другие же рассказывали, что люди те --
умершие, которых колдовство вернуло к жизни. Они лишены языков, так как будь
у них язык, они громко  бы  возгласили смертным  о страшных тайнах  умерших,
поэтому они только могут плакать, как маленькие  дети.  Их можно слышать  по
ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.
     Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами;
если у людей есть души, куда уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти
куда-нибудь, и что было бы  странного, если  бы они возвращались в те места,
где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач  и знаю кое-что
о  жизни  призраков.  Сказать  правду,  отец  мой,  я  так  много  занимался
освобождением  душ  людей  из  их  тел,  что  мало  заботился  о  них  после
освобождения: успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.
     Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на  ней,  как волосы
на женской голове; вдруг я услышал звук, идущий издалека, из самой  середины
леса, как мне показалось. Сначала  слабый звук раздавался очень  далеко, как
плач детей  в  краале, лежащем  по другую  сторону долины,  потом  звук стал
громче, но все же я не  различал,  откуда он идет,  потом  еще громче -- и я
понял, в  чем дело: то мчались  на охоту дикие  звери. Их вой раздавался все
ближе, скалы  отвечали  ему, и  от этих  голосов  кровь застывала  в  жилах.
По-видимому, на ночную  охоту пустилась большая стая -- вот она близко, там,
на противоположном скате, и вой так усилился, что спутники мои  проснулись и
стали смотреть  в ту сторону. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение
он ясно возник на светлом небе, стоя  на гребне горного хребта,  потом исчез
во  мраке.  Он  мчался  по направлению к  нам, вскоре мы опять увидели  его,
подвигающегося  вперед большими  скачками.  Потом  мы  увидели  бесчисленное
множество  зверей, серых и худых,  бегущих вслед  за ним; они показались  на
хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине, а с ними
мчались и два человеческих существа.
     Большой буйвол проскакал на  близком  расстоянии  мимо  нас,  и  за ним
устремились бесчисленные волки; из пастей этих  волков  вылетал ужасный вой.
Но кто  те, которые  сопровождали  волков, эти огромные и сильные  люди? Они
бежали быстро  и молча, волчьи  зубы  сверкали на их головах,  волчьи  шкуры
висели  на их плечах.  Один  держал в руке топор -- месяц  отражался на нем,
другой нес  тяжелую дубину. Они бежали рядом, никогда  еще  я  не видел  так
быстро бегущих  людей. Вот они обегают к  нам по откосу, даже волки отстали,
за исключением четырех; мы слышали топот их ног,  они поравнялись с  нами  и
пробежали, исчезли, и с ними их бесчисленная свора. Вой стал слабее, замер и
прекратился, охота удалилась, ночь стала снова тиха!
     -- Братья, -- спросил я своих спутников, -- что это мы сейчас видели?
     Один из них отвечал:
     --  Мы видели Призраков, которые живут  на  коленях старой  колдуньи, а
люди эти Братья-Волки, колдуны, цари призраков!


        МОПО ОТКРЫВАЕТСЯ УБИЙЦЕ

     Всю ночь просидели мы без сна, но более не видели и не слыхали волков и
людей, которые  охотились с ними. Утром, на рассвете,  я послал  к  Булалио,
начальнику  племени Секиры, объявить  ему, что  посланный  к  нему  от  царя
Дингана желает миролюбиво переговорить с ним в его краалях. Я велел гонцу не
говорить  моего  имени,  но  назвать меня только "Ртом Дингана".  Я же и мои
спутники  медленно последовали за гонцом, так как  путь еще был  далек,  а я
приказал вернуться и встретить меня с ответом Убийцы, владельца Секиры.
     Весь день, почти до  заката солнца, мы огибали основание  огромной Горы
Призраков,  держась  берега  реки.  Мы  никого  не  встречали,   только  раз
наткнулись  на развалины  крааля, в  котором  лежало множество  человеческих
костей,  а  рядом  с  ними заржавленные  ассегаи  и  щиты  из воловьей кожи,
выкрашенные в белый и черный цвета. Я осмотрел щиты и  по окраске узнал, что
они принадлежали тем воинам,  которые несколько  лет тому назад были посланы
Чекой за Умслопогасом и которые более не вернулись.
     Мы  продолжали путь молча, и всю дорогу каменное лицо колдуньи, которая
вечно  сидит наверху,  смотрело на нас с горной  вершины. Наконец, за час до
заката солнца, мы вышли на открытое место и там, на хребте холма, за  рекой,
увидели крааль племени Секиры. Крааль был большой и хорошо построенный, скот
пасся на равнине  многочисленными стадами.  Мы сошли к реке  и перешли брод,
здесь мы сели в  ожидании, пока не увидели гонца, посланного вперед, который
возвращался  к  нам. Он  подошел  ко  мне  с поклоном,  и я  спросил  его  о
результате поручения. Он отвечал:
     -- Я видел того, кого зовут Булалио, это -- огромный человек, высокий и
худой, и лицо у него свирепое,  в  руках у  него топор,  такой топор,  как у
того, кто прошлой ночью охотился с волками. Когда меня привели к начальнику,
я отдал  ему честь и поведал ему  слова,  которые  ты  вложил в мои уста. Он
выслушал меня, громко рассмеялся и сказал: "Скажи пославшему тебя, что я рад
видеть "Рот  Дингана" и что он без  страха может  повторить мне слова своего
царя,  но мне жаль, что не пришла голова Дингана вместе с ртом, тогда бы моя
секира приняла участие в нашей беседе, хотелось бы мне поговорить с Динганом
о том Мопо, которого брат  его Чека умертвил. Но так  как рот --  не голова,
пусть рот является без страха!"
     Я вздрогнул, когда снова услыхало Мопо, имя которого опять назвали уста
Булалио-Убийцы. Кто мог так любить Мопо, как не тот, кто давно умер? А может
быть, Булалио говорил о другом Мопо, имя это  не  принадлежало исключительно
мне, -- Чека предал смерти одного из своих вождей с таким именем во  времена
великой тризны, говоря, что двум Мопо не ужиться в стране, он убил его, хотя
тот Мопо плакал обильно, когда другие не могли выжать ни одной слезинки.
     Я  ответил  только, что  Булалио очень заносчив,  и  мы  направились  к
воротам крааля.
     Никто не  встретил  нас у входа  и никто  не стоял  у дверей хижины, но
дальше  из  середины  окруженного  хижинами  крааля,  где  помещаются стада,
подымалась  пыль  и  слышался шум, как  будто  шли  приготовления  к  войне.
Некоторые из моих  спутников испугались и  хотели повернуть назад,  опасаясь
измены, испуг их  усилился,  когда при входе во  внутренний  крааль скота мы
увидели  человек пятьсот  воинов, стоящих я  боевом порядке, и  двух высоких
молодых людей, которые с громкими криками бегали между ними.
     Я обратился к своим испуганным спутникам:
     -- Не бойтесь! -- вскричал я. -- Смелый  взгляд покоряет сердца врагов.
Если бы Булалио желал  умертвить нас, ему  для этого нечего было бы созывать
стольких  воинов. Он гордый  вождь и хочет показать свои силы, не подозревая
того, что царь, которому мы служим, может выставить целую роту на каждого из
его воинов. Смело пойдем вперед!
     И   мы   пошли   по   направлению  к  войску,   которое  собиралось  на
противоположном  конце  крааля. Высокие  молодые  люди,  начальники  войска,
заметили нас и пошли нам  навстречу, один за другим.  Шедший впереди  нес на
плече  секиру, а следовавший за ним  раскачивал  в  руках огромную дубину. Я
взглянул  на первого и, отец мой!.. Сердце мое замерло от радости -- я узнал
его,  несмотря на истекшие  годы. То был  Умслопогас,  мой питомец,  ставший
взрослым человеком -- таким человеком, с которым никто  не мог сравниться во
всей стране  Зулусов. Он был большого роста, с лицом свирепым, немного  худ,
но  широк в плечах и узок в бедрах. Руки у него были длинные, но не толстые,
хотя мускулы выступали на них, как узлы на канате, ноги также были длинные и
очень  широкие под  коленями. Глаза его были, как  глаза  орла, нос  немного
крючковатый,  и голову  он  держал слегка  наклоненной  вперед, как человек,
беспрерывно  высматривающий  скрытого  врага.  Казалось,  что  двигается  он
медленно, хотя шел он очень быстро, походка у него была плавная, как у волка
или льва, пальцы его все время играли роговой ручкой секиры. Тот, кто шел за
ним, был также  очень высокого роста, хотя ниже Умслопогаса на полголовы, но
более  широкого  сложения.  Его  маленькие  глаза  беспрерывно мерцали,  как
звезды,  выражение  лица  было  совершенно дикое,  и  время  от  времени  он
улыбался, показывая белые зубы.
     Когда я увидел Умслопогаса, отец мой, внутри  у меня все задрожало, мне
хотелось подбежать  и броситься ему на  шею. Но  я сдержался и не только  не
уступил этому порыву, но даже опустил угол  своего  плаща  на  глаза,  пряча
лицо, чтобы он не узнал меня. Вскоре он  стоял  передо  мной, смотря на меня
своими зоркими глазами, в то время как я кланялся ему.
     -- Привет, Рот Дингана! -- сказал  он громким голосом. -- Ты  маленький
человек, чтобы служить ртом такому большому вождю!
     -- Рот  --  небольшая часть лица, даже  и великого царя, вождь Булалио,
правитель племени Секиры, колдун волков, живущих на Горе Призраков, а раньше
называемый Умслопогасом, сыном Мопо, сына Македамы!
     Услыхав  эти  слова, Умслопогас  вздрогнул, как ребенок  при шелесте во
мраке, и пристально взглянул на меня.
     -- Ты много знаешь! -- сказал он.
     -- Уши  царя велики,  если  рот его мал, вождь Булалио, ответил я, -- я
же, будучи только ртом, говорю то, что слышали уши!
     -- Как знаешь ты, что я жил с волками на Горе Призраков? спросил он.
     -- Глаза  царя видят далеко, вождь Булалио. Вчера они видели большую  и
веселую охоту. Говорят, они видели мчащегося буйвола, а  за ним бесчисленных
воющих волков, а с волками двух людей, одетых в волчьи шкуры; те люди похожи
на тебя, Булалио, и на того, кто с дубиной следует за тобой!
     Умслопогас поднял секиру, как бы готовясь разрубить меня пополам, потом
опустил ее, пока Галаци-Волк сверкал на меня широко открытыми глазами.
     -- Откуда ты знаешь, что когда-то меня называли Умслопогасом? Имя это я
утратил давным-давно. Говори, "Рот", а то я убью тебя!
     -- Убивай,  если  хочешь, Умслопогас,  -- отвечал  я,  -- но помни, что
когда голова разбита, рот немеет. Разбивающий головы лишается мудрости!
     -- Отвечай! -- повторил он.
     -- Не хочу!  Кто ты, что я  должен отвечать тебе?  Я знаю правду, и мне
достаточно этого. Теперь к делу!
     Умслопогас заскрежетал зубами от ярости.
     --  Я не привык, чтобы мне перечили здесь, в своем  собственном краале!
-- сказал он. -- Но, к делу! Говори, маленький "Рот"!
     -- Вот мое дело, маленький вождь. Когда еще жил ныне умерший Черный, ты
послал ему вызов через человека по имени Мезило -- таких слов  он никогда не
слыхал до этого,  и они  могли бы  стать причиной твоей  смерти,  о  глупец,
надутый гордостью, но смерть  раньше посетила Черного  и удержала его  руку.
Теперь  Динган, тень  которого лежит на всей  стране,  тот царь,  которому я
служу и который сидит на престоле Черного, говорит с тобой посредством меня,
своего "Рта". Он бы хотел  знать:  правда  ли, что ты отказываешься признать
его  власть, платить ему дань воинами, девушками и скотом и помогать  ему  в
войнах? Отвечай, маленький начальник, отвечай немногими ясными словами!
     Умслопогас от гнева еле  переводил дыхание  и снова поднял свой большой
топор.
