одну сторону - вниз - и движение это невелико. Однако некие путешественники много лет назад пробили узкую тропу вдоль южной стены. Она пролегает футах в пятистах над проливом и тянется на полторы мили, до самого конца ущелья. Так что пешком там пройти можно. - Сразу за проливом долина довольно узка, хотя ширина Реки там составляет милю. Там есть питающие камни, но никто не живет. Наверное, из-за течения - оно там так сильно, что рыбачить или ходить под парусом можно лишь по ту сторону пролива. Притом в долину проникает мало света. Однако через полмили вверх имеется залив, где можно стать на якорь, В нескольких милях выше этого залива долина значительно расширяется. Там начинается страна носачей, волосатых великанов - титантропов. Я слышал, что многих из них перебили, так что половину населения там сейчас составляют обычные люди. - Геринг сделал паузу, зная, что дальнейшие его слова очень заинтересуют - или должны заинтересовать - его слушателей. - Предполагают, что всего в двенадцати тысячах миль от пролива находятся истоки Реки. Он пытался внушить Иоанну, что лучше продолжить путь. Если истоки так близко, зачем задерживаться здесь ради боя? Особенно если есть вероятность потерпеть поражение. Почему бы не доплыть до истоков и не снарядить экспедицию к таинственной башне? - Вот как, - сказал Иоанн. Если он и клюнул на это, то виду не подал. Казалось, его интересует только пролив и то, что находится сразу за ним. Ответив на несколько вопросов Иоанна касательно этих мест, Герман понял, что король размышляет. Залив прекрасно подошел бы для перемотки моторов. Пролив просто создан для того, чтобы подкараулить "Внаем не сдается". Застигнув противника в ущелье, "Рекс" может обстрелять его торпедами - только они должны дистанционно управляться, поскольку в проливе не меньше трех поворотов. Кроме того, если Иоанн причалит в заливе, он убережет свою команду от пацифистского влияния шансеров. Геринг правильно разгадал ход мыслей Иоанна. Нанеся однодневный визит Ла Виро, король поднял якорь и повел "Рекс" через пролив. Пароход стал на прикол в заливе, и между судном и берегом соорудили плавучий причал. Время от времени король Иоанн со своими офицерами или одни офицеры без него являлись в Аглейо к завтраку - но, когда их приглашали заночевать или погостить дольше, они никогда не соглашались. Иоанн заверил Ла Виро, что вести бой на озере не намерен. Ла Виро умолял его попробовать договориться о почетном мире при его, Ла Виро, посредничестве. При первых двух встречах с Ла Виро Иоанн отказывался. Во время третьей он, к удивлению Ла Виро и Геринга, дал согласие. - Но я считаю это напрасной потерей времени и усилий, - заметил он. - Клеменс - маньяк. Я уверен, у него на уме только две вещи: вернуть свой пароход и убить меня. Ла Виро был счастлив, что Иоанн согласился хотя бы попытаться. Герман такого счастья не испытывал. Поступки Иоанна зачастую расходились с его словами. Несмотря на просьбы Ла Виро, Иоанн отказался допустить миссионеров Церкви к своей команде. И поставил часовых в конце скальной тропы, чтобы преградить миссионерам дорогу. У него для этого был хороший предлог - он, мол, не хочет, чтобы его внезапно атаковали десантники Клеменса. Ла Виро сказал ему, что препятствовать проходу мирных жителей он не имеет права. Иоанн ответил, что никакого соглашения относительно прохода по тропе не подписывал. Он взял тропу под свой контроль - значит, и права устанавливает он. Прошло три месяца. Герман тщетно ждал случая отозвать в сторонку Бертона и Фрайгейта, когда те придут в Аглейо. Они бывали здесь редко, а если и бывали, ему никак не удавалось застать их одних. Однажды утром Германа вызвали в Храм. Ла Виро сообщил ему новости, только что переданные барабанами. "Внаем не сдается" придет в Аглейо через две недели, и Герингу поручается встретить их в том же месте, что и "Рекс". Клеменс в Пароландо относился к Герману не слишком дружелюбно, но хотя бы убить его не пробовал. Геринг, поднявшись в рубку, сам удивился своей радости при виде Клеменса и гиганта-титантропа Джо Миллера. И американец тут же узнал его. Миллер заявил, что опознал гостя еще раньше - по запаху. - Только ты пахнешь не так, как раньше, - добавил он. - Лучше. - Может, это запах святости, - засмеялся Герман. - Значит, у порока и добродетели своя химия? - ухмыльнулся Клеменс. - А почему бы и нет? Ну а от меня как пахнет после сорокалетних странствий, Джо? - Как от зтарых пантерьих какашек. Ну прямо старые друзья встретились после долгой разлуки! Герман чувствовал, что им почему-то так же приятно видеть его, как ему - их. Возможно, это какая-то извращенная ностальгия. Или чувство вины сыграло здесь свою роль. Они, наверное, чувствовали себя ответственными за то, что случилось с ним в Пароландо. Хотя не с чего как будто - Клеменс очень старался удалить его из страны до начала насильственных действий. Они вкратце рассказали Герману о том, что произошло у них за время их разлуки. А он рассказал о своих приключениях. Потом все спустились в салон, чтобы выпить и представить Германа разным выдающимся личностям. Сирано де Бержерака вызвали с летной палубы, где он упражнялся в фехтовании. Француз тоже помнил Германа, хотя и не слишком хорошо. Клеменс еще раз кратко рассказал о деятельности Германа, и тогда де Бержерак вспомнил его проповедь. Герман подумал, что время определенно изменило и Клеменса, и де Бержерака. Американец, кажется, преодолел свою острую неприязнь к французу, простив ему то, что тот увел у него Оливию Клеменс. Видно, что оба теперь ладят - они болтают, шутят и смеются. Однако все хорошее когда-нибудь кончается. Герман сказал: - Вы, наверное, уже слышали, что пароход короля Иоанна пришел в Аглейо три месяца назад? И что он поджидает вас за проливом на западном конце озера? Клеменс выругался. - Мы знали, что расстояние между нами быстро сокращается. Но что он остановился - не знали. Герман рассказал им, как встречал "Рекс" и что случилось потом. - Ла Виро продолжает надеяться, что вы с Иоанном сможете простить друг другу обиды. Он говорит, что после столь долгого времени уже не важно, кто начал первым. Он говорит... Клеменс покраснел и насупился. - Легко ему говорить о прощении! Ну и пусть толкует о нем хоть до Судного дня - его дело! От проповедей еще никому вреда не бывало, бывает даже и польза - если охота вздремнуть. Но я не затем проделал такой путь, преодолев все трудности, душевные муки и измены, чтобы погладить Иоанна по головке и признать, что он, в сущности, хороший мальчик, несмотря на все свои пакости - а потом поцеловать его и помириться. "Ты, Иоанн, потрудился на славу, чтобы уберечь мой пароход от всех злодеев-грабителей, что пытались отнять у тебя столь дорого доставшееся тебе судно. Какого черта, Иоанн - я ненавидел, презирал и проклинал тебя, но все это в прошлом. Я не злопамятен - я добродушный простачок". - Черта с два! - взревел Клеменс. - Я потоплю его пароход, который так любил когда-то! Теперь он мне не нужен! Иоанн обесчестил его, превратил в бордель, провонял его! Я потоплю его, чтобы не видеть больше. И так ли, этак ли, но избавлю мир от Иоанна Безземельного. Когда я покончу с ним, он станет Иоанном Бездыханным! - Мы надеялись, - сказал Герман, - что после стольких лет - через два поколения, как считали раньше - ваша ненависть остыла, а то и угасла совсем. - Еще бы, - саркастически отозвался Клеменс. - Бывали такие минуты, дни, недели, месяцы, да что там - и годы, когда я не думал об Иоанне. Но когда я уставал от бесконечного странствия по Реке и мне хотелось сойти на берег и остаться там, чтобы отдохнуть от шума колес, от всей этой рутины, от трехразовой ежедневной подзарядки Граалей и батацитора, от вечных споров, которые надо улаживать, и вопросов, которые надо решать, когда мое сердце останавливалось при виде женщин, похожих на мою любимую Ливи, или Сюзи, или Джин, или Клару - но это были не они... Тогда я, невыразимо усталый, уже готов был сказать: "Принимай судно, Сирано, а я сойду на берег, отдохну, развлекусь и позабуду об этом прекрасном чудовище - уведи его вверх по Реке и не приводи обратно..." И вот тут я вспоминал об Иоанне, о том, что он сделал со мной, и о том, что я сделаю с ним. И я, собравшись с силами, кричал: "Вперед без страха и сомненья! Вперед, пока не схватим Иоанна-злодея и не отправим его на дно Реки!" Мысль о моем долге и самое горячее мое желание - услышать, как будет визжать Иоанн, прежде чем я сверну ему шею - вот что поддерживало меня на протяжении, как вы изволили выразиться, двух поколений! - Мне грустно это слышать, - только и сказал Герман. Продолжать разговор на эту тему было бесполезно". ГЛАВА 25 Бертон, снова мучаясь проклятой бессонницей, тихо вышел из каюты. Алиса не проснулась. Он прошел тускло освещенным коридором с техасской палубы на летную. Туман подбирался к палубе "Б". Палубу "А" уже затопило. Небо над головой сияло звездами, но с запада быстро надвигались тучи. Небо здесь было узким - его закрывали горы по обе стороны долины. "Рекс" стоял в заливе двумя милями выше ущелья, но долина тут была немногим шире. Холодное, мрачное, наводящее тоску место. Иоанну стоило трудов поддерживать в команде боевой дух. Бертон зевнул, потянулся и подумал, не закурить ли ему сигарету, а то и сигару. Черт бы драл эту бессонницу! За шестьдесят лет жизни в этом мире пора бы научиться бороться с этим бедствием, от которого он пятьдесят лет страдал на Земле. (Ему было девятнадцать, когда его поразил этот страшный недуг.) Ему предлагали множество способов излечиться. У индусов дюжина таких средств, у мусульман не меньше. У диких племен Танганьики существуют свои испытанные методы. Да и в этом мире он уже перепробовал с десяток. Hyp эль-Музафир, суфи, обучил его методике, которая оказалась несколько поэффективнее прочих. Но за три года, продвигаясь на дюйм-другой ночь за ночью, старая ведьма-бессонница вновь отвоевала свой плацдарм. Порой Бертон почитал себя счастливцем, если ему удавалось проспать две ночи из семи. - Ты мог бы победить бессонницу, - сказал ему Hyp, - если бы знал, что ее вызывает. Бороться нужно с первопричиной. - Да. Знай я, в чем она, первопричина, и как ее искоренить - я бы не только бессонницу победил, но и весь мир в придачу. - Сначала тебе нужно победить самого себя. Но когда это произойдет, ты увидишь, что завоевывать мир не стоит. Двое часовых у заднего входа на техаску двинулись в обход по полутемной летной палубе, сошлись на середине, отсалютовали винтовками друг другу, повернулись, снова зашагали в конец палубы, повернулись и начали все сначала. Здесь несли свой четырехчасовой караул Том Микс и Грапшинк. Бертон заговорил с ними без опаски, зная, что в передней части техаски есть еще двое часовых, двое в рубке и еще множество по всему пароходу. После налета Клеменса Иоанн по ночам ставил часовых везде. Бертон поболтал немного с Грапшинком, американским индейцем, на его родном языке, желая выучить и этот. Том Микс внес свой вклад, рассказав сальный анекдот. Все посмеялись, а Бертон сказал, что слышал другую версию в эфиопском городе Хараре. Грапшинк сознался, что и он слышал нечто подобное на Земле - а было это за тридцать тысяч лет до Рождества Христова. Бертон сказал, что проверит другие посты, спустился на главную палубу "Б" и пошел на корму. Проходя мимо светлого пятна в тумане, он краем левого глаза уловил какое-то движение. Не успел он обернуться, как получил удар по голове. Очнулся он, лежа на спине и глядя в туман. Выли сирены, некоторые совсем близко. Затылок страшно болел. Бертон ощупал шишку, поморщился и поскорей убрал руку. Шатаясь, он поднялся на ноги и увидел, что по всему пароходу зажглись огни. Люди с криками пробегали мимо. Кто-то остановился - это была Алиса. - Что случилось? - крикнула она. - Я знаю только, что меня кто-то оглушил. - И он двинулся на нос, но принужден был ухватиться за стенку. - Пойдем, я отведу тебя в лазарет. - К черту лазарет! Веди меня в рубку. Надо доложить королю. - С ума сошел. А если у тебя контузия или череп поврежден? Тебе даже ходить нельзя. Нужно лечь на носилки. - Чепуха, - буркнул он и заковылял дальше. Она