не дурак. Да никто не только утвердившийся, но и расширивший влияние Дома Перам и не мог быть таковым. Охранники откликнулись с воодушевлением, разгружая вьючных животных и таская грузы по извилистым туннелям в более сухие пещеры наверху. - В скале есть даже трещина выпускать дым от костра, - сказал Акимос, показывая на стену. Он рассмеялся: - Во всяком случае, дым обычного костра, в котором горит дерево или древесный уголь. Уж не знаю, что она сделает с вонью от твоей магии. - Я не ожидаю, что понадобятся такие заклинания, коль скоро мы укрепимся здесь. Акимос нахмурился, и Скирон слишком поздно сообразил, что голос его выдал. Торговый магнат смерил его долгим и суровым взглядом. - Они тебе не понадобятся? Или ты не осмелился наслать их? - А чего тут опасаться? - Ты никогда не слыхал о Драконах и еще называешь себя колдуном? Скирон рассмеялся. Слишком поздно он сообразил, что его смех вызывает многократное эхо, раскатывающееся по лабиринту туннелей и пещер. Чтобы заговорить, ему пришлось подождать, пока эхо стихнет, а к тому времени лицо Акимоса стало напоминать грозовую тучу. - Существуют некоторые сомнения насчет того, что Драконы - существа магические. Многие летописи указывают, что их создали последние маги-атланты. - Возможно, они указывают это тебе, - парировал Акимос, - а для большинства из нас - Драконы воняют злой магией. - Мудрость их создала или магия, но они определенно давно повымерли, - отмахнулся Скирон. - Но я отнюдь не возражаю против того, чтобы люди верили этим сказкам. Тогда, возможно, они будут с большей охотой держаться подальше. - Такие люди, как некий киммериец? - Именно. Скирон отвернулся, испытывая облегчение оттого, что это дело закончилось так легко. Он не желал, чтобы Акимос слишком любопытствовал относительно Драконов. Тот вопль в ночи произошел не из-за обычной смерти. И вонь, что пристала к дороге, происходила не с болота и не от магии самого Скирона. А откуда она происходила, Скирон не знал. Он таки знал, что Акимос избрал место для своего убежища в самом сердце той земли, где некогда бродили и питались Драконы. Если они вымерли или по крайней мере не ослабли, как и заклинания, которые привязывали их к этой местности, то от этого, возможно, и не будет никакого вреда. Иначе... Однако это было делом, которое Скирон должен таить глубоко в сердце. Заговорить о нем - значит признаться в страхе, страхе, что его собственное мастерство куда меньше, чем он хвалился. Такого обмана Акимос не простит и не забудет, а без Акимоса что мог сделать Скирон с остатком своей жизни? То есть при условии, что Акимос позволит ему пережить их расставание! Глава 9 Послание от госпожи Дорис Лохри принес наемный посланник, которого ни госпожа Ливия, ни Реза никогда раньше не видели. Оно едва ли могло вызвать большее волнение, даже если б устроило во дворце пожар. Госпожа Ливия прочла его первой, а затем вызвала Резу и Конана послушать, как она прочтет его вновь: <Если капитан Конан явится сегодня к резиденции Дома Лохри, то узнает о деле, жизненно важном для безопасности Дома Дамаос>. И все, за исключением печати госпожи Дорис, оттиснутой на надушенном воске. Ливия и Реза ручались за подлинность печати, а запах этих духов Конан помнил со дня визита госпожи Дорис во дворец Дамаос. - Значит, все достаточно настоящее, - заключил киммериец. - Она также ничего не сказала о явке в одиночку. Поэтому, думаю, мне лучше пойти. Ливия открыла было рот, но Реза заговорил первым: - Пожалуйста-пожалуйста, Конан. Я подберу трех-четырех лучших наших бойцов, а ты можешь подобрать столько же своих. Нам также лучше приготовиться отправить послание. Если это ловушка, то ты сможешь отправить с вестником узнанное тобой, даже если сам не сможешь ускользнуть. - Я не один раз попадал по собственной воле в ловушки, расставленные ловчими получше госпожи Дорис. Но я здесь. А большинство ловчих - нет. Если она расставила капкан для лисицы, то обнаружит, что поймала медведя. Ливня наконец выдавила из себя несколько слов: - Конан, капитан, это глупо! Госпожа Дорис едва ли может настолько доверять тебе, чтобы сообщить что-либо такое, что нужно знать этому дому. Если ты отправишься туда, грозящая тебе опасность будет велика. - Когда господа устраивают заговоры, такая возможность есть всегда, - согласился Конан. - Но я был бы дураком, если бы наплевал и на другую возможность что-то узнать. - Он решил не упоминать о вероятной встрече с Арфосом. В своем доме наследник Лохри мог и отбросить осторожность и сдержанность. - Ценой твоей головы и, наверно, голов тех, кто отправится с тобой! - отрезала Ливия. - А это больше, чем может заплатить наш дом, даже если ему пообещают само Главное архонство! Реза нахмурился: - Как сказал Конан, ему не будет грозить большой опасности, если он отправится во главе восьми-девяти хорошо вооруженных людей. - Но если госпожа Дорис откажется впустить охрану? - Ливия явно занимала твердую позицию для сражения. - Вот тогда мы сможем подозревать, что Конана ожидает западня, - сказал Реза. - Мы можем также положиться на то, что он будет действовать разумно. Госпожа, простите за прямоту, но если мы не можем положиться на человека, обученного капитаном Хаджаром, то нам нельзя положиться ни на кого под солнцем. - Я полагаюсь на Конана, и, вероятно, я должна положиться на твое суждение о Хаджаре. - Ливия казалась вздорной и раздражительной, как девочка. - Но могу ли я положиться на тебя, Реза? - Что вы хотите этим сказать, госпожа? - Тон дворецкого граничил с неуважительным. Конан задержал дыхание и положил руку на рукоять меча. Ливия была готова открыто обвинить Резу в ревности к киммерийцу, и это скорее ухудшит, чем улучшит дело, так как Реза будет еще больше опасаться за свое положение, чем раньше. Если ревность возьмет в нем верх, то дворец Лохри может оказаться безопаснее дворца Дамаос! - Госпожа, - вмешался Конан. - Я думаю, мне лучше пойти. Даже если б не было никаких других соображений, то госпожа Дорис будет оскорблена, если я не приду. А у нас и без того уже хватает врагов. Ливия, закусив губу, кивнула: - Тогда да будут с тобой боги, капитан Конан. - Насчет богов не знаю, - усмехнулся Конан. - Но при помощи Резы хорошие бойцы и острая сталь со мной будут! С вашего позволения, на них я полагаюсь больше, чем на богов. Киммериец все еще чувствовал на себе взгляд Ливии, пока за ним не закрылась дверь. Конан поднял руку, и десять шедших за ним воинов остановились. Водяные часы на фонтане посреди площади Клеткоделов говорили, что шестой час еще и наполовину не минул. - У нас достаточно времени, чтобы чуточку затруднить работу любому, кто следит за нами, - решил он и показал на одну из улиц, ведущих к порту: - Идите туда, до самой улицы Лестницы. Мехас, ты знаешь этот квартал лучше всех. Веди их. Боец из Дома Дамаос кивнул и вышел вперед. Когда он отошел за пределы слышимости, Конан сделают знак Джарензу: - Иди впереди, рядом с ним. Держи меч в ножнах, но наготове. Если покажется, что парень нервничает, спроси его почему. Если тебе придется-таки поднять на него меч, постарайся, если можно, бить плашмя. - Да, капитан. - Джаренз поспешил вперед. Он все еще берег ногу, раненную в лагере лесорубов, но передвигался достаточно быстро. Конан поотстал, чтобы подтянуть тылы, когда инстинкты подсказали ему, что за ними следят. Он ничего не видел и не слышал, но он слишком давно и слишком успешно полагался на свои инстинкты, чтобы не обращать на них внимания. Несколько сот шагов улица была настолько же хорошо освещенной и пустынной, как и большинство других в более богатых кварталах Мессантии. В тех районах города мало у кого бывали законные дела после наступления ночи. А те немногие, у кого были дела незаконные, не желали рисковать встречей с патрулем Воителей. Жизнь вора в Мессантии, по крайней мере в тех районах города, где стоило что-то красть, должна быть волнующей и, вероятно, недолгой. Когда улица начала петлять, спускаясь к порту, патрули Воителей перестали попадаться на глаза. Огни стали немногочисленными и редкими, и вскоре дорогу освещали только луна, звезды да тусклые блики из окон винной лавки или борделя. На булыжной мостовой все чаще темнели выбоины и ямы, тут и там громоздились кучи мусора, жирно блестели лужи вонючей грязи. Конан пожал широкими плечами под кольчугой. При всем свете и воздухе, хорошей еде и чистых постелях, в богатых кварталах Мессантии он не чувствовал себя как дома. Впервые увидевший города в качестве раба, а затем вора, северянин больше привык к обстановке бедных кварталов. Когда в ста шагах впереди показался порт, Конан снова приказал остановиться. А затем сделал знак свернуть на запад. Это увлекло отряд направо. Тем временем Конан сумел не поворачивая головы осмотреть сразу три улицы. Все они были тускло освещены, но по одной из них кралась вперед темная фигура. Конан увидел, как незнакомец прижался к стене. Потом, наверное, решил, что его никто не видит, и вновь двинулся вперед. Конан жестом дал знать бойцам: <Приготовиться к засаде>. Воины в арьергарде и авангарде будут теперь внимательно наблюдать за обеими сторонами улицы, а бойцы в центре - следить, не намечаются ли атаки сверху. Улица петляла, как пьяная змея, а затем сузилась до такой степени, что Конан мог коснуться стен с обеих сторон. Вскоре мостовая пошла круто вверх. Отряд снова заспешил вверх по склону, ко дворцу Лохри. За ними по-прежнему следили. Никакое менее острое ночное зрение, чем у киммерийца, не могло помочь наблюдать за отрядом, но следивший в этом отношении явно не уступал Конану. Улица поднялась на четыре ступеньки, а затем расширилась. Впереди Конан увидел фонарь. А также увидел три поставленные пирамидой массивные винные бочки - и тонкую руку, протянувшуюся из тени выдернуть из этой пирамиды клин. - Бочки! - проревел Конан. Он бросился вперед, добравшись до головы колонны, когда бочки с грохотом выпали из пирамиды. По крутому склону они стремительно покатились к воинам. Конан увидел прислоненное к двери грубо обтесанное бревно. Он схватил его, уравновесил в обеих руках, а затем бросился преградить путь бочкам. Бросаясь, он ткнул бревном вперед, как копьем. Его затесанный конец вонзился под головную бочку, заставив ее застрять и остановиться. Вторая бочка врезалась в первую, а третья - во вторую с такой силой, что та вскрылась. На улицу хлынуло вино, смывая с мостовой грязь. - Хорошее вино пропадает зря! - весело крикнул Джаренз. Прежде чем Конан успел обругать его и велеть заткнуться, из переулков слева и справа высыпали люди. Так же как и с улицы позади колонны. Киммериец опять схватил бревно. Когда он рывком высвободил его, две оставшиеся бочки покатились вновь. Покатились они прямо вниз по склону, туда, где улица переходила в лестницу. Из четырех поднимавшихся по этой лестнице людей бочки сшибли троих. Они вопили, когда бочки выдавливали из них жизнь, а Конан сделал бревном финт в сторону последнего уцелевшего. Этот малый отпрыгнул в сторону, но не удержался на скользких от вина камнях, грохнулся и расколол себе череп. К тому времени отряд Конана и напавшие на них уже все вступили в бой и основательно перемешались. К Конану бросились двое. Не теряя зря времени на избавление от бревна, он поднял его повыше навстречу их рубящим ударам с размаху. Оба меча застряли в дереве. Конан крутанул бревно, вырывая оружие из рук владельцев, а затем швырнул бревно и мечи прямо в морду противникам. Те отлетели назад и врезались в стену. Один съехал по стенке на землю и лежал под бревном, а второй выхватил нож. Он едва успел поднять его прежде, чем мелькнул меч Конана и отнял ему руку как раз ниже локтя. Его тонкий визг затерялся в шуме боя. Шум этот вскоре начал стихать. Атакующие, должно быть, ожидали, что бочки рассеют людей Конана, а некоторых из них, возможно, даже покалечат. А вместо этого они увидели, как киммериец, особо не напрягаясь, единым духом вырвал шестерых из их числа. Что б там они ни ожидали, все получилось наоборот. Большинство нападавших, которые еще могли бежать, так и сделали. Двое вбежали в один из домов и захлопнули за собой дверь. Конан увидел, как