     -- Счастье  твое, "Рот", -- сказал он, -- что я  обещал тебе безопасное
пребывание  у меня, а то ты бы не ушел отсюда, с тобой бы я поступил, как  с
теми  воинами,  которые  в  давно  прошедшие  дни  были  посланы  на  поиски
Умслопогаса. Но отвечу тебе немногими  ясными словами. Взгляни  на эти копья
-- это только четвертая  часть  всех моих воинов -- вот  мой ответ!  Взгляни
также на ту гору,  Гору  Привидений и  волков, неизвестную, непроходимую для
всех, исключая меня  и еще одного человека  -- вот  мой ответ!  Копья и гора
войдут в союз, гора оживится копьями и пастями  волков. Пусть  Динган оттуда
берет дань! Я сказал!
     Я резко расхохотался, желая испытать сердце Умслопогаса, моего питомца.
     -- Дурак! -- сказал  я. -- Мальчишка с разумом обезьяны, против каждого
твоего  копья  Динган, которому  я  служу, может выслать сотню, а  гору твою
сровняют с  долиной, на твоих  же призраков и волков, смотри,  я  плюю! -- я
плюнул на землю.
     Умслопогас задрожал  от бешенства,  и  огромный топор  засверкал  в его
руке. Он повернулся к вождю, стоящему за ним и оказал:
     -- Скажи, Галаци-Волк, не убить ли нам  этого человека и всех спутников
его?
     -- Нет, -- отвечал, улыбаясь.  Волк, -- не убивай  их, ты ручался за их
безопасность. Отпусти их обратно к их собачьему царю,  чтобы он выслал своих
щенков на сражение с нашими волками. Хороша будет битва!
     -- Уходи отсюда, "Рот", -- сказал Умслопогас, -- уходи поскорей, пока с
тобой не  случилось  беды!  За  оградой ты найдешь пищу, чтобы  утолить свой
голод. Поешь  и  уходи,  если же завтра в  полдень тебя найдут поблизости от
этого крааля, ты и твои спутники останутся там навеки, "Рот Дингана"!
     Я сделал вид, что ухожу, но, вернувшись внезапно, снова заговорил:
     -- В твоем  послании  к ныне  умершему  Черному  ты  говорил  об  одном
человеке -- как его имя, -- о каком-то Мопо?
     Умслопогас вздрогнул, как раненный копьем, и взглянул на меня:
     -- Мопо! Что тебе  за дело до Мопо, о "Рот"  со  слепыми глазами?  Мопо
умер, а я был его сыном!
     -- Да, -- сказал я, -- да, Мопо умер, т.е. Черный убил Мопо. Но  как же
это случилось, Булалио, что ты его сын?
     --  Мопо умер, --  повторил Умслопогас, -- он умер со всем своим домом,
его крааль сровняли с землею, и по  этой причине  я ненавижу Дингана,  брата
Чеки; я лучше разделю участь Мопо и дома  Мопо, чем заплачу  дань царю  хоть
одним быком!
     Я  говорил  с  Умслопогасом  измененным  голосом, отец мой,  но  тут  я
заговорил своим голосом:
     --  Теперь ты  говоришь  от искреннего  сердца,  молодой  человек, и  я
добрался  до корня дела.  Ты посылаешь вызов царю изза этой  мертвой  собаки
Мопо?
     Умслопогас узнал  мой  голос  и дрожал более  не от гнева,  а скорей от
страха и удивления. Он, не отвечая, пристально смотрел на меня.
     -- Нет ли  здесь поблизости хижины, вождь  Булалио, враг  царя Дингана,
где  я, "Рот царя", могу поговорить с тобой наедине; я  хочу заучить слово в
слово твой  ответ, чтобы  не  ошибиться, повторяя его. Не  бойся  оставаться
наедине со мной в хижине, Убийца! Я стар и безоружен! А в твоей руке оружие,
которого я могу опасаться! И я указал на топор.
     Умслопогас, дрожа всеми членами, отвечал:
     -- Следуй за мной, "Рот", а ты, Галаци, оставайся с этими людьми!
     Я пошел за Умслопогасом, и мы вскоре очутились около большой хижины. Он
указал  на вход, я  прополз в  него, и он  последовал за  мной. Первое время
казалось,  что в хижине темно:  солнце уже садилось, и  помещение было полно
мрака; я молчал, пока  глаза наши  не привыкли  к темноте. Потом я откинул с
лица плащ и взглянул в глаза Умслопогаса.
     --  Посмотри-ка  на   меня  теперь,  Вождь   Булалио-Убийца,   когда-то
называемый Умслопогасом, посмотри и скажи, кто я?
     Тогда он взглянул на меня, и лицо его дрогнуло.
     -- Или ты  Мопо, ставший стариком, умерший отец  мой, или призрак Мопо!
-- отвечал он вполголоса.
     --  Я,  Мопо, твой отец,  Умслопогас! -- сказал я. -- Долго  же  ты  не
узнавал меня, я же узнал тебя сразу!
     Умслопогас громко вскрикнул и, уронив топор, кинулся  ко мне на грудь и
зарыдал. Я заплакал тоже.
     --  О, отец  мой, --  сказал он, -- я думал, что ты  умер со всей нашей
семьей, но ты снова пришел ко мне, а я в своем безумии хотел поднять на тебя
Секиру. Какое счастье, что я  жив,  я не  умер,  потому что мне дана радость
смотреть на  твое лицо,  которое  я считал мертвым,  но которое  живо,  хотя
сильно изменилось, как бы от лет и горя!
     -- Тише, Умслопогас,  сын мой!  -- сказал  я.  -- Я также думал, что ты
погиб в пасти льва, хотя,  правду сказать,  мне казалось  невероятным, чтобы
другой  человек,  кроме  Умслопогаса,  мог  совершить  те  подвиги,  которые
совершал Булалио, вождь племени Секиры,  да  еще осмелившийся  послать вызов
самому Чеке. Но ни ты, ни я  не  умерли. Чека убил другого Мопо, умертвил же
Чеку я, а не он меня!
     -- А где Нада, сестра моя? -- спросил он.
     -- Твоя  мать  Макрофа  и  сестра Нада умерли, Умслопогас. Они погибли,
убитые племенем Галакациев, которые живут в стране Сваци!
     -- Я слыхал об этом народе, --  отвечал он, -- и Галаци-Волк знает его.
Он  еще должен  отомстить  им --  они  убили  его отца; я также сейчас жажду
мщения за то, что  они  умертвили  мою мать и сестру.  О,  Нада, сестра моя!
Нада,  сестра моя! -- И этот  огромный человек  закрыл лицо  руками  и  стал
качаться взад и вперед.
     Отец  мой,  мне  пришло  в голову объявить  всю  правду  Умслопогасу  и
сказать, что  Нада ему не  сестра, что он  мне не сын, а сын  Чеки, которого
рука моя умертвила. Но я ничего не сказал, о чем горячо жалею теперь. Я ясно
видел, как велика была гордость и высокомерно сердце Умслопогаса. Если бы он
узнал, что трон страны  Зулусов принадлежит ему по праву рождения,  ничто не
удержало бы его -- он открыто восстал бы  на  Дингана; мне  же казалось, что
время  еще не наступило. Если бы я знал за год до этого, что Умслопогас жив,
он занимал бы место  Дингана;  но я не  знал,  и судьба распорядилась иначе.
Теперь же  Динган был  царем и имел  в своем распоряжении много войск; я его
постоянно  удерживал  от  войны,  как  я  уже  рассказывал,  когда  он хотел
предпринять набег на Сваци. Случай  прошел, но может вернуться, а  до того я
должен молчать. Лучше всего  свести Дингана и Умслопогаса, чтобы  Умслопогас
стал известен  во всей  стране  как  великий вождь  и  лучший воин. Тогда  я
похлопочу,  чтобы его избрали  индуном и начальником  войск, а кто командует
войсками, уже наполовину царь!
     Итак, я молчал обо всем этом, но, пока не настала  ночь, Умслопогас и я
сидели и беседовали, передавая друг другу все случившееся с тех пор, как его
унес  лев. Я рассказал  ему, как все мои жены  и  дети были убиты, как  меня
пытали, и  показал  ему  мою  белую и  иссохшую руку.  Я  рассказал о смерти
Балеки, сестры моей, и всего племени Лангени, о том,  как я отомстил Чеке за
зло,  причиненное мне,  как  сделал  Дингана  царем, и как  стал  сам первым
человеком в стране после царя,  хотя царь боялся и  не  любил меня. Но я  не
сказал ему, что Балека была его матерью.
     Когда  я окончил  свою повесть,  Умслопогас рассказал свою  о  том, как
Галаци спас его от львицы, как он сделался одним  из Братьев-Волков,  как он
победил Джиказу  и сыновей  его,  стал вождем  племени  Секиры и взял в жены
Зиниту.
     Я  спросил  его, почему  он все  еще охотится  с  волками,  как я видел
прошлую  ночь. Он отвечал, что в округе  более  не  оставалось  врагов, и от
безделья на  него находит иногда тоска, тогда он должен встряхнуться, вместе
с Галаци охотиться, мчаться с волками, и только таким образом успокаивает он
свою душу.
     Я возразил, что укажу  ему на лучшую дичь, потом спросил его,  любит ли
он жену свою Зиниту. Умслопогас отвечал, что любил бы ее больше, если бы она
меньше любила его, она ревнива и вспыльчива и часто огорчает его.
     После того, как  мы поспали немного, он вывел меня из хижины; и меня, и
моих  спутников угостили на  славу; во время  пира я беседовал  с  Зинитой и
Галаци-Волком.  Галаци  очень  мне  понравился. Хорошо в  битве иметь такого
человека за спиной;  но  сердце  мое  не  лежало к Зините. Она была высока и
красива, но глаза у нее были жестокие,  вечно следящие за Умслопогасом, моим
питомцем; я заметил,  что тот, который ничего не боялся, по-видимому, боялся
Зиниты. Я также ей не понравился, особенно, когда она убедилась  в дружеских
чувствах Убийцы ко мне, она немедленно стала ревновать, как ревновала его  к
Галаци, будь то в ее  власти, она быстро избавилась бы от меня. Итак, сердце
мое не  лежало к Зините, но даже я не предчувствовал тех несчастий, причиной
которых она стала.


        ИЗБИЕНИЕ БУРОВ

     Утром я отвел в сторону Умслопогаса и сказал ему:
     -- Сын мой, вчера, когда ты еще не узнавал меня, ты дал мне поручение к
царю Дингану, если  бы оно дошло до ушей царя, то навлекло бы смерть на тебя
и весь народ твой. Дерево, стоящее одиноко в поле,  думает, что величина его
огромна, и  что нет  тени, равной  той,  которую  оно дает. Но на свете есть
другие большие  деревья. Ты  подобен этому одинокому дереву,  Умслопогас, но
верхние ветки того, кому я служу, толще твоего ствола, и под его тенью живут
дровосеки,  которые  рубят слишком  высоко  выросшие  деревья. Ты не  можешь
равняться с  Динганом, хотя, живя  здесь одиноко в пустой стране, и кажешься
огромным  в  своих  собственных  глазах  и  в   глазах  твоих  приближенных.
Умслопогас, помни одно: Динган ненавидит тебя  за те слова, которые ты велел
дураку  Мезило передать  умершему  Черному, он  слыхал твой  вызов и  теперь
мечтает  погубить  тебя.  Меня  прислал  он  сюда  только  для  того,  чтобы
избавиться от моего присутствия, и какой  бы ответ я ни принес,  конец будет
один -- ты вскоре увидишь у своих ворот целое войско!
     -- Так стоит ли  говорить об этом, отец? -- спросил Умслопогас. --  Что
суждено, то  и  случится.  Я  буду  ждать здесь войска  Дингана и  сражаться
насмерть!
     -- Нет, сын мой, можно убить человека  не только ассегаем, кривую палку
можно выпрямить в  пару. Я  бы желал, Умслопогас,  чтобы  Динган любил тебя,
чтобы  он не убил, а  возвеличил тебя,  и чтобы ты вырос великим в его тени.
