сленных молний, украшавших кожаную куртку. - Пошли, - сказала Шеветта Вашингтон. - Не стоит здесь задерживаться. - Ты видела? - с надеждой спросил Райделл. - Постоишь здесь, так не то еще увидишь. Райделл оглянулся на "Патриота". Не желая облегчать будущим ворам работу (а то подумают еще что), он спрятал ключ зажигания под коврик и запер дверцы. И начисто забыл про заднее окно. Странное это ощущение, когда ты прямо мечтаешь, чтобы твою машину угнали и поскорее. - Ты точно знаешь, что се приберут к рукам? - А заодно и нас с тобой. Линять нужно отсюда, в темпе вальса. Шагая следом за Шеветтой, Райделл скользил глазами по глухим, без единого окна стенам. От самого низа и до уровня, куда можно еще дотянуться рукой, кирпичная кладка была сплошь покрыта рисунками и буквами, только буквы эти не складывались ни в какие нормальные слова. Вот так же примерно выглядят вопли, хрипы и ругательства, которыми изъясняются герои комиксов. Едва они свернули налево и сделали пару шагов по тротуару Хайт-стрит, как сзади донеслось негромкое; сытое урчание - кто-то запустил двигатель "Патриота". Спина и затылок Райделла покрылись гусиной кожей, он словно забрел ненароком в фильм про привидения. Ведь там, в переулке, не было ни души, только этот, в черном презервативе, но и он давно выкатил на своей доске на улицу, скрылся из вида. - Смотри вниз, в землю, - шепнула Шеветта. - Не поднимай глаза, а то они нас убьют. Райделл послушно уставился на заляпанные грязью носки своих десантных говнодавов. - Так ты что, знаешь все повадки и обычаи автомобильных воров? Близко знакома с этой публикой? - Иди как идешь. Не разговаривай. Никуда не смотри. Райделл слышал, буквально видел затылком, как машина выворачивает из переулка... приближается... едет рядом. Ну почему так медленно? Насквозь промокшие ботинки противно чавкали. Неужели так и придется умереть, думая о каком-то там мелком, жалком неудобстве, о том, что в ботинках полно воды, что надо бы вылить ее и переодеть носки, только вряд ли это удастся... Но тут водитель совладал наконец с непривычной американской схемой переключения скоростей; "Патриот" взревел и рванулся вперед. Райделл начал поднимать голову. - Не надо, - прошептала Шеветта. - Так это что, приятели твои что ли? - Да не знакома я с ними ни с кем. Лоуэлл, он называет их "сухопутные пираты". - Какой еще Лоуэлл? - Ты видел его в "Диссидентах". - В баре? - Это не бар. Тусовка. - Бар не бар, а спиртное подают. - Тусовка. Сидят там, треплются. Тусуются. - Кто тусуется? Этот Лоуэлл, он часто туда ходит? - Да. - А ты? - Нет! - с неожиданной злостью отрезала Шеветта. - Ты хорошо знаешь Лоуэлла? Он ведь твой дружок, верно? - Вот и видно, что ты коп, по всему разговору видно. - Нет, - качнул головой Райделл, - не коп. А не веришь - спроси у них сама. - Не дружок, а знакомый, - снизошла Шеветта. - У меня их много. - С чем тебя и поздравляю. - А у тебя есть в этой сумке пистолет или что еще в этом роде? - Сухие носки. И белье. - Не понимаю я тебя, - вздохнула Шеветта. - А ты и не обязана. Пару минут они шли молча. - Так мы что, с тобой воздухом дышим или ты знаешь, куда идти? - не выдержал наконец Райделл. - На улице хорошо, но хотелось бы куда-нибудь в помещение. - Мы хотим посмотреть на картинки, - сказала Шеветта. Сквозь каждый сосок толстого мужика было продето по паре таких штук, вроде как висячие замки, только поменьше и блестящие, хромированные. Тяжелые, судя по тому как они оттягивали кожу; Райделл посмотрел на них разок, зябко поежился и отвел глаза. Кроме жутковатых этих подвесок на мужике имелись мешковатые белые брюки с мотней, болтавшейся где-то в районе коленей, и синий бархатный жилет, обильно расшитый золотом. И татуировки. На большом, жирном, мягком, как подушка, теле не было ни вот такого лоскутка неразрисованной кожи. У Райделлова дяди, у того, который служил в Африке да так оттуда и не вернулся, у него тоже были татуировки. Та, что на спине, так прямо роскошная - громадный извивающийся дракон с крыльями, когтями, рогами и добродушной, чуть придурковатой улыбкой. Это дяде в Корее сделали, на компьютере, в восемь аж цветов. Он рассказывал Райделлу, что компьютер построил сперва точную схему его спины и нарисовал, как все это будет в готовом виде. А потом оставалось только лечь на татуировочный стол, и робот сам, безо всяких там людей, наносил татуировку. Райделл представлял себе этого робота вроде пылесоса, только с гибкими хромированными лапами, и в каждой лапе по игле, а дядя объяснил, что все было совсем не так и робот тот просто серая такая коробка, а ощущение, когда под ним лежишь, такое, словно тебя пропускают через матричный принтер. И за один день такая сложная штука не делается, пришлось прийти в салон и на следующий день, и еще на следующий, и так восемь раз, на каждый цвет по разу, но уж дракон получился просто загляденье - здоровенный, весь закрученный и гораздо ярче, чем орлы, какие на американском гербе, и фирменная марка "Харлей-Дэвидсон", вытатуированные на дядиных предплечьях. Когда дядя выходил на задний двор, снимал рубаху и качал Райделловы гантели, Райделл обязательно выходил тоже - смотреть, как дракон вроде как извивается. Красиво, ничего не скажешь. А у этого жиряги с грузилами на сиськах татуировки были везде - кроме ладоней и лысины, ну и лица тоже. Прямо словно не голое тело, а в таком костюме, и все картинки разные, все хитрые, безо всяких там орлов и мотоциклов, и все они переходят одна в другую, сплетаются воедино. Райделл смотрел-смотрел на жирного, а потом почувствовал, что голова кружится, и начал смотреть на стены, где тоже были сплошь татуировки, то есть рисунки для татуировок, образцы, из которых можно выбирать. - Ты ведь была здесь раньше, - сказал мужик. - Да, - кивнула Шеветта, - с Лоуэллом. Вы ведь помните Лоуэлла? Мужик равнодушно пожал плечами. - Мы с другом, - сказала Шеветта, - мы хотим что-нибудь выбрать... - А вот друга твоего я что-то не припоминаю. Жирный говорил спокойно, дружелюбно, но Райделл уловил в его голосе какое-то недоверие, вопрос. И еще он косился на Райделлову сумку. - Все о'кей, - уверенно заявила Шеветта. - Он знает Лоуэлла. Он оттуда, с оклендского конца. - Вот вы тут, мостовые, - начал жирный; было видно, что люди, живущие на мосту, вызывают у него искреннее уважение, - так как вы перенесли эту жуткую бурю? Надеюсь, она не слишком много у вас переломала? В прошлом месяце один клиент подкинул нам снимок, сделанный широкоугольником, хотел перенести к себе на спину. Весь ваш подвесной пролет и все, что там есть. Прекрасный снимок, только он не поместился на спину, а от предложения уменьшить клиент отказался. Вот у твоего друга, - он взглянул на Райделла, - спина пошире, ему бы в самый раз. - И как, получилось? Райделл уловил в голосе Шеветты инстинктивное желание растянуть разговор, поддержать интерес собеседника. - Наш салон обеспечивает полный сервис, - значительно сообщил жирный. - Ллойд прогнал снимок через графический компьютер, повернул изображение на тридцать градусов, усилил перспективу, получилось нечто необыкновенное... Возвращаясь к началу, какими образцами ты интересуешься - для себя или для своего друга? - Ну, вообще-то, - скромно потупилась Шеветта, - мы хотим подобрать что-нибудь для нас обоих. Ну, значит, вроде как бы парное, гармонирующее... - Весьма романтично, - улыбнулся жирный. Райделл с сомнением покосился на свою непредсказуемую спутницу. - Сюда, пожалуйста. - При каждом шаге жирного в низко болтающейся мотне что-то негромко, но отчетливо позвякивало; Райделл болезненно сморщился. - Позвольте угостить вас чаем. - А кофе? - оживился Райделл. - Прошу меня извинить, - покачал головой жирный, - но Батч кончает в двенадцать, а я не умею пользоваться этой машиной. Но я могу угостить вас очень хорошим чаем. - Да. - Шеветта предостерегающе ткнула Райделла острым, как карандаш, локтем. - Чай, пожалуйста. Вся обстановка маленькой комнаты, куда проводил их жирный, состояла из двух стенных экранов и кожаного диванчика. - Я сейчас, только заварю вам чай, - сказал он и удалился, притворив за собой дверь. Побрякивание стихло. - Чего это ты там намолола про парные татуировки? Райделл бегло осмотрел комнату. Чисто. Голые стены. Мягкое освещение. - Теперь он отвяжется от нас, даст время повыбирать. Ну а парные - чтобы не удивлялся, чего мы так долго копаемся. Райделл поставил сумку в угол и сел на диван. - Так мы что, можем здесь посидеть? - Да, нужно только вызывать образцы. - А это как? Шеветта взяла дистанционный пультик, включила правый экран и пошла гулять по меню. Увеличенные, с высоким разрешением снимки татуированной кожи. Минут через десять жирный принес подносик с двумя большими керамическими кружками. - Тебе зеленый, а тебе... - Он повернулся к Райделлу. - Мормонский, раз уж ты просил кофе. - Спасибо, - неуверенно сказал Райделл, беря тяжелую, как булыжник, кружку. - Располагайтесь поудобнее и никуда не агешите, - любезно улыбнулся жирный. - А если что потребуется - не стесняйтесь, зовите меня. Он широко улыбнулся и ушел, помахивая пустым подносом. - Мормонский? Райделл с сомнением принюхался к поднимавшемуся над кружкой пару. Ничем вроде не пахнет. - Им кофе не полагается. А в этом чае эфедрин. - Это что, наркотик? - Его делают из одного растения, в котором есть что-то такое, мешающее уснуть. Все точно как кофе. Не до конца убежденный, Райделл решил, что чай все равно слишком горячий, и поставил кружку на пол, рядом с ножкой дивана. Девушка на экране демонстрировала дракона вроде дядиного, только этот был поменьше и не на спине, а на левом бедре. Сквозь верхнюю часть ее пупка было продето маленькое серебряное колечко. Шеветта нажала кнопку. С потного байкерского предплечья глядело лицо президентши Миллбэнк, выполненное в черно-белых тонах. Райделл вылез из мокрой куртки, только теперь заметив разодранное плечо и белые клочья синтетической ваты. - А у тебя есть татуировки? - Он отбросил куртку в угол. - Нет. - Так откуда ты все про это знаешь? - Лоуэлл. - Шеветта перебрала еще с полдюжины картинок. - Вот у него есть. Гигер. - Какой еще гигер? Райделл открыл сумку, достал носки и начал распутывать мокрые ботиночные шнурки. - Художник такой. Девятнадцатого, что ли, века. Классика, самая взаправдашняя. Биомеханика. Лоуэлл сделал себе на спшгу картину этого Гигера "N. Y. С. XXIV" [N. Y. С. - Нью-Йорк-Сити.]. - Шеветта назвала римские цифры, как буквы: "экс-экс-ай-ви". - Там вроде этого города, Сан-Франциско. Без никаких цветов, все черно-серо-белое. А он хочет еще и рукава, чтобы в масть, вот мы и зашли сюда как-то, посмотрели других Гигеров [Гигер Г. Р. (р. 1940) - швейцарский художник, работающий также в театре и кино. Достойный продолжатель традиций Босха, Бёклина, Гаудп, не говоря уж о Дали и Эрнсте. Для его творчества характерно сочетание машиноподобных и квазибиологнческих форм. Широким массам известен благодаря работе над фильмом Ридли Скотта "Чужой" (1979).]