 1998; Woodruff D. Money
Unmade. Barter and the Fate of Russian Capitalism. Ithaca (N.Y.)-L., 1999.
Заключение
Вот мы и оставили позади все тринадцать тем нашего лекционного курса,
который, по-видимому, может вызвать неоднозначные, если не сказать -
противоречивые, - впечатления. Дело в том, что в центр нашего внимания мы
поместили не столько очевидные истины или вполне сформировавшиеся научные
концепции, сколько ряд теоретических построений и гипотез, хотя и признанных
в профессиональной среде, однако не до конца разработанных. Изложенные
автором в ряде статей и книг, в этом учебнике они сформулированы более
доступно и популярно.
Во Введении мы отметили, что теория постиндустриализма никогда не была
ни глубоко осмыслена, ни по-настоящему востребована ни в Советском Союзе, ни
в новой России. Именно поэтому мы стремились показать в наших лекциях, что
концепция постиндустриального общества отнюдь не исчерпывается положениями о
перенесении акцентов с материального производства в сферу услуг или тезисами
о доминирующей роли теоретического знания. Напротив, в данной теории
заключен огромный внутренний потенциал, позволяющий не только ее
совершенствовать, но и строить на ее прочной основе новые теоретические
конструкции, одной из которых является концепция постэкономического
общества. В отличие от многих социологических теорий, в том числе и от
советской интерпретации марксизма, постиндустриальная теория открыта для
диалога с оппонентами и содержит множество положений, роднящих ее с другими
социальными учениями, оставившими неизгладимый след в интеллектуальной
истории человечества. Все это и обусловливает настоятельную, с нашей точки
зрения, необходимость приобщения к ней и современным ее интерпретациям
российской научной молодежи.
Более того, соответствующим образом модифицированная и переосмысленная,
теория постиндустриализма может, на наш взгляд, стать прочным фундаментом
формирующегося российского обществоведения. Для этого утверждения есть
несколько серьезных оснований.
Во-первых, теория постиндустриального общества, изображавшаяся в свое
время советскими партийными идеологами как узкая технократическая доктрина,
развивалась и продолжает активно развиваться в качестве многоплановой
социально-экономической концепции. То обстоятельство, что она сформировалась
вокруг единого методологического принципа, не только не исключает, но
предполагает ее широкий междисциплинарный характер. Истоки
постиндустриальной теории близки истокам социалистической мысли XIX века, а
история ее развития сравнима по продолжительности с историей марксистской
традиции, развивавшейся в Советском Союзе. Эта основательность концепции,
ее, если так можно выразиться, освященность именами самых крупных социальных
философов прошлого и нынешнего столетий является, на наш взгляд, важным
фактором, способным привлекать внимание российских ученых, которые стремятся
в творческом поиске опереться на прочные методологические основания.
Во-вторых, постиндустриальная концепция материалистична по своему
характеру; она признает разделенность всей человеческой истории на три
большие эпохи, что также роднит ее с марксистским подходом; в ее рамках
прослеживаются причины и следствия глобальных революционных переходов между
этими эпохами; и, наконец, в картине постиндустриального общества можно
легко увидеть некоторые черты коммунистического общественного устройства,
каким оно представлялось основоположникам марксизма. Таким образом, между
марксистской и постиндустриальной традицией существует тесная взаимосвязь;
сам Д.Белл в Предисловии к российскому изданию "Грядущего
постиндустриального общества" пишет: "...но я вовсе не антимарксист... я бы
скорее назвал себя постмарксистом, в том смысле, что я воспринял достаточно
много марксистских представлений о социуме" Белл Д. Грядущее
постиндустриальное общество. М., 1999. С. XCI.. На наш взгляд, эта
взаимосвязь должна способствовать усвоению данной концепции в рамках
постсоветского обществоведения.
