обиас понизил голос. -- А вообще-то, вы могли бы заплатить самому обычному магистрату или даже клерку и тайком получить эти сведения за каких-то несколько шиллингов. Если у вас имеется индекс, все остальное довольно просто. Это обычный клакерский трюк -- читать машинное досье на кого-то из преступного мира; это называется "выдернуть" или "держать руку на пульсе". -- А если я закажу свое собственное досье? -- заинтересовался Мэллори. -- Ну, сэр, вы же джентльмен, а не преступник. В обычных полицейских досье вас нет. Магистратам, судебным клеркам и всем таким, им придется заполнять особые формуляры и объяснять причину запроса. А у нас еще десять раз подумают, проводить поиск или послать их куда подальше. -- Юридические ограничения? -- подсказал Мэллори. -- Нет, сэр, закон тут ничего не запрещает, просто очень уж хлопотно. Подобные поиски поглощают машинное время и деньги, а у нас и так вечно превышен бюджет и по тому, и по этому. Вот если бы подобный запрос сделал член парламента или кто-нибудь из лордов... -- А что, если в Бюро работает один из моих друзей? Человек, уважающий меня за мою щедрость. -- Не так это просто, сэр. -- На лице Тобиаса появилось что-то вроде застенчивости.-- Каждый прогон регистрируется, под каждым запросом стоит чья-то подпись. Сегодняшний поиск проводится для мистера Уэйкфилда, тут все в порядке, а вот этому вашему другу придется работать от чужого имени. Машинное жульничество, оно все равно что биржевое или кредитное, и карают за них одинаково. Влипнешь, так мало не покажется. -- Ну вот, -- сказал Мэллори, -- теперь все понятно. Я давно заметил, что по любому вопросу нужно обращаться к специалисту, досконально знающему свое дело. Позвольте предложить вам мою карточку. Мэллори вынул из записной книжки визитную карточку от Молла и Полибланка. Плотно сложив пятифунтовую банкноту, он прижал ее к оборотной стороне карточки и передал мальчику. Пять фунтов -- сумма приличная. Обдуманное капиталовложение. Тобиас порылся под фартуком, отыскал засаленный бумажник, сунул туда карточку и деньги, а взамен извлек обтрепанный кусочек глянцевого картона. "Дж. Дж. Тобиас, эсквайр, -- гласила надпись, выполненная чрезмерно вычурной машинной готикой. -- КИНОТРОПИЯ И ТЕАТРАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВА". Далее значился адрес в Уайтчепеле. -- Там внизу телеграфный номер, так вы на него не смотрите, -- сказал он смущенно. -- Я его больше не арендую. -- Вы случайно не интересовались французской кинотропией, мистер Тобиас? -- спросил Мэллори. -- Да, сэр, -- кивнул Тобиас. -- С Монмартра приходит иногда вполне приличный материал. -- Насколько я понимаю, лучшие французские ординатеры используют специальные перфокарты. -- "Наполеоновский" формат, -- подтвердил Тобиас. -- Они поменьше, из искусственного материала и очень быстро вводятся. А для кино скорость первое дело. -- Вы, случайно, не знаете, где здесь, в Лондоне, можно было бы арендовать французское устройство ввода? -- Чтобы транслировать данные с французских карточек, сэр? -- Да, -- ответил Мэллори, изображая небрежный интерес. -- Я тут должен получить от французского коллеги некую информацию, чисто академическую, и все же дело требует определенной конфиденциальности. Я бы предпочел работать в частном порядке. -- Да, сэр, разумеется, -- кивнул Тобиас. -- То есть, я знаю парня, у которого есть французское вводное устройство, и он позволит вам делать с ним все, что угодно, если вы хорошо заплатите. В прошлом году среди клакеров Лондона была мода на французский формат. Но потом, после неприятностей с "Гран-Наполеоном", настроения переменились. -- Правда? -- удивился Мэллори. Тобиас кивнул, обрадовавшись случаю выказать осведомленность. -- Сейчас все считают, сэр, что французы слишком уж замахнулись с этим их гигантским "Наполеоном" и где-то там что-то ляпнули. Мэллори погладил бороду. -- А может, это просто профессиональная зависть? -- Вовсе нет, сэр! -- с пылом заверил его Тобиас. -- Каждый знает, что с "Гран-Наполеоном" в начале этого года случилась какая-то крупная неприятность. Они уж чего только не делали, но так и не смогли вернуть машину к нормальной работе. Кое-кто, -- мальчик понизил голос, -- даже поговаривает о саботаже! Вы знаете такое французское слово "саботаж"? Оно происходит от "сабо", это такие деревянные башмаки, их носят французские рабочие. В такой-то обуви они могут, пожалуй, ногами сшибить машину с фундамента! -- Злорадство, светившееся в глазах Тобиаса, несколько встревожило Мэллори. -- У французов сейчас что-то вроде луддитских беспорядков, ну точь-в-точь как у нас когда-то. По комнате раскатились два коротких гудка; два усердных джентльмена, к которым за это время присоединился такой же усердный третий, закрыли альбомы и ушли. Снова звякнул колокольчик, призывая Тобиаса к лотку. Мальчик медленно поднялся, поправил стул, прошел вдоль стола, полок, осмотрел альбомы на предмет несуществующей пыли и поставил их на полку. -- Там вроде наш ответ, -- не выдержал Мэллори. Тобиас коротко кивнул, но не обернулся. -- Вполне вероятно, сэр, но я уже и так переработал. Эти два гудка... Мэллори нетерпеливо поднялся и подошел к лотку. -- Нет, нет, -- заорал Тобиас, -- только в перчатках! Давайте лучше я! -- Плевал я на ваши перчатки! Да и кто там об этом узнает? -- "Криминальная антропометрия" -- вот кто! Это их комната, и они просто ненавидят следы голых пальцев! -- Тобиас вернулся к столу с пачкой бумаги. -- Ну так вот, сэр, наша подозреваемая -- Флоренс Бартлетт, урожденная Рассел, место рождения -- Ливерпуль... -- Спасибо, Тобиас. -- Мэллори сворачивал распечатки так, чтобы половчее уместить их под жилетом. -- Очень благодарен вам за помощь. Мэллори отлично помнил это вайомингское утро. Холодно было, как на Северном полюсе, вытоптанную, пожухлую траву покрывал толстый слой инея. Он сидел на корточках рядом с чуть теплым котлом самоходного форта, ворошил в топке жалкую, еле тлеющую кучку бизоньего навоза и пытался согреть свой завтрак -- заледеневшую, жесткую, как железо, полоску вяленого мяса. То же самое будет и на обед. И на ужин. Работа киркой и заступом покрыла руки Мэллори кровавыми мозолями; для полной радости, он умудрился их обморозить. А уж что на бороде висели сосульки замерзшего дыхания, так это ерунда, пускай себе висят. Жалкий и несчастный, он дал себе тогда торжественную клятву никогда впредь не жаловаться на летнюю жару. Но кто же мог ожидать, что на Лондон обрушится такой адский, душный зной? Эта ночь прошла без единого дуновения ветерка, и его постель превратилась в какое-то вонючее болото. Он спал поверх простыней, прикрывшись мокрым турецким полотенцем и вставая каждый час, чтобы смочить его вновь. Матрас промок, хоть выжимай, а в комнате было жарко и душно, как в теплице. К тому же она насквозь пропиталась табачным дымом -- изучая полицейское досье Флоренс Рассел Бартлетт, Мэллори выкурил с полдюжины гаванских сигар. Большая часть досье была посвящена событиям весны 1853 года, убийству мистера Бартлетта, крупного ливерпульского торговца хлопком. Это было отравление. Миссис Бартлетт несколько недель подмешивала мужу в "Водолечебный укрепитель доктора Гоува" мышьяк, извлеченный из бумаги от мух. Ночи, проведенные на Хеймаркете, просветили Мэллори, что средство доктора Гоува является на деле сильным афродизиаком, но досье скромно об этом умалчивало. Зато там упоминалась смерть матери Бартлетта в 1852 году от прободной язвы и его дяди с отцовской стороны в 1851 году от острой дизентерии -- болезней, похожих по симптоматике на отравление мышьяком. Формальные обвинения по этим двум смертям так и не были предъявлены -- миссис Бартлетт бежала из-под стражи, припугнув надзирателя Бог весть откуда добытым дерринджером. В Центральном статистическом бюро подозревали, что она перебралась во Францию, поскольку кто-то приложил перевод доклада парижской полиции о событиях 1854 года. Некая Флоренс Мэрфи, промышлявшая нелегальными абортами, предположительно -- американская беженка, была арестована и судима за то, что "облила серной кислотой с целью изуродовать или покалечить" Иветту Лемуан, жену известного лионского торговца шелком, -- свою, судя по всему, соперницу. Но уже в первую неделю суда "миссис Мэрфи" исчезла из-под стражи и из всех последующих донесений французской полиции. Мэллори подошел к крану, ополоснул лицо, шею и подмышки. Серная кислота наводила на мрачные размышления. Завязывая шнурки ботинок, он уже снова вытирал пот со лба. Выйдя из комнаты, Мэллори обнаружил, что невероятная для города жара повергла Дворец в полное оцепенение. Гнетущая влажность колыхалась над мраморными полами, как невидимая болотная жижа. Украшающие холл пальмы словно вышли из юрского периода. Он поплелся в столовую Дворца и несколько восстановил свои силы четырьмя холодными яйцами вкрутую, копченой селедкой, тушеными помидорами, куском ветчины, парой ломтиков охлажденной дыни и несколькими чашками кофе со льдом. Как и всегда, кормили здесь вполне прилично, хотя селедка чуть-чуть подванивала -- мало удивительного в такую-то жару. Мэллори подписал счет и пошел за своей почтой. Он был несправедлив к селедке. Вонял, как выяснилось, сам Дворец, вонял тухлой рыбой или чем-то похуже. Сквозь запах мыла, оставшийся в холле после утренней уборки, на мгновение пробился -- и тут же снова исчез -- таинственный, словно от какой-то дохлятины, смрад. Как на скотобойне? Да, похоже, только тут еще непонятная едкая примесь -- не то уксус, не то еще какая-то кислота. Направляясь к столу дежурного, чтобы забрать свою почту, Мэллори мучительно припоминал, где же это он сталкивался с подобным зловонием прежде. Немолодой, очумевший от жары клерк приветствовал его со всей возможной почтительностью -- щедро раздаваемые чаевые всегда и везде обеспечивают уважение обслуживающего персонала. -- А что, в моем ящике ничего нет? -- удивился Мэллори. -- Слишком он мал, доктор Мэллори. -- Клерк нагнулся и вытащил из-за конторки большую проволочную корзину, до краев заваленную конвертами, журналами и посылками. -- Да-а, -- протянул Мэллори. -- И ведь день ото дня все хуже и хуже. -- Цена славы, сэр, -- сочувственно кивнул клерк. Мэллори был ошеломлен. -- Считается, вероятно, что я буду все это читать... -- Позволю себе смелость сказать, сэр, что вам стоило бы нанять личного секретаря. Мэллори хмыкнул. Он питал отвращение к секретарям, камердинерам, дворецким, горничным -- лакейство унижает человека. Когда-то его мать прислуживала в одной богатой сассексской семье. Было это давно, еще до радикалов, но рана никак не заживала. Он отнес тяжелую корзину в тихий уголок библиотеки и принялся разбирать ее содержимое. Сперва журналы: солидные, с золотом на корешке "Труды Королевского общества", "Герпетология всех наций", "Журнал динамической систематики", "Annales Scientifiques de I'Ecole des Ordinateurs" с интересной, похоже, статьей о механических невзгодах"Гран-Наполеона"... Эти академические подписки чрезмерно обременительны, но зато доставляют радость редакторам, а довольный редактор скорее напечатает твою собственную статью. Далее -- письма. Мэллори быстро раскидал их на кучки. Сперва -- письма попрошаек. Он опрометчиво ответил на пару тех, что казались очень уж слезными и искренними, после чего вымогатели набросились на него, как шакалы. Вторая стопка -- деловые письма. Приглашения выступить там-то и там-то, интервью; счета от торговцев; полевые палеонтологи-катастрофисты наперебой предлагают соавторство. Далее -- письма, написанные женским почерком. Наседки от естествознания -- "охотницы за цветочками", как называл их Гексли. Эти дамочки заваливали Мэллори десятками посланий, с одной-единственной целью получить у него автограф и, "если он будет столь любезен", подписанную визитную карточку. В некоторых конвертах попадались аккуратные рисуночки самых заурядных ящериц, сопровождаемые неизбежным обращением к его познаниям в области таксонометрии рептилий. Некоторые корреспондентки выражали деликатное восхищение (иногда -- в стихах) и приглашали предмет этого восхищения на чай, буде он когда-нибудь окажется в Шеффилде. Или в Ноттингеме. Или в Брайтоне. Попадались и письма -- их приметами были заостренный почерк, тройное (!!!) подчеркивание отдельных слов и надушенные, перевязанные ленточкой локоны, -- выражавшие пылкое обожание, причем в выражениях настолько смелых, что Мэллори невольно краснел. Поначалу таких было не очень много, однако стоило "Еженедельнику английской хозяйки" поместить на своих страницах портрет "знаменитого ученого", как урожай надушенных локонов резко возрос. Мэллори внезапно остановился. Он едва не откинул в сторону письмо от самой младшей своей сестры Рут. Малышка Рут, хотя, конечно же, этой малышке уже ни много ни мало семнадцать лет. Он распечатал письмо. МИЛЫЙ НЕД! Я пишу тебе под диктовку мамы, потому что сегодня у нее совсем плохо с руками. Отец очень благодарит тебя за чудный плед из Лондона. Французское притирание очень помогло моим рукам (маминым), хотя больше коленям, чем рукам. Мы все по тебе очень скучаем в Льюисе, хотя знаем, что ты занят своими великими делами Королевского общества! Мы читаем вслух каждое твое американское приключение, как они написаны мистером Дизраэли в "Семейном музее". Агата спрашивает, не можешь ли ты, пожалуйста, пожалуйста! получить для нее автограф мистера Дизраэли, потому что она очень любит его роман "Танкред"! Но самая большая наша новость в том, что наш дорогой Брайан вернулся из Бомбея и благополучно проводит с нами этот самый день, 17 июня! И он привез с собой нашего дорогого будущего брата лейтенанта Джерри Ролингза, тоже из Сассексского артиллерийского полка, который просил нашу Маделайн подождать, как она, конечно же, и сделала. Теперь они поженятся, и мама хочет, чтобы ты знал, что это будет не в церкви, а гражданская церемония с Ч.