кусственных химических соединений (биогенных культурных минералов). Масса таких искусственных минералов непрерывно возрастает. Все стратегическое сырье относится сюда. Лик планеты -- биосфера -- химически резко меняется человеком сознательно и главным образом бессознательно. Меняется человеком физически и химически воздушная оболочка суши, все ее природные воды. В результате роста человеческой культуры в XX веке более резко стали меняться (химически и биологически) прибрежные моря и части океана. Человек должен теперь принимать все большие и большие меры к тому, чтобы сохранить для будущих поколений никому не принадлежащие морские богатства. Сверх того человеком создаются новые виды и расы животных и растений. В будущем нам рисуются как возможные сказочные мечтания: человек стремится выйти за пределы своей планеты в космическое пространство. И, вероятно, выйдет. В настоящее время мы не можем не считаться с тем, что в переживаемой нами великой исторической трагедии мы пошли по правильному пути, который отвечает ноосфере. Историк и государственный деятель только подходят к охвату явлений природы с этой точки зрения. Ноосфера -- последнее из многих состояний эволюции биосферы в геологической истории -- состояние наших дней. Ход этого процесса только начинает нам выясняться из изучения ее геологического прошлого в некоторых своих аспектах. Приведу несколько примеров. Пятьсот миллионов лет тому назад, в кембрийской геологической эре, впервые в биосфере появились богатые кальцием скелетные образования животных, а растений больше двух миллиардов лет тому назад. Эта кальциевая функция живого вещества, ныне мощно развитая, была одной из важнейших эволюционных стадий геологического изменения биосферы. Не менее важное изменение биосферы произошло 70--110 миллионов лет тому назад, во время меловой системы и, особенно, третичной. В эту эпоху впервые создались в биосфере наши зеленые леса, всем нам родные и близкие. Это другая большая эволюционная стадия, аналогичная ноосфере. Вероятно, в этих лесах эволюционным путем появился человек около 15--20 миллионов лет тому назад. Сейчас мы переживаем новое геологическое эволюционное изменение биосферы. Мы входили в ноосферу. Мы вступаем в нее -- в новый стихийный геологический процесс -- в грозное время, в эпоху разрушительной мировой войны. Но важен для нас факт, что идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы, отвечают ноосфере. Можно смотреть поэтому на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не выпустим". Глава XXXIII ПОСЛЕДНИЙ ИЗ БРАТСТВА Нет ничего более ценного в мире и ничего, требующего большего бережения и уважения, как свободная человеческая личность. Вернадский покинул Боровое вместе с другими академиками в конце августа 1943 года. Войдя в вагон, он устроился у окна и только на ночь поневоле отходил от него. Кинематографическая смена пейзажей, станций, селений и людей помогла смирить нетерпение, с которым все ждали Москву. На шестой день Вернадский был дома. Он не нашел перемен в своем кабинете, не увидел следов бомбардировок на улицах, но шофер свозил Владимира Ивановича в район вокзалов и показал четырехэтажную коробку разбитого бомбой жилого дома. Не было ни окон, ни перекрытий, но в одном углу, образуемом двумя целыми стенами, остался кусок пола, на котором удержалась кровать с подушками и кружевными накидками. В машине Владимир Иванович уже спрашивал у заместителя, можно ли вести экспериментальную работу, выходят ли журналы, где можно напечатать "Ноосферу". -- Быть может, и даже наверное, последний мой мемуар, -- прибавил он спокойно. Свежесть мысли, с которой Владимир Иванович вновь обратился к занятиям, не обманывала его. Она свидетельствовала о цефализации, о психозойской эре человечества, а вовсе не о здоровье. С каждым днем уменьшались силы, слабело зрение. Владимир Иванович еще совершал свои утренние прогулки, но уже сопровождаемый кем-нибудь из близких людей. Летом 1944 года он прожил несколько недель в "Узком", работая над книгой, которую называл "главной своей книгой", "делом всей жизни" *. Но книга, по признанию Владимира Ивановича, "мало подвигалась вперед". В "Узком" без Натальи Егоровны работа не шла, мысли возвращались к последним дням общей жизни и к собственной судьбе. * "Химическое строение биосферы и ее окружение". Целиком книгу В. И. Вернадский закончить не успел. Подготовленные к печати части книги издательство "Наука" выпустило в 1965 году. Перед эвакуацией, в том же "Узком", Владимир Иванович получил известие о смерти Гревса, старейшего по братству друга. Он жил в Москве и хотел непременно приехать, чтобы повидаться, но встреча не состоялась. Владимир Иванович остро перенес тогда эту смерть. "Мысль об Иване все время, -- писал он в дневнике, -- последний и самый старый по возрасту из нашего братства ушел, полный сил умственных". Возвратившись из "Узкого", Владимир Иванович все еще соблюдал свой порядок жизни, но в начале декабря случилось воспаление легких. Входивший тогда в употребление сульфидин спас ему жизнь, но силы возвращались медленно. Ему было запрещено выходить дальше спальной комнаты, служившей теперь и кабинетом. Посетители к нему почти не допускались. С первых дней возвращения из Борового установился обычай обязательно встречаться с Александром Павловичем Виноградовым по субботам или воскресеньям. В воскресенье, 24 декабря, Александр Павлович, как обычно, зашел днем. Владимир Иванович в халате сидел за столом и читал газету. На первый вопрос гостя о самочувствии он отвечал: -- Чувствую себя хорошо... -- Но тут же добавил: -- По-стариковски хорошо В тот день появились сообщения о зверствах фашистских войск во Львове. Владимир Иванович, прерывая разговор о своем здоровье, еще не усевшись на место, заговорил взволнованно и гневно: -- Во что обратилась Германия! Какой ужас и позор! Вы читали все это? Александр Павлович кивнул головою, и Владимир Иванович, отталкивая от себя газету, продолжал: -- Я думал, как бы я смог после всего этого с ними встретиться? Ведь я знаю их ученых, с некоторыми у меня велась дружба не менее полувека! Вы помните, я рассказывал вам о некоторых? Вот Браун из Веймара... Что они скажут? Нет, фашисты будут наказаны, просто как преступники будут наказаны! И, поясняя свою мысль, Владимир Иванович стал вспоминать свое выступление в Государственном совете по вопросу об отмене смертной казни: -- Я доказывал, что нет смысла в казнях, что нельзя же всех повесить, всех расстрелять! А господа члены совета смеялись и кричали: "Не запугаете!" Было и неприятно и даже страшно... И вот теперь, Александр Павлович, подумайте только, на старости лет я должен изменить свое отношение... не могу не изменить отношение к этому вопросу! Александр Павлович попытался переменить разговор, волновавший больного, но через несколько минут Владимир Иванович опять возвратился к мучительной теме. -- Они должны, должны вернуть нам все, что разрушено... -- говорил он. -- И все, что было раньше забрано у нас благодаря нашей мягкости, нашему германофильству... Вы помните, я рассказывал вам о коллекции Грота? У него оказались лучшие образцы русских минералов! Царский родственник герцог Лейхтенбергский увез в свой замок в Германию коллекцию минералов из лучших экземпляров, скупленных на Урале, подаренных ему Кокшаровым... Кокшаров выбирал лучшие из лучших, из них отбирал лучшие Лейхтенбергский, а Грот все это купил за гроши у наследников Лейхтенбергского... И в этом направлении разговор не мог не волновать старого русского ученого. Гость напомнил о приближении наших войск к Будапешту, где Вернадский бывал и также имел ученых друзей. -- Да, я хорошо знал там профессора Кардоша, Садецкого-Кардоша, -- светлея лицом, отозвался Владимир Иванович. -- Вот кстати, Александр Павлович, прочтите, пожалуйста, из Поггендорфа, что о нем там сказано... Словарем Поггендорфа Владимир Иванович пользовался постоянно для справок и держал его под рукой. Александр Павлович нашел заметку о Кардоше и прочел вслух. -- Да, он был очень светским, но очень любезным человеком, -- обращаясь к воспоминаниям, заговорил Владимир Иванович. -- Я встретился с ним в Париже. Он работал там, как и я, в лабораториях. Он был интересный собеседник. Наталья Егоровна и я любили с ним беседовать, засиживаясь на парижских бульварах... Вы знаете, он познакомил меня однажды тут же на бульваре с молодой Виардо. Она представилась мне, помню, как дочь Тургенева... На мгновение Владимир Иванович, задумавшись, умолк, потом со вздохом сказал: -- Бедный Гревс... написал целую книгу, доказывая, что эта Виардо не была и не могла быть дочерью Тургенева! -- А самое Виардо вы не видели никогда? -- спросил Александр Павлович... -- Только раз на сцене... С Тургеневым я встречал ся, даже был с ним знаком... Я люблю его и перечитываю, хотя это, конечно, не Толстой, не "Война и мир", да