трое его ребят подняли упавшее бревно и приспособили в качестве тарана. Северянин решил помочь и тоже схватился за бревнышко. Оно мигом вылетело у парней из рук и загремело по камням. Ребята повернулись и недоуменно уставились на Конана. - Ладно! У нас нет времени гоняться за этими безродными псами! Вышибание их двери наверняка нарушает какой-то закон, придуманный аргосийцами, когда те напились скверного вина! Кондотьеры весело ухмыльнулись. Киммериец повысил голос: - Собраться и устроить перекличку! Пострадавшие у нас есть? Откликнулись сначала двое. Потом подал голос Джаренз. Конан опустился на колени рядом с ним, губы киммерийца гневно сжались, когда он увидел бледное лицо юноши и зияющую на бедре рану. Он ничего не сказал - ему и не требовалось. Руки Джаренза слабо схватились за поясную сумку и сорвали ее. - Вандару... немного... поможет ему с той девушкой. Первой... за кем он ухаживал... сам. - Джаренз улыбнулся. Правда, улыбка больше походила на оскал черепа. - Сожалею, капитан, - добавил он. - Не думаю, что я... свершил свою долю. Надеюсь, боги... Что Джаренз надеялся получить от богов, Конан так и ве узнал. Глаза юноши медленно закрылись, и миг спустя он испустил дух. Киммериец поднялся, вытирая окровавленные руки о тунику мертвого врага. Что ж, Джаренза к жизни уже не вернешь, да и брату его боль потери не облегчишь. Однако это не удержит Конана от кровавой мести тем, кто устроил засаду. - Сделайте носилки, - резко скомандовал Конан. - Джаренз отправится с нами. Дворец Лохри был даже побольше резиденции Дамаос, хотя и не таким ухоженным. Заросшая вьюном глухая стена выходила в небольшой парк. Конан послал одного бойца залезть на крепкую ветку дуба в том парке, а второго - сидеть на стене, где ржавели себе железные колья. Оба возражали, причем дамаосец столь же громко, как и конановец. - А я-то думал, что капитан здесь я, - скромно подивился киммериец. - Если вы хотите это оспорить, попробуем это на мечах? - Две головы чуть не упали с плеч, настолько энергично оба отрицали подобные честолюбивые планы. - Хорошо. Тогда держите ушки на макушке, а язык - за зубами. Нам нужен кто-то вне дворца сгонять с сообщением, если такое будет. Войдя во дворец, мы поставим человека на крышу отправить это послание. Последние двое могут, если им угодно, спрыгнуть в сад и погибнуть или уцелеть, после того как они отправят то сообщение. Если они завалят это дело, то им лучше бежать в Кхитай. Где-либо ближе я их могу и найти. Дамаосец рассмеялся. Улыбка киммерийца содержала мало веселья. - Ты хочешь делать ставку на то, что я оставлю тебя безнаказанным только потому, что погибну? Оба, похоже, не шибко стремились столкнуться с мстительным духом киммерийца. Когда Конан повел к воротам оставшихся семерых живых и одного мертвого, они уже были на местах. Двое часовых у ворот были ростом примерно вдвое меньше Конана и достаточно старыми, чтобы годиться ему в отцы. Если и планировалась какая-то западня, то они в ней. не участвовали. Они изучали печать на послании и пропуск, полученный от Воителей, так, словно там могла скрываться тайна вечной молодости. Это дало время Конану в свою очередь изучить их. Часовые эти выглядели не только слабо подходящими для боя, но и слабо экипированными - от замызганных ремешков шлемов до стоптанных сандалий; они смахивали на людей, которых Конан после первого же взгляда выгнал бы из своего отряда. Ветшающие, заросшие стены. Часовые, выглядевшие так, словно спали на посту, если не на улицах. И госпожа Дорис, горящая желанием сочетать браком своего сына с госпожой Ливией, владелицей одного из самых крупных состояний в Аргосе. Если Конан и сомневался прежде, какого рода интрига здесь затевалась, то теперь его сомнения отпали. Он также поклялся, что когда отомстит за Джаренза, то займется нанесенным госпожой Дорис оскорблением Дому Дамаос. А если тех людей подослала сегодня ночью госпожа Дорис, а не Акимос или какой-то его друг? Руки Конана сжали ржавые прутья ворот так, словно те были горлом. Ему обычно нелегко давалась мысль о причинении вреда женщине. Но что касалось женщины, чье вероломство стоило жизни присягнувшему ему бойцу, - он найдет способ расквитаться с ней. Эта клятва превратила его лицо в еще более мрачную маску, чем прежде. Часовые поспешно отскочили в стороны, когда киммериец провел своих людей через открытые ворота и повел по заросшей сорняками дорожке ко дворцу. - Госпожа Дорис примет вас в Янтарной комнате, - сообщил дворецкий. Конан кивнул. Дворецкий был почти таким же рослым, как киммериец, но достаточно старым, чтобы годится ему в деды, почти лысым и толстобрюхим. В войне он мог принимать участие только одним способом, решил Конан, - послужив снарядом для осадной машины. Он, несомненно, почти любую крышу пробил бы одним лишь чистым весом! - Она сказала когда? - спросил Конан. - А, молодые воины так нетерпеливы, - негромко рассмеялся дворецкий. - Я спрашивал не об этом, - начал злиться Конан. - Если ты не знаешь или твоя хозяйка не знает, то ты не опозоришь дома, так и сказав. - Он нахмурился: - Однако если ты заставишь нас ждать, словно попрошаек, то это может принести дому большее чем позор. Конан предоставил воображению дворецкого самому дорисовывать, что может означать это <большее>. И не был разочарован. Слезящиеся глаза дворецкого расширились, и он тяжело повернулся. А затем исчез, взлетев по лестнице с такой скоростью, что киммериец только присвистнул от удивления. Он вскоре вернулся, запыхавшийся и взмокший. - Моя госпожа просит вас следовать за мной. - А как насчет моих людей? - Ваших? Они найдут гостеприимство в моих покоях, вино и еду. Если они желают принести тот подарок, который они притащили на кухню на пути к... - Тот подарок - труп, - уведомил его Конан. - А?.. - начал было дворецкий, а затем челюсть у него отвисла. - Труп одного из моих людей. Убитого сегодня ночью в коварной засаде, когда мы приближались к дому. Это слегка искажало правду: Конан был не прочь припугнуть дворецкого. Это могло так его напугать, что он скажет правду. Или так напугать, что он удерет куда глаза глядят, что будет тоже неплохо! - Сомневаюсь, что он будет особо желанным гостем на кухне, - продолжал киммериец. - Мои люди оставят своего товарища с собой. Итак, госпожа Дорис, думаю, ждет наверху? Когда киммериец поднимался по лестнице, то все увиденное им рассказывало одну и ту же повесть о некогда могущественном доме, ныне павшем весьма низко и погружавшемся в нищету все глубже и глубже. Голые пятна там, где некогда висели гобелены или ковры. Немногие оставшиеся ковры и гобелены, выцветшие, протертые чуть не до дыр, в пятнах от плесени, - или все три беды сразу. Дыры, прогрызенные мышами или крысами, в покрытых богатой резьбой деревянных панелях. Слуги, по большей части либо старые, либо очень молодые, с исхудалыми лицами, двигавшиеся крадучись, словно боялись кнута. Конан вспомнил рассказы о пышном караване, приведенном госпожой Дорис при ее первом визите во дворец Дамаос. Сколько гобеленов продали, сколько слуг ели жидкую овсянку, чтобы оплатить наем всего того великолепия? По крайней мере, Конан начал понимать, почему госпожа Дорис вызвала его, а не Резу или саму госпожу Ливию. Варвар-киммериец мог и не знать, что означал этот обшарпанный и потрепанный дом. Если же он покажет, что знает, его можно заставить придержать язык взяткой или чем похуже. Конан поклялся про себя, что если госпожа Дорис попытается запечатать ему уста золотом, то он испробует свой меч на некоторых предметах из ее мебели. Неужели все в Аргосе думали, что варвары с детства тюкнутые по голове, по крайней мере до тех пор, пока какой-нибудь киммериец не треснет их по тыкве так, чтоб вбить в нее немного здравого смысла? Стены не дали никакого ответа. Равно как и дворецкий. Тот лишь остановился на лестничной площадке и показал налево: - Дверь, инкрустированная янтарем, в противоположном конце этого коридора. - Отлично. Дворецкий явно ожидал серебра. Конан накрыл поясной кошель широкой ладонью и покачал головой. Если с госпожой Дорис все пройдет хорошо, вот тогда он потратит немного серебра Дома Дамаос на развязывание языков ее слугам. Дверь была не только инкрустирована янтарем, она была из дерева - цвета изысканного вина, - любовно вырезанного и отполированного до высшего блеска. Конан постучал, и звук от стука сказал ему, что эта дверь могла устоять и перед тараном. - Кто там? - Капитан Конан, по вызову госпожи Дорис. - Войдите. Дверь поддалась толчку, беззвучно распахиваясь на хорошо смазанных петлях. Как только Конан вошел, его сапоги утонули в толстом ковре, синем с вытканными серебром дельфинами. Он почувствовал запах фимиама, а также знакомых духов. Он поднял глаза и встретился взглядом с той, которая предпочитала эти духи. Помимо духов ее тело покрывала еще кое-какая одежда, но не в таком изобилии, как ожидал Конан. Платье ее заканчивалось у середины лодыжек и оставляло голыми плечи. Спереди также шел разрез почти до талии, но его для приличия замыкала массивная золотая застежка, инкрустированная янтарем и крошечными изумрудами. - Сударыня, - поздоровался Конан, отвесив свой лучший аргосийский поклон старшего слуги. Его не шибко волновали эти обычаи, но игнорирование их заклеймило бы его таки как варвара. С другой стороны, выполнение их так, словно он был прирожденным аргосийцем, удивляло людей и усыпляло их бдительность. - Садитесь, капитан Конан. Конан огляделся. В обшитой богатыми панелями комнате единственным местом, где можно было сесть кроме иола, являлось ложе из эбенового дерева, с пурпурными подушками, с балдахином, вышитым серебром. Не желая кричать через всю комнату, Конан занял место с краешку ложа. - Итак, капитан Конан. Все ли хорошо в Доме Дамаос? - Настолько хорошо, насколько можно ожидать, - кратко ответил киммериец. - Вы все еще не знаете, кто нанес вам удар сначала магией, а потом и человеческими руками? - Мы ищем правду, сударыня. Мне не по чину говорить больше. Во всяком случае пока не даст дозволения госпожа Ливия, а она сделает это, только когда будет готова нанести удар. Госпожа Дорис сделала глубокий вдох. Это заставило ее платье плотно натянуться на пышной груди. У этой женщины был двадцатилетний сын, но сама она могла бы утверждать, что ей не более тридцати, и ей бы поверили. Оливковую кожу ее плеч пока еще не избороздили морщины, а в иссиня-черных волосах не видно ни одной седой пряди. - Вы заставляете госпожу Ливию казаться похожей на змею, залегшую в засаде в ожидании добычи. В первый раз за этот вечер в смехе Конана не содержалось никакой мрачности или насмешки. - Госпожа Ливия из тех, кого я не хотел бы видеть своим врагом. Я добрую часть своей жизни прослужил солдатом, госпожа Дорис, и мало видел на службе более хитрых капитанов. - И все же даже самому лучшему капитану нужно знать, кто его враг. Не так ли? - Верно. Мы именно это и пытаемся узнать. В этом Дом Дамаос единодушен. А когда мы узнаем и сможем доказать это архонтам, то кто б там ни нанял бродячих чародеев - попробует достать корабль и удрать подальше из Аргоса. - Но кто? - Сударыня, вас мы не подозреваем. По крайней мере не подозреваем вас в нападениях на дворец. Госпожа Дорис провела языком по полным губам. Конан чувствовал в ней предвкушение, интерес и нечто еще - нечто очень похожее на страх. - Капитан Конан, если вы желаете моей помощи, то говорите откровенно. Что, по-вашему, я сделала против Дома Дамаос? Конан повернулся к женщине: - Сегодня ночью мы направились к вашему дому окольным путем, опасаясь шпионов. И все же за нами следили. На улице, - я не знаю, как она называется, но на ней лестница в четыре ступеньки. - Улица Дитамбреса Ханыги, - произнесла дама чуть громче шепота. - Хорошее название, - одобрил Конан. - На той улице на нас напало двунадесять ханыг. Даже ханыга может стать опасным со сталью в руке. Мы перебили по меньшей мере половину их. Но они ранили двух моих парней, а одного убили. Воинов, присягнувших мне как своему капитану, а Дому Дамаос - как охранники. Кто-то использовал серебро, чтобы купить сталь этих людей. У Дома Дамаос и у меня имеется теперь