П. мистером Уидерспуном в городской ратуше Льюиса. Мы ждем тебя 29 июня, когда отец отдаст свою почти последнюю дочку, -- я не хотела этого писать, но мама меня заставила. С любовью от всех нас, РУФЬ МЭЛЛОРИ (мисс). Итак -- малышка Маделайн разжилась наконец мужем. Бедняжка, четыре долгие года помолвки, тем более тревожной, если твой жених служит в такой гнилой дыре, как Индия. Маделайн обручилась в восемнадцать лет, а сейчас ей уже двадцать два. Нельзя принуждать юную, жизнерадостную девушку к такому долгому ожиданию; в последний свой визит Мэллори обнаружил, что жестокое испытание сделало Маделайн вспыльчивой и язвительной и домашние откровенно ее побаиваются. Скоро весь уход за стариками ляжет на плечи маленькой Рут. А когда и она выйдет замуж... ну что ж, тогда об этом и подумаем. Мэллори потер взмокшую от пота бороду. Маделайн выпала более тяжкая доля, чем Эрнестине, Агате или Дороти. Нужно подарить ей что-нибудь красивое. Свадебный подарок должен быть весомым свидетельством, что время тревог и печалей осталось позади. Мэллори отнес почту к себе в комнату, свалил ее на пол возле забитого под завязку бюро и покинул Дворец, вернув по дороге корзину дежурному. На тротуаре перед Дворцом собралась группа квакеров, мужчины и женщины. Они уныло выводили какой-то из своих нравоучительных гимнов, нечто насчет "поезда в рай". Песенка никоим боком не касалась ни эволюции, ни святотатства, ни окаменелых останков доисторических животных -- возможно, тоскливое однообразие бесплодного протеста утомило даже таких железных людей, как квакеры. Мэллори прошел мимо, не обращая внимания на протянутые брошюры. Было жарко, на редкость жарко, жарко как в пекле. И хоть бы самое легкое дуновение ветра, хоть бы самый крошечный просвет в облаках; высокое небо налилось свинцовой тяжестью, словно хотело разразиться дождем, но забыло, как это делается. Мэллори прошел по Глостер-роуддоугла Кромвель-лейн; совсем недавно здесь поселился бронзовый Кромвель на коне*; радикалы очень его любили. Здесь же останавливались паробусы через каждые десять минут, но все они были забиты до отказа -- в такую погоду никому не хотелось идти пешком. Совсем неподалеку, на углу Эшберн-Мьюз, располагалась станция метрополитена "Глостер-роуд", и Мэллори решил рискнуть. Смелую идею пришлось вскоре оставить -- в двери подземки никто не входил, время от времени оттуда вылетали люди, спасающиеся от невозможной, невыносимой вони. Лондонцы успели привыкнуть к сомнительным ароматам своей подземки, но это было нечто совсем иного порядка. В сравнении с удушающим зноем улиц, шедший снизу воздух был даже прохладен, однако в нем ощущался запах смерти, словно что-то сгнило в закупоренной стеклянной банке. Билетная касса была закрыта; на ее окошке висела записка: "ПРОСИМ ПРОЩЕНИЯ ЗА НЕУДОБСТВА". И ни слова, что там и почему, об истинной природе неполадок. На противоположной стороне Кортфилд-роуд у гостиницы "Бейлиз" стояли запряженные лошадьми кэбы. Мэллори совсем было собрался перейти улицу, как вдруг заметил неподалеку свободный вроде бы кэб. Сделав знак кучеру, он подошел к дверце и увидел пассажира, только что по-видимому приехавшего. Мэллори отступил на шаг, в естественной надежде, что пассажир сейчас сойдет, однако тот, явно недовольный присутствием незнакомца, прижал ко рту носовой платок, сложился пополам так, что голова его исчезла из вида, и зашелся сухим, мучительным кашлем. Возможно, он был нездоров -- или только что из подземки, не успел еще отдышаться. Нервы Мэллори были на пределе; он не стал ждать, сел в один из свободных кэбов и коротко приказал: "Пикадилли". Кучер цокнул мокрой от пота кляче, и она уныло потрусила по Кромвель-роуд. Как только кэб двинулся с места и в окно повеяло слабым ветерком, жара стала не столь гнетущей, и Мэллори чуть приободрился. Кромвель-роуд, Терлоу-плейс, Бромптон-роуд-- в своих грандиозных планах переустройства города правительство отвело эти части Кенсингтона и Бромптона под огромный комплекс музеев и дворцов Королевского общества. Один за другим проплывали они за окном кэба в невозмутимом величии своих куполов и колоннад: физика, экономика, химия... Некоторые новации радикалов вызывают, мягко говоря, удивление, размышлял Мэллори, но трудно отрицать разумность и справедливость того, что ученым, посвятившим себя благороднейшему труду на благо человечества, предоставляются великолепные здания. Кроме того, польза этих дворцов для науки многократно превышает затраты на их строительство. По Найтсбридж-роуд, через Гайд-парк-корнер, к Наполеоновым вратам*, дару Луи-Наполеона в память об англо-французской Антанте. Мощный остов огромной чугунной арки поддерживал целую толпу крылатых амурчиков и задрапированных дам с факелами. Красивый монумент, думал Мэллори, и к тому же в новейшем вкусе. Массивная элегантность врат словно отрицала самое мысль о том, что когда-либо существовали хоть малейшие разногласия между Великобританией и ее вернейшим союзником, имперской Францией. А "недоразумение" наполеоновских войн, криво усмехнулся про себя Мэллори, можно свалить на тирана Веллингтона*. Хотя памятника герцогу Веллингтону в Лондоне не было, Мэллори временами казалось, что память об этом человеке витает в городе, словно призрак. Триумфатор Ватерлоо, прославленный некогда как спаситель британской нации, Веллингтон был пожалован пэрством и занял высочайший государственный пост. Но в нынешней Англии его поносили как хвастливого и самодовольного изверга, второго короля Джона*, палача своего народа. Ненависть радикалов к их давнему и грозному врагу выдержала испытание временем. Со смерти Веллингтона выросло уже целое поколение, но премьер-министр Байрон все еще при каждом удобном случае втаптывал память герцога в грязь. Мэллори был вполне лояльным членом радикальной партии, однако его не убеждала пустая брань. Про себя он придерживался собственного мнения о давно умершем тиране. В первое свое посещение Лондона шестилетний тогда Мэллори имел счастье видеть герцога; тот проезжал по улице в золоченой карете с эскортом из вооруженных, лихо галопирующих всадников. Мэллори тогда поразили не столько знаменитое крючконосое лицо, обрамленное бакенбардами и подпираемое высоким воротничком, суровое и молчаливое, сколько благоговейная смесь страха и радости на отцовском лице. Было это очень давно, в 1831 году, первом году смутных времен и последнем старого режима Англии, однако вид лондонских улиц все еще пробуждал в Мэллори слабый отзвук детских впечатлений. Через несколько месяцев, уже в Льюисе, его отец бурно радовался, когда пришло известие о смерти Веллингтона от руки бомбиста. Но мальчик тайком плакал, сам не зная из-за чего. Мэллори видел в Веллингтоне человека, безнадежно утратившего контакт с реальностью, слепую жертву непонятных ему самому сил; герцог напоминал ему не столько короля Джона, сколько Карла Первого*. Он безрассудно защищал интересы тори, разложившейся аристократии, класса, обреченного уступить власть поднимающемуся среднему сословию и ученым-меритократам*. И это при том, что сам Веллингтон к аристократии не принадлежал, когда-то он был простым Артуром Уэллсли, ирландцем довольно скромного происхождения. Кроме того, Мэллори представлялось, что Веллингтон проявил похвальное владение воинским искусством. Вот только зря он ушел в гражданскую политику. Реакционный премьер-министр Веллингтон трагически недооценил революционный дух грядущей научно-промышленной эры. Он заплатил за это отсутствие прозорливости своей честью, своей властью и своей жизнью. А непонятая Веллингтоном Англия, Англия детства Мэллори, буквально в одночасье перешла от листовок, забастовок и демонстраций к мятежам, военному положению, резне, открытой классовой войне и почти полной анархии. Только промышленная радикальная партия, с ее рациональным видением нового, всеобъемлющего порядка, спасла страну от падения в пропасть. Но даже если и так, думал Мэллори, должен же хоть где-то быть памятник. Кабриолет катил по Пикадилли -- мимо Даун-стрит, Уайтхос-стрит,Хаф-Мун-стрит. Мэллори достал из записной книжки визитную карточку Лоренса Олифанта; да, именно здесь он и живет, на Хаф-Мун-стрит. Сразу мелькнула соблазнительная мысль остановить кэб и забежать к журналисту. Можно надеяться, что в отличие от большинства изнеженных придворных бездельников Олифант не спит до десяти и у него, пожалуй, найдется ведерко со льдом и глоток чего-нибудь, способствующего потовыделению. Идея нагло поломать распорядок дня этого рыцаря плаща и кинжала и, быть может, застать его за какой-нибудь тайной интригой представлялась Мэллори весьма привлекательной. Но сперва -- главное. Возможно, он заглянет к Олифанту потом, на обратном пути. Мэллори остановил кэб у входа в Берлингтонский пассаж*. На противоположной стороне улицы, среди россыпи ювелирных магазинов и бутиков, темнел гигантский, закованный в железо зиккурат Фортнума и Мейсо-на. Кэбмен безбожно ободрал Мэллори, однако тот находился в великодушном настроении и не стал спорить. Похоже, эти ребята обдирают сегодня всех подряд: чуть поодаль еще один джентльмен выскочил из экипажа и теперь ругался -- в самой вульгарной манере -- со своим кэбби. Хождение по магазинам -- лучший способ прочувствовать свежеобретенное, как снег на голову свалившееся богатство, в этом Мэллори не сомневался. Он добыл эти деньги рискованным, почти безумным поступком, но тайну их происхождения не знал никто посторонний. Кредитные машины Лондона с равной готовностью отщелкивали деньги из призрачных доходов игрока и из скромного достояния безутешной вдовы. Так что же купить? Эту вот гигантскую железную вазу, на восьмиугольной подставке, с восемью ажурными экранами, подвешенными перед желобчатой ножкой и придающими всему предмету исключительную легкость и элегантность? Или вот эту настенную подвеску из резного кизила, предназначенную скорее всего под хороший, венецианского стекла термометр? Или солонку черного дерева, украшенную крошечными колоннами и горельефами? Тем более что к ней прилагается серебряная ложечка с витой ручкой, разрисованная трилистниками и дубовыми листьями, а также обеспечивается гравировка монограммы -- "по желанию и выбору покупателя". У "Дж. Уокера и К°", в небольшом, но весьма тонном заведении, выгодно выделяющемся даже среди роскошных, с зеркальными витринами