12
     КОНТРОЛИРУЕМЫЕ ДВИЖЕНИЯ ГЛАЗ

     А тут,  похоже, не соскучишься, подумал Райделл,  разглядывая Шитова  и
Орловского.  Серьезные ребята  эти  сан-францисские копы,  настоящие  профи.
Супертяжеловесы.  В  любом  полицейском   департаменте  отдел  расследования
убийств - самый важный.
     И вот, пробыв в Северной Калифорнии всего ничего, каких-то сорок восемь
минут,  он уже  пьет  кофе за компанию с ребятами из убойного отдела. Точно,
без балды.  Если  не  считать того, что ребята эти пьют не кофе, а  чай.  Из
стаканов. С диким количеством сахара. Райделл сидел у самого конца стойки,
     рядом  с  Фредди. Фредди  пил молоко. Дальше  си цел Уорбэйби, так и не
снявший свою шляпу, потом Шитов и, наконец, Орловский.
     Шитов почти не уступал в росте Люциусу Уорбэйби, но при этом состоял из
сплошных сухожилий и широких выпирающих мослов. У него была массивная голова
с  широким  лбом,  длинными льняными  волосами, гладко зачесанными  назад, и
бледными бровями;  полупрозрачное  костлявое  лицо, туго обтянутое розоватой
блестящей кожей, выглядело  так, словно он только  что  отошел от костра. На
макушке тощего  смуглого Орловского намечалась  лысина, у  него были цепкие,
густо  поросшие  черным  волосом  пальцы  и  очки  с  перепиленными  пополам
стеклами.
     Глаза  обоих  копов  испускали какую-то невидимую, но  почти  реальную,
осязаемую хрень, которая  пришпиливала тебя к месту, не давала пошевелиться,
проникала тебе в самое нутро и лежала там, тяжелая и тусклая, как свинец.
     "Десенсибилизация оппонента  посредством  контролируемых движений глаз"
входила в  учебный план  Полицейской академии, но Райделл так и  не научился
этим фокусам - то ли способностей не хватало, то ли мало старался. Профессор
Багли, заведовавший  до выхода  на пенсию кафедрой  психологии  преступности
Дьюковского  университета, не  столько  читал  лекции,  сколько  рассказывал
курсантам  байки  о  маньяках,  проходивших  через  его  руки  в  Дьюке,  об
автоэротичных самодушителях и прочей белиберде. Кроме того, этот курс
     стоял  в  расписании  очень  неудачно  -  между "Захватом  вооруженного
преступника"  и   "Имитатором  огневого   контакта".  Занятия   по  "Захвату
преступника"  проводили  попеременно разные  инструкторы, и все  они, словно
сговорившись, отводили Райделлу роль  захватываемого преступника. Райделл не
понимал, почему так получается. В результате он приходил на следующую лекцию
перевозбужденный, не  мог толком  сосредоточиться на  поучениях  Багли, а уж
последующая работа на ИОКе начисто выбивала из его  головы даже то немногое,
что успело там  чудом застрять. ИОК  - это  нечто вроде  компьютерной  игры,
только с использованием настоящего оружия.
     Подсчитав   результат,  ИОК  демонстрировал  тебе  раны   -  как   раны
противника,  так  и твои собственные -  и просил решить,  от  чего  загнулся
проигравший  - от  потери крови,  болевого шока  или  гидравлического удара.
Поработав  пару  раз на  ИОКе,  некоторые курсанты  начинали  вздрагивать  и
заикаться,  Райделлу же  все было  как с гуся  вода. И не то чтобы он  любил
насилие  или  был  безразличен  к  виду  крови,  просто работа на  тренажере
требовала  скорости  и  внимания,  не позволяла  отвлекаться  на посторонние
мысли,  а экранную кровь  он воспринимал  именно как  экранную,  ненастоящую
кровь. За все  про все, курсант Райделл так  и не  научился  строить  глазки
противникам,  или  напускать  на  них  сглаз,  или  как  уж  там  эта  плешь
называется. Вот лейтенант Шитов - у того был явный талант, да и
     напарник  его   зыркал  поверх  своих   перепиленных   гляделок  вполне
убедительно. Впрочем,  лейтенанту Орловскому было проще -  он  и  так сильно
смахивал на вурдалака.
     Райделл  с   интересом   изучал   одежду   санфранцисских  копов.   Под
светло-бежевыми плащами  -  черные бронежилеты, под  бронежилетами  -  белые
рубашки  и  галстуки. Рубашки английские, на пуговках, а галстуки полосатые,
вроде  как намекающие на принадлежность  к какому-нибудь там  клубу. Брюки с
обшлагами,  ботинки тяз пузырчатой кожи, на толстой рифленой подошве.  Такие
рубашки,  галстуки  и   ботинки   не  носит  практически  никто,  разве  что
иммигранты,  косящие  под стопроцентных американцев.  Однако  в  сочетании с
броней и поношенными английскими дождевиками картина получается совсем иная.
Округлая  пластиковая рукоятка пистолета  "хеклер  и  кох",  выглядывающая у
Шитова  из-под расстегнутого  жилета,  смотрелась  тоже  весьма внушительно.
Какая  модель  -  враз и  не сообразишь. Одна из  этих  новомодных штучек  с
магазином поверх ствола. Использует безгильзовые боеприпасы,  смахивающие на
восковые  карандаши,  - стрелы  из твердого  сплава, облепленные  пластичным
порохом.
     -  Если бы вы, Уорбэйби, рассказали нам  все,  что вы уже знаете,  наша
беседа стала бы значительно продуктивнее.
     Шитов  окинул   взглядом  крошечное  кафе  и  вынул  из  кармана  пачку
"Мальборо".
     - В этом штате курение запрещено, - со злорадным наслаждением процедила
офици-
     антка, крупная баба с огромной копной черных волос.
     И кто же это ходит в такие забегаловки? - подумал Райделл. Ну разве что
какой  несчастный,  отстоявший ночную смену у станка, вымотавшийся до такого
состояния, что нету  уже  сил  поискать что-нибудь получше.  А  тот, кто  уж
совсем  невезучий,  может  получить  в  дополнение  к  завтраку  еще  и  эту
красавицу.
     Шитов  пригвоздил официантку  к  месту  десятикиловольтным  полицейским
взглядом,  вытащил из-под  бронежилета  бляху на тонком  нейлоновом  шнурке,
продемонстрировал  ее  и небрежно уронил себе на  грудь. Судя по  стуку, под
белой рубашкой скрывалась еще одна, дополнительная броня.
     -  Вот  зайдут  сюда двое мормонов  из дорожного  патруля,  - прошипела
официантка, - вот им и показывай. И я посмотрю, что они тебе на это скажут.
     Шитов зажал сигарету губами.
     В  руке  Уорбэйби появился  кусок  золота  размером  с  противотанковую
гранату.
     Над устрашающим предметом возник бледно-голубой язычок пламени.
     Уорбэйби поднес пламя к сигарете полицейского.
     - Зачем это вам, Уорбэйби? - спросил Шитов, разглядывая зажигалку. - Вы
что, тоже курите?
     -  Курю все  что  угодно, кроме  этих  китайских "Мальборо",  - скорбно
признался Уорбэйби. - В них же сплошная стекловата.
     -  С  чего  это? -  удивился Шитов. - Американская марка,  лицензионное
производство.
     - За  последние шесть лет в  нашей  стране не было изготовлено ни одной
легальной сигареты, - похоронным голосом сообщил Уорбэйби.
     - "Маль-бо-ро".  -  Шитов  вытащил сигарету изо рта,  ткнул  пальцем  в
буковки, напечатанные на фильтре.  - Когда мы ходили в  школу, "Мальборо"  -
это были деньги.
     - Когда мы ходили в школу, даже деньги были деньгами.
     Орловский расхохотался.
     - Так вернемся к делу, - сказал Шитов. - Что вам известно?
     - Мистер Блике найден в гостинице мертвым. Убийство.
     - Профессиональная  работа, - кивнул Орловский.  - Они хотят, чтобы  мы
приняли этническую версию.
     -  В  точности  мы этого  не  знаем.  - Шитов  внимательно  смотрел  на
Уорбэйби.
     -  Да какая там  нужна еще точность? - убежденно возразил  Орловский. -
Язык.  Национальный колорит. Хотят  увести нас в  сторону. Чтобы мы занялись
латинскими королями.
     Шитов глубоко затянулся и выпустил дым в сторону официантки.
     - Что вы про него знаете?
     -  Ганс Рутгер Блике, сорок три года,  натурализованный костариканец. -
Могло  показаться, что  Уорбэйби стоит у свежевырытой  могилы  и перечисляет
необыкновенные достоинства безвременно почившего друга.
     - Хрень собачья, - поморщился Шитов, не выпуская сигарету изо рта.
     -  Уорбэйби, - терпеливо заговорил Орловский,  - нам известно,  что  ты
ввязался в дело до того, как этому засранцу перерезали глотку.
     - Засранец, - укоризненно покачал головой Уорбэйби. - Человек умер, вот
и все. Неужели это делает его засранцем?
     - Стопроцентный засранец. - Шитов глубоко затянулся и раздавил окурок о
тарелку с так и не тронутой порцией тунцовой икры. - Ты уж мне поверь.
     - Тебе виднее, - вздохнул  Уорбэйби.  - Скажи,  Аркадий,  на  него было
досье?
     - Хочешь  получить досье,  - равнодушно  бросил Шитов,  -  так расскажи
сперва,  что  ты должен  был  для  него  сделать. Мы  знаем, что он с  тобой
говорил.
     - Я в жизни не слышал его голоса.
     - О'кей, -  устало кивнул Шитов. - С тобой говорили интенсекьюровцы. Ты
свободная пташка, работаешь по контракту.
     - Сугубо.
     - Что сказал этот Блике "Интенсекьюру"?
     - Он потерял некий предмет.
     - Что именно?
     - Нечто сугубо личного свойства.
     - Люциус, - вздохнул Шитов. - Ради бога.
     - Очки.
     Шитов  с  Орловским  недоуменно  переглянулись  и  снова уставились  на
Уорбэйби.
     - "Интенсекьюр" привлекает  к расследованию  Люциуса  Уорбэйби  по  той
единствен-
     ной причине, что кто-то там посеял свои очки?
     - А вдруг, - негромко заметил Фредди, - это очень дорогие очки?
     Он внимательно и, похоже, с удовлетворением изучал свое лицо в висевшем
за стойкой зеркаче.
     Орловский начал -  бывает же у людей такая мерзкая привычка -  хрустеть
суставами волосатых пальцев.
     - Он считал, - сказал Уорбэйби, - что мог потерять их  на вечеринке. Не
исключено даже, что кто-то их взял.
     - Что за вечеринка?  - подался вперед Шитов. Райделл отчетливо услышал,
как скрипнула многослойная броня.
     - Вечеринка в гостинице. В "Морриси".
     - Кто устраивал? -  Вурдалачьи глазки  Орловского  двустволкой смотрели
поверх стеклянных полумесяцев.
     - Некий мистер Коди Харвуд, - пожал плечами Уорбэйби.
     - Харвуд, - повторил Орловский. - Харвуд...
     - Фамилия Павлов  ничего не  напоминает? -  спросил у  своего отражения
Фредди.
     - Деньги, - буркнул Шитов.
     - Не имеющие ни малейшего отношения к "Мальборо", - заметил Уорбэйби. -
Мистер Блике зашел к мистеру Харвуду, выпил несколько рюмок...
     -  Проспиртовался,  как  двухголовый младенец  в  Кунсткамере,  -  косо
усмехнулся Орловский.
     - Выпил  несколько рюмок.  Упомянутый предмет  находился в  кармане его
куртки.  Наутро  он  обнаружил  пропажу  и позвонил в  охрану  "Морриси". Те
связались с "Интенсекьюром", "Интенсекьюр" связался со мной.
     - Его телефон исчез, - сказал Шитов. - Уходя, прихватили с собой. Концы
обрубали.  Ни записной книжки,  ни откуда приехал,  ни  куда собирался ехать
дальше - ничего.
     - Профи работали, - кивнул Орловский.
     - Так значит - очки, - продолжал Шитов. - Какие очки?
     - Солнечные. - Фредди все не мог на себя налюбоваться.
     - Мы там нашли что-то вроде очков.
     Шитов  вытащил  из кармана  плаща стандартный полицейский  мешочек  для
сбора   вещественных  доказательств.   Райделл  различил  сквозь  прозрачный
полиэтилен иззубренные осколки черного пластика.
     - Дешевый аппаратик ВС. Растоптан вдребезги.
     - А  вы  не знаете,  -  поинтересовался  Уорбэйби,  - какие  он  ставил
программы?
     Теперь настала очередь  Орловского. Победно  ухмыльнувшись,  он вытащил
из-под бронежилета второй такой же мешочек.
     -  Никак  было не найти их, эти программы. Потом  мы просветили жмурика
рентгеном. Кто-то засунул эту штуку ему в глотку.
     Черный  прямоугольник.  Наклейка  протерта  чуть  не  до  дыр и  вся  в
буроватых пятнах.
     - В перерезанную уже глотку.
     - Так что же это? - спросил Уорбэйби.
     - Макдонна, - выплюнул Шитов.
     -  Чего?  -  Фредди  перегнулся  через  своего шефа,  стараясь  получше
разглядеть кассету. - Мак-что?
     - Дрочилка.
     Что  еще за  точилка,  удивился на мгновение Райделл, но  тут же понял:
Макдонна.