. - Слушай, - сказал Райделл Шеветте, нервно разгуливавшей вдоль экранов, - ты бы села, что ли, а то шея устала головой вертеть. Он снял мокрые носки, закинул их в мешок с эмблемой "Контейнерного города" и натянул сухие. Обуваться не хотелось, но что если придется мотать отсюда в темпе? Райделл вздохнул, надел ботинки, начал их шнуровать, и тут наконец Шеветта угомонилась, села. Она расстегнула куртку, скинула ее с плеч и потянулась; негромко звякнул болтающийся на цепочке наручник. Черная футболка с по плечо обрезанными рукавами, бледные, без малейшего признака загара руки. Шеветта перегнулась через диванчик и вроде как прислонила куртку к стенке; сшитая из жесткой, негнущейся кожи, она так и осталась стоять с бессильно обвисшими рукавами, словно уснула. Райделл остро ей позавидовал. - Слышь, - вспомнил он вдруг, - а этот мужик в плаще - ну тот, который застрелил... Райделл не успел сказать про волосатика на велосипеде - Шеветта больно вцепилась ему в запястье. Снова звякнул наручник. - Сэмми. Он застрелил Сэмми, там, наверху, у Скиннера. Он... он охотился за очками, а очки были у Сэмми, и он... - Подожди. Подожди секунду. Очки. Всем нужны эти долбаные очки. Их ищет этот мужик, их ищет Уорбэйби... - Какой еще Уорбэйби? - Здоровый негр, который высадил заднее окно машины - ну, когда я от них смывался. Вот он и есть Уорбэйби. - И ты думаешь, я знаю, что они такое? - И ты не знаешь, почему все на свете за ними охотятся? Шеветта взглянула на него, как на лошадь, вежливо спросившую, не кажется ли ей, что сегодня самый подходящий день потратить все какие есть деньги на этот вот лотерейный билетик. - Давай-ка начнем с самого начала, - предложил Райделл. - Расскажи мне, где ты их взяла. - С какой такой стати? Райделл обдумал вопрос. - А с такой, что ты давно была бы на том свете - не выкинь я там, на мосту, этого идиотского номера. Теперь задумалась Шеветта. - О'кей, - кивнула она секунд через двадцать. Может, в этом мормонском чае и вправду было что-то намешано, а может, смертельно усталый Райделл просто перевалил критическую черту, отделяющую обычную, вязкую усталость от парадоксальной, при которой мир становится светлым и прозрачным и ты чувствуешь себя даже бодрее, чем обычно, и сна - ни в одном глазу. Так или иначе, но он отхлебывал из кружки и слушал Шеветту, а когда она слишком уж увлекалась рассказом и забывала перелистывать образцы татуировки, то брался за дистанционный пультик сам и жал какие попало кнопки. Если расставить все по порядку, провинциальная, без роду без племени девчонка бросила свой захудалый орегонский городишко и двинула на юг, в Сан-Франциско. Дальше - мост. Больную и беспомощную, ее подобрал этот хромой, малость тронутый старик. Старик нуждается в уходе, она - в крыше над головой, так что все вышло ко всеобщему удовольствию. Затем она нашла себе работу - мотаться по Сан-Франциско на велосипеде, развозить пакеты. В Ноксвилле тоже были курьеры, так что за недолгую свою работу пешим патрульным Райделл достаточно насмотрелся на эту публику. То по тротуарам разъезжают, то под красный лезут, то еще какие нарушения, а задержишь такого, чтобы оштрафовать, так непременно скандал закатит. Вкалывают по-черному, но и зарабатывают вполне прилично. Сэмми, негр, которого застрелил (по ее словам, застрелил) золотозубый, тоже работал курьером, он-то и нашел ей это место в "Объединенной". Рассказ о том, как Шеветту случайно занесло на чужую пьянку и как она вытащила эти самые очки из кармана незнакомого мужика, звучал вполне правдоподобно. Если хотят соврать, то придумывают обычно что-нибудь другое. А тут - не "нашла", не сами в руку прыгнули, а просто взяла и сперла, по мгновенному побуждению. Достал ее этот гнусный тип - вот и вся причина. Ерунда, мелкое воровство - не окажись эти очки такими для кого-то ценными. С другой стороны, из Шеветтиных описаний однозначно следовало, что именно этот ее "засранец" окончил жизнь с кубинским галстуком на шее, да и место событий совпадало - гостиница "Морриси". Костариканский гражданин германского происхождения - что, скорее всего, не соответствовало истине ни по первому, ни по второму пункту. А по состоянию на настоящий момент - труп, чей похабный портретик передали великому Уорбэйби по факсу, прямо в эту, украденную теперь "сухопутными пиратами машину. Человек, чье убийство расследуют Шитов и Орловский, если они его действительно расследуют. - Вот же мать твою, - пробормотал Райделл. Шеветта - она все еще продолжала свой рассказ - оборвала фразу на полуслове: - Что? - Ничего, это я так. Да ты говори, говори. Русские работают налево, это уж точно. Служат в убойном отделе - и косят налево. Можно поставить пачку долларов против рулона туалетной бумаги, что эти типы и вообще не задействованы в расследовании. Они организовали великому Люциусу доступ на место преступления, они залезли в полицейский компьютер, а все остальное - спектакль, рассчитанный на одного-единственного зрителя. На Райделла. Чтобы-взятый со стороны водитель не подумал чего плохого. И еще. Если верить болтовне Фредди, "Интенсекьюр" и "Дэйт-америка" - фактически одна и та же фирма. Очень, очень интересно. А Шеветту Вашингтон словно прорвало. С людьми, у которых много накопилось, такое часто бывает - сперва мнутся, заикаются, а как разговорятся, так и не остановишь. Теперь она рассказывала про Лоуэлла, что это который с волосами, а не тот, бритоголовый, и что он и правда был ее ну вроде как дружком, но это раньше, давно, и что он может сделать для тебя, считай, что угодно - это в смысле с компьютером сделать, и не бесплатно, а за хорошие деньги, - и это ее, Шеветту, всегда пугало потому что он постоянно болтал про копов, что он совсем их не боится, ничего они ему не сделают, никогда. Райделл машинально перелистывал образцы татуировок - вот, скажем, дамочка с розовыми гвоздиками на животе и груди, в аккурат по краям бикини, - так же машинально кивал, но слушал не Шеветту, а свои собственные мысли. Эрнандес - "Интенсекьюр", Уорбэйби - "Интенсекьюр", да и в "Морри-си" тоже интенсекьюровские. А Фредди говорит, что "Интенсекьюр" и "Дейтамерика" - одна и та же лавочка, так что... - ...Желаний... Райделл сморгнул и уставился на экран. Костлявый парень со скорбным Джей-Ди Шейпли во всю грудь. Будешь тут скорбным, когда у тебя волосы из глаз растут. - Как? - Держава. Держава Желаний. - А что это? - Вот потому-то Лоуэлл и говорит, что копы ни в жизнь его не тронут, а я ему сказала - хрень это все собачья. - Хакеры, - вспомнил Райделл. - Я говорю, говорю, а ты ни слова не слышал. - Нет, - помотал головой Райделл. - Очень даже слышал. Держава Желаний. Проиграй-ка этот кусок по новой, о'кей? Шеветта отобрала у него пульт, вывела на экран бритую голову с солнцем на самой макушке и планетными орбитами вокруг, затем чью-то ладонь с орущим, широко разинутым ртом, ноги, покрытые голубовато-зеленой чешуей, рыбьей или чьей там еще. - Так вот, - сказала она, - я тут сказала, что Лоуэлл всю дорогу хвастает, как он связан с этой самой Державой Желаний, и как они могут сделать с компьютером все что угодно, и что поэтому если кто покатит на него бочку, то схлопочет, по-крупному схлопочет. - Не слабо, - восхитился Райделл. - А ты сама, ты их видела когда-нибудь, этих ребят? - А их нельзя увидеть - Шеветта нажала одну из кнопок пульта, но Райделл уже не видел экрана. - Живьем нельзя, по-настоящему. С ними только говорят, по телефону. Ну или через гляделки, и вот это - самое дикое. - Почему? - Потому что они получаются вроде как раки и вся такая срань. Или - как телевизионные звезды. Как все что угодно. Не знаю только, почему это я так растрепалась. - Потому что иначе я усну и как же мы тогда решим, что нам больше подходит - чешуя на ногах или гвоздики в промежности. - Теперь твоя очередь, - сказала Шеветта и замолчала. И молчала, пока Райделл не начал рассказывать. Он рассказал ей про Ноксвилл и про Академию, и как он всегда смотрел "Копы влипли", а потом, когда сам стал копом и тоже влип, получалось, похоже, что и его покажут в этой передаче. Как они привезли его в Лос-Анджелес, потому что не хотели связываться с Дожившими Сатанистами, а появился этот Медведь-Шатун, это убийцы эти, и телевизионщики вроде как утратили к нему интерес, и тогда он устроился в "Интенсекьюр", сел за баранку "Громилы". Он рассказал ей про Саблетта и про Кевина Тарковского, и про домик на Map Висте, но вроде как опустил Державу Желаний, вроде как она и не имела отношения к той ночи, когда он загнал "Громилу" прямо в гостиную Шонбруннов. Рассказал, как вдруг, ни с того ни с сего, заявился Эрнандес (это ж подумать только, двух еще дней не прошло, а кажется - год) и как он, Эрнандес значит, предложил ему место водителя при Уорбэйби - лететь, значит, сюда, в Сан-Франциско, и шоферить. Тут Шеветта заинтересовалась, спросила, чем занимаются эти ищейки, и он объяснил ей, чем они, считается, занимаются и чем они занимаются в действительности, как ему теперь кажется, и она сказала: хреново, от таких типов лучше держаться подальше. А потом Райделл истощился и замолчал, и Шеветта тоже несколько секунд молчала, только смотрела на него ошалелыми глазами. А потом сказала: - Это что, вот так все и есть? Вот так ты и попал сюда - и вот этим ты и занимаешься? - Да, - чуть смутился Райделл. - Вроде того. - Мамочки, - вздохнула Шеветта. Они полюбовались на мужика, с головы до ног разрисованного древними печатными платами, даже не похоже, что голый, а вроде в таком электронном костюме. - Если поссать на сугроб, - сказала Шеветта и широко зевнула, - получаются дырки. Вот глаза у тебя точно такие. Честно. В дверь постучали. Затем она приоткрылась на полдюйма, и кто-то - не тот мужик, который звенел на ходу, - сказал: - Ну как, нашли что-нибудь? Генри ушел домой... - Очень трудно выбрать, - пожаловалась Шеветта. - Их так много, а нам хочется, что нам лучше подходит... - Ну тогда смотрите дальше, - безразлично предложил голос. - Выберете - скажете. Дверь закрылась. - Покажи-ка мне эти очки, - сказал Райделл. Шеветта перегнулась через диван, достала из кармана куртки футляр с очками и телефон. Материал футляра выглядел необычно - не металл, не пластик, а что-то такое темно-серое, тонкое, как яичная скорлупка, и жесткое, как сталь. Как же он открывается?.. А... понятно. Очки - точно такие же, как у Люциуса Уорбэйби. Черная оправа, стекла - сейчас - тоже черные. И чего они такие тяжелые, словно свинцом налитые? Шеветта раскрыла клавиатуру телефона. - Да ты что, - вскинулся Райделл, - они же знают твой номер, не могут не знать. Позвонишь по этой штуке - или даже не ты, а тебе позвонят, так через пять минут здесь будут сто машин с мигалками. - Ничего они не знают, - качнула головой Шеветта. - Это ж не мой телефон, а Коудса, я прихватила его со столика, сразу как свет потух. - А говорила, что никогда не воруешь, что с очками это случайно вышло. - У Коудса не считается, его телефоны все ворованные. Коудс выменивает их у городских, а другие знакомые Лоуэлла мастырят подкат. Шеветта потыкала пальцами в клавиатуру, поднесла телефон к уху и недоуменно вскинула брови. - Молчит чего-то. - Дай-ка сюда. - Райделл положил очки себе на колени и взял у Шеветты телефон. - Может, промок или батарейки не контачат. Кстати, а на что это Коудс их выменивает? Он поскреб ногтем по задней стенке футляра, отыскивая съемную крышку. - Да так, на всякое. Крышка щелкнула и открылась. Неисправность обнаружилась очень быстро: узкий пластиковый мешочек, втиснутый рядом с батарейками, нарушил питание. Райделл вытащил мешочек, осмотрел. - Всякое? - Ага. - Всякое - в таком вот роде? - Ага. Райделл чуть помрачнел. - Тетратиобускалин, тут и анализа не надо. Запрещенный наркотик. Шеветта взглянула на мешочек с темно-серым порошком, затем на Райделла. - Какая разница, ты же теперь не коп. - А как ты сама, балуешься? - Нет. Ну, один там раз пли два. Вот Лоуэлл - он почаще. - Дело, как говорится, хозяйское, но на ближайшее время тебе бы лучше воздержаться; я видел, как действует эта зараза. Одна щепотка - и спокойный, вежливый парень превращается в буйнопомешанного. А здесь, - он постучал пальцем по мешочку, - вполне хватит на десяток людей. Ты не представляешь себе, какой это ужас. Райделл отдал пакетик Шеветте и взялся исправлять погнутый контакт. - Представляю, - тускло улыбнулась она. - На живом примере Лоуэлла. - Ну вот, - удовлетворенно возвестил Райделл. - Гудит. Кому будешь звонить? Шеветта чуть задумалась, затем взяла телефон и закрыла наборную панель. - Некому вроде. - У старика твоего есть телефон? - Нет. - Казалось, еще секунда - и она расплачется. - Боюсь, они и его убили. Из-за меня, все ведь из-за меня. Райделлу хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но слова не шли на ум. Прежняя усталость навалилась с новой силой. Забыв про пульт, про свою обязанность листать каталог татуировок, он тупо смотрел на экран. Чей-то бицепс, украшенный конфедератским флагом. Ну прямо как дома. Он взглянул на Шеветту. Вон ведь какая бодренькая, даже странно. Будем надеяться, что это возраст, а не "плясун" или еще какая дрянь. А может, она все еще в шоке. Сэмми этого застрелили, и еще там двое, то ли живы, то ли нет, в такой ситуации кто угодно дергаться начнет. А парня этого, который впилился в Шитова на велосипеде, его она тоже, конечно же, знает, только не знает, что и его застрелили. Странно, как много эпизодов можно не заметить, когда смотришь на драку. Ну не знает - и хорошо, что не знает, а то завелась бы еще больше. - Фонтейну, что ли, попробовать? Шеветта снова раскрыла телефон. - Кому? - Мужик из наших. Чинит Скиннеру электричество и все такое. Она набрала номер и приложила телефон к уху. Глаза Райделла закрылись, он ударился затылком о валик дивана с такой силой, что едва не проснулся. 