магазинов знаменитого Пассажа, Мэллори обнаружил подарок, который показался ему наиболее подходящим. Это были часы с восьмидневным заводом и мелодичным, вроде звона церковных колоколов, боем. Механизм, который показывал также дату, день недели и фазы луны, был выдающимся образчиком британского ремесла, хотя, конечно же, у тех, кто ничего не смыслит в механике, наибольшее восхищение вызовет элегантный корпус. Корпус этот, изумительно отлитый из папье-маше, покрытый лаком и инкрустированный бирюзово-синим стеклом, венчала группа крупных позолоченных фигур. Последние представляли юную, очаровательную, очень легко одетую Британию, с восхищением взирающую на прогресс, вносимый Временем и Наукой в счастье и цивилизованность народа Британии. Сия, весьма похвальная тема была дополнительно иллюстрирована серией из семи резных картинок, ежедневно сменявших друг друга под действием спрятанного в основании часов механизма. Стоило это чудо ни много ни мало четырнадцать гиней. Да и то правда, разве же можно оценивать произведение искусства в вульгарных фунтах-шиллингах-пенсах? На секунду у Мэллори мелькнула сугубо приземленная мысль, что счастливой чете больше бы пригодилась звонкая пригоршня тех самых гиней. Но деньги скоро уйдут, как это у них принято, особенно -- если ты молод. А хорошие часы будут украшать дом не одно поколение. Мэллори заплатил наличными, отказавшись от предложенного кредита с выплатой в течение года. Пожилой, весьма высокомерный продавец, обильно потевший в высокий крахмальный воротничок, продемонстрировал систему пробковых прокладок, которые предохраняли механизм от повреждений при транспортировке. К часам прилагался запирающийся футляр с ручкой,точно подогнанный по их форме и оклеенный темно-красным бархатом. Мэллори прекрасно понимал, что ему ни за что не втиснуться с этим ящиком в переполненный паробус. Придется опять нанять экипаж и привязать футляр с часами к расположенному сверху багажнику. Перспектива весьма тревожная, поскольку Лондон буквально кишел "тягалами". Эти малолетние воры с обезьяньей ловкостью взбирались на крыши проезжих экипажей и зазубренными ножами перепиливали багажные ремни. Когда кэб останавливался, ворье разбегалось по каким-то там своим притонам, передавая добычу из рук в руки, пока содержимое чьего-нибудь саквояжа не расходилось по дюжине старьевщиков. Мэллори протащил покупку через дальние ворота Берлингтонского пассажа, где ему лихо отсалютовал постовой констебль. Снаружи, в Берлингтонских садах, молодой человек в помятой шляпе и грязном засаленном пальто, непринужденно отдыхавший на бетонном поребрике клумбы, поднялся вдруг на ноги. Оборванец похромал в сторону Мэллори, его плечи обмякли в театральном отчаянии. Он коснулся полей шляпы, изобразил жалобную улыбку и торопливо заговорил: -- Милостивый сэр если вы простите человеку впавшему в жалкое состояние хотя не всегда это было так и произошло не по моей вине а исключительно по причине слабого здоровья присущего всей моей семье а также многих ничем не заслуженных страданий вольность обратиться к вам в общественном месте в таком случае милостивый сэр вы оказали бы мне огромное одолжение сказав который час. Час? Неужели этот тип откуда-то узнал, что Мэллори только что купил большие часы? Но замызганный юнец не обратил на внезапное замешательство Мэллори никакого внимания и продолжал все тем же занудным голосом: -- Сэр просьба о вспомоществовании отнюдь не входит в мои намерения поскольку я был взращен достойнейшей матерью и нищенство не моя профессия и я не знал бы даже как заниматься таким ремеслом посети меня столь постыдное намерение ибо я скорее умру от лишений но сэр заклинаю вас во имя милосердия оказать мне честь послужить вам носильщиком этого ящика который отягощает вас за ту цену какую ваша гуманность могла бы счесть соответствующей моим услугам... Рот попрошайки резко, чуть не со стуком захлопнулся, губы сжались в тонкую прямую линию, как у швеи, перекусывающей нитку, расширившиеся глаза смотрели куда-то через плечо Мэллори. Он отступил на три шага, все время держа Мэллори между собой и неизвестным объектом своего созерцания. А потом повернулся на полуоторванных каблуках и нырнул -- уже безо всякой хромоты -- в толпу, запрудившую тротуары Корк-стрит. Мэллори повернулся. За спиной у него стоял высокий, сухопарый господин с носом пуговкой и длинными бакенбардами, в долгополом сюртуке а-ля принц Альберт и вполне заурядных брюках. Поймав на себе взгляд Мэллори, господин поднял к лицу платок, зашелся долгим кашлем, благопристойно отхаркался и промокнул глаза. Затем он вздрогнул, словно вспомнил что-то важное, повернулся и зашагал к Берлингтонскому пассажу. И хоть бы взглянул на Мэллори. Мэллори внезапно заинтересовался, хорошо ли упакованы часы. Поставив футляр на мостовую, он начал внимательно изучать сверкающие латунные застежки. Мысли у него неслись вскачь, а по спине бежали мурашки. Мошенника выдал трюк с платком. Мэллори видел его у станции подземки в Кенсингтоне; это был тот самый закашлявшийся господин, который упорно не желал вылезать из кэба. А затем пришла догадка: кашлюн был также и тем грубияном, который спорил с кэбменом о плате на Пикадилли. Он следовал за Мэллори по пятам от самого Кенсингтона. Он за ним следит. Крепко сжав ручку футляра с часами, Мэллори неспешно зашагал по Берлингтон- Гарденс, затем свернул направо, на Олд-Бонд-стрит. Нервы его были напряжены до предела, тело дрожало от охотничьего нетерпения. Ну надо же было так опростоволоситься, ругал он себя, ну зачем ты вылупил глаза на этого типа. Теперь он понимает, что попался, и будет действовать осторожнее. Мэллори шел, всем своим видом изображая беззаботность. Чуть дальше он задержался перед витриной ювелирной лавки и стал внимательно изучать -- не разложенные на бархате камеи, браслеты и диадемы, а отражение улицы в безупречно чистом, забранном чугунной решеткой стекле. Кашлюн не замедлил объявиться. Теперь он держался поодаль, прячась за людей. Кашлюну было лет тридцать пять, в бакенбардах его проступала седина, темный, машинной работы сюртук не представлял собой ничего примечательного. Лицо -- самое заурядное, ну разве что чуть потяжелее, чем у среднего лондонца, и взгляд чуть похолоднее, и губы под носом-пуговкой сложены в мрачноватую усмешку. Мэллори снова свернул, на этот раз -- налево, на Брутон-стрит; с каждым шагом громоздкий футляр мешал ему все больше и больше. Витрин с повернутыми под удобным углом стеклами больше не попадалось. Пришлось приподнять шляпу перед хорошенькой женщиной и посмотреть ей вслед, будто любуясь щиколотками. Ну, и конечно -- вот он, голубчик, тащится следом, как на веревке привязанный. Возможно, кашлюн -- сообщник того жучка и его бабенки. Наемный головорез, убийца с дерринджером в кармане сюртука. Или со склянкой. Волосы на затылке Мэллори зашевелились от ожидания пули или жидкого огня купоросного масла. Мэллори пошел быстрее, футляр болезненно бил его по ноге. На Беркли-сквер небольшой паровой кран, героически пыхтевший между двух покалеченных платанов, лупил чугунным шаром по наполовину уже разваленному георгианскому фасаду, каковое зрелище собрало толпу зевак. Мэллори протиснулся вперед к самому барьеру, в облако едкой пыли, и немного расслабился, наслаждаясь минутой безопасности. Скосив глаза, он снова увидел кашлюна; выглядел тот довольно зловеще и явно нервничал от того, что потерял свою жертву. Несколько успокаивало то, что в поведении этого человека не чувствовалось бешеной ярости, мрачной решимости убить, он просто стоял и пытался высмотреть среди ног зрителей футляр с часами. Но пока не высмотрел. Надо смываться, пока не поздно. Прячась за деревьями, Мэллори перебежал площадь, а затем свернул на Чарлз-стрит, сплошь застроенную огромными особняками восемнадцатого века. Настоящие дворцы, все за узорными коваными решетками, на каждой решетке -- герб. Современный. За спиной послышалось чуфыканье. Роскошный, весь в лаке и золоте паровой экипаж, выезжающий из каретного сарая, предоставил Мэллори долгожданную возможность остановиться и посмотреть назад. Все надежды рухнули. Кашлюн был в каком-то десятке ярдов позади -- малость запыхавшийся, с покрасневшим от удушливой жары лицом, но нисколько не обманутый жалкими исхищрениями своей жертвы. Преследователь ждал, пока Мэллори двинется дальше, и старательно не смотрел в его сторону. Вместо этого он с показным вожделением пялился на дверь трактира под названием "Я последний на свете форейтор-скороход"*. Ну и что же теперь делать? Вернуться, войти в трактир, а там, в толпе, как-нибудь стряхнуть этого типа с хвоста? Или запрыгнуть в последнюю секунду на подножку отъезжающего паробуса -- если, конечно же, удастся проделать подобный трюк с громоздким ящиком в руках. Ни один из этих вариантов не сулил надежды на успех. Кашлюн имел железное преимущество -- он знал территорию и все профессиональные приемы лондонского преступного мира, Мэллори же ощущал себя неповоротливым вайомингским бизоном. Часы все больше оттягивали ему руку, он подхватил их и побрел дальше. Рука болела, он определенно терял силы... Около Куинз-уэй мощный драглайн и два обычных экскаватора разносили в капусту Пастуший рынок. Будущую стройплощадку окружал забор, в щитах которого любопытные уже успели понаделать щелей и дырок. Рыбницы в косынках и поминутно сплевывающие жвачку огородники, согнанные с привычных мест, организовали последнюю линию обороны прямо под забором. Мэллори прошел вдоль импровизированных прилавков с провонявшими устрицами и вялыми, усохшими овощами. В конце забора по какому-то недосмотру планировки остался узкий проход: пыльные доски -- с одной стороны, выкрошенный кирпич -- с другой. Между сырых от мочи булыжников пробивалась трава. Мэллори заглянул в проход как раз в тот момент, когда с корточек, оправляя юбки, поднялась старуха в капоре. Она прошла мимо Мэллори, будто его не замечая. Мэллори прикоснулся к шляпе. Вскинув футляр над головой, он осторожно поставил его на поросшую мхом стену и подпер для надежности куском кирпича, а потом положил рядом шляпу. И прижался спиной к забору. Ждать пришлось совсем недолго. Мэллори прыгнул вперед, сильно ударил кашлюна под ложечку, а затем, когда тот захрипел и согнулся пополам, добил коротким ударом в челюсть. Кашлюн упал на колени, шляпа его отлетела далеко в сторону. Мэллори схватил поверженного противника за шиворот и с силой швырнул его в стену. Кашлюн ударился о кирпичи и растянулся навзничь, хватая ртом воздух; густые бакенбарды облипли грязью. Двумя руками Мэллори схватил его за горло и за лацкан сюртука. -- Кто ты такой?! -- Помогите! -- жалко просипел незнакомец. -- Убивают! Мэллори затащил его на несколько ярдов в глубь прохода. -- Не прикидывайся идиотом! Зачем ты за мной следишь? Кто тебе платит? Как тебя звать? -- Отпустите меня... -- Незнакомец отчаянно вцепился в запястье Мэллори. Его сюртук распахнулся. Мэллори заметил коричневую кожу плечевого ремня и мгновенно вытащил из-под мышки бандита оружие. Нет, не пистолет. Предмет, лежащий в его руке, оказался длинным и гладким, как змея. Черная резиновая дубинка с расплющенным на манер рожка для обуви концом и плетеной кожаной рукояткой. Судя по хлесткой упругости, внутри нее скрывалась стальная пружина. Хороший удар такой штукой -- и кости вдребезги. Мэллори взвесил дубинку в руке, а затем широко размахнулся. -- Отвечай! Ослепительный удар молнии взорвал его затылок. Мэллори чувствовал, что теряет сознание, падает лицом на мокрые вонючие булыжники; он выронил дубинку и едва успел выставить перед собой руки, тяжелые и бесчувственные, как свиные окорока из мясной лавки. Второй удар благополучно скользнул по плечу, Мэллори откатился в сторону и зарычал, немного удивившись, что этот хриплый, утробный звук исходит из его собственного горла. Он ударил нападавшего ногой и каким-то образом попал ему по голени. Тот громко выругался и отскочил. Мэллори привстал на четвереньки. Второй бандит оказался невысоким, но крепким мужиком в маленьком круглом котелке, насаженном почти по самые брови. Стоя над вытянутыми