Слушай! Динган, конечно, не то, что Чека, но он жесток не менее Чеки. Динган
--  глупец,  и весьма  вероятно, что  человек,  выросший в его  тени, сумеет
заменить его. Я мог бы стать этим человеком, но я  стар, изнурен горем  и не
желаю властвовать.  Ты  молод,  Умслопогас,  и  нет тебе подобного  во  всей
стране.  Есть  также другие  обстоятельства, о которых  нельзя говорить,  но
которые могут послужить тебе ладьей, чтоб доплыть до власти!
     Умслопогас зорко  взглянул на меня,  он  был властолюбив  в то  время и
желал  стать  первым  среди народа.  Могло ли быть иначе, когда в его  жилах
текла кровь Чеки?
     -- Какое у тебя намерение, отец? --  спросил он. -- Каким образом можно
привести в исполнение твой план?
     --  Вот  каким образом,  Умслопогас.  В  стране  Сваци,  среди  племени
Галакациев,   живет  девушка  по  имени  Лилия.  Говорят,  она  удивительная
красавица, и  Динган  страстно  желает получить  ее  в  жены. Недавно Динган
посылал посольство к вождю Галакациев, прося руки Лилии, но вождь Галакациев
отвечал дерзкими словами, что красавицу свою они не отдадут в жены зулусской
собаке. Динган  разгневался и  хотел собрать  и послать  свои войска  против
Галакациев,  с тем,  чтобы уничтожить их и завладеть девушкой; я  же удержал
его под предлогом,  что теперь  не время  начинать  войну,  по этой  причине
Динган возненавидел меня. Понимаешь ли теперь, Умслопогас?
     -- Не совсем, -- отвечал он. -- Говори яснее.
     -- Полуслова лучше целых слов  в нашей стране. Слушай же! Вот мой план:
ты нападешь на племя Галакациев, уничтожишь его и отведешь девушку к Дингану
в знак мира и дружбы!
     -- План твой  хорош, отец!  -- отвечал  он. -- Во всяком случае,  можно
будет посражаться, а после сражения поделить стада!
     -- Сперва победи, потом считай добычу, Умслопогас!
     Он подумал немного, потом сказал:
     --  Позволь мне  позвать  сюда  Галаци-Волка,  моего  военачальника. Не
бойся, он человек верный и не болтливый!
     Вскоре вошел Галаци и сел рядом с нами. Я представил ему все дело таким
образом,  будто  Умслопогас хочет напасть  на Галакациев и доставить Дингану
девушку,  которую он желает  получить, я же удерживаю  его от этой  попытки,
потому что  племя Галакациев  большое и  сильное. Говорил  я  все это, чтобы
оставить себе  лазейку для объяснений, если  бы Галаци выдал наше намерение.
Умслопогас понял меня,  хитрость же моя была излишней -- Галаци был  человек
верный.
     Галаци-Волк молча слушал, когда же я кончил, он отвечал спокойно,  хотя
в глазах его загорелся огонь:
     -- По праву рождения я -- вождь Галакациев и хорошо их знаю. Это  народ
сильный, который может  сразу собрать два полка, а  у Булалио в распоряжении
всего один полк, да и то небольшой. Кроме того, Галакации держат стражу день
и ночь и шпионов, рассеянных по всей стране, а потому очень трудно захватить
их  врасплох; их  крепость  состоит из огромной пещеры, открытой в середине,
никто до  сих пор  не проникал  в  эту крепость, да и найти вход в нее могут
только знающие к  ней дорогу. Таких немного, но я  знаю, где вход.  Отец мой
показал мне его, когда  я  был еще  мальчиком.  Поэтому  ты видишь,  что  за
нелегкую работу --  покорение  Галакациев  -- берется Булалио.  Вот как дело
обстоит по отношению  к Булалио, но для меня оно  имеет  и другое  значение.
Много лет  назад, когда отец мой умирал от яда,  данного ему колдуньей из их
племени, я поклялся, что отомщу за него, что уничтожу совершенно Галакациев,
перебью их мужчин, уведу их женщин и детей в рабство! Год за годом, месяц за
месяцем,  ночь  за ночью, лежа на  Заколдованной Горе, я  думал о  том,  как
сдержать свою клятву и не видел к тому способа. Теперь я вижу  возможность и
радуюсь.  Но  все же это рискованное предприятие,  и может быть в  конце его
племя Секиры  перестанет  существовать! -- Он замолчал и стал  нюхать табак,
следя через табакерку за нашими лицами.
     -- Галаци-Волк, -- сказал Умслопогас, --  для меня также дело это имеет
особенное  значение. Ты  лишился отца по вине собак  Галакациев,  хотя я  до
вчерашнего  вечера  того не  знал.  Их  копья отняли у меня мать и с нею ту,
которую я любил больше  всех на свете -- сестру Наду. Этот человек,  -- и он
указал на  меня, --  этот  человек говорит, что если мне  удастся уничтожить
племя Галакациев, взять в плен девушку Лилию, я приобрету  милости  Дингана.
Мало  я расположен к Дингану, мне бы хотелось идти своей дорогой, жить, пока
живется, и  умереть,  когда  придется,  может  быть,  от  руки  Дингана  или
кого-нибудь  другого  --  не  все ли равно? Но, узнав о смерти  матери  моей
Макрофы и сестры моей Нады, я начну войну с Галакациями и покорю их, или сам
буду  побежден ими.  Может быть,  "Рот Дингана", ты  вскоре  увидишь меня  в
краале царя и со мной девушку Лилию и скот Галакациев. Если же ты не увидишь
меня, то будешь знать, что я умер и что воины Секиры более не существуют!
     Так говорил Умслопогас в  присутствии  Галаци-Волка, потом при прощании
обнял меня.
     Я  быстро прошел  путь от Горы Призраков  до  крааля царя  и там явился
перед Динганом. Вначале  он принял меня  холодно,  но когда  я  передал  ему
известие, как вождь Булалио-Убийца вступил  на путь  войны, чтоб добыть  ему
Лилию,  обращение его  изменилось. Он взял меня  за руку и похвалил, говоря,
что напрасно не доверял мне, когда  я убеждал его  не посылать войска против
Галакациев.  Теперь  же он видит, что  я хотел  зажечь пожар  другой рукой и
уберечь его руку от ожогов, и он благодарил меня.
     Царь  прибавил еще,  что если  вождь  Булалио приведет  ему  девушку, к
которой  стремится его сердце, он  не только простит слова, сказанные Мезило
умершему  Черному, но отдает Булалио  весь скот Галакациев и  возвеличит его
перед народом. Я отвечал, что пусть он  поступает, как желает, я  же  только
исполнил свой долг перед царем и устроил все  таким образом, что каков бы ни
был исход войны,  гордый вождь будет унижен  и враг побежден без потерь  для
царя, а кроме того, может статься, что Лилия вскоре очутится во власти царя.
     После того я стал ждать дальнейших событий.
     Наступило то время, отец  мой, когда к  нам явились белые люди, которых
мы  называли Анабоонами, а вы --  бурами.  Невысокое мнение вынес я об  этих
Анабоонах, хотя и помог им одержать победу над Динганом -- я и Умслопогас!
     До этого  времени, правда, появлялись изредка в краалях Чеки и  Дингана
белые люди,  но  те  приходили  молиться,  а  не сражаться.  Буры  же  умеют
сражаться и молиться, а  также красть; этого-то я и не понимаю: ведь молитвы
белых людей запрещают воровство.
     Итак, когда со времени  моего возвращения домой не прошли еще и месяца,
явились к нам буры,  человек шестьдесят, под  начальством капитана, высокого
молодца по имени Ретифа; они были вооружены длинными ружьями которые  всегда
носили с собой. Может быть, буров была и  целая  сотня, если  считать слуг и
конюхов. Цель их  приезда заключалась в том, чтобы получить права на землю в
Натале,  лежащую  между  реками Тугелой  и Умзимубу. Но,  по совету моему  и
других индунов, Динган потребовал от буров,  чтобы они сперва покорили вождя
по  имени  Сигомейло,  который  похитил у царя  скот, и  отняли  бы  у  него
похищенное. Буры согласились, отправились против  вождя и вскоре  вернулись,
уничтожив племя Сигомейлы  и гоня перед  собой,  весь его  скот,  вместе  со
стадами, похищенными у царя.
     Лицо Дингана просияло, когда  он увидел  скот,  в ту же ночь  он собрал
совет и  спросил наше  мнение  о переуступке  земель. Я  заговорил первым  и
заметил, что совершенно безразлично, уступит  ли  он земли или нет;  так как
еще  умерший Черный отдал  их англичанам; вероятно, все  кончится  тем,  что
между англичанами и Анабоонами  возгорится война  из-за этой земли. Начинают
сбываться слова Черного, мы уже слышим топот бегущих белых людей, которые со
временем завоюют всю нашу страну.
     Когда я замолчал, сердце Дингана опечалилось, а лицо омрачилось,  слова
мои проникли в его грудь, как копье. Он не отвечал и распустил совет.
     Утром  царь обещал подписать бумагу, в которой передавал бурам земли, о
которых они просили,  и все казалось гладким, как вода в тихую погоду. Перед
тем как подписать бумагу, царь устроил  большой праздник; много было собрано
воинов в  краале, и в течение трех дней продолжались пляски; на  третий день
он распустил все войска, за исключением одного отряда, состоящего из юношей,
которым  было  приказано оставаться. Мне очень хотелось знать, что на уме  у
Дингана,  и я опасался за безопасность  Анабоонов. Но он хранил  свою тайну,
никому,  кроме предводителя  отряда,  не говорил ничего,  даже  члены совета
ничего  не  знали.  Но я предчувствовал,  что он готовит беду; мне  хотелось
предупредить   капитана   Ретифа,   но   я  побоялся   ошибиться   в   своих
предположениях. Отец мой, если бы я  исполнил свое намерение, сколько вскоре
после того умерших людей осталось бы  в живых! Но, впрочем, не все ли равно?
Во всяком случае, многие из них теперь бы уже поумирали.
     Рано, на четвертое утро, Динган послал к бурам, приглашая  их явиться к
нему в  крааль, где он намерен был подписать  бумагу. Они  пришли и оставили
свои ружья  у  ворот крааля;  смертью наказывался человек, как белый, так  и
черный, если появлялся вооруженным перед царем. Крааль  Дингана был выстроен
большим кругом,  как строились  у нас  все царские  краали. Вначале тянулась
высокая  наружная изгородь,  потом тысячи хижин  между наружной и внутренней
изгородью.  За  внутренним  окопом лежало  большое открытое  пространство, в
котором  могли  поместиться  пять  полков,  а в  конце  его,  против  входа,
находился   крааль  скота,  который  отделялся   от  открытого  места  также
изгородью, изогнутой,  как лук.  За  нею помещались Эмпозени, жилища царских
жен, караульня, лабиринт и Интункулу, дом царя. Динган вышел и сел на скамью
перед  краалем  скота,  рядом с ним  стоял  человек,  держащий  щит над  его
головой,  чтобы предохранить его от солнечных лучей.  Мы все,  члены совета,
были тут же,  а  выстроенные  вдоль  всей  изгороди,  вооруженные  короткими
палками, а  не дубинами, отец мой, стояли  воины того отряда, который Динган
не отсылал. Начальник отряда находился рядом с царем, по его правую руку.
     Вскоре  вошли буры и всей толпой приблизились  к царю. Динган принял их
милостиво и  пожал руку Ретифу, их  начальнику. Ретиф вынул из кожаной сумки
бумагу, по  которой устанавливались уступка  и границы земель, и  переводчик
перевел царю содержание бумаги. Динган сказал, что все в порядке, и приложил
к  бумаге руку; Ретиф и  буры, видимо, были довольны и  широко улыбались. По
окончании  дела они  стали прощаться, но Динган не пустил  их,  говоря,  что
сперва он желает угостить их и показать им пляску воинов; по его приказанию,
были внесены  заранее  приготовленные блюда с вареной  говядиной  и  чашки с
молоком. Буры  отвечали,  что  они  уже обедали,  но  все же выпили  молока,
передавая чашки из рук в руки.