кровный счет к кое-кому... Он оборвал речь, потому что госпожа Дорис сделалась настолько бледной, насколько позволяла ее кожа. Ее глаза превратились в огромные темные омуты, а одна щека неудержимо дрожала. Дрожь распространилась и на губы. Чтобы скрыть ее, она прижала ко рту обе унизанные кольцами руки. Затем страдальчески вздохнула, покачнулась и упала. Она точно свалилась бы с ложа, если б Конан не поймал ее, обхватив могучей рукой за плечи. С такой же мягкостью, как если бы она была ребенком, он привлек госпожу Дорис к своей широченной груди и прислушался к ее дыханию. Он ничего не успел услышать, потому что воздух тотчас же разорвали дикие крики: - Пес! - Убери свои поганые руки от нашей госпожи! Потайная дверь с треском распахнулась, и через нее прыгнуло трое человек. Еще двое выскочили из-под кровати, а последняя пара влетела на веревках через окно. Конан бесцеремонно уронил госпожу Дорис на ложе, когда вскочил на ноги. Он увидел, что ее грудь вздымается в такт дыханию, но глаза по-прежнему закрыты. Затем у него больше не осталось для нее времени, так как семь человек сомкнули вокруг него кольцо. По крайней мере, теперь он знал, что в Доме Лохри водились и молодые, здоровые слуги. И они к тому же держали в руках сталь - короткие мечи, длинные кинжалы и одно копье, - да притом видавшую виды сталь. И все же они не выглядели столь уж крутыми, к тому же ребята не подозревали, с кем они столкнулись. Вожаком скорей всего был копьеносец. Он также глядел только на госпожу Дорис, как будто Конан был вооружен не более чем ивовым прутиком. Его более длинное оружие делало вожака наиболее опасным для киммерийца и, следовательно, первым противником. Или лучше сказать <жертвой>, так как один удар меча перерубил копье пополам. Второй удар был рубящим, винтом по ногам. Он пригнулся и напружинился, в то время как товарищи по обеим сторонам подходили поближе. Они подошли чересчур близко, предлагая Конану мишень, по которой не промахнулся бы и слепец. Варвар перебросил меч в левую руку и молниеносным движением вмазал эфесом по морде одному из приблизившихся. Затем по инерции совершил пол-оборота, и кованый сапог угодил прямиком в промежность другого противника. Тот согнулся, как червяк на крючке, и рухнул на ковер, тщетно пытаясь набрать в легкие воздуха для вопля. Вожак ткнул в Конана обрубком копья и выхватил нож. Конан перекинул меч обратно в правую руку и ударил клинком плашмя по руке с этим ножом. Вожак завизжал и выронил нож. Один из слуг рванулся к нему, рубанув одновременно Конана по ногам длинным кинжалом. Конан позволил лезвию кинжала чиркнуть ему по коже, а затем снова резко развернулся, быстрее, чем мог уследить глаз. И его стопа каким-то образом встряла между ног кинжальщика. Тот потерял равновесие, и, словно камень из катапульты, полетел на одного из товарищей. Оба смачно впечатались в стену. Гобелен на этой стене изображал безупречную охотничью сцену - огромного тигра, утыканного стрелами. Он не умягчил стену для этих двоих. Оба растянулись без чувств, а гобелен сорвался с креплений и съехал по стене, накрыв их как коврик, брошенный на кучу мусора. Конан перебросил меч из руки в руку, снова быстрее, чем мог уследить глаз, и рассмеялся. Какой именно поступок заставил двух последних слуг замереть как статуи, он так и не узнал. Они все еще пялились на него, когда госпожа Дорис ахнула и замахала руками. Конан уважил призыв дамы. Заботливо взяв ее только за запястья, он осторожно помог ей подняться в сидячее положение. А затем снова повернулся лицом к семерым выведенным им из строя за время, какое примерно требуется на осушение половины чаши аргосийского вина. - Конан... капитан... они? - начала было госпожа Дорис. Глаза ее чуть не вылезли из орбит, по мере того как она обвела взглядом покои. - Если кто-нибудь из этих людей потерял хоть капдю крови, я лично перевяжу ему раны, - пообещал Конан. - Я не говорю, что все они будут еще до утра годными к бою. Если они вообще когда-нибудь были готовы, - добавил он, прожигая взглядом обе статуи. Это оскорбление заставило пару вздрогнуть. А затем они шагнули в разные стороны и подняли короткие мечи. - Стойте! - приказала дама. - Я запрещаю поднимать любую сталь на капитана Конана. Или на его людей. Вожак пришел в чувство и обрел голос: - Госпожа, вы же сказали... - Тогда я еще всего не знала! Капитан Конан рассказал мне все. Убирайтесь! И возьмите с собой такое сообщение: пришедшие с капитаном Конаном должны получить гостеприимство Дома Лохри. - Госпожа?.. - Что, кулак Конана сделал тебя еще более тупоумным, чем ты уже был? - резко бросила хозяйка.- Наверно, мне следует попросить его ударить тебя еще раз, чтобы поставить тебе мозги на место! При мысли о новом столкновении с киммерийцем у пяти из семи слуг, казалось, выросли крылья. Они подняли своих потерявших сознание товарищей и удрали, да так быстро, что устроили в дверях кучу малу и некоторое время барахтались на пороге, прежде чем выбраться. К тому времени как они покончили с пробкой в дверях, госпожа Дорис смеялась так бурно, что застежка у нее на платье грозила сломаться. Наконец она опустилась спиной на подушки ложа, с платьем, задравшимся почти до колен, и провела обнаженной рукой по краю ложа. Конан молча стоял, пока госпожа Дорис не испустила глубокий вздох и не села. - Простите, капитан Конан. Полагаю, для вас это вовсе не так забавно. - Да уж, - проворчал он. - Противно видеть бойцов униженными, выполняющими глупые приказы. А поскольку это ваши приказания... - Мои приказы?.. - Сударыня, я сумею распознать западню, если таковая имеется! Они должны были, предположительно, отомстить за вашу честь. Темные глаза были теперь полузакрыты и не встречались взглядом с голубыми, как лед, глазами киммерийца. Но госпожа Дорис кивнула. - Так я и думал. А потом что-то пошло не так, как вы задумали, верно? Снова кивок. - Вы хотите рассказать мне или я должен вытягивать из вас слово за словом? - В моем собственном доме? И каким оружием? - Она коснулась пальцами застежки на платье. Конан заметил, что с одного плеча оно соскользнуло еще ниже, так что теперь одна грудь обнажилась соблазнительным изгибом. Изгиб этот был столь же прекрасен, как и все прочее у хозяйки Лохри, - Если я могу столкнуться с семью мужчинами без кровопролития, то уверен, что смогу действовать не хуже и с одной женщиной. - Даже в рукопашной схватке? Конан почувствовал, как кровь у него начинает закипать. Если он ошибся в значении этих последних слов, то тогда он ничего не понимает в женщинах. - Даже что? Госпожа Дорис встала, и ее рука поднялась к застежке платья. Ловкие пальчики заплясали, застежка расстегнулась, и платье открылось до талии. Быстрое движение плеч, и платье соскользнуло на пол. Все было столь же великолепным, как и представлял себе Конан, начиная с груди, которая, казалось, прям-таки и ждала мужской руки. Кровь у него в жилах теперь казалась подобной расплавленному камню. - Я вызвала тебя на рукопашную схватку, киммериец, - заявила дама и улеглась на ложе. - Ты отказываешься принять вызов? - Я что, выгляжу полным болваном? - поинтересовался Конан, а затем страстно поцеловал ее, прежде чем Дорис смогла ответить на вопрос. Глава 10 Стук не сразу разбудил. Когда грозила опасность, варвар спал столь же чутко, как любое дикое животное. Но он не смог расслышать стука, пока тот не стал громче храпа госпожи Дорис. Когда же он стал-таки громче, киммериец проснулся мгновенно. С мечом в руке, он неслышно прошлепал босиком к двери. - Кто там? - Капитан, мне надо с вами поговорить. - Конан узнал голос Арфоса. - Минутку. - Конан вернулся к постели, накрыл стеганым одеялом обнаженную госпожу Дорис, задернул занавески балдахина и принялся одеваться сам. Когда Конан наконец отодвинул засов, Арфос нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Глаза у него налились кровью, как будто он встал с тяжелого похмелья, но запаха винного перегара Конан не ощутил. Наследник Дома Лохри удовольствовался одним взглядом в сторону занавешенной постели и еще одним - в сторону Конана. А затем повернулся к двери. Рука Конана опустилась на плечо Арфоса. - Погоди. Куда мы идем? - Туда, где все сказанное останется между нами. Конан оглядел комнату. Каких-то явных мест для подслушивания не наблюдалось, однако это означает, что враги менее хитрые. К тому же госпожа Дорис могла спать отнюдь не так крепко. - Веди, но только не к новой драке, спасибо, с меня хватит. Арфос рассмеялся коротким хриплым, лающим смехом: - В доме мало людей, годящихся противостоять тебе, и ни одного готового на это. Я не смог бы устроить западню, даже если б захотел. Конан знал, что проваливающимся под ногами плитам, капканам, стреляющим, если задеть нить, арбалетам и другим подобным устройствам не требовалось никаких держащих их рук, чтобы быть смертельными. Он готов был положиться в столкновении с ними на свои инстинкты, свою правую руку с мечом и свою кольчугу, а в остальном предоставить заботиться богам, пока он пытается узнать тайны Дома Лохри. Если такие есть, подумал он,- кроме той, что на ощупь, в темноте, госпожа Дорис кажется еще лучше, чем выглядит при свете, и знает все, что может знать женщина о том, как доставить мужчине удовольствие. Арфос быстро двинулся по тускло освещенным коридорам к двери, выходившей на винтовую лестницу. Он двинулся вниз, перемахивая через две ступеньки, с уверенностью, которой Конан никогда в нем не видел и никак от него не ожидал. Наконец они подошли к двери из того, что казалось сплошным камнем, с вделанным в нее достаточно большим замком, чтобы запирать ворота крепости. Арфос достал из поясной сумки до нелепости маленький ключ и трижды повернул его в трех разных скважинах замка. При последнем повороте замок пропел высокую пронзительную ноту, словно ваза из тонкого стекла. Каменная плита повернулась на бронзовой оси, оставив по обеим сторонам проемы. Чтобы пройти, обоим пришлось нагнуться, и кольчуга Конана заскрежетала по камню. Конан не знал, что он ожидал увидеть в камере за дверью, но уж определенно не то, что обнаружил. Пол умягчали потертые, но удобные ковры. Три стены перечеркивали линии полок из сладко пахнущего дерева с вырезанными на нем цветами и листьями. А у четвертой стены стоял длинный стол из хорошего эбенового дерева, но простой, как столб, за исключением инкрустированного серебром узора в одном углу столешницы. Конан приметил, что узор этот составляли древние руны ваниров. Сами полки были заставлены дюжинами кувшинчиков - фарфоровых, стеклянных, керамических и даже глиняных с серебряными и медными затычками. В промежутках между сосудами Конан увидел кучи свитков, в иных случаях - побуревших от времени, ступки и пестики, кружки огненного вина и другие вещи, которых он не узнал. Да он, в общем-то, и не желал узнать. Скажи ему, что тайна Дома Лохри заключалась в том, что господин Арфос колдун, Конан обозвал бы такого человека безумным. Арфос уселся на стол, болтая длинными ногами, и усмехнулся: - Похоже, вы обеспокоены, капитан. Вам дурно от запаха моих трав и зелий? - Плох тот хозяин, который оскорбляет гостя своим первым же дыханием, - проворчал Конан. - Это закон во многих странах, а не только в Аргосе. - В Аргосе также есть закон, гласящий, что никто не может заниматься колдовством. - И вы ожидаете, что теперь, когда я увидел это, я буду держать язык за зубами? - Да. - Почему? - По двум причинам. Одна в том, что это ни для кого не тайна, кроме моей матери и ее доверенных слуг. А вторая в том, что тут нет никакого колдовства. Все это предназначено для целительства. Ничего сложного вроде исцеления внутреннего кровотечения или раны в живот. Арфос рассмеялся. Смех этот был куда более сердечным, чем можно было ожидать от этого почти сурового долговязого юноши. - Конан, от тебя трудно что-нибудь скрыть, не так ли? - Если это что-то способное спасти меня и моих ребят, то да. Итак, ты целитель. Это и есть тайна Дома Лохри? - Нет. - Арфос вдруг стал выглядеть чуть ли не пятнадцатилетним, и таким же неуклюжим и неоперившимся, каким его не так давно считал Конан. - Капитан Конан, я хочу, чтобы