он, впрочем, и сам это понимал! Будущее народов, будущее России, будущее советской науки постоянно владело мыслями Вернадского. Он часто говорил о том что по окончании войны моральное значение в мировой среде русских ученых должно сильно подняться и надо считаться с огромным ростом русской науки в ближайшем будущем. "Мировое значение русской науки, русского языка в мировой науке будет очень велико, ранее небывалое", -- писал он в дневнике месяц назад. А до того он подал записку в президиум Академии наук о работе "Международной книги", в которой писал: "После заключения мира мы должны знать обо всем, что совершается в научной области, так же быстро, как это делается в других государствах. Нельзя узнавать о ходе мирового научного движения через несколько лет. Мы должны знать его через несколько дней!" Это было последнее организационное мероприятие старого ученого. Оно привело к учреждению Института информации Академии наук СССР, получившего ныне огромное значение. Разговор перешел на прошлую встречу. Неделю назад шла речь о возможном превращении одного из изотопов калия в изотоп аргона. Владимир Иванович предполагал, что такой процесс мог происходить в природных условиях, и обещал найти номер все того же английского журнала "Природа" для какой-то ссылки. -- Нужно обязательно спектрографическим путем изучить изотопный состав аргона из газов калийных месторождений, -- наказывал Владимир Иванович. -- Вообще, как мы уже с вами намечали, надо изучить глубже газы калийных месторождений... Началось обсуждение возможности поставить такого рода опыты в ближайшее время. Незаметно разговор стал перебрасываться с одной проблемы на другую из тех, что составляли и смысл и неразрешимую трагедию сознательной жизни ученого, -- о геологическом времени, об устройстве космоса, об открывшейся разнице в возрасте Земли и метеоритов, о вечности жизни, о диссимметрии и, наконец, о самом главном. -- Геологическая история Земли не имеет ни начала, ни конца, -- дважды процитировал Владимир Иванович положение, названное им принципом Геттона. Александру Павловичу был не ясен глубокий смысл, который Вернадский вкладывал в этот принцип, и он возразил: -- Сколько я мог убедиться, читая Геттона, он говорил, что не видит в истории Земли ни начала, ни конца, а не то что их нет... Я этот принцип могу принять только на веру: в нем больше какого-то религиозного смысла, чем научных фактов! -- Вот именно, -- обрадованно воскликнул Вернадский, -- вот именно! В религии действительно есть начало и конец. Вот эти-то религиозные представления люди и перенесли в научные понятия! А в пределах геологического времени конца и начала нет! Прасковья Кирилловна давно уже зажгла свет. Нетронутые стаканы чая, остывая, подернулись коричневой пленкой. Александр Павлович стал прощаться, чтобы дать покой больному. -- Вы не беспокойтесь обо мне, вы скажите, как ваше здоровье, дорогой Александр Павлович, -- говорил Владимир Иванович и, когда тот ответил, что все хорошо, протянул руку: -- Ну, до свиданья! По долгой привычке хозяин направился было к двери проводить гостя, но тот решительно запротестовал. Владимир Иванович покорился, но остался на ногах. В дверях Александр Павлович еще раз оглянулся на учителя. Провожая взглядом ученика и друга, он стоял в своей маленькой комнате, среди книг и рукописей, освещенный ярким верхним светом, и было ясно, что старый гениальный ученый, всю жизнь окруженный товарищами, друзьями и учениками, всегда и везде был наедине с самим собой. Утром Владимир Иванович позвал Прасковью Кирилловну и спросил, готов ли у нее кофе. Когда она вернулась с салфеткой, чтобы застелить для завтрака край стола, Владимир Иванович быстро встал, давая ей место, и в тот же миг пошатнулся и упал. В открытых глазах его изобразился ужас: он не мог говорить, язык не действовал. Всю жизнь Владимир Иванович боялся именно потери речи при кровоизлиянии в мозг, как было у отца. Он быстро потерял остатки сознания и умер, не приходя в себя, через тридцать дней, 6 января 1945 года. Глава XXXIV РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕНИЙ Жизненность и важность идей познается только долгим опытом. Значение творческой работы ученого определяется временем. Вернадский принадлежит к тем классическим ученым, в руках которых становится наукой все, чего касается их мысль. Достаточно обладать талантом крупного ученого, чтобы, будучи минералогом, перейти от описания