ину в устройстве своем подобной человеческому существу и в то же время произведенной таким же способом, как искусственный механизм; они смотрят на нее в области природы как на организм, в области же истории - как на машину. Но при всех своих погрешностях эти умозрения имеют весьма важное значение. Уже одно то, что подобные параллели, хотя и грубо очерченные, были проведены Платоном, Гоббсом и многими другими, дает повод подозревать, что существует какая-то аналогия. Несостоятельность отдельных пунктов сравнений, приведенная выше, не служит основанием для отрицания самой сущности аналогии, потому что первые идеи обыкновенно бывают только смутным очерком истины. При отсутствии обширных обобщений биологии было, как мы уже сказали, невозможно проследить истинные соотношения социальных организаций с организациями другого разряда. Мы ставим себе задачей показать здесь те аналогии, которые раскрывает нам в этом отношении новейшая наука. Начнем с краткого изложения пунктов сходства и пунктов различия. Общества сходятся с индивидуальными организмами в четырех выдающихся особенностях. 1) В том, что, начинаясь соединением небольшого числа частей, они нечувствительно увеличиваются в объеме до такой степени, что некоторые из них наконец достигают размера, в десять тысяч раз большего, нежели их первоначальный размер. 2) В том, что, имея вначале до того простое строение, что массу их можно бы считать совершенно бесстройной, они принимают по мере возрастания своего все более и более сложное строение. 3) В том, что, хотя в первоначальном неразвитом их состоянии почти не существует взаимной зависимости частей, части эти постепенно приобретают взаимную зависимость, которая наконец делается так велика, что жизнь и деятельность каждой части обусловливаются жизнью и деятельностью прочих частей. 4) В том, что жизнь и развитие общества независимы от жизни и развития какой-либо из составляющих его единиц и гораздо продолжительнее существования этих единиц, так как они рождаются, развиваются, действуют, воспроизводятся и умирают каждая сама по себе, между тем как политическое тело, состоящее из них, переживает одно поколение за другим, увеличиваясь в массе своей, совершенствуясь в своем строении и в деятельности своих отправлений. Эти четыре параллельные черты тем более покажутся нам значительными, чем более мы будем вдумываться в них. Пункты же, в которых общества сходятся с индивидуальными организмами, представляют в то же время и пункты, в которых различные индивидуальные организмы сходятся между собой и расходятся со всеми другими вещами. В продолжение своего существования каждое растение и животное увеличивается в массе таким способом, подобия которому не представляют неорганические предметы: даже такие неорганические предметы, как кристаллы, которые также образуются путем возрастания, не представляют нам такого определенного соотношения между возрастанием и существованием, как живые организмы. Правильный, прогрессивный переход от простого к сложному, проявляемый политическими телами наравне со всеми живыми телами, составляет характеристическую черту, отличающую живые тела от неодушевленных тел, среди которых они вращаются. Та взаимная функциональная зависимость частей, которая обнаруживается в животных и растениях едва ли не менее явно, нежели в нациях, не имеет ни в какой другой области ничего себе соответственного. И ни в каком сложном теле, кроме органического и социального, нет этого беспрерывного выбывания и замены частей при продолжающейся ненарушимости целого. Кроме того что общества и организмы сходны между собой в этих особенностях, отличающих их от других вещей {Слово вещь употребляется нами как равнозначащее английскому thing, как термин более общий, нежели предмет (object) и явление (phenomenon), и обнимающий оба эти термина. (Прим. Пер.)}, высшие формы общества, равно как и высшие организмы, проявляют эти особенности в наиболее высокой степени. Мы видим, что низшие животные даже и приблизительно не достигают размеров высших животных, точно то же видим мы и относительно возрастания первобытных обществ, которое сравнительно ограниченно. Сложностью своей наши большие цивилизованные нации настолько же превышают первобытные дикие племена, насколько позвоночное животное превышает зоофит. В простейших общинах, как и в простейших животных, так мало взаимной зависимости частей, что раздробление или отделение этих частей не наносит значительного повреждения целому; от сложных же общин, как и от сложных животных, нельзя отнять какого-либо значительного органа, не причинив большого вреда или даже смерти остальному Далее, в обществах низшего типа, как и в низших животных, жизнь всего агрегата, часто пресекаемая разделением или разложением, превышает продолжительностью жизнь составных единиц несравненно менее, чем в обществах цивилизованных и высших животных, которые переживают множество поколений составных единиц. С другой стороны, главнейшие различия между обществами и индивидуальными организмами следующие. 1) Общества не имеют специфических внешних форм Этот пункт различия теряет, впрочем, значительную часть своей важности, если мы вспомним, что во всем растительном царстве, равно как и в низших отделах животного царства, формы часто бывают весьма неопределенны, - если вспомним, что неопределенность форм составляет тут скорее исключение, нежели правило, и что эти формы, подобно формам обществ, очевидно, определяются отчасти окружающими физическими условиями. Далее, если будет, как мы полагаем, окончательно доказано, что форма каждого вида организма была результатом влияния внешних сил, которому этот организм подвергался в течение своего видового развития, тогда то обстоятельство, что внешняя форма обществ зависит от окружающих условий, составит дальнейшую точку общности между социальным и индивидуальным организмами. 2) Тогда как живая ткань, из которой состоит индивидуальный организм, образует сплошную массу, живые элементы, из которых состоят общества, не образуют такой же сплошной массы, а более или менее широко рассеяны по известной части земной поверхности. Это различие, с первого взгляда кажущееся основным, исчезает, однако, в значительной степени при подробном рассмотрении фактов. В низших отделах животного и растительного царств есть типы организации, подходящие гораздо ближе в этом отношении к организации общества, нежели можно бы предполагать, - типы, в которых живые единицы, составляющие сущность массы, рассеяны в инертном веществе, которое едва ли можно назвать живым, в полном смысле этого слова. Таковы, например, некоторые Protococci и Nostoceae, существующие в виде клеточек, расположенных в студенистом веществе. Таковы и Tbalassicollae - тела, состоящие из дифференцированных частей, рассеянных в недифференцированной слизи. В значительной части своего тела некоторые из акалеф с большей или меньшей ясностью тоже обнаруживают этот тип организма. Нечто весьма подобное представляет общество. Нужно помнить, что хотя люди, составляющие общество, физически разделены друг от друга и даже рассеяны, однако поверхность, по которой они рассеяны, не лишена жизни, а только покрыта жизнью низшего разряда, вспомоществующею их жизни. Растительность страны делает возможной животную жизнь в этой стране, и только посредством своих животных и растительных продуктов может такая страна поддерживать человеческое общество. Поэтому члены политического тела не должны считаться отделенными промежутками мертвого пространства, а размещенными по пространству, занимаемому жизнью низшего разряда. В понятие о социальном организме мы должны включить все то низшее органическое существование, от которого зависит существование человека, а следовательно, и общества. При таком воззрении, граждан, составляющих общину, можно считать единицами, одаренными высокой жизненностью и окруженными веществами низшей жизненности, из которых они получают свое питание, совершенно в таком же роде, как приведенные нами выше животные. 3) Третье различие заключается в том, что живые элементы индивидуального организма по большей части безотлучно остаются каждый на своем месте, а элементы социального организма одарены способностью передвигаться с места на место. Между тем различие и тут гораздо меньше, нежели можно бы полагать, потому что если граждане, как личности, имеют способность перемещения, то как части общества они неподвижны. В качестве сельских хозяев, мануфактуристов или торговцев люди ведут свои дела на одних и тех же местах нередко в продолжение всей своей жизни, а если и отлучаются случайно, то оставляют на своем месте других. Каждый значительный центр производительности, каждый мануфактурный город или округ постоянно остается на том же месте, и многие из фирм известного города или округа в продолжение целых поколений поддерживаются потомками или преемниками своих основателей. Точно так же как в живом теле клеточки, составляющие известный орган, каждая сама по себе, исполняют в течение некоторого времени свое назначение и затем исчезают, уступая место другим, так и в каждой части общества орган остается, хотя личный состав его изменяется. Таким образом, в социальной жизни, как и в жизни животного, единицы, равно как и более или менее обширные органы, составленные из них, вообще говоря, неподвижны по отношению к месту, где они исправляют свои должности и добывают свое пропитание. Следовательно, способность индивидуального перемещения не ослабляет принимаемой нами аналогии. 4) Последнее и, быть может, важнейшее различие заключается в том, что в теле животного только известный род ткани одарен чувствительностью, в обществе же все члены одарены ею. Но и это различие далеко не безусловно. В некоторых из низших животных, отличающихся отсутствием нервной системы, та несовершенная чувствительность, которой они обладают, одинаково распространяется на все части Только в более организованных животных формах чувствительность присваивается исключительно одним разрядам жизненных элементов. Кроме того, мы должны помнить, что и общества не лишены некоторого дифференцирования в этом роде. Единицы общины хотя и все чувствительны, но чувствительны не в равной степени. Сословия, занимающиеся земледелием и вообще тяжелыми работами, гораздо менее впечатлительны как в умственном отношении, так и в отношении душевных волнений, нежели другие сословия; особенно резко отличаются они в этом случае от сословий, получивших высшее умственное образование. Но все-таки этот пункт представляет довольно резкий контраст между политическими и индивидуальными телами, контраст, которого никогда не следует упускать из виду, потому что он напоминает нам, что между тем как в индивидуальных телах благосостояние всех частей вполне подчинено благосостоянию нервной системы, в приятном или болезненном возбуждении которого заключается все благо или зло жизни, - о политических телах нельзя сказать того же. Пусть жизнь отдельных частей животного поглощается жизнью целого, оно так и следует, потому что это целое имеет корпоративную сознательность, способную ощущать наслаждение или страдание. Общество же - дело другое: его живые единицы не утрачивают и не могут утратить индивидуальной сознательности, а община, с другой стороны, не имеет корпоративной сознательности как целое. Это-то и есть главная, неизменная причина, по которой никогда благосостояние граждан не может быть справедливо жертвуемо для какого-то воображаемого блага государства, а напротив того - государство должно существовать единственно только для блага граждан Корпоративная жизнь в этом случае должна подчиняться жизни отдельных частей, а не жизнь отдельных частей - корпоративной жизни. Итак, мы указали на пункты сходства и пункты различия между общественным и индивидуальным организмом. Не приводит ли нас это обозрение к заключению, что пункты различия служат только к тому, чтобы выставить в более ярком свете пункты сходства? Сличение организмов вообще - в том смысле, в каком обыкновенно понимается это слово, - с организмом социальным определеннее уясняет контрасты между теми и другими, но показывает в то же время, что самые контрасты эти не так резки, как можно было бы ожидать. Неопределенность