Роберт Говард, Эндрю Оффут. Меч Скелоса --------------------------------------------------------------- OCR: Schreibikus (schreibikus@land.ru) --------------------------------------------------------------- ...Он глухо зарычал, словно тигр, в котором сила зверя сочетается с разумам демона. Бальзак Пролог: МЕЧ Двое, обнаженные, с отметинами на телах, оставленными голодом и искусством палача, стояли на дне каменного колодца и смотрели вверх. На площадке перед дверью у верхней ступени лестницы, ведущей в подземную темницу, четверо глядели на них в ответ. Трое из них носили бороды; двое были в кольчугах и шлемах. На двоих были длинные широкие одежды, а на одном - странный головной убор. У троих на бедрах висели спрятанные в ножны мечи, а четвертый -держал в гладкой, без морщин руке меч. Молодой человек в странной феригийской шляпе и длинной розовато-лиловой мантии оторвал взгляд от стоящих внизу пленников и обратился к тому, на ком были разноцветные одежды: - Ты получил от этих двух пленников все, что тебе требовалось, господин Хан? Теперь ты хочешь, чтобы их убили? Человек с жирными черными волосами, закрученными в локоны, с выступающим животом и в то же время с недурной наружностью, - этот человек в подпоясанной серебряным поясом, окаймленной золотом мантии, переливающейся разными красками, приподнял брови. - Да, - сказал он, - однако ты, конечно же, не собираешься сам спуститься туда и исполнить роль палача? Один из двух солдат ухмыльнулся под своим заостренным кверху бронзовым шлемом на чехле из кожи поверх губки. Он издал слабый звук, и человек в мантии и с мечом в руке бросил на него хмурый взгляд. Однако тут же на его квадратном лице появилась слабая улыбка, и он снова обратил взгляд к хану. - Нет, мой господин. Я прошу только, чтобы ты подождал некоторое время и посмотрел. Совсем недолго, мой господин. Неподалеку от них низкая железная жаровня на кривых ножках прижималась к земле, словно черный демон, чья голова была пламенем, отбрасывавшим жутковатые отблески на стены темницы. По обе стороны от человека в мантии стояло по ведру: в одном был песок, в другом - вода. Присев на корточки, этот человек с квадратным, чисто выбритым лицом положил меч наземь, острием от себя. Лезвие было прекрасной работы, длинный, смертоносный лист сияющей стали, а черенок исчезал в серебряной рукояти, изображающей шею и поднятую голову дракона. Поперечная перекладина, или гарда, образовывала его крылья, а топазовая головка эфеса венчала голову дракона, словно сверкающим желтым золотом. Что-то бормоча, сидящий на корточках человек посыпал меч грязью из ведра с землей. Он испачкал таким образом клинок, рукоять, гарду и головку и позаботился о том, чтобы оружие было покрыто грязью все целиком. Тот солдат, что был постарше, явно не одобряя его действий, смотрел в землю, и лицо его было угрюмым. Так обращаться с оружием, сделанным с подобным искусством и трудом, конечным продуктом гения какого-то мастера-ремесленника! Перевернув меч, маг - ибо он совершенно очевидно был магом - повторил свои действия. Все это время он продолжал непрерывно бормотать свои чародейские заклинания. Не обращая внимания на то, что темная, как вино, мантия, туго натянулась на его обращенных кверху ягодицах, маг встал на четвереньки, словно поклоняясь клинку. Но на самом деле он продолжал бормотать, одновременно выдувая мощную струю воздуха поверх оружия. И снова он постарался покрыть меч целиком, на этот раз невидимым образом, своим дыханием. Земля зашевелилась, потом слетела, когда маг поднял меч и трижды рассек им воздух этой молчаливой, душной комнаты. Сам воздух застонал, разрезаемый этим острым клинком. Обнаженные, покрытые шрамами пленники пристально глядели снизу вверх на эти обряды. Они обменялись взглядами, полными недоумения и опаски, и вновь обратили глаза вверх. Оба могли узнать волшебство, когда видели его, ибо их родной Иранистан, расположенный еще дальше к Востоку, вряд ли можно было назвать свободным от присутствия магов и гостей из пространства, расположенного между измерениями. Так же пристально смотрели хан и оба солдата, и они тоже чувствовали, как волосы шевелятся у них на затылках и слегка перехватывает дыхание. Они знали, что наблюдают за колдовством. Они могли только спрашивать себя, какую цель оно преследует и какого результата добьется здесь, в этой холодной и мрачной темнице. Маг окунул руку в ведро с водой. Снова и снова он окроплял меч и окунал руку, и опять окроплял меч - и все время бормотал. Все это, совершенно очевидно, шокировало того же старшего из охранников; этот человек повидал на своем веку сражения и относился с большим уважением к хорошему оружию. Любой мог купить топор, но меч был произведением искусства и большого мастерства. Ветеран долго собирал деньги, чтобы купить тот меч, который сейчас висел у него на боку. Он обращался с ним с большим уважением и заботой, чем со своей женой, которая, в конце концов, обошлась ему не так дорого. Плотно сжав губы, он наблюдал, как согнувшийся маг покрывает клинок худшим врагом хорошего лезвия, сделанного из стали: водой. Теперь солдат, возможно, несколько смягчился: подняв меч вверх, с которого капала вода, маг продол жал говорить певучим, гортанным голосом. Едва шевеля губами, он пронес лезвие сквозь пламя, танцующее над жаровней. Металл зашипел, словно охваченный сверхъестественным гневом. Перевернув его, маг повторил свои действия и, надо полагать, слова своего проклятия или колдовского призыва. Наконец, все еще бормоча невразумительные заклятия, маг поднялся на ноги. Без всякого предупреждения и почти не целясь, он метнул меч, как копье, в стоящих внизу обнаженных пленников. И теперь заклинатель заговорил громко, и все поняли слова: - Убей его. Меч все еще был в воздухе - полоска серебра, когда маг произнес эти слова ужасающим тусклым голосом, полным угрозы и злобы, которые были словно смертоносные споры, заполняющие чашечку Черного Лотоса из накрытых тенью рока джунглей Кхитая. Солдат и хан не отрывали глаз от меча - так же, как и двое иранистанских пленников внизу. Один из них, покрытый шрамами, с ввалившимися щеками и животом, попытался увернуться от клинка, летящего к нему острием вперед. Тогда послышались голоса, бормотание губ, не принадлежащих магу; свернул ли летящий клинок за долю секунды до того, как погрузился в грудь уклоняющегося человека... чуть-чуть влево от центра? Пораженный таким фантастическим образом, которым с охотой пользуются более беспечные рассказчики и сочинители историй, прямо в сердце, иранистанец резко содрогнулся; потом испустил предсмертный вздох и упал. Он не замер сразу же, но задергался в предсмертных судорогах. Меч погрузился глубоко. Он вздрагивал над поверженным телом. - Просто замечательный бросок, Зафра, - удивленно сказал хан после того, как смог вырваться из уз цепенящего шока. - Мне и в голову не приходило, что ты... Внизу второй пленник схватил дракона-рукоять меча, торчащего, как тонкий могильный знак из серебра и стали, над трупом его товарища. Он вытащил меч, выпустив ручеек крови, и посмотрел наверх, на наблюдавших за ним четверых пленивших его врагов. Все мысли и чувства читались в его ввалившихся, блестящих от голода глазах: хан! Сам хан, всего в нескольких локтях, а у иранистанца в руках меч-Неторопливыми, размеренными шагами обнаженный чужеземец подошел к основанию лестницы. Его взгляд был прикован к хану. Кровь капала с меча в его руке. За спиной мага мечи со скрежетом вылетели из отделанных сверху деревом ножен, - два наемника приготовились защищать своего правителя. Разделаться с иранистанцем, ослабевшим от пыток и недостатка пищи, будет делом нескольких секунд. Без сомнения, охранники недолго прожили бы, если бы их хан был убит, ибо он был сатрапом Турана, а Империя Турана была могущественной и ревнивой, как жеребец, для которого только что миновала пора юности. Молодой маг поднял руку, останавливая охранников, и спокойно сказал: - Убей его. Иранистанец поставил ногу на вторую ступеньку, когда меч ожил в его руке. Дракон изогнулся, потом изогнулся еще раз; он вырвался из руки узника, пальцы которого разжались от удивления. Меч быстро повернулся и стремительно бросился на иранистанца, словно клинком управляла могучая невидимая рука. Пленник машинальным, защищающимся жестом выбросил вверх руку - и клинок почти прошел через запястье. Кисть руки повисла на лоскутке кожи, кусочке мышцы и осколке расщепленной кости. Меч немедленно изменил направление удара и погрузился в грудь человека - чуть слева от середины. Иранистанец, отброшенный назад силой вонзающегося клинка, зашатался и упал навзничь. Так он и остался лежать - одна босая пятка на нижней сту пеньке лестницы. Его ноги судорожно дергались. Меч торчал из его тела и вздрагивал, словно увенчивающий рукоять серебряный дракон был живым и яростным. Маг повернулся и взглянул на своего хана коричнево-гранатовыми глазами, холодными, как само целомудрие. Его квадратное, безбородое лицо под высоким головным убором не выражало ровным счетом ничего: ни торжество, ни ожидание не освещали его черт. Теперь он совершенно не обращал внимания на двоих охранников, чьи сердца были словно заполнены страшной стужей, холодной, как сталь, - заколдованная сталь. - Впечатляюще, волшебник! Маг поклонился в ответ на слова своего хана. И когда его лицо таким образом на мгновение исчезло из поля зрения остальных, он улыбнулся, ибо был молодым магом, только что вышедшим из подмастерьев, и не часто получал похвалы, и его будущность и богатство были еще под сомнением. Теперь он знал, что и то, и другое ему обеспечено более прочно, чем самому хану. Он был теперь не подмастерьем, а волшебником, которому Актер-хан знал цену. - Заколдуй так тысячу мечей, - продолжал правитель, когда маг выпрямился, - и у меня будет армия, не требующая никакого содержания и почти не занимающая места, - и непобедимая! - Ах, мой господин, - осмелился возразить юный маг, - я показал тебе нечто ужасное и впечатляющее, и ты немедленно думаешь только о том, чтобы получить больше! Один из солдат судорожно сглотнул воздух. Однако, когда его правитель заговорил, он понял, что отныне с этим вызывающим содрогание демоном в человеческом облике придется обращаться с осторожностью и уважением, - вместе с его феригийской шляпой, змеиными глазами и всем остальным. - Не посчитай меня неблагодарным, волшебник... хотя я не потерплю наставлений от тебя. Глаза хана сместились в орбитах во направлению к двум стражникам. Это было молчаливое напоминание, что пленники стали теперь трупами. - Я сожалею, но только два клинка могут быть заколдованы одновременно таким образом, мой господин, - сказал маг. Возможно, хан отметил, что он не извинился; но никаких комментариев не последовало. - Почему? Взгляд мага переместился на солдат; затем снова пристально уставился на хана. - Сейчас здесь не от чего нас охранять, - сказал хан. - Подождите за дверью. После минутного замешательства, когда солдаты раскрыли было рты, но закрыли, оставив слова не произнесенными, они удалились. Их повелитель не взглянул им вслед; он продолжал смотреть в лицо мага, который доказал, что если ему чего-то и не хватает, то только лет. - Почему? - повторил хан. - Это закон Скелоса, откуда происходят те чары, которые я наложил на клинок, господин Хан. Необходимо употребить верные древние слова именно нужным образом и в нужном тоне и использовать четыре стихии именно в нужном порядке и пока произносятся некие особые слова заклятия; стихии, охватывающие все предметы: землю и воздух, воду и огонь. - Очень жаль. Однако... великое деяние, и я поражен и очень доволен, волшебник. Ты будешь носить это. Кольцо с огромным солнечным камнем перешло с пальца на ладонь, с ладони - к ожидающей руке и оттуда - на палец мага. Его поклон был не очень низким, и он ничего не сказал. - Я возьму этот меч. - Я так и думал, что мой хан пожелает этого. И мне пришла в голову другая мысль, и потому я хотел, чтобы стражники здесь не присутствовали. Может быть, мне лучше наложить чары на клинок, уже принадлежащий моему мудрому господину? Хан положил руку на украшенную драгоценностями рукоять кривого меча, поднимающуюся над его левым бедром. - Да! Клянусь потрохами Эрлика - да! - Меч должен быть омочен в крови сразу же после того, как будет наложено заклинание, мой господин. - Да, я думаю, мы сможем найти кого-нибудь, кто отдаст свою никчемную жизнь, чтобы его хана защищал подобный клинок, волшебник! Действуй! И сатрап Замбулы вытащил меч с драгоценной рукоятью и подал его своему магу Зафре. 