27 ПОСЛЕ ГРОЗЫ - Мочой воняет, - пожаловался Скинпер. Ямадзаки с трудом разлепил глаза. Только что они с Джей-Ди Шейпли стояли посреди бескрайней равнины - даже не равнины, а гладкой, почти геометрически абстрактной плоскости, - перед черной, как обсидиан, стеной, исписанной именами мертвых. Он поднял голову и огляделся. Темно. Сквозь витраж пробивается тусклый предутренний свет. - Откуда ты взялся, Скутер? Что ты здесь делаешь? Крестец и поясница японца тупо, противно ныли. - Гроза, - пробормотал он, все еще не совсем проснувшись. - Какая еще гроза? А где девица? - Ушла, - сказал Ямадзаки. - Вы что, не помните? Лавлесс. - Чушь ты какую-то мелешь. Скиннер приподнялся на локте и елозил ногами, пытаясь скинуть на пол одеяла, на покрытом седой щетиной лице застыла гримаса отвращения: - Мне нужно помыться. И сухую одежду. - Лавлесс. Он нашел меня в баре. Заставил вернуться сюда, сам он дороги не знал. Думаю, он давно за мной следил... - Конечно, конечно. А пока - заткнись, ладно? Ямадзаки смолк. - Нам нужна кастрюля воды. Горячей. Сперва кофе, а в том, что останется, я вымоюсь. Ты умеешь обращаться с примусом? - G чем? - Вон та красная штука. Его нужно накачать, я объясню тебе, как это делается. Ямадзаки встал, сморщился от боли в пояснице и неуверенно шагнул к загадочному устройству, на которое указывал Скиннер. - Да знаю я, чем она занята. Пилится. Снова учесала к дружку своему этому, мудиле сраному. Ну точно, Скутер, сколько волка ни корми... Опасливо подойдя к краю плоской черной крыши, Ямадзаки взглянул на огромный го- род, залитый странным железным светом. Игривый ветерок, шевеливший его волосы, трепавший обшлага брюк, вчистую отрицал любое, пусть самое отдаленное родство со вчерашним ураганом. В голове вяло кружились осколки недавнего сна. "Я простил их", - сказал Шейпли, имея в виду своих убийц. Ямадзаки смотрел на желтый клык "Трансамерики", перетянутый - в память о Малом великом - стальными скрепами, и не вспоминал, а слышал бархатистый, как у молодого Элвиса Пресли, голос. Они же - ты пойми это, Скутер, - они же хотели как лучше. Ветер рвал в клочки доносившиеся из распахнутого люка ругательства - там, внизу, Скиннер ополаскивался согретой на примусе водой. Ямадзаки думал об Осаке, о своем научном руководителе. - Наплевать мне на них, - сказал он по-английски. Сказал, словно призывая Сан-Франциско в свидетели. Весь этот город - огромный томассон. А возможно - и вся Америка. Ну как понять такое им, живущим в Осаке, в Токио? - Эй, на крыше! - окликнул его чей-то голос. Ямадзаки обернулся. Рядом с желтой корзиной Скиннерова фуникулера стоял худощавый чернокожий мужчина в плотном твидовом пальто и вязаной шапочке. - Как там у вас наверху, все тип-топ? Как Скиннер? Ямадзаки вспомнил золотозубого Лавлесса и замялся. А что, если и этот человек принадлежит к врагам Скиннера и девушки? Как отличить друга от врага? - Моя фамилия Фонтейн, - сказал чернокожий. - Звонила Шеветта, она попросила меня зайти сюда проверить, все ли в порядке со Скиннером, как он грозу перенес. Я обслуживаю здесь электропроводку, и подъемник этот, и все такое. - Скиннер сейчас моется, - неуверенно объяснил Ямадзаки. - Во время грозы он... он немного утратил контроль над собой. И он совсем ничего не помнит. - Напряжение будет через полчаса, - сказал чернокожий. - На нашем конце все гораздо хуже. Полетели четыре трансформатора. Пятеро погибших, двадцать серьезно раненных, это то, что я знаю. Кофе там у вас есть? - Да, - подтвердил Ямадзаки. - Не отказался бы от чашки-другой. - Да, - сказал Ямадзаки и вежливо поклонился. Чернокожий человек сверкнул широкой белозубой улыбкой. Ямадзаки вернулся к люку и осторожно спустился по стремянке. - Скиннер-сан! Человек по фамилии Фонтейн - он ваш друг? Скиннер пытался влезть в грязно-серые, застиранные кальсоны с электроподогревом. - Ублюдок он безрукий, а не друг, провода починить и то не может... Ямадзаки отодвинул тяжелый бронзовый засов и открыл нижний люк. Через несколько секунд внизу появился Фонтейн. Он оставил одну из своих парусиновых сумок на площадке, повесил другую через плечо и начал карабкаться по ржавым стальным скобам. Ямадзаки взял самую чистую из грязных кружек и аккуратно, чтобы не прихватить гущу, слил в нее остатки кофе. Фонтейн положил сумку на край люка и только затем просунул в комнату голову. - Топливные элементы звезданулись, - недовольно сообщил Скиннер. Он заправлял в шерстяные армейские брюки полы трех, а то и больше, фланелевых, ветхих от старости рубашек. - Работаем, шеф, стараемся, - сказал Фонтейн, одергивая смявшееся пальто. - Уже скоро. Мощная была гроза. - Вот и этот, Скутер, он тоже про грозу какую-то говорит, - пробурчал Скиннер. - Ну и верно говорит, без балды, - улыбнулся Фонтейн. - Благодарствую, - добавил он, принимая из рук Ямадзаки дымящуюся кружку. - Шеветта сказала, что задержится, чтобы вы постарались без нее обойтись. В чем там дело? Ямадзаки взглянул на Скиннера. - Дрянь паршивая. - Скиннер затянул ремень и проверил ширинку. - Снова смылась к этому мудиле. - Шеветта ничего такого не говорила, - заметил Фонтейн. - Да и весь разговор был не больше минуты. Так или не так, но если ее нет, вам нужен кто-нибудь другой, чтобы о вас заботиться. - Справлюсь и сам, - проворчал Скиннер. - Ничуть не сомневаюсь, шеф, - заверил его Фонтейн, - только в этом вашем фуникулере поджарились два сервопривода. Быстрее двух дней я их не сменю - тут же, после этой грозы, работы невпроворот, люди вообще без света сидят. Так что нужен кто-нибудь, способный лазать по скобам, чтобы носил вам еду и вообще. - Вот Скутер и будет лазать, - сказал Скиннер. Ямадзаки недоуменно сморгнул. - Это точно? - повернулся к нему Фонтейн. - Вы останетесь здесь и примете на себя заботы о мистере Скиннере? Ямадзаки вспомнил квартиру в высоком викторианском доме, облицованную черным мрамором ванную. Роскошь, после которой даже не хочется возвращаться в Японию, в Осаку, в холостяцкую конуру, которая вся поместилась бы в одной этой ванной. Он перевел глаза с Фонтейна на Скиннера, затем обратно. - Если Скиннер-сан не будет возражать, я буду крайне польщен возможностью пожить в его обществе. - Делай, как хочешь, - снизошел Скиннер. - Да что она там, приклеилась что ли? - Он никак не мог стащить со своего матраса мокрую простыню. - Шеветта так и думала, что вы здесь - такой, говорит, парень университетского типа. - Фонтейн отставил пустую кружку, нагнулся и придвинул сумку поближе. - Говорила, что вы с мистером Скиннером опасае- тесь незваных гостей, - добавил он, отщелкивая никелированные застежки. Тускло поблескивающие инструменты, темно-красные мотки изолированной проволоки. Фонтейн вытащил со дна сумки нечто, завернутое в промасленную тряпку, оглянулся на перестилающего постель Скиннера и засунул тряпку вместе с ее содержимым на дальнюю полку, за покрытые пылью банки. - Никто незнакомый сюда не пройдет, мы уж позаботимся. - Он понизил голос почти до шепота. - А на всякий пожарный там лежит полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. Шесть тяжелых пуль со сминающейся оболочкой. Если вы их используете - окажите мне услугу, утопите ствол, хорошо? Он... ну, как бы это сказать... сомнительного происхождения. Фонтейн заговорщически подмигнул. Ямадзаки вспомнил Лавлесса и сглотнул застрявший в горле ком. - Ну, как вы думаете, - спросил Фонтейн, - все тут у вас будет в порядке? - Да, - сказал Ямадзаки. - Благодарю вас. 28 АР-ВИ В половине одиннадцатого прибежала Лори, та самая продавщица, с которой Шеветта познакомилась при самом еще первом своем посещении "Цветных людей". Прибежала и заохала, что с минуты на минуту должен приехать заведующий, Бенни Сингх, и что им никак нельзя больше здесь оставаться, особенно когда этот вот, твой дружок, вырубился вчистую, так что даже не поймешь, живой он или нет, и чего это он, интересно, наглотался. - Хорошо, - сказала Шеветта, - я все понимаю. Спасибо. - Увидишь Сэмми Сэла, - сказала Лори, - передавай приветик. Шеветта уныло кивнула и попыталась растолкать Райделла. Тот пробормотал нечто невразумительное и перевернулся на другой бок. - Вставай. Нам нужно идти. В первый момент, когда Райделл только-только уснул, Шеветта крыла себя последними словами за неожиданный для нее самой приступ болтливости. Но если так подумать, она ведь должна была кому-то исповедаться, не этому парию, так другому, пятому, десятому. Иначе и в психушку попасть недолго. Ну и что теперь? Яснее ничего не стало, а только еще больше запуталось. Новость, что кто-то там не поленился и замочил этого засранца, казалась дикой, абсурдной. Шеветта понимала, что так оно скорее всего и есть и что теперь она в говне не по колено, а по уши, понимала - и все же чувствовала себя гораздо лучше, чем несколько часов назад. - Вставай! - Господи Иисусе... Райделл сел, ошалело помотал головой и начал тереть глаза. - Нужно сматывать. Скоро придет ихний босс. Моя подружка и так не трогала нас до последнего, дала тебе поспать. - И куда же мы теперь? Этот вопрос Шеветта уже обдумала. - Коул, это сразу за Пэнхэндлом. Тамошние заведения сдают комнаты на любой срок - хоть на сутки, хоть на час. - Гостиница? - Не совсем, - косо усмехнулась Шеветта. - Это больше для людей, которым постель нужна совсем ненадолго. По неписаному закону природы части города, яркие и оживленные ночью, оказываются наутро тусклыми и малопривлекательными. Каким-то чудом даже здешние попрошайки выглядели сейчас на порядок страшнее, чем в нормальные свои рабочие часы. Например, этот мужик с язвами на лице, пытавшийся продать початую банку томатного соуса. Шеветта обошла его по самой бровке тротуара. Через пару кварталов пойдут более оживленные улицы - ранние туристы спешат поглядеть на Скайуокер-парк. Больше возможностей спрятаться в толпе - и больше шансов нарваться на полицию. Шеветта попыталась вспомнить, от какой полиции работают скайуокерские рентакопы. Не от этого ли Самого "Интенсекьюра", о котором говорил Райделл? А еще Фоитейн - сходил он к Скиннеру или нет? Она не доверяла телефонам и сказала сперва просто, что исчезает на некоторое время и не мог бы Фонтейн забежать к Скиннеру, проверить, как он там - он, а может, и японский этот студент-аспирант, который шляется к нему чуть не каждый день. Но Фонтейн сразу усек, что голос у нее встревоженный, и начал допрашивать, что да как, и ей пришлось сказать, что она беспокоится за Скиннера, что появились какие-то темные личности, которые могут подняться туда и что-нибудь с ним сделать. - Ну это уж не наши, не мостовые, - уверенно сказал Фонтейн, и она согласилась, что да, что, конечно, не мостовые, но тем и ограничилась, не стала говорить ни про полицию, ни про стрельбу. Несколько секунд в трубке слышались только треск и далекое, словно с другого конца света, пение - кто-то из Фонтейновых детей тянул заунывную, с какими-то странными горловыми прищелкиваниями (и чем они это только делают, гландами что ли?) африканскую песню. - О'кей, - сказала Шеветта и торопливо выключила телефон. Фонтейн оказывал Скиннеру много самых разнообразных услуг. У Шеветты создалось впечатление - ни на чем, собственно, не основанное, - что эти двое знакомы не первый десяток лет и уж во всяком случае - с той легендарной ночи, когда толпы бездомных снесли проволочные заграждения. Старожилов на мосту много, ни один из них не откажется посторожить