гамак и опрокинул толстяка на землю. Затем с хохотом начал будить спящих громко крича прямо в ухо. Когда и это ему надоело, он поймал за ногу одну из девушек и принялся щекотать ее подошву. Она тряслась от смеха, плакала и умоляла отпустить ее. Молодой человек, ее возлюбленный, стоял рядом, но не шелохнулся, чтобы освободить ее. Кулаки его были стиснуты, но вмешиваться в действия Героя-Солнце считалось святотатством. Увидав парня, Стэгг нахмурился, отпустил девушку и вскочил на ноги. К счастью, в этот момент девушка, посланная за едой, вернулась с подносом, на котором стояли два кувшина с пивом. Стэгг взял один кувшин и выпил его на голову парня. Обе девушки расхохотались и, казалось, это стало сигналом для всего лагеря. Все стали дико смеяться. Девушка с подносом схватила другой кувшин и вылила на толстяка, вывалившегося из гамака. Холодная жидкость живо привела его в чувство, он вскочил и побежал в палатку. Выйдя из нее с бочонком пива, он немедля вылил на девушку все его содержимое. По всему лагерю начали обливаться пивом. На лугу не осталось никого, с кого бы ручьями не текло пиво, вино или виски. Исключением была только девушка в клетке. Даже Герой-Солнце был весь мокрый. В голову ему пришла новая мысль. Он начал опрокидывать шесты, поддерживающие палатки, и они накрывали тех, кто был внутри. Остальные последовали за ним, и скоро весь лагерь превратился в хаос копошащихся тел, пытающихся выбраться из-под материи, накрывшей их. Стэгг схватил девушку, которая прислуживала ему, и девушку, которую щекотал. - Вы обе, наверное, девицы. Иначе бы не были почти голыми. Как же это я прошел мимо вас прошлой ночью? - Для первой ночи мы были недостаточно красивы. - Судьи, видно, ослепли, - взревел, негодуя, Стэгг. - Вы две самые красивые и желанные девушки, которых я когда-либо видел. - Спасибо тебе. Говоря честно, наша внешность не виновата в том, что нас не избрали невестами Героя-Солнце, сир. Мне страшно даже думать о том, что может случиться, если меня подслушают жрицы. Но правда в том, что если родители богаты и имеют связи, то такую девушку изберут невестой скорее, чем даже очень красивую. - Тогда почему же вас приставили в мое окружение? - Мы заняли второе место на конкурсах Мисс Америка, сир. Быть в вашем окружении тоже великая честь, хотя и не такая, как дебютировать в Вашингтоне. И мы надеемся, что сегодня ночью в Фэйр Грэйс... Обе смотрели не него, широко открыв глаза, тяжело дыша от вожделения. Их губы и соски набухли ожиданием. - Зачем же ждать ночи? - Обычно не принято начинать до начала праздника, сир. К тому же большинство Героев-Солнце приходят в себя после предыдущей ночи только к вечеру... Стэгг расхохотался. - Я - Герой Солнце, какого у вас еще не было. Я подлинный Стэгг. Он сгреб обеих девушек и на руках понес в шатер. 6 Черчилль отпрянул назад и попытался пустить в ход ноги, чтобы выбить еще пару зубов. Но удар кирпичом не прошел даром, и он едва поднял ногу. Увидев угрожающее движение Черчилля, беззубый отскочил назад. Но поняв его беспомощность, он решительно бросился вперед, целясь ножом в солнечное сплетение. Раздался крик, и невысокий человек оттолкнул Черчилля, рукой преградив путь к лезвию. Острие прошло насквозь через ладонь. Это был Сарвант, который прибег к столь неуклюжему, но действенному средству, чтобы спасти друга от смерти. На мгновенье все оцепенели. Затем другой моряк толкнул Сарванта так сильно, что тот упал на спину вместе с торчащим из руки ножом. Беззубый вырвал его из ладони и обернулся к первоначальной мишени. Прямо над ухом у него прозвучал пронзительный свист. Беззубый замер. Свистевший размахнулся длинной пастушьей палкой и огрел концом ее беззубого по шее. Свистевший был одет в светло-голубое. Такими же были его совершенно невозмутимые глаза. - Эти люди находятся под защитой самой Колумбии, - объяснил он. - Расходитесь сейчас же, если не хотите, чтобы вас через десять минут вздернули. И не думайте даже мстить людям после. Поняли? Моряки не стали дожидаться развития событий и побежали. - Я обязан вам жизнью, - поблагодарил Черчилль, все еще трясясь. - Вы обязаны жизнью Великой Седой Матери, - ответил человек в голубом. - А ее пути и деяния неисповедимы. Я просто ее орудие. Еще четыре недели вы будете под ее покровительством. Будем надеяться, вы докажете, что достойны ее внимания. Он взглянул на кровоточащую руку Сарванта. - Думаю, вы обязаны жизнью и этому человеку. И хотя он тоже простое орудие Колумбии, он хорошо послужил ей. Идемте со мной. Мы исцелим руку. Они последовали за человеком в голубом. Черчилль поддерживал стонущего от боли Сарванта. - Вот этот парень шел за нами, - объяснил Черчилль. - К счастью для нас. И спасибо за то, что вы сделали, Сарвант. Лицо Сарванта засветилось удовольствием. - Я был счастлив сделать это для вас, Руд. И я бы сделал еще раз, даже зная наперед, что мне будет плохо. Сознание содеянного делает меня счастливым. Черчилль не знал, что ответить на это, поэтому промолчал. Они молча вышли из района гавани и подошли к храму, расположенному в глубине улицы. Проводник завел их в прохладное внутреннее помещение. Он что-то сказал жрице в длинном белом платье, которая повела Сарванта дальше в храм, а Черчилля попросила подождать, пока они не вернутся назад. Он не возражал, так как был уверен, что у них не было дурных намерений, во всяком случае сейчас. Почти час расхаживал он взад и вперед около больших песочных часов, стоявших на столе. В комнате было тихо, прохладно и полутемно. Когда он переворачивал часы, появился Сарвант. - Как рука? Сарвант протянул ее к свету. На ней не было повязки. Отверстие было заклеено, и прозрачная пленка из какого-то вещества покрывала рану. - Мне сказали, что я могу пользоваться ею для тяжелой работы даже сейчас, - восхищался Сарвант. - Руд, может быть эти люди и отсталые во многих отношениях, но что касается биологии, они не уступят никому. Жрица сказала, что эта тонкая пленка-псевдоплоть, которая будет расти и полностью затянет рану, будто ее и не было. Они сделали мне переливание крови, затем дали поесть, что, кажется, сразу придало мне силы. Но не даром, - закончил он, сделав гримасу, - они сказали, что пришлют мне счет. - У меня такое впечатление, что эта культура не терпит лодырей и тунеядцев, - заметил Черчилль. - Нам нужно подыскать какую-нибудь работу и побыстрее. Они покинули храм и на этот раз без происшествий вышли к берегу реки Потомак. Гавань простиралась вдоль берега на добрых два километра. Некоторые суда были пришвартованы к причалам, многие стояли на якоре посреди реки. - Перед нами панорама порта начала девятнадцатого века, - констатировал Черчилль. - Парусники любых типов и размеров. Уверен, пароходов мы здесь не увидим, хотя неразумно полагать, что эти люди не умеют их строить. - Запасы угля и нефти истощились задолго до того, как мы покинули землю, - заметил Сарвант. - Они могли бы жечь дрова, но у меня сложилось впечатление, что, хотя деревья здесь нередки, их не рубят без надобности. Очевидно, они утаивают это знание. - Сила ветра пусть и не обеспечивает большой скорости, - добавил Черчилль, - но его всегда в избытке и он доставит куда нужно вовремя. Смотрите, какой красивый корабль идет сюда! Жестом он указал на одномачтовую яхту с белым корпусом и красными парусами. Она разворачивалась, чтобы пристать как раз к тому причалу, где они стояли. Черчилль, таща за собой Сарванта, сбежал по длинной лестнице к берегу. Он любил поговорить с моряками, а люди на этой яхте очень напоминали тех, с кем он плавал во время летних каникул. За рулем стоял седой плотный мужчина лет пятидесяти пяти. Двое других, по-видимому, были его сын и дочь. Сын был высоким, хорошо сложенным, статным блондином лет двадцати, дочь - невысокой, с хорошо развитой грудью и тонкой талией, длинноногая, с необычайно красивым лицом и длинными светлыми волосами. Ей могло быть от шестнадцати до восемнадцати лет. На ней были свободные шаровары и короткая синяя куртка. Она вышла на ют и, видя, что двое мужчин стоят на пирсе, обратилась к ним, сверкнув белыми зубами: - Держи конец, моряк! Черчилль подхватил конец и подтянул яхту к пристани. Девушка перегнулась через борт и улыбнулась: - Спасибо, моряк! Юноша-блондин пошарил в кармане юбки и бросил Черчиллю монету. - За твой труд, милейший. Черчилль перевернул монету. Колумб. Раз эти люди дают столь щедрые чаевые за такую ничтожную услугу, с ними, должно быть, стоит познакомиться. Он легко перекинул щелчком монету в сторону юноши. Тот, хотя и удивился, ловко поймал ее одной рукой. - Спасибо, но я не слуга, - пояснил Черчилль. Глаза девушки стали шире, и Черчилль увидел, что они темно-синие. - Мы не хотели вас обидеть, - произнесла она низким голосом. - А я и не обиделся. - По вашему акценту можно судить, что вы не из Ди-Си, - сказала она. - Вас не обидит, если я спрошу, откуда вы родом? - Я родился в Манитовеке, городе который больше не существует. Имя мое - Рудольф Черчилль, а товарища моего - Нефи Сарвант. Он из Мезь, в Аризоне. Нам по восемьсот лет, и мы на удивление хорошо сохранились для своего возраста. У девушке перехватило дыхание. - О, вы братья Героя-Солнце! - Да, сотоварищи капитана Стэгга. Черчиллю понравилось то, что он произвел такое сильное впечатление. Отец протянул ему руку, и по этому жесту Черчилль понял, что он и Сарвант приняты как равные, во всяком случае, в данный момент. - Я - Рес-Витроу. Это - мой сын Боб, а это - моя дочь Робин. - У вас красивая яхта, - похвалил Черчилль, зная, что это лучший способ завязать непринужденный разговор. Рес Витроу сразу же стал объяснять достоинства своего судна, его дети с воодушевлением дополняли его. Как только в разговоре бывалых яхтсменов наступила короткая пауза, Робин, едва дыша, сказала: - Вы, должно быть, многое увидели - множество удивительных вещей, если это правда, что летали к звездам? Я бы так хотела послушать об этом. - И я, - присоединился у ней Витроу, - также полон желания. Почему бы вам обоим не зайти вечером ко мне в гости? Конечно, если сегодняшний вечер у вас не занят. - Мы польщены, - с достоинством ответил Черчилль. - Но, боюсь, мы не одеты надлежащим образом. - Об этом не беспокойтесь, - сердечно возразил Витроу. - Я позабочусь, чтобы вас одели, как подобает братьям Героя-Солнце. - А вы можете сказать, что с ним? - Вы не знаете? Охотно допускаю это. Мы сможем поговорить об этом вечером. Очевидно, есть многое такое, чего вы не знаете о Земле, на которой не были столь невероятно долго. Это правда? Восемьсот лет! Да хранит вас Колумбия! Робин сняла куртку и стояла обнаженная по пояс. У нее была замечательная грудь, но, казалось, она сама не осознавала этого, так же как и других своих прелестей. Вернее, она знала, что у нее есть на что посмотреть, но не позволяла этому знанию препятствовать грации движений либо побуждать к кокетству. Сарвант был настолько потрясен, что не позволял себе смотреть на нее долго. Черчиллю это казалось странным. Нефи, хотя и порицал одежду и манеры девушек Ди-Си, казалось, нисколько не смущался при виде их, когда они шли по улицам. Пожалуй, из-за того, что на других девушек он смотрел отстраненно, безразлично, как на диких туземцев чуждой земли. Здесь же знакомство подразумевало возникновение другого отношения. По ступеням они взобрались наверх, где уже ждал экипаж, запряженный парой крупных темно-коричневых оленей. На небольшой площадке позади возка стояли двое вооруженных парней. Робин не задумываясь расположилась рядом с Черчиллем, и притом очень близко к нему. Грудь ее почти лежала на его руке, и он чувствовал, как исходящее от девушки тепло поднимается к лицу. Ему даже стало немного не по себе от того, что он не в состоянии скрыть, насколько сильно она его волнует. Олени быстро бежали по улице, возница не считал нужным обращать внимание на пешеходов, которые, по его убеждению, должны были сами вовремя убираться с дороги. Через пятнадцать минут они оказались в районе проживания знати и богачей, промчались по длинной мощеной алее и остановились у большого светлого дома. Черчилль спрыгнул и подал руку