и измерения минералов к изучению их генезиса или перейти к истории химических элементов от истории их соединений и положить основы геохимии. Но надобно обладать гениальным умом для того, чтобы путем каких-то взрывов научного творчества засыпать установленную веками непроходимую пропасть между живой и мертвой природой и создать биогеохимию, найти земной путь в космос, увидеть Дыхание Земли, оценить геологическую деятельность человека, предвидеть переход биосферы в ноосферу, показать планетное значение жизни, проникнуть в химию живого вещества, назвать науку природным явлением, заговорить об энергетике, поддерживающей и направляющей механизм планеты. В лице Вернадского мировая наука не в первый раз встречается с классическим ученым, представляющим русский национальный творческий гений. В его научных произведениях, в его мышлении ясно видны все особенности русской научной мысли. Национальный характер не представляет чего-то раз навсегда данного. Он изменяется вместе с условиями жизни, но в каждый данный момент накладывает на физиономию нации свою печать. Еще на заре научной деятельности Вернадского, в январе 1894 года, в речи, посвященной празднику русской науки -- открытию IX съезда русских естествоиспытателей, -- один из мировых представителей русской науки, Климент Аркадьевич Тимирязев, так охарактеризовал особенности русской науки: "Едва ли можно сомневаться в том, что русская научная мысль движется наиболее успешно и естественно не в направлении метафизического умозрения, а в направлении, указанном Ньютоном, в направлении точного знания и его приложения к жизни. Лобачевские, Зинины, Ценковские, Бутлеровы, Пироговы, Боткины, Менделеевы, Сеченовы, Столетовы, Ковалевские, Мечниковы -- вот те русские люди, -- повторяю, после художников слова, -- которые в области мысля стяжали русскому имени прочную славу и за пределами отечества... Не в накоплении бесчисленных цифр метеорологических дневников, -- говорил он далее, -- а в раскрытии основных законов математического мышления, не в изучении местных фаун и флор, а в раскрытии основных законов истории развития организмов, не в описании ископаемых богатств своей страны, а в раскрытии основных законов химических явлений -- вот в чем главным образом русская наука заявила свою равноправность, а порою и превосходство!" Если к именам, перечисленным Тимирязевым, прибавить имя самого Тимирязева, имена Остроградского, Ляпунова, Чебышева, Петрова, Лебедева, Жуковского, Чаплыгина, Циолковского, Попова, Чернова, наконец Павлова, Вернадского и многих других последующих деятелей русской науки и техники, если напомнить о Ломоносове, личность которого Тимирязев и сам называет "как бы пророческой", то станет еще очевиднее, насколько точной и правильной является характеристика русской науки, данная Тимирязевым. Подобно Ломоносову, Менделееву, Бутлерову, если говорить только о химиках, Вернадский не останавливается на частностях, но ищет широких научных горизонтов. Спокойная, длительная экспериментальная работа не соответствовала складу его ума. Но зато он, как мы видели, мастер обобщений и систематизации, умеющий вносить согласованность и закономерность в хаотическое множество отдельных фактов и наблюдений. Владимир Леонтьевич Комаров, президент Академии наук и большой русский ученый, говорил о Вернадском так: "Каждое крупное открытие В. И. Вернадского было бы достаточно, чтобы сделать имя ученого мировым именем, а у него так много подобных открытий. Генезис силикатов, роль радия в истории земной коры, возраст Земли, влияние живых организмов на образование геологических отложений -- какие разнообразные, коренные проблемы были поставлены и решены этим универсальным естествоиспытателем... Он пишет о современной теории атомного ядра, о распространении радия, о меловых отложениях, о результатах жизнедеятельности организмов и химическом составе живого вещества и везде дает оригинальные решения, и везде его мысли -- плодотворный источник новых поступательных шагов науки!" И тем не менее известность имени основателя крупнейших научных центров, научных школ и направлений никак не соответствовала и не соответствует его научным заслугам ни в свое время, ни теперь. Но когда однажды сам Вернадский с грустной усмешкой заметил в разговоре с академиком Л. С. Бергом, что его "Биосфера" забыта, Берг коротко и точно ответил: -- Напрасно вы так думаете! Она стала классической. Ряд ее идей глубоко