опору и подъемник от чужаков, тем более если попросит Фонтейн, главный электрик, перед которым все в неоплатном долгу. Впереди показалась эта хитрая бубличная с такой пристройкой, вроде как клеткой, сваренной изо всякого железного хлама, где мож- но сидеть за столиками, пить кофе и есть бублики. Шеветта вдохнула запах свежего хлеба и чуть не упала в голодный обморок. Она уже почти решила купить на вынос десятка полтора бубликов и пару баночек плавленого сыра, когда почувствовала на плече руку Райделла. Она повернула голову и увидела впереди громадный, безупречно белый Ар-Ви [Ар-Ви - RV, аббревиатура от "recreational vehicle", транспортное средство, предназначенное для отдыха.], только что вывернувший на Хайт-стрит из переулка, и словно чудом перенеслась домой, в Орегон, где старые пердуны - богатенъкие старые пердуны - предпочитают этот вид транспорта всем прочим. Целые караваны сухопутных кораблей, на каждой корме непременно висит вельбот - мотоцикл, а то и миниатюрный джип. А еще прицепы с прогулочными катерами и изящными, почти игрушечными лодками. Они ночуют на специальных стоянках, где и колючка вокруг, и собаки, и охранные системы, и таблички "ВХОД ВОСПРЕЩЕН" повешены не так, для балды, а вполне всерьез. Райделл вроде и не верил своим глазам, и морда у него была совсем ошалелая, а шикарный этот Ар-Ви притормозил рядом, и пожилая такая, очень приличная леди опустила окошко с водительской стороны, высунулась наружу и радостно завопила: - Молодой человек! Простите мою старушечью назойливость, но мы же с вами уже встречались - вчера, в самолете рейсом из Бербанка. Меня звать Даника Эллиот. Даника Эллиот оказалась пенсионеркой из Алтадины, это городок такой в Южной Калифорнии, рядом с Лос-Анджелесом, и она прилетела в Сан-Франциско тем же самолетом, что и Райделл, чтобы переложить своего супруга в другой холодильник - не супруга, конечно же, а только его мозг, вынутый из черепа через несколько минут после смерти и замороженный до какого-то там жуткого градуса. Шеветта никогда не понимала людей вроде покойного мистера Эллиота, зачем они пишут такие завещания, ну как же это можно издеваться над собственным трупом, и Даника Эллиот их тоже не понимала. А теперь, вздохнула она, опять приходится бросать деньги на ветер. Страшно было и подумать, что мозг Дэвида болтается в этой цистерне вместе с десятками неизвестно каких соседей, вот я и решила переселить его в заведение получше, хотя цены там просто грабительские. Слова сыпались из миссис Эллиот, как горох из рваного мешка; вскоре сидевший за рулем Райделл перестал что бы то ни было воспринимать, а только кивал, когда разговорчивая старушка делала паузу. Шеветта тоже слушала вполуха - она взяла на себя обязанности штурмана, а кроме того, зорко приглядывала, не вывернет ли откуда полицейская машина. Переложив мужнины мозги в новый холодильник, миссис Эллиот "пришла, как бы это получше выразиться, в сентиментальное настроение, даже плохо спала ночью". Наутро она "забежала в прокатную контору и взяла у них вот эту чудесную машину, чтобы не связываться с аэропортами и самолетами, я их просто ненавижу, а вернуться домой спокойно, безо всякой спешки, чтобы поездка была приятной". К величайшему своему сожалению, она не знала Сан-Франциско, не сумела выехать с Шестой стрит, где располагалась прокатная контора, на шоссе, а затем и вовсе заблудилась, "и проплутала бы до вечера, если бы не ваша, мистер Райделл, великодушная помощь, избавившая меня ото всех забот и мучений". Хайт-стрит показалась ей "несколько, я бы сказала, опасной, но очень интересная улица, очень". Проклятый наручник то и дело норовил вывалиться из рукава Скиннеровой кожанки, однако все внимание миссис Эллиот было поглощено ее собственным бесконечным монологом. Райделл вел машину, Шеветта сидела посередине, а миссис Эллиот - справа, у дверцы. Японская (а какая же еще?) машина имела впереди три роскошных глубоких кресла со встроенными динамиками, с регулировкой подголовника, подлокотников и угла наклона - со всеми, в общем, делами. Там, на Хайт-стрит, миссис Эллиот с ходу сообщила Райделлу, что "совсем заблудилась в этом невозможном городе". - Не могли бы вы, - с надеждой добавила она, - сесть за руль и отвести машину в какое-нибудь такое место, откуда легко выехать на Прибрежное шоссе? Мне нужно в Лос-Анджелес. Райделл пялился на нее с добрую минуту, а затем вышел из ступора и сказал, что да, с удовольствием, правда, я тоже не очень здесь ориентируюсь, зато моя знакомая, ее звать Шеветта, знает город как свои пять пальцев, а меня звать Берри Райделл. - Шеветта, - повторила миссис Эллиот. - Какое прелестное имя! Райделл сел за руль, справился по компьютерной карте и повел машину на выезд из города. Шеветта сильно подозревала, что он хочет набиться к старушке в компаньоны - не один, конечно же, а вместе с ней, с Шеветтой. Это ж надо такое везение - всего минуту назад они только и мечтали забиться поскорее в любую дыру, лишь бы подальше от людей, каждый из которых мог оказаться шпиком, а теперь сидят себе, как миллионеры какие, в этих роскошных креслах, за непрозрачным снаружи (Райделл сразу же включил фильтры) стеклом и катят себе в Лос-Анджелес, подальше от мужика, который убил Сэмми Сэла, и от этого Уорбэйби, и от русских копов - нет, ну ведь точно, бывает же такая пруха. Вот только бубликов купить не успели. В животе ужас какой-то, кишка кишке кишкой по башке, скоро они с голодухи друг друга жрать начнут. Ладно, потерпим, не в первый раз и не в последний. За окном промелькнула вывеска бургерной, Шеветта вспомнила, как Франклин, ее орегонский знакомый, взял как-то ночью духовой пистолет и разбил в точно такой же вывеске пару букв. Смешная получилась надпись, не то чтобы похабная, а... как это называется?.. двусмысленная [Для любопытных на вывеске было написано IN-AND-OUT BURGER Франклин разбил буквы В и второе R, потупилось вроде "импульс сунь-вынь".]. Она поделилась этой историей с Лоуэллом, а тот скривился пренебрежительно и спросил, а в каком месте нужно смеяться? Лоуэлл... Если Лоуэлл узнает, что она понарассказывала про него Райделлу, так ведь зашибет на месте, тем более что Райделл если и не коп, то почти все равно что коп. А сам-то, гад, хорош - крутой, как яйцо, и связи у него везде, и все такое, а вот пришла она к нему, пожаловалась, что влипла по-крупному, что Сэмми Сэла эти уже застрелили, а скоро и до нее доберутся, а они с этим Коудсом сидят себе и переглядываются, видно, что эта история нравится им все меньше и меньше, а потом, когда вломился этот дуболом в дождевике, они прямо обосрались, вот и вся ихняя крутизна. А и поделом ей, раньше думать было надо. Ведь Лоуэлл - он никому, буквально никому из знакомых не нравится, а Скиннер - так тот прямо возненавидел его с первого же взгляда. Сказал, что у Лоуэлла в голове одно дерьмо и что понятно, почему он сигарету из зубов не выпускает, это чтобы люди не перепутали, где у него рожа, а где - жопа. Да разве ж поверишь всем этим разговорам, если парень у тебя считай что первый в жизни, да и к тому же Лоуэлл - он же не сразу был такой, сперва он был хороший. А как вмажет "плясуна", так такое становится говно, что и не узнаешь, а может, он и есть в действительности говно, только обычно сдерживается, а под "плясуном" все наружу лезет. И еще сучонок этот, Коудс, он же сразу ее чего-то невзлюбил и всю дорогу подзуживал Лоуэлла, что ну чего ты, спрашивается, связался с этой дурой деревенской. Да ну их всех на хрен. - Знаете, - не выдержала наконец Шеветта, - я ведь сейчас помру от голода. Тут миссис Эллиот стала суетиться, сказала, чтобы Райделл поворачивал к ближайшей закусочной и "купил что-нибудь поесть, а то у несчастной девочки совсем измученный вид", и как же это она не спросила сразу, успели они сегодня позавтракать или нет. - Это все верно, - протянул Райделл, хмуро вглядываясь в боковое зеркальце, нет ли сзади чего подозрительного, - только мне не хотелось бы терять времени, сейчас ведь ленч, движение на улицах слабое, а чуть попозже тут будет не проехать, сплошные пробки. - Ну, если так... - развела руками миссис Эллиот. И тут же просияла: - Шеветта, вы бы сходили назад, порылись в холодильнике. Я уверена, что прокатчики поставили туда корзину с едой, они всегда так делают. Идея здравая и весьма привлекательная. Шеветта расстегнула страховочные ремни, протиснулась между креслами и открыла невысокую узенькую дверцу; вспыхнувшие лампы осветили неожиданно просторное помещение. - Так здесь же самый настоящий дом! - Милости просим, - улыбнулась миссис Эллиот. Шеветта прикрыла за собой дверь. Она никогда еще не видела такую машину изнутри и была поражена, как же много здесь места - ничуть не меньше, чем в комнате Скиннера, только все в тысячу раз удобнее. Светло-серый ковер, светло-серые стены, мебель обтянута светло-серой - не кожей, наверное, но очень похоже на кожу. Узкий, вроде стойки бара, столик со встроенным холодильником, в холодильнике - корзинка, упакованная в пластик и перевязанная веселой розовой ленточкой. Шеветта развязала ленточку, сняла пластик и торопливо изучила содержимое корзинки. Вино, маленькие брусочки сыра, яблоко, персик, крекеры и несколько шоколадных батончиков. Дверца холодильника забита кока-колой и бутылками артезианской воды. Шеветта отобрала себе бутылку воды, пачку крекеров, один из сырков и шоколадный батончик, изготовленный аж во Франции, перенесла все хозяйство на кровать и включила телевизор (спутниковая антенна, двадцать три канала). Покончив с едой, она засунула пустую бутылку и прочие отходы в мусорную корзину, выключила телевизор, сняла тяжелые ботинки и растянулась на кровати. Странное это было ощущение - лежать в самой вроде бы настоящей комнате, которая летит по шоссе, и неизвестно даже, что там сейчас снаружи, что видят сквозь лобовое стекло Райделл и миссис Эллиот, а еще неизвестно, где эта комната будет завтра. Засыпая, Шеветта вспомнила, что тот, из телефона вынутый, пакетик "плясуна" так и лежит в кармане джинсов. Выкинуть его надо, вот что, это ж десяток, а то и больше, доз, верный билет за решетку. И еще она вспомнила, как чувствуешь себя под кайфом, и подумала, что как же все-таки странно, что есть люди, готовые отдать за это ощущение все, до последнего доллара. Вот Лоуэлл, он ведь тоже такой. А жаль... Райделл лег на самый край кровати, он двигался тихо, осторожно, но Шеветта все равно проснулась. Темно. Стоим, что ли? Да нет, едем. - А кто за рулем? - Миссис Армбрастер, - откликнулся голос Райделла. - Кто? - Миссис Эллиот. Миссис Армбрастер - это у нас была такая училка, она точь-в-точь на нее похожа. - И куда мы едем? - В Лос-Анджелес. Я обещал сменить ее, как только устанет. Сказал, чтобы не будила нас, когда будем проезжать границу штата. Ну с чего бы, спрашивается, копам шмонать такую культурную старушку? Поверят ей на слово, что в машине нет никаких сельскохозяйственных продуктов, и отпустят. - А если нет? Она почувствовала, как Райделл пожал плечами. - Райделл? - А? - Откуда все эти русские копы? - Это в каком смысле? - Ну, вот по телевизору, если какой полицейский боевик, там половина главных копов обязательно русские. И эти, которые на мосту. Почему именно русские? - По телевизору... - Райделл широко, до хруста в челюсти, зевнул. - По телевизору они малость... ну, в общем, преувеличивают. Это все из-за "Треста", зрителям нравится такое видеть, вот им и показывают. А так ты же знаешь, что русские бандиты прибрали к рукам чуть не всю организованную преступность, в такой ситуации без русских копов не обойтись. - Он снова зевнул. - И они что, все такие, как эти двое? - Нет, - мотнул головой Райделл. - Продажные копы были и будут, но это никак не зависит... - А вот приедем мы в Лос-Анджелес, и что же дальше? Райделл не ответил. Через несколько секунд Шеветта услышала тихое, мирное похрапывание. 