зовывали своего рода "совет старейшин".
     В руководствах для  молодых  служащих, которые в изобилии появляются на
полках  корейских  книжных  магазинов,  подробно  объясняется,  как  следует
выражать  свое почтительное  отношение  к тем,  кто находится  выше тебя  на
общественной  лестнице. Авторы  таких пособий  делят всех сослуживцев на три
категории:  во-первых,   сослуживцы,   находящиеся   примерно  на   том   же
иерархическом  уровне,  во-вторых,  всяческое  "начальство",  и,  в-третьих,
"сонбэ"  старшие  коллеги,  которые  формально не являются,  однако, прямыми
начальниками.  Уже  по  отношению  к  старшим   коллегам  следует  проявлять
всяческое уважение. Одно из пособий, предназначенное  для молодых конторских
барышень, прямо советует им: "Не умничай перед сонбэ!". В случае же с прямым
начальником  его  высокий  статус   надо  подчеркивать  постоянно   и  всеми
доступными способами.
     Непонимание всех этих ритуалов -- едва ли не основная причина служебных
конфликтов для работающих в Корее иностранцев. В лучшем случае они просто не
понимают  местных правил игры, а  в  худшем  --  забывают  древнюю  (и очень
любимую корейцами)  пословицу "В Риме  делай  так, как  делают  римляне",  и
пытаются перестроить  свои отношения с  коллегами и начальством на основании
"принципов демократии" -- в собственном понимании. Понятно, что  последствия
подобных перестроечных экспериментов обычно оказываются печальными, в первую
очередь -- для самого экспериментатора.
     Влияние,  которое   оказывает  иерархичность   на  жизнь   современного
корейского общества,  нельзя оценить совсем уж  однозначно. С одной стороны,
нравится это  или  нет,  но  именно  иерархичность  и конформизм  во  многом
способствовали   корейскому  "экономическому   чуду".   Дисциплинированность
рабочей  силы,  готовность  корейцев  без  ропота  сносить   лишения  и  без
пререканий  исполнять приказы стали  одним из факторов, который обеспечил  и
политическую  стабильность,  и  высокую  производственную   дисциплину.  Без
стабильности  и  дисциплины был  бы  невозможен успех  в  тот период,  когда
развитие  страны зависело  от  копирования  зарубежных технологий.  С другой
стороны, излишняя иерархизированность становится в последнее время серьезной
проблемой,  ибо  она  во  многом  сковывает  творческое  мышление.  Сами  же
корейские  социологи  часто  высказывают  мнение,  что  в  Корее,  например,
невозможны  настоящие  научные   дискуссии.  Причина  этого  проста:   из-за
присутствия на  семинарах  учителей и учеников,  начальников и  подчиненных,
никто не  решается  поставить  под сомнение мнение, высказанное учителем или
старшим коллегой, даже если это мнение -- явно ошибочно.
     Говорить  о  тех   факторах,  что  в   современном  корейском  обществе
определяют положение человека  на  иерархической лестнице- значит говорить о
корейском обществе в  целом, о  всей существующей  в нем системе  ценностей.
Первым  критерием, безусловно,  является  возраст:  чем человек  старше, тем
большим  уважением он пользуется. Вторым, столь же  традиционным,  критерием
остается половая принадлежность: женщина  по определению  ниже мужчины, хотя
жена  до  некоторой степени разделяет  статус своего мужа. Третьим фактором,
который принимается  в  расчет, является уровень образования и  престижность
диплома  (в  Корее  она  определяется  не  специальностью,  а  исключительно
престижностью университета), а четвертым, наиболее интересным и одновременно
трудным  для описания  --  род занятий и служебное  положение.  Несмотря  на
сложность   и  неоднозначность  критериев,  по  которым  корейцы  определяют
социальный  статус  своего  знакомого или  партнера, на  практике оценка эта
происходит очень быстро и бывает весьма определенной.
     Иерархия  во  многом  поддерживается даже  самим корейским  языком, его
грамматикой.  Одной из характерных  особенностей  корейского  языка является
наличие  так   называемых   "степеней   вежливости"  --  особых   глагольных
грамматических форм,  которые в  обязательном  порядке употребляются в конце
каждого предложения и сигнализируют, на какой ступени общественной лестницы,
по мнению говорящего, находится  и он сам,  и его собеседник. В определенной
степени  эта  система  напоминает  русское  разграничение  "Вы/ты",  однако,
во-первых, она  имеет  не две, а четыре или даже пять ступеней и, во-вторых,
носит куда менее факультативный  характер: в речи корейца практически  любая
фраза,  вне  зависимости  от   ее  содержания,   просто  в   силу  неизбежно
используемых грамматических  форм,  не только показывает, кто  из беседующих
занимает более  высокое положение  на иерархической  лестнице,  но даже,  во
многих  случаях,   примерно   обозначает  социальную  дистанцию  между  ними
(ступеней вежливости четыре или пять!).
     Следует  отметить  и  специфическую для  корейцев,  занимающих  высокое
положение в  иерархии, манеру говорить и держать себя.  Традиционно в  Корее
считалось,  что  уважающий себя  человек  должен быть немногословен,  и  эти
представления  сохранились  и  до  нашего  времени.  В  особой  степени  это
относится к  тем,  кто  занимает  высокие  места на иерархической  лестнице.
Настоящий начальник  и вообще "большой человек" в идеале говорит мало, тихим
и несколько монотонным голосом,  двигается неспешно и солидно.  Склонность к
многословию,  привычку  открыто  выражать  свое   мнение  и  демонстрировать
окружающим  свои  эмоции  корейцы  воспринимают  как признак  несерьезности,
легкомыслия. Старая традиция  требовала,  чтобы человек, и в  особенности  -
представитель  конфуцианской элиты, был внешне  абсолютно бесстрастен, чтобы
его лицо было "подобно дереву или камню".
     Эта культурная особенность при отношениях с европейцами сплошь  и рядом
ведет к неприятным коллизиям. С одной стороны, многие европейцы (равно как и
русские или американцы)  из-за свойственной  им общительности воспринимаются
как  люди "легковесные"  и  "несерьезные"  и,  вследствие этого,  не слишком
достойные доверия. С другой, обычные для образованного и высокопоставленного
корейца  старой  закалки  немногословие  и  подчеркнутое  отсутствие  эмоций
(точнее,  их  внешнего выражения, ибо  по сути корейцы - очень эмоциональный
народ)  зачастую вызывает у европейцев подозрения в "восточном коварстве" и,
соответственно, инстинктивное недоверие.
     Для большинства корейцев  их общественный  престиж  не менее важен, чем
материальное  благосостояние,  и  порою  для  того,  чтобы   повысить   свой
общественный  статус,  они  идут  на весьма большие  финансовые жертвы.  Для
дальневосточного массового сознания, в отличие от, например,  американского,
понятия  "высокооплачиваемая  работа" и "престижная работа" -  не  синонимы.
Престижность  и  прибыльность той или  иной  деятельности  образуют  сложный
комплекс, который и определяет  степень  ее привлекательности. Впрочем,  это
уже -- тема иного рассказа.


     @2.26 МОНАХИ

     На улицах современного корейского города часто можно встретить странные
и экзотические на российский  взгляд фигуры -- мужчин или женщин с выбритыми
наголо головами, в  серых или коричневых одеяниях, которые больше напоминают
индийские,  чем  корейские, часто  -- с крупными деревянными четками. Это --
буддийские  монахи, хранители  и продолжатели одной из  древнейших корейских
духовных  традиций, в последнее время, впрочем,  постепенно  отступающей под
напором христианства. Люди эти кажутся  выходцами из  далекого прошлого,  но
нет-нет,  да и увидишь неожиданную на наш взгляд сцену -- монахиня за  рулем
шикарного  лимузина или  монах  с...  наушниками  плэйера. На первый  взгляд
странно, а иной раз  и подумаешь, а, может, сила религии  как раз в том, что
она может приспособиться к любому окружению, к любой эпохе?
     Буддизм, который проник в Корею в IV веке нашей эры, с  давнего времени
был  религией  монахов  и  монастырей.   По  представлениям  первоначального
буддизма   (школы   хинаяны)  только   монахи   могли  достигнуть  спасения.
Впоследствии   от  этого  положения  отказались,  но  особая  роль   монахов
по-прежнему характерна для буддизма.
     И в наши дни жива традиция корейских монастырей. К сожалению, последние
данные  о   численности  монахов,  которые   я  нашел,  относятся   к  концу
восьмидесятых  годов. Тогда в  Корее было  22  тысячи буддийских монахов: 14
тысяч мужчин  и  8 тысяч  женщин.  В  современном корейском  буддизме монахи
разделяются на пять категорий, в зависимости от тяжести принятых ими обетов.
Монахи высшей  ступени должны  соблюдать  ни  много  ни мало  250  различных
обетов.
     Как  становятся в Корее буддийскими монахами? Сначала человек, желающий
стать  монахом,  должен  провести  в  монастыре не  менее  года  в  качестве
послушника.  Послушник  выполняет тяжелую  и грязную работу  (убирает, моет,
готовит),  а также изучает каноны -- огромное буддийское Священное писание и
размышляет о том, готов ли он к  принятию монашеских обетов. Впрочем, даже в
послушники  возьмут  не  любого. Кандидат  в монахи  должен  быть  физически
крепок, он должен расплатиться  со всеми долгами, а  в  том случае, если ему
нет еще  20  лет,  то и  получить официальное согласие родителей на  уход  в
монастырь.  Вдобавок, о  будущем  послушнике  наведут  справки,  узнают,  не
пьяница ли он, ни  азартный ли  игрок (обоим этим  категориям в  монахи путь
заказан).
     Если послушник  провел в монастыре один  год, и все это время вел  себя
достойно, то ему разрешается принять монашество. Сначала он принимает  самый
простой,  с минимальным  количеством ограничений,  обет, но  потом, если  он
готов к этому, то может наложить на себя и более строгие обеты.
     Но даже и у монаха со  сравнительно небольшим  количеством обетов жизнь
непростая. Во-первых, буддийский монах  должен  быть беден. Когда буддийское
монашество  только  зарождалось,  примерно  два  тысячелетия  назад, монахам
вообще полагалось жить  одной только милостыней, поданной им добрыми людьми.
К тому времени, когда  буддизм проник в  Корею, а случилось это  в конце  IV
века,  былые запреты  были уже несколько  смягчены, и  монахи  стали жить на
только на милостыню, но и за счет трудов рук своих, работая на  монастырских
огородах. Впрочем, и поныне монахи собирают пожертвования на свои монастыри,
что рассматривается  как вид сбора милостыни.  На сеульских  улицах и сейчас
нередко можно увидеть стоящего на коленях монаха  с деревянной колотушкой --
так проходит сбор пожертвований. Монахам категорически  запрещено заниматься
какой-либо   торговлей  и  бизнесом.  Имущество  монаха  должно  быть  очень
скромным: 3  комплекта одежды, чашка для  милостыни, ножик и палочки для еды
-- и это все.  Кроме обета бедности, есть немало и других. Монах должен рано
вставать, скромно питаться (во  многих случаях он  не может  ничего есть  от
полудня  до следующего  рассвета), беспрестанно молиться, избегать приносить
вред  любым  живым существам (включая даже  муравьев), не потреблять  в пищу
мяса.
     А  вот  с обетом  безбрачия и целомудрия дело  обстоит сложнее. Буддизм
состоит из нескольких  направлений  обычно  именуемых  у нас "сектами". Это,
пожалуй, не совсем точно: в отличие от постоянно и шумно конкурирующих между
собой  направлений  христианства, буддистские "секты" взаимно признают  друг
друга и не считают сторонников других направлений еретиками и  отступниками.
Так вот, в  некоторых из направлений буддизма  монахам разрешено  иметь жен,
которые, однако, живут за пределами монастырей.
     Корейские монастыри  в основном расположены в горах,  в заросших  лесом
уединенных горных ущельях. День начинается там  рано,  около четырех утра, с
утренней молитвы, и заканчивается  вскоре  после захода солнца.  В некоторых
монастырях часто  появляются  туристы, но  в  большинстве  случаев  там  нет
никого,  только  монахи,  скалы,   поросшие  соснами,  скромные   деревянные
постройки монастыря, да прозрачная, холодная река, стремительно несущаяся по
дну ущелья.



     @ 2.27 СОЧИНЕНИЕ СНОВА...

