очень высокие и, похоже, хорошо тренированные. Легким, привычным жестом женщина откинула вуаль, и Мэллори разглядел наконец ее лицо. Это была Ада Байрон, дочь премьер-министра. Леди Ада Байрон, королева вычислительных машин. Она проскользнула мимо охранников и исчезла за дверью, даже не обернувшись, без единого слова благодарности. Мэллори со все тем же ящиком в руках поспешил за ней следом. -- Подождите! -- крикнул он. -- Ваша светлость! -- Минутку, сэр. -- Один из полицейских -- тот, что повыше,-- вскинул мясистую ладонь и оглядел Мэллори с головы до ног, не обойдя вниманием ни деревянного ящика, ни мокрой от крови штанины. Его верхняя губа чуть скривилась. -- Вы приглашены в королевскую ложу? -- Нет, -- торопливо заговорил Мэллори, -- но вы должны были видеть, как сюда только что вошла леди Ада. С ней случилось нечто ужасное, и мне кажется, она сейчас не совсем в себе. Я смог оказать ей некоторую помощь... -- Ваше имя и фамилия, сэр? -- рявкнул второй полицейский. -- Эдвард... Миллер. -- В последнее мгновение Мэллори почувствовал какой-то странный холодок и решил воздержаться от излишней -- и опасной -- откровенности. -- Вы позволите взглянуть на ваше удостоверение личности, мистер Миллер? -- спросил первый полицейский. -- Что это у вас там? Если вы не возражаете, я хотел бы заглянуть внутрь? Мэллори прижал ящик к груди и попятился. Полицейский смотрел на него брезгливо и с подозрением -- смесь крайне неустойчивая и опасная. Снизу, с беговой дорожки, донесся грохот. Из разошедшегося шва итальянской машины вырвался столб пара, на трибунах возникла небольшая паника. Мэллори воспользовался случаем и заковылял прочь; полисмены не стали его преследовать -- не решившись, по всей видимости, оставить пост. Раненая нога мешала идти быстро, но его подгоняло желание поскорее затеряться в толпе. Движимый непонятным страхом, предчувствием какой-то опасности, он затолкал полосатую кепку в карман. Удалившись от королевской ложи на почтительное расстояние, Мэллори нашел свободное место и сел; окованный латунью ящик он пристроил себе на колени. Дырка в штанине оказалась совсем маленькой, однако кровь все еще текла. Садясь, Мэллори болезненно поморщился и прижал к ране ладонь. -- Вот же зараза, -- просипел сзади мужской голос, полный пьяной самоуверенности. -- Этот фальстарт сорвет давление. Тут все дело в теплоемкости. А значит, победит тот, у кого самый большой котел. -- Ну и кто же это будет? -- поинтересовался его спутник, по всей видимости сын. Сиплоголосый зарылся в программку гонок. -- "Голиаф", владелец лорд Ханселл. Точно такая же машина выиграла и прошлогодние гонки. Мэллори глянул вниз, на изрытую подковами дорожку. Водителя итальянской машины уносили на носилках, после того как не без труда извлекли из тесной кабины. Столб пара стал заметно ниже, но все еще застилал трибуны. К безжизненному металлическому остову спешили служители с упряжкой лошадей. Из труб остальных машин вырывались острые белые струйки пара. Весьма впечатляла дымовая труба "Голиафа", увенчанная ослепительно надраенной медной короной; рядом с ней хрупкая, укрепленная растяжками труба "Зефира", имевшая в поперечном сечении все ту же каплевидную, обтекаемую форму, казалась совсем игрушечной. -- Жуткое дело! -- высказался тот, что помоложе. -- Этому бедному иностранцу, ему ж наверняка голову снесло взрывом, это уж и к бабке не надо. -- Черта с два! -- возразил старший. -- У него же вон какой шлем был. -- Так он же не шевелится, сэр. -- Если итальянцы не понимают в технике, им тут делать нечего, -- презрительно заметил старший. Ломовые лошади оттащили вышедший из строя пароход в сторону; заскучавшие было зрители ожили. -- А вот теперь мы увидим настоящее соревнование! -- сказал старший. Мэллори, ожидавший начала гонки с не меньшим, чем сосед, напряжением, неожиданно для себя обнаружил, что открывает загадочный ящик; его большие пальцы подняли латунные крючки, словно по собственной воле. Обклеенный изнутри зеленым сукном ящик был плотно набит тонкими молочно-белыми пластинками. Мэллори вытащил одну из них наугад, примерно из середины пачки. Машинная перфокарта, изготовленная по французским стандартам, только вот материал какой-то странный, неестественно гладкий и упругий. В углу карточки виднелись цифры, написанные бледно-лиловыми чернилами: #154. Мэллори аккуратно вернул карточку на место и захлопнул крышку. Взмах флажка -- и машины сорвались с места. Лидировали "Голиаф" и французский "Вулкан". Непредвиденная задержка (фатальная задержка, с тоской подумал Мэллори) охладила крохотный котел "Зефира", вызвав тем самым непоправимую уже потерю энергии. "Зефир" катился в кильватере более крупных машин, комично подскакивая на глубоко перепаханной их колесами колеях. Судя по всему, Честертону никак не удавалось набрать мощность. Мэллори ничуть этому не удивлялся и ни на что больше не надеялся. На первом же повороте началась борьба между "Вулканом" и "Голиафом", еще три машины чуть поотстали и катились ровной, как на параде, колонной. Наперекор всякому здравому смыслу "Зефир" выбрал для поворота самый длинный путь -- по наружной кромке, далеко за пределами колеи своих конкурентов. Создавалось впечатление, что мастер второй ступени Генри Честертон, сидевший за рулем крохотной машины, просто свихнулся. Мэллори наблюдал за происходящим со спокойствием конченого человека. А потом "Зефир" совершил невообразимый рывок. С непринужденной, сказочной легкостью он обошел всех остальных и выскользнул вперед, как арбузное семечко из плотно сжатых пальцев. На полумильном повороте его хвостовое колесико почти оторвалось от земли, но самое неожиданное произошло на финальной прямой: небольшой бугорок сыграл роль трамплина, и вся машина взмыла в воздух. Затем огромные, бешено вращающиеся колеса снова коснулись дорожки, раздался металлический скрежет, к небу взлетели клубы пыли. Только теперь Мэллори заметил, что над трибунами повисло гробовое молчание. Ни одного выкрика, ни одного свистка -- даже в тот момент, когда "Зефир" пересекал финишную черту. Затем он заскользил юзом и остановился, несколько раз подпрыгнув на выбоинах, оставленных колесами соперников. Прошли целых четыре секунды, прежде чем ошеломленный судья махнул флажком. "Голиаф" и прочие стальные мастодонты еще только проходили поворот трека в добрых ста ярдах позади. Потрясенные трибуны взорвались ревом -- не столько радости, сколько полнейшего неверия и даже какого-то странного гнева. Генри Честертон выбрался из кабины. Закинув назад концы длинного белого шарфа, он небрежно прислонился к сверкающей обшивке "Зефира" и с холодным высокомерием стал наблюдать, как остальные машины, ожесточенно пыхтя, подползают к финишной черте. За эти немногие секунды они постарели на столетия. Мэллори смотрел на них, как на живые окаменелости. Он опустил руку в карман. Квитанции были в полной сохранности. Материальная природа их ничуть не изменилась, но теперь эти маленькие синие бумажки неопровержимо свидетельствовали о выигрыше в четыреста фунтов. Нет, в пятьсот -- пятьдесят из которых предстояло передать главному победителю мистеру Майклу Годвину. В ушах Мэллори, среди все нарастающего гула толпы, прозвучал чей-то голос. -- Теперь я богат, -- спокойно произнес этот голос. Его собственный голос. Теперь он был богат. Перед нами светский дагерротип, один из тех, которые распространялись представителями британской аристократии в узком кругу друзей и знакомых. Предполагаемым автором является Альберт, принц-консорт, человек, чей общеизвестный интерес к науке обеспечил ему тесные, доверительные отношения с радикалистской элитой Британии. Размеры помещения и богатство драпировок заднего плана укрепляют в мысли, что съемка производилась в Виндзорском замке, в личном фотографическом салоне принца Альберта. На снимке изображены Ада Байрон, а также ее компаньонка и суа-дизан* чапероне, леди Мэри Сомервилл*. Лицо леди Сомервилл, автора трактата "О единстве физических наук" и переводчицы "Небесной механики" Лапласа, выражает отрешенное смирение женщины, свыкшейся с экстравагантными выходками своей более молодой компаньонки. На обеих женщинах -- позолоченные сандалии и белые мантии, несколько напоминающие греческие тоги, но с заметным привкусом французского неоклассицизма. В действительности, это орденская форма женщин, принадлежащих к "Обществу Света", тайному внутреннему органу и основному проводнику международной пропаганды промышленной радикальной партии. На голове пожилой миссис Сомервилл -- бронзовый ободок, украшенный астрономическими символами, тайный знак высокого положения, этой фам-савант** в европейских научных советах. * Soi-disant (фр.) -- самозваный. ** Femme savante (фp.) -- женщина-ученый. Леди Ада, чьим единственным украшением является перстень с печаткой на указательном пальце правой руки, возлагает лавровый венок на мраморный бюст Исаака Ньютона. Несмотря на тщательно выбранную точку съемки, странное одеяние не льстит леди Аде, и ее лицо отражает внутреннее напряжение. В конце июня 1855 года, когда был сделан данный дагерротип, леди Аде было сорок лет. Незадолго до того она потеряла значительную сумму денег на скачках, но есть основания полагать, что эти игорные долги, хорошо известные в кругу ее близких друзей, просто маскируют исчезновение еще больших сумм, скорее всего -- выманенных у нее посредством шантажа. Она -- королева вычислительных машин, заклинательница чисел. Лорд Бэббидж называл ее "маленькая Ада". Она не играет никакой официальной роли в правительстве, а краткий расцвет ее математического гения остался уже в прошлом. Но в то же самое время она, по всей видимости, является основным связующим звеном между своим отцом, великим оратором промышленной радикальной партии, и Чарльзом Бэббиджем, серым кардиналом и виднейшим социальным теоретиком. Ада -- мать. Ее мысли сокрыты. ИТЕРАЦИЯ ТРЕТЬЯ ПЛАЩ И КИНЖАЛ Представьте себе Эдварда Мэллори, поднимающегося по центральной лестнице Дворца палеонтологии, лестнице воистину великолепной. Массивные, черного дерева перила покоятся на кованой решетке с орнаментом из древних папоротников, китайских гинкго и цикад. Заметим далее, что следом за ним шагает краснолицый носильщик с дюжиной глянцевых свертков -- плодом длительного, методичного обхода лондонских магазинов. Навстречу Мэллори спускается лорд Оуэн*, личность весьма корпулентная, с перманентно брюзгливой миной на лице и столь же перманентно слезящимися глазами. Глаза выдающегося анатома пресмыкающихся похожи на устриц, думает Мэллори. На устриц, изъятых из раковин и приготовленных к расчленению. Мэллори приподнимает шляпу. Оуэн в ответ бормочет нечто неразборчивое, что можно принять за приветствие. Сворачивая на первую лестничную площадку, Мэллори замечает группу студентов, расположившуюся у открытого окна; студенты мирно беседуют, а тем временем над гипсовыми чудищами,украшающими сад камней Дворца, опускаются сумерки. Вечерний бриз колышет длинные льняные занавески. Мэллори повернулся перед зеркалом платяного шкафа -- правым боком, левым, потом опять правым. Расстегнув сюртук, он засунул руки в карманы брюк, чтобы лучше был виден жилет с узором из крохотных синих и белых квадратиков. "Клетка Ады" -- называли такой рисунок портные, поскольку создала его сама Леди, запрограммировав станок Жаккарда так, чтобы он ткал чистейшую алгебру. Жилет -- это главный штрих, подумалось Мэллори, хотя к нему чего-то еще не хватает, возможно -- трости. Щелкнув крышкой серебряного портсигара, он предложил господину в зеркале дорогую сигару. Прекрасный жест, но невозможно же таскать с собой серебряный портсигар, как дамскую муфту; это уже будет полный моветон. От переговорной трубы, чей раструб выступал из стены в непосредственном соседстве с дверью, донесся резкий металлический стук. Мэллори пересек комнату и откинул медную, покрытую с оборота резиной, заслонку. -- Мэллори слушает! -- крикнул он, наклонившись. -- К вам посетитель, доктор Мэллори, -- прозвучал призрачный, бестелесный голос дежурного. -- Послать вам его карточку? -- Да, пожалуйста! Мэллори, не