Робин. Она, улыбнувшись, поблагодарила его. Внимание его привлек громадный тотемный столб во дворе. На нем скалились стилизованные головы нескольких животных, но чаще всего попадались кошачьи. Витроу догадался, что интересует Черчилля. - Я из Львов. Моя жена и дочери принадлежат к Речным Кошкам. - Мне известно, что тотем является могучей частью вашего общества. Но мне чужда сама идея. - Я заметил, что у вас нет ничего, что свидетельствовало бы о принадлежности к какому-либо из братств, - отозвался Витроу. - Я мог бы посодействовать вам присоединиться к одному из них. Это совершенно необходимо. По сути, насколько мне известно, вы - первые, кто сам по себе. Беседу прервали пятеро ребятишек, выскочивших из главного входа и с нежностью набросившихся на своего отца. Витроу поочередно представил гостям этих голых мальчишек и девчонок, а затем, когда подошли к крыльцу, познакомил со своей женой, полной женщиной средних лет, некогда, вероятно, очень красивой. Пройдя небольшие сени, они вошли в просторное помещение, вытянувшееся во всю длину дома, и служившее одновременно столовой, гостиной и комнатой для отдыха. Здесь Витроу поручил Бобу позаботиться о том, чтобы обоим гостям дали возможность вымыться. Приняв душ, они получили весьма пристойную одежду, которую, по настоянию Боба, могли оставить себе. Вернувшись из ванной в гостиную, они встретили Робин с двумя бокалами вина. - Я понимаю, это противоречит вашим принципам, - прошептал Черчилль, пытаясь упредить отказ Сарванта, - но если вы отвергнете угощение, то обидите хозяев. Хотя бы пригубите для вида. - Стоит уступить в малом, потом не устоишь и в большом. - Да не упрямьтесь, как осел, - сердито зашептал Черчилль. - Вы ведь не станете пьяным от одной рюмки. - Я притронусь к бокалу губами, - пообещал Сарвант. - И все. На большее не рассчитывайте. Черчилль рассердился, но не настолько, чтобы не оценить по достоинству изысканный букет вина. К тому времени, когда показалось донышко бокала, их пригласили к столу. Витроу предложил гостям почетное место по правую от хозяина руку, Черчилля усадил рядом с собой. Робин оказалась, к удовлетворению Черчилля, прямо напротив него. Даже просто смотреть на нее - и то доставляло радость. Жена Витроу, Анжела, сидела на другом конце стола. Хозяин произнес молитву, нарезал мясо и стал передавать его гостям и домочадцам. Дети, хотя и перешептывались и хихикали, следили за тем, чтобы не рассердить отца. Даже два десятка котов, разгуливавших по комнате, вели себя вполне пристойно. Стол ломился от яств: жареная оленина и баранина, цыплята и индейка, ветчина, тушеные кузнечики и муравьи. Слуги непрерывно подливали в бокалы вино и пиво. - Мне очень хочется послушать о вашем путешествии к звездам, - громко возвестил Витроу. - Но об этом потом, за столом я лучше расскажу о себе, о своей семье, чтобы вы лучше узнали, кто мы, и чувствовали себя посвободнее. Витроу набрал полный рот пищи, но продолжал говорить, одновременно пережевывая еду. Родился он на небольшой ферме на юге Виргинии, неподалеку от Норфолка. Отец его был человеком уважаемым, поскольку выращивал свиней, а свиноводство, как это всем известно, кроме, пожалуй, звездолетчиков, весьма почетное занятие в Ди-Си. Однако Витроу не был в ладах со свиньями. Ему нравились корабли, поэтому, по окончании начальной школы, он бросил ферму и ушел в Норфолк. Начальная школа, по-видимому, соответствовала семилетке во времена Черчилля. Из слов Витроу можно было понять, что учение не было обязательным и влетело отцу во внушительную сумму. Большинство людей оставалось неграмотными. Витроу нанялся юнгой на рыбацкое судно. Через несколько лет, накопив достаточно денег, он поступил в навигационное училище в Норфолке. Из историй, касавшихся пребывания Витроу в этом училище, Черчилль понял, что компас и секстант все еще употреблялись моряками. Витроу, хотя и стал моряком, не был посвящен ни в одно из матросских братств. С самой ранней юности он строил далеко идущие планы. Ему было известно, что наиболее могущественным из всех братств в Вашингтоне были Львы. Очень нелегко было вступить в это братство сравнительно небогатому юноше, но тут ему улыбнулось счастье. - Сама Колумбия взяла меня под свое крыло, - произнес он, и трижды ударил кулаком по столу. - Я не хвастаюсь, Колумбия, просто хочу, чтобы люди знали о твоей доброте! Да, я был простым матросом, хотя и закончил Математический колледж в Норфолке. Чтобы получить должность младшего офицера, мне нужен был состоятельный поручитель. И я нашел покровителя! Это случилось, когда я на купеческой бригантине шел в Майами, во Флориде. Жители Флориды незадолго до этого проиграли крупное морское сражение и вынуждены были просить мира. Мы оказались первым за десять лет кораблем с грузом из Ди-Си и поэтому рассчитывали, что рейс будет прибыльным. Жителям Флориды должны были понравиться наши товары, даже если не понравятся наши лица. В пути, однако, на нас напали карельские пираты. Черчилль было подумал, что карелами зовут сейчас жителей Каролины, но некоторые подробности, упомянутые Витроу, наводили на мысль о том, что они родом из-за океана. Но если это так, то Америка вовсе не настолько изолирована, как он полагал. Суда карелов протаранили бригантину, и пираты пошли на абордаж. Последовала жесткая схватка. Витроу спас одного состоятельного пассажира, которому грозило быть рассеченным надвое широким карельским мечом. С большим трудом и потерями нападение было отбито. В сражении пали все офицеры, и командование судном принял Витроу. Вместо того, чтобы вернуться, он привел судно в Майами и продал груз с большой выгодой. С этого-то и началось его быстрое возвышение. Ему доверили судно. Как капитан, он получил большие возможности увеличивать собственное состояние. Кроме того, человек, жизнь которого он спас, хорошо разбирался в том, что происходит в деловых кругах Вашингтона и Манхэттена, и направлял финансовую деятельность Витроу. - Я часто бывал у него в гостях, - произнес Витроу, разделываясь с очередным, десятым по счету, бокалом вина. - Вот там я и познакомился с Анжелой. После того, как мы поженились, я стал компаньоном ее отца. И вот теперь, можете убедиться сами, я - владелец пятнадцати крупных торговых судов, множества ферм, и гордый отец этих крепких и красивых детей, да продлит Колумбия наше процветание! - Выпьем за это! - воскликнул Черчилль и выпил тоже десятую по счету чарку. В начале обеда он пытался пить в меру, чтобы сохранить четкость восприятия. Однако Витроу настоял на том, чтобы гости пили, не отставая от него, Сарвант отказался. Витроу промолчал и больше уже к нему сам не обращался, только отвечал на те вопросы, которые ему задавал Сарвант непосредственно. За столом стало очень шумно. Дети тоже пили вино и пиво, даже самый младший шестилетний сын. Теперь они уже не хихикали потихоньку, а хохотали вовсю, особенно, когда Витроу отпускал шутки, от которых пришел бы в восторг Рабле. Слуги, стоявшие за креслами хозяев, тоже хохотали до слез и держались за бока. У этих людей казалось, не было никаких сдерживающих начал. Они громко чавкали и разговаривали с набитыми пищей ртами. Когда отец громко рыгнул, дети попытались превзойти его. Поначалу внешний вид Робин, расправлявшейся с едой как заправская хавронья, вызывал чувство отвращения у Черчилля. Ему еще более явной стала видна пропасть между ними, пропасть, гораздо большая, чем просто разница в возрасте. Но после пятой выпитой чарки он вдруг потерял отвращение к ее застольным манерам. И убедил себя, что отношение этих людей к еде более непосредственное и здоровое, чем в его эпоху. Кроме того, застольные манеры сами по себе по своей внутренней сущности, не могли характеризоваться такими категориями, как хорошие или плохие. Обычаи страны определяли, что допустимо, а что - нет. Сарвант, казалось, был другого мнения. Он становился все более замкнутым и к концу обеда не поднимал глаз от тарелки. Витроу же совсем разбушевался. Когда жена проходила мимо него, чтобы распорядиться по кухне, он сильно, но с любовью похлопал ее по широкому заду, рассмеялся и сказал, что вспомнил ту ночь, когда была зачата Робин, а затем пустился расписывать подробности той ночи. Прямо посреди рассказа Сарвант поднялся и вышел из дома. После его ухода за столом воцарилась тишина. - Ваш друг заболел? - спросил, наконец, Витроу. - Некоторым образом, - ответил Черчилль. - Он вырос в стране, где сексуальные разговоры считаются непристойными, табу. Витроу удивился. - Однако... как же такое могло произойти? Что за странный обычай? - Я полагаю, что и у вас есть свои запретные темы, и они могут показаться столь же странными ему. Извините меня, я должен пойти и выяснить, что он затевает. Я скоро вернусь. - Передайте ему, чтобы он тоже вернулся. Мне хочется еще разок взглянуть на человека со столь извращенным мышлением. Выйдя из дома, Черчилль увидел, что Сарвант попал в довольно своеобразное положением. Он забрался почти на половину высоты тотемного столба и тесно к нему прижался, чтобы не упасть. Увидев эту освещенную луной сцену, Черчилль стремглав бросился назад, в дом. - Во дворце львица! Она загнала Сарванта на столб! - Это Алиса, - пояснил Витроу. - Пума, которую мы отпускаем после захода солнца отпугивать бродяг. Я сейчас попрошу Робин унять ее. Она и ее мать умеют управляться с крупными кошками намного лучше меня. Робин, отведи Алису в клетку! - А может ее лучше взять с собой? - спросила Робин. - Ты не возражаешь, если мистер Черчилль проведет меня на концерт? С тобой он успеет поговорить позже. Я уверена, он не откажется от предложения погостить у нас некоторое время. Казалось, что-то промелькнуло между отцом и дочерью. Витроу понимающе улыбнулся и кивнул. - Разумеется. Мистер Черчилль, не угодно ли вам быть моим гостем? Можете оставаться у нас столько, сколько вам заблагорассудится. - Для меня это большая честь, - согласился Черчилль. - А Сарванта касается это приглашение? - Если он пожелает. Только не уверен, что ему будет легко у нас. Черчилль открыл дверь и пропустил Робин. Она вышла наружу и, не колеблясь, взяла пуму за ошейник. - Спускайтесь, Сарвант, - позвал Черчилль. - Еще не пришло время бросать христиан ко львам на растерзание. Сарвант неохотно спустился со столба. - Мне, разумеется, следовало не трогаться с места. Но все произошло так неожиданно. Я меньше всего ожидал этого. - Вас никто не осуждает за то, что вы спасались, как могли, приободрил его Черчилль. - Я бы поступил точно так же. Горного Льва нельзя не уважать. - Подождите немного, - произнесла Робин. - Я должна пойти за поводком для Алисы. Она погладила голову львицы и пощекотала, хотя издаваемые ею звуки напоминали, скорее, шум отдаленной грозы. Затем, по команде хозяйки, она последовала за нею в дом. - Все в порядке, Сарвант, - сказал Черчилль. - Почему вы улизнули из-за стола? Неужели вам непонятно, что этим вы могли нанести смертельную обиду нашим хозяевам? К счастью, Витроу на меня не сердится. А вот из-за вас этот лучший взор Фортуны за все время нашего пребывания в Ди-Си мог от нас отвернуться. Сарвант сердито посмотрел на Черчилля. - Неужели вы хоть на миг допускаете, что я должен был спокойно переносить описания совокупления с женой? - Полагаю, что в данное время и в данной стране в этом нет ничего предосудительного, - спокойно заметил Черчилль. - Эти люди, ну, как это сказать, люди вполне земные. Им по нраву хорошая возня в постели, им нравится рассказывать об этом. - Боже праведный, да ведь вы их защищаете! - Сарвант, что-то я вас никак не пойму. Вы сотни раз сталкивались с обычаями гораздо более отталкивающими, совершенно омерзительными, когда мы были на Виксе. Но я никогда не замечал, чтобы вы отворачивались. - То было совсем иное. Виксиане не были людьми. - Они были гуманоидами. Нет, Сарвант, нельзя осуждать этих людей, исходя их наших этических норм. - Вы хотите сказать, что получили удовольствие от анекдотов об его постельных радостях? - Мне, разумеется, было не совсем по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но, полагаю, только из-за того, что сама Робин присутствовала при этом. Однако