ногами кашлюна, он угрожающе взмахнул темным, похожим на колбасу предметом. Кожаный мешочек с песком? Или даже с дробью? Голова Мэллори кружилась, к горлу подступала тошнота, по шее бежала горячая струйка крови. Он чувствовал, что в любой момент может потерять сознание, упасть -- а тогда, подсказывал ему звериный инстинкт, тебя забьют насмерть. Мэллори вскочил, повернулся и на подкашивающихся ногах выбежал из вонючего закоулка. В голове у него трещало и поскрипывало, словно разъехались все кости черепа; красный туман застилал глаза. Пробежав один квартал, Мэллори свернул за угол, привалился к стене, упер руки в колени и начал жадно хватать воздух ртом. Из носа у него текло, желудок выворачивался наизнанку. Пожилые, хорошо одетые супруги брезгливо покосились на неприглядную фигуру и прибавили шаг. Мэллори ответил им жалким, вызывающим взглядом. У него было странное ощущение, что только дай этим респектабельным ублюдкам почуять запах крови -- и они разорвут его на куски. Время шло. Мимо проходили лондонцы -- с выражением равнодушия, любопытства, легкого неодобрения,-- полагая, что он пьян или болен. Мэллори всмотрелся сквозь слезы в здание на противоположной стороне улицы и разглядел аккуратную эмалированную табличку. Хаф-Мун-стрит. Хаф-Мун-стрит, где живет Олифант. А записная книжка, она же могла вывалиться во время драки... Мэллори нащупал в кармане привычный кожаный переплет, немного успокоился и стал искать визитку Олифанта. Пальцы его дрожали. Дом Олифанта оказался в дальнем конце улицы. Подходя к нему, Мэллори уже не шатался, отвратительное ощущение, что голова вот-вот расколется, сменилось мерзкой пульсирующей болью. Олифант жил в георгианском особняке, поделенном на квартиры. Первый этаж украшала узорная решетка, зашторенный фонарь выходил на мирные лужайки Грин-парка. Милое, цивилизованное место, совершенно неподходящее для человека, получившего дубинкой по черепу, почти без сознания и истекающего кровью. Мэллори схватил дверной молоток в форме слоновьей головы и яростно забарабанил. Слуга окинул Мэллори недоуменным взглядом. -- Чем могу быть... Господи! -- Его глаза испуганно расширились. -- Мистер Олифант! Мэллори неуверенно вошел в сверкающую -- изразцовый пол и навощенные стенные панели -- переднюю. Через несколько секунд появился Олифант. Несмотря на ранний час, на нем был безукоризненный вечерний костюм -- вплоть до микроскопического галстука-бабочки и хризантемы в петлице. Журналист оценил обстановку с первого взгляда. -- Блай! Бегите на кухню, возьмите у повара бренди. Таз с водой. И чистые полотенца. Блай, как звали слугу, исчез. Подойдя к открытой двери, Олифант настороженно посмотрел налево, направо, затем захлопнул дверь и повернул в замке ключ. Взяв нежданного гостя за локоть, он отвел его в гостиную; Мэллори устало опустился на рояльную скамеечку. -- Итак, на вас напали, -- произнес Олифант. -- Набросились сзади. Подлая засада, как я полагаю. -- Насколько там плохо? Мне самому не видно. -- Удар тупым предметом. Крупная шишка, кожа рассечена. Довольно много крови, но сейчас ссадина подсыхает. -- Это серьезно? -- Бывает и хуже, -- усмехнулся Олифант. -- А вот сюртук ваш порядком попорчен. -- Они тащились за мной по всей Пикадилли, -- обиженно сказал Мэллори. -- Второго я не видел, а когда увидел, было поздно... Проклятье! -- Он резко выпрямился. -- А как же часы? Часы, свадебный подарок. Я оставил их в закоулке у Пастушьего рынка. Мерзавцы их украдут! Появился Блай с тазом и полотенцами. Пониже и постарше своего хозяина, он был чисто выбрит, имел мощную шею и карие, чуть навыкате глаза; его волосатые запястья были толстые, как у шахтера. Чувствовалось, что отношения у них с Олифантом легкие, почти дружеские, отношения не хозяина и слуги, а скорее уж аристократа старой закваски и доверенного лица. Обмакнув полотенце в таз, Олифант зашел Мэллори за спину. -- Не шевелитесь, пожалуйста. -- Мои часы, -- повторил Мэллори. -- Блай, -- вздохнул Олифант, -- не могли бы вы позаботиться о потерявшейся собственности этого джентльмена? Это, разумеется, до некоторой степени опасно. -- Хорошо, сэр, -- бесстрастно ответил Блай. -- А гости, сэр? Олифант на мгновение задумался. -- А почему бы вам не взять гостей с собой, Блай? Уверен, они будут рады прогуляться. Выведите их через черный ход. И постарайтесь не привлекать к себе особого внимания. -- Что мне им сказать, сэр? -- Правду, а что же еще? Скажите им, что на друга дома совершили нападение иностранные агенты. Только подчеркните, что никого убивать не нужно. А если они не найдут часов доктора Мэллори, пусть не считают, что это как-то характеризует их способности. Пошутите, если надо, да все, что угодно,-- лишь бы они не думали, что потеряли лицо. -- Понимаю, сэр, -- кивнул Блай и удалился. -- Мне очень неловко вас беспокоить, -- пробормотал Мэллори. -- Глупости. Для того мы и существуем. -- Олифант взял хрустальный стакан и налил на два пальца бренди. Бренди оказался очень приличным, Мэллори сразу почувствовал, что кровь по жилам бежит быстрее; боль в голове не утихала, однако от недавнего шока, оцепенения не осталось почти ни следа. -- Вы были правы, а я нет, -- сказал он. -- Они выслеживали меня, как зверя! Это не просто хулиганы, они хотели меня искалечить или даже убить, в этом я абсолютно уверен. -- Техасцы? -- Лондонцы. Высокий малый с бакенбардами и маленький толстяк в котелке. -- Наемники. -- Олифант обмакнул полотенце в таз. -- На мой взгляд, здесь не помешала бы пара швов. Вызвать врача? Или вы доверитесь мне? В полевых условиях я, бывало, подменял хирурга. -- Я тоже, -- кивнул Мэллори и долил бренди. -- Делайте, пожалуйста, все, что надо. Пока Олифант ходил за иглой и шелковой нитью, Мэллори снял сюртук, сжал заранее челюсти и занялся изучением голубых в цветочек обоев. К счастью, операция прошла почти безболезненно, журналист стягивал края раны на редкость ловко и споро. -- Неплохо, совсем неплохо, -- сказал он, любуясь своей работой. -- Держитесь подальше от нездоровых миазмов, и тогда, при удаче, обойдется без лихорадки. -- Сейчас весь Лондон -- сплошные миазмы. Эта проклятая погода... я не доверяю докторам, а вы? Они сами не понимают, о чем говорят. -- В отличие от дипломатов -- и катастрофистов? -- широко улыбнулся Олифант. Ну как тут обидишься? Мэллори осмотрел свой сюртук; ну да, конечно, весь воротник в крови. -- А что теперь? Идти в полицию? -- Это, естественно, ваше право, -- сказал Олифант, -- но было бы благоразумно -- и патриотично -- опустить некоторые детали. -- Например, леди Аду Байрон? -- Выдвигать дикие предположения о дочери премьер-министра,-- нахмурился Олифант, -- было бы весьма неразумно. -- Понимаю. А как насчет контрабанды оружия для Комиссии по свободной торговле Королевского общества? Не имея никаких доказательств, я готов, однако, предположить, что скандалы Комиссии вовсе не связаны со скандалами леди Ады. -- Лично я, -- улыбнулся Олифант, -- был бы только рад публичному разоблачению промахов вашей драгоценной Комиссии, однако об этом тоже следует умолчать -- в интересах британской нации. -- Понимаю. И что же тогда остается? Что я скажу полиции? -- Что по неизвестным причинам вас оглушил неизвестный бандит. -- По губам Олифанта скользнула усмешка. -- Но это же чушь какая-то! -- возмутился Мэллори. -- Да какой тогда вообще толк ото всей вашей шатии-братии? Тут же все-таки не салонная игра в шарады! Я опознал эту мерзавку, которая помогала удерживать леди Аду! Ее звать... -- Флоренс Бартлетт, -- кивнул Олифант. -- Только потише, пожалуйста. -- Откуда вы... -- Мэллори не закончил фразу. -- Это что, этот ваш дружок, мистер Уэйкфилд? Он наблюдал за всем, что я делал в Статистическом бюро, и немедленно кинулся к вам с докладом. -- Уэйкфилд обязан наблюдать за работой своих машин, сколь бы докучной ни была эта обязанность, -- невозмутимо парировал Олифант. -- Вообще-то я надеялся услышать все от вас, тем более что предмет вашего увлечения -- самая настоящая фам-фаталь*. Но вы, похоже, не горите желанием поделиться информацией, сэр. * Femme fatale (фр.) -- роковая женщина. Мэллори хмыкнул. -- Нет никакого смысла впутывать в это дело обычную полицию, -- продолжил Олифант. -- Я и раньше говорил, что вам необходима особая защита. Теперь, боюсь, мне придется настаивать. -- Час от часу не легче, -- пробормотал Мэллори. -- У меня есть великолепная кандидатура. Инспектор Эбенезер Фрейзер из Особого отдела Боу-стрит. Того самого Особого отдела, так что не стоит говорить об этом вслух. Вы быстро убедитесь, что деликатность инспектора Фрейзера -- мистера Фрейзера -- ничуть не уступает его компетентности. Забота такого специалиста обеспечит вам полную безопасность, что будет для меня огромным облегчением. В глубине дома хлопнула дверь. Послышались шаги, шорох, позвякивание металла и какие-то голоса. Затем появился Блай. -- Мои часы! -- воскликнул Мэллори. -- Слава тебе, Господи! -- Вот, -- сказал Блай, опуская на пол футляр. -- Ни единой царапины. Кто-то поставил их на стену и подпер обломком кирпича. Место довольно укромное. Скорее всего, бандиты собирались вернуться за своей добычей позднее. -- Прекрасная работа, Блай, -- кивнул Олифант. И вопросительно посмотрел на Мэллори. -- А еще там было вот это, сэр. -- Блай предъявил в лепешку раздавленный цилиндр. -- Это одного из мерзавцев, -- заявил Мэллори. Растоптанная шляпа кашлюна была насквозь пропитана мочой, хотя никто не счел уместным упомянуть столь непристойный факт. -- Вашу шляпу мы, к сожалению, не нашли, -- сказал Блай. -- Украл, наверное, какой-нибудь мальчишка. Чуть поморщившись от отвращения, Олифант осмотрел загубленный цилиндр, перевернул его, внимательно изучил подкладку. -- Имени производителя нет. Мэллори взглянул на шляпу. -- Фабричная работа. По-моему, "Мозес и сын". Ей около двух лет. -- Ну что ж, -- удивленно сморгнул Олифант, -- я полагаю, эта улика исключает иностранцев. Наверняка, коренной лондонец. Пользуется дешевым фиксатуаром, но при этом не дурак -- если судить по объему черепа. Отправьте это на помойку, Блай. -- Да, сэр, -- кивнул Блай и удалился. -- Ваш слуга Блай сделал мне огромное одолжение. -- Мэллори нежно погладил футляр с часами. -- Как вы думаете, он не будет возражать, если я его отблагодарю? -- Будет, -- качнул головой Олифант, -- и самым решительным образом. Мэллори почувствовал свою оплошность и скрипнул зубами. -- А как насчет этих ваших гостей? Могу я поблагодарить их? -- Почему бы и нет! -- улыбнулся Олифант и провел Мэллори в столовую. С обеденного, красного дерева стола мистера Оли-фанта были сняты ножки; огромная полированная столешница опиралась на резные наугольники, возвышаясь над полом всего на несколько дюймов. Вокруг нее, скрестив ноги, сидели пятеро азиатов: пять серьезных мужчин в носках, безукоризненных вечерних костюмах с Савил-роу и шелковых цилиндрах, низко натянутых на коротко стриженные головы. Волосы у них были не только очень короткие, но и очень темные. Единственная в компании женщина стояла на коленях у дальнего конца стола. Бесстрастное, как маска, лицо, черные шелковистые волосы, уложенные в высокую, невероятно сложную прическу, и просторный туземный балахон, ярко расцвеченный бабочками и кленовыми листьями, делали ее фигурой весьма экзотичной. -- Доктор Эдвард Мэллори сан-о госекай симасу*,-- провозгласил Олифант. Мужчины встали -- встали своеобразным, очень изящным способом: чуть откинув корпус назад, они подводили под себя правую ногу, ловко вскакивали и застывали неподвижно. Все это было похоже на какой-то сложный балетный номер. -- Эти господа состоят на службе его императорского величества микадо Японии, -- продолжал Олифант. -- Мистер Мацуки Коан, мистер Мори Аринори*, мистер Фусукава Юкиси*, мистер Канайе Нагасава*, мистер Хисанобу Самесима*. -- По мере того как он представлял мужчин, каждый из них кланялся Мэллори в пояс. Женщину Олифант не представил, да и мудрено бы -- она сохраняла прежнюю позу, словно не замечая происходящего. Мэллори счел за лучшее не упоминать о ней и не обращать на нее особого внимания. Он повернулся к