форм, разрозненность и подвижность частей и повсеместная чувствительность не составляют исключительных особенностей социального организма, которые можно бы привести как существенные: низшие разряды животных представляют близко подходящие к ним явления. Следовательно, мы находим немногое, что можно было бы противопоставить наиболее важным сходствам. Медленное увеличение объема; прогрессивное осложнение устройства, идущее рядом с усилением взаимной связи частей; возможность отнятия и замены живых единиц, не нарушая целого, соразмерность той степени, в которой проявляются эти особенности, с жизненной деятельностью - все эти черты одинаково присущи и обществам, и органическим телам. А эти черты, в которых общества сходятся с органическими телами и расходятся со всеми прочими вещами, - черты, специально характеризующие органические тела, вполне подчиняют себе меньшие различия, различия эти немногим больше тех, которые отделяют одну половину органического царства от другой. Начала организации - одни и те же; различия же представляют только различия в применении этих начал. Этим оканчиваем мы общий обзор фактов, оправдывающих уподобление общества живому телу. Разберем их в подробности. Мы убедимся, что параллель выступает тем заметнее, чем ближе мы ее будем рассматривать. Самые низшие животные и растительные формы - Protozoa и Protophyta - по преимуществу обитают в воде. Это мельчайшие тела, которые большей частью становятся видимы только при помощи микроскопа. Все они крайне просты в строении, а некоторые даже, как, например, корненожки, почти совершенно не имеют строения. Размножаясь, по обыкновению этих видов, самопроизвольным дроблением тела, они дают половинки, которые могут или стать совершенно отдельными и направиться в разные стороны, или остаться в связи. Повторением этого процесса самоделения образуются агрегации различного рода и размеров. Между Protophyta есть некоторые разряды, например Diatomaceae и "Yeast-plant", в которых индивиды либо существуют отдельно, либо связаны группами из двух, трех, четырех и более членов; есть и другие разряды, в которых значительное число отдельных клеточек соединяется в одну нить (Conferva, Monilia), и другие, в которых они образуют сетчатую ткань (Hydrodyction), или пластинки (Ulva), или, наконец, сплошные массы (Laminaria,Agaricus): все эти растительные виды, не будучи разделены на различные части, как-то: корень, ствол или листья, - называются Thallogens. Между простейшими мы находим соответственные явления. Несметное множество существ, похожих на Amoeba, сплоченных вместе тканью роговидных волокон, составляют губку. Foraminifera представляют нам меньшие группы таких существ, принявшие более определенные формы. Эти почти лишенные всякого устройства простейшие не только соединяются в правильные или неправильные агрегации различных размеров, но между некоторыми из наиболее организованных, например Vorticellae, образуются, кроме того, кучки индивидов, происходящих от одного и того же корня. Однако эти маленькие общества монад или клеточек можно назвать обществами только в самом низшем смысле этого слова; между ними нет подчиненности частей, нет организации. Каждая из составных единиц живет сама для себя и сама по себе, не давая другим и не получая от других никакой помощи. Между ними нет взаимной зависимости, кроме той, которая является вследствие простого механического сочетания. Не сказывается ли в подобном устройстве сходство с первыми фазисами человеческих обществ? Между низшими расами, например бушменами, мы находим только зарождающееся соединение частей, иногда образуются отдельные семьи, иногда два-три семейства кочуют вместе. Число соединяющихся единиц мало и изменчиво, соединение их непрочно. Разделения труда не существует, кроме как между различными полами, и единственное проявление взаимного содействия заключается в совокупности нападений или обороны. Нам представляется тут только недифференцированная группа неделимых, образующих зародыш общества, точно так же, как в вышеописанной группе однородных клеточек представлялся только зачаточный фазис животной и растительной организации. Теперь сравнение можно провести ступенью выше. В растительном царстве мы переходим от Tballogens, простой массы подобных клеточек, к Acrogens, в которых клеточки сохраняют подобие не во всей массе: в одном месте они представляют соединение, служащее листом, в другом же - соединение, служащее корнем, образуя таким образом целое, в котором есть некоторого рода подразделения в отправлениях единиц, следовательно, и некоторая взаимная зависимость. В животном царстве мы находим соответственный прогресс. Из простых неорганизованных групп клеточек, или клеточнообразных тел, мы поднимаемся к группам клеточек, расположенных частями, имеющими различные должности. Обыкновенный полип, от которого можно отнять отдельные клеточки, представляющие после своего отделения наружность и движения, напоминающие уединенных Amoeba, может служить примером этого фазиса. Составные единицы, хотя все еще обнаруживают большую общность характера, принимают на себя отправления, уже несколько различествующие между собой в коже, во внутренней оболочке и в щупальцах. Тут есть уже некоторая степень "физиологического разделения труда". Обращаясь к обществам, мы находим соответственные фазисы в большей части первобытных племен. Когда от маленьких изменчивых групп, какие образуются бушменами, мы приходим к большим и более постоянным группам, образуемым дикарями, стоящими на менее низкой ступени развития, мы начинаем нападать на следы социального строя. Хотя промышленная организация проявляется еще только в различии занятий обоих полов, однако представляются уже следы правительственной организации. Все мужчины - воины и охотники, но только часть их допускается в совет старшин, и в самом этом совете кто-нибудь из старшин обыкновенно пользуется верховной властью. Таким образом устанавливается некоторое различие сословий и властей и с помощью этой слабой специализации функций устраивается некоторое взаимное содействование в возрастающей массе неделимых - всякий раз, как обществу приходится действовать в своем корпоративном качестве. Кроме этой аналогии в незначительности пределов организации, есть еще аналогия в определенности самой организации. В гидре различные части вещества, из которого состоит животное, имеют много общих отправлений. Все они одарены способностью сокращаться; вся внешняя поверхность, за исключением щупалец, может порождать маленькие гидры, и, если вывернуть ее наизнанку, желудок будет исправлять функцию кожи, а кожа - функцию желудка. Те дифференцирования, какие существуют в первобытных обществах, столь же несовершенны. Невзирая на отличие сана, каждый член содержит себя собственными усилиями. Не только старшины племени, наравне с остальными членами, сами строят свои хижины, делают свое оружие, убивают животных, служащих им пищей, но и сам предводитель делает то же. Кроме того, в самых грубых из этих племен если и существует правительственная организация, то крайне непостоянная. Она часто изменяется насилием или предательством, и обязанность управлять народом возлагается на других членов общины. Таким образом, между наиболее грубыми обществами и некоторыми из низших видов животной жизни есть аналогия как в незначительности пределов организации, так и в неопределенности самой организации и недостатке устойчивости в ней. Тут нам тотчас же представляется дальнейшее усложнение аналогии. От соединения единиц в организованные группы мы переходим к размножению таких групп и их соединению в сложные группы. Когда гидра достигает известного размера, она отделяет от своей поверхности почку, которая начинает расти и, постепенно приняв форму породившего ее тела, отделяется наконец от него, и этим процессом почкования животное населяет окружающие его воды. Соответственный процесс является в размножении вышеописанных низкоорганизованных племен. Когда одно из них достигнет размеров, не совместимых с грубой общественной формой, или размножится несообразно количеству дичи и другой пищи, которой может снабдить окружающая страна, - является стремление к разъяснению, и так как в подобных общинах вечно приключаются ссоры, распри и другие раздоры, то скоро представляется случай, вследствие которого часть племени отделяется под предводительством кого-либо из старшин и выселяется. Так как этот процесс от времени до времени повторяется, то наконец обширная полоса земли населяется многочисленными отдельными племенами, имеющими общих предков. Аналогия отнюдь не ограничивается этим. Хотя в обыкновенной гидре потомство, образовавшееся из почки, скоро отделяется и делается независимым, но во всем остальном разряде Hydrozoa, к которому принадлежит это животное, дело не всегда происходит таким образом. Индивиды, поочередно развившиеся таким способом, остаются прикрепленными к родичу, порождают новые, подобные же индивиды, которые, в свою очередь, остаются прикрепленными к ним, и результатом является сложное животное. Как мы в самой гидре находим агрегацию единиц, которые, будучи рассматриваемы порознь, имеют сродство с низшими простейшими, так в зоофите мы видим соединение из многих таких агрегаций. То же самое видно и в обширной семье Polyzoa или Molluscoida. Асцидии в своих многочисленных, разнообразных видах представляют то же самое, выказывая, кроме того, различные степени связи, существующей между составными индивидами Так, например, в сальпах составные индивиды связаны между собой так слабо, что удара по сосуду с водой, в котором они плавают, достаточно, чтобы отделить их друг от друга, тогда как BBotryllidae между ними существует связь в органах и общие отправления. В этих различных формах и степенях агрегаций не представляется ли аналогии со слитием групп однородных племен в нацию? Хотя в местностях, где это дозволяют обстоятельства, отдельные племена, происшедшие от какого-нибудь первоначального племени, расселяются по разным направлениям, удаляются на большие расстояния одно от другого и совсем обособляются, однако же в других случаях, где местность представляет препятствия далеким переселениям, этого не случается: мелкие соплеменные общины становятся в более тесные сношения и наконец более или менее сливаются в одну нацию. Примером тому служит контраст между племенами американских индейцев и шотландскими кланами. Наконец, даже беглый взгляд на собственную нашу историю или историю континентальных наций показывает, что везде происходило такое слитие мелких немногосложных общин, хотя и различными путями и в различных размерах. Как говорит Гизо в своей истории "Происхождения представительного правительства": "Постепенно среди хаоса возникающего общества образуются агрегации, которые ощущают потребность союза и связи друг с другом... Вскоре между соседними агрегациями обнаруживается неравенство сил. Сильные стремятся к порабощению слабых и сначала присваивают себе право обложения их налогами и военными повинностями. Таким образом, политическая власть предоставляет занять более высокое место агрегациям, впервые учредившим ее". Это значит, что мелкие племена, кланы или феодальные союзы, имеющие по большей части одно общее происхождение и долгое время находившиеся в близком соприкосновении, в качестве населения соседних одна другой стран, постепенно сливаются различными путями, даже и помимо силы народной связи и близости. Тут начинается дальнейший ряд изменений, которым мы по-прежнему найдем соответственные явления в индивидуальном организме. Возвращаясь снова к Hydrozoa, мы замечаем, что в простейшей из сложных форм их связанные между собою индивиды, развившиеся из одного общего первоначального тела, одинаковы по своему строению и имеют одинаковые отправления с той, впрочем, разницей, что иногда почка, вместо того чтобы, развиваясь, образовать желудок, рот и щупальца, образует яичный мешочек. Но с океаническими Hydrozoa этого вовсе не бывает. В Calycophoridae некоторые из полипов, вырастающих из общего зародыша, развиваясь и видоизменяясь, превращаются в большие, продолговатые, мешковидные тела, которые движутся в воде посредством ритмических сокращений, таща за собою всю общину полипов В