1. КОНАН ИЗ КИММЕРИИ Высокий юноша сжал коричневый локоть девушки и сильно шлепнул ее по заду. Она танцующим шагом выскользнула из-под удара, встряхивая длинными волосами цвета гривы чалой лошади, и одарила юношу взглядом, сочетающим в себе упрек и ласку. Сегодня ночью он ее бросил. Позвякивая сделанным из монет поясом, девушка пошла своей дорогой, а парень пошел своей. Она поторопилась дойти до хорошо освещенного квартала, потому что здесь был самый худший район Города Грешников. Глотки быстро перерезали в этих темных узких улочках местности, известной под названием Пустыни, и еще быстрее - в темноте переулков, скользких от отбросов и блевотины. Высокий юноша сделал не более четырех размеренных шагов, прежде чем повернуть и войти как раз в такой узкий переулок. Даже на дне колодца видимость не могла быть намного хуже. Больше всего света было на углу улицы за спиной - его давала пара ламп, выполненных в форме львов, у входа в шумную таверну. Этот свет некоторое время следовал за юношей, но вскоре померк. Запах бросился в ноздри и попытался поразить обоняние миазмами разлагающегося мусора, застарелого вина, прокисшего в бурдюках, сырой земли, вывернутой рядом с домами; а темнота попыталась в то же самое время погасить пылающие голубые глаза юноши. Отсутствие морщин на лице этого человека позволяло заключить, что он молод. Но нечто сродни твердости оружейной стали в его глазах опровергало такое заключение. Более внимательный наблюдатель заметил бы, что этот черноволосый гигант, которому явно не исполнилось еще и двадцати лет, многое повидал, многое пережил и вынес... и восторжествовал над всем. Никто не мог быть настолько глуп, чтобы поверить, что этот кинжал и меч в потертых, старых ножнах из шагреневой кожи не были смочены кровью. Все это, и его размеры впридачу, придавали юноше уверенность; он повернул в переулок, почти не замедляя шага. Его самоуверенность была непринужденной самоуверенностью молодости, самонадеянностью волка среди собак. Он избавил мир от двух кошмарных оживших мертвецов, этот силач, рожденный на поле боя; он воровал, пока спящая жертва лежала всего на расстоянии пары футов от него; он убил двоих волшебников, добивавшихся его смерти, и еще высокорожденного владыку Кофа; и он разбивал чары и отправлял в мир иной так много людей, владеющих оружием, что потерял им счет, - и все это несмотря на свои невеликие годы. Это были всего лишь собаки, лающие на волка, и волк был более крупным, и более быстрым, и более жестоким и злобным, чем они, он излучал уверенность, придаваемую умением, как свеча создает сияющий нимб вокруг своего пламени. Волк свернул в переулок, и собаки ждали. Один шаг сделал поджарый, гибкий, как кошка, человек, вышедший из черной тени у стены, острие его меча смяло тунику на мускулистом животе юноши. - Стой спокойно и убери руку с рукояти меча, Конан, иначе я налягу на меч, и у тебя появится второй пупок. Холодные голубые глаза свирепо взглянули на человека, стоящего по другую сторону обнаженного клинка. Тот был среднего роста - это означало, что добыча была выше его на целый фут. На нем был длинный темный плащ с поднятым капюшоном; во мраке переулка даже зоркие глаза молодого киммерийца не смогли разглядеть заговорившего с ним. Конан стоял неподвижно, и его мозг посылал всему его большому телу сигнал расслабиться. Очень медленно и осторожно он перенес одну ногу назад. А потом вторую; и когда давление на переднюю часть его туники прекратилось, он выпятил вперед покрытые мускулами ребра, чтобы удержать острие меча и заставить противника поверить, будто он находится на пару дюймов ближе, чем на самом деле. - Клянусь Белом, богом всех воров, - сказал Конан, - что это за идиотские выходки? А как насчет Кодекса Бела, приятель: воры не грабят воров?! - Просто... стой спокойно, Конан, если тебе дорого твое брюхо. - Я никогда не двигаюсь, если меч пытается пропороть мою тунику, - сказал Конан, и в тот момент, когда он договорил эту ложь, за его спиной послышался шорох ткани. Пора было прекращать дальнейшую игру. Конан был не из тех, кто позволяет проткнуть или оглушить себя из-за спины только потому, что существует угроза спереди. По крайней мере, он мог видеть клинок человека в плаще; клинок же за спиной мог оборвать его жизнь, и он бы так его и не увидел. "Если мне повезет сегодня ночью, - думал Конан, - противник вперед сделает выпад машинально и проткнет того коварного подлеца, что стоит за моей спиной!" Темнота, как говорили восточные мудрецы, мешает не только честным людям, но и бандитам. Конан не стал задумываться над тем, что здесь все были бандитами. Он уже опускался на корточки и не перестал двигаться, чтобы подождать возможного удара поверх головы; за долю секунды до того, как его ягодицы соприкоснулись с узловатыми икрами, он нырнул в сторону. В тот же миг его рука метнулась поперек тела к рукояти меча. Он услышал в воздухе завывание и по этому звуку понял, что стоящий сзади человек замахнулся отнюдь не мечом: сопротивление воздуха было слишком сильным. Вырывая свой собственный меч из ножен, Конан увидел, что в руках у нападавшего дубинка. Это была палка пяти футов длиной и толщиной с женское запястье. Конан заметил также, что человек в капюшоне не нанес удара мечом. "Странно, - думал Конан, не прекращая двигаться. - Если один держал меня на острие меча, то почему второй пытался оглушить меня сзади - и. почему тот, что с мечом, не проткнул меня или, по крайней мере, не ранил, когда я шевельнулся?" Поднимаясь в боевую стойку с чуть согнутыми коленями, он выбросил вперед свой собственный клинок. Человек в капюшоне предпочел отскочить назад, а не отражать подобный удар своим мечом. Двигаясь, все время двигаясь, Конан продолжил выпад - и острие меча поднялось под безошибочным углом и вспороло глотку человека с дубинкой. Тот отшатнулся назад, и только теперь Конан заметил моток веревки в его левой руке. Раненый наткнулся спиной на стену и стоял, пока жизнь вытекала из его горла вместе с алым потоком крови. Конан, сохраняя боевую стойку и обнажая зубы в кровожадной ухмылке, повернулся лицом к другому противнику... который упал на колени. Меч звякнул среди отбросов, покрывающих землю. - Не убивай меня, Конан. Пожалуйста. Я не пытался убить тебя. Я не стал бы этого делать. Веришь мне? Я не вооружен. Видишь? Ты ведь не станешь убивать безоружного человека? - Я мог бы, - сказал Конан, скрывая удивление. - Встань. Человек в длинном темном плаще повиновался. - Повернись. Сними этот капюшон и иди передо мной, туда, где есть хоть какой-нибудь свет. Человек в плаще стоял и никак не мог решиться повернуться спиной. Волк рявкнул: - Шевелись! - Я... я... пожалуйста... - Шевелись, черт бы тебя побрал. Я не наношу ударов в спину. Если бы я собирался убить тебя, я сделал бы это лицом к лицу. Мне было бы приятно посмотреть на выражение твоих глаз и на то, как кровь, булькая, вытекает из твоего рта, словно выблеванное вино. Человек в плаще, казалось, зашатался от намеренно устрашающих слов киммерийца. Он откинул назад капюшон, и Конан мог видеть блеск его глаз, застывших от ужаса. Он увидел также, что по лицу бандита проходит шрам, разделяющий пополам его бороду. Пленник издал звук, похожий на всхлипывание, и повернулся, весь дрожа. Конан на мгновение присел на корточки, чтобы вытереть клинок о тело другого бандита, который теперь упал и лежал неподвижно, не дыша. И еще Конан подобрал упавший меч нападавшего. Он встал и сделал шаг. Человек в плаще услышал и заспешил торопливым шагом, но не бегом, впереди киммерийца к выходу из переулка. В Пустыне Шадизара, куда не заходил никто из стражников, люди улетучились с улицы в тот же самый миг, когда появился перепуганный человек, за которым следовал другой, огромного роста, несущий в руках не один, а два обнаженных меча. Человек в плаще шагнул в круг света от масляного факела, пылающего в скобе над дверью, выкрашенной в красный цвет. - Стань прямо здесь, - сказал Конан. - Дверь публичного дома - как раз подходящее для тебя место. Как твое имя? - Явуз, - сказал бандит, наблюдая за тем, как гигант осматривает меч, острие которого так недавно потревожило складки его открытой спереди туники, но не его душевное равновесие. - Мы вовсе не собирались тебя убивать, - добавил Явуз умоляющим тоном. - Нет, - сказал Конан. - И вы знали меня. Вы ждали именно меня, а не просто любого прохожего. Вас послали за мной. Тот человек, что нанял вас, одолжил тебе этот меч, не правда ли? Я нужен был ему живым, да? Меня должны были ударить сзади, пока ты сделал так, чтобы я стоял тихо и смирно, словно вол, тупо встречающий молот мясника. Та веревка, которую держал твой приятель, предназначалась для того, чтобы меня связать. Конан поднял взгляд. Глаза Явуза расширились еще больше. - Клянусь Белом... откуда ты все это знаешь? Я был обманут? - Ты обманулся только мыслью, что такая жалкая тварь, как ты, продажная душа, может меня схватить. Некий человек из Иранистана нанял тебя, чтобы ты доставил меня к нему, живого, но связанного, словно необъезженного жеребца... так, чтобы он мог мне задать несколько вопросов. В глазах Явуза Конан прочел подтверждение своим словам. - Во имя Митры - этот иранистанский пес послал нас за колдуном, да? - Конечно, - улыбаясь, сказал Конан и взвесил на руке меч Явуза. - Этот клинок происходит с гор Ильбарса. Я видел один такой раньше в руке человека из Иранистана. А теперь - куда вы должны были доставить меня? Говори, или... - Ты ведь не собираешься убить меня? - Я не вижу для этого причин. А ты? - Нет! Ни одной! - Сними свой левый башмак. - Мой... левый башмак? - Да. Поторопись! У нас не вся ночь впереди. Я нетерпелив, а твой наниматель потеряет терпение прежде, чем мы с ним встретимся. - А! Ты хочешь, чтобы я отвел тебя к нему, да? Видя, что его жизнь продлится на время, необходимое для того, чтобы отвести предполагаемую добычу к чужестранцу, который его нанял, - и что может представиться возможность нырнуть в какой-нибудь переулок и дать деру, - Явуз присел на корточки. Он торопливо развязал шнурки на одном из своих коротких мягких башмаков. Это меня не задержит, думал он; я покажу этому могучему, свирепому гиганту, как надо бегать, с босой ногой или обутому! - Стань в дверях, - приказал Конан, пряча меч в ножны и перенося ильбарский клинок в правый кулак. Кулак этот выглядел достаточно большим, чтобы свалить быка. Явуз повиновался. Конан присел и, не отрывая от него угрожающего взгляда, принялся ощупывать плотно утоптанную землю, пока его пальцы не наткнулись на кость. - А! Кость, которую Конан нащупал на мостовой этого грубого и не признающего законов квартала Шадизара, была костью от ножки цыпленка, и он поднял ее. Ухмыляясь по-волчьи и абсолютно без всякого юмора уставившемуся на него Явузу, он бросил кость в башмак, потом поднялся и ногой подтолкнул короткий башмак его владельцу. - Надень его. Завяжи шнурки. Явуз закусил губу, отчего его разделенная шрамом борода дернулась. Было видно, что он дрожит. - Это... колдовство? - Да. Попытайся только убежать, когда мы с тобой пойдем на встречу с твоим клиентом, и эта кость убьет тебя. Явуз, трясясь, натянул башмак и завязал шнурки из сыромятной кожи. Потом он выпрямился, перенес тяжесть тела на эту ногу и вздрогнул от боли. И понял - ему не убежать. - Ты видишь? Как я и сказал. Попытайся только скрыться, и кость замедлит твой бег, заставив тебя хромать, - а я убью тебя. Колдовство. А теперь отдай мне свой плащ, чтобы, когда я буду идти рядом с тобой, держа этот клинок в руке, никто не увидел его под плащом. Ты пойдешь рядом со мной, Явуз, а не впереди, как пленник. И не