Олифанту: -- Это ведь японцы, да? Вы же вроде говорите на их тарабарщине? -- Поднахватался немного. -- Не могли бы вы тогда выразить им благодарность за доблестное спасение моих часов? -- Мы вас понимаем, доктор Мэллори, -- сказал один из японцев. Мэллори мгновенно забыл их невозможные имена, но этого вроде бы звали Юкиси. -- Нам выпала большая честь оказать услугу британскому другу мистера Лоренса Олифанта, заслужившего признательность нашего суверена. -- Мистер Юкиси снова поклонился. Мэллори совершенно растерялся. * "San-o goshoukai shimasu" (яп.) -- Позвольте представить вам господина... -- Благодарю вас за столь учтивые слова, сэр. Должен сказать, у вас весьма изысканная манера выражаться. Я не дипломат и просто благодарю вас от всего сердца. С вашей стороны было очень любезно... Японцы о чем-то переговаривались. -- Мы надеемся, вы не слишком тяжело пострадали в варварском нападении на вашу британскую персону со стороны иностранцев, -- сказал мистер Юкиси. -- Нет, -- вежливо улыбнулся Мэллори. -- Мы не видели ни вашего врага, ни каких-либо других грубых или склонных к насилию личностей. Сказано это было мягко, без нажима, но с каким-то опасным поблескиванием глаз, не оставлявшим ни малейших сомнений в том, как поступили бы Юкиси и его друзья, попадись им подобная личность. В целом японцы походили на ученых, двое из них были в простых, без оправы очках, а третий щеголял моноклем на ленточке и модными желтыми перчатками. Все они были молоды и ловки, а цилиндры сидели на их головах воинственно, словно шлемы викингов. Длинные ноги Олифанта внезапно подломились, и он с улыбкой опустился во главе стола. Мэллори тоже сел -- не так, конечно, умело и громко хрустнув коленными чашечками. Японцы последовали примеру Олифанта, быстро сложившись в прежнюю позу невозмутимого достоинства. Женщина не шевелилась. -- При данных обстоятельствах, -- задумчиво произнес Олифант, -- учитывая кошмарную жару и утомительную погоню за врагами отечества, небольшое возлияние представляется вполне уместным. Он взял со стола медный колокольчик и коротко позвонил. -- Итак, больше непринужденности, согласны? Нами о ономи ни наримасу ка?* Очередное совещание японцев сопровождалось широко распахнутыми глазами, довольными кивками и одобрительным бормотанием: -- Уисуки... -- Значит, виски. Великолепный выбор, -- одобрил Олифант. Буквально через секунду Блай вкатил в гостиную сервировочный столик, сплошь уставленный бутылками. -- У нас кончился лед, сэр. -- В чем дело, Блай? -- Продавец льда отказывается продать повару хоть сколько-нибудь. С прошлой недели цены утроились! -- Ладно, в куклину бутылку лед все равно не поместится. -- Олифант изрек эту чушь как нечто вполне разумное. -- Доктор Мэллори, смотрите внимательнее. Мистер Мацуки Коан, который происходит из весьма передовой провинции Сацума, как раз собирался продемонстрировать нам одно из чудес японского ремесла -- вы бы не напомнили мне имя мастера, мистер Мацуки? -- Она изготовлена членами семьи Хосокава, -- поклонился мистер Мацуки. -- По велению нашего господина -- сацума дайме**. -- Я полагаю, Блай, -- сказал Олифант, -- что на этот раз приятные обязанности гостеприимного хозяина достанутся мистеру Мацуки. Блай передал мистеру Мацуки бутылку виски; мистер Мацуки начал переливать ее содержимое в изящную керамическую фляжку, стоявшую по правую руку японки. Женщина никак не реагировала, и Мэллори начал уже подозревать, что она парализована или больна. Потом мистер Мацуки с резким деревянным щелчком вложил фляжку в правую руку японки. Далее он взял позолоченную заводную ручку, невозмутимо вставил ее женщине в спину и начал вращать. Из внутренностей женщины донесся высокий звук взводимой пружины. * Nani о onomi ni narimasu ka? (ял.) -- Что вы будете пить? ** Satsuma daimyo (яп.) -- сацумский феодал (Сацума -- древнее название острова Кюсю). -- Это манекен! -- вырвалось у Мэллори. -- Скорее марионетка, -- поправил Олифант. -- А по-научному -- автомат. -- Понимаю, -- облегченно вздохнул Мэллори. -- Что-то вроде знаменитой утки Вокансона, да? -- Он рассмеялся. Ну как же можно было не догадаться, что это неподвижное лицо, полускрытое черными волосами, не более чем раскрашенная деревяшка. -- Удар, должно быть, сдвинул мне мозги. Господи, да это же настоящее чудо! -- Каждый волосок парика вставлен вручную, -- продолжал Олифант. -- Подарок императора Ее Величеству королеве Британии. Хотя могу предположить, что эта особа придется по вкусу и принцу-консорту, и особенно юному Альфреду. В локте и в запястье марионетки размещались скрытые просторным одеянием шарниры; она разливала виски с мягким шорохом скользящих тросиков и приглушенным деревянным пощелкиванием. -- Очень похоже на станок Модзли* с машинным управлением, -- заметил Мэллори. -- Это оттуда ее срисовали? -- Нет, -- качнул головой Олифант, -- продукт полностью местный. -- Мистер Мацуки передавал по столу маленькие керамические чашечки с виски. -- В ней нет ни кусочка металла -- только бамбук, плетеный конский волос и пружины из китового уса. Японцы делают такие игрушки -- каракури, как они их называют, -- с незапамятных времен. Мэллори пригубил виски. Скотч, причем -- молт*. Принятый ранее бренди слегка туманил голову, а тут еще эта механическая кукла... Он чувствовал себя нечаянным участником какой-то рождественской пантомимы. -- Она ходит? -- спросил он. -- Играет на флейте? Или еще что-нибудь? -- Нет, только разливает, -- качнул головой Олифант. -- Но зато обеими руками. Мэллори чувствовал на себе взгляды японцев. Было совершенно ясно, что для них в этой кукле нет ничего чудесного. Они хотели знать, что думает о ней он, британец, хотели знать, восхищен ли он. -- Весьма впечатляет, -- осторожно начал Мэллори. -- Особенно, если учесть отсталость Азии. -- Япония -- это Британия Азии, -- заметил Олифант. -- Мы знаем, что в ней нет ничего особенного. -- Глаза мистера Юкиси сверкнули. -- Нет, она ведь действительно чудо, -- настаивал Мэллори. -- Вы могли бы показывать ее за деньги. -- Мы знаем, что в сравнении с огромными британскими машинами она примитивна. Как верно говорит мистер Олифант, мы -- ваши младшие братья в этом мире. -- Но мы будем учиться, -- вмешался другой японец. Этого вроде бы звали Аринори. -- Мы в долгу перед Британией! Британские стальные корабли открыли наши порты для свободного мореплавания*. Мы пробудились, и мы восприняли великий урок, который вы нам преподали. Мы уничтожили сегуна и его отсталое бакуфу*. Теперь микадо поведет нас по дороге прогресса. -- Мы с вами будем союзниками, -- гордо провозгласил мистер Юкиси. -- Азиатская Британия принесет цивилизацию и просвещение всем народам Азии. * Bakufu (яп.) -- сегунат. -- Весьма похвальные намерения, -- кивнул Мэллори. -- Однако создание цивилизации, строительство империи -- дело долгое и каверзное. Это труд не на годы, а на века... -- Мы всему научимся от вас. -- Лицо мистера Аринори раскраснелось, жара и виски заметно его разгорячили. -- Подобно вам, мы построим великие школы и огромный флот. У нас есть уже одна вычислительная машина, в Тосу! Мы купим их еще. Мы будем строить собственные машины! Мэллори хмыкнул. Странные маленькие иностранцы светились юностью, интеллектуальным идеализмом и особенно -- искренностью. Жалко ребят. -- Прекрасно! Ваши высокие стремления, молодой сэр, делают вам честь! Только ведь это совсем не просто. Британия вложила в свои машины огромный труд, наши ученые работают над ними уже не одно десятилетие, и чтобы вы за несколько лет достигли нашего уровня... -- Мы пойдем на любые жертвы, -- невозмутимо ответил мистер Юкиси. -- Есть и другие пути возвысить вашу страну, -- продолжал Мэллори. -- Вы же предлагаете невозможное! -- Мы пойдем на любые жертвы. "Что-то я тут не то наговорил", -- с тоскою подумал Мэллори и взглянул на Олифанта, но тот сидел с застывшей улыбкой, наблюдая, как заводная девушка наполняет фарфоровые чашки. В комнате ощущался явственный холодок. Тишина прерывалась лишь пощелкиванием автомата. Мэллори встал; его голова раскалывалась от боли. -- Я очень благодарен вам за помощь, мистер Олифант. Вам и вашим друзьям. Но я не могу больше задерживаться. Я бы и рад, но груз неотложных дел... -- Вы вполне в этом уверены? -- сердечно спросил Олифант. -- Да. -- Блай! -- крикнул Олифант. -- Пошлите поваренка за кэбом для доктора Мэллори! Ночь Мэллори провел в каком-то тусклом оцепенении. Он никак не мог убедить кашлюна в преимуществе катастрофизма перед униформизмом и был бесконечно рад, когда настойчивый стук вырвал его из этого сумбурного сна. -- Минутку! Скинув ноги с кровати, Мэллори зевнул и осторожно ощупал затылок. Рана немного кровоточила, оставив розоватый потек на наволочке, но опухоль спала, и воспаления вроде бы не было. Скорее всего, это следовало отнести на счет терапевтического воздействия бренди. Натянув на потное тело ночную рубашку, Мэллори завернулся в халат и открыл дверь. В коридоре стояли комендант Дворца, ирландец по фамилии Келли, и две угрюмые уборщицы. Уборщицы были вооружены швабрами, ведрами, черными резиновыми воронками и тележкой, заставленной большими бутылями. -- Который час, Келли? -- Девять часов, сэр. Келли вошел, негромко посасывая желтые зубы; женщины со своей тачкой вкатились следом. Яркие бумажные наклейки гласили, что в каждой керамической бутыли содержится "патентованный окисляющий деодорайзер Конди. Один галлон". -- А это еще что такое? -- Манганат натрия, сэр, для очистки канализации Дворца. Мы планируем промыть каждый клозет. Прочистить трубы вплоть до главного коллектора. Мэллори поправил халат. Было как-то неловко стоять перед уборщицами босиком и с голыми щиколотками. -- Келли, ни черта это вам не даст, промой вы свои трубы хоть до самого ада. Это же Лондон в разгар кошмарно жаркого лета. Сейчас Темза, и та воняет. -- Но надо же что-то делать, сэр, -- возразил Келли. -- Гости жалуются самым решительным образом. И я их за это не виню. В унитаз была залита целая посудина ярко-красной отравы. Резкий аммиачный запах деодорайзера мгновенно заглушил прежнюю, почти уже незаметную вонь, стоявшую в комнате Мэллори. Чихая и кашляя, женщины поскребли фаянс, после чего Келли с видом художника, наносящего последний мазок на картину, дернул ручку сливного бачка. Наконец вся троица удалилась, и Мэллори стал одеваться. Он проверил блокнот. Вечер предстоял весьма насыщенный, но на утро намечалась всего одна встреча. Мэллори успел уже узнать, что Дизраэли -- личность крайне безалаберная, так что лучше отводить на него целую половину дня. Если повезет, можно успеть отнести сюртук во французскую чистку или сходить к парикмахеру, привести в порядок волосы на затылке, а то ведь сплошные кровавые колтуны, ужас. Когда он добрался до столовой, там болтали за чаем двое запоздалых посетителей -- хранитель фондов Белшо и мелкий музейный служащий по фамилии, кажется, Сиднем. Заметив, что Белшо обернулся, Мэллори вежливо кивнул -- и не получил ответа. Более того, по лицу хранителя было видно, что тот изумлен, чуть ли не возмущен. Мэллори сел на обычное свое место, под золоченым канделябром. Белшо и Сиднем начали тихо, но очень оживленно переговариваться. Мэллори ничего не понимал. Ну да, конечно же, они с Белшо никогда не были представлены друг другу, но разве из этого следует, что нужно обижаться на обычные проявления вежливости? А с чего это пухлые щечки Сиднема вдруг побелели, и чего это он поглядывает искоса, думает, что незаметно? Мэллори проверил ширинку. Да нет, застегнута. А ведь эта парочка, они и правда встревожены. Может, рана открылась и кровь на воротник хлещет? Нет, и тут все в порядке. Дальше -- больше. По лицу официанта, принимавшего заказ, можно было подумать, что копченая селедка и яйца -- предметы до крайности непристойные. Впавший в полное замешательство Мэллори решил плюнуть на все приличия, подойти к Белшо и выяснить отношения напрямую. Он даже начал было составлять небольшую вводную речь, но тут Белшо и Сиднем встали и ушли из столовой, даже не допив чай. Мэллори съел свой завтрак с мрачной неторопливостью, твердо