29 МЕРТВЫЙ МОЛЛ Райделл открыл глаза. Машина не двигалась. Он выпростал из-под живота левую руку, включил подсветку циферблата. Три пятна- дцать ночи. Шеветта Вашингтон спит без задних ног, куртку свою она так и не сняла. Словно и не девушка лежит рядом с тобой, а старый драный чемодан. Райделл перевернулся на другой бок, нащупал и приподнял оконную шторку. И тут темно, и там темно. Ему снился урок миссис Армбрастер. Начальная школа имени Оливера Норта, пятый класс. Их распускают по домам - Лёрнинг-нет настоятельно рекомендует закрыть все школы Теннесси и обеих Виргинии на недельный карантин по канзасскому гриппу. Перед началом занятий медсестры разложили по партам гигиенические респираторы, теперь лица всех ребят укрыты за белыми бумажными масками, не сразу и поймешь, кто здесь кто. Миссис Армбрастер объясняет значение слова "пандемия". Поппи Маркова (буфера у нее - чистый отпад) поднимает руку и говорит миссис Армбрастер: "А вот папа сказал, что канзасский грипп убивает почти мгновенно, вышел из дома вроде здоровый, а по дороге к автобусу упал и умер". Миссис Армбрастер - у нее маска своя, покупная, из микропоры - начинает объяснять слово "паника", связывая его с "пандемией" по общему корню "пан", но тут Райделл проснулся. Он скинул ноги на пол, осторожно потрогал голову. Болит. И насморк вроде начинается. Канзасский грипп. А то и лихорадка Мокола. - Только без паники, - приказал себе Райделл. А как тут без паники? Он встал, подошел к двери, из-под которой пробивалась узенькая полоска света. Нащупал ручку, нажал и чуть приоткрыл дверь. - Ну как, выспался? Золотой высверк улыбки. И черный зрачок маленького, тупорылого пистолета. Убийца развернул пассажирское сиденье влево и откинул спинку. Взгромоздил сапоги на среднее сиденье. Лампочка под потолком едва горит. - Где миссис Эллиот? - Миссис Эллиот ушла. - На кого она работает? - Райделл распахнул дверь до упора. - На вас? - Нет. - Улыбка стала еще шире. - На "Интенсекьюр ". - Так они что, специально отправили ее тем же рейсом? Чтобы за мной приглядывала? Равнодушное пожатие плечами. Райделл обратил внимание, что пистолет при этом даже не шелохнулся. А еще - что рука, сжимающая пистолет, обтянута тонкой хирургической перчаткой. И что плащ на мужике тот же самый, в котором он вылез из полицейской машины, - длинный такой, вроде австралийского пыльника, только из черной микропоры. - Как она сумела перехватить нас на улице? - Уорбэйби совсем не такой придурок, как можно бы подумать. Тебя вели от самого моста. - Как же это я не заметил? - А тебе и не полагалось. - Слушай, ты скажи мне одну вещь... Это ведь ты замочил в гостинице этого, как его, Бликса, да? Тусклые глаза над черным зрачком пистолета. Такой маленький калибр не обеспечивает хорошей убойной силы. Обычно не обеспечивает - а тут, скорее всего, какие-нибудь хитрые боеприпасы. - А тебе-то какое дело? - удивился убийца. - Я видел снимки, как все это было, - объяснил Райделл. - А смотрю на тебя - нормальный вроде мужик. - Работа у меня такая. Ясненько, подумал Райделл. Одни баранку крутят, другие картошку жарят, а третьи - вот так. Каждому свое. Справа от двери располагаются столик с холодильником и раковина, так что в ту сторону не нырнешь. А если налево, этот тип прошьет очередью переборку, чего доброго и девушку зацепит. - И думать не моги. - О чем? - Об этой срани. О героических поступках. - Золотозубый скинул ноги с кресла. - Делай, как я скажу. Медленно. Очень медленно. Иди к водительскому месту... Садись... Берись за баранку. Руки на девять часов и на два [По положению цифр на часовом циферблате. Таким способом наблюдатель сообщает стрелку, в какое место мишени попала пуля (напр. "девятка на четыре часа").]. Вот так и держи. Если ты их сдвинешь, я всажу тебе пулю чуть позади правого уха. Выстрела ты не услышишь. Монотонный, почти гипнотизирующий голос. Как ветеринар с кобылой. Райделл сделал все по сказанному и застыл. Снаружи - полная, непроглядная тьма. - А где мы? - поинтересовался он. - Ты любишь моллы? Как там у вас в Ноксвилле? Тоже есть моллы? Райделл покосился на него, но смолчал. - Я очень прошу тебя смотреть прямо вперед. - Да, у нас есть моллы. - А вот этому моллу не повезло. Хилая была коммерция. Райделл стиснул мягкую, обтянутую губчатой резиной баранку. - Расслабься. Громкий стук, наверное, сапогом по переборке. - Мисс Вашингтон! Восстаньте ото сна! Почтите нас своим присутствием! Райделл услышал два глухих удара - проснувшись, Шеветта попыталась вскочить на ноги, ударилась головой о потолок и упала с кровати. А затем в ветровом стекле появилось бледное отражение ее лица. Тут бы другая хлопнулась в обморок. Другая. - Ты убил Сэмми Сэла, - сказала Шеветта. - А ты меня чуть током не поджарила, - сказал золотозубый и беззлобно улыбнулся. - Сейчас ты пойдешь вперед, повернешься, сядешь на центральную панель лицом сюда. Никаких резких движений. Так, правиль- но. Теперь наклонись и положи руки на кресло. Шеветта села рядом с Райделлом, свесив ноги по бокам компьютерной стойки. Ну прямо как на карусели. Если что, он прострелит одну голову, сдвинет пистолет на два дюйма и прострелит вторую. - Я хочу, чтобы ты сняла куртку. - Снова эти монотонные интонации. - Для этого тебе потребуется оторвать руки от сиденья. Постарайся отрывать их по очереди, чтобы в каждый момент одна из твоих рук лежала на сиденье. Операция сложная, но ты не торопись, времени у нас уйма. В конце концов Щеветта вытащила руки из рукавов и скинула куртку с плеч, прямо к ногам золотозубого. - Что там в карманах? Шприц? Ножи, бритвенные лезвия, прочие опасные предметы? - Ничего такого, - мотнула головой Шеветта. - А как насчет электрических зарядов? Давняя твоя слабость. - Только очки этого засранца и телефон. - Вы только послушайте ее, Райделл, - простонал убийца. - Засранец! Вот таким и останется он в памяти людской. Ни имени, ни фамилии - просто какой-то там безымянный засранец... Левая его рука ловко обшарила карманы куртки, выложила на приборную панель сперва телефон, а затем и серый плоский футляр. Райделл плюнул на все запреты и повернул голову. Обтянутые резиной пальцы открыли на ощупь футляр, достали очки. Бесцветные, как оловянные пуговицы, глаза скользнули по добыче, проверили, все ли в порядке, и снова уставились на пленников. - Они это, они, - сказал Райделл. - Радуйся. Рука положила очки на черную замшу и закрыла футляр. - Радуюсь. - И что теперь? Улыбка исчезла, а вместе с ней исчезли и губы, осталась только тонкая, словно карандашом проведенная линия. - А ты не могла бы принести мне кока-колу? - Улыбка не только вернулась, но даже стала шире, уголки рта задрались еще выше. - Все окна там задраены, дверь - тоже. - Кока-колу? - поразилась Шеветта. - Да ты же пристрелишь меня. Как только я встану. - Нет, - покачал головой золотозубый, - совсем не обязательно. Ведь я действительно хочу пить. В горле пересохло. Шеветта повернулась к Райделлу, в ее глазах застыл ужас. - Да принеси ты ему эту колу, - сказал Райделл. Она слезла с панели, протиснулась между креслами, вошла в дверь и остановилась перед холодильником. - Я же сказал, чтобы ты не крутил башкой, - напомнил золотозубый. Глядя в ветровое стекло, Райделл увидел, как открылась дверца холодильника, как вспыхнула в нем лампочка, как Шеветта присела на корточки. - Д-диет-тическая или обычная? - Диетическую. Если это не составит тебе большого труда. - Классическую или "декаф"? - Классическую. Негромкий звук, отдаленно - весьма отдаленно - похожий на смех. - С-т-таканов нет. - Тогда банку, пожалуйста. Снова этот тявкающий звук. - Я т-тут пролила н-немного, - сказала Шеветта. - Р-р-руки т-трясутся. Чуть скосившись, Райделл увидел, как рука в резиновой перчатке берет красную банку, обрызганную коричневыми каплями кока-колы. - Благодарю вас. Теперь вы можете снять штаны. - Чего?! - Штаны. Вот эти самые, черные. Стягивайте их медленно, без рывков. А носки мне нравятся. Их мы, пожалуй, оставим. Лицо, отраженное в черной бездонности ветрового стекла, исказилось, а затем застыло, стало каким-то равнодушным, отсутствующим. Шеветта расстегнула пояс, наклонилась и начала стягивать с себя узкие, непослушные лосины. - Теперь вернитесь, пожалуйста, на прежнее место. В ту же позицию. Вот так. Я хочу рассмотреть вас получше. А ты, Райделл, ты тоже хочешь? Райделл повернулся. В свете потолочной лампочки крепкие, мускулистые ноги девушки казались мертвенно-бледными. Убийца жадно приложился к банке, затем поставил ее на приборную панель, рядом с очками, и отер рот тыльной стороной затянутой в полупрозрачный пластик руки. - Ну как, Райделл, недурно? - Он кивнул в сторону Шеветты. - Тут намечаются определенные перспективы. Райделл смолчал. - Или ты возражаешь? Райделл продолжал молчать. Короткий, тявкающий смешок. Еще один глоток из красной банки. - Ты ведь думаешь, что мне нравилось свежевать этого говнюка, верно ведь, Райделл? - Я не знаю. - Не знаешь, но думаешь, что мне нравилось. Ты считаешь, что я получал удовольствие, я знаю, что ты так считаешь. И правильно считаешь. Я действительно получал удовольствие. Ловил кайф. Только тут есть один отличительный момент, знаешь какой? - Момент? - У меня не стоял. Я работал над этим говнюком, а у меня не стоял. Вот такой вот отличительный момент. - Ты его знал? - Что? - Я подумал, может, ты его вот так из каких-то там личных чувств. - А-а. В некотором смысле я знал его. Знал. Знал так, как никто не должен знать никого. Я знал все, что он делает, все, Райделл, все. Я засыпал под его храп. Дело дошло до того, что по храпу, да просто по дыханию я мог точно определить, сколько он принял. - Принял? - Он пил. Он, серб этот. Ты ведь был полицейским, верно? - Да. - А приходилось тебе вести за кем-нибудь наблюдение? - До этого не дорос. - Забавная это штука - следить за людьми. Ездить за ними повсюду - куда объект, туда и ты. Они тебя не знают. Но они знают, что ты где-то здесь. Ну, не знают, конечно, но догадываются. Исходят из того, что ты здесь, рядом. Но они тебя не знают. Иногда они смотрят на кого-нибудь в баре или там в холле гостиницы, и ты понимаешь, что они думают, что это ты - тот, который за ними следит. И всегда ошибаются. А когда понаблюдаешь за таким месяц, два месяца, три месяца, начинаешь его любить. Любить, Райделл, любить. По белому, судорожно напряженному бедру Шеветты прокатилась волна дрожи. - Ну а потом, еще через несколько месяцев, через два десятка перелетов с места на место, через две дюжины гостиниц все меняется. Становится совсем наоборот. - И ты больше их не любишь? - Нет. Не люблю. Проходит какое-то время, и ты уже ждешь, чтобы он оступился. Чтобы он предал, не оправдал доверия. Ведь курьеру оказывается колоссальное доверие. Жуткая это вещь - доверие. - Курьеру? - Вот ты посмотри на нее, Райделл, посмотри. Уж она-то знает. Она всего лишь развозит по Сан-Франциско какие-то там бумажки, и все равно - она курьер. Ей оказывают доверие. Информация обретает материальную форму. И она переносит эту информацию с места на место, так ведь, красавица? Шеветта молчала и не шевелилась. Сфинкс - вот кого она напоминала сейчас, в этой позе. Белые пальцы глубоко зарылись в светло-серую обивку центрального сиденья. - Вот этим я, Райделл, и занимаюсь. Слежу за доставкой. Слежу за курьерами. Охраняю их сон и покой. - Он допил кока-колу и уронил банку на пол. - Людей, пытающихся изъять у них информацию, я убиваю. Это - самая приятная часть моей работы. Ты бывал в Сан-Хосе? - Коста-Рика? [В Калифорнии, неподалеку от Сан-Франциско, есть свой Сан-Хосе.] - Да. - Нет, не приходилось. - Вот где люди понимают, как нужно жить. - Ты работаешь на эти хранилища информации, - догадался Райделл. - Я этого не говорил. Это кто-то другой проболтался. - И он тоже, - добавил Райделл. - Он должен был доставить кому-то очки из Коста-Рики, а она их украла. - Узнав о пропаже, я обрадовался. Несказанно обрадовался. Мой номер был рядом, смежный. Я открыл дверь и вошел. Я представился. Он увидел Лавлесса. В первый и в последний раз. Левая рука убийцы поднялась и начала ожесточенно скрести голову, можно было подумать, что его заели вши. Однако пистолет не дрогнул, не шелохнулся, словно зажатый в тисках пристрелочного станка. - Лавлесс? - Мой nom de хрень [Nom de guerre (фр.) - псевдоним, букв, "боевое имя". Лавлесс - главный отрицательный персонаж американского телесериала "Дикий, дикий Запад" (1965 - 1969). Известен киноримейк конца 90-х (реж. Барри Зоненфельд).]