Physophoridae разнообразие органов образуется подобным же порядком через превращения развивающихся из почек полипов, так что в животных, подобных пузырьковым (Physalia), вместо древовидной группы неделимых, составляющей первобытный тип этого разряда, мы видим сложную массу неодинаковых частей, исправляющих неодинаковые функции. Как каждую отдельную гидру можно считать группой простейших, отчасти превратившихся в различные органы, точно так же и пузырьковые, морфологически рассматриваемые, представляют группу гидр, отдельные индивиды которой подверглись различным превращениям для приспособления к различным функциям. Такой же процесс сложных дифференцирований происходит и при постепенном развитии цивилизованного общества. Мы знаем, как в мелких первобытных общинах возникает некоторого рода простая политическая организация, некоторое практическое разделение сословий, отправляющих различные обязанности. Теперь нам предстоит рассмотреть, каким образом в нации, образовавшейся слитием нескольких таких мелких общин, отдельные составные части, будучи сначала одинаковы по своему строению и роду деятельности, постепенно становятся различны в том и другом, постепенно делаются взаимно зависимыми частями, различными и по существу своему, и по своим отправлениям. Учение о прогрессивном разделении труда, к которому мы здесь приходим, знакомо всем читателям. Далее, аналогия между экономическим разделением труда и "физиологическим разделением труда" так разительна, что давно уже привлекла внимание естествоиспытателей и ввела в науку самое выражение это. Следовательно, нет надобности пускаться в излишние подробности при исследовании этой части нашего предмета. Мы удовольствуемся указанием нескольких общих и многозначительных фактов, не бросающихся в глаза при поверхностном рассмотрении дела. Во всем животном царстве, начиная с Coelenterata, первый фазис развития один и тот же. В зародыше полипа, равно как и в человеческом яйце, масса клеточек, из которых имеет образоваться живое существо, отлагает периферический слой клеточек, слегка различествующих от остальных клеточек, которые этот слой окружают, впоследствии он разделяется на два слоя: внутренний, находящийся в прикосновении с желтком и называемый слизистым слоем, и наружный, подвергающийся окружающим влияниям и называемый серозным слоем, - или, говоря словами профессора Гексли, употребленными им при описании процесса развития Hydrozoa, образуется endoderma и ectoderma. Это первобытное разделение обозначает основное различие частей в будущем организме От слизистого слоя, или endoderm'ы, развивается питательный аппарат, тогда как из серозного слоя, или ectoderm'ы, развивается аппарат внешней деятельности. Из первого образуются те органы, которыми приготовляется и поглощается пища, втягивается кислород и очищается кровь, тогда как из последнего образуется нервная, мышечная и костная системы, соединенным действием которых совершаются движения тела как целого. Хотя определение это не есть строго правильное, так как некоторые органы имеют в своем составе обе эти основные оболочки, однако высокие авторитеты соглашаются в том, что его можно принять как общее разграничение. В процессе развития обществ мы видим сходное с этим дифференцирование, которое точно так же служит основой всего будущего строения. Мы уже указали, что единственный явный контраст частей в первобытных обществах заключается в различии между управляющими и управляемыми. В наименее организованных племенах совет старшин представлял собрание людей, отличавшихся от других только большей храбростью или опытностью. В более организованных племенах сословие старшин является определенно отдельным от низшего сословия и часто рассматривается как сословие, имеющее особую природу, а иногда и божественное происхождение. Позднее эти два сословия становятся друг к другу в отношение вольных людей и рабов, дворянства и крепостных. Беглый взгляд на взаимные обязанности этих сословий показывает, что резкие разделения, образовавшиеся в такую раннюю пору, находятся друг к другу в отношениях, подобных отношениям первоначальных разделов индивидуального зародыша. С первого своего появления сословие старшин управляет внешними действиями общества как в войне, так и в переговорах или переселениях. Впоследствии, по мере того как высшее сословие развивается отлично от низшего и в то же время более и более исключительно присваивает себе управительные и оборонительные должности, в лице государей, равно как и подчиненных им правителей, жрецов и военных вождей, низшее сословие более и более исключительно занимается снабжением общины предметами жизненной необходимости. Из почвы, с которой масса народа приходит в наиболее близкое соприкосновение, добывает она и изготовляет пищу и те немногие грубые предметы ручного изделия, какие известны в таких первобытных обществах, - между тем как сложившееся поверх его высшее сословие, будучи содержимо рабочим населением, ведает внешние стороны общины, с которыми оно, по положению своему, соприкасается более непосредственно. Впоследствии, по мере того как рабочий слой удаляется все более и более от дел общества и утрачивает свою силу в них, он ограничивается почти исключительно процессами добывания продовольствия, между тем как дворянство, переставая участвовать в этих процессах, посвящает себя управлению движениями политического тела. Не менее замечательна и дальнейшая аналогия того же рода. После того как отделились слизистый и серозный слой зародыша, между ними образуется третий слой, известный физиологам под названием сосудистого, - слой, из которого формируются главнейшие кровеносные сосуды. Слизистый слой всасывает пищу из массы желтка, который он облегает; пища эта должна передаваться верхнему серозному слою, из которого формируется нервно-мышечная система, и между обоими слоями образуется сосудистая система, посредством которой и совершается эта передача, - система, сохраняющая и впоследствии свою роль разносчика пищи из тех мест, где она принимается и приготовляется, к тем местам, где она нужна для возрастания организма и пополнения его утрат Не является ли и в социальном прогрессе подобная же ступень? Первоначально между управляющими и управляемыми не существует посредствующего сословия; даже в некоторых обществах, достигнувших уже значительных размеров, нет почти иных сословных различий, кроме дворянства или подобного ему сословия, с одной стороны, и рабов - с другой: при таком социальном строе предметы потребления переходят прямо от рабов к их господам. Но в обществах более высокого типа между этими двумя первоначальными сословиями возникает третье, торговое, или среднее, сословие. Нам представляется тут такая же аналогия, как и в прежних случаях: среднее сословие в общих чертах равносильно среднему слою зародышевых клеточек, ибо все торговцы суть главнейшим образом распределители. Оптом ли они торгуют, собирая большими массами предметы потребления, поставляемые различными производителями, или по мелочам, дробя массы предметов, собранные таким образом, - все торговцы суть агенты перемещения предметов от места их производства к месту их потребления. Таким образом, распределительный аппарат общества соответствует распределительному аппарату живого тела не только по своим отправлениям, но и по своему посредствующему происхождению, по своему положению и по времени своего появления. Не исчисляя менее важных дифференцирований, которым впоследствии подвергаются эти три главных сословия, мы заметим только, что эти дифференцирования во всем следуют тому же общему закону, как и дифференцирования индивидуального организма. В обществе, как и в животном, мы видели, что самые общие и резко обозначенные разделения появляются первыми; дальнейшие же подразделения совершаются в обоих случаях в порядке убывающей общности. Заметим затем, что как в том, так и другом в случае специализирования сначала вовсе не полны и становятся полнее по мере совершенствования организации. Мы видели, что в первобытных племенах, как и у наиболее простых животных, остается еще много общности между отправлениями частей номинально различных; что, например, предводители племени в промышленном отношении остаются долгое время равными низшему сословию, точно так же, как в гидре способностью сокращаться обладают единицы endoderm'ы наравне с единицами ectoderm'ы. Мы указали также, что по мере того, как общество подвигалось вперед, в функциях двух главных первоначальных сословий оставалось все менее и менее общего. Здесь же нам следует заметить, что все дальнейшие специализирования сначала крайне неопределенны и только постепенно выясняются. "В младенчестве общества, - говорит Гизо, - все переделано и неверно; нет еще постоянной и точной демаркационной линии между различными властями в государстве." - "Первоначально короли жили подобно прочим землевладельцам доходами, получаемыми со своих частных поместий." Дворяне были маленькие государи; государи - наиболее могущественные дворяне. Епископы были феодальными владельцами и военными вождями. Правом чеканить монету могущественные подданные и церковь пользовались наравне с королем. Каждое из передовых лиц в одно и то же время исправляло должности землевладельца, сельского хозяина, воина, государственного человека и судьи. Люди, подвластные этим лицам, были то солдатами, то земледельцами, смотря по надобности. Но церковь постепенно утратила всякую гражданскую юрисдикцию; государственная власть все более и более ограничивала свой контроль над религиозным обучением; военное сословие совершенно обособилось; ремесла сосредоточились в городах; веретена, разбросанные по фермам, уступали место машинам мануфактурных округов. Во всяком прогрессе совершается не только переход от однородного к разнородному, но и переход от неопределенного к определенному. Есть еще один факт, который не следует оставлять без внимания: в процессе развития большого общества из соединения нескольких небольших общин постепенно изглаживаются первоначальные черты разграничения, этому явлению мы можем найти аналогии и в живых телах: целый подкласс суставчатых представляет многообразные и ясные примеры. В низших типах этого подкласса тело животного состоит из многочисленных сегментов, во всем почти одинаковых между собою. У каждого сегмента есть свое наружное кольцо; есть своя пара ног, если животное имеет ноги; есть своя одинаковая с другими доля внутренностей или свой отдельный желудок; есть своя одинаковая с другими доля кровеносного сосуда или в некоторых случаях свое отдельное сердце; есть своя часть нервной системы и, пожалуй, своя отдельная пара узлов. Но в высших типах, как. например, в больших ракообразных, многие из этих сегментов вполне слиты вместе и внутренние органы уже не повторяются однообразно во всех сегментах. Те сегменты, из которых первоначально состоят нации, утрачивают свое отдельное внутреннее и наружное строение таким же точно порядком. В феодальные времена мелкие общины, управляемые феодальными владельцами, были организованы каждая сама по себе по одному и тому же грубому образцу и связывались между собою единственно подданничеством своих отдельных владельцев какому-нибудь одному сюзерену. Но по мере возрастания центральной власти разграничения этих местных общин стали исчезать, и их отдельные организации слились в одну общую организацию. То же самое представляет в большем размере слитие Англии, Валлиса, Шотландии и Ирландии и слитие областей в континентальных государствах. Даже в исчезновении разграничений, установленных законом, проявляется аналогичный процесс. При англосаксах Англия разделялась на десятки, сотни и графства. Были суды графств, суды сотен и суды десяток. Суды десяток исчезли первые; за ними последовали суды сотен, которые, однако, еще оставили некоторые следы, между тем как судебная юрисдикция графств до сих пор еще существует. Но более всего достойно внимания, что с ходом развития возникает организация, не имеющая соотношения с этими первоначальными разделениями, но пронизывающая их все, по различным направлениям, как у животных, принадлежащих к только что названному отделу, и что в обоих случаях старинные границы нарушаются именно питающей