     - А вот интересно, прочитали они ее всю, насквозь? - На этот раз Фредди
сидел сзади. Он взгромоздил  ноги на спинку переднего пассажирского сиденья,
красные  огоньки, бежавшие  по  краям подошв, складывались в текст  какой-то
песни.
     - Что они должны были читать?
     Райделл   смотрел   на   русских   и   Уорбэйби,   стоявших   рядом   с
законспирированной, без мигалки и надписей, полицейской машиной. Неприметная
такая машина  - сланцево-серый  кашалот,  фары  и  радиатор защищены  мощной
графитовой  решеткой.  По  ветровому  стеклу  "Патриота"  медленно  сползали
капельки дождя.
     - Порнуху, извлеченную из пищевода этого парня.
     В каждом слове Уорбэйби звучала тяжелая, неизбывная тоска, а вот Фредди
-  тот  говорил  спокойно,  вроде  как  расслабленно. Только вот если  тоска
Уорбэйби    казалась   самой   настоящей,   неподдельной   тоской,   то   за
расслабленностью Фредди угадывалось нечто, ну вроде как обратное.
     - У программы такого  рода колоссальный  объем, там  можно спрятать все
что угодно.
     Для  описания  текстуры кожи  используют  фрактальную технику, замешать
туда текстовую информацию - пара пустяков.
     - А ты что, Фредди, сечешь в компьютерах?
     - Я у мистера Уорбэйби технический консультант.
     - Как ты думаешь, о чем они там говорят?
     Фредди тронул пальцем одну из кроссовок. Красные огоньки потухли.
     - Вот сейчас-то у них и пошла настоящая беседа.
     - Какая?
     - Деловые переговоры. Нам нужно  все, что  у  них  есть  по  Бликсу, по
жмурику этому.
     - Да? А что можем предложить им мы?
     - "Мы"?  -  присвистнул  Фредди. -  Ты  крутишь  для  мистера  Уорбэйби
баранку,  вот и  все  твое  дело.  -  Он  убрал  ноги  со спинки  сиденья  и
выпрямился.  - Впрочем,  тут нет никаких  особых  секретов.  "Интенсекьюр" и
"Дэйтамерика", считай, одна и та же контора.
     - Не слабо. - Уорбэйби почти не раскрывал рта, и Орловский - тоже, зато
Шитов говорил не переставая. - И что все это значит?
     -  Это  значит,  что полиция  может  только завидовать  базе данных,  с
которой мы работаем.  Придет время,  этот  старый трепач захочет заглянуть в
нее,  хоть краешком глаза,  вот  тогда-то  он  вспомнит сегодняшний  день  и
возблагодарит Господа, что не  отказал нам в пустяковой услуге. А вот сейчас
- сейчас
     ему  расставаться с  информацией,  все  равно что  ржавым серпом по его
русским яйцам.
     Райделл  вспомнил, как ходил  как-то к "Большому  Джорджу" Кечакмадзе в
гости  на  шашлык  и тот пытался завербовать  его в "Национальную стрелковую
ассоциацию".
     - У вас тут, гляжу, много русских в органах.
     - Тут? До хрена и больше.
     - Странно даже, чего это их так тянет на полицейскую работу?
     -  А  ты   покрути  мозгами.  У  них  же  там  было  целое  полицейское
государство. Привыкли, поднабрались, в гены небось впиталось.
     Шитов  и Орловский  полезли в  брюхо своего  серого кашалота.  Уорбэйби
повернулся   и  зашагал   к  "Патриоту",  тяжело  наваливаясь  на  блестящую
металлическую тросточку.  Полицейская  машина  приподнялась дюймов на  шесть
(гидравлическая подвеска, подумал  Райделл), взвыла и задрожала;  на длинном
блестящем капоте плясали дождевые капли.
     - Мама родная, - поразился Райделл. - Они что, вот так вот  и работают,
совсем не скрываясь?
     -  Они  хотят, чтобы  их  видели, -  не слишком  вразумительно объяснил
Фредди.
     Уорбэйби открыл дверцу и начал протискиваться на сиденье.  Операция эта
оказалась длинной и сложной.
     - Езжай, - сказал он,  захлопывая дверцу.  -  Протокольные  правила. Мы
покидаем точку рандеву первыми.
     -  Только  не  сюда,  - всполошился Фред  ди.  -  Это  же  ты  прямо  к
Кэндлстик-парку Направо, направо!
     - Да, - кивнул Уорбэйби. - У нас еще дела в центре.
     Ну откуда, откуда, спрашивается, у него эта мировая скорбь?


     Да, Сан-Франциско - это кое-что. Бесчисленные холмы, окаймляющие город,
улицы, карабкающиеся по крутым  склонам, создавали у Райделла впечатление...
ну,  не  совсем,  в  общем-то, понятное  впечатление.  Впечатление,  что  он
находится где-то. Где-то во вполне определенном месте. А вот нравится ли ему
это место  -  вопрос  особый,  тут еще надо разобраться. В Лос-Анджелесе  ты
словно бы затерялся  в  огромной,  без конца и  края,  решетке, сотканной из
света,   ощущение   совсем  другое,   прямо   противоположное,  вот   эта-то
противоположность  и дает, наверное, о  себе знать. Здесь же ясно понимаешь,
что приехал  куда-то, приехал откуда-то. Старые,  тесно поставленные здания,
ничего более современного, чем этот здоровый шипастый небоскреб с решетчатой
вышкой  наверху  -  так ведь и  он, говорят,  построен  очень  давно. Сырой,
прохладный воздух, пар, клубящийся из вделанных в мостовую решеток.  Люди на
улицах  тоже  другие,  отдельные  люди, у каждого своя одежда, своя  работа.
Вроде  как  в  Ноксвилле, сказал  себе Райделл, но свежеизготовленный  ярлык
никак не приклеивался. Нет, еще одно новое, совершенно незнакомое место.
     - Да не сюда, налево, палево!
     Фредди  подкреплял  каждое свое  слово  ударом по  спинке водительского
сиденья. Новый  город, новая сеть улиц, которую нужно  откладывать в память.
По навигационной  карте  медленно полз  зеленоватый  курсор;  Райделл  начал
искать подходящий поворот налево, к этой самой гостинице, к "Морриси".
     - Не  стучи  по  сиденью  мистера  Райделла, -  сказал  Уорбэйби, бегло
проглядывавший огромную кипу распечатки. - Он за рулем.
     Распечатку  (Райделл  догадывался,  что  это  -  досье Бликса,  мужика,
которому перерезали глотку)  они прихватили  по  пути, в какой-то непонятной
конторе.
     -  Фассбиндер,  -  отчетливо, чуть не  по слогам проговорил  Фредди.  -
Кто-нибудь из вас слышал о таком? Райнер Фассбиндер.
     - Знаешь, Фредди, - проворчал Уорбэйби, - мне сейчас не до шуток.
     -  Какие  там   шутки?   Я  прогнал   этого  Бликса  через  "Двойника",
отсканировал снимок трупа, полученный от русских, и  прогнал -  и  что же вы
думаете? По мнению машины, он выглядит  точь-в-точь  как  Райнер Фассбиндер.
Это  мертвяк-то,  с  перерезанным  горлом.  Интересно бы взглянуть  на герра
Фассбиндера, вот уж красавец, наверное, так красавец.
     - Уймись, Фредди, - вздохнул Уорбэйби.
     - Наверное, этот тоже немец. Национальность, она все-таки проявляется.
     - Мистер Блике не был немцем. Если верить этой бумаге, мистер Блике  не
был даже
     мистером Бликсом. А теперь не мешай мне. Да и  мистеру Райделлу тоже, а
то еще заедет не туда в незнакомом городе.
     Фредди  недовольно хмыкнул. Через пару секунд  Райделл  услышал дробный
перестук  клавиатуры -  технический консультант мистера Уорбэйби  взялся  за
компьютер, с которым он, похоже, не расставался даже во сне.
     Поворот налево, и -  сразу, безо всякого предупреждения -  мирная улица
сменилась  зоной  боевых действий.  Развалины. Дымное пламя костров,  темные
пригнувшиеся фигуры, мучнисто-белые лица.
     - Не тормози, - сказал Уорбэйби. - И не газуй, езжай, как едешь.
     Нечто,  вылетевшее  из  жутковатой группы  сутулых,  узкоплечих  людей,
шлепнулось о ветровое стекло, прилипло на секунду, упало, оставив после себя
грязно-желтое пятно. Длинная, гибкая штука,  серая и вроде бы окровавленная.
Кишка, что ли?
     На перекрестке - красный.
     - Гони под красный, - приказал Уорбэйби.
     Сзади - негодующее гудение десятков клаксонов.
     - Тормози. Нет, заезжай прямо на тротуар.
     Колеса "Патриота" перескочили через выщербленный поребрик.
     - В бардачке.
     Райделл открыл  дверцу бардачка.  Вспыхнувшая лампочка  осветила  банку
аэрозольного  "Виндэкса",  рулон  серых  бумажных  полотенец  и  одноразовые
хирургические перчатки.
     - Давай, - сказал Уорбэйби. - Никто нас не тронет.
     Райделл натянул  на  правую руку  перчатку,  взял банку, серый рулон  и
выбрался на тротуар.
     - Смотри, на себя не капни, -  сказал  он, вспомнив  Саблетта,  а затем
щедро обрызгал желтое пятно "Виндэксом", оторвал три полотенца, скомкал их в
правой,  защищенной, руке  и  начисто вытер стекло.  Теперь  - как  учили  в
Академии. Аккуратно снимем перчатку, наворачивая ее на влажный  ком.  Все. И
куда же теперь, спрашивается, это дерьмо девать?
     - Бросай на землю, - сказал Уорбэйби.
     Райделл швырнул перчатку со всем  ее  содержимым в  сторону,  отошел от
машины на пять шагов,  согнулся  пополам  и  окатил  тротуар  мутным широким
потоком блевотины. Затем он оторвал еще одно полотенце,  вытер рот, вернулся
в  машину, захлопнул дверцу,  аккуратно  ее запер, вернул рулон  и  банку на
прежнее место и закрыл бардачок.
     - А чего горло не ополоснул?
     - Заткнись, Фредди, - рявкнул Уорбэйби. - Скорее всего - просто отбросы
с  бойни,  -  сказал  он,  наклонившись вперед. Рессоры "Патриота"  негромко
скрипнули. - Но все равно хорошо, что ты не забыл о предосторожностях. У нас
тут  была  одна  компания, называли  себя "Орден кровавой  свиньи", слышал о
таких?
     - Нет, - качнул головой Райделл. - Никогда не слышал.
     -  Воровали  где попало огнетушители.  Заправляли  их кровью.  Кровью с
бойни. Но только  они распускали  слух, что эта  кровь  -  она человеческая.
Затем  подстерегали какую-нибудь религиозную  процессию.  Прихватив  с собой
огнетушители.
     - Господи, - выдохнул Райделл.
     - Вот именно, - скорбно согласился Уорбэйби.


     - Видишь эту дверь, вон там? - спросил Фредди.
     - Какую дверь?
     Холл "Морриси" ошеломлял; войдя сюда, Райделл непроизвольно перешел  на
шепот, как  в  церкви или в  похоронном бюро. Толстый, фантастически  мягкий
ковер вызывал острое желание лечь, свернуться калачиком и уснуть.
     - Черная.
     Райделл  уставился  на  черный прямоугольник,  совершенно  гладкий, без
какого  бы  то  ни было подобия  ручки.  Если  подумать,  прямоугольник этот
абсолютно  не гармонировал с остальной  обстановкой холла -  с  полированным
деревом,  матовой  бронзой, граненым стеклом.  Если  бы  не  Фредди, Райделл
принял  бы  эту дверь  за  какое-нибудь  произведение модернового искусства,
картину там или еще что.
     - Да? И чего в ней такого?
     - Это ресторан, - уважительно сказал Фредди. -  Такой дорогой, что туда
даже и не войдешь.
     - Ну-у, - разочарованно протянул Райделл, - таких  заведений везде хоть
пруд пруди.
     -  Нет, я не про  то, -  качнул головой Фредди.  - Там просто дорого, а
сюда  тебя  вообще не  пустят, даже  будь у  тебя  денег - хоть  жопой  ешь.
Приватное вроде как заведение. Японские штучки.
     Они стояли около конторки охранников, ждали, пока Уорбэйби  переговорит
с кем-то там по местному  телефону. Ребята за конторкой, дежурные охранники,
были все  в интенсекьюровской  форме,  только хитрой,  дорогой, с бронзовыми
значками фирмы на смешных, остроконечных, на манер шлема, шапочках.
     Райделл оставил "Патриота" в гараже, на одном из бесчисленных подземных
уровней гостиницы. Там, внизу, жизнь била  ключом: десятки людей в поварских
халатах и колпаках раскладывали по сотням тарелок непонятного вида салат, по
полу ползали, попискивая, маленькие японские  пылесосы - здесь, в спокойном,
просторном холле, вся эта суета казалась чем-то невероятным.
     В Ноксвилле, в этих самых служебных номерах, где он жил несколько дней,
тоже были такие  вот корейские роботы, наводившие порядок,  когда тебя  дома
нет.  Был  даже  такой  специальный железный паук,  который объедал  пыль со
стенного  экрана,  но   на  Карен  все  это  не  производило  ни   малейшего
впечатления. Экономят, сказала она, живые уборщики обходятся дороже.
     Уорбэйби  отдал  телефон  одному   из  ребят  в  остроконечных  шапках,
повернулся, махнул рукой, подзывая Фредди и Райделла.
     - Нас проведут, - сказал он.
     Охранник, взявший у Уорбэйби телефон, вышел из-за конторки. Он, конечно
же, заметил на Райделле  интенсекьюровскую  рубашку  со споротыми эмблемами,
однако воздержался от  комментариев. Райделл давно уже задумывался, когда же
наконец можно будет улучить свободную минуту, забежать  в магазин и  одеться
хоть малость  поприличнее. И  где  это лучше сделать? Мелькнувшая было мысль
посоветоваться с  Фредди  пропала при первом  же  взгляде  на  разукрашенную
пистолетами да пулеметами рубашку.
     - Сюда, сэр.
     Уорбэйби  двинулся вслед за охранниками, его трость глубоко погружалась
в  ковер, шарнирная титановая шина негромко  пощелкивала.  Фредди и  Райделл
скромно пристроились в кильватер.