Ливия стала моей женой. Я хочу ухаживать за ней, как ухаживает мужчина за женщиной, которую любит. Не так, как хочет от меня мать, - в качестве способа подправить наше изгрызенное крысами состояние. Но как мне заставить ее понять, что я люблю ее? Как? Конан никогда не бывал влюблен так, как, похоже, влюбился Арфос, но он достаточно часто видел такое в других, чтобы узнать этот недуг. Он прикусил язык, удержавшись от предложения Арфосу взять одно из своих зелий и убить у себя это желание! Над Арфосом, вероятно, и так достаточно смеялись мать и ее слуги. Юноше будет очень приятно, если к нему отнесутся серьезно. - Я слыхал, что некоторые женщины способны прочесть мысли мужчины, - усмехнулся киммериец. - Но мне неведомо, что Ливия - одна из них. Так почему бы не сказать ей самому? Арфос выглядел столь же пораженным ужасом, как если бы Конан предложил ему спрыгнуть со стен Мессантии. - Моя мать! - Не говори матери... - Она узнает. А потом она покончит с этим сватовством. Она хочет командовать мной так же сильно, как хочет заполучить деньги Ливии. Если она подумает, что я ускользаю из-под ее власти, мне не видать покоя. Она может даже обыскать весь дом и найти мое потайное убежище! - А что важнее? Ливия или этот склад? Арфос встал, с немалым достоинством: - Капитан Конан! Если б я не применил свои способности и средства для исцеления, то вам, возможно, пришлось бы расплачиваться с Воителями. А так - никто из людей матери сильно не пострадал. - За это можно поблагодарить и меня, - заметил Конан. - Я обычно не столь добр с людьми, которые подходят ко мне с обнаженной сталью. - Мне тоже так кажется, - согласился Арфос. - Это еще одна причина, почему я хочу, чтобы вы были мне другом, капитан. Или по крайней мере тем, кому могу доверять. Нелегкое это положение - охранять свой тыл от родной матери. С этим Конан не мог спорить и потому готов был поддержать тост, предложенный Арфосом. Вино оказалось не самым лучшим из всех, какие ему довелось попробовать в Аргосе, и разлили его в деревянные чаши, но Арфос позаботился выпить первым, чтобы Конан не подумал, будто вино отравлено. - А теперь, капитан, думаю, вам лучше отправляться в путь, вам и вашим людям. В качестве последней части исцеления людей моей матери я дал им выпить сонного зелья. Прежде чем они проснутся, солнце будет уже высоко в небе. При удаче они лишь назавтра хотя бы вспомнят, как они получили свои раны и кто их исцелил. Тон Арфоса сделал эту просьбу приказом. Приказом, которому, решил Конан, ему будет совсем не вредно подчиниться. У него имелись надежды снова переспать с госпожой Дорис. Его не особенно волновало, будет ли у них еще одна схватка в постели, как ни приятна была мысль о ней. Ему не очень-то хотелось покидать дом, не сказав несколько слов его хозяйке на случай, если действительно существовала какая-то известная только ей тайна, которая могла помочь Ливии. Не имеет значения. Битвы редко разворачивались так, как замышляли их капитаны, и Конан теперь знал, что аргосийские битвы подчинялись этому правилу, даже когда никто и не прикасался к стали! Глаза госпожи Ливии напоминали цветом ледяную пещеру в Ванахейме, когда они изучали Конана. И они также, казалось, делали покои этой дамы такими же холодными, как та пещера. - Итак, капитан Конан. Вы потеряли одного человека и подвергли опасности остальных. Сами едва вырвались из западни. И все же говорите, что понятия не имеете об этой <тайне> Дома Лохри? - Только предположение, сударыня.- С тех пор как он покинул незадолго до рассвета дворец Лохри, у Конана не нашлось много времени на обдумывание того, а что же, собственно, могла затевать госпожа Дорис. Почти все утро он занимался тем, что приводил своих воинов домой, подыскивал место для тела Джаренза. Он успел перекинуться парой слов с уводимыми Резой пленниками. А потом почти весь полдень - расстановка людей на посты, оставленные Резой, чтобы прикрыть все опасные точки. К тому времени, когда требование госпожи Ливии явиться к ней стало опасно игнорировать, сад уже окутывали вечерние сумерки. - От предположений на войне мало толку, - бросила Ливия. - И отец, и опекун твердили мне об этом в один голос. Ты и сам говорил примерно то же. - Я этого не отрицаю, сударыня. - Тогда к чему строить нелепые догадки? - Сударыня, иногда это самое лучшее, что может сделать капитан. По крайней мере он не будет просто сидеть и ждать, когда враг сделает следующий шаг. Если вы думаете, что выпадет такая удача... Голубые глаза сузились, и Ливия провела языком по пухлым губкам. Конану казалось, что эти губы сделались краснее, чем прежде. И грудь Ливии, казалось, вздымалась еще более соблазнительно. Конан покачал головой: - Думаю, мы израсходовали примерно всю удачу, какую собираются подарить нам боги или еще кто-либо. Нам надо решить, что мы предпримем, как только вернется Реза. - Согласна. Отлично, капитан. Я выслушаю вашу догадку, если вы скажете мне, почему у вас нет ничего получше. Ведь после той драки у вас была возможность поговорить с госпожой Дорис, не так ли? Язык Конана отказывался повиноваться ему. Комнату затопило молчание, молчание, похожее на воду. Оно текло вокруг Конана, затрудняя дыхание. В этом молчании он услышал донесшиеся из сада тихие переборы лиры. Голубые глаза мгновенно сделались из ледяных горящими. - Так! Ты провел ночь с госпожой Дорис, но не нашел ни малейшей возможности с ней поговорить? Солгать Ливии Конан мог не больше, чем соврать богине. На самом-то деле он подозревал, что возмездие Ливии за ложь будет намного быстрее и вернее. - Да. Боюсь, что когда мужчина и женщина... - Кувыркаются в постели, пока не теряют всякий разум? - Сударыня... - Ну, не вижу, что еще тут можно было поделать. И не называйте меня нескромной. Я не желаю больше никогда слышать это слово. Женщине не требуется быть высокородной шлюхой, чтобы знать несколько истин о постельных забавах! Нескромной Конан назвал бы Ливию в последнюю очередь, хотя бы лишь потому, что не желал, чтобы ему разбили голову кувшинчиком с духами. На самом-то деле самым лучшим казалось - помалкивать, пока ярость Ливии не поутихнет. На это потребовалось некоторое время, и за это время Конан услышал, как его обзывают такими словами, какие швыряли ему в лицо лишь немногие женщины. За половину тех слов, какими обозвала его Ливия, большинство женщин заработали бы несколько крепких шлепков по заднице или окунание в ближайшую навозную кучу. С Ливией было б неблагоразумным и то и другое - по крайней мере, прямо сейчас, - и Конан сохранял спокойствие еле-еле, пока у нее не иссякли и запас бранных слов, и дыхание. Когда она наконец рухнула в кресло, он даже рискнул взять веер и помахать им. Она не стала возражать, только подняла руку вытереть пот с лица. Снова последовало долгое молчание, пока Ливия не совладала со своим языком. - Конан, я не стану просить прощения. Если ты думал, что Дорис скинет вместе с платьем все свои тайны, - нет, так я тебя уже называла, не правда ли? - Да, сударыня. - Пока мы одни, тебе незачем называть меня так. - Как пожелаете, су... Ливия. Она выпрямилась в кресле, платье у нее при этом сползло с одного плеча, и позвонила, вызывая горничную. Когда горничная вышла с наказом принести вино и сладости, она сделала Конану знак пододвинуть кресло к ней. - Итак, твоя догадка? - Мое предположение состоит в том, что Дорис отнюдь не в дружбе с Акимосом. Когда вы встречались последний раз, она сказала тебе правду, но ты усомнилась в ее словах, верно? У Ливии хватило приличия покраснеть. - Я больше чем усомнилась в ее словах. Я обозвала ее - нет, не столькими словами, сколько обрушила на тебя. Но достаточно крепко. - Ты хочешь сказать - чересчур крепко. Эта женщина испугана, а испуганные люди все равно что испуганные звери. Цапнут тебя совершенно ненамеренно. - Конан, ты родился столетним старцем. - Ливия, я родился киммерийцем. Это суровая земля, и ее первый и последний закон таков: дураки не доживают до старости. - Подобный закон не помешал бы и нам в Аргосе. За исключением того, что у нас, как ты сказал, и так уже чересчур много законов. Конан пожал плечами: - Наверно, этот пошел бы вам на пользу. Но что касается госпожи Дорис - она хотела меня осрамить или, возможно, ранить, а не убить. Она думала, что я дурно влияю на тебя. Когда я сообщил ей, что кто-то пытался убить меня и моих людей по дороге к ее дому, она была в ужасе. На этот счет я не мог ошибиться. - Я знаю, когда кто-то шагает со скалы и обнаруживает, что никакого дна-то, куда можно упасть, нет и в помине. Вот такой и была Дорис. Она думала, что я освежую ее слуг из-за подозрения, что она приложила руку к тому покушению. - Вот уж никогда бы не подумала, что она будет волноваться о слугах. Она пользуется дурной славой из-за того, что выбрасывает их вон, когда они вызывают у нее недовольство или становятся стары. - Ливия, может, иногда такое и происходит. Но я готов поспорить на все вино в твоих погребах, что это в основном пущенный ею же слух. Просто таким образом никто не узнает, что у нее слишком мало серебра, чтобы держать прислугу. - Бедная Дорис. - Затем голубые глаза расширились, и Ливия принялась дико озираться по комнате. - Бедная Дорис! Что я такое говорю? Конан, ты заразил меня безумием? - Ливия, я... - Обращайся ко мне, называя <госпожа Ливия>, а не то потеряешь свое место у меня вместе со своими людьми. Ступай, и да научат тебя боги хорошим манерам, если мне это не под силу! Конан, нахмурившись, вышел. На самом-то деле он уже какое-то время надеялся, что его наконец отпустят, так как скоро должно было начаться прощание с Джарензом. Ему следовало теперь быть рядом с гробом паренька, а не здесь, в пышной палате, выслушивая свою вторую сумасшедшую за день. Нет, не сумасшедшую, сообразил Конан, когда за ним закрылась дверь. Ревнивую женщину, что достаточно часто приводило женщину к тому же концу. Лишь бы это был не его конец. Хватало и ревности Резы у него за спиной; если добавить к ней еще и ревность Ливии, то ему и в Стигии было б безопаснее! Слава богам, что эта ночь предназначалась для распития хорошего вина с его бойцами, а не для беспокойства из-за женщин и их обычаев! Шпион неслышно крался прочь оттуда, где он подслушивал разговор госпожи с капитаном Конаном. Он чувствовал себя скорее так, словно танцевал, пел и опустошал кувшины с вином. Это было нелегко, когда пришлось остаться в стороне той ночью, когда Акимос послал своих людей против этого Дома. Он видел своих друзей среди мертвых и еще больше - среди тех, кого отправили рабами в горы. Еще труднее было слушать, что говорили в покоях хозяйки. Но боги улыбнулись, удача повернулась к нему лицом, способ представился, и теперь он не только услышал, но и увидел, что происходит. Если госпожа Ливия не испытывала никакого влечения к капитану Конану, то он вообще ничего не понимает в женщинах! Поскольку он некогда подвизался в качестве дамского угодника, обслуживая женщин, у которых имелось больше желания, чем красоты, то он считал себя весьма сведущим в этом деле. Уж о чем, а об этом Акимос должен узнать. Это могло дать ему оружие, стоящее всех потерянных им людей и еще десятка сверх того. Благодаря этому можно даже будет отомстить капитану Конану за тех друзей, которых этот мускулистый придурок убил или захватил в плен! Шпион поспешил вернуться на кухню. Часы будут ползти медленно, прежде чем он сможет покинуть дворец и доставить свое сообщение. А до тех пор он не сможет ни петь, ни пить, и, в самом-то деле, даже улыбаться было б неосмотрительно. Никак нельзя! Тем более, если улыбку может увидеть Реза или тот, кто настучит ему. Ведь тогда Реза непременно захочет узнать, с какой это радости он улыбается. Глава 11 - На пути у нас стоит Конан. Этого быть не должно. Акимос посмотрел на своего ручного колдуна, зная, что на лице - смесь замешательства и усталости. Узнать, что вышло из его попытки похитить госпожу Ливию, не доставило ни малейшего удовольствия. Сносить еще одну вспышку со стороны Скирона - того меньше. - Почему? - бросил Акимос. Он не прожег взглядом колдуна, но его голос передавал его нетерпение ничуть не