В-третьих, исследователи, работающие в русле постиндустриальной
доктрины, обращаются в первую очередь к анализу социальных проблем,
пренебрежение к которым - как в теории, так и на практике - является в
сегодняшней России предельно очевидным. Явным диссонансом распространившимся
у нас в последние годы рыночным концепциям звучит положение о том, что
становление нового общества как социального целого связано с решительным
преодолением того состояния, в котором "человек не воспринимает себя
активным носителем своих собственных власти и богатства, а чувствует себя
усовершенствованной "вещью", зависимой от внешней силы, определяющей смысл
его жизни" Fromm E. The Sane Society. L., 1991. P. 124.. Теоретики
постиндустриализма констатируют, что современные общества ищут лидерства не
через наращивание массового производства благ, а через максимальное развитие
(и максимальное использование) своего человеческого потенциала, стремятся
заместить экономизированные ценности и приоритеты ценностями и приоритетами
социологизированными. Дополнительно говорить о важности и приемлемости
такого подхода для России, на наш взгляд, просто излишне.
Глубокое знакомство с постиндустриальной теорией представляется сегодня
вполне своевременным. Работы ее последователей содержат в себе обобщение
многочисленных данных о нынешних тенденциях в развитии западных обществ и о
последствиях такого развития для других стран и народов. В трудах
представителей данной научной школы находит, на наш взгляд, наиболее
адекватное отражение опыт передовых стран; следовательно, их внимательное
прочтение способно помочь нам ответить на вопрос о том, какие перспективы
могут ожидать нашу страну в XXI веке.
Однако основной задачей, которую мы ставили при подготовке данного
курса, было не столько продемонстрировать достоинства постиндустриальной
теории или обосновать возможности ее использования в российском
обществоведении, сколько отметить существенные отличия современного нам мира
от того, каким он был во времена формирования постиндустриальной доктрины.
В наших лекциях мы стремились показать, что в последние годы явления,
представлявшиеся прежде простыми и понятными, обретают новую глубину, а для
их объяснения оказываются недостаточными традиционные экономические и
социальные теории. Мы обращали внимание на то, что технологический прогресс,
рассматриваемый обычно в качестве предпосылки создания более экономных и
быстродействующих производств, в качестве базы для развертывания
информационной революции, приводит в то же самое время к далеко не столь
очевидному, но гораздо более масштабному изменению, освобождая мир от
традиционных форм частной собственности и наделяя человека невиданными ранее
степенями свободы. Мы отмечали, что модификация мотивов и стимулов
человеческой деятельности, никем не оспариваемая в последнее время, является
в гораздо меньшей мере частной проблемой оптимизации производственных и
сервисных компаний, но в гораздо большей служит предпосылкой преодоления
эксплуатации человека человеком и основой становления социальных отношений
постэкономического общества. И наконец, мы подчеркивали, что изменение
современного производства - как под воздействием новых технологий, так и в
связи с изменяющимися предпочтениями потребителей, - в совокупности с
формированием принципиально новой структуры потребностей, не столько
приводит к смене маркетинговых парадигм, сколько радикально трансформирует
всю систему организации обмена и знаменует собой переход от традиционного
рыночного хозяйства к некоему подобию дарообмена, устраняющему действие
закона стоимости. На этих примерах мы стремились показать, насколько богатое
и новое внутреннее содержание скрывается за малоизменившимся внешне обликом
постиндустриальной цивилизации.
Более того, если все эти явления могут казаться выписанными в наших
лекциях излишне рельефно для современной реальности, то глобальные
социальные процессы, возникшие и развившиеся на протяжении последних
тридцати лет, уже не могут игнорироваться никаким непредвзятым
исследователем.