        13
     ДРОЖЬ В КОЛЕНКАХ

     Гони. Гони. Гони.
     В   такие  вот   моменты,  когда  Шеветта   гнала  из  последних   сил,
выкладывалась по-черному,  к  ней  приходило - изредка приходило  - ощущение
безграничной свободы, независимости от города, от собственного тела, даже от
времени.  Она  понимала, что  это  - обычная для  курьеров галлюцинация, что
никакая это
     нс  свобода, а наоборот  - полная  включенность,  вплавленность  в мир.
Зажатый между  коленями велосипед казался  частью  ее самое, неким  странным
хвостом, возникшим за тысячелетия неспешной эволюции, - великолепный в своей
простоте костяк рамы постепенно оброс сверхпрочными лексановыми покрышками и
пневматическими  амортизаторами,  подшипниками,  которые   отменили  понятие
"трение".  Слившись  с  велосипедом,  Шеветта превращалась  одновременно и в
часть города,  в своевольную, хотя  и  полностью зависящую от обстоятельств,
крупицу  вещества, она ежесекундно  делала тысячи свободных  выборов - и все
эти  выборы  зависели от  уличного движения, от  блеска дождя  на трамвайных
рельсах,  от  роскошных, цвета  красного  дерева  волос незнакомой  женщины,
бессильно спадавших на плечи темно-синего плаща.
     И вот сейчас это состояние приближалось, приближалось, несмотря  ни  на
что. Если  гнать и гнать,  ни о  чем  не думая, не воспринимая ничего, кроме
движения  собственных  ног,  кроме  педальной  звездочки,  цепи  и  японской
бумажно-углеродной рамы.
     Но  рядом возникла  долговязая фигура на велосипеде,  воздух наполнился
гулкими, ритмичными ударами басов  - у  Сэмми, как и  многих курьеров, вуфер
стоял  в седле. Чтобы не  поскользнуться, тормозя на вентиляционной решетке,
Шеветта  свернула  влево,   через   поребрик;   покрышки,  намертво  зажатые
энергетическими тормозами, оставили на тротуаре длинные черные полосы. Сэмми
Сэл остано-
     вился рядом, ярко сверкавшие ободья колес потускнели, погасли совсем.
     - Что-то ты, зайка, не в  себе. - Его пальцы  грубо, со злостью сдавили
руку Шеветты.  - А может, некий чудодейственный продукт сделал тебя хитрее и
проворнее?
     - Отпусти.
     -  Ни в коем разе.  Я  устроил  тебя на хорошее место. Теперь  ты идешь
вразнос, словно хочешь вылететь с работы. Почему?
     Не выпуская Шеветту, он  хлопнул  левой ладонью  по  обтянутому  черным
поролоном рулю; велосипед замолк.
     - Сэмми, пожалуйста. Мне нужно поскорее добраться до Скиннера...
     Сэмми разжал пальцы.
     - С чего бы такая спешка?
     Шеветта  судорожно  закашлялась,  затем сделала  три глубоких медленных
вдоха.
     -  Слушай, Сэмми,  а вот ты -  ты когда-нибудь воровал? Не вообще, а во
время работы?
     Сэмми пристально всмотрелся в ее лицо.
     - Нет,  - сказал он наконец. - Вот  трахнуть клиента - это я  за  милую
душу.
     - Я такого и в мыслях не имею, - брезгливо поежилась Шеветта.
     - Само собой, - кивнул Сэмми Сэл. - Но у нас с тобой разные клиенты. Не
говоря уж о том, что ты девушка.
     -  Вчера я  украла  одну  штуку. У мужика этого, прямо  из  кармана.  Я
встретила его в отеле "Морриси", там у них была пьянка.
     Сэмми задумчиво обвел губы кончиком языка.
     - А как это твоя рука попала в его карман? Ты что, с ним знакома?
     - Да нет, - качнула головой Шеветта. - Засранец он, вот и все.
     - А-а. Этот. Его я встречал, и не раз.
     - Он достал меня. Эта штука торчала у него из кармана.
     - Ты точно знаешь, что штука, которой он тебя достал, торчала именно из
кармана?
     - Сэмми, -  взмолилась Шеветта,  -  кончай  свой треп!  Я  же  серьезно
говорю. Я боюсь, очень боюсь.
     Сэмми снова всмотрелся в ее лицо.
     -  Вот так  вот,  значит?  Ты  боишься.  Сперла какое-то  там  говно  и
прибздела?
     - Банни говорит, охранники позвонили в "Объединенную", прямо к Уилсону.
Они меня ищут.
     - Вот же мать твою, - вздохнул Сэмми, продолжая разглядывать Шеветту. -
А я-то решил, ты уторчаласъ, на "плясуне" или еще на какой дури. И что Банни
заметил. Он многое терпит, но за такие  штучки может с говном съесть. Так ты
что - просто боишься?
     - Да, - кивнула Шеветта. - Просто боюсь.
     - Ну хорошо, - снова вздохнул Сэмми. - И чего же именно ты боишься?
     - Боюсь, что они заявятся к Скиннеру и найдут эту штуку.
     - Какую штуку?
     - Очки.
     - Ты бы не могла поконкретнее -  какие очки?  Очки,  как на картах? Или
как на иг-
     ральных костях? - Сэмми побарабанил пальцами по рулю. - Или как у кобры
на голове?
     - Черные очки.  Вроде как солнечные, только  через них совсем ничего не
видно.
     - Очки, сквозь которые ничего не видно? Это в каком же смысле?
     - Черные они. Непрозрачные.
     - Солнечные очки?
     - Да. Только они совсем черные.
     - Ясненько. Вот если бы ты трахалась с приличными клиентами - с такими,
как  я,  с приличными,  - ты бы знала, что это  такое. Извини меня, лапа, но
сразу  видно, что  все  твои  кавалеры  - голь перекатная.  Встречайся  ты с
архитекторами, хирургами  и прочей умственной публикой,  они бы  между делом
тебя просветили.
     Длинный черный  палец насмешливо  качнул цепочку, свисающую с  застежки
скиннеровской куртки.
     - ВС-очки, вот это что. Виртуальный свет.
     Шеветта слышала где-то такой термин, но не понимала его значения.
     - Так они что, дорого стоят?
     - Это уж  как  сказать. Не дешевле  хорошей  японской машины - но и  не
сильно дороже.  Крошечные электромагнитные  излучатели, установленные вокруг
линз, действуют прямо на оптические нервы. Один мой приятель приносит иногда
такую штуку домой, из конторы. Они там занимаются  ландшафтной архитектурой.
Так вот,  наденешь эти очки и идешь гулять, и все видно нормально, только на
каждом дереве, какое попадется по дороге, на каждом
     растении вроде как висит бирка с названием на нормальном языке, а внизу
еще и по латыни...
     - Так они же совсем черные!
     - Это пока ты их не включила. А включишь, так они даже не темные, вроде
как совсем  без  стекла. От солнца не  защищают,  зато придают тебе вид - ну
такой,  вроде как серьезный. Только тебе это ни к чему, - ухмыльнулся Сэмми,
- ты у нас и так чересчур серьезная. Главная твоя беда.
     Шеветта поежилась.
     - Слушай, Сэмми, поехали со мной, к Скиннеру. О'кей?
     - Не люблю я высоту, - качнул головой Сэмми. - А эта его коробочка, она
точно сверзится как-нибудь с верхотуры, помяни мое слово.
     - Ну пожалуйста, Сэмми. У меня от этой истории коленки дрожат. Вместе с
тобой  я буду  о'кей, а  если ты останешься  внизу, я  снова начну  думать и
совсем опупею от  страха. Ну правда, ну что  мне делать?  Вдруг я приеду,  а
копы  уже там? И  что скажет Скиннер, если к нему  вот так,  ни  с того ни с
сего, завалятся копы? А вдруг я выйду завтра на работу, а Банни меня уволит?
Ну что мне делать, что делать?
     Сэмми Сэл посмотрел на Шеветту тем же взглядом,  как в тот вечер, когда
она просила, чтобы он устроил ее в "Объединенную". А затем косо ухмыльнулся.
Блеснули ровные, идеально белые зубы.
     - Засовывай  тогда  эту  штуку себе в промежность. И держись.  Старайся
держаться.
     Он вскочил  на  велосипед и съехал  с тротуара, при первом  же повороте
педалей коле-
     са  вспыхнули бледно-фиолетовым светом. До рванувшейся  следом  Шеветты
донеслись гулкие удары басов.



        14
     ЛАВЛЕСС

     - Ну как, приятель, хочешь еще пива?  Женщина  за  стойкой. Ее выбритую
голову  украшал сложный черный орнамент, доходивший,  как  понимал Ямадзаки,
примерно  до  естественной границы волосяного  покрова. Основными элементами
татуировки были кельтские  узлы и зигзагообразные,  как  в детских  книжках,
молнии. Сохраненные  на  макушке волосы  напоминали  шкурку некоего  ночного
животного, питающегося исключительно вазелином и  перекисью водорода. Сквозь
десяток, а то и больше  отверстий, случайным  образом проколотых в левом ухе
буфетчицы,  был  протянут  кусок  тонкой  стальной проволоки. В другое время
Ямадзаки проявил  бы  к подобной картине живейший интерес, однако сейчас ему
не хотелось отрываться от записной книжки, от составления путевых заметок.
     - Нет, - сказал он. - Большое спасибо.
     - Ты что, боишься с двух бутылок нажраться в жопу, или что?
     Веселый, даже вежливый голос. Ямадзаки поднял голову. Женщина ждала.
     - Да?
     - Хочешь здесь сидеть, так закажи что-нибудь. Или мотай.
     - Пиво, пожалуйста.
     - Такое же?
     - Да, пожалуйста.
     Женщина  смахнула с бутылки мексиканского  пива  налет инея, откупорила
ее, поставила на стойку и  переключилась  на клиента, сидевшего  от Ямадзаки
слева. Ямадзаки вернулся к своей записной книжке.


     Скиннер все время старался  объяснить мне,  что нет и не  было никакого
плана, никакой глубинной структуры. Только вот этот, очевидный костяк, мост,
наивысшее из воплощений Томассона.  Малое  Великое  пришло  -  и  совсем  не
оказалось Годзиллой. В  этом месте,  в этой культуре даже нет эквивалентного
мифа (нельзя исключать, что в Лос-Анджелесе дело обстоит  совершенно иначе).
Бомба,   ожидавшая   столь  долго,  исчезла.   Ее   место  заняли  эпидемии,
медленнейшие  из катаклизмов.  Когда Годзилла  явился  наконец  в  Токио, мы
пребывали   в   глубочайшем   отчаянии.  И  катастрофу  мы   приветствовали.
Приветствовали,  хотя ни за  что не  решились  бы в этом себе признаться. Не
успев еще  оплакать своих  мертвых, мы  начали осознавать всю  неимоверность
выпавшей на нашу долю удачи.


     - Красивая штука, - сказал сосед слева,  накрывая записную книжку левой
ладонью. - Японская, не иначе, а то с чего бы она такая красивая.
     Ямадзаки поднял  голову и неуверенно улыбнулся.  Глаза  соседа поражали
своей странной, необыкновенной пустотой. Живые, блестящие, настороженные - и
абсолютно пустые.
     - Да, это из Японии, - сказал Ямадзаки. Ладонь неспешно соскользнула  с
записной книжки.
     - Лавлесс, - сказал мужчина.
     - Простите?
     - Лавлесс. Моя фамилия - Лавлесс.
     - Ямадзаки.
     Белесые,  широко посаженные глаза. Глаза,  словно  глядящие на  тебя из
озера, сквозь зеркально-гладкую поверхность.
     - Ага. Так я и думал, что будет что-нибудь в этом роде.
     Непринужденная улыбка, акцентированная архаичным золотом.
     - Простите? В этом роде?
     -  Что-нибудь  этакое,  японское.  Какое-нибудь там "заки" или  "зуки".
Такая, в общем, срань.
     Улыбка вроде бы не изменилась и в то же самое время стала угрожающей.
     - Допивайте свою "Корону", мистер. -  Пальцы  незнакомца  сомкнулись на
запястье Ямадзаки. - И пошли. А то жарковато тут.