привыкший обращаться с решеткой пневматического устройства, завозился с позолоченной задвижкой. Черный гуттаперчевый цилиндр снарядом вылетел из трубы, пересек по параболе комнату и врезался в стенку. Подобрав его, Мэллори равнодушно отметил, что оклеенная обоями стена покрыта десятками вмятин. Открутив крышку цилиндра, он вытряхнул его содержимое. "Мистер Лоренс Олифант*, -- гласила надпись на роскошной кремовой карточке. -- Журналист и литератор". Адрес на Пикадилли и телеграфный номер. Журналист довольно видный, если судить по карточке. Дилетант. Вполне возможно, что у его семьи хорошие связи. По большей части такие ретивые пустозвоны совершенно бесполезны для науки. -- В Географическом, доктор Мэллори, -- начал Олифант, -- идут сейчас ожесточенные споры относительно предмета исследований. Вы, вероятно, знакомы с этой полемикой? -- Я был за границей, -- ответил Мэллори, -- и не в курсе многих новостей. -- Без сомнения, вас занимала собственная научная полемика, -- понимающе улыбнулся Олифант. -- Катастрофа против единообразия. Радвик не раз высказывался по этому вопросу. И весьма, скажу я вам, горячо. -- Сложная проблема, -- пробормотал Мэллори. -- Более чем запутанная. -- Лично мне доводы Радвика кажутся довольно шаткими, -- небрежно бросил Олифант -- к приятному удивлению Мэллори; почтительное внимание, светившееся в глазах журналиста, также приятно щекотало самолюбие не избалованного поклонниками ученого. -- Позвольте мне подробнее разъяснить цель моего визита. У нас в Географическом некоторые полагают, что много разумнее было бы не лезть в Африку на поиски истоков Нила, а обратиться к изучению истоков нашего собственного общества. Почему мы должны ограничивать исследования физической географией, когда существует столько проблем географии политической и даже моральной, проблем, не только не разрешенных, но даже плохо еще сформулированных? -- Весьма любопытно, -- кивнул Мэллори, совершенно не понимая, к чему клонит его собеседник. -- Как выдающийся исследователь, -- продолжил Олифант, -- что бы вы ответили на предложение такого, примерно, рода... -- Он словно разглядывал некую пылинку, повисшую где-то на полпути между ним самим и собеседником. -- Предположим, сэр, что требуется исследовать не бескрайние просторы Вайоминга, а некий определенный уголок нашего Лондона... Мэллори тупо кивнул. А в своем ли он уме, этот Олифант? -- Не следует ли нам, сэр, -- в голосе журналиста появилась дрожь с трудом сдерживаемого энтузиазма, -- провести абсолютно объективные, чисто статистические исследования? Не следует ли нам изучить общество с невиданной прежде точностью и подробностью? Выводя тем самым новые принципы -- из бесчисленных актов взаимодействия людей; из самых потаенных перемещений денег; из бурного течения прохожих и экипажей по улицам... Предметы, которые мы неопределенно относим по ведомству полиции, здравоохранения, общественных служб -- но подвергнутые тщательнейшему рассмотрению острым, ничего не упускающим глазом ученого! Взгляд Олифанта пылал неподдельным энтузиазмом, ясно показывая, что вся его недавняя вялая расслабленность была напускной. -- В теории, -- неуверенно начал Мэллори, -- такой подход представляется весьма перспективным, но я сильно сомневаюсь, чтобы научные общества могли обеспечить машинное время, необходимое для столь обширного и амбициозного проекта. Как вспомнишь, сколько пришлось мне воевать, чтобы провести элементарную оценку напряжений в обнаруженных мною костях. На машинное время огромный спрос. Да и с чего бы это Географическое общество взялось за такое дело? С какой такой стати станут они разбрасываться деньгами, необходимыми для экспедиционной работы? Уж скорее прямой запрос в парламент... -- Правительству не хватает фантазии, интеллектуальной смелости, да и просто трезвой объективности. Ну а если бы вам предложили машины полиции, а не того же Кембриджского института? Как бы вы к этому отнеслись? -- Вычислительные машины полиции? -- поразился Мэллори. Идея показалась ему совершенно невероятной. -- Ну зачем им делиться с кем-то своими машинами? -- Ночью их машины почти бездействуют, -- улыбнулся Олифант. -- Бездействуют? -- переспросил Мэллори. -- Вот это уже крайне интересно. Но если эти машины поставить на службу науке, мистер Олифант, легко ожидать, что другие, более неотложные проекты быстро съедят все свободное машинное время. Без мощной поддержки предложение вроде вашего просто не сможет пробиться к началу очереди. -- Но в принципе вы согласны? -- не отставал Олифант.-- Вас смущает только техническая сторона дела или что-нибудь еще? Были бы доступны ресурсы, а основную идею вы считаете интересной? -- Прежде чем активно поддержать такой проект, я должен ознакомиться с подробным рабочим планом. Кроме того, я сильно сомневаюсь, что мое слово будет иметь какой-то вес в Географическом обществе. Вы же знаете, что я не являюсь его членом. -- Вы преуменьшаете свою растущую славу, -- возразил Олифант. -- Избрание Эдварда Мэллори, открывателя сухопутного левиафана, пройдет в Географическом на ура. Мэллори потерял дар речи. -- Вот, скажем, Радвик, -- небрежно заметил Олифант. -- После этой истории с птеродактилем он сразу стал действительным членом. Мэллори неуверенно откашлялся. -- Я думаю, что стоит... -- Я почел бы за честь, если бы вы позволили мне заняться этим делом лично, -- сказал Олифант. -- Все пройдет без сучка без задоринки, уж это я вам обещаю. Уверенный тон Олифанта не оставлял места сомнениям. Мэллори склонил голову перед неизбежным. Этот журналистик не оставил ему места для маневра, тем более что членством в богатом и могущественном Географическом обществе никак не стоило пренебрегать. Новая ступенька профессиональной карьеры. Он уже видел новую аббревиатуру, приписанную к своему имени: Мэллори, Ч.К.О., Ч.К.Г.О.* -- Это вы оказываете мне честь, сэр, -- сказал Мэллори, -- только слишком уж много из-за меня хлопот. -- Я питаю глубочайший интерес к палеонтологии, сэр. -- Удивлен, что подобный интерес проявляет автор путевых заметок. Олифант сложил длинные пальцы домиком и поднес их к тщательно выбритой верхней губе. -- Доктор Мэллори, я обнаружил, что "журналист" -- удобное расплывчатое обозначение, позволяющее заниматься любыми, пусть даже крайне необычными исследованиями. По натуре своей я человек широких, хоть и прискорбно поверхностных интересов. -- Он патетически развел руками. -- Я прилагаю все свои силы, чтобы служить истинным ученым, при том что собственное мое положение во внутренних кругах великого Географического кажется мне не очень заслуженным, да я к нему никогда и не стремился. Внезапная слава может иметь самые неожиданные последствия. -- Должен сознаться, что я не знаком с вашими сочинениями, -- смутился Мэллори. -- Я был на другом континенте и основательно запустил чтение. Надо понимать, ваши книги имели большой успех. -- Да при чем тут книги? -- удивился Олифант. -- Я участвовал в этой истории с Токийской миссией. В Японии. В конце прошлого года. -- Кошмарный эпизод в нашем посольстве,так, кажется? Кого-то там вроде ранили? Я тогда был в Америке... Олифант помедлил, потом согнул левую руку и оттянул безупречный манжет. Чуть повыше кисти, на внешней ее стороне, краснел длинный узкий, затянутый сморщенной кожей шрам. Ножевой порез. Хуже того -- удар саблей, прямо по сухожилиям. Только тут Мэллори заметил, что два пальца на левой руке Олифанта скрючены и не двигаются. -- Так это были вы! Лоренс Олифант, герой Токийской миссии! Вот теперь все встало на место. -- Мэллори погладил бороду. -- Напрасно на вашей карточке нет этого, тогда бы я сразу вас вспомнил. Олифант опустил рукав, вид у него был несколько смущенный. -- Шрам от японского меча -- довольно необычное удостоверение личности... -- Теперь я вижу, сэр, что ваши интересы действительно разнообразны. -- Иногда приходится заниматься самыми неожиданными делами. В интересах нации, каковы бы они ни были. Да вы и сами прекрасно знакомы с подобными ситуациями. -- Боюсь, я не совсем вас понимаю... -- Профессор Радвик, покойный профессор Радвик был достаточно близко знаком с такими делами. Теперь Мэллори понял смысл намеков Олифанта. -- В вашей карточке, сэр, вы значитесь журналистом. Подобные вещи с журналистами не обсуждают. -- Боюсь, -- вежливо улыбнулся Олифант, -- ваша тайна давно не является тайной. Ее знают участники вайомингской экспедиции. Пятнадцать человек, далеко не все они умеют держать язык за зубами. Люди Радвика тоже знали о его тайной деятельности. И те, кто все это организовал, кто просил вас исполнить их замыслы, тоже знают. -- А откуда, сэр, это известно вам? -- Я расследовал убийство Радвика. -- И вы думаете, что смерть Радвика связана с его... С его деятельностью в Америке? -- Не думаю, а знаю. -- Прежде чем продолжить эту беседу я хотел бы несколько прояснить ситуацию, мистер Олифант. О какой такой "деятельности" вы все время говорите? Кто ее "организовал" и "просил исполнить их замыслы"? -- Прекрасно, -- пожал плечами Олифант. -- Я говорю об официальной организации, которая уговорила вас заняться контрабандой. Вооружить американских дикарей самострельными винтовками. -- И название этой организации? -- Комиссия по свободной торговле Королевского общества, -- устало вздохнул Олифант. -- Они существуют -- официально -- для изучения международных торговых отношений. Пошлины, инвестиции и все такое прочее. Боюсь, однако, что их амбиции несколько выходят за рамки официальных полномочий. -- Комиссия по свободной торговле -- вполне законный орган правительства. -- В дипломатических кругах, доктор Мэллори, ваши действия могут быть расценены как нелегальная попытка вооружить врагов нации, с которой Британия официально не находится в состоянии войны. -- Судя по всему, -- гневно начал Мэллори, -- вы относитесь с большим недоверием и даже неодобрением к... -- ...контрабанде оружия. Я прекрасно понимаю, что она была, есть и будет. -- Олифант замолк и снова оглядел гостиную. -- Вот только заниматься ей должны соответствующие службы, а не добровольцы-энтузиасты с преувеличенными представлениями о своей роли в международной политике. -- Вам не нравится участие в этой игре любителей? Олифант встретился с Мэллори взглядом, но промолчал. -- И вы, мистер Олифант, предпочитаете профессионалов. Людей вроде вас. -- Профессиональное агентство не бросает своих людей на произвол судьбы. -- Олифант подался вперед, поставил локти на колени и чуть сощурился. -- И не допускает, мистер Мэллори, чтобы иностранные агенты выпускали им кишки -- да еще в самом сердце Лондона. Как ни печально, сэр, но и вы попали в аналогичное положение. Комиссия по свободной торговле не будет вам более помогать, сколь бы успешно ни выполняли вы их задания в прошлом. Вас даже не известили, что вашей жизни угрожает опасность. Или я не прав, сэр? -- Фрэнсис Радвик был убит в драке, в притоне для крысиных боев. И это было давно. -- Это было в январе -- прошло только пять месяцев. Радвик вернулся из Техаса, где он втайне вооружал племя команчей винтовками, поставленными вашей Комиссией. В ночь, когда убили Радвика, некто совершил покушение на жизнь бывшего президента Техаса. Президент Хьюстон чудом спасся, буквально чудом. Его секретарь, британский гражданин, был зверски зарезан. Убийца все еще разгуливает на свободе. -- Вы думаете, что Радвика убил техасец? -- Почти уверен. Деятельность Радвика малоизвестна здесь, в Лондоне, но не составляет тайны для несчастных техасцев, которые регулярно извлекают британские пули из трупов своих товарищей. -- Мне кажется, вы понимаете наши действия крайне превратно и однобоко. -- Мэллори с трудом сдерживал закипающую ярость. -- Если бы не оружие, они не стали бы нам помогать. Без помощи шайенов прокопались бы там многие годы... -- Сомневаюсь, -- качнул головой Олифант, -- чтобы ваши доводы убедили техасского рейнджера. Или нашу прессу. -- У меня нет намерения обсуждать эти вопросы с прессой, и я крайне сожалею о нашей с вами беседе. Я плохо понимаю, почему вы относитесь к Комиссии с таким