вошел в жизнь как определенное миропредставление -- обезличился! Вернадский сам немало способствовал обезличиванию высказываемых им идей, развиваемых им учений. Полный хозяин в истории науки, он неутомимо повсюду выискивал себе предшественников, даже и в тех областях знания, которых сам был единственным зачинателем. Когда-то без всякой необходимости он зачислил основоположником геохимии американского ученого Кларка. Позднее Вернадский заявил, что за 70 лет до Кларка швейцарский химик и мыслитель Шенбейн определил геохимию как отдельную область науки. Владимир Иванович так объяснял значение швейцарского химика в истории геохимии: "Геохимическое содержание творческой работы X. Шенбейна осталось незамеченным его биографами, но оно оказывало влияние в его время и имеет влияние до сих пор, бессознательное для нас". Таким же образом находил своих предшественников русский ученый и в биогеохимии, в радиогеологии. До конца жизни, например, он приписывал создание слова "биогеохимия" Виноградову, хотя каждый раз смущенный ученик указывал учителю, что много раньше Владимир Иванович сам употреблял это слово в одном из своих докладов. Там, где при всем желании и усилиях Владимир Иванович не мог разыскать предшественников, он излагал свои идеи так безлично, что слушатели часто воспринимали его идеи как аксиомы, случайно оставшиеся им неизвестными. Такими обезличенными аксиомами стали идеи Вернадского о биогенном происхождении атмосферы, о рассеянии элементов, о диссимметрии жизни, о коренном материально-энергетическом отличии живых и косных естественных тел биосферы, об избирательной способности живых организмов к изотопам, о материальном обмене Земли с космосом, о длительности геологического времени... Обезличиванию биогеохимических идей Вернадского способствовала их жизненная и практическая значимость. Сейчас весь мир занят вопросами микроэлементов -- ничтожнейшими количествами химических элементов, находящихся в живых организмах, в почвах, в природных водах, в воздухе -- повсюду. Даже там, где они составляют какую-нибудь десятимиллионную долю процента, микроэлементы оказывают огромное влияние, откуда и идет их практическое значение. Вернадский не любил слова "микроэлементы" за его неточность и никогда не употреблял его, но именно он положил начало изучению химического состава организмов и показал присутствие и значение следов элементов в организмах. Многие из гениальных идей Вернадского уже вошли в плоть и кровь современной науки. Но целый ряд идей, высказанных им, быть может самых удивительных, самых потрясающих, еще ждет своих деятелей. В те годы, когда впервые были высказаны идеи Вернадского, много в них было труднопонимаемо из-за новизны самих идей и неподготовленности к их восприятию. Но с тех пор прошло несколько десятилетий, и каких десятилетий! Марксистский философский материализм стал ведущим мировоззрением, бурное развитие советской науки обеспечило нам власть над атомной энергией и уже вывело человека за пределы нашей планеты. Сказочные обобщения и предвидения Вернадского становятся повседневной реальностью, а об устройстве атома, о радиоактивности химических элементов знает каждый школьник. Имени национального русского гения должна быть воздана заслуженная честь и слава. ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. И. ВЕРНАДСКОГО 1863, 12 марта -- В Петербурге родился Владимир Иванович Вернадский. 1881 -- Окончание курса гимназии и поступление на физико-математический факультет Петербургского университета. 1884 -- Участие в экспедиции профессора Докучаева по обследованию земель Нижегородской губернии. -- Смерть отца. 1885 -- Окончание курса университета с оставлением при университете для подготовки к профессорскому званию. -- Женитьба на Наталье Егоровне Старицкой. -- Родился сын Георгий. 1890 -- Назначение профессором минералогии и кристаллографии Московского университета. -- Защита магистерской диссертации при Петербургском университете. 1892 -- Назначен заведующим минералогическим кабинетом Московского университета. -- Рождение дочери Нины. -- Создание "Теории строения силикатов" и публикация "Курса минералогии". 1902 -- Вступительная лекция "О научном мировоззрении" к курсу истории естествознания. -- Избран адъюнктом по минералогии в Академию наук. -- Избрание в Государственный совет от Академии наук. -- Избрание экстраординарным академиком. 