     Среди многих особенностей нынешнего  поколения корейских тридцатилетних
есть  и такая:  корейцы  1955-1965 годов рождения  --  это первое поколение,
образованием  которого   родители   стали  заниматься   всерьез.   До  конца
шестидесятых дети в  Корее росли как  трава.  Единственный  вопрос,  который
волновал тогда  большинство семей -- как бы прокормить своих отпрысков, ведь
времена  стояли голодные. Об образовании деды нынешних сорокалетних  в своем
большинстве  не  думали:  оно  было  попросту  недоступно  для  подавляющего
большинства. Статистика говорит, что в 1945 году в Корее только 23% мужчин и
5% женщин имели какое-либо формальное  образование (в большинстве случаев --
несколько  классов  начальной   школы).   Конечно,  в   семьях  побогаче  об
образовании заботились всегда, на такие семьи составляли меньшинство.
     Воспитанием стали заниматься  только в конце  шестидесятых, зато уж как
начали, так -- на полную катушку! Постоянные российские жалобы на перегрузку
детей в школе могут  вызвать у  человека,  знакомого  с корейскими реалиями,
только  саркастическую  улыбку.  По   данным  социологических  исследований,
корейская  семья  тратит  на образование детей примерно  пятую  часть  всего
своего дохода, а 8,7% залезают в долги, чтобы заплатить за учебу детей.  При
том, что само школьное образование  -- практически бесплатно,  почти все эти
деньги  уходят  на  разнообразные внешкольные  занятия,  которые по-корейски
именуются "кваве".
     Учить  детей  в  Корее  начинают  с  очень  раннего  возраста.  Сейчас,
например,  очень  модно раннее обучение чтению. В данном случае  "раннее" --
это  с 2-3 лет! Кроме  того,  многих  дошкольников учат музыке,  рисованию и
счету.  Эти  уроки  стоят не очень дорого. Дело в том, что в  роли  учителей
обычно выступают тетушки  средних  лет,  с высшим (часто  -- педагогическим)
образованием, но  без  постоянной работы. Как известно, Корея -- это  страна
домохозяек.  Замужние  женщины в Корее,  как  правило, не работают, а только
подрабатывают. Уроки чтения или рисования для дошкольников стали  источником
приработка для  многих  неработающих  женщин. Конкуренция  велика,  и  цены,
следовательно, низки (хотя некоторые тетушки умудряются давать по 5-7 уроков
ежедневно и зарабатывают, таким образом, совсем даже неплохие деньги).
     Вообще, неуемное желание корейских родителей впихнуть с своих отпрысков
максимум полезной информации  привело к тому,  что  в  Корее  возникла целая
индустрия  образования  для дошкольников.  Очень  много  развивающих игр для
маленьких  и  самых  маленьких.  В  магазинах  продается  великое  множество
разноцветных популярных  книжек, можно купить  там  и "образовательные игры"
(например,  головоломку в виде карты Кореи), и  даже записанные на  кассетах
образовательные  детские  песенки  (таблица  умножения  в виде  песенки  или
корейский алфавит -- тоже в виде песенки).
     Когда  ребенок отправляется  в  первый  класс  средней  школы (в  школе
корейцы учатся  12  лет),  нагрузка на него существенно возрастает.  Главная
забота  родителей -- успеваемость. В корейской школе регулярно  составляются
рейтинги учащихся, и очень важно оказаться в  этом рейтинге как  можно выше,
ведь  впереди  --  поступление  в  университет.  Поэтому  корейские  дети  и
отправляются (почти  поголовно) на разнообразные курсы  -- "хаквоны". В 1999
году  среднестатистическая  семья  ежегодно  тратила   по  800  долларов  на
внеклассные   занятия   каждого  ребенка  школьного  возраста,  и   это   не
удивительно:  в  современной  Корее  трудно  найти  подростка, который бы не
занимался  в  том  или  ином  "хаквоне".  Большинству  находящихся  в  Корее
иностранцев эти заведения известны как своего рода курсы иностранных языков,
однако это  -- лишь одна из их многих разновидностей. Куда больше "хаквонов"
занимается натаскиванием учеников  по  предметам  школьной  программы. Кроме
того, многие "хаквоны" занимаются тем, что у нас именуют  "общим развитием".
Корейские родители,  как  и  наши  родители  советских  времен,  преодолевая
сопротивление своих чад,  направляют их на бесчисленное количество всяческих
общеобразовательных курсов. Сейчас  особой  популярностью пользуется музыка,
балет, рисование и тесно с ним  связанная традиционная каллиграфия, а также,
конечно, английский  язык.  Любопытно,  что в  спортивных секциях  корейские
подростки занимаются сравнительно редко, хотя в целом корейцы -- народ очень
спортивный.
     Ситуация меняется,  когда  приближается время  вступительных экзаменов.
Корейское общество устроено таким  образом, что без университетского диплома
у человека нет никаких шансов получить сколь-либо приличную работу, а дорога
к  самым  серьезным  постам  открыта   только   выпускникам  десятка  лучших
университетов  страны.  Экзамены  --  жесткие,  но  на  удивление  "чистые".
Коррупции в  этой сфере практически  нет, все решают  знания ученика (почему
коррупции нет -- разговор отдельный). Поэтому последние 3-4 школьных года  в
жизни корейского старшеклассника превращаются в пресловутый "Экзаменационный
ад", когда среднестатистический подросток проводит 11 часов в день в школе и
в  "хаквонах",  а  кроме  этого,  занимается   с   репетиторами.   Всяческие
"общеобразовательные"   развлечения  откладываются  на  послеэкзаменационное
будущее, времени на балет с каллиграфией у старшеклассника просто нет.
     Для российских читателей разъясню, что занятия  с репетитором  вовсе не
являются,   как   в   нынешней   России,  слегка  замаскированной   взяткой:
преподавателям  вузов  работать  репетиторами нельзя,  и запрет  этот строго
соблюдается:  корейские  профессора  получают  огромные  зарплаты,  окружены
всеобщим уважением и рисковать этим совсем не  хотят. Репетиторство в Корее,
как и в дореволюционной России, остается исключительно занятием студентов  и
аспирантов. Тем не менее, корейское  правительство относится к репетиторству
крайне неодобрительно, считая, что таким образом нарушается  принцип равного
доступа к образованию (ведь богатые семьи могут нанять лучших репетиторов и,
таким  образом,  увеличить  шансы  своих   детей  на  поступление).  Поэтому
несколько   раз   корейские    власти   предпринимали    попытки   запретить
репетиторство, но все они кончались неудачей. Слишком уж важную роль в Корее
играет  университетский  диплом,  и  слишком  уж  трудно  поймать   за  руку
студента-репетитора.
     Как  относится  к  корейскому образовательному фанатизму? Думаю,  что в
целом  --  это явление  позитивное.  Несмотря на всяческие  "перегибы",  оно
приводит  к тому, что Корея становится страной все более  образованной, а  в
современном мире это -- залог могущества и процветания.



     @2.28 СТРАННИКИ ПО ПОТУСТОРОННЕМУ МИРУ

     На этот  раз речь пойдет о...  нечистой силе, а точнее,  о  тех жителях
Кореи, которые сделали профессиональное  общение  со  всякими потусторонними
силами  источником  своего  существования.  Есть  они  не только  в  "Стране
Утренней Свежести".  Сейчас  в  России  многие тоже  обращаются  к недешевым
услугам  колдунов, знахарей,  белых,  черных и  непонятно каких  еще  магов,
"специалистов" (если  слово  "специалист" здесь применимо) по снятию порчи и
тому подобных деятелей. Для высоколобых и публики поизысканнее есть в России
толпы экстрасенсов, всяческих последователей Кастанеды и К°.
     Однако, не будем отвлекаться, речь ведь не  о  России,  а о  Корее.  По
большому  счету назвать корейцев суеверными никак  нельзя.  Здесь, наверное,
сыграли  свою роль три  фактора.  Во-первых,  Корея сейчас в целом -- весьма
образованная  страна.  Не  то, чтобы  образование  совсем  исключает  веру в
мистику и  нечистую  силу, но,  во  всяком  случае, оно  этой вере  явно  не
способствует.  Во-вторых,  Корея  --  это  христианская страна, а  серьезное
христианство (о чем забывают в России) несовместимо с суевериями. В-третьих,
Корея --  благополучная и  стабильная  страна, а волны  интереса  ко  всякой
чертовщине всегда сопровождают социальные кризисы. И тем не менее, кое-какие
суеверия  существуют  и в Корее, а  это значит,  что  есть  и люди,  которые
сделали их своей профессией.
     Роль   российских  колдунов  и  экстрасенсов  в  Корее  уже   несколько
тысячелетий  успешно  выполняют  шаманки.  Шаманизм с давнего  времени  был,
наряду  с  буддизмом и  конфуцианством,  одной из  трех  главных религиозных
систем Кореи. Надо сказать, что словом "шаманизм" обозначается не какая-либо
четкая  религиозная система,  а совокупность  представлений о злых и  добрых
духах,  которые  могут  оказывать  человеку  помощь,  а   могут,   наоборот,
разозлиться  и  устраивать  всякие  пакости.  Шаман,  как  считалось,  был в
состоянии   добиться  расположения  духов,  тем  или  иными   способами   их
умилостивить  или  запугать.  Подавляющее  большинство шаманок  в Корее было
женщинами,  и эта  ситуация сохраняется до  сих пор.  До появления  в  Корее
современной медицины  шаманки (их  называли "мудан") занимались врачеванием,
изгоняли  злых  духов  из  домов,  совершали  обряды,  которые  должны  были
обеспечить урожай или предотвратить  засуху.  Корейский шаманский обряд  (он
именуется "кут") включал в себя  и  танец, и ритуальное пение, причем многие
каноны были  предписаны  традициями,  так  что  корейская  шаманка  не могла
камлать совсем уж по своему разумению.
     Шаманские обряды сохранились  и в  наши дни. Еще недавно, лет  двадцать
назад,   корейцы,   особенно  образованные,   стыдились   шаманок.  Шаманизм
воспринимался  как   (позволю  себе  воспользоваться  словечком  из  старого
советского жаргона) "пережиток прошлого", и корейцы его попросту стеснялись.
Однако  в последнее время отношение к  шаманизму резко изменилось.  Причина,
по-моему, проста:  корейцы стали куда  увереннее в  себе и для  этого у них,
надо   признать,   есть   основания.   Поэтому  сейчас   шаманизм  все  чаще
рассматривают как  важный и  даже чуть  ли не основной  элемент традиционной
корейской культуры, а представители местной левой  интеллигенции сейчас даже
заявляют, что он, дескать, является "отражением протеста угнетенных классов"
-- так сказать, "формой классовой борьбы" (Суслов бы в гробу перевернулся от
такого откровения!).
     Получил шаманизм и официальное признание.  Наиболее знаменитым шаманкам
сейчас даже присваивают почетное звание "человек -- национальное достояние",
которого  в  Корее  удостаиваются  лучшие  мастера  традиционных  искусств и
ремесел.  Разумеется, титул присваивается не на  основании  того,  насколько
эффективно  та  или иная шаманка изгоняет злобных  духов и  насколько хорошо
договаривается с  духами добрыми  --  дело это темное и никому,  кроме самих
духов, неведомое. При присвоении  официального титула учитывается мастерство
в  исполнении традиционных ритуальных  песен и танцев, которые всегда были в
Корее важной  частью шаманского  обряда. Появились сейчас и театрализованные
обряды. Время от  времени шаманка может устраивать и показательное камлание,
на которое могут посмотреть все желающие.
     Однако  и в наши дни  многие  корейцы  продолжают  обращаться к  помощи
шаманок. Любопытно, что,  как  показало недавнее  исследование  американских
этнографов, шаманок чаще  всего сейчас  приглашают  мелкие  предприниматели,
которые просят у духов, чтобы  те  оказали покровительство их  бизнесу  или,
скажем, повлияли на величину банковских ставок. Часто обращаются  к шаманкам
и  родители абитуриентов,  ведь удача при поступлении в университет  в Корее
является  важным  условием  жизненной  удачи вообще. Родители  надеются, что
шаманка  заставит  духов  помочь их сыну,  скажем, лучше  сдать  экзамен  по
математике  или органической  химии. Насколько  хорошо  духи  разбираются  в
интегралах  -- достоверно неизвестно,  но ущерб  семейному  бюджету подобные
мероприятия наносят  ощутимый. Услуги шаманок в наши  дни обходятся недешево
-- обычно один сеанс общения с духами стоит несколько тысяч долларов, причем
львиная  доля  этих денег уходит в качестве гонорара шаманке.  Понятно,  что
шаманки   не  бедствуют   --   как,   впрочем,  и  их  коллеги,   российские
экстрасенсы...
     Есть в Корее и еще одна группа  людей, которые сделали своей профессией
общение с потусторонним миром -- гадатели.  Их, надо  сказать, немало. Это и
понятно: недаром ведь Пугачева распевала "Ну  что  сказать,  Ну что сказать,
Устроены так люди, Желают знать,  Желают  знать,  Желают  знать, что будет!"
Действительно,  свойственное  человеку  стремление  узнать, что ждет  его  в
будущем,  всегда и  везде заставляло его  обращаться  к  гадателям. В  одних
местах  о будущем судили по кофейной гуще, в других  -- по картам, в третьих
-- по трещинам на брошенном в огонь панцире черепахи.
     Гадание в Корее,  как  и  на  всем Дальнем  Востоке  --  это  древнее и
уважаемое  ремесло. Зародилось классическое гадание в незапамятные времена в
Китае.  Между  прочим,  подавляющее  большинство дошедших до нас  древнейших
китайских  надписей  --  это  так называемые "гадательные  тексты",  которые
фиксировали  вопросы гадателей к духам. Примерно две с половиной  тысячи лет
назад в Китае был составлен и трактат  по гадательному искусству  -- "Ицзин"
("Книга  перемен"),  который  и  поныне  остается  основой  дальневосточного
гадания. Его впоследствии даже включили в текст конфуцианского канона.
     В Корею традиции китайского  гадания попали  в незапамятные времена. На
протяжении   тысячелетий  к   мнению   гадателей   прислушивались   монархи,
полководцы, сановники.  Сейчас, конечно, их  уже  не воспринимают  настолько
всерьез, как раньше, но, тем не менее, традиция гадания жива.
     И  сейчас в людных местах часто можно увидеть гадателя с его книгами. В
отличие от шаманов, которые в Корее в своем большинстве являются  женщинами,
среди  гадателей безусловно и полностью  преобладают  мужчины, в основном --
пожилые (написал я "в основном" -- и задумался: а видел ли я вообще хоть раз
гадателя  моложе 40? -- а пожалуй, что  и нет). Иногда, хотя и  редко, можно
увидеть даже гадателя  в традиционной одежде, но обычно  они все-таки  одеты
уже  по-европейски,   в  костюм  с  сорочкой  и  галстуком.  Часто  гадатель
раскладывает прямо  на земле специальную толстую подстилку, и усаживается на
ней,  разложив  перед собой  потрепанные гадательные книги. Иногда  гадатели
устанавливают  легкую  переносную палатку.  У некоторых из них --  тех,  что
посолиднее  --  есть  свои приемные,  а пару раз я видел даже авто-гадателя,
который устроил собственную передвижную приемную в небольшом  автобусе. Этот
микроавтобус дает возможность его владельцу выбирать для работы места, где в
данный  момент больше  всего  клиентов  --  например,  возле станций метро в
вечерний часы пик. Впрочем, богатых гадателей не  так много -- в большинстве
случаев их заработки, в отличие от огромных гонораров шаманок, не слишком уж
велики.
     Как же гадают в  Корее? Способов гадания очень много (не зря же об этом
написаны   такие   основательные   книги!),   но,  по  моему   субъективному
впечатлению, самым популярным сейчас является  гадание по датам  рождения, а
также  гадание  по лицу и  гадание по руке. Сразу  оговорюсь, что  корейское
гадание по руке не  имеет почти ничего общего с европейским --  одни и те же
вещи толкуются совершенно по-разному.
     Интереснее  гадание   по   датам   рождения  (даты   эти,   разумеется,
определяются  по  традиционному  лунному,  а   не  современному,  солнечному
календарю).  Корейцы  верили, что год,  день и даже  час рождения  во многом
определяет характер человека и  его будущее. Особую роль это поверье  играло
при  заключении  браков.  В старину  свадьбе всегда  предшествовал  визит  к
гадателю, который  должен был определить совместимость  будущих  супругов  и
перспективы их семейной  жизни.  И в  наши  дни кое-кто придерживается  этой
традиции.  Большинство,  конечно, не  принимают  ее  всерьез, однако...  как
знать, как знать... Ведь по вечерам в палатках гадателей часто можно увидеть
влюбленные пары,  и,  я думаю, не  случайно  многие  из гадателей  и  сейчас
вывешивают над входом в свои палатки и приемные рекламное  объявление "Здесь
можно определить, насколько  Вы подходите  друг другу!" Впрочем, вид  у  пар
после  посещения  гадателей  обычно   вполне  жизнерадостный,  так   что   я
подозреваю, что  в  подобных случаях знатоки  будущего немного грешат против
того, что написано в  их книгах, и  предпочитают давать хорошие прогнозы.  В
конце  концов, выручка от  этого только  повышается. Разумеется,  определяют
гадатели  не  только  брачную совместимость, но и шансы на деловой успех, на
удачную сдачу вступительных экзаменов, на многое другое.
     Любопытно, кстати, что сейчас гаданию можно обучиться довольно легко --
на полках корейских магазинов лежит великое множество пособий и самоучителей
по  традиционному  гаданию.  Появились,  кстати, и гадальные  автоматы.  Эти
устройства выдают  желающим прогноз их будущего, который компьютер рассчитал
на  основании  древнекитайских гадательных  канонов.  Такой  вот, как  любят
выражаться этнографы, "синтез традиций и инноваций"...