отставай. - Но... моя туника порвана на спине. Конан продемонстрировал ему в ухмылке свои зубы и зловеще глянул холодными голубыми глазами из-под черных бровей. - Прекрасно. Ночь не холодная, а ты, похоже, весь вспотел в таком плаще. Давай, снимай его! Несколько минут спустя Конан надел длинный темно-коричневый плащ - предварительно сильно встряхнув его в надежде избавиться от всяких маленьких шестиногих обитателей, - и одеяние сразу стало казаться коротким. Край его заколыхался где-то выше его икр, когда он зашагал рядом с более низкорослым Явузом, который, однако, был совершенно обычного среднего роста. Ни один случайный наблюдатель не заметил бы, что плащ ни разу не отлетел в сторону от правого бока высокого юноши; он придерживал его там двумя пальцами, чтобы прикрыть длинный меч, который нес в руке. - Мы направляемся к базару, - заметил Конан. - Да, - прихрамывая, сказал Явуз. - Иранистанская собака устроилась в хорошей таверне, за границами Пустыни. - Не называй его собакой, собака; ты на него работал! Покажи-ка свой кошелек. Рука Явуза машинальным защитным жестом схватилась за квадратный кошель, который он носил на поясе, на двойной бечеве; Явуз опасался воров. На его руке сомкнулась ладонь Конана. Его глаза расширились, когда пальцы сжались сильнее. Очень быстро он почувствовал боль. Наемник чужестранца с далекого Востока знал, что в этой большой руке осталось еще много силы. Явуз одной рукой отвязал кошелек и передал его идущему по другую сторону Конану. Мощная, как тиски, хватка отпустила его руку. Явуз опустил глаза и увидел на коже четыре отчетли вых белых отметины; у неге на глазах они покраснели, когда кровь хлынула обратно в кисть руки. Кулак, достаточно большой, чтобы свалить быка, подумал Явуз. Как же, этот парень-переросток мог бы того быка задушить! - О Митра, - пробормотал Явуз. - Нет, Кром, - сказал Конан. - Что? - Я употребляю для ругательств имя Крома. Богов в Шадизаре было множество, и некоторые из них были непонятными, а другие - непристойными, а их обряды и того хуже. - Ну, тогда Кром, - сказал Явуз и подумал про себя: "Кто такой Кром?" - Хлам, - добавил Конан, роясь в кошельке своего пленника. - Хлам... неплохое колечко. Украдено так недавно, что у тебя не было времени продать его скупщикам, да? И несколько медных монет... а это что такое? Два золотых! Хо-хо, держу пари, они все еще теплы от руки иранистанца! Скоро я их верну. Ты ведь их не заработал. Держи; весь остальной этот хлам мне не нужен. - Хлам! - Да. Изумруд в этом латунном кольце настолько мал, что на вырученные с него деньги ты не сможешь прокормиться и двух дней. - Латунном! - Вытащи его снова и поиграй им, пока мы идем. Вот увидишь, когда мы дойдем до места назначения, твои пальцы позеленеют. Далеко еще? Явуз снова привязал кошелек к поясу двойной бечевкой и не стал открывать его, чтобы "поиграть" кольцом. - Нет... не очень далеко, - сказал он. - Ты, отдающий назад медные монеты и кольцо, о котором ты знаешь, что оно украдено... хорошо идти с человеком такого размера. Никто тебя не останавливает. Все отходят в сторону. Конан ухмыльнулся. - Тебе случайно не нужен наемный убийца, а? С ловкими руками, спокойный, умеющий держать язык за зубами? - Вряд ли. Кроме того, ты калека. - Я хожу так, потому что ты положил кость в мой башмак! Я в прекрасном состоянии, как золотая монета Турана! - Что ж, сейчас ты в Заморе. Иди, Явуз. Я хочу поговорить с иранистанцем, а не с отмеченным шрамом хромым из выгребных ям Шадизара! - Ты не собираешься убить меня, ведь правда, Конан? - Возможно, и нет. Но я начинаю терять терпение. Несмотря на хромоту, Явуз прибавил ходу. Они свернули на одну из улиц в квартале от базара, который отмечал начало более приличной части Шадизара. Двое одетых в форму солдат из городской стражи, неторопливо идущих им навстречу, взглянули на эту парочку, не прерывая своего негромкого разговора. Сказать, что Конан не любил подобных людей, было бы преуменьшением. Однако в эту ночь он совершенно определенно не собирался искать неприятностей с людьми, следящими за соблюдением законов Шадизара. Он сделал большую уступку, заскрипев при этом зубами, - ступил на середину улицы, чтобы позволить стражникам пройти ближе к домам. Они сделали это и пошли дальше. На скрипучих старых цепях покачивалась вывеска; на ней была изображена голова рычащего льва. Голова и грива были выкрашены в алый цвет. - Здесь, - сказал Явуз. - Загляни внутрь. Посмотри: видно ли того, кто нам нужен. Явуз на секунду взглянул за дверь и торопливо шагнул назад. При этом он наступил на кость в своем башмаке и сморщился от боли. - Да. Он здесь. Сзади слева, рядом с бочонком, одет в зеленую каффию. Пальцы Конана вновь стиснули руку Явуза, пока киммериец заглядывал в таверну. - Угу, - он обернулся. - Твой плащ будет висеть завтра утром на крючке сразу за дверью, Явуз. Тебе нужно будет только назвать свое имя хозяину. - Но... - Сейчас не холодно, а мне он понадобится, когда я пойду к столу этого шакала, - чтобы скрыть его клинок у меня в руке. - Митра! - сказал Явуз и поправился: - Кром! Ты не собираешься просто войти и прирезать его? - Сделаю я это или нет, тебя не касается, маленький Явуз, очень маленький Явуз. Ты свободен и жив. Я приказываю тебе исчезнуть отсюда и зарыться поглубже. Явуз, получивший свободу и подобный приказ, не стал тратить время на удивленные взгляды или выражение благодарности за сохраненную жизнь. Он, хромая, поспешно скрылся. Конан вошел в таверну под знаком Красного Льва. 2. ХАССЕК ИЗ ИРАНИСТАНА Человек, сидящий в одиночестве в дальнем углу "Красного Льва", был довольно красив. Его усы и короткая, остроконечная бородка были черными, и почти такими же были его глаза. Он носил головной платок на восточный манер; зеленая ткань закрывала его макушку и спускалась с трех сторон на плечи. Шнур, сплетенный из перевитых по спирали полосок желтой и черной ткани, удерживал этот головной убор на месте. Рубашка с длинными рукавами была желтой, а широкие, свободные шаровары - красными; таким же был и пояс на талии. Широко расставленные глаза смотрели на Конана с узкого лица, на котором выделялись большой длинный нос и выступающая вперед челюсть. Киммериец подошел прямо к его столу. Руки киммерийца вынырнули из-под темно-коричневого плаща Явуза и выложили перед сидящим две золотые монеты и трехфутовый "ножик", сделанный высоко в горах Ильберса. - Эти золотые монеты я забрал у человека с бородой, разделенной шрамом. Их недостаточно, чтобы заплатить такому человеку, который мог бы меня схватить. Левая рука его собеседника продолжала охватывать глиняную кружку цвета хны; пальцы правой лежали на виду на ближайшем к нему углу стола. Он глядел снизу вверх на очень молодого человека, возвышающегося над ним. Молодой или нет, но этот парень был опасен; это мог видеть каждый - каждый, кто знал, на что смотреть. Он был необычайно высок и массивно сложен. Копна черных волос была ровно подстрижена на лбу над голубыми глазами. На нем была короткая туника из хорошей зеленой ткани, надетая на голое тело, и ее необычно глубокий треугольный вырез выставлял напоказ рельефные пласты мускулов на могучей груди. Меч и кинжал свисали со старого, изношенного кожаного пояса, низко опущенного на узкие бедра. На груди юноши на кожаном шнурке был подвешен племенной амулет - жалкое подобие "ювелирного изделия": довольно длинная капля красно-коричневой глины, усыпанная кусочками желтоватого стекла, которые совершенно определенно не были самоцветами. Возможно, это было что-то имеющее отношение к его религии, какой бы она ни была, или талисман против болезни или дурного глаза. Помимо амулета, единственным украшением было красивое золотое колечко на мизинце левой руки. В него был вделан небольшой изумруд, и оно не было похоже на мужской перстень. От этого юноши исходило ощущение, почти аура, едва сдерживаемой свирепости, постоянной готовности к насилию. Он заговорил снова: - Некогда я знал другого человека из Иранистана. Мы встретились с ним в доме некоего человека, наделенного некоей силой. По чистой случайности мы оказались там в одно и то же время, как-то вечером. Вместе мы сражались со стражниками, которые не были... обычными людьми. Потом из панели в одной двери выползли две змеи: гадюки. Обе укусили человека из Иранистана. Он умер у меня на глазах, и я ничего не мог сделать, чтобы помочь ему. Стоя рядом со столом, Конан снял плащ Явуза, наблюдая при этом за тем, как иранистанец прикидывает в уме, знает ли Конан о том, кто он такой, и выбирает, притворяться ему или нет. Когда иранистанец решился заговорить, его слова были сравнительно искренними, принимая во внимание, что каждый знал, кем был другой и почему оба находились здесь. И в то же самое время он сохранял некоторую осторожность: - Его звали Юсуфар? - Тебя интересуют разговоры? Даже несмотря на то, что я не связан? - Может быть. - Тогда подожди, пока я отдам содержателю таверны этот плащ. Он принадлежит Явузу, которого я не убил. Сидящий иранистанец слегка нахмурился. - А другой... - Он хотел ударить меня сзади. Я увернулся и ударил сам. Он не смог увернуться. Если бы я знал, что он хотел только захватить меня живым, я, может быть, не стал бы распарывать ему горло своим мечом. Его собеседник кивнул: - Глубоко? - Он мертв, - сказал Конан и прошел среди столов к хозяину таверны. - Этот плащ мне одолжили сегодня вечером, - сказал он этому большеглазому человеку, - одолжил один хороший друг. Его зовут Явуз, и у него на лице шрам, который разделяет бороду вот в этом месте, - Конан коснулся своего чисто выбритого лица. - Я сказал ему, что оставлю плащ вот на том крючке у самой двери. - Он может исчезнуть, если ты сделаешь это сейчас- Я знаю Явуза. Лучше отдай плащ мне; я повешу его там, когда открою таверну утром. - Хорошо. Мне бы очень не хотелось, чтобы он пропал. Как-то один человек попытался надуть моего друга Явуза, и теперь его зовут трехпалым. Я пойду сяду с иранистанцем. Принеси ему еще одну порцию, а мне - кружку твоего лучшего вина. Там на столе - золото. Хозяин взглянул. - Хм. А вот еще меч. Его придется убрать с глаз. И ты бы лучше мне отдал свой меч тоже, до тех пор, пока не соберешься уходить. - Я уберу свой меч, чтобы его никто не видел. Я телохранитель этого богатого иранистанца, и не могу расставаться со своим оружием. Не давая хозяину времени для ответа, Конан повернулся и снова подошел к столу. Не садясь, он сказал: - Прислони свой нож-переросток к стене вон там, слева от тебя. Улыбка почти совеем исчезла с лица иранистанца, когда он выполнил это; юноша заметил, что иранистанец левша и не сможет быстро выхватить меч, прислоненный к стене с этой стороны. Конан сел лицом к нему. - Звали ли его Юсуфаром, того, другого человека из Иранистана, которого ты случайно встретил в доме некоего человека, обладающего некоей силой? - Мы оба знаем, что нет, - сказал Конан. - Его звали Аджиндар. Он сказал мне, что поблизости находится еще один человек из его страны, шпионящий за ним. У Аджиндара был такой же клинок, как тот, что я отобрал у двоих наемников - похитителей, не убийц. Один из них мертв, а другой, наверно, все еще бежит. Ты сохранил свое оружие и свое золото, и я здесь. Почему ты хотел, чтобы меня привели к тебе? Левая рука иранистанца отпустила кубок и нырнула под стол. - Оставь кинжал в покое, - посоветовал Конан. - Я проткну тебя своим раньше, чем ты успеешь как следует схватиться за рукоять. Покачивающая бедрами молодая женщина, одежда которой состояла из двух украшенных бусинками кусков алой ткани, сшитых зеленой ниткой, появилась рядом с Конаном и поставила на стол вино для обоих. Ни один из мужчин не взглянул на нее. Она отошла с поджатыми губами, отмечая, насколько эта пара казалась поглощенной друг другом. Она повидала всяких. - Ты - Конан, киммериец. - Да. Ты из Иранистана, очень, очень далеко отсюда. Ты проследил мой путь сюда от Аренджуна. Как твое имя? - Вас, киммерийцев, называют варварами. Как же получилось, что ты приходишь и спрашиваешь мое имя, а не ждешь за дверью, чтобы убить меня, когда я буду выходить? - Мы, киммерийцы, еще и