Поверхностный взгляд на постиндустриальную действительность
свидетельствует о том, что развитие информационной экономики создает
предпосылки для беспрецедентного технологического прогресса, за которым
следует экономический бум и невиданное процветание развитых стран. Однако
при ближайшем рассмотрении оказывается, что эти процессы, приводящие, с
одной стороны, к максимальному раскрепощению творческих личностей и
впечатляющему росту их материального благосостояния, становятся, с другой
стороны, базисом для обострения противоречий между теми, кто способен к
усвоению и использованию информации и знаний, и теми, кто пока еще лишен
такой возможности. Как следствие, возникает новая социальная группа, в
полной мере пользующаяся плодами новых технологических достижений, и масса,
отчужденная от всех материальных успехов общества; формируется разделенное
общество, чреватое новым классовым конфликтом. Само это противостояние, в
отличие от прежних, проявляется не только на объективном, но и на
субъективном уровне; составляющие его стороны оказываются несопоставимы не
только по доле в общественном достоянии, но даже по целям, которые их
представители ставят перед собой. В современном, внешне благополучном
обществе зреет опасный конфликт, рецептов разрешения которого не знает
сегодня ни одна социальная теория.
Поверхностный взгляд на современный мир свидетельствует о нарастающей
глобализации экономики, взаимопроникновении информационных, торговых и
инвестиционных потоков, нарастающей мобильности населения. Однако при
ближайшем рассмотрении оказывается, что эти процессы, приводящие, с одной
стороны, ко все более тесной интеграции постиндустриальных стран и все более
интенсивному проникновению их корпораций на периферию развитого мира,
выступают, с другой стороны, предпосылкой для формирования самодостаточной
системы, способной в пределе обходиться без тех ресурсов и возможностей,
которые предоставляет ей остальной мир. Современная цивилизация, кажущаяся
как никогда ранее взаимосвязанной, оказывается резко разделенной; сегодня в
западной литературе все чаще признается, что даже в условиях "холодной
войны" целостность мира казалась гораздо более ощутимой, нежели ныне.
Формирование нового однополярного мира создает иллюзию автономности развитых
стран, однако в то же время порождает множество проблем - экономических,
социальных, экологических и этнических, - которые могут трансформировать эту
пока еще автономную постиндустриальную общность в автаркическую и
способствовать подлинному расколу цивилизации - самому опасному социальному
феномену, с которым человечество может столкнуться в наступающем столетии.
Мы обращаем на эти обстоятельства столь пристальное внимание, чтобы
подчеркнуть: цивилизация XXI века будет существенно отличаться от того мира,
в котором мы привыкли жить. И основные отличия будущего и прошлого
социальных состояний будут заключаться отнюдь не в беспрецедентном развитии
технологий или выходе человечества в космос, как это виделось в середине
нашего столетия многим фантастам. Сегодня мир переживает период глобальной
неустойчивости, но вызвана она в первую очередь не быстротой технологических
перемен или формированием нового баланса сил на мировой арене. Важнейшей
причиной новых социальных противоречий и проблем является изменение самого
человека, характеристик его личности, его мотивов и стремлений, целей и
идеалов. На наших глазах происходит становление личности постиндустриального
типа, и анализ именно этого процесса является, на наш взгляд, важнейшей
задачей современной социологической науки. Мы не можем сейчас знать, сколь
далеко зайдет в будущем пересмотр фундаментальных истин традиционной
социологии, однако уже сегодня ясно, что в связи с новыми социальными
процессами изменятся наши взгляды на сущность и природу эксплуатации, наше
отношение к проблемам неравенства, наше понимание природы приобретенных и
наследуемых социальных факторов и многое другое. Обобщая все сказанное, мы
должны быть внутренне готовы к тому, что в более или менее отдаленном
будущем могут господствовать совершенно отличные от нынешних представления о
целесообразности и свободе, справедливости и равенстве.
Между тем сегодня, как и в любые переломные моменты истории, не следует
забывать, что неустойчивость переживаемой человечеством ситуации
свидетельствует, помимо прочего, о начале формирования нового стабильного
мирового порядка, новой цивилизации, важнейшие принципы которой, однако,
по-прежему остаются для нас неизвестными. Поэтому в ближайшем десятилетии
будут закладываться основы новой, ориентированной в будущее социологической
теории. И те, кто займется этой работой, должны преодолеть в себе как груз
прошлого, так и фетиш нынешнего момента. Тогда откроется новый взгляд на
тенденции, способные содержать в себе начала новой реальности, а затем
прояснятся и сами структурные элементы зрелого постиндустриального общества,
пока все еще находящегося в стадии формирования.
