латить билеты на то судно, на котором он будет с Робин. Он позаботился о том, чтобы им хватило на это денег, и договорился с ними о том, что как только корабль выйдет в открытое море, они его захватят и попытаются пересечь Атлантику. Очень плохо, что у них не было возможности приобрести навыки кораблевождения и что учиться придется на ходу. - А твоя жена не рассердится? - поинтересовался Ястржембовский. - Еще как! Но если она любит меня, то пойдет за мной. Если же не любит, то мы высадим на берег ее и команду перед отплытием в океан. Но экипажу "Терры" так и не представился случай захватить корабль. На второй день плаванья на них напали пираты-карелы. 11 У входа в Вассарское училище Стэгг услышал те же гимны или вариации песнопений, которые слышал всегда, когда ему вручали ключи от городов. В данном конкретном случае ему вручили диплом почетного профессора. Здесь, однако, приветственные гимны исполнялись не огромными толпами, а хором из новеньких послушниц. Женщины постарше, жрицы и преподавательницы, разодетые в голубое и алое, полумесяцем располагались за одетым во все белое хором. Пока послушницы пели, остальные кивали в знак одобрения или постукивали своими жезлами от великой радости лицезрения Рогатого Короля. Боевой отряд Пантс-Эльфов застал Вассарское училище совершенно врасплох. Участники набега неизвестно откуда получили сведения о том, что Герой-Солнце должен посетить неофициальную церемонию во дворе семинарии в полночь. Они узнали также, что жителей, близлежащего городка Пьюкипси предупредили: не мешать проведению церемонии. Единственным мужчиной на территории семинарии был Стэгг, жриц было около сотни. Воины прямо из окружавшей семинарию темноты ворвались в освещенный факелами двор. Женщины опомнились только тогда, когда Пантс-Эльфы издали боевой клич и начали рубить головы тем, кто был в первых рядах. Питер ничего не помнил из того, что было после. Когда он поднял голову, услышав шум, то только и успел увидеть прыгнувшего на него мужчину, который и оглушил его, ударив плоской стороной меча. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что висит, как забитый олень, на жерди, которую несли на плечах двое мужчин. Руки и ноги его онемели из-за нарушения кровообращения, так как он был привязан к жерди ремнями из сыромятной кожи. Ему казалось, что голова вот-вот расколется; она болела не только от удара, но и от прилива крови, вызванного положением его тела. Высоко в небе стояла полная луна. В ее ярком свете он мог видеть только голые ноги и грудь человека, шедшего сзади. Повернув голову, Питер различил отсвет луны на сильно загоревших спинах мужчин и белой одежде жрицы. Внезапно его грубо опустили на твердую землю. - Старый Рогач пришел в себя, - услышал он низкий мужской голос. - Давайте развяжем этого ублюдка, пусть идет сам, - послышалось в ответ. - Я устал тащить этого никчемного зверя. Жердь на дюйм впилась мне в плечо. - Хорошо, - послышался третий голос, принадлежавший, по-видимому, вожаку. - Развяжите его. Но спутайте руки за спиной и накиньте петлю на шею. Если попытается бежать, мы его придушим. Эй, поосторожней с ним! На вид он силен, как лось. - Ох, какой сильный! А как хорошо сложен! - воскликнул четвертый. Голос был намного выше, чем у остальных. - Мальчик просто прелесть! - Ты что, добиваешься, чтобы я приревновал? - грозно произнес один из мужчин. - Если так, голубь мой, то это у тебя получается. Только не переборщи, не то я вырежу из тебя печенку и скормлю ее твоей мамаше. - Не смей ничего говорить о моей матери, ты, волосатый! - отпарировал высокий голос. - Ты что-то перестаешь мне нравиться! - Во имя Колумбии, Матери нашей Благословенной! Прекратите эту ссору влюбленных! Мне уже тошно от них! Мы в военном походе, а не на гулянке в тотемном зале. Давай, освободи его. Но смотри в оба. - Я при всем желании не смог бы охранять его, - вновь раздался высокий голос. - Ты хочешь пересадить его рога на мой лоб? - спросил только что угрожавший мужчина. - Только попробуй, и я так разукрашу твою морду, что ни один мужчина больше на тебя не глянет. - Последний раз говорю, заткнитесь! - резко прикрикнул вожак. - Еще раз, и я перережу глотку тому, кто первый начнет препираться, поняли? Вот и прекрасно! Тогда пошли. Нам еще чертовски долго идти по вражеской территории и, наверное, совсем скоро по нашим следам пустят гончих. Стэгг весьма свободно разбирал то, о чем говорили похитители. Язык их был близок к языку Ди-Си, примерно, как датский к немецкому. Ему доводилось слышать такой и раньше, в Кэмдене, когда в его честь были перерезаны глотки у группы плененных пантс-эльфов на грандиозном празднестве. Многие их пленников были храбрецами: они выкрикивали непристойности в адрес Героя-Солнце, даже захлебываясь собственной кровью. Ныне он был не против того, чтобы глотки перерезали всем мужчинам Пантс-Эльфа. Ноги и руки онемели и ныли все больше. Ему захотелось закричать от боли, но, понимая, что пантс-эльфы вышибут из него дух, он сдержался. Да и не хотелось доставлять им удовольствие, выдавая, насколько ему плохо. Налетчики связали ему руки за спиной, затянули петлю на шее и пригрозили проткнуть ножом спину при первом же подозрительном движении. Затем Питера толкнули вперед. Поначалу ему показалось, что он не в состоянии идти. Каждый раз, споткнувшись, он чувствовал, как петля стягивает шею и перехватывает дыхание. Но через некоторое время, по мере того, как восстанавливалось кровообращение и утихала боль, он мог идти быстрее. Это ему показалось добрым знаком. Сейчас отряд спускался с пологого холма по редколесью: человек сорок, построенных по два, и у каждого широкие мечи, короткие копья, дубины, луки и стрелы. На них не было никаких доспехов, по-видимому, чтобы не ограничивать. Воины Пантс-Эльфа не отращивали длинные волосы, как жители Ди-Си, а подрезали их очень коротко. Широкие темные усы делали их лица весьма необычными в этом мире - пантс-эльфы оказались первым народом, из виденных им, оставляющим растительность на лице. Когда отряд вышел из леса и стал спускаться к берегу реки Гудзон, Питеру удалось лучше рассмотреть пантс-эльфов и он обнаружил, что усы вытатуированы или нарисованы. Более того, на голой груди каждого большими буквами было выведено слово "МАТЕРЬ". Пленников оказалось семеро: он сам, пять жриц и - сердце его слегка дрогнуло - Мэри Кэйси. Их руки также были связаны за спинами. Питер попытался нагнуться к Мэри, чтобы шепнуть что-то, но веревка вокруг шеи оттянула его назад. Отряд остановился. Несколько воинов раздвинули кусты, стали разгребать груду веток, и вскоре показались несколько крупных каноэ, укрытых в небольшом углублении в земле. Их перенесли у самой воды. Пленников посадили в каноэ по одному в каждое, и флотилия направилась к противоположному берегу. После переправы каноэ столкнули вниз по течению, и отряд быстрым шагом двинулся через лес. Время от времени кто-либо из пленников, споткнувшись, падал на колени или навзничь. Пантс-эльфы пинали их и угрожали перерезать горло тут же, если они не перестанут плестись, как неуклюжие коровы. Один раз упала Мэри Кэйси. Кто-то пнул ее под ребра, и девушка скорчилась от боли. Стэгг взревел от ярости и громко сказал: - Стоит только мне высвободиться, пантс-эльф, я оборву твои руки и ими же тебя придушу! Пантс-эльф рассмеялся и ответил: - Давай, дорогуша. Одно удовольствие побывать в объятиях такого мужика, как ты. - Матери ради, помолчи-ка! - вскричал вожак. - Это война или гулянка? Остаток ночи прошел спокойно. Некоторое время шли быстро, затем продвижение замедлилось. К утру было пройдено немало миль, хотя и меньше, чем если бы шли напрямик. Приходилось все время петлять среди крутых склонов. Едва только стала светлеть восточная кромка горизонта, вожак объявил привал. - Надо укрыться где-нибудь и поспать до обеда. Затем, если вокруг будет достаточно безлюдно, двинемся вперед. Днем можно уйти гораздо дальше, пусть даже будет больше шансов на то, что нас засекут. Они подыскали удобную выемку под нависшим карнизом обрыва, расстелили одеяла прямо на земле и улеглись. Через несколько минут все спали, кроме четырех часовых, оставленных для присмотра за пленниками и на тот случай, чтобы объявить тревогу в случае появления Ди-Си. Стэгг тоже был исключением. - Эй! - обратился он к одному из часовых. - Я не в состоянии уснуть! Я голоден! - Поешь вместе с остальными, - буркнул часовой. - То есть, если что останется. - Тебе этого не понять. У меня ненормальная потребность в еде. Если я не буду есть каждые четыре часа и притом вдвое больше, чем обычный человек то мое тело начнет пожирать само себя. Тому виной рога. Они так воздействуют на меня, что я должен есть, как самец лося. - Сейчас я принесу тебе охапку сена, - тихо заржал часовой. Кто-то другой тихо шепнул Стэггу сзади: - Не беспокойся, красавчик мой. Я что-нибудь тебе раздобуду. Не могу себе позволить, чтобы такой чертовски красивый мужик помер с голоду. Это было бы такой утратой! Послышался шорох заплечного мешка. Часовые с любопытством посмотрели на добровольца, затем осклабились. - Похоже, ты совсем свел с ума Абнера, - хмыкнул один из них, обращаясь к Стэггу. - Вот только это вряд ли понравится его дружку, Люку, когда он проснется. Другой добавил: - Хорошо еще, что голоден не Абнер. А то он мог бы тебя съесть с потрохами. Ха, ха, ха! Шептавший, наконец, возник перед Питером. Это был невысокий юноша, тот самый, что, не стесняясь, восхищался им прошедшей ночью. В руках у него были полбуханки хлеба, два больших ломтя ветчины и фляга. - Сиди тихонько, малыш. Мама покормит большого Рогатика. Часовые тихо засмеялись. Стэгг покраснел, но был слишком голоден, чтобы отказаться от пищи. Ему чудилось, что внутри него пылает огонь, плоть пожирает плоть. Тонконогому на вид было не более двадцати лет. Это был красавчик с очень стройными бедрами, длинными в отличие от остальных пантс-эльфов, вьющимися кудрями цвета спелой пшеницы. Женщины, пожалуй, сочли бы его миловидным, если б не нарисованные усы, портившие нежное лицо, придавая владельцу несколько шутовской вид. Зато большие карие глаза, окаймленные длинными пушистыми ресницами, очень красили юношу, зубы были настолько белы, что казались вставными, а язык был неестественно красен, по-видимому, из-за злоупотребления какой-то жвачкой. Стэгга передернуло от омерзения. Невыносимо оказаться в должниках у подобной мрази. Но рот его, вопреки мыслям, открывался, казалось, сам собой, заглатывая пищу. - Вот и славно, - проворковал Абнер, ласково поглаживая панты Стэгга. Затем провел длинными нежными пальцами по волосам. - Рогатику сейчас лучше? Как там насчет хорошего поцелуя, в знак благодарности Рогатика? - Рогатик вышибет из тебя дух, только сунься поближе, - отрезал Питер. Абнер удивленно выпучил глаза, отступил назад, его нижняя губа искривилась в негодовании. - Разве так обращаются с дружком, который спас тебя от голодной смерти? - спросил он обиженно. - Разумеется, не так, - ответил Стэгг. - Я просто хотел, чтобы ты понял, если попытаешься затеять свои шуточки, я прибью тебя. Абнер засмеялся, ресницы его встрепенулись. - О, ты должен стать выше этого глупого предрассудка, малыш. Кроме того, я наслышался о том, что вы, рогатые люди, сверхчувственны и когда возбуждены, вас уже ничто не может остановить. Что же ты намерен предпринять, если вокруг не окажется женщин? Его губы насмешливо искривились, когда он упомянул про женщин. "Женщины" были весьма вольным переводом слова, которое он употребил, слово, которое во времена Стэгга применялось в самом унизительном, физиологическом смысле. Позже Питер узнал, что мужчины Пантс-Эльфа всегда прибегают к этому словечку в разговорах между собой, хотя в присутствии женщин они обращаются к ним, употребляя слово "ангел". - Будущее покажет, - пробормотал он, закрыл глаза и уснул. Ему показалось, что проспал он не более минуты, но солнце уже стояло в зените. Пит присел и стал искать взглядом Мэри Кэйси. Девушка ела, руки ее были развязаны, но рядом стоял часовой с мечом наготове. Вожака банды звали Раф. Это был крупный, широкоплечий мужчина с узкой