организацией, тогда как следы этих границ сохраняются в управляющей или координирующей организации. Так, в высших суставчатых наружная оболочка и мышечная система никогда не утрачивают вполне следов своего первоначального разделения на кольца, тогда как в значительной части тела внутренности нисколько не сообразуются с наружными разделениями. Точно так же и в нации мы видим, что, между тем как ради правительственных соображений существует еще деление на графства и приходы, устройство, развившееся для питания общества, решительно не признает этих разграничений: наша главная хлопчатобумажная промышленность простирается из Ланкастерского на север Дербийского графства; Лейстерское и Ноттингемское графства давно делят между собою чулочную торговлю; один из главных центров производства железа и железных товаров включает в себе части Варвикского, Стаффордского и Вустерского графств; наконец, все разнообразные земледельческие специализирования, прославившие различные части Англии своими продуктами, оказывают границам графств не больше уважения, нежели наши возрастающие города оказывают приходским разграничениям. Если по рассмотрении этих аналогий в строении мы спросим, существуют ли такие же аналогии между процессами органических изменений, - ответ будет утвердительный. Причины, ведущие к увеличению объема любой части политического тела, тождественны по существу своему с причинами, ведущими к увеличению объема любой части индивидуального тела. В обоих случаях такому увеличению предшествует усиление деятельности отправлений вследствие большого спроса на эту деятельность. Каждый член, внутренность, железа или иная часть животного развиваются упражнением, деятельным исправлением обязанностей, требуемых от нее целым телом; точно так же любой разряд земледельцев или ремесленников, любой мануфактурный центр начинает возрастать, когда община требует от него усиления работы. И в том и в другом случае возрастание одинаково имеет свои условия и границы. Чтобы какой-нибудь орган в живом теле мог развиваться от упражнения, необходимо соразмерное снабжение его кровью. Каждое действие предполагает известную затрату сил; кровь приносит материалы, нужные для вознаграждения этой затраты и для того, чтобы орган мог развиваться, нужно, чтобы количество доставляемой крови превышало количество, требующееся для одного только вознаграждения затраченных сил. То же самое бывает и в обществе. Если в каком-нибудь округе, разрабатывающем для общины один какой-нибудь предмет потребления (назовем для примера хоть йоркширские шерстяные изделия), появляется усиленный запрос на разрабатываемый продукт, если для удовлетворения этого запроса мануфактурная организация подвергается известным затратам и порче и если, наконец, в уплату за лишнюю против обыкновенного сумму высланных шерстяных изделий возвращается только такое количество товара, которым вознаграждаются сделанные расходы и затраты сил и машин, - то возрастания, очевидно, быть не может. Для возрастания нужно, чтобы произведений, добытых взамен высланного, было более чем достаточно для этих целей, и в таком случае быстрота развития будет в точной соразмерности с получаемым излишком. Из этого явствует, что то, что в коммерческих делах мы называем барышом, соответствует излишку питания над затратой сил в живом теле. Сверх того, в обоих случаях, когда деятельность отправлений усиленна, а питание недостаточно, порождается не развитие, а упадок. Если в животном какой-нибудь из органов работает так сильно, что кровеносные каналы, приносящие к нему кровь, не успевают поставлять нужное для восстановления сил количество ее, то орган этот истощается и умаляется; точно так же и в политическом теле, если какая-нибудь часть его была вызвана на усиленную производительность, а затем не получает полной платы за все свое производство, то некоторые из членов тела обанкрочиваются и размер производительности его уменьшается. Есть еще одна аналогия, на которую следует здесь обратить внимание. Она заключается в том, что различные части социального организма, подобно различным частям индивидуального организма, борются между собою за пищу и получают большее или меньшее количество ее, смотря по большей или меньшей своей деятельности. Если в человеке чрезмерно возбужден мозг, то кровь отвлекается от внутренностей и пищеварение останавливается; если пищеварение совершается деятельно, оно может иметь такое влияние на обращение крови в мозге, что причинит сонливость; сильное мышечное напряжение может вызывать приток такого количества крови к оконечностям, что задержится пищеварение или мозговая деятельность. Таким же образом и в обществе часто случается, что усиленная деятельность по какому-нибудь одному направлению причиняет частные остановки деятельности в другом, отвлекая от различных отраслей капитал, т. е. продукты. Мы имеем такие примеры в задержке, причиненной коммерческим операциям внезапным развитием нашей системы железных дорог, и в случаях, когда сбор значительных военных сил временно останавливает развитие главнейших отраслей промышленности. Последние параграфы приводят нас к следующему отделу нашего предмета. Почти незаметно пришли мы к аналогии, существующей между кровью живого тела и находящейся в обращении массой произведений в политическом теле. Теперь нам предстоит проследить аналогию эту от самых простых к наиболее сложным ее проявлениям. У низших животных крови в собственном смысле слова не существует. Через небольшую агрегацию клеточек, из которых состоит гидра, просачиваются соки, извлекаемые из пищи. Нет аппарата для разработки сконцентрированной и очищенной пищи и разнесения ее по составным единицам; составные единицы эти непосредственно вбирают в себя неприготовленную пищу или из пищеварительной полости, или просто одна из другой. Не то ли же самое бывает и в первобытных племенах? Все члены его, каждый сам по себе, добывают себе неразработанные предметы жизненной необходимости, и каждый порознь, как умеет, приготовляет эти предметы для своего потребления. Когда возникает положительное дифференцирование между управляющими и управляемыми, начинается некоторая передача предметов от тех низших индивидов, которые в качестве работников приходят в прямое соприкосновение с продуктами земли, к высшим индивидам, облеченным правящими должностями. Процесс аналогичен с тем, которым сопровождается дифференцирование ectoderm'ы или endoderm'ы: как в том, так и в другом случае передаются продукты почти или вовсе не разработанные и передача совершается непосредственно от единицы добывающей к единице потребляющей, не вступая предварительно в какой-либо общий ток. Переходя к более значительным индивидуальным и социальным организмам, мы подвигаемся на шаг вперед от этого устройства. В сложных Hydrozoa, представляющих сочетание нескольких таких первоначальных групп, из каких составлены гидры, или в медузе, представляющей одну из этих групп, достигшую значительных размеров, - существуют грубые каналы, проходящие через вещество, из которого состоит тело, но они не представляют каналов для разнесения приготовленной пищи, а суть только простые продолжения пищеварительной полости, через которые неразработанная млечно-водянистая жидкость достигает более отдаленных частей организма и передвигается взад и вперед сокращениями животного. Не находим ли мы в некоторых из первобытных общин, достигших более высокого развития, подобного же состояния? Когда число людей, отчасти или вполне соединившихся в одно общество, становится значительным, когда, как это обыкновенно случается, люди эти покрывают поверхность страны, производящей не везде одинаковые продукты, когда, в особенности, возникают многочисленные непромышленные сословия, - неизбежно устанавливается какой-нибудь процесс обмена и распределения По местностям, покрытым растительностью, обусловливающей возможность существования человека, пролагаются не совсем еще определенные пути, по которым изредка провозятся предметы жизненной потребности для размена на другие, которые, в свою очередь, возвращаются тем же путем. Нужно заметить, однако, что вначале перемещаются таким образом почти одни только сырые продукты - плоды, рыба, скот, шкуры и пр.; обработанных же или приготовленных для потребления продуктов почти вовсе нет. Да и неприготовленные продукты развозятся только случайно, каким-то медленным, неправильным ритмом. Дальнейший прогресс в разрабатывании и распределении пищи и других произведений есть непременная принадлежность последующих дифференцирований в отправлениях индивидуального или политического тела. Как только какой-либо орган животного ограничивается в своей деятельности специальной ролью, он по необходимости приходит в зависимость от остальных органов относительно получения всех тех материалов, которых его положение и отправление не дозволяют ему добывать самому, точно так же, как скоро какое-либо отдельное сословие общины исключительно отдается производству известного предмета, оно становится в зависимость от остальных сословий относительно получения всех прочих предметов, в которых нуждается. В то же время результатом более высокого специализирования группы питательных органов будет большее совершенство в выработке крови, потому что каждый из органов приспособляется в этом случае к приготовлению особых элементов крови; точно так же и произведения, обращающиеся в обществе, будут доброкачественнее по мере большего разделения труда между работниками Нужно еще заметить, что и в том и в другом случае масса обращающихся питательных материалов, кроме того что постепенно улучшается в составных частях своих, в то же время становится и многосложнее. Увеличение в числе несходных органов, передающих в кровь утраченные ими вещества и требующих от нее различных материалов, в которых каждый из них нуждается, предполагает более разнообразный состав крови. Это априористическое заключение подтверждается, по словам доктора Витишамса, индуктивно, путем исследования крови на различных ступенях животного царства. Точно так же очевидно, что по мере увеличения разделения труда в общине должно последовать и увеличение разнородности в произведениях, протекающих по всей общине. Находящаяся в обращении масса питательных материалов в индивидуальных и социальных организмах, делаясь лучшей по качеству своих составных частей и более разнородной в своем составе по мере того, как возвышается тип устройства организма, прибавляет еще к этому типу в том и другом случае новый элемент, сам по себе непитательный, но облегчающий процессы питания. Мы разумеем в индивидуальном организме кровяные шарики, в социальном организме - деньги. Эта аналогия была указана Либихом, который в своих Популярных письмах о химии говорит: "Серебро и золото должны исправлять ту же должность в организации государства, какую исправляют в человеческой организации кровяные частицы. Подобно тому, как эти шарики, сами не принимая непосредственного участия в питательном процессе, служат посредствующим и непременным условием обмена материи, произведения тепла и той силы, которою поддерживается температура тела и определяются движения крови и всех соков, - так и золото сделалось посредствующим условием всякой деятельности в жизни государства". А так как кровяные частицы уподобляются деньгам и по функциям своим, и по тому факту, что они, подобно деньгам же, не истребляются при питании, то Либих указывает далее, что число этих частиц, протекающее через главные центры в известный промежуток времени, громадно, если сравнить его с их абсолютным числом, - точно так же, как громадно количество денег, ежегодно проходящих через главные торговые центры, если сравнить его с общим количеством денег в государстве Это еще не все. Либих упустил из виду то многозначительное обстоятельство, что только при достижении известной степени организации появляется этот элемент обращения. В обширных разрядах низших животных кровь не содержит в себе шариков, и в обществах, стоящих на низкой ступени цивилизации, нет денег. До сих пор мы рассматривали аналогию между кровью в живом теле и предметами, потребляющимися и обращающимися в политическом теле. Сравним теперь те аппараты, с помощью которых распределяются и та и