предубеждением. -- Я знаю о Комиссии гораздо больше, чем мне хотелось бы. Я пришел сюда, чтобы предупредить вас, доктор Мэллори, а не за информацией. Это я говорил слишком открыто -- по необходимости, поскольку топорная работа Комиссии поставила вас в опасное положение, сэр. Спорить было трудно. -- Серьезный аргумент, -- кивнул Мэллори. -- Вы предупредили меня, сэр, и я благодарен вам за это. -- Он на секунду задумался. -- Но при чем тут Географическое общество, мистер Олифант? Оно-то здесь каким боком? -- Наблюдательный путешественник может послужить интересам своей нации безо всякого ущерба для науки, -- улыбнулся Олифант. -- Географическое общество давно уже является важным источником разведывательных данных. Составление карт, морские маршруты... -- А ведь их вы не называете любителями, мистер Олифант, -- мгновенно среагировал Мэллори. -- Хотя они тоже рыщут в плащах и с кинжалами там, где не надо. Повисло молчание. -- Они -- ноши любители, -- сухо пояснил Олифант после довольно заметной паузы. -- Ив чем же конкретно заключается разница? -- Разница, доктор Мэллори, и вполне конкретная, заключается в том, что любителей Комиссии убивают. Мэллори хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Мрачная теория Олифанта не выглядела такой уж безосновательной. Внезапная смерть Радвика, его соперника и самого сильного научного противника, всегда казалась ему слишком уж удачным подарком судьбы. -- А как он выглядит, этот ваш техасский убийца? -- По описаниям, это -- высокий темноволосый мужчина крепкого сложения. Одет в широкополую шляпу и длинный светлый плащ. -- А это, случаем, не может быть плюгавый ипподромный ходок со лбом, как тыква, Мэллори тронул свою голову,-- и стилетом в кармане? -- С нами крестная сила, -- еле слышно выдавил Олифант. Мэллори едва сдержал улыбку. Возможность привести этого лощеного шпиона в замешательство доставляла ему искреннее удовольствие. -- Он хотел пырнуть меня, этот малый, -- сказал Мэллори, утрируя свой сассексский акцент. -- В Эпсоме. На удивление мерзкий тип. -- И что же вы? -- Начистил паршивцу морду, что же еще? -- пожал плечами Мэллори. Олифант на секунду онемел, а затем весело расхохотался. -- Ас вами, доктор Мэллори, не соскучишься. -- Тоже самое я мог бы сказать и о вас, сэр. -- Мэллори чуть помедлил. -- Однако следует заметить, что этот человек вряд ли охотился за мной. С ним была девица -- уличная девица -- и некая леди, с которой эти двое обращались до крайности грубо... -- Продолжайте, пожалуйста. Все это весьма любопытно. -- Боюсь, я не смогу сказать вам большего, -- качнул головой Мэллори. -- Упомянутая мною леди принадлежит к высшим кругам. -- Ваша тактичность, сэр, -- ровно проговорил Олифант, -- делает вам честь как джентльмену. Однако нападение с ножом -- уголовное преступление, и весьма серьезное. Вы обратились в полицию? -- Нет, -- ответил Мэллори, наслаждаясь еле сдерживаемым возбуждением Олифанта, -- и все по той же причине. Я боялся скомпрометировать леди. -- Возможно, -- задумчиво сказал Олифант, -- все это было специально задумано, чтобы ваша смерть выглядела как результат заурядной драки на скачках. Нечто подобное было проделано с Радвиком -- который умер, как вы помните, в крысином притоне. -- Сэр, -- возмутился Мэллори, -- Ада Байрон выше таких подозрений. -- Дочь премьер-министра? -- поразился Олифант. -- А что, разве есть другая Ада Байрон? -- Нет, конечно же, нет. -- Мгновенно появившееся напряжение мгновенно же и прошло, в голосе Олифанта появилась прежняя легкость. -- Но, с другой стороны, есть немало женщин, похожих на леди Аду, ведь наша королева вычислительных машин является также и королевой моды. Тысячи женщин следуют ее вкусам. -- Я не был представлен леди Аде, мистер Олифант, однако видел ее на заседаниях Королевского общества. Я присутствовал на ее лекции по машинной математике. Я не мог ошибиться. Олифант достал из кармана куртки кожаный блокнот и положил его на колено, достал и раскрыл самописку. -- Я бы очень просил вас рассказать об этом инциденте. -- Строго конфиденциально? -- Даю вам слово. Мэллори представил настойчивому собеседнику несколько урезанную версию фактов -- по возможности точно описал мучителей Ады и все сопутствующие обстоятельства, однако тактично умолчал о деревянном ящике с французскими перфокартами из камфорированной целлюлозы. Он считал это частным делом двух лиц: леди попросила джентльмена сохранить принадлежащий ей предмет, джентльмен согласился -- и теперь обязан свято выполнять свое обещание. Деревянный ящик с карточками, тщательно завернутый в белый мешочек для образцов, лежал среди окаменелых ископаемых в одном из личных шкафов Мэллори в Музее практической геологии, ожидая дальнейшего развития событий. Олифант закрыл блокнот, убрал ручку и подал знак официанту. Узнав Мэллори, официант принес ему хакл-бафф; Олифант предпочел розовый джин. -- Мне бы хотелось свести вас кое с кем из моих друзей, -- сказал Олифант. -- В Центральном статистическом бюро хранятся обширные досье на преступников -- антропометрические замеры, машинные портреты и тому подобное. Вполне возможно, что вы сумеете опознать напавшего на вас человека и его сообщницу. -- Прекрасно, -- кивнул Мэллори. -- Кроме того, вам будет предоставлена полицейская охрана. -- Охрана? -- Естественно, не из обычной полиции. Кто-нибудь из Особого бюро. Их люди весьма тактичны. -- Но я не хочу, чтобы какой-то фараон все время дышал мне в затылок! -- возмутился Мэллори. -- Что люди скажут? -- Я больше бы волновался о том, что они скажут, когда вас найдут в каком-нибудь закоулке со вспоротым животом. Двое известных ученых, двое специалистов по динозаврам, два загадочных убийства. Пресса будет в полном экстазе. -- Мне не нужно охраны. Я не боюсь этого мелкого сутенера! -- Возможно, этот тип и вправду не стоит особого внимания. Вот удастся вам его опознать -- все и прояснится. Конечно же, -- негромко вздохнул Олифант, -- в масштабах Империи обсуждаемая нами история выеденного яйца не стоит. И все же я отметил бы, что неизвестные злоумышленники имеют в своем распоряжении деньги, могут при необходимости пользоваться услугами некоторых наших соотечественников -- сомнительного сброда, прикармливающегося за счет иностранцев, -- и, наконец, пользуются тайными симпатиями американских беженцев, спасающихся здесь от войн, сотрясающих Новый Свет. -- И вы думаете, что леди Ада могла оказаться замешанной в эту грязную историю? -- Нет, сэр, ни в коем случае. Такое просто невозможно. Женщина, которую вы видели, никак не могла быть Адой Байрон. -- Тогда и дело с концом, -- развел руками Мэллори. -- Скажи вы мне, что тут затронуты интересы леди Ады, я согласился бы почти на что угодно. Однако в данной ситуации я уж как-нибудь справлюсь сам. -- Как знаете, -- пожал плечами Олифант. -- Да, может быть, сейчас и рановато прибегать к столь решительным мерам. У вас есть моя карточка? Если что-нибудь еще, дайте мне знать. -- Непременно. Олифант встал. -- И если кто-нибудь спросит, мы сегодня не обсуждали ничего, кроме дел Географического общества. -- Вы так и не сказали, на кого вы работаете, мистер Олифант. Я не имею в виду редакторов и издателей. -- Подобные сведения, -- покачал головой Олифант, -- никогда не приносят пользы, сэр. И могут принести уйму неприятностей. С вашей стороны, доктор Мэллори, было бы очень благоразумно не связываться впредь с рыцарями плаща и кинжала. Будем надеяться, что вся эта история окажется в конечном итоге пустышкой и растает без следа, как ночной кошмар. Я же, безусловно, выдвину вашу кандидатуру в Географическое общество и искренне надеюсь, что вы всерьез рассмотрите мое предложение относительно полицейских машин. С этими словами необычный посетитель встал, повернулся и зашагал прочь по роскошному ковру Дворца; его длинные ноги мелькали, как ножницы. Одной рукой сжимая ручку новенького саквояжа, другой цепляясь за свисающие сверху ременные петли, Мэллори проталкивался на выход. Когда паробус притормозил, давая дорогу грязному грузовику с асфальтом, Мэллори спрыгнул на мостовую. Несмотря на все свои усилия, он ошибся паробусом. Или, возможно, заехал гораздо дальше, чем нужно, -- углубившись в свежий номер "Вестминстерского ревю". Он купил этот журнал потому, что там была статья Оли-фанта, своего рода патологоанатомическое исследование причин и хода Крымской войны. Олифант, как выяснилось, считался чем-то вроде эксперта по Крымскому региону, поскольку опубликовал свои "Русские берега Черного моря" за год с лишним до начала военных действий. В книге подробно описывалась веселая и довольно богатая событиями поездка репортера по Крыму. Статья в "Вестминстерском ревю" пестрила весьма ядовитыми намеками и выпадами; вполне возможно, что раньше, до знакомства с Олифантом, Мэллори их бы и не заметил. -- Ты это мне, начальник? -- удивленно поднял голову малолетний оборванец, обмахивавший тротуар метлой. К печальному своему удивлению, Мэллори осознал, что говорит сам с собой -- стоит посреди улицы в полном отупении и бормочет что-то о пройдошливости этого Олифанта. Пытаясь привлечь внимание ошалелого господина, мальчишка сделал обратное сальто. Мэллори бросил ему монету, окончательно понял, что не знает этих мест, и зашагал куда глаза глядят; вскоре он оказался на Лестер-сквер, чьи дорожки и тенистые аллеи являлись идеальным местом, чтобы схлопотать по голове или -- при мирном развитии событий -- попросту остаться без кошелька. Особенно ночью, поскольку окрестные улицы кишели мелкими театриками, а также заведениями, где развлекали зрителей немудреными пантомимами и картинками волшебного фонаря. Миновав Уитком-стрит, а затем Оксендон-стрит, Мэллори оказался на Хеймаркете, таком странном в разгар ясного летнего дня, когда здешние сиплоголосые сирены расползлись по домам и завалились спать. Из любопытства он прошелся по улице. Днем Хеймаркет выглядел совсем иначе -- каким-то запущенным, уставшим от себя самого. Наконец, обратив внимание на неспешную походку Мэллори, к нему подкатился сутенер с предложением купить "французские дирижабли", наилучшее предохранительное средство от французской же язвы. Мэллори отдал ему деньги и закинул покупку в саквояж. Повернув налево, он окунулся в пыхтящий грохот и суету Пэлл-Мэлл; здесь вдоль широкой асфальтированной мостовой тянулись кованые решетки закрытых клубов, их мраморные фасады стояли в глубине, подальше от уличной бестолковщины. За Пэлл-Мэлл в дальнем конце площади Ватерлоо высилась колонна герцога Йоркского. Старый добрый герцог Йоркский,у которого было десять тысяч солдат*, превратился теперь в почерневшую от копоти статую; рядом со стальными шпилями штаб-квартиры Королевского общества его колонна казалась жалким столбиком. Теперь Мэллори ориентировался. Он поднялся на пешеходный мост, пересекавший Пэлл-Мэлл; внизу рабочие с платками на головах долбили перекресток стальной лапой экскаватора. Присмотревшись, он сообразил, что они готовят площадку под новый монумент, не иначе как в честь крымской победы. Мэллори спустился и зашагал по Риджент-стрит к Серкусу, где толпа нескончаемо извергалась из прокопченных мраморных вестибюлей подземки. Тут он отдался на волю стремительному людскому потоку. И чуть не задохнулся от оглушительной вони; на какое-то мгновение Мэллори показалось, что адские миазмы исходят от самой толпы, от ее одежды и башмаков. Но нет, эта вонь обладала невероятной, нечеловеческой интенсивностью, в ней ощущалась яростная химия раскаленной золы и человеческих выделений, просачивающихся сквозь многометровую толщу земли; было ясно, что отравленный воздух выдавливается из душного чрева города мчащимися во мраке туннелей поездами. Толпа тащила Мэллори по Джермин-стрит; несколько секунд -- и ноздри ему прочистил головокружительный запах сотен сортов сыра, исходивший из знаменитого магазина "Пакстон и Уитфилд". Подойдя к Дюк-стрит, он задержался возле кованых фонарей "Кавендиш-Отеля", запер саквояж на ключ и перешел на другую сторону улицы, где высился Музей практической геологии, цель его путешествия. Мощное, похожее на крепость