В этой связи задачи современной футурологии гораздо более сложны, чем
три десятилетия назад. Если пророки постиндустриализма основывали свои
концепции на тщательном обобщении фактов, подтверждающих тенденции,
возникшие в развитых странах в первый послевоенный период, отмеченный
наивысшей внешней и внутренней стабильностью западного мира, то теперь
исследователи сталкиваются с необходимостью оценки явлений, характеризующих
эпоху, начавшуюся после 1973 года и представляющую собой фактически
непрерывную цепь кризисов и потрясений. При этом ошибки, которые могли быть
допущены основоположниками постиндустриальной теории в оценке перспектив
развития цивилизации, вряд ли способны были стать фатальными, так как в
мировом масштабе существовали различные политические блоки, отдельные
регионы планеты обладали относительно независимыми друг от друга
хозяйственными системами, а мировая экономика в целом, пусть и подверженная
циклическим кризисам, характеризовалась высокой степенью саморегулируемости.
Сегодня же ситуация представляется радикально иной: стремительно формируется
однополярный мир, разрыв между уровнями развития отдельных регионов быстро
растет, а непредсказуемость хозяйственных процессов превосходит, пожалуй,
лишь непредсказуемость оценок таковых со стороны экономистов и социологов.
Поэтому задача создания целостной доктрины происходящих перемен, а в более
отдаленной перспективе - и завершенной теории возникающего социального
порядка, является сегодня актуальной как никогда.
Ни вчерашние, ни сегодняшние теоретики не смогли и не смогут создать
эти концепции, так как и вчера, и сегодня остаются справедливыми слова,
сказанные О.Бланки полтора века тому назад: "Никто не знает, и никто не
хранит тайну будущего... безумцы те, кто думают, что имеют у себя в кармане
подробный план этой неизвестной земли...". Возможно, что какой-то вклад в
создание новых теорий внесут те, кто только что перелистнул эту последнюю
страницу нашего учебника. Возможно, однако, что и они лишь напишут новые
учебники, которые с благодарностью прочтут те, кто пойдет дальше по пути
новых открытий; но даже такой результат можно будет считать одним из тех
незаметных, но по сути своей абсолютно необходимых шагов, которые в своей
совокупности и составляют путь нашей науки.
БиблиографияАбалкин Л. Бегство капитала: природа, формы, методы борьбы
// Вопросы экономики. 1998. No 7.
Андрианов В.Д. Россия в мировой экономике. М., 1999.
Андрианов В.Д. Россия: экономический и инвестиционный потенциал.
М.,1999.
Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном
обществе. Статья первая. Технологические и социопсихологические факторы
преодоления стоимости // Мировая экономика и международные отношения. 1998.
No 5.
Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном
обществе. Статья вторая. Абстрактный труд и издержки: деструкция стоимости
со стороны производства // Мировая экономика и международные отношения.
1998. No 6.
Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном
обществе. Статья третья. Конкретный труд и полезность: деструкция стоимости
со стороны потребления // Мировая экономика и международные отношения. 1998.
No 7.
Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Постэкономическая революция и глобальные
проблемы // Общественные науки и современность. 1998. No4.
Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального
прогнозирования. Пер. с англ. под ред. В.Л.Иноземцева. М., 1999.
Булатов А. Вывоз капитала из России: вопросы регулирования // Вопросы
экономики.1998. No 3.
Вольский А. Инновационный фактор обеспечения устойчивого экономического
развития // Вопросы экономики. 1999. No 1.
Гайдар Е. Аномалии экономического роста. М., 1997.
Гейтс Б. Дорога в будущее. М., 1998.
Гидденс Э. Социология. М.,1999.
Глазьев С. Центральный банк против промышленности России // Вопросы
экономики. 1998. No 1.
Делягин М.Г. Идеология возрождения. Как мы уйдем из нищеты и маразма.
М., 2000.