это нисколько ее не смущало - она смеялась вместе со всеми. - Эти люди - выродки! Нет кары на их головы! - А мне всегда казалось, что вы противник всякого насилия. - Да? - Сарвант запнулся в недоумении. Затем произнес тихо: - Вы правы. Я поддался ненависти, хотя мне следовало бы возлюбить. Но ведь я только человек. И тем не менее, даже такой язычник, как вы, абсолютно прав, упрекая меня в том, что я заговорил о каре. - Витроу предложил вам вернуться. Сарвант покачал головой. - У меня не хватит духа на это. Один бог знает, что может случиться, если я проведу там хотя бы одну ночь. Я бы не удивился даже, если бы он предложил мне свою жену. Черчилль рассмеялся. - Я так не думаю. Ведь Витроу не эскимос. Вы, что, думаете, если эти люди развязны в разговоре, так у них нет определенного кодекса сексуального поведения? Да он у них может быть даже более строгим, чем во времена королевы Виктории. Что вы намерены делать дальше? - Я хочу подыскать какую-нибудь гостиницу и заночевать в ней. А вы? - Робин, похоже, собирается взять меня в город. Ночевать буду здесь. От такой возможности не хочется отказываться. Такой человек, как Витроу, мог бы нам помочь занять приличное положением в Ди-Си. Во многих отношениях Вашингтон мало изменился - здесь во все времена неплохо иметь хорошую "руку". Сарвант поднял руку в знак прощания. Лицо его было серьезным. - Да поможет вам Бог, - прошептал он и шагнул в темноту улицы. Из-за угла показалась Робин, держа в одной руке поводок, а в другой - большую кожаную сумку. Было ясно, что она была занята не только подготовкой львицы. И хотя единственным источником света была луна, от Черчилля не ускользнуло, что девушка переоделась и наложила свежую косметику, а также сменила сандалии на туфли с высокими каблуками. - А куда делся ваш друг? - Ушел куда-то, где можно переночевать. - Вот и хорошо! Мне он не понравился. И я опасалась показаться грубой, не пригласив его с нами. - Не представляю себе, что вы можете быть грубой. Не стоит из-за него расстраиваться. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем? - Что-то меня уже не тянет на концерт, не люблю долго сидеть на одном месте. Можно пойти в парк, там много всяких развлечений. А в ваше время как было? - Было по-всякому. Интересно, как изменились за эти годы развлечения? Но вообще-то, мне все равно куда идти. Лишь бы с вами. - Мне показалось, что я вам понравилась, - улыбнулась Робин. - А какому мужчине вы бы не понравились? Но, как ни странно, мне кажется, что и я вам по душе. Ведь во мне нет ничего особенного, просто рыжий борец с лицом ребенка. - А я люблю детей, - ответила Робин. - Почему это вы удивились? Да у вас, наверное, была добрая сотня девушек, с которыми вы спали. Черчилль заморгал от неожиданности. Зря Сарвант посчитал, что он уже привык к острым манерам жителей Ди-Си. У него хватило ума обойтись без хвастовства. - Могу поклясться, что вы - первая женщина, к которой я притронулся за восемьсот лет. - Великая Колумбия, как же это вас не разорвало от переполнения! - весело воскликнула Робин. Черчилль покраснел и был рад, что в темноте этого не видно. - Есть идея, - предложила Робин. - Почему бы нам не покататься сегодня вечером на яхте? Сейчас полнолуние, и Потомак очень красив. Да и жара на реке не такая. Скоро вечерний бриз. - Отлично, но придется долго ждать. - Храни вас Виргиния! Вы думаете, мы пойдем пешком? А коляска для чего? Она вынула из кармана юбки свисток и тихо свистнула. Тотчас же послышалось цоканье копыт и треск гравия под колесами. Черчилль помог ей взобраться в экипаж. За ними туда же прыгнула пума и легла на полу у их ног. Возница прикрикнул на оленей, и коляска покатилась по залитой лунным светом улице. За возком, так же, как и днем, стояли двое вооруженных слуг. Черчилля заинтересовала причина, по которой Робин взяла с собой Алису, но он тут же понял, что ее присутствие значительно усилит охрану - в схватке она стоила пятерых. В гавани Робин велела слугам ждать их возвращения, и вся троица, включая Алису, спустилась к воде. - Слугам не наскучит нас ждать? - спросил Черчилль, когда они подошли к яхте. - Не думаю. У них есть бутылка белой молнии и кости. Алиса первая прыгнула на палубу и улеглась в маленькой каюте, надеясь, что туда не попадет вода. Черчилль отвязал яхту, оттолкнул ее от причала и сам прыгнул на борт. Прогулка удалась на славу. Полная луна светила им более, чем достаточно, бриз дул ровно, яхта прекрасно шла даже против ветра. Отсюда, с речки, город казался черным чудовищем с тысячей мерцающих глаз - факелов прохожих. Держа в руке руль, Черчилль рассказывал сидевшей рядом с ним Робин о том, как выглядел Вашингтон в его время. - Башни здесь громоздились одна на другую, к тому же они соединялись между собой множеством мостов по воздуху и туннелями - под землей. Башни возвышались на добрую милю вверх и на милю вгрызались в землю своими подземными этажами. В этом городе ночи не было, такими яркими были огни. - А теперь это все исчезло, рассыпалось в прах и покрылось грязью, - вздохнула Робин. Она поежилась, как будто ей стало холодно от мысли, что теперь уже нет всего этого великолепия бетона, стали и миллионов людей. Черчилль обнял ее и, не видя сопротивления, поцеловал. Сейчас самое время, подумал он, свернуть паруса, бросить якорь. Ему не терпелось выяснить, не будет ли ему помехой львица, но он полагался на то, что Робин знает, как она ведет себя в подобных обстоятельствах. Наверно, им лучше бы спуститься в каюту, хотя он предпочел бы оставаться на палубе, а в каюте запереть львицу. Но вышло все совсем иначе. Когда он без обиняков заявил Робин о том, что хочет сбросить паруса, она ответила, что этого делать не нужно. Во всяком случае, не сейчас. Робин говорила очень нежно и все время ему улыбалась. Она даже просила у него прощения. - Ты не представляешь, Руд, что ты для меня значишь. Мне кажется, что я в тебя влюбилась. Но я еще не вполне уверена - люблю ли я тебя, или люблю брата Героя-Солнце. Для меня ты больше, чем простой мужчина. Во многих отношениях ты как полубог. Ты родился восемьсот лет назад и был в таких далеких местах, что от одной мысли об этом дух захватывает. Мне кажется, что даже днем вокруг тебя сияет ореол. Но я - девушка порядочная. Я не могу себе этого позволить - Колумбия знает, что хочу - даже с тобой. Пока не буду знать точно... Я понимаю твои чувства сейчас. Почему бы тебе завтра не зайти в храм Готью? Черчилль не понимал, о чем это она говорит. Единственное, что его волновало - не обидел ли он ее чем-то так, что она больше не захочет его видеть. Его к ней тянуло не только вожделение. В этом он был совершенно уверен. Он полюбил эту красивую девушку. И желал бы только ее, будь у него даже дюжина женщин. - Давай вернемся, - предложила Робин. - Боюсь, у тебя испортилось настроение. Я сама виновата. Не надо было с тобой целоваться. Но мне так хотелось. - Значит, ты на меня не сердишься? Что ж, я снова счастлив. Когда они подошли к лестнице, ведущей с причала наверх, он остановил ее. - Робин, а сколько пройдет времени, когда у тебя появится уверенность? - Завтра я собираюсь в храм. Смогу сказать, когда вернусь. - Ты хочешь попросить совета? Или что-то вроде этого? - Я буду молиться. Но это не главное, ради чего я собираюсь посетить храм. Я хочу, чтобы жрица меня проверила. - И после этой проверки ты узнаешь, хочешь или не хочешь выходить за меня замуж? - Да нет же. Прежде, чем решиться выйти замуж, я должна гораздо лучше узнать тебя. Нет, я хочу пройти проверку, чтобы узнать - можно мне или нет ложиться с тобой в постель. - Что же это за проверка? - Если ты не знаешь этого, то тебе и беспокоиться незачем. А мне станет известно завтра... - Что известно? - А то, что можно будет перестать себя вести так, будто я еще девственница. Лицо ее зарделось в экстазе. - Я узнаю, ношу ли я под сердцем дитя Героя-Солнце! 7 Утром того дня, когда Стэгг должен был возглавить шествие в направлении Балтимора, пошел мелкий дождик. Стэгг и Кальторп отсиживались под широким навесом и для согревания прихлебывали теплую белую молнию. Стэгг был недвижим, как статуя, пока ему, как обычно по утрам, подкрашивали половые органы и ягодицы, поскольку за ночь краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девушек, вся работа которых заключалась в ежедневном наведении лоска на Герое-Солнце. Кальторп, обычно много говоривший для поднятия духа Питера, был также угрюм. Первым нарушил молчание Стэгг. - Ты знаешь, Док, прошло уже десять дней, как мы покинули Фэйр Грэйс. Десять дней и десять городов. Пора нам разрабатывать план побега. По сути, если мы все еще остаемся теми же людьми, что были прежде, то нам давно уже надо было бежать в леса, подальше отсюда. Но думать об этом я в состоянии только утром, а по утрам я настолько разбит и опустошен, что ничего стоящего не могу придумать. К полудню же ничего не стою. Я себе нравлюсь таким, какой я есть! - А я неважный тебе помощник, не так ли? - отозвался Кальторп. - Я напиваюсь вместе с тобой и утром настолько сдаю, что могу только разве гладить собаку, которая меня кусает. - Ну, а что получается из-за этого? Ты понимаешь, ведь мне до сих пор ничего неизвестно о том, куда меня ведут, и что со мною будет в конце пути. Я даже не знаю по-настоящему, кто же такой Герой-Солнце! - В основном, тут я виноват, - тяжело вздыхая, произнес Кальторп и пригубил водку. - Мне никак не удается собраться с духом. Стэгг посмотрел на одного из своих стражников, стоявшего у входа в ближайшую палатку. - Хочешь, я припугну его, что сверну ему шею? Может быть, он тогда расскажет все, что мне необходимо знать. - Попробуй. Стэгг поднялся. - Подай мне плащ, пожалуйста. Не думаю, что они станут возражать, если я буду в плаще, пока идет дождь. Говоря так, он имел ввиду случившийся вчера инцидент, когда он натянул юбку и намеревался поговорить с девушкой в клетке. Прислужницы были потрясены этим и позвали стражу, которая окружила Стэгга и, прежде чем он успел выяснить, что же их так возмутило, один из стражников сорвал с него юбку и убежал с нею в лес. В тот день он уже больше не показывался на глаза. Но урок Герою-Солнце был преподан. Ему все это время полагалось демонстрировать своим почитателям все великолепие своей наготы. Теперь Питер завернулся в плащ и побрел босиком по мокрой траве. Стражники вышли из своих палаток и последовали за ним, не отваживаясь подойти ближе. Он остановился перед клеткой. Девушка подняла на него глаза, затем отвернулась. - Можешь, не стыдясь, смотреть на меня, - горько произнес Стэгг. - Я одет. Ответа не было Тогда он взмолился: - Поговори со мною, ради бога! Я такой же пленник, как и ты! И клетка у меня ничуть не лучше! Девушка обхватила руками прутья и прижалась к ним лицом. - Ты сказал "Ради бога"?! Что это значит? Что ты тоже из Кэйсиленда? Не может этого быть. Ты говоришь совсем не так, как мои соплеменники. Правда, ты не говоришь и на Ди-Си. Не так, во всяком случае, как остальные. Скажи мне, ты - почитатель Колумбии? - Помолчи немного, я все тебе объясню. Главное, что ты, слава богу, заговорила со мною. - Ты опять помянул имя божье. Значит, ты не почитаешь эту гнусную суку-богиню. Но если это так, то почему ты Рогатый Король? - Я надеюсь ты кое-что мне разъяснишь. Если не сможешь, то хотя бы расскажи о других вещах, интересующих меня. - Он протянул ей бутылку. - Может быть, выпьешь? - Мне бы хотелось, но я не имею права брать из рук врага. И у меня нет уверенности, что ты не враг. Стэгг понимал ее с большим трудом. То, что она употребляла достаточно много слов, похожих на слова языка Ди-Си, давало ему возможность ухватить основную мысль сказанного. Но произношение, особенно гласных, не такие, как в языке Ди-Си. - Ты разговариваешь на Ди-Си? - спросил он. - Мне трудно разбирать язык твоего Кэйсиленда. - Я неплохо владею Ди-Си, - ответила девушка. - А какой твой родной язык? - Язык американца двадцать первого века. У нее перехватило дыхание, большие глаза сильнее округлились. - А как это может быть? - Я родился в двадцать первом веке, 30 января 2030 года нашей эры. Это должно составлять... - Не