решив не расстраиваться из-за всякой чуши. Потом он зашел за почтой. Всегдашнего дежурного за конторкой не оказалось -- слег с катаром легких, как объяснил замещавший его клерк. Мэллори отнес корзинку в библиотеку. По утреннему времени там было всего пятеро посетителей; они сидели группой в углу и что-то горячо обсуждали. Секундное впечатление, что и эти коллеги пялятся на него, как на какую-нибудь диковину, Мэллори решительно отмел -- чушь, этого просто не может быть. Мэллори рассеянно разбирал почту, голова у него побаливала, мысли разбегались. Все та же тоска неизбежной профессиональной корреспонденции, обычная доза восторженных посланий и "прошу не отказать в моей просьбе". Похоже, без личного секретаря и впрямь не обойтись. Вот именно, и не окажется ли наилучшим кандидатом на этот пост мистер Тобиас из Центрального статистического бюро? Быть может, предложение работы по совместительству побудит мальчонку к более решительным действиям -- в архивах Бюро хранится уйма информации, с которой хотелось бы познакомиться поближе. Вот, скажем, досье леди Ады, если такое сокровище вообще существует. Или досье скользкого мистера Олифанта, с его вечными улыбочками и туманными заверениями. Или лорда Чарльза Лайелла, орденоносного вождя униформистов. Да нет, куда там, одернул себя Мэллори. Большие люди, до них не доберешься. Вот прощупать Питера Фоука -- и на том бы спасибо. Фоук... Ну до чего же мерзкая личность, так и норовит сделать какую-нибудь гадость, прямо землю носом роет. Ничего, мы еще разоблачим его интриги, так или иначе -- но разоблачим. Сейчас, роясь в корзинке с почтой, Мэллори был в этом совершенно уверен. Все темные тайны выйдут на свет божий, как кости из сланцевых отложений. Случай позволил ему краем глаза взглянуть на темные делишки радикальской элиты. Теперь -- это потребует лишь времени и труда -- он вытащит из окаменевшей матрицы всю тайну. А это что еще такое? Пакет совершенно непривычных размеров,толстый, почти квадратный, чуть не сплошь облепленный разноцветными марками французской экспресс-почты. Конверт цвета слоновой кости, глянцевый и удивительно плотный, был изготовлен из какого-то необычного водонепроницаемого материала, чего-то вроде слюды. Мэллори вынул свой шеффилдский нож, выбрал самое маленькое из его лезвий и вскрыл странное послание. Внутри оказалась машинная перфокарта "наполеоновского" формата; начало не предвещало ничего хорошего. Встревоженный Мэллори вытряхнул карту на стол. Получилось это только с третьей попытки -- изнутри конверт оказался влажноватым. И добро бы просто влага -- судя по резкому, неприятному запаху, перфокарту обрызгали какой-то химической заразой. Перфокарта без единой дырочки, но зато с аккуратно напечатанным текстом: "ДОКТОРУ ЭДВАРДУ МЭЛЛОРИ, ДВОРЕЦ ПАЛЕОНТОЛОГИИ, ЛОНДОН. ВЫ НЕЗАКОННО ХРАНИТЕ СОБСТВЕННОСТЬ, УКРАДЕННУЮ В ЭПСОМЕ. ВЫ ВЕРНЕТЕ ЭТУ СОБСТВЕННОСТЬ ЦЕЛОЙ И НЕВРЕДИМОЙ, СЛЕДУЯ ИНСТРУКЦИЯМ, ПУБЛИКУЕМЫМ В КОЛОНКЕ ЧАСТНЫХ ОБЪЯВЛЕНИЙ ЛОНДОНСКОЙ ДЕЙЛ И ЭКСПРЕСС. ДО ТЕХ ПОР, ПОКА МЫ НЕ ПОЛУЧИМ УКАЗАННУЮ СОБСТВЕННОСТЬ, ВЫ ПОДВЕРГНЕТЕСЬ РЯДУ НАКАЗАНИЙ, АПОГЕЕМ КОТОРЫХ В СЛУЧАЕ НЕОБХОДИМОСТИ ЯВИТСЯ ПОЛНОЕ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ВАШЕ УНИЧТОЖЕНИЕ. ЭДВАРД МЭЛЛОРИ, НАМ ИЗВЕСТНЫ ВАШ ИНДЕКС, ВАША ЛИЧНОСТЬ, ВАШЕ ПРОШЛОЕ И ВАШИ УСТРЕМЛЕНИЯ. МЫ ПОЛНОСТЬЮ ОСВЕДОМЛЕНЫ О КАЖДОЙ ВАШЕЙ СЛАБОСТИ. СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕСПОЛЕЗНО. БЫСТРОЕ И ПОЛНОЕ ПОВИНОВЕНИЕ ВАША ЕДИНСТВЕННАЯ НАДЕЖДА. КАПИТАН СВИНГ*". Мэллори застыл в изумлении, на него накатила волна воспоминаний. Снова Вайоминг, утро, когда он встал с походной койки и обнаружил, что под боком у него пригрелась гремучая змея. Ночью он чувствовал рядом какое-то странное шевеление, но не понял, что это и почему. И вот оно -- внезапное чешуйчатое доказательство. Ну-ка, ознакомимся с этой штукой получше. Камфорированная целлюлоза, облитая чем-то вонючим,-- и крохотные черные буквы начинают почему-то бледнеть. Гибкая перфокарта раскалялась. Мэллори уронил ее на стол, с трудом подавив крик удивления. Карта изгибалась, корежилась, темнела по краям, от нее стали отслаиваться тонкие, как луковая шелуха, чешуйки. Затем взвилась тонкая струйка желтоватого дыма, и Мэллори сообразил, что эта штука вот-вот полыхнет огнем. Он выхватил из корзинки первый попавшийся журнал -- пухлый серый том "Ежеквартальных докладов Ирландского геологического общества" и торопливо прихлопнул перфокарту. После двух резких ударов та распалась в волокнистое месиво, прилипшее к обгорелой полировке стола. Мэллори вскрыл какое-то из попрошайных писем, вытряхнул из конверта содержимое, а на его место смахнул пепел. Стол, похоже, не слишком пострадал... -- Доктор Мэллори? Мэллори виновато поднял глаза и увидел совершенно незнакомого человека. Высокий, чисто выбритый лондонец, очень неприметно одетый, с худым серьезным лицом, в левой руке -- пачка газет и блокнот. -- Очень неудачный препарат, -- сымпровизировал Мэллори. -- Законсервирован в камфоре! Кошмарная методика! -- Он закрыл конверт и непринужденно сунул его в карман. Незнакомец молча протянул ему визитную карточку. На карточке Эбенезера Фрейзера значились его имя, фамилия и телеграфный номер; внизу стоял миниатюрный оттиск государственной печати. И ничего больше. На обороте -- гравированный портрет, та же самая костлявая физиономия, закаменевшая в суровую, не допускающую никаких шуточек маску. Это что же, он всегда такой или только на работе? Мэллори поднялся, чтобы предложить Фрейзеру руку, но тут же сообразил, что пальцы у него измазаны едкой гадостью. Поэтому он только поклонился и тут же снова сел,украдкой вытирая руку о штанину. Кожа большого и указательного пальцев казалась сухой, как от формальдегида. -- Надеюсь, вы вполне здоровы, сэр? -- осведомился Фрейзер, усаживаясь за стол.-- Оправились от вчерашнего нападения? Мэллори покосился в угол. Те пятеро так и сидели кучкой, очень, похоже, заинтересованные как странным поведением коллеги, так и неожиданным появлением Фрейзера. -- Ерунда, -- отмахнулся Мэллори. -- В Лондоне такое может случиться с каждым. Фрейзер скептически приподнял бровь. -- Я очень сожалею, мистер Фрейзер, что эта досадная неприятность прибавила вам хлопот. -- Не стоит беспокойства, сэр. -- Фрейзер открыл кожаный блокнот и извлек из кармана по-квакерски скромного сюртука самописку. -- Вы бы не отказались ответить мне на несколько вопросов? -- Правду говоря, сейчас я несколько занят... Бесстрастный взгляд Фрейзера заставил его умолкнуть. -- Я здесь уже три часа, сэр. Ожидал удобного момента для беседы. Бессвязные извинения Мэллори Фрейзер пропустил мимо ушей. -- Часов в шесть утра прямо у входа во дворец я стал свидетелем любопытной сцены. Мальчишка-газетчик кричал, что левиафанный Мэллори арестован за убийство. -- Я? Эдвард Мэллори? Фрейзер кивнул. -- Ничего не понимаю. Зачем газетчику выкрикивать такую идиотскую ложь? -- Газеты шли отлично, -- сухо заметил Фрейзер. -- Я вот тоже купил. -- И что, скажите на милость, имеет сказать обо мне эта газета? -- Ни слова о каком бы то ни было Мэллори. Вот, взгляните сами. -- Фрейзер уронил на стол лондонскую "Дейли-экспресс". Мэллори взял газету, положил ее в корзинку. -- Какая-то дикая шутка, -- неуверенно предположил он. -- От уличных мальчишек можно ждать чего угодно... -- Когда я снова вышел на улицу, маленький негодник уже сделал ноги, -- продолжал Фрейзер. -- Но многие из ваших коллег слышали его вопли. Здесь все утро только об этом и говорят. -- Ясненько, -- протянул Мэллори. -- Это объясняет некоторые... Да уж! -- Он кашлянул, прочищая горло. Фрейзер бесстрастно за ним наблюдал. -- А теперь взгляните на это, сэр. -- Полицейский вынул из своего блокнота лист бумаги, развернул его и пододвинул к Мэллори. Машинный оттиск дагерротипа. Труп, лежащий на прозекторском столе, половые органы скромно прикрыты тряпочкой, живот вспорот до самой грудины, судя по всему, одним кошмарной силы ножевым ударом. Мраморно-бледная кожа груди, ног и вздувшегося живота жутковато контрастирует с глубоким загаром рук и лица. Это был Фрэнсис Радвик. Под снимком стояла подпись: "НАУЧНОЕ ВСКРЫТИЕ БРЮШНОЙ ПОЛОСТИ. "БАТРАХИАЛЬНЫЙ" ИНДИВИД ЗАРЕЗАН И ВСКРЫТ В ПРОЦЕССЕ КАТАСТРОФИЧЕСКОЙ АУТОПСИИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ". -- Силы небесные! -- вырвалось у Мэллори. -- Из официального полицейского досье, -- пояснил Фрейзер. -- Судя по всему, снимок попал в руки какого-то шутника. Страшно. Страшно и странно. -- И что бы это значило? Фрейзер открутил колпачок самописки. -- Сэр, что такое "батрахиальный"? -- Относящийся к земноводным, в первую очередь -- к лягушкам и жабам, -- неохотно ответил Мэллори. -- От греческого "батрахос", лягушка. -- Он с трудом подыскивал слова. -- Однажды -- несколько лет назад, во время дискуссии -- я сказал, что его теории... что геологические теории Радвика... -- Я слышал эту историю сегодня утром, сэр. Складывается впечатление, что среди ваших коллег она достаточно широко известна. -- Фрейзер перелистнул блокнот. -- Вы сказали мистеру Радвику: "И вы напрасно приписываете ходу эволюции батрахиальную медлительность вашего собственного интеллекта". -- Он сделал паузу. -- В покойнике действительно было что-то лягушачье, не так ли, сэр? -- Это произошло в Кембридже, во время публичных дебатов, -- медленно проговорил Мэллори. -- Мы были очень возбуждены... -- Радвик тогда заявил, что вы "сумасшедший, как шляпник", -- задумчиво заметил Фрейзер. -- Говорят, вы восприняли это замечание весьма болезненно. Мэллори побагровел. -- Он не имел права так говорить, да еще с этаким аристократическим апломбом... -- Вы были врагами? -- Да, но... -- Мэллори отер пот со лба. -- Не думаете же вы, что я имею какое-либо отношение... -- Не по собственному умыслу, в этом я уверен, -- заверил его Фрейзер. -- Но ведь вы, сэр, родом из Сассекса? Из города под названием Льюис? -- Ну и что? -- Насколько я понимаю, десятки подобных снимков были отосланы из почтовой конторы Льюиса. -- Десятки? -- потрясение переспросил Мэллори. -- Да, разосланы вашим коллегам по Королевскому обществу, сэр. Анонимно. -- Господи Боже, -- выдохнул Мэллори. -- Они хотят меня уничтожить! Фрейзер промолчал. Мэллори снова взглянул на снимок -- и вдруг его сердце сжалось от сострадания. -- Ох, Радвик, Радвик, несчастный ты сукин сын! Это что же они с ним сделали! Фрейзер наблюдал за ним с вежливым интересом. -- Он был одним из нас! -- Мэллори захлестнул неподдельный гнев. -- Хреновый теоретик, но блестящий полевой работник. А какое несчастье его семье! Фрейзер сделал пометку в блокноте. -- Семья... Нужно будет сделать запрос. Возможно, им тоже указали на вас как на убийцу. -- Когда убили Радвика, я был в Вайоминге. Это все знают! -- Богатый человек может использовать наемников. -- Я не богатый человек. Фрейзер снова промолчал. -- Не был богатым, -- поправился Мэллори, -- в то время не был... Фрейзер неспешно листал блокнот. -- Я выиграл деньги. Фрейзер вскинул на секунду глаза и снова занялся своим блокнотом. -- Понятно, -- горько усмехнулся Мэллори. -- Драгоценные коллеги успели заметить, что я слишком уж много трачу. И заинтересовались -- с чего бы это вдруг. И начали строить догадки. -- У зависти длинный язык, сэр. Мэллори ощутил приступ головокружительного страха, опасность повисла в воздухе, словно осиный рой. Мгновение спустя -- под тактичное молчание Фрейзера -- он снова взял себя в руки. Нет, они его не запугают, не лишат рассудка. Надо что-то делать. Свидетельством чему -- эта мерзость. Мэллори мрачно склонился над жуткой полицейской фотографией. -- Здесь написано: "Продолжение следует". Это угроза, мистер Фрейзер. Намек, что последуют аналогичные убийства. "Катастрофическая аутопсия" -- это выражение отсылает к нашему научному спору. Можно подумать, что Радвик погиб из-за этого спора! -- Ученые воспринимают свои разногласия очень серьезно, -- заметил Фрейзер. -- Если я верно вас понял, мои коллеги считают, что эти снимки разослал я, да? Что я, подобно беспринципным политикам, нанимаю убийц? Что я опасный маньяк, который похваляется убийством своих соперников? Фрейзер молчал. -- Боже мой! -- обреченно вздохнул Мэллори.