. Последовала длинная трескучая фраза, вроде бы по-испански, из которой Райделл уловил только слова nombre de что-то там [Nombre (исп.) - номер.]. - А вот ты, Райделл, ты как думаешь, у нее там туго? Я люблю, когда туго. - Ты американец? Голова убийцы слегка качнулась, глаза поплыли куда-то в сторону, но тут же снова воткнулись в Райделла, такие же светлые и незамутненные, как хромированный ободок на дульном срезе его пистолета. - А ты хоть знаешь, кто завел эти хранилища? - Да, - кивнул Райделл. - Картели [Имеются в виду колумбийские кокаиновые картели.]. Колумбийцы. - Верно. В восьмидесятых они завезли в Центральную Америку первые экспертные системы, координировать транспортировку. Для установки и отладки этих систем потребовались специалисты. Война наркотиков, Райделл, война. В ней участвовало много американцев, кто - на одной стороне, кто - на другой. - Седая старина, - пожал плечами Райделл. - Теперь мы сами производим все нужные нам наркотики. - А у них за это время появились хранилища. Теперь им даже не нужно мараться с наркотиками. У них есть то, что было когда-то у Швейцарии. Место, единственное место в мире, где люди могут хранить любые свои секреты. - Ты вроде как слишком молод, чтобы участвовать в организации всего этого. - Мой отец. Ты знаешь своего отца? - Конечно. (В некотором, конечно же, смысле.) - А я своего никогда не видел. Травма. Мне потребовалась долгая психотерапия. Вот так-то тебя и вылечили, съязвил про себя Райделл. - Уорбэйби. Он тоже работает на костариканские хранилища? Правая рука убийцы метнулась вверх, смахнула со лба капли пота и вернулась на место, словно притянутая магнитом. И все это время пистолет смотрел прямо на Райделла. - Включи фары. Я разрешаю тебе снять левую руку с руля. - Зачем? - Затем, что иначе ты труп. - Ну а все-таки зачем? - Не спрашивай, а делай, что сказано. О'кей? Пот заливал ему глаза, струями бежал вдоль морщин, капал на грудь и колени. Райделл медленно снял левую руку с баранки, щелкнул тумблером. Щелкнул еще раз, чтобы включить фары на максимальную мощность. Резкий, безжалостный свет словно проявил скрытое прежде изображение. Заброшенные магазины, покосившиеся вывески, грязный, покрытый коростой пыли пластик. На самой крупной из вывесок отчетливо выделялось одно-единственное слово: "ПРОВАЛ". - Господи, - поразился Райделл, - да кому же это взбрело на ум дать магазину такое название? [Имеется в виду всемирная сеть магазинов "The Gap". Основана в 1969 г., торгует одеждой, сумками и т. д.] - Очень ты хитрожопый, да? Мозги мне засрать хочешь? - Нет, - качнул головой Райделл. - Только больно уж дикое название. Теперь-то, конечно, все эти лавчонки - сплошной провал, но тогда... - Уорбэйби просто мальчик на побегушках. Наемный работник. Его привлекают, "Интен- секьюр" его привлекает, когда дела идут наперекосяк. А они всегда наперекосяк. Всегда у них что-нибудь наперекосяк. Райделл оценил обстановку. Судя по всему, Ар-Ви стоит в широком центральном проходе молла. Все, сколько видно, витрины либо заколочены, либо густо закрашены белым. Проход крытый. Или даже подземный. - Так что же, очки пропали в гостинице, гостиницу охраняет "Интенсекьюр", "Интенсекьюр" не справился с делом сам и кликнул на помощь Люциуса Уорбэйби? Он взглянул на Шеветту. Сфинкс. Или что-то вроде хромированной хреновины, какими украшали капоты древних автомобилей. Только ни на камне, ни на металле не бывает таких вот пупырышков, как на ее бедре. Гусиная кожа. А ведь точно мы под землей - вон какая холодина. - А знаешь что, умник? - Что? - Ты не знаешь ни хрена про ни хрена. Сколько бы я тебе ни рассказывал, ты не сумеешь понять ситуацию. Ситуация слишком масштабна для понимания таких, как ты. Ты просто не умеешь мыслить такими понятиями. "Интенсекьюр" принадлежит той же самой компании, что и информация в этих очках. - Сингапур, - кивнул Райделл. - И "Дэйгамерика" тоже принадлежит Сингапуру. - Но ты никогда этого не докажешь. Конгресс и тот не смог. - Крысы! Ты только посмотри. - Опять мозги мне засираешь... Последняя из трех крыс исчезла в магазине с диким названием "Провал". Дырка там какая-то или что? Провал. - Не-а. Я их видел. - А ты знаешь, что тебя и не было бы здесь, на этом месте, не вздумай Люциус дважды в рот долбаный Уорбэйби покататься на роликовых коньках? - Как это? - Колено он расшиб себе, коленную чашечку. Уорбэйби расшибает себе колено, не может сидеть за рулем, а в результате ты оказываешься здесь. Задумайся над этим, вникни. История, весьма характерная для позднего, загнивающего капитализма, или тебе так не кажется? - Характерная для чего? - Они вас что, в Академии этой долбаной вообще ничему не учили? - Учили, - вздохнул Райделл. - Много чему учили. А в частности - как вести себя со свихнутыми придурками, буде ты попадешь к ним в заложники, только вот трудно вспомнить все эти мудрые советы. Не спорь с ними, не возражай, дай им выговориться, как только замолкнут - скажи что-нибудь и снова слушай. Да, что-то в этом роде. - А чего это все так переполошились из-за этих очков? - Они хотят перестроить Сан-Франциско. Полностью, снизу доверху, как Токио. Для начала врежут в существующую инфраструкту- ру решетку из семнадцати комплексов. Восьмидесятиэтажные административно-жилые корпуса, и еще подземный цоколь, тоже жилой. Полная автономность, самообеспечение. Управляемые параболические зеркала, парогенераторы. Улътрамодерные здания. Они будут жрать свое говно. - Кто будет жрать говно? - Здания. Их вырастят, Райделл, вырастят, понимаешь? Как в Токио. Или как этот туннель. - Санфлауэр, - сказала Шеветта и тут же осеклась. - Я вижу, что кто-то совал свой нос... - (Желтые искры.) - Слышь, а вообще-то... - (Как там учили разговаривать с вооруженными психами?) - Да? - А чего тогда весь этот шухер? В чем проблема? Хотят строить - ну и пусть себе строят. - Проблема, - Лавлесс начал расстегивать рубашку, - состоит в том, что у города, подобного Сан-Франциско, примерно столько же понимания, куда он хочет двигаться и куда он должен двигаться, сколько у тебя. То есть - до прискорбия мало. Есть люди - миллионы людей, - которые возмутятся самим уже фактом, что такой план существует. А еще - торговля недвижимостью. - Торговля недвижимостью? - Ты знаешь три главных соображения, учитываемых при покупке недвижимости? Безволосая, покрытая искусственным загаром грудь Лавлесса лоснилась от пота. - Три? - Место, место, - Лавлесс поучительно поднял палец, - и еще раз место. - Чего-то я не врубаюсь. - И не врубишься. Никогда. А вот люди с деньгами, люди, знающие, что нужно покупать, люди, видевшие планы начальной застройки, - они врубятся. Врубятся так, что даже щепки не полетят. Они приберут к рукам все. (Очень, очень интересно!) - Так ты что, смотрел? - невинно поинтересовался Райделл. - В Мехико-Сити, - кивнул Лавлесс. - Он оставил их в номере. Не имел права, ни в коем случае. - Но ведь ты тоже не имел права смотреть? - сорвалось у Райделла. Несмотря на промозглый холод, Лавлесс обливался потом, вся его лимфатическая система - или что уж там этим заведует - пошла вразнос. Он часто смаргивал и стряхивал пот со лба. - Я сделал свою работу. Делал свою работу. Работы, задания. И я, и мой отец. Ты не видел, как они там живут. В компаундах. Здесь, здешние, они и понятия не имеют, что можно получить за деньги. Они не знают, что такое настоящие деньги. Они живут как боги, они, в этих компаундах. И старики - некоторым из них за сто... В уголках безумного оскала прятались крошечные белые крупинки, Райделл словно вернулся в квартиру той стервы, снова заглянул н глаза Кеннета Тервн - и ТУТ словно что-то щелкнуло, головоломка собралась, все встало на свои места. Она вбухала в эту кока-колу весь паке гик "плясуна". Часть порошка просыпалась на банку, и тогда она вроде как расплескала колу, смыла предательский порошок внутрь. Лицо Лавлесса налилось кровью, он расстегнул уже рубашку до самого низа, грубая ткань потемнела от пота, липла к мокрой коже. - Лавлесс... - начал Райделл. Начал, не зная, что сказать, - и тут же осекся, оглушенный высоким, нечеловеческим воплем; вот так же примерно верещит кролик, запутавшийся в проволочном силке. Лавлесс молотил рукояткой пистолета по собственному паху, молотил, словно стараясь прикончить некое жуткое существо, забравшееся ему в джинсы. Каждый удар сопровождался выстрелом, каждая пуля пробивала в полу машины отверстие размером с пятидолларовую монету. Словно подброшенная пружиной, Шеветта взметнулась над консолью, перемахнула через спинку среднего кресла и скрылась за дверью, в спальне. Лавлесс замер, словно каждый атом его тела вдруг остановился, переходя на новую орбиту. Замер, улыбнулся, довольный победой над загадочной тварью, - и начал стрелять сквозь ветровое стекло. Кто-то из преподавателей Академии говорил, что по сравнению со сверхдозой "плясуна" даже сверхдоза фенциклидина все равно что аспирин, разболтанный в кока-коле. В кока-коле. А Шеветта Вашингтон тоже спсиховала не хуже Лавлесса - судя по грохоту, доносившемуся из спальни. Да успокойся ты, дура, стихни, голыми руками стенку не прошибешь. - По сто лет, по сто лет этим мудакам... - начал Лавлесс, а затем громко всхлипнул и поменял пустую обойму на свежую. - Столетний хрен, а у него все еще стоит... - Там! - Райделл ткнул пальцем в изрешеченное ветровое стекло. - Там, у "Провала"... - Кто? - Шитов! - ляпнул наугад Райделл. Пули летели сплошным потоком, как резиновые кубики из чанкера; после третьего выстрела Райделл ткнул пальцем в кнопку, дезактивирующую замок боковой дверцы, и вывалился наружу. Он приземлился посреди россыпи консервных банок и прочего хлама. Перекатился. И продолжал катиться, пока не ударился о какое-то препятствие. Маленькие пули пробивали в слепых, как бельма, витринах заброшенных лавок огромные дыры. Звонким дождем сыпались на бетон осколки зеркального стекла. Шеветта Вашингтон все еще колотилась о заднюю дверь фургона - и не было никакой возможности ее утихомирить. - Эй! Лавлесс! Стрельба затихла. - Шитов ранен! Ты его срезал! Грохот отчаянных бесполезных ударов. Господи! - Ему нужна медицинская помощь! Стоя на четвереньках рядом с чашей давно пересохшего фонтана, откуда несло хлоркой и затхлостью, Райделл увидел, как Лавлесс вылезает из распахнутой дверцы машины, с водительской стороны; багровое лицо и обнаженная грудь блестели от пота. Великолепный профессионал, чьи навыки прорывались даже сквозь густую нелену наркотического безумия, он двигался точно так, как учат на НОКе, - чуть пригнувшись, на полусогнутых ногах, зажатый двумя руками пистолет плавно обходш потенциальные секторы огня. А Шеветта Вашингтон все еще пыталась проломить ячеистый пластик или из чего уж там сделана задняя стенка фургона. Затем Лавлесс обернулся, выпустил две пули, и rpoxoi смолк. 