любопытны, и умеем уступать своим капризам. И, кстати, если бы мы в Киммерии слышали об Иранистане, мы бы называли варварами вас, потому что вы не киммерийцы. Иранистанец усмехнулся и откинулся назад. - Меня зовут Хассек. Аджиндар действительно умер так, как ты сказал? Пристально глядя прямо в глаза Хассеку, Конан сказал: -Да. - Ты знаешь... Чтоб меня Кром побрал, если я тебе не верю! - Кром! Ты клянешься мрачным Владыкой Могильного Кургана? Хассек улыбнулся. - Я узнал о Киммерии все, что смог. - И обо мне. Разыскивая меня. Готовясь допросить меня. - Да, Конан. Я даже заключил бы с тобой сделку. Вы с Аджиндаром оба искали некий... трофей. Я считаю, что он у тебя. - Естественно, я не знаю, о чем ты говоришь, - Конан сделал глоток вина. - Кстати, платишь ты. Эта штуковина, которую ты ищешь, имеет какую-то ценность там, в Иранистане? - Ты знаешь, что это так, Конан. - Почему? Группа людей, сидящих в углу зала, наискосок от них, разразилась громким смехом. Хассек долго смотрел на Конана, потом наклонился вперед и со стуком опустил оба локтя на стол. - Я думаю, - произнес он, - что я скажу тебе. - Назови тот трофей, о котором ты упоминал, - мягко сказан Конан. - Драгоценный камень? - Несколько, - ответил Хассек. - Они образуют амулет гораздо, гораздо большей ценности, чем твое кольцо и этот кусок глины со стекляшками у тебя на шее, Конан. Если бы амулет, называемый Глазом Эрлика, оказался в руках моего хана, ты бы мог носить на шее украшение из золота, усыпанное рубинами... если только ты не предпочитаешь изумруды. - Глаз бога?! - Это только название амулета. - Возможно, один или два желтых камня? Зная, что Конан высказывает не просто случайную догадку, Хассек только кивнул. Конан вертел в руках кружку с вином. - Действительно, ценный амулет. И он даст мне другой, столь же ценный, твой хан. - Более ценный для тебя. Послушай, Конан-киммериец. Этот амулет очень важен для хана Замбулы. Ты, возможно, знаешь об этом. Замбула лежит между Шадизаром и Иранистаном. Ты бывал там? Конан потряс головой. - Я всего лишь юноша из горной страны, - непринужденно сказал он. - Который носит тунику, сделанную, как мне кажется, в Хауране. - Ты действительно многое узнал, Хассек. Нет, я не был в Замбуле, и еще около месяца назад я даже не слышал об Иранистане. Ты говоришь, что он лежит за Замбулой? Это очень далеко. - По-моему, ты знаешь, где он' лежит. Иранистан не собирается воевать с Замбулой или причинять вред ее правителю, сатрапу Могущественного Турана. Однако если мой хан завладеет Глазом Эрлика, он сможет заключить гораздо более выгодное торговое соглашение с Замбулой. Это наша цель. - Возможно, - сказал Конан. - Поскольку ты думал, что амулет находится в руках одного мага, и поскольку Аджиндар искал его там... Возможно, это чародейская вещь; вещь, которая поможет твоему правителю мучить или убить достойного хана Замбулы на расстоянии. - Конан, это не чародейская вещь, - так же, как хан Замбулы вовсе не достойный человек. Однако если бы даже это было и так.... тебя это волнует? Говорю тебе, тебя ждет богатая награда, если ты поможешь мне передать Глаз Эрлика в руки моего хана. - Через два месяца! - У тебя есть срочное дело в Шадизаре, Конан? - Ты прав, - сказал киммериец и пожал плечами. - Здоровье сатрапа Замбулы волнует меня не больше, чем торговые соглашения Иранистана. Или то, кому принадлежит некий амулет. Глаз! - он покачал головой. - А что, у Эрлика не хватает одного глаза? Хассек кивнул. - А теперь давай предположим, что он у тебя или что ты знаешь, где его можно найти. Если мы оба вернемся с ним в Иранистан, нас обоих ждет награда. У тебя есть какие-нибудь другие идеи? - Иранистан так далеко, - сказал Конан, продолжая поддразнивать Хассека. - Это правда. Я прошел такой долгий путь не для того, чтобы вернуться без амулета, и я не вернусь без него. Что держит тебя здесь? Я знаю, что в Аренджуне тебя... все еще ищут. - Ехать так далеко с человеком, который заплатил двум другим, чтобы они оглушили меня дубиной и схватили только для того, чтобы он мог поговорить со мной? Без сомнения, ты собирался, если понадобится, пытать меня, чтобы узнать об этом Глазе. Глаз! - Не стану этого отрицать. Откуда мне было знать, что ты окажешься разумным человеком? Я думал, что ты убил Аджиндара. - А теперь ты так не думаешь? - У меня такое чувство, что ты сказал мне правду-об этом, - со значением добавил иранистанец. Конан весело хмыкнул. - Я сказал ее. Итак, после того, как ты уверился бы, что я ничего не знаю об этой штуке, которую ты ищешь, ты бы убил меня. - Это я отрицаю. Как только я узнал бы, где ты спрятал Глаз Эрлика, я забрал бы его и со всей возможной скоростью отправился бы в Иранистан. Я не видел необходимости убивать тебя - если, конечно, я не был бы вынужден. Это не в наших обычаях, Конан, и не в моих привычках. Поедем со мной теперь, и я буду чувствовать то же самое. Единственная моя забота - отдать этот амулет в руки моего нанимателя. Хотя у Конана действительно был Глаз Эрлика, ради которого ему пришлось пойти на очень, очень большие жертвы, он подумал теперь, что, без сомнения, было нечто такое, чего он еще не знал обо всем этом деле. Например, станет ли человек называть своего правителя "мой наниматель"? - Этот амулет более важен для моего правителя, чем моя жизнь, Конан, - сказал Хассек, глядя прямо в глаза киммерийцу. - Если бы я знал, что ты везешь его хану, я был бы счастлив. Если я буду знать, что ты этого не сделаешь, мне придется сразиться с тобой. - Тогда мне лучше убить тебя здесь и сейчас. - Убить меня теперь было бы очень глупо. Четыре человека из городской стражи только что вошли в таверну. А вот уйти отсюда могло бы быть мудрым решением. Только у стражников Аренджуна могли быть причины схватить его - живым или мертвым, размышлял Конан. А здесь, в Шадизаре... что ж, лучше бы ему было не покидать относительной безопасности Пустыни, которая была шадизарским эквивалентом аренджунской Свалки. - Почему? - спросил он с абсолютно невинным лицом. - Иностранец здесь ты. Мне нечего бояться местных стражников. - С ними королевский драгун, и они кого-то ищут. - Я, вне всякого сомнения, не ссорился с королем Заморы! - Хм-м. Если только он не получил жалобу из Аренджуна. Я слышал, что там ты ранил двоих и опозорил еще одного - в Верхнем городе! - некоего бывшего сержанта стражи. Я рад, что ты не боишься тех друзей, которых он может иметь в Шадизаре, или жалоб, которые повелитель Аренджуна может прислать королю, потому что эти пятеро сейчас направляются сюда. - В Аренджуне был еще и убит один человек, - сказал Конан. - Я нанес раны - а ответственность за убийство лежит на Аджиндаре... - У одного из них арбалет. Хм". Конан... может быть, и правда, что я иностранец, а ты, конечно же, девяти футов ростом и с твоими голубыми глазами можешь сойти за уроженца Заморы... но стрела арбалета нацелена на тебя. - Черт. Хассек изумленно уставился на него. - Ты... Аджиндар говорил это точно так же! - Я знаю. Что еще можно сказать? Я пришел сюда, такой важный и самодовольный, чтобы припереть тебя к стенке. Я забыл одну важную заморанскую поговорку: "Когда хочешь войти, подумай сначала, как ты сможешь снова выйти". Надо всегда придерживаться правила: "Никогда не сиди спиной к двери!" Что это за шарканье? - Большинство завсегдатаев торопится к выходу. Вот они идут, люди короля впереди. Кстати, в Иранистане мудрецы говорят: "Когда ты хочешь куда-то войти, проверь, есть ли там вторая дверь". - Разумно, - Конан начал подниматься. - Не двигайся, киммериец! Ты не сможешь увернуться от стрелы арбалета, нацеленной тебе в спину, и три меча уже покинули ножны. Говорящий обошел Конана кругом и встал, усмехаясь, лицом к нему, с той стороны, где сидел Хассек. Он был невысок и худощав, хотя его лицо выказывало некоторые признаки роскошной жизни. Его глянцевые каштаново-черные волосы были аккуратно подстрижены челкой и слегка завивались вниз на лбу. Большой золотой медальон на груди поверх расшитой золотом голубой туники - шелковой, как заметил Конан, - был украшен гербом короля Заморы, пьяницы, во всем подчинявшегося одному колдуну из Аренджуна. "Этот ублюдок должен быть мне благодарен за то, что я избавил его от Яры", - угрюмо подумал Конан. Представитель короля улыбнулся, и его идеально подстриженные темные усики слегка дернулись. Конан заметил у него во рту блеск золота. Искусственные зубы, Кром его побери, - а ведь парню едва исполнилось тридцать! - Конан из Киммерии, с недавних пор проживающий в Аренджуне: именем короля, ты - мой пленник. Пойдешь ли ты спокойно? Конан смотрел на него во все глаза. Красивые, хорошего качества синие штаны: начищенные, туго обтягивающие ногу черные сапоги. Изящный, искусно выделанный пояс, поддерживающий ножны, из которых торчала украшенная драгоценными камнями рукоять кинжала и эфес меча с навершьем, изображающим львиную голову, и сделанным, вне всякого сомнения, из серебра. Конан взглянул на Хассека. Тот сидел рядом с возвышающимся над ним представителем короля и с потрясенным видом смотрел на Конана. Киммериец оглянулся вокруг. Он увидел почти опустевшую тавер ну-и форменные мундиры. Мечи - обнажены. Да, и еще арбалетчик, который медленно придвигался, наставив острие своей грозной маленькой стрелы на Конана. - Ты хочешь сказать... ты хочешь сказать, что этот человек - преступник?!- воскликнул Хассек, - О! Королевский драгун взглянул на него сверху вниз, предварительно приподняв брови. - Ты разве не его друг? - Едва ли! Я здесь по делам королевы Кофа. - Коф! Ты похож на одного из этих... у тебя такая внешность, словно ты родился далеко на Востоке, а не на Западе! Хассек тяжело вздохнул. - Это правда. Моя мать была рабыней из Аграпура. - Аграпур! - снова изумился разнаряженный королевский агент. - Да, - Хассек печально вздохнул. - В юности она была похищена странствующим торговцем оружием из Кофа. Ну, он и забрал ее с собой туда. И боги так пожелали, что к тому времени, как они добрались до Кофа, он обнаружил, что любит ее. Родился я. Он дал мне образование. Теперь - что ж, теперь я здесь и представляю саму королеву! А что касается этого вот парня - он показался мне чистоплотным, и когда он так смело вошел в эту хорошую таверну, - ведь это хорошая таверна, не так ли, мой господин? Польщенный заморанец улыбнулся: - Да. В Шадизаре есть и получше - но есть и намного хуже. Представитель королевы, ты сказал? - Э-э... господин Ферхад... - начал один из стражников. Драгун дернул головой и уставился на провинившегося испепеляющим взглядом. - Потом! Не смей мешать человеку, исполняющему повеление короля! - В общем, он предложил мне то кольцо, которое ты видишь у него на руке, сказав, что оно принадлежало его матери, - сказал Хассек. Конан в это время гадал, к чему была вся эта хитроумная байка и куда она должна была их всех завести. - И бросил на стол эти золотые монеты, чтобы показать, что он не нищий, - продолжал Хассек. - Он дал мне этот странный меч в знак своих честных намерений и сказал, что ему нужны еще два золотых, чтобы добраться до Немедии... Как и следовало ожидать, господин Ферхад воскликнул: - Немедия! - Так он сказал. И теперь... теперь, о господин... возможно ли, чтобы этот человек пытался продать краденый товар мне, мне - личному поставщику украшений и косметических принадлежностей для королевы? - Вполне возможно, - сказал Ферхад. - Этот тип - отчаянный и не признающий законов человек. На нем лежит вина за немалую долю злодейств там, в Аренджуне, - и он осмеливается бежать сюда, в саму столипу, и искать здесь убежища! Ферхад снова устремил львиный взгляд на Конана; он стоял, выпрямившись во весь рост, с высоко задранным подбородком, смотрел поверх своего внушительного носа и чувствовал себя гораздо более внушительным теперь, когда у него была такая изысканная аудитория, состоящая, правда, из одного человека: личного поставщика украшений и косметических принадлежностей для королевы Кофа! - Вмешиваться в дела людей из городской стражи в любом месте нашего королевства - значит нанести оскорбление королю, варвар! А теперь поднимайся медленно, и пошли отсюда - в некие апартаменты, которые, боюсь, тебе понравятся не так сильно, как эта прекрасная таверна, где ты пытался ввести в заблуждение высокопоставленного чужеземного гостя! - Да, - ворчливо сказал Хассек, - и забери с собой этот ужасный меч! Он полуобернулся и поднял огромный ильбарский нож. Мгновение спустя он стоял за спиной Ферхада, держа его правой рукой поперек груди, а левой смуглой кистью прижимая кинжал к его горлу. - Никому не двигаться! Господин Ферхад, отдай приказ, чтобы все мечи и этот арбалет были сложены вон на том столе справа от тебя! - Ч... чт... ты не можешь... отпусти ме... а! Осторожно с этим кинжалом, приятель! - Да, он наточен, как бритва, потому что у меня нежная кожа, и я им бреюсь каждый день. Приказывай, Ферхад! Ферхад отдал приказ. Арбалетчик указал на то, что его оружие взведено и представляет опасность. Хассек посоветовал ему выпустить стрелу в стену, под самый потолок, и Ферхад подтвердил приказ. Вскоре стрела, тренькнув, вонзилась в цель и осталась там, высоко над полом, лишь слегка подрагивая, - как сувенир для хозяина "Красного Льва". - Конан, - сказал Хассек, - убеди нашего хозяина показать свой подвал. - Подвал! - эхом проскулил Ферхад, и его адамово яблоко дернулось рядом с холодным клинком Хассекова ножа. Пытаясь не сглатывать слюну, Ферхад выпрямился и застыл, как солдат-новобранец, не произнося больше ни слова. 