     @ 2.29 КОРЕЙЦЫ И КНИГИ

     К  сожалению, надо признать: современный русский читатель почти  ничего
не знает о южнокорейской литературе. Это во многом является результатом  тех
запретов,  которые на протяжении многих десятилетий существовали в  СССР  на
любые,  даже самые,  казалось бы, безобидные контакты с Южной  Кореей. Между
тем, корейцы -- это читающая нация, а корейские писатели создали в последние
десятилетия весьма интересную литературу, о которой,  впрочем, в СССР/РФ/СНГ
ничего толком неизвестно даже специалистам.
     Однако  сегодня  я  не   буду  рассказывать  о  современной   корейской
литературе,  ее  особенностях  и  проблемах.  Я  в этом  и сам  не  очень-то
компетентен, и могу лишь надеяться, что этот пробел в  представлении россиян
о  Корее будет рано  или поздно восполнен. Наша тема другая --  не корейская
литература  или книжное дело сами  по  себе,  а та роль, которую  книги (как
художественные, так и иные) играют в повседневной жизни корейцев.
     Хотя я и начал главу с утверждения о том, что корейцы  -- это "читающая
нация", статистика говорит,  что  по  количеству  прочитанных  книг  корейцы
уступают  жителям некоторых других развитых  стран.  Я, однако, не собираюсь
отказываться  от  своих слов. Дело в том, что, хотя в стране есть социальные
группы, представители которых не мыслят себе  жизни без книги, далеко не все
корейцы много  читают.  Статистику, в первую очередь, "портят" представители
сильного пола  в возрасте от  25  до 55  лет,  то  есть  работающие корейцы.
Действительно, работающий  корейский мужчина читает очень мало, если  читает
вообще, и было бы странно,  если бы дела обстояли  иначе: проведя 8-11 часов
на работе а  потом еще 1-2 часа в многолюдном метро  или в машине, которая с
черепашьей  скоростью пробирается через бесчисленные пробки, человек едва ли
возьмет в руки книгу. В лучшем случае он ограничиться телевизором и газетой,
а  скорее всего, перекинувшись парой  слов с  женой и детьми,  просто  ляжет
спать.
     Читающую аудиторию составляет  та  часть населения страны, у которой, с
одной стороны,  есть образование и  вкус  к чтению,  а  с другой  --  досуг,
необходимый  для  этого  занятия.  К  таким  людям  относятся, в  частности,
студенты  (школьники  слишком  заняты  --  они  изо  всех  сил  готовятся  к
вступительным  экзаменам), учителя  и преподаватели  вузов,  домохозяйки  и,
отчасти,  работающие  молодые  женщины, на которых  в  их офисах  лежит куда
меньше  нагрузки  и  ответственности,  чем   на   их   сослуживцах-мужчинах.
Преобладание женщин  среди  корейской  читающей  публики  очевидно (один  из
местных  критиков  как-то заявил, что доля  женщин  среди читателей  прозы в
Корее составляет 80%).
     Определенное  представление о том, какие книги  выходят в Корее,  можно
составить из таблицы.

     Издание книг в Южной Корее (1996 г.)

     <i>Тематика</i>
     <i>Количество названий</i>
     <i>Суммарный тираж</i>

     Издания общего хар-ра
     359
     874.000

     Философия
     722
     3.442.000

     Религия
     1.718
     4.922.000

     Общественные науки
     3.856
     3.633.000

     Естественные науки
     387
     597.000

     Техника
     3.373
     4.648.000

     Искусство
     1.094
     2.388.000

     Языкознание
     1.577
     6.918.000

     Худ. литература
     4.411
     11.912.000│

     История
     945
     2.169.000

     Учебные пособия
     4.135
     69.836.000

     Детская
     4.107
     14.030.000

     <b>Итого</b>
     <b>26.674</b>
     <b>158.137.000</b>



     В качестве  немаловажного  комментария к таблице  можно  заметить,  что
количество наименований книг, выпущенных в Корее, в 1996 г. было ровно в два
раза больше, чем в 1980 г. (26.674 и 13.062 соответственно). Суммарный тираж
вырос  за  это  время еще более  значительно -- в  три  раза. Впрочем,  рост
объемов  книгоиздания  затормозился  около 1991  г. и  с  тех  пор  в  Корее
выпускается примерно 26-29 тысяч  наименований  книг в  год. Это -- неплохой
показатель. По числу наименований книг Корея всего лишь  в два раза уступает
США  (при  населении,  в  пять  раз  меньшем), и  в  два  с  половиной  раза
превосходит Индию (при населении в 20 раз меньшем). В России, для справки, в
1994  г.  вышло 30.390  наименований книг, то  есть  немногим больше,  чем в
Корее.  При этом  надо  помнить,  что  население России в  три  раза  больше
корейского. Таким образом, корейские показатели весьма неплохи.
     Как видно из таблицы,  большинство  (если  ориентироваться не на  число
названий,  а на  суммарный  тираж)  выходящих  в Корее  книг --  это учебные
пособия.  Оно и понятно -- корейцы много занимаются, а удачи или  неудачи на
многочисленных  экзаменах  определяют в  этой  стране  человеческие  судьбы.
Однако   заметная   часть   названий   новых   книг   --  это   произведения
художественной, очерковой и научно-популярной литературы.
     Говоря  о  корейских  книгах,  нельзя  не  отметить  их   относительную
дешевизну -- по западным понятиям, конечно. Вышедшая  массовым тиражом книга
в мягком  переплете,  обычного формата, с  очень  хорошим качеством бумаги и
печати, объемом примерно в  300  страниц, стоит в Корее где-то 6-8 тысяч вон
(5-7$).  За   монографию  или   малотиражное  издание  в  твердом  переплете
приходилось платить  15-25  тысяч вон (12-20$).  Эта цена  может  показаться
высокой русскому  читателю,  но  на  самом деле  по  сравнению с  ценами  на
аналогичные  книги  в  странах  Запада  она  является  на  удивление  низкой
(массовая книга обычного -- не "карманного" -- формата стоит в Америке 15-20
долларов,  а специальная монография  в  твердом  переплете --  от 40 до  100
долларов).
     Что  же  читает  современный   корейский  горожанин?  Если  говорить  о
художественной литературе, то в  семидесятые  годы  наибольшей популярностью
пользовались книги серьезные, посвященные философским вопросам человеческого
бытия.  Показательно, что  это  было  время увлечения  классической  русской
литературой, влияние которой в те годы достигло своего пика. В восьмидесятые
демократизация  и   смягчение   цензурных  ограничений  привели  к  расцвету
политического  и политико-исторического романа.  Роман  этот  в  Южной Корее
носил (и обычно до сих пор  носит) левый, часто --  даже прокоммунистический
характер.  Героями  книг  нередко  становились организаторы  забастовок  или
партизаны-коммунисты времен  Корейской войны,  которых  авторы изображали  с
немалой симпатией,  а порою --  и просто героями,  "рыцарями  без  страха  и
упрека". Типичный пример подобного произведения -- многотомная эпопея Чо Чон
Нэ "Хребет Тхэбэк",  выдержавшая за последнее десятилетие более 100 изданий.
Разумеется, подобные книги вызывали скрежет зубовный  у консервативной части
истэблишмента, но  они  пользовались  немалым коммерческим успехам (недавний
"запретный плод"  сладок), так  что  освободившиеся  от цензурного  контроля
издательства выпускали их весьма охотно и делали на них немалые деньги.
     В   девяностые   годы   крах  системы   социализма   и   деполитизация,
деидеологизация корейского  общества  привели  к тому,  что  интерес к  этим
произведениям, да  и к  серьезной  литературе  вообще, существенно снизился.
Пришла  эпоха  развлекательного  романа,  наступило  время  легкого  чтения.
Настоящая, "высокая" литература тоже во многом переориентировалась с проблем
общества на вопросы индивидуальной жизни и внутреннего мира человека.
     Собственно  развлекательная литература в Корее, то есть,  так  сказать,
"низкие жанры",  представлена в основном переводными американским изданиями.
Среди развлекательных  жанров  господствует  детектив, как уголовный,  так и
шпионско-политический. Впрочем, время от  времени в  списке бестселлеров  на
первые места попадают и корейские триллеры,  в которых обычно  речь  идет  о
борьбе   с   кознями  северокорейских  диверсантов  и  иных  внешних  врагов
государства  корейского. Однако, несмотря на  отдельные успехи,  подавляющее
большинство  предпочитает переводы западных детективов. Относится это  и  ко
всякого рода  триллерам и приключенческой литературе, а также к  фантастике.
Популярность научной фантастики в Корее  вообще  заметно ниже, чем  в России
или  странах  Запада.  Если  же  говорить  о  модном  в последние годы жанре
волшебной фантастики  ("фэнтези"), то  он в Корее вообще пребывает где-то на
дальних  задворках  книжного  рынка. В то  же время, в  стране есть миллионы
городских  домохозяек,  которые  образуют  едва  ли  не  единственную группу
взрослого населения, обладающую большим количеством  свободного времени. Они
создают благоприятную почву для распространения "дамского" любовного романа,
да и  многие произведения  "серьезной" литературы  пишутся женщинами  и  для
женщин.
     Одна  из  особенностей  Кореи  заключается  в том,  что  среди  местной
читающей    публики   весьма   популярны    всяческие    документальные    и
полудокументальные  произведения: эссе,  научно-популярные издания,  путевые
очерки.  В  Корее  по своей  популярности среди массового  читателя  они  не
уступают собственно художественной литературе. В особенности это относится к
эссе  --  жанру,  который в  русской литературе так и  не получил  массового
распространения, а в Корее, как и на всем  Дальнем Востоке, известен и любим
с  давних времен.  Значительную  часть нехудожественных  изданий  составляют
переводы, так что  почти все заметные западные  работы, посвященные истории,
политике, экономике, философии, появляются  на корейском  очень  скоро после
выхода их в оригинале.
     Корейцы  в  целом  неплохо  знакомы  с  мировой  литературой,  хотя  ее
восприятие - подбор книг для перевода, авторитет  того или иного писателя --
в целом  отражает американские оценки и традиции, во многом отличные от тех,
к которым привык русский читатель. С этим связано и хорошее знание корейцами
американской  и  вообще  англоязычной  литературы,  в то время как писателям
других  странам уделяется  заметно меньше внимания.  Впрочем,  некоторые  из
традиционных   культурных  связей  оказывают   свое  влияние,  и,  например,
китайский исторический роман, как  классический,  так и  современный,  очень
любим корейцами. Быстро  растет  в  последние  годы  и  интерес  к  японской
литературе.
     Русская литература  проникла  в  Корею еще  в колониальный  период  (во
вторичных  переводах с японского  или, реже,  с  английского) и пользовалась
там,  особенно  в шестидесятые и семидесятые годы, немалой популярностью.  В
последнюю  пару  десятилетий  уменьшение  интереса  к  серьезной  литературе
привело к тому, что популярность русских авторов несколько снизилась, но все
равно остается достаточно высокой (президент  Ким Тэ Чжун, например, считает
своими  любимыми  авторами  Достоевского и Чехова,  которых он в  свое время
много читал в тюрьме). О том, какие  произведения русской литературы корейцы
знают  лучше всего,  можно судить  по  популярному  справочнику  "200 лучших
произведений  мировой  литературы". Русская  словесность в  нем представлена
пятью  названиями:  "Братья  Карамазовы",  "Отцы и  дети",  "Анна Каренина",
"Мать", "Дама с собачкой". Почему-то не попало туда, правда, "Преступление и
наказание", которое, как показывает мой опыт, также хорошо известно в Корее.