        15
     ТЫСЯЧА ПЯТНАДЦАТЫЙ НОМЕР

     Среди  всего прочего  Райделла  познакомили  в  Академии  и с аэрозолем
"Килз",  применявшимся  для   дезинфекции  помещений,  загрязненных  большим
количеством крови или лю-
     бой  другой из жидкостей  человеческого тела. Антивирусный  препарат  с
запахом,  как у древнего цветочного одеколона, выжигавший почище  водородной
бомбы все  -  от первой  до пятой включительно - разновидности ВИЧ, а  также
лихорадку  Мокола,  Тарзана-Денге,  конго-крымскую  лихорадку  и  канзасскую
инфлюэнцу - любую, в общем, высокозаразную гадость.
     Вот  его-то прохладный запах и уловил Райделл,  пока  интенсекьюровский
охранник открывал вороненым ключом дверь тысяча пятнадцатого номера.
     -  Уходя, мы  все запрем как  надо,  -  сказал  Уорбэйби, притронувшись
указательным пальцем к полям шляпы.
     - Да, сэр. - Охранник чуть помедлил. - Что-нибудь еще?
     - Нет.
     Уорбэйби повернулся и вошел в комнату. Фредди не отставал от него ни на
шаг,   как   разукрашенная    пистолетами   тень.    Помявшись   немного   в
нерешительности,  Райделл последовал их  примеру и притворил за собой дверь.
Темно. Шторы  задернуты. Сильный  запах "Килза". Под потолком вспыхнул свет.
Рука  Фредди  на  выключателе.  Уорбэйби смотрит  вниз, на кирпичного  цвета
ковер. На  светлый  прямоугольник - место,  где скорее  всего  стояла прежде
кровать.
     Райделл  огляделся.  Обстановка  солидная, старомодная.  Дорогая. Как в
хорошем клубе. Стены обиты блестящей в белую и зеленую полоску тканью, может
даже - шелком. Ме-
     бель   деревянная,   полированная.   Кожаные   болотно-зеленые  кресла.
Бронзовый  торшер  с темно-зеленым  абажуром.  Старинная  гравюра  в широкой
золотой  раме.   Райделл   подошел  поближе  и   вгляделся  в   потускневшее
изображение. Лошадь, запряженная в двухколесную повозку очень странного вида
- крошечное сиденье и никакого кузова. Бородатый возница в шляпе, как у Эйба
Линкольна. Внизу надпись: "Каррир и Айвз" [Натаниэль Каррир и Джеймс Мередит
Айвз -  американские граверы конца XIX века,  совладельцы  фирмы, издававшей
литографии со сценами из американской истории и быта.]; Райделл задумался на
секунду, где здесь имя бородатого мужчины, а где - лошади. Потом он  заметил
на  стекле, прикрывающем гравюру, круглое  коричневато-красное пятно.  Потек
крови успел  уже растрескаться,  вроде  как грязь, остающаяся от подсыхающей
лужи, только здесь трещинки были совсем  крохотные. И никто его,  похоже, не
продезинфицировал, не брызгал "Килзом". Райделл боязливо отступил.
     Фредди  уже  расположился  в одном  из  зеленых кресел  и  раскрыл свой
компьютер. Он  размотал тонкий черный шнур и подсоединился к розетке,  вроде
телефонной, но поменьше. Глядя  на Фредди, Райделл не переставал поражаться:
ноябрь, сыро, холодно, а он в шортах ходит, это ж насмерть замерзнуть можно.
Странные   они,   эти  негритянские   пижоны,  -   одеваются,   ориентируясь
исключительно на моду, а погоды для них вроде как и вообще не существует.
     -  Ну  так что? -  спросил  Уорбэйби, все  так же смотревший на светлое
пятно,  оставшееся  после  кровати; лицо его  выражало  все ту же неизбывную
скорбь.
     -  Сейчас. Сейчас все  будет. -  Фредди сосредоточенно крутил  трэкболл
компьютера.
     Уорбэйби  недовольно хмыкнул, стекла его очков на мгновение почернели -
фокусы освещения,  не иначе. Секунду спустя  у  Райделла  появилось неуютное
ощущение,  что Уорбэйби  смотрит  сквозь  него,  что  взгляд огромного негра
внимательно  следит  за неким  далеким,  быстро  передвигающимся  предметом;
Райделл даже обернулся, но не увидел  ничего,  кроме бледной, в бело-зеленую
полоску стены.
     Он снова взглянул на Уорбэйби. Металлическая трость поднялась,  указала
на  место,  где  стояла прежде кровать, и снова воткнулась в ковер. Уорбэйби
печально вздохнул.
     - Хотите данные  СФДП [СФДП  - Сан-Францисский департамент полиции.] по
осмотру места преступления? - спросил Фредди.
     Уорбэйби пробурчал нечто неразборчивое, его глаза метались из стороны в
сторону. Райделлу  вспомнились  документальные  ТВ-фильмы  про  вуду,  глаза
жрецов, вошедших  в  контакт с богами, или дьяволами,  или с кем уж там  они
общаются.
     Фредди продолжал крутить свой шарик.
     - Отпечатки пальцев,  волосы, чешуйки кожи... В гостиничном номере чего
только не найдешь...
     Райделл не выдержал, шагнул вперед и посмотрел Уорбэйби прямо в глаза.
     - Не понимаю, вы тут что, колдуете или что?
     Уорбэйби медленно, печально улыбнулся, снял очки,  тщательно протер  их
большим  темно-синим  платком,  извлеченным из  кармана пальто,  и  протянул
Райделлу.
     - Надень.
     Райделл посмотрел на очки. Их стекла были совершенно черными.
     - Надень, - повторил Уорбэйби.
     Очки  оказались  непривычно  тяжелыми. Кромешная тьма.  Затем появились
расплывчатые  вспышки,  вроде  как  если надавить  на  закрытые  глаза;  еще
мгновение, и  он увидел Уорбэйби.  За  спиной Уорбэйби  повисло нечто  вроде
прозрачной  стены,  исписанной  ярко-желтыми   словами  и  цифрами.  Райделл
присмотрелся к надписям (лицо Уорбэйби немного расплылось) и понял, что  это
- данные следственной экспертизы.
     - А если хочешь, - сказал Фредди, - можешь поприсутствоватъ...
     На  пропитанной кровью кровати лягушкой  разбросался жирный, громоздкий
человек. Мертвый  человек. Труп. Голова далеко  закинута, подбородок смотрит
вверх, в потолок. А там, где полагается быть кадыку, темнеет нечто страшное,
заставляющее отвести глаза. Вспухший, раздувшийся темно-лиловый нарост.
     Желудок  Райделла  завязался  в  тугой  болезненный  узел,  он с трудом
сдерживал подсту-
     пившую к горлу  тошноту, но  тут на месте этого ужаса  появилась другая
кровать, стоящая в  другой комнате, и нагая  женщина с волосами, как  старое
серебро, озаренная невероятным лунным светом.
     Райделл сдернул очки. Фредди  закинул голову, вздрагивая от беззвучного
хохота, длинные черные пальцы придерживали поставленный на колени компьютер.
     - Ты бы, - выдавил он наконец, - только поглядел сейчас на свою рожу! Я
вставил сюда кусок этой порнухи,  о  которой  говорил  Аркадий,  из кассеты,
приобщенной к протоколу.
     - Фредди, -  вздохнул Уорбэйби, - тебе что, так уж не терпится заняться
поисками работы?
     - Нет, сэр.
     - Иногда я бываю очень жестким. И ты это знаешь.
     - Да, сэр.
     В голосе Фредди звучало искреннее беспокойство.
     - В  этой  комнате умер человек.  Некто  нагнулся над этой кроватью,  -
Уорбэйби указал на отсутствующую кровать, - перерезал ему глотку и  протащил
через щель язык.  Это не  какое-нибудь там случайное убийство. По телевизору
таким анатомическим шуткам не научишься.
     Он взял у Райделла очки. Угольно-черные диски, которые и стеклами-то не
назовешь, оправленные в темно-серый графит.
     -  Да,  сэр.  -  Фредди опустил  глаза и сглотнул. -  Извините,  мистер
Уорбэйби.
     - А как это получается? - спросил Райделл.
     Уорбэйби неспешно  протер очки, неспешно  их надел. Стекла  снова стали
хрустально-прозрачными.
     -  В  оправе  и  линзах установлены  индукторы,  действующие  прямо  на
оптические нервы.
     - Виртуальный свет, -  пояснил Фредди;  новая тема разговора устраивала
его гораздо больше, чем прежняя. - На этот  дисплей  можно вывести абсолютно
все, представимое в цифровой форме.
     - Телеприсутствие?
     - Нет, - мотнул головой  Фредди,  - там работает свет. Вылетают фотоны,
попадают тебе в  глаз. Здесь  все иначе. Мистер  Уорбэйби  ходит по комнате,
рассматривает ее - и может одновременно видеть данные из протокола,  да хоть
какие. Надень  эти  очки  на  человека, потерявшего  глаза,  но сохранившего
оптические нервы, и он увидит. Их так сначала и придумали, для слепых.
     Райделл подошел к  окну, раздвинул  шторы  и посмотрел вниз, на  ночную
улицу  нового,  незнакомого   города.   Редкие  прохожие  спешили  по  своим
неизвестным делам.
     -  Фредди, -  сказал  Уорбэйби,  - выведи-ка  мне  из интенсекьюровских
файлов эту Вашингтон. Девушку, работающую в "Объединенной курьерской".
     Фредди кивнул и что-то сделал с компьютером.
     - Да,  это возможно. - Уорбэйби  внимательно  изучал нечто, видимое ему
одному. -
     Вполне возможно.  Райделл, - он снял очки, -  я  бы хотел,  чтобы и  ты
взглянул.
     Райделл отпустил шторы, подошел к Уорбэйби, взял очки, тем же движением
их надел. У него  было  отчетливое  чувство,  что  сейчас  не стоит медлить,
мяться в нерешительности - хотя бы даже в результате пришлось снова смотреть
на того мужика, на жмурика.
     Чернота, цветные  вспышки, а затем - лицо девушки, спереди и в профиль.
Отпечатки  пальцев.  Сетчатка  правого  глаза,  увеличенная до  размеров  ее
головы.  Цифровые  данные.  ВАШИНГТОН, ШЕВЕТТА-МАРИ.  Большие  серые  глаза,
длинный  прямой  нос,  легкая  улыбка, предназначенная,  видимо,  фотографу.
Темные, коротко остриженные волосы собраны на макушке не то в метелку, не то
в хвост.
     - И что же ты думаешь? - спросил Уорбэйби.
     Райделл напрочь  не понимал, о  чем  его спрашивают, не  знал, что  тут
можно ответить.
     - Симпатичная.
     Похоже, я сморозил глупость, подумал он,  услышав приглушенное фырканье
Фредди.
     Однако Уорбэйби спокойно кивнул.
     - Прекрасно. Значит, ты ее не забудешь.



        16
     "САНФЛАУЭР"

     В бетонном  лабиринте противотанковых заграждений Сэмми Сэл оторвался и
пропал из виду, при всех своих внушительных размерах
     он был непревзойденным мастером езды  по узким,  петляющим проулкам. Он
умел  делать  абсолютно невозможные повороты,  при  необходимости Сэмми  мог
вздыбить  велосипед и развернуться  на триста  шестьдесят градусов.  Шеветта
пару раз  видела,  как он  делал  такое на спор. А  что  оторвался,  так она
прекрасно знала, где его найти.
     Проскакивая  между  первой  парой  надолб,  Шеветта  взглянула  вверх и
почувствовала,  что  мост тоже  на  нее смотрит,  смотрит сотнями освещенных
окон, фонарей и неоновых вывесок. Она видела картинки, на что был похож мост
раньше, в те времена, когда  по нему днем и ночью мчались машины, видела, но
как-то вроде  и не верила этому. Мост для нее был то, что он есть, он не мог
быть иным ни сейчас, ни прежде. Убежище, дикое, странное, но  - убежище, где
можно лечь и уснуть, единственный приют бесчисленных людей и их бесчисленных
снов.
     Она миновала  тележку рыбника, проскочив юзом на мелких осколках льда и
серых,  тускло  поблескивающих  кишках.  Кишки  пролежат  тут всю  ночь,  на
рассвете их  расхватают чайки. Рыбник крикнул что-то  вслед,  но  Шеветта не
разобрала ни слова.
     Она  ехала между  лотками  и  тележками  в  вечерней сутолоке, ехала  и
высматривала Сэмми Сэла.
     Сэмми  оказался  там,  где  и должен был оказаться, - рядом с  кофейной
тележкой. Он  ничуть не запыхался и стоял теперь,  лениво  оперевшись о свой
велосипед; смуглая девушка
     с  раскосыми  глазами  и  острыми азиатскими  скулами  заваривала кофе.
Шеветта притормозила рядом и соскользнула на землю.
     - Решил, - сказал он, - что успею выпить маленькую без сахара.
     Ноги Шеветты отчаянно ныли, гнать за Сэмом - это тоже тебе не сахар.
     -  Успеешь,  если  поторопишься, -  сказала она,  взглянув на  мост,  и
повернулась к девушке: - Мне тоже.
     Удар перевернутым  ситечком  по краю  тележки,  комок  коричневой  гущи
полетел  на  землю  и  рассыпался,  над  ним поднялось  легкое облачко пара.
Девушка засыпала в ситечко кофе, чуть утрамбовала его пальцем, подняла ручку
экспресски, вставила ситечко, снова опустила ручку.
     - Понимаешь... - сказал Сэмми  Сэл и  замолк, осторожно  пробуя горячий
кофе. - Ты не должна иметь таких проблем, ни к чему тебе это. Существуют две
и только две разновидности людей. Люди, останавливающиеся в гостиницах вроде
"Морриси",  и  мы  с  тобой.  Существовал,  говорят, и  средний класс, люди,
которые посередине, но  это  было  давно и  неправда. Как  мы и подобные нам
связаны с теми, другими? Мы развозим их конверты. Мы получаем за это деньги.
Мы стараемся не наследить на ковре. Если дело этим  и ограничивается, то все
о'кей.  Но  что произойдет при  более близком  контакте?  Что  случится  при
соприкосновении?
     Неосторожный глоток обжег Шеветте рот и горло.
     - Преступление,  - сказал  Сэмми.  - Секс.  Возможно - наркотики. -  Он
допил  кофе  и  поставил  чашку  на  фанерную  стойку.  -   Это  практически
исчерпывает все возможные варианты.
     - Но ты-то их дерешь, - заметила Шеветта. - Ты сам говорил.
     - Деру,  - пожал плечами Сэмми,  - ибо мне это нравится. Я понимаю, что
могу  нарваться  на неприятности, и знаю,  на  что  иду. А ты просто взяла и
сделала  черт знает  что, безо всякой  нужды и  причины.  Нарушила мембрану,
отделяющую  нас  от  них.  Ручки  у нее, видете ли, очень  шаловливые.  Дурь
собачья.
     Шеветта подула на кофе.
     - Понимаю.
     - Ну и как же ты намерена выпутываться из этой истории?
     - Пойду к Скиннеру, возьму очки, отнесу их на крышу и выкину в воду.
     - А что потом?
     - Потом буду делать все,  как всегда, пока кто-нибудь не придет  по мою
душу.
     - А придет - что ты ему скажешь?
     -  Сделаю большие глаза. Скажу, что ни хрена  не понимаю, о чем это он.
Не было такого - и все тут.
     - У-гу.  - Сэмми медленно кивнул, в его голосе не чувствовалось особого
энтузиазма. - Может, и проскочит. А  может, и нет. Если  каким-то  там людям
эти очки  нужны позарез,  они могут нажать  на  тебя  так,  что  пискнешь  и
околеешь. Другой вариант: мы берем эти
     очки, отвозим их в "Объединенную" и ты рассказываешь все как на духу.
     - Мы?
     - У-гу. Я буду играть роль почетного караула.
     - Меня выкинут с работы.
     - Найдешь себе другую.
     Шеветта  допила  кофе,  поставила чашку, вытерла рот  тыльной  стороной
ладони.
     - Работа - это все, что у меня есть. И ты, Сэмми, ты сам это знаешь. Ты
сам ее мне нашел.
     -  А  еще  у тебя  есть место,  где спать,  - там, на верхотуре. И этот
придурочный старый раздолбай, который пустил тебя.
     - Я его кормлю...
     - И у  тебя есть твоя собственная жопа, в целости и сохранности. А если
некий  хорошо  обеспеченный  джентльмен  врежет  тебе  по  известному  месту
мешалкой  за то, что ты без спросу взяла  его информационные  очки, ситуация
может сильно измениться.
     Порывшись в карманах, Шеветта положила на  стойку три никелевые пятерки
за  две чашки  кофе  и  два  доллара  чаевых.  Затем  она  храбро расправила
обтянутые   Скиннеровой   курткой   плечи.    Негромко    звякнули   цепочки
многочисленных молний.
     - Нет.  Отправлю  это говно на  дно  залива, и никто ничего не докажет.
Никогда.
     - Невинное дитя, - вздохнул Сэмми.
     Это звучало  очень  странно.  Шеветта  никогда  не  думала,  что  слово
"невинность" можно использовать таким вот образом.
     - Так ты идешь со мной?
     - Зачем?
     - Заговоришь Скиннеру зубы. Встанешь между ним и его журналами. Это там
я их спрятала, за  журналами. Тогда он не увидит, как я их  вынимаю. Потом я
поднимусь на крышу - и все, с концами.
     - О'кей, - кивнул Сэмми. - Только я думаю,  ты ищешь  на вышеупомянутую
жопу приключений. Доиграешься.
     - Ничего, рискну.
     Шеветта покатила велосипед к Скиннеровому подъемнику.
     - Тебя не переспоришь, - еще раз вздохнул Сэмми и пошел следом.