другие. В развитии этих аппаратов мы найдем аналогии не менее замечательные, нежели вышеизложенные. Мы показали уже, что оптовые и мелочные распределители, как сословие, исправляют в обществе ту же должность, какую исправляет в индивидуальном существе сосудистая система; что они являются на свет позднее других двух главных сословий, - как сосудистый слой клеточек появляется позднее слизистого и серозного слоев, - и что они занимают такое же посредствующее положение. Тут, впрочем, надо еще указать, что полное представление системы общественного кровообращения заключает в себе не только человеческих деятелей, которые направляют движение продуктов и регулируют их распределение, но и самые пути сообщения. На образование и устройство последних мы теперь и обратим наше внимание. Возвращаясь еще раз к тем низшим животным, у которых не оказывается ничего, кроме частного разлития не крови, а неразработанных питательных жидкостей, надо заметить, что каналы, через которые совершается это разлитие, суть не что иное, как простые углубления в полуорганизованном веществе тела: они не выложены изнутри оболочкой, это просто lacunae, проходящие через грубую ткань. Страны, в которых цивилизация только еще начинается, представляют подобное же состояние; нет дорог в собственном смысле слова, но чаща дикой растительной жизни кое-где просекается тропинками, по которым совершается распределение сырых продуктов. И в том и в другом случае акт распределения совершается только через долгие промежутки (токи с некоторыми перерывами направляются то к общему центру, то от него); перемещение в обоих случаях медленно и затруднительно. Но в числе прочих принадлежностей прогресса, как у животных, так и в обществах, является образование более определенных и совершенных путей сообщения. Кровеносные сосуды получают определенные стенки: дороги окапываются и усыпаются щебнем. Это совершенствование появляется сперва в тех дорогах или сосудах, которые находятся ближе к главным центрам распределения, тогда как периферические сосуды и периферические дороги остаются еще долгое время в первобытном состоянии. При еще более поздней степени развития, когда является сравнительная законченность устройства во всей системе, а не только около главных центров, - в обоих случаях остается та разница, что главнейшие пути распределения сравнительно широки и прямы, тогда как второстепенные - узки и извилисты, соразмерно своей отдаленности от центра. Наконец, нужно еще заметить, что в высших социальных организмах, как и в высших индивидуальных организмах, со временем образуются важнейшие распределительные каналы, еще более отличающиеся совершенством своего устройства, своей сравнительной прямизной и отсутствием тех мелких ответвлений, которые постоянно пускают от себя меньшие пути сообщения. Железные дороги представляют нам вместе с тем первое специализирование по части направления токов, в двойном пути рельсов, разносящих токи в одно и то же время по противоположным направлениям, наподобие артерий и вен вполне развитого животного. Эти аналогии в процессах развития и в строении систем обращения приводят нас еще к другим аналогиям в родах и степенях скорости движений, происходящих через посредство этих систем. В низших обществах, как и в низших существах, распределение неразработанной пищи совершается посредством медленного доставления и возвращения. В существах, имеющих грубую сосудистую систему, так же как в обществах, едва начавших устраивать дороги и перевозить по ним произведения, нет правильного обращения в определенных направлениях, а вместо того есть периодические колебания токов, изменяющих свое направление то к одной точке, то к другой. Через каждую часть тела низшего моллюска кровь течет некоторое время по одному направлению, потом останавливается и обращает свое течение назад, по противоположному направлению; точно так же медленно распределяются товары в грубо организованном обществе через посредство больших ярмарок, происходящих в различных местностях и периодически направляющих товарные токи. Только животные, достигшие достаточно совершенной организации, и значительно развитые общины просекаются повсюду постоянными токами, имеющими определенное направление. В живых телах местные изменчивые токи исчезают, когда возникают большие центры обращения, порождающие более могучие токи при ритме, переходящем в быструю, правильную пульсацию. Так же точно и в социальных телах, когда возникают большие центры коммерческой деятельности, производящей и обменивающей большие количества произведений, быстрые и непрерывные токи, принимаемые и отправляемые этими центрами, подчиняют себе все меньшие и местные обращения медленный ритм ярмарок переходит в более оживленный ритм еженедельных рынков, а в главных центрах распределения еженедельные рынки учащаются в ежедневные, и в то же время вместо медленной перевозки товаров с места на место, совершавшейся сначала еженедельно, потом два и три раза в неделю, люди начинают перевозить их каждый день, а наконец и по несколько раз в день, и прежний вялый, неправильный ритм превращается в скорый, равномерный пульс. Кроме того, в обоих случаях увеличение деятельности, так же как и совершенствование устройства, менее заметно на периферии сосудистой системы. На главных линиях железных дорог по каждому направлению отправляются до двадцати поездов в день, с быстротой от тридцати до пятидесяти миль в час; через главные артерии кровь быстро прорывается последовательными волнами. По большим дорогам люди и товары перевозятся на лошадях с гораздо меньшей, хотя все еще значительной, скоростью и с гораздо менее резким ритмом; в меньших артериях быстрота течения крови значительно уменьшается и пульс становится менее заметен. В провинции дороги уже более извилисты, устройство их менее совершенно, скорость движения по ним еще убавляется, а ритм становится почти неуловимым, как в самых отдаленных артериях. На тех, еще более несовершенных, побочных дорогах, которые ведут к разбросанным фермам и коттеджам, движение еще медленнее и уже очень неправильно - как в волосных сосудах. Наконец, на проселочных дорогах, которые в своем неустроенном виде представляют тип lacunae, движение является самое медленное, самое неправильное, самое редкое, - как оно бывает не только в первобытных lacunae животных и обществ, но и в тех lacunae, которыми кончается сосудистая система в обширных семействах низших существ. Итак, между распределительными системами живых тел и политических тел мы находим изумительно близкое сходство. В низших формах индивидуальных и социальных организмов не существует ни приготовленных питательных веществ, ни пищераспределительных снарядов, и в обоих таковые снаряды, возникая как непременная принадлежность дифференцирования частей, приближаются к совершенству по мере того, как приближается к нему это дифференцирование. У животных, как и в обществах, распределительные органы начинают появляться относительно в одни и те же периоды, в одном и том же положении. У тех, как и у других, находящиеся в обращении питательные материалы сначала просты и не разработаны; постепенно разрабатываются лучше и делаются более разнородными и, наконец, получают прибавление в виде нового элемента, облегчающего питательные процессы. Каналы и сообщения проходят подобные между собой фазисы развития, которые приводят их к аналогическим формам. Направление, ритм и скорость обращения подвигаются сходными шагами к сходным конечным условиям. Мы приходим, наконец, к нервной системе Обратив внимание на первоначальное дифференцирование обществ в управляющее и управляемое сословия и заметив аналогию его с дифференцированием двух первоначальных тканей, из которых вырабатываются органы внешней деятельности и органы питания; приняв к сведению некоторые из главнейших аналогий между развитием промышленного устройства и развитием питательного аппарата и проследив возможно подробно аналогии, существующие между распределительными системами, социальной и индивидуальной, - нам теперь остается сравнить средства, которыми управляется общество, как целое, со средствами, которыми управляются движения отдельного существа. При этом мы найдем параллелизмы не менее разительные, нежели указанные выше. Сословие, из которого правительственная организация берет свое начало, сходно по своим отношениям, как мы уже сказали, с ectoderm'ой. низших животных и зародышных форм. И как эта первичная оболочка, из которых развивается нервно-мышечная система, должна на первой же ступени своего дифференцирования слегка отличаться от остального организма большей впечатлительностью и способностью сокращаться, которые характеризуют органы, порождаемые ею, - так и в высшем сословии, превращающемся со временем в управительно-исполнительную систему общества (законодательные и оборонительные функции), должна быть несколько большая доля способностей, требующихся для этих высших общественных должностей. В первобытных обществах люди наиболее сильные, храбрые и сметливые всегда делаются вождями и правителями, а в племени, получившем уже некоторое устройство, эта черта имеет результатом установление первенствующего сословия, отличающегося вообще теми нравственными и физическими качествами, которые делают его членов способными к обсуждению дел и к энергичным совокупным действиям. Точно также большая впечатлительность и способность сокращаться, характеризующие у низших животных единицы ectoderm'ы, характеризуют и единицы первоначальной социальной ectoderm'ы, так как впечатлительность и способность сокращаться суть корни разума и силы. В первичной ectoderm'e гидры все единицы одарены и впечатлительностью, и способностью сокращаться, но по мере того, как мы поднимаемся к более высоким типам организации, ectoderma дифференцируется на раз ряды единиц, делящих между собою эти два отправления некоторые, делаясь исключительно впечатлительными, утрачивают способность сокращаться, другие же, делаясь исключительно способными сокращаться, утрачивают впечатлительность. То же самое бывает и с обществами. В каком-нибудь первобытном племени управительные и исполнительные функции распределены в смешанном виде между всеми членами правящего сословия. Каждый мелкий начальник управляет подвластными себе людьми и, в случае надобности, сам силой принуждает их к повиновению. Старшинный совет сам приводит в исполнение свои решения на поле битвы. Главный начальник не только сам издает законы, но собственноручно исполняет приговоры В более обширных и установившихся общинах между управительной и исполнительной властями начинают возникать различия. Главный начальник или государь, по мере усложнения своих обязанностей, ограничивает все более и более свою деятельность управлением общественными делами и предоставляет выполнение своей воли другим он отряжает от себя лиц для вынуждения покорности, для исполнения приговоров или осуществления менее важных оборонительных или наступательных мер, и только разве в таких случаях, где дело касается безопасности общества и его собственной верховной власти, принимает он на себя непосредственно деятельную роль. По мере того как устанавливается это дифференцирование, характеристические черты правителя начинают изменяться. Нет уже необходимости, чтобы он, как в первобытном племени, превосходил всех силой и отвагой, главное условие для него состоит в обладании возможно большей хитростью, предусмотрительностью и ловкостью в управлении другими, потому что в обществах, перешедших за первую ступень развития, подобные качества по преимуществу обеспечивают успех в деле достижения верховной власти и отстаивания ее против внутренних и внешних врагов. Таким образом, тот член управляющего сословия, который делается главным деятелем, наподобие первичного нервного центра в развивающемся организме, обыкновенно бывает человеком, одаренным некоторым превосходством нервной организации. В тех несколько более обширных и многосложных общинах, в которых есть особое военное сословие, сословие жрецов и рассеянные массы населения, нуждающиеся в местном управлении, по необходимости возникают подчиненные правительственные деятели, которые, в свою очередь, по мере усложнения возложенных на них обязанностей, принимают