стоит утруждаться, - ответила девушка на его родном языке. - Это будет... гм... Так, первый год - это 2100. Значит, ты родился в 70 году до Опустошения, по стилю, принятому в Ди-Си. Мы у себя в Кэйсиленде пользуемся старым стилем. Только не все ли равно по какому стилю. Питер наконец перестал на нее пялиться и произнес: - Ты говоришь на английском языке, очень близком к языку 21 века! - Да. Обычно только жрецы могут, но мой отец - человек состоятельный. Он направил меня в Бостонский Университет, и я там изучала церковно-американский. - Ты хочешь сказать, что его употребляют при богослужениях? - Да. Латынь пропала во время Опустошения. - Мне кажется, нам надо выпить, - предложил Стэгг. - Ты первая. Девушка улыбнулась и ответила: - Мне многое не понятно из того, что ты сказал, но я все равно выпью. Он просунул бутылку между прутьями. - До сих пор я знаю только твое имя. - Мэри из Маленького Рая Кэйси. Но это все, что мне удалось вытянуть из моих стражников. Мэри возвратила бутылку. - Вот замечательно! А то у меня давно уже пересохло горло. Ты сказал, стражники? Разве тебе нужна стража? Я была уверена в том, что все Герои-Солнце - добровольцы. Стэгг пустился в длительный рассказ о себе. Однако вдаваться во все подробности у него не было времени, хотя по выражению лица Мэри можно было заключить, что она понимала не более половины из рассказанного. И время от времени ему приходилось переходить на Ди-Си, так как было очевидно, что хотя Мэри и изучала церковно-американский, владеть им свободно она не могла. - Теперь ты видишь, - закончил он, - что я - жертва этих рогов. Я не отвечаю за то, что творю. - Мэри покраснела. - Я не хочу говорить об этом. От этого меня тошнит до глубины души. - Меня тоже, - признался Стэгг. - По утрам, то есть. А вот позже... - А ты можешь убежать? - Могу. Но прибегу назад еще быстрее. - Ох, эти гнусные Ди-Си! Должно быть они заколдовали тебя. Только дьявол в твоих чреслах мог бы так повелевать тобою! Если бы только мы убежали отсюда в Кэйсиленд, тамошние жрецы могли бы изгнать дьявола. Стэгг оглянулся вокруг. - Лагерь начинает сворачиваться. Через минуту мы двинемся. До Балтимора! Слушай! Я рассказал о себе все. Но я не знаю ничего о тебе. Откуда ты, как попала в плен? И есть вещи, которые ты бы могла мне объяснить. Что означает этот Герой-Солнце, и тому подобное. - Мне непонятно, почему Каль... Она прикрыла рот рукой. - Каль!.. Ты имеешь ввиду Кальторпа! Он-то здесь причем? Уж не хочешь ли ты сказать, что беседовала с ним об этом? Он мне говорил, что ему ничего не известно! - Я ему рассказала и считала, что он тебе передаст. - Он ничего мне не сказал! Фактически, он убеждал меня в том, что ему известно ничуть не больше, чем мне... Потеряв дар речи, он развернулся и побежал прочь. И только, пробежав добрых пол-поля, начал выкрикивать имя антрополога. Все, кто ему встречались, торопились убраться подальше с его пути. Они считали, что Великий Стэгг опять обезумел. Выскочивший из палатки Кальторп, едва завидев, что Король-Олень бежит к нему, с разгона махнул через шоссе. Забор не остановил его. Кальторп подтянулся на одной руке и перебросил тело. И дальше, по другую сторону забора, он бежал во всю прыть своих ног, подальше в поля за фермой. - Если я поймаю тебя, Кальторп, - кричал ему вслед Стэгг. - Я переломаю тебе все кости! Как ты посмел так поступить со мною? Постояв некоторое время, задыхаясь от ярости, он повернул назад, бормоча про себя: - Почему? Почему? Дождь прекратился. Еще через несколько минут небо прояснилось, и засияло полуденное солнце. Стэгг сорвал с себя плащ и швырнул его на землю. - К черту Кальторпа! Мне он не нужен и никогда нужен не был! Предатель! Подозвав к себе одну из прислужниц, Сильвию, он велел принести ему еду и питье. Ел он и пил, как всегда, днем. Управившись, свирепым взглядом посмотрел на окружающих. Панты, которые раньше свободно болтались при каждом движении головы, теперь выпрямились и затвердели. - Сколько километров до Балтимора? - взревел он. - Два с половиною, сир. Вызвать вам экипаж? - К черту экипаж! Колеса будут меня лишь задерживать! Я намерен бежать до Балтимора! Я хочу взять город врасплох. Я буду там раньше, чем меня ждут! Пусть трепещут, когда Великий Стэгг из всех Стэггов шквалом пройдется по ним! Я уложу их всех до единой, как ураган! На сей раз моими станут не только девственницы! Я теперь не стану брать только то, что мне подсовывают! Не только конкурсанток мисс Америки! Сегодня - весь город! Сильвия в ужасе отпрянула. - Но, сир... так не годится! Испокон веков... - Герой-Солнце я или нет? Кто здесь Рогатый Король? Я поступлю, как пожелаю! Он схватил бутылку с подноса в руках девушки и помчался по дороге. Поначалу он бежал прямо по бетону. Но хотя теперь пятки стали твердыми, как железо, он решил, что мостовая все-таки слишком тверда, и поэтому побежал по мягкой траве, покрывавшей обочину дороги. "Так лучше, - отметил он про себя. - Чем ближе к Матери-Земле, тем лучше, тем больше она мне понравится. Возможно, это всего лишь суеверная болтовня - что непосредственный контакт с землей придает человеку новые силы. Но я склонен верить этим Ди-Си. Я чувствую, что черпаю силу прямо из лона Матери-Земли, что эта сила, подобно электрическому току, заряжает и перезаряжает мое тело. И ощущаю, что сила эта вливается в меня столь мощно, ошеломляюще мощно, что мое тело уже недостаточно велико, чтобы вмещать ее всю. А избыток ее хлещет из короны на моей голове и пламенем вздымается к небесам. Я чувствую это!" На какое-то мгновение Стэгг приостановился, чтобы откупорить бутылку и отхлебнуть глоток. При этом он заметил бегущих к нему стражников, но они отставали от него, по крайней мере, метров на двести. Им недоставало его силы и быстроты. В придачу к силам собственных мускулов у него еще была добавочная сила, сообщаемая разбухшими от крови рогами. Он был, отметил Пит про себя, по всей вероятности, самым быстрым и сильным человеческим существом за все время бытия человечества. Он отхлебнул еще. Стражники несколько приблизились, но они задыхались, и бег их замедлился. Они держали наготове луки и стрелы, но Стэгг не думал, что они будут стрелять, пока он придерживается дороги в Балтимор. У него не было намерения убежать от них, только желание бежать и бежать по выпуклой груди Земли и ощущать, как ее сила захлестывает тело и приводит в исступленный восторг мысли. Вот он побежал быстрее, часто и высоко подпрыгивая и издавая дикие выкрики. В них смешивались беспредельное восхищение, буйство жизни, безымянные вожделения и уверенность в их удовлетворении. Они присутствовали еще в самых первых словах, произнесенных первобытным человеком, в его ломаной хаотической речи, еще не способный передавать оттенки чувств, охватывавших его. Стэгг тоже уже не пытался назвать предметы. Он пытался выразить словами чувства. И столь же мало преуспевал в этом, как и его предки сто тысяч лет тому назад. Но он, как и они, испытывал наслаждение от этих попыток. И в нем росло сознание чего-то ранее не испытанного, чего-то нового для существ его рода и, пожалуй, для всего живого на свете. Впереди себя он увидел мужчину, женщину и ребенка, которые шли по дороге. Они остановились, увидев его, и пали на колени, поняв кто перед ними. Питер, не останавливаясь, пробежал мимо. - Кому-то может показаться, что я бегу один! - прокричал он им. - Но я не один! Со мной Земля, мать и ваша и моя! Она - моя невеста, и следует за мною, куда бы я ни шел. И я не могу уйти от нее. Даже в космосе, в местах столь далеких, что туда даже свету нужно добираться многие годы. Она всегда была со мной. И доказательство этому в том, что я вернулся и теперь выполняю данное ей восемьсот лет назад обещание жениться на ней! К тому времени, когда он закончил свою тираду, люди остались далеко сзади. Его не волновало, слышали ли они его. Все, чего он хотел - это говорить, говорить, говорить. Кричать, кричать, кричать. Пусть даже от этого лопнут легкие, но он должен, обязан выкричать истину. Вдруг он остановился. В поле зрения попал крупный красавец - лось, который пасся на лугу за забором. Он был единственным самцом в стаде крестьянина, и внешность у него была поистине величественная: массивное туловище, короткие ноги, могучая шея, глупые, но похотливые глазки. Это был, по-видимому, тщательно подобранный самец, высоко ценимый производитель. Стэгг легко перемахнул через забор, хотя ограда была больше полутора метров в высоту и сложена из грубого камня, который бы устоял перед попытками его повалить. Приземлившись, он рванулся к животному. Самец замычал громко, но с места не сдвинулся. Его самки сбились в кучу в углу загона и оттуда взирали на происходящее. Их громкие, похожие на собачий лай, крики подняли такой шум, что из расположенного рядом амбара выскочил хозяин. Король-Олень смело подбежал к могучему самцу. Зверь ждал, пока человек не приблизится на расстояние двадцати метров от него. Тогда он опустил рога, протрубил боевой клич и ринулся вперед. Питер засмеялся радостно и подбежал еще ближе. Тщательно рассчитав шаги, он разогнался и подпрыгнул вверх как раз в тот момент, когда огромные ветвистые рога со свистом рассекли воздух там, где он был долей секунды раньше. Стэгг поджал колени к туловищу так, чтобы рога его не задели, а затем выпрямил ноги и оказался точно на холке зверя, сразу же за основанием рогов. Секундой позже самец запрокинул голову, пытаясь все-таки достать человека рогами и подбросить в воздух. Но ему удалось лишь стать подкидной доской для наездника, протолкнув его вдоль собственного хребта. Питер оказался верхом на широкой спине лося. Затем, вместо того, чтобы спрыгнуть на землю, он резко развернулся и подался вперед намереваясь оседлать шею зверя. Однако нога его соскользнула, и он, скатившись с лося, упал рядом с ним. Самец развернулся, протрубил еще раз, наклонил рога и бросился снова. Но его противник уже был на ногах. Он отпрыгнул в сторону, ухватился рукой за огромное ухо зверя и закинул свое тело на спину лося. В течение следующих пяти минут изумленный фермер наблюдал за тем, как обнаженный человек скачет верхом на ревущем, бросающемся в разные стороны, брыкающемся, брызжущем слюной звере, и не падает с его спины, несмотря на все бешеные маневры животного. Вдруг лось замер. Глаза его были выпучены, из открытого рта текла слюна, он мучительно хватал воздух. - Отвори ворота! - закричал Стэгг фермеру. - Я на этом звере войду в Балтимор, как подобает Рогатому Королю! Фермер молча открыл ворота. Возражать он не смел. Он не мог препятствовать Герою-Солнце забрать его призового самца. Он не стал бы возражать даже когда Герой-Солнце возжелал бы его дом, жену, дочерей, а также его собственную жизнь. Стэгг вывел лося на дорогу, ведущую в Балтимор. Далеко впереди он увидел экипаж, мчавшийся к городу. Даже с этого расстояния он сумел разглядеть, что это Сильвия, проехавшая вперед, чтобы предупредить жителей Балтимора о том, что Рогатый Король прибывает раньше, чем рассчитывали, и, несомненно, чтобы посвятить жителей в намерения Рогатого Короля изнасиловать весь город. Он хотел было пуститься в погоню и ворваться в Балтимор буквально у нее на пятках, но лось все еще тяжело дышал, поэтому ему пришлось пуститься ровным шагом, пока не восстановится дыхание животного. В полукилометре от Балтимора Стэгг ударил голыми пятками зверя под ребра и стал кричать в уши. Тот перешел на рысь, затем, непрерывно понукаемый наездником, - в галоп. Промчавшись между двумя невысокими холмами, он неожиданно оказался на главной улице города, ведущей прямо к центральной площади, находившейся в 12 кварталах, где спешно собиралась огромная толпа. Едва Стэгг очутился в черте города, оркестр грянул "КОЛУМБИЯ - ЖЕМЧУЖИНА ОКЕАНА" и группа жриц вышла навстречу Герою-Солнце. За ними плотной массой выстраивались девственницы, кому повезло попасть в число невест Героя-Солнце. В своих белых колоколообразных юбках и белых кружевных накидках они очень хорошо смотрелись. У каждой был букет роз. Стэгг позволил зверю перейти на рысь, чтобы приберечь его силы для финишного