3. ПРОЩАЙ, ШАДИЗАР Имраз, большеглазый хозяин "Красного Льва", поднял квадратную крышку люка в полу своей кладовой. Четверо солдат из городской стражи Шадизара один за другим, ворча, спустились в темноту. Каждый из них бросил последний мрачный взгляд на громадного варвара, который стоял над ними и ухмылялся лишь самую малость; он опирался на меч - меч их сержанта. - Мой дорогой господин Ферхад, - сказал Хассек. - Я чрезвычайно огорчен, но не вижу другого выхода из этого положения, кроме как просить тебя присоединиться к солдатам внизу. - Внизу! - Постарайся увидеть в этом хорошую сторону, - сказал Конан. - Может быть, наш хозяин Имраз держит там свои лучшие вина. - Скорее, гнилую репу, паутину и плесень, - сдавленно сказал Ферхад, поскольку говорить как-то иначе с откинутой назад головой он не мог. - Почему бы вам не связать меня и не оставить тут, наверху? Сидеть взаперти в темноте с этими простыми солдатами... - ...которые, без сомнения, знают множество занимательных историй, способных тебя развлечь, мой дорогой господин, - Хассек освободил своего пленника, осторожно вытащив при этом его красивый меч. - Спускайся, и я желаю тебе доброго-доброго вечера. - Я тоже, - сказал Конан и, когда причудливо разодетый щеголь неуверенно поставил ногу на верхнюю из семи старых деревянных ступенек, ведущих вниз, в пахнущую землей темноту, ловко выдернул сверкающий самоцветами кинжал Ферхада из его ножен. - Вы оба очень, очень об этом пожалеете, - пообещал Ферхад, спускаясь. - Ну что ж, приезжай в Бритунию, и мы поговорим об этом, - любезно отозвался Хассек. - Бритуния! Хассек пинком закрыл люк. - На замок не закрывается, ведь так? - пробормотал он и, подняв взгляд, увидел, что владелец "Красного Льва" медленно пятится назад. Конан сделал четыре быстрых шага. - Нет-нет, Имраз, не надо убегать сейчас. Иди, будь другом, помоги нам передвинуть этот большой, заполненный доверху бочонок на крышку люка! Слегка покряхтев, трое мужчин перетащили и уста новили бочку на место. Конан глянул в открытую дверь кладовой и увидел несколько лиц, заинтересованно глазеющих на них от входа в таверну. - Эй! - крикнул он. - Подай-ка мне этот арбалет! Лица исчезли, и Хассек легко пробежал через всю таверну, захлопнул дверь и запер ее на засов. Когда он вернулся обратно, его брови были нахмурены. - До меня только сейчас дошло... Имраз! Где эта твоя служанка? Хозяин заморгал. - А что... я не знаю... - Черт! Выскользнула через заднюю дверь, чтобы привести еще более бравых солдат - на этот раз из личной гвардии короля, я в этом почти не сомневаюсь. Конан... - Мы заберем все эти мечи и кинжалы, а также арбалет, - сказал Конан. - Его мы возьмем с собой, - он кивнул на хозяина таверны. - Мы выйдем через заднюю дверь, а потом побежим! - Сомневаюсь, что Имраз сможет в одиночку откатить эту огромную бочку с люка, - сказал Хассек, подхватывая арбалет. - Нет, но он может открыть переднюю дверь и впустить остальных, чтобы они помогли ему! - Да, это верно. По-моему, я перестал мыслить четко. Если бы только ты принес обратно веревку, что я дал тем двум типам вместе с золотом и моей маленькой колючкой! Идем, Имраз, - тебе придется проводить нас немного. Пока на лице хозяина таверны отражалась глубокая неохота, а его большие скорбные глаза становились еще больше, Хассек развязал кошель и вытащил еще пять золотых монет. - Две монеты все еще лежат на столе, а вина мы выпили не больше, чем на несколько медяшек. Вот, возьми это. Подумай, насколько это забавно - увидеть, как расправляются с таким напыщенным фатом, как Ферхад; и еще подумай обо всех тех клиентах, которых привлечет эта замечательная история о возмездии, постигшем королевского драгуна! О, посетители будут слетаться, как мухи. Идем же. Имраз молча пошел за ними. Конан побросал пять мечей и четыре кинжала в небольшой пустой бочонок, пока владелец этой бочки-малютки с еще большей расторопностью прятал свои пять золотых. Имраз вывел их через дверь в переулок, который сильно отличался от переулков Пустыни, и они заторопились прочь, шагая бок о бок, как три друга. - Направо, сюда, - пропыхтел Конан, обеими руками обнимая свой бочонок; и они повернули направо; на следующем перекрестке он пробормотал: "Налево". - Ты слегка похож на деревенщину с этим своим арсеналом в бочонке, - заметил Хассек. - Ты думаешь, нам это действительно понадобится? - Оружия не бывает слишком много, - заверил его Конан и продолжал идти, выгнув спину и выпятив вперед живет под тяжестью бочонка, прижимая его к себе, словно медведь. Содержимое бочонка дребезжало и позвякивало. После очередного поворота они распрощались со своим бывшим хозяином и заторопились дальше, а Имраз повернул обратно. - Что это ты сказал насчет Бритунии? - спросил Конан. - Я назвал ему несколько мест... - Я заметил! - ...ни одно из которых не является нашей целью, - терпеливо закончил Хассек. - Пусть он гадает. Кто сможет узнать иранистанца по внешности? Мы идем в одно и то же место, Конан, ведь так? - Мы неподходящая пара, - заметил Конан. - Трио: не забудь свой бочонок с клинками. Но это не так, не так. Мы оба - очень умные парни, которые попытались бы убить всех этих пятерых типов, если бы я не оказался еще умнее, и если бы с Ферхадом не удалось так легко справиться; и мы оба знаем это. Конан... тебе не пришло в голову также, что за то время, что ты таскаешься с этим бочонком, я вполне мог бы воткнуть в тебя парочку кинжалов? - Мы все больше углубляемся в Пустыню, Хассек. Допусти, что за нами наблюдают, хоть ты и не видишь никого. У меня здесь есть друзья. Меня они не считают чужестранцем. - Хм-м. А у тебя случайно нет нескольких верблюдов, а? - Ненавижу этих животных. У меня есть целых четыре лошади. Верблюдов нет. Почему бы тебе не понести некоторое время этот бочонок? - Нет, спасибо. Конан неохотно поставил свою ношу наземь, а потом перевернул ее. Он отделил украшенный драгоценностями кинжал Ферхада и засунул его себе за пояс. Три хороших удара мечом одного из стражников по рукояти меча Ферхада испортили хороший клинок и оставили на ладони у киммерийца изящную серебряную львиную голову. Он, улыбаясь, подбросил ее в воздух и снова поймал. - Ну, как ты думаешь, это похоже на верблюда? - Возможно, она всего лишь посеребренная, - сказал Хассек. Конан нахмурился. - Этот подонок! Вечно мне везет - не хватало только, чтобы самоцветы на этом кинжале оказались фальшивыми! А кстати, как насчет тебя - разве у тебя нет лошади или верблюдов? Ты приехал издалека. - У меня есть кое-какая хорошая одежда, - сказал Хассек со скорбным вздохом, - несколько смен; и красивое кольцо, и две лошади - большую часть пути сюда я шел с караваном. И еще у меня в комнате, в таверне - в "Красном Льве", не забудь, - осталось двадцать золотых монет Замбулы. - Двадцать! - киммериец изумленно уставился на него, и его рот и глаза начали соревноваться друг с другом в том, что откроется шире. - Митра, Кром и Бел, приятель, - почему же ты не слетал наверх и не забрал их прежде, чем мы покинули таверну? Лицо Хассека стало еще более печальным. - Я вроде как забыл о них. Боюсь, что теперь они достались казне Заморы. - Зрачки Иштар! - горевал Конан. - Двадцать золотых монет! - Посмотри на это с другой стороны, Конан: я спас тебя от заточения и, без сомнения, от чего-нибудь гораздо худшего. - Нам все еще грозит и то, и другое, - глухо прорычал Конан, - если мы не уберемся из этого города - и этого королевства. Они стояли в одиночестве на погруженной во тьму улице; у ног их лежал перевернутый бочонок и беспорядочно разбросанное оружие. Темные глаза Хассека вглядывались в угрюмые голубые глаза варвара. - Мы? - спросил Хассек. Конан повернулся и зашагал прочь; Хассек пристроился к нему сбоку. - Черт, - спокойно, задумчиво сказал Конан. - Аджиндар был хорошим человеком, он сразу мне понравился. Он был предан своему хану и своей миссии до такой степени, что готов был ради них рисковать жизнью: он пытался убить меня даже после того, как увидел мое искусство и мою силу! И после того, как я только что спас его шкуру. Немного вероломен, но все ради своего правителя. Теперь ты тоже рисковал своей жизнью, чтобы помочь мне, Хассек из Ирани стана... потому, конечно, что ты не знаешь, где находится этот амулет. Все для твоего хана! Мне бы хотелось встретиться с ханом, внушившим такую преданность двум таким хорошим людям. - Он тоже будет заинтересован в том, чтобы встретиться с тобой, мой друг с кулаками размером с окорок! Что ж, хорошо. Двое таких людей, как мы, без сомнения, смогут выбраться из Шадизара, даже если все трое ворот будут охраняться. Давай займемся этим. Они углублялись все дальше в Пустыню Шадизара. - Э-э... Конан. Амулет у тебя? Конан усмехнулся. - Я знаю, где он. Я закопал его между Шадизаром и Замбулой, в пустыне. - Черт, - сказал Хассек и убрал руку с рукояти кинжала. * * * Несколько часов спустя трое стражников, охраняющих шадизарские Врата Черного Трона, наблюдали за приближением верховой пары. Женщина и ее юный сын сидели на двух красивых лошадях и вели в поводу двух других, тяжело нагруженных. Она придержала лошадь и уставилась сверху вниз на человека в мундире, стоящего у колеса, - оно поворачивало канат и тяжелую цепь, которые поднимали огромный засов, перекрывающий обе створки ворот. - Ну, открывай. Нет смысла сторожить с этой стороны. Я хочу выйти, а не войти. - Дорогая моя, - произнес чей-то голос, и она посмотрела вверх, на еще один мундир. Его владелец выглядывал сверху из узкого стрельчатого дверного проема дозорной башни. - Я человек чувствительный и впечатлительный, и стал бы плохо спать, если бы не предостерег тебя от того, чтобы покидать город в такой час. - Спасибо. Ты добрый человек. Мы едем. Это святая миссия. - Паломничество? - Да. Мы с сыном служим храму Святого Хосатры Хела, Восстановленного в Правах и Дважды Признанного, Владыки Всего Сущего, Отца Митры, Иштар и Бела. - Занятой и, без сомнения, достойный уважения бог, дорогая моя, но... конечно же, благоразумный человек подождал бы по крайней мере до рассвета. Может быть, тогда вы сможете присоединиться к другим таким же благочестивым паломникам, а возможно, даже к каравану, который обеспечил бы вам наилучшую защиту. Здесь вы находитесь в лоне столицы могущественной Заморы. Там, за стенами... Он умолк, показав жестом, что вне Врат Черного Трона, в Шадизаре, нет ничего, кроме опасностей и трудов. Облаченная в плащ женщина, которую вряд ли можно было бы назвать плохо сложенной, решительно сказала: - Я боюсь внешнего мира, и даже пустыни, гораздо меньше, чем этого города воров, и мучителей женщин, и порочных, порочных культов, посвященных богам, о которых никто никогда не слышал и не хочет