талией, потрясающими волосами и холодными бледно-голубыми глазами. - Мэри Кэйси говорит, что ты не из Ди-Си, - сказал он. - Она утверждает, что ты сошел с неба на огненном железном корабле и покинул Землю восемьсот лет назад ради исследований звезд. Она лжет? Питер вкратце рассказал свою историю, внимательно наблюдая за Ральфом. Он надеялся, что Раф решит обращаться с ним не так, как обычно обращаются пантс-эльфы с жителями Ди-Си, оказавшимися в их власти. - Да, тебе можно позавидовать, - произнес Раф с энтузиазмом, хотя его бледно-голубые глаза оставались такими же бесстрастными, как и всегда. - А эти бешеные рога! Они придают тебе вид настоящего мужика! Я слышал, что когда вы, Рогатые Короли, в силе, то можете заменить полсотни застоявшихся кобелей. - Это общеизвестно, - подтвердил Стэгг спокойно. - Я хотел бы узнать другое: что нас ждет дальше? - Это мы решим, когда покинем территорию Ди-Си и переправимся через Дэлавер. У нас впереди еще два дня усиленного хода, мы будем в безопасности, как только перевалим через Шаванганские Горы. За Шаванганками простираются земли кочевников, где повстречаться можно только с небольшими вооруженными отрядами как своими, так и противника. - Почему бы меня не развязать? - спросил Стэгг. - Теперь я уже не могу вернуться в Ди-Си, и моя судьба отныне крепко повязана с вашей. - Ты что, смеешься? Я бы скорее выпустил на волю взбесившегося лося! Я - человек чертовски добрый, крошка, но не хотел бы оказаться с тобой наедине. Нет, с тобою лучше не связываться. Так и оставайся связанный. Вернее будет. Отряд двинулся в путь быстрым шагом. Двое разведчиков бежали впереди, чтобы предупредить о засаде. Преодолевая Шаванганские Горы, воины очень осторожно вышли на перевал, подолгу прячась в ожидании сигналов дозорных. В полночь отряд, наконец, сделал привал по другую сторону высокого каменистого кряжа. Стэгг несколько раз пытался заговорить с Мэри Кэйси, успокоить ее. Девушка выглядела совсем измотанной. Всякий раз, когда она начинала отставать, ее ругали и били. Особенно суров с нею был Абнер - казалось, он ненавидел ее. Вечером третьего дня они пересекли вброд Дэлавер, заночевали на другом берегу, поднялись на заре и к восьми часам утра триумфально вступили в небольшое приграничное селение Хай Квин. В Хай Квине жило человек пятьдесят. Каменные дома, уродливой прямоугольной формы, с заборами из камня и бетона, возвышались на добрые восемь метров. Двери были упрятаны в глубоких нишах. Окна домов выходили во двор. Ни дворов, ни лужаек, стены шли заподлицо с улицей. Однако между домами располагались поросшие бурьяном пустыри, на которых паслись козы, копошились куры и возились грязные голые дети. Толпа, приветствовавшая отряд, состояла, в основном, из мужчин. Несколько случайно оказавшихся женщин ушли, подчинившись грубому приказу. Их лица скрывала вуаль, длинная одежда укрывала тела с головы до самой земли. Очевидно, здесь женщины были существами низшего сорта, несмотря на то, что единственным идолом в городе была гранитная статуя Великой Седой Матери. Позже Питер узнал, что пантс-эльфы тоже поклоняются Колумбии, но в Ди-Си считали их еретиками. В религиозных канонах пантс-эльфов каждая женщина была живым воплощением Колумбии и, следовательно, священным сосудом материнства. Но мужская половина Пантс-Эльфа также понимала, что плоть слаба. Поэтому мужчины делали все, чтобы лишить женщин малейшей возможности осквернять чистоту этого сосуда. Им полагалось быть хорошими служанками и добрыми матерями, но не более. Их внешность должна была быть как можно больше скрыта, показываться на людях они должны были как можно реже, чтобы не вводить мужчин в искушение. Мужчины вступали в половой контакт со своими женами только ради продолжения рода. Другие контакты, как в личной, так и в общественной жизни, сводились к минимуму. Процветало многоженство, полезность которого подкреплялось доводом, согласно которому полигамия - отличное средство для быстрого заселения пустующих земель. Женщины, отгороженные от мужчин и предоставленные обществу себе подобных, зачастую становились лесбиянками. Такое поведение даже поощрялось мужчинами, но тем не менее женщинам предписывалось ложиться в постель с мужчиной по меньшей мере три раза в неделю. Это возлагалось на мужа и жену как святая обязанность, сколь бы неприглядна она ни была для обоих. Результатом была почти непрекращающаяся беременность. Это и было то состояние женщины, которого жаждал мужчина. Согласно их еретическому учению беременная была ритуально нечистой, прикасаться к ней могли только жрицы и другие нечистые. Пленников заперли в одном из самых больших каменных домов. Прислужницы принесли им пищу, но перед этим Стэгга заставили одеть юбку, чтобы не смущать женщин. Участники набега и жители поселка отпраздновали возвращение повальной пьянкой. Около десяти часов вечера хмельная толпа вломилась в камеру и выволокла Питера, Мэри и жриц на главную площадь поселка, к статуе Колумбии. Изваяние окружали большие груды дров, а в центре каждой торчал столб. К каждому столбу привязали по жрице. Стэгга и Мэри не тронули, но заставили стоять и смотреть. - Этих злых ведьм необходимо очистить огнем - пояснил Раф. - Поэтому мы не поленились привести сюда этих девушек. Нам жаль тех, кто пал от меча. Их души навсегда потеряны и обречены вечно блуждать неприкаянными. Но этим повезло. Очищенные огнем, они отойдут в блаженные края. - Конечно, плохо, - добавил он, что в Хай Квин нет священных медведей; всем известно - лучше бы скормить нечестивиц медведям. Медведи, понимаете, такое же орудие, как и огонь. За себя, Олень, и за девку пока не беспокойся. Жаль пускать тебя в расход в таком вшивом селении. Мы отведем вас в Филу, пусть правительство решает, как с вами поступить. - Фила? Филадельфия, город братской любви? В последний раз за этот вечер Питер попытался поддержать себя шуткой. Костры были подожжены, и начался ритуал очищения. Стэгг какое-то мгновение смотрел, затем закрыл глаза. На его счастье криков слышно не было, так как несчастным перед казнью заткнули рты. Жрицы, сгорая, имели обыкновение низвергать потоки проклятий на пантс-эльфов. Кляпы уберегали суеверных зрителей от этого. Увы, запах, горелой плоти заткнуть было невозможно, им с Мэри стало дурно. К тому же приходилось еще и переносить веселый смех мучителей. Когда костры догорели, обоих пленников увели назад, в тюремную камеру. Несколько стражников схватили Мэри за руки, а двое других раздели ее догола, одели на бедра железный пояс целомудрия и сверху натянули юбку. Стэгг пытался воспротивиться, но на него посмотрели с удивлением. - Что? - возмутился Раф. - Оставить ее незащищенной перед искушением? Позволить, чтобы этот чистый сосуд Колумбии был загрязнен? Ты, должно быть, сошел с ума. Если оставить ее наедине с тобой, Рогатый Король, то результат очевиден. Учитывая твою неистощимость, он для нее будет роковым. Вы должны благодарить нас за это. Ведь ты прекрасно знаешь, что сотворил бы с нею! - Если вы меня и дальше будете так кормить, - отрезал он, - то я ни на что не буду годен. Я умираю от истощения. По правде говоря, в некотором отношении ему совсем не хотелось есть. Судная диета заметно ослабила воздействие рогов на его организм. Но он продолжал страдать от неудовлетворенного желания, что стало постыдно заметно и оказалось мишенью многочисленных насмешек и восхищенных замечаний тюремщиков. Однако вожделение, испытываемое сейчас, не шло ни в какое сравнение с сатириазисом, который овладевал им в Ди-Си. Сейчас Питер опасался того, что, поев, он набросится на Мэри Кэйси независимо от того, в поясе целомудрия ли она или без него. Но не менее его пугало и то, что если он не подкрепится, то к утру будет мертв. Наверное, подумалось ему, не помешает все-таки подкрепить немного свое тело и рога, но не в такой мере, чтобы влечение стало неуправляемым. - Почему бы не поместить нас в разных помещениях, если вы так уверены, что я на нее наброшусь? - предложил он. Раф сделал вид, будто удивился такому предложению. Но Стэгг догадался, что он исподволь подталкивал пленника к тому, чтобы тот сам высказал такое пожелание. - Разумеется! Просто я так устал, что плохо соображаю! - горячо откликнулся Раф. - Мы запрем тебя в другой комнате. Эта комната была в том же доме, но по другую сторону внутреннего двора. Из окна ему было видно окно комнаты Мэри. Света там не было, но луна хорошо освещала двор. Питер отчетливо видел бледное лицо Мэри, плотно прижавшееся к стальным прутьям. Ожидание длилось минут двадцать. Затем раздался долгожданный звук ключа, вставляемого в замок обитой железом двери. Скрипнули несмазанные петли, и дверь отворилась. Вошел Абнер с большим подносом в руках. Он поставил чашу на стол и крикнул часовому, что позовет его в случае надобности. Часовой попробовал возразить, но осекся, увидев свирепый взгляд Абнера. Он был из местных и имел причины бояться этих филадельфийских головорезов. - Смотри, Рогатик, - промурлыкал Абнер, - какую чудесную еду я принес! Ты догадываешься о том, что за это будешь у меня в небольшом долгу? - Разумеется, буду, - ответил Питер. Он был уже готов на все, что угодно ради еды. - Ты принес более, чем достаточно. Но если позже я захочу еще, ты мог бы легко достать? - На спор. Кухня чуть дальше по коридору. Кухарка ушла домой, но я ради тебя охотно выполню женскую работу. Как насчет поцелуя в знак благодарности? - Только после еды, - сказал Стэгг, принуждая себя улыбнуться Абнеру. - Там посмотрим. - Не скромничай, Рогатик. И, пожалуйста, скорее ешь. У нас не так уж много времени. Я уверен, эта сука Раф намеревается заглянуть сюда ночью. Да и Люк, мой приятель... Не дай Колумбия, если он узнает, что я здесь, с тобой наедине!.. - Я не могу есть с руками, завязанными за спиной. - Не знаю, не знаю... - нерешительно протянул Абнер. - Ты такой большой, такой сильный. У тебя такие огромные руки - ты бы мог меня разорвать на куски голыми руками. - Это было бы очень глупо с моей стороны. Кто бы тогда таскал мне еду? Я бы умер с голоду. - Верно. Значит, ты не причинишь вреда своему маленькому дружку? Я такой слабый и беззащитный. И похоже, тебе чуточку нравлюсь, не правда ли? Ты ведь не думаешь на самом деле сделать со мною то, о чем говорил во время перехода? - Разумеется, это я просто так, - промычал Стэгг, пережевывая ветчину, хлеб с маслом и соленья. - Я сказал лишь для того, чтобы твой дружок Люк ни о чем не догадался. - Так ты не только сногсшибательно красив, ты еще и умница к тому же, - восхищенно сказал Абнер. Лицо его слегка вспотело. - Ты уже чувствуешь себя достаточно сильным? Питер хотел было сказать, что должен съесть все до конца, прежде чем к нему вернется сила, но вспомнил о необходимости воздержания. Его выручил шум снаружи. Питер приложил ухо к железу двери. - Это твой дружок, Люк. Ему известно, что ты у меня и он требует, чтобы его пропустили. Абнер побледнел. - О, Матерь! Он убьет меня, и тебя тоже! Такая ревнивая сука! - Позови его. Я беру это на себя. Я не стану его убивать, просто задам небольшую взбучку. Пусть знает, как обстоят дела у нас с тобой. Абнер взвизгнул от восторга. - Это будет божественно! Он схватил руку Питера и в умилении закатил глаза. - Матерь! Что за бицепс! Такой большой и такой твердый! Стэгг постучал кулаком по двери и сказал часовому: - Абнер просит пропустить! - Да, да, - пролепетал Абнер, прячась за спину Стэгга. - Именно так. Пусть Люк пройдет. Он поцеловал Питера в затылок. - Воображаю, какая у него будет рожа, когда ты ему скажешь о нас. Я чертовски устал от его ревнивых выходок. Дверь скрипнула, и в комнату с мечом в руке ворвался Люк. Часовой захлопнул за ним дверь, и все трое оказались взаперти. Стэгг не стал терять время зря. Он рубанул ладонью по шее Люка. Тот свалился, меч его зазвенел, ударившись о пол. Абнер слегка вскрикнул от восторга. Затем увидел лицо повернувшегося к нему пленника и открыл рот, чтобы закричать. Но прежде, чем легкие наполнились воздухом, тоже рухнул на пол. Голова оказалась под каким-то непривычным углом к туловищу. Удар кулака был столь силен, что сломал шейные