     В  жизни  Шеветты  было  всего  три  по-настоящему  хороших,  волшебных
момента. Один  - это  когда Сэмми Сэл сказал,  что  попробует устроить ее  в
"Объединенную",  и действительно устроил.  Другой -  когда  она расплатилась
наличными за  свой  велосипед и тут же,  у дверей магазина, села  на  него и
поехала. И  еще  вечер,  когда  она встретила  в  "Когнитивных  диссидентах"
Лоуэлла, хотя это еще как сказать, хорошо это было или плохо.
     Не нужно только путать  хорошие моменты с удачными; самые большие удачи
неизменно приходили к Шеветте при обстоятельствах, которые никак не назовешь
хорошими, когда вся жизнь  вроде как намазана ровным  толстым слоем говна, и
нет этому говну ни конца ни края, и неизвестно даже, доживешь
     ты до завтра или нет, а тут вдруг раз - и удача.
     Шеветте  крупно   повезло  в  памятную  ночь,   когда  она  сбежала  из
Бивертонской колоний для малолетних, сумела, самой непонятно как,  перелезть
через  колючую проволоку, но все  равно  та ночь была  хреновая, до  предела
хреновая. О чем свидетельствуют шрамы, так и сохранившиеся на обеих ладонях.
     А  как  она  впервые забрела  на мост?  Ведь  это ж  была дикая  удача.
Двигаясь  в Сан-Франциско по  побережью, Шеветта подхватила лихорадку и едва
переставляла  подламывающиеся  ноги. Все, буквально все причиняло ей  боль -
свет,  звуки,  ветер,  обдувающий  кожу;  мозг  ее  точно  лишился  защитных
покровов,  превратился  в  огромный  ком  боли,  в  чудовищный  серый  гриб,
неудержимо рвущийся  наружу. Она  помнила, как  хлюпала оторвавшаяся подошва
правой кроссовки, какую нестерпимую муку причиняло ей это хлюпанье, как ноги
подкосились окончательно и она села на густо усыпанную мусором мостовую. Мир
стал светлым и прозрачным, плыл  и вращался,  и тут этот кореец  выскочил из
своей  лавки и стал  кричать: вставай, вставай, здесь  нельзя, иди  в другое
место.  Предложение   показалось  Шеветте   весьма  привлекательным,  и  она
направилась прямо в Другое Место - завалилась назад  и потеряла сознание, не
успев даже почувствовать, как ударилась затылком о бетон.
     Здесь-то,  надо думать,  и нашел ее Скиннер, хотя  он  толком этого  не
запомнил, а может -
     Шеветта не была уверена, - просто не хотел об этом говорить. Вряд ли он
мог сам затащить ее наверх, в свою конуру - ведь и нога больная, и вообще, -
позвал,  наверное,  пару мужиков на помощь. А  может, и не звал никого,  сам
справился, со Скиннером ведь не угадаешь. Старый, больной, а иногда - словно
подключится  к  стокиловольтному  питанию и делает  вещи,  непосильные  даже
молодым  крепким парням, хоть  стой, хоть падай.  Вытащил  он Шеветту  - это
точно,  а уж  как вытащил и сколько провалялась  она потом  в беспамятстве -
дело темное.
     Открыв глаза, она увидела круглое  окно с мелким  переплетом, заткнутое
кое-где тряпками; солнце пробивалось  сквозь  сохранившиеся стекла  цветными
точками и пятнами, каких Шеветта никогда прежде не видела; эти точки и пятна
плыли в  ее воспаленных глазах,  как  водяные  жуки  в  пруду. Затем  прошло
огромное, мучительное время, вирус выжимал, выкручивал  Шеветту так  же, как
этот старик выкручивал серые полотенца, которыми  обматывал ей голову. Когда
горячка кончилась, отступила, откатилась куда-то на сотни  миль вдаль, когда
Шеветта вернулась, перевалила через край болезни, голова ее оказалась лысой,
как яйцо,  волосы  лежали на мокрых полотенцах, словно набивка  из  старого,
грязного матраса.
     Когда волосы отросли, они  поменяли цвет, стали  темнее, почти черными.
Может быть, поэтому Шеветта почувствовала  себя вроде как тоже изменившейся,
другой. Только почему,
     думала она, другой? Не другой, а именно что собой, какая я есть.
     Шеветга прижилась  на  новом  месте, взяла на  себя  все обязанности по
добыванию еды и поддержанию порядка в  комнате. Скиннер посылал ее на нижний
уровень моста, где раскладывали  свой  товар торговцы старьем,  посылал то с
гаечным ключом, украшенным надписью "БМВ", то с мятой картонкой этих плоских
черных  штук, которые  когда-то  играли  музыку,  то с  мешком пластмассовых
динозавров. Шеветта  не могла  поверить,  что весь  этот хлам кому-то нужен,
однако  покупатели  неизменно  находились.  Гаечный  ключ  позволил безбедно
прожить  целую неделю, за  два черных  диска из пачки заплатили еще  больше.
Скиннер  знал  старые   вещи,   знал,  где   они  изготовлены  и   для  чего
предназначены, мог с уверенностью сказать, что на это вот  желающие найдутся
быстро,  а на это -  нет. Первое время  Шеветта боялась  продешевить - товар
непонятный,  пойди  разберись,  сколько  стоит, но Скиннера это, похоже,  не
беспокоило. Непроданный  товар - те  же,  скажем,  пластмассовые динозавры -
возвращался "на склад", в кучи барахла, сложенные на полу вдоль всех четырех
стен комнаты.
     Отрастив новые волосы и немного окрепнув, Шеветта начала делать дальние
вылазки - в пределах моста,  город все еще оставался чем-то чужим, пугающим.
Дважды она  добиралась до самого Окленда,  знакомилась  с обстановкой. Жизнь
там была вроде и похожая, но какая-то немного другая, а чем имен
     но  другая  - не  понять.  Больше всего  Шеветте нравилось  у себя,  на
подвесном мосту, - одни люди слоняются  без дела,  другие  шустрят;  кто чем
хочет, тот тем и занимается; и все это вместе вроде как растет, каждый  день
что-то новое - маленькие, едва заметные, но изменения. В Орегоне  нет ничего
подобного, да что там Орегон, такого, наверное, и нигде больше нету.
     Сперва Шеветта даже не понимала, что ей здесь нравится, просто странное
такое ощущение, психованное  вроде,  вроде как остатки горячечного бреда, но
потом  она подумала и  решила, что это, наверное, и есть счастье и к счастью
этому нужно привыкать.
     Совершенно неожиданно  выяснилось, что счастье - это совсем еще не все,
что можно  испытывать одновременно  и  счастье, и беспокойный,  непоседливый
зуд. Шеветта начала делать  осторожные  вылазки в  город; чтобы  не ходить с
совсем  уж пустыми карманами, она  утаивала часть - совсем маленькую часть -
денег, вырученных  за Скиннерово  барахло.  Изучать  Сан-Франциско  -  этого
занятия  могло хватить надолго. Шеветта  обнаружила Хайтстрит, прошла по ней
до  Скайуокера, поглазела издалека  на Храм Судьбы, но заходить за стену  не
стала. Вела туда аллея, даже не аллея, а узкий такой парк с очень подходящим
названием:   "Пэнхэндл"   [Panhandle   (англ.)  -   ручка   сковородки.]   -
общедоступный парк  (это  ж представить  себе,  что такие еще сохранились!).
Народу там было не
     протолкнуться,  в  любое, считай, время дня, и  все больше  старики, во
всяком случае  выглядели они стариками,  и все они лежали  бок  о бок, почти
впритирку,  и  каждый  завернут  от  ультрафиолета  в  серебристый  пластик,
блестящий, как костюмы Элвиса, только сами эти люди совсем не были похожи на
Элвиса из  видеофильмов,  которые  показывали  иногда  в  Бивертоне. Так  уж
говоря, они и  вообще  походили  не на людей, а на  червяков,  завернутых  в
серебряную фольгу, каждый - в свой, отдельный клочок, и шевелились  они тоже
как червяки,  у  Шеветты  прямо мурашки бежали по коже.  Не любила  она  это
место.
     На Хайт-стрит она тоже чувствовала себя вроде  как неуютно,  хотя там и
были такие участки, что идешь, смотришь и все как на мосту: люди делают, что
хотят, ни от кого не  прячась,  вроде как копов  и  на свете  не существует.
Только на мосту Шеветта ничего не боялась, да и  чего же бояться, если рядом
всегда есть  знакомые, если  не свои, так  хотя  бы  Скиннеровы, уж  его-то,
Скиннера, там каждая собака знает.  И  все равно она любила ходить по Хайт -
где же еще найдешь столько мелких лавочек, такую  дешевую  еду. Вот, скажем,
булочная, где  всегда  можно  купить  вчерашние  бублики, дешево  и  хорошо;
Скиннер говорит, что такие бублики и нужно есть, вчерашние, а свежие бублики
все равно что яд, от них кишки склеиваются, или затыкаются, или еще что-то в
этом  роде. У него, у Скиннера,  много таких  заморочек. Пообвыкнув, Шеветта
начала даже заходить в хайт-стритские лавочки,
     почти во все, только старалась вести себя  там очень  тихо, улыбаться и
не вынимать руки из карманов.
     Однажды  она заметила вывеску  "Цветные люди", подошла  - и  не  смогла
понять, чем же это таким  торгует лавка. По занавешенной сзади  витрине были
расставлены и разбросаны странные вещи - кактусы в горшках,  большие  ржавые
железяки и еще какие-то  маленькие, зеркально отшлифованные стальные штучки.
Кольца, короткие стержни с шариками на концах  и всякое такое, и одни из них
висят на кактусах, прямо на иголках, а другие лежат на тех ржавых железяках.
И эта  самая занавеска,  из-за нее не видно, что  там внутри. Дверь лавки не
была  заперта,  люди входили туда безо всякого звонка или там стука; Шеветта
набралась смелости и решила, что не будет ничего страшного, если она откроет
дверь  и  хоть краем  глаза посмотрит, что  же там такое делается.  Из лавки
вышел,  посвистывая,  толстый  мужик  в белом комбинезоне,  затем  вошли две
высокие  черноволосые  женщины,  с  головы  до  ног  в  черном, как  вороны.
Интересно, чем они там таким занимаются.
     Шеветта сунула голову в дверь. За  прилавком стояла женщина с короткими
огненно-рыжими  волосами,  все  стены  помещения   были  увешаны  потрясными
картинками, краски такие, что ослепнуть можно, и все сплошные змеи и драконы
и  всякое  такое. Дикое количество  картинок, все сразу  и  не  рассмотришь;
Шеветта стояла раскрыв рот, а потом  эта женщина за прилавком сказала: да ты
заходи,
     чего дверь загораживаешь, - и  Шеветга вошла, и только тут она увидела,
что продавщица,  или  кто  там она  еще,  одета  во  фланелевую  рубашку без
рукавов, распахнутую до  пупа,  и  что  ее руки и все, сколько  видно,  тело
сплошь разрисованы такими же в точности картинками.
     Тоже,   казалось   бы,   новость   -  татуировка,   татуировок  Шеветта
насмотрелась  по это  самое место и в подростковой колонии, и так, на улице,
но ведь там была сплошная кустарщина, для которой достаточно иголок, цветной
туши, нитки  и  шариковой ручки.  Она  подошла к прилавку  и  уставилась  на
безумное неистовство красок,  сверкавшее  между  грудей  женщины  (не  таких
больших, как у Шеветты, хотя женщине этой было уже под тридцать, а  может, и
все тридцать), и там были осьминог, и роза, и голубые зигзаги молний, и  все
это переплетено, перемешано, ни хоть вот столько неразрисованной кожи.
     - Вы  хотите что-нибудь  купить, -  спросила женщина,  - или просто так
смотрите?
     Шеветта испуганно сморгнула и потупилась.
     - Нет, - услышала она свой голос,  - я только вот никак не могу понять,
что это за маленькие металлические штучки, которые в витрине.
     На прилавке  лежала  большая  книга,  переплетенная  в  черную  кожу  с
хромированными  накладками.  Женщина развернула  ее  к Шеветте, раскрыла  на
первой странице, где красовался странного вида член - здоровенный,
     с двумя маленькими стальными шариками по бокам клиновидной головки.
     Шеветта хрюкнула от удивления.
     - Амфаланг, - пояснила  татуированная продавщица, - или амфитрахий, как
называют  его некоторые, имеет много разновидностей. Это - гантель, а это, -
она перелистнула страницу, - шпора.  Запонки. Кольцо. Грузила.  А эта модель
известна  как  "мутовка".  Нержавеющая  сталь, ниобий, белое  золото пятьсот
восемьдесят третьей пробы.
     Она перекинула страницы назад, и перед Шеветтой снова возник тот, самый
первый болт.
     Фокусы, подумала Шеветта. Нарисовать любое можно.
     - Так больно же будет, - сказала она вслух.
     - Не так больно, как тебе кажется, - прогудел низкий бархатистый голос,
- а потом, как привыкнешь, так чистый кайф.
     На  черном-черном,  как  черное дерево, лице парня сверкала  широкая, в
тридцать два  ослепительно  белых  зуба, улыбка, под  подбородком  болталась
нанопористая  маска,  -  вот  так и произошло первое  знакомство  Шеветты  с
Сэмьюэлом Саладином Дюпре.
     Двумя  днями  позднее  она  увидела  его  на  Юнион-сквер,  в  компании
велосипедных  курьеров. Она  давно  уже пялилась  на  этих ребят.  Одежда  и
прически  -  как ни у кого кроме,  а  главное -  велосипеды  со  светящимися
колесами и рулями, загнутыми  вверх и вперед, как скорпионьи  хвосты. А  еще
шлемы со
     встроенными  рациями.  Они либо неслись  куда-то во весь опор, либо вот
так вот, как сейчас, мирно тусовались - чесали себе языками да пили кофе.
     Сэм стоял вместе со всеми, скинув ноги с педалей на землю, и ел верхнюю
половинку бутерброда.  Розовая в черную  крапинку  рама гудела низкой, почти
одни басы, музыкой, длинные черные пальцы левой руки безостановочно  плясали
по  рулю,  отбивая  такт.  Шеветта  подошла  поближе, чтобы  присмотреться к
велосипеду.  Переключение  скоростей,  тормоза,  все  такое  хитрое  и,  ну,
красивое, что чистый отпад.
     - В пуп и в  гроб,  - несколько гнусаво  провозгласил  Сэм, его рот был
забит  бутербродом.  -   В   пуп  и  в  гроб  мой  амфи...  мой  амфитрахий.
Ам-фалл-ланг. Где ты раздобыла такие туфли?
     Старые   парусиновые  кеды,  позаимствованные  у   Скиннера.  Настолько
длинные, что Шеветте пришлось запихать в каждый чуть не по целой газете.
     - Вот, бери. - Сэм сунул ей в руку вторую половинку  своего бутерброда.
- Я уже заправился.
     - Велосипед у тебя... - восхищенно помотала головой Шеветта.
     - Чего там с моим велосипедом?
     - Он... Ну, он...
     - Нравится?
     - Ага.
     -   А  то,   -  гордо  ухмыльнулся   Сэм.   -   "Сугаваровская"   рама.
"Сугаваровские" передачи
     и подшипники. Гидравлика от "Зуни". Полный абзац.
     - И колеса, - добавила Шеветта. - Потрясные колеса.
     - Ну,  - ухмыльнулся Сэм, - это  больше так, для балды. И  чтобы мудак,
который сшибет тебя на улице, хоть заметил, что кого-то там сшибает.
     Шеветта потрогала руль. Потрогала музыку, гудевшую в велосипеде.
     - Да ты ешь, - сказал Сэмми. - За фигуру тебе бояться не приходится.
     Шеветта  послушно откусила  бутерброд,  и  они  разговорились,  и  это,
собственно, и было их настоящее знакомство.