слышать! Пропусти нас, прошу тебя. Мы покидаем этот город. - Хотел бы я иметь власть удержать тебя от столь чреватого опасностями шага, - сказал начальник стражи ворот. - Что ж, я ценю это. Но у тебя ее нет, и я уезжаю, и мой сын со мной, и у меня уже затекает шея от того, что я гляжу на тебя снизу вверх. Если ты не собираешься открыть ворота, то будь так добр, скажи мне, куда я могу обратиться с жалобой. - До рассвета осталось лишь немногим более двух склянок... Женщина вспыхнула: - Что я должна сделать или сказать, чтобы выйти отсюда? Человек в башне вздохнул: - Открой ворота. Стражник закряхтел, цепь лязгнула и засов поднялся. Ворота заскрипели. Решительная женщина, ее молчаливый сын и четыре лошади выехали из Шадизара. Она не стала подгонять лошадь и даже не встряхнула поводом. Все лошади тяжелым, размеренным шагом ушли прочь, в темноту. Начальник стражи облокотился на узкий подоконник дозорного окна своей башни и следил взглядом за женщиной, пока она не слилась в единое целое с темной ночью на восходе луны. Наконец он выпрямился, тряхнул головой, обернулся и крикнул вниз: - Они не собираются возвращаться. Закрывай ворота. Ни он, ни его люди и не подозревали, что в это самое время два человека взобрались на восточную стену на значительном расстоянии от их ворот, спрыгнули с нее наружу и торопливо углубились в ночь. Несколько часов спустя, сразу после рассвета, та же самая женщина и ее сын вернулись в Шадизар. Хотя на них не было ни царапины, их лошади и груз исчезли без следа; даже плаща на женщине, и того не было. Имя, которое она назвала, оказалось вымышленным, и позже никому не захотелось прочесывать Пустыню, чтобы разыскать ее. Не знал покачивающий головой страж ворот, пропустивший ее внутрь, и того, что она была верной подругой некоего огромного горца-северянина, которого в эту минуту усердно разыскивали по всему городу, и что этим утром она была значительно богаче, чем накануне днем. Прочь от Шадизара, имея под собой и ведя в поводу тех же самых четырех лошадей, двигались киммериец Конан и Хассек из Иранистана. - Прекрасно удавшаяся хитрость и встреча, Конан, - сказал Хассек. - О, Хафиза хорошая женщина и хорошая подруга, Хассек. А после того, как ты добавил этот симпатичный мешочек с жемчугом к серебряному эфесу Ферхада, она вдвойне была рада помочь. - Втройне, - сказал Хассек. - После этого она оказалась в гораздо более выгодном положении. - Да, и подверглась риску, чтобы заработать свою награду. Твой наниматель, Хассек, снабдил тебя всем необходимым в дорогу. Все эти деньги, которые ты потратил, и двадцать золотых, которые ты оставил в "Красном Льве", и этот жемчуг... мы все еще богаты? - Мы - нет, мой друг. Я провел здесь больше месяца, разыскивая тебя в Аренджуне и Шадизаре, и мы будем бедны или еще того хуже к тому времени, как достигнем Иранистана. Но как только мы окажемся там... - Хм-м. Как только мы окажемся там, - проворчал Конан. - Да. "И что я делаю, - раздумывал он, - направляясь таким манером в путь, который продлится месяцы? А, ладно... почему бы и нет? Это большой мир, и, как я говорил Хаштрису в Хауране... мне еще многое нужно в нем повидать, прежде чем я осяду на одном месте!" 4. ЧУДОВИЩА Твой меч готов, мой господин. Хан усмехнулся своему волшебнику, но только после того, как скосил взгляд на меч в манере, присущей скорее торговцу, в чью лавку только что забрел какой-то деревенский олух с толстым кошельком, или крестьянскому ребенку, разглядывающему накрытый для пиршества стол короля. - Готов, - пробормотал он, этот сатрап Империи Турана, правивший Замбулой от имени могучего Илдиза, восседающего на резном троне. Он боялся за свою жизнь, этот хан Замбулы, и за трон, который мог и не перейти к его сыну Джангиру; и он был прав. Он был уверен в том, что люди организуют заговоры. Он не сомневался в том, что где-то существует Глаз Эрлика. - Да, - сказал Зафра. - Если не считать того, что, как я уже сказал, его необходимо омочить в крови, чтобы завершить заклятие. Он глянул вниз, потому что и правитель, и маг не подумали о том, что они были одни в мрачной полукруглой галерее, нависающей над еще более мрачной подземной темницей. - Можно пожалеть, что мы не... сберегли одного из иранистанских шпионов. Слегка склонив голову на сторону, хан взглянул на более стройного, более молодого человека поверх внушительного костистого гребня своего орлиного носа. Уголки его рта подергивались; это был чувственный рот. Внезапно хан резко и решительно кивнул головой. - Да, - пробормотал он сам себе, и его отделанный красным, расшитый золотом плащ из тонкого, как паутина, шелка взметнулся и затрепетал, чуть шурша, когда он быстро повернулся к двери. С этой стороны, стороны узников, дверь представляла собой массивный лист железа толщиной в палец девушки и достаточно тяжелый, чтобы заставить пошатнуться даже слона из укрытых ночью южных земель. И ее темная поверхность не оживлялась никаким признаком ручки или замка. Сжав левую руку в кулак, правитель Замбулы ударил по железной плите и отступил в сторону. Дверь издала глухой звук и не подалась ни на дюйм, а Актер-хан несколько раз сжал и разжал левую кисть. Дверь отворилась внутрь. Старший из двух охранников вопросительно взглянул на хана. - Девушка, которую эти шанки подарили мне две недели назад, Фаруз: приведи ее сюда. - Мой господин, - Фаруз все же колебался. - Ты знаешь ту девицу, о которой я говорю, Фаруз? - Да, мой господин. Я... я должен привести ее как пленницу, мой господин? - Нет, нет, Фаруз. Скажи ей, что ее господин и хозяин хочет сделать ей подарок. Но приведи ее сюда сейчас же! - Мой господин! Солдат отрывисто, по-военному кивнул головой в знак готовности выполнить приказ, отступил на минимально требуемые два шага и, резко повернувшись, заторопился прочь по вымощенному яркими плитками, хорошо освещенному коридору, маскировавшему вход во второе по омерзительности место проклятых владений хана, самым омерзительным из которых был Переулок Захватчиков - позор даже для проклятой Замбулы, - построенный стигийцами и населенный мулатами с разным цветом кожи, которыми управляли гиркане. Актер-хан снова повернулся к Зафре и почти улыбнулся; по крайней мере казалось, что он доволен собой. - Маленькая дрянь! Этот суматошный пес Ахимен-хан, вождь тех жирноголовых кочевников пустыни, привел ее мне как дар и подношение, очаровательное двенадцатилетнее дитя, совершенно нетронутое и сложенное, как сама чувственная стигийская Деркето! Зафра кивнул. Он видел ту девушку, чье имя хан немедленно отбросил и называл ее вместо этого Деркетари, в честь любящей наслаждения богини Стигии. Ее формы и большие темные глаза могли бы пробудить вожделение даже у статуи, видит Хануман... видит Деркето! - И она вела себя так, словно боялась и ненавидела всех мужчин, эта обманчиво сложенная, проклятая маленькая змея! Она и сжималась в комок, и вскрикивала, когда ее привели в мою потайную комнату - в ту же самую ночь! Какая честь для глупой, недоразвитой дочери бархан, у матери которой, без сомнения, выросли усы к тому времени, как ей исполнилось восемнадцать. Она... Хан не стал продолжать. Он не рассказал бы молодому магу Зафре или кому бы то ни было другому, как, столкнувшись с ее испугом, ее хныканьем, и мольбами, и выкриками, он, привыкший к готовым угождать, даже активно идущим навстречу женщинам, которые гордились и почитали за честь, что их призвал к себе сам хан, - он опозорил себя и не смог проявить свою мужественность. Актер-хану хотелось ее избить, схватить двумя руками ее прелестную шею и задушить ее! Вместо этого он отослал от себя рыдающую девушку, а она была слишком глупа, чтобы чувствовать себя опозоренной. Он призвал к себе свою аргоссианку Чиа. Ее он назвал Тигрицей, и с ней он проявил себя мужчиной и ханом. Наутро он приказал своей Тигрице подготовить и обучить девушку-шанки - глупого ребенка! И в течение целой недели она казалась счастливой и была прекрасной - прекрасной. Гибкая, как бескостная змейка, она отличалась в танцах, которым эти дважды проклятые кочевники начинали учить своих девочек, едва тем исполнялось три года. Она была воплощением соблазна и носила выданные ей одежды, радующие глаз мужчины, так, словно она в них родилась, будто она была влюблена в них; она покачивала бедрами; казалось, что доставить удовольствие мужчине было ее единственным желанием. И все же Актер-хан заставил себя ждать целую неделю, а потом еще один день, чтобы обострить свой аппетит. Потом он оказал ей честь разделить с ним как нельзя более интимный ужин и был с ней добр и мягок. Даже заботлив, как с неловкостью вспоминал он теперь. А затем... как только он возбудился, и его глаза сказали ей о его чувствах и совершенно нормальном намерении, она снова стала испуганно закрывающимся, хныкающим, умоляющим и даже вскрикивающим ребенком. Но даже тогда он не отправил ее назад к отцу с позором. Но, видит Тарим и сам Владыка Черного Трона... сколько же человек может вынести? "Человек? Хан, клянусь камнями Ханумана!" Хан и маг ждали в молчании; каждый был занят своими мыслями, и только одного интересовали мысли другого. Между ними лежал меч; меч Актер-хана, с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, и, хоть этого и не было видно, с выгравированными на черенке рунами. Внизу, в темнице, распластавшись, лежали два иранистанца, коченеющие в смерти. Меч Зафры торчал из груди одного из них и не дрожал, но стоял над ним подобно часовому смерти. Актер-хан обеими руками стащил через голову серебряную цепь, поддерживающую на его груди большое, окаймленное жемчугом кольцо; в него был вставлен многогранный рубин значительных размеров, окруженный в виде шестиконечной звезды двенадцатью ярко-желтыми топазами. - Отнеси вниз это и мой меч, - приказал он магу, который так недавно был подмастерьем и которому не исполнилось еще и тридцати лет. - Воткни меч в землю. Это не повредит заклятию? - Нет, мой господин. - Тогда повесь это, - сказал Актер, коротко кивнув, - на его гарду и принеси наверх второй меч. Зафра, не задавая вопросов, взял меч и медальон. Он подхватил левую полу своей мантии, спустился, переступив через труп убитого вторым иранистанца, и остановился, не дойдя одного шага до другого трупа. С первой попытки ему не удалось закрепить клинок сатрапа в полу, образованном плотно утрамбованной черной землей, так долго цементировавшейся человеческой кровью. При второй попытке он использовал обе руки, и меч остался стоять. Маг повесил цепь и медальон своего повелителя на поперечную перекладину, и они красиво обвили ее и засверкали, покачиваясь в воздухе и с легким звоном ударяясь о клинок, - желтое золото на серебристой стали. Обе руки и некоторые усилия потребовались, чтобы выдернуть другой меч из тела его жертвы, настолько глубоко засело это беспощадное оружие. Зафра помедлил, чтобы нагнуться и заботливо вытереть клинок о длинные черные волосы мертвого человека. Они были грязными, но удалили кровь и заодно смазали клинок жиром. Позже кто-нибудь из слуг займется им как следует. Молодой маг поднялся по ступенькам. Приближаясь к площадке, которая справа расширялась и переходила в полукруглую галерею, он заметил, что в дверях появилась девушка. За ее спиной даже из невыгодного положения, в котором находился Зафра, можно было целиком видеть некрасивое, увенчанное шлемом лицо Фаруза, - настолько маленькой была эта прекрасная дева двенадцати лет. Актер-хан повернулся, услышав, как у нее перехватило дыхание. - А, - сказал он. - Мой прелестный цветок пустыни! Входи же, очаровательная Деркетари, и посмотри, что я приготовил для тебя. Он протянул руку к ее руке. Красавицы в двенадцать и ошеломляющие красавицы в тринадцать - так говорили о дочерях песков; и матери в пятнадцать, и ошеломляюще уродливые старухи в двадцать и пять. А этой девушке было двенадцать. Зафра не мог не глядеть на нее во все глаза. Он впитывал в себя и массу сверкающих черных волос, перевитых жемчугом, так что они казались ночным небом, окропленным звездами; и нежное овальное личико и подобный луку стрелка-всадника рот, накрашенный блестящей темно-красной помадой; и