позвонки. Стэгг отволок тела вглубь комнаты, чтобы их не было видно с порога, взял меч Люка и резким ударом отсек ему голову. Затем легонько постучал по двери и позвал, подражая голосу Абнера: - Часовой! Иди сюда и заставь Люка прекратить издеваться над пленником! Ключ повернулся, и часовой с мечом в руках вошел внутрь. И тотчас же напоролся на меч. Голова часового на полметра отлетела от тела, из разрубленной шеи брызнул поток крови. Стэгг засунул за пояс кинжал часового и вышел в коридор, тускло освещенный факелом в дальнем конце. Рассудив, что именно там находится кухня, он, не мешкая, направился туда. Дверь вела в большую комнату, полную всякой еды. Питер нашел вещевой мешок и, наполнив его пищей и несколькими бутылками вина, снова вышел в коридор. Как раз в это время в коридоре появился Раф. Шел он, крадучись, и, вероятно, из-за охватившего его волнения не заметил отсутствия часового. При нем не было никакого оружия, кроме ножа в чехле у пояса. Стэгг стремглав ринулся к нему. Раф поднял голову и увидел бегущего прямо на него рогатого человека с поднятым мечом в одной руке и большим мешком в другой. Он повернулся и побежал к выходу. Поздно! Лезвие прошло насквозь через его шею. Стэгг переступил через труп, из которого все еще хлестала кровь, и вышел во двор. Здесь он наткнулся на двух охранников, спавших прямо на каменной дорожке. Как и большинство обитателей Хай Квина они были пьяны до потери сознания. Ему не хотелось оставлять ни малейшего шанса на то, чтобы его преследовали и двумя быстрыми ударами по шее он устранил эту возможность. У тому же, у него возникло желание убивать всех пантс-эльфов, сколько их ни попадется под руку. Питер быстро пересек двор и вошел в другой коридор, точно такой же как и тот, откуда он вышел. Возле двери в комнату, где была заперта Мэри, сидел часовой, приложив к губам бутылку. Он заметил Стэгга только тогда, когда тот уже был рядом. Какое-то мгновенье он был парализован от изумления и не мог даже пошевелиться. Этого мгновения вполне хватило, чтобы метнуть в него меч острием вперед. Острие ударило стражника прямо в букву "А" вытатуированного на его голой груди слова "Матерь". Часовой от удара отшатнулся назад, рука его вцепилась в поразившее грудь лезвие. К удивлению Питера, другая его рука продолжала крепко держать бутылку. Острие вошло в тело неглубоко, но Стэгг сбросил с плеча мешок, прыгнул к мечу, схватил его за рукоятку и с силой толкнул эфес. Лезвие проткнуло насквозь внутренности до самого позвоночника. Мэри Кэйси едва не потеряла сознание, когда открылась дверь и в комнату вошел окровавленный рогатый человек. Затем она все поняла. - Питер Стэгг! Как это?.. - Потом, - бросил он. - Нет времени на разговоры! Вместе они перебегали из тени одного дома в тень другого, пока не достигли стены и высоких ворот, через которые попали в поселок. У ворот стояли двое часовых и еще двое - в небольших будках над ними. К счастью все четверо отсыпались после попойки. Стэггу не составило особого труда перерезать кинжалом горло обоим часовым внизу. Затем он неслышно поднялся по ступеням, которые вели к смотровым будкам, и покончил еще с двумя. Без всякого труда он вытащил огромный дубовый болт, удерживавший обе половины ворот вместе. Они вышли на ту же тропу, по которой их вели сюда. Сотню шагов пробежали, сотню прошли быстрым шагом, опять пробежали сотню, снова перешли на ходьбу. Подойдя к реке Дэлавер, они перешли ее вброд в том же месте, что и утром. Мэри захотела отдохнуть, но он возразил - останавливаться нельзя. - Когда в поселке проснутся и обнаружат все эти обезглавленные трупы, то бросятся в погоню. Они не остановятся, пока нас не перехватят, если только мы не доберемся до Ди-Си раньше, чем они. Но от Ди-Си тоже не приходится ждать добра. Нам нужно пробираться в Кэйсиленд. Пришло время, когда им все-таки пришлось перейти на медленную ходьбу - Мэри уже не могла идти так быстро, как он. В девять часов утра она села. - Не могу больше сделать ни шага. Я должна хоть немного передохнуть. Они нашли ложбинку в сотне метров от тропы. Здесь Мэри сейчас же уснула. Питер сначала поел и выпил, затем тоже прилег. Ему хотелось остаться на страже, но он понимал, что все равно через несколько часов отдых понадобится ему тоже. Следовало восстановить силы, потому что не исключено, что придется нести Мэри. Он проснулся раньше Мэри и снова перекусил. Когда она открыла глаза несколькими минутами позже, то увидела склонившегося над ней Стэгга. - Что ты делаешь? - Молчи. Пробую снять твой пояс целомудрия. 12 Контуры лица в профиль у Нефи Сарванта полностью отражали его характер. Они напоминали щипцы для раскалывания орехов. И Нефи был верен своему лицу: вцепившись во что-то, уже не отпускал. Покинув дом Витроу, Сарвант поклялся больше не переступать порог дома, столь погрязшего в пороках. Он также поклялся посвятить свою жизнь, а если будет надо, то и отдать ее, делу несения Истины этим заблудшим язычникам. Он прошел пять километров к Дому Заблудших Душ, провел там бессонную ночь и сразу же после восхода ушел. Несмотря на раннее время, на улицах было полно фургонов с грузами, моряков, купцов, детей, торговок. Сарвант заглянул в несколько харчевен, счел их слишком грязными и решил позавтракать фруктами прямо на улице. Он разговорился с хозяином фруктовой лавки относительно возможностей подыскать работу. Тот рассказал, что есть место уборщика в храме богини Готью. Хозяин знал это наверняка, так как только вчера с этой работы прогнали его зятя. - Там платят немного, но зато предоставляют стол и жилье. Есть и другие преимущества, особенно, если у вас много детей, - сказал хозяин и подмигнул Сарванту. - Моего зятя уволили как раз за то, что он пренебрегал уборкой ради этих преимуществ. Сарвант не стал уточнять, что это за преимущества, узнал, как пройти к храму, и распрощался с хозяином. Эта работа, если только удастся ее заполучить, может стать отличным местом для изучения религии Ди-Си. А также и первоклассным полем боя за обращение в свою веру. О, это может оказаться опасным занятием, но какой миссионер, достойный своей веры, отступал перед опасностями? Оказалось, что к храму пройти непросто. Сарвант сбился с пути и забрел довольно далеко, в район обитания знати и богачей, где не у кого было справиться о дороге, кроме пассажиров карет или всадников на оленях. Однако на это рассчитывать не приходилось, вряд ли кто остановился бы перед переходом, ибо это само по себе указывало на низкое происхождение. Он решил вернуться в район гавани и начать сначала. Но не прошел и квартала, как увидел женщину, вышедшую из большого дома. Она была как-то странно одета - в длинный, до самой земли, балахон с капюшоном, натянутым на голову. Сначала Нефи подумал, что это кто-нибудь из прислуги, сознавая, что аристократка никогда не опустится так низко, чтобы идти пешком, когда можно ехать в экипаже. Приблизившись к ней, он увидел, что балахон сшит из слишком дорогой для низших классов ткани. Нефи проследовал за ней несколько кварталов, не рискуя вступить с ней в разговор из опасения, что это может оскорбить аристократку. Наконец, все-таки решился. - Госпожа, можно вам задать скромный вопрос? Женщина, обернувшись, высокомерно посмотрела на него. Она была высока, лет двадцати двух, лицо ее можно было бы, пожалуй, назвать красивым, не будь черты его слишком заостренными. У нее были большие темно-синие глаза, из-под капюшона выбивались золотистые локоны. Сарвант повторил вопрос и незнакомка утвердительно кивнула. Тогда он спросил, как пройти к храму Готью. Женщина вспыхнула и сердито бросила: - Вы что, смеетесь надо мной? - Нет, нет, - опешил Нефи. - Что вы! Мне не понятно, почему вы так решили. - Поверю вам, - сказала женщина. - Вы говорите, как чужеземец. Скорее всего, у вас нет причин преднамеренно меня оскорблять. Не то мои люди убили бы вас - даже если бы я и заслуживала упрека. - Клянусь, у меня не было дурных намерений. Если же я и обидел вас чем-то, то я приношу свои извинения. Она улыбнулась и сказала: - Я вас извиняю. Только откройте, почему вы хотите посетить храм Готью? Ваша жена столь же несчастна и отвергнута Богиней, как и я? - Она давно умерла, - признался Сарвант. - И я не понимаю, что вы имеете ввиду, предполагая, что она несчастна и отвергнута? Нет, я хочу наняться уборщиком в храме. Видите ли, я один из тех, кто вернулся на Землю... И он, хотя и очень коротко, поведал свою историю. - Думаю, вы можете разговаривать со мною, как равный, хотя и трудно представить себе, чтобы знатный человек подметал полы. Настоящий аристократ, "дирада", скорее бы умер с голода. И я вижу, что у вас нет символа вашего тотема. Если бы вы принадлежали к одному из высоких братств, то могли бы подыскать более достойную работу. Может быть, у вас нет покровителя? - Тотемизм - проявление суеверного идолопоклонства. Я никогда не нацеплю на себя такой знак. Она подняла брови. - Вы какой-то чудной. Не знаю даже, как оценить ваше положение. Как брат Героя-Солнце, вы - "дирада". Но ваш внешний вид и поведение совершенно не соответствуют вашему высокому происхождению. Я бы посоветовала вам вести себя так, как и подобает "дирада". В этом случае мы могли бы что-нибудь придумать, чтобы помочь вам. - Благодарю вас. Но я должен оставаться тем, кто я есть. И все же, будьте любезны, подскажите мне, как пройти в этому храму. - Просто следуйте за мной. Сбитый с толку, он плелся в нескольких шагах позади нее. Ему очень хотелось, чтобы она пояснила свои слова, но что-то в ее отношении к нему отбивало охоту задавать вопросы. Храм Готью располагался на границе между районом, где обитала знать. Это было внушительное здание из бетона в форме гигантской полуоткрытой устричной раковины, покрытое чередующимися красными и белыми полосами. Ко входу вели широкие ступени. Внутри было полутемно и прохладно. Верхняя часть раковины поддерживалась несколькими стройными каменными колоннами, представляющими собой подобие Богини Готью, хорошо сложенной женщины с печальным вытянутым лицом и открытым углублением в том месте, где должен был быть ее живот. В этих нишах помещались большие каменные скульптуры куриц, окруженных яйцами. У основания каждой кариатиды-богини сидели женщины. Все они были одеты примерно так же, как и дама, за которой он следовал. Только у одних одежда была поношенная, у других - новая и дорогая. Богатые и бедные сидели рядом. Женщина, не колеблясь, подошла к группе, сидящей на цементном полу далеко в тени. Вокруг кариатиды уже было двенадцать женщин и они, должно быть, поджидали эту высокую блондинку, поскольку заранее заняли ей место. Сарвант нашел жреца с очень бледным лицом, стоящего за рядом больших каменных киосков, и справился у него насчет работы. К его удивлению, оказалось, что он говорит с управляющим храмом - он ожидал, что придется иметь дело со жрицами. Настоятель Энди заинтересовался странным произношением Сарванта и задал ему уже ставший привычным вопрос. Тот подробно ответил, ничего не скрывая, и вздохнул с облегчением, когда у него так и не спросили, является ли он почитателем Колумбии. Настоятель отослал Сарванта к младшему жрецу, который объяснил ему, что входит в его обязанности, сколько он будет получать, где будет питаться и когда спать. В заключение он спросил: - Вы отец многих детей? - Семерых, - сказал Нефи, не упомянув, однако что все они умерли восемьсот лет тому назад. Не исключено было, что и сам жрец является одним из его потомков. Было даже возможно, что все находящиеся под этой крышей, могли считать его своим дедом в тридцатом с лишним колене. - Семерых? Отлично, - сказал жрец. - В таком случае у вас будут привилегии, как и у любого другого мужчины, доказавшего свою плодовитость. Однако, проверку придется пройти, так как в столь ответственном случае мы не можем верить на слово. Но хочу вас предупредить. Не злоупотребляйте привилегиями. Ваш предшественник был уволен за то, что пренебрегал своей метлой. Подметать Сарвант начал с тыльной части храма. Дойдя до колонны, под которой сидела блондинка, он обратил внимание на мужчину, разговаривавшего с ее соседкой. Он