характер все более управительный и менее исполнительный. Затем государь начинает собирать вокруг себя советников, помогающих ему сообщением сведений, подготовлением предметов для его обсуждения и обнародованием его приказаний. Такую форму организации можно сравнить с формой, весьма распространенной между низшими типами животных, у которых существует один главный узел с несколькими разбросанными, зависимыми от него узлами. Впрочем, аналогии между процессом развития правительственного строения в обществах и процессом развития того же строения в живых телах разительнее обнаруживаются при образовании наций посредством слития небольших общин, - процессе, как уже сказано, во многих отношениях соответственном развитию существ, первоначально состоящих из нескольких подобных сегментов В числе прочих пунктов общности между последовательными кольцами, составляющими тело низших Articulata, находится обладание одинаковыми парами узлов. Эти пары узлов, хотя и соединенные нервами, находятся только в весьма слабой зависимости от одной общей управляющей власти. Вследствие этого, если разрезать тело надвое, задняя часть его продолжает подвигаться вперед с помощью своих многочисленных ног, а если разделить цепь узлов, не рассекая самого тела, задние члены пытаются двигать тело по одному направлению, тогда как передние члены стараются двигать его по другому Но в высших Articulata (морские лилии) число передних пар узлов не только увеличивается, но соединяется в одну массу, и так как этот большой головной узел делается распределителем движений животного, то полной местной независимости уже не может быть. В развитии государства, сплоченного из нескольких мелких держав, не представляется ли соответственных этому изменений? Подобно вышеописанным вождям и первобытным правителям, феодальные владельцы, пользуясь верховной властью над группой вассалов, исправляют должности, схожие с функциями первичных нервных центров, и нам уже известно, что они, подобно этим центрам, отличаются некоторым превосходством своей управительной и исполнительной организации. Между этими местными управляющими центрами в феодальные времена существует весьма малая зависимость. Они часто приходят в антагонизм; индивидуально они обуздываются только влиянием многочисленных членов их же сословия и состоят в неполном и неправильном подданстве тому наиболее могущественному члену своего сословия, который стяжал себе положение сюзерена или короля. По мере прогресса в развитии и организации общества эти местные управительные центры все более и более подпадают под власть одного главного управительного центра. Более тесная коммерческая связь между различными сегментами сопровождается и более тесной правительственной связью, и мелкие правители делаются наконец просто чем-то вроде агентов, применяющих каждый в подвластной ему местности законы, постановленные верховным правителем, - точно так же, как описанные выше локальные узлы делаются со временем агентами, приводящими в исполнение каждый в своем отделе приказание главного узла. Параллель можно провести и далее. Выше мы заметили, говоря о появлении первобытных царей, что по мере возрастания их территорий и обязанностей они бывают поставлены в необходимость не только отряжать на место себя других лиц для отправления их исполнительных должностей, но еще и собирать вокруг себя советников для облегчения управительных обязанностей и что этим путем вместо одной управляющей единицы развивается целая группа таких единиц, которую можно сравнить с узлом, состоящим из многих клеточек. Прибавим здесь, что советники и главные сановники, образующие таким образом первое основание министерства, уже с самого начала стремятся к приобретению некоторой власти над правителем. Посредством доставляемых ими сведений и выражаемых ими мнений они влияют на суждения и распоряжения государя. Следовательно, он до известной степени делается проводником, с помощью которого сообщается направление, первоначально данное этими советниками и сановниками, и со временем, когда советы министров становятся признанным источником его действий, король делается чем-то весьма похожим на автоматический центр, отражающий впечатления, получаемые им извне. Далее этого усложнения правительственного строя многие общества уже не идут, только в некоторых происходит еще дальнейшее развитие. Наша нация лучше всех может служить примером этого дальнейшего развития и дальнейших истекающих из него аналогий. К королям и их министерствам в Англии присоединились еще другие большие управительные центры, пользующиеся правом контроля, которые, бывши вначале весьма ограниченными, постепенно стали преобладающим, как это бывает с главными управляющими узлами, специально отличающими высшие разряды живых существ. Как ни покажется странным подобное утверждение, но наши парламентские палаты исправляют в социальной экономии должности, во многих отношениях удобосравнимые с должностями масс головного мозга у позвоночных животных. Как каждому отдельному узлу свойственно возбуждаться только специальными стимулами от известных частей тела, точно так же свойственно каждому отдельному правителю поддаваться в действиях своих влиянию исключительных личных и сословных интересов. Как группе узлов, состоящей в связи с первичным узлом, свойственно передавать последнему более разнообразные влияния от более многочисленных органов и заставлять таким образом действия его сообразоваться с более многочисленными требованиями, - точно так же свойственно и государю, окруженному вспомогающими и контролирующими властями, приспособлять управление свое к большему числу народных потребностей. Как, наконец, большим и позднее развившимся узлам, отличающим высших животных, свойственно передавать и сочетать сложные и разнородные впечатления, полученные ими от всех частей системы, и распоряжаться действиями своими так, чтобы принять в должное внимание все эти впечатления, - точно так же свойственно большим и позднее развившимся законодательным собраниям, отличающим общества высшего развития, передавать и сочетать желания и сетования всех сословий и местностей и распоряжаться общественными делами по возможности согласно с общими потребностями. Мозг можно бы назвать исчислителем средних величин интересов жизни - физических, умственных и нравственных, хороший же мозг есть такой, в котором желания, соответствующие этим различным интересам, уравновешены так, что образ действий, ими вызываемый, ни одним из них не жертвует для других. Точно так же и парламент мы можем назвать исчислителем средних величин интересов различных сословий общины, хорошим же считается такой парламент, в котором партии, соответствующие этим интересам, так уравновешены, что их совокупное законодательство дает каждому сословию столько, сколько совместимо с правами остальных сословий. Кроме удобосравнимости в своих функциях, эти большие управительные центры, социальные и индивидуальные, выдерживают сравнение и по тем процессам, посредством которых происходит отправление этих функций. Новейшая психология признала за истину, что головной мозг занимается не прямыми впечатлениями извне, а представлениями этих впечатлений вместо действительных ощущений, производимых в теле и непосредственно оцениваемых чувствительными узлами или первичными нервными центрами, головной мозг получает только представления этих ощущений, и сознательность его называется представительной (representative), для отличия от сознательности первоначальной, непосредственно воспринимающей впечатления. Не знаменательно ли, что мы напали на то же самое слово для обозначения функции нашей палаты общин? Мы называем ее представительным собранием, потому что интересы, которыми она заведует, не прямо ощущаются ею, а представляются ей различными членами, прения же есть столкновение между представлениями зол или благ, могущих последовать за известным образом действий, определение это с равной верностью применимо и к прениям, возникающим в индивидуальной сознательности. Сверх того, в обоих случаях эти главные управительные массы не принимают участия в исполнительных отправлениях. Как после столкновения различных представлений в головном мозге, желания, получающие верх, действуют на подчиненные узлы и через их посредство определяют действия тела, - точно так же партии, одерживающие победу после парламентской борьбы, не сами выполняют свои желания, а поручают выполнение их исполнительным отделам правительства. Выполнение всех законодательных решений все-таки проходит через первоначальные управительные центры, причем сообщаемый импульс передается от парламента к министрам, а от министров к королю, от имени которого все совершается, - точно так же как бывает с теми меньшими, впервые развившимися узлами, которые у низших позвоночных служат главными управляющими деятелями, а в мозге высших позвоночных остаются деятелями, приводящими в исполнение приказания головного мозга. Кроме того, в обоих случаях эти первоначальные центры становятся все более и более автоматичными В развитом позвоночном животном они почти не имеют иного дела, кроме доставления впечатлений к большим центрам и исполнения постановлений этих центров Так и в нашем в высокой степени организованном образе правления монарх давно уже пришел в состояние пассивного орудия парламента, а с некоторого времени и министерства быстро клонятся к тому же состоянию. Между обоими случаями есть аналогия даже относительно исключений в этом автоматизме В индивидуальном существе случается, что при внезапном испуге, например от громкого звука, от неожиданного появления какого-нибудь предмета или от толчка вследствие неверной походки, оно обороняется от опасности быстрым невольным скачком или приведением членов в известное положение прежде, нежели успеет осмыслить грозящую беду и принять разумные меры к предотвращению ее. Это объясняется тем, что эти сильные впечатления на чувства отражаются от чувствительных узлов непосредственно на спинной мозг и мышцы, не проходя предварительно через головной мозг, как это бывает в обыкновенных случаях. Таким же образом в народных кризисах, требующих быстроты действий, государь и министерство, не имея времени передать дело на обсуждение совещательных собраний, сами распоряжаются исполнением известных движений или принятием известных предосторожностей, первичные, теперь почти уже автоматичные, власти возвращаются на мгновение к прежней своей неограниченности. И всего страннее, что в обоих случаях одинаково следует дополнительный процесс одобрения или неодобрения. Индивид, опомнясь от своего автоматического сотрясения, тотчас же разбирает причину своего испуга и переходит к заключению о том, уместно ли или неуместно было его движение. Таким же точно образом совещательные власти государства при первой же возможности обсуждают самопроизвольные действия исполнительных властей и затем, смотря по уважительности причин, пропускают или не пропускают билль of indemnity {Не лишним будет предостеречь читателя от ошибки, в которую впал, один господин, разбиравший эту статью при первом ее появлении Он предположил, что проведенная тут аналогия понимается как специфическая аналогия между организацией общества в Англии и человеческой организацией. Как сказано вначале, такой специфической аналогии вовсе не существует. Параллель проводится тут между наиболее развитыми системами правительственной организации - индивидуальной и социальной; позвоночный же тип приводится в пример потому только, что он есть полнейшее выражение этой наиболее развитой системы. Если бы проводилось специфическое сравнение - чего рационально сделать нельзя, - то пришлось бы взять какой-нибудь вид позвоночного, гораздо более низкий, нежели человеческий.