прекрасные, огромные круглые глаза - словно глядящие в колодец ночью, через мгновение после восхода луны. И, по крайней мере, с нее сняли эти просторные темно-красные одежды, которые носят шанкийские женщины! Ее нагрудные чашечки были из золота, и с каждой свисали тоненькие золотые цепочки, так что подвешенные на них самоцветы танцевали перед ней в воздухе и мягко ударялись о ее плоский живот при малейшем движении. Ее пояс, спущенный гораздо ниже пупка, состоял всего лишь из трех полосок парчи, сплетенных в шнурок, который был не толще ее мизинца. С него, мерцая, спадал вниз на длину руки кусок белоснежной кисеи, нашитой бледно-голубыми нитками на белый шелк; это подобие юбки в ширину не превышало длины ее ладони. Ткань была подрублена на высоте ее лодыжек, а полоска сзади была лишь чуть короче. Парчовые ленты, перекрещиваясь, поднимались по ее прелестным ножкам от мягких маленьких башмачков, доходящих ей до щиколотки и сшитых из красного фетра, украшенного жемчугом, и завязывались под самыми коленями этого очаровательного ребенка. Она могла бы, размышлял Зафра, быть одной из тех нежных юных девственниц, чьей кровью были написаны заклинания на определенном сорте пергамента, сделанном из змеиной кожи; заклинания, которые Зафра прочитал и запечатлел в памяти без ведома своего учителя. На двенадцатилетнем подарке шанки было только два украшения: племенное ритуальное кольцо, украшенное гранатами и сделанное из верблюжьего волоса, переплетенного с одним локоном из ее собственных кос; и маленькая серебряная подвеска, украшенная опалами, с которой ее доставили к сатрапу. Достаточно изящная серебряная цепочка удерживала подвеску в центре легкой выпуклости грудей девушки. Она смотрела широко раскрытыми глазами мимо Зафры - на два распростертых внизу тела. Казалось, она не замечала, что ее господин взял ее руку в свою волосатую длань. Поднявшись на площадку, Зафра вложил свой собственный меч в руку Фаруза, чтобы убрать его за пределы темницы. Потом он отступил и словно слился со стеной у верхней ступени лестницы. - М- мой господин! В такое место?.. Эти люди! - голос девушки шанки дрожал, как и она сама. - Возрадуйся! - приказал ей хан. - Они иранистанцы, шпионы, засланные к нам королем, все помыслы которого направлены на завоевание! Однако один из них был провидцем и сделал благоприятное предсказание: что от тебя вскоре родится прекрасный мальчик, который, став взрослым, будет править не только Замбулой, но и всей величественной Империей Турана! Она взглянула на него черными глазами, обведенными черной краской. Ее рука продолжала лежать в его руке, и она раздумывала, словно зачарованная его словами, покорная их власти. За ее спиной Фаруз тихо прикрыл огромную дверь, обшитую снаружи деревом. - Внизу стоял мой же собственный меч, символ моего могущества. Я был так переполнен радостью, что снял с себя свой медальон из золота, и жемчуга, и топазов, с рубином величиной с голубиное яйцо, который носила на груди моя мать; этот медальон я повесил там. И в эту минуту шпионы бросились на меня, и моим верным стражам пришлось убить их. Это были люди, которые привели тебя сюда, - ибо я положил руку на эфес и дал обет: та, что принесет мне Замбулийский Драгоценный Камень, будет первой среди всех женщин Замбулы и окружающих ее земель, чтобы был подготовлен путь к восшествию на престол плода ее чресел. Пока хан так разглагольствовал, взгляд этих огромных темных девичьих глаз покинул его лицо и был теперь устремлен на мерцающий медальон, который свисал, словно трофей, ожидающий победителя, с украшенной драгоценными камнями рукояти стоящего внизу меча. - П-поща... мой господин... я... я не могу спуститься туда! - Но Деркетари... лотос пустыни, обожженной поцелуями солнца, ты должна! Неужели пророчество мертвеца должно будет оказаться напрасным? Неужели гордые шанки - обитатели шатров - не будут возвышены над всеми остальными и осыпаны милостями великого будущего правителя, в чьих жилах будет течь кровь шанки? Девочка посмотрела вниз, на свисающий с меча медальон. Потом снова взглянула на стоящего рядом с ней человека с орлиным носом. Теперь он придержал свой медоточивый язык. Она еще раз поглядела на оба трупа и опять на медальон. Он висел, молчаливо подзывая ее к себе переливами драгоценных камней, вспыхивающих и сверкающих в мерцании дымного огня факелов. Она обвела языком полную нижнюю губку. Она слышала. Она слышала каждое слово. Хан и маг знали, что она думала о своих бедных, живущих в пустыне соплеменниках, которым не успевало исполниться четыре десятка лет, как их лица и руки уже покрывались морщинами от солнца; о гордости и надеждах своего отца - и, вне всякого сомнения, о ярости, вызванной позором, если бы он узнал, что она лишила его и его народ, а заодно и себя, великой славы и высокой чести из-за детских страхов; всего-навсего темница. Всего-навсего два мертвых человека, к тому же недавно умерших. Среди людей пустыни не было таких, кто не видел бы хоть одного покойника задолго до того, как им исполнялось двенадцать лет. Большинство по меньшей мере раз в жизни видело трупы в самом ужасном состоянии: раздувшиеся под солнцем, усиженные мухами и расклеванные падальщиками. - Уф, - пробормотала себе под нос девочка, которую звали не Деркетари, - я видела мертвецов и раньше. Уф! И Актер, усмехаясь, взглянул на нее поверх своего выгнутого, как у падальщика, носа. Он отпустил ее руку в тот момент, когда почувствовал, что она начинает вытягивать ее, и вытер ладонь о свою многоцветную мантию, потому что ее ладошка была мокрой от пота. Почти королевским движением она чуть согнула колени и подхватила одной рукой обе полы своей "юбки", протянув полоску белой ткани назад между ногами. Она медленно начала спускаться. На каждом шагу ее пути вниз было заметно, как она заставляет себя держаться твердо. Глаза хана встретились со взглядом мага поверх площадки лестницы. Хан заговорил спокойным, тихим голосом: - Твое заклятье нужно завершить, не так ли? Девочка продолжала спускаться, не оглядываясь назад. Лестница насчитывала двадцать и пять каменных плит-ступеней; девочка поставила обутую в фетровый башмачок ножку на девятнадцатую. - Да, мой господин. Актер взглянул вниз на дар шанки. Она поставила левую ногу на двадцать первую ступеньку. - Тогда заверши его, волшебник, и моя жизнь будет вдвойне счастливой, а для тебя... хочешь ли ты принять у себя этой ночью настоящую тигрицу, За фра? Тигрицу из Аргоса, чьи когти спрятаны в шелковые ножны? Внизу обе ступни девушки стояли на двадцать четвертой ступеньке, потому что она остановилась здесь в нерешительности, пытаясь как-то обойти, а не перешагнуть обнаженный труп человека, который, хотя она того и не знала, был почти невероятно мужественным и отчаянным. - Да, мой добрый господин, - сказал Зафра, и его глаза, казалось, блеснули, когда он посмотрел вниз, на спину девушки, а потом на украшенный медальоном меч, стоящий над полом темницы, словно памятник двум жестоко убитым людям. "Трем", - подумал Зафра и сказал очень тихо, едва шевеля губами: - Убей его. Земля и вода, огонь и воздух умастили меч в то время, как над ним произносились древние слова. Золото соскользнуло со стали, когда меч Актер-хана высвободился из земляного пола. Не колеблясь, он повернулся в воздухе и, словно стрела, выпущенная мускулистой рукой искусного лучника, устремился к маленькой дочери пустыни. Она, как и следовало ожидать, взглянула на него, когда услышала звон металла о металл, - так же, как Актер-хан взглянул на Зафру, когда услышал местоимение, которое употребил молодой маг. Ее горло сжалось от трепетного ужаса; горло хана - нет. - Его? - спросил он. - Даже волшебный меч не различает рода, мой повелитель. К тому же те, против кого мой господин вскоре применит его, почти наверняка будут мужчинами. Внизу зарождающийся крик девочки прервался страшным всхлипом, когда заколдованный меч доказал, что не разбирается ни в родах, ни в местоимениях. Он погрузился между ее золотыми нагрудными чашечками - и чуть слева от центра. Хан сделал глубокий долгий вдох через ноздри, а потом шумно выпустил воздух через рот. - Да, подумать только, что она умерла девственницей, - сказал он, словно произнося надгробную речь, - к ради такого великого дела! Но ее народ об этом не узнает, потому что только через месяц мы с печалью пошлем им известие, что она умерла от лихорадки, которая также чуть не унесла жизнь ее возлюбленного господина... - хан кашлянул, - ...и была похоронена с почестями и скорбью на Кладбище Королей; без сомнения, нося во чреве сына королевского происхождения, которого забрала с собой... в ад! Даже Зафра нервно сглотнул. Еще так недавно подмастерье волшебниц, посвятивший себя изучению омерзительных чар, происходящих из старинной Книги Скелоса и дурно пахнущих томов Сабатеи, украшенных золотым павлином и написанных отравленными чернилами; взывающий к Сету, и мрачному Эрлику, и даже к Детям Йила, которым поклонялись пикты и о которых эти дикари знали меньше, чем он... и недавно убивший своего хозяина; всем этим был Зафра, и еще чем-то большим, ибо грезил о власти и об обширном будущем царстве, где ему будут подчиняться ханы, а он не будет называть "господином" никого из людей... и все же он нервно сглотнул - при звуках неприкрытой злобы в ядовитых словах его хозяина, а может, и при виде убийства красоты и невинности. "Злодей, - думал Зафра. - Так люди будут называть меня в грядущем - и никто не будет знать, что некогда я служил величайшему злодею, живущему на земле с тех пор, как три тысячи лет назад в Хоршемише умер Тугра Хотан!" Актер-хан, отомстивший за свое мужское достоинство, монотонно продолжал тем же неумолимым голосом: - Этот меч будет висеть на новых золотых крюках на стене за моим троном, Зафра, и мне придется сдерживаться, чтобы время от времени не подвергать его испытанию. А ты, о гений, впредь будешь именоваться Волшебником Замбулы, советником хана, будешь жить во вторых по значению покоях дворца, и служить тебе будут любой из моих собственных слуг по твоему выбору и девушка, которую я выберу лично. И... сегодня ночью... тебя посетит Тигрица! - Мой господин, - с внезапной маслянистостью в голосе сказал Зафра, - чрезвычайно щедр. Хан взглянул на него, и его глаза над носом, похожим на орлиный клюв, были блестящими, как у орла. - Недостаточно щедр, Зафра, Волшебник Замбулы. Недостаточно - пока ты служишь мне. Зафра поклонился одним из своих едва обозначенных поклонов. - Я твой преданный слуга. Хан Замбулы! - Хорошо. Теперь принеси мне мой замечательный новый меч! Потом пойди в город и найми двух головорезов за золотую монету, пообещав им еще три - каждому - за час работы. Пусть эту девку разденут, изуродуют и вынесут отсюда в кожаных мешках - нескольких. Мешки пусть оставят в Переулке Захватчиков. После того как дело будет сделано, эти двое должны будут вернуться к тебе, сюда, за дополнительно обещанными монетами. Хан какое-то мгновение пристально смотрел на мага, потом добавил: - Твои новые покои будут примыкать к тронному залу, Зафра. Раздетая, изуродованная до неузнаваемости, - а потом разрубленная на куски, словно туша! Зафра едва смог удержаться, чтобы снова не сглотнуть подступившую к горлу тошноту, - ибо в эту минуту хан смотрел на него. - Мой господин - я понял. И их наградой будет не золото, а сталь? - Возможно, они отметят дело кружкой вина, щедро сдобренного пряностями. - Я понял, мой господин. У меня есть такие пряности. - Никто, кроме нас с тобой, не будет знать, что произошло здесь. Волшебник Замбулы, потому что сейчас, когда я буду уходить, я заберу охранников с собой. Ты последуешь за нами через некоторое время; им дадут понять, что ты сам проводишь в ее комнаты ту дрянь, которую я оскорбил именем трижды чувственной Деркето! Потом, маг, отправляйся в свои старые покои, пока для тебя готовят новые, и смотри, принеси мне известия о Глазе Эрлика прежде, чем я сяду за ужин! Зафра кивнул и спустился, чтобы вырвать обремененный заклятием клинок из сердца девушки. 