не слышал, о чем они говорили, но вскоре женщина встала и распахнула свой балахон. Под ним у нее ничего не было. Мужчине, по-видимому, пришлось по вкусу то, что там увидел, так как он одобрительно кивнул. Женщина взяла его под руку и повела к одному из киосков. Они вошли в него, и женщина задернула занавеску над входом. Сарвант потерял дар речи. Прошло несколько минут, прежде чем он снова смог взяться за метлу. За это время он успел убедиться, что подобные действия совершаются всюду вокруг храма. Первым его побуждением было швырнуть метлу, бежать из храма и больше никогда сюда не возвращаться. Но он напомнил себе, что, куда ни пойдешь в Ди-Си, всюду найдешь Зло. С таким же успехом можно остаться здесь и посмотреть, можно ли что-нибудь совершить во имя Истинной Веры. Затем ему довелось увидеть нечто такое, от чего его едва не вырвало. К блондинке подошел верзила-матрос и заговорил с нею. Она поднялась и распахнула балахон. И тут же оба ушли в киоск. Сарвант затрясся от ярости. С него было уже более, чем достаточно того, что другие занимались этим, но то, что она, она!.. Усилием воли он заставил себя спокойно и думать. Почему ее поступок потряс его больше, чем подобные же действия других? Потому что - Нефи вынужден был признаться в этом - он ощущал к ней влечение. Очень сильное влечение. У него возникли такие чувства, каких не было в отношении любой другой женщины с того дня, когда он познакомился со своей женой. Он поднял метлу, прошел в помещение, где сидел жрец, и потребовал, чтобы ему рассказали, что здесь происходит. Жрец искренне удивился. - Вы настолько плохо знакомы с нашей религией, что на самом деле не знаете о том, что Готью является покровительницей бесплодных женщин? - Нет, не знаю, - ответил с дрожью в голосе Сарвант. - А какое касательство это имеет к... - тут он запнулся, так как, насколько это было ему известно, в языке Ди-Си не было слов, обозначающих проституцию или блуд, затем продолжал. - Почему эти женщины предлагают себя незнакомцам, какое отношение к этому имеет почитание Готью? - Самое прямое, разумеется! Это несчастные женщины, заклейменные бесплодием. Они приходят к нам после года бесплодных попыток зачать от своих мужей, и мы их тщательно обследуем. У некоторых женщин имеются такие дефекты, но не у всех. Во многих случаях, а это относится именно к этим женщинам, мы бессильны что-либо сделать. Поэтому, когда не помогает знание, нужно полагаться на веру. Эти несчастные приходят сюда каждый день - кроме святых дней, когда надо посещать церемонии в честь Богини, - и молятся... Молятся о том, чтобы Готью послала им мужчину, семя которого оплодотворило бы их мертвое чрево. Если в течение года на них не снизойдет благословение в виде зачатого дитя, они уходят в особый монашеский орден, где могут посвятить свою жизнь служению богине и народу. - А что же Арва Линкон? - Сарвант упомянул имя блондинки. - Немыслимо, чтобы женщина с ее внешностью и артистического происхождения ложилась в постель с каждым встречным, который ее поманит. - Но, но, мой дорогой друг! Не с каждым встречным. Вы, наверное, не обратили внимания на то, что те мужчины, которые прошли сюда, сначала должны были посетить боковой притвор. Там мои братья проверяют их, удостоверяясь в том, что она переполнены здоровым семенем. Там же отвергается любой человек, который болен или по-каким-то причинам не подходит к роли отца. Что же касается уродства или красоты, то на это мы не обращаем никакого внимания. Семя и чрево - вот, что главное. Личность и предпочтения здесь не принимаются во внимание. Кстати, почему бы вам самим не провериться тоже? Зачем эгоистично ограничивать себя потомством только от одной женщины? Вы в таком же долгу перед Готью, как и перед любым другим воплощением Великой Седой Матери. - Пора возвращаться к уборке, - пробормотал Сарвант и поспешно вышел. Немалых усилий ему стоило закончить уборку первого этажа. Он не мог удержаться, чтобы время от времени не поглядывать в сторону Арвы Линкон. Она ушла в обеденное время и больше уже не появлялась. Ночью Нефи почти не спал. Ему все виделась Арва, то, как она заходит со всеми этими мужчинами в киоск. Их оказалось десять - он сосчитал. И хотя умом Сарвант понимал, что должен возлюбить грешников и возненавидеть грех, он люто ненавидел всех десятерых. Когда наступило утро, он поклялся, что не будет ненавидеть мужчин, с которыми Арва сегодня пойдет. Но даже произнося клятву, понимал, что не в силах следовать ей. В этот день он насчитал семерых. Когда уходил последний, ему пришлось убежать в свою каморку, чтобы не погнаться и не вцепиться ему в горло. В третью ночь он молил небо, чтобы хватило мужества принять хоть какое-нибудь решение. Следует ли покинуть этот храм и подыскивать другую работу? Оставшись, он косвенно одобрит и непосредственно поддержит это непотребство. Более того, еще, возможно, отяготит свою совесть ужасным грехом убийства, обагрит руки человеческой кровью. Он не хотел этого! Но страстно жаждет этого! Он не должен желать такого! Но он обязан... А если он уйдет, то так ничего и не совершит для искоренения зла, сбежит, как трус. Более того, уже никогда не сумеет заставить Арву осознать, что она фактически плюет в лицо божье, осуществляя такую омерзительную пародию на святой обряд. Ничего сейчас не желал он более, чем тогда, когда на борту отправлявшейся "Терры" мечтал нести слово божье невежественным язычникам, обитавшим на других планетах. За все восемьсот лет Сарвант так никого и не обратил в свою веру. Но старался, как мог. Лез из кожи вон. И нет его вины в том, что уши их остались глухи к Слову, глаза - слепы к свету Истины. На следующий день Нефи подождал, пока Арва не собралась уходить из храма, приткнул метлу к стенке храма и последовал за нею по залитой солнцем и бурлящей жизнью улице столицы Ди-Си. - Госпожа Арва, - позвал он. - Я должен переговорить с вами. Она остановилась. Лица почти не было видно в глубине капюшона, но ему казалось, что в глазах ее выражение глубокого стыда и страдания. Может быть, выражение лица было совсем иным, но Сарвант страстно желал, чтобы было именно таким, какое ему показалось. - Можно вас проводить домой? - спросил он. - Зачем? - удивилась Арва. - Потому, что я сойду с ума, если не пойду рядом с вами. - Не знаю. Правда, вы - брат Героя-Солнце, поэтому я не уроню своего достоинства, позволив вам идти рядом. С другой стороны, у вас нет тотема, и вы выполняете работу, приличествующую только самым низким слугам. - А кто вы сами, чтобы от имени всех говорить мне, что я пал столь низко! - резко отчитал ее Сарвант. - Вы, которая уводит с собой всех первых встречных! Ее глаза расширились. - Что я совершила дурного? Как вы смеете так говорить с одной из Линконов? - Вы... вы... продажная девка! Блудница! - выкрикнул Нефи английское слово, значение которого, как он сам понимал, она не знает. - О чем это вы? - Проститутка! Женщина, которая продает себя за деньги! - Я никогда не слышала о чем-либо подобном, - сказала она. - Интересно, из какой это такой страны вы родом, где позволяют так бесчестить святой сосуд Великой Матери? Сарвант попробовал взять себя в руки. Он заговорил тихим, но дрожащим голосом. - Арва Линкон, я просто хочу переговорить с вами. Я должен сказать вам нечто такое, что станет самым важным из всего слышанного за всю вашу жизнь. В самом деле, это крайне важно. - Не знаю, что и сказать. Мне кажется, что вы немного не в своем уме. - Клянусь, что даже в помыслах у меня нет желания причинять вам зло! - Поклянитесь святым именем Колумбии! - Нет, этого я не могу сделать. Но клянусь именем своего Бога, что даже не притронусь к вам рукой. - Бога? Какого это бога? Вы почитаете бога Кэйсилендов? - Нет, нет! Не их бога! Своего! Истинного Бога! - Теперь мне уже совершенно ясно, что вы безумны! Иначе не поминали бы этого бога в нашей стране и, тем более, в разговоре со мною. Я не намерена слушать эти мерзкие богохульства, извергаемые из порочных уст. Она ушла. Сарвант сделал один шаг за нею. Затем, осознав, что сейчас не время продолжать разговор, и то, что он ведет себя совсем не так, как следовало бы, повернул назад, сжав кулаки и сцепив зубы. Он брел как слепой, натыкаясь на прохожих. Его осыпали бранью, но Нефи не обращал внимания. Вернувшись в храм, он подобрал свою метлу. Наступила очередная бессонная ночь. Сотни раз он мысленно представлял себе, как спокойно и разумно поговорит с Арвой. Он раскроет ошибочность ее веры, сделает это настолько логично, что она не сможет его опровергнуть. И станет первой обращенной им в новую веру. Бок о бок они дружно примутся за работу, которая сделает всю страну чистой от греха, как очистили Рим первые христиане. Однако, на следующий день Арва не появилась в храме. Сарвант был в отчаянии. А вдруг она больше никогда сюда не вернется? И тут вдруг до него дошло, что именно этого он и добивался, хотел, чтобы она это сделала. Наверное, подумал Нефи, ему сопутствует больший успех, чем он предполагал. Но как все же встретиться с нею снова? Утром следующего дня Арва, одетая, как обычно, в балахон бесплодной женщины, пришла в храм. Когда Нефи поздоровался с нею, она ничего не ответила и отвела глаза в сторону. Помолившись на обычном месте под колонной, она прошла вглубь храма и оживленно заговорила с настоятелем. Страх обуял Сарванта. Он опасался разоблачения. Да разве разумно ожидать от такой женщины, что она будет хранить молчание? Ведь в ее глазах он совершает святотатство одним фактом присутствия в столь священном для нее месте. Через некоторое время, когда Арва вернулась на свое привычное место, настоятель вызвал Сарванта к себе. Нефи отложил метлу и пошел к нему. Неуверенность сковала ноги. Неужели вся его миссия закончится здесь и сейчас, до того, как он успеет бросить в благодатную почву хоть одно семя веры, пусть даже прорастет оно тогда, когда его уже не станет. Если он потерпит неудачу сейчас, то Слово будет потеряно навеки, так как он последний представитель церкви. - Сын мой, - произнес настоятель храма. - До сих пор только высшее жречество знало, что ты не являешься последователем нашей веры. Ты должен был помнить о том, что такая великая привилегия была тебе дарована лишь потому, что ты брат Героя-Солнце. Будь ты кем-нибудь другим, тебя бы уже давным-давно повесили. Но вам был дан месяц, чтобы отрешиться от пороков прежней жизни и засвидетельствовать постижение истины. Твой месяц еще не истек, но я должен предупредить тебя о том, чтобы ты держал язык за зубами, когда дело касается твоей прежней фальшивой веры. Иначе срок сократится. Я очень расстроен, так как искренне надеялся, что твоя просьба поработать здесь означает намерение в скором времени известить о своем желании посвятить себя всецело служению Матери Всех Нас. - Значит, Арва рассказала вам? - Да снизойдет благословение на эту поистине благочестивую женщину! Обещаешь, что ничего подобного тому, что ты совершил позавчера, больше не повторится? - Обещаю, - произнес Сарвант. Он легко дал это обещание, ведь настоятель не просил прекратить попытки обращения в новую веру. Он только просил не повторять то, что произошло позавчера. А позавчера он не делал попытки. С этого момента придется быть хитрым, как лис, и коварным как змея. Но уже через пять минут он начисто позабыл о своем решении. Он увидел, как высокий красавец, судя по манерам и дорогой одежде, аристократ, приблизился к Арве. Она улыбнулась ему, встала и повела к киоску. Все решила ее улыбка. Никогда раньше она не улыбалась мужчинам, делавшим ей предложение. Обычно лицо ее было бесстрастным, будто высеченным из мрамора. Сейчас же, увидев ее улыбку, Сарвант почувствовал как что-то в нем пробудилось. Это возникло в чреслах, поднялось к груди, прокатилось по горлу, перехватив дыхание. Оно наполнило его мозг и там взорвалось. Вокруг сгустилась тьма, он перестал что-либо слышать. Он не знал, как долго находился в трансе, но когда чувства частично к нему вернулись, обнаружил, что стоит перед жрецом-медиком. - Нагнитесь, чтобы я мог сделать массаж предстательной железы и взять пробу, - попросил жрец. Нефи повиновался