     Затаскивая  велосипед  по хлипкой фанерной лестнице, Шеветта рассказала
Сэму о японке, как та вывалилась из лифта. И  как она сама, Шеветта, в жизнь
не попала бы на  ту  пьянку  и даже не знала бы, что где-то там идет пьянка,
если бы не оказалась в том самом месте - перед лифтом, значит, - в тот самый
момент.  Сэмми  отвечал  неразборчивым   хмыканьем;  колеса  его  велосипеда
погасли, стали тускло-серыми.
     - А чья же это  была пьянка  и по  какому  случаю? Ты  там ни у кого не
спросила?
     Мария. Мария же говорила.
     - Коди. Мне сказали, что хозяин - какой-то Коди и...
     Сэмми Сэл резко притормозил, брови его поползли вверх.
     - Так-так. Коди Харвуд?
     -  Не  знаю,  -  равнодушно  пожала плечами  Шеветта.  Бумажный,  почти
невесомый велосипед абсолютно не сковывал ее движений.
     - А кто это такой - Коди Харвуд, ты хоть это-то знаешь?
     - Нет.
     Площадка. Теперь можно не тащить велосипед, а катить.
     - Ба-альшие башли. Реклама. Харвуд Левин - это его папаша.
     - Ну да. - Шеветте было по  фигу, кто там чей  папаша. - Я же говорила,
что там и публика, и все-все там было богатое.
     -   Папашина  фирма   руководила  избирательной  кампанией  президентши
Миллбэнк и на этих выборах, и на прошлых.
     Но Шеветта была занята  более важным делом -  активировала распознающую
петлю.  Сэмми  поставил  свой  велосипед  рядом,  загоревшиеся  было  колеса
потускнели и снова стали серыми.
     - Я прицеплю его к своему, на той же петле. Да здесь их вообще никто не
тронет.
     -  Вот  так  же думал и  я,  -  сказал  Сэмми,  наблюдая,  как  Шеветта
вытягивает  петлю, как  она осторожно, чтобы не оставить на розовой с черным
эмали ни  царапинки, обматывает раму его велосипеда, как запечатывает  петлю
большим  пальцем. -  В  тот раз,  когда  у  меня сперли первый  велосипед. И
следующий.
     К величайшей ее радости, желтая корзина подъемника была внизу; гостей у
Скиннера, похоже, нет.
     - Ну так что, поехали?
     Шеветта    запоздало   вспомнила,   что   обещала   утром    купить   у
Джонни-таиландца суп, кисло-сладкий лимонный суп, любимое блюдо Скиннера.


     Когда  она  сказала  Сэму,  что   хочет  курьерить,  хочет  иметь  свой
собственный  велосипед,  он принес  ей  мексиканский  шлем  с  наушниками  и
наглазниками,  обучающий,  где  в  Сан-Франциско  какая  улица  и  как  куда
проехать. Через три дня Шеветта знала город вдоль  и поперек, хотя и не так,
как знают его курьеры.  У курьера, сказал Сэмми, в голове такая карта, какой
нигде  больше  и  нет. Тут же нужно знать  все основные здания,  и как в них
войти, и как там себя вести, и что  нужно делать, чтобы какая-нибудь сволочь
не стырила  твой  велосипед. Но  когда он привел ее к  Банни, все прошло без
сучка без задоринки, чудо да и только.
     За  три  недели  она заработала  достаточно,  чтобы купить себе  вполне
приличный велосипед, это тоже было вроде как чудо.
     Примерно в это же время Шеветта начала встречаться после работы с парой
других  "Объединенных" велосипедисток, с Тэми Ту и Элис  Мэйби, через них-то
она  и  забрела  тогда к когнитивным диссидентам.  Забрела и познакомилась с
Лоуэллом.

     - Здесь  у вас никто не запирается, - сказал Сэмми,  глядя  снизу,  как
Шеветта поднимает крышку люка.
     Шеветта   зажмурилась  и  увидела  целую  толпу   копов,  набившуюся  в
Скиннерову клетушку, попыталась рассмотреть,  как они  одеты, но не  смогла.
Затем она открыла глаза и просунула голову в люк.
     Обычная,  ежедневно   наблюдаемая  сцена.  Скиннер  лежит   в  постели,
взгромоздив маленький телевизор прямо себе на грудь, из серых дырявых носков
выглядывают желтые, ороговевшие ногти.
     - Привет, - сказала Шеветта, поднимаясь наверх. - Я привела Сэмми. Мы с
ним вместе работаем.
     В люк просунулись голова и плечи Сэмми Сэла.
     - Здрасьте, - кивнул Сэмми.
     Скиннер молчал,  по хмурому  морщинистому лицу  бегали  цветные отсветы
экрана.
     - Как поживаете? - вежливо  осведомился Сэмми; он  поднялся в комнату и
прикрыл за собой крышку люка.
     - Ты поесть что-нибудь принесла? - Скиннер словно и не замечал гостя.
     - Джонни говорит, что суп будет готов чуть попозже, - сказала  Шеветта,
двигаясь  к стеллажу с журналами, и тут же осеклась: ну надо же  - сморозить
такую  глупость! Суп  этот  готов  всегда,  двадцать четыре часа в  сутки, -
Джонни  заварил  его  много  лет  назад и  с тех  пор только  и  делает, что
добавляет продукты в постоянно кипящий котел.
     -  Как  поживаете,  мистер  Скиннер?  -  терпеливо  повторил  Сэмми.  И
подмигнул Шеветте. Он стоял, чуть наклонившись, чуть рас-
     ставив ноги, и держал шлем перед собой, в обеих руках, ни дать ни взять
- подросток, пришедший засвидетельствовать почтение папаше своей подружки.
     - А чего это ты там подмигиваешь?
     Скиннер  щелкнул  выключателем,  и экран  погас.  Шеветта  купила  этот
телевизор в  Мышеловке,  с  контейнеровоза. Скиннер говорил, что  не в силах
больше разобрать,  какие  из передач "программа", а какие  "реклама", что бы
эти слова ни значили.
     - Да нет, мистер  Скиннер,  - сказал Сэмми Сэл, - что вы, просто в глаз
что-то попало.
     Он переступил  с  ноги на ногу и стал  еще больше похож на  нервозного,
неуверенного в себе  подростка. Шеветта бы, пожалуй, расхохоталась, если  бы
не другое, важное  дело.  Прикрытая  широкой  спиной  Сэмми, она пошарила за
журналами. На месте, слава богу. Вытащим и - в карман.
     - Сэмми, а ты смотрел когда-нибудь на город с нашей верхотуры?
     Шеветта  чувствовала   на   своем  лице  широкую,  придурочную  улыбку,
чувствовала недоумение Скиннера, пытавшегося понять, что же тут  происходит,
но ей сейчас все было по фигу. Она взлетела по стремянке к потолочному люку.
     - Нет, лапа, никогда. Полный, наверное, отпад.
     - Слышь, - сказал Скиннер, глядя, как  Шеветта открывает люк, - что это
с тобой, сдурела, что ли?
     Но она уже поднялась в недвижность навалившегося на мост  воздуха. Чаще
всего здесь дул ветер, вызывавший острое желание лечь ничком и вцепиться  во
что-нибудь  покрепче, но бывали  и такие вот  моменты мертвого,  абсолютного
затишья.  Сзади  послышались шаги Сэмми. Шеветта вынула футляр  из кармана и
шагнула к краю крыши.
     - Подожди, - сказал Сэмми. - Дай посмотреть.
     Шеветта занесла руку для  броска. Цепкие черные  пальцы выхватили у нее
футляр.
     - Ты что!
     - Стихни.  -  Сэмми  открыл  футляр,  извлек  из него очки. -  Отличная
штука...
     - Отдай!
     Шеветта  протянула  руку, но  получила  только сланцево-серую скорлупку
футляра.
     - Видишь, как  это  делается?  - Сэмми держал  очки за  дужки.  - Слева
"aus", справа - "еш". Вот так вот, слегка сдвинуть - и все.
     В тускловатом свете, пробивающемся из люка, - длинные черные пальцы.
     - Вот, попробуй сама, - сказал Сэмми, надевая на Шеветту очки.
     Деловые кварталы  Сан-Франциско, Пирамида, стянутая после землетрясения
стальными скрепами, дальние горы - все это исчезло.
     - Еж твою в двадцать,  -  пораженно выдохнула Шеветта, глядя на  ровный
строй невероятных зданий. Огромные -  шириной,  пожалуй,  в четыре городских
квартала  каждое,   -   они   отвесно  уходили  к   небу,   чтобы  там,   на
головокружительной высоте, распуститься ши-
     рокими,  похожими  на  дуршлаги  полусферами.  Затем  небо  заполнилось
китайскими иероглифами.
     - Сэмми...
     Она покачнулась и тут же  почувствовала  на правом  локте  твердую руку
Сэма.
     Китайская надпись искривилась, поплыла, выстроилась в нормальные буквы.
     "САНФЛАУЭР КОРПОРЕЙШН".
     - Сэмми...
     - А?
     - Что это за хрень?
     Стоило Шеветте присмотреться к  чему-нибудь повнимательнее, как  в небе
вспыхивала новая надпись, тесные строчки непонятных технических терминов.
     - Откуда мне знать, я же не вижу, чего ты там видишь. Дай посмотреть.
     - Скутер, - донесся снизу голос Скиннера. - Чего это ты вдруг вернулся?
     Шеветта беспрекословно отдала  Сэмми Сэлу очки,  опустилась на колени и
заглянула в люк. Ну да, тот самый японский недотепа, который ходит все время
к  Скиннеру, студентик или  социальный  работник, или кто уж  он там  такой.
Только чего  этот японец так  странно  выглядит, он  и всегда-то как пыльным
мешком  ударенный,  а тут и вообще.  Испуганный  какой-то. И кто  это  с ним
второй?
     - Ну так что, Скутер, - сказал Скиннер, - как жизнь молодая?
     -  Это  мистер Лавлесс,  - пробормотал  Ямадзаки.  - Он  хочет  с  вами
познакомиться.
     - Эй,  на крыше! - Незнакомец сверкнул золотыми коронками  и вытащил из
кармана  длинного  черного дождевика пистолет. Он держал оружие с  привычной
непринужденностью профессионала,  как  плотник свой  молоток  или смазчик  -
масленку. На  его руке была хирургическая перчатка. -  Чего ты туда залезла,
спускайся к нам.



        17
     МЫШЕЛОВКА

     -  А  делается  это так,  - сказал  Фредди,  вручая  Райделлу кредитную
карточку. - Ты платишь  пять сотен за вход и  имеешь потом право  набрать на
эти пять сотен товару.
     Райделл взглянул на карточку. Какой-то голландский банк. В счет,  нужно
понимать, зарплаты. Сейчас, пожалуй, самое время спросить, какая  она будет,
эта  зарплата.  А может  - и  не самое время, может,  лучше подождать, а  то
больно уж у него, у Фредди, мрачное настроение.
     По словам Фредди, этот Контейнерный город -  лучшее место, чтобы быстро
и  без хлопот купить  одежду. Нормальную, будем надеяться,  одежду. Уорбэйби
пьет сейчас травяной  чай в  этом  странноватом кафе.  Сказал, что ему нужно
спокойно подумать. Отослал Райделла к машине, а Фредди задержал и пару минут
с ним секретничал.
     - А что, если  мы ему понадобимся? Поехать захочет  куда-нибудь или еще
что.
     - Позвонит и вызовет.
     Следуя указаниям Фредди, Райделл засунул кредитную карточку в  кассовый
автомат и получил пятисотдолларовый магнитный чек  Контейнерного города плюс
разрешение на парковку "Патриота".
     - Теперь сюда, - сказал Фредди, указывая на турникеты.
     - А ты что, не будешь платить?
     - На хрена? - ухмыльнулся Фредди. - Я покупаю одежду в других местах.
     Он  открыл  бумажник  и продемонстрировал  Райделлу карточку с эмблемой
"Интенсекьюра".
     - А я-то считал, что вы на них работаете сугубо по договору.
     -  Сугубо,  но очень  часто, -  пояснил  Фредди,  засовывая  в  прорезь
интенсекьюровскую карточку. Райделл прошел через соседний турникет с помощью
своего магнитного чека.
     - Так это что же, без пяти сотен сюда и не войдешь?
     -  Да, потому и  название такое - "Мышеловка". Они это придумали, чтобы
не  прогореть на  эксплуатационных  расходах, защитили  себя  от  зевак,  не
собирающихся ничего покупать. Каждый  вошедший оставит здесь не  меньше этих
пяти сотен.
     Контейнерный  город  оказался исполинским  крытым  рынком,  если  можно
назвать "рынком"  место, где  паркуются  не  грузовики,  а корабли,  большие
корабли.  Судя  по  всему,  пятисотдолларовый  минимум  никого  особенно  не
отпугивал, люди здесь толклись даже теснее, чем на улице.
     -  Гонконгские деньги,  - сказал Фредди. -  Эти ребята  откупили  целый
кусок набережной.
     - Слышь,  - удивленно  воскликнул Райделл, указывая  на смутный силуэт,
вырисовывавшийся за  крановыми балками и прожекторными  мачтами, - так это ж
мост, тот самый, на котором люди живут.
     - Да, - криво усмехнулся Фредди, - только лучше бы сказать не "люди", а
"психи".
     Он  направил Райделла к эскалатору, неутомимо взбегавшему на безупречно
белый борт огромного контейнеровоза.
     - Охренеть  можно, - восхитился Райделл,  оглядывая сверху Контейнерный
город. - Куда там Лос-Анджелесу, там такого не найдешь!
     -  Ну  уж  не  скажи,  -  качнул  головой  Фредди,  -  и  я  родился  в
Лос-Анджелесе, так что знаю, о чем говорю. А это - рынок себе и рынок, плешь
собачья.
     Райделл купил бордовую нейлоновую куртку, две пары черных  джинсов, три
черные футболки и белье, за все про все  - пять  сотен с  небольшим, так что
пришлось доплатить по кредитной карточке.
     - Совсем  и  не  дорого,  -  сказал  он,  укладывая  покупки  в  желтый
полиэтиленовый мешок с эмблемой Контейнерного города. - Спасибо, Фредди, что
показал такое место.
     - Не  за что, - пожал плечами Фредди.  - А что там на джинсах написано,
где они произведены?
     Райделл изучил ярлык.
     - Африканский союз.
     - Ну вот, -  кивнул  Фредди,  - принудительный труд. Не нужно было тебе
брать это говно.
     - Я как-то не подумал... А как тут с едой, поесть тут можно где-нибудь?
     - Сколько душе угодно...