Илларионов А. Как Россия потеряла XX столетие // Вопросы экономики.
2000. No 1.
Иноземцев В.Л. За десять лет. К концепции постэкономического общества.
М.,1998.
Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998.
Иноземцев В.Л. Исторические формы товарного хозяйства как этапы
прогресса экономической общественной формации // Вестник Московского
университета. Серия 6. Экономика. 1997. No 2.
Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной формации.
М.,1995.
Иноземцев В.Л. "Класс интеллектуалов" в постиндустриальном обществе //
Социологические исследования. 2000. No 6.
Иноземцев В.Л. Классовый аспект проблемы бедности в постиндустриальных
обществах // Социологические исследования. 2000. No 8.
Иноземцев В.Л. Концепция постэкономического общества // Социологический
журнал.1997. No 4.
Иноземцев В.Л. Марксистская теория экономического прогресса: истоки и
преемники // Иноземцев В.Л. За десять лет. К концепции постэкономического
общества. М., 1998.
Иноземцев В.Л. Наука, личность и общество в постиндустриальной
действительности // Российский химический журнал. Том XLIII. 1999. No6.
Иноземцев В.Л. Постиндустриальный мир Даниела Белла // Белл Д. Грядущее
постиндустриальное общество. М., 1999.
Иноземцев В.Л. Понятие творчества в современной экономической теории //
ПОЛИС. Политические исследования. 1992. No 1-2.
Иноземцев В.Л. Постэкономическая революция: теоретическая конструкция
или историческая реальность? // Вестник Российской академии наук. Том 67, No
8, 1997.
Иноземцев В.Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и
возможные последствия постэкономической революции. М., 1999.
Иноземцев В.Л. Рецензия на книгу: Fukuyama F. Trust. The Social Virtues
and the Creation of Prosperity. N.Y., 1996 // Свободная мысль. 1998. No 1.
Иноземцев В.Л. Сможем ли мы жить вместе? Рецензия на книгу: Touraine A.
Pourrons-nous vivre ensemble? Egaux et differents. P., 1997 // Вопросы
философии. 1997. No 10.
Иноземцев В.Л. Современный постмодернизм: преодоление социального или
вырождение социологии? // Вопросы философии. 1999. No2.
Иноземцев В.Л. Социально-экономические проблемы XXI века: попытка
нетрадиционной оценки. М., 1999.
Иноземцев В.Л. Структурирование общественного производства в системе
постиндустриальных координат (методолого-теоретические аспекты) //
Российский экономический журнал. 1997. No 11-12.
Иноземцев В.Л. Творческие начала современной корпорации. // Мировая
экономика и международные отношения. 1997. No 11.
Иноземцев В.Л. Теория постиндустриального общества как методологическая
парадигма российского обществоведения. // Вопросы философии. 1997. No 10.
Иноземцев В.Л. Экспансия творчества - вызов экономической эпохе //
ПОЛИС. Политические исследования. 1997. No 5.
Иноземцев В.Л. Fin de siecle. К истории становления постиндустриальной
хозяйственной системы. Статья первая // Свободная мысль- XXI. 1999. No 7;
Статья вторая // Свободная мысль-XXI. 1999. No 8.
Иноземцев В.Л. Эксплуатация: объективная данность и феномен сознания.
Размышления о перспективах социального прогресса // Коммунист. 1991.No 10.
Иноземцев В.Л. Эксплуатация: феномен сознания и социальный конфликт //
Свободная мысль. 1998. No 2.
Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком. М., 1998.
Кудров В., Правдина С. Сопоставление уровней производительности труда в
промышленности России, США и Германии за 1992 год // Вопросы экономики.
1998. No 1.
Львов Д.С. Развитие экономики России и задачи экономической науки.
М.,1999.
Ляско А. Реализация программы стабилизации не способна преодолеть
кризис // Вопросы экономики. 1998. No 9.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 3.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 13.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 19.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 23.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 42.
Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 1. М., 1993.
Монтес М.Ф., Попов В.В. "Азиатский вирус" или "голландская болезнь"?