     Воины стали плясать и  запели воинственную  песнь  Зулусов, отец мой, а
буры  отодвинулись к центру площади, чтобы не  мешать пляске воинов.  В  это
время я  услыхал, как Динган приказывал одному из слуг отправиться  к белому
"Доктору Молитвы", находящемуся  вне крааля,  и  попросить  его  не  бояться
ничего.  Я удивился, не  понимая смысла приказания, почему "Доктору Молитвы"
надо бояться танца, часто виденного им? Вскоре Динган встал, в сопровождении
свиты прошел сквозь толпу, подошел к капитану Ретифу и стал прощаться с ним,
пожимая ему руку и желая ему счастливой дороги. Затем он вернулся к воротам,
которые вели к царскому дому, около входа  стоял  начальник отряда, как бы в
ожидании приказаний.
     Неожиданно  для всех,  отец мой,  Динган остановился и закричал громким
голосом: "Бей колдунов! Билалани Абатакати!" -- и, закрыв лицо углом  своего
плаща, вошел за изгородь.
     Мы  же, его советники, стояли пораженные,  словно превращенные в камни,
но мы еще не успели промолвить слова, как начальник отряда громко прокричал:
"Бей  колдунов!"  -- и  возглас  его был подхвачен со  всех сторон. Раздался
ужасный крик, отец мой, и топот ног. Сквозь облака пыли мы видели, как воины
кинулись на Анабоонов, и, несмотря на шум, мы услыхали удары палок. Анабооны
вытащили свои ножи и защищались храбро,  но нельзя было успеть просчитать до
ста,  как  все  было кончено, --  немногих  уже  мертвых, многих  еще  живых
выволокли из ворот крааля, на Холм  Убийств,  и там перебили всех до одного.
Каким  образом -- я лучше не  скажу тебе, -- их перебили и сложили в кучу, и
этим окончилось их предприятие, отец мой.
     Но я  и  другие советники молча направились к дому царя. Он стоял перед
своей большой хижиной, подняв руки, мы  поклонились ему, не говоря ни слова.
Динган  заговорил  первый,   слегка  посмеиваясь,  как  человек,  не  вполне
спокойный.
     -- Что, вожди мои? -- сказал  он.  -- Когда хищные  птицы сегодня утром
взывали к небу о крови, они не ожидали пира, приготовленного для них? И  вы,
вожди, не знали, какого великого правителя послало вам Небо, и как глубок ум
царя, вечно заботящегося о благе своего народа.  Теперь страна очистилась от
Белых Колдунов, о  которых каркал Черный  перед смертью, или, вернее, скоро,
очистится, так как  это только начало. Слушайте, гонцы! -- и он повернулся к
людям,  стоящим  за ним. -- Отправляйтесь немедленно к отрядам, собранным за
горой, передайте их вождям слова царя. Вот мой приказ: пусть войско совершит
набег  на страну  Наталя и перебьет всех буров, уничтожит их  всех:  мужчин,
женщин и детей. Ступайте!
     Гонцы  прокричали привет  царю  и пустились, как  копья из рук  бойцов,
через секунду они исчезли. Но мы, советники, стояли молча.
     Динган заговорил снова, обращаясь ко мне:
     -- Успокоилось  ли, наконец,  твое сердце, Мопо, сын Македамы? Ты часто
жужжал мне в уши  о белых людях и об  их победах над  нами, а  вот видишь! Я
только дунул на них, и они исчезли. Скажи, Мопо, все ли колдуны умерли? Если
хоть один из них остался в живых, я хочу поговорить с ним!
     Я взглянул Дингану прямо в лицо и отвечал:
     -- Они умерли, царь, но и ты также умер!
     --  Для тебя было  бы  лучше, собака,  -- сказал  Динган -- если  бы ты
выражался яснее!
     -- Да простит меня царь, -- отвечал я, -- вот что хочу я сказать. Ты не
можешь  уничтожить  белых  людей, они  не принадлежат к  одному племени,  их
племен много,  море --  их стихия, они являются  из  черных вод океана. Убей
тех,  которые  находятся  здесь, другие придут мстить за них.  Их будет  все
больше и больше! Ты  убивал теперь, в свое  время начнут убивать они. Теперь
они лежат в крови, но в  скором будущем,  царь, лежать  в  крови  будешь ты.
Тобой овладело безумие,  царь, когда ты исполнил это злодеяние, и следствием
этого безумия будет твоя смерть. Я сказал! Да будет воля царя!
     Я стоял неподвижно, ожидая смерти, отец мой, во гневе сердца моего, при
виде совершавшегося злодеяния я не мог удержать своих слов. Раза  три Динган
злобно  взглянул  на  меня,  и на  лице  его  страх  боролся  с  яростью.  Я
хладнокровно ждал, что  победит --  страх или ярость. Когда же он,  наконец,
заговорил, то сказал только одно слово "Иди",  а не  два "Возьмите его". И я
ушел, а со мной советники, царь остался один.
     Ушел я с  тяжелым сердцем, отец мой. Из всех ужасных событий,  виденных
мною, мне казалось, что это -- коварное избиение Анабоонов -- худшее, вместе
с  приказанием  войскам  так же  умертвить оставшихся в живых  и их женщин и
детей.  И они их  перебили  -- шестьдесят человек  перебили  они --  там,  в
Всенене, стране плача.
     Скажи,  отец  мой,   почему  Умкулункула,  который  сидит  на  небесах,
позволяет таким ужасам совершаться на земле? Я слыхал проповеди белых людей,
которые  говорят, что  все  о нем знают.  Имена его -- Власть,  Милосердие и
Любовь. Почему же  он допускает все это? Зачем он позволяет  людям, подобным
Чеке и Дингану, мучить людей на земле, а в конце наказывает их одной смертью
за те тысячи смертей, которые они причиняли другим? Вы говорите, что все это
происходит в наказание  людям, которые злы,  но это  неверно; не страдают ли
безвинные  вместе с виновными, не  погибают ли сотнями невинные  дети? Может
быть, на это есть другой ответ, но как  могу я в своем слабоумии  постигнуть
Необъяснимое? Может быть,  все  это --  часть целого,  маленькая часть  того
узора,  о котором я говорил, узора на чаше, содержащей воды Его премудрости.
Я  ничего не понимаю, я  -- дикий  человек.  Но не больше знания  нашел  я в
сердцах белых, просвещенных людей. Вы знаете многое, но многого и не знаете.
Вы не можете объяснить, где мы находились за час до рождения или чем  станем
после  смерти, зачем родились  и  почему умрем. Вы можете только надеяться и
верить -- вот  и все; может быть, отец мой, скоро я стану мудрее всех вас. Я
очень стар, огонь моей  жизни погасает, он еще горит  только в моем уме, там
огонь еще ярок, но скоро и он погаснет, и тогда, может быть, я пойму.


        ВОЙНА С ПЛЕМЕНЕМ ГАЛАКАЦИЕВ

     Я должен рассказать тебе, отец мой, как Умслопогас-Убийца и Галаци-Волк
воевали  с  племенем Галакациев. Когда я  вышел  из  тени  Горы  Привидений,
Умслопогас собрал  всех  своих  вождей. В  длинной  речи он  сказал им,  что
желает, чтобы племя Секиры перестало быть  незначительным народом, стало  бы
великим и считало бы стада свои десятками тысяч.
     Вожди спросили, каким образом этого можно достигнуть и не задумал ли он
для этой цели  войну  с царем Динганом?  Умслопогас отвечал, что,  напротив,
желает приобрести  расположение  царя. Он рассказал нам о девушке  Лилии,  о
племени Галакациев и о  том, как он  собирается на них войной.  Некоторые из
вождей согласились сразу, другие не хотели войны, и между ними возник  спор,
который  затянулся  до  вечера.  Когда начало смеркаться, Умслопогас встал и
сказал, что, будучи начальником Секиры, он приказывает всем подняться против
Галакациев. Если же найдется человек, желающий противиться его власти, пусть
выступит вперед побороться  с ним, и победитель приобретет право повелевать.
На  это  никто не отвечал: мало  было охотников встретиться лицом  с лезвием
Секиры.  Таким образом, решилась  война между племенами Секиры и Галакациев.
Умслопогас выслал гонцов, чтобы вызвать к себе всех подвластных ему воинов.
     Когда же Зинита, его старшая  жена, услыхала о приготовлениях к  войне,
она  разгневалась  и  стала  осыпать  Умслопогаса  упреками,  а  меня, Мопо,
проклятиями.  Меня она знала только как посланного от Дингана, проклинала же
за то, что, как она справедливо предполагала, от меня исходила затея Убийцы.
     На  третий  день собраны  были все  воины, храбрые,  решительные  люди,
числом,  вероятно,  около двух тысяч.  Умслопогас  вышел  к  ним и объявил о
предстоящей войне. Рядом с ним находился Галаци-Волк. Воины слушали молча, и
было ясно, что, подобно своим вождям, они  разделялись  во  мнениях.  Галаци
заявил им, что знает  дорогу к пещерам Галакациев и знает число их скота, но
они стояли в нерешимости. Тогда Умслопогас сказал:
     -- Завтра  на рассвете я,  Булалио,  владелец  Секиры, начальник  всего
племени  Секиры,  выступаю   против   Галакациев   вместе  с   братом  моим,
ГалациВолком. Если даже только десять человек будут сопровождать нас, мы все
же  пойдем. Воины, выбирайте! Кто желает, пусть идет с нами!  Кто не желает,
пусть остается дома с женщинами и детьми!
     Мощный крик вырвался у всех:
     -- Мы пойдем с тобой, Булалио, на смерть или победу!
     Наутро они выступили, и поднялся плач среди женщин племени Секиры. Одна
Зинита не плакала, но смотрела грозно и мрачно, предсказывая  беду,  с мужем
она не захотела проститься, когда же он ушел, она горько заплакала.
     Долго шел  Умслопогас со своим войском,  терпя голод  и жажду, пока  не
вступил  во владения Галакациев  через  узкое и высокое  ущелье. Галаци-Волк
опасался,  что  в  ущелье  им окажут  сопротивление, хотя  они  не причиняли
никакого вреда краалям, лежащим на их пути, и брали скот только для питания.
Он  знал,  что  со  всех  сторон  были  посланы  гонцы,  чтобы  предупредить
Галакациев  о приближении  врага. Но  в ущелье они  никого  не видели.  Ночь
приближалась,  поэтому по той стороне  прохода они сделали  привал. На  заре
Умслопогас оглядел далеко  простирающиеся широкие равнины. Галаци указал ему
на  длинную  низкую гору,  лежащую в двух  часах  ходьбы от  главного крааля
Галакациев.
     Они снова отправились в путь. День только начинался, когда они дошли до
хребта холма и услыхали звук рогов по другую его сторону. Воины остановились
на  хребте  и  увидали  издали  бегущее  по  направлению  к  ним все  войско
Галакациев, и войско то было многочисленно.
     Умслопогас сказал спутникам:
     --  Вот там  видны собаки  Сваци, дети  мои,  их много,  а нас мало, но
неужели  дома скажут,  что нас, Зулусов, прогнала свора собак Сваци? Неужели
такую песню споют нам наши жены и дети, воины Секиры?
     Иные из  воинов вскричали "Нет!",  но другие  молчали. Умслопогас снова
заговорил:
     -- Пусть все, кто хочет, уходят обратно, еще есть время. Возвращайтесь,
кто хочет, но настоящие  воины  пойдут вперед со мною. Впрочем, если хотите,
можете вернуться обратно все; предоставьте Секире и Дубине  самим решить это
дело!
     Тогда послышался мощный крик:
     -- Умрем с теми, с кем жили!
     -- Клянитесь! -- вскричал Умслопогас, высоко держа Секиру.
     -- Клянемся Секирой! -- отвечали воины.