1911 -- Уход из Московского университета в знак протеста против политики правительства и переезд в Петербург. 1912 -- Избрание ординарным академиком. Организация минералогической лаборатории. 1915 -- Организация Комиссии по изучению естественных производительных сил России. 1918 -- Организация Украинской Академии наук, первым президентом которой избирается В. И. Вернадский. Чтение курса "Геохимии" в Киевском университете и первые экспериментальные работы по исследованию живого вещества. -- Избрание ректором Таврического университета. -- Возвращение в Петроград. -- Командировка во Францию по приглашению Сорбонны для чтения курса лекций по геохимии. 1926 -- Возвращение в Ленинград, издание "Биосферы", возобновление работы в отделе живого вещества. 1935 -- Переезд в Москву. 1941 -- Эвакуация в Боровое. 1943 -- Смерть жены. Возвращение из эвакуации в Москву. 1944 -- Публикация последней работы -- "Несколько слов о ноосфере". 1945 -- 6 января в 5 часов дня на 82-м году жизни умер от кровоизлияния в мозг. БИБЛИОГРАФИЯ Вернадский В. И. Избранные сочинения, т. I--VI. Изд-во АН СССР, 1954-1960. Виноградов А. П. Владимир Иванович Вернадский. Изд-во АН СССР, М., 1947. Виноградов А. П. Вернадский и геохимия редких элементов. Юбилейный сборник, посвященный 30-летию Октябрьской революции. М., Изд-во АН СССР, 1947. Введение в геогигиену. Посвящается памяти академика В. И. Вернадского. М. -- Л., "Наука", 1966. Воспоминания о В. И. Вернадском. К 100-летию со дня рождения. М., Изд-во АН СССР, 1963. Григорьев Д. П., Шафроновский И. И. Выдающиеся русские минералоги. М., Изд-во АН СССР, 1949. Зайцева Л. Л. Основные этапы развития учения о радиоактивности в дореволюционной России. М., Изд-во АН СССР, Институт истории естествознания и техники, 1957. Люди русской науки. М.--Л., Государственное изд-во технико-теоретической литературы, 1948. Письма В. Г. Хлопина к В. И. Вернадскому (1916--1943). Составили Л. Л. Зайцева и Б. В. Левшин, под редакцией В. И. Баранова и Н. Г. Хлопина. М.--Л., Изд-во АН СССР, 1961. Поссе В. А. Пережитое и продуманное. Л., 1933, т. 1. Ученый-мыслитель. 100 лет со дня рождения В. И. Вернадского. -- "Природа", 1963, No 3. Ферсман А. Е. Жизненный путь академика В. И. Вернадского. Записки Всерос. мин. о-ва, 2-я серия, 1946, No 1. Холодный Н. Г. Из воспоминаний о В. И. Вернадском. -- "Почвоведение", 1945, No 7. Шафроновский И. И. Работа В. И. Вернадского по кристаллографии. -- Записки Всерос. мин. о-ва. Ч. LXXV, 1946, No 1. Шаховская А. Д. Кабинет-музей В. И. Вернадского. М., Изд-во АН СССР, 1959. Шаховская А. Д. Из переписки В. И. Вернадского. -- "Природа", 1948, No 9. Щербаков Д. И. В. И. Вернадский и радиогеология. -- Записки Всерос. мин. о-ва. Ч. LXXV, 1946, No 1. Щербаков Д. И. Роль В. И. Вернадского в изучении природных ресурсов нашей страны. Институт истории естествознания и техники. М., 1957, вып. 5. От редакции О КНИГЕ И ЕЕ АВТОРЕ Вот уже третий раз в лучах факела -- эмблемы основанной Максимом Горьким серии книг "Жизнь замечательных людей" -- предстает перед читателем имя Владимира Ивановича Вернадского, одного из величайших ученых двадцатого века, крупнейшего естествоиспытателя и мыслителя, в творческом наследии которого новые поколения открывают все новые и новые грани, которого ныне советская, да и вся мировая наука справедливо считает одним из создателей сегодняшней научной картины мира. Острейшие вопросы, чью значимость человечество по-настоящему глубоко стало сознавать лишь на исходе нашего столетия: проблемы биосферы и ноосферы, экологии, научной этики, ответственности ученых за возможные последствия своих открытий -- все это еще на пороге века нашло отражение в трудах молодого тогда русского профессора. И позже, став одним из признанных светил науки, Вернадский продолжал -- буквально до последних дней своей долгой жизни -- прокладывать пути, следуя которыми человечество сможет уберечь свою дарованную природой обитель, дивную планету, едва ли не единственную во всем мироздании, где вершина живой жизни -- Разум достиг масштабов планетарного могущества. Имя академика Вернадского ныне вышло далеко за пределы научных статей и монографий. Его идеи, его предвидения и предостережения звучат в публицистических выступлениях писателей и журналистов, общественных и государственных деятелей, озабоченных самым острым из всех насущных вопросов -- как уберечь от гибели не только земную цивилизацию, но и самую жизнь на Земле, как миновать ставшую ныне грозной