как автомат. Пока жрец рассматривал пробу в микроскоп, он стоял окаменев, словно глыба льда. Внутри него пылал настоящий пожар. Он был переполнен такой неистовой радостью, какой никогда не знал прежде, и, зная, что собирается сделать, не противился этому. В это мгновенье он был готов бросить вызов любому существу или божеству, которое пыталось бы его остановить. Выбежав через несколько минут от медика, он решительно подошел к Арве, которая только что вышла из киоска и собиралась сесть. - Я хочу, чтобы ты пошла со мною! - произнес он громко и отчетливо. - Куда? - спросила она, но все поняла, увидев выражение его лица. - А что ты говорил обо мне в тот день? - спросила она с презрением. - Тогда было не сегодня. Он взял ее за руку и потянул к киоску. Она не сопротивлялась, но когда они очутились внутри киоска и он задернул занавеску, заявила: - Теперь я знаю! Ты решил принести себя в жертву Богине! Она отшвырнула балахон и восторженно улыбнулась, глядя при этом не на него, а куда-то выше. - Великая Богиня, благодарю тебя за то, что ты позволила именно мне стать орудием, которое обратит этого человека в истинную веру! - Нет! - прохрипел Сарвант. - Не говори этого! Я не верю в твоих идолов. Я только... Помоги мне, Боже... Я только хочу тебя! Я не в состоянии спокойно стоять, когда ты заходишь с любым мужчиной, стоит ему только попросить. Арва, я люблю тебя! Какое-то мгновенье она с ужасом смотрела на него, затем нагнулась, подняла свой балахон и выставила его, как щит, перед собой. - Ты думаешь, что я позволю осквернить себя твоим прикосновением? Язычник! И это под святой-то крышей! Она поднялась, чтобы выйти. Сарвант набросился на нее и развернул лицом к себе. Арва открыла рот, чтобы закричать, но он заткнул ей рот краем балахона. Оставшуюся часть балахона Нефи обмотал вокруг ее головы и толкнул ее назад на кровать, а сам навалился на нее. Она корчилась и извивалась, пытаясь высвободиться из мертвой хватки, но Сарвант держал ее так крепко, что пальцы глубоко впились в ее тело. Она пыталась сжать колени вместе, но он как гигантская рыба обрушился на нее, дико работая бедрами. Это взломало замок ее ног. Тогда Арва стала отползать на спине назад, извиваясь по змеиному, но голова ее уперлась в стенку. Внезапно она прекратила сопротивление. Сарвант застонал и обхватил руками ее спину, пытаясь прижаться лицом к балахону, прикрывшему ее лицо. Он искал ее губы, но там где был заткнут рот, материя одежды была двойной толщины, и он ничего не ощущал. Мелькнула в его мозгу искра благоразумия, мысль о том, что он так всегда ненавидел жестокость и особенно насилие, а вот теперь сотворил такое над женщиной, которую любил. И что было хуже, гораздо хуже - это то, что она добровольно отдалась по меньшей мере доброй сотне мужчин за последние десять дней, мужчин, которым была абсолютна безразлична и которые просто желали выплеснуть на нее свою похоть, а вот ему сопротивляется, как дева-мученица в Древнем Риме, брошенная на милость императора-язычника! Это было бессмысленно, совершенно непостижимо! Он вскрикнул от неожиданного высвобождения того, что копилось в нем восемьсот лет. Он не сознавал того, что кричит. Он вообще уже совершенно не воспринимал окружающее. Он не был в состоянии постигнуть происходящее и тогда, когда в киоск ворвались настоятель и жрец, и Арва, всхлипывая, рассказала о насилии. Только тогда понял Нефи, что происходит, когда храм запрудила толпа разъяренных мужчин, и кто-то притащил веревку. Но уже было слишком поздно. Слишком поздно пробовать объяснить им свои побуждения. Слишком поздно, даже если бы они были в состоянии понять, о чем он говорит. Слишком поздно, даже если бы его не повалили и не били ногами до тех пор, пока не выбили все зубы, а губы распухли так, что он вообще уже не мог ничего сказать больше. Настоятель попытался было вмешаться, но толпа отпихнула его в сторону и вытащила Сарванта на улицу. Здесь его волокли за ноги, голова больно билась о цемент, и так было до самой площади, где стояла виселица. Виселица в форме отвратительной богини-старухи Альбы, губительницы Духа Человеческого. Ее стальные руки, окрашенные смертельно-белой краской, простирались так, будто она хотела схватить и задушить каждого, кто проходит мимо. Веревку перебросили через одну из рук и конец завязали вокруг запястья. Из какого-то дома поблизости притащили стол и поставили под свисающей с руки веревкой. Миссионера-насильника подняли на стол и завязали руки за спиной. Двое мужчин крепко держали его, пока третий набрасывал не шею петлю. Когда крики разъяренных людей прекратились, и они перестали дубасить его и рвать богохульную плоть, на какое-то время наступила тишина. Сарвант попытался осмотреться. Что-либо увидеть отчетливо он уже не мог - глаза заливала кровь из глубоких ран на голове. Он что-то прошамкал. - Что он сказал? - спросил кто-то из державших. Повторить Нефи уже не мог. Он думал о том, что ему всегда хотелось стать мучеником. Ужасным грехом было его желание. Грехом гордыни. Но он продолжал жаждать мученичества. И всегда рисовал в воображении свой будущий конец в ореоле достоинства и мужества, которые придаст ему знание, что ученики будут продолжать его дело, пока оно окончательно не восторжествует. Сейчас же все было совсем не так. Его вешали как преступника самого низкого пошиба. Не за проповедь Слова, а за изнасилование. Так никого и не обратил он в свою веру. И умрет не оплаканным, безвестным, безымянным. Тело его швырнут свиньям. Но не судьба тела его волновала. Мучила мысль о том, что имя его и деяния умрут вместе с ним - и вот это как раз и заставляло его взывать к небесам в отчаянии. Кто-нибудь, пусть хоть одна живая душа, но несет Слово дальше. Никакая новая религия, мелькнуло у него в голове, не добьется успеха, пока сперва не ослабеет окончательно старая. А эти люди верят без тени какого-либо сомнения, которое могло бы ослабить слепоту заблуждений. Они верят так истово, как уже давно не верили люди - его современники. Он что-то прошамкал снова. Теперь он уже стоял на столе один, покачиваясь из стороны в сторону, но преисполненный решимости не выказывать страха. - Слишком рано, - произнес Сарвант на языке, который был непонятен его слушателям, даже если бы он говорил разборчиво, - слишком рано я вернулся на Землю. Следовало бы подождать еще восемьсот лет, когда люди, возможно, начали бы терять веру и тайно глумиться над нею. Слишком рано! Затем стол вышибли из-под его ног. 13 Две шхуны с высокими мачтами, вынырнули из утреннего тумана, оказавшись рядом с бригантиной раньше, чем впередсмотрящий успел выкрикнуть предупреждение. Однако у матросов на борту "Священного Дельфина" не было сомнений в отношении того, кто на них напал. Со всех концов бригантины раздался одновременно крик: "Карелы!", и все смешалось. Один из пиратских кораблей подошел вплотную к "Дельфину". Ободранные крючья с карельского судна притянули борта друг к другу. Короткое мгновение - и пираты уже на палубе. Это были высокие полунагие люди, одетые лишь в ярко раскрашенные короткие штаны, стянутые широким кожаным поясом, обвешанные оружием. Тела их с головы до ног покрывала татуировка, они размахивали саблями и увесистыми дубинками с острыми шипами. Пираты свирепо вопили на своем родном финском наречии и орудовали саблями и дубинами, как берсеркеры, то и дело обрушивая их в слепой ярости на своих же воинов. Команда Ди-Си была захвачена врасплох, но сражалась мужественно. Она и не думала сдаваться - плен означал рабство и непосильный труд до самой смерти. Экипаж "Терры" сражался в рядах защищающихся. Хотя у звездолетчиков отсутствовали навыки боевого фехтования, они рубили и кололи нападающих, как могли. Даже Робин схватила меч и дралась бок о бок с Черчиллем. Вторая шхуна прижалась к "Дельфину" с другого борта. Карелы, как муравьи, ринулись с нее в битву и напали на людей Ди-Си раньше, чем те успели повернуться к ним лицом. Гбве-Хан, дагомеец, пал первым среди звездолетчиков. Удачным ударом он сразил одного пирата, ранил еще одного, но подкравшийся сзади карел ударил дагомейца по руке, державшей меч, а затем срубил голову. Следующим пал Ястржембовский, истекая кровью из раны на лбу. В пылу сражения Робин и Черчилль не заметили, как их сверху накрыли сеткой, сброшенной с реи, после чего они были избиты до беспамятства. Очнувшись, Черчилль обнаружил, что руки его связаны сзади. Робин валялась на палубе рядом с ним, тоже связанная. Звон мечей прекратился, не слышно было и криков умирающих. Тяжело раненых врагов карелы повыбрасывали за борт, а тяжело раненые карелы сдерживали стон. Перед пленниками стоял капитан пиратов, Кирсти Айнундила, высокий загорелый моряк с повязкой на одном глазу и шрамом через всю левую щеку. На языке Ди-Си он говорил с сильным акцентом. - Я ознакомился с судовым журналом, - сказал он, - и знаю, кто вы. Отпираться бессмысленно. Так вот, вы двое, - он показал на Черчилля и Робин, - стоите большого выкупа. Я уверен, что Витроу раскошелится, чтобы заполучить невредимыми дочь и зятя. Что касается остальных - за них тоже дадут приличную цену на базаре в Айно. Айно, Черчилль знал это, был удерживаемый карелами город на побережье в районе прежней Северной Каролины. Кирсти велел отвести всех пленников в трюм и приковать цепями к переборкам. Среди них оказался и Ястржембовский, так как карелы во-время заметили, что он оправился от раны. После того как, посадив на цепь, пираты оставили их одних, первым заговорил Лин. - Теперь я понимаю, что было глупо рассчитывать на то, что нам удастся добраться до родных мест. И не из-за плена, а потому, что у нас уже больше нет родных мест. Там нам было бы ничуть не лучше, чем здесь. Мы обнаружили бы, что наши потомки столь же чужды нам и враждебны, сколь здесь - потомки Черчилля. Я сейчас долго думал о том, что мы позабыли из-за нашего страстного желания возвратиться на Землю. Что случилось с землянами, которые находились в колониях на Марсе? - Не знаю, - ответил Черчилль, - но мне кажется, что уцелей так или иначе, они давным-давно бы послали на Землю свои корабли. Ведь они жили на самообеспечении и владели собственным космофлотом. - Видимо, что-то им помешало, - вступил в беседу Чандра. - Но я понял, куда клонит Лин. На Марсе есть радиоактивные минералы. Есть средства для добычи руды, пусть даже людей там больше нет. - Насколько я понял, - произнес Черчилль, - вы предлагаете направить туда "Терру"? У нас действительно хватит топлива, чтобы добраться до Марса, но слишком мало, чтобы потом вернуться. Значит, вы предлагаете использовать оборудование, оставшееся в марсианских куполах, для того, чтобы изготовить недостающее количество топлива? А затем еще раз улететь в дальний космос? - Мы обнаружили планету, где аборигены слишком отстали, чтобы угрожать нам, - сказал Лин. - Я говорю о второй планете Веги. Там четыре крупных материка, каждый почти с Австралию, разделенные океанами. Один из них заселен гуманоидами: развитые примерно на уровне древних греков. Два заселены людьми с камнями и палками. Четвертый необитаем. Если нам удастся добраться до Веги, мы сможем осесть на четвертом материке. Все притихли. Черчилль понимал, что в предложении Лина есть резон. Дело за малым: как его осуществить? Во-первых, нужно освободиться. Во-вторых, завладеть "Террой", - а она столь надежно охраняется, что им пришлось отвергнуть эту мысль, обсудив ее после того, как их освободили из заточения в Вашингтоне. - Даже если нам удастся захватить корабль, - рассуждал он, - а это маловероятно, мы должны лететь на Марс. Вот в чем главный риск этой задумки. Что, если условия там таковы, что не удастся пополнить запасы топлива? - Тогда придется застрять на Марсе надолго и начать производство необходимого оборудования, - предложил Аль-Масини. - Ладно, предположим на Марсе мы раздобудем все, в чем нуждаемся, и долетим до Веги, но нам понадобятся женщины. Иначе раса вымрет. А это означает, что волей-неволей, но я должен взять Робин. А также и то, что нам придется похитить женщин Ди-Си. - Когда они очнутся на Веге после глубокого замораживания, им останется только