     Умслопогас  и  Галаци  начали готовиться  к битве.  Они поставили  всех
молодых воинов  на холмах  над долиной, так как хотели уберечь их от врагов,
начальство над  ними  принял  Галаци-Волк,  старые  воины  расположились  на
скатах, и с ними остался Умслопогас.
     Галакации приближались, их было  целых четыре полка. Равнина чернела от
них, воздух  дрожал  от их  криков,  и копья их,  сверкали,  как молнии.  На
противоположном скате холма они остановились и выслали гонца, чтобы  узнать,
чего народ Секиры требует от них. Убийца отвечал, что требует он, во-первых,
голову их начальника, место которого  займет Галаци; вовторых, ту прекрасную
девушку, которую  зовут  Лилией, и, наконец, тысячу  голов скота.  Если  эти
условия  будут  исполнены,  он пощадит Галакациев,  в  случае отказа  --  он
уничтожит их и возьмет себе все.
     Гонец ушел  обратно и,  дойдя  до рядов  Галакациев,  громко  прокричал
ответ.  Тогда  из  рядов воинов  раздался  взрыв хохота, взрыв,  от которого
задрожала земля. Лицо УмслопогасаУбийцы загорелось яркой краской  под черной
кожей, когда  он услыхал  этот смех, он  потряс  секирой  по  направлению  к
неприятелю.
     Галакации   подняли   крик  и   направились   против   молодых  воинов,
предводительствуемых Галаци-Волком, но за подножием холма тянулось  торфяное
болото,  и  переход  через него был труден. Пока  они  медленно продвигались
вперед, Галаци со своей молодежью напал на них; удержать их долго он не мог,
число их было слишком велико, и потому битва разгорелась  вскоре вдоль всего
ущелья.  Под  мужественным  предводительством  Галаци молодые  воины дрались
беспощадно, и  вскоре все  силы Галакациев были направлены на  них. Два раза
Галаци собирал  уцелевших и  водил  их  в  бой  и два раза  останавливал  он
наступательное  движение  Галакациев, приводя  их  в  замешательство,  пока,
наконец, все их отряды и полки не перемешались. Но долго держаться Зулусы не
могли; более  половины воинов полегло,  а остальных,  отчаянно  сражающихся,
враги гнали вверх на гору.
     -- В то же время Умслопогас и старые воины  сидели рядом на краю обрыва
и следили за битвой, причем старые воины  проявляли нетерпение, то вытягивая
ноги, то  снова  поджимая  их. Они  посматривали на битву,  заглядывали друг
другу  в глаза.  Их  лица  становились все свирепее,  а  пальцы  нетерпеливо
перебирали копья.
     Наконец, один из вождей громко крикнул Умслопогасу:
     -- Скажи, Убийца,  не пора ли и нам спуститься туда? Трава сырая,  и мы
окоченеем, сидя на ней!
     -- Подождите немного, --  отвечал Умслопогас. -- Пусть  они обессилят в
игре. Пусть еще ослабеют!
     Пока  он говорил, Галакации собрались в кучу и сильным  напором погнали
назад Галаци и оставшихся в живых молодых воинов. Да, наконец, и им пришлось
бежать, а  за ними гнались  Сваци; во  главе  Галакациев находился их вождь,
окруженный кольцом храбрецов.
     Умслопогас видел все это и, вскочив на ноги, заревел, как бык.
     -- Вперед, волки! -- закричал он.
     Ряды воинов  воспрянули, как подымается  на море  волна, и  их головные
уборы  из перьев походили на морскую пену. Подобно грозно нарастающей волне,
они  встали внезапно и, как  разлившаяся волна,  спустились вниз  по откосу.
Перед ними шел Убийца, высоко держа  секиру, ноги несли его быстро. Он шел с
такой быстротой, что как  ни торопились воины, он далеко опередил их. Галаци
услыхал  шум  их бега, оглянулся, и  в то  же  время Убийца промелькнул мимо
него, мчась,  как олень. Тогда  Галаци  также кинулся вперед, и братья-Волки
помчались вниз с горы, на небольшом расстоянии друг от друга.
     Галакации  также  все видели и  слышали  и старались собраться в  ряды,
чтобы встретить натиск врага. Перед Умслопогасом  очутился их вождь, высокий
человек,  окруженный  изгородью   ассегаев.  Прямо  на  стену  щитов  мчался
Умслопогас, дюжины копий вытянулись ему навстречу, дюжины щитов поднялись на
воздух --  то была изгородь, через которую  никто  не  мог пройти  живым. Но
Убийца  решил  проникнуть  за  нее.  Он  прыгает высоко  в  воздух, ноги его
задевают за головы воинов  и стучат о верхушки  их щитов. Они  ударяют вверх
копьями, но он пролетает через них, как птица.  Он перескакивает  через них,
он  стоит на  земле -- и теперь  изгородь из щитов оберегает двух вождей. Но
ненадолго. Секира поднялась, падает -- ни топор, ни щит не  могут остановить
удара, они разбиты -- и у Галакациев нет более вождя!
     Волна  разлилась  по берегу. Слушай ее рев,  слушай рев  щитов! Стойте,
воины  Галакациев,  стойте! Их  ведь немного.  Все кончено! Клянусь  головой
Чеки! Они  не устоят, их оттесняют, волна смерти разливается  по  береговому
леску,  и  уносит  врага,  как сорную траву, и по всему  пространству слышен
свист, похожий на свист просачивающейся воды.
     Отец мой, я стар. Нет  мне более дела до битв, сражений и их восторгов!
Но лучше умереть в такой битве,  чем продолжать  жить в  ничтожестве. Да,  я
видал  сражения, много я видал подобных сражений. В мое время умели драться,
отец  мой, но никто  не умел так драться, как Умслопогас-Убийца, сын Чеки, и
названный  брат  его Галаци-Волк. Итак, они рассеяли Галакациев, они размели
их, как девушка выметает пыль из своей хижины, как ветер гонит сухие листья.
Конец скоро последовал  за  началом. Иные бежали, другие  поумирали, и таким
образом окончилось  сражение. Но война не окончилась. Галакации были разбиты
в поле,  но  многие  добежали до большой пещеры, и только там могло решиться
дело. Вскоре  же туда  направился Убийца с  оставшимися у него воинами. Увы!
Многие были убиты;  но  нет смерти более славной, как в сражении. Оставшиеся
стоили всего войска; они  знали, что под начальством "Секиры"  и "Дубины" их
нелегко победить.
     Они  стояли  перед  холмом,  окружность  основания  которого  равнялась
приблизительно  трем  тысячам шагов. Холм был невысок, но взобраться на него
было невозможно;  один  из воинов  попытался влезть на него,  но  бока холма
оказались  совершенно  отвесными,  и  на  них  нога  человеческая  не  могла
удержаться; пройти могли разве только горные кролики и ящерицы. Вокруг холма
никого не было видно, так же, как и в большом краале Галакациев,  лежащем на
востоке  от горы; вся  земля около  холма  была  истоптана копытами  быков и
ногами людей, а из середины горы дышалось мычание стада.
     Тогда  Галаци провел отряд немного в сторону, до  места, где почва была
вся  изрыта  и истоптана, как бывает у крааля  скота. Там они увидели низкую
пещеру, ведущую внутрь  горы, подобную  тем  туннелям,  которые строят белые
люди. Но пещера эта была загромождена огромными кусками скал, установленными
друг на  друга  таким  образом,  что снаружи  сдвинуть их  было  невозможно.
По-видимому, загнав внутрь скот, Галакации заложили вход в пещеру.
     Воины последовали за Галаци и дошли до северной стороны горы, но там, в
двадцати шагах от них, стоял  воин...  Увидя  их, он  внезапно  исчез. Воины
добежали до места, где виднелось маленькое отверстие в скале не больше норки
муравьеда; из отверстия слышались звуки и виднелся свет.
     -- Нет ли между  нами гиены,  которая захочет пролезть в новую нору? --
вскричал Умслопогас.  -- Сто голов скота тому, кто пройдет внутрь  и очистит
путь!
     Два  молодых воина выскочили вперед; тот, кто  раньше достиг отверстия,
опустился  на колени и вполз вовнутрь, лежа на  своем щите  и вытянув вперед
копье. На мгновение  свет в норе исчез, и ясно было слышно, как человек полз
вперед. Потом раздались звуки  ударов, и  в  отверстии  снова появился свет.
Человек был убит.
     -- У него  была неверная змея,  -- сказал второй воин,  -- она покинула
его. Посмотрю, не лучше ли моя змея!
     Он так же опустился на колени и вполз в нору,  как первый  воин, только
голову  он прикрыл  щитом.  Недолго  слышно  было, как он полз, потом  снова
раздались  звуки ударов по воловьей коже щита, а за ударами стоны.  Он также
был убит, но, повидимому, тело его было оставлено в норе, так как свет более
не появлялся  из нее. Случилось же это вот почему, отец мой: когда на  воина
посылались  удары, он прополз немного назад и умер там,  а со стороны врагов
никто не проник в проход, чтобы вытащить его.
     Между  тем воины смотрели на  отверстие норы  и,  повидимому, никому не
улыбалась мысль  войти туда и умереть там так бесславно. Галаци и Умслопогас
также задумчиво смотрели на нору.
     --  Меня зовут  Волком, --  сказал  Галаци,  --  волк не должен бояться
мрака,  кроме  того, Галакации --  мое  родное  племя,  и  я  первый  должен
навестить  их!  --  И он опустился на  колени без дальнейших разговоров.  Но
Умслопогас,  еще  раз осмотревший нору, заметил: Подожди,  Галаци,  я пройду
вперед!  Я  знаю,  как  надо действовать. Следуй  за  мной. А  вы, дети мои,
кричите погромче, чтоб никто не слышал наших движений, если же мы  пробьемся
насквозь, следуйте быстро за  нами, а  то одни  мы долго  не продержимся при
входе в эту  пещеру.  Слушайте  еще! Вот  вам  мой  совет,  если я  погибну,
выбирайте себе в  начальники  Галаци-Волка,  конечно,  если  он останется  в
живых!
     -- Нет, Убийца, не  называй меня своим преемником, -- возразил Волк, --
мы вместе жили, вместе и умрем!
     -- Пусть будет так, Галаци. В таком случае выбирайте другого вождя и не
пытайтесь  более  проникнуть в  нору.  Если мы не  пройдем, никто не  сумеет
пройти, поищите  пищу и сидите здесь, пока шакалы не появятся, тогда  будьте
готовы. Прощайте, дети!
     --  Прощай,  отец!  --  отвечали  воины. --  Иди  осторожно,  а  то  мы
останемся, как стадо без пастуха, покинутое и блуждающее!
     Умслопогас прополз в нору,  не взяв щита, но  держа перед собой секиру,
за  ним  последовал  Галаци.   Подвинувшись   вперед  шагов  на  двенадцать,
Умслопогас  вытянул  руку и, как  он того  ожидал, наткнулся на  ноги воина,
который проник туда перед этим и  умер  там. Умслопогас просунул голову  под
ноги убитого и прополз вперед, пока весь труп  не оказался лежащим у него на
спине, он  крепко придержал его таким  образом,  захватив обе руки  мертвого
человека  в одну  свою. Затем он продолжал подвигаться еще  немного, пока не
заметил, что достиг внутреннего выхода  норы. Внутри было очень  темно из-за
огромных камней, лежавших перед норой и не пропускавших света.
     Умслопогас  прополз как можно  скорее вперед,  держа мертвого на  своей
спине, и внезапно оказался на открытом месте в густой тени большой скалы.
     --  Клянусь Лилией,  --  вскричал находившийся  там  воин,  является  и
третий!  Получай,  зулусская крыса!  --  И  он со всей силы  ударил  дубиной
убитого человека.
     -- Получи еще! -- закричал снова и пронзил труп копьем так, что кольнул
под ним Умслопогаса.
     -- Еще, еще и еще! -- повторили другие, терзая мертвое тело.
     Умслопогас тяжело застонал и тихо лег в густом мраке.