        x x x


        3. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ:

        3.1 А ВОКРУГ -- ВСЕ ДВОРЯНЕ?
     3.2 КИСЭН -- КУРТИЗАНКИ СТАРОЙ КОРЕИ
     3.3 КОРЕЙСКИЙ БУДДИЗМ: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
     3.4 КОРЕЙСКОЕ ХРИСТИАНСТВО: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
     3.5 КОРОЛЬ И ЕГО ЖЕНЩИНЫ...
     3.6 ОТКУДА ПОШЛА ЗЕМЛЯ КОРЕЙСКАЯ
     3.7 КИТАЙСКИЕ ИЕРОГЛИФЫ И КОРЕЙСКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ
     3.8 ИСТОРИЯ В НАЗВАНИЯХ
     3.9 ШКОЛЫ СТАРОЙ КОРЕИ
     3.10 РОЖДЕНИЕ КОРЕЙСКОГО КИНО
     3.11 ПОЧЕМУ "КОРЕЯ" НАЗЫВАЕТСЯ "КОРЕЕЙ"?
     3.12 БЕДНЫЙ КОРОЛЬ
     3.13 СЕМЬЯ В СТАРОЙ КОРЕЕ
     3.14 КОРЕЯ МУЖИЦКАЯ
     3.15 БЮРОКРАТЫ ДАВНИХ ВРЕМЁН ...




     @ 3.1 А ВОКРУГ -- ВСЕ ДВОРЯНЕ?

     Наверное, мало кто в нынешней  России в состоянии хотя  бы  даже просто
назвать имя своего прапрадеда, не говоря уже о более далеких предках. Сейчас
модно рассуждать о том, что  причина  этого,  дескать, лежит  в злокозненной
политике коммунистов,  которые  якобы сознательно старались "прервать  связь
времен".  Однако если  обратиться к тому, что происходит  в  других  странах
Европы, то можно  обнаружить,  что и там со знанием  своей семейной  истории
дела обстоят не блестяще. У рядовых французов или австрийцев представления о
своем фамильном древе едва ли лучше, чем у рядовых россиян.  Конечно, есть и
исключения,  но  к  ним  относятся  в  основном  уцелевшие  кое-где  потомки
дворянских  родов, да  немногие пенсионеры-любители порыться  в  архивах.  В
этом,  впрочем,  нет ничего удивительного:  увлеченные  занятия  собственной
родословной,  ее  изучение  (а  порою   --  и  фальсификация)  всегда   были
привилегией элиты, немногочисленной  верхушки общества. Конечно, Пушкин  мог
знать  (и действительно знал)  свою родословную вплоть до XIII века,  но вот
его няня Арина Родионовна едва ли могла бы назвать имя своего прадеда.
     Однако  Корея  в  этом  отношении  является исключением. В  большинстве
корейских семей вам могут показать солидную книгу  в тяжелом  переплете. Это
"чокпо", родословная книга клана, которая начинается от  какого-то  далекого
предка, жившего в  XI, IX, а то и V веке. В ней аккуратно записаны имена его
потомков, представителей 30, или 40, или даже 60 поколений рода (разумеется,
в  родословной  упоминаются только мужчины).  Любой кореец  является  членом
обширного клана, к которому относятся все люди, имеющие одинаковую фамилию и
одинаковый "пон" -- географическое название, которое указывает на местность,
из которой произошел  реальный или мифический основатель клана. Таких кланов
в Корее сейчас 3349, и численность их может быть очень разной: от нескольких
сотен до нескольких  миллионов человек. В наши дни большинство  кланов имеет
специальные советы,  которые, помимо всего прочего, следят за  составлением,
редактированием и изданием чокпо.
     Иногда чокпо могут знать почти наизусть,  и уж во всяком случае в любой
семье  родословная  книга  является  обязательным  домашним  чтением.  Дети,
рассевшись  в кружок  вокруг  бабушки  и  дедушки,  внимательно  слушают  их
объяснения о том,  кто из их предков в XV веке был  премьер-министром, а кто
занимал  пост  сеульского градоправителя, кто командовал эскадрами в боях  с
японскими пиратами, а кто пал жертвой  клеветы  завистника-вельможи и сложил
голову на плахе.  Казалось бы, идиллическая  картина семейно-патриотического
воспитания...
     И  вот  тут-то  и  возникает  первый  недоуменный   вопрос:  а  почему,
собственно, в  родословных книгах всех корейских семей их предками по прямой
мужской линии вдруг оказываются исключительно министры, генералы, писатели и
прочие знаменитости? Куда подевались правнуки вольных землепашцев, которые в
начале XIX века составляли более  половины населения страны? Что случилось с
прямыми  потомками еще одной четверти  населения  -- с  крепостными? Куда  и
почему без следа  исчезло потомство ремесленников,  писцов, рядовых солдат и
матросов?
     Отчасти этот  феномен  знаком  и  россиянам.  Сейчас,  когда  гордиться
рабочим  происхождением  стало  странно,  а  считаться  потомком  дворянина,
наоборот,   престижно,  мы  вдруг  обнаружили  вокруг  себе   фантастическое
количество  представителей дворянских родов.  Их сейчас так много,  что, как
заметила одна ехидная русская журналистка, "создается впечатление, что после
1917  г.  те  самые  кухарки,  что  пришли   управлять  государством,  вдруг
прекратили   размножаться,  оставив  это  занятие  исключительно  князьям  и
графьям".  Нынешнее  изобилие  дворян  и  процветание  "дворянских собраний"
выглядит особенно забавно, если  вспомнить,  что  в  1870  г.  потомственные
дворяне  составляли 0,8% населения России (сомневающихся  отсылаю  к словарю
Брокгауза и Ефрона).
     Однако надо признать: до Кореи в  этом  отношении нам  далеко.  Хотя на
дворянское происхождение  сейчас и претендует определенно  больше,  чем 0,8%
россиян,  но  эти  "дворяне"  составляют  в  нашей  стране   все-таки  явное
меньшинство.  В  Корее  же  буквально  каждый кореец  уверен в  том, что  он
происходит из того или иного дворянского рода.
     Я лично за всю  жизнь  встретил только двоих корейцев, которые сказали,
что  их  предки  были  крестьянами,  а  вот  число  тех,  кто  именует  себя
дворянскими отпрысками, среди моих знакомых  измеряется  многими  десятками.
Один  из корейских историков  как-то заметил, что, по его наблюдениям, из 10
студентов  9 считают,  что являются потомками  дворян!  Замечание  ироничное
(историк знает, о  чем  говорит), но верное: когда я сам работал в корейском
университете, я пару раз поговорил со студентами на эту тему -- и столкнулся
примерно с такой же пропорцией.
     Все это становится странным, если обратиться к исторической статистике.
Хотя особой надежностью она и не отличается, ясно, что корейские дворяне (их
называли янбаны)  составляли в начале XIX века от 10% до, самое большее, 20%
населения.   Цифра   эта   все   равно   очень   велика   по   русским   или
западноевропейским меркам,  и объясняется она тем, что в Корее для дворянина
было  допустимо самому  заниматься сельским  хозяйством, так что  фактически
большинство корейских дворян было просто  богатыми крестьянами.  От  обычных
крестьян их  отличало  лишь образование, престиж,  а также то,  что они,  по
крайней мере теоретически, могли занимать чиновничьи и офицерские посты. Еще
одной привилегией янбан  было наличие родословной  книги. До XIX века только
дворянские   кланы  могли  иметь  свою  родословную.  Первая  известная  нам
родословная  появилась  в  XV  веке,  и  она  была,  разумеется,  дворянской
(родословная  клана  Ю  из Мунхва, 1423  г.). Что же  до крепостных, которые
составляли  примерно четверть населения страны, то  они не  имели  не только
родословных, но  даже и просто фамилий.  Подобно  российским крепостным, они
всю жизнь обходились именами, а то и просто прозвищами.
     Но  вернемся к нашему вопросу: куда  же делись потомки  80  (а то и 90)
процентов  тех, кто населял  Корею два века  назад? Ответ на него  очевиден:
никуда  они  не  делись, живут,  здравствуют  и,  более того,  скорее  всего
по-прежнему составляют  примерно  80-90%  современного населения государства
корейского. Однако эти потомки отреклись  от своих предков и  приписали себе
более  престижное, более  знатное  происхождение.  Когда, как  и почему  это
случилось?
     Первый  прорыв мещан (а, скорее, мужиков) во дворянство произошел в XIX
веке. В это время корейское государство, которое до этого строго следило  за
тем, чтобы  между дворянами и "подлым  людом" сохранялась  труднопереходимая
грань,  ослабило  свой былой  контроль.  Богатые  крестьяне  и  купцы  стали
покупать  дворянское  звание за деньги.  Одним  из  основных  способов стало
включение своего отца или деда (на деле обыкновенных мужиков-землепашцев)  в
очередную  редакцию   родословной  книги   какого-нибудь  дворянского  рода.
Обедневшие дворяне  шли на это спокойно,  да и  деньги  брали за  услугу  не
слишком  уж большие.  Таких  "мещан  во дворянстве"  было так много, что уже
около  1850 г. в  иных  местностях  дворяне  (в  подавляющем большинстве  --
свежеиспеченные) составляли без малого половину населения.
     В  1894  г. в  Корее произошла окончательная  отмена крепостного  права
(государственные крепостные были освобождены  еще в  1801 г.). Тогда же были
отменены   и  дворянские   привилегии.  Одним   из  неожиданных  результатов
освобождения крестьян стало то, что некоторые бывшие крепостные тут же стали
брать себе фамилии своих господ и более или менее самовольно включать себя в
их  кланы.  В  более   спокойные  времена  государство,  которым  тогда  еще
по-прежнему  заправляла  дворянская  верхушка, возможно, и  приняло  бы меры
против этакого самовольства, но в 1890-е гг. у корейского правительства были
заботы  поважнее:  страна  стала  игрушкой в  руках  колониальных  держав  и
стремительно шла к  потере  независимости.  Власть  предержащим  приходилось
думать  о своей  шкуре, а не о защите сословных привилегий (вдобавок, только
что формально отмененных).
     Однако  окончательное  превращение  всех  или  почти  всех  корейцев  в
дворянских потомков случилось уже  после войны, в пятидесятые и шестидесятые
годы, когда составлением родословных всерьез стали заниматься все кланы -- и
дворянские, и  простонародные. К  тому времени  ни реального, ни формального
значения дворянское звание уже  не имело, однако престиж, с которым оно было
связано  на  протяжении столетий,  сохранялся.  Вдобавок, во время Корейской
войны и  сразу после  нее, когда миллионы  корейцев покинули  родные  места,
поймать за руку самозванцев  стало окончательно невозможно. В деревне в 1955
г. еще можно было найти старика, который помнил, чей дед чьего деда лет этак
60 назад бил палками за плохо обмолоченный рис, а вот в городе, где все были
пришельцами, это стало абсолютно невозможно. Впрочем, ловить фальсификаторов
никто и  не пытался, наоборот -- составление "отредактированных" родословных
стало выгодным  делом.  Порою предприниматели даже  давали  немалые  взятки,
чтобы им присочинили предка познатнее, желательно -- из числа тех, чьи имена
можно найти в учебнике истории для средней школы.
     Впрочем,  не следует  думать,  что  те  корейцы,  которые говорят  вам,
уважаемые  читатели,   о   своем   дворянском   происхождении,  всегда  врут
сознательно. С  тех  времен, когда  родословные  "редактировались"  особенно
истово, прошло уже  три-четыре десятилетия, так  что подавляющее большинство
корейцев среднего возраста, не говоря  уж о молодежи,  искренне верит в свое
дворянское  происхождение.  Иногда  они  даже  имеют   для  этого  основания
(примерно в 10% случаев, как мы помним).
     Когда  в Корее в старину  хотели  сказать,  что  в  каком-то селе  люди
отличаются хорошими манерами и культурой, о нем говорили "селение дворян". В
последние десятилетия вся Корея стала "нацией дворян". Хорошо это или плохо?
Не  знаю.   Отчасти,   наверное,  хорошо,  ведь  это  повышает   самооценку,
воспитывает гордость за свою семью,  чувство ответственности перед  "своими"
(в  реальности  -- чужими) предками.  А  с другой стороны -- грустно,  когда
подумаешь  о тех  миллионах корейцев,  которые  работали, жили, страдали  (а
временами  -- и радовались), и  которые в конце  концов оказались в каком-то
смысле преданными  их же  собственными потомками. Потомки предпочли отречься
от своих реальных корней и выбрать себе в предки тех, для кого их прапрадеды
и  прапрабабки были всего лишь бессловесным "быдлом", тех самых  дворян, что
когда-то лупили  тех,  настоящих,  предков  палками за непочтительный  вид и
плохо выстиранные рубашки...