смириться, - улыбнулся Стейнберг. - Насилие, похищение, изнасилование - какой великолепный старт прекрасного нового мира, - воскликнул Черчилль. - А существует другой выход? - спросил Лин. - Вспомним сабинянок, - ответил Стейнберг. Черчилль не стал отвечать на это предложение, а привел еще один довод: - Нас так мало, что через совсем небольшое время начнется кровосмешение среди наших потомков. Мы ведь не собираемся стать основоположниками расы кретинов. - Мы похитим вместе с женщинами и детей и возьмем их с собою в морозильнике. Черчилль нахмурился. Казалось, нет никаких способов избежать насилия. Но так ведь всегда и было на всем протяжении человеческой истории. - Предположим, мы заберем с собою младенцев, еще не умеющих говорить, но нам придется набрать еще и достаточное количество женщин, чтобы их вырастить. И тут еще одна проблема: полигамия. Не стану ручаться за других женщин, но уверен, что Робин будет крепко возражать. - Объяснить ей, что это временная мера, - сказал Ястржембовский. - В любом случае, для тебя можно сделать исключение. Оставайся с одной женой, если тебе так хочется, а нам оставь удовольствие. Я предлагаю напасть на одну из деревень в Пантс-Эльфе. Мне рассказывали, что тамошние женщины привычны к полигамии и, судя по тому, что я слышал, будут очень довольны, заимев мужей, обращающих на них внимание. Им чертовски не по душе так называемые мужики, которые достались им сейчас. - Порядок, - произнес Черчилль. - Согласен. Осталось одно, что меня беспокоит. - Что же именно? - Как освободиться из плена? Наступила угрюмая тишина. - Как ты считаешь, - спросил Ястржембовский, - Витроу выложит деньги, чтобы выкупить нас всех? - Вряд ли. Его кошелек серьезно отощает, когда он раскошелится, чтобы вырвать меня и Робин из рук этих головорезов с огромными кулаками. - Ну что ж, хотя бы вы окажетесь на свободе, - сказал Стейнберг. - А что же будет с нами? Черчилль поднялся и громко звякнул наручниками, требуя капитана. - Что ты затеял? - спросила Робин, до этого не участвовавшая в разговоре, так как могла разобрать не больше двух-трех слов на английском языке 21-го века. - Я намерен попытаться подбить капитана на что-то вроде сделки, - ответил он на языке Ди-Си. - Кажется, я нашел выход. Но все зависит от того, насколько буду красноречив я и насколько понятлив он. В люк трюма просунул голову один из матросов-карелов и спросил, с чего это поднят такой чертов шум. - Передай своему капитану, что я знаю способ, с помощью которого он мог бы заработать в тысячу раз больше денег, чем рассчитывает, - заявил Черчилль. - И такую славу, которая сделает его героем. Голова исчезла. Через пять минут в трюм спустились два матроса и освободили Черчилля. Он даже представить себе не мог, насколько верными окажутся его слова, произнесенные почти что в шутку. Прошел день, и он не вернулся. Робин была близка к истерике. Ей представлялось, что капитан разгневался на ее мужа и убил его. Другие пытались ее успокоить разумными доводами, рассуждая, что такой делец, как капитан пиратов, не станет губить столь крупное помещение денег. Тем не менее, несмотря на все доводы, остальных пленников тоже понемногу охватило беспокойство. Черчилль мог совершенно непреднамеренно оскорбить чем-то капитана, и тому не оставалось ничего другого, как убить его, чтобы смыть позор. А может быть, его просто прирезали при попытке к бегству. Некоторые из узников задремали. Робин продолжала бодрствовать, безостановочно молясь Колумбии. Наконец, почти на заре, люк открылся. По лестнице, сопровождаемый двумя матросами, сошел Черчилль. Пошатнулся, еле удержался на ногах и стал громче икать. После того, как его приковали, все наконец-то поняли в чем дело. От него несло перегаром и он едва ворочал языком, глотая слова и обороты. - Напился, как верблюд перед уходом каравана, - пролепетал Черчилль. - Весь день, всю ночь. Переговорить мне его удалось, но перепить - вряд ли. Многое разузнал об этих финнах. Они меньше других пострадали во время Опустошения, а затем заполнили всю Европу, подобно древним викингам. Смешались с остатками скандинавов, поляков и прибалтов. Сейчас они удерживают северо-запад России, восток Англии, почти весь север Франции, побережье Испании и Северной Африки, Сицилию, Южную Африку, Исландию, Гренландию, Лабрадор и Северную Каролину. Бог знает, что еще, так как они выслали несколько экспедиций в Индию и Китай... - Все это очень интересно, но расскажешь как-нибудь позже, - перебил его Стейнберг. - Лучше выкладывай, о чем договорился с капитаном. Заключили сделку? - Очень хитрый парень и ужасно подозрительный. Убедить его было чертовски трудно. - Что с тобою? - спросила Робин. Черчилль попросил ее не беспокоиться, скоро они все будут на свободе. Затем снова переключился на родной язык. - Вы пробовали объяснить действие антигравитационных генераторов и двигателей человеку, который даже не ведает о том, что есть такие штуки, как молекулы или электроны? Между прочим, мне пришлось прочесть целую лекцию по основам теории атома и... Его голос ослабел, голова упала на грудь. Он спал. В отчаянии женщина трясла его, пока он не переборол дурман. - А, это ты, Робин, - пробормотал он. - Робин, тебе ужасно не понравится моя затея. Ты возненавидишь меня. - Он снова заснул. Все попытки разбудить его на этот раз оказались тщетными. 14 - Жаль, что у меня нет возможности самой снять этот пояс, - пожаловалась Мэри Кэйси. - Он так мне натер кожу, что я едва хожу. И он очень негигиеничен. В нем есть два небольших отверстия, но мне приходится наливать туда воду, чтобы смыть грязь. - Сочувствую, - нетерпеливо произнес Питер. - Но не это меня сейчас беспокоит. Мэри взглянула на него. - О нет, только не это! Рога его перестали свободно болтаться и стояли ровно и упруго. - Питер, сказала она, пытаясь сохранить спокойствие. - Пожалуйста, не надо. Ты не имеешь права. Ты погубишь меня. - Нет, не погублю, - ответил он, едва сдерживая рыдания - то ли от овладевшего им желания, то ли от мук, которые ему приносила невозможность владеть самим собой. Точную причину Мэри определить не смогла. - Я буду нежен, насколько это возможно. Обещаю, что для тебя это будет совсем немного. - Даже один раз - слишком много! - возразила она. - Нас не повенчал жрец. Это грех. - Какой же грех, если ты сделаешь это не по своей воле, - прохрипел он. - У тебя нет выбора. Поверь мне, нет выбора! - Я не хочу этого! Не хочу! Не хочу! Она продолжала протестовать, но Стэгг не обращал внимания. Он был слишком занят, сосредоточившись на открывании пояса. Это оказалось проблемой, разрешить которую мог только ключ или напильник. Поскольку ни того, ни другого под рукой не было, казалось, все его старания окажутся тщетными. Но напор гормонов был столь велик, что он уже не мог рассуждать трезво. Пояс состоял из трех частей. Две, облегавшие талию, были из листовой стали. На спине они соединялись петлями. Одеть эти створки можно было открытыми, а затем защелкнуть замок впереди. Третья часть пояса состояла из множества небольших звеньев, как у кольчуги, и пристегивалась к поясу вторым замком. Благодаря такому устройству третья часть предоставляла телу определенную степень свободы. Как и бандаж вокруг талии, она была изнутри подбита толстой тканью, чтобы предотвратить натирание кожи и порезы. Однако, в целом, приспособление было весьма тесным, иначе носящая его, могла бы выскользнуть, либо стащить его силой, всего лишь немного поцарапав поверхность кожи. Пояс был очень тесен и Мэри жаловалась на затрудненность дыхания. Стэггу удалось просунуть руку под переднюю часть пояса. На ее протесты и стоны он не отвечал, и пытался, двигая туда и сюда две части пояса, перегнуть их до такой степени, чтобы оторвать замок. - О боже! - рыдала Мэри. - Не надо! Не надо! Ты раздавишь мне внутренности! Ты убьешь меня. Не надо, не надо! Неожиданно он отпустил ее. Казалось на мгновенье ему удалось овладеть собой. Он тяжело дышал. - Мэри прости меня, прости. Я не ведаю, что творю. Наверное, мне нужно бежать, куда глаза глядят, пока эта штука во мне не повернет меня и не заставит снова тебя искать. - Но тогда мы, может быть, уже больше никогда не найдем друг друга, - она старалась говорить как можно спокойнее. - Мне будет недоставать тебя, Питер. Ты мне очень нравишься, пока не испытываешь действия рогов. Только не нужно кривить душой. Даже если ты одолеешь себя сегодня, завтра все начнется сначала. - Лучше я уйду сейчас, пока владею собой. Вот положение! Оставить тебя здесь умирать в одиночестве иди остаться, но тогда ты все равно погибнешь. - У тебя нет другого выхода, - сказала Мэри. - Ну, видишь ли, есть еще... - начал он немедленно и нерешительно. - Этот пояс совершенно не мешает мне получить то, что я хочу. Существуют другие способы... Она побледнела и закричала: - Нет! Нет! Он повернулся и со всех ног побежал по тропе. Но через некоторое время в голове его мелькнула мысль о том, что она может пойти этой же дорогой, и они снова встретятся. Питер сошел с тропинки и углубился в лес. Лес здесь не был густым, скорее эта была пустошь, медленно возрождающаяся после катастрофы. Почву никто не засевал и не орошал, как это делали на территории Ди-Си. Деревьев было не густо. Тем не менее, там, где влага была доступна круглый год, лес рос погуще. Стэгг убежал не очень далеко, когда дорогу преградил небольшой ручеек. Он лег прямо в него, надеясь, что струи холодной воды остудят огонь, пылавший в нижней части его туловища, но вода в ручье оказалась теплой. Он поднялся, пересек ручей и побежал снова. Внезапно, обогнув одно из деревьев, Питер оказался лицом к лицу с медведем. С ночи побега из Хай Квин он все время остерегался встречи с таким зверем. Ему было известно, что в этой местности медведи сравнительно многочисленны, так как жители Пантс-Эльфа имели обыкновение оставлять связанных пленников и взбунтовавшихся женщин на съедение священным медведем. Медведь оказался крупным темным самцом. Неизвестно, был ли он голоден. Возможно, неожиданное появление человека, напугало его не меньше. Будь у зверя возможность, он наверняка бы отступил, но Стэгг возник настолько внезапно, что тот, должно быть, принял это за нападение. А раз уж на тебя напали, то лучше всего атаковать самому. По привычке, выработанной опытом обращения с беспомощными человеческими жертвами, зверь поднялся на задние лапы и занес необъятную переднюю лапу над головой Питера. Попади он по черепу, тот раскололся бы, как сброшенная на пол мозаика. Но удар не достиг цели, хотя лапа и прошла настолько близко к голове, что когти слегка скользнули по коже. Стэгг повалился наземь - частично от удара, частично по инерции, нарушившей равновесие тела. Медведь опустился на все четыре лапы и двинулся на человека. Питер вскочил, выхватил меч и с криком бросился на медведя. Зверь, не обращая внимания на крик, снова поднялся на дыбы. Стэгг взмахнул мечом и край его лезвия полоснул по протянутой лапе. Медведь взревел от боли перестал теснить своего противника. Стэгг замахнулся вновь, но на этот раз лапа с такой силой обрушилась на лезвие, что меч выскользнул из рук и полетел в траву. Питер прыгнул вслед, нагнулся, чтобы поднять клинок и оказался погребенным под огромной тушей. Голова его была прижата к земле и, казалось, все тело расплющено гигантским утюгом. Наступило короткое мгновение, когда даже медведь оказался в некотором замешательстве и слегка приподнялся, чтобы перевести дух. Стэгг оказался прижатым только задней четвертью туши. Он воспользовался этим и, приподнявшись, выскользнул из-под зверя, но не успел сделать и двух шагов, как медведь снова встал на задние лапы и обхватил его передними. Питеру вспомнилось: когда-то он читал, что медведи не душат своей жертвы до смерти. В данный момент он подумал, что ему повстречалось животное, ничего не ведавшее о том, что пишут о нем естествоиспытатели. Зверь продолжал удерживать его и одновременно питался разодрать ему грудь. Но это не удалось, так как Стэгг вырвался. Имей он время оценить гераклов подвиг, позволивший ему раздвинуть могучие объятия, то понял бы, что эту сверхъестественную