здание чем-то напоминало духовный облик своего куратора. Поднявшись по ступеням в желанную каменную прохладу, Мэллори раскрыл переплетенную в кожу книгу посетителей, широко, с росчерком расписался и прошел в огромный центральный зал, вдоль стен которого сверкали застекленные, из красного дерева стенды. Дневной свет попадал сюда сверху; вот уж кому не грозит безработица, подумал Мэллори, заметив под огромным прозрачным куполом люльку стекломоя. Справится с последним стеклом -- будет самое время мыть первое. На первом этаже Музея были выставлены позвоночные, а также подходящие к случаю чудеса из области стратиграфической геологии. Выше, на обнесенной перилами галерее, располагались стенды поменьше -- с беспозвоночными. Сегодня посетители радовали глаз своей многочисленностью; просто удивительно, сколько пришло сюда женщин и детей, в том числе большая группа грубоватых, не очень опрятных мальчишек в форме, скорее всего дети рабочих, обучающиеся в какой-нибудь из государственных школ. Они изучали стенды серьезно и внимательно, поминутно обращаясь с вопросами к одетым в красные куртки смотрителям. Мэллори открыл высокую, безо всякой таблички дверь и оказался в коридоре, по обеим сторонам которого шли двери кладовых. Кабинет куратора располагался в самом конце коридора; из-за закрытой двери доносился громкий, хорошо поставленный голос, голос человека, привыкшего к тому, что каждое его слово выслушивается с благоговейным вниманием. Мэллори постучал и с улыбкой прислушался: невидимый глазу оратор завершал особо цветистый период. -- Войдите, -- прогремел могучий голос. Увидев Мэллори, Томас Генри Гексли поднялся из-за стола и протянул руку. Куратор диктовал что-то своему секретарю, желторотому очкарику с внешностью честолюбивого старшекурсника. -- Пока все, Харрис, -- сказал Гексли. -- Пришлите, пожалуйста, мистера Рикса с его рисунками бронтозавруса. Секретарь поместил свои записи в кожаную папку, отвесил Мэллори почтительный поклон и удалился. -- Как жизнь, Нед? -- На Мэллори смотрели близко посаженные, почти нечеловечески наблюдательные глаза, сумевшие в свое время заметить в корне человеческого волоса "слой Гексли". -- Ты неплохо выглядишь. Можно сказать, великолепно. -- Да вот, повезло тут однажды, -- туманно объяснил Мэллори. К немалому его удивлению, из-за захламленного стола Гексли появился маленький светловолосый мальчик, одетый в аккуратную матроску и короткие штаны. -- А это еще кто такой? -- деланно нахмурился Мэллори. -- Подрастающее поколение. -- Гексли нагнулся и взял ребенка на руки. -- Ноэль* пришел сегодня помогать отцу. Скажи доктору Мэллори здрасьте, сынок. -- Здвавствуйте, мистер Меллови, -- пропищал мальчик. -- Доктор Мэллори, -- мягко поправил Гексли. Глаза Ноэля испуганно округлились. -- Вы медицинский доктор, мистер Меллови? -- Мальчик явно надеялся на отрицательный ответ. -- Ну как же это так, мастер Ноэль?-- расплылся в улыбке Мэллори. -- При нашем последнем свидании вы еще едва ходили, а теперь я вижу настоящего маленького джентльмена. -- Он знал, что Гексли обожает ребенка.-- А как поживает ваш маленький братик? -- Теперь у него есть еще и сестра, -- объявил Гексли, опуская ребенка на пол, -- появившаяся на свет, пока ты отсутствовал. -- Вот же вам всем радость, мастер Ноэль! Мальчик неуверенно улыбнулся, а затем запрыгнул в отцовское кресло. Мэллори поставил саквояж на низенький книжный шкаф, хранивший переплетенное в сафьян собрание трудов Кювье*, и начал открывать замки. -- А у меня, Томас, есть для тебя подарочек, от шайенов. -- Он затолкнул пакетик с "дирижаблями" под "Вестминстерское ревю", вынул маленький, перевязанный бечевкой сверток и передал его Гексли. -- Надеюсь, это не какая-нибудь этнографическая безделушка, -- заметил Гексли, аккуратно перерезая бечевку. -- Терпеть не могу все эти бусы-перья. Сверток содержал шесть коричневых сморщенных облаток размером с полукроновую монету. -- С любовью и почтением от главного их шамана. -- Эти шаманы, они ведь очень похожи на наших англиканских епископов, или нет? -- Гексли посмотрел один из кожистых предметов на свет. -- Высушенная растительная субстанция. Кактус? -- Думаю, да. -- Джозеф Хукер* из Кью нам сказал бы точно. -- Американский колдун довольно точно уловил цель нашей экспедиции. Он решил, что мы намерены вернуть мертвое чудовище к жизни. Так вот, Томас, эти облатки дадут тебе силы путешествовать далеко-далеко, ты найдешь душу этого существа и приволочешь ее назад. -- И что же мне с ними делать? Нанизать на шнурок, как четки? -- Нет, Томас, съесть. Ты их съедаешь, а потом начинаешь петь, бить в бубны и кружиться, как дервиш, пока не свалишься. Насколько я понимаю, такова стандартная методика, -- с серьезнейшим видом объяснил Мэллори. -- Некоторые растительные яды способны вызывать видения, -- заметил Гексли, убирая облатки в ящик стола. -- Спасибо, Нед. Я позабочусь, чтобы они были должным образом каталогизированы. Боюсь, нашего мистера Рикса совсем одолели заботы. Обычно он более расторопен. -- Сегодня у вас там много народа, -- заметил Мэллори. Сынишка Гексли достал из кармана конфету и принялся с хирургической аккуратностью ее разворачивать. -- Да, -- кивнул Гексли. -- Британские музеи -- наши твердыни интеллекта, как красноречиво выразился некий парламентарий с присущим этой породе красноречием. Но при всем при том бессмысленно отрицать, что образование, массовое образование -- главнейшая из наших задач. Хотя бывают дни, когда мне очень хочется бросить все это к черту и уйти в экспедицию -- ну чем я, спрашивается, хуже тебя? -- Ты нужен здесь, Томас. -- Вот-вот, -- отмахнулся Гексли. -- Все вы так говорите. Я поставил себе за правило выбираться отсюда хотя бы раз в год. Съезжу в Уэльс, поброжу по холмам. Отдохновение души... -- Он помолчал. -- Ты уже слышал, что меня выдвигают в лорды? -- Нет! -- восхитился Мэллори. -- Том Гексли -- лорд! Это надо же! Ты меня радуешь! Гексли неожиданно помрачнел. -- Я видел лорда Форбса* в Королевском обществе. "Ну, -- сказал Форбс, -- рад сообщить, что ваши заслуги получили высочайшую оценку. Отбор в Палату лордов производился в пятницу вечером, и, по моим сведениям, вы прошли". -- Гексли артистически изобразил жесты Форбса, его манеру выражаться, даже интонации. -- Я еще не видел списка, -- теперь он говорил своим собственным голосом, -- но Форбсу можно верить. -- Конечно же! -- радостно согласился Мэллори. -- Форбс, он человек надежный. -- А вот я, -- охладил его Гексли, -- не спешу радоваться, ведь официально ничего еще не объявлено. Меня очень беспокоит здоровье премьер-министра. -- Да, -- кивнул Мэллори, -- жаль, что он болен. Но ты-то здесь при чем? Твои достижения говорят сами за себя! -- Время выбрано не случайно, -- покачал головой Гексли. -- Я подозреваю, что это тактический ход Бэббиджа и его ближайших сподвижников, последняя попытка набрать в Палату лордов побольше ученых, пока Байрон еще на коне. -- Что за странные мысли! -- удивился Мэллори. -- Кто, как не ты, был активнейшим сторонником Эволюции во всех дебатах? К чему сомневаться в своем счастье? Мне это представляется элементарнейшей справедливостью! Гексли схватился за лацканы сюртука -- жест, выражавший у него высшую степень искренности. -- Стану я лордом или нет, могу сказать одно: сам я в это дело не вмешивался. Я ни о чем не просил, и если получу титул, то не посредством каких-то там закулисных махинаций. -- Но мне казалось, что отбор лордов не связан ни с какими махинациями, -- удивился Мэллори. -- Еще как связан! -- отрезал Гексли. -- Хотя ты и не услышишь такого от меня прилюдно. -- Он понизил голос. -- Но мы с тобой знаем друг друга уже много лет. Я рассчитываю на тебя как на союзника, Нед, и как на честного человека. Гексли вышел из-за стола и начал нервно вышагивать по турецкому ковру. -- В таком важном деле ложная скромность бессмысленна. У нас есть серьезные обязанности -- перед самими собой, перед внешним миром, перед наукой. Мы купаемся в похвалах -- удовольствие, на мой взгляд, ниже среднего, -- а заодно претерпеваем бесчисленные трудности, в том числе и страдания, и даже опасности. Сперва радостная новость, затем тревожные, несколько загадочные откровения -- от всего этого кругом шла голова. Впрочем, Гексли всегда создавал вокруг себя какую-то особую напряженную атмосферу; так было даже в давние студенческие годы. Впервые после Канады Мэллори почувствовал, что возвратился в настоящий свой мир, в мир более чистый, возвышенный, где обитал разум Томаса Гексли. -- Опасности какого рода? -- спросил он после довольно длительной паузы. -- Нравственные опасности. И физические тоже. Борьба за власть всегда сопряжена с риском. Лордство -- пост политический. Партия и правительство, Нед. Деньги и законы. Соблазны и постыдные компромиссы... Ресурсы нации не безграничны, конкуренция велика. Нишу науки и образования следует защищать, нет, -- расширять1. Так или иначе, -- невесело улыбнулся Гексли, -- нам приходится рисковать. В противном случае остается только опустить руки и отдать мир грядущего на волю дьявола. Лично я скорее умру, чем стану смотреть, как распродают науку! Пораженный резкостью Гексли, Мэллори взглянул на мальчика, который сосал свою конфету и от скуки колотил ногами по креслу. -- Ты самый подходящий для этого человек, Томас, -- сказал он после секундного раздумья, -- и всегда можешь рассчитывать на мою помощь. -- Спасибо, Нед, я был в тебе уверен. Я очень рассчитываю на твою смелость, на твое ослиное упорство. За два года каторжного труда в дебрях Вайоминга ты показал себя крепким, как сталь! А тут я на каждом шагу вижу людей, которые с пеной на губах распинаются о своей преданности науке, а сами только и мечтают, что о золотых медалях и профессорских мантиях. Гексли ходил все быстрее и быстрее. -- Моровое поветрие, настоящее моровое поветрие. Более того, -- он резко остановился, -- иногда я начинаю опасаться, не коснулось ли оно и меня. Ты понимаешь, Нед, как это страшно? -- Это невозможно, -- заверил его Мэллори. -- Хорошо, что ты снова с нами, -- Гексли снова заметался по кабинету. -- И что ты теперь -- знаменитость! Мы должны на этом сыграть. Я хочу, чтобы ты написал о своих подвигах книгу. -- Странно, что ты об этом заговорил, -- отозвался Мэллори. -- У меня в саквояже как раз лежит образчик подобной литературы. "Миссия в Китай и Японию" Лоренса Олифанта. Толковый парень, очень сообразительный. -- Олифант из Географического общества? Безнадежный случай. Слишком сообразительный и врет, как политик. Нет, ты должен писать совсем просто -- настолько просто, чтобы тебя мог понять и самый рядовой механик, из тех, что украшают свои гостиные пемброков-скими столами и фарфоровыми селянками! Поверь мне, Нед, это нужно для большого дела. А заодно принесет тебе хорошие деньги. Мэллори несколько растерялся. -- Ну, говорю я вроде и ничего, если под настроение, -- но взять вот так и написать целую книгу... -- Ничего, -- улыбнулся Гексли, -- мы подыщем тебе какого-нибудь писаку с Граб-стрит*, чтобы навел полный лоск, так сейчас все делают. У меня тут есть на примете один парень, Дизраэли*, сын того Дизраэли, который основал "Дизраэлиз Квотерли". Малость с поворотом, пишет всякие бульварные романчики. Но довольно надежен, пока не напьется. -- Бенджамин Дизраэли? Моя сестра Агата обожает его романы. Кивок Гексли тактично намекал Мэллори, что женщину из клана Гексли никогда не застали бы за чтением такой макулатуры. -- Нам еще следует обсудить твое выступление на симпозиуме Королевского общества,твою будущую речь о бронтозаврусе. Это будет значительное событие, прекрасный случай завоевать публику. У тебя есть хороший портрет для афиши? -- Откуда же? -- удивился Мэллори. -- Тогда обратись к Моллу и Полибланку -- они дагерротипируют весь высший свет. -- Постараюсь запомнить. На стене кабинета висела большая, в раме красного дерева, лекционная доска; Гексли подошел к ней, взял массивную серебряную держалку для мела, написал косыми, словно летящими буквами: Молл и Полибланк -- и обернулся. -- Еще тебе понадобится кинотропист, и у меня как раз есть такой подходящий человек. Мы часто прибегаем к его услугам. Работает хорошо, бывает, что слишком хорошо. Следи за ним в оба, иначе симпозиум превратится в демонстрацию клакерских фокусов, а о тебе господа ученые попросту забудут. "Наполнять золотой рудой малейшую трещинку"*, так это у него называется. Весьма смышленый джентльмен. На доске появилась новая надпись: Джон Ките. -- Вот это, Томас, действительно нужное дело. -- И еще, Нед...