заставила его опереться на нее, и они вместе зашагали на нос. Бертон слышал, как поднимают якоря и скрежещут цепи в клюзах. У паровых пулеметов и ракетных установок выстроились расчеты. г - Что случилось? - спросила у кого-то Алиса. - Не знаю! Говорят, большой катер увели. Вверх по Реке. Тогда, подумал Бертон, меня огрел тот, кто стоял на стреме. Он был уверен, что кражу совершили свои же. Вряд ли кто-то мог пробраться на борт незамеченным. Со времен налета по ночам здесь всегда работают сонары, радар, инфракрасные детекторы. Операторы не смеют глаз сомкнуть. Последнего, кто уснул на посту десять лет назад, скинули в Реку через две минуты после разоблачения. В рубке Бертону пришлось подождать, пока король найдет минуту и для него. Выслушав доклад о происшедшем, Иоанн не проявил никакого сочувствия: он был вне себя, бранился, отдавал приказы, топотал по рубке. - Ступай в лазарет, Гвалхгвинн, - велел он. - Если доктор сочтет тебя негодным для службы, пусть тебя заменит Демагтс. Все равно от десантников теперь толку чуть. - - Да, сир, - сказал Бертон и отправился в госпиталь на палубе "В". Доктор Дойл просветил ему череп рентгеном, очистил и перевязал рану на голове и велел полежать. - Ни контузии, ни трещины нет. Нужен только покой. Бертон лег. Вскоре в динамиках раздался голос Струбвелла. Отсутствует двенадцать человек: семеро мужчин и пятеро женщин. Тут включился Иоанн, слишком злой, как видно, чтобы позволить перечислить их имена первому помощнику. Трясущимся голосом он аттестовал пропавших как "неверных собак, мятежных свиней, подлых вонючих хорьков, трусливых шакалов и желтобрюхих гиен". - Прямо зверинец, - сказал Бертон Алисе. Последовал список имен. Все они были предполагаемые агенты, все говорили, что жили после 1983 года. Иоанн считал, что они сбежали из страха перед боем. Не будь он так взбешен, он сообразил бы, что эти двенадцать не раз доказывали свое мужество на деле. Бертон-то знал, почему они сбежали. Они хотят побыстрей добраться до башни и не хотят участвовать в ненужном им бою. Поэтому они угнали катер и несутся вверх по Реке со всей возможной скоростью. И надеются, конечно, при этом, что Иоанн не погонится за ними, опасаясь Клеменса. Иоанн действительно боялся, как бы "Внаем не сдается" не прошел через пролив, пока "Рекс" будет гоняться за катером. Однако у часовых на тропе над проливом была рация, и они сразу доложили бы, если бы противник вошел в ущелье. Но если "Рекс" уйдет слишком далеко вверх, он не успеет вернуться, чтобы блокировать Клеменса. Учитывая все это, Иоанн все же решил рискнуть. Он не даст дезертирам уйти безнаказанно. Катер нужен ему для боя. Кроме того, королю отчаянно хочется догнать и покарать беглецов. В былые времена на Земле он велел бы их пытать. Он бы и сейчас охотно предал их дыбе, колесу и огню, но знал, что его команда - большинство ее во всяком случае - такого варварства не потерпит. Ему позволят разве что расстрелять этих двенадцать, хотя и с тяжелым сердцем - надо же поддерживать дисциплину. Да и кража катера усугубила вину беглецов. Бертон застонал. - Что с тобой, милый? - спросила Алиса. - Ничего, уже прошло. Здесь были другие сестры, поэтому он не сказал ей о том, что только сейчас пришло ему в голову: ведь Струбвелл-то остался на борту. Почему? Почему он не ушел с другими агентами? А Подебрад? Подебрад, чешский инженер, главный подозреваемый? Его тоже не было в списке. Вот еще один вопрос из тех многих, которые Бертон задаст когда-нибудь схваченному агенту. Может, и не нужно ждать этого "когда-нибудь". Почему бы не пойти к Иоанну теперь же и не сказать ему всю правду? Иоанн посадит Струбвелла и Подебрада под замок и подвергнет их допросу без всякого там крючкотворства и проволочек. Нет. Сейчас нельзя. Иоанн не успеет допросить их. Надо подождать, пока не кончится бой. Кроме того, эти двое могут просто покончить с собой. Пойдут ли они на это - теперь, когда воскрешений больше нет? Все возможно. Если жители долины больше не оживают, это еще не значит, что не оживают агенты. Они могут воскреснуть далеко отсюда, в обширных подземельях башни. Но Бертон в это не верил. Если бы агенты воскресали там, они сразу бы прибегли к самоубийству, а не садились бы на колесный пароход, чтобы доехать до башни. Бертон собирался, если переживет бой вместе со Струбвеллом и Подебрадом, захватить их врасплох и оглушить, не дав им включить мысленный код, выпускающий яд из черного шарика в мозгу - а когда они начнут приходить в себя, гипнотизировать их. Все это хорошо. Но пока остается вопрос: почему те двенадцать сбежали, а эти двое остались? Не для того ли, чтобы совершить диверсию в случае, если Иоанн погонится за беглецами? Похоже, это единственное объяснение. Значит, надо идти к Иоанну и разоблачать их. Но поверит ли ему Иоанн? Не подумает ли, что удар по голове повредил Бертону мозги? Возможно - но он поверит, когда Бертон призовет в свидетели Алису, Казза, Лоху, Фрайгейта, Нура, Лондона и Умслопогааса. К тому времени, однако, Струбвелл и Подебрад могут догадаться о происходящем и скрыться. Хуже того, они могут взорвать пароход - или что они там еще замышляют. Бертон поманил пальцем Алису и тихо велел ей передать Нуру эль-Музафиру, чтобы тот приставил кого-нибудь из их группы к Подебраду в котельной и к Струбвеллу в рубке. При подозрительных действиях, угрожающих судну, подозреваемых следует оглушить ударом по голове. А если такой возможности не представится, то застрелить их или заколоть. - Но почему? - округлила глаза Алиса. - После объясню! - рявкнул Бертон - Иди, не то поздно будет! Hyp поймет, что означает этот приказ. И постарается его выполнить. Не так-то легко будет послать кого-то в котельную и в рубку. Сейчас все стоят на своих местах. Уйти с поста без разрешения было бы тяжким преступлением. Нуру придется придумать что-нибудь, и быстро. - Есть! - сказал вдруг Бертон. И соединился по госпитальному телефону с рубкой. Связист хотел позвать Струбвелла, но Бертон настоял на разговоре с королем. Иоанн, придя в большое раздражение, все же внял просьбе Бертона и спустился в наблюдательную. Там он отключил связь с рубкой - теперь их никто не услышит, если на линии нет подслушивающих "жучков". - Сир, - сказал Бертон, - вот что я думаю. А вдруг дезертиры заложили бомбу где-то на пароходе? Если они увидят, что мы их вот-вот схватим, они передадут по радио кодированный сигнал, и бомба взорвется. Иоанн помолчал и спросил голосом чуть выше обычного: - Думаешь, такая возможность есть? - Если я додумался до этого, почему не могли додуматься они? - Я сейчас же объявлю поиск. Если ты в силах, присоединяйся. Иоанн повесил трубку. Минутой позже в динамиках загремел голос Струбвелла, приказывающего обследовать каждый дюйм судна на предмет взрывных устройств. Офицерам предписывалось немедленно организовать поисковые партии. Струбвелл назначил каждому свой участок. Бертон улыбнулся. Вот и не пришлось ничего открывать Иоанну; пусть-ка теперь Струбвелл с Подебрадом займутся поиском тех самых бомб, которые, возможно, сами же и заложили. ГЛАВА 26 Бертон вышел из лазарета. Поскольку ему не назначили определенного сектора, он решил действовать в качестве вольного стрелка: пойти на котельную палубу и обследовать машинное отделение и склады боеприпасов. Спускаясь по лестнице на палубу, он услышал пистолетную стрельбу и крики. Шум, похоже, доносился снизу, и Бертон заспешил, морщась от боли на каждой ступеньке. На середине палубы "А" у борта толпился народ. Бертон подошел и стал проталкиваться к предмету всеобщего внимания. Это был смазчик Джеймс Маккенна. Он лежал на боку, с пистолетом у раскрытой руки. В голове у него торчал томагавк. Огромный ирокез Дойийи вышел вперед, нагнулся и выдернул томагавк. - Он стрелял в меня, но промахнулся, - сказал он. Королю следовало бы отдавать приказы лично, а не по селектору. Тогда Маккенну, возможно, поймали бы с поличным, когда он прилаживал десять фунтов пластиковой взрывчатки к корпусу в темном углу машинного отделения. Впрочем, какая разница Маккенна ушел оттуда, как только услышал по радио, что объявлен поиск. Он сохранял хладнокровие и вел себя как ни в чем не бывало. Но помощник электрика заметил его и окликнул, и тогда Маккенна выстрелил в него. Потом побежал и убил двоих, мужчину и женщину, стараясь прорваться к борту. Поисковая партия, бегущая в его сторону, обстреляла его, но без успеха. Маккенна ранил еще одного, но в Дойийи не попал. Теперь Маккенна лежал мертвый и уже не мог сказать, почему пытался взорвать пароход. Король Иоанн спустился посмотреть на бомбу. К запалу были присоединены проводами часы и блок взрывчатки. Стрелка стояла на десяти - через двадцать минут произошел бы взрыв. - Этого хватило бы, чтобы проделать дыру шире, чем весь правый борт, - весело сказал эксперт-взрывник. - Прикажете убрать, сир? - Да, и немедленно, - спокойно ответил Иоанн. - Постой. Ведь радио при ней нет? - Нет, ваше величество. - Странно. Ничего не понимаю, - нахмурился Иоанн. - Почему дезертиры поручили одному из своих заложить бомбу с часовым механизмом, если ее куда проще взорвать по радио? А Маккенна мог бы уйти с ними, не подвергаясь опасности. Бессмыслица какая-то. Бертон, примкнув к группе офицеров, сопровождавших Иоанна, молчал. Стоит ли раскрывать Иоанну глаза, если можно назвать раскрытием глаз то, что он, Бертон, скажет? Маккенна явился к ним сразу после десанта с "Парсеваля", вызвавшись заменить одного из убитых. Теперь Бертону представлялось очевидным - во всяком случае, очень возможным, что Маккенну сбросили на парашюте или планере с борта "Парсеваля". Как это называли таких людей в двадцатом веке? Да... "пятая колонна". Клеменс заслал к ним своего человека в ожидании того дня, когда "Внаем не сдается" сойдется с "Рексом", и с приказом взорвать судно, когда день настанет. Бертон не понимал одного - почему Клеменс приказал Маккенне так долго ждать. Почему было не взорвать корабль при первом удобном случае? Зачем было тянуть сорок лет? Существовала ведь возможность, что Маккенна, сжившись за столько лет с "Рексом", перейдет на сторону врага. Он не имел никакой связи с "Внаем не сдается" - трудно хранить верность тем, кто существует только в воспоминаниях. Но, возможно, Клеменс об этом не подумал. Странно. Всякому, кто читал книги Клеменса, известно, какой он тонкий психолог. Тогда, быть может, Клеменс приказал Маккенне не уничтожать "Рекс" без крайней на то необходимости? - Выкиньте эту дрянь в Реку, - сказал Иоанн, кивнув на труп. Так и сделали. Бертон не нашел предлога, чтобы попросить перенести тело в морг. Там он мог бы вскрыть череп и посмотреть, нет ли в мозгу черного шарика. Но теперь уж поздно. Теперь Маккенну вскроют рыбы. Как бы ни обстояли дела, для Маккенны все кончено. Поиск продолжался - одна бомба нашлась, но могли быть и другие. Через некоторое время выяснилось, что на судне нет больше взрывных устройств - ни внутри, ни снаружи. Водолазы обследовали каждый дюйм обшивки. Бертон подумал, что дезертирам, будь у них голова на плечах, следовало бы позаботиться о потоплении судна перед своим отплытием. Тогда ни сам пароход, ни его авиация не смогли бы преследовать их. Но они агенты и не выносят насилия, хотя и прибегают к нему в крайних случаях. И был один верный способ выяснить, кто такой Маккенна: агент этиков или агент Клеменса. Одно, во всяком случае, ясно: Подебрад и Струбвелл - не диверсанты. Зачем же они тогда остались на борту? Бертон долго думал об этом и наконец воскликнул: "Ха!" Они остались добровольно. Вызвались сами, поскольку на "Внаем не сдается" есть один или несколько человек, с которыми им надо связаться. Друзья там плывут или враги, у этих двоих есть веская причина для встречи с ними. Поэтому они и приняли рискованное решение остаться на "Рексе" во время боя. Если "Рекс" победит, что возможно - хотя шансы, казалось бы, против него - и если эти двое выживут, им представится случай заполучить любого, кто плавал с Клеменсом. Но вот откуда они могут знать, что нужные им лица находятся на "Внаем не сдается"? Возможно, у них имеется какая-то тайная техника связи - Бертон не представлял себе, что