броска. Он кланялся и приветственно размахивал руками, проезжая мимо выстроившихся вдоль улицы мужчин и женщин. Девочкам-подросткам, которым не удалось занять первые места на конкурсе "Мисс Америка" и которые уныло стояли рядом со своими родителями, он громко обещал: - Не плачьте! Сегодня я не пренебрегу и вами! Грохот труб, барабанов и флейт заполнил улицу. К нему приближалась процессия жриц, одетых в светло-голубые платья. Это был любимый цвет богини Мэри, покровительницы Мэриленда. Согласно легендам, Мэри была внучкой Колумбии и дочерью Виргинии. Именно она обратила обитателей этой местности в истинную веру и взяла их под свое покровительство. Пятьдесят жриц церемониальным маршем приближались к Стэггу. Они пели и разбрасывали вокруг себя цветы. Время от времени они издавали протяжные дрожащие вскрики. Стэгг подождал, пока расстояние до них не составило пяти - десяти метров. Затем ударил животное по ребрам и стал барабанить кулаком по голове. Лось взревел и галопом ринулся прямо на жриц. Те прекратили пение и остановились в изумлении. Внезапно осознав, что Герой-Солнце вовсе не намерен сдерживать могучего зверя, а наоборот, разгоняет его, они закричали и ринулись в стороны. Здесь они уткнулись в толпу, сбившуюся в единую непреодолимую массу. Когда же они развернулись и начали убегать от скачущего оленя, то стали натыкаться друг на друга, сбивая с ног и кувыркаясь. Только одна жрица не обратилась в бегство. Это была Главная Жрица, женщина пятидесяти лет, сохранившая свою девственность в честь богини - своей покровительницы. Смелость словно припечатала ее к тому месту, где она находилась. Она вытянула вперед руку, как бы благословляя появление Героя-Солнце и всем своим видом показывая, словно ничего особого не произошло. Она бросила ему навстречу букет цветов и стала рисовать в воздухе священные символы своим золотым серпом. Цветы упали под копыта лося, были им растоптаны, а затем и сама жрица была брошена наземь. Голова ее раскололась, как орех под могучим копытом зверя. Тело жрицы вряд ли могло задержать весившего более полутонны зверя. Выставив голову вперед, он тараном пошел на плотно спрессованную толпу, состоявшую из дико кричавших и упирающихся женщин. Пробить эту живую, но прочную, как камень изгородь, зверь не смог и остановился. А вот тело наездника продолжало движение. Он по инерции перелетел через опущенные рога и шею лося и на мгновение как бы завис в воздухе над затянутыми во все голубое жрицами. Тела их разлетелись во все стороны, катились кувырком, увлекаемые другими телами, волочились по земле. Рога зверя уткнулись в чей-то подбородок и вырвали голову из туловища. Теперь эта голова, вращаясь, летела рядом со Стэггом. Он пронесся над голубым месивом из гибнущих жриц и мягко опустился на поле, образованное белыми накидками, розовыми ртами, белоснежными юбками и голыми девственными грудями. Из этой западни из кружев и плоти выбраться он уже никак не мог и исчез из виду. 8 Проснулся Питер Стэгг только к вечеру следующего дня. Из всей своей группы он поднялся первым, за исключением доктора Кальторпа, который уже сидел у ложа своего капитана. - Ты давно в Балтиморе? - спросил Стэгг. - Я следовал за тобой по пятам и видел, как ты напустил зверя на жриц - и все, что было после. Питер сел и застонал. - Мне кажется, что каждый мускул моего тела натянут, как струна. - Так оно и должно быть. Ты лег спать аж в девять часов утра. Но у тебя должны болеть не только мышцы. Разве спина у тебя не болит? - Немного, как-будто легкий ожог в районе поясницы. - И это все? - Кальторп удивленно поднял брови. - М-да, все что я могу сказать - так это то, что твои рога насыщают кровь не только гормонами. Они также способствуют самозаживлению клеток. - Что все это означает? - Ну так вот. Прошлой ночью тебя пырнули ножом в спину. Но тебе это нисколько не помешало, а рана, кажется, совсем зажила. Разумеется, лезвие вошло не более, чем на дюйм. Мышцы у тебя очень твердые. - Да, да, что-то припоминаю. Правда очень смутно. - Стэгг поморщился. - И что же произошло с этим человеком потом? - Женщины разорвали его на куски. - Почему он меня ранил? - Выяснилось, что у него помутился разум. Его возмутило то, что ты сильно заинтересовался его женой, и он ударил тебя ножом. Безусловно, он совершил ужасное преступление, непростительное святотатство. Чтобы покарать его, женщины пустили в ход зубы и ногти. - Ты тоже считаешь, что он психически неуравновешен? - Да. По крайней мере, с точки зрения этой культуры. Никто в здравом уме не стал бы возражать против того, что его жена совокупляется с Героем-Солнце. По сути это великая честь, так как Герои-Солнце обычно не посвящают свое время никому, кроме девственниц. Вот только вчера ночью ты сделал исключение... для всего города. Во всяком случае, пытался сделать. Стэгг тяжело вздохнул. - Прошлая ночь хуже всех. Не покалечил ли я больше народу, чем обычно? - Вряд ли стоило упрекать в этом жителей Балтимора. Ты с самого начала затеял все в грандиозных масштабах, еще когда затоптал тех жриц. Что тебя побудило к этому? - Не знаю, просто тогда это мне показалось неплохой идеей. Но, как мне кажется, именно подсознание подтолкнуло меня к тому, чтобы отомстить виновникам, организовавшим подобное. Он притронулся к рогам, затем пристально взглянул на Кальторпа. - Ты - Иуда! Почему ты многое от меня скрываешь? - Кто это тебе сказал? Та девушка? - Да. Но это не имеет значения. Давай, Док, выкладывай. Как бы это ни было горько для меня, все равно, выкладывай. Я тебя пальцем не трону. Мои рога - лучший индикатор того, в здравом ли я уме или нет. Видишь, как они обвисли? - Я начал догадываться об истинной сути событий, как только стал понимать язык, - начал Кальторп. - Однако уверен не был до тех пор, пока тебе не пожаловали эти рога. Но я не хотел говорить об этом до тех пор, пока не придумаю какой-нибудь способ бегства. Я боялся, что ты раньше времени совершишь такую попытку и тебя пристрелят. Вскоре, однако, я понял, что даже если ты убежишь утром, то все равно вернешься вечером, если не раньше. Этот биологический механизм на твоем лбу не только обеспечивает тебя более, чем неистощимой способностью извергать свое семя - он еще и неодолимо понуждает тебя поступать так. Он овладевает тобою всецело - ты становишься невменяемым. Ты представляешь из себя величайший в истории случай сатириазиса. - Я сам знаю, как они воздействуют на мое поведение, - нетерпеливо произнес Стэгг. - Я хочу понять, какую все-таки роль я играю во всем этом. Ради какой цели? И зачем вся эта кутерьма с Героем-Солнце и все прочее? - Может быть, выпьешь сначала? - Нет! Я не намерен топить в вине свои печали. Мне еще нужно кое-что совершить сегодня. Лучше бы хороший глоток холодной чистой воды. И еще смертельно хочется искупаться, чтобы смыть с себя весь этот пот и другую дрянь, которой я покрыт. Но я готов терпеть. Пожалуйста, начинай. И как можно быстрее! - У меня нет сейчас времени на то, чтобы вдаваться в мифологию и историю Ди-Си. Мы сможем это сделать завтра, - начал повествование Кальторп. - Лучше я пролью свет на то, какая сомнительная честь тебе предоставлена. Если говорить коротко, то ты сочетаешь в себе несколько религиозных персонажей из пантеона народа Ди-Си, а именно: Героя-Солнце и Короля-Оленя. Герой-Солнце - это мужчина, которого выбирают каждый год, чтобы в символической форме разыграть прохождение солнца вокруг Земли. Да, мне известно, как известно и жрецам Ди-Си, что вокруг солнца вращается Земля. Об этом знают даже самые неграмотные. Но для всех практических целей принимается будто солнце вращается вокруг Земли. Так думает любой ученый, если только в это время не размышляет о науке. Итак, избирается Герой-Солнце и рождается он символически во время церемонии, где-то около 21 декабря. Почему именно тогда? Потому что это дата зимнего солнцестояния. Когда солнце занимает самое низшее положение над горизонтом и в полдень находится в самой южной точке. Вот почему разыгрывалась сцена твоего рождения. И именно поэтому сейчас ты совершаешь путешествие в северном направлении. Тебе предназначено повторять путь солнца после зимнего солнцестояния, к северу. И подобно солнцу, с каждым днем ты становишься сильнее и сильнее. Ты, наверно, ощутил, что с каждым днем воздействие, оказываемое на тебя рогами, становится все более могучим. Доказательство тому - сумасбродство, которое ты отколол, взнуздав лося и затоптав жриц. - И что же случится, когда я достигну самой северной точки своего маршрута? - спросил Питер тихо. Он хорошо владел собой, но здорово побледнел, несмотря на густой загар. - Это случится в городе, который мы когда-то называли Олбани в штате Нью-Йорк. Это крайний север государства Ди-Си. И именно там живет Богиня в ипостаси Богини Смерти. Ей посвящаются свиньи, поскольку они, подобно смерти, всеядны. Альба является также Белой Богиней Луны, еще одним символом смерти. Кальторп замолчал, не в состоянии продолжать разговор дальше. В глазах его стояли слезы. - Продолжай, - скомандовал Стэгг. - Я переварю это. Кальторп тяжело вздохнул. - Север, в соответствии с религией Ди-Си, это то место, где Лунная Богиня забирает в плен солнце. Иными словами, оно... - Умирает, - закончил за него Питер. Кальторп сглотнул слюну. - Да. Намечается, что Герой-Солнце завершит свой Великий Путь во время летнего солнцестояния - двадцать второго июня. - А как насчет другой его ипостаси - Великого Стэгга, Рогатого Короля? - Ди-Си не были бы сами собой, если бы и тут не экономили. Они сочетают роль Героя-Солнце с ролью Короля-Оленя. Король-Олень символизирует человека. Рождается слабым и беспомощным ребенком, вырастает в страстного зрелого мужа, любовника и отца. Но и он заканчивает Великий Путь и должен, хочешь не хочешь, встретить Смерть. К тому времени он уже слепой, лысый, слабый, бесполый. И... он борется до последнего вздоха, но... Альба безжалостно лишает его жизни. - А если излагать простым языком, а не языком символов, Док? - спросил Стэгг. - Изложи мне голые факты, на чистом английском языке. - В Олбани состоится грандиозная церемония, апофеоз. Там ты овладеешь не юными нежными девственницами, а седовласыми, вислогрудыми жрицами Богини Свиньи. Твое естественное отвращение к старухам будет подавлено тем, что тебя будут держать в клетке до тех пор, пока похоть не дойдет до такой степени, что ты рад будешь любой женщине, даже столетней прабабке. - А потом? - Потом тебя ослепят, оскальпируют, оскопят и, наконец, повесят. Будет объявлен всеобщий траур на целую неделю, а затем похоронят в позе зародыша под дольменом, под сводом из огромных глыб. В твою честь будут вознесены молитвы, а перед местом погребения будет принесен в жертву самец лося. - Слабое утешение, - произнес Стэгг. - Скажи мне, Док, почему именно меня избрали для этой роли? Разве не верно, что Героями-Солнце обычно бывали добровольцы? - Мужчины жаждут славы, так же, как девушки мечтают стать невестами Рогатого Короля. Мужчина, которого подбирают на эту роль - самый сильный, самый красивый, самый жизнетворный юноша страны. Но твое несчастье заключается в том, что ты не только соответствуешь всем этим требованиям, но и возглавляешь людей, поднявшихся в небо на огненной колеснице, а затем возвратившихся на Землю. У них есть легенда, согласно которой именно таким был настоящий Герой-Солнце. Как я полагаю, правительство Ди-Си решило избавиться от тебя и тем самым дезорганизовать весь остальной экипаж. Более того, уменьшится опасность, что благодаря нам может возродиться старая и столь теперь ненавистная наука. Питер, погляди-ка. Мэри Кэйси машет тебе рукой. Мне кажется, она хочет поговорить с тобою. 