}. До сих пор, сличая правительственную организацию политического тела с той же организацией в индивидуальном теле, мы рассматривали только управляющие центры. Нам еще остается рассмотреть проводники, через которые центры эти получают сведения и сообщают приказания. В наименее сложных обществах, как и в наименее сложных организмах, нет никакого посредствующего аппарата (internuncial apparatus - как Гонтер назвал нервную систему). Следовательно, впечатления могут распространяться только медленно от единицы к единице по всей массе тела. Но то же прогрессивное совершенствование, которое в животной организации проявляется введением узлов или управительных центров, проявляется и введением нервных нитей, через которые узлы принимают и сообщают впечатления и таким образом управляют отдельными органами. В обществах происходит то же самое. После долгого периода, в продолжение которого сношения управительных центров с различными частями общества совершаются разными другими средствами, является наконец посредствующий аппарат, сходный с подобным же аппаратом индивидуальных тел. Сравнение телеграфных проволок с нервами всем знакомо. Но применимость этого сравнения простирается далее, нежели обыкновенно предполагают. Так, во всем позвоночном подразделении животного царства главные пучки нервов расходятся от позвоночной оси, рядом с главными артериями; точно таким же образом и наши группы телеграфных проволок проводятся по сторонам наших железных дорог Но самая поразительная аналогия еще впереди. В каждый значительный пучок нервов, при выходе его из оси тела вместе с артерией, входит ветвь симпатического нерва, которая, следуя за артерией в ее разветвлениях, регулирует ее диаметр и управляет протоком крови, смотря по местным потребностям. Таким же образом и в группе телеграфных проволок, тянущихся вдоль каждой железной дороги, есть одна проволока, назначенная для регулирования движения по линии, - для замедления или ускорения протока пассажиров и товаров, смотря по требованиям местных условий. Весьма вероятно, что с полным развитием нашей покуда еще находящейся в младенческом состоянии телеграфной системы откроются и другие аналогии. Итак, вот общий очерк доказательств, оправдывающих доведенное до мелочей сравнение обществ с живыми организмами. Что те и другие постепенно увеличиваются в массе своей, мало-помалу осложняются, а части их в то же время приходят в большую взаимную зависимость, что те и другие продолжают жить как целые, между тем как поколения составляющих их единиц одно за другим появляются и исчезают, - все это поразительные особенности, которые проявляются политическими телами наравне со всеми живыми телами и в которых оба рода тел, сходясь между собой, разнятся от всех прочих явлений. Проводя сравнение до мелочей, мы находим, что эти крупные аналогии влекут за собой множество мелких, гораздо более тесных, нежели можно бы ожидать. К этим сближениям мы бы охотно прибавили еще и другие. Мы надеялись сказать кое-что о различных типах социальной организации и о социальных метаморфозах, но нам не дозволяют этого пределы статьи. VIII ПРОИСХОЖДЕНИЕ КУЛЬТА ЖИВОТНЫХ  (Напечатано первоначально в "Forteightly Review", май 1870 г.) Новые труды г-на Мак-Леннана о культе животных и растений немало способствовали выяснению этой весьма темной области. Следуя в данном случае, как и раньше по другим вопросам, научному методу сравнения явлений, замечаемых у современных нецивилизованных народов, с остатками преданий, сохранившихся у народов цивилизованных, он сделал гораздо понятнее, сравнительно с прежним, как те, так и другие явления. Мне кажется, однако, что г-н Мак-Леннан дает лишь весьма неопределенный ответ на один из существеннейших вопросов - каким образом возник этот культ животных и растений? В самом деле, в своей заключительной статье он явно оставляет эту задачу неразрешенной, он говорит, прося это особенно заметить, что "не предлагает гипотезы, разрешающей вопрос о происхождении тотемизма, а лишь гипотезу, разъясняющую отчасти культ животных и растений у древних народов" Так что мы можем все-таки спросить почему же дикие племена так часто обращают в фетишей животных, растения и другие предметы? Что побудило такое-то племя приписывать особые священные свойства одному существу, а другое племя - другому? Если на эти вопросы ответят, что каждое племя считает себя происходящим от предмета своего поклонения, то сейчас же потребуется ответить на следующий вопрос: в силу чего появилась такая странная фантазия? Если бы это встречалось лишь в единичных случаях, мы могли бы отнести их к какой-нибудь прихоти или случайной иллюзии. Но раз оно является, как это и есть на самом деле, в разнообразнейших видах, среди стольких некультурных племен, в различных частях света и оставило немалые следы в суевериях вымерших культурных народов, то мы не можем уже допустить какой-либо специальной или исключительной причины. Мало того, общая причина, какая бы она ни была, может быть допущена лишь в той мере, поскольку она не отрицает у первобытного человека разума, по своему характеру совершенно подобного нашему. Изучая курьезные верования дикарей, мы готовы предположить, что ум у них не такой же, как наш. Но это предположение недопустимо. При том запасе сведений, каким обладает первобытный человек, при том несовершенстве словесных символов, каким он пользуется в разговоре и мышлении, заключения, обыкновенно делаемые им, являются наиболее разумными, судя относительно. Таков будет наш постулат; и, исходя из этого постулата, мы спросим, каким образом первобытные племена приходили так часто, если не всегда, к верованию, что они происходят от животных, растений или даже от неодушевленных предметов? На это я и надеюсь дать здесь удовлетворительный ответ. Предположение, из которого исходит г-н Мак-Леннан, что поклонение фетишам предшествовало культу антропоморфических богов, может быть признано мной лишь отчасти. Оно справедливо в известном смысле, но не вполне. Если слова "боги" и "культ" принимать в их обыкновенном определенном значении, то высказанное предположение - справедливо; но если расширить значение этих слов и включить сюда самые первоначальные смутные представления, из которых развились уже определенные идеи о божествах и о культе, то я полагаю, что сделанное предположение - неверно. Первоначальная форма всякой религии - это умилостивление скончавшихся предков, которые предполагаются все-таки существующими и способными причинить благо или зло своим потомкам. Подготовляясь к дальнейшему исследованию принципов социологии, я несколько лет тому назад тщательно расследовал представления, распространенные среди простейших человеческих обществ, и наблюдения различного рода над всевозможными некультурными племенами заставили меня прийти к заключению, согласующемуся с тем, что было недавно высказано в этом журнале профессором Гексли, а именно: "Дикарь, воображающий, что тело покинуто обитавшим в нем деятельным существом, предполагает, что активное существо это не перестает еще жить; чувства и мысли, возникающие у дикаря по этому поводу, и составляют основу его суеверий. Всюду мы находим ясно выраженное или подразумеваемое верование, что каждый человек - двойствен, и когда он умрет, то его другое "я" - останется ли оно тут же, близ него, или отойдет вдаль - может, во всяком случае, возвратиться к нему и сохраняет способность причинять вред своим врагам и оказывать помощь друзьям { Критически относящийся к делу читатель может сделать одно возражение: если предлагать рационалистическое объяснение относительно культа животных, то каким образом такое объяснение может опираться на признании верования в духов умерших предков, - верования, которое само по себе требует не меньших разъяснений? Конечно, тут обнаруживается значительная брешь в моей аргументации, но я надеюсь, что буду в состоянии со временем пополнить ее. Пока же, между многими данными, способствующими обобщению приведенного верования, я могу лишь вкратце указать на некоторые главнейшие пункты. 1) Весьма возможно, что тень, следовавшая всюду за дикарем, шевелившаяся всякий раз, как он шевелился, могла в значительной мере породить у него смутную мысль о его двойственности. Достаточно посмотреть, какой интерес возбуждают в детях движения их тени и припомнить, что в первобытном состоянии тень не могла быть истолкована как отсутствие света: на нее смотрели как на особое существо; достаточно допустить, что дикарь весьма легко мог смотреть на тень как на нечто обособленное и составляющее часть его самого. 2) Гораздо более определенная мысль такого же рода могла возникнуть при отражении в воде лица и фигуры первобытного человека. Этот образ ведь передавал еще, по обыкновению, все его формы, окраску, движения и гримасы. Припомним еще, что дикарь зачастую противится рисованию портрета с него, полагая, что, кто снимет с него портрет", тот отнимет и частицу его существа; тогда мы увидим, насколько вероятно будет допустить в нем мысль, что его двойник в воде есть реальное существо, принадлежащее до некоторой степени ему самому. 3) Эхо также весьма немало способствовало утверждению в этой мысли о двойственности, явившейся иным путем. При неспособности понять естественное происхождения эха первобытный человек по необходимости приписывал отзвук живому существу, которое дразнило и увертывалось от его поисков. 4) Мысли, внушавшиеся теми или иными физическими явлениями, оказывались, впрочем, имеющими лишь второстепенное значение; укоренялась же вера в существование второго "я", собственно, благодаря видению снов. Различие, так легко делаемое нами между жизнью во сне и наяву, распознается дикарем лишь весьма смутным образом. Во всяком случае, он не в состоянии объяснить точно улавливаемое им различие. Когда он просыпается и рассказывает всем, кто видел его спокойно спавшим, где он сейчас побывал и что он там сделал, то его грубый язык не в состоянии установить различия между тем, что он действительно видел и что видел во сне, между его настоящими действиями и теми, что ему приснились. Вследствие таких неточностей языка дикарь оказывается не только не в состоянии правильно растолковать другим эту разницу, но и сам не в силах верно представить ее себе. Таким образом, при отсутствии понимания с обеих сторон и он сам, и те, кому он рассказывает о своих приключениях, приходят к тому убеждению, что его другое "я" уходило от него прочь и вернулось назад лишь при его пробуждении. Такое верование, встречаемое нами у различных существующих ныне диких племен, встречается равным образом и в преданиях современных культурных народов. 5) Понятие о втором "я", способном уходить и возвращаться, находит неопровержимое, должно быть, для дикаря подтверждение при случаях ненормальной потери сознания и умственных расстройствах, случающихся иногда среди членов их трибы Человек, упавший в обморок и не могший тотчас же прийти в себя (заметьте значение наших собственных выражений "прийти в себя" и пр. ), как приходит, положим, в сознание спящий, представляется им в таком состоянии, как будто второе "я" на некоторое время совсем ушло прочь от человека и его не могут дозваться. Еще более продолжительное отсутствие второго "я" обнаруживается при случаях апоплексии, каталепсии и других формах приостановленной жизни. Здесь целыми часами другое "я" упорно остается вдали и по возвращении отказывается сказать, где оно было. Далее, новое еще подтверждение дал какой-нибудь эпилептический субъект, в теле которого, во время отсутствия его второго "я", поселился неведомый враг, - ведь как же иначе могло бы случиться, что его второе "я", по возвращении, отзывалось полным неведением о том, что сейчас делалось с его телом? И это предположение, что тело бывает "одержимо" каким-то другим существом, подтвердилось явлениями сомнамбулизма и сумасшествия 6) В таком случае какое же неизбежное толкование должно возникнуть у дикарей относительно смерти? Второе "я" обыкновенно возвращалось после сна, напоминающего смерть. Оно возвратилось и после обморока, напоминающего смерть еще более, оно возвратилось даже после оцепенелого состояния каталепсии, которое чрезвычайно походит на смерть! Не возвратится ли оно и после этого еще более продолжительного состояния покоя и оцепенелости? Разумеется, это очень возможно и даже вероятно. Другое "я" мертвого человека отошло от него на долгое время, но оно все-таки витает где-то вблизи или вдалеке, оно может во всякий момент возвратиться назад и сделать все, что, по словам покойного, он намерен был раньше сделать. Отсюда различные погребальные обряды, помещение оружия и разных драгоценностей рядом с телом умершего, ежедневное доставление ему пищи и пр. Я надеюсь впоследствии показать, что при том знании фактов, какое имеет дикарь, - это толкование самое разумное, к какому он мог прийти Позвольте мне здесь, лишь в доказательство того, как явственно факты подтверждают подобный взгляд на вещи, представить одну из многих его иллюстраций "Церемонии, с которыми они (ведды) вызывают их (тени умерших), немногочисленны и весьма просты Самая обыкновенная - следующая в землю втыкается вертикально стрела и ведда, медленно танцуя вокруг нее, поет следующее заклинание, почти музыкальное по своему ритму: "Ма miya, ma miy, ma deya. Topang Koyihetti, mittigan yandah?" "Мой покойник, покойник мой, бог! Где-то теперь ты скитаешься?" Это заклинание применяется, по-видимому, при всех случаях, когда требуется вмешательство гениев-покровителей, - во время засухи, в приготовлениях к охоте и пр. Иногда, в последнем случае, обещается покойнику часть мяса и принесенной добычи в виде благодарственной жертвы, если охота окажется удачной; все верят при этом, что духи явятся им во сне и откроют, где надо охотиться. Иногда ведды приготовляют заранее пищу, ставят ее в высохшем русле реки или в каком-нибудь другом уединенном месте, а затем вызывают по имени своих скончавшихся предков "Придите и разделите эту трапезу, поддержите нас, как вы делали это при жизни' Придите, где б вы ни находились - на дереве ли, на скале, или в чаще, - придите!" И они танцуют вокруг сложенной жертвы, то напевая, то выкрикивая заклинания" (Бэли в "Transactions of the Ethnological Society", London, э 5, ii, p. 301-302).