это может быть. Он стал думать о дезертирах. Известно ли им о лодках в пещере на берегу полярного моря и о двери у подножия башни? Он надеялся, что они не слышали рассказа Пахери. Насколько Бертону было известно, только он, Алиса, Фрайгейт, Логу, Hyp, Лондон, Микс, Казз и Умслопогаас знали об открытии древних египтян. Во всяком случае, здесь, на пароходе. За его пределами, конечно, полно таких, что слышали Пахери из первых рук, а также из вторых, третьих и четвертых. Но Икс, по всей вероятности, тоже среди дезертиров, и он сообщит агентам о тайном ходе. Хотя не обязательно. Икс, наверное, тоже выдает себя за агента. Он использует своих спутников, чтобы добраться до башни, а там сделает так, чтобы они, как Эхнатон и его люди, лишились сознания или умерли. А вдруг Подебраду и Струбвеллу стало известно, что Икс плывет на "Внаем не сдается"? Впрочем, Иксом может быть и любой из них. Бертон пожал плечами. Придется разрешить событиям идти своим чередом, пока он не найдет случая повлиять на них. А уж тогда он сверзится, как сова на мышь. Малоудачное сравнение. Агенты и этики больше смахивают на тигров. Но ему это все равно. Когда придет нужда, он атакует. Бертон снова подумал, не рассказать ли обо всем Иоанну. Тогда взятые в плен агенты будут застрахованы от казни на месте. Правда, их нужно будет оглушить, чтобы помешать им покончить с собой Но среди двенадцати-четырнадцати схваченных, включая Струбвелла и Подебрада, кто-то один непременно будет без сознания. Ладно, подождем еще немного. Может, и не придется ничего открывать Иоанну. Пароход снова был поставлен на якорь, пока водолазы обследовали корпус. Потом он опять двинулся вверх по Реке на предельной скорости. Вскоре пришлось подойти к берегу, чтобы подзарядиться от питающего камня. Настал рассвет; камни громыхнули и разрядились. Кабель втянули обратно, и "Рекс" опять устремился в погоню. После завтрака у трех самолетов прогрели моторы. Затем Фосс и Окаба на своих бипланах и торпедный бомбардировщик с ревом поднялись с откидной кормы летной палубы. Предполагалось, что пилоты засекут катер через час-другой. Дальнейшие действия оставлялись на их усмотрение в установленных Иоанном пределах. Король не желал топить или выводить из строя катер, нужный ему для боя. Самолеты могли обстрелять катер, помешав ему плыть дальше, и задержать его до подхода "Рекса". Через час и двадцать две минуты после взлета вышел на связь Окаба, доложив, что катер замечен и что предпринята попытка связаться с дезертирами по радио. Ответа они не дали. Сейчас три самолета поочередно снизятся над катером и обстреляют его из пулеметов. Атаки будут короткими - свинцовые пули имеют слишком большую ценность и слишком нужны для боя против "Внаем не сдается". Если через несколько заходов дезертиры не сдадутся, не повернут обратно или не покинут катер, рядом с судном будут сброшены бомбы Окаба сообщил еще, что катер находится в нескольких милях выше места, где долина внезапно расширяется. Катер уже ходил в этот район два месяца назад во время перемотки. Его экипаж вел переговоры с титантропами - на эсперанто, разумеется - с целью завербовать человек сорок в десант. Король Иоанн, в случае встречи с Клеменсом борт о борт, предполагал поставить этих великанов во главе абордажников. Два десятка таких, как Джо Миллер, могли в короткий срок очистить все палубы Клеменса. И один Миллер не сумел бы выстоять против натиска столь многих своих собратьев. Но, как выяснилось к горькому разочарованию Иоанна, все опрошенные титантропы принадлежали к Церкви Второго Шанса. Они отказались сражаться да еще попытались обратить экипаж катера в свою веру. Были, возможно, и такие титантропы, что не поддались на проповеди миссионеров, но некогда было их отыскивать. Самолеты устремились к катеру, и население - частью обыкновенные гомо сапиенс, частью настоящие великаны - высыпало на берег, чтобы поглазеть на них. Внезапно Окаба сообщил: - Катер направляется к правому берегу! Японец спикировал, но стрелять не стал. Он не мог вести огонь по катеру, не рискуя зацепить местных жителей - а у него был строгий приказ не раздражать их без крайней нужды. Иоанн не хотел плыть через враждебно настроенные края после потопления "Внаем не сдается". - Дезертиры прыгают в воду и плывут к берегу! - докладывал Окаба. - Катер дрейфует вниз по течению! Иоанн выругался и приказал торпедному бомбардировщику сесть на Реку. Пусть его стрелок подцепит катер, чтобы доставить его на "Рекс". Да поскорей, пока не подплыл кто-нибудь из местных и не присвоил катер себе. - Дезертиры смешались с толпой, - сообщил Окаба. - Предполагаю, что после нашего отлета они уйдут в холмы. - Зубы Господни! - вскричал Иоанн. - Мы никогда их там не найдем! Бертон, бывший в то время в рубке, промолчал. Он знал, что позднее агенты уведут парусник и снова пустятся вверх по Реке. И "Рекс" сможет захватить их, если не потонет и не получит серьезных повреждений. Через несколько минут после того, как катер водворили на "Рекс" и оба истребителя приземлились, на пароходной рации зажегся оранжевый огонек. Радист выпучил глаза и на миг потерял дар речи. Тридцать лет он и его сменщики ждали, когда это случится, не веря, что это все-таки произойдет. Наконец он опомнился и выговорил: - Сир! Сир! Частота Клеменса! Частота, которой пользовался "Внаем не сдается", была давно известна. Клеменс мог бы изменить ее - тогда радисты "Рекса" прочесали бы весь диапазон, пока не засекли бы ее опять. Но Клеменс, как видно, не видел никакой причины менять длину волны. Все его немногие передачи, перехваченные до сих пор "Рексом", были зашифрованы. Но не эта. Эта передача не предназначалась для "Парсеваля", для катеров или аэропланов Клеменса. Она велась открытым текстом на эсперанто и предназначалась для "Рекса". Говорил не сам Клеменс, а Джон Байрон, его старший помощник - и желал он говорить не с королем, а с его первым офицером. Иоанна, который удалился к себе то ли поспать, то ли позабавиться с очередной сожительницей, вызвали обратно. Струбвелл не осмеливался разговаривать с Байроном без разрешения капитана. Иоанн вознамерился поговорить с Клеменсом напрямую, но тот через Байрона отказался, не объяснив причины отказа. Иоанн через своего помощника ответил, что тогда вообще никаких переговоров не будет. Но Байрон через минуту, сквозь шум и треск заявил, что имеет одно предложение. Его командир так и не решился вступить с Иоанном в прямой разговор, боясь выйти из себя и обругать короля так, как еще никто никого не ругал во Вселенной. Включая Иегову, проклявшего Сатану перед тем, как свергнуть его с небес. Клеменс имел к Иоанну честное предложение, но его - и придется Иоанну это понять - следовало передать через посредника. Через полчаса, в которые Клеменс бранился, кипел и не находил себе места, Иоанн при посредстве Струбвелла согласился выслушать, что ему предлагают. Бертон был опять в рубке, слышал все с самого начала, и предложение Клеменса ошеломило его. Иоанн выслушал все до конца и ответил, что должен переговорить со своими летчиками-истребителями Вернером Фоссом и Кеньи Окабой. Приказывать им в данной ситуации он не может. Кстати, как зовут пилотов Клеменса? Байрон ответил: Уильям Баркер, канадец, и Жорж Гинеме, француз - оба асы первой мировой. После краткого изложения биографий неприятельских пилотов Иоанн вызвал в рубку Фосса и Окабу и объяснил им положение дел. Поначалу их это ошарашило. Придя в себя, они переговорили друг с другом, и Окаба сказал: - Сир, мы летаем у вас двадцать лет. В основном это была нудная, малоопасная служба. Мы давно ждали этого момента - мы знали, что он настанет. И нам не придется сражаться с бывшими соотечественниками или с былыми союзниками - хотя, кажется, в первую мировую моя страна была союзницей Англии и Франции. Мы согласны. И горим нетерпением. "Кто же мы такие? - подумал Бертон. - Рыцари короля Артура? Идиоты? Или все вместе?" Однако он сам отчасти одобрял решение летчиков и был глубоко взволнован. ГЛАВА 27 "Внаем не сдается" стоял на якоре у правого берега, на несколько миль выше входа в озеро. Геринга доставили в Аглейо на катере под названием "Афиш не расклеивать". Клеменс передал извинения Ла Виро за то, что не явился к нему немедленно. К несчастью, его задерживает прежняя договоренность, сказал он. Но к завтрашнему вечеру, а возможно, послезавтра, он прибудет в собор. Геринг стал упрашивать Клеменса обратиться с предложениями о мире к королю Иоанну. Клеменс, как и ожидал Герман, отказался. - Заключительный акт этой драмы чересчур долго откладывался. Чертов антракт затянулся на сорок лет. Теперь ничто не может помешать постановке. - Это не театр. Прольется настоящая кровь. Будет ощущаться настоящая боль. И смерть будет настоящей. И чего же ради? - Есть ради чего. Я больше не хочу говорить об этом. Клеменс сердито затянулся большой зеленой сигарой. Геринг молча благословил его троеперстным знамением и вышел из рубки. Весь день на корабле шла подготовка. На окна ставились толстые дюралюминиевые щиты с амбразурами. В концах коридоров и проходов устанавливались толстые дюралюминиевые двери. Проверялись боеприпасы. Производилась пристрелка паровых пулеметов. Испытывались вертикальные и горизонтальные платформы и подъемники 88-миллиметровых пушек. В пусковые установки закладывались ракеты, и проверялись системы доставки новых из недр палубы "А". Испытывалось орудие, работающее на сжатом воздухе. Поднимались в воздух аэропланы с полным вооружением на борту. Катера тоже вооружались. Подвергались пробе радар, сонар и инфракрасные детекторы. Выпускались и убирались абордажные мосты. Каждый пост провел не менее дюжины учений. Зарядив вечером батацитор и Граали, "Внаем не сдается" совершил пятимильный круиз, продолжая вести учения. Радар, обследовав озеро, "Рекса" на нем не нашел. Перед тем как объявить отбой, Клеменс собрал почти всю команду в салоне. Вахтенным его краткая, почти серьезная речь передавалась по радио. - Мы проделали фантастически долгий рейс по Реке - возможно, самой длинной реке во Вселенной. У нас были взлеты и падения, были трагедии, была боль, была скука, были комедии, были трусливые дела, были и героические. Много раз мы смотрели в лицо смерти. Чья-то смерть радовала нас, но мы расплачивались за это смертью дорогих нам людей. Долгий был рейс, очень долгий. Мы прошли семь миллионов двести тысяч двадцать миль. Это почти половина Реки, чья предполагаемая длина - четырнадцать миллионов пятьсот тысяч миль. Долгий путь. Но мы, пройдя его, пойдем дальше. Еще сто двадцать семь тысяч пятьсот миль - и останется каких-нибудь семь миллионов. Каждый, кто записывался к нам, знал, чего ему будет стоить путешествие на этом огромном, роскошном судне. Ему или ей разъясняли цену билета. За этот рейс расплачиваются в конце, а не в начале. Я знаю каждого из вас так, как только один человек может знать другого. Вы все подверглись строгому отбору и все оправдали мои ожидания. Вы прошли через множество испытаний и вышли из них с высокой оценкой. Поэтому я полностью уверен, что и завтрашнее, последнее, самое тяжкое испытание вы тоже выдержите. Я говорю так, будто нам предстоит экзамен по арифметике в средней школе, или так, будто я футбольный тренер, натаскивающий команду перед матчем. Сожалею - но наш экзамен, наш матч, будет смертельным, и некоторые из вас не доживут до конца завтрашнего дня. Но вы знали цену, когда подписывали контракт, так что не помышляйте о том, чтобы смыться. Но когда завтрашний день кончится... Клеменс обвел глазами аудиторию. Джо Миллер, сидящий на огромном стуле на возвышении, запечалился, и слезы текли по его корявым щекам. Маленький де Марбо вскочил, поднял бокал и крикнул: - Троекратное ура нашему командиру - и выпьем за него! Раздались громкие "ура". Когда вино было выпито, поднялся носатый, тощий как шпага де Бержерак: - А теперь за победу! Не говоря уж о погибели Иоанна Безземельного, да будет он проклят навеки! В ту ночь Сэм долго не ложился спать, шагая взад-вперед по рубке. Хотя пароход стоял на якоре, вахту нес полный состав. "Внаем не сдается" мог бы поднять якорь и отплыть, развив предельную скорость, в