     - А  ты-то пробовал  когда такую вот  корейскую хрень  маринованную? Ну
прямо огонь во рту...
     - У меня язва. - Фредди методично закладывал себе в рот ложку за ложкой
простого, безо всяких там примочек йогурта.
     - Стресс, Фредди, это все от стресса.
     -  Очень смешно. -  Фредди  оторвался  от розовой пластиковой  миски  и
окинул Райделла недружелюбным взглядом. - Ты что, всегда такой юморист?
     - Какой  там юмор, - печально улыбнулся Райделл, - просто так уж вышло,
что я про язву много знаю - у моего отца тоже думали, что язва.
     - Так была она у него или нет, язва, у твоего папаши?
     - Нет, потом вдруг оказалось, что не язва, рак желудка.
     Фредди  болезненно сморщился, отставил свой йогурт,  покрутил в пальцах
бумажный стаканчик с ледяной минеральной, отхлебнул из него и тоже отставил.
     - Эрнандес говорит, - сказал он, - что ты учился на копа в какой-то там
глухой дыре.
     - Ноксвилл, - кивнул Райделл. - И не просто учился, я был копом. Только
недолго.
     - Ну да, конечно, понимаю.  - Фредди  не то успокаивал Райделла,  не то
извинялся за свою "глухую дыру". -  Так ты что, прошел  полную тренировку по
всем этим полицейским штучкам?
     - Н-ну, - протянул Райделл, - в нас старались впихнуть всего понемногу.
Осмотр  места  происшествия.  Вот,  скажем, в этом номере, сегодня. Я  точно
знаю, что они не работали с суперклеем.
     - Не работали?
     -  Нет.  В  суперклее есть такая  химическая  зараза, которая липнет  к
содержащейся в отпечатках воде, а ведь  они, отпечатки, из той воды, считай,
и  состоят,  на девяносто восемь процентов. Ну так вот, есть такой маленький
нагреватель, специально  для  клея,  вставляется  прямо  в обычную  розетку.
Включаешь его, затыкаешь окна и двери мусорными мешками, да хоть чем угодно,
лишь  бы  заткнуть,  и   оставляешь  так  на  двадцать  четыре  часа,  потом
возвращаешься и очищаешь там воздух.
     - Как это - очищаешь?
     -  Ну,  проветриваешь. Открываешь окна и двери. Потом все как  обычно -
ищешь  отпечатки, обрабатываешь  порошком. А  там,  в отеле, ничего этого не
сделали. После такой обработки  на всем  остается тоненькая  такая пленка. И
еще запах, как ни проветривай...
     - Ни хрена  себе,  - уважительно протянул  Фредди, - да ты, получается,
настоящий спец.
     -  Тут же все на уровне здравого смысла,  -  отмахнулся Райделл.  -  Ну
вроде как не пользоваться туалетом.
     - Туалетом? Не пользоваться?
     - На месте  преступления.  Не ходить в туалет. Не  спускать  воду. Ведь
если  бросить  что-нибудь  в  унитаз...  Ты  обращал внимание,  как  там все
устроено, вода прет вниз, а потом вверх и снова вниз.
     - Ага, - кивнул Фредди.
     - Так вот,  вполне возможно,  что преступник,  или кто там  еще, бросил
туда  что-нибудь  и  спустил.  А эта хрень  не  спустилась совсем  и  так  и
болтается там, в трубе. А ты придешь, спустишь воду - и все, с концами.
     - Вот же мать твою, - восхитился Фредди. - Ну никогда такого не знал.
     - Здравый смысл, - повторил Райделл, вытирая губы бумажной салфеткой.
     - А ведь прав мистер Уорбэйби, точно прав.
     - Это про что?
     -  Он  говорит, что мы  зря  усадили тебя  за баранку,  что  ты  можешь
заниматься куда более  серьезными делами. Сам-то я, если по-честному, совсем
не был в этом уверен.
     Фредди замолчал, словно ожидая, что Райделл обидится.
     - Ну и?
     - Ты заметил, что у мистера Уорбэйби на ноге шина?
     - Да.
     - Ты знаешь этот мост, на который ты еще показывал?
     - Да.
     - И  ты  помнишь  снимок  этой  рассыльной соплячки,  малолетка  такая,
крутая, как яйцо?
     - Да.
     - Ну так вот, - вздохнул Фредди, - мистер Уорбэйби уверен, что она-то и
обворовала этого мужика. И она живет на мосту. А  мост этот самый - местечко
страшное, жуткое. Там сплошные анархисты, жуть сплошная...
     - А я слышал, там самые обыкновенные люди, бездомные.  - Райделл смутно
припомнил  какой-то старый документальный фильм о  мосте. - Устроились там и
живут.
     - Хрен там, бездомные. -  Для убедительности  Фредди сжал правую руку в
кулак и стукнул  по ее  сгибу ребром левой ладони. - Бездомные, они живут на
улице. А эти, на мосту, они же все там сатанисты и  хрен знает  что. Вот ты,
наверное,  думаешь, что можешь пойти туда  и  так себе спокойно разгуливать?
Хрен ты там погуляешь. Они ж туда только своих пускают. Это у них  вроде как
культ, инициации и все такое белье-мое.
     - Инициации?
     - Черные инициации, - наставительно поднял палец Фредди.
     Нужно  думать, ухмыльнулся про себя Райделл,  красавчик не имеет в виду
расовый аспект этих ритуалов.
     - О'кей,  - сказал  он вслух,  -  только  как это  все связано с  ногой
мистера Уорбэйби?
     - Вот там-то,  на мосту, ему и повредили колено, - торжественно поведал
Фредди. - Он пробрался туда, отчетливо понимая, что
     рискует своей жизнью, но  он был готов на все, лишь бы спасти это дитя.
Маленькую девочку. - Фредди: прямо упивался своим повествованием. - Эти суки
с моста, они же часто это делают.
     -  Что  - "это"? - В  глазах  Райделла стояли постные,  невыразительные
физиономии "Медведей-Шатунов".
     - Воруют детей, - объяснил Фредди. - И теперь ни мистер Уорбэйби, ни я,
ни  один  из  нас не может и близко туда подойти, ведь эти  суки, они на нас
охотятся, понимаешь?
     - А потому вы хотите, чтобы туда пошел я?
     Райделл запихнул скомканную  салфетку в картонную коробку  из-под кимчи
[Кимчи - корейское овощное блюдо, очень острое и пряное].
     - Пусть уж мистер Уорбэйби  сам все это объясняет, - вздохнул Фредди. -
У него лучше получится.


     Они нашли  Уорбэйби там же, где и оставили,  - в темноватом,  с высоким
потолком кафе;  район,  сказал Фредди, зовется Норт-Бич.  На Уорбэйби  снова
были  эти  хитрые очки, но что уж там  изучал  знаменитый  сыщик, оставалось
полной загадкой.
     Райделл прихватил из машины свой синий "самсонит" и мешок  с покупками,
ему  не  терпелось переодеться. Туалет в кафе имелся  всего  один,  на  одну
персону вне зависимости от пола, в туалете этом была даже ванна,
     так что он вполне заслуживал  гордое название "ванная комната". Судя по
всему,  ванной  этой  никто  никогда  не  пользовался  -  на  внутренней  ее
поверхности была намалевана  русалка  в  натуральную  величину.  Неизвестный
злоумышленник прилепил  к животу морской девы коричневый окурок, чуть повыше
того места, где кончается кожа и начинается чешуя.
     Райделл обнаружил, что Кевиновы брюки лопнули сзади по  шву, и с тоской
задумался, сколько  же это времени разгуливал он в таком вот пикантном виде,
с голой задницей. Ладно, будем считать, что  авария произошла только  что, в
машине, иначе кто-нибудь да сказал бы,  да хотк тот же самый Фредди. Он снял
интенсекьюровскую  рубашку, затолкал  ее в урну  для  мусора, надел одну  из
черных  футболок, расшнуровал ботинки и задумался. Предстояла сложная задача
-  переодеть  трусы,  брюки  и  носки,  ни  разу не  встав  босыми ногами на
подозрительно  мокрый пол.  Залезть в ванну?  Да нет,  там  тоже  грязно.  В
конечном итоге ему удалось выполнить все необходимые операции, сперва - стоя
на  снятых ботинках,  а  затем  - полусидя на  стульчаке; вся  старая одежда
отправилась в ту  же самую урну. Размышляя, сколько же там  осталось на этой
голландской кредитной карточке, Райделл переложил  бумажник  в правый задний
карман новых джинсов,  а  затем надел бордовую куртку. Умылся под  жиденькой
струйкой  чуть  тепловатой  воды.  Причесался.  Уложил  остальную  одежду  в
"самсонит",
     не забыв и магазинный мешок - пригодится для грязного белья.
     Хорошо  бы,  конечно,  принять  душ, но с  этим  йридется  повременить,
переодеться удалось - и то слава богу.
     На этот раз очки Уорбэйби оказались прозрачными.
     - Фредди рассказал тебе немного насчет моста?
     -  Ну  да,  -  кивнул  Райделл. -  Они  там все сатанисты,  пьют  кровь
христианских младенцев.
     Уорбэйби сверкнул глазами на скромно потупившегося Фредди.
     - Описание излишне колоритное,  однако очень близкое к истине. Место не
из самых приятных.  К  тому  же  оно фактически  выпадает из  сферы действия
правоохранительных  органов.  К примеру, там ты  не встретишь  наших  друзей
Шитова и Орловского, во всяком случае - в их официальном качестве.
     Еще  один ледяной взгляд,  и  улыбка, появившаяся  было на лице Фредди,
увяла.
     - Фредди мне все уже объяснил.  Вы хотите, чтобы я отправился на мост и
нашел эту девушку.
     - Да, - мрачно кивнул Уорбэйби,  -  совершенно верно. Очень хотелось бы
сказать  тебе, что  ничего опасного  там нет, однако это не так.  К крайнему
моему сожалению.
     - Да-а... И насколько же это опасно?
     - Очень, - вздохнул Уорбэйби.
     - А эта девушка, она что, тоже опасна?
     - В высшей степени, - отчеканил Уорбэйби.  - Тем более что внешность ее
не внушает
     ни  малейших опасений.  Да что там  говорить, ты же сам видел, что  они
сделали с горлом этого человека.
     - Господи,  - поражение выдохнул Райделл, - неужели вы думаете, что эта
девочка способна на такое?
     - Ужас, - печально кивнул Уорбэйби. - Люди делают ужасные вещи.


     Только теперь, вернувшись к машине, Райделл заметил, что припарковал ее
прямо под огромной стенной росписью. Джей-Ди Шейпли, в черной кожаной куртке
на голое  тело, возносится в рай  на руках полудюжины  белокудрых, предельно
педерастичных ангелов. Голубыми сверкающими спиралями ДНК, исходящими из его
живота,  Шейпли  поражал вирус СПИДа  - ржавый, отвратительного  вида шар со
множеством  зловещих механических  лап, очень похожий на боевую  космическую
станцию из какого-нибудь фантастического фильма.
     До  чего  же  это  было  дико  -  быть этим вот парнем,  Шейпли. А быть
кем-нибудь другим, разве это не дико?  Тоже дико. Но  вот что особенно дико,
так это быть Шейпли и умереть, как он, а потом глядеть на эту вот картинку.
     "ТЕПЕРЬ  ОН  ЖИВЕТЕ НАС,  -  гласила  надпись  большими,  в добрый  фут
высотой, буквами, - И ТОЛЬКО ИМ МЫ ЖИВЕМ".
     Истина,  с  которой  мог  бы  поспорить разве  что  Саблетт,  так и  не
сделавший себе ни одной прививки.