хуже. - Ты узнал, что он настоящий колдун, соперник тебе? - Если каким-то чудом все окажется именно так, то Акимос собирался переманить Конана на свою сторону, даже если это обойдется ему в тысячу драхм и половину кабацких девок в Мессантии. Скирону требовался соперник, чтобы он и дальше оставался честным - или по крайней мере не более бесчестным, чем его создали боги. - Магии у Конана не хватит и подогреть миску супа, - презрительно фыркнул Скирон. - Но я не могу сказать всей правды об этом, так как дело это связано с мистическими тайнами. - Тайнами или нет, но ты можешь по крайней мере выражаться яснее? Или я должен выслушивать загадки? Предупреждаю тебя, я не очень склонен терпеть последние. - Как же мало терпения у этого великого мастера интриг, господина Акимоса! Акимос отодвинулся, чтобы не поддаться искушению отвесить колдуну оплеуху. Он засунул большие пальцы за пояс и крякнул: - У меня его достаточно, чтобы выслушать, из-за чего ты опасаешься Конана. Это все, что ты можешь ожидать в настоящее время. - Отлично. В Конане есть какой-то сумрак. Сумрак и судьба. Если такой человек будет где-нибудь поблизости от наших дел - всех наших средств может не хватить, чтобы противостоять ему. Акимос кивнул, больше из вежливости, чем в знак согласия. Скирон определенно казался искренне испуганным. Но торговый магнат подозревал, что страшил его больше осязаемый меч Конана, чем нечто столь мистическое и таинственное, как сумеречная судьба киммерийца. Вслух Акимос этого не скажет, так как Скирон не станет покорно сносить обвинение в трусости. На самом деле оно, возможно, и не совсем справедливо. Конан был в высшей степени грозным воином, и оставлять такого врага свободным действовать и впрямь было делом опасным. И дорогостоящим. Акимос еще не подытожил стоимость затыкания ртов родственникам убитых бойцов и выкупа пленников с лесоповала. На это уйдет больше драхм, чем он желал выложить, когда положение резко обострилось. - Я поищу средства убрать Конана с нашего пути. Возможно, что он послужит нам лучше, оставаясь там, где есть. Но даже если это так, я позабочусь о том, чтобы он не помешал моей работе. Это в пределах разумного? Скирон неохотно кивнул и вышел без дальнейших слов. Акимос проигнорировал эту грубость, пригубил вино и рассмотрел имевшиеся у него варианты выбора. Шпион заслуживал доверия. Следовательно, Конана и госпожу Ливию не могло отделять слишком много дней от скандальной связи. Если же Конан будет заперт глубоко в караулке, то это может случиться не так быстро, если вообще случится. Однако, а имело ли значение, действительно ли киммериец спал с Ливией? Слух об этом, распространенный на улицах, вызовет почти такой же скандал. Если девушка потом получит возможность восстановить свою репутацию достойным браком - с сыном женщины, на которой собирался жениться Акимос, - то разве она не ухватится за такой шанс? Если она не дура и не распутница, то должна ухватиться. Тогда дело будет улажено для всех, за исключением самого Конана. Он не доставит больших хлопот, так как Воителям в караулке можно будет заплатить, чтобы они смотрели в другую сторону. И тогда яд или кинжал ночью покончат с досадившим киммерийцем. Акимос налил себе еще вина. Он и впрямь не утратил своей способности к интригам, если мог рассчитывать на столько ходов вперед. Ему, конечно, понадобится готовность госпожи Дорис, но его планы добиться ее едва ли могли потерпеть неудачу. Теперь пора подумать о его друзьях среди Воителей. Кто лучше всех сработает против Конана и за наименьшее количество золота? Конан инспектировал охрану ворот, когда к ним подошел строем отряд Воителей. Он сразу определил, что это не обычный визит. Воители заявились числом почти в четыре десятка, во главе с двумя капитанами, причем один из них прибыл верхом. Конный капитан остался в седле, и Конан узнал Эльгиоса с Великого Моста. - Воители Аргоса, по делу, затрагивающему госпожу Ливию и Дом Дамаос, - крикнул сержант отряда. Конан принял свою самую официальную аргосийскую манеру держаться. - Госпожа Ливия дома, но занята музыкой. Что я могу сообщить ей о деле? - Оно касается капитана Конана, из ее охраны. - Я и есть капитан Конан, - уведомил его киммериец, оскалив зубы. - Если оно касается меня, то незачем беспокоить госпожу Ливию. - Тебя действительно зовут Конан из Киммерии? - переспросил сержант, близоруко щурясь поверх пергаментного свитка. - Так меня зовут на моей... что это за бумажонка? А, моя гарантия выплаты залога. Она настолько хороша? - Неуважение к Воителям! - выкрикнул пеший капитан. - Запишите это, сержант. - А как насчет неуважения говорить человеку, что он лжет, называя свое имя? - спросил Конан вежливей, чем требовали его чувства. Его взгляд встретился со взглядом Эльгиоса. Конан решил в пользу осторожности. В присутствии Эльгиоса у него мало шансов и захватить этих вояк врасплох, и обмануть их. А без захвата врасплох или обмана, тридцать к одному - неважное соотношение сил, даже когда этот один - выросший в горах боец-киммериец, а тридцать - выросшие в городе неженки-аргосийцы. Не говоря уж о проблемах, которые создаст для госпожи Ливии внушительная битва у ее ворот. Эльгиос кивнул сержанту: - Конан из Киммерии, ты арестован за незаконное присвоение прав, положенных только капитанам Воителей. Дальнейшие обвинения против тебя расследуются и могут быть выдвинуты. Тебя предупреждают, что все, что ты скажешь, может послужить основой для новых обвинений, и что сопротивляться Воителям в подобном деле является преступлением, наказуемым продажей в рабство. Ты предупрежден... - Да болотные тролли побери все ваши предупреждения. - Конану думалось, что он говорит спокойно, но весь отряд отступил на два шага, за исключением некоторых, отступивших на четыре. Никто на самом деле не поднял оружия, но многие руки оказались ближе, чем раньше, к эфесам мечей и колчанам. Игнорируя Воителей так, словно те провалились сквозь землю, Конан повернулся к охране ворот: - Одного вестника - к госпоже Ливии доложить о том, что здесь происходит. Другого - к сержанту Талуфу. До моего возвращения считать его капитаном отряда Конана. При этих словах некоторые из Воителей не сдержали улыбок. И тогда, словно это было написано в воздухе, Конан понял, что его не собирались выпускать живым. Значит, мордобоя и драки не избежать. Но случится это все же не у ворот Ливии или еще в каком-либо месте, где вина за происшедшее ляжет на нее. Если Воителей можно так легко купить, у нее и без того хлопот хватит. Конан подумал, что, наверно, ему следовало бы сказать Ливии о страсти, испытываемой к ней Арфосом. Тогда она могла бы считать его скорее другом, чем врагом. Само собой, ей понадобится какой-то способ связаться с ним без ведома его матери. Но если Арфос не сумеет найти такого способа, то уж Ливии-то это будет вполне по силам. Конан посмотрел на Эльгиоса: - Можно мне зайти к себе за едой и одеждой? - Только если с тобой отправятся четверо моих людей и обыщут все, что ты принесешь, - ответил капитан. Конан поклонился: - Я не возьму на себя смелость просить госпожу Ливию стерпеть такое вторжение. Если она ценит мои удобства выше чести своего дома, то она, несомненно... - Что я несомненно сделаю, Конан? - раздался голос за спиной киммерийца. Он медленно обернулся, хотя ему хотелось стремительно крутануться вокруг своей оси, и увидел Ливию, в плаще, поспешно наброшенном поверх домашнего платья. Ноги у нее были обуты лишь в расшитые розами комнатные туфли. - Госпожа, - поздоровался Конан, подчеркивая титул. - Мне придется на некоторое время покинуть службу у вас, пока не будет завершено некое дело. Он объяснил, встав так, что мог наблюдать одновременно и за ней, и за Эльгиосом. Сперва у Ливии задрожали губы и она вцепилась в край плаща. Затем она почувствовала, что Эльгиос следит за ней, как кот, изучающий птицу, выискивая любые признаки беспокойства. Конан увидел, как она выпрямилась, плотно сжала губы и сложила руки на груди. Ему снова подумалось, что он видывал и королев вдвое старше ее, не проявляющих и половины ее достоинства. Когда он закончил, Ливия кивнула: - Капитан Конан, я подозреваю, что кто-то получил ложные сведения. - Она в упор посмотрела на Эльгиоса, который внезапно утратил способность встречаться с ней взглядом. Конан чуть не рассмеялся. - Я пришлю еду и одежду и все прочее, что понадобится для ваших удобств, - продолжала она. - Сержант Талуф будет равен по званию дворецкому Резе - если его не подозревают в том, что он помочился на розы Главного Архонта или в каком-либо подобном преступлении. При этих словах засмеялся даже сержант, а Эльгиос несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, прежде чем покачать головой. - Отлично. Тогда - да пребудут с вами боги, капитан Конан. - Ливия сжала ему руки, едва сдержавшись, чтобы не броситься киммерийцу на шею. Ему, со своей стороны, потребовалось героическое усилие, чтобы устоять на месте и не обнять ее. Затем Конан вышел за ворота, рассмеялся, когда Воители отступили еще дальше, и собственными руками закрыл за собой ворота. - Ну, друзья мои? Меня ждет милая прохладная темница, как вы обещали? Или мы весь день простоим на солнцепеке? Акимос не выпил и не закричал от радости, когда пришло известие из Караулки: <Конан-киммериец доставлен в целости и сохранности, заперт в доме Харофа>. Дом Харофа был самым нижним уровнем Караулки, названным в честь древнего аргосийского бога смерти. Обычно его приберегали для приговоренных к смерти преступников, но было истрачено достаточно золота, чтобы упрятать туда Конана. И сделанное, в общем-то, нельзя назвать неуместным, решил Акимос. Киммериец обречен, даже если его судьба будет менее общеизвестной, чем участь убийцы или изменника. Но она будет не менее определенной. Даже его мышцы - да и его мозги - не могли помочь ему пробраться мимо ворот, охранников и других ловушек, поджидавших его на пути из дома Харофа. Аргос больше не увидит Конана из Киммерии, кроме как в виде тела, найденного в подходящей навозной яме. После того, как слух о его скандальном романе с госпожой Ливией. распространят по улицам, как помет бродячих собак. Вместо того чтобы выпить и закричать, Акимос тихо спустился по лестнице в погреб к Скирону. Он не приблизился к двери, не говоря уж о том, чтобы постучаться к нему, так как доносившиеся изнутри звуки не вызывали никаких сомнений. Мужчина и женщина, сплетенные в неистовой страсти. Или по крайней мере неистовой со стороны женщины. По звукам было трудно судить, как подходил к этому вопросу Скирон. Он явно был не из тех колдунов, кому требовалось для работы соблюдать воздержание, - да и вообще это относилось в основном не к колдунам, а к колдуньям. Акимос, улыбаясь, повернул обратно. Поговорить со Скироном можно будет и в другой раз. Торговый магнат много раз внушал Скирону, как важно, чтобы зелье <Цветы желания> выполнило свою задачу. На этом зиждился весь его план в отношении госпожи Дорис. Так кто ж мог обвинить колдуна в том, что он испытывал снадобье? В окрашенном сумеречными красками саду перемигивались светляки. Западная сторона неба лиловела. Легкий ветерок доносил из порта песни и музыку из винных лавок. Вечер этот был бы идеальным для госпожи Ливии, не будь она одна на крыше дворца Дамаос. Она не скажет даже себе: <Ах, если б со мной был Конан>. На глаза у нее навернулись слезы, когда она подумала о всей этой великолепной силе и смекалке, запертой в камере караулки. Да к тому же в камере в доме Харофа, - старые друзья семьи среди Воителей смогли сообщить ей хотя бы это. Она спрашивала еще многое, но ничего не узнала. За исключением того, что было бы неблагоразумным проявлять излишнее любопытство относительно капитана Конана. Один человек так прямо и сказал. Другие всего лишь отводили глаза, но ей не требовалось никаких слов, чтобы знать, что они должны думать. Ей было наплевать, шепчется ли весь Аргос, что они с Конаном были любовниками. Да пусть хоть кричат об этом с крыш и кораблям в море. Если она в состоянии что-то сделать для его спасения, то не позволит Конану томиться в тюрьме, не говоря уж о том, чтобы умереть. Но что же предпринять? Она не могла выкинуть из головы мысль, что Реза мог иметь какое-то отношение к аресту Конана. Его ревность к ее благоволению по отношению к киммерийцу бросалась в глаза ничуть не меньше, чем его нос. Не привела ли его эта ревность к измене? И если да, то какая у нее есть надежда наказать его? Сержант Талуф и другие из отряда Конана поклялись подчиняться Резе. Возможно, они доверяли ему. А возможно, они всего лишь отказывались разделять силы Дома Дамаос перед лицом врага. Если так, то они поступали разумно. Она тоже поступит разумно, если последует их примеру. Но тогда все, что она ни сделает для спасения Конана, Реза может сорвать! Она сжала камень так, что побелели костяшки пальцев. Она до крови закусила губу и наконец позволила слезам хлынуть из глаз и политься по щекам. Когда слезы на глазах у нее наконец высохли, она позвонила, вызывая слугу. Появилась горничная Гизела. - Вина, Гизела. - Кувшин или чашу? - Кто ты такая, чтоб указывать мне, сколько пить? - Госпожа, чаша часто обостряет ум. Кувшин же всегда притупляет его. Разве всем нам не нужно сейчас не терять ума? Ливия невольно улыбнулась. Не умри мать Ливии, рожая ее, у нее могла быть сестра того же возраста, что и Гизела. - Похоже, ты уже говорила это прежде. - Я спорила с Вандаром.