     @ 3.2 КИСЭН -- КУРТИЗАНКИ СТАРОЙ КОРЕИ

     Сегодня я хотел бы рассказать Вам о знаменитых корейских куртизанках --
"кисэн", упоминания о которых столь  часто появляются на страницах корейских
классических романов, написанных столетия назад.
     Кто  такие  кисэн? Это --  корейский вариант того явления, которое было
широко распространено по всему Дальнему Востоку. В  Китае, где  собственно и
возникла традиция, о которой мы ведем речь, этих  женщин называли  "цзи" (на
русский  язык традиционно и, на мой  взгляд, неудачно это  слово переводится
как  "певичка").  Японским  вариантом  была гейша и куда  менее известная за
пределами Японии ойран. В Корее же с незапамятных времен появились кисэн.
     Итак,  кисэн  -- это  корейская гейша? Такое объяснение, действительно,
часто и дают иностранцам, но верно  оно только отчасти.  Скорее уж  кисэн --
это китайская  "певичка", но и в России, и на Западе в целом,  об этих самых
"певичках" слышали куда меньше, чем о гейшах.
     Кисэн   представляли   из  себя   профессиональных  развлекательниц  и,
одновременно, куртизанок.  Именно  куртизанок, а  не  проституток в западном
понимании этого слова. Хотя кисэн и  могла провести ночь с приглянувшимся ей
или же с готовым хорошо заплатить за  удовольствие гостем, основой ее работы
являлась  отнюдь не  "продажа весны"  (так  поэтически  именуют  на  Дальнем
Востоке  проституцию).  В  этом,  кстати,  заключается  и  отличие,  которое
существовало между гейшей и  кисэн.  Для корейской  кисэн ночь  с  клиентом,
который согласился за это заплатить, была вполне  допустима,  а вот японская
гейша  вообще  не  могла подрабатывать  проституцией.  В  России  закрепился
стереотип, в соответствии с которым японская гейша -- это просто своего рода
высокооплачиваемая  проститутка,  пусть и  очень  образованная, и с немалыми
талантами.  Это абсолютно неверно. В старой Японии гейша могла иметь  одного
или нескольких любовников, получать от них подарки и деньги, но она не могла
превращать проституцию в  свое занятие, это  было прямо запрещено  законом и
наказуемо. Проституцией  занимались  другие женщины -- так называемые ойран,
которые  тщательно   охраняли  свою   профессиональную  монополию  на   этот
прибыльный бизнес.
     В старой  Корее  подобного  строго разделения  не  существовало. Однако
главной  функцией кисэн была организация приемов, а ее  главным достоинством
-- умение поддерживать светскую беседу, играть  на музыкальных инструментах,
петь и писать стихи.
     В соответствии с  вековыми традициями  женщины  в  дворянских  семьях в
Корее вели затворническую жизнь. Они редко могли выходить из дома, и им было
строго  запрещено  встречаться  с  приходящими  гостями,  если те  только не
являлись ближайшими  родственниками.  Женская половина дворянского дома была
закрыта  для  посторонних.  Поэтому все встречи и  беседы в корейских  домах
проходили в исключительно мужской компании.
     Однако  чисто мужская компания,  как  известно, имеет  не  только  свои
преимущества,  но  и свои недостатки. Богатым и  знатным  корейцам  хотелось
порою проводить  время не в спорах  по  вопросам конфуцианской философии или
налоговой  политики,  а  в  более расслабленной и легкомысленной  атмосфере.
Женское присутствие  было необходимо,  но не могло быть и речи  о том, чтобы
позволить женщинам из приличных семей появляться открыто в кругу посторонних
мужчин. Это было  бы вопиющим, немыслимым  нарушением конфуцианской  морали.
Поэтому в незапамятные времена в Китае был найден  выход из этого  положения
--   профессиональные  развлекательницы,  которые,  неизбежно,   являлись  и
куртизанками. Со временем такие развлекательницы-куртизанки стали появляться
и в других  странах,  в том числе  и  в  Корее.  В отличие  от  подавляющего
большинства остальных  корейских женщин, они были хорошо образованы, владели
не только родным корейским, но и классическим китайским (язык всей корейской
науки и культуры вплоть до  конца  прошлого  века), писали стихи,  играли на
музыкальных  инструментах.  В  то  же  самое  время  юридически  кисэн  были
совершенно бесправны.  Они приравнивались к  крепостным, живодерам и палачам
и, по крайней мере  теоретически,  дочь  кисэн сама должна была стать  кисэн
(вокруг этого, в частности, и строится сюжет самого знаменитого произведения
корейской классической литературы -- "Повести о  Чхун  Хян"). Мечтой  многих
кисэн  было вырваться из позолоченной клетки, если не ради себя,  то хотя бы
ради своих детей.  Единственной  надеждой  на освобождение  было то,  что их
согласится  взять  в жены или в наложницы какой-нибудь  дворянин или богатый
купец. Это было не так-то просто, ведь большинство кисэн формально считалось
государственными  или, много реже, частными рабынями, так что тот, кто желал
взять  кисэн  себе  в  наложницы,  должен  был заплатить за  свою избранницу
немалый выкуп  казне или  частному  владельцу. Кисэн  имели  дело  с  элитой
корейского общества, остальным  даже самое невинное общение с  ними  было бы
просто не по  карману, ими  восхищались самые  образованные и блестящие люди
старой  Кореи,  но,  в  то  же  самое  время,  кисэн  все  равно  оставались
бесправными и, отчасти, презираемыми. Таков парадокс.








     @<u> </u>3.3 КОРЕЙСКИЙ БУДДИЗМ: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

     До  проникновения  европейцев  религиозная  жизнь  государств  Дальнего
Востока -- Китая, Японии, Вьетнама и Корее определялась взаимодействием трех
религий, которые мирно сосуществовали не только в обществе, но и  в сознании
верующих. Первой  из этих  религий было конфуцианство, которое  играло  роль
государственного культа  и  во многом определяло  действия  человека в сфере
общественных и семейных  отношений, политики  и права, а также  регулировало
ритуалы, связанные  с культом предков.  Вторым  компонентом  дальневосточной
религиозной триады был буддизм, обладавший развитой абстрактной философией и
апеллировавший к человеку  как к индивидууму,  размышляющему о своем месте в
мироздании.  В роли третьего компонента  в  разных  странах выступали разные
доктрины: в Китае -- даосизм, в Японии -- синтоизм, в Корее -- шаманизм. При
всех различиях этих  религий, для "третьего  элемента" везде была характерна
тесная  связь  с  народными  верованиями  и  бытовой  магией,  со  всяческой
чертовщинкой  и волшебством. Подавляющее большинство жителей  стран Дальнего
Востока преспокойно исповедовало все  эти три религии одновременно, не  видя
никакого  противоречия  между   ними.   Один  и   тот  же  человек  совершал
конфуцианские  обряды  поклонения   душам  предков,  молился  в   буддийских
монастырях и обращался за помощью к чарам даосов или шаманок.
     Подобная ситуация всегда приводила в  изумление европейцев, привыкших к
совсем  другим принципам организации религиозной  жизни. Европейцам никак не
удавалось понять,  каким же образом  один и тот  же  человек  может спокойно
исповедовать  три  религии  сразу. Для корейца и китайца ничего  странного в
этом  не  было,  ведь  у   каждой   религии  была  своя,  четко  очерченная,
"экологическая ниша". Когда человек думал о долге перед  страной или семьей,
когда  его беспокоили этические  проблемы, он  шел  к конфуцианцам.  Буддизм
давал  ответы  на вопросы  о  смысле  жизни  и  вообще специализировался  на
всяческих  просто  высоких  и  очень  высоких  материях.  Шаманы  и  шаманки
занимались вещами простыми и  практически полезными: колдовством,  изгнанием
злых  духов и  приворотными зельями  (недаром, как и у колдуний  большинство
народов, аудиторию корейских шаманов составляли в основном женщины).
     Все  три  основные религиозные системы старой  Кореи --  конфуцианство,
буддизм и шаманизм -- дожили до наших  дней, хотя  и претерпели определенные
изменения, и во многом уступили стремительному натиску христианства.
     Буддизм,  пожалуй,  оказался подвержен переменам в  наименьшей степени.
Проникновение буддизма в Корею началось еще в конце IV века н.э. Традиционно
отсчет истории буддизма начинается с появления  буддистских  проповедников в
северокорейском княжестве Когуре. Произошло это, как принято считать,  в 372
г. н.э., хотя у некоторых ученых эта дата вызывает сомнения, и они полагают,
что всерьез  распространение буддизма  началось примерно столетием позже.  С
самого начала  в  Корею  проникал  буддизм более позднего и, в целом,  менее
строгого  направления,  так  называемой  школы  Махаяны ("большая  колесница
спасения"). Классический буддизм (школа Хинаяны) был также известен в Корее,
но  распространения  не получил  и  впоследствии  исчез.  Передача  буддизма
происходила  через Китай. Именно оттуда  пришло в  Корею  большинство первых
миссионеров,  именно  туда  ездили за мудростью  прославленных наставников и
книгами монахи. Некоторые корейские буддисты, правда, в своих странствиях по
священным местам добирались даже до Индии, но таких странников было немного,
и в целом буддизм попал в Корею в китайском варианте, и его священным языком
в корейской традиции является не санскрит и пали, а древнекитайский.
     На протяжении правления династий Объединенная Силла  и  Коре (правили с
VII в. по XIV в.) буддизм был государственной религией Кореи. В течение  это
тысячелетия была  создана замечательная буддийская культура:  тысячи храмов,
статуй,  икон,  огромный  массив  философской   и  богословской  литературы.
Замечательным памятником этого буддийского "золотого века" является пещерный
храм  Соккурам   под  Кенджу.   В  течение  первого  тысячелетия   корейские
проповедники в больших количествах отправлялись в Японию, и именно они стали
основателями  японского буддизма.  Однако  с  течением времени  популярность
буддизма стала  снижаться. Во  многом  это  объяснялось  мирскими  ухватками
иерархов, которые  не только активно вмешивались в  политику и окружали себя
всей  мыслимой  роскошью, но и  превратили буддийские  монастыри  в  крупных
землевладельцев.
     Это вызывало недовольство как у дворянства,  так и у народа, тем более,
что распространившаяся  в  XII-XIII веках новая разновидность конфуцианства,
так называемое "неоконфуцианство", относилась к буддизму куда критичнее, чем
конфуцианство классическое. Пришедшая к власти в 1392 г. ультраконфуцианская
династия  Ли  стала   проводить   политику  ограничения   влияния  буддизма.
Буддийские монахи были  включены  в состав  низшего  сословия  "чхонмин",  к
которому   также   относились   крепостные   и   проститутки,   а   храмовое
землевладение, которое вызывало особо большое  недовольство в  конце периода
правления  династии  Коре,  было  ограничено.  Однако  династия  Ли  никогда
формально не запрещала буддизм и даже не преследовала его  по-настоящему. Из
буддистов  не  делали  мучеников,  но  проводившаяся  в  течение пяти  веков
правления династии политика постепенного вытеснения буддизма из общественной
жизни  оказалась  достаточно успешной, и к  началу  нашего  столетия буддизм
находился  в  состоянии   глубокого  упадка.  При   всей  условности  такого
сравнения, можно  сказать,  что  отношение  корейских властей к  буддизму  в
XIV-XIX веках напоминало отношение советских властей к  православной церкви:
она  напрямую не  запрещалась, и власти в  определенных  ситуациях были даже
готовы сотрудничать  с  ней, но  в целом слишком тесные связи с  церковью не
поощрялись,  ее  права  и  влияние  -- всячески  ограничивались,  а наиболее
политически активные иерархи -- устранялись.
     В 1910 г. Корея стала колонией Японии -- страны, где позиции буддизма в
те времена были куда сильнее. Колониальные власти пытались насадить в  Корее
японские  варианты  буддизма, но они не  очень  прижились в стране.  Тем  не
менее, заметная часть буддийских иерархов  сотрудничала с  колонизаторами, и
во  время  войны  буддийские  монастыри  даже  жертвовали  немалые суммы  на
строительство  истребителей и  танков  для  японской армии.  Это и  понятно:
поскольку   японские   колониальные   власти   стремились  представить  себя
защитниками   буддизма,   то   и   буддистское  духовенство   относилось   к
колониальному режиму достаточно  благосклонно. Вдобавок,  японский буддизм к
началу нашего века сумел разработать новые  богословские концепции,  которые
куда лучше традиционных сочетались с  требованиями современного общества и с
достижениями  современных наук.  Понятно,  что эта новая  теология привлекла
внимание корейских буддийских богословов, перед которыми тогда стояли  такие
же задачи.
     Однако это сотрудничество и прямая  поддержка  колониальных  властей не
очень помогли корейскому буддизму  вернуть  утраченные позиции, а, наоборот,
серьезно  повредили  ему  в  долгосрочной  перспективе. То,  что  буддизм  в
массовом сознании оказался связан с японской колониальной администрацией,  в
итоге  нанесло ему  немалый вред. Как это ни странно, но  с тридцатых  годов
роль "национальной  религии" в  Корее  во все большей  степени  стало играть
христианство,  в первую очередь -- протестантизм американского образца. Хотя
большинство  населения вплоть  до войны  и исполняло  буддийские религиозные
обряды, мало кто воспринимал  их  всерьез. Именно за  счет бывших буддистов,
охотно  принимавших  христианство,  и  происходило  в  тот   период  быстрое
расширение рядов протестантов и католиков.
     1950-е  гг.  стали  для буддизма, как и  для других корейских  религий,
эпохой расколов и внутренних раздоров. Причины  распрей среди буддистов была
политика  и попытки  ответить  на извечный вопрос "кто виноват?" Друг против
друга  выступали те фракции, которые в  прошлом сотрудничали с  колониальной
администрацией и поддерживали  насаждавшимся японцами варианты  буддизма,  и
те, кто  в  колониальный период  стремился  сохранять корейскую  религиозную
традицию,  а теперь, после восстановления независимости, рвался расправиться
с  "коллаборационистами".  Главным  пунктом противоречий стал  вопрос о том,
могут   ли   представители   буддийского  духовенства  иметь  жен.  Японская
буддийская  традиция  обычно  разрешала  это,  в  то  время  как  корейская,
напротив, запрещала. Конфликт в  целом закончился, как  и следовало ожидать,
победой сторонников исконных начал (хотя некоторые из направлений корейского
буддизма так до сих пор и не  признали  безбрачия), но он  во многом  отвлек
буддийских иерархов от борьбы за паству, которая тем временем во все больших
количествах уходила к христианам.
     Положение  изменилось  только  после  1970  г.  В  середине семидесятых
буддисты резко активизировали свою миссионерскую деятельность  внутри страны
и  даже  предприняли  попытку  выйти на  международную  арену,  начав  и там
пропаганду корейского буддизма. Конечно, и по энергии,  и  по размаху, и  по
вложенным   средствам   и,    следовательно,   по   результатам   буддийская
миссионерская деятельность  существенно  уступала  христианской, но, тем  не
менее, она не пропала втуне. Количество храмов стало  быстро расти и к  1989
г. достигло 8.892 (против 1.300 в 1950 г.). В настоящее время можно сказать,
что  буддизм  в  Корее находится на определенном  подъеме,  хотя едва ли его
скромные достижения можно сравнить с впечатляющими успехами христианства.
     В  организационном отношении корейский  буддизм состоит из  независимых
"сект" (весьма  неудачный, но закрепившийся термин), которых  в конце 1980-х
гг. было  18. Каждая из "сект" обладает полной  автономией,  сама решает все
вопросы  своей  деятельности,  хотя при  необходимости  могут  созываться  и
общекорейские  буддийские  съезды. По сути, "секта" является самостоятельной
автономной церковью. Между "сектами" имеются  немалые различия и в ритуалах,
и  в  теологии.  Однако,  в  отличие  от  направлений  христианской  церкви,
буддийские "секты" не считают друг друга еретическими.