} Но каким же образом из желания умилостивить эту вторую личность умершего человека (слова "призрак" и "дух" иногда приводят к недоразумениям, так как дикарь убежден, что вторичное существо появляется в форме не менее осязаемой, нежели первое "я"), - каким образом может отсюда возникнуть культ животных, растений и неодушевленных предметов? Очень просто. Дикари обыкновенно различают друг друга по именам, которые или прямо указывают на какое-нибудь личное их свойство, на факт личной жизни, или же отмечают сходство, замеченное в характере человека, с каким-нибудь хорошо известным им предметом. Такое возникновение личных имен, прежде чем появились фамилии, неизбежно. Как легко это делается, мы сами убедимся, припомнив, что и теперь фамилия заменяется иногда первоначальной своей формой, даже когда в этом и нет больше надобности. Я укажу не только на тот крупный факт, что в некоторых местностях Англии, как, например, в округах, выделывающих гвозди, прозвища составляют общее явление, фамилии же не особенно в ходу; я сошлюсь вообще на этот распространенный обычай как среди детей, так и взрослых Грубый человек легко может сделаться известным под кличкой "медведь"; хитрого малого назовут "старой лисицей"; лицемера - "крокодилом". Названия растений тоже опять прилагаются к людям. Например, рыжеволосый мальчуган зовется "морковкой" среди его товарищей-школьников. Нет даже недостатка в прозвищах, заимствованных из области неорганических тел и агентов: возьмем хотя бы прозвище, данное Карлейлем старшему Стерлингу, - "Капитан Вихрь". Итак, в самом первобытном, диком состоянии эти метафорические прозвища давались по большей части сызнова при каждом новом поколении, и так должно было действительно происходить до тех пор, пока не утвердились какие-либо родовые названия. Я говорю, по большей части, потому что бывали и исключения в случаях, относящихся к людям, которые отличились чем-нибудь. Если "Волк", стало быть знаменитый в бою, сделается ужасом соседних племен и властелином в своем собственном племени, то его сыновья, гордые своим происхождением, не упустят случая отметить тот факт, что они происходят от "Волка". Они не пожелают, вдобавок, чтобы этот факт был забыт и остальными членами трибы, трепетавшими некогда перед "Волком", стало быть, имеющими некоторое основание трепетать и перед его сыновьями. Смотря по могуществу и знаменитости "Волка", подобная гордость и стремление вселять страх перейдут к его правнукам и праправнукам, равно как и к тем, над которыми они будут властвовать, все потомки будут стараться сохранить воспоминание о том, что их предок был "Волк". Если затем случится как-нибудь, что эта господствующая семья послужит основой для нового племени, то члены его станут уже известны между своими и чужими под названием "Волков". Нам не к чему ограничиваться заявлением, что передача прозвищ по наследству может иметь место, - есть доказательство, что она действительно существует. Как прозвища по названиям животных, растений и других предметов даются и теперь между нами, так между нами же происходит и унаследование прозвищ потомством. На один из таких примеров я натолкнулся лично, в области Западной Шотландии, в имении моих друзей, у которых я нередко гостил по нескольку недель осенью. "Возьмите молодого Крошека", - отвечал мне зачастую хозяин на мой вопрос, кто пойдет со мною ловить семгу. Старшего Крошека я хорошо знал и полагал, что это имя, прилагавшееся к нему и всем его родным, представляет его фамилию. Однако через несколько лет я узнал, что его настоящая фамилия была Камерон, но отец его был прозван Крошек, по имени его усадьбы, в отличие от других Камеронов, служивших в тех же местах; дети его также усвоили данное прозвище для отличия от других. Хотя здесь, как вообще в Шотландии, прозвище произошло от названия резиденции, но если бы оно было дано и по имени какого-либо животного, процесс остался бы тот же самый. Унаследование его произошло таким же вполне естественным образом. Нам не придется ставить наш вывод в зависимость от этого звена в цепи доказательств Есть и другие факты, на которые мы можем опереться. Г-н Бэте, в своем сочинении "Naturalist on the River Amazons" (Натуралист на Амазонской реке; 2-е издание, стр. 376), описывает трех метисов, которые сопровождали его в охотничьей экскурсии, и говорит: "Двое из них были братья по имени loao (Иван) и Зефирино Джабути. Джабути, что значит "Черепаха", было прозвищем, данным их отцу за его медленную походку, и, как водится в этой стране, оно перешло в виде фамилии ко всему его роду". Можно прибавить еще сообщение, сделанное г-ном Уоллесом относительно той же самой страны, а именно, что одно из племен на реке Изанна зовется "Джурупари" (Дьяволы), другое прозвано "Утками", третье - "Звездами", четвертое - "Маниока". Сопоставляя вместе два эти заявления, можно ли еще сомневаться в происхождении такого рода племенных названий. Пусть только "Черепаха" сделается достаточно знаменитым (при этом нет необходимости в каком-нибудь действительном превосходстве, довольно иногда и выдающихся гадких свойств) - и вот традиция о происхождении от него, поддерживаемая самими его потомками, если он стоял выше других, или их злонамеренными соседями, если он стоял ниже, может обратиться в родовое прозвание {После того как вышеприведенные страницы были написаны, мое внимание было привлечено одним местом у сэра Джона Леббока, в приложении ко второму изданию его "Доисторических времен" Он указывает здесь на подобное же происхождение племенных названий и говорит следующее: "Пытаясь объяснить культ животных, мы должны помнить, что имена очень часто бывают заимствованы от них. Дети и сторонники человека, прозванного "Медведем" или "Львом", пожелают сделать это имя племенным названием. Отсюда и самое животное сначала почитается, потом боготворится". О происхождении этого культа, однако, сэр Джон Леббок не дает специального разъяснения. По-видимому, он склонен к убеждению, молчаливо усвоенному и г-ном Мак-Леннаном, что культ животных возник из первоначального фетишизма и представляет более развитую его форму. Я, как сейчас выяснится, смотрю на его происхождение иначе.}. Однако, заметят мне, пожалуй, это все-таки не объясняет возникновения культа животных Совершенно верно; остается еще выделить третий фактор. Допустив веру в посмертное существование второго "я", которое принадлежало скончавшемуся предку и которое должно быть умилостивляемо; допустив переживание его метафорического имени среди его внуков и правнуков, - необходимо еще, чтобы различие между метафорой и действительным существом изгладилось из памяти. Пусть в старинном предании утратится ясное представление о том факте, что предок был человек, имевший только прозвание "Волка". Пусть о нем говорят обыкновенно как о волке - именно так, как говорили при жизни; и естественное недоразумение, вследствие буквального понимания этого имени, даст в результате- во-первых, убеждение в происхождении от настоящего волка, а во-вторых, такое обхождение с волком, какое может его умилостивить и какое приличествует по отношению ко второму "я" скончавшегося предка или какому-нибудь его родственнику, а стало быть, и другу. Что недоразумения подобного рода легко могли возникнуть, становится очевидным, когда мы представим себе крайнюю неопределенность первобытной речи. "Эти метафоры... - как говорит профессор Макс Мюллер по поводу каких-нибудь ложных толкований иного рода, - становятся простыми названиями, которые применяются в семейной беседе и понимаются еще, пожалуй, дедушкой, знакомы еще отцу, но уже кажутся странными сыну и непонятны внуку." Итак, мы имеем полное основание предположить такого рода ложные толкования. Мы даже можем пойти дальше; мы вправе сказать, что так наверное и было. Малоразработанные языки не заключают в себе слов, могущих отметить указанное здесь различие. В наречиях, на которых говорят современные низшие расы, лишь конкретные предметы и действия находят должное выражение. Австралийцы имеют названия для всякого рода деревьев, но не имеют слова для понятия "дерево" вообще, независимо от его вида; и, хотя некоторые исследователи уверяют, что их словарь не вполне лишен родовых названий, все-таки крайняя бедность их языка вне сомнения. То же самое и тасманийцы. Доктор Миллиган говорит, что "они обладают лишь весьма ограниченной способностью к абстракции или обобщению. Они не имеют слов для выражений отвлеченных понятий. Для каждого отдельного вида гуттаперчевого дерева, кустарника и пр. они имеют названия, но не имеют слова, соответствующего понятию "дерево". Они также не в состоянии выразить и отвлеченных свойств, как: твердый, мягкий, теплый, холодный, длинный, короткий, круглый и пр.; вместо "твердый" они говорят: "как камень", вместо "высокий" - "длинные ноги" и т. п.; вместо "круглый" они говорят: "как шар" или "как луна" и т. п.; при этом они обыкновенно присоединяют действие к слову, подтверждают его каким-либо жестом, чтобы быть вполне понятыми" {Proceedings of the Royal Society of Tasmania, ii., p. 280-281.}. Итак, даже допустив все здесь сказанное (что представляется несколько трудным, так как свойство "длинный" было признано не имеющим обозначения в отвлеченном смысле, а между тем оно приведено далее как эпитет к конкретному понятию в выражении "длинные ноги"), очевидно, что такой несовершенный язык не может передать понятия об имени как о чем-то обособленном от предмета; а еще менее может он выразить самый акт наименования. Сначала необходимо обычное применение таких до некоторой степени абстрактных слов, которые применяются ко всем предметам известного класса, и тогда только может возникнуть понятие об имени, символизирующем символы других слов- и это понятие об имени, с присущим ему абстрактным характером, может быть уже долго в ходу, прежде нежели появится глагол "именовать". Стало быть, люди с подобной грубой речью не могут хорошо пересказать предания о предке, прозывавшемся "Волком", - так. чтобы отличить его при этом от настоящего волка. Дети и внуки, видавшие этого предка, не будут еще введены в заблуждение, но у дальнейших поколений, ведущих начало от "Волка", неминуемо возникнет мысль, что родоначальником у них было животное, известное под этим именем. Все мысли и чувства, естественно зарождающиеся, как указано выше, по поводу верования, что умершие родители и деды еще живы и готовы, при их ублаготворении, оказывать дружескую поддержку потомкам, - все это будет распространено на действительную волчью породу. Прежде чем перейти к дальнейшим выводам из этого главного положения, позвольте мне указать, как удачно оно объясняет не только п