течение трех минут. Если Иоанн попытается напасть ночью, несмотря на свое обещание не делать этого, он не застанет Сэма врасплох. В рубке почти не разговаривали. Сэм пожелал всем доброй ночи, вышел и несколько минут ходил по летной палубе. На берегу горело множество огней. Вироландцы знали, что намечено на завтра, и были слишком возбуждены и встревожены, чтобы улечься спать в свое обычное время. Несколько раньше у берега появился сам Ла Виро в рыбачьей лодке, прося разрешения подняться на борт. Клеменс ответил в рупор, что рад его видеть, но отказывается что-либо обсуждать до послезавтра. Он сожалеет, но иначе нельзя. Высокий смуглый человек с мрачным лицом отплыл, но прежде благословил Сэма. Сэм устыдился. Теперь он прошел по всем палубам с обеих сторон, проверяя часовых. Результатами он остался доволен и решил, что хватит шататься по судну. Гвенафра уже, наверное, ждет его в постели. Возможно, она захочет заняться любовью - вдруг завтра кого-то из них или их обоих не останется в живых. Сэм пока что не чувствовал себя в настроении, но она владела удивительным умением поднимать его дух - помимо всего прочего. Он правильно угадал. Она действительно настаивала, но недостаток энтузиазма с его стороны был налицо, и она, отчаявшись восполнить его, отступилась. И не стала упрекать Сэма. Просто попросила, чтобы он обнял ее и поговорил с ней. Поговорить Сэм отказывался редко, и они беседовали добрых два часа. Перед тем как уснуть, Гвенафра сказала: - Хотела бы я знать, нет ли Бертона на "Рексе"? Вот было бы забавно, да? Не в смысле смешно, а в смысле удивительно. Нет, это было бы ужасно. - Ты так и не преодолела свою девчоночью влюбленность в него, да? Как видно, это была фигура - для тебя, по крайней мере. - Нет, не преодолела - хотя не уверена, конечно, понравился бы он мне сейчас или нет. И все-таки - вдруг он служит у короля Иоанна и мы его убьем? Я бы чувствовала себя ужасно. Представь, что на "Рексе" плавает кто-нибудь, кого любишь ты. - Весьма маловероятно. Меня это как-то не беспокоит. Его беспокоило это. Дыхание Гвенафры давно уже стало ровным и глубоким, а он все лежал без сна. Что, если на "Рексе" плавает Ливи? Нет, быть не может. Ведь это один из людей Иоанна убил ее в Пароландо. Она никогда не села бы на его корабль. Разве только с намерением убить его и тем отомстить за себя. Нет, это на нее непохоже. Для этого у нее слишком мягкий характер, хотя она и способна яростно сражаться за тех, кого любит. Но мстить она не стала бы. Клара? Джин? Сюзи? Может ли на "Рексе" быть кто-то из них? Шансы ничтожно малы. И все-таки... порой случается даже то, что невероятно с математической точки зрения. И снаряд, пущенный с его парохода, убьет его дочь. И она будет навсегда потеряна для него - ведь воскрешений больше нет. Он чуть было не встал с постели, не пошел в рубку и не велел радисту передать на "Рекс", что хочет заключить мир, отказаться от боя, от ненависти и от жажды мести. Чуть было. Все равно Иоанн не согласится. Но откуда он, Сэм, может это знать, пока не попробует? Нет. Иоанн неисправим. Так же упрям, как его враг Сэм Клеменс. - Как же мне плохо, - сказал Сэм. И вскоре провалился в сон. Эрик погнался за ним со своим обоюдоострым топором. И Сэм побежал от страшного норвежца, как столько раз уже бегал в кошмарных снах. Эрик кричал позади: "Bikkja! Кал Рататока! Я говорил тебе, что буду тебя ждать у истоков Реки! Умри, презренный предатель! Умри!" Сэм застонал и проснулся в поту, с колотящимся сердцем. Какая это будет ирония, какой поэтический сюжет, какое возмездие, если Эрик окажется на "Рексе". Гвенафра проговорила что-то сквозь сон. Сэм погладил ее по голой спине и тихо сказал: - Спи, невинное дитя. Ты-то никого не убивала - надеюсь, и не убьешь. Но разве ее не призвали завтра заняться именно этим? - Это уж слишком, - сказал он себе. - Надо поспать. Надо завтра быть в хорошей физической и душевной форме. Иначе... ошибка с моей стороны .. усталость... кто знает? Но ведь "Внаем не сдается" гораздо больше "Рекса", гораздо лучше укреплен и вооружен - он не может не победить. Надо спать. Внезапно он сел, вперив глаза во тьму. Завыли сирены, и третий помощник Крегар закричал из селектора на стене: - Капитан! Капитан! Просыпайтесь! Клеменс вылез из постели и подошел к селектору. - Да, в чем дело? Неужто Иоанн все-таки атаковал? Вот подлый сукин сын! - Операторы ночного видения докладывают, что семь человек прыгнули за борт. Видимо, дезертиры! Итак, Сэм ошибался, заявив в своей речи, что все здесь люди испытанные, доказавшие свое мужество. Кое-кому не хватило храбрости. Или здравый смысл у них возобладал. И они ушли. В точности как он, Сэм, когда в Америке началась война между штатами. Пробыв две недели в добровольном миссурийском ополчении конфедератов и увидев, как один из его товарищей застрелил безвинного прохожего, Сэм дезертировал и ушел на запад. И на этих семерых он по-настоящему не гневался. Но другим этого показывать было нельзя. Надо было принять свирепый вид, побушевать как подобает, предать проклятию подлых крыс и так далее Ради поддержания дисциплины и боевого духа. Он уже вошел в лифт, чтобы подняться в рубку, и тут его осенило. Эти семеро - не трусы. Они агенты. У них не было резона оставаться на борту и, возможно, погибнуть. У них есть более высокий долг, чем верность Клеменсу и его судну. Он вошел в рубку. По всему пароходу горели огни. Прожектора высвечивали на берегу горстку мужчин и женщин с Граалями, бежавших так, будто самые затаенные их страхи ожили и вот-вот схватят их. - Будем стрелять? - спросил Крегар. - Нет. Еще попадем в кого-то из местных. Пусть бегут. Они еще попадутся нам после боя. Беглые, безусловно, попросят убежища в храме. Ла Виро их не выдаст. Сэм приказал Крегару произвести перекличку. Определились имена отсутствующих, и Сэм прочел их список на экране. Четверо мужчин и три женщины, все будто бы жившие после 1983 года. Подозрения Сэма относительно таких людей подтвердились, но было поздно что-либо предпринимать. Да. Теперь поздно, но после боя он уж найдет какой-нибудь способ заполучить беглецов и допросить их. Они должны знать хотя бы половину тайн, не дающих ему покоя. А может быть, знают все тайны. - Выключи сирены, - сказал он Крегару. - Объяви всем, что это была ложная тревога и можно ложиться спать. Спокойной ночи. Однако ночь спокойной не была. Он много раз просыпался, и его мучили кошмары.  * ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ *  ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ ВОЗДУШНЫЙ БОЙ В МИРЕ РЕКИ ГЛАВА 28 В долине Вироландо полдень. Вот уже тридцать лет, как небо в этот час пестрит разноцветными планерами и воздушными шарами. Сегодня небо чисто, как взор младенца. Гладь Реки, всегда усеянная лодками с белыми, красными, черными, зелеными, фиолетовыми, пурпурными, оранжевыми и желтыми парусами, пуста - сплошная зеленовато-синяя равнина. По обоим берегам бьют барабаны, наказывая всем не подниматься в воздух, не выходить на Реку и держаться подальше от берегов. Несмотря на это, на левом берегу собрались толпы народу. Большинство, правда, заняло места на скалах и на мостах между ними. Всем хочется посмотреть бой, и любопытство пересиливает страх. Призывы Ла Виро отойти в предгорья не помогли - слишком заманчиво предстоящее зрелище. Никого нельзя убедить отойти на безопасное расстояние. Люди, не знающие, что такое оружие двадцатого века - не видевшие никакого оружия, кроме самого примитивного - не понимают, что им грозит. Мало кто из них сталкивался даже с легкими проявлениями насилия. И вот эти невинные души запрудили всю равнину и влезли на скалы. Ла Виро молился, стоя на коленях в храме. Герман Геринг, отчаявшись утешить его, поднялся по лестнице на верхушку одной из скал. Предстоящее злое дело было ненавистно ему, но он хотел это видеть. И, надо сознаться, волновался, как ребенок перед началом циркового представления. Это прискорбно - значит, со старым Герингом далеко еще не покончено. Но Герман не мог остаться в стороне от боя и сопряженного с ним кровопролития. Он не сомневался, что горько об этом пожалеет - но ведь в Мире Реки такого еще не бывало. И не будет. Разве можно такое пропустить? Герман даже пожалел на миг, что не он ведет один из самолетов. Да, ему еще далеко до совершенства. Ну что ж, он насладится зрелищем в полной мере, а после расплатится за это душевными муками. Гигантские корабли, "Внаем не сдается" и "Рекс грандиссимус", бороздили Реку, двигаясь навстречу друг другу. В этот момент их разделяло шесть миль. Соглашение обязывало их остановиться на расстоянии пяти. В случае, если воздушный бой не кончится раньше. После его окончания все ограничения снимаются, и побеждает сильнейший. Сэм Клеменс расхаживал по мостику. За предыдущий час он проверил все посты и прикинул план сражения. Расчет секретного оружия ожидал на палубе "А". По сигналу они поднимут свое орудие и установят его за толстым стальным щитом, который прежде прикрывал носовой пулемет. Теперь пулемет убран, и его платформа готова принять секретное оружие. Пулеметный расчет был поражен, получив приказ о снятии пулемета. Ответа на свои вопросы они не получили. Слухи полетели с носа на корму, с палубы на палубу. Зачем капитан предпринял этот странный маневр? Что происходит? Тем временем Клеменс успел три раза поговорить с лейтенаном-десантником Уильямом Фермером, командиром секретного расчета, постаравшись внушить ему всю важность его задания. - Меня по-прежнему беспокоят агенты Иоанна, - сказал Сэм. - Я знаю, у нас все проверены-перепроверены. Но это мало что меняет. В диверсанте, подосланном Иоанном, хитрости должно быть, что навоза на миссурийском заднем дворе. Останавливайте каждого, кто приблизится к орудийной камере. - Но что они могут сделать? - Фермер имел в виду свой расчет. - Они все безоружны. Я даже под кильтами у них посмотрел - ничего. Должен сказать, им это не понравилось. Они считают, что им должны доверять безоговорочно. - Они должны понять, что это необходимо. Хронометр в рубке показывал 11.30. Клеменс посмотрел в задний иллюминатор. На летной палубе было все готово. Самолеты подняли из ангаров, и один как раз ставили на паровую катапульту дальнем конце палубы. Самолетов было два - единственные одноместные аэропланы, пережившие это долгое путешествие, да и они уже ремонтировались несколько раз. Два прежних истребителя, монопланы, давно погибли - один в бою, другой в аварии. Эти, собранные из запчастей, были бипланы со спиртовыми двигателями, способными развивать до ста пятидесяти миль в час на уровне грунта. Первоначально они работали на синтетическом бензине, но его запас давно уже кончился. На носу перед открытой кабиной стояли сдвоенные 56-калиберные ленточные пулеметы, стреляющие свинцовыми пулями из медных патронов со скоростью пятьсот очередей в минуту. Боеприпасы сберегались в течение всего рейса для такого вот случая. Патроны несколько дней назад перезарядили и проверили каждый на длину, ширину и ровность, чтобы пулеметы не заклинило. Сэм снова сверился с хронометром, сел в лифт и спустился на летную палубу. Маленький джип отвез его к самолетам, где ожидали механики, запасной состав и два пилота. Оба самолета были окрашены в белый цвет, а на руле и на тыльной части нижних крыльев красовался алый феникс. На корпусе одного был изображен красный журавль в полете, а под кабиной черными буквами значилось: Vieux Charles. Старина Чарли. Так Жорж Гинеме называл самолеты, на которых летал в первую мировую. На другом самолете по обоим бортам были нарисованы черные головы лающих собак. Оба летчика были одеты в белую рыбью кожу. Высокие, по колено, ботинки имели красную отделку, как и бриджи. Левую сторону кителя украшал алый феникс. Кожаные летные шлемы оканчивались небольшой пикой - острием рыбьего рога. Очки были в красной оправе, перчатки белые, но с красными раструбами. Летчики стояли у "Старого Чарли" и вели серьезный разговор, когда подъехал Клеменс. Когда он приблизился, они отдали честь. Какой-то миг он молчал, разглядывая их. Они совершали свои подвиги уже после его смерти, но он хорошо знал обоих. Жорж Гинеме был