-- Гексли замялся. -- Я как-то стесняюсь об этом говорить... -- В чем дело? -- Не хотелось бы задевать твои чувства... Мэллори натянуто улыбнулся. -- Я знаю, что оратор из меня не ах, но ведь ничего, читал я лекции, и никто особо не жаловался. Гексли помолчал, потом внезапно поднял руку. -- Что это такое? -- Мел, -- послушно ответил Мэллори. -- Как-как-как? Я что-то не понял. -- Мел. -- На этот раз Мэллори почти поборол свою сассексскую манеру растягивать гласные. -- Вот видишь, с твоим произношением нужно что-то делать. У меня есть очень хороший преподаватель дикции. Француз, но говорит по-английски лучше любого англичанина. Ты не поверишь, что он делает с людьми за какую-нибудь неделю занятий, настоящие чудеса. -- Это что же, -- нахмурился Мэллори, -- ты хочешь сказать, что мне необходимы чудеса? -- Да нет, что ты! Просто нужно научиться слушать самого себя. Назвать тебе имена ораторов, прибегавших к услугам этого человека в начале своей карьеры, так ты не поверишь. -- На доске появилась третья строчка: Жюль Д'Аламбер. -- Берет он довольно дорого, но... Да ты записывай, а то ведь забудешь. Мэллори обреченно вздохнул и вынул блокнот. В дверь постучали. Гексли взял кусок фетра с ручкой из черного дерева и обмахнул доску. -- Войдите! -- На пороге появился плечистый мужчина в заляпанном гипсом фартуке с огромной папкой в руках. -- Нед, ты, конечно же, помнишь мистера Тренхэма Рикса, он у нас теперь помощник куратора. Рикс сунул папку под мышку и протянул Мэллори руку. За два последних года он расстался с частью волос и заметно прибавил в весе. И самое главное -- поднялся по служебной лестнице. -- Прошу прощения за задержку, сэр, -- обратился Рикс к своему шефу. -- Мы там в мастерской отливаем из гипса позвонки и немного увлеклись. Поразительная структура. Одни уже размеры доставляют немало хлопот. Гексли начал расчищать угол стола, но тут Ноэль дернул его за рукав и что-то прошептал ему на ухо. -- Хорошо, сейчас, -- улыбнулся Гексли. -- Простите нас, джентльмены. -- Он вывел мальчика из кабинета. -- Поздравляю вас с повышением, мистер Рикс, -- сказал Мэллори. -- Благодарю вас, сэр. -- Рикс открыл папку и надел пенсне. -- Мы очень благодарны вам за столь великолепное открытие. Хотя, должен сказать, оно бросает вызов самим размерам нашего учреждения. Вот, -- он постучал пальцем по листу ватмана, -- посмотрите. -- А где же череп? -- поинтересовался Мэллори, внимательно изучив план центрального зала с наложенным на него скелетом левиафана. -- Шея полностью выдвигается в холл, -- гордо сообщил Рикс. -- Нам придется передвинуть несколько стендов... -- У вас есть вид сбоку? -- Да, конечно. Мэллори хмуро склонился над новым наброском. -- Кто надоумил вас расположить скелет таким образом? -- Пока еще очень мало работ по этому существу, -- обиженно отозвался Рикс.-- Наиболее обширной и подробной является статья доктора Фоука в последнем номере "Трансэкшнз". -- Он вынул из своей папки журнал. -- Фоук безбожно извратил природу этого вида, -- отмахнулся Мэллори. Рикс удивленно моргнул: -- Но репутация доктора Фоука... -- Фоук -- униформист! Он же состоял при Радвике хранителем образцов и всегда подпевал своему шефу! Статья Фоука полна нелепостей. Он заявляет, что это животное было холоднокровным и обитало по большей части в воде! Что оно питалось водяными растениями и еле двигалось. -- Но существо таких размеров, доктор Мэллори, такого невероятного веса!.. Естественно заключить, что наиболее подходящей средой обитания... -- Ясно. -- Мэллори с трудом сдерживался. Но, с другой стороны, зачем обижать Рикса? Он же технический работник, ничего сам не понимает и старается как лучше. -- Вот почему шея у вас вытянута почти на уровне пола... и почему у него такие конечности, сочленения в суставах точь-в-точь как у ящерицы... даже как у земноводных. -- Да, сэр, -- кивнул Рикс. -- Шея длинная -- он мог собирать водные растения, почти не двигаясь. Ну разве что хищник нападет. Хотя я уж и не знаю, как это нужно проголодаться, чтобы напасть на подобного монстра. -- Мистер Рикс, зря вы представляете себе бронтозавруса чем-то вроде саламандры-переростка. Вас сильно обманули. Скорее он был похож на современного слона или жирафа, только гораздо крупнее. А длинная шея помогала ему обрывать и поедать верхушки деревьев. Взяв карандаш, Мэллори начал быстро и умело набрасывать схему скелета. -- Большую часть времени он проводил на задних ногах, опираясь на хвост, причем голова поднималась высоко над землей. Обратите внимание на утолщение хвостовых позвонков. Верный признак огромных нагрузок -- вследствие двуногой позы. -- Он постучал карандашом по схеме и продолжил: -- Стадо подобных существ могло быстренько обглодать целый лес. Они мигрировали, мистер Рикс, как это делают слоны, на огромные расстояния и очень быстро, все сметая на своем пути. Бронтозаврусу была свойственна вертикальная стойка, о чем свидетельствует и узость грудной клетки. Ноги у него были весьма массивные и прямые, располагались они вертикально. Ходил бронтозаврус не сгибая коленей, примерно так же, как слон. Так что не было в нем ничего лягушачьего. -- Я смоделировал позу крокодила, -- запротестовал Рикс. -- Кембриджский институт машинного анализа закончил наконец расчет нагрузок. -- Мэллори отошел к своему саквояжу, вытащил оттуда переплетенную пачку распечаток и бросил ее на стол. -- Эта тварь и мгновения не смогла бы простоять на суше, если бы ее ноги находились в таком дурацком положении. -- Да, сэр, -- кивнул Рикс. -- Именно это и оправдывает акватическую гипотезу. -- Но вы посмотрите на его пальцы! -- возмутился Мэллори. -- Толстые, как булыжники, ну разве это похоже на гибкие перепончатые лапы пловца? А какие у него фланцы поясничных позвонков! Чтобы дотянуться повыше, это существо сгибалось в тазобедренном суставе -- прямо как подъемный кран! -- Доктор Фоук будет несколько огорошен. -- Рикс снял пенсне и начал протирать стекла платком. -- Равно как и многие из его коллег. -- И это еще только цветочки, -- зловеще посулил Мэллори. В кабинет вернулся Гексли-старший, ведя за руку Гексли-младшего. -- О боже, -- вздохнул он, посмотрев на Рикса, а затем на Мэллори. -- Уже началось. -- Да все эта галиматья Фоука, -- смутился Мэллори. -- Он тщится доказать, что динозавры были не приспособлены к жизни! Выставляет моего левиафана плавучим слизняком, щиплющим травку. -- Но с мозгами у него было слабовато, тут уж не поспоришь, -- заметил Гексли. -- Из чего совсем не следует, что он был рохлей. Все уже признали, что динозавр Радвика мог летать. Эти существа были быстрыми и активными. -- По правде говоря, теперь, когда Радвика с нами больше нет, все громче звучат голоса сомневающихся, -- сказал Гексли. -- Кое-кто утверждает, что его летающая рептилия не летала, а только планировала. -- Так что же, все возвращается к этой... первоначальной теории? -- Только присутствие ребенка не позволило Мэллори выругаться. -- Униформисты хотят, чтобы эти существа были тупыми и вялыми! Тогда динозавры хорошо лягут на их кривую развития, черепашьими шажками поднимающуюся к сияющим высотам дней нынешних. В то время как, допустив катастрофу, вы неизбежно признаете за этими великолепными существами гораздо большую степень дарвиновской приспособленности, что может оскорбить нежные чувства крохотных современных млекопитающих, вроде Фоука и его дружков-приятелей. Гексли сел и подпер щеку ладонью: -- Так ты не согласен с предполагавшейся схемой? -- Кажется, доктор Мэллори предпочитает, чтобы этот зверь стоял на задних лапах, -- вмешался Рикс. -- В соображении отобедать древесными кронами. -- А мы можем придать ему такое положение, мистер Рикс? Ошарашенный Рикс засунул пенсне в карман фартука и поскреб в затылке: -- Да, пожалуй, что и да, сэр. Если установить его посередине зала и прикрепить растяжками к куполу... Если шея не влезет, так мы ее слегка пригнем. Пускай смотрит прямо на зрителей -- эффект будет потрясающий! -- Кинем косточку церберу популярности, -- ухмыльнулся Гексли. -- Правда, палеонтология -- дама трепетная, может и в обморок хлопнуться. Честно говоря, я еще слабо ориентируюсь в этом вопросе. До статьи Фоука у меня как-то руки не доходят, а тебе, Мэллори, еще только предстоит изложить свои взгляды печатно. К тому же мне не слишком по душе точка зрения катастрофистов. Natura non facit saltum*. -- Но Природа движется скачками, -- возразил Мэллори. -- Машинные расчеты математических моделей это доказали. Сложные системы могут совершать внезапные переходы. -- Да Боге ней, с теорией. У тебя есть прямые доказательства? -- Есть, и довольно много. Я оглашу их на лекции. Остались определенные шероховатости, и все же картина убедительная, гораздо убедительнее, чем у противников. -- И ты готов поставить на нее свою репутацию ученого? Ты продумал каждый вопрос, каждое возражение? -- Я могу ошибаться в чем-то, -- сказал Мэллори, -- а они ошибаются полностью. Гексли постучал самопиской по столу. -- А что если я спрошу -- для затравки, -- как это существо могло питаться ветками? Голова его не больше лошадиной, а зубы на удивление слабы. -- Оно не жевало зубами, -- без запинки отрапортовал Мэллори. -- У него был зоб, уложенный камнями, вот они-то все и перемалывали. Судя по размеру грудной клетки, этот орган был около ярда длиной и весил добрую сотню фунтов. Стофунтовый зоб обладает большей мускульной силой, чем челюсти четырех слонов. -- А зачем рептилии столько пищи? -- Бронтозаврус не был теплокровным в точном смысле этого термина, но обладал активным обменом веществ. Дело тут в отношении поверхности к объему. Телесная масса такого размера сохраняет тепло даже в холодную погоду. Уравнения совсем элементарные, -- улыбнулся Мэллори. -- Численное их решение на одной из малых машин заняло менее часа. -- А что начнется потом -- страшно подумать, -- пробормотал себе под нос Гексли. -- Неужели мы позволим политике встать на пути истины? -- Туше*. Тут он нас поймал, мистер Рикс... Боюсь, придется вам переделать все наново, а ведь сколько ухлопано трудов. -- Да что там, -- беззлобно улыбнулся Рикс. -- Ребята из мастерской любят трудные задачи. Кроме того, доктор Гексли, позволю себе заметить, что во время подобных споров посещаемость Музея взлетает к небесам. -- Еще одна мелочь, -- торопливо вставил Мэллори. -- Состояние черепа. Череп этого экземпляра, увы, весьма фрагментарен, тут потребуется тщательное изучение, кое-что придется делать почти наугад. Мне хотелось бы принять участие в этой работе. Вы пустите меня в свою мастерскую, мистер Рикс? -- Разумеется, сэр. Я скажу, чтобы вам дали ключи. -- Лепке из гипса я учился у лорда Гидеона Мэнтелла, и как же давно это было, -- скромно вздохнул Мэллори. -- Ас тех пор никакой практики. Будет очень интересно познакомиться с новейшими приемами этого достойнейшего ремесла, с работой прославленных мастеров. -- Я искренне надеюсь, что мы тебя не разочаруем, Нед, -- с некоторым сомнением улыбнулся Гексли. *Touche (фр.) -- буквально "прикосновение". Фехтовальный термин, обозначающий успешный удар. Мэллори вытирал платком взмокшую от жары шею, с тоской взирая на штаб-квартиру Центрального статистического бюро. Временная дистанция в двадцать пять веков не помешала ему узнать Древний Египет достаточно близко -- и возненавидеть это царство мертвых. Прокладка французами Суэцкого канала была героическим предприятием, а потому все египетское сразу же стало парижской модой. Лихорадка охватила и Британию, затопив нацию галстучными булавками со скарабеями, чайниками с крылышками, аляповатыми стереоснимками поваленных обелисков и