-- Ну и что же мне делать? -- Мое руководство предоставило мне в этой операции полную свободу действий, -- официальным тоном объявил Фрейзер. -- Мне придется просить вас, доктор Мэллори, довериться моему благоразумию. -- Но что мне делать с уроном, нанесенным моей репутации? Мне что, подходить к каждому человеку в этом здании и умолять его о прощении? И говорить... говорить ему, что я не какой-то там изверг? -- Правительство не допустит, чтобы видный ученый подвергался подобным издевательствам, -- бесстрастно заверил его Фрейзер. -- Не далее как завтра комиссар полиции сообщит Королевскому обществу, что вы стали жертвой злонамеренной клеветы и свободны от каких-либо подозрений по делу Радвика. Мэллори потер подбородок. -- Вы думаете, это поможет? -- В случае необходимости мы сделаем публичное заявление для газет. -- А не может ли статься, что подобная огласка возбудит против меня еще большие подозрения? -- Доктор Мэллори, -- вздохнул Фрейзер, -- мое Бюро существует для раскрытия и уничтожения заговоров. У нас есть немалый опыт. У нас большие возможности. Неужели вы думаете, что мы не справимся с какой-то жалкой кучкой преступников? Мы схватим всех причастных к этому заговору, и рядовых исполнителей, и главарей, и сделаем это скорее, если вы, сэр, будете со мной откровенны и расскажете все, что вам известно. Мэллори откинулся на спинку кресла. -- Как правило, мистер Фрейзер, я человек откровенный. И если бы эта история не была такой темной и скандальной... -- Положитесь на мой здравый смысл. Мэллори взглянул на стеллажи красного дерева, на подшивки журналов, на переплетенные в кожу тома и огромные атласы. В воздухе библиотеки висел едкий запашок недоверия, подозрительности. Вчера, после уличной стычки, Дворец казался ему спасительным убежищем, теперь же здесь стало тесно и душно, как в крысиной норе. -- Здесь не место ее рассказывать, -- пробормотал Мэллори. -- Да, сэр, -- согласился Фрейзер. -- Но вы занимайтесь своими делами как обычно. Ведите себя уверенно, словно ничего не случилось, и тогда ваши враги могут решить, что их маневр не удался. Совет казался вполне разумным. По крайней мере это было какое-то реальное действие. Мэллори встал. -- Заниматься повседневными делами? Да, пожалуй что и так. Фрейзер тоже поднялся. -- С вашего разрешения, я буду сопровождать вас, сэр. Думаю, мы решительно покончим с вашими неприятностями. -- Знай вы всю эту проклятую историю, вы бы так не говорили, -- проворчал Мэллори. -- Мистер Олифант полностью меня проинформировал. -- Сомневаюсь, -- фыркнул Мэллори. -- Он предпочел закрыть глаза на худшую ее часть. -- Яне лезу во всю эту чертову политику, -- все так же мягко заметил Фрейзер. -- Идемте, сэр? Лондон накрыло пологом желтой мглы. Он висел над городом в мрачном величии, подобный студенистому, с грозовой плотью военному кораблю. Его щупальцы -- грязь, поднимающаяся из дымовых труб, -- скручивались и извивались в полном безветрии, чтобы расплескаться о мерцающую облачную крышу. Невидимое солнце лило тусклый, жидкий свет. Мэллори изучал улицу; было что-то зловещее в этом лондонском летнем утре -- должно быть, из-за жутковатого янтарного света. -- Мистер Фрейзер, насколько я понимаю, вы родились и выросли в Лондоне? -- Да, сэр. -- Вам когда-нибудь случалось видеть такое? Фрейзер взглянул на небо. -- Разве что в детстве, сэр, в те времена угольные туманы были просто страшные. Но радикалы построили высокие дымовые трубы, теперь всю эту гадость уносит в провинцию. Обычно уносит. Необычайное зрелище захватывало. Мэллори впервые в жизни пожалел, что лишь поверхностно знаком с положениями пневмодинамики. В этом неподвижном, как крышка кастрюли, облаке было что-то нездоровое, ему недоставало естественной турбулентности. Словно кто-то взял и начисто отключил динамику атмосферы. Зловонная подземка, обмелевшая, насыщенная сточными водами Темза, а теперь еще и это. -- Сегодня вроде бы не так жарко, как вчера. -- В голосе Мэллори не было особой уверенности. -- Вчера было солнце, сэр. На улицах царила сутолока, какая бывает лишь в Лондоне. Все кабриолеты были разобраны, паробусы забиты, улицы запружены телегами и какими-то невообразимыми колымагами, ноздри задыхающихся лошадей почернели, в неподвижном воздухе висела густая, как смрад выгребной ямы, брань кучеров. Чуть не каждый паровой экипаж волочил за собой прицепную тележку на широких, с резиновыми шинами колесах, доверху нагруженную припасами, -- летний исход аристократии из Лондона превращался в паническое бегство. Тоже ведь не дураки, усмехнулся про себя Мэллори. Дизраэли жил на Флит-стрит; перспектива тащиться через весь город пешком ужасала. Немного посовещавшись, Мэллори с Фрейзером решили плюнуть на неизбежную вонь и попытать счастья в подземке. Однако тут же выяснилось, что Британское братство саперов и шахтеров бастует. У входа на станцию Глостер-роуд обвисли в полном безветрии знамена и транспаранты, пикетчики возводили из мешков с песком заграждения, все это несколько напоминало действия оккупационной армии. Откровенная наглость забастовщиков не вызывала у собравшейся толпы ни малейшего негодования, люди смотрели на происходящее с любопытством и некоторой робостью. Возможно, они искренне радовались, что эту вонючую дыру заткнули, но скорее -- попросту боялись "кротов". Одетые в каски стачечники выплеснулись из лондонских подземелий, как воинственная орда мускулистых чумазых кобольдов. -- Не нравится мне это, мистер Фрейзер. -- Мне тоже, сэр. -- Давайте поговорим с этими ребятами. Мэллори пересек улицу и подошел к кряжистому багроволицему кроту, который что-то орал и настырно совал людям листовки. -- В чем тут дело, брат сапер? Крот оглядел Мэллори с головы до ног и усмехнулся, не выпуская изо рта слоновой кости зубочистку; в его правом ухе висела большая позолоченная серьга. Или даже золотая -- Шахтерское братство, владевшее множеством ценных патентов, было очень и очень богатеньким профсоюзом. -- Вот вы, мистер, вы спросили меня вежливо, как человека, и я вам тоже скажу все, как есть, как человеку. Это все эти долбаные пневматические поезда, это ж надо было какому-то мудаку их придумать. Мы сразу так и говорили, петицию лорду Бэббиджу послали, что не будут эти трижды долбаные туннели проветриваться, с какого бы им хрена? А к нам тогда пришел какой-то козел и начал вешать нам лапшу, что все, значит, будет как в аптеке, уж я-то знаю, я, говорит, ученый -- он, значит, ученый, а мы, получается, говно. А теперь под землей -- вонь, как у того козла в жопе, и вся его хрень ученая плитой накрылась, широкой и мохнатой. -- Это -- серьезное дело, сэр. -- А то не серьезное. -- А вы знаете, как звали консультировавшего вас ученого? Крот поговорил с парой своих собратьев. -- Лорд по фамилии Джефферис. -- Я же знаю Джеффериса! -- удивленно воскликнул Мэллори. -- Он заявлял, что птеродактиль Радвика не мог летать. Он якобы доказал, что это была "малоподвижная планирующая рептилия", не способная махать крыльями! Да этот ублюдок вообще ничего не понимает! Его следует под суд отдать за мошенничество! -- А вы что, мистер, вы тоже ученый? -- Только не такой, как этот ваш Джефферис, -- отрезал Мэллори. -- А хрен ли с вами таскается этот приятель, лягаш долбаный? -- Крот возбужденно дернул себя за серьгу. -- Вы с ним что, так вот все и запишете в свои блокнотики? -- Ни в коем случае, -- с достоинством отозвался Мэллори. -- Просто мы хотели знать всю правду о происходящем. -- Если вы, ваше ученое превосходительство, хотите узнать всю эту в рот конем долбаную правду, сбегайте вниз и наскребите себе с потолка ведерко тамошнего протухшего говна. Золотарей с двадцатилетним стажем, даже их наизнанку выворачивает, такая там вонища! Крот шагнул в сторону и загородил дорогу юной особе в кринолине с ленточками. -- Вниз нельзя, милочка, сегодня поезда не ходят... Мэллори двинулся дальше. -- Ну, это ему так с рук не сойдет! -- зловеще пробормотал он. -- Когда ученый берется за промышленную консультацию, он должен быть твердо уверен в своих выкладках! -- Все дело в погоде, -- примирительно сказал Фрейзер. -- Вовсе нет! Все дело в этике ученого! Я сам получил подобное предложение -- один йоркширский малый задумал построить оранжерею, наподобие грудной клетки бронтозавруса. Каркас, говорю я ему, получится отличный, никаких проблем, только вот швы между стеклами обязательно потекут. Он подумал, подумал, да и бросил свою затею. Я сам, собственными руками отрезал себе возможность получить гонорар за консультации -- зато сохранил честное имя ученого. -- Мэллори откашлялся и сплюнул в канаву. -- Джефферис, конечно же, олух, но все равно не верится, чтобы он мог дать Бэббиджу такой идиотский совет. -- Никогда не видел, чтобы ученый так откровенно говорил с кротом... -- Тогда вы не знаете Неда Мэллори! Я уважаю всякого честного человека, знающего свое дело. Фрейзер задумался. Судя по выражению лица, у него остались некоторые сомнения. -- Опасные бунтовщики, эти ваши шахтеры. -- Прекрасный радикалистский профсоюз. Они и раньше поддерживали партию и до сих пор это делают. -- И перебили немало полицейских -- тогда, в смутные времена. -- Веллингтоновских полицейских, -- уточнил Мэллори. Фрейзер мрачно кивнул. Не оставалось ничего другого, как идти к Дизраэли пешком. Ноги у Фрейзера были длинные, походка размашистая, он поспевал за Мэллори без малейшего труда и не имел особых возражений против вынужденной прогулки в компании подопечного. Они повернули назад и вскоре оказались в Гайд-парке, где Мэллори надеялся глотнуть свежего воздуха. Листья деревьев совсем увяли в липком неподвижном воздухе, а зеленоватый свет, струившийся на землю сквозь ветви, казался мрачным, почти зловещим. Небо превратилось в чашу, полную дыма, бурлящего и с каждой минутой делающегося все гуще и гуще. Устрашающее зрелище вызвало среди лондонских скворцов настоящую панику, огромная их стая с криком кружила над парком. Мэллори восхищенно наблюдал за птицами. Стайная активность представляла собой весьма элегантный пример групповой динамики. Просто удивительно, как систематическое взаимодействие такого большого числа особей может образовывать в воздухе настолько изящные формы: трапеция, затем скошенный треугольник, постепенно превращающийся в слабо изогнутый полумесяц, затем середина полумесяца вспучивается, по нему проходит нечто вроде волны... Можно написать очень интересную статью. Мэллори споткнулся о корень. Фрейзер поддержал его за локоть. -- Сэр? -- Да, мистер Фрейзер? -- Поглядывайте, пожалуйста, по сторонам -- за нами может быть хвост. Мэллори огляделся, без особого, правда,толку: парк был переполнен, однако среди гуляющих не замечалось ни кашлюна, ни его дружка в котелке. Никто не прятался за кустами, никто не размахивал дубинками. На Роттен-роу небольшой отряд конных амазонок -- "очаровательных наездниц", как их называли газеты (нельзя же писать "состоятельных куртизанок"), -- сгрудился вокруг лежащей на земле всадницы: гнедой мерин выбросил ее из седла (женского, разумеется, седла). Подойдя поближе, Мэллори и Фрейзер увидели, что несчастный мерин попросту запарился, обессилел и упал; весь в мыле, он лежал чуть поодаль и тяжело дышал. Наездница не получила ни царапины, только перемазалась в траве. Она крыла последними словами Лондон и его поганый воздух, и подружек, подбивших ее послать коня в галоп, и некоего господина, подарившего ей эту клячу. Фрейзер из деликатности сделал вид, что не заметил этой малопристойной сцены. -- Сэр, при моей работе быстро учишься ценить пребывание на открытом воздухе. Сейчас рядом нет ни дверей, ни замочных скважин. Не могли бы вы проинформировать меня о своих неприятностях самыми простыми словами -- описать события так, как вы видели? Мэллори ответил не сразу. Он испытывал сильное искушение довериться Фрейзеру; из всех этих облеченных властью людей, к чьей помощи он мог бы прибегнуть, один лишь этот полицейский казался способным заглянуть в корень проблем. И все же доверяться было опасно -- опасно