30 ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КАРНАВАЛ В четыре часа Ямадзаки отодвинул тяжелый бронзовый засов, распахнул люк и начал спускаться по ржавым скобам. Тем же, по которым гнал его вчера Лавлесс. Фонтейн обещал, что электричество будет через двадцать минут, и ушел, прихватив с собой, несмотря на все протесты Скиннера, огромный тюк грязного белья. Свет вспыхнул минут через пятнадцать. Скиннер провел весь день, раскладывая и перекладывая содержи- мое зеленого инструментального ящика, перевернутого прошлым вечером в поисках бокорезов. Руки старика, прикасавшиеся то к одному инструменту, то к другому, словно вновь обретали силу и ловкость, а может, в них просто пробуждались воспоминания о давних замыслах и работах, исполненных или заброшенных на полпути. - Инструменты продать проще простого, - размышлял вслух Скиннер. - Уж на них-то покупатель найдется. Но затем непременно придет день, когда позарез понадобится та самая железяка, которую ты загнал. По большей части металлические предметы, хранящиеся в зеленом ящике, были для Ямадзаки полной загадкой; хуже того, он не знал, как называются по-английски даже немногие известные ему инструменты, кроме разве что самых простых. - Конусная развертка. - Из кулака Скиннера зловеще выглядывал стальной, чуть тронутый ржавчиной шип. - На редкость удобная штука, а ведь люди в большинстве своем даже не знают, что это такое. - Для чего она, Скиннер-сан? - Расширяет отверстия. И не портит их, оставляет круглыми, надо только правильно все делать. Для листового металла, но может работать и по пластику. По любому тонкому, достаточно жесткому материалу. Кроме стекла. - У вас очень много инструментов, Скиннер-сан. - А пользоваться ими я почти не умею. Так толком и не научи лея. - Но ведь вы сами построили эту комнату? - Ты видел когда-нибудь, как работает настоящий плотник? - Да, однажды. Ямадзаки вспомнил запах кедровых стружек, желтую, масляно-гладкую поверхность брусьев, черные плоские рубанки, так и летавшие в руках рабочих... Демонстрационное возведение чайного домика, который будет снесен через неделю по окончании фестиваля. - У нас в Токио дерево в большой цене. Никто никогда не выбросит даже самую маленькую дощечку. - Здесь его тоже не враз достанешь, - сказал Скиннер, пробуя на палец острие стамески. "Здесь" - это где? В Америке? В Сан-Франциско? Или на мосту? - Когда-то, прежде чем сюда провели электричество, мы жгли тут мусор - грелись, готовили. А городу не нравилось. Воздух мы, Скутер, им загрязняли. Теперь-то этого почти нет. - В результате консенсуса? - Самый обычный здравый смысл. Скиннер вложил стамеску в брезентовый, насквозь промасленный чехольчик и аккуратно спрятал в зеленый ящик. Увидев шествие, направляющееся в сторону Сан-Франциско, Ямадзаки сразу же пожалел об оставленной наверху записной книжке. Первое за все эти недели свидетельство того, что на мосту существуют общественные ритуалы. В узком, стиснутом лавками проходе не развернешься, люди шли не рядами, а по одному, по двое, и все же это было шествие, судя по всему - похоронное. А заодно и мемориальное. Возглавляли его семеро (вроде бы семеро, Ямадзаки не был уверен в своем подсчете) детей; одетые в неописуемую рвань, густо посыпанные пеплом, они двигались гуськом, один за другим. И маски - гипсовые, аляповато раскрашенные маски святого Шейпли. Однако в поведении детей не было ничего похоронного; в восторге от всеобщего внимания они подпрыгивали и размахивали руками. Ямадзаки мгновенно забыл о горячем супе, основной цели своего похода, и остановился между тележкой с книгами и лотком птицелова. Незнакомый с местными обычаями, скованный громоздким, непривычным термосом, он чувствовал себя здесь лишним, даже неуместным. А что если свидетели похоронного шествия обязаны провожать усопшего каким-либо определенным жестом, вести себя каким-либо определенным образом? Он покосился на торговку книгами. Высокая, одетая в засаленную овчинную жилетку женщина поправляла левой рукой две розовые пластиковые палочки, скрепляющие на затылке тяжелый узел седых волос. Нет, это не ритуальный жест. На тележке теснились ряды ветхих, замызганных книг, каждая - в отдельном пластиковом мешочке. Несколько секунд назад жен- щина рекламировала свой товао, выкликала странные названия. - Долина кукол, кровавый меридиан, соло для бензопилы... В этих словосочетаниях звучала какая-то дикая, варварская поэзия; Ямадзаки был уже готов попросить "Соло для бензопилы", но тут женщина замолкла, он удивленно обернулся и увидел детей. И все же в ее поведении не чувствовалось какого-либо особого благоговейного отношения к шествию - ну увидела, замолчала, а могла бы кричать и дальше. Ямадзаки заметил, как шевелятся губы женщины, как руки ее двигаются над затянутыми в пластик книгами - глядя на проходящих мимо детей, она машинально пересчитывала непроданный товар. Торговец птицами, бледный человек с черными как смоль, любовно ухоженными усами, зевнул, сунул руку под рубашку и меланхолично поскреб живот. Следом за детьми появились танцующие скелеты. Ямадзаки обратил внимание, что костюмы этих персонажей "La Noche de Muerte" [La Noche de Muerte (исп.) - "Ночь мертвых", традиционный для Латинской Америки карнавал, проводимый в начале ноября.] не отличаются ни особой полнотой, ни тщательностью изготовления - некоторые из масок прикрывали только нижнюю часть лица, да и не маски это были, а микропориые респираторы, пародирующие мертвую ухмылку. Танцоры, совсем еще молодые парни, оилпсь в конвульсиях под какую-то внутреннюю, не слышную зрителям музыку хаоса и запустения. Тазовые кости на узких ягодицах, бедренные кости, белеющие на черных бедрах, - нет, в этом не было ничего зловещего, только эротика и, пожалуй, агрессия. Один из танцоров окинул Ямадзаки острым, цепким взглядом - голубые, чуть прищуренные глаза над черной, заляпанной белым полумаской. Дальше - две долговязые фигуры в светло-зеленых лабораторных халатах и красных, по локоть длиной, резиновых перчатках, черные лица густо размалеваны желтоватым гримом. Кто это - врачи, провожавшие в могилу одного пациента за другим, пока не явился миру великий Шейпли? Или сотрудники бразильских биомедицинских компаний успешно и с немалой для себя выгодой превратившие Шейпли из неграмотного проститута (а вот такого слова вроде бы нет) в бесценный источник надежды, источник спасения. А вот и главные герои сегодняшнего карнавала. Немые и безучастные, завернутые в плотный молочно-белый пластик, они лежат на двухколесных тележках, изготовленных здесь же, на мосту, и применяемых обычно для перевоза громоздких предметов. Каждую из тележек катят четверо людей, мужчины и женщины, черные и белые, старые и молодые. Ни в одежде катальщиков, ни в их поведении нет ничего примечательного - если только не считать примечательной подчеркнутую буд- ничность, резко отличающую их от остальных участников шествия... Нет, все-таки есть, подумал Ямадзаки. Они молчат и смотрят только вперед, словно не замечая зрителей. Немые и безучастные, как и те, завернутые в пластик... - Бедняга Найджел, - вздохнула торговка книгами. - Делал тележку на продажу, а получилось, что для себя. - Эти люди погибли в грозу? - осторожно поинтересовался Ямадзаки. - Ну уж только не Найджел. - Женщина окинула чужака цепким, подозрительным взглядом. - Весь как решето, какая уж там гроза... Семь тележек, семь покойников, на этот раз никаких сомнений в подсчете не возникало. Следом за ними появились мужчина и женщина с большой ламинированной литографией. Ввалившиеся щеки, огромные, горящие состраданием глаза; глядя на эти приторно-сладкие портреты, Ямадзаки неизменно испытывал почти физическую тошноту. В самом конце процессии приплясывала и кривлялась маленькая ярко-красная фигурка. Бесхвостый, безрогий чертенок с древним, непомерно огромным АК-47. Затвора у автомата нет, вместо магазина торчит кривой деревянный брусок, грозное когда-то оружие выкрашено в красный цвет, превратилось в бутафорию, ритуальную принадлежность. Все предельно ясно. Красный чертенок символизирует ненужную, от начала до конца бессмысленную смерть Шейпли. Жуткую пер- возданную глупость, гнездящуюся в самой сердцевине мироздания. - Скиннер-сан? - Записная книжка раскрыта, включена, готова к работе. - Сегодня я видел процессию. Покойников уносили с моста на берег. Людей, погибших во время грозы. - Здесь их класть некуда. В воду тоже нельзя. Раньше сбрасывали, а теперь город уперся рогом и ни в какую. Мы передаем их в крематорий. Некоторые люди против огня, так мы хороним их на Острове Сокровищ. Тоже не лучший выход, если учесть, что за публика там живет. - Многие элементы процессии были связаны с Шейпли, с его биографией. Скиннер кивнул. За все время разговора глаза его ни разу не оторвались от маленького, с почтовую открытку, экрана телевизора. - Дети в масках Шейпли, чернокожие мужчины, одетые и загримированные под белых врачей, портрет... Скиннер безразлично хмыкнул. - , Я уж почти и забыл, как это бывает, - пробормотал он через пару секунд. - Все сижу здесь в четырех стенах как проклятый. - А в конце - маленький человечек, весь в красном, с автоматом. Он плясал и кривлялся. - У-гу, - кивнул Скиннер. Ямадзаки нажал кнопку "Транскрипция и перевод". Во мне-то этого вируса нет. Защитного, прививочного. Этого кусочка Шейпли, который теперь во всех. В моем воз- расте вроде и ни к чему, да я и вообще не люблю медицину. Никогда не любил. И того, другого, я тоже как-то не подцепил, хотя возможностей было сколько угодно. Впрочем, ты слишком молод и не понимаешь, как это было, что мы тогда ощущали. Ну да, я знаю, вам теперь кажется, что все времена рядом, рукой подать, ведь все для вас записано, включай - и словно живешь в прошлом. Цифровая форма. А хрен ли в той форме, в том проигрывании? Вы же все равно не помните, что это было за ощущение - наблюдать, как горы трупов громоздятся все выше и выше. Не столько, правда, у нас, как в других местах - Таиланд, Африка, Бразилия, но мы дрожали заранее, знали, что скоро и наша очередь. К нам эта штука только подбиралась. Медленно-медленно, ретровирусы - они всегда так. Помню, мы как-то говорили с одним мужиком, у него был уже вирус, этот, который старый, и он потом от него загнулся; так вот, мы с ним вспоминали, как жилось в это клевое, но совсем, к сожалению, короткое время, когда многие люди стали трахаться направо и налево, считая, что в этом нет ничего страшного, никто от этого не пострадает, многие люди, и мужики, и даже женщины. Им-то, женщинам, всегда приходилось беспокоиться, они всегда рисковали подзалететь, а дальше - новый риск, можно умереть при родах, или при аборте, а если все и благополучно, все равно жизнь уже станет другая, не такая, как раньше. А вот в это, про какое я говорю, время и пилюли появились, и прочее, и уколы ото всяких там болезней, и от тех даже, от которых люди гнили и мерли как мухи - раньше мерли. Да, Скутер, времечко было что надо. А потом появляется эта штука, и все опять, как раньше, еще во сто раз хуже. Мы въезжаем в третье тысячелетие, весь мир на хрен меняется, не узнать, в Европе уже начались гражданские войны, а этот самый СПИД все борзеет и борзеет. Ты же знаешь, на кого только вину не сваливали, одни говорили, что это все гомики, другие - что ЦРУ, и еще про американскую армию, про какой-то там форт в Мэриленде. И что какие-то там придурки трахали в жопу зеленых макак и заразились, и от них все и пошло, вот ей-же-ей, так прямо и говорили - и сами тому верили. А ты знаешь, что это было в действительности? Люди. Слишком уж много их стало, Скутер, слишком уж много. Летали хрен знает куда, а потом возвращались, носились по свету как очумелые. Ну уж тут-то обязательно кто-нибудь подхватит микроба-другого и привезет домой в подарок. Маленькой стала она, эта долбаная планетка, от любого места до любого - пара часов пути. Вот так мудила этот грешный, Шейпли, тоже прихватил где-то вируса, только у него оказался другой штамм, мутантный, которого можно носить в себе сколько хочешь, и он тебя не убьет. И вообще ни хрена тебе не сделает, только сожрет того, старого. А насчет, что он - Иисус, так хрень это собачья, не верю я и никогда не верил. Я и в самого-то Иисуса не верю. - А кофе там остался? - Сейчас, только накачаю примус. - Видишь, Скутер, эту дырочку в насосе, маленькая такая? Капни туда чуть-чуть масла. У поршня кожаный колпачок, нужно, чтобы он был чуть влажный. 