малюсенькими -- в аккурат для каминной полки -- безносыми сфинксами из мыльного камня. Стараниями промышленников звероголовые языческие божки вырвались на простор, их можно было встретить и на занавесках, и на коврах, и на обивке экипажей, и где угодно. Но что доводило Мэллори до полного бешенства, так это отношение публики к пирамидам и прочим развалинам; все эти восторженные ахи и охи, вся эта идиотская болтовня про тайны древних цивилизаций претила его здравому смыслу. Он, конечно же, с восхищением читал о триумфах техники в Суэце. Испытывая нехватку угля, французы заправляли топки своих гигантских экскаваторов битумизированными мумиями -- их складывали в поленницы, как дрова, и продавали на вес. Но разве отсюда следует, что все географические журналы должны быть забиты сплошной египтологией? Огромное, псевдоегипетское по орнаменту здание Центрального статистического бюро грузно расселось в правительственном сердце Вестминстера; его пирамидальная верхняя часть круто сходилась к острому известняковому навершию. Чтобы компенсировать потерю объема наверху, нижняя часть этого уродливого сооружения была раздута, как гигантская каменная брюква. Истыканные дымовыми трубами стены поросли беспорядочным лесом вентиляторов, чьи беспрестанно машущие лопасти были, конечно же, выполнены в форме ястребиных крыльев. И всю эту бесформенную громаду пронизывали толстые черные телеграфные кабели, сводившие сюда информацию из всех уголков империи. Бесчисленные провода, спускавшиеся по стенам к столь же бесчисленным телеграфным столбам, напоминали такелаж какого-то невозможного, фантастического парусника. Опасливо поглядывая на облепивших провода голубей, Мэллори пересек плавящийся от жары асфальт Хосферри-роуд. Крепостные ворота Бюро, обрамленные колоннами с лотосовидными капителями и англизированными бронзовыми сфинксами, имели высоту футов в двадцать. По их углам были прорезаны обычные обиходные двери; Мэллори хмуро шагнул в прохладные сумерки, в неистребимый запах щелока и льняного масла. Убийственный зной раскаленных лондонских улиц остался позади, а заодно и дневной свет -- в этом треклятом месте совсем не было окон, только газовые рожки в неизбежно египетском стиле, пламя которых зыбко колыхалось в веерообразных рефлекторах из полированной жести. Не ожидая приглашения, Мэллори предъявил стоявшему за конторкой клерку свое удостоверение личности. Клерк или, может, какой-нибудь там полицейский, поскольку одет он был в новомодную милитаризированную форму Бюро, прилежно записал, куда направляется посетитель, а затем достал поэтажный план здания и красными чернилами нанес на него извилистый маршрут. Мэллори, еще не совсем опомнившийся после утренней встречи с номинационным комитетом Географического общества, не стал особо рассыпаться в благодарностях. Каким-то там образом -- кто его знает, за какую из закулисных ниточек дернули на этот раз, но смысл дела был достаточно ясен: Фоук просочился в номинационный комитет Географического. Фоук, чья акватическая теория бронтозавруса была отвергнута Музеем Гексли, воспринял древоядную гипотезу Мэллори как личное оскорбление; в результате то, что было обычно приятной формальностью, превратилось в очередное публичное судилище над радикальным катастрофизмом. В конечном итоге Мэллори получил необходимое количество голосов -- Олифант слишком уж хорошо подготовил почву, чтобы наспех организованная Фоуком засада могла иметь серьезный успех, -- и тем не менее от всего случившегося остался неприятный осадок. Его репутации был нанесен урон. Доктора Эдварда Мэллори -- "левиафанного Мэллори", как предпочитали называть его грошовые газеты -- выставили каким-то фанатиком, если не занудой. И это -- в присутствии таких великих географов, как исследователь Конго Эллиот и Бертон*, сумевший проникнуть в таинственную Мекку. Стараясь не сбиться с предначертанного (красными чернилами) пути, Мэллори пробирался хитросплетением коридоров Бюро -- и недовольно бурчал себе под нос. В академических войнах он никогда не был любимчиком Фортуны -- не то что Томас Гексли. Бессчисленные схватки с сильными мира сего создали Томасу репутацию кудесника дебатов, в то время как он, Мэллори, дошел до того, что тащится сейчас по этому освещенному газом мавзолею, чтобы опознать какого-то ипподромного сутенера. За первым же поворотом Мэллори обнаружил мраморный барельеф, изображавший нашествие жаб*, которое он всегда числил среди любимых своих библейских сюжетов,-- и тут же чуть не угодил под стальную тележку, до краев нагруженную колодами перфокарт. -- Поберегись! -- крикнул возчик в грубошерстной куртке с медными пуговицами и в кепке с длинным козырьком. К немалому своему изумлению, Мэллори увидел, что и сам возчик не бежит, а едет. На его ногах были крепкие ботинки со шнуровкой, снабженные маленькими резиновыми колесиками*. Он промчался по коридору, ловко управляя тяжелой тележкой, и исчез за поворотом. Один из поперечных коридоров был перекрыт полосатыми козлами; там, в тусклом свете газовых рожков, ползали на четвереньках два человека, судя по всему -- психи. Мэллори присмотрелся. Да нет, вроде не психи. Просто пухловатые, среднего возраста женщины в безупречно белых балахонах, с волосами, забранными в тугие, эластичные тюрбаны. Издалека их одежда жутковатым образом напоминала саваны. Одна из живых покойниц поднялась на ноги, раздвинула телескопическую ручку швабры и начала аккуратно обметать потолок. Понятно, уборщицы. Справляясь по карте, Мэллори нашел лифт; одетый в форменную куртку служитель доставил его на один из верхних этажей. Воздух здесь был сухой и неподвижный, а людей в коридорах больше. На фоне все тех же странноватых полицейских резко выделялись солидные джентльмены, скорее всего -- адвокаты, или нотариусы, или парламентские агенты крупных капиталистов, люди, для которых информация о состоянии и настроениях общества была хлебом насущным. Политики, то есть коммерсанты, чей товар не ощутимее воздуха. Да, конечно же, где-то там, в другой жизни, у них есть и жены, и дети, и каменные особняки, но сейчас эти люди напоминали то ли жрецов какой-то странной религии, то ли призраков. Заметив очередного рассыльного на колесиках, Мэллори отскочил в сторону, схватился за чугунную колонну -- и обжег руку. За причудливым орнаментом из цветов лотоса -- самый обыкновенный дымоход. И даже не самый обыкновенный, а скверно отрегулированный -- если судить по глухому рокоту, доносящемуся сквозь толстые литые стенки. Свернув после тщательного изучения карты направо, Мэллори оказался в коридоре, чьи стены чуть не полностью состояли из дверей. Между кабинетами беспрестанно шныряли клерки в белых халатах; они с привычной ловкостью уворачивались от юных колесников, толкавших перед собой все те же тележки с перфокартами. Здесь газовые светильники горели ярче, пламя в них дрожало и стелилось от постоянного сквозняка. Мэллори оглянулся через плечо. В конце коридора помещался гигантский вентилятор забранный стальной сеткой. Негромко поскрипывала приводная цепь,уходившая куда-то вниз, к скрытому в недрах пирамиды двигателю. Мэллори начал испытывать некоторое головокружение. Зря он сюда пришел, совершенно зря. Разобраться в странном происшествии на скачках необходимо, но можно же придумать для этого что-нибудь получше, а не устраивать охоту на бумажную тень ипподромного сутенеришки с дружком Олифанта в качестве егеря. Его подавляло здесь все: и стерильный, безжизненный, мылом пропахший воздух, и сверкающий пол, и безукоризненно чистые стены. Здание, где нет ни крупицы мусора, -- это нечто фантастическое, ирреальное. Эти кабинеты напомнили ему другую прогулку по лабиринтам... Лорд Дарвин. Мэллори и великий естествоиспытатель бродили по зеленым, сплошь изрезанным заборами и живыми изгородями лугам Кента, Дарвин тыкал во влажную черную почву тростью и говорил -- со всегдашней своей методичностью, с ошеломляющим количеством подробностей -- о земляных червях. О земляных червях, которые невидимо и вечно трудятся под ногами человечества, в результате чего огромные валуны медленно погружаются в суглинок. Дарвин замерял подобный процесс в Стоунхендже, пытаясь определить возраст этого загадочного сооружения. Мэллори подергал себя за бороду, и думать позабыв о карте. У него в глазах копошились черви, копошились все лихорадочнее и лихорадочнее, пока земля не начала вскипать, не пошла пузырями, как ведьмовское варево*. За какие-то годы, а может, и за месяцы все памятники более медлительных эпох утонут, как останки кораблекрушений, лягут на дно подстилающих скальных пород... -- Сэр, вам помочь? Мэллори вздрогнул и очнулся. Видение растаяло, божественное откровение не состоялось, обернулось чем-то жалким и неприятным, вроде незавершенного чиха. Несвоевременный помощник, пожилой клерк в белом халате и круглых очках, смотрел с почти нескрываемым подозрением. Но что еще хуже -- и Мэллори это прекрасно сознавал, -- он снова бормотал вслух. О земляных червях, скорее всего. Он неохотно протянул клерку план. -- Я ищу КК-пятьдесят, по пятому уровню. -- Это значит"Количественная криминология", сэр. А здесь у нас "Сдерживание и устрашение". Клерк указал на табличку над дверью ближайшего кабинета. Мэллори тупо кивнул. -- КК -- сразу за "Нелинейным анализом", первый поворот направо. Мэллори зашагал дальше, спиною чувствуя скептический взгляд клерка. Отдел КК оказался большим залом, разгороженным на крохотные клетушки. Вдоль невысоких, примерно по плечо, внутренних стенок сплошными рядами тянулись картотечные стеллажи, разделенные на множество выложенных асбестом ячеек. Облаченные в фартуки и нитяные перчатки клерки сидели за наклонными столами, изучая и обрабатывая перфокарты с помощью всевозможных клакерских приспособлений: здесь были механические сортировщики, держалки, желатиновые цветокодировочные нашлепки, часовые лупы, промасленная бумага и тонкие, с обтянутыми резиной кончиками пинцеты. Знакомая обстановка приободрила Мэллори, вывела его из недавнего мрачного настроения. Клетушка, именовавшаяся КК-50, была кабинетом заместителя директора Бюро по количественной криминологии, которого, по словам Олифанта, звали Уэйкфилд. Мистер Уэйкфилд не имел своего стола, иначе говоря, его столом являлось все пространство кабинета. Пюпитры для письма, выпрыгивавшие из стен под действием хитроумных шарниров, были лишь малой частью наисовременнейшей конторской системы, включавшей в себя стойки для газет, зажимы для писем, огромные картотечные шкафы, каталоги, шифровальные книги, клакерские руководства, хитроумный, со многими циферблатами хронометр, три телеграфных аппарата, чьи позолоченные иглы выщелкивали букву за буквой, и перфораторы, деловито пробивающие ленту. Повелитель всей этой таинственной техники оказался белесым шотландцем с чахлыми, песочного цвета волосами. Глаза у него были какие-то слишком уж подвижные, чтобы не сказать бегающие. Не исправленный в детстве неправильный прикус наградил его отчетливой вмятиной на нижней губе. Выглядел Уэйкфилд лет на сорок -- возраст необычайно юный, если принять во внимание занимаемый им пост. Как и большинство хороших клакеров, он вырос вместе со своей профессией. Первому вычислителю лорда Бэббиджа, всеми почитаемому реликту, не исполнилось еще и тридцати лет, но ошеломительный прогресс вычислительной техники определил уже судьбы целого поколения. -- Прошу простить меня за задержку, -- сказал Мэллори. -- Я слегка запутался в ваших коридорах. Для Уэйкфилда в этом не было ничего нового. -- Не хотите чаю? У нас замечательные бисквиты. Мэллори покачал головой и открыл серебряный портсигар. -- Курите? Бледный Уэйкфилд побледнел еще больше. -- Нет! Нет, спасибо. Здесь курение строжайше запрещено. -- Понимаю... -- Мэллори убрал портсигар. -- Только я не очень понимаю, что может быть плохого от хорошей сигары. -- Пепел! -- отрезал Уэйкфилд. -- И частицы дыма! Они плавают в воздухе, попадают в смазку, загрязняют аналитические устройства. А прочистить все машины нашего Бюро... Вы и сами понимаете, какой это адский труд. -- Конечно, конечно, -- согласился Мэллори и поспешно сменил тему. -- Как вам, вероятно, известно, я палеонтолог, но все же имею какое-то представление о клакерстве. Сколько у вас тут ярдов зацепления? -- Ярдов? Мы считаем шестеренки милями, доктор Мэллори. -- Правда? У вас столько мощностей? -- Скажите лучше, столько возни, -- отмахнулся Уэйкфилд; его руки были затянуты в ослепительно белые перчатки. -- Шестеренки при вращении трутся, нагреваются, расширяются, зацепление становится слишком плотным, на зубцах появляются выбоины. В сырую погоду портится смазка, а в сухую -- работающая машина создает небольшой лейденский заряд, притягивающий всякую пыль и грязь. Сцепления заедает, перфокарты липнут к загрузчикам. -- Он вздохнул. -- Мы давно уже поняли, что никакие предосторожности, касающиеся чистоты, температуры и влажности не могут быть чрезмерными. Даже наши бисквиты к чаю пекут особо, чтобы снизить риск крошек! Выражение "риск крошек" показалось Мэллори довольно комичным, но серьезное лицо Уэйкфилда не допускало и мысли о каких-либо шутках. -- А вы не пробовали уксусный очиститель Колгейта? -- спросил Мэллори.