щуплый человек среднего роста с черными горящими глазами и почти по-женски красивым лицом. Он постоянно - во всяком случае, когда не сидел в кабине, - был напряжен, как скрипичная струна или оттяжка мачты. Французы называли его "асом среди асов". Другие - Нунгессер, Дорм и Фонк - сбили, правда, больше бошей, но они и летали дольше, а карьера Жоржа оборвалась сравнительно рано. Француз был из тех прирожденных летчиков, которые автоматически становятся частью машины - воздушный кентавр. Был он также превосходным механиком и так же тщательно проверял перед вылетом свой самолет, оружие и приборы, как знаменитые Маннок и Рикенбакер. В войну он, казалось, жил только полетами и боями. Любовных связей, насколько было известно, он не заводил - единственной его привязанностью была сестра Ивонна. Мастер воздушной акробатики, он нечасто пользовался ею в воздухе, всегда бросаясь в лобовую атаку. Он был столь же свиреп и неосторожен, как его английский соперник, великий Альберт Болл. Как и он, Гинеме любил летать в одиночку, а когда встречал врага - неважно, в каком количестве - сразу атаковал. Редко случалось, чтобы его "ньюпорт" или "спад" по возвращении не был изрешечен пулями. Мог ли он так долго протянуть на войне, где средний век пилота составлял три недели? Однако он успел одержать пятьдесят три победы. Один из его товарищей писал, что, когда Гинеме перед вылетом садился в кабину, "на него было страшно смотреть. Глаза у него были как удары". А ведь этого самого человека французская наземная армия признала негодным. Он был хрупкого сложения, легко простужался, постоянно кашлял и не умел отводить душу за дружеской пирушкой в конце боевого дня. Он походил на чахоточного и, возможно, действительно болел. Но французы любили его, и в день его гибели, 11 апреля 1917 года, вся нация погрузилась в траур. Поколение спустя французским детям в школе говорили, что Гинеме залетел так высоко, что ангелы не позволили ему вернуться на землю. Реальная же версия тех дней звучала так: Гинеме, как обычно, вылетел один, и лейтенант Виссеман, куда более слабый летчик, каким-то образом сумел его сбить. Самолет рухнул в грязь, в полосу сильного артобстрела. Тысячи снарядов разнесли машину Гинеме на куски, смешали с грязью так, что и следа не осталось. Плоть и металл превратились не в прах - в грязное месиво. В Мире Реки Жорж прояснил эту тайну. Рыская в облаках в поисках одного или дюжины бошей - ему было все равно, сколько их - он начал кашлять. Кашель бил его все сильнее, и вдруг кровь хлынула изо рта на кожаный, подбитый мехом комбинезон. Подтвердились его страхи о туберкулезе. Помочь себе он ничем не мог. Когда силы покидали его и зрение меркло, он увидел приближающийся немецкий самолет. Умирая или думая, что умирает, Гинеме все же устремился навстречу врагу. Затарахтели пулеметы, но прославленный меткий глаз Гинеме изменил ему. Немец пошел вверх, и Гинеме бросил "Старого Чарли" ему вдогонку. На миг он потерял врага, потом пули прошили его ветровое стекло сзади... и сознание угасло. Очнулся он нагим на берегу Реки. Теперь он уже не страдал "белой чумой" и немного прибавил в весе Но всегдашняя напряженность осталась при нем, хотя несколько ослабла по сравнению с семнадцатым годом. Он делил каюту с женщиной, которая сейчас сидела там и плакала. Уильям Джордж Баркер, канадец, тоже был прирожденный летчик, удививший всех своим мастерством после какого-нибудь часа обучения. 27 октября 1918 года он, будучи майором 201-й эскадрильи британских воздушных сил, вылетел один в новом "сопвит снайп". В двадцати тысячах футов над Мармальским лесом он сбил двухместного разведчика. Один из экипажа выпрыгнул с парашютом. Баркера это зрелище заинтересовало, а возможно, и рассердило немного - в союзной авиации парашюты были запрещены. Откуда ни возьмись появился "фоккер", и пуля угодила Баркеру в правое бедро. "Снайп" вошел в штопор, Баркер выровнял его - и увидел себя в окружении пятнадцати "фоккеров". Двоих он отогнал, осыпав градом пуль, третий, пораженный с расстояния десяти ярдов, загорелся. Но Баркера опять ранило, на этот раз в левую ногу. Он потерял сознание и пришел в себя как раз вовремя, чтобы вывести самолет из повторного штопора. Вокруг вилось больше дюжины "фоккеров". Он отстрелил одному хвост с каких-нибудь пяти ярдов, но его левый локоть раздробила пуля из пулемета "шпандау". Баркер снова потерял сознание, снова пришел в себя и увидел вокруг двенадцать немцев. Из "снайпа" валил дым. Видя, что он горит, и считая себя обреченным, Баркер решил протаранить хоть одного боша. Перед самым столкновением он передумал и вместо тарана поджег неприятельскую машину, обстреляв ее. Потом нырнул вниз, дотянул до британских линий, чуть не врезался в наблюдательный аэростат, но остался жив. Это был последний вылет Баркера, единодушно провозглашенный авторитетами лучшим примером сражения летчика-одиночки с превосходящими силами противника за всю первую мировую. Баркер две недели пробыл в коме, а когда пришел в себя, война кончилась. За подвиг его наградили Крестом Виктории, но он долго еще ходил на костылях и с рукой на перевязи. Несмотря на свои увечья, он вернулся в авиацию и стал одним из организаторов канадских воздушных сил. Потом он совместно со славным асом Уильямом Бишопом основал первую крупную канадскую авиалинию. Он погиб в 1930 году, испытывая новый самолет, разбившийся по непонятной причине. Официальный его счет составлял пятьдесят вражеских самолетов, хотя по некоторым источникам их было пятьдесят три. Столько же, сколько у Гинеме. Клеменс пожал обоим руки. - Вы хорошо знаете, что я противник дуэлей, - сказал он. - Я высмеивал этот обычай в своих книгах и не раз говорил вам, как противен мне был старый южный обычай улаживать споры смертоубийством. Впрочем, того, кто настолько глуп, что считает такой способ разбирательства правильным, действительно следует убить. Этой воздушной дуэли я бы не противился, будь я уверен, что вы сегодня умрете, а завтра оживете, как в былые времена. Ну а теперь все будет по-настоящему. Некоторые возражения у меня имеются, как сказал Сидячий Бык Кастеру, но вы оба так рвались в драку, точно боевые кони при звуке трубы, что я не стал отказывать Иоанну. Но неизвестно еще, что кроется за этим предложением. Возможно, Иоанн-злодей планирует какое-нибудь предательство. Я согласился, потому что говорил с одним из его офицеров - я их всех знаю или слыхал о них, и все они честные, порядочные люди. Хотя как могут, скажем, Вильям Гоффе или Педер Торденскьолд служить такому, как Иоанн, мне непонятно. Он, должно быть, изменил свое поведение, хотя я не верю, чтобы он изменился внутренне. Во всяком случае, меня заверили, что все пройдет на высшем уровне. Их летчики собираются взлететь в одно время с вами. И на борту у них будут только пулеметы, без ракет. - Мы все это обсудили, Сэм, - сказал Баркер. - И считаем, что наше дело правое. Ведь это Иоанн увел у вас пароход и пытался убить вас. И нам известно, что он за человек. Кроме того... - Кроме того, вы не можете устоять, когда вам подвернулся случай снова сразиться. Вас мучает ностальгия. Вы уже забыли, каким жестоким и кровавым было то время, так ведь? - Хорошие люди не стали бы плавать на "Рексе", - с нетерпением ответил Гинеме. - А мы проявили бы трусость, если бы не приняли их вызов. - Пора прогревать моторы, - сказал Баркер. - Мне не стоило заговаривать об этом, - сказал Сэм Клеменс. - Пока, ребята. И удачи вам. Пусть победят сильнейшие, и я уверен, что ими будете вы! Он еще раз пожал им руки и отошел в сторону. Это и смело, и глупо в то же время, подумал он, однако я дал согласие. Подводить итоги в последнюю минуту его побудила одна только нервозность. Не надо было ничего говорить. Но он, по правде сказать, давно предвкушал этот миг. Похоже на рыцарский турнир былых времен. Сэм терпеть не мог рыцарей - ведь они, согласно истории, угнетали крестьян, подавляли низшие классы, да и свой то класс истребляли почем зря; просто бандиты какие-то. Но реальность - это одно, а миф - другое. Миф всегда надевает шоры на глаза, и это, возможно, к лучшему. Идеал светел, реальность мрачна. Вот два необычайно одаренных и отважных человека отправляются драться до смертельного исхода на заранее назначенной дуэли. И чего ради? Им ничего не надо доказывать - они все и всем доказали давным-давно. Что же это такое? Махизм, культ мужества? Определенно нет. Их мотивы, какими бы они ни были, тайно радовали Клеменса. Опять-таки если они одолеют истребителей Иоанна, то смогут атаковать "Рекс" с бреющего полета. Ясное дело - если они проиграют, то вражеские летчики атакуют "Внаем не сдается". Лучше уж об этом не думать. Но главное удовольствие заключалось в зрелище предстоящего боя. Это было детское чувство - незрелое, во всяком случае. Но Сэм, как большинство мужчин и женщин, был заядлым поклонником спорта в качестве болельщика. А это тоже спорт, хоть и фатальный для участников матча. Римляне знали, что делали, устраивая бои гладиаторов. Сэм вздрогнул от звука трубы. Вслед за ним зазвучала бодрящая мелодия "Там, в высокой синеве", написанная Джакомо Россини для корабельных воздушных сил, но исполняемая, правда, с помощью электроники. Баркер, как командир звена, первым сел в кабину. Пропеллер медленно повернулся, заныл и завертелся. Гинеме сел в свой самолет. Люди, стоящие вдоль летной палубы и столпившиеся на двух нижних этажах мостика, разразились криками "ура", заглушив рев включенного двигателя. Сэм Клеменс посмотрел вверх. Там у кормового иллюминатора рубки стоял первый помощник Джон Байрон, готовый дать капитану сигнал. Как только хронометр покажет двенадцать, Байрон уронит вниз алый платок. Из рядов, стоящих вдоль палубы, выбежала женщина и бросила в кабины по букету цветов "железного" дерева. Гинеме, в летных очках, улыбнулся и помахал своим букетом. Баркер, похоже, собрался выкинуть свой, но передумал. Сэм посмотрел на часы. Красный платок полетел вниз. Сэм повернулся и дал знак включить катапульту. Зашипел пар, освобожденный самолет Баркера рванулся вперед и в пятидесяти футах от края палубы взлетел Через восемьдесят секунд после него взлетел француз. Толпа хлынула на летную палубу, а Клеменс поспешил на мостик. Из рубки он поднялся через люк на крышу надстройки. Там были привинчены для него стол и стул. Наблюдая за боем, Сэм будет пить бурбон и курить сигару. Король Иоанн не переставал его беспокоить. Иоанн точно задумал какую-нибудь каверзу - это неизбежно, как отрыжка после пива. ГЛАВА 29 "Рекс грандиссимус" шел по середине озера, носом по ветру, вращая колесами и делая десять миль в час. Благодаря попутному ветру, дующему со скоростью пять миль в час, самолетам обеспечивалась пятнадцатимильная скорость при взлете. Король Иоанн, в синем кильте, алой накидке и черных сапогах, стоял на летной палубе и говорил с пилотами, пока взлетная команда готовила машины. Пилоты были одеты в черную кожу. Их самолеты тоже были бипланы, с чуть более тупыми носами, чем у противника. Крылья и фюзеляж одного самолета были расписаны синими и серебряными шахматными квадратами, на которых выделялись три золотых королевских льва. На бордовом носу белел череп со скрещенными костями. Вторая машина была вся белая, со львами на крыльях и руле и с красными кругами на бортах и на днище - японскими знаками восходящего солнца. Из нескольких сотен кандидатов, опрошенных за последние семь лет, Иоанн выбрал этих двоих - им и выпало сражаться в этот долгожданный день. Кеньи Окаба, низенький и коренастый, всем существом излучал решимость. Обычно он проявлял дружелюбие и охотно общался с людьми. Сейчас он был мрачен. Фосс, наравне с Баркером, был знаменит своими одиночными боями с превосходящими силами врага. 