9 - Почему ты все время отводишь глаза в сторону, когда говоришь со мной? - спросил Питер Стэгг. - Потому что мне трудно отделить вас одного от другого, - ответила Мэри Кэйси. - Как это одного от другого? - Питера, которого я знаю утром, и Питера, кого я знаю ночью. К сожалению, я бессильна что-либо поделать. Ночью я закрываю глаза и пробую думать о чем-нибудь другом, но не могу заткнуть уши. И хотя понимаю, что ты тоже бессилен что-либо сделать, я все равно тебя ненавижу. Извини, но иначе я не могу. - Тогда зачем же ты подозвала меня к себе? - Потому что понимаю, что делаю это вовсе не без задней мысли. Потому что знаю, что ты хотел бы вырваться из своей клетки, прутья которой из плоти, так же, как и я из своей железной. Потому что еще не потеряла надежды на то, что можно придумать какой-нибудь способ бегства. - Мы с Кальторпом обсудили несколько вариантов побега, но так и не знаем, каким образом предотвратить мое возвращение. Как только рога начинают свое воздействие на меня, я тотчас же бегу назад, к женщинам. - Неужели у тебя такая слабая сила воли? - Даже святой не смог бы противиться рогам. - Тогда надежды никакой нет, - грустно произнесла Мэри. - Не совсем так. Я не собираюсь пройти весь путь до Олбани. Лучше сменим тему. Расскажи мне о себе и о своем народе. Мое невежество очень мешает мне. У меня недостает многих необходимых данных, чтобы выработать план побега. - Буду рада тебе помочь, - сказала Мэри Кэйси - Мне все равно нужно поговорить с кем-то, даже если это... Извини. Весь следующий час Стэгг простоял возле ее клетки, слушая ее рассказ о себе и о Кэйсиленде. Все это время она не подымала глаз от пола. Несколько раз он перебивал ее вопросами, ибо она пропускала многое, считая это общеизвестными фактами. ...Кэйсиленд располагался на территории, некогда называвшейся Новой Англией. Он не был ни столь же густо населен, как Ди-Си, ни столь же богат. Все его население было занято восстановлением плодородия почвы, а основными источниками пищи были разведение свиней и оленей и промысел рыбы. Даже воюя с Ди-Си на юго-западе, карелами на севере и ирокезами на северо-западе, жители Кэйсиленда, сокращенно кэйси, продолжали торговать со своими противниками. Существовало особое правило, известное как Договорная Война. По всеобщему соглашению количество воинов, участвовавших в набегах на территорию противника в течение года, строго ограничивалось, так же регламентировался и порядок ведения боевых действий. Ди-Си и ирокезы эти правила соблюдали неукоснительно, зато карелы то и дело их нарушали. - Каким же образом любая из воюющих сторон собирается одержать победу над противником? - недоумевая, поинтересовался Питер. - А никто и не собирается. Как я полагаю, Договорная Война была придумана нашими предками для того, чтобы давать выход излишней энергии наиболее агрессивной части населения, позволяя большинству продолжать заниматься восстановлением почвы. Думаю, когда население какой-либо из стран станет слишком большим, война пойдет без всяких правил. Но пока что ни одно государство не имеет достаточно сил, чтобы воевать по-настоящему. Карелы же нарушают договоренности просто потому, что почти полностью живут за счет военной добычи. Затем она приступила к краткому изложению истории своего народа. Существует несколько легенд происхождения нынешнего названия - Кэйсиленд. Согласно одной из них, после Опустошения организации под названием "Рыцари Колумба" удалось основать город-государство неподалеку от Бостона. Оно, подобно некогда крохотному Риму, стало постепенно расширяться за счет поглощения своих соседей. Назывался этот город - государство Колумб - Сити. Со временем сокращенное (по первым буквам) его название трансформировалось в имя мифического предка, символизирующего этот народ - Кэйси. Согласно другой легенде, на самом деле существовала семья по фамилии Кэйси, которая и дала название основанному этой семьей городу. Родоначальник города основал также существующую и поныне родовую систему, по которой все жители страны имеют одну и ту же фамилию - Кэйси и различаются средним именем. Есть еще и третья версия, но очень распространенная, и состоящая в том, что сочетает оба мифа. Человек по имени Кэйси был предводителем "Рыцарей Колумба". - Скорее всего, все эти легенды - вымысел, - подытожил Питер. Такое предположение, похоже, не вызвало особого энтузиазма у Мэри, но будучи беспристрастной, она просто сказала, что и это возможно. - И как это согласуется с притязаниями Ди-Си на то, что вы позаимствовали имя своего бога у богини Колумбии? - спросил он. - Ди-Си утверждают, что вы поклоняетесь богу-отцу по имени Колумб, сделав мужским как само божество, так и его имя. Это правда, что у вашего бога два имени: Иегова и Колумб? - Ничего подобного! - возмутилась Мэри. - Ди-Си путают имя нашего бога с именем Святого Колумба. Верно, мы часто молимся Святому Колумбу с просьбами заступиться за нас перед Иеговой. Но мы не поклоняемся ему. - А кто это Святой Колумб? - Всем известно, что он приплыл с востока, из-за океана и высадился в Кэйсиленде. Именно он обратил жителей города - родоначальника нашего государства в истинную веру и основал орден Рыцарей Колумба. Если бы не Святой Колумб, мы все были бы язычниками. Питеру все труднее было поддерживать разговор, но прежде, чем уйти, он нашел в себе силы задать еще один вопрос. - Скажи, почему и вы, и жители Ди-Си так почитают девственниц? - Считается, что девственница - что-то вроде талисмана, приносящего удачу, - гордо ответила она, впервые глядя прямо на него. - Ты, наверное, видел, как Ди-Си при любой возможности стараются дотронуться до волос достигшей зрелости девушки. Потому, что именно таким путем к притрагивающемуся иногда может снизойти удача. И, разумеется, каждый отряд воинов, собираясь совершить набег на территорию противника, обязательно берет с собой девушку в качестве талисмана. Я как раз участвовала в экспедиции на Пьюкипси [город, расположенный несколько севернее Нью-Йорка], когда меня взяли в плен. Надпись лжет, утверждая, что я была поймана при набеге Ди-Си на Кэйсиленд. Совсем наоборот. Но разве можно ждать правды от людей, поклоняющихся Ложному Богу? Питер окончательно понял, что жители Кэйсиленда столь же невежественны и суеверны, как и жители Ди-Си. С ними бесполезно спорить или пытаться отделить мифы от истории. Пульсация в крупных артериях у основания рогов усилилась, сами рога стали затвердевать. - Сейчас мне пора уходить, - успел сказать Стэгг. - До завтра. - Он повернулся и быстро пошел прочь. Только усилием воли он сдерживался, чтобы не побежать. Так прошло еще несколько дней и ночей. Утром - слабость и разработка планов побега. Днем - еда, пьянство и дикие необузданные выходки, иногда заканчивающиеся яростными скачками. Ночью - кромешное марево исступленно кричащей белой плоти, слияние в единый огромный организм, пульс которого, казалось, бился в такт с глубоко упрятанным сердцем самой земли, превращение каждого отдельного человека в силу природы. Безумное исступление тела, послушного воле Первейшего закона жизни. Он становился орудием природы, у которого не оставалось иного выхода, как только повиноваться тому, что всецело им владело. Великий Путь из Вашингтона поначалу пролегал по Коламбиа-Пайк, некогда бывшей Трассой N_1 США. В Балтиморе он сворачивал на некогда Трассу N_40 США, теперь называвшуюся Дорогой Мэрио. В Вимлине (Уайлмингтон, штат Дэлавер) он переходил на бывшую Магистраль Нью-Джерси. Этой дороге было присвоено имя еще одной дочери Колумбии, Ньюджи. Целую неделю Стэгг находился в Кепте (Кэмдене) и обратил внимание на большое количество воинов, находившихся в городе. Ему объяснили, что скопление войск связано с тем, что по другую сторону реки Двэй (Дэлавер) расположена Филадельфия, столица враждебного государства Пантс-Эльф (Восточная Пенсильвания). Воины сопровождали Стэгга по выходе его из Кэмдена, по бывшей Трассе N_30 США до тех пор, пока он не оказался на достаточном удалении от границы. Здесь они повернули назад, а он со своей свитой продолжал свою миссию в городишке Берлин. После пышной церемонии и последовавшей за ней оргии Великий Путь продолжался все по той же Трассе N_30 до Таланта (Атлантик-Сити). В Атлантик-Сити Король-Олень задержался на две недели. Население этого города, а составляло оно обычно тридцать тысяч, увеличилось пятикратно за счет сельских жителей, устремившихся в него, чтобы принять участие в ритуале. Отсюда процессия проследовала по некогда Бульвару Гарден-Стэйт, пока не перешла на Федеральное шоссе N_72. Пройдя еще по шоссе N_70 и Трассе N_206, они прибыли в Тринт (Трентон), где снова их встречала многочисленная охрана. Выйдя из Трентона, Герой-Солнце снова очутился на Коламбиа-Пайк, некогда бывшей Трассой N_1 США. Сделав положенные остановки в сравнительно крупных городах Элизабет, Ньюарк и Джерси-Сити, он на пароме переправился на остров Манхэттен. Здесь его пребывание было наиболее длительным, так как в Манхэттене было пятьдесят тысяч жителей и множество жителей окружающих его городов, составляющих Великий Нью-Йорк. Кроме того, именно здесь начинались игры Большой Серии. Стэгг должен был не только открыть первый матч сезона, но и посещать каждую игру. Он сразу же обнаружил, что за восемьсот лет игра изменилась очень сильно. Насколько он помнил, в Америке прошлого бейсбольные матчи проводились на ровном поле, на середине которого разбивалась квадратная площадка с длиной сторон по 90 футов [27,3 метра]. Площадка располагалась "ромбом", т.е. так, чтобы ее углы были направлены к сторонам поля. В углах квадрата устраивались базы, одна из которых называлась "домом". Принадлежностями для игры являлись бита, набитый волосом кожаный мяч и перчатки-ловушки. В игре участвовали две команды по очереди, которые стоя у "дома", должны были отбивать битой бросаемый им мяч и во время его полета перебегать от одной базы к другой. Полный пробег по квадрату давал выигрыш очка. Игроки "защищающейся" команды старались поймать мяч и "запятнать" им перебегающих противников. Если это удавалось три раза подряд, команды менялись ролями. Выигрывала та команда, у которой оказывалось больше очков после девяти таких смен. Бейсбол прошлого требовал от игроков большой ловкости, быстроты, силы и согласованности действий всех игроков. Теперь же игра велась так, что считался необычным матч, в котором бы не было серьезных увечий и нескольких смертельных исходов в каждой из команд. Первая часть Большой Серии состояла из игр между чемпионами различных областей Ди-Си. В финале встретились Великаны, но при этом потеряли столько игроков, что вынуждены были пригласить пол-команды Странников в качестве резерва для предстоящих международных встреч. Международная часть Большой Серии состояла из игр между чемпионами Лиги, карельскими пиратами, Флоридой и Буффало. Последнее государство занимало территорию, прилегающую к городу Буффало и часть побережья озер Эри и Онтарио. Финальная игра Большой Серии вылилась в кровавую бойню между командами Ди-Си и Кэйсиленда. Одной из отличительных черт формы игроков Кэйсиленда были ярко-красные гетры, но к концу игры игроки команды были красными с головы до ног от крови. Уныние царило не только среди игроков, но и среди их болельщиков. На стадионе за Кэйси был забронирован отдельный сектор, отгороженный от других секторов высоким забором из колючей проволоки. Кроме того, полиция Манхэттена выделила специальный наряд для их защиты на тот случай, если страсти зайдут слишком далеко. К счастью, рефери-карел, который, как предполагали, должен был быть нейтральным, поскольку ненавидел обе стороны в равной степени, принял решение, приведшее к очень печальным последствиям. Шла девятая подача, и счет был 7:7. Отбивали мяч Великаны. Один игрок из их команды был уже в третьей базе, и хотя на шее у него была глубокая рана, сохранял достаточно сил, чтобы перебежать в "дом", представься такая возможность. Два игрока были вне игры - в самом буквальном смысле. Один, прикрытый простыней, лежал там, где его сразили, между второй и третьей базами. Другой сидел в траншее для запасных и тихо стонал, пока лекарь скреплял разрывы кожи у него на голове. Игрок с битой в руке был сильнейшим отбивающим, бэтменом команды Ди-Си. Ему противостоял в центре ромба сильнейший подающий из команды Кэйсиленда. Форма бэтмена мало чем отличалась от формы, принятой еще в девятнадцатом столетии, щека его оттопыривалась от большого кома жевательного табака. Он энергично размахивал битой. Отблески солнца сверкали на ее