31 С ВОДИТЕЛЬСКОЙ СТОРОНЫ Пуля прошила стенку, зацепила, наверно, какой-то провод, и зажегся свет. Вторую пулю Шеветта увидела - не пулю, конечно, а то, как в пупырчатой обивке кресла появилось отверстие. Шеветта застыла. Некто, сидящий у нее в голове, медленно и неохотно ВПИТЫРЭЛ два жизненно важных урока. Первое: стреляют. Второе: так вот что такое пуля - это когда сперва дырки не было, а через секунду она есть. И ничего между. Ты видишь, что это случилось, но не успел заметить, как это случилось. Потом она опустилась на четвереньки и поползла, ведь нельзя же просто так стоять и ждать, пока тебя продырявят. За фут до двери она ухватилась правой рукой за край холодильника и встала. И заглянула в освещенную наружным светом кабину. На полу рядом со скомканными черными брюками поблескивает связка ключей. Серый продолговатый брелок сделан из того же пупырчатого материала, что и пробитое пулей кресло. Коврик между правым и средним сиденьями сплошь изрешечен. Остро пахнет порохом. И гарью, наверное, - вон ведь какие края у дырок, черные и вроде как оплавленные. И все это время убийца орал. Хриплые бешеные вопли отскакивали от стен и скрытого во тьме потолка, возвращались гулким, многократным эхом. Шеветта прислушалась. Что-то насчет, что они (кто - они?) - лучшая рекламная компания в мире и как они втюхали публике Ханнис Миллбэнк, а теперь втюхают и этот "Санфлауэр". Если только она правильно все разобрала. - Я здесь, у двери, с водительской стороны. Райделл. Сидит на корточках, в двух шагах от распахнутой настежь дверцы. - Он забыл здесь ключи, - сообщила Шеветта. - Ничего придурок не соображает - вон же куда учесал, к этому павильону, где был "Мир мечты". - А если вернется? - Непременно вернется, если мы будем здесь долго валандаться. Слушай, подползи сюда и кинь мне их, ладно? Шеветта снова опустилась на четвереньки, проползла в дверь, протиснулась между сиде- ньями. Краем глаза увидела голову Райделла. Подобрала с полу ключи, швырнула их куда-то в направлении дверцы, а затем схватила свои брюки и попятилась назад, в спальню. Торопливо одеваясь, она поймала себя на идиотском желании спрятаться в холодильник. Подтянуть колени к груди, пригнуть, сколько можно, голову и попробовать, а вдруг получится, не такой уж он и маленький... - А почему бы тебе не лечь на пол? - прервал ее размышления Райделл. - Лечь на пол? - Минимальная площадь поражения. - Чего? - Он ведь снова начнет стрелять. Вот сейчас, когда я... Звук запускаемого двигателя. Новые дырки в стекле и дождь мелких бритвенно-острых осколков оказались лучшими доводами, чем любые слова, - Шеветта послушно шлепнулась на пол. Ар-Ви дернулся назад, круто повернул налево и снова замер. Райделл сдавленно ругался, пытаясь найти какую-то нужную ручку или кнопку, а тем временем невидимый великан раз за разом обрушивал на машину мерные сокрушительные удары стотонной кувалды. Райделл разобрался наконец в незнакомом управлении, машина рванула вперед. Шеветта и сама не заметила, в какой момент она закричала. Ни слов, ничего - просто дикий, истошный вопль. Машина чуть не опрокинулась на повороте, и Шеветта подумала, что этот огромный Ар-Ви вряд ли предназначен для такой езды. Они мчались все быстрее и быстрее, похоже - куда-то вверх. - Абзац. Шеветта успела еще подумать, что голос Райделла звучит совсем обыкновенно, даже скучно, и тут через мгновение они протаранили ворота или что-то еще в этом роде, и это было, как однажды в Лафайет-парке, когда она слишком уж резко тормознула, прижимаясь к обочине, и собралась целая куча народу, и они все объясняли и объясняли ей, как это вышло, что она врезалась головой в бетонку, и она все вроде как понимала, но тут же забывала снова, вчистую. Она снова была в Скиннеровой комнате, читала в "Нэйшнл Джиогрэфик" статью про Канаду, как распалась та Канада на пять отдельных государств. Запивала соленые крекеры молоком, прямо из картонки. А Скиннер лежал в кровати, смотрел по телевизору один из своих любимых исторических фильмов. Смотрит и комментирует, что вот он смотрит эти фильмы всю свою жизнь и они с каждым годом все лучше и лучше. Как сперва они были еще черно-белые и такие вроде как дерганые, солдаты носились по экрану, как наскипидаренные, и еще это жуткое зерно, и небо все в царапинах. Как постепенно люди стали в них двигаться нормально, без рывков этих и помедленнее, и цвет появился, сперва плохой, а потом - получше, и зерно становилось все мельче и мельче, и даже царапины куда-то исчезли. И все это, сказал он, дерьмо собачье, потому что каждое такое улучшение - это не то, как все по-настоящему было, а чье-то там личное представление, как оно должно было выглядеть, нажал бы он пару других кнопок, и все было бы так же вот гладко, но совсем иначе. И все равно, добавил он, какая это была потрясуха, особенно сперва, все равно что Билли Холидей, когда слушаешь запись, очищенную от треска и дребезжания. Билли Холидей - это был такой парень, вроде Элвиса, тоже в костюме с блестками, но только вроде бы помладше и не толстый - так, во всяком случае, представлялось Шеветте. Скиннер снова сел на своего любимого конька, насчет истории. Как она превращается в пластик - и делается пластичной, податливой. Шеветта слышала все это сто уже, наверное, раз, но она старалась показывать Скиннеру, что внимательно слушает его рассуждения, а то ведь он такой - надуется и замолчит на несколько дней. Потому она оторвалась от фотографии, где ликующие, распаленные девицы размахивали бело-голубыми флагами Квебека, и взглянула на Скиннера, и вдруг увидела, что рядом с ним сидит мама, ослепительно прекрасная, грустная и вроде как усталая - точно такая, какой она бывала, когда вернется с работы, но не успеет еще смыть косметику. - Он прав, - кивнула мама. - Мама? - Прав насчет истории. Насчет, как они ее изменяют. - Мама, ты... - Это делали, делают и будут делать, ничего нового в этом нет. Просто фильмы изменились на памяти одного поколения, вот и заметно. Шеветта заплакала. - Шеветта-Мария, - сказал напевный, почти позабытый голос. - Ты расшибла голову и потеряла сознание. 32 ФАЛЛОНТАУН - Так ты хорошо знаешь этого парня? - спросила Шеветта. Каждый раз, когда Райделл вдавливал тормозную педаль, раздавался противный скрип стекла. Подмести бы здесь, так для этого нужно останавливаться, а времени нет. И швабры нет. На первый случай он ограничился тем, что подобрал на обочине ржавую гнутую монтировку и начисто вышиб остатки ветрового стекла, а то ведь с этими пробоинами дальше первого дорожного патруля не уедешь. - Я работал с ним в Лос-Анджелесе. Он скинул скорость и осторожно обогнул в клочья изодранную покрышку тяжелого грузовика. Черная и чеигуйчатая, она валялась на грязном гудроне, как шкура, сброшенная при линьке каким-то чудовищем. - А то я боюсь, не оказался бы он вроде этой самой миссис Эллиот. Тоже ведь твоя знакомая. - Да какая там знакомая, - вздохнул Райделл. - Попутчица, перекинулись в самолете парой слов - вот и все знакомство. Ну а если уж Саблетт - подставка, так тогда весь мир - сплошной тайный заговор. Тогда уж мне впору беспокоиться, кто такая, скажем, ты. Вместо того чтобы беспокоиться, а не прицепил ли Лавлесс - или та же самая миссис Эллиот - к этой таратайке маленький такой, незаметненький маячок? И не приглядывает ли сейчас за ними недреманое око "Звезды Смерти"? А то ведь говорят, что она, "Звезда" эта самая, может прочитать заголовки в газете, а по хорошему, отчетливому следу определит и размер обуви, и фирменную марку. В свете фар возник деревянный крест футов двадцати высотой с надписью: "НАСТРОЙСЯ" - на перекладине - и: "НА ЕГО ПРИСНОСУЩИЙ КАНАЛ" - на столбе. Там, где полагалось бы быть голове Иисуса, висел древний портативный телевизор. Неизвестные герои успели издырявить экран пулями. Мелкашка или пистолет двадцать второго калибра. - Похоже, подъезжаем. Шеветта недоверчиво хмыкнула, взяла с соседнего сиденья бутылку воды, прихваченную на "шелловской" заправке, сделала пару глотков, обтерла ладонью горлышко и протянула бутылку Райделлу. Райделл прошибал ворота молла в святой надежде сразу же вывернуть на один из главных хайвэев. Снаружи молл выглядел как невысокий штабель грязно-желтого кирпича, все его окна были заколочены листами жуткого, под цвет вчерашней блевотины, пластика, получаемого термопрессовкой мелко искрошенных отходов. Покрутившись на огромной, отгороженной высоким забором автостоянке, где сейчас не было ничего, кроме нескольких старых, в хлам разбитых машин да каких-то рваных матрасов, он обнаружил покосившиеся, настежь распахнутые ворота, но никакого хайвэя за ними не оказалось. Никакого, только узкое заброшенное четырехполосное шоссе. В довершение всех радостей одна из лавлессовских пуль прошила навигационный компьютер, карта застыла на центральных кварталах Санта-Аны и полностью игнорировала все попытки вывести на экран что-нибудь более злободневное. Судя по мерзостному запустению, Лавлесс выбрал для своих игр окраину одного из городков, выраставших, как грибы-поганки, на границе обжитых районов с пустыней и заброшенных, обезлюдевших, когда обрушилась евровалюта. Шеветта Вашингтон свернулась калачиком на полу рядом с холодильником и не реагировала ни на голос, ни на что. Райделл очень боялся, не зацепило ли ее пулей, но не мог этого проверить - останавливаться, не отъехав подальше от молла, было рискованно. Да нет, успокаивал он себя, вырубилась от напряжения, вот и все. И крови нигде не видно. Миль через десять показалась "шелловская" заправка. "Шелловская" - судя по столбам, на которых крепилась когда-то вывеска. Дверь мужского туалета сорвана с петель, на двери женского висит большой ржавый замок. Кто-то расстрелял попкорновый автомат из автомата крупнокалиберного. Райделл обогнул заправку и увидел самый настоящий старинный трейлер - точно такой же "Эрстрим" был в Тампе у одного из отцовских соседей. Невысокий старик в красном комбинезоне стоял на коленях рядом с тлеющим хибати [Хибати - японская жаровня.] и помешивал что-то в кастрюльке, рядом с ним сидели два черных Лабрадора. Райделл заглушил мотор, проверил, дышит ли Шеветта, и выпрыгнул из кабины. Старик встал, распрямился и вытер ладони о комбинезон. Над его лицом нависал длинный, дюймов в девять, козырек оливково-зеленой рыбацкой шапочки, "шелловская" эмблема на левом нагрудном кармане выгорела до полной неразборчивости. - Ты заблудился? - спросил старик. - Или есть проблемы? Выглядел он лет на семьдесят с хвостиком. С длинным хвостиком. - Нет, сэр, никаких проблем, но что я заблудился, так это точно. - Райделл посмотрел на лабрадоров. Лабрадоры смотрели на Райделла. - Только эти ваши собаки - они, похоже, не очень мне рады. - Редко видят чужих, - пожал плечами старик. - Да, сэр, - кивнул Райделл. - Я так и думал, что редко. - У меня и пара котов есть. Покупаю им всем сухой корм. Коты - те иногда птицу еще поймают, мышку. Заблудился, говоришь? - Да, сэр, заблудился. Я не знаю даже, в каком мы штате. - А кто это знает? - презрительно сплюнул старик. - Когда я, сынок, был в твоем возрасте, все это вместе называлось Калифорния, как то и назначено Господом. Теперь говорят, что здесь Южная, но только ты знаешь, что это такое в действительности? - Нет, сэр. А что? - Большая куча все того же дерьма. Вроде как баба, обосновавшаяся в долбаном Белом доме. Старик снял шапочку, достал из кармана засаленный носовой платок, вытер со лба пот и водрузил шапочку на прежнее место. На темной от загара лысине четко выделялись серебристо-белые шрамы. Рак кожи... - Так ты, говоришь, заблудился? - Да, сэр. У меня сломалась карта. - А простую, бумажную, ты понимаешь? - Да, сэр. Понимаю. - А что это за чертовщина с ее головой? Старик смотрел куда-то вдаль, мимо Райделла. Райделл повернулся и увидел Шеветту. Шеветта сидела на водительском месте рядом с открытой дверцей и смотрела прямо на них. - Это у нее такая прическа, - неуверенно объяснил он. - Ну ни хрена себе, - покачал головой старик. - А так ведь была бы вроде как и хорошенькая. - Да, сэр, - согласился Райделл. - Видишь эту пачку? Ты сумеешь засыпать чашку толокна в воду, когда закипит, и разболтать, чтобы без комков? - Да, сэр, - кивнул Райделл, - сумею. - Ладно, тогда я схожу поищу карту. А Скитер и Уайти посидят здесь, чтобы тебе не скучно было. - Да, сэр... ПАРАДИЗ. Ю. КАЛИФОРНИЯ ХРИСТИАНСКАЯ ОБЩИНА. ТРИ МИЛИ ПАЛАТКИ НЕ СТАВИТЬ БЕТОННЫЕ ПЛОЩАДКИ ВОДА И ЭЛЕКТРИЧЕСТВО ВЫСОКОВОЛЬТНОЕ ОГРАЖДЕНИЕ БЕСПЛАТНОЕ КУПАНИЕ ХРИСТИАНСКИЙ ДЕТСКИЙ САД (лицензия штата Ю. Кал.) 327 СПУТНИКОВЫХ КАНАЛОВ И крест, на этот раз - высокий, сваренный из ржавых рельсов, набитый старыми телев