- Гизела не покраснела. - Когда у нас нет более важных дел. - Она опустила глаза. - Это бывает не так часто, как я могла бы пожелать. Но я понимаю. Он будет долго отходить от смерти брата. Они не только родились близнецами, но и никогда не расставались до сих пор. На глаза Ливии вновь навернулись слезы. - Он отомстит за смерть брата. Мы все отомстим.- Она топнула по черепице крыши. - Я клянусь в том этим домом и всеми годами, что он простоял! - Да будет на то воля богов, - поддакнула Гизела. - И - кувшин или чашу? - Кувшин, но принеси две чаши и останься со мной. Возможно, если мы обе обострим свой ум, то можем начать осуществлять эту месть. Шпион поспешил к двери в винный погреб. Одну руку он прижимал к животу, словно тот болел. Воистину мешочек с золотом Акимоса за пазухой его туники исцелит много болезней, если он доживет до дня, когда сможет потратить его. Чтобы сделать это, ему надо выбраться из Дома Дамаос. Данная мысль могла быть написана огненными буквами. Она определенно была написана на лице Резы. Рослый иранистанец задавал слишком много вопросов. А когда он начнет находить ответы, то не замедлит найти и шпиона. Некоторые, похоже, сомневались в преданности Резы. Ревнует к киммерийцу, говорили они. Может, он и не хотел низвержения Дома Дамаос, но если б он мог убрать киммерийца с дороги и спасти этот Дом сам? Шпион рассмеялся бы, если б у него не пересохло в горле и не так частило дыхание. Да, Реза отдал бы свою кровь до последней капли, защищая хозяйку, даже если б Конан сделал ее королевой Киммерии. На самом деле, чтобы доказать эту преданность, он будет тем более готов пустить кровь любому, кого заподозрит. Дверь в винный погреб легко открылась под ключом шпиона. Он шмыгал из тени в тень, прячась, когда не мог найти тени за самыми большими бочками. Продвигаясь лишь на несколько шагов за один раз, он все ближе подбирался к разыскиваемой им стене. Пол под ногами сделался липким, там, где с камней еще не соскребли оставшуюся после битвы кровь и огненное вино. Еще один рывок на дюжину шагов, и он будет у входа в пещеры. Он порылся в кармане в поисках ключа от потайного замка. Когда его рука сжала ключ, железная клешня сжала ему запястье. Захват усилился, и теперь его держали две руки - одна за запястье, другая за шиворот туники. Руки развернули его кругом так резко, что у него порвалась туника. Это не имело значения. Реза переместил захват на волосы шпиона и подержал его какой-то миг, так что их носы почти соприкасались. Ноги шпиона болтались в воздухе, и он ощутил ужасный позыв к рвоте. Прежде чем этот позыв овладел им, он почувствовал, что Реза снова переместил захват. Одна гигантская рука держала его за шкирку, словно котенка. Другая же схватила его за пояс. Затем две могучие руки хлестанули шпиона, описывая им долукруг, шарахнув его головой о каменную колонну. Он умер прежде, чем успел ощутить еще больший страх. Реза бросил труп и вытер руки о его одежду. На самом-то деле ему хотелось принять горячую ванну, скребя кожу, пока не покраснеет. Ничто иное не сможет избавить его от воспоминания о прикосновении к подобной падали. Но это могло и подождать. Знали это только он и боги, но Дом Дамаос только что начал мстить своим врагам. Глава 12 Ночью колдовство подкралось к Дому Лохри и его хозяйке. Это было отнюдь не великое колдовство. В некоторых странах даже столь обнищавший клан, как Дом Лохри, держал бы на жалованье колдуна, для которого превзойти чары Скирона было бы детской игрой. Но это был Аргос, где от любого колдовства остались одни воспоминания, а от великого колдовства и того не осталось. Обыщи госпожа Дорис хоть всю страну, от Рабирийских гор до Западного моря, то все равно не нашла бы никого, способного противостоять Скирону. Это было небольшим достижением, но вполне реальным. Скирон сделался величайшим колдуном, какого Аргос не знал на протяжении многих поколений. И теперь его таланты, какие ни на есть, обратились против Дома Лохри. Госпожа Дорис пробудилась в пустой постели от сна, в котором она вновь пережила часы, проведенные в постели с капитаном Конаном. Вот это мужчина, достойный десятка любых других, кого она знала! Нет, лучше сказать любых троих. Киммериец, несомненно, был создан не из железа, а из плоти и крови, из которых можно было выжимать силы лишь до определенного предела. Но из него их можно было выжать больше, чем из многих, многих других, - и она многое отдала бы за возможность снова почувствовать, как могучий варвар прижимается к ней, как его вес давит на нее, в то время как она обвивает его руками и ногами и пытается сделать его вес еще тяжелее. Из внешних покоев донесся пронзительный вопль. Дорис вскочила с постели, и при этом спальный халат соскользнул с ее плеч. Не обращая внимания на свою наготу, она прошлепала босиком к двери. У нее не нашлось времени открыть дверь, как не возникло и надобности в этом. Та резко распахнулась, замок вылетел, словно сгнивший плод, с петлями, скрученными, словно змеи. Дверь ударила ее, швырнув на пол, полуоглушенную, пронзенную болью и испуганную. Затем пришел гнев, присоединившись к другим чувствам и частично изгнав их. - Охрана! К госпоже! Она возблагодарила богов за проницательность Конана, победившего ее людей, не калеча и не убивая их. Знай она, кто их так умело исцелил, она возблагодарила бы богов и за умение этого человека. Благодаря Конану и целителю ее дом был еще способен защищаться. Ответом послужил новый вопль, а затем смех. Глухой, издевательский смех, - если б большая акула умела смеяться, то могла бы издавать подобные звуки. Дорис попыталась встать, но ноги и дыхание подвели ее. Извиваясь по полу, она попыталась прикрыться ладонями. Третий вопль. Он донесся из внешнего покоя, где дежурившая ночью горничная дергалась в руках чего-то огромного и невидимого. Она также теряла свои одежды, клок за клоком и начинала извиваться, охваченная несомненным желанием. К тому времени когда горничная осталась нагой, голова у нее была откинута назад, глаза закрыты, а рот - открыт. Она, казалось, обнимала пустой воздух. Дорис уставилась на происходящее, желание вспыхнуло в ней столь стремительно и столь горячо, что прогнало страх. Горничная издала последний вопль и рухнула на пол. Теперь Дорис нашла в себе силы подняться, а затем удержать себя на ногах, ухватившись за дверной косяк. Металл замка был горячим на ощупь, и она почувствовала запах дыма, так же как мускусный запах от впавшей в экстаз горничной. Затем взгляд ее упал на лицо горничной. Там, где кожа была юной и свежей, она теперь стала дряблой и морщинистой. И морщины эти углублялись на глазах у Дорис. Молодость и свежесть исчезли. Когда из уголка ее рта потянулась струйка крови, старость распространилась по лицу горничной, а затем равномерно растеклась и по ее телу. Дорис хотелось отвернуться, но ее глаза зажили собственной жизнью. Они оставались прикованными к телу горничной, пока оно не стало изможденным остатком прекрасной молодой женщины, какой та была до этой самой минуты. А затем Дорис попыталась одновременно завопить и блевануть, так как кошмар на этом не закончился. Теперь тело горничной перешло из старого в могильное, а из могильного - в разлагающееся нечто, бывшее полупрахом, полуотвратительной сукровицей цвета крови. Ветер швырнул в лицо Дорис этот прах, воняющий могилой, и она упала на колени, в то время как желудок у нее взбунтовался. По пятам за прахом прибыли страшные миазмы сукровицы, и все чувства у Дорис пошли кругом. Она стояла на коленях у двери, пытаясь опустошить и так уже пустой желудок, скребя согнутыми пальцами по ковру и скуля, как угодивший в капкан зверек. Она не видела двух возникших прямо в воздухе огромных желтых глаз и черного тумана, растекшегося и заплясавшего вокруг этих глаз. Она не видела, как этот туман потек вперед, пока его передовые клочья не заиграли по ее голой коже. Затем она ощутила их прикосновение, холодное, как сама смерть, и пахнущее хуже всего, что ей доводилось чувствовать раньше. Прикосновение это она ощущала недолго, так как ее разум мог вынести лишь определенную нагрузку. Когда госпожа Дорис погрузилась в глубокое забытье, в покоях снова отдалось эхо ужасного издевательского смеха. Конан сидел на скамье, составлявшей одну треть всей мебели в его камере. Другие две трети образовывали соломенный тюфяк и большое ведро, выполнявшее обязанности нужника. Киммериец бывал и в тюрьмах похуже и в самом-то деле едва ли ожидал увидеть столь хорошую, как эта. Его опыт подсказывал, что люди, которым оставались считанные дни до встречи с палачом, редко наслаждались безграничным гостеприимством. Еду и выпивку тоже давали удовлетворительную. Пить, правда, давали только воду, но та была достаточно чистой и почти свежей, а не полутвердой от размножившейся зелени. Пища состояла из ячменно-бобовой каши с прячущимися в ней несколькими кусочками мяса величиной с палец. Мясо это годилось лишь на корм псам. Конан съел свою полуденную порцию тюремной пищи, но некоторое время спустя прибыла обещанная корзина из Дома Дамаос. Должно быть, госпожа Ливия опустошила всю свою кладовую, так как охранник едва смог эту корзину поднять. Вино, сыр, колбаса, лепешка хлеба и булка, изюм и яблоки, и даже кувшин пива, - если он пробудет здесь меньше пяти дней, то едва ли вновь понадобится тюремная пища. Сперва ему требовались только хлеб и сыр, но он знал, что ему нужно поддерживать силы. Возможно, у госпожи Ливии и есть средства мирно вызволить его отсюда, но он не стал бы многим ручаться, бьюсь в этом об заклад, и уж конечно не своей жизнью. Поэтому он вытащил одну из колбас и отрезал кусок. Сделав это, он увидел две вещи. Сначала - крысу, выглядывавшую из трещины у основания задней стены, затем - тонкий разрез с одного края колбасы. Конан не испытывал ни малейшей любви к крысам, но эта была и впрямь жалким созданием, серым, малоподвижным и исхудалым. Такая и от мышки побежит, не говоря уж о кошке. - Отлично, - молвил Конан. - Никто не скажет, что я отвернулся от нищего, когда мог поделиться едой. - Он отрезал дольку от разрезанного конца колбасы и кинул ее крысе. Завидев еду, крыса умела двигаться быстро. Она, казалось, перехватила кусок колбасы прямо на лету. Три откуса - и он исчез. Крыса понюхала пол, словно надеясь на новый. Конан принялся отрезать еще кусок. Затем крыса завизжала, словно ее жарили заживо, она перевернулась на бок, затем на спину, подтягивая худенькие ножки к свалявшейся шерстке на животе. Она извивалась и корчилась, в то время как изо рта у нее потянулась пестрящая зеленью пена. Глаза ее, казалось, засветились от знания, которым не должно обладать ни одно смертное создание, а потом закрылись. Миг спустя она обмякла. - Сгнои их боги! След этой корзины вел через столько рук, что теперь одни боги знали, чьи это лапы отравили колбасу. И