     @ 3.4 КОРЕЙСКОЕ ХРИСТИАНСТВО: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

     Большинство русских,  приезжающих в Южную  Корею, быстро  убеждаются  в
том, что  это страна,  по  преимуществу,  христианская. Об  этом  напоминает
невероятное   обилие  церквей,   встречающиеся   на  каждом   шагу   уличные
проповедники,  толпы народа  на воскресных службах  и  многое  другое.  Хотя
статистика  и  утверждает,  что  христиане  составляют чуть  менее  половины
религиозно  активного населения  страны,  эти цифры  не  отражают  главного:
характерного для корейских христиан, в особенности -- протестантов, "усердия
в вере". Буддисты, которых формально в Корее столько же, сколько и христиан,
как правило, ограничиваются  тем,  что объявляют себя  таковыми, и в "своих"
храмах никогда не появляются. Христиане же относятся к религиозным обрядам с
полной серьезностью.
     А,  между тем, христианство -- явление для Кореи новое. Распространение
этой религии началось сравнительно недавно, в конце XVIII века. В тот период
Корея находилась в  состоянии тяжелого  морального  кризиса.  Ортодоксальное
неоконфуцианство,  которое   на  протяжении  долгого   времени  играло  роль
официальной  идеологии   страны,   многим  казалось   слишком  схоластичным,
оторванным  от  реальной  жизни  и заблудившимся  в  лабиринтах  собственных
умозрительных  построений. Стремление найти какие-то  новые идеи и привело к
тому, что некоторые представители конфуцианской интеллигенции стали обращать
внимание  на  христианские  католические сочинения, которые (в  переводе  на
хорошо известный всем образованным корейцам древнекитайский  язык)  время от
времени попадали в Корею  из Китая. В конце 1770-х гг. в Сеуле возник кружок
молодых  дворян,  занимавших изучением христианства  по  находившимся  в  их
распоряжении  книгам.  В  1784 г. один  из  членов этого кружка, Ли Сын Хун,
сумел добиться  права посетить Китай  в  составе  корейской  дипломатической
миссии. Это было не так просто, ведь в те времена выезд из  Кореи за границу
был ограничен. Ли Сын  Хун встретился  в Пекине с иностранным  миссионерами,
принял  крещение, и  вернулся  на  родину  с  многочисленными  католическими
сочинениями.  Таким  образом, в  1984  г.  исполнилось  200  лет  корейскому
христианству  --  годовщина, которую  местные  католики  отметили с  немалой
пышностью.
     Ли Сын Хун и его единомышленники начали  активную миссионерскую работу,
и  количество  сторонников  нового вероучения среди корейских  дворян  стало
быстро возрастать. Обеспокоенное проникновением чуждого и  странного учения,
корейское правительство, обычно отличавшееся веротерпимостью, решило принять
решительные  меры  и под  страхом смерти запретило пропаганду  христианства.
Однако запрет  не остановил сторонников  новой веры,  и в  1791  г. в  Корее
появились  первые  мученики.  С  этого  момента корейское  правительство  на
протяжении почти  столетия вело отчаянную борьбу с католиками, организовав в
17851876  гг.  десять  крупномасштабных  кампаний  по  искоренению "западной
ереси". Множество корейских христиан погибло на плахе и в тюрьмах. Судьбу их
разделили и иностранцы, главным образом французские и китайские католические
священники, нелегально  проникавшие  в Корею из  Китая (въезд иностранцев  в
страну  был тогда  категорически  запрещен)  и  редко  возвращавшиеся  назад
живыми. Тем не менее, католическая община продолжала существовать и расти. К
моменту легализации христианства в 1870-е гг. численность католиков в стране
было около  десять тысяч католиков. К середине XIX века  появились и  первые
корейцы-священники,  которые  были  тайно  отправлены   общиной  учиться   в
семинарию в Макао и, пройдя там подготовку, нелегально вернулись на родину.
     Если сравнивать Корею с другими странами Восточной Азии, то  видно, что
история  раннего  корейского христианства  достаточно  нетипична. Во-первых,
католическое христианство проникло  в  Корею  без непосредственного  участия
западных  миссионеров,  через  книги. Во-вторых,  его  распространение  было
достаточно   быстрым,  успешным   и,  опять-таки,  не  являлось  результатом
деятельности иностранных представителей.
     Распространение протестантизма в Корее происходило по более стандартной
схеме.  Решающую  роль  в  его  проникновении  в  страну   сыграли  западные
миссионеры, деятельность которых началась в Корее в 1880-е гг., вскоре после
"открытия  страны"  в  1876  г.  Решающую  роль в  массовом  распространении
протестантского  христианства  сыграли  американцы,  первым из  которых  был
просвитерианин  Гораций  Аллен,  прибывший  в   Корею  в  1884  г.  Активная
деятельность миссионеров привела  к  тому,  что к началу  XX  века  в стране
сформировалась  заметная  протестантская община. В самом конце прошлого века
появились в  Корее  и  русские  православные миссионеры,  но успехи  их были
весьма скромными. Показательно,  что сейчас корейцев-православных в двадцать
раз меньше, чем... корейцев-мусульман, хотя попавший сюда в 1951 г. ислам --
тоже не самая популярная в Корее религия.
     Хотя в начале века христиане и составляли сравнительно  небольшую часть
всего  населения  страны  (1,5%  в  1911 г.), они сыграли особую  роль в тех
многочисленных  преобразованиях, что тогда происходили  в  Корее. Миссионеры
открыли   в  Корее   первые  западные   больницы   и  школы,  способствовали
распространению  современных  научных и  технических знаний.  Христианами (в
основном   протестантами)  была  очень  заметная   часть  первых   корейских
"западников",     активным     было     участие     протестантов     и     в
национально-освободительном движении.
     Любопытно, что  протестантство  и  католицизм  в современной  корейской
статистике  рассматриваются как  разные  религии.  Вызвано  это,  отчасти, и
лингвистическими  причинами: протестанты  именуют  свое вероучение "кидокке"
("Учение Христа"), в  то время  как католики  именуют  себя  последователями
"чхончжуге"  ("Учения  Небесного владыки"). Сказывается  это и на переводах.
Когда   кореец,   говоря   по-английски   или   по-русски,   называет   себя
"христианином",  это  почти  всегда  означает,   что   он   является  именно
протестантом, а не католиком или, скажем, православным.
     В период колониального владычества корейское христианство столкнулось с
немалыми трудностями. Японцы с понятным подозрением относились как к  самому
христианству,  опасаясь,  что  оно  может   стать  источником  проникновения
западных идей,  так  и  к миссионерам,  в которых  они  видели потенциальных
западных агентов. В противовес христианству власти пытались внедрять в Корее
японские  варианты  буддизма,  но без  особого успеха.  Еще меньшего  успеха
добились колониальные власти в своих попытках насаждения японского язычества
-- синтоизма, который оставался  для большинства корейцев религией не просто
чуждой, а глубоко враждебной.
     В двадцатые и  тридцатые годы с христианством в Корее произошла  важная
метаморфоза, которая во многом определила его последующую судьбу:  оно стало
восприниматься  как  национальная религия,  полностью  потеряв  тот  оттенок
"западности" и  "чуждости", который был  характерен  для него  ранее. В этом
заключается коренное отличие между судьбами христианства в  Корее -- с одной
стороны, и в большинстве стран  Азии -- с другой. Во многом это было связано
с тем,  что в Корее в качестве колонизаторов выступали не европейцы, которые
в те  времена  очень любили подчеркивать свою приверженность христианству, а
язычники-японцы.  Поэтому  в  Корее, в отличие  от колоний западных  держав,
миссионеры  подвергались  преследованиям  и воспринимались  народом  не  как
идеологические  агенты власти,  а, наоборот, как  противники  колонизаторов.
Практически вся новая корейская интеллигенция, включая и большинство лидеров
антиколониального  движения,  состояла  из  людей, получивших образование  в
христианских учебных  заведениях и, как правило, вынесших оттуда преданность
этому вероучению. Наконец, церкви были в колониальный период тем местом, где
продолжала звучать корейская речь, их издания выходили на разговорном языке,
набранные национальным шрифтом.
     1945  г.   принес   кардинальные   изменения  в  положение   корейского
христианства. С этого момента христианство, которое на протяжении почти двух
столетий было религией либо прямо запрещавшейся и преследовавшейся, либо же,
как минимум,  не  поощрявшейся  властями, приобрело полуофициальный  статус.
Разумеется, корейская конституция  предусматривает  отделение государства от
церкви, но в условиях огромного влияния протестантско-католической Америки и
явных  христианских  симпатий  корейских   верхов,   христианство,  особенно
протестантское, оказалось  в  особо  благоприятных  условиях. Способствовали
этому  и  проповедники,  во  множестве  прибывавшие  в Корею из  США.  После
Корейской войны количество христиан в Корее стало быстро возрастать. Если  в
1940  г. христиане составляли  только 2,2%  населения страны,  то в  1962 --
12,8%,  а в 1990 -- 23%  (надо  помнить, что  примерно половина  корейцев не
исповедует никакой религии).
     В период правых  диктатур (1948-1987), отношения христианства и властей
были достаточно противоречивыми. С одной  стороны, основная масса корейского
духовенства  придерживалась  последовательно антикоммунистических  взглядов,
чему,  в частности, способствовали и гонения  на  христиан в Северной Корее.
Традиционные  связи  корейских  христиан  с  Америкой также  сказывались  на
политической ориентации протестантских церквей. Наконец, доля христиан среди
корейской экономической и политической элиты после 1945 г. была очень велика
и  продолжала  расти,  что  тоже  делало  христианские  церкви  сторонниками
сохранения существующей системы. В то  же время, корейское  христианство  не
стало придатком светской  власти.  На практике корейские христиане, особенно
католики,  играли   самую  активную   роль  в   оппозиционных  движениях,  а
католические  соборы,  которые  в  Корее  пользуются  неофициальным,  но  на
практике  обычно  соблюдаемым   правом  убежища,  часто  становились  ареной
антиправительственных  выступлений.  Эти   действия  существенно   поднимали
авторитет церкви,  особенно  среди интеллигенции  и  извечно  оппозиционного
корейского студенчества.
     Как   бы  то  ни  было,  но  Корея,  наряду   с  Филиппинами,  является
единственной  преимущественно  христианской  страной Восточной  Азии,  и это
обстоятельство накладывает немалый отпечаток на всю ее жизнь.