     -- Не стоит тратить  ударов!  --  сказал первый из  нападавших. -- Этот
никогда  более  не вернется в страну  Зулусов, я думаю, немногие добровольно
последуют за  ним. Кончайте, пойдите  кто-нибудь,  принесите  камней,  чтобы
заложить нору, игра теперь окончена!
     С  этими  словами  он  отвернулся, за ним  последовали остальные; этого
только и ждал Убийца. Быстрым движением он освободился от трупа и вскочил на
ноги.  Воины  услыхали шум и повернулись снова  назад, но  в то же мгновение
Секира мягко опустилась,  и тот, кто клялся Лилией,  исчез  из  числа живых.
Умслопогас  прыгнул вперед  и,  вскочив  на  большую  скалу,  встал на  ней,
подобный горному оленю.
     -- Не так-то легко убить зулусскую  крысу, ласки!  -- вскричал он, пока
они  с криками сразу со всех сторон накидывались на него. Он разил направо и
налево и с  такой быстротой, что едва  можно было видеть,  куда падали удары
лезвия  топора.  Хотя враги едва  различали удары,  но, отец  мой, они,  как
снопы, валились  от них. Враги окружили  Умслопогаса, они прыгали на Убийцу,
как накатывает волна на стены утеса. Всюду сверкали копья, со всех сторон их
концы устремлялись на него. Спереди и по бокам  Секира могла удержать их, но
один из воинов ранил Умслопогаса  в шею, другой  приподнял  товарища  сзади,
тогда Секира сразила его и повергла в прах.
     Между тем Волк также выполз  из норы, и дубина его скоро нашла занятие,
они  вместе  работали  так  усердно,  что  спине Убийцы  больше  не угрожала
опасность;  пришлось опасаться  тем,  кто  стоял за  его  спиной. Оба  вождя
дрались бесстрашно, убивая всех кругом; вскоре одна за другой  показались из
норы украшенные перьями головы воинов Секиры, и сильные руки приняли участие
в битве. Они являлись быстро, вступали в сражение, как выдры разрезают воду,
--  вот их десять, вот уже  и двадцать, и вот воины  Галакациев,  не  ожидая
такого  нападения,  не выдержали  и побежали.  Остальные воины Секиры  вышли
беспрепятственно,  и  вечер  постепенно  перешел в  ночь,  пока  все они  не
проникли сквозь нору.


        НАДА

     Умслопогас, несмотря  на  темноту, собрал свои  войска  и просил Галаци
вести их. Завернув  за  угол долины, они  дошли до места, где  под  нависшей
скалой находился вход в огромную пещеру.
     Здесь в  последний раз  Галакации  оказали им  сопротивление,  и факелы
осветили  мрачную  картину битвы.  Но  сопротивление  продолжалось  недолго,
мужество совершенно покинуло их.
     В одном углу пещеры Умслопогас заметил кучку людей, окружавших и как бы
оберегавших кого-то. Он кинулся на них, за ним последовали Галаци и  другие.
Пробившись сквозь круг, при свете своего факела, Умслопогас  увидел высокого
и стройного  человека, который прислонился к стене пещеры и держал щит перед
лицом.
     Щит был моментально  вырван Умслопогасом из  держащих  его  рук лезвием
топора; в  зазвучавшем же голосе было что-то такое, что помешало ему ударить
врага  во второй раз:  ему казалось, что,  словно во сне, к  нему  вернулось
воспоминание  о  детстве.  Факел догорал, но он  выдвинул его  вперед, чтобы
разглядеть того, кто прижался к скале. Одет он был в одежду  воина, но облик
был не мужской. Действительно, то  была почти белая,  красивая  женщина. Она
опустила  руки, которыми закрывала лицо,  и он мог разглядеть ее. Он  увидел
глаза, светящиеся, как звезды,  вьющиеся волосы,  спадающие по плечам, и всю
красоту ее,  чуждую нашему народу. И так же, как голос  ее напомнил о чем-то
невозвратном,  так и глаза ее, казалось, сияли сквозь  мрак прошедших лет, а
красота ее напоминала что-то давно уже известное ему.
     -- Как зовут тебя, прекрасная девушка? -- спросил он наконец.
     -- Теперь зовут меня Лилией,  когда-то я носила другое  имя. Когда-то я
была Надой, дочерью Мопо, но имя и все вокруг него погибло; я также умираю с
ними.  Кончай  скорей, убей  меня. Я  закрою глаза,  чтобы не видеть  блеска
оружия!
     Умслопогас снова взглянул на нее, и секира выпала у него из рук.
     -- Посмотри на меня,  Нада, дочь  Мопо, -- сказал он тихим  голосом, --
посмотри на меня и скажи, кто я!
     Она взглянула на него. Ее лицо застыло, как у того,  кто смотрит сквозь
пелену воспоминаний, оно стало неподвижно и странно.
     -- Клянусь, -- сказал она, -- клянусь, ты Умслопогас, мой умерший брат,
которого мертвого, как и живого, я одного и постоянно любила!
     Факел потух, Умслопогас в темноте схватил свою сестру, найденную  после
многих лет разлуки, прижал к себе и поцеловал, и она поцеловала его.
     После  того,  как воины утолили свой голод  из запасов  Галакациев, как
расставлена была стража для охраны скота и из опасения нападения, Умслопогас
долго беседовал с НадойЛилией, сидя с нею в стороне, и рассказал ей всю свою
жизнь. Она также рассказала ему то, что тебе уже известно, отец мой, как она
жила среди маленького  племени,  подвластного Галакациям, со  своей  матерью
Макрофой, и о том, как весть о ее красоте распространилась по всей стране.
     Она рассказала,  как  Галакации потребовали ее выдачи, как  овладели ею
силой оружия, умертвив жителей ее крааля и  среди них  ее родную мать. После
этих событии она стала  жить среди Галакациев,  которые переменили ее имя  и
назвали Лилией; с нею они обращались хорошо, оказывали ей уважение благодаря
ее кротости и красоте и не неволили ее выходить замуж.
     -- А почему ты не  хотела выходить замуж, Нада, сестра  моя? -- спросил
Умслопогас. -- Тебе давно пора быть замужем!
     -- Я не могу сказать тебе причину, -- ответила она, опуская  голову, --
я не расположена к замужеству. Я только прошу, чтобы меня оставили в покое.
     Умслопогас задумался на мгновение, а потом сказал:
     -- Разве ты не знаешь, Нада, почему  я предпринял войну,  почему  племя
Галакациев погибло и рассеялось и скот  их стал добычей моего оружия? Слушай
же:  я знал о тебе  только по слухам,  знал, что тебя зовут  Лилией, что  ты
самая прекрасная женщина в стране, и пришел сюда для того, чтобы добыть тебя
в  жены  Дингану. Причиной, почему  я начал  войну, было намерение завоевать
тебя и помириться с Динганом, и я достиг своей цели!
     Услыхав  эти слова,  Нада-Лилия  задрожала  и заплакала,  она упала  на
колени и охватила с мольбой ноги Умслопогаса.
     --  О,  не будь так жесток со мной,  твоей сестрой,  -- молила она,  --
лучше возьми топор  и покончи со мной и с красотой, которая принесла столько
горя всем, а  в особенности  мне.  Зачем я оберегала свою голову щитом  и не
дала топору  раскроить  ее?  Я  оделась воином, чтобы  подвергнуться  участи
воина. Будь проклята моя  женская слабость, которая  вырвала  меня у смерти,
чтобы обречь меня на позор!
     Так молила она Умслопогаса  тихим, кротким голосом, и сердце дрогнуло в
нем,  хотя  он не  имел более намерения  отдавать Наду Дингану,  как  Балека
отдана была Чеке, чтобы, может быть, обречь ее на участь Балеки.
     -- Научи меня, Нада, -- сказал  он, -- как мне исполнить взятое на себя
обязательство? Я должен отправиться к Дингану, как обещал отцу нашему, Мопо;
что  же я отвечу Дингану, когда  он спросит меня о Лилии, которую  он желает
получить  и  которую я обещал  добыть ему? Что должен я сказать,  чтобы уйти
живым от гнева Дингана?
     Нада подумала и отвечала:
     -- Поступи таким образом,  брат  мой: скажи ему,  что Лилия,  одетая  в
походную одежду воина,  случайно была убита  во  время сражения. Видишь  ли,
никто из твоего народа не знает, что ты нашел меня; в час победы и торжества
воины твои не думают о девушках. Так  вот каков мой план: поищем теперь, при
свете звезд, тело какой-нибудь красивой  девушки --  без  сомнения, найдутся
убитые  по ошибке  во время сражения;  на  нее  мы  наденем мужскую одежду и
положим рядом с ее трупом одного из убитых твоих воинов. Завтра, когда будет
светло,  ты соберешь  своих  вождей и,  положив  тело девушки  в темном углу
пещеры,  покажешь ее  своим воинам и скажешь, что это Лилия, убитая одним из
твоих воинов,  которого, рассердившись за убийство девушки, ты умертвил сам.
Они не станут внимательно разглядывать ее, если же случайно будут смотреть и
не найдут ее  особенно красивой, то  подумают, что  смерть  похитила  у  нее
красоту. Таким образом  рассказ,  который  ты приготовишь для Дингана, будет
построен на прочном основании, и Динган совершенно поверит ему!
     --  Как все это возможно,  Нада?  -- спросил  Умслопогас.  --  Как  это
возможно,  когда  люди  увидят  тебя среди пленных  и  узнают тебя по  твоей
красоте? Разве в стране существуют две таких Лилии?
     -- Меня не  узнают, потому что не увидят, Умслопогас. Ты должен сегодня
же освободить меня. Я уйду отсюда, переодетая юношей и покрытая плащом, если
бы кто-нибудь и встретил меня, кто скажет, что я Лилия?
     -- Куда же ты пойдешь,  Нада?  На  смерть? Неужели затем мы встретились
после стольких лет разлуки, чтобы снова расстаться навеки?
     --  Где находится твой крааль,  брат?  В тени Заколдованной  Горы, гору
легко узнать по  скале, которая имеет форму старухи, обращенную в камень, не
так ли? Расскажи, какой дорогой можно дойти туда? Я отправлюсь к тебе!
     Тогда Умслопогас позвал Галаци-Волка и рассказал ему всю правду; Галаци
был единственным человеком, которому он мог довериться. Волк выслушал молча,
любуясь  красотой Нады, неясной при свете звезд. Когда  все было сказано, он
только  заметил,  что более  не  удивляется,  что племя  Галакациев  оказало
сопротивление Дингану и накликало на себя смерть из-за такой  девушки. Но он
прибавил откровенно, что  сердце его предчувствует  беду; дело смерти еще не
кончилось, "вот светит Звезда Смерти", и он указал на Лилию.
     Нада задрожала  при этих  зловещих словах,  а  Убийца  рассердился,  но
Галаци не отказался от своих слов и ничего не прибавил к ним.
     Они  встали  и  отправились  искать  среди  мертвых   убитую   девушку,
подходящую их намерениям; вскоре они  нашли высокую  и красивую  девушку,  и
Галаци на руках донес ее до большой пещеры.
     Одев тело девушки в наряд воина, разложив рядом с нею  копье и щит, они
положили ее в темном углу пещеры  и, найдя мертвого воина из племени Секиры,
перенесли его поближе к  ней. Окончив свое  дело, они покинули пещеру, делая
вид, что проверяют часовых; Умслопогас и Галаци переходили с места на место,
а Лилия шла  за ними, как вестовой, прикрывая лицо щитом, держа в руке копье
и неся мешок с зерном и сушеным мясом.
     Они  шли  таким  образом,  пока не  достигли  выхода  из  горы.  Камни,
закрывавшие  выход,  были  сняты,  но   у  входа  все-таки  стояли  часовые.
Умслопогас окликнул  их, и они отдали ему честь; он  заметил, что они сильно
утомлены путешествием и  битвой и мало понимают, что происходит  вокруг. Он,
Галаци и Нада вышли из пещеры в долину, лежащую перед горой.
     Здесь  Убийца и Лилия простились, пока Галаци сторожил  их; вскоре Волк
увидел  возвращающегося  Умслопогаса,  который  шел  медленно,  как  бы  под
бременем  горя;  вдали  на  равнине  виднелась Лилия, несущаяся  легко,  как
ласточка.