5. ПОВЕСТЬ О ДВУХ ВОЛШЕБНИКАХ Сначала Конан и Хассек скакали прямо на восток, чтобы как можно скорее пересечь границу Заморы. Они обсудили возможность продолжить путь в этом направлении и пересечь таким образом степи и узкую полоску земли, которая и была собственно Тураном; так они могли бы достичь берега и сесть на корабль, идущий на юг по морю Вилайет. Мудро или нет, но они решили отказаться от этого плана. Путешествие на юг посуху обещало быть долгим и нелегким. И все же оно было несколько более надежным, чем путь по морю. Итак, едва покинув Замору, они сориентировались во солнцу и повернули к югу. Они не стали приближаться к восточной границе Хаурана, маленького южного соседа Заморы, а направили своих лошадей на юг, через степи. Взгляды путников постоянно блуждали по сторонам, ибо в этой земле жили кочевники, а среди них были такие, которые постоянно совершали набеги и очень по-собственнически относились к своим территориям в этих холмистых степях. - Конан... - начал Хассек, слегка покачиваясь в седле крупной чалой лошади, которую он называл Железноголовый. - Однажды ночью Аджиндар отправился грабить дом Хисарр Зула, и надо же тебе было, к несчастью, выбрать ту же самую ночь. Аджиндар так и не появился больше, живым, я имею в виду; его тело было найдено несколько дней спустя в сухом русле реки за пределами Аренджуна. Он и в самом деле умер от укусов змей. Только мне пришло в голову, что он был укушен не тогда, когда бродил по этому сухому руслу. Примерно в то же самое время некто Конан, киммериец, исчез из Аренджуна. Теперь, почти два месяца спустя, я нашел тебя в Шадизаре. А что касается Хисарр Зула... несколько недель назад его дом сгорел. Это была твоя работа? - Я расскажу тебе эту историю, - сказал Конан. - Я был вором в Аренджуне. Я ничего не знал о Хисарр Зуле. Я совершил пару удачных краж и жил в таверне в верхнем городе - где мне было не место. Теперь мне кажется, что все это было так давно! Столько всего случилось с той ночи, когда это началось; каким юным кажется тот Конан! Девушка, которую я обхаживал в той таверне в Аренджуне, как оказалось, была любовницей префекта стражи, - ну, вообще-то говоря, помощника префекта, - и он был очень ревнив. Он ворвался в таверну со своими людьми и, уверяю тебя, очень старался меня спровоцировать. Некто Кагуль. Наконец я услышал скрежет его меча - на него самого я не обращал внимания, - и начал действовать. Их было четверо. Кагулю слегка досталось, и паре других тоже. И вот тогда какой-то человек, которого я не знал, убил одного из них и помог мне бежать, потому что услышал, что приближаются еще несколько стражников. Это был Аджиндар. Я вылез через окно и оттуда на крыши; мы, киммерийцы, неплохо умеем лазать поверху. - Ты был ранен? - Ни царапины. - Вы, киммерийцы, умеете не только лазать поверху. - Угу. И вот так, случайно, я услышал, как двое агентов разговаривали в одной из верхних комнат таверны; агентов хана Замбулы. Карамек и Испарана - женщина, и какая женщина! - планировали ограбить некоего волшебника. Хисарр Зула. Когда я услышал их разговор о том, какую ценность для Актер-хана имеет нечто, называемое Глазом Эрлика, и о том, что оно находится у Хисарр Зула. я остановился послушать. Узнав, что они собираются ворваться в дом мага через две ночи, я покинул эту крышу - обещая себе, что проберусь туда следующей ночью и перехвачу у них добычу. На следующий день я все разведал и составил план. В ту ночь я без особых трудностей проник в замок Зула. Там я нашел Аджиндара, который сражался с кошмарными созданиями Хисарр Зула - колдун украл у них самые их души и заключил в зеркала, которые затем разбил. Это были тупые, пустоглазые твари, созданные волей волшебника; глупые сторожевые псы с мечами. Я узнал Аджиндара; он помог мне предыдущей ночью. Было бы умнее оставить его отвлекать этих "людей", пока я искал амулет, но... я спас его. Мы очень мило разрезали несколько этих существ на куски и, я думаю, оказали им этим большую услугу! Когда мы с Аджиндаром назвали друг другу свои имена и он обнаружил, что я тоже охочусь за Глазом, он, к моему потрясению, напал на меня без всякого предупреждения. Если бы он не поскользнулся в крови одного из этих мертвых бездушных чудищ, он поразил бы меня первым же своим внезапным ударом! Мы только что разговаривали; мы спасли друг другу жизнь, и мы были друзьями, кровными братьями! Конан потряс головой и некоторое время ехал с угрюмым лицом, в задумчивом молчании. - Он поскользнулся, как я уже сказал, и налетел на дверь. От толчка в ней открылось потайное отделение, и оттуда в тот же миг выскользнули две гадюки. За какие-то секунды они укусили его несколько раз - в лицо. Хассек спросил: - Это все? - Нет, это не все. Он уже раз пытался убить меня. Теперь, хотя он узнал, что должен умереть через несколько минут, он сделал еще одну попытку: он швырнул в меня этих проклятых гадюк! К тому времени я уже выхватил меч, и удар моего клинка разрубил их обеих в воздухе. Потом мне оставалось только наблюдать за тем, как Аджиндар распухает на глазах, и чернеет, и умирает. Он немного рассказал мне о Глазе, пытаясь завербовать меня для завершения своей миссии: отвезти амулет в Иранистан. И умер. Хассек, я был опечален вдвойне. Этот человек мне нравился, я уважал его способности и его понятие о чести. А он пытался убить меня без предупреждения, внезапным ударом. И теперь умер не достойной, а глупой и отвратительной смертью. - Аджиндар заслуживал лучшего, - сказал Хассек. - Я пошел искать Глаз. Двое замбулийцев проникли в эту комнату раньше, чем я. Он был у нее - Испараны. Какая женщина эта Испарана! Карамек, ее напарник, вступил со мной в бой, а она бросилась бежать, и к тому времени, как я разделался с ним, она успела выскочить в дверь и запереть ее перед моим носом. - К этому времени, - задумчиво сказал Хассек, - были мертвы и несколько бездушных приспешников Хисарра, и Аджиндар, и Карамек. Все, так или иначе, от твоей руки или из-за тебя. - Да, - равнодушно отозвался Конан. - Я отскочил от этой двери и бросился к окну - и попал в ловушку, которую Хисарр устроил для тех, кто мог влезть через это окно! Я оказался там зажат в железных челюстях. Я сломал меч и несколько ногтей, пытаясь освободиться, но не смог этого сделать. Мне оставалось только ждать, когда придет Хисарр. И он пришел, торжествующий, злорадный, и сказал мне, что я должен буду отобрать Глаз у Испараны и отдать ему: Уф! Я согласился бы плясать целую неделю или слетать в Кхитай и принести ему дракона и бороду императора впридачу - лишь бы выбраться из его крепости и не попасть в тюрьму. Но он был слишком хитер для этого. С помощью какого-то порошка он лишил меня сознания. Когда я 'очнулся, оказалось, что он... забрал мою душу! Он показал ее мне - маленького меня в зеркале. Если зеркало разобьется, сказал он, я навсегда останусь без дуиш - как те, бывшие некогда людьми, что служили ему. После этого я согласился и отправился за Испараной - ради Хисарр Зула. Хассек услышал скрежет и, взглянув на Конана, увидел, что тот так сжал зубы, что его челюсть побелела. - Ты... ты забрал свою душу обратно, Конан? - Да. Она была возвращена мне меньше двух недель назад королевой Хаурана. - Хаурана! Значит, ты был там, пока я обыскивал Шадизар? Но почему ты вернулся, если у тебя есть такой друг в Хауране? - Она умерла, - сказал Конан и снова некоторое время ехал в молчании. - Я спас ее и Хауран от чародейского заговора, целью которого было отдать их во власть Кофа, - пробормотал он наконец, - и, делая это, я... обрек ее на смерть. Хассек ничего не сказал и продолжал ехать вперед. Ну и приключения были у этого юноши-северянина! В центр каких заговоров он попадал или влезал сам - и выпутывался из них, проливая кровь! Аджиндар был мертв, Карамек был мертв. И королева Хаурана... и, без сомнения, некоторые другие участники этого "чародейского заговора", о котором так коротко упомянул киммериец. Хассек знал, что и Хисарр Зул был мертв Ему хотелось бы знать насчет этой Испараны... -- Продолжай, Конан. Итак, ты отправился за Испараной. - Да. Один, в пустыню, с одной-единственной лошадью. Я был глупцом, и мне везло. У первого же оазиса, где я остановился, на меня напади двое людей. - И это было везением? - Да... таким образом я заполучил их лошадей и их припасы. Иначе пустыня, несомненно, убила бы глупого мальчишку из Киммерии. - О, - спокойно сказал Хассек, - а эти двое... - Мертвы. - Конечно. И пусть кто-нибудь другой попытается назвать тебя "мальчишкой"! Хассек оглянулся и увидел, что его спутник внимательно вглядывается в него. - Не смотри на меня так пристально, Конан. Ты же знаешь, у тебя действительно есть склонность оставлять за собой кровавый след. - Кром, бог Киммерии, - сказал Конан, глядя прямо перед собой, - в момент рождения киммерийца вдыхает в его душу способность сражаться и убивать. После этого он нас не замечает. Мы - мужчины. - Ты... сражаешься - и убиваешь. -Да. Конан помолчал немного, пока лошади мерно шагали вперед, потом сказал: - Я редко ищу неприятностей, Хассек. Они выслеживают меня, преследуют меня, разыскивают меня. Он выпрямился в седле, и Хассек, оглянувшись через плечо, смог с расстояния в несколько футов, разделявшего их лошадей, насладиться видом того, как раздувается эта могучая грудь. - Я не бегу от них, - сказал Конан, обращаясь ко всему миру. - Мудрецы в моей стране говорят, что "нужно идти по той дороге, которая ждет", - сказал Хассек. - Это хороший совет. Храбрый и в то же время разумный человек вряд ли станет делать что-либо иное. Ты догнал Испарану? - Да, в конце концов, - безрадостно отозвался Кован и больше ничего не говорил на протяжении многих миль. Хассек позволил своему более молодому товарищу погрузиться в размышления. Степная трава попадалась все реже и реже. Они приближались к великой пустыне. Если ехать по ней прямо на юг, то там, у самой границы песков, вздымались к небу стены, и башни, и купола дворцов Замбулы. К югу и востоку от Замбулы, у подножия цепи могучих гор, распластался Иранистан. Он был очень, очень далеко. Хассек спрашивал себя: куда заведет их дорога, которая ждала, теперь, когда они пошли по ней? Он подумал, что, возможно, Конан размышлял о том же самом. - Глубоко в сердце пустыни, - внезапно начал Конан, и Хассек физически вздрогнул при звуках этого голоса, раздавшегося слева от него, - я встретил нескольких солдат из Самары. Это были неплохие ребята, которые без особого интереса выслеживали парочку воров, направлявшихся на север. Ворами оказались те двое, которые пытались ограбить и меня. У меня с собой была большая' часть их добычи и их лошади - с верблюдами я справиться не смог. - А кто может? - с улыбкой спросил Хассек. - О, теперь я могу! Во всяком случае, эти добрые парни тоже оставили мне несколько вещей из добычи тех, кого они преследовали. И отправились своей дорогой, предупредив меня, чтобы я держался подальше от некоего перевала. - Ущелье Песчаного Чудовища! - Вот именно. К несчастью, я заметил Испарану в нескольких милях впереди и знал, что этот перевал позволит мне подобраться к ней гораздо ближе, чем если бы я поднялся верхом на один из тех проклятых Драконовых Холмов, и спустился с него, и повторил бы то же самое снова и снова. Я выбрал Ущелье Песчаного Чудовища. - И остался в живых! - И остался в ,живых, Хассек. Оно напало на меня. С ним было невозможно сражаться, и мои лошади унеслись обратно, туда, откуда мы пришли. Сами пески поднялись мне навстречу. Они образовали что-то вроде смутно похожей на человеческую фигуру, которая постоянно перемещалась вместе с кружащимся в вихре песком, - и она схватила меня. Я был беспомощен, как ребенок; я задыхался. Я услышал голос, ее голос - она требовала сказать ей, не был я Хисарр Зулом! Этот голос каким-то образом разговаривал внутри моего мозга, и я каким-то образом ответа;! ему. "Нет, - сказал я чудовищу, - я хочу убить Хисарр Зула, потому что это могу сделать только я один". Конан взглянул на своего спутника: - Это небольшое преувеличение, поставщик благовоний для королевы Кофа. Хассек без улыбки кивнул. - Значит, мы оба умеем лгать, - задумчиво пробормотал он, спрашивая себя, сумел б