     @ 3.5 КОРОЛЬ И ЕГО ЖЕНЩИНЫ...

     Гарем...  С  давних  времен  слово   это  поражает   воображение  наших
соотечественников, которых христианская церковь вот уже тысячу лет упорно (и
не всегда  успешно)  воспитывает  в  духе единобрачия.  Однако  за пределами
христианского мира гаремы существовали повсюду, и Корея не была исключением.
Надо, правда, оговориться: почти везде и почти всегда гарем был привилегией,
доступной очень немногим. То, что теоретически мусульманин мог иметь семерых
жен, вовсе не  означало, что большинство мусульманских мужчин проводило свою
жизнь в окружении семи  луноликих  красавиц.  Нет,  подавляющее  большинство
обходилось одной  женой (и было зачастую  вполне этим довольно),  в то время
как гаремы могли содержать только немногие сильные мира сего.
     В Корее дела обстояли  примерно так же. Вплоть до  середины нашего века
корейские  законы разрешали  мужчинам иметь  наложниц, но  на практике  этим
пользовались  немногие,  ведь большинству это  было  просто не  по  карману.
Правда, в  некоторых  общественных слоях (например,  среди  богатых  купцов)
наличие  симпатичной молоденькой наложницы  в  задних  покоях особняка  было
столь же  обязательным, как наличие "Мерседеса-500" в гараже любого русского
банкира.  Как  и "Мерседесы"  в  наши дни, наложницы  были  тогда  предметом
роскоши, пусть и  несколько  своеобразным.  Правда,  сколько бы  наложниц  у
корейца не было (редко даже самый богатый человек мог содержать больше 2-3),
жена  у  него  была  все  равно  только  одна,  и  только  она  пользовалась
соответствующими юридическим правами.
     Не удивительно, что наибольшее количество наложниц  имел король. Однако
и  у  корейского  короля  была  только одна жена.  Между женой и наложницами
лежала пропасть, практически непроходимая. Конечно, король  мог, если уж ему
очень этого хотелось,  развестись с  женой, и официально провозгласить своей
новой   женой   бывшую  наложницу.  Такие   ситуации  в   корейской  истории
действительно возникали  -- например, так  поступил  король Сукчжон в  конце
XVII века -- однако случалось  такое очень редко. Во-первых, королева обычно
происходила  из  влиятельного аристократического рода, и  ее  многочисленные
родственники вполне могли за нее  постоять. Например,  тому  же Сукчжону его
развод  (который в итоге пришлось аннулировать) доставил немало политических
проблем самого серьезного свойства. Наложницы же, как правило,  были  если и
не простолюдинками, то уж, по  крайней мере, женщинами из довольно захудалых
дворянских родов, за их спинами не было влиятельных и богатых семей, так что
соперничать с королевой на равных они  не могли.  Во-вторых, такой поступок,
как  развод с женой,  считался  не совсем достойным короля. Поэтому, как  бы
король не относился  к королеве, она  обычно оставалась его женой,  хозяйкой
его дома (точнее, дворца), и официальной соправительницей страны.
     Впрочем,  сказать,  что корейская  королева  была  соправительницей  --
некоторое преувеличение. Она, правда, участвовала во многих официальных или,
как бы мы сейчас сказали, "протокольных" мероприятиях, но в целом женщинам в
старой Корее  в политику открыто вмешиваться не полагалось. Несмотря на это,
не для кого не было секретом, что  порою королевы обладали огромной реальной
властью. В конце  XIX века, например,  именно королева  Мин, жена последнего
корейского короля Кочжона,  во  многом определяла и  внутреннюю,  и  внешнюю
политику страны. Кстати сказать, во внешней  политике королева находилась на
прорусских позициях, что и стало одной из причин  ее гибели --  ее  в  конце
концов  убили  японские  агенты.  Однако формально, повторяю, жены корейских
королей должны были вести себя как тихие затворницы.
     Кстати сказать, знаменитая фраза о том, что "жениться по любви не может
ни один,  ни один  король!" вполне относится и  к корейским  владыкам.  Жену
королю  подбирали родители или,  если король  вступил на престол малолетним,
регентский совет,  и исходили  они  при этом  вовсе  не  из  личных симпатий
короля, а из сложных политических расчетов. Если жена королю не нравилась --
в его распоряжении были наложницы, которых  он выбирал сам, однако оказывать
формальное почтение жене он все равно был обязан.
     Итак, наложницы. Часто спрашивают, сколько их было? Никаких ограничений
на  их  число не  существовало. Обычно официально признанных  наложниц  было
около  10-15,  но в распоряжении  короля были  также и "кунъне",  то есть, в
буквальном  переводе,   "женщины   дворца".   "Кунъне"  являлись  дворцовыми
служанками. Они мыли, убирали,  стирали, готовили, делали  тысячи  иных дел,
без которых жизнь в огромном дворцовом комплексе была бы невозможной. Однако
"кунъне" не были просто служанками. При "поступлении  на работу", они должны
были  быть девственницами,  и  рассматривались как  потенциальные  наложницы
короля.  Король,  если  он  только  захотел,  мог  провести   ночь  с  любой
приглянувшейся ему служанкой, хотя в действительности в королевской  постели
смогли  побывать лишь очень немногие  из  них. Любая  любовная  связь с иным
мужчиной  для  "кунъне"  считалась   тяжким  уголовным  преступлением,   она
приравнивалась к измене супругу,  то есть самому королю (даже в  том случае,
если король и в  глаза ни разу не  видел виновницу). Набирали "кунъне" раз в
десять  лет, при  этом  и они, и  их  родители должны  были обладать хорошим
здоровьем,  а  также  не  иметь  среди  своих предков  тех,  кто  когда-либо
осуждался  за серьезные уголовные или политические  преступления. Обычно  на
службу во  дворец отбирали совсем маленьких девочек, которым было только 5-6
лет,  хотя  бывали и  исключения. Первые  15 лет  жизни во дворце  считались
временем ученичества, а потом девушки официально получали звание  "дворцовой
прислужницы".  Любопытно, что  проводившаяся по этому случаю церемония  была
копией  свадебного ритуала. Единственное отличие  заключалось в том,  что на
этой "свадьбе"... отсутствовал жених. Дело в  том, что женихом (так сказать,
"виртуальным  женихом")  был  сам  король,  и  прошедшие  церемонию  женщины
считались его потенциальными наложницами. Даже в том случае, если "кунъне" с
годами покидала дворцовую  службу и возвращалась в "большой мир", вступать в
брак она  больше не  могла,  ведь  до  конца жизни она  все  равно формально
оставалась как бы "резервной наложницей" Его Величества.
     Однако   мечтой  большинства  "женщин  дворца"   было  стать  настоящей
наложницей,  которую называли "хозяйка задних покоев". Для этого, во-первых,
"кунъне"  должна  была  провести  с  королем  ночь (кстати,  называлось  это
официально  "подняться до  королевской  милости"). "Подняться до королевской
милости"  удавалось немногим, ведь  для  большинства  прислужниц жизнь так и
проходила на кухнях  и в прачечных,  в вышивальных мастерских  и в  кладовых
дворца, то есть  там, куда Его Величество, понятное дело, не заглядывал, где
шансы попасться королю на  глаза и как-то привлечь к себе  его внимание были
практически  нулевыми.  Однако  даже  сама  ночь  или  две,  проведенные   в
королевской  постели,  значили  не очень много. Как правило, для того, чтобы
стать  официально  признанной наложницей,  женщина должна была родить королю
ребенка.  Поэтому  из  примерно  300-400  находившихся  во  дворце  "кунъне"
полноправными королевскими наложницами обычно становились  всего  лишь 10-15
женщин. Большинству же "дворцовых служанок" оставалось надеяться на то,  что
со  временем они смогут сделать карьеру и  дослужиться, скажем,  до "старшей
служанки", своего  рода  фрейлины. "Старшие  служанки"  или  непосредственно
прислуживали королеве и  наложницам,  или  же  были  начальницами  всяческих
дворцовых хозяйственных учреждений (кухни, прачечные, гардеробные и т.д.). И
тем не  менее,  большинство "кунъне" мечтало о том,  что,  может быть,  и им
улыбнется счастье, что  и они  тоже когда-нибудь станут матерями королевских
сыновей.
     Вообще  говоря, с  политической  точки зрения  главная  задача наложниц
заключалась вовсе не в том, чтобы время от  времени разделять с королем ложе
и радовать его своими прелестями. Им была поручена куда более важная миссия:
обеспечивать   стабильность   династии,   производя  на  свет   сыновей   --
потенциальных  наследников престола. По  корейским законам,  король  заранее
назначал  официального наследника,  причем  часто делал  это почти сразу  же
после  вступления  на престол. Наследником мог быть любой из  его  -- обычно
многочисленных -- сыновей. В  отличие от России  и Европы, наследником вовсе
не  обязательно  становился  старший сын.  По  подсчетам  историков,  только
четверть  корейских  королей  династии  Ли  была  старшими  сыновьями  своих
предшественников. Традиция, правда, требовала отдавать предпочтение сыновьям
от  жены  (если, конечно, таковые были),  а  не от наложниц, но  правило это
часто  нарушалось. В исключительных  случаях,  если король был бездетным, то
наследником престола  он  мог назначить  своего брата,  или  племянника, или
иного  близкого родственника. Однако  подобные шаги были чреваты смутой,  их
следовало  избегать,  так  что  для  обеспечения устойчивости династии  было
необходимо,  чтобы  король  имел   как  можно  больше   сыновей.  Официально
утвержденный  наследник  ведь  всегда  мог умереть (детская смертность  в те
времена  была  очень  высокой),  и потенциальная  замена  ему была  жизненно
необходима. Именно  этим  и  объясняется  наличие  многочисленных  наложниц,
задача  которых была проста  -- рожать  резервных наследников (чем больше --
тем лучше).
     Не  удивительно,  что  корейские  короли   отличались   многодетностью.
Например,  у Тхэчжона (правил 1400-1418) было  29  сыновей  и  дочерей, а  у
Сончжо  (правил  1567-1608) --  25. И  это  при  том, что  дети,  умершие во
младенчестве  (а  таких в  те времена было  немало), просто  не учитывались!
Конечно,  в  этом отношении корейские короли не идут в сравнение  со многими
владыками мусульманского  мира,  некоторые  из которых имели сотни детей, но
ведь и наложниц у иного султана или хана тоже могло быть несколько сотен.
     Гарем  в его корейском варианте вообще  во  многом отличался  от гарема
ближневосточного,  который лучше знаком нашим российским  читателям. Главное
отличие заключалось в том, что корейские королевские наложницы и официально,
и  по  сути  были куда  менее бесправны, чем  женщины  султанских  и ханских
сералей.  На Ближнем  Востоке  наложницы, как  правило,  были  не  более чем
рабынями,  которые находились под полным  контролем надсмотрщиков-евнухов. В
Корее  роль гаремных евнухов была куда скромнее, а сами обитательницы гарема
пользовались определенными правами. Это и понятно: они  были не пленницами и
даже не крепостными, а происходили, как  правило, из дворянских семей, пусть
и захудалых, и сохраняли связи с миром за пределами дворца.