23 сентября 1917 года Фосс, уже уничтоживший сорок восемь самолетов противника, летел один на новом фоккеровском триплане и повстречался с семерыми "сеснами" 56-й британской эскадрильи. Их пилоты принадлежали к числу лучших британских истребителей. Пятеро были асы, и среди них выделялись трое: Мак-Кадден, Рис-Дэвидс и Сесил Льюис. Мак-Кадден, командир, немедленно повел звено в круговую атаку. Казалось, что гибель Фосса под дулами четырнадцати пулеметов неизбежна. Но Фосс управлял своим самолетом, как волчком. Дважды, когда Мак-Кадден брал его на прицел, он входил в плоский полуштопор - маневр, с которым британцы еще не сталкивались. Выделывая головоломные, но тщательно выверенные трюки и одновременно поливая противников огнем, Фосс ушел из кольца. Тогда Рис-Дэвидс, превосходный стрелок, поймал его на прицел и держал, пока не расстрелял весь боезапас своих 50-калиберных "льюисов". Самолет Фосса упал, к чему британцы отнеслись не без сожаления. Они предпочли бы захватить Фосса живым. Он был лучший истребитель из всех, с кем они встречались. В Фоссе была доля еврейской крови. Несмотря на предрассудки, с которыми он столкнулся в немецких воздушных силах, его мастерство и решимость обеспечили ему заслуженное признание. Он даже служил одно время под началом у Рихтхофена, Красного Барона, который назначил его начальником полетов и поручал ему прикрывать строй сверху. Кеньи Окаба, капитан воздушных сил "Рекса", во время второй мировой носил звание пилота первого класса морской авиации. Он был одним из лучших японских истребителей и побил рекорд своего флота, сбив над Рабаулом в архипелаге Бисмарка семь американских самолетов в один день. Но однажды, когда он атаковал бомбардировщик над Бугенвилем на Соломоновых островах, на него с большой высоты спикировал американец, отстрелил крыло у его "зеро" и поджег самолет. Пылающий Окаба упал. Иоанн поговорил со своими асами несколько минут, потом пожал руку Фоссу, отдал поклон Окабе, и летчики сели в кабины. Встретиться было назначено на середине промежутка между судами, в пяти тысячах футах над скалой с луковичным верхом. Все четыре биплана пошли по спирали вверх. Достигнув назначенной высоты по альтиметру, они выровнялись. Никто не помышлял обмануть противника - все летчики были порядочными людьми. Иоанн даже не предлагал своим пилотам подняться выше, чтобы получить преимущество - для этого он слишком хорошо их знал. Теперь противники пошли на сближение. Солнце было справа от Фосса с Окабой и слева от Баркера с Гинеме. Все четверо предпочли бы, чтобы солнце светило им в спину, а неприятелю в глаза. Это была классическая позиция для атаки: затаиться против солнца в облаках, а потом, увидев внизу жертву, пасть на нее камнем и захватить врасплох. Обе пары, оказавшись на условленной высоте в двух милях одна от другой, сближались со скоростью триста миль в час. Тысяч пять зрителей следили за этим последним воздушным боем землян. Вернер Фосс шел на Билла Баркера, Окаба - на Жоржа Гинеме. Это был смелый, граничащий с самоубийством маневр. Машина идет на противника в лоб. Огонь не открывается. Только на расстоянии менее 1700 футов нажимается гашетка на рычаге и выпускается около десяти очередей. При этом есть надежда, что попадешь в пропеллер, перебьешь маслопровод или электропроводку. Можно задеть и пилота, пробив колпак или ветровое стекло. В самую последнюю секунду машину отворачивают вправо. Если не рассчитаешь или если другой пилот не станет отворачивать, наступит конец. Черные горящие глаза Гинеме смотрели прямо сквозь очки, прицел и ветровое стекло. Белый самолет надвигался ровно, без отклонений. Сквозь размытый круг пропеллера ясно виден был пилот; на солнце блеснули его белые зубы. Самолет рос, делаясь громадным, со скоростью, которая испугала бы многих. Француз нажал на гашетку, и в тот же миг вражеский пулемет плюнул красным. Оба самолета отвернули одновременно, едва не столкнувшись своими шасси - вправо и вверх, так резко, что у обоих пилотов кровь отхлынула от головы. Делая этот поворот, Гинеме на секунду поймал на прицел самолет в шахматную клетку, но не стал тратить пули - противник сразу исчез. Баркер и Окаба прошли рядом, едва не столкнувшись - так близко, что видели друг друга в лицо. Теперь все стремились вверх под углом, граничащим с потерей скорости. Моторы выли от напряжения. Окаба первым пошел вниз и, поймав на прицел Гинеме, выпустил очередь из четырех пуль. Француз невольно пригнулся, увидев дыру в ветровом стекле. Сделав вираж, он последовал за Окабой вниз, надеясь зайти ему в хвост. Пилот с красным кругом на борту рискнул и почти добился, успеха - но теперь он оказался ниже Гинеме, и расплата была неминуема. Японец сделал тугую петлю, почти поставив свой самолет на хвост, и, выйдя из нее вниз головой, опять обстрелял Гинеме. Француз, в свою очередь, сделал "бочку". Пули прошили его фюзеляж, не задев его. Бак для горючего был пробит, но обладал способностью самозаделываться - старый "спец" Гинеме этим похвалиться не мог. Окаба выровнял самолет и вновь стал набирать высоту. Гинеме, разгоняясь, описал кривую и, опустив нос, выпустил четыре пули. Одна прошла через кабину, зацепив руку Окабы на рычаге. Японец, зарычав от боли, дернул рукой, и самолет на миг накренился вправо, потеряв управление. Гинеме вошел в штопор, но быстро вышел из него. Француз и немец случайно оказались бок о бок, набирая высоту. Затем Гинеме сделал вираж в сторону Фосса, а тот отклонился, чтобы избежать столкновения. Но не в сторону, как ожидал Гинеме, а по направлению к французу и вниз. Конец крыла Фосса прошел в полудюйме от руля высоты Гинеме. Нырнув вниз, немец вернулся обратно, сделав петлю - маневр, не рекомендуемый, когда враг у вас на хвосте. Поднявшись, он сделал "бочку" и спикировал. Гинеме, когда Шахматная Доска устремилась на него, подумал было, что все кончено. Но быстро оправился и, не думая больше о том, что спасся чудом, пошел вверх, глядя через плечо. На миг он потерял из виду Шахматную Доску, а потом увидел и ее, и машину Баркера. Его друг висел у немца на хвосте. Шахматная Доска сделала "бочку", потеряв скорость, и перешла в плоский полуштопор, Фосс управлял самолетом с кошачьей ловкостью. Вот он уже устремился в противоположном направлении, и Баркер пронесся мимо, едва не зацепив его крылом. Гинеме было некогда следить за ними - надо было найти самолет с красным кругом. Тот оказался сзади, но ниже Гинеме. Он лихорадочно набирал высоту, но пока не успел сократить расстояние, составлявшее, по оценке Гинеме, футов семьсот. Уже можно стрелять, но слишком далеко для точного попадания. Красный Круг все-таки выпустил очередь. Пули прошили правое крыло Гинеме, приподнятое для поворота. Красный Круг тоже повернул, наводя прицел на пилота. Гинеме открыл дроссель так, что он почти лег на панель. Будь у него мотор сильнее, чем у японца, он медленно оторвался бы от Красного Круга даже на таком крутом подъеме. Но нет. В этом отношении они были равны. Гинеме с плавной свирепостью подал рычаг на себя, уменьшив угол подъема и тем позволив Красному Кругу сократить разрыв между ними. Но перевернуться вниз головой на такой тяге было нельзя. Этот маневр без выравнивания наклона к горизонту грозил потерей скорости. Секунд тридцать приходилось рисковать тем, что вражеский огонь поразит жизненно важную часть машины. Окаба приближался, недоумевая по поводу того, почему "Старый Чарли" снизил скорость. Теперь он уже понял, что его противник - Гинеме. Окаба, как все летчики, хорошо знал историю француза. Увидев название, он испытал странное чувство. Зачем он пытается сбить знаменитого француза, уничтожить "Старого Чарли"? Окаба посмотрел в прицел. Оказавшись в пятидесяти ярдах, он откроет огонь. Сейчас, сейчас... Окаба нажал гашетку, и пулемет затрясся, а с ним и весь самолет. Японец был недостаточно близко, чтобы видеть, попал ли он в цель, но сомневался, что попал. Белый самолет с красным журавлем задрал нос кверху, встал на хвост, перевернулся через крыло и открыл огонь по Окабе. Но тот нажал на педаль руля и отвел рычаг. На подъеме самолет подчинился не так быстро, как при прямом полете, но все же выполнил полупереворот и ушел вниз. Окаба оглянулся и увидел, что "Старый Чарли" выходит из пике в противоположном направлении. Окаба круто развернулся и направился к нему, надеясь перехватить до того, как тот окажется сверху. У Фосса, заметившего сзади самолет с собачьей головой, немного было времени для выбора маневра, который мог бы стряхнуть неприятеля с хвоста. Фосс сомневался, что добьется этого методами обычной акробатики. Противник просто повторит его маневр или, чуть отступив, атакует Фосса, когда тот выйдет из фигуры. Фосс дернул дроссель до половины на себя. Баркер удивился столь быстрому и внезапному приближению к противнику, но не стал задумываться над этим. Шахматная Доска была на виду, и расстояние в пятьдесят ярдов быстро сокращалось. Поймав в кольцо прицела шлем пилота, Баркер нажал на гашетку. Шахматная Доска, точно прочтя его мысли, вдруг прибавила газу и в тот же миг совершила полуоборот. Пули Баркера, направленные в пилота, прошлись по днищу, отскочив от хвостового костыля. Канадец тут же повторил фигуру противника. Что ж делать - придется стрелять, лежа на боку. Шахматная Доска выровнялась, но тут же сделала полубочку вправо. Собачья Голова последовала за ней. Шахматная Доска вернулась в горизонтальное положение, и Собачья Голова нажала на гашетку. Но Шахматная Доска ушла в крутой штопор. Должно быть, отчаялся уже, подумал Баркер. Ведь я тут же последую за ним. Еще он подумал, что в Шахматной Доске сидит Фосс - больше некому. Но Шахматная Доска быстро задрала нос, сделала "бочку" и опять ушла вниз. Баркер не стал повторять этот маневр. Он толкнул рычаг от себя, держа большой палец на гашетке и прилипнув к Шахматной Доске, как утенок к матери. Гинеме, выйдя из пике, оказался на линии огня Фосса. И Фосс молниеносно прикинув векторы обоих самолетов, ветер и расстояние, выпустил очередь В ней было всего шесть пуль, и Гинеме ушел - но одна пуля сверху прошила ему бедро. Баркер не знал, что Фосс стреляет, пока не увидел, как Жорж дернул рукой и откинул голову назад. Тогда канадец нажал на гашетку, но Фосс взвился вверх и ушел в плоский полуштопор, самоубийственно вращая крыльями - Баркеру пришлось сделать вираж, чтобы избежать столкновения. Но он тут же развернулся - быстро, как леопард, который боится, что дикая собака перекусит ему сухожилие Фосс ушел от него, хотя и небезнаказанно. Вынужденный спикировать, чтобы набрать скорость, он опять оказался ниже Баркера. Баркер скользнул за ним, одновременно оглянувшись в поисках Красного Круга. И увидел. Японец несся на него сверху, спеша на помощь своему товарищу, пользуясь тем, что Гинеме на время, а возможно, и навсегда, вышел из строя. Баркеру волей-неволей пришлось забыть о Фоссе. Он повернул самолет вверх, в той же плоскости и в том же направлении, что и Окаба. Курс на столкновение. Но вынужденный подъем поставил его в невыгодное положение. Враг не обязан был оставаться на том же уровне. Окаба сделал легкий вираж влево. Баркер тоже. Окаба сделал "бочку" вправо и выровнялся. Он, как видно, пытался зайти Баркеру в хвост. Канадец посмотрел вниз. Гинеме набирал высоту, удаляясь от них. Он был не так тяжело ранен, чтобы выйти из боя. А немец направлялся к Гинеме, бывшему почти на одном уровне с ним. Сейчас он оказался под Баркером, и канадец находился в самой выгодной для атаки позиции - но, к несчастью, Окаба угрожал Баркеру так же, как Баркер Фоссу. Баркер развернул самолет, продолжая набирать высоту. Секунд через тридцать Окаба ринется вниз и зайдет ему в тыл. К черту Окабу. Все равно надо атаковать Фосса Самолет Баркера пошел вниз по длинной дуге. Крылья дрожали от быстрого спуска. Баркер взглянул на спидометр. Двести шестьдесят миль в час. Еще на десять миль быстрее - и крылья не выдержат. Баркер оглянулся Окаба следовал за ним, но не так уж близко. У его крыльев, наверное, тот же предел выносливости. Баркер немного выровнялся, снизив скорость падения. Это позволит Окабе сократить промежуток. Но Баркеру хотелось выйти на Фосса со скоростью, которая позволила бы дать длинную очередь. Фосс, видя, что Баркер пикирует и что он, Фосс, - единственная мишень, развернул машину навстречу несущейся на него судьбе. На несколько секунд они поравнялись, и пулеметы Фосса изрыгнули огонь. Шансы его на расстоянии четырехсот ярдов были невелики, но что еще он мог предпринять? Если он каким-то чудом и попал в