Конан не ожидал, что узнает это, если отравитель находится в этой тюрьме. Но если негодяй скрывается под крышей Ливии, то Конан поклялся выбить из него эту тайну и свернуть башку. Большинство жителей Мессантии удивились бы, узнав, что господин Арфос не выбежал с воплями из дома матери, едва там запахло колдовством. Даже знавшие, что Арфос не так прост, каким кажется с виду, не ожидали бы от него этой ночной работы. Арфосу повезло, что он бодрствовал в своем потайном кабинете. Он находился далеко от центра атаки Скирона и, когда она распространилась по всему дому, приготовился встретить ее. Его знания целителя не включали никаких сведений о чарах. Обучивший его старый Кирос ясно дал понять, что ничему такому он учить Арфоса не будет: - Без согласия вашей матушки ни в коем случае! - Не бойтесь, учитель. С ней приступ случится, а может, и что покруче. - В некоторых отношениях ваша матушка мудрее, чем сама понимает. Теперь, мудра она или нет, его мать находилась в опасности, и Арфосу было вполне по чину применить для ее защиты те самые знания, которые она ему запретила приобретать. Если он не сможет защитить ее, то сможет по крайней мере защитить Дом Лохри и отомстить за мать. Поэтому Арфос сделал две затычки из целебных трав, которые должны уловить принесенные ветром или наведенные чарами яды и засунул их себе в ноздри. Из других трав он сделал настой и пропитал им шарф, а затем завязал им себе рот. Он надел оббитый железными заклепками пояс и сумку с железным замком и положил в сумку два заткнутых пробками пузырька. Один отгонит любую сонливость, какую могла наслать магия. А второй придаст ему примерно на полчаса силу, не уступающую, наверно, и конановской. Запоздало вспомнив и об оружии, Арфос заткнул за пояс короткий меч. Он не ожидал, что столкнется сегодня ночью с врагами-людьми. Но если по какому-то случаю это произойдет и они заявятся не слишком большой ватагой, их ждет неприятный сюрприз. Снарядившись таким образом для битвы, Арфос поднялся по лестнице к покоям матери. По пути он не увидел никого, кто в добром здравии стоял бы на ногах. Попалась парочка свежих трупов, а также несколько несчастных, хрипящих в предсмертной агонии. Он мог лишь надеяться, что, коль скоро чары покинут дом, разум к этим обезумевшим вернется. Когда он поднимался по лестнице, страх грыз его внутренности, как волк кролика. У выломанной двери в покои матери этот страх превратился в нечто осязаемое, холодное, как лед, и такое большое, что, казалось, выпирало наружу во всех направлениях. Он утихомирил свои кишки и желудок и вошел в спальню. Сломало его наконец вовсе не наводящее страх заклятье Скирона. Сделало это зрелище того, что осталось от горничной, вонь от ее смерти - и плавающий в дверях спальни госпожи Дорис образ колдуна. Арфос бросил всего один взгляд на эти усаженные шипами черные руки, обхватившие его мать, и вскрикнул. А затем повернулся и побежал. Он не помнил, как выскочил из дома или несся по улицам, быстрее, чем когда-либо бегал раньше. На самом деле он не смог бы бежать быстрее, даже если б принял оба пузырька. Он бежал, ломая руки и ничего перед собой не видя, и те, кто рыскал и хищничал по ночам, расступались перед ним, принимая его за сумасшедшего. На самом-то деле он не помнил ничего, пока не оказался скребущимся в ворота дворца Дамаос. Миг спустя он оказался перед сержантом Талуфом. - Что, во имя Эрлика?.. - Это... это сделано не богами, - задыхаясь проговорил Арфос. Он ухватился за прутья решетки ворот, словно стоило ему разжать захват, как его швырнуло бы в жерло вулкана. - Колдовство! Колдовство в нашем доме! Талуф-то ума не терял. Ворота отъехали в сторону - Арфос заметил, как бесшумно они двигались по сравнению с ржавым чудищем во дворце Лохри, - и Арфоса окружили охранники. Кто-то дал ему воды, кто-то подставил для опоры плечо. Потом отвели к дому, где ждала госпожа Ливия. Она сидела на шелковых подушках в кресле из резной слоновой кости, и лицо у нее приобрело тот же оттенок, что и слоновая кость. Такой же была и ее ночная рубашка. Она открывала ее прекрасное тело больше, чем Арфос когда-либо мечтал увидеть. Однако вид имела такой гордый, словно облачилась в рыцарские доспехи. Глаза-то у нее определенно выглядели такими же холодными, как сталь, и они ничуть не потеплели, когда Арфос закончил свой рассказ. - Значит, ты сбежал? - вымолвила она. Даже судья, приговаривающий человека к сажанию на кол, мог говорить добрее. - Су... Ливия... - выговорил Арфос, отваливая в сторону, когда ноги начали помимо воли плести узоры, как в танце. - Я... колдун оставил одно заклинание, чтобы заставить бояться любого. И не только его к тому же. - Он описал образ своей матери - или начал его описывать, потому что Ливия подняла одну ладонь, призывая его к молчанию, а другой прикрыла себе рот. Когда она снова овладела собой, голубые глаза ее казались менее холодными. - Что же, по твоему, стало с твоей матерью? - Не знаю, - сказал Арфос. - Но мне кажется, что ваши враги, возможно, стали моими. Я думал, может, вы знаете по крайней мере, жива она или нет. - Нам это неизвестно, - ответила Ливия. - Но думаю, мы, возможно, знаем, кому это известно. - Господину Акимосу? Она впервые улыбнулась, а затем кивнула: - Я б удивилась, если б он ничего не знал. - Тогда мы можем позвать... - Не думаю, что он ответит на любые вопросы, заданные ему законными средствами. Что же касается других средств - прежде, чем мы сможем применить их, нам надо освободить капитана Конана. Не промелькнуло ли что-то при этих словах на лице у рослого иранистанца? Арфос напомнил себе найти немного правдослова или изготовить его, если не сможет найти ничего пригодного к употреблению. - Где его держат? Теперь настала очередь Ливии рассказывать о случившемся. Арфос выслушал, и ноги снова стали слабеть, пока Реза не подтолкнул к нему табурет. Когда Ливия закончила, Арфос сидел уставясь в пол, чтобы она не увидела выражения его лица. Он предпочел бы, чтоб ему скорее переломали все кости, чем вернуться в дом, где теперь царили колдовские ужасы. Но он скорее предпочел бы, чтобы с него содрали кожу, чем позволить Ливии считать его трусом. - Тогда - если несколько ваших людей смогут вернуться со мной в дом... - А как насчет колдовства? - проворчал Реза. - Есть путь в погреб, не проходящий через остальной дом. Все, что нам нужно, находится в погребе, и большую часть его может унести один человек. И человеком этим буду я, так как я чуть-чуть защитил себя. Солнце засияло с лица Ливии, и если б Арфос не сидел, то упал бы грудой. Ради сохранения на лице его возлюбленной такого выражения снятая заживо кожа будет небольшой ценой! Глава 13 Часовой у двери в дом Харофа стоял один, как в самом деле и следовало ожидать. Устройства, призванные помешать побегу тех, кто пребывал в этом доме, были настолько многочисленными и хитрыми, что считали, что одного часового вполне достаточно. Его обязанности заключались в том, чтобы оставаться бодрствующим и отмечать на висевшей у двери табличке тех, кто входил и выходил. Он вытянул ноги, перегородив ими половину туннеля, а руки - на половину расстояния до потолка. А затем застыл, когда раздались легкие шаги на лестнице, как раз вне поля зрения. Он поднялся и обнажил короткий меч. - Кто там? - Всего лишь друг. - Голос был женским и принадлежал скорее девушке, чем женщине. Миг спустя в поле зрения появился источник этого голоса. Ей едва ли могло быть больше семнадцати, но при всем при том она была неплохо сложена. Надетая на ней латаная и замызганная туника прохудилась чуть ли не до дыр, и часовой мог бы побиться об заклад на месячное жалованье, что под ней она ничего не носила. И она определенно ничего не носила ни на ногах, ни на голове, оставив непокрытой массу темно-каштановых волос. - Друг, говоришь? - Часовой не убрал меч в ножны, но острие опустил. - Ну та, кто может стать своей со временем. - Я не видел тебя наверху. - А когда ты в последний раз был над дверью Имгоса? Часовой рассмеялся и покачал головой. Девушка улыбнулась. - Так давно? Тогда не удивительно, что ты меня не видел. Я появилась на кухне всего пять дней назад. Часовой кивнул. Это объясняло то, что она ему незнакома, а также почему одета словно беглый заключенный. Повара и судомойки в караулке получали голодное жалованье и мстили, предлагая только голодную еду. Часовой помнил рационы получше и на борту кораблей, проведших месяц в море! - Ну, если у тебя нет лучшего занятия, то не посмотреть ли нам, не сможем ли мы подружиться? - Часовой надеялся, что ей не потребуется иной подстилки, кроме его плаща. Если ей понадобится нечто большее, чем просто подстилка, то прекрасный шанс может ускользнуть... - Разумеется. - Она бочком проскользнула мимо него, задев его бедром и проведя ему по руке длинными пальцами. Затем она села и сунула руку за пазуху туники. Оттуда появилась маленькая бутылочка. Прозрачное стекло, оно ясно показывало, что в ней содержалось, - марочное огненное вино. Девушка протянула бутылочку. Когда она это сделала, туника у нее соскользнула сперва с одного плеча, затем с другого. Она медленно сползла к ее грудям, затем ниже их, до талии. Он был прав. Под туникой она ничего не носила. Он сделал шаг вперед, а затем в голове у него громыхнул гром и сверкнула молния. Его следующий шаг вперед стал бескостным спотыканием, и после этого он ничком упал на пол. Девушка натянула платье на плечи, вытащила пробку из бутылочки и брызнула несколько капель на часового. Сержант Талуф одолел одним прыжком последние три шага и опустился на колени рядом с часовым. Опытной рукой он забрал с пояса часового ключи и собственный кинжал из угла. Брошенный рукоятью вперед, кинжал уложил часового настолько аккуратно, насколько вообще можно требовать. - Это напрасная трата хорошего огненного вина, знаешь ли, - заметил Талуф. - Чем сильнее от него будет разить, тем меньше они будут подозревать, - отрезала Гизела. - Мне б хотелось увидеть его поглубже в навозе. - Гизела, - раздался голос с лестницы. - Мужчины будут на тебя смотреть, хочешь ты этого или нет, если ты не упрячешь себя в камеру. Гизела сверкнула зубами в насмешливой улыбке, когда по лестнице спустилась госпожа Ливия. По бокам от нее шли двое бойцов Конана и двое ее собственных, все в туниках и сандалиях Воителей. Замыкал шествие Арфос, в той же одежде, но со значком капитана на поясе и значком целителя на плече туники. На другом плече у него висла на ремне туго набитая кожаная сумка. - Я, конечно, склоняюсь перед огромным опытом госпожи в таких делах, - отпарировала Гизела. - Вандар, тебе лучше по крайней мере раз в неделю задавать трепку этой нахалке, пока она не научится говорить повежливее, - заметила Ливия. Вандар хмыкнул: - Она скорей всего обойдется со мной так же, как Талуф с часовым. - Нет, кинжал полетит острием вперед, - возразила Гизела. - Хватит болтать, - пресек Талуф. Он взял ключ длиной чуть ли не с детскую ручку, вставил его в замок, а затем повернул. Заскрежетал металл, и камень заскреб о камень, лязгнули цепи, и откуда-то издалека снизу долетело еле слышное шипение. Когда снова воцарилась тишина, дверь в дом Харофа распахнулась. Опустился узкий подъемный мостик, перекидываясь через провал, тянувшийся от одной стены до другой. Опустив взгляд, Талуф увидел, как камень погружается во тьму. Когда он ступил на подъемный мостик, ему подумалось, что он увидел, как далеко внизу в темноте что-то двигается. И понял, что снова услышал то шипение. Он едва дышал, пока снова не почувствовал под ногами прочный камень. И другие тоже не медлили. Все, кроме Арфоса, который остановился и вгляделся близорукими глазами во тьму. - Проклятье, Ар... капитан, что ты там высматриваешь, Сокровища Гимли? - Я пытаюсь разобрать, что за зверь там внизу. Если я буду знать, у меня, возможно, найдется чем его успокоить. Талуф заставил себя заткнуться. Если Арфос хотел получить разрешение испробовать на змеях сонное зелье, то пусть просит его у капитана Конана. Сержант горячо веровал, что большинство трудностей решает либо холодная сталь, либо быстрота ног, и совсем не веровал, что надо поощрять