     @
     3.6 ОТКУДА ПОШЛА ЗЕМЛЯ КОРЕЙСКАЯ

     Многие  в  России думают,  что корейский  язык, скорее всего,  родствен
китайскому и японскому. Логика, которая стоит за этим предположением, проста
и... неверна: раз  эти страны соседствуют друг с другом, да и пользуются для
письма  какими-то "непонятными закорючками",  они должны быть  родственными.
Однако  на самом деле это не  так или,  скорее, не совсем  так.  Японский  и
корейский  языки действительно  отдаленно  родственны  друг другу,  а вот  к
китайскому языку  корейский исторически никакого  отношения  не  имеет. Хотя
корейский  язык и испытал огромное влияние китайского, хотя в  нем и великое
множество китайских заимствований, но исторические корни у этих двух  языков
совершенно разные.  Как ни странно, но  корейский язык  состоит в отдаленном
родстве с... венгерским и финским, но не с китайским.
     Напомню, что в зависимости от своего происхождения языки объединяются в
группы, а те, в  свою очередь, в  языковые  семьи.  Если пользоваться хорошо
знакомыми  россиянам  примерами,  то  к  одной  языковой  группе  относятся,
например, славянские языки -- русский, польский, сербский, и  многие другие.
Все они  -- это потомки  протославянского  языка, на котором говорили  общие
предки этих народов примерно полтора-два тысячелетия назад. Другая группа --
это романские языки: французский, итальянский, румынский, испанский. Все они
являются  потомками латыни, которые отделились друг  от друга около полутора
тысяч  лет назад,  после падения  Римской Империи.  Однако и  славянские,  и
германские, и иранские,  и североиндийские языки все вместе являются членами
одной  языковой семьи, которую именуют индоевропейской. В нее  входят  почти
все языки Европы -- английский, немецкий, испанский, русский, а также многие
языки Ближнего Востока  (например, иранский)  и Северной  Индии (хинди). Все
они  произошли от общего языка, на котором говорили в Причерноморье примерно
шесть  тысяч лет  назад.  Любопытно, кстати, что  вопреки  распространенному
представлению, сходство или различие во внешности (или, как говорят  ученые,
"антропологическом облике") людей, говорящих  на двух  языках, как  правило,
ничего не говорит о том, являются ли эти языки родственными.
     Кроме  индоевропейской  семьи,  есть в мире еще десятка четыре  других.
Можно  назвать,  например, сино-тибетскую, к которой относятся  китайский  и
многие  языки Восточной и  Юго-Восточной  Азии,  или  Алтайскую.  На  языках
некоторых семей  говорят  сотни  миллионов людей, другие же семьи  -- совсем
крохотные, они состоят всего лишь из  нескольких языков,  каждым  из которых
владеет несколько сот человек.
     На  протяжении  почти  столетия лингвисты пытались  выяснить,  к  какой
группе и к какой семье относится корейский язык. Его тщательно сравнивали со
многими соседними языками. Замечу кстати, что  сравнение языков производится
не по принципу внешнего сходства или наличия похоже  звучащих  слов,  это --
особая и сложная  наука. Установление  родства языков позволяет нам  понять,
где жили языково-культурные  предки того или иного народа, откуда они пришли
на свою нынешнюю территорию (а все народы на нашей планете когда-то, пусть и
очень давно, но все-таки пришли на те места, что сейчас стали их родиной). В
силу  ряда причин выяснение  родословной корейского языка  оказалась сложной
задачей, и потребовало от лингвистов серьезных усилий. После  немалых трудов
обнаружилось, что корейский язык  не принадлежит ни к одной языковой группе,
он существует сам по  себе, и близких языковых родственников у него нет. Это
показывает,  что прошло  уже  несколько  тысячелетий с тех  пор, как корейцы
обособились  в отдельную этническую группу.  Впрочем, нельзя  исключать, что
раньше существовали и иные языки, родственные корейскому, но они исчезли, не
оставив после себя письменных памятников.
     Однако,  хотя  корейский (как,  кстати,  и  отдаленно  связанный с  ним
японский) и не принадлежит ни к  какой  языковой группе,  в последнее  время
удалось доказать, что эти языки являются членами  Алтайской  языковой семьи,
хотя и занимают в ней очень изолированное положение. Такое бывает. Например,
армянский  или   албанский   языки   являются  индоевропейскими,  состоят  в
отдаленном  родстве с  русским  или английским,  но близких родственников не
имеют, ни в какую языковую группу не входят.
     Итак,  корейский --  это  изолированный  язык  Алтайской  семьи (другим
изолированным языком  этой  семьи является  японский). Судя по всему, предки
корейцев  пришли на  Корейский  полуостров откуда-то из Маньчжурии, Монголии
или  Алтая  примерно  три-четыре  тысячелетия  назад.  Кроме  корейского,  к
алтайской  языковой семье относятся  такие языки  как монгольский, турецкий,
маньчжурский.  Некоторые  ученые считают даже, что Алтайская семья связана с
так  называемой Угро-Финской  языковой семьей,  но  это  пока  -- всего лишь
гипотеза. Если она подтвердится, то получится, что корейский состоит в очень
отдаленном  родстве  с  венгерским  и  эстонским (и тот и  другой  --  языки
Угро-Финской семьи).



     @
     3.7 КИТАЙСКИЕ ИЕРОГЛИФЫ И КОРЕЙСКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ

     Как пишут  корейцы? Для  большинства россиян,  которые  побывали в этой
стране с  кратким визитом, ответ очевиден: как чем? да иероглифами, конечно!
Действительно, повсюду  в Корее можно  увидеть непонятные знаки,  которые по
своему виду несколько напоминают китайские иероглифы. Большинство россиян их
и признает за таковые -- и совершенно зря.
     В  действительности  же  ситуация  совсем  иная.  В  Корее  параллельно
применяются  две основные  системы  письменности: заимствованная  из Китая в
начале нашей эры иероглифическая письменность (кор. ханчжа) и изобретенная в
середине   XV    века   корейская   алфавитная   письменность   (современное
южнокорейское  название --  хангыль).  Подавляющее  большинство  текстов,  с
которыми встречается живущий в  Корее  иностранец, написаны  на хангыле,  то
есть, иначе говоря, алфавитом. Да,  самым обыкновенным алфавитом,  состоящим
всего лишь из 24 букв (14 согласных, 10 гласных)! Внешнее сходство корейских
письмен  с  иероглифами,  однако  же, не  случайно.  Люди,  которые  пять  с
половиной веков назад разрабатывали корейский алфавит, специально стремились
к тому, чтобы такое сходство было максимальным, ведь для них, воспитанных на
традиционной китайской культуре, иероглиф был основой всей  каллиграфической
эстетики. Поэтому  корейские  лингвисты  XV века и разработали такой  способ
компоновки  букв,  при  котором алфавитная письменность внешне  выглядит как
иероглифическая.
     Однако, помимо  алфавита,  корейцы пользуются и  иероглификой,  которая
попала сюда из Китая два с лишним тысячелетия назад. Корейский язык не очень
походит  на  древнекитайский,  для записи которого иероглифы  в свое время и
создавались. В  древнекитайском языке  слово всегда  оставалось  неизменным.
Привычных   нам   изменений   окончаний  (русское  "человек",   "человек/а",
"человек/у", "человек/ом", "человек/е",  "дума/л/а", "дума/ю",  "дума/ем"  и
т.п.) в древнекитайском не  было, все  грамматические  отношения  выражались
исключительно служебными словами. Поэтому одни  и тот же иероглиф  мог легко
записывать  неизменное слово. Корейский  же язык в  этом  отношении ближе  к
русскому. В  корейском глаголы спрягаются, существительные  -- склоняются, в
нем  есть  развитая  система  суффиксов  и окончаний.  Все это  не позволяет
полноценно  записывать  корейские  фразы с помощью  одной  лишь иероглифики.
Поэтому  корейское письмо  в  старые времена  тяготело  к  смешанному  типу,
который   получил  распространение  и   в   Японии:  корни  слов  китайского
происхождения записывались  иероглификой,  а  суффиксы  и  слова  собственно
корейского происхождения писались национальной письменностью. Есть, впрочем,
в корейском и  японском подходе  к  иероглифике  и  немаловажное различие. В
Японии иероглифами можно записывать и исконно японские слова, а  в  Корее --
нет.  Китайские иероглифы в корейском письме могут  быть использованы только
для записи  китайских заимствований. Однако этих заимствований  в  корейском
очень  много, в  типичном  газетном тексте,  например,  около  80%  слов  --
китайского происхождения.
     Часто спрашивают  о том,  что  же означает иероглиф: слово? слог? звук?
Конечно, не звук,  а слог. В древнекитайском  языке все без исключения слова
были односложными (к подобной системе сейчас  все больше тяготеет, например,
английский),  и  каждый иероглиф был  выдуман для записи одного односложного
слова.  С  течением времени, однако, слова-однослоги стали сливаться  друг с
другом, образуя слова, состоящие из нескольких слогов. Эти слова  в основном
и попали в корейский, а  также  и в другие  языки Дальнего  Востока. Сколько
слогов  в  слове, столькими иероглифами  оно и записывается. Во  всех языках
Дальнего   Востока  иероглифы  одинаковые,  китайские,  но  в  каждом  языке
произносятся  они по-своему,  хотя имеют одно и то же значение (произношение
их,  как правило,  исторически восходит  к  ныне  забытому  древнекитайскому
произношению).
     !!! Приведу лишь один пример.  В древнекитайском  языке были три слова,
которые  в современном северокитайском  диалекте  --  государственном  языке
Китая --  произносятся как "да"  ("большой"), "сюэ"  ("учеба", "учиться")  и
"сяо" ("школа").  Все  они,  разумеется, записывались иероглифами.  Лет  сто
назад,  то ли  в Китае,  то  ли в Японии из  этих трех слогов было "собрано"
новое слово. В Японии оно читается  "дайгаку",  в  Китае "дасюэсяо", в Корее
"тэхакке", но пишется оно одними и теми же иероглифами значение у него везде
одинаковое -- "университет" (если переводить по иероглифам --"школа  большой
учебы").  В современном корейском  его можно  записать  двумя  способами  --
алфавитом,  то  есть  просто   передавая  его   корейское  произношение  или
иероглифами, отражая и значение его компонентов.
     Другой вопрос, который задается очень часто: а сколько всего существует
иероглифов?  Точного ответа нет.  Точнее, ответ,  может быть, и есть, но его
никто не знает. В самом  полном  словаре иероглифов, который был подготовлен
около тысячи лет назад, было учтено 53 тысячи знаков. Заведомо известно, что
некоторые  иероглифы  не попали даже  в  этот  гигантский  словарь, так  что
иероглифов еще больше, скорее всего,  около 60 или даже 70 тысяч. Однако то,
что на свете существует примерно 70 тысяч иероглифов, вовсе не означает, что
грамотный  человек  должен  знать  их все. Это  и невозможно,  и  не  нужно.
Большинство  русских  тоже  ведь  благополучно  живет, не  зная,  что  такое
"реципроктность", "архитрав",  "скуфья"  или "радиолярия".  Из  60-70  тысяч
иероглифов,  подавляющее большинство составляют различные варианты  одного и
того  же  знака  или   же  всяческие  архаические  термины,  вроде  названия
какого-нибудь  особого  копья, которое  использовалось  две тысячи лет назад
кочевыми племенами Внешней  Монголии. Даже самые образованные люди  редко  в
состоянии запомнить  более  10 тысяч знаков,  обычному  же человеку  даже  в
Китае, где иероглифы используют очень широко, для жизни с лихвой хватает 4-5
тысяч знаков. В Корее и Японии даже хорошо  образованный человек редко знает
более трех тысяч иероглифов.
     Хотя  и в Корее,  и в  Японии, и  во Вьетнаме  в  свое  время  выдумали
небольшое количество "своих"  иероглифов, подавляющее их большинство (99,9%)
пишется одинаково во всех четырех "иероглифических" языках. Точнее, впрочем,
будет сказать "писалось", а не "пишется",  ведь последнее столетие для  всех
стран региона стало временем реформ. Больше всего пострадала иероглифическая
традиция во Вьетнаме, где сто с небольшим лет назад французские колонизаторы
и поддерживавшие  их католические миссионеры  насильственно ввели  латинский
шрифт. В  Японии и Китае после Второй мировой  войны  тоже были  предприняты
реформы правописания.  В ходе  этих реформ  (китайская,  организованная Мао,
была  гораздо радикальнее  японской)  были  узаконены некоторые  упрощенные,
скорописные  варианты  иероглифов.  В  Корее  же,  на  Тайване,  Гонконге  и
Сингапуре до сих  пор сохраняются исконные полные формы, которые  до  начала
нашего века употреблялись во всей Восточной Азии.
     Однако, несмотря на все  реформы, большинство иероглифов  во  всех трех
языках по-прежнему пишется одинаково. Поэтому, увидев записанное иероглифами
слово, житель  любой из  стран  региона  без труда поймет  его  значение.  С
предложением  дело обстоит иначе, ведь здесь большую роль играют  не  только
слова, но  и грамматика, которая во всех  языках своя и очень  разная.  Даже
если  хорошо  знающий  иероглифику  человек  увидит  записанные  иероглифами
знакомые слова "университет" и "открыть"  в тексте на  незнакомом ему языке,
он не поймет,  что  же  случилось  с университетом: открыли его? не открыли?
откроют? хотят  открыть? не  должны  открывать?  Все эти  "могут",  "хотят",
"должны" и выражаются грамматикой!
     Однако  общность  написания все  равно существенно  облегчает  взаимные
контакты между странами региона. Дело в том, что не только в корейском, но и
в   других  языках   Дальнего   Востока  заимствований  из   китайского   --
фантастическое количество.  Обычный корейский газетный текст примерно на три
четверти  состоит из таких заимствований. Поэтому если  все слова китайского
происхождения   записывать  иероглифами,   то  иероглифы  составят  примерно
половину текста. Именно половину, а не три четверти,  поскольку, как  мы уже
говорили, суффиксы и окончания все равно  записываются корейским  алфавитом.
Так образованные корей