металлических боковицах, так как верхняя часть биты покрыта тонкими продольными полосками меди. Отбивающий ждал, когда судья объявил "Мяч в игру". Услыхав эту фразу он не сразу шагнул к своей площадке, а повернулся навстречу выбежавшей к нему из траншеи девушке. Это была хорошенькая миниатюрная брюнетка в бейсбольной форме, единственным отступлением от правил в которой был треугольный вырез в майке, обнажавший небольшую, но упругую грудь. Бэтмен по прозвищу Билл-Большая-Яблоня потер суставы пальцев о черные волосы девушки, поцеловал ее в лоб, и, когда она повернулась бежать назад, в траншею, игриво шлепнул ее по ягодицам. После этого вошел в очерченную мелом площадку, квадрат со стороной около метра, и принял традиционную, древнюю позу отбивающего, готового принять подачу. Лэнки Джон-Через-Речку-Через-Лес-Могучий-Кэйси выплюнул табак и замахнулся. В руке у него был мяч стандартного размера, из которого торчали четыре симметрично расположенных стальных шипа. Поэтому ему приходилось держать мяч осторожно, чтобы не порезать пальцы при броске. С точки зрения древнего подающего это весьма затрудняло хорошее выполнение подачи, но зато теперь он стоял на шесть метров ближе к Бэтмену, что с лихвой компенсировало неудобства, возникающие при метании мяча. Лэнки также подождал, пока девственница из команды Кэйсиленда не подошла к нему и не дала потереться о свою голову. Затем он развернулся и метнул мяч. Снабженный шипами мяч просвистел в дюйме от лица Билла-Большая - Яблоня. Яблоня зажмурился, но не уклонился. Толпа дружным ревом приветствовала такую демонстрацию мужества. - Первый мяч, - прокричал рефери. Болельщики из Кэйсиленда взвыли от негодования. С того места, где они сидели, казалось, что мяч пролетел точно по прямой линии, совпадающей с границей очерченного мелом квадрата, и поэтому должен быть засчитан как мяч, пропущенный отбивающим. Яблоня попытался отбить следующую подачу, но промахнулся. - Первый промах! На третьей подаче Яблоня замахнулся битой и попал по мячу. Однако мяч взмыл высоко влево, за пределы поля. Разумеется, и он был пропущенным. - Второй промах! На следующей подаче мяч со свистом летел прямо в живот Яблони. Он втянул его и отпрянул назад, но так, чтобы не зацепить мяч и при этом не выйти из квадрата. Иначе был бы засчитан промах. При очередной подаче Яблоня взмахнул битой, но не попал по мячу. А вот тот угодил в цель. Игрок рухнул на землю, один из шипов мяча впился в его бок. Толпа вскрикнула и сразу же притихла, так как рефери открыл счет. У Яблони было всего десять секунд та то, чтобы подняться и отбить мяч, иначе будет засчитано решающее очко. Вторая девушка - талисман команды Ди-Си, высокая красивая блондинка с потрясающе длинными ногами и роскошными волосами, спадающими на круглые и твердые, как яблоки, ягодицы, бегом направилась к нему, высоко поднимая колени, как и подобало бежать девственницам в подобных случаях. Подбежав к лежащему, она опустилась на колени и пригнула голову так, чтобы роскошная рыжая копна ее волос упала ему на лицо, и он мог их гладить. Считалось, что при этом к нему перейдет сила девушки, посвятившей себя Великой Седой Матери. Но но что-то шепнул ей, и она поднялась, расстегнула клапан в его форме, располагавшийся ниже пояса, и снова склонилась над ним. Толпа взвывала от досады, ибо это означало, что игрок настолько сильно ранен, что ему нужна двойная порция духовной и физической энергии. При счете восемь Яблоня, радостно приветствуемый толпой, встал на ноги. Даже болельщики из Кэйсиленда устроили ему овацию - человека с такой силой духа чествовали все. Яблоня вытащил из бока шип, взял у девушки пластырь и наложил его на рану. Пластырь пристал к телу без липучки, так как псевдоплоть сразу же выпускала большое число загнутых, как крючки, усиков, которые удерживали ее. После этого он кивнул рефери в знак того, что готов. - Мяч в игру! Так как мяч остался у команды Ди-Си, им разрешалась одна попытка на то, чтобы поразить подающего. Попав в него, он мог спокойно перейти в первую базу. Яблоня размахнулся и метнул мяч. Джон Кэйси стоял внутри используемого в таких случаях крошечного квадрата. Выйдя из него, уклоняясь от мяча, он бы покрыл себя несмываемым позором - его бы забросали камнями, - а его оппонент мог бы столь же беспрепятственно перейти во вторую базу. Он крепко стоял на ногах и только покачивал туловищем, слегка подогнув колени. Бросок оказался техническим промахом, хотя кончик одного из шипов при вращении мяча слегка резанул правое бедро кэйсилендера. Джон Кэйси подхватил мяч и замахнулся. Болельщик из Ди-Си, находившийся в третьей базе, подался вперед, готовый бежать к "дому", если представится шанс. Кэйси это заметил, но угрожающего движения не сделал. Не желая рисковать, так как своим четвертым промахом он бы позволил противнику занять первую базу, Кэйси спокойно и точно подбросил мяч высоко над площадкой, внутри которой стоял отбивающий. Яблоня попал по мячу точно, но, как часто случается, задел один из шипов. Мяч взвился высоко над линией перехода из "дома" в первую базу, а затем стал падать как раз посредине между первой базой и "домом". Бросив в подающего, на что он имел право, Яблоня рванулся к первой базе. Ровно на полпути к ней на его голову обрушился отбитый им же самим мяч. Его противник, карауливший первую базу, бросился на перехват мяча, но тоже врезался прямо в него. Яблоня сильно ударился о землю, несколько раз отскочил от нее как резиновый мяч, пробежал еще несколько шагов и юзом на животе скользнул к первой базе. Однако первый базовый защитник из команды Кэйси все-таки поймал мяч и, не выпуская его из рук, сделал выпад в сторону ползущего игрока Ди-Си, который был рядом. Сразу же после этого, решив, что запятнал Яблоню, он высоко подпрыгнул и бросил мяч другому защитнику из своей команды, который прикрывал "дом". Мяч звонко шлепнулся в огромную и толстую перчатку-ловушку защитника ровно за мгновение до того, как игрок команды Ди-Си из третьей базы должен был проскочить в "дом". Рефери справедливо определил у игрока Ди-Си положение "вне игры" и пригласил вернуться в третью базу. С этим никто не спорил. Но первый базовый из команды Кэйсиленда подошел к судье и громко заявил о том, что он запятнал Яблоню, когда тот рвался к первой базе. Поэтому тот тоже должен быть объявлен в положении "вне игры". Яблоня категорически это отрицал. Тогда защитник у первой базы заявил, что имеет доказательство. Он зацепил кончиком шипа правое колено Яблони сбоку. Рефери велел Яблоне снять защитный чулок. - Свежая, еще кровоточащая рана, - объявил судья. - Вы тоже "вне игры". - Почему это? - взревел Яблоня, выплюнув жеванный табак прямо в лицо судье. - Это кровь из двух порезов на бедре и это было еще на предыдущей смене! Этот почитатель бога-отца - лжец! - А почему же он был уверен в том, что мне надо осмотреть правое колено? Только потому, что он именно это колено зацепил мячом, - гаркнул в ответ рефери. - Здесь судья - я, и я говорю - аут! Затем он еще громче повторил по буквам: - А - У - Т! Решение это пришлось не по вкусу болельщикам Ди-Си. Они засвистели и стали громко выкрикивать традиционное "УБИТЬ СУДЬЮ". Карел побледнел, но решения своего не отменил. К несчастью, его смелость и твердость не принесли ему ничего хорошего, ибо толпа выплеснулась на игровое поле и повесила беднягу на балке в проходе. После этого началось массовое избиение игроков из команды Кэйсиленда. Они, наверное, все погибли бы под ударами кулаков, если бы вовремя не вмешалась полиция Манхэттена, окружив взбесившихся болельщиков и оттеснив их тыльной стороной своих мечей. Карела также удалось спасти, так как кто-то успел перерезать веревку до того, как петля свершила свое дело. Болельщики из Кэйсиленда тоже сделали попытку прийти на помощь своей команде, но не сумев пробиться к полю, сцепились с болельщиками из Ди-Си. Стэгг некоторое время внимательно следил за свалкой. Сначала ему захотелось броситься в самую гущу отчаянно дерущихся тел и раздавать удары направо и налево своими могучими кулаками. Он ощутил нарастающую жажду крови и даже приподнялся, чтобы броситься в бушующую под ним толпу. Но в это же самое время огромная толпа женщин, тоже возбужденная зрелищем драки, но в совсем другом смысле, захлестнула его целиком. 10 Черчилль плохо спал в эту ночь. Он никак не мог избавиться от воспоминания, каким восторженным было лицо Робин, когда она с гордостью призналась, как надеется на то, что забеременела от Героя-Солнце. Сначала он ругал себя за то, о чем мог бы и сам догадаться: она должна была быть среди ста девственниц, избранных дебютировать на открытии праздника. Ведь она очень красива, а отец - достаточно богат. Затем он стал искать оправдание себе в том, что до сих пор очень плохо знает культуру Ди-Си и относится ко многим ее проявлениям с предубеждениями, свойственными морали его времени. Никак нельзя относиться к ней, как к девушке начала двадцать первого века. Наконец, он корил себя, что влюбился в Робин. Его отношение к ней напоминало больше реакцию пылкого двадцатилетнего юноши, а не мужчины тридцати двух лет - нет, восьмиста тридцати двух лет; мужчины, который пропутешествовал миллиарды километров и покорение космоса сделал основным своим занятием, а теперь влюбился в восемнадцатилетнюю девчонку, которой знакома была крохотная часть Земли на крохотном отрезке времени! Однако Черчилль был человеком практичным. Факт есть факт. А фактом было то, что он действительно хотел, чтобы Робин Витроу стала его женой, или, по крайней мере, хотел до того самого момента прошлого вечера, когда она ошарашила его своим признанием. Какое-то время он ненавидел Питера Стэгга. У него и раньше часто возникала некоторая обида на своего капитана: слишком уж тот был красив и высок, да и занимал должность, которую, по мнению Черчилля, он мог бы занимать сам. Он любил и уважал шефа, но будучи честен перед самим собою, признавался в том, что ревнует. Было почти невыносимо думать о том, что тот, как всегда, обошел его. Стэгг всегда был первым. А ночь все не кончалась. Черчилль поднялся с постели, закурил сигару и стал шагать по комнате, заставляя себя не кривить душой. Во всем происшедшем нет вины ни Питера, ни Робин. И, конечно же, Робин ничуть не любит Стэгга, который, вот бедный дьявол, обречен на короткую, но полную чувственных наслаждений жизнь. Самое главное, что лишало его покоя - это то, что он хочет жениться на женщине, которая намерена родить от другого. Несомненно, в этом нельзя упрекать ни ее, ни отца ребенка. Важнее было другое: хочет ли он растить ее дитя, как свое собственное? Наконец, лежа спокойно в постели и прибегнув к технике йогов, он все-таки смог заснуть. Проснулся он примерно через час после восхода солнца. Слуга сообщил ему о том, что Витроу уехал по делам и что Робин с матерью отправились в храм и должны вернуться через два часа, а может быть и раньше. Черчилль осведомился о Сарванте, но тот еще не появлялся. Позавтракал он вместе с детьми. Они просили рассказать что-нибудь из его путешествия к звездам, и он описал происшествие на планете звезды Вольфа, где команда была атакована летающими осьминогами. Случилось это во время бегства от преследовавших их местных жителей, когда пришлось пересекать болото на плоту. Это были гигантские твари, летавшие с помощью наполненного легким газом мешка и добывавшие пищу при помощи длинных свисающих щупалец. Щупальца могла наносить электрические удары, вызывая паралич у жертвы или убивая ее, после чего осьминог разрывал добычу острыми когтями, которыми заканчивались его восемь мускулистых конечностей. Дети сидели молча, широко раскрыв рты, пока он рассказывал, а к концу повествования смотрели на него, как на полубога. К концу завтрака настроение поднялось, особенно когда Черчилль припомнил, что именно Питер Стэгг спас ему жизнь, отрубив схватившее его щупальце. Когда он поднялся из-за стола, дети умоляли рассказать еще. Только дав обещание продолжить, когда вернется, ему удалось от них освободиться. Черчилль велел слугам передать Сарванту, чтобы подождал его, а Робин - что он пошел