сумасшедших! Желудок Конана дошел до точки раздраженного урчания, но, чтобы убавить киммерийцу сил или быстроты, требовалось нечто большее. Поэтому он поднялся с тюфяка и приготовился к любой помощи или угрозе в тот же миг, как услышал за дверью голоса. Затем он услышал звук, который ни с чем не перепутаешь, - скрежет отмычки в замке. - Талуф? - Капитан? - Здесь. - Ты прикован? - Свободен как птица. - Слава богам. От этого голоса у Конана прервалось дыхание. Ливия, здесь? Она тоже заключенная или настояла на участии в спасательной операции? Зная Ливию, Конан заподозрил последнее и сомневался, что кто-либо посмел воспротивиться ей. Лязганье и скрежет умело применяемых отмычек продолжились. Затем они прекратились и сменились проклятиями. - Этот поганый последний запор, - прорычал Талуф. - Насколько он велик? - С палец толщиной. - У нас мало времени. Отойди. - Конан вздохнул поглубже, нашел на шершавом каменном полу точку опоры для ног, а затем навалился плечом на дверь и толкнул. Он толкал, пока на лбу и на шее у него не вздулись жилы, а пот полился с него, как вода в мельничном лотке. Но он почувствовал, как что-то поддается, и услышал из-за двери крики. Он отступил, перевел дух, прислонился спиной к двери и снова толкнул. Металл застонал, затем завизжал, а затем с жутким воплем не выдержал и уступил силе. Конан ощутил на спине холодок, когда подумал обо всех, кто мог здесь умереть именно с такими воплями на устах. Ни боги, ни жрецы не могли особо помочь с Призраками, если человек не мог держаться дальше от мест, где они появлялись. Дверь со скрежетом открылась. Конан вышел в коридор и увидел, как Ливия откинула с лица капюшон плаща и шагнула вперед. При этом лицо Арфоса скривилось. С глубоким поклоном Конан схватил Ливию за руки, поднял их к губам и поцеловал поочередно. - Сударыня, рад вернуться к вам на службу. На лице Арфоса отразилось заметное облегчение. У Ливии был такой вид, словно она готова то ли закричать, то ли заплакать. Вандар, однако, сохранил соображение воина: - Твой меч, капитан. Конан повесил сталь к поясу. - Кто-нибудь из вас придумал байку для извлечения всех вас отсюда? Арфос показал пропуск, на котором красовалось больше печатей, чем, по мнению Конана, мог вместить такой маленький кусочек кожи. - Сомневаюсь, что у меня останется много друзей, когда они узнают, что я сделал с их подарками. Но это уж пусть улаживают боги. Они повернули и направились обратно тем же путем, каким пришли, с Конаном в арьергарде. Он оглядывался посмотреть, нет ли каких-либо признаков погони, когда услышал, как выругался Талуф. - Эта свинячья дверь закрыта, а подъемный мостик поднят! Так оно и было. Конан посмотрел в темные глубины, и ему ответило долгое шипение. Он посмотрел через провал и счел, что нет никакой надежды силой опустить мост. Даже если б они смогли дотянуться до крючка, то петли, когда дверь закрыли, скорей всего прочно заперлись. В то же время тот, кто закрыл дверь, должно быть, поджидал за ней, скорей всего с большим числом воинов, чем могла одолеть спасательная группа. На пути к выходу имелись и другие двери, наверняка они тоже охранялись. В конечном итоге киммерийца и его людей ждали поражение и погибель, а Ливию - поражение и позор. Если они не смогут найти еще один выход... Конан внимательно глянул за грань провала. Он смутно различал на дне извивающиеся кольца толщиной с человека. И более отчетливо - он увидел вделанные в нишах противоположной стороны провала бронзовые скобы ступенек. Сознавая устремленные на него взгляды женщин, он опоясался мечом поверх набедренной повязки. - Я намерен посмотреть, нет ли выхода наружу со дна этой ямы. Мне доводилось сражаться и с более крупными змеями, чем лежащий там внизу любимец Воителей, и именно из их шкур сделаны мои щиты. Ливия открыла было рот, собираясь что-то сказать. Но первым заговорил Арфос: - Погодите. У меня здесь кое-что есть.- Он неуклюже стащил с плеча сумку, порылся в ней и достал небольшую бутылочку, сделанную, скорей всего, в Кхитае. - Что это? - спросила Гизела. - Любовный напиток? Арфос покраснел: - Сонное зелье. В бутылке достаточно, чтобы уложить без чувств шестерых человек. Наверно, этого хватит для одного змея. - Змеи - скоты малоподвижные, - указал Конан. - Сталь действует быстрее. - Да, но если Воители всего лишь найдут змею спящей, то не будут уверены, что путь нашего бегства пролег мимо нее, - вставила Ливия. - Дай ему попробовать. В худшем случае это может облегчить тебе работу. Конан начал было резко отвечать, что ему не нужно никакой помощи в любой работе хорошим мечом, а затем вспомнил, что он капитан, отвечающий за шесть-семь человек, из них две женщины, один совсем не воин, и ни один не пригоден для борьбы со змеями, даже будь у них время. - Дай-ка эту бутылочку мне. Если этот змей подползет достаточно близко, я дам ему хорошую дозу. - Я сам, - начал было Арфос. - Нет, Арфос, - прервала его Ливия. - Лестница-то на противоположной стороне. Ты, в отличие от капитана Конана, не прыгун. И поймать тебя он тоже не сможет. - Во всяком случае без того, чтобы мы оба загремели вниз и стали змеиным кормом, - добавил Конан. - Если ты не думаешь просто прыгнуть вниз и облегчить мне труд, позволив убить змея, пока он питается тобой. Арфос побледнел, а затем покраснел, когда на его руку легла ладонь Ливии. Считая этот вопрос решенным, Конан подобрался для прыжка, воспарил над провалом и схватился за верхнюю скобу лестницы. Темнота внизу мгновенно ожила, наполнившись шипением, и теперь он различил поднимающуюся к нему чудовищную длиннозубую голову. И ноздри, и пасть широко разинуты, а поверх рогатой черной морды на него злобно смотрели два красных глаза размером с арбуз. Конан вытащил из бутылочки пробку, подождал, пока змей не поднялся как мог выше, а затем швырнул бутылочку прямо в разинутую пасть. Шипение сделалось оглушительным, а чешуя заскрежетала и завизжала, скребя о камень, когда змей заметался по яме. Конан подобрал ноги как можно выше, надеясь, что снадобье Арфоса сработает. То, что он был лучшим змееборцем в их группе, отнюдь не означало, что он занимался этим для собственного развлечения. Кроме того, Ливия была права, рекомендуя оставить поменьше следов их побега. Конана внезапно осенило, что из Ливии и Арфоса может выйти неплохая пара. По крайней мере, они могли попробовать, если госпожу Дорис можно будет заставить умолкнуть с помощью чего-то меньшего, чем удушение, и если Арфоса не волнует, что жена вдвое умнее его. Время, казалось, вытянулось к концу света, пока Конан ждал, когда снадобье подействует. Он также обнажил меч, так как змей ударил на расстоянии вытянутой руки от его пяток. Если снадобье не подействует или подействует медленно... Искры полетели, когда зубы скребанули по камню. Затем змей выпрямился, стоя на хвосте, пока его разинутая пасть не нацелилась прямо вверх. Из его глотки, бурля, выступила зеленая пена, а язык неистово метался. Затем со звуком, похожим на закрывающиеся железные ворота, пасть захлопнулась. Миг спустя огромный змей, казалось, утратил все свои кости. Он повалился в тени и лежал не двигаясь. Балансируя между поспешностью и осмотрительностью, Конан сосчитал до десяти, а затем отковырнул от стены кусок известнякового раствора и уронил его на голову змея. Он мог с таким же успехом бросить его в колодец. - Отличная работа, Арфос. Я спущусь убедиться. Талуф, я видел у тебя под туникой веревку? - Да разве я пошел бы без веревки? Скорее госпожа Ливия - будет гулять без ту... - Повежливее там!.. - начал было Арфос, прежде чем Ливия сказала что-то, чего Конан не расслышал, но что определенно заставило Арфоса умолкнуть. Конан спустился по лестнице, приземлившись в черной липкой грязи глубиной по голень, мерзкой на запах и еще более мерзкой на ощупь. Но один быстрый взгляд сказал ему, что усилия были не напрасны. В темноту вел туннель, и туннель этот шел чуть на подъем. Конан перешагнул через неподвижного змея. - Талуф, веревку! - Киммериец поднял руки, но, сделав это, бросил последний взгляд в глубину туннеля. И хорошо, что бросил. От каменных стен отразилось эхо, подобное всем извергающимся одновременно гейзерам Ванахейма. Конан отпрыгнул назад, рубя мечом по устремившейся к нему из туннеля чудовищной чешуйчатой голове. - Их двое! - заорал Арфос. - Будто Конан сам этого не знает, - донесся голос Ливии, а затем киммериец стал слишком занят борьбой со своим противником, чтобы слышать, что там происходит наверху. Удивление змея, обнаружившего, что его подруга неподвижна, дало Конану секундный выигрыш во времени, которым он воспользовался сполна. Он перепрыгнул обратно через спящую змею, встал, пригнувшись, с мечом над головой, а затем, ухватившись за рукоять обеими руками, рубанул по открывшейся шее другого чудовища. Окрашенные в цвета корицы и розы чешуйки размером с ладонь разошлись, и под ними обнаружилось бледное мясо. Но змей не получил смертельных ран, и теперь он знал, что его противником нельзя пренебрегать. Змеи, знал Конан, соображали по большей части медленно, но, не умея драться, они б не выросли до такой длины. Человек и змей вступили в смертельный поединок. Провал был слишком узок, чтобы позволить змею обвить Конана своими кольцами. Поэтому он раз за разом бросался на киммерийца - со скоростью, которая оказалась бы смертельной для любого менее сильного противника, - стремясь впиться в него зубами. Каждый раз, когда он ударял, там оказывалась сталь Конана, рассекавшая чешую и мясо. Иногда бросок проносил его мимо киммерийца, заставляя врезаться в канал с силой тарана. Конан увидел, как под этими ударами из стен начинают сыпаться известковый раствор и даже целые камни. Все это начало походить на своеобразное состязание: что случится раньше - достукается ли змей до потери сознания или обрушит весь провал на них обоих! С верха провала с грохотом и стуком рухнул камень. Он отскочил от змея, а затем от стены, чуть не ударил по правой руке Конана, а затем зарылся в грязи. Прежде чем киммериец успел выругаться, за ним последовал второй камень. Этот ударил змея по рогатому носу. Змей распрямился из спирали и устремился прямо вверх, шипя неистовей, чем когда-либо. И тут же открыл Конану свое горло. Со всей силой своих железных рук и со всей скоростью в ногах киммериец нанес удар. Его меч рассек чешую и мясо, добираясь до жизни змея. Кровь какой-то миг фонтанировала, когда тварь, казалось, взмыла еще выше, а затем, как и его подруга, он, казалось, утратил всякие силы. Конан едва смог отпрыгнуть в сторону, когда змей рухнул на свою спящую подругу. - Эти камни бросил один из вас? - крикнул он. Молчание нарушил тихий голосок. - Да, - призналась Гизела. - Я думала... - Если ты вот так действуешь, когда думаешь, то не дай мне Кром оказаться рядом, когда ты действуешь не думая! - оборвал ее Конан. - Талуф, давай спускаться и убираться отсюда. На скользких змеиных телах можно было потерять равновесие и свалиться, но спутники съехали по веревке без каких-либо неприятных происшествий, за исключением Гизелы. Та поскользнулась, зацепилась туникой за один из носовых рогов и приземлилась в грязи в чем мать родила. Вандар стащил с себя тунику, чтобы одеть на Гизелу, когда она тщетно пыталась стереть грязь с ног и ягодиц. - Фу! - наморщила нос Ливия. - Чем занимались эти звери... Конан, что ты делаешь? Конан резал на куски спящую змею. В качестве последней меры он вонзил в один глаз кинжал, проникнув глубоко в мозг. Змея перешла из сна в смерть со всего лишь легким содроганием. - Следую вашему же совету, сударыня, - отозвался Конан, вытирая меч о чешую и убирая его в ножны. - Если оба будут так порубаны, то все будет выглядеть, надеюсь, так, словно они убили друг друга. А также первый не очнется и не будет гоняться за нами по туннелям. Ливия содрогнулась и подала одну руку Арфосу, а другую Конану. На мгновение мужчины поддерживали ее, не давая упасть в грязь. Затем Ливия сделала глубокий вдох: - Давайте-ка убираться отсюда. - Как пожелаете, сударыня, - молвил Талуф. - Но первым лучше пойти мне. Думаю, я изучил эти туннели все ж таки получше, чем остальные