реальностью опасность ее уничтожения, в пламени ли всеистребляющей ядерной войны или в нерасчетливом разбазаривании огромных, но отнюдь не безграничных ресурсов земного шара, еще недавно казавшегося необозримым, а теперь даже из сравнительно недальнего космоса охватываемого единым человеческим взором. И не зря имя Вернадского, его слова об атомной энергии и ее возможной опасности, произнесенные еще в 1922 году, вспомнил, выступая перед участниками международного форума "За безъядерный мир, за выживание человечества", Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев: один из первых в мире исследователей тогда еще загадочных недр атомного ядра явственно ощущал, в какую бездну бедствий может низринуть мир таящаяся в них гигантская сила, став достоянием злой воли или вырвавшись из-под контроля по чьей-то беспечности или неосторожности. Голос Вернадского -- при жизни негромкий, немного глуховатый и спокойный -- сегодня звучит набатной медью в грозный час выбора между разумом и самоубийственным безумием. К сожалению, живого звучания голоса Вернадского, по всей вероятности, не сохранилось. Да и вряд ли произнес хотя бы единое слово у раструба фонографа или в микрофон какой-либо иной звукозаписывающей аппаратуры ученый, не слишком любивший позировать даже перед фотообъективом. До удивления мало осталось об академике Вернадском и кинокадров, к тому же лишь случайных. И все же вполне документальный, движущийся и звучащий портрет Вернадского существует. Он сейчас в руках тех, кто держит эту книгу. Ибо как иначе можно охарактеризовать пока что единственное в нашей литературе художественное (а документальность, как известно, художественности не помеха) произведение, воссоздающее живой облик человека, который радовался обычным земным радостям и огорчался столь же неотъемлемым бедам повседневного бытия, который имел свои собственные наклонности и привычки, свою особенную манеру в общении с людьми, свои пристрастия и вкусы. Причем -- следует это подчеркнуть особо -- ни одна из живых черточек этого на три сотни с лишним страниц развернутого портрета не выдумана: вымысел органически противопоказан жанру, в котором написана книга (жанру научно-художественной документальной биографии). Его утверждению и становлению в нашей литературе во многом содействовал автор книги, представитель старшего поколения советских писателей Лев Иванович Гумилевский. В советскую литературу Л. И. Гумилевский пришел уже достаточно зрелым человеком и вполне сложившимся писателем. Он родился в 1890 году неподалеку от Саратова, изучал филологию в Саратовском университете, а печататься начал с 1910 года. Сочувственный взгляд на человека труда, осуждение мира наживы и эксплуатации во многом определило успех первых рассказов молодого писателя, изданных еще в предреволюционные годы. Встав после победы Великого Октября безоговорочно на платформу Советской власти, Лев Иванович в дальнейшем многие свои произведения -- рассказы, повести я романы -- посвятил проблемам становления новой морали. Критика не была единодушна в их оценке, что, впрочем, представляется вполне понятным, если вспомнить остроту дискуссий того времени. Четырехтомное собрание произведений Л. И. Гумилевского, изданное в 1925 году, как бы подвело итог этому первому периоду его творчества. В дальнейшем, чем дальше, тем больше, в поле зрения писателя вошли проблемы, связанные с наукой и техникой преимущественно в преломлении человеческих судеб их творцов. И когда Максим Горький обратился к советским писателям с призывом создать универсальную долговременную библиотеку жизнеописаний выдающихся людей всех времен и народов, существующую и развивающуюся и поныне книжную серию, инициалы которой -- ЖЗЛ -- стоят на корешке и этой книги, Л. К. Гумилевский оказался в числе тех, кто первым откликнулся на горьковский призыв. Четвертым по счету выпуском серии оказалась книга Л. И. Гумилевского "Рудольф Дизель" -- биография немецкого ученого и инженера, чей вклад в историю техники едва ли нужно объяснять. Два года спустя писатель выпустил жизнеописание Густава де Лаваля -- шведского изобретателя, потомка эмигрировавших из Франции гугенотов, создавшего первую в мире практически пригодную паровую турбину. В дальнейшем, оставив на время научно-художественный жанр, Л. И. Гумилевский много времени и сил отдал созданию научно-популярных книг, в основном рассчитанных на более юного, нежели основная аудитория серии