Теория и история валютных кризисов в России и других странах. М.,1999.
Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический сборник.
М.,1987.
Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. Пер. с англ. под
ред. В.Л.Иноземцева. М., 1999.
Нэсбит Дж., Эбурдин П. Мегатенденции 2000. М., 1994.
Ослунд А. Россия: рождение рыночной экономики. М., 1996.
Павленко Ф., Новицкий В. Тенденции структурных изменений и промышленная
политика в странах СНГ// Вопросы экономики. 1999. No1.
Путь в XXI век. Стратегические проблемы и перспективы российской
экономики. Под ред. Д.С.Львова. М., 1999.
Тоффлер О. Третья волна. М., 1995.
Туроу Л. Будущее капитализма. Новосибирск, 1999.
Улюкаев А.В. В ожидании кризиса. Ход и противоречия экономических
реформ в России. М., 1999.
Уткин А.И. Вызов Запада и ответ России. М., 1997.
Ушкалов И., Молоха И. Утечка умов: масштабы, причины, последствия.
М.,1999.
Abramowitz M., David P.A. Convergence and Deferred Catch-up:
Productivity Leadership and the Waning of American Exceptionalism // Landau
R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford
(Ca.), 1996.
Arendt H. The Human Condition. N.Y., 1959.
Aron R. Politics and History. New Brunswick, 1984.
Arrighi G. The Long Twentieth Century. Money, Power and the Origins of
Our Times. L.-N.Y., 1994.
Ashworth W. The Economy of Nature. Rethinking the Connections Between
Ecology and Economics. Boston-N.Y, 1995.
AulettaK. The Underclass. N.Y, 1982.
Ayres R.U. Turning Point. An End to the Growth Paradigm. L., 1998.
BaudrillardJ. For a Critique of the Political Economy of the Sign //
Baudrillard J. Selected Writings. Cambridge, 1996.
Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities or. The End of
the Social and Other Essays. N.Y., 1983.
Baudrillard J. The Transparency of Evil. Essays on Extreme Phenomena.
N.Y., 1996.
Beck V. Risk Society: Towards a New Modernity. L.-Thousand Oaks, 1992.
Becker G.S. Human Capital. A Theoretical and Empirical Analysis with
Special Reference to Education. 3rd ed. Chicago-L., 1993.
Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. A Venture in Social
Forecasting. N.Y., 1973.
BellD. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y, 1978.
Bell D. Notes on the Post-Industrial Society // The Public Interest.
1967. No 7.
Bell D. Sociological Journeys. Essays 1960-1980. L., 1980.
Bell D. The Third Technological Revolution and Its Possible
Socio-Economic Consequences // Dissent. Vol. XXXVI. No 2. Spring 1989.
Bell D. The Third Technological Revolution and Its Possible
Socio-Economic Consequences. Tokyo, 1990.
Bell D. The World and the United States in 2013 // Daedalus. Vol. 116.
No 3.
Bell D. The World and the United States in 2013. N.Y, 1987.
Bellah R.N., Madsen R., Sullivan W.M., Swidler A., Tipton S.M. The Good
Society. N.Y, 1992.
Bella W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. Asia's Miracle Economies in
Crisis. San Francisco, 1990.
Berger P.L. The Capitalist Revolution. Aldershot, 1987.
Bezold C., Carlson R., Peck J. The Future of Work and Health. Dover-L.,
1986.
Blasi J.R., Kroumova M., Kruse D. Kremlin Capitalism. Ithaca (N.Y.)-L.,
1997.
Bonefeld W., Holloway J. (Eds.) Post-Fordism and Social Forms.
Hound-mills-L., 1991.
Brady R. Kapitalizm. Russia's Struggle to Free Its Economy. New Haven
(Ct.)-L., 1999.
Braudel F. Civilisation materielle, economie et capitalisme, XVe-XVIIIe
siecle.P, 1978.T.2.
Braun Ch.-F. von. The Innovation War. Industrial R&D... the Arms
Race of the 90s. Upper Saddle River (N.J.), 1997.
Bronfenhrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J.,
et al. The State of Americans. This Generation and the Next. N.Y, 1996.
Brown L.R., Flavin Ch., French H., et al. State of the World 1998. A
World-watch Institute Report on Progress Toward a Sustainable Society.
N.Y-L., 1998.
Brown L.R., RennerM., Flavin Ch., et al. Vital Signs 1997-1998. The
Environmental Trends That Are Shaping Our Future. L., 1997.
Brzezinski Zb. Between Two Ages. N.Y, 1970.
Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E., Shapiro R.J. Globaphobia.
Confronting Fears about Open Trade. Wash., 1998.
Callinicos A. Against Postmodernism. Cambridge, 1994.
Celente G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes
of the 21st Century. N.Y, 1997.
Chomsky N. World Orders, Old and New. L., 1997.
dark C. Conditions of Economic Progress. L., 1940.
Clement W., Myles J. Relations of Ruling: Class and Gender in
Postindustrial Societies. Montreal, 1994.
Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge
(Ma.)-L., 1998.
Coomaraswamy A. (Ed.) Essays in Post-Industrialism: A Symposium of
Prophecy Concerning the Future of Society. L., 1914.
Coyle D. The Weightless World. Strategies for Managing the Digital
Economy. Cambridge (Ma.), 1998.
Crawford R. In the Era of Human Capital. The Emergence of Talent,
Intelligence, and Knowledge as the Worldwide Economic Force and What It
Means to Managers and Investors. L.-N.Y, 1991.
Crook S., PakulskiJ., Waters M. Postmodemization. Change in Advanced
Society. L.-Newbury Park, 1993.
DahrendorfR. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford,
1959.
DahrendorfR. The Modem Social Conflict. An Essay on the Principles of
Liberty. Berkeley-L.A., 1990.
Daly H.E. Beyond Growth. The Economics of Sustainable Development.
Boston, 1996.
Danziger S., Gollschalk P. America Unequal. N.Y-Cambridge (Ma.), 1995.
Danziger S.H., Sandefur G.D., WeinbergD.H. (Eds.) Confronting Poverty:
Prescription for Change. Cambridge (Ma.), 1994.
Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. Introduction // Danziger
S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription
for Change. Cambridge (Ma.), 1994.
Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Sovereign Individual. N.Y,
1997.
Dent Ch.M. The European Economy: The Global Context. L.-N.Y., 1997.
Dertouzos M.L. What Will Be. How the New World of Information Will
Change Our Lives. N.Y., 1997.
Dicken P. Global Shift: The Intemationalization of Economic Activity.
L., 1992.
Dopsch A. Naturalwirtschaft und Geldwirtschaft in der Weltgeschichte.
Wien,1930.
Dordick H.S., Wang G. The Information Society: A Retrospective View.
Newbury Park-L., 1963.
Doremus P.N.. Keller W.W., Pauly L.W.. Reich S. The Myth of the Global
Corporation. Princeton (NJ), 1998.
Drucker on Asia. A Dialogue Between Peter Drucker and Isao Nakauchi.
Oxford, 1997.
Drucker P.P. The Changing World of the Executive. Oxford, 1995.
Drucker P.F. Concept of the Corporation. New Brunswick (USA)-L-, 1996.
Drucker P.F. The Educational Revolution // Etzioni-Halevy E., Etzioni
A. (Eds.) Social Change: Sources, Patterns, and Consequences. N.Y., 1973.
Drucker P.F. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (US)-London (UK),
1996.
Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. Oxford, 1995.
Drucker P.F. Managing the Non-Profit Organization. Practices and
Principles. Oxford, 1994.
Drucker P.F. The New Realities. Oxford, 1996.
Drucker P.F. Post-Capitalist Society. N.Y, 1995.
Dunning J. Multinational Enterprises in a Global Economy. Wokingham
1993.
The Economist. 1997. February 8.
The Economist. 1997. February 15.
The Economist. 1997. April 12.
The Economist. 1998. February 26