силу ему придали все те же рога. Питер отпрыгнул в сторону и снова повернулся лицом к своему противнику. Он понимал, что как бы быстро он не бежал прочь, зверь слишком близко от него. На отрезке в пятьдесят метров он сможет обогнать даже олимпийского чемпиона в спринте. Медведь снова бросился на него. Стэгг сделал единственное, до чего был в состоянии додуматься: изо всей силы ударил животное кулаком по черному носу. Человеческая челюсть сломалась бы от этого удара. Медведь с шумом выдохнул воздух и оторопел. Кровь бежала из его ноздрей, глаза налились яростью. Стэгг не стал восхищаться своей работой. Он метнулся к клинку и попытался его поднять, но правая рука не повиновалась и висела безжизненно, парализованная ударом косматой лапы. Тогда он перехватил его левой рукой и обернулся. На счастье, вовремя. Медведь пришел в себя настолько, что сделал еще один бросок в сторону человека, хотя скорость его уже была не та, что в начале схватки. Стэгг хладнокровно поднял меч и в тот момент, когда зверь оказался рядом, нанес сокрушительный удар по короткой могучей шее. Последнее, что он видел, было лезвие, глубоко вошедшее в черный мех, и алая струя, ударившая из раны. Когда Питер пришел в себя, то обнаружил, что все его тело мучительно болит, рядом с ним лежит мертвый медведь, а над ним плачет Мэри. Затем боль стала невыносимой и он потерял сознание. Когда он снова пришел в чувство, голова его покоилась на ее коленях и в открытый рот текла вода из фляги. Голова все еще мерзко болела и, пытаясь выяснить причину такой боли, он обнаружил на голове повязку. Вся правая ветвь его рогов отсутствовала начисто. - Должно быть, это Медведь сорвал, - объяснила Мэри. - Я издали услыхала шум схватки. Слышала, как ревел медведь и как кричал ты. Я старалась бежать как можно быстрее, хотя и была напугана. - Если бы не ты, - прошептал Питер, - я бы умер. - Наверное, - промолвила она, как нечто само собой разумеющееся. - Ты жутко истекал кровью из раны на голове, у основания сорванного рога. Я оторвала часть своей юбки и остановила кровотечение. Горячие слезы закапали на лицо Стэгга. - Теперь, когда все позади, сказал он, - можешь плакать сколько захочешь. Но я рад, что ты так смела. Я бы не посмел тебя упрекнуть, даже если бы ты убежала отсюда. - Я бы не смогла убежать, - продолжала всхлипывать Мэри. - Я... Я, кажется, люблю тебя. Разумеется, и любого другого не бросила бы умирать в одиночку. Кроме того, я испугалась, что останусь одна. - Я не ослышался? - спросил Питер. - Не понимаю, как такая девушка может любить подобное чудовище. Но если от этого тебе лучше, а не хуже, то, признаюсь, я тебя люблю тоже - хотя раньше это проявлялось несколько иначе. Он притронулся к поврежденной части основания рогов и поморщился. - Может быть... от этого мое влечение наполовину уменьшится? - Не знаю. Хорошо было бы. Только... мне кажется, если у тебя совсем удалить рога, ты умрешь от потрясения. - Мне тоже кажется. А может быть, жрица солгала. Возможно, смерть наступит при полном удалении рогов. Ведь пока что у меня еще остались костное основание и один рог, который действует. - Лучше бы ты перестал думать об этом, - посоветовала она. - Как ты считаешь, тебе можно есть? Я приготовила немного медвежатины. - Слушай, это от меня такой запах? - спросил он, потянув воздух ноздрями. Затем увидел мертвую тушу медведя. - Сколько времени я был без сознания? - Весь день, всю ночь и часть утра. А о дыме можешь не беспокоиться. Я знаю, как надо разводить небольшой костер без дыма. - Кажется, я поправляюсь быстро. У рогов очень сильная заживляющая способность. Я даже не удивлюсь, если отрастет оторванный рог. - Буду молиться, чтобы этого не произошло, - сказала она и сняла с деревянного вертела два куска медвежатины. В одно мгновенье он проглотил и их, и полбуханки хлеба. - Мне, похоже, становится лучше, - признался Питер. - Я вдруг стал таким голодным, что мог бы проглотить всего медведя. Эти слова, сейчас произнесенные со смехом, он вспомнил через два дня, ибо к тому времени он на самом деле съел медведя. От медвежьей туши ничего не осталось, кроме шкуры, костей и внутренностей. Даже мозги были поджарены и съедены. Он был готов двинуться в путь. Мэри сняла повязку с раны, обнажив чистый заживший шрам точно над костным основанием рогов. - По крайней мере, рог не собирается отрастать, - заметил Стэгг и, глядя в сторону девушки, добавил. - Мы там же, где и раньше, когда я решил от тебя убежать. Я снова начинаю ощущать то же самое влечение. - Это означает, что нам снова придется расстаться? - по тону ее трудно было разобрать, хочет ли она, чтобы он ушел, или нет. - Я о многом передумал, пока выздоравливал, - сказал Питер. - Первое, о чем я подумал, это то, что когда пантс-эльфы вели нас в Хай-Квин, я чувствовал ощутимое уменьшение влечения. Причиной тому, кажется, было недоедание. Предлагаю не разлучаться, а перейти на жесткую диету. Я буду есть ровно столько, сколько нужно для того, чтобы идти дальше, но недостаточно, чтобы возбуждать это... это желание. Будет трудно, но у меня хватит сил терпеть. - Просто замечательно, - воскликнула Мэри, затем покраснела и нерешительно произнесла. - Мы должны еще кое-что сделать. Я должна избавиться от этого пояса... Нет, нет, вовсе не для того, о чем ты, может быть, думаешь. Он меня сводит с ума. Все время так натирает кожу и впивается в тело, что я едва дышу. - Как только мы доберемся до территории Ди-Си и найдем какую-нибудь ферму, - сказал он, - я украду напильник. Тогда мы и освободимся от этой дьявольской выдумки. - Ладно, только не вздумай превратно истолковать мои побуждения, - предупредила Мэри. Он поднял мешок, и они пустились в путь. Пояс существенно мешал их попытке увеличить скорость. К тому же нужно было проявлять осторожность, приходилось прислушиваться к каждому необычному звуку. В равной степени они могли нарваться как на неизбежную погоню из Хай Квина, так и на разведчиков из ненавистной им Ди-Си. Перейдя Шаванганские Горы, они увидели на одной из лесных прогалин тех, кто вышел вслед за ними из Хай Квина отомстить за смерть своих друзей. Пантс-Эльфы, видимо, настолько увлеклись погоней, что были захвачены врасплох засадой людей Ди-Си. Теперь некоторые из них еще висели, привязанные к стволам деревьев до того, как им перерезали горло, кости же других валялись внизу, у корней. То, что не успели съесть медведи, довершили лисицы, а что проглядели они, теперь растаскивали вороны. - Следует быть поосторожнее, - сказал Питер. - Вряд ли люди Ди-Си прекратили поиск. В его голосе уже не было прежней силы. Рог безвольно болтался при каждом движении головы, он изрядно похудел, под глазами появились черные круги. Когда они садились перекусить, он быстро расправлялся со своей скудной долей, а затем жадно взирал на порцию Мэри. Иногда даже оставлял ее одну во время еды, а сам где-нибудь прятался, чтобы не видеть, как она ест. Хуже всего было то, что он никак не мог позабыть о еде, даже во сне. Ему снились столы, гнущиеся под тяжестью изысканных яств и множества кувшинов, наполненных холодным темным пивом. А если его не мучили видения пищи, то снова снились девушки, снился Великий Путь. И хотя влечение значительно уменьшилось вследствие скудного питания, оно все еще было сильнее, чем у большинства мужчин. Бывали времена, когда после того, как засыпала Мэри, ему приходилось бежать в лес и там сбрасывать избыток вожделения. После этого ему было до глубины души стыдно, но это было лучше, чем овладеть девушкой силой. Он до сих пор не осмеливался поцеловать Мэри. Она, казалось, понимала его состояние, поскольку тоже не делала попыток. И больше не повторяла, что любит. Наверное, думал он, она меня и раньше не любила, просто сильно расчувствовалась, когда увидела, что он остался жив. Слова ее, скорее всего, выражали радость облегчения. После встречи с останками пантс-эльфов они сошли с тропы и двигались прямо через перелески. Продвижение замедлилось, но они себя чувствовали в большей безопасности. Так они вышли к берегам Гудзона. В этот вечер Питер взломал сарай и нашел напильник. Ему пришлось придушить сторожевого пса прежде, чем тот гавкнул более двух раз. После этого они вернулись в лес, где Стэгг более четырех часов возился с поясом. Сталь была твердая, напильник - не очень подходящим орудием для такой работы, и к тому же ему приходилось быть очень осторожным, чтобы не поранить Мэри. Освободив ее от пояса, он дал ей мазь, найденную в том же сарае, и она ушла за кусты, чтобы смазать раны и потертости. Он только пожал плечами, глядя на такую неуместную скромность. Ведь они уже много раз видели друг друга без одежды. Правда, тогда, разумеется, это от нее не зависело. Когда девушка вернулась, они двинулись вдоль берега, пока не наткнулись на привязанную к деревянному настилу лодку. Отвязали ее и на веслах переправились на другую сторону реки, после чего пустили лодку вниз по течению, и возобновили свой путь на восток. Они шли две ночи, прячась и отсыпаясь днем. На одной из ферм, неподалеку от Пьюкипси, Питер украл немного еды и, вернувшись в лес к Мэри, за один присест съел в три раза больше того, что мог себе позволить. Девушка встревожилась, но он попытался успокоить ее, сказав, что должен был плотно поесть, так как почувствовал, что клетки его тела начали пожирать друг друга. Съев половину принесенного и выпив целую бутылку вина, он на некоторое время успокоился. Затем обратился к Мэри: - Прости меня, но я не в силах терпеть более. Я вынужден вернуться на ферму. - Зачем? - спросила она, встревожившись. - Потому, что мужчин там нет, ушли, наверное, в город, и остались три женщины, причем две из них - привлекательные девушки. Мэри, ты можешь меня понять? 15 - Нет! - сказала Мэри. - Не могу. Но даже если б могла, все равно была бы против, потому что ты не понимаешь, какой опасности подвергаешь нас, возвращаясь на ферму. Когда вернутся мужчины, эти несчастные обо всем им расскажут, и жрицы в Вассаре будут уведомлены, что ты где-то здесь неподалеку. Можешь не сомневаться - нас выследят и поймают. - Да, ты права, я понимаю. Но больше я уже не в силах терпеть. Слишком много съел. Или эти две женщины, или ты. Мэри вскочила. У нее был такой вид, будто она собирается сделать что-то, что ей не нравится, но сделать это было необходимо. - Если ты отвернешься на мгновение, - произнесла она с дрожью в голосе, - мне кажется, я смогу облегчить твое положение. - Мэри, в самом деле? - восторженно вскрикнул Стэгг. - Ты сама не представляешь, что это для меня значит! От отвернулся и, несмотря на почти непереносимое страстное нетерпение, вынужден был улыбнуться. Насколько это в ее духе, проявлять подобную благопристойность, раздеваясь самой перед тем, как лечь с ним! - Я могу повернуться? - спросил он, услышав какое-то движение у себя за спиной. - Еще нет. Я еще не готова. Он услышал, как она к нему приближается. - Ну? Все в порядке? Уже можно? - в нем нарастало нетерпение. - Еще нет, - ответила она и стала позади него. - Я больше уже не в состоянии ждать, как ты... Что-то тяжелое обрушилось на его затылок, и он лишился чувств. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на боку со связанными руками и ногами. Для этого ей пришлось перерезать надвое тонкую веревку, которую он бросил в мешок перед бегством из Хай Квина. Рядом лежал крупный обломок, сваливший его. Увидев, что он открыл глаза, она сказала: - Прости меня, Питер, но я вынуждена была так поступить. Если бы ты навел людей Ди-Си на наш след, мы бы уже не могли скрыться. - У меня в мешке две бутылки виски, - сказал Стэгг. - Обопри меня о ствол дерева и приложи бутылку у губам. Я хочу выпить весь литр. Первое, мне нужно хоть как-то убить боль в голове. Второе, если я не напьюсь до бесчувствия, то сойду с ума от безысходности. Третье, я постараюсь забыть, какой бессердечной сукой ты оказалась! Она молча повиновалась. - Прости меня, Питер. - Убирайся к чертям! Зачем только я связался с такой, как ты? Неужели я не мог убежать с настоящей женщиной? Спаивай меня, спаивай! Два часа длилась эта странная попойка. К концу он совсем притих, устремив перед собой неподвижный взор. Затем застонал и уснул. Утром он сразу же почувствовал, что развязан. На похмелье не жаловался и вообще ни о чем не говорил с Мэри. Молча смотрел, как она поставила перед ним его порцию. После завтрака, в течение которого он выпил очень много воды, они молча отправились на восток. Был уже почти полдень, когда Мэри заговорила. - Лес становится все реже, появились скалы. За последние два часа не видно было ни одной фермы. Мы в пустоши между Ди-Си и Кэйсилендом. Здесь надо быть осторожнее вдвойне, так как легко нарваться на вооруженный отряд с любой стороны. - А что плохого, если мы повстречаемся с твоими соплеменниками? - спросил Питер. - Именно они нам и нужны, не так ли? - Они сначала нас пристрелят, и только после этого начнут разбираться, кто мы, - объяснила Мэри, явно нервничая. - Ну и что? - резко бросил он. - Мы ведь можем покричать им с безопасного расстояния. Скажи мне, Мэри, ты уверена, что со мной не будут обращаться как с пленником из Ди-Си? Эти рога могут им не понравиться. - Я расскажу им, как ты спас мне жизнь. И что ты не по своей поле стал Героем-Солнце. Разумеется... - Что разумеется? - Тебе придется вытерпеть операцию. Не знаю, есть ли в моей стране достаточно искусные медики, чтобы удалить твой рог, не убив тебя при этом, но придется рискнуть. А не то тебя запрут. И ты сойдешь с ума. Разгуливать на свободе с этой штуковиной на голове тебе никто не позволит. И, естественно, я и не подумаю выйти за тебя замуж, пока у тебя будет этот рог. Кроме того, тебе следует сначала креститься. Я ни за что не выйду замуж за язычника. Не смогу, даже если бы захотела. Язычников мы убиваем. Стэгг не знал, то ли рычать от ярости, то ли плакать от досады, то ли заливаться хохотом. Опыт подсказывал ему, что лучше всего вообще не показывать свои чувства. Поэтому он спокойно произнес: - Я что-то не припоминаю, чтобы просил тебя выходить за меня замуж... - О, а тебе и не нужно просить, - ответила она. - Достаточно того, что мы провели хотя бы одну ночь вместе без свидетелей. В моей стране это означает, что мужчина и женщина обязаны пожениться. Зачастую это единственный способ объявить о своей помолвке. - Но ты же не совершила ничего такого, что оправдывало бы вынужденный брак. Ты все еще девственница. Во всяком случае, насколько мне известно. - Ну, а как же! Только это не имеет никакого значения. Считается само собой разумеющимся, что мужчина и женщина, проведя ночь вместе, обязательно уступят плоти, сколь бы ни была у них сильна воля. Если только они не святые. Но святые никогда не допустят, чтобы возникло такое положение. - С какой же это стати-разстати ты изо всех сил старалась мне показать, какая ты паинька? - громко сказал он. - Раз уж попалась, так чего же мешкать? - Потому что я воспитана так, а не иначе. Потому что, - добавила она самодовольно, - не имеет никакого значения, что люди думают. Главное, что видит Мать. Вот что засчитывается. - Временами ты такая ханжа, что я с удовольствием свернул бы твою прелестную шейку! Я здесь исхожу от изнеможения, такого, что тебе век не знать, а ты все это время могла бы облегчать мои страдания, нисколько не запятнав свою репутацию - да за одно и провести время так, как мало кому из женщин удавалось! - Не надо сердиться, - попросила Мэри. - Все гораздо сложнее. Если бы такое случилось у меня на родине, нас бы убили еще до свадьбы. Для меня это было бы большим грехом. Кроме того, разве ты сейчас нормален? У тебя этот рог. А это уже особый случай. Я уверена, что понадобится очень умудренный жрец, чтобы разобраться во всех этих сложностях. Стэгг затрясся от гнева. - Мы ведь еще не в Кэйсиленде, - только и сказал он. День клонился к вечеру. Стэгг съел гораздо больше, чем мог себе позволить. Мэри ничего не сказала об этом, только стала внимательно следить за ним. Она отступала каждый раз, когда он подходил к ней близко. Они упаковались и тронулись в путь. Воздействие еды на самочувствие Питера стало очевидным. Верхняя, мясистая часть рога стала набухать и распрямляться. Глаза блестели, он шел вприпрыжку, кряхтя от едва сдерживаемого самодовольства. Мэри стала потихоньку отставать. Его настолько захватила волна нарастающего желания, что он этого не замечал. Отстав метров на двадцать девушка юркнула в кусты. Он прошел еще метров двадцать и только тогда, обернувшись, увидел, что она исчезла. Стэгг взревел и бросился искать в заросли, потеряв всякую осторожность и громко выкрикивая ее имя. Он отыскал ее след по примятой траве, прошел по нему к руслу небольшого, почти высохшего ручья, и вошел в дубовый подлесок. Подлесок быстро кончился. Питер очутился на обширной поляне. Прямо в лицо ему целились более дюжины, широких мечей, за остриями которых он увидел хмурые лица кэйсилендеров. Из-за их сомкнутых спин выглядывала девушка лет двадцати. Девушка-талисман была одета точно так же, как Мэри, когда он впервые увидел ее в клетке. Мужчины были в форме чемпионов Кэйсиленда по бейсболу. Неуместным предметом их одежды были лишь треугольные адмиральские шляпы с плюмажами вместо кепи с длинными заостренными козырьками. Чуть поодаль стояли олени: девятнадцать для основных и запасных игроков, один для девушки-талисмана и четыре, груженные едой и снаряжением. Капитан команды Майти, носивший титул "Могучий", как и все остальные капитаны команд Кэйсиленда, был высок и мускулист, с узким длинным лицом. Одна щека его вздувалась от комка табака. Увидев Стэгга, он издал дикий смех. - Привет, Рогатый! Ты надеялся найти мягкую юную плоть? Вместо этого тебя ждет острое лезвие! Ты разочарован, зверь? Не стоит. Мы позволим тебе побыть в объятиях женщины, только вот руки ее будут худыми и костлявыми, грудь сморщенной и отвислой, а дыхание будет пахнуть свежей могилой. - К чему такая торжественность, Майти? - хрипло закричал один из мужчин. - Повесим его, и ладно. Нас ждет игра в Пьюкипси. Теперь Питер понял, что они здесь делают. Это был не военный отряд, а бейсбольный клуб, приглашенный на соревнования в Ди-Си. Только в таком случае им гарантирована безопасность при переходе на территорию Ди-Си от засад, которые могут им повстречаться. С другой стороны, такая гарантия означала, что ими дано обещание не причинять вреда кому-либо из Ди-Си, кого они повстречают в этих мало населенных местах. - Нечего говорить о веревке, - сказал Стэгг, обращаясь к Майти. - По правилам вы не имеете права причинить вред кому-либо из Ди-Си, если он только сам на вас не напал. - Что верно, то верно, - согласился Кэйси. - Но тебе не повезло. Мы наслышались от своих шпионов, что ты не уроженец Ди-Си и, следовательно, наше обещание тебя не касается. - Зачем же тогда меня вешать, - спросил Питер, - если я не житель Ди-Си? Я же вам не враг? Скажите, вы не видели женщину, бежавшую впереди меня? Ее зовут Мэри Кэйси. Она скажет, что вы должны обращаться со мной, как с другом. - Рассказывай, - вмешался тот, кто предлагал повесить пленника. - Ты один из этих одержимых дьяволом рогатых! Нам этого вполне достаточно. - Помолчи, Лонзо, - сказал Майти. - Здесь я командую. - Он обратился к Стэггу. - Жаль, что я не перерезал тебе глотку до того, как ты смог открыть рот. Тогда у меня не было бы сомнений. Но мне хочется услышать от тебя больше об этой Мэри Кэйси. - Неожиданно он спросил. - А какое у нее полное имя? - Мэри из Маленького Рая Кэйси! - выпалил Питер. - Да, так зовут мою двоюродную сестру. Только мне кажется, что это само по себе еще ничего не доказывает. Ее таскали вместе с тобой по всему Великому Пути. У нас хорошая сеть осведомителей, и нам известно, что вы исчезли после налета этих мужеложцев на Вассар. Но тамошние ведьмы подобрали другого Рогатого Короля, а затем разослали вооруженные дозоры искать вас. - Мэри где-то поблизости, в этом лесу, - сказал Стэгг. - Разыщите ее, и она подтвердит, что я помогал ей вернуться на родину. - А что же, вы это делали порознь? - подозрительно спросил Майти. - Почему это ты так бежал? Он молчал. - Я вот что скажу, - произнес брат Мэри. - Одного взгляда на тебя достаточно, чтоб любой мог сказать, почему это ты ее преследовал. Вот что я скажу тебе, Рогатый Король. Я намерен проявить к тебя снисхождение. Если бы мы не спешили, то я бы сначала поджарил тебя на медленном огне, потом вырвал бы глаза и заткнул ими твою же глотку. Но у нас впереди игра, мы не можем тратить время, поэтому смерть твоя будет быстрой. Свяжите ему руки, ребята, и вздерните. Через ветку дуба перебросили веревку и накинули петлю пленнику на шею. Двое игроков схватили его за руки, третий приготовился вязать. Стэгг не сопротивлялся, хотя мог бы легко всех расшвырять. - Погодите! Я вызываю вас на игру по правилам! "Один против пяти" и призываю бога быть в том свидетелем! - Что? - не веря своим ушам произнес Майти. - Ради Колумба, мы и так опаздываем. С чего бы это нам принимать вызов? Нам неизвестно, ровня ли ты нам. Мы все "дирада", видишь ли, и вызов человека низкого происхождения для нас неприемлем. Ты что, не понимаешь этого? Просто немыслимо! - Вы зря меня унижаете. Вы разве не слышали, что Героев-Солнце выбирают только из аристократов? - Верно, - согласился Майти и почесал затылок. - Что ж, ничего не поделаешь. Отпустите его ребята. Думаю, игра не затянется. Он не мог даже на секунду допустить мысль о том, чтобы не принять вызов и повесить Питера, ибо у него имелся свой кодекс чести и нарушать его было невозможно. Тем более, когда Стэгг призвал в свидетели его божество. Начинавшая игру первая пятерка игроков Кэйси сняла свои адмиральские шляпы и одела кепи с продолговатыми козырьками. Распаковав снаряжение из мешков, что висели по бокам оленей, они стали размечать ромб на ближнем лугу. Для этого они сыпали какой-то тяжелый белый порошок из кожаной сумки, обозначая им трассы от базы к базе и от каждой базы к площадке возле них, согласно правилам "Один против пяти". Стэггу разрешалось в процессе игры отбивать, находясь в любой из баз. Несколько больший квадрат они начертили для подающего. - Не возражаешь, если судьей будет наша девушка? - спросил Майти. - Она поклянется перед Отцом, Матерью и Сыном, что не будет нам подсуживать. Если же сплутует, пусть поразит ее молния. Хуже того, пусть останется бесплодной. - У меня нет другого выбора, - согласился Питер, примеряясь к обитой медью бите, которую ему дали. - Я готов. Сейчас у него прошло влечение к женщинам, его заменило страстное желание пролить кровь этих людей. Девушка, в хорошо защищенной форме и в маске из стальной сетки на голове, вразвалку направилась к своему месту позади защищающего первую базу. - Мяч в игру! Стэгг приготовился к приему подачи. Майти находился всего лишь в тридцати девяти метрах от него и держал в руке тяжелый кожаный мяч с четырьмя острыми стальными шипами. Он посмотрел в сторону противника, затем размахнулся и бросил. Мяч, как ядро, летел прямо в голову Питера, приближаясь, столь быстро и точно, что вряд ли человек с нормальными рефлексами мог бы уклониться от него. Стэгг, однако, успел присесть. Мяч просвистел на дюйм выше его головы. - Первый мяч! - высоким чистым голосом объявила девушка. Защитник даже не пытался его поймать. В этом варианте игры его главной обязанностью было бегать за мячом и возвращать его подающему. Разумеется, он также охранял "дом" и попытался бы поймать мяч в свою огромную ловушку, если бы соперник предпринял попытку в него проскочить. Майти Кэйси размахнулся снова и пустил мяч, целясь на этот раз ниже груди. Питер взмахнул битой, но вместо ожидаемого резкого звука попадания биты по мячу услышал глухой стук. Мяч отскочил влево и выкатился за пределы ромба, оказавшись за штрафной линией, откуда им уже нельзя было играть. - Первый промах! Защитник вернул мяч подающему. На сей раз Майти Кэйси сделал ложный выпад, а затем метнул его одним неуловимым движением. Эта подача застала Питера почти врасплох. Отклониться он уже не успевал, у него лишь хватило времени прикрыться битой. Мяч угодил в ее плоскую сторону и на мгновение как бы прилип к ней, смяв медь обшивки своих шипов. Стэгг рванулся к первой базе, прижав к себе биту, так как пра