        18
     КОНДЕНСАТОР

     У Шеветтиной матери был одно время дружок по фамилии Оукли, который пил
по-черному, а в свободное от пьянки  время возил  бревна на лесопилку, если,
конечно, не врал. Долговязый мужик с голубыми, широко  посаженными глазами и
лицом, изборожденным глубокими  вертикальными  морщинами. Мамаша восхищалась
этими морщинами, говорила, что с  ними Оукли  похож на самого взаправдашнего
ковбоя. И никакой у него не ковбойский вид, а такой,  ну вроде как  опасный,
думала про  себя  Шеветта, но с матерью не спорила. К слову  сказать, ничего
опасного  в Оукли не  было, ну разве что примет на  грудь слишком уж много -
бутылку там  виски или  две  -  и  перестанет понимать что к чему. Иногда он
начинал приставать  к  Шеветте, путал ее с  мамашей, но  Шеветте  каждый раз
удавалось вывернуться; проспавшись, Оукли не знал, куда глаза деть, и он шел
в  лавку и  покупал  ей всякие  побрякушки, ну чтобы вину  свою  хоть как-то
загладить.  А сейчас, глядя сверху, через  люк, на этого незнакомого мужика,
Шеветта вспомнила тот случай, когда Оукли, трезвый как стеклышко, отвел ее в
лес и дал пострелять из револьвера.
     У этого,  в комнате, было лицо вроде как у Оукли,  и глаза такие же,  и
морщины на щеках.  Такие морщины, как вроде человек много улыбается, да он и
сейчас улыбался, тип этот, только вот улыбка у него была такая, что
     никого не развеселит, не успокоит, и еще эти золотые зубы.
     - Спускайся, -  сказал он не очень громко, но все равно это звучало как
приказ, за невыполнение которого того и гляди поставят к стенке.
     - Ты что, парень, с  буя сорвался? - В голосе Скиннера не чувствовалось
страха - недоумение, любопытство, но никак не страх.
     Сухой, совсем негромкий щелчок, и яркая голубая вспышка. Японец осел на
пол, сразу как-то осел, неожиданно. Шеветта даже сперва  подумала,  что этот
тип его застрелил.
     - Заткнись, - бросил бандюга Скиннеру и снова повернулся  к  Шеветте. -
Спускайся. Сколько раз тебе говорить?
     Пальцы Сэмми Сэла тронули ее за затылок, чуть подтолкнули к люку, снова
исчезли где-то там сзади.
     Этот тип, он же, пожалуй, и не  подозревает даже, что  здесь, на крыше,
есть еще  какой-то  Сэмми Сэл. А очки у Сэмми Сэла. И никакой этот  мужик не
коп, скорее уж наоборот.
     - Извините, пожалуйста,  - сказал  японец. - Мне очень  неудобно  перед
вами, но...
     - Сейчас я всажу тебе пулю в правый глаз.
     И все лыбится,  лыбится,  и  голосок  -  ну  прямо  словно  предлагает:
"Хочешь, я куплю тебе сэндвич?"
     - Сейчас, - сказала Шеветта, - иду. - И этот не стал больше стрелять ни
в нее, ни в никого.
     Она вроде как слышала, как Сэмми Сэл шагнул по крыше, отступил от нее и
от люка,
     но не стала, конечно, оборачиваться. И она не знала, стоит закрывать за
собой люк или нет, и решила, что не стоит, ведь мужик сказал ей спуститься и
ничего больше. Чтобы закрыть, ей  нужно будет повернуться и  протянуть  руку
назад, к крышке, а хрен там хрена этого знает, подумает еще, что она достает
оттуда пистолет или еще что. Ну прямо тебе как в кино. Чистый цирк.
     Спрыгивая с нижней ступеньки  на пол, Шеветта старалась держать руки на
виду, чтобы хрену этому было видно.
     - Что ты там делала?
     И улыбочка, все та же долбаная улыбочка. Пистолет и близко не  похож на
старый громадный и неуклюжий револьвер, привезенный Диком Оукли из Бразилии.
Маленькая  такая,  тупорылая,  почти квадратная хреновина  из тускло-серого,
точь-в-точь  как инструмент в Скиннеровом ящике, металла. А на кончике дула,
вокруг дырки, кольцо другого  металла, блестящего, вроде как  глаз  с черным
зрачком.
     - На город смотрела.
     Шеветта  не ощущала особого страха. Да  она  сейчас и вообще  ничего не
ощущала, кроме дрожи в ногах.
     Тип  поднял голову, скользнул  взглядом по  черному  зеву  люка;  рука,
сжимавшая пистолет, не шевелилась, как каменная. Шеветта боялась, а вдруг он
спросит, одна она была  на крыше или с  кем; ответишь неуверенно, или там со
слишком горячей уверенностью, так он ведь сразу поймет, что врешь.
     - Ты знаешь, за чем я пришел.
     Скиннер сидел  в кровати, привалившись спиной к стенке; от недавней его
сонливости не осталось  и следа.  Японец - не только живой, но, похоже, даже
не раненый - сидел на полу, широко раскинув длинные костлявые ноги.
     -  Ясненько, - сказал Скиннер, - наркотики или деньги. Только ты сильно
ошибся  адресом.  Если  хочешь, могу  дать тебе  пятьдесят  шесть долларов и
лежалый хабарик с дурью.
     -  Заткнись. -  Золотоносная улыбка исчезла,  теперь  у  мужика  словно
вообще не было губ - тонкая, как карандашом  проведенная линия и все. - Я не
с тобой разговариваю.
     Скиннер  хотел  вроде бы  что-то сказать или,  может, засмеяться, но не
сделал ни того ни другого.
     - Очки.
     Тип снова  сверкнул  этой своей  улыбкой,  которая  и  на  улыбку-то не
похожа, и поднял пистолет,  так  что Шеветта глядела теперь  прямо в злобный
черный зрачок. Ну пристрелит он меня, - мелькнула у нее мысль, - ну и что? А
где он их потом искать будет?
     -  Хэпберн,  - сказал Скиннер  с этой своей легкой,  чуть  ненормальной
улыбочкой,  и  только  теперь  Шеветта заметила, что во  лбу  Роя  Орбисона,
который на стене, на постере, появилась круглая, аккуратная такая дырочка.
     - Там. - Она указала на люк. На нижний люк, люк в полу.
     - Где?
     - В багажнике велосипеда.
     (Только  бы  Сэмми  не наткнулся  в темноте на эту ржавую  тележку,  не
загремел.)
     Тип взглянул на потолочный люк - ну прямо мысли слушает.
     - Лицом к стене, раскинь  руки. - Он  подошел ближе. - Ноги  пошире.  -
Холодное  прикосновение к затылку, пистолет, наверное. Бесстрастная,  словно
механическая, рука скользнула под куртку, ищет оружие...
     - Так и стой.
     Скиннеров  нож  -  тот,  керамический, с фрактальным  лезвием -  бандит
прозевал.  Шеветта  чуть  повернула  голову и увидела,  как  он  одной рукой
обкручивает запястье  японца чем-то красным  и вроде как резиновым  -  яркая
такая штука,  ну вроде  как  эти  мягкие  жевательные  конфеты,  на червяков
похожие, которыми торгуют  из  больших стеклянных банок.  Потом  он проволок
косоглазого  дурика через  всю комнату,  пропустил  красную хреновину  через
стальной  кронштейн  столика, того самого, за которым Шеветта  завтракала, и
обмотал свободным  ее концом  второе, покорно  подставленное запястье.  Этим
дело  не кончилось. Затянутая  в резиновую  перчатку рука извлекла из левого
кармана  черного дождевика еще  одну такую же  штуку и  встряхнула  ее,  как
игрушечную змею.
     - Сиди, старик, на своей кровати и не рыпайся.
     Бандюга ткнул  Скиннера пистолетом  в  висок,  наклонился и опутал  его
руки. Скиннер молчал и не шевелился.
     Затем настала очередь Шеветты.
     - Тебе мы сделаем спереди, а то по лестнице не сможешь спуститься.
     Веревка эта, или как ее, оказалась холодной, скользкой, и типу этому не
пришлось ее завязывать там или  защелкивать, она сама склеилась на запястьях
в  кольцо, даже не склеилась, а срослась, безо всяких  там швов. Веселенькие
такие пластиковые браслеты, ярко-красные,  ну  прямо  тебе детская  игрушка.
Теперь с молекулами каких только фокусов не делают.
     -  Я  буду  за тобой следить,  - сказал он и снова стрельнул глазами на
потолочный люк. - Так что  спускайся медленно, безо всяких  штучек.  Если ты
спрыгнешь или побежишь, когда будешь внизу, - я тебя убью.
     Шеветта ни секунды не сомневалась, что так он и сделает, если сможет, а
вот сможет ли?  Оукли, помнится,  говорил в тот раз, в лесу,  что  это очень
трудно -  попасть  в цель,  когда стреляешь прямо вниз,  а  прямо  вверх еще
труднее.  Так  что стоило,  пожалуй,  рвануть, как только  под ногами  будет
ровное место, всего-то и надо что отбежать от лестницы на шесть футов, а там
уже  угол, и поминай как  звали...  Шеветта  еще  раз  взглянула  в черный с
серебряной радужкой зрачок пистолета и решила, что эта, насчет рвануть, идея
не такая уж, в общем-то, и удачная.
     Она подошла  к  люку  и  встала  на  колени. Спускаться по чуть  ли  не
вертикальному  трапу   со   связанными  руками   -   номер  трудный,   почти
акробатический; мужик помог Шеветте,
     ухватив ее за шкирку  Скиннеровой кожанки. В конце концов она поставила
ноги на третью от верха ступеньку и вцепилась  пальцами  в край люка, дальше
уже было  попроще. Она  переставляла ноги на одну  ступеньку вниз, отпускала
ступеньку, за которую держалась  руками, и  хваталась за следующую - тут-то,
собственно говоря,  и  был  весь  фокус: не  успеешь перехватить  достаточно
быстро, потеряешь  равновесие и  сверзишься  вниз, сделаешь  чересчур резкое
движение - тот же самый плачевный результат. А потом - все по новой.
     Шеветта опускалась почти  механически, думая совсем  о другом, и как-то
так вышло,  что лестничная  эта  эквилибристика  помогла ей просмотреть  все
возможные варианты и выбрать из них  самый вроде бы осуществимый. Она думала
спокойно  и методично,  немного  даже  удивляясь  собственному  спокойствию,
знакомому спокойствию. Точно так же чувствовала  себя Шеветта в Бивертоне, в
ту ночь, когда она перебралась через колючую проволоку, взяла и перебралась,
ничего   не   планируя   заранее.   А   еще    в   тот    раз,   когда   эти
шоферюги-дальнобойщики решили затащить ее в свою спальную конуру;  она тогда
сделала вид,  что не  имеет, собственно,  ничего против, а затем  выплеснула
одному из них в  морду целый термос  горячего кофе, врезала другому ногой по
балде и  выскочила наружу. Шоферюги искали ее битый  час,  светили повсюду и
фарами,  и фонариками,  а она  все  лежала и  лежала в  болоте,  в кустах, и
боялась пошевелиться,
     а комары жрали ее заживо.  Так и стоят перед глазами ослепительно-яркие
лучи, пляшущие на чахлых болотных кустиках.
     Все,  площадка.   Шеветта  отступила  от  лестницы,  стараясь   держать
связанные  руки  на  виду, а  то  еще что подумает. Мужик  спустился быстро,
бесшумно и даже красиво - ни одного  лишнего движения. Только сейчас Шеветта
обратила внимание, из какой странной ткани сшит его дождевик -  ни малейшего
глянца, и даже не матовая она, а словно вообще не отражает света, нисколько.
А  на ногах - ковбойские сапоги, тоже черные.  Бегать в таких не хуже, чем в
кроссовках, хотя мало кто об этом догадывается.
     - Где они?
     Короткая улыбка,  мгновенная вспышка золота. Темно-русые волосы  гладко
зачесаны  назад.  Демонстративное  движение  стволом  -   чтобы  Шеветта  не
забывалась,  не  думала  ни о  каких  глупостях.  Рука,  держащая  пистолет,
начинала  потеть,  под  белой  резиновой  перчаткой угадывались темные капли
влаги.
     -  Дальше  можно  спуститься  на...  - Шеветта осеклась. Желтая корзина
подъемника  была наверху,  точно на том месте, где ее оставили они  с  Сэмми
Сэлом. А как же этот-то поднялся, и японец тоже?
     Новый проблеск золота.
     - Мы воспользовались лестницей.
     Ну  да,  служебная лестница, для  маляров,  стальные, чуть  не насквозь
проржавевшие скобы. Мало удивительного, что у японца поджилки потом дрожали.
     - Так что, - спросила Шеветта, - ты идешь?
     По пути  к подъемнику  она старательно смотрела себе под ноги, чтобы не
забыться, не взглянуть назад и вверх - что  там делает Сэмми. Спуститься  он
не мог - если  медленно, осторожно, то не хватило  бы времени, а скатываться
по трапу быстро, так это какой бы грохот стоял.
     Шеветта  перекинула ногу через высокий  пластиковый  борт и  беспомощно
оглянулась.   Золотозубый  подсадил  ее,   затем  тоже  влез  в  корзину   и
выжидательно замер.
     - Этот вниз, - сказала она, указывая на один из рычагов.
     - Давай.
     Шеветта сдвинула рычаг на деление, на другое; снизу донесся вой мотора,
корзина поползла  под  уклон.  Внизу,  под  лампочкой,  заключенной  в мятую
алюминиевую  сетку,  виднелся пятачок  света. Интересно, подумала Шеветта, а
что бы было,  если бы Фонтейн, или там кто еще, появился бы  сейчас,  пришел
бы, скажем, электрическое хозяйство проверить? Пристрелил бы его этот хмырь,
точно пристрелил бы, а  если  двое или трое - всех бы пристрелил. Перещелкал
бы  одного за  другим, а потом  скинул в воду,  это ж у него прямо на  морде
написано, большими буквами.
     Он вылез из корзины боком, не спуская с Шеветты глаз, затем помог и ей.
Помост под ногами ощутимо вибрировал -  снова  поднялся ветер, и мост гудел,
как гигантская эолова арфа. Издалека доносились обрывки смеха.
     - Где? - спросил бандюга.
     - Вон тот, розовый с черным. - Щеветта указала связанными руками на два
велосипеда.
     Бандюга даже  не сказал "иди вперед", или там "достань", а только молча
махнул пистолетом.
     -  Держись  подальше,  -  сказал  Шеветтин  велосипед,  когда  до  него
оставалось футов пять.
     - В чем дело?
     Толчок стволом в спину, не то чтобы болезненный, но неприятный.
     - Второй велосипед выступает, у этой рухляди охранная система.
     Шеветта нагнулась, нажимом  большого пальца освободила велосипед  Сэмми
Сэла, однако не стала просовывать руку в распознающую петлю.
     -  Ты  что,  засранец,  английского  языка  не понимаешь?  -  угрожающе
процедил велосипед. - Может, тебе по-другому объяснить?
     - Выключи его, - скомандовал бандюга.
     - О'кей.
     Шеветта знала, что нужно сделать это  одним быстрым движением - взяться
двумя  пальцами  за  резиновую изолирующую  покрышку  и качнуть велосипед  в
сторону.
     А  вот  что бандюга наклонился так низко, что рама  влепила прямо в его
пистолет,  -  это  уж  было  чистым  везением.  Конденсаторы  энергетических
тормозов выбросили весь свой заряд в охранную систему, замаскированную
     липовой  ржавчиной  и  артистически  замусоленной   проводящей  лентой;
рванувшись  наружу,  заряд  превратился  в  короткую  ослепительную  молнию.
Бандюга громко ударился коленями о  помост,  глаза его помутнели,  на  губах
раздулся и тут же лопнул серебристый пузырек слюны. Шеветте показалось даже,
что над тупорылым пистолетом поднимается струйка пара.
     - Беги, - скомандовала она себе  и пригнулась, но  тут послышался звук,
похожий  на суматошное  хлопанье  крыльев,  а  еще через  мгновение какой-то
длинный черный  предмет ударил  полуобморочного бандита по спине, бросил его
ничком на  помост.  Рулон толя;  Шеветта подняла голову. Сэмми Сэл  стоит на
одной из  углепластовых стяжек, обхватив рукой вертикальную  опору. Стоит  и
улыбается, хотя нет,  не может она  этого видеть, слишком уж  далеко,  да  и
темно тоже.
     - Ты забыла, - сказал Сэмми и бросил вниз что-то маленькое и темное. Ни
на что не надеясь,  Шеветта подняла  связанные  руки и выхватила из  воздуха
гладкий продолговатый  футляр - очки словно сами стремились к ней вернуться.
Она так и не поняла, зачем Сэмми это сделал.
     И  никогда  уже  не  поймет  -  тупорылый  пистолет  разразился  долгим
кашляющим звуком,  засверкали, сливаясь  воедино, голубые вспышки; Сэмми Сэл
качнулся назад и исчез, словно его и не было никогда на этом месте.
     Шеветта бросилась бежать.



        19
     СУПЕРБОЛ

     Красная  пластиковая  змейка,  пропущенная  сквозь  стальной  кронштейн
скиннеровского стола, цепко держала Ямадзаки за руки,  не позволяя подняться
с  колен.  Где-то  вдалеке дробно застучал  и тут  же  смолк  автомат  - или
какой-нибудь пневматический инструмент.
     Голова Ямадзаки  кружилась от сильного, едкого запаха; чуть подумав, он
решил, что это - запах его собственного страха.
     На  столике  прямо  перед  глазами  стояла  щербатая  тарелка  с пятном
засохшей зеленоватой грязи на краю.
     -  Все,  что  у  меня есть, я  ему так и  сообщил,  -  сказал  Скиннер,
поднимаясь  на  ноги;  его руки  были связаны за спиной. -  А ему  не  надо.
Никогда не угадаешь, что им надо, верно?
     Миниатюрный телевизор  соскользнул с края кровати и грохнулся  об  пол,
плоский экран вылетел и повис на радужной ленте кабеля.
     - Мать твою.
     Скиннер нагнулся и сморщился от боли;  Ямадзаки был уверен, что  старик
сейчас упадет,  однако тот наклонился вперед,  чтобы  удержать равновесие, и
шагнул раз, другой.
     Ямадзаки  напряг  руки  -  и вскрикнул, почувствовав, как  затягиваются
пластиковые узы. Словно живые.
     -  Тянешь их, выкручиваешь, а они все туже и  туже, -  послышался сзади
голос Скин-
     нера. - Стандартное снаряжение копов - не теперь,  когда-то. Потом  это
говно запр