самолет, Баркер явно остался цел. И делал вираж в сторону, слегка меняя курс Потом устремился назад, оглядываясь через плечо. Окаба приближался, но был еще слишком далеко, чтобы стрелять. Баркер, слыша, как воет ветер над лобовым стеклом, обошел Фосса сзади. Немец не оглядывался, но должен был видеть Баркера в зеркале заднего обзора. И увидел, по всей вероятности, потому что сделал полубочку назад, желая уйти. Баркер совершил тот же маневр и заметил, что Гинеме вот-вот выйдет на линию огня Фосса, подставившись ему на пару секунд Гинеме уже второй раз подворачивался Фоссу - и оба раза случайно. Баркер до сих пор не знал, ранен его друг или нет. Баркер с Фоссом пронеслись мимо Гинеме; Баркер видел затылок немца и быстро сокращал пятидесятиярдовое расстояние между ними. Взгляд в зеркало. Окаба тоже был ярдах в пятидесяти за Баркером. И быстро приближался. Так быстро, что у него останется всего несколько секунд на стрельбу, если он не замедлит ход. Так он, конечно, и поступит - разве что очень уж уверен в своей меткости. Баркер нажал гашетку. Пули прошили фюзеляж во всю длину, раздробили голову пилота, лопнувшую, как шар, полный крови, и застучали по мотору. Глазам собравшихся на берегу предстало странное зрелище. Три самолета летели друг за другом, а потом их стало четыре. Гинеме зашел в хвост Окабе. Он не был сверху, что было бы предпочтительней, и не имел той скорости, которую Окаба набрал в пике. Когда череп Фосса разлетелся на части, когда Баркеру прошило позвоночник и снесло макушку, Гинеме дал три очереди. Одна вошла снизу Окабе в поясницу, рикошетировала от позвоночника и порвала солнечное сплетение. После этого зрение Гинеме померкло, и он повалился вперед, невольно отжав рычаг, а кровь лилась из его руки и бока. Две пули Фосса попали-таки в цель. Самолет, расписанный в шахматную клетку, летел вниз - он миновал вершину скалы, сокрушил несколько ярусов бамбуковых мостов и врезался в хижину. Оттуда взвился огненный столб, пламя горящего спирта охватило соседние хижины, и ветер нес его дальше. Так вспыхнул пожар, которому предстояло выжечь всю округу. Самолет с собачьей головой ударился о скалу, загорелся и рухнул вниз, ломая мосты и хижины, расшвыривая куски горячего металла и брызги горючего на много ярдов вокруг. Самолет с красным кругом рухнул, крутясь, на пляж, прямо на головы не успевших разбежаться людей, пропахал путь через толпу и врезался в танцевальную площадку. Теперь там затанцевал огонь, мигом превратив все сооружение в оранжево-алый костер. "Старый Чарли", проделав длинное пике, перевернулся и упал на кромку берега, пробил траншею в поросшей травой земле, сокрушил пятерых человек и уткнулся в ствол "железного" дерева. Геринг, бледный и дрожащий, подумал: этот бой не доказал ничего, кроме того, что мужество и мастерство никого не спасают; что Фортуна разыгрывает свои карты; что эта война равно губительна для солдат и мирных жителей, для воюющих и нейтралов.  * ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ *  АРМАГЕДДОН: "ВНАЕМ НЕ СДАЕТСЯ" ПРОТИВ "РЕКСА" ГЛАВА 30 Король Иоанн не стал тянуть. Еще до того как четверка летчиков образовала свое смертельное звено, он сказал в микрофон на контрольной панели рубки: - Тайши! - Да, капитан. - Вперед! И да поможет тебе Бог. За пятнадцать минут до этого открыли огромный люк на корме и спустили на воду большой двухместный самолет со складными крыльями. Он плавал на понтонах, а крылья в это время раскладывали и закрепляли. Потом Сакануэ Тайши, сев на переднее пилотское место, запустил оба двигателя. Он прогревал их, следя за воздушным боем из своей открытой кабины. Место стрелка в хвосте занял Габриэл О'Герлихи. Оба они были ветераны: японец - второй мировой, австралиец, ирландец родом - корейской войны. Тайши летал на торпедных бомбардировщиках имперского флота и встретил свой конец в битве за пролив Лейте. О'Герлихи был пулеметчиком в пехоте и в авиации не служил, однако его назначили бортстрелком за исключительно меткую стрельбу. Говорили, что он играет на пулемете, как Харпо Маркс - на арфе. И вот капитан, как и ожидал Тайши, отдал приказ вступить в бой. Тайши через шлемофон велел О'Герлихи сесть на место, и самолет заскользил с попутным ветром вверх по Реке. Разбег был длинный, поскольку они несли десять ракет, каждая со стофунтовой боеголовкой, под крыльями и торпеду под фюзеляжем. Торпеда была снабжена электромотором и заряжена семьюстами фунтами кордита. Самолет наконец оторвался от воды. Тайши поднялся на пятьдесят футов и сбросил понтоны. Шасси с двумя большими понтонами упало вниз, и самолет набрал скорость. О'Герлихи, глядевший назад и вверх, видел, как разбились четыре истребителя, но ничего не сказал Тайши. Пилот был занят - он разворачивал машину на малой высоте к левому берегу. Потом Тайши провел самолет между двумя скалами, над самым верхним мостом. По плану следовало, держась над деревьями, пробраться, где возможно, между холмами и у самых гор повернуть по ветру. Потом лететь вдоль гряды, по-прежнему над самыми деревьями, потом свернуть направо, пересечь холмы, срезать угол над верхними крышами селения и нанести удар по "Внаем не сдается", выйдя на него с борта. Тайши знал, что радар Клеменса будет вести их, пока они не покинут Реку, но надеялся впоследствии уйти от него и затем появиться внезапно из-за холмов. Селектор упорно пытался привлечь внимание Клеменса, но капитан как будто не слышал. Он стоял с горящей сигарой во рту и со слезами на глазах шептал: - Жорж! Билл! Рядом стоял Джо Миллер в боевых доспехах, в стальном шлеме с тяжелым проволочным забралом, снабженным колбасообразным отростком для носа, в кольчуге, в перчатках из рыбьей кожи; пластиковый щиток защищал пах, алюминиевые - бедра и голени. В своей великанской деснице Джо держал обоюдоострый стальной топор весом в сотню фунтов. Глаза титантропа тоже были влажны. - Хорошие были ребята, - пробасил он. - Капитан! - послышалось из селектора. - Радар докладывает: с "Рекса" снялся большой самолет! - Что? - встрепенулся Сэм - Двухмоторный, понтонного типа. Взял направление на север, говорит радар. Сэм уже полностью сосредоточился. - На север? За каким чертом? Ага! Он делает крюк, чтобы атаковать нас с борта! Он велел всем идти вниз, сам спустился по трапу в рубку и крикнул Джону Байрону: - Отдали вы "Гусю" приказ о взлете? - Да, сэр. В тот же момент, как радар засек их бомбардировщик! Они нарушили соглашение! - Молодец. - Сэм выглянул в иллюминатор левого борта. "Гусь", большой торпедный бомбардировщик, шел по Реке носом к нему и как раз в этот миг оторвался, капая водой с белых понтонов. Минутой позже оба понтона упали в Реку, и течение унесло их. - По местам стоять! - сказал Клеменс. Байрон нажал на кнопку. Завыли сирены, но собравшиеся на палубе уже и так расходились по своим постам. - Полный вперед! Детвейлер, сидящий у руля, двинул оба рычага вперед до отказа. Мощные электромоторы заработали, и движимые ими колеса вспенили воду. Пароход точно прыгнул вперед. - А неплохо придумал старина Иоанн, - сказал Клеменс. - Радируйте "Гусю" - пусть тоже выйдет на "Рекса" с борта. Байрон передал, как было сказано. Сэм обратился к де Марбо, облаченному в дюралюминиевый шлем наподобие ведерка для угля, кольчужную рубаху и кильт и в кожаные сапоги. На поясе у него висела кобура с пистолетом "Марк-IV" и ножны с абордажной саблей. - Скажите своим людям, пусть поднимают секретное оружие. Спешно! Француз нажал кнопку селектора, связывающую с арсеналом. - Вражеский самолет еще виден на радаре? - спросил Сэм оператора. - Сейчас нет, - ответил Шиндлер. - Он ушел за холмы, к самым горам. - Спорю на свое право голоса, что он пойдет над самыми деревьями и вот-вот выскочит на нас. Де Марбо застонал. - Что такое? - спросил Клеменс, видя его бледное лицо. - Не знаю. Я, кажется, слышал взрыв. И на том конце никто не отвечает! Лицо Сэма тоже приобрело серый цвет. - О Боже! Взрыв. Ступай вниз и выясни, что там стряслось! Байрон, стоявший у другого селектора, сказал: - Двадцать пятый пост докладывает: на двадцать шестом произошел взрыв. Француз вошел в лифт и уехал. - Сэр, вражеский самолет! - сказал оператор радара. - Приближается с левого борта, над самыми крышами, между вон теми скалами. Сэм подбежал к окну и выглянул. Серебристо-синий нос самолета сверкал на солнце. - Чисто летучая мышь из преисподней! Сэм стиснул поручни, заставляя себя успокоиться, и обернулся. Байрон уже отдавал команду, да люди и сами должны были заметить самолет. - Огонь не открывать, пока самолет не приблизится на пятьсот ярдов, - говорил Байрон. - Тогда дать ракетный залп. Орудия и стрелковое оружие открывают огонь на расстоянии двести пятьдесят ярдов - Нечего было ждать, - буркнул Сэм. - Надо было поднять лазер, как только эта птичка снялась. Не успел бы самолет сбросить торпеду, как луч разрезал бы его пополам Еще один недочет в полной недочетов жизни. И какого черта стряслось там, внизу? - Вон он! - сказал Джо Миллер. Бомбардировщик, оставив за собой мосты у края холмов, мчался над травянистой равниной. Пилот, кто бы он ни был, вел свою тяжелую машину, словно легкий истребитель. Теперь события развивались быстро. Самолет шел со скоростью не меньше пятидесяти миль в час. От берега до его цели - всего одна миля, но торпеду он сбросит футах в шестистах - даже ближе, если хватит смелости. Чем ближе, тем меньше шансы "Внаем не сдается" увернуться. - Хорошо бы развернуть пароход носом, чтобы сузить площадь попадания. Но тогда сила заградительного огня снизится до минимума. Сэм ждал. В тот момент, когда серебристое веретено отделится от носителя, он отдаст Детвейлеру приказ развернуть судно. Тогда самолет будет представлять меньшую угрозу, чем торпеда. Если батареи судна не собьют его раньше, он сам поторопится убраться прочь. - Пятьсот ярдов, - сказал Байрон, глядя на экран через плечо оператора. И скомандовал в селектор: - Ракеты - залп! Двадцать серебристых заостренных цилиндров с огненными хвостами взвились в воздух, точно стая кошек, ловящая одинокую мышь. Но пилот тоже обладал кошачьей реакцией. Из-под крыльев самолета вылетели двадцать ракет, более мелких, чем корабельные. Оба залпа, сойдясь, высекли облако огня, смешанного с дымом. Самолет вынырнул из этого облака так низко над Рекой, что казалось, будто он задевает брюхом волны. - Вторая ракетная батарея - залп! - крикнул Байрон. - Орудия, стрелки - огонь! Вылетела новая стая ракет. Паровые пулеметы излили поток 80-калиберных пластиковых пуль. 88-миллиметровая пушка на левом борту грохнула, изрыгнув пламя и серый дым. Десантники, размещенные между лафетами, палили из винтовок. Акулье туловище торпеды отделилось от самолета, на высоте ста футов упало вниз и ушло под воду. Виден был только белый, пенный след. - Лево руля! - сказал Сэм. Детвейлер рванул на себя левый рычаг. Чудовищные колеса левого борта застопорили, остановились и стали пенить воду в обратном направлении. Пароход медленно развернулся. ( Тайши, почувствовав, как легко стало самолету без торпеды, взял рычаг на себя. Нос машины задрался вверх, и двойная мощь двигателей вознесла ее над судном. Тайши перегнулся через борт кабины, и ветер с силой ударил ему в лицо. Несмотря на чистую воду, торпеды пилот не увидел - она осталась позади. Впереди блеснули на солнце ракеты с дымовыми хвостами. Опять залп! Самонаводящиеся к тому же. Если бы все обернулось по-другому, Тайши прошел бы над летной палубой, развернулся и вернулся обратно на бреющем полете. О'Герлихи стоял, держась одной рукой за край кабины, выжидая, когда самолет снизится на нужную для пулеметного огня высоту. Но ему так и не пришлось разрядить свой сдвоенный 50-калиберный пулемет. Самолет, Тайши и О'Герлихи исчезли в облаке дыма, из которого во все стороны брызнули металл, плоть, кости и кровь. Один из моторов, описав дугу, рухнул на летную палубу около пушки; потом он перекатился через борт и упал на ураганную палубу, задавив двух человек. Кто-то кричал, вызывая пожарную команду. Сэм Клеменс из левого окна увидел взрыв, мельком заметил темный предмет и почувствовал сильный толчок. - Что там за черт? - буркнул он, не спуская глаз со