ЖЗЛ, читателя. Его книги о паровых турбинах, железных дорогах, путях развития отечественной авиации многократно переиздавались. На них воспитано не одно поколение подростков, иные из которых -- теперь уже убеленные сединами почтенные люди -- достигли вершин в мире техники. Переступить же ее порог им помогли книги, принадлежащие перу Льва Ивановича Гумилевского. В годы Великой Отечественной войны немолодой уже писатель многое сделал для утверждения в сердцах советских людей патриотического чувства гордости за свою Родину и ее замечательных сынов. Изданные отдельными книжками очерки об "отце русской авиации" Н. Е. Жуковском и великом русском металлурге Д. К. Чернове вошли в серии "Великие русские люди" и "Великие люди русского народа", временно заменившие в суровую годину войны серию "Жизнь замечательных людей"; небольшие по объему и формату, книжки эти стали своего рода оружием -- оружием идейной борьбы двух миров, двух политических систем, оружием в бескомпромиссной схватке с врагом, пытавшимся не только сокрушить нашу страну сталью, выкованной в крупповских и иных подобных арсеналах, но и отравить сознание ее бойцов стародавней сказкой об отсталости и неполноценности русского человека. Благородной задаче раскрытия образов великих ученых России Л. И. Гумилевский остался с тех пор верен до конца своих дней. В рамках серии ЖЗЛ одна за другой выходили его книги! "Бутлеров" (1951), "Зинин" (1965), "Чаплыгин" (1969). А всего за год до своей кончины, в 1975 году, восьмидесятипятилетний писатель вновь обратился к фигуре Д. К. Чернова и написал книгу о выдающемся металлурге, написал живо и как-то по-юношески ярко. И все же, бесспорно, вершиной творчества Л. И. Гумилевского в жанре документальной научно-художественной биографии можно считать книгу "Вернадский", впервые выпущенную в 1963 году к столетию со дня рождения ученого, переизданную в 1967-м и ныне третий раз выходящую в свет, как раз в то время, когда не за горами уже столетие со дня рождения ее автора -- талантливого первопроходца многих до него нехоженых в литературе троп, честного художника и кропотливого труженика-исследователя, искреннего патриота своего Отечества -- Льва Ивановича Гумилевского. Обратившись к произведению, существующему уже четверть века, редакция отнюдь не закрывала глаза на то, что прошедшие годы заставляют воспринимать в несколько ином освещении те или иные страницы в творческом наследии великого ученого, Оставаясь с точки зрения высказанных им идей современником все новых и новых поколений, Вернадский-человек остается, однако, в своем времени, со всеми его приметами и реалиями. А это значит, что живой, повседневный облик Вернадского отнюдь не закрывается гребнем все выше взметающейся волны изумления зоркостью его провидений. Спору нет -- будь сейчас жив Лев Иванович Гумилевский, он, по-видимому, внес бы в свою книгу и некоторые новые оценки, собранные всемирной наукой новые подтверждения правильности концепций Вернадского. Причем все это легло бы, без сомнения, в единое художественное полотно его книги, хотя едва ли затронуло бы ее фактическую биографическую основу -- разве что во второстепенных деталях, вновь добытых историками. Однако пытаться сделать все это вместо автора книги -- единственного, повторим, художественного произведения о Вернадском -- было бы одинаково бестактно и по отношению к герою, и по отношению к писателю. Поэтому, переиздавая в соответствии с пожеланиями многочисленных читателей и ходатайством президиума Академии наук СССР книгу Л. И. Гумилевского, редакция внесла лишь сравнительно немногочисленные и не затрагивающие ее сути изменения по сравнению с последним ее прижизненным изданием. Они, в частности, коснулись иллюстративного оформления, дополненного усилиями вдовы писателя -- В. В. Носовой-Гумилевской и работников редакции. Считая, однако, необходимым представить во всем блеске и величии фигуру Вернадского в ее сегодняшнем значении, редакция серии ЖЗЛ намерена ознаменовать юбилейный 1988 год -- год 125-летия со дня рождения ученого -- выпуском посвященного ему целиком историко-биографического альманаха "Прометей", в состав которого войдут и новые биографические материалы, и некоторые малоизвестные и даже вовсе неизвестные публицистические выступления Владимира Ивановича, и что, быть может, важнее всего -- статьи, освещающие для широкого читателя сегодняшние трактовки многих сторон его научного наследия.