     Умслопогас и Галаци медленно вошли под своды горной пещеры.
     -- Что  это значит,  предводитель? -- спросил начальник.  -- Вас  вышло
трое, а вернулось всего двое?
     --  Глупец! -- отвечал Умслопогас.  --  Ты  пьян от пива Галакациев или
ослеп  от  сна! Двое вышли,  двое вернулись. Того, кто  был  с нами, я услал
обратно в лагерь!
     --  Да  будет  так,  отец! -- сказал  начальник.  --  Двое  вышли, двое
вернулись. Все в порядке!


        КОСТЕР

     На следующее утро воины выспались, отдохнули и поели, тогда  Умслопогас
собрал их и  выразил им благодарность за мужество, с которым  они  завоевали
славу  и  скот. Воины были  веселы,  мало думали о погибших и громко  запели
хвалу ему и Галаци. Когда пение окончилось, Умслопогас снова обратился к ним
с  речью, в  которой повторил, что  победа  их  велика  и завоеванные  стада
бесчисленны, но он прибавил, что чего-то не хватаете этой победе -- нет той,
которая  предназначалась  в дар царю Дингану  и из-за  которой произошла эта
война. Где Лилия? Вчера еще она была здесь, одетая в плащ воина, со  щитом в
руках, об этом он слыхал от пленных. Так где же она теперь?
     Воины отвечали, что не видели ее. После их ответа заговорил Галаци, как
было условлено между ним и Умслопогасом. Он рассказал, что в то время, когда
они приступом брали пещеру, он видел, как один из их воинов в пещере кинулся
на  воинаврага  с намерением убить  его.  Но при его  приближении  тот, кому
угрожала смертельная опасность, бросил  свой щит, прося о  пощаде, и  Галаци
увидел, что то не Галакаций, а очень красивая девушка.  Он  крикнул воину не
трогать ее,  так  как издан был строгий приказ не  убивать женщин.  Но воин,
опьяненный сражением, отвечал, что, будь то мужчина или женщина, враг должен
умереть,  и  заколол ее. Видя это, он,  Галаци, в  ярости подбежал  к  этому
человеку, ударил дубиной и убил его.
     -- Ты хорошо сделал, брат! -- отвечал Умслопогас. -- Пойдемте же туда и
посмотрим  на мертвую  девушку.  Может  быть,  это Лилия,  что  будет весьма
несчастливо для нас; не знаю даже, как об этом известить Дингана!
     Вожди последовали за Умслопогасом и Галаци до того места, куда положили
девушку и рядом человека из племени Секиры.
     -- Все, что рассказал  Волк,  брат  мой, правда! --  сказал Умслопогас,
размахивая  факелом над лежащими  трупами. --  Без сомнения, здесь лежит та,
которую называли Лилией и которую мы хотели завоевать, рядом с нею лежит тот
глупец, который  убил  ее  и  сам пал от удара  палицы.  Некрасивое зрелище,
печальная повесть, которую придется мне рассказать  в краале Дингана. Но что
случилось -- случилось, изменить  мы ничего не можем,  девушка, которая была
красавицей среди красавиц, не  слишком-то хороша  теперь.  Пойдем!  -- И  он
быстро удалился, потом приказал:
     --  Завяжите эту мертвую девушку в воловью  кожу, покройте солью, и  мы
унесем ее с собой! -- Приказание было исполнено.
     Вожди ему отвечали:
     -- Вероятно, все случилось, как  ты говоришь,  и мы ничего изменить  не
можем. Динган обойдется и без  невесты! --  Говорили это все, за исключением
того человека,  который  командовал стражей  в то  время,  когда Умслопогас,
Галаци и третий их  спутник вышли из пещеры. Этот  вождь ничего не отвечал и
не раскрывал никому своих мыслей. Ему казалось, что он ясно видел трех, а не
двух людей, выходящих из пещеры. Ему  казалось  также, что плащ, покрывавший
третьего  человека, раскрылся, когда тот проходил мимо него,  что под плащем
он увидел облик прекрасной женщины и блеск женских глаз -- больших и темных,
подобных глазам серны.
     Этот  же вождь заметил, что Булалио не призвал никого из пленных, чтобы
признать в убитой девушке  Лилию,  что факел колебался взад и  вперед, когда
освещал ее, хотя рука Убийцы никогда не дрожала. Все это вождь подметил и не
забыл.
     Случилось же так, что  позже, во время обратного путешествия, отец мой,
Умслопогасу пришлось сделать  строгое замечание этому вождю,  который  хотел
отнять у  другого его долю  военной добычи. Он  резко поговорил с ним, лишил
его командования  частью и  назначил другого на  его место.  Кроме  того, он
отнял у него скот и отдал тому, которого тот хотел ограбить.
     Поэтому, хотя наказание было заслуженным, вождь этот все  более и более
думал о третьем человеке, который вышел из пещеры и больше в нее не вернулся
и имел облик прекрасной женщины.
     В тот же день Умслопогас направился  к краалю, в  котором жил Динган. С
собою они вели,  большое количество  скота  в подарок  Дингану  и  множество
пленных  молодых  женщин  и  детей;  Умслопогас  хотел  умилостивить  сердце
Дингана, так  как не мог  привести ту,  которую обещал, -- Лилию,  цветок из
цветов,  будучи  осторожным  и мало веря  в  доброту царей,  Умслопогас, как
только  достиг  границ страны Зулусов, отослал лучший скот и самых  красивых
девушек и детей в крааль народа  Секиры,  у Горы Привидений. Тот, кто раньше
был начальником стражи и стал простым воином, заметил также и это.
     В одно  прекрасное утро я, Мопо, сидел в  краале в  обществе Дингана. Я
продолжал служить  ему, хотя он ни слова  не сказал мне с  той минуты, как я
предсказал ему, что из крови белых  людей, погубленных  им,  вырастет цветок
его  смерти. Умслопогас  же вошел  в крааль  Дингана на следующий день после
избиения Анабоонов.
     Настроение  Дингана  было  мрачным,  и  он   искал   случая   чемнибудь
развлечься. Он вспомнил о белом "Человеке Молитвы",  который явился в крааль
для того, чтобы научить  народ Зулусов поклоняться другим богам, чем ассегаи
и цари. Он был хорошим человеком, но учение его не привилось у нас, мы  даже
с трудом  понимали его; индунам также учение это  не нравилось, им казалось,
что оно ставит начальника над начальником, царя  над царем  и учит миру тех,
чье  ремесло -- война. Динган послал за белым человеком, чтобы завести с ним
беседу. Динган считал себя самым умным из людей.
     Лицо белого человека было бледно. Он был свидетелем того, что случилось
с  бурами,  а так как сердцем он был кроток,  то  подобные  зрелища были ему
ненавистны. Царь пригласил его сесть и сказал ему:
     --  Недавно ты  рассказывал  мне  об огненном месте, куда  отправляются
после смерти  люди, которые совершили злые поступки при  жизни. Известно  ли
твоей премудрости, находятся ли там мой предки?
     -- Я не могу узнать этого, царь! -- отвечал "Доктор Молитвы". Я не могу
судить о поступках людей. Я только  говорю, что  те,  кто  убивает,  грабит,
притесняет  невинных  и  лжесвидетельствует  при жизни,  отправляются  после
смерти в огненное место!
     -- Насколько мне  известно,  предки  мои совершали все эти поступки,  и
если они находятся в этом месте, то и я отправлюсь туда; я хочу после смерти
соединиться со своим отцом  и дедами. Но я думаю,  что мне удастся избегнуть
огня, если я попаду туда!
     -- Каким образом, царь?
     Динган  хотел  подставить  ловушку  "Доктору  Молитвы".  В  центре  той
открытой площади,  где совершилось нападение на буров, он  велел воздвигнуть
огромный  костер: снизу лежал  хворост, а на хворосте  бревна  и даже  целые
деревья.  Таким  образом среди площади находилось возов шестьдесят сложенных
сухих дров, отец мой.
     --  Ты увидишь сам,  белый человек! --  отвечал  он  и приказал  слугам
поджечь кругом валежник, затем он призвал тот полк юношей, который оставался
в краале. Кажется, воинов  была  тысяча  и  еще полтысячи, не  более  -- тех
самых, которые перебили буров.
     Огонь начал ярко разгораться; полк вошел и стал рядами  перед Динганом.
В то время, как все юноши вошли и заняли свои места, костер представлял одно
огромное  ревущее пламя. Хотя мы  сидели  в ста  шагах  от  него,  жара была
невыносима, когда ветер дул в нашу сторону.
     --  Скажи, "Доктор Молитвы", неужели огненное место жарче этого костра?
-- спросил царь.
     Белый  человек  отвечал,  что  ему  это   неизвестно,  но  что  костер,
действительно горит жарко.
     -- Я покажу тебе,  как я выберусь из  огненного места, если мне суждено
будет лежать на таком  огне,  хотя бы он в десять раз  был  больше  и жарче.
Слушайте, дети мои! -- вскричал он, вскакивая с  места и обращаясь к воинам.
-- Вы  видите этот костер? Бегите и затопчите его своими  ногами. Где теперь
бушует огонь, пусть останутся черная зола и уголья!
     Белый человек поднял в ужасе  руки и стал  молить Дингана отменить свое
приказание, которое повлечет за собой смерть многих людей, но царь велел ему
замолчать.  Тогда тот поднял глаза,  кверху и стал  молиться своим  богам. С
минуту воины в недоумении смотрели друг  на друга, огонь бешено ревел, пламя
высоко подымалось к небу, а над  ним и вокруг него плясал горячий воздух. Но
начальник отряда громко закричал:
     -- Велик наш царь! Слушайте царя, отличающего  вас! Вчера мы уничтожили
Анабоонов,  --  но  то был  не подвиг,  они были безоружны. Вот враг,  более
достойный нашей доблести. Дети, выкупаемся в огне -- мы свирепее огня! Велик
царь, отличающий нас!
     Окончив свою  речь, он  кинулся  вперед,  и  ряд за  рядом,  с громкими
криками,  кинулись за ним воины. Они действительно были храбры,  кроме того,
они  знали,  что если впереди их ждет смерть, смерть  ждет  и  тех,  которые
останутся позади  --  лучше  умереть с честью,  чем со  стыдом. И потому они
пошли вперед  весело, как на  сражение, под предводительством своего вождя и
запели  "Ингомо",  воинственную  песнь  Зулусов.  Вот  вождь  приблизился  к
ревущему огню, мы видели, как он поднял щит, чтоб защититься от жара.  Потом
он исчез, он  прыгнул в самую середину  костра и  едва  ли впоследствии  был
найден  его  труп. За ним последовал первый ряд воинов. Они  шли, ударяя  по
огню щитами  из воловьей  кожи, вытаптывая  его  босыми  ногами,  вытаскивая
пылающие бревна и откидывая их по сторонам. Ни один  человек первой  роты не
уцелел, отец мой, они падали, как мотыльки, налетающие на свечу, а упав, они
погибали. За ними  шли другие роты, и в этой  битве счастливы были те,  кому
последнему  пришлось  сразиться с  "врагом". Вскоре густой  дым  смешался  с
пламенем, огонь все уменьшался и уменьшался, а  дым  все увеличивался; люди,
почерневшие, без волос, голые,  обожженные,  с пузырями  от ожогов,  шатаясь
выходили из противоположного конца костра и падали там и сям на землю.
     За  ними  шли  другие; пламя исчезло,  оставался только  дым, в котором
неясно  двигались  люди, и вскоре, отец  мой,  все кончилось.  Они  победили
огонь,  последние  семь  рот почти не  пострадали,  хотя каждый  воин прошел
сквозь костер. Сколько людей погибло,  не знаю, их не считали, но умершими и
ранеными полк потерял половину людей, пока царь не завербовал в него новых.
     --  Видишь, "Доктор Молитвы", -- сказал, смеясь,  Динган, -- вот как  я
избегну огня  той страны,  о  которой ты рассказываешь, если,  впрочем,  она
существует: я прикажу своим войскам затоптать огонь!