следа торпеды - она приближалась, зловещая, как акула, и куда более быстрая. Хоть бы пароход разворачивался быстрее - экая махина. Геометрическая задачка со смертельным ответом. Торпеда чертит прямую линию, которая есть кратчайшее расстояние между двумя точками - в этом случае определенно. А пароход описывает круг, чтобы не оказаться на конце этой линии. Сэм ухватился за поручни и так яростно закусил сигару, что перегрыз ее - конец, откушенный не полностью, повис и обжег Сэму подбородок. Сэм взвыл от боли лишь несколько секунд спустя. Когда торпеда царапнула о корпус, он не чувствовал ничего, кроме предельной тревоги. Потом она ушла дальше, к берегу, и Сэм, нащупав сигару и обжегши руку, выбросил сигару - Выровняй судно, - сказал он Детвейлеру. - Курс прежний, полный вперед. Байрон, глядя в правое окно, сказал: - Торпеда врезалась в берег, капитан. Мотор еще работает, но она завязла в иле и стала торчком. - Пускай они и беспокоятся, - сказал Сэм, имея в виду людей на берегу. - Ох ты! - Он спохватился, что совсем забыл о взрыве близ камеры секретного оружия. - Байрон! Марбо ни о чем не докладывал? - Нет, сэр. Аппарат на переборке загудел. Байрон ответил, а Клеменс стоял рядом. - Говорит де Марбо. Капитан занят? - Я слушаю, Марк! - сказал Сэм. - Что случилось? - Лазер взорван! Полностью уничтожен! Вся охрана, включая Фермера, перебита, как и четверо солдат, подоспевших на место происшествия. Расчет стал жертвой взрыва, а те четверо застрелены! Капитан, у нас на борту диверсант или диверсанты! Сэм застонал, и на миг ему показалось, что он падает в обморок. Он удержался, опершись рукой о стену. - Вам нехорошо, сэр? - спросил Байрон, не менее бледный, чем, по мнению Сэма, был он сам, но не поддавшийся истерике. Сэм выпрямился, глубоко вздохнул и сказал: - Я в порядке. Проклятый сукин сын! Надо было поставить туда двадцать человек! Надо было поднять его сразу! А теперь прощай наш туз в рукаве! С ним бы у Иоанна не осталось никаких шансов. Нельзя недооценивать человеческий фактор, Байрон! - Да, сэр. Я предлагаю... - Снарядить людей на розыски этого ублюдка? Или ублюдков? Они давно уж вернулись на свои места. Если только не замышляют повредить генераторы. Пошлите людей в машинное отделение для усиленной охраны. И проверьте посты. Проверьте, не уходил ли кто с поста по какой бы то ни было причине. Может, среди таких есть и невиноватые, но рисковать нельзя. Всех, кто уходил с поста, поместить в арестантскую! Даже офицеров и даже если причина была веская. Нельзя вести бой с Иоанном, опасаясь ежеминутно удара в спину! - Есть, сэр! - И Байрон начал вызывать посты по порядку номеров. - Вражеское судно в пяти милях от нас, капитан, - доложил главный оператор радара. - Двигается со скоростью пятьдесят пять миль в час. Предельная скорость "Рекса" в спокойной воде и без попутного ветра была сорок пять миль. Только с помощью течения и ветра он мог развивать такую же скорость, как "Внаем не сдается". - "Гуся" не видно пока? - Нет, сэр. Сэм взглянул на хронометр. Самолет, вероятно, все еще летит вдоль горной гряды над самыми верхушками деревьев и даже ниже, если возможно. Но "Рекса" в одиночку он атаковать не будет. Ему приказано дождаться момента, когда "Рекс" вступит в схватку с его кораблем. Вот когда команда Иоанна будет вести огонь по врагу, "Гусь" выскочит из-за деревьев, промчится над Рекой и атакует "Рекса" сбоку. Будь у Иоанна хоть что-то в голове, он и свой бомбардировщик придержал бы до настоящего боя. Он, видно, полагал, что люди Клеменса будут так заняты воздушным боем, что налет захватит их врасплох. - Вражеское судно в четырех милях, капитан. Прямо по курсу. Сэм закурил новую сигару и попросил медика смазать чем-нибудь ожог на подбородке. Смоллетт помазал, и Клеменс стал у правого иллюминатора, глядя на дым пожара на левом берегу, в четверти мили впереди. Огонь пожирал бамбук, сосну и тис. Куски горящего дерева летели по ветру, падая на мосты и дома. Люди суетились, вынося пожитки из хижин и спасаясь по лестницам от пожара. Другие выстраивались в цепочки, передавая от Реки граали и глиняные ведра с водой и заливая огонь. Это была безнадежная затея - ничто не помешает огню взять свое. Половина жителей, похоже, придерживалась как раз такого мнения - эти сгрудились на равнине, около немногих уцелевших домов, и ждали, когда сойдутся в бою корабли. - Для начала мы сравняли с землей Вироландо, - сказал Сэм неизвестно кому. - Популярности нам здесь не видать. - Враг в трех милях, сэр. Сэм подошел к селектору, где Байрон все еще опрашивал посты. Позади маячила огромная туша Джо, и Сэм улавливал аромат бурбона, источаемый титантропом. Джо любил выпить глоток перед боем. Не потому, что это требуется ему для храбрости, объяснял он. Просто это полезно для желудка: брожение унимается. - Кроме того, Зэм, мне требуетзя много энергии. Ты зам говоришь, что алкоголь дает энергию. А я ее зжигаю, как мотор - горючее. И я вон какой большой. - Да, но не целую же четверть? - Пока с поста никто не отлучался, - сообщил Байрон. - А езли кто полизать отходил? - сказал Джо. - Мне взегда охота пизать перед боем. Даже замый большой храбрец - а я такой - чувзтвует напряжение. Это не нервы - прозто напряжение. - И количество выпитого тут, конечно, ни при чем, - сказал Сэм. - Будь во мне четверть виски, я из гальюна бы не вылазил. И мне бы еще повезло, если б я его нашел. - Визки прочищает мне почки. А когда почки чизтые, то и голова чизтая. Ничего, гальюн выдержит. - У вас с гальюном много общего. У обоих недержание. - Ты говоришь гадозти, потому что нервничаешь. - И Джо потрепал Сэма по плечу ручищей с пальцами, как бананы - Не фамильярничай с капитаном, - велел Сэм, но ему полегчало. Джо любит его и никогда не подведет. Ну что может случиться с Сэмом Клеменсом, когда его охраняет этакое страшилище! Может кое-что. Пароход могут потопить, будь таких Джо хоть десяток. ГЛАВА 31 "Рекс грандиссимус" стал виден и походил на белую расплывчатую глыбу, идущую навстречу. Шли минуты, и его контуры делались четче. На миг Сэм Клеменс ощутил боль в груди "Рекс" был его первым кораблем, первой любовью. Сэм сражался за металл для него, убивал, расправился даже со своим сторонником - где-то теперь Эрик Кровавый Топор? - помогал разрабатывать его проект до последнего болтика - и вся борьба, вся пролитая кровь пропала впустую, когда король Иоанн увел корабль. И вот теперь "Рекс" воюет против Сэма. Жалко губить корабль - ведь таких всего два на целой планете. Сэм еще сильнее ненавидел Иоанна за то, что тот вынуждает его топить такого красавца. Но, может быть, еще удастся взять "Рекс" на абордаж. Тогда корабли поплывут до истока Реки вдвоем. Сэму всегда было свойственно перескакивать от глубочайшего пессимизма к глупейшему оптимизму. - Две с половиной мили, - доложил оператор радара. - "Гусь" не просматривается? - Нет... да, сэр! Появился! В трех милях от правого борта, над самыми холмами! Вражеское судно разворачивается правым бортом, сэр, - добавил оператор. Сэм посмотрел в носовой иллюминатор. Точно - "Рекс" разворачивался, показывая подходящему "Внаем не сдается" корму. - Какого дьявола он делает? Ведь не драпать же он собрался? Каким бы ублюдком ни был Иоанн, трусом его не назовешь. Да и команда не позволила бы ему. Нет, он задумал какую-то пакость. - Может, у него какие-то неполадки? - предположил Детвейлер. - Если и так, нам они неизвестны. На радаре - определить его скорость. - Вражеское судно идет при тридцати пяти милях в час, курсом на вест, сэр. - Это его предельная скорость против течения и ветра. У них все в порядке - на глаз по крайней мере. С какой же такой стати они бегут? Спрятаться-то им все равно негде. - Сэм закатил глаза, ища ответа. - Сонар! Посторонних объектов не замечено? Вроде мины, скажем. - Нет, сэр. Под водой все чисто, не считая рыбьих косяков. - Это как раз в духе Иоанна - понаделать мин и раскидать их у нас на пути. Я бы и сам это сделал на их месте. - Да, но ведь он знает, что у наз езть зонар. - Я бы все равно попробовал. Спаркс, передайте Андерсону - пусть не подходит, пока мы не вступим в бой или не передадим дальнейших указаний. Радист передал распоряжение пилоту "Гуся", Йену Андерсону - шотландцу, летавшему на британском торпедном бомбардировщике во время второй мировой войны. Его стрелок Теодор Заимис, грек, летал в том же качестве на "галифаксах", совершая ночные налеты на Францию и Германию - тоже во вторую мировую. Андерсон доложил, что понял приказ. Радар продолжал следить за "Гусем", идущим примерно на том же уровне на восток. Солнце медленно клонилось к закату, а "Внаем не сдается" сокращал расстояние между собой и "Рексом". - Может, Иоанн не знает, как быстро ходит наш пароход, - бормотал Сэм, шагая взад-вперед и глядя на толпы, собравшиеся по обоим берегам, облепившие скалы и мосты. - Ну чего они тут торчат? Не знают, что ли, что на них вот-вот посыплются ракеты и снаряды? Иоанн мог бы хоть предупредить их! Показался огромный красно-черный собор, приблизился и снова стал уменьшаться. Теперь между преследователем и бегущим осталось всего полмили. Сэм приказал Детвейлеру сбавить ход. - Я не знаю, что он замышляет. Того и гляди влетим на полном ходу в какую-нибудь западню. - Он, похоже, направляется в пролив, - сказал Детвейлер. - Следовало ожидать. Горы сужались, почти смыкаясь в миле по ходу судна. Там черные и белые, меченные красным утесы образовывали отвесные стены, между которыми бурлила Река. "Рекс", хотя и шел, видимо, на полной мощности, стал делать всего двадцать миль в час. Он будет продвигаться еще медленнее, войдя в этот узкий и темный проем. - Ты действительно думаешь, что он намерен провести пароход на ту сторону? - Сэм хлопнул кулаком о ладонь. - Разрази его гром, так и есть! Он хочет подкараулить нас на выходе из пролива! - Но ты же не назтолько глуп? - отозвался Джо Миллер. Сэм, не обращая на него внимания, велел радисту: - Вызови мне Андерсона! Пилот "Гуся" изъяснялся с сильным нижнешотландским акцентом. - Ладно, сейчас слетаем поглядим, что там этот поганец задумал. Только нам понадобится время, чтобы перевалить через гору. - А ты не переваливай - лети прямо через пролив. И если представится случай - атакуй! Есть что-нибудь новое? - спросил Сэм у Байрона. - Я сообщу, как только будет, - немного раздраженно ответил тот. - Извините, Джон, - рассмеялся Клеменс. - Но от одной мысли, что кто-то закладывает взрывчатку внизу... как-то неуютно. Продолжайте. - Вот оно, - сказал Байрон, слушая рапорт офицера двадцать шестого поста. Сэм подошел и стал рядом. - Мичман Сантьяго отлучался около получаса назад, сзр, - говорил Шиндлер. - Он назначил меня ответственным, сказал, что у него понос на нервной почве и надо скорее облегчиться, иначе сраму не оберешься. Сказал, что сразу вернется. Но вернулся только через десять минут, хотя я ничего такого не подумал, сэр - он сказал, что не мог остановиться. Он выглядел, точно вылез из-под душа, сэр - весь мокрый. И объяснил, что запачкался, поэтому пришлось наскоро принять душ. Потом, сразу после переклички, он отлучился опять. И больше не вернулся. - Двадцать седьмой, доложите обстановку! Может быть, он не единственный, - объяснил Байрон Сэму. После опроса всех тридцати пяти постов выяснилось, что больше никто не отлучался даже на минуту. - Он или прячется где-нибудь, или сиганул за борт, - заметил Сэм. - Сомневаюсь, чтобы ему удалось покинуть корабль незамеченным, - возразил Байрон. Сэм вызвал де Марбо: - Соберите всех своих десантников, всех до единого, и пусть ищут Сантьяго. В случае сопротивления стреляйте. Однако я хотел бы побеседовать с ним, если это возможно. Сантьяго плавает с нами с самого начала, - сказал Сэм Байрону. - Его мог подослать к нам Иоанн, хотя откуда он проведал о лазере, мне непонятно. Мы думать не думали о таком оружии, пока Иоанн не увел пароход. И откуда, ради всего святого, узнал о лазере Сантьяго? Даже сексуальную жизнь королевы Виктории не держали в таком секрете. - У него было достаточно времени, чтобы это разведать. Он хитрая бестия. Никогда не доверял латинянам. - А мне он нравился. Всегда проявлял дружелюбие, отли