-- В Кембридже на него не нахвалятся. -- О да, -- протянул Уэйкфилд, -- старый добрый Институт машинного анализа. Нам бы их заботы! Они там в Кембридже трясутся над своей медью, сдувают с нее каждую пылинку -- а почему бы и нет, если спешить некуда, если вся их работа -- академические игрушки? А мы служим народу, вот и гоняем по сто раз самые громоздкие программы, гоняем, пока установочные рычажки не начинают гнуться! Мэллори побывал недавно в Институте, кое-чего там поднахватался и решил теперь щегольнуть своими знаниями. -- Вы слышали о новых кембриджских трансляторах? Они более равномерно распределяют износ зацеплений... Уэйкфилд его не слушал. -- Для парламента и полиции наше Бюро -- просто ресурс. Мы всем и всегда нужны, но при этом нас держат на коротком поводке. Субсидии! Они просто не способны представить себе наши потребности, сэр! Давняя печальная история, да вы и сами прекрасно это знаете, вы же ученый. Не хотелось бы говорить грубо, но Палата общин не в состоянии отличить вычислительную машину от кухонного автомата. Мэллори подергал себя за бороду. -- Какая жалость. Мили зацеплений! На таких мощностях можно сделать все, что угодно, просто дух захватывает. -- Ну, вы скоро умерите свои восторги, доктор Мэллори, -- сказал Уэйкфилд.-- В клакерстве потребности пользователя всегда превышают мощность доступной машины. Это -- почти закон природы! -- Возможно, это и закон, -- согласился Мэллори. -- Закон какого-то уголка природы, нам еще не известного... Уэйкфилд вежливо улыбнулся и взглянул на часы. -- Очень жаль, что высокие устремления сплошь и рядом разбиваются о будничные заботы. Мне не часто случается обсудить философию машины. Ну разве что с моим самозваным коллегой, мистером Олифантом. Он не рассказывал вам о своих глобальных проектах? -- Очень кратко, -- покачал головой Мэллори. -- Думается, его планы э-э... социальных исследований потребуют больше вычислительных мощностей, чем имеется у нас в Великобритании. Чтобы отслеживать каждую сделку на Пикадилли и так далее. Честно говоря, все это показалось мне утопией. -- В принципе, сэр, -- возразил Уэйкфилд, -- это полностью осуществимо. Мы и сейчас дружески присматриваем за телеграфными сообщениями, предоставлением кредитов и тому подобным. Человеческий элемент -- вот здесь возникают настоящие трудности, поскольку лишь квалифицированный аналитик способен обратить сырые машинные данные в пригодную для использования информацию. А амбициозный размах этого проекта, если сопоставить его с более чем скромными размерами фонда зарплаты, выделяемого нашему Бюро... -- Мне никак не хотелось бы взваливать на ваши плечи дополнительный груз, -- тактично перебил его Мэллори, -- но мистер Олифант сказал, что вы могли бы помочь мне опознать разгуливающего на свободе преступника и его сообщницу. Я заполнил в трех экземплярах две ваши анкеты на обоих подозреваемых и отослал со специальным курьером... -- Да-да, -- кивнул Уэйкфилд, -- на прошлой неделе. И мы сделали все, что было в наших силах. Мы всегда рады оказать услугу столь выдающимся джентльменам, как мистер Олифант и вы. Нападение,угроза жизни прославленного ученого, все это, конечно же, серьезное дело. -- Он взял остро заточенный карандаш и разлинованный блокнот. -- Хотя, я бы сказал, как-то слишком уж заурядное, чтобы попасть в поле весьма специфических интересов мистера Олифанта, не так ли? Мэллори промолчал. -- Не бойтесь говорить откровенно, сэр, -- заверил его Уэйкфилд. -- Мистер Олифант и его руководство обращаются к нашим услугам не в первый раз. И, разумеется, как офицер, принесший присягу короне, я могу гарантировать вам строжайшую конфиденциальность. Ничто сказанное вами не выйдет из этих стен. -- Он подался вперед. -- Итак, сэр, что вы можете мне рассказать? Мэллори на секунду задумался. Какую бы ошибку ни совершила леди Ада, какой опрометчивый поступок ни привел бы ее в сети ипподромного жучка и его сообщницы, ситуация вряд ли улучшится от того, что имя "Ада Байрон" попадет в этот блокнот. И Олифант, естественно, был бы против. А потому он разыграл неохотное признание. -- Я нахожусь в неудобном положении, мистер Уэйкфилд, поскольку не вижу в этой истории ничего серьезного, ничего достойного вашего внимания. Как я уже указал в моей записке, на дерби я столкнулся с пьяным игроком, и тот стал размахивать ножом. Я не воспринял этого всерьез, -- но мистер Олифант предположил, что мне и вправду может грозить некая опасность. Он напомнил мне, что недавно один из моих коллег был убит при весьма подозрительных обстоятельствах. И убийство до сих пор не раскрыто. -- Профессор Фенвик, специалист по динозаврам. -- Радвик, -- поправил Мэллори. -- Вы знакомы с этим делом? -- Заколот насмерть. На крысиных боях. -- Уэйкфилд постучал по зубам резинкой карандаша. -- Попало во все газеты, бросило довольно неприятную тень на ученое сообщество. По сути дела, Радвик подвел всех своих коллег. -- Я тоже так думаю, -- кивнул Мэллори. -- Но мистер Олифант полагает, что эти случаи могут быть связаны. -- Азартные игроки, подстерегающие ученых? Нет, -- покачал головой Уэйкфилд, -- я не вижу мотива. Разве что, простите мне подобное предположение, здесь замешан крупный игорный долг. Вы и Радвик были близкими друзьями? Делали вместе ставки? -- Нет. Я почти что и не был с ним знаком. И могу вас заверить, что у меня нет подобных долгов. -- Мистер Олифант сомневается, чтобы это была случайность, -- заметил Уэйкфилд. Судя по всему, он поверил Мэллори и почти утратил интерес к разговору.-- Хорошо, что вы решили не оставлять это дело без последствий и опознать негодяя. Если это все, что вам от нас нужно, мы постараемся помочь. Я поручу одному из сотрудников отвести вас в библиотеку и к машинам. Узнав номер напавшего на вас человека, мы окажемся на более твердой почве. Он откинул резиновую заслонку и крикнул в переговорную трубу. Вскоре появился юный кокни в фартуке и нитяных перчатках. -- Это наш мистер Тобиас, -- сказал Уэйкфилд. -- Предоставляю его в ваше распоряжение. -- Беседа закончилась; взгляд Уэйкфилда потух, его ждали другие дела. -- Рад был с вами познакомиться, сэр. Пожалуйста, дайте мне знать, если вам потребуется что-либо еще. -- Огромное вам спасибо, -- ответил Мэллори. Мистер Тобиас подбрил волосы надо лбом на добрый дюйм, дабы придать себе модный интеллектуальный вид, но это было когда-то, сейчас же его голову украшал венец из колючей щетины. Мэллори последовал за мальчиком из канцелярского лабиринта в коридор, заметив дорогой его странную, вразвалочку походку. Каблуки грубых башмаков были настолько стоптаны, что виднелись гвозди, а дешевые бумажные брюки вздувались на коленях пузырями. -- Куда мы направляемся, мистер Тобиас? -- К машинам, сэр. Вниз. У лифта они задержались -- хитроумный индикатор показывал, что кабина находится на каком-то другом этаже. Мэллори вытащил из кармана золотую гинею. -- Вот. -- А это еще что? -- спросил Тобиас, принимая деньги. -- Это то, что называется чаевыми, мой мальчик, -- с деланой игривостью ответил Мэллори. -- В обеспечение скорой и качественной работы. "Дабы гарантировать быстроту". Тобиас осмотрел монету с таким вниманием, словно видел профиль Альберта первый раз в жизни, затем он сунул ее в карман и хмуро покосился на Мэллори. Наконец двери лифта раскрылись; Тобиас с Мэллори втиснулись в переполненную кабину, и служитель тут же послал ее вниз, в чрево Бюро. Тобиас провел своего подопечного мимо целой батареи выходов пневматической почты, через две двери, обитые по краю толстым фетром, и остановился. Рядом никого не было. -- Вам бы не следовало предлагать деньги государственному служащему. -- Но ведь для вас они совсем не лишние, -- заметил Мэллори. -- Мои доходы за десять дней? Уж, конечно, нелишние. Но только если я буду уверен, что вы в полном порядке. -- У меня нет никаких злых умыслов, -- терпеливо объяснил Мэллори. -- Я на незнакомой территории, а в таких случаях всегда полезно иметь местного проводника. -- А босс-то наш чем не годится? -- Я надеялся, что это мне скажете вы, мистер Тобиас. Похоже, эти слова завоевали мальчишку больше, чем монета. -- Уэйки, он, в общем-то, ничего, -- пожал плечами мистер Тобиас. -- На его месте я вел бы себя точно так же. Но он прогнал сегодня ваш номер, начальник, и получил стопку распечаток дюймов этак в девять. У вас разговорчивые друзья, мистер Мэллори. -- Вот как? -- натянуто улыбнулся Мэллори. -- Любопытное, должно быть, чтение. И я бы не прочь взглянуть... -- Пожалуй, эти сведения и впрямь могут попасть в неположенные руки, -- согласился мальчик. -- Но кто-нибудь может вылететь за это с работы, если его застукают. -- А вам нравится ваша работа, мистер Тобиас? -- Маловато платят. А газовый свет портит глаза. Но есть тут и свои преимущества. -- Он пожал плечами, толкнул дверь и прошел в комнату, три стены которой сплошь состояли из стеллажей картотечных шкафов, а четвертой не было вовсе, ее заменяла перегородка из рифленого стекла. Сквозь стекло смутно проглядывал необъятных размеров зал, уставленный вычислительными машинами; на какое-то мгновение Мэллори показалось, что стены здесь покрыты зеркалами, как в модном дансинге. Это походило на какую-то ярмарочную иллюзию, на обман зрения -- исполинские, совершенно одинаковые механизмы из тысяч тускло поблескивающих латунных шестеренок, нечто вроде хронометров, но только размером с поставленный на попа железнодорожный вагон, каждый -- на отдельном амортизирующем фундаменте. Высота помещения была футов тридцать; по выбеленному потолку бежали десятки и десятки приводных ремней. Машины поменьше приводились в действие массивными маховиками, укрепленными на толстых чугунных стойках. Одетые в белое клакеры, расхаживавшие по безупречно чистым проходам, казались рядом со своими машинами карликами; белые шапочки, полностью скрывавшие волосы, и белые марлевые повязки на лице придавали им сходство с хирургами. -- Весь день напролет таращиться в маленькие дырочки. -- Тобиас глядел на все эти чудеса техники с полным безразличием. -- И чтобы никаких ошибок! Влупи не по той клавише, вот тебе и превратишь священника в поджигателя. Скольким несчастным сукиным детям исковеркали жизнь таким вот образом... Его слова почти терялись за ровным пощелкиванием, доносившимся из машинного зала. Двое посетителей библиотеки, серьезные, респектабельного вида мужчины, склонились над большим квадратным альбомом, раскрытым на цветной литографии. -- Садитесь, пожалуйста, -- сказал Тобиас. Мэллори сел к столу во вращающееся кресло на резиновых колесиках, а тем временем Тобиас отправился на поиски нужного файла. Буквально через несколько секунд он расположился напротив Мэллори и начал перебирать карточки, время от времени прерываясь, чтобы ткнуть указательным пальцем в небольшую коробочку с воском. В конечном итоге на стол легли две перфокарты. -- Это ваши запросы, сэр? -- Я заполнял обычные анкеты. Но вы ведь храните все в машинном формате, так ведь? -- Ну так что, КК