искать товарищей по команде. Слуги настояли, чтобы он воспользовался каретой и взял охрану. Ему не хотелось быть в еще большем долгу перед Витроу, однако отказ мог, вероятно, оскорбить хозяина. Карета мигом примчала его к стадиону, где стояла "Терра". Ему пришлось столкнуться с немалыми трудностями в поисках нужных чиновников. Однако в некоторых отношениях Вашингтон почти не изменился. Маленькие взятки то здесь, то там помогли ему раздобыть нужные сведения, и вот он уже в кабинете чиновника, ведающего звездолетом. - Я бы хотел узнать, где сейчас находится экипаж? - спросил Черчилль. Чиновник, извинившись, вышел минут на пятнадцать. Он, должно быть, выяснил местонахождение бывшего персонала "Терры". Вернувшись, он сказал, что все, кроме одного, находятся в Доме Заблудших Душ. Это, объяснил он, дом, где можно поесть и переночевать иностранцам и путешественникам, которые не могут найти гостиницу, принадлежащую их братству. Если вы не посвящены в какое-либо из братств, пояснил чиновник, вам придется искать прибежище в общественных или жилых домах, если только удастся. Это весьма нелегко сделать. Черчилль поблагодарил и вышел из кабинета. Следуя наставлениям чиновника, он отправился в Дом Заблудших Душ. Здесь оказались все, с кем он расстался вчера. Они были в одеждах туземцев. Не один Руд догадался продать свою. Обменявшись последними новостями, Черчилль справился о Сарванте. - Не слышали о нем ни слова, - сказал Гбве-Хан и добавил. - А мы до сих пор не пришли к какому-либо решению. - Если наберетесь немного терпения, - обнадежил Черчилль, - то, возможно, еще отплывете домой. Он поведал им все, что удалось разузнать о мореплавании в Ди-Си и о шансах заполучить корабль, заключив: - Если я добуду корабль, то уж позабочусь, чтобы каждому из вас на нем досталось по койке. Прежде всего, вам нужно быть готовыми заменить моряков. Это означает, что придется присоединиться в какому-либо из морских братств, а затем походить в море для тренировки. Осуществление этого плана требует времени. Если же вас это не устраивает, то всегда можете попробовать добраться по суше. После двухчасового бурного обсуждения все члены экипажа решили следовать за Черчиллем. - Вот и прекрасно, - заключил он, поднимаясь из-за стола. - Пока не последует дальнейших указаний, оставайтесь здесь, как в нашей штаб-квартире. Вы знаете, как связаться со мной. До скорого! Удачи вам! Черчилль не стал гнать оленей, позволив им идти тем шагом, который им по душе. Он все еще опасался того, что выяснится, когда он вернется в дом Витроу, а ведь он до сих пор еще не решил, как ему поступить. Наконец, карета остановилась перед домом. Слуги выпрягли оленей. Черчилль заставил себя войти в дом. Робин и ее мать сидели за столом и стрекотали как пара счастливых сорок. Робин соскочила со стула и побежала к нему. Глаза ее сияли, она восторженно улыбалась. - О, Руд, это случилось! Я ношу ребенка Героя-Солнце, а жрица сказала, что это будет мальчик! Он попытался изобразить улыбку, но это ему не удалось. Даже, когда Робин обняла его и расцеловала, а затем стала весело танцевать, ему все не удавалось справиться с собой. - Хотите холодного пива? - предложила мать Робин. - У вас такой вид, будто вы получили плохие вести. Надеюсь, это не так. Сегодняшний день должен быть днем веселого праздника. Я сама дочь Героя-Солнце и дочь моя - дитя Героя-Солнце. А вот теперь и внук мой будет сыном Героя-Солнце. Трижды благословение Колумбии простерлось над этим домом! Мы должны отблагодарить ее весельем. Черчилль сел и выпил кружку пива. Вытер пену с губ и произнес: - Вы должны простить меня. Я выслушивал жалобы моих товарищей. К вам это не имеет никакого отношения. Меня сейчас больше всего интересует дальнейшая судьба Робин. Анжела Витроу понимающе посмотрела на него, как бы ощущая, что сейчас происходит в его душе. - Что ж, она возьмет себе в мужья какого-нибудь удачливого молодого человека. Похоже на то, что ей самой будет весьма трудно сделать выбор, так как не менее десятка мужчин имеют серьезные намерения по отношению к ней. - Предпочитает ли она кого-нибудь? - как ему самому показалось, не очень-то тактично спросил Черчилль. - Она ничего не говорила мне об этом, - ответила мать Робин. - Но будь я на вашем месте Черчилль, я бы спросила у нее об этом прямо здесь и сейчас - пока не объявились другие соискатели. Он смутился, но ничем не выдал волнение. - Вы прямо читаете мои мысли. - Вы ведь мужчина, не так ли? И я знаю, что вы нравитесь Робин. Я уверена в том, что вы будете ей наилучшим из мужей. - Благодарю вас, - пробормотал Черчилль. Некоторое время он сидел молча, барабаня пальцами по столу. Затем встал и подошел к Робин, которая ласкала одну из своих кошек. Обхватив Робин за плечи, он спросил: - Пойдешь за меня, Робин? - Да, да! - закричала она и упала в его объятия. Вот и все, пожалуй. Как только Черчилль принял решение, его уже нисколько не беспокоило, что Робин не девушка и что она зачала ребенка от капитана Стэгга. Ведь могло, в конце концов, быть так, что она была замужем за ним и родила сына, а затем Стэгг умер, и поэтому у Черчилля не может быть ни малейших оснований в чем-либо обвинять ни его, ни Робин. Эта ситуация ничуть не отличалась от той, которую он так мучительно исследовал, где Робин всего одну ночь была замужем за его бывшим командиром, а Питер Стэгг, хотя еще и жив пока, все равно обречен. Он понял окончательно, что его душевное равновесие нарушилось только тем, что он рассматривал происходящее, исходя из системы оценок в данном случае неприемлемых. Ему хотелось, чтобы его невеста была девушкой, но она ею уже не была, и с этим ничего не поделаешь. И все же, где-то в самой глубине души у него то и дело возникало ощущение, что в чем-то его обманули. Но предаваться подобным мыслям все время было просто невозможно - жизнь продолжалась. Витроу вызвали домой из его конторы. Он разрыдался и обнял дочь и своего будущего зятя, а затем напился вдрызг. Тем временем служанки увели Черчилля, чтобы помыть его и постричь, сделать массаж и надушить. После того, как его туалет был завершен, он увидел, выйдя из ванной, что Анжела Витроу с несколькими подругами занята приготовлениями к праздничному гулянью, которое должно было состояться сегодня же вечером. Гости стали собираться сразу после ужина. К этому времени успели изрядно набраться и оба старшие Витроу и суженый младший из них, но гостей это вовсе не смущало. Казалось, другого они и не ожидали и вовсю стремились их догнать. В доме Витроу воцарилась атмосфера буйного веселья, шумных разговоров, открытого хвастовства. Общее настроение не испортил даже прискорбный инцидент, когда один из парней, ранее ухаживавших за Робин, непристойно прошелся по адресу чужеземного акцента Черчилля и затем вызвал его на поединок, дуэль на ножах, причем оба должны быть привязаны за талию к тотемному столбу. Робин доставалась победителю. Освоившись с простыми нравами Ди-Си, Черчилль, не долго думая, заехал парню в челюсть. Друзья его, смеясь и громко икая, отнесли неподвижное тело своего незадачливого приятеля в одну из своих колясок, а сами вернулись продолжать веселье. Около полуночи Робин оставила друзей и взяла Черчилля за руку. - Идем в постель, - шепнула она. - К-куда? С-сейчас? - Ко мне в комнату, глупенький. И, разумеется, сейчас. - Но, Робин, мы ведь еще не поженились? Или я такой пьяный, что даже не заметил? - Ну и что? Свадьба будет в Храме в конце следующей недели. Только какое отношение это имеет к нашему желанию завалиться в постель? - Никакого, - признался он, пожимая плечами. - Другие времена - другие нравы. Веди, Макдуф. Робин хихикнула и спросила: - Что это там ты бормочешь? Воздержавшись от объяснений, кто был Шекспир и когда жил, он задал встречный вопрос: - Слушай, а что ты будешь делать, если я дам задний ход до того, как мы поженимся? - Ты шутишь, разумеется? - Верно. Просто ты должна понять, Робин, дорогая, что я плохо знаком с обычаями Ди-Си и к тому же очень любопытен. - Я-то сама ничего не буду делать. Но это будет смертельным оскорблением моему отцу и брату. Им придется тебя убить. Следующая неделя была до предела заполнена различными делами, в дополнение к обычным приготовлениям в свадебной церемонии Черчилль должен был решить, к какому из братств он намерен примкнуть. Было бы немыслимым, чтобы Робин вышла замуж за мужчину без тотема. - Я бы предложил свой собственный тотем Льва, - посоветовал Витроу. - Но тебе лучше было бы примкнуть к братству, непосредственно связанному с твоим занятием и именно такому, которое было благословлено духом-хранителем в образе животного, с которым ты будешь иметь дело. - Вы имеете в виду одно из рыбацких братств, Рыбы иди Дельфина? - Нет, ничего подобного. Я имею ввиду тотем Кабана. Неразумно разводить свиней и в то же самое время иметь в качестве своего тотема Льва - зверя, который на них охотится. - Но, - запротестовал Черчилль, - какое мне дело до свиней? Наступила очередь Витроу удивляться. - Разве ты еще не обсуждал это с Робин? Ну, впрочем, это неудивительно. У нее мало было времени для болтовни. Правда, вы оставались одни каждую ночь от полуночи до утра. Но в это время, я не сомневаюсь, вы больше занимались соответствующими постельными упражнениями. Вот бы снова стать молодым! Так вот, мой мальчик, положение таково. Я унаследовал несколько ферм от отца, который тоже был не промах, когда дело касалось денег. Мне нужно, чтобы ты заведовал этими фермами по нескольким причинам. Во-первых, я не доверяю нынешнему управляющему. Думаю, он меня обманывает. Докажи мне это, и я его вздерну. Во-вторых, на мои фермы совершают регулярные набеги карелы, воруя лучший скот и женщин с хорошей внешностью. Дома и хлева они не сжигают и не оставляют батраков голодными, так как они умные люди и не хотят убивать гусыню, несущую золотые яйца. Ты должен прекратить набеги. В-третьих, я понимаю, что ты - человек образованный и немного смыслишь в селекции. Ты сможешь улучшить свой скот. В-четвертых, когда я вернусь в лоно Великой Седой Матери, ты унаследуешь несколько ферм. Торговый флот достанется моим сыновьям. Черчилль встал. - Я должен поговорить с Робин. - Поговори, сынок. Но ты увидишь, что она согласна со мной. Витроу оказался прав. Робин не хотела, чтобы ее муж был капитаном судна. Она бы не смогла выдержать частых разлук. Черчилль опроверг этот довод, сказав, что она могла уходить в плавание вместе с ним. Робин возразила, что это невозможно. Жены моряков не могут сопровождать своих мужей. Они бы мешали на судне, увеличивали расходы, и что хуже всего, навлекали бы на корабль беду. Даже когда на судно берут за плату пассажира-женщину, требуется, чтобы жрец особо благословил корабль, дабы не навлечь на него несчастья. Черчилль уколол ее, сказав, что если она любит своего мужа, то смирится с его продолжительными отлучками. Робин и здесь не осталась в долгу. Если он по-настоящему ее любит, то не захочет оставлять ее одну даже ненадолго. Кроме того, а как же дети? Всем известно, что дети, выросшие в семьях, где отец более или менее часто отсутствует, обычно вырастают с извращенной психикой. Детям нужен сильный отец, который всегда рядом для ласки и для поддержания дисциплины. Черчилль призадумался на минуту. Возьми он назад обещание жениться, неизбежен поединок с Витроу и его сыном. Кто-то будет убит, и Черчилль не сомневался в том, что, скорее всего это будет он. Но даже если он не уступит двум мужчинам Витроу и сразит их, то ему придется тогда сражаться с ближайшими родственниками, а таковых у Витроу было множество. Конечно, он мог бы вынудить Робин, чтобы она сама его отвергла. Но он не хотел ее терять. В конце концов он сдался. - Ладно, дорогая. Буду свиноводом. Только хочу попросить об одном. Мне хочется прежде, чем осесть, совершить одно последнее морское путешествие. Мы можем отправиться в Норфолк на судне, а затем добраться к фермам сушей. Робин вытерла слезы, улыбнулась и поцеловала его. Затем сказала, что была бы бессердечной дрянью, если бы отказала ему в этом. Черчилль ушел, чтобы предупредить своих товарищей о том, что им придется оп