не для него одного. -- Мистер Фрейзер, эта история затрагивает репутацию благородной леди. Прежде чем я начну говорить, я должен взять с вас слово джентльмена, что вы не повредите ее интересам. Фрейзер шел, заложив руки за спину, и молчал. -- Это -- Ада Байрон? -- спросил он после минуты размышлений. -- Абсолютно верно! -- поразился Мэллори. -- Это что же, Олифант вам рассказал, да? -- Нет, -- покачал головой Фрейзер. -- Мистер Олифант очень сдержан. Но нам, профессионалам с Боустрит, часто поручают притушить ту или иную семейную неприятность Байрона. Мы, можно сказать, стали специалистами в этой области. -- Но вы угадали почти сразу, мистер Фрейзер! Как это возможно? -- Печальный опыт, сэр. Мне знакомы эти ваши слова, мне знаком этот благоговейный тон -- "интересы благородной леди". -- Фрейзер оглядел мрачный парк, его изогнутые скамейки из тика и чугуна, заполненные мужчинами с расстегнутыми воротничками,женщинами, раскрасневшимися, обмахивающимися веерами, ордами вялых, одуревших от зловонного зноя городских детишек. -- Все эти герцогини, графини -- их роскошные усадьбы сгорели в смутные времена. А радикальные аристократки могут выпендриваться сколько угодно, но никто не назовет их на прежний манер "благородными леди" -- разве что королеву или нашу так называемую королеву машин. Инспектор осторожно переступил через маленький птичий трупик: посреди посыпанной гравием дорожки лежал, раскинув крылья и выставив сморщенные коготки, мертвый скворец. Через несколько ярдов им обоим пришлось замедлить шаг, чтобы проложить себе дорогу среди нескольких дюжин подобных трупов. -- Возможно, вам лучше будет начать с самого начала, сэр. С покойного мистера Радвика и той давней истории. -- Ладно. -- Мэллори отер с лица пот и брезгливо взглянул на платок, испещренный крупицами копоти. -- Я -- доктор палеонтологии. Из чего следует, что я -- преданный сторонник партии. Я родился в семье довольно скромного достатка и только благодаря радикалам смог защитить докторскую. С отличием. Я полностью поддерживаю правительство. -- Продолжайте, -- кивнул Фрейзер. -- Два года я провел в Южной Америке, но это не было самостоятельной работой, руководил раскопками лорд Лаудон. Когда мне предложили возглавить собственную экспедицию, причем щедро финансируемую, я согласился без малейших колебаний. Как выяснилось позднее, то же самое -- и по сходным причинам -- сделал и несчастный Фрэнсис Радвик. -- Вы оба получили деньги от Комиссии по свободной торговле Королевского общества. -- Не только деньги, но и приказы, мистер Фрейзер. Я провел через американский фронтир пятнадцать человек. Разумеется, мы вели раскопки и мы сделали великое открытие. Но кроме того, мы провезли контрабандой оружие, чтобы помочь краснокожим сдерживать янки. Мы составили карты дорог от самой Канады, подробно занося на них характер ландшафта. Если когда-нибудь вспыхнет война между Британией и Америкой... -- Мэллори запнулся. -- Ну, в Америке и так уже идет самая настоящая война, не так ли? Мы поддерживаем южных конфедератов, хотя и не признаемся в этом публично. -- И вы даже не подозревали, что эта секретная деятельность чревата опасностями? -- Опасности? Конечно, всем нам грозили опасности. Но не дома, не в Англии... Когда убили Радвика, я был в Вайоминге; я ничего не знал о его смерти, пока не прочел заметку в канадской газете. Для меня это было настоящим потрясением. Я ожесточенно спорил с Радвиком в вопросах теории, и я знал, что он отправился на раскопки в Мексику, но понятия не имел, что нас объединяет общая тайна. Откуда мне было знать, что Радвик тайно работает на Комиссию; я знал только то, что он добился больших успехов. -- Мэллори вздохнул. -- Пожалуй, я даже ему завидовал. Он был чуть постарше меня и учился у самого Бакленда*. -- Бакленда? -- Один из величайших умов в нашей области. Его уже нет на свете. Правду говоря, я не слишком хорошо знал Радвика. Он был малоприятным человеком, холодным и высокомерным. Лучше всего ему давались заморские раскопки, на хорошем расстоянии от добропорядочного общества. -- Мэллори отер платком шею. -- Когда я прочел о его смерти в каком-то притоне, меня это вовсе не удивило. -- Вы не знаете, был ли Радвик знаком с Адой Байрон? -- Нет, -- удивился Мэллори, -- ничего такого я не знаю. Мы с ним занимали в ученых кругах не слишком высокое положение, никак не на уровне леди Ады! Возможно, они были представлены, но если бы она ему благоволила, я бы об этом услышал. -- Вы назвали его блестящим. -- Блестящий полевой работник, а не в светском смысле. -- Похоже, мистер Олифант полагает, -- сменил тему Фрейзер, -- что Радвика убили техасцы... -- Я знать не знаю ни о каких техасцах, -- раздраженно оборвал его Мэллори. -- Да и кто там что знает о том Техасе? Какая-то богом забытая страна! Если техасцы и вправду убили несчастного Радвика, то королевскому флоту следует в порядке возмездия обстрелять их порты или что еще в этом роде. -- Он покачал головой. Все это грязное дело, которое когда-то казалось столь дерзким и изобретательным, теперь представлялось чем-то подлым и бесславным, на уровне мелкого жульничества. -- Дураки мы были, что связались с этой Комиссией, -- что Радвик, что я. Горстка богатых лордов плетет себе тайные интриги, чтобы поизводить янки. А эти янки, их республики и без того рвут друг другу глотку из-за рабства, или местного самоуправления, или еще какой чертовой дури! Лордам игрушки, Радвик погиб, когда мог бы жить себе да жить и откапывать новые чудеса. Вспоминать стыдно! -- Некоторые скажут, что это был ваш патриотический долг. Что вы боролись за интересы Англии. -- Так или не так, -- вздохнул Мэллори, -- но знали бы вы, какое это облегчение, говорить обо всем этом открыто после долгого молчания. Мэллори чувствовал, что его рассказ не произвел на Фрейзера особого впечатления. Скорее всего, для инспектора Особого отдела это была старая, навязшая на зубах история, а может -- крошечный фрагмент злодеяний куда более мрачных и серьезных. Как бы там ни было, Фрейзер не стал вдаваться в политику, сосредоточив все свое внимание на подробностях сугубо криминального свойства. -- Расскажите мне о первом нападении на вас. -- Это произошло на дерби. Я увидел, как некая дама с вуалью в наемном экипаже подвергается самому грубому и неподобающему обращению со стороны своих спутников, мужчины и женщины, каковых я счел за преступников; позднее выяснилось, что имя этой женщины Флоренс Рассел Бартлетт -- как вам, скорее всего, уже известно. -- Да. Мы весьма активно разыскиваем эту миссис Бартлетт. -- Мне не удалось идентифицировать ее напарника. Но я вроде бы краем уха слышал его имя: Свинг. Или капитан Свинг. Брови Фрейзера чуть приподнялись. -- Вы сказали об этом мистеру Олифанту? -- Нет. -- Мэллори чувствовал, что идет по тонкому льду. Фрейзер задумался. -- Может, оно и к лучшему, -- сказал он в конце концов. -- У мистера Олифанта иногда разыгрывается фантазия, а "капитан Свинг" весьма популярен в среде заговорщиков. Мифическая личность, вроде Неда Лудда -- "генерала Лудда". Когда-то банды Свинга были, так сказать, сельскими луддитами. Мелкие вредители -- сено поджигали и все такое прочее. Но в смутные времена они совсем распоясались, перебили уйму дворян, пожгли дотла их усадьбы. -- Понятно, -- кивнул Мэллори. -- Так вы что, думаете, этот малый луддит? -- Луддитов больше нет. -- В голосе Фрейзера звучала легкая насмешка. -- Они вымерли, как ваши динозавры. Я скорее подозреваю, что это какой-то зловредный любитель старины. У нас есть его описание, есть собственные методы -- когда мы его возьмем, непременно поинтересуемся, с чего бы это такой странный псевдоним. -- И этот парень был ничуть не похож на батрака -- этакий тебе ипподромный щеголь, подделывающийся под француза. Когда я вступился за леди, он выхватил стилет! Зацепил меня по ноге. Слава еще Богу, что клинок не был отравленный. -- Возможно, и был, -- заметил Фрейзер. -- Яды -- распространенные яды -- вовсе не так сильны, как принято думать... -- Так вот, я сбил мерзавца с ног, после чего он и его сообщница сбежали, оставив свою жертву в кэбе. Сукин сын дважды поклялся, что убьет меня. "Уничтожит", так вот красиво он выражался... Затем я понял, что загадочная дама не кто иная, как леди Ада Байрон. Она говорила весьма странным образом -- словно была чем-то опоена или потеряла разум от страха... Она просила меня проводить ее к королевской ложе, но, когда мы туда подошли, сбежала без единого слова благодарности. Мэллори немного помолчал. -- Вот, в общем-то, и все. Вскоре после этого я выиграл значительную сумму денег, поставив на гоночный пароход, построенный одним из моих друзей. Он дал мне очень полезную информацию, и в один миг она превратила меня из скромного ученого в состоятельного человека. -- Он подергал себя за бороду.-- При всей разительности этого превращения, в то время оно казалось меньшим из чудес. -- Понимаю. -- Фрейзер надолго замолчал. Они вышли на уголок Ораторов, где потные, раскрасневшиеся мужчины поливали скептически настроенную толпу потоками пламенного красноречия; трибунами им служили ящики из-под мыла. Все так же молча они пересекли шумный, суматошный Найтсбридж. Мэллори ждал, что Фрейзер заговорит, но тот молчал. У высоких кованых ворот Грин-парка полицейский повернулся и несколько секунд изучал улицу, по которой они только что прошли. -- Мы можем срезать через Уайтхолл, -- сказал он наконец. -- Я знаю, как там пройти. Мэллори согласно кивнул. У Букингемского дворца менялся караул. Королевская семья по обычаю проводила лето в Шотландии, но гвардейская бригада отправляла свой ежедневный ритуал и в отсутствие королевы. На горделиво вышагивающих лейб-гвардейцах было крымское полевое обмундирование -- бесформенные тускло-коричневые куртки и брюки, беспорядочно заляпанные темными и светлыми пятнами. Новейшая, разработанная британскими учеными ткань делала солдат почти невидимками и, судя по восторженным отзывам военных корреспондентов, приводила русских в полное замешательство. Вслед за гвардейцами упряжка артиллерийских лошадей тащила большую армейскую каллиопу; веселые трели альтов и воодушевляющее гудение басов звучали в гнилом, неподвижном воздухе странно и жутковато. Мэллори ждал, когда же Фрейзер что-нибудь решит. Наконец он не выдержал. -- Вы верите, что я встретился с Адой Байрон, мистер Фрейзер? Фрейзер прочистил горло и несколько смущенно сплюнул. -- Да, сэр, верю. Мне не слишком нравится вся эта история, но я не нахожу в ней ничего необычного. -- Ничего необычного? -- Да, сэр. Мне понятно, как такое могло случиться. Это игорные дела. У леди Ады есть "Модус". -- "Модус"? Что это такое? -- Это легенда игроков, доктор Мэллори. "Модус" -- игорная система, секретная машинная программа, способная взять верх над всеми исхищрениями букмекеров. Каждый жуликоватый клакер мечтает о "Модусе", сэр. Это -- их философский камень, способ сотворить золото из ничего. -- Это что, правда? Такой сложный анализ, неужели он возможен? -- Не знаю, сэр, но, если возможен, леди Ада Байрон вполне могла его осуществить. -- Друг Бэббиджа, -- задумчиво проговорил Мэллори. -- Да, я могу в это поверить. Вполне могу. -- Так вот, -- продолжал Фрейзер, -- возможно, ей только так кажется. Я не математик, но я знаю, что до сих пор ни одна игорная система не работала. Как бы там ни было, наша леди снова вляпалась. -- Фрейзер сокрушенно вздохнул. -- Она гоняется за этим клакерским фантомом уже много лет, а попутно якшается с шулерами, низкопробными клакерами, ростовщиками, а то и с кем похуже. Ее игорные долги достигли скандальных размеров! Мэллори задумчиво сунул большие пальцы за ремень. -- Ну что ж! Если Ада действительно нашла "Модус", у нее больше не будет долгов! -- Простите, сэр, но я никак не ожидал от вас подобной наивности. -- Фрейзер смотрел на ученого с искренним состраданием, как на сельского дурачка. -- Появление настоящего "Модуса" подорвет саму концепцию скачек! Все эти наши околоспортивные господа лишатся средств к существованию... Видели когда-нибудь, как ипподромная толпа бьет проштрафившегося