принял запросы. -- Тобиас вглядывался в карты. -- Но нам пришлось переправить их в "Криминальную антропометрию". Эта карта уже была в работе -- они провели предварительный отбор. Подождите, я сейчас. -- Он принес чистый, со сменными листами клакерский справочник и сравнил одну из перфокарт с какими-то образцами. -- А вы уверены, сэр, что заполнили все пункты анкеты? -- Вроде да, -- ушел от прямого ответа Мэллори. -- Рост подозреваемого... -- бормотал мальчишка, -- размеры... Длина и ширина левого уха... левая ступня... левое предплечье... левый указательный... -- Я написал, как помню, -- сказал Мэллори. -- А почему тут все про левую сторону? -- Менее подвержена воздействию физического труда, -- рассеянно ответил Тобиас. -- Возраст, цвет кожи, волос, глаз. Шрамы, родимые пятна... ага, вот. Уродства. -- У него была шишка на лбу, ближе к виску, -- сказал Мэллори. -- Фронтальная плагиоцефалия, -- объяснил мальчик, сверившись по своему справочнику. -- Редкость, вот почему я так удивился. Но это должно пригодиться. В "Криминальной антропометрии" они там все сдвинулись на черепах. -- Он закинул перфокарты в прорезь и дернул шнурок; послышался отдельный звон колокольчика. Через пару секунд за перфокартами пришел один из клакеров. -- А что теперь? -- поинтересовался Мэллори. -- Будем ждать, пока их прогонят. -- И долго это? -- Как правило, раза в два дольше, чем ожидаешь. -- Тобиас откинулся на спинку стула. -- Даже если ты удвоишь свою оценку. Что-то вроде закона природы. Мэллори кивнул. Если задержки нельзя избежать, ее можно использовать. -- Давно вы здесь работаете, мистер Тобиас? -- Не настолько, чтобы крыша съехала. Мэллори улыбнулся. -- Думаете, я шучу? -- хмуро бросил Тобиас. -- Почему же вы работаете в этой организации, если так ее ненавидите? -- Ее все ненавидят, у кого есть хоть капля здравого смысла, -- ответил Тобиас. -- Ну да, тут все прекрасно, если работать на верхних этажах, быть большой шишкой. -- Он ткнул пальцем в потолок. -- А кто такой я? В основном здесь такие и работают, маленькие люди. Мы нужны им десятками, сотнями. Мы приходим и уходим. Два, ну три года такой работы -- и привет. Глаза испорчены, нервы сорваны. А что? Точно. Таращиться целый день на эти дырочки, так это у кого хочешь крыша съедет, вместе с карнизом. -- Тобиас сунул руки в карманы фартука. -- А ведь наверняка, сэр, вы тут глядите на нас, на всякую мелочь в этих вот белых балахонах, и думаете про себя, что мы и внутри все одинаковые. Но это не так, сэр, совсем не так. Понимаете, в Британии совсем мало людей,умеющих прилично читать, писать и считать, здесь же без этого никак. А большинство тех, кто это умеет, находят гораздо лучшую работу, если не лень поискать. Так что Бюро достаются самые... ну... неуравновешенные. -- Томас саркастически улыбнулся. -- Иногда сюда берут даже женщин. Вязальщиц, потерявших работу из-за этих новых машин. Их нанимают считывать и пробивать карточки. Они же аккуратные, привыкли к мелкой работе, так что им в самый раз. -- Весьма странная политика, -- заметил Мэллори. -- Давление обстоятельств, -- пояснил Тобиас. -- В нашем деле всегда так. Вы когда-нибудь работали на правительство Ее Величества, мистер Мэллори? -- В некотором роде, -- пожал плечами Мэллори. Он работал на Комиссию по свободной торговле Королевского общества. Он поверил их патриотической болтовне, их обещаниям закулисного влияния, а они высосали из него все, что можно, и отпустили на все четыре стороны -- выкручивайся как умеешь. Личная встреча с главой комиссии лордом Гальюном*, теплое рукопожатие, "глубочайшее сожаление", что не может быть и речи об "открытом признании его доблестной службы..." Вот и все. И ни клочка подписанной бумаги. -- А какая это была работа? -- заинтересовался Тобиас. -- Вы видели когда-нибудь так называемого сухопутного левиафана? -- В музее, -- кивнул Тобиас. -- Его еще называли бронтозаврусом, такой слон-рептилия. У него зубы на конце хобота. Деревья ел. -- Смышленый вы парень, Тобиас. -- Так, значит, вы -- левиафанный Мэллори! -- восхищенно выдохнул Тобиас. -- Знаменитый ученый! Зазвонил колокольчик. Тобиас сорвался с места и подхватил с лотка широкую, сложенную гармошкой бумажную ленту. -- Отлично, сэр. Уже разобрались. Я же сразу сказал, что эта история с черепом поможет. -- Тобиас развернул перед Мэллори ленту. Это была подборка машинных портретов. Темноволосые англичане с внешностью висельников. Машинная печать, выполненная маленькими черными квадратиками, слегка искажала лица; казалось, что у всех этих людей темная пена на губах и грязь в уголках глаз. Выглядели они родными братьями -- некий странный подвид рода человеческого, подвид ушлых и ни во что не верящих. Портреты были безымянными, под ними стояли только гражданские индексы. -- Вот уж не думал, что их будет так много, -- поразился Мэллори. -- Было бы меньше, имей мы более точные антропометрические параметры, -- сказал Тобиас. -- Но вы не торопитесь, сэр, посмотрите внимательнее. Или ваш жулик здесь, или его вообще нет в архиве. Мэллори всматривался в хмурые лица пронумерованных бандитов; деформированные черепа придавали им особо отталкивающий вид. Он отчетливо помнил лицо жучка. Помнил, как оно перекосилось от бешенства, помнил кровавую слюну на сломанных зубах. Это зрелище навсегда врезалось ему в память, врезалось так же ярко, как схожие с костяшками пальцев позвонки, торчавшие из серого вайомингского сланца. Как тот долгий момент озарения, когда Мэллори заглянул в сердцевину тусклых каменных глыб и прозрел непреходящее сияние своего триумфа, свою грядущую славу. Точно так же тогда, на ипподроме, он видел в лице жучка смертельный вызов, способный переиначить всю его жизнь. Но ни одно из этих ошалелых, угрюмых лиц никого ему не напоминало. -- А возможно такое, что этого человека у вас нет? -- Возможно, если на него нет уголовного досье, -- сказал Тобиас. -- Мы можем прогнать эту карту по полной программе, но на это уйдут недели машинного времени и потребуется особое разрешение сверху. -- Отчего же так долго? -- В наших архивах есть данные на все население Британии. На каждого, кто когда-либо подавал прошение о приеме на государственную службу, или платил налоги, или был арестован. -- Тобиас почти извинялся; было видно, что он искренне хочет помочь. -- А может, этот тип иностранец? -- Я уверен, что это был англичанин и явный уголовник. Он вооружен и опасен. И все же его здесь нет. -- А может, просто плохие снимки? Эти самые уголовники, они же чего только ни вытворяют перед полицейским фотографом -- и щеки надувают, и вату в нос засовывают, и все что угодно. Он должен быть здесь, точно должен. -- Не думаю. А есть еще какие-нибудь варианты? Тобиас сел и сокрушенно покачал головой. -- Это все, что у нас имеется, сэр. Если только вы не измените описание. -- А не могли кто-нибудь убрать его портрет? -- Это было бы искажение официальных данных, сэр. -- Тобиас был потрясен. -- Уголовное преступление, караемое депортацией в колонии или каторгой. Да разве ж кто на такое пойдет? Повисло напряженное молчание. -- А все-таки? -- подстегнул его Мэллори. -- Ну, данные, сэр, это святая святых, ради них нас здесь и держат. Но есть некоторые высокопоставленные чиновники, не из нашего Бюро, -- лица, заботящиеся о конфиденциальной безопасности государства. Да вы понимаете, о ком я. -- Нет,-- качнул головой Мэллори,-- не понимаю. -- Очень немногие джентльмены, облеченные большим доверием и полномочиями. -- Тобиас оглянулся на других посетителей и понизил голос. -- Возможно, вы слышали о том, что называется Особым кабинетом? Или Особым бюро полиции? -- Кто-нибудь еще? -- Ну, естественно, королевская семья. Все мы, в конце концов, слуги короны. Если бы сам Альберт приказал нашему министру статистики... -- А как насчет премьер-министра? Лорда Байрона? Тобиас ничего не ответил, лицо его как-то поскучнело. -- Праздный вопрос, -- делано улыбнулся Мэллори. -- Забудьте о нем. Это академическая привычка -- если меня заинтересовал какой-то предмет, я пытаюсь разобраться в нем до конца, до самых мелочей. Но здесь это абсолютно ни к чему. Взгляну-ка я еще раз. -- Мэллори сделал вид, что повторно изучает. -- Скорее всего, это мой собственный промах, да и света здесь маловато. -- Позвольте, я прибавлю газ, -- вскочил Тобиас. -- Не стоит, -- отмахнулся Мэллори. -- Прибережем мое внимание для женщины. Возможно, с ней нам повезет больше. Тобиас покорно сел. Минуты ожидания тянулись невыносимо долго, однако Мэллори разыгрывал ленивое безразличие. -- Неспешная работа, а, мистер Тобиас? Такого, как вы, должны манить более высокие цели. -- Мне ведь и вправду нравятся машины, -- признался Тобиас. -- Только не эти неповоротливые монстры, а более умные, более эстетичные. Я хотел выучиться на клакера. -- Тогда почему вы не в школе? -- Не могу себе этого позволить, сэр. Моей семье не под силу. -- А вы бы попробовали получить государственную стипендию. Пошли бы, сдали экзамены. -- Ходил я на эти экзамены, только ничего не вышло, завалил анализ. -- Тобиас помрачнел. -- Да и какой из меня ученый? Искусство, вот чем я живу. Кинотропия! -- Театральное дело, а? Говорят, с этой страстью люди рождаются. -- Я трачу на машинное время каждый свой свободный шиллинг. -- Глаза мальчика разгорелись. -- У нас небольшой клуб энтузиастов. "Палладиум" сдает нам в аренду свой кинотроп -- утром, когда нет представлений. Иногда среди любительской чуши можно увидеть потрясные вещи. -- Очень интересно, -- отозвался Мэллори. -- Я слышал, что... -- Он с трудом вспомнил нужное имя. -- Я слышал, что Джон Ките очень неплох. -- Старье с бордюром, -- безжалостно отрезал Тобиас. -- Вы бы вот посмотрели Сэндиса. Или Хьюза. Или Этти*! И еще один клакер, манчестерский, так у него работы вообще отпад -- Майкл Рэдли. Я видел одно его шоу здесь, в Лондоне, прошлой зимой. Лекционное турне с каким-то американцем. -- Кинотропные лекции бывают весьма поучительны. -- Да нет, лектор там был какой-то жулик, политик американский. Будь моя воля, так я бы его вообще со сцены турнул, а картинки прогнал без звука. Мэллори дал беседе иссякнуть. Тобиас некоторое время поерзал, желая поговорить еще и не решаясь на подобную вольность, но тут зазвонил колокольчик, и он вскочил как подброшенный и умчался, громко скребанув по полу подметками полуразвалившихся башмаков. -- Рыжие, -- объявил он через несколько секунд, кладя перед Мэллори новую порцию распечаток. Мэллори хмыкнул и погрузился в изучение снимков. Падшие, безнадежно погубленные женщины. Женщины, о чьем падении, о чьей гибели неопровержимо свидетельствовали их лица, оттиснутые на бумаге крошечными черными квадратиками машинной печати. В отличие от мужских, женские лица почему-то казались живыми. Вот круглолицая уроженка рабочих кварталов Лондона, дикая необузданность ее взгляда даст сто очков вперед любой индейской скво. Глазастенькая ирландская девочка, и сколько же она, наверное, настрадалась из-за своего длинного, неестественно узкого подбородка. Уличная девка с пьяноватыми глазами и копной грязных нечесаных волос. Там -- прямой, неприкрытый вызов, здесь -- упрямо сжатые губы, а вот -- застывшие измученные глаза пожилой женщины, чей затылок слишком сильно и слишком надолго сдавили фиксирующей скобой. А эти глаза -- сколько в них мольбы, сколько оскорбленной невинности... Постойте, постойте, да это же... Мэллори ткнул пальцем в снимок и поднял голову: -- Вот она! -- Ну, здорово! -- вскинулся Тобиас. -- Какой там у нее индекс? Прикрепленный к столу ящичек из красного дерева оказался ручным перфоратором; Тобиас набил, поглядывая на распечатку, гражданский индекс женщины, вынул готовую карту из перфоратора и положил в лоток. Затем он смахнул крошечные бумажные квадратики со стола в ладонь и препроводил их в мусорную корзину. -- И что же? -- спросил Мэллори, вынимая из кармана записную книжку. -- Теперь я получу досье этой женщины? -- Более или менее, сэр. Не полное досье, а резюме. -- И я смогу забрать эти документы с собой? -- Строго говоря, нет, сэр, поскольку вы не на службе закона... -- Т