     Белый  человек  ушел  из  крааля,  говоря,  что более не  станет  учить
зулусов, вскоре он покинул страну. После его ухода убрали сгоревшие дрова  и
мертвых людей; обожженных же стали лечить или добили их, смотря по ожогам, а
те, которые мало пострадали, явились перед царем и славили его.
     -- Надо дать вам новые щиты и головные уборы, дети мои, сказал  Динган.
-- Щиты почернели и съежились, а головных уборов  из волос и перьев осталось
очень мало!
     -- Да, -- заметил снова Динган, смотря на оставшихся в живых воинов, --
бриться будет  легко и дешево в том огненном  месте,  о котором рассказывает
белый человек!
     Он приказал  принести пива для людей, которых  от сильного  жара мучила
жажда.
     Может быть, отец  мой, ты не  догадываешься,  что я рассказал тебе  это
событие потому,  что оно имеет отношение  к  моей истории; не успело все еще
свершиться, как явились гонцы с докладом, что Булалио, вождь народа  Секиры,
и  его  войска  стоят  у  краалей,  вернувшись  с богатой  добычей,  перебив
Галакациев в стране Сваци.
     На  мгновение  воцарилось   молчание,  потом  издалека,  из-за  высокой
изгороди  большой  площади,  послышались звуки пения, и сквозь ворота крааля
вбежали  два высоких человека. Они добежали до  середины площади и  внезапно
остановились, при их остановке горячая зола от костра взлетела под их ногами
маленьким облачком.
     За  своими  вождями  вошли  воины  народа  Секиры,  вооруженные  только
короткими палками.
     Неожиданно для  всех, Умслопогас поднял топор и бегом кинулся вперед, а
за ним устремилось его войско. Они мчались прямо на нас, перья на их головах
вздымались по ветру, казалось, что они неизбежно должны растоптать нас. Но в
десяти шагах от царя Умслопогас опять  поднял  Секиру,  Галаци вытянул вверх
Дубину,  и, как один  человек, воины встали неподвижно на своих местах, пока
пыль  облаками подымалась  вокруг  них.  Они остановились  длинными  прямыми
рядами,  вытянув вперед  щиты  и  низко опустив  головы,  ни одна  голова не
поднималась выше небольшого копья над землей.  Так  они стояли  одну минуту,
потом  в  третий  раз Умслопогас  поднял топор, и  в  одно  мгновение  воины
выпрямились,  высоко  подкинули  свои  щиты и из  их груди  раздался громкий
привет царю.
     Братья-Волки выступили вперед и остановились перед царем, с  минуту они
внимательно смотрели друг на друга.


        ЛИЛИЯ ПЕРЕД ДИНГАНОМ

     -- Как вас зовут? -- спросил Динган.
     -- Нас зовут Булалио-Убийца и Галаци-Волк, царь! -- отвечал Умслопогас.
     -- Не ты ли оскорбил дерзкими словами умершего теперь Черного, Булалио?
     --  Да,  царь,  я  посылал  гонца  к  брату  твоему,  но  как  я  узнал
впоследствии, Мезило, мой гонец,  превысил мои полномочия и заколол Черного.
Мезило бил человек коварный!
     Динган  потупился,  он хорошо знал, что сам  он с помощью  Мопо заколол
Черного,  но, предполагая,  что  далеко живущий  вождь  не  слыхал  об  этом
событии, он более не напоминал о Мезило и данном ему поручении.
     -- Каким  образом  осмелились вы явиться  предо мной с оружием в руках?
Разве вы  не знаете правила: кто  является  вооруженным перед царем,  должен
умереть!
     --  Мы  не знали  этого закона, царь,  -- отвечал Умслопогас. --  Кроме
того, я могу возразить тебе в  силу Секиры, которой я  владею, я один правлю
своим народом. Не носи я топора, всякий желающий занял бы мое место, так как
Секира -- владычица нашего народа, а тот, кто владеет ею, только ее слуга!
     --  Странный  обычай,  --  заметил Динган, --  пусть будет  так. А  что
скажешь ты, Волк, о своей большой дубине?
     -- Вот  что я скажу тебе  о  своей Палице, царь! -- отвечал Галаци.  --
Силой  этой Дубины я  охраняю свою жизнь.  Будь  я без Дубины, всякий охотно
отнимет у меня жизнь. Дубина -- мой хранитель, а не я -- ее!
     -- Никогда ты еще не был так близок  к тому, чтобы лишиться и дубины, и
жизни! -- сказал Динган сердито.
     -- Очень возможно, царь! -- отвечал Волк. -- Я знаю, что когда наступит
мой час, без сомнения, хранитель перестанет охранять меня!
     -- Странные вы люди! --  проговорил Динган. --  Где были  вы  теперь, и
какое дело привело вас в жилище Слона?
     -- Мы были в далекой стране, царь!  -- отвечал Умслопогас. Мы бродили в
чужих краях,  чтобы  отыскать  Цветок в  дар царю. Во время наших поисков мы
истоптали большой сад Сваци, а вот  перед тобой  люди,  которые обрабатывали
сад! -- И он указал на пленных. -- Вне крааля стоит скот, с помощью которого
сад вспахивался!
     -- Хорошо, Убийца! Я вижу  садовников  и слышу мычанье стада, но где же
Цветок?  Где Цветок,  который вы пересадили  из  земли Сваци? Может быть, то
была Лилия?
     --  Действительно, цветок тот была Лилия,  царь! Но  увы! Лилия завяла,
остался один стебель, побелевший и увядший, как кости человека!
     -- Что хочешь ты сказать? -- опросил Динган, вскакивая на ноги.
     -- Скоро ты узнаешь!  --  отвечал Умслопогас, он  тихо отдал приказание
вождям, стоящим за ним. Из  рядов его войск выбежало вперед четыре человека.
На плечах  они несли носилки, а  на носилках лежал сверток из сырых воловьих
кож, туго стянутый ремнями.  Воины отдали честь царю  и  положили  перед ним
свою ношу.
     --  Разверните!  --  приказал  Убийца.  Они  развернули кожи  и  в  них
обсыпанное солью лежало тело девушки, когда-то высокой и стройной.
     -- Вот лежит стебель Лилии, царь! -- сказал Умслопогас, указывая на нее
топором. -- Если цветок ее еще существует, то, во всяком случае, не здесь.
     Динган пришел  в ярость,  но  беде помочь никто не  мог  Лилия  умерла,
виновник ее смерти погиб также и не мог более искупить свою вину.
     -- Уходите отсюда,  вы и ваш народ!  --  сказал он БратьямВолкам.  -- Я
беру себе скот и пленных. Будьте  благодарны за то, что  я не отнимаю  у вас
жизни: во-первых, за то, что вы осмелились воевать  без моего разрешения, а,
во-вторых, за  то, что повели воину неудачно и принесли мне только труп той,
которую я желал получить!
     Когда  царь  сказал,  что мог бы  отнять  жизнь у всего  народа Секиры,
Умслопогас мрачно улыбнулся и взглянул на свои войска. Отдав честь царю,  он
повернулся, чтобы идти. Но в эту минуту из рядов его воинов выскочил человек
и обратился к Дингану.
     -- Разрешишь ли мне сказать  правду перед царем,  а  затем  отдохнуть в
тени царя?
     Говоривший был  именно тот вождь, который  командовал  стражей  в ночь,
когда три  человека  вышли из пещеры, а вернулись всего двое,  тот, которого
Умслопогас лишил почетного места.
     -- Говори, тебе нечего бояться! -- отвечал Динган.
     -- Царь, уши твои выслушали  ложь!  -- сказал  воин. -- Послушай  меня,
царь!  Я  был  начальником  стражи  у  выхода  из  пещеры  в  ночь  избиения
Галакациев. Три человека подошли к выходу из  горы -- Булалио, Волк Галаци и
еще один.  Он  был высок,  строен  и нес щит перед собою. Когда  этот третий
человек  проходил  сквозь ворота, плащ,  надетый  на него, задел за  меня  и
раскрылся.  Под  плащем скрывалась не мужская грудь, царь, то была  женщина,
почти  белая  и  очень  красивая. Поправляя плащ, она опустила щит. За щитом
скрывалось  не  мужское лицо,  царь, но  лицо  девушки,  прекраснее луны,  с
глазами,  блестящими,  как звезды. Три человека  вышли из  пещеры,  царь, но
вернулись  только двое; я  смотрел им вслед, и мне казалось, что я вижу, как
третий их спутник бежит по  равнине, быстро, как бегают девушки, царь. Кроме
того, Слон, Булалио солгал мне, когда я в качестве начальника стражи спросил
его о третьем человеке,  вышедшем из ворот,  он отвечал, что выходило только
двое. Также  он не  призвал  пленных,  чтобы признать  тело девушки, теперь,
конечно, слишком поздно;  человек же, лежащий рядом с нею в пещере, был убит
не  Галаци, он был  убит перед  пещерой  ударом  дубины воина Галакациев.  Я
своими глазами  видел, как  он  пал мертвым, и сам  заколол его убийцу. Еще,
царь  мира,  знай, что лучшие пленные и  лучший  скот не  приведены  тебе  в
подарок,  их  послали в  крааль Булалио, вождя  племени  Секиры. Все  это  я
рассказал тебе, о царь, потому, что сердце мое не любит лжи. Я сказал правду
и теперь прошу тебя защитить меня от свирепых и жестоких Братьев-Волков!
     Все время, пока  говорил  изменник, Умслопогас  шаг за шагом подвигался
все  ближе  и  ближе  к нему,  пока  не  остановился  так  близко,  что  мог
прикоснуться к нему вытянутым копьем. Никто не заметил этого, исключая меня,
Мопо, да еще, может быть Галаци; все следили за выражением лица Дингана, как
люди следят за грозой, готовой разразиться.
     -- Не бойся Братьев-Волков,  воин! -- проговорил Динган, страшно поводя
красными глазами. -- Лапа льва охраняет тебя, слуга мой!
     Еще  царь  не кончил  своей речи,  как Убийца подпрыгнул.  Он подскочил
прямо к изменнику, не говоря ни слова, глаза его были ужасны. Он подскочил к
нему, схватил его  руками, не поднимая  оружия, и, благодаря своей  страшной
силе, сломал  его, как  ребенок ломает палку.  Не  знаю, каким  образом, все
произошло слишком быстро. Он сломал его  и, высоко подкинув мертвого, бросил
к ногам Дингана и вскричал громким голосом:
     -- Вот твой слуга, царь! Действительно, теперь он отдыхаете твоей тени!
     Наступило молчание  и, благодаря тишине, слышен был  вздох  удивления и
испуга;  подобный поступок еще никогда  не совершался в присутствии царя, со
времен  Сенцангаконы Корня. Динган  заговорил, голос его хрипел от ярости, и
весь он дрожал.
     -- Убейте его! -- прошипел он. -- Убейте собаку и всех пришедших с ним!
     -- В эту игру и  я умею играть! -- отвечал Умслопогас. -- Народ Секиры!
Неужели вы будете ждать, чтобы вас перебили эти опаленные крысы? --  И своим
топором он  указал на воинов,  невредимо вышедших  из огня,  но лица которых
были опалены.
     В ответ на его  слова  раздался  громкий крик,  а за криком неудержимый
смех. Воины Умслопогаса кричали:
     -- Нет, Убийца, мы не  станем ждать нападения!  --  Они  поворачивались
направо и налево, чтобы встретить врага,  пока по всем их рядам слышался шум
потрясаемых  щитов. Умслопогас отскочил  назад, чтобы стать  во  главе своих
людей, вперед кинулись воины Дингана, желая, по возможности, исполнить  волю
царя. Галаци-Волк бросился к Дингану и, размахивая  своей дубиной,  закричал
громким голосом:
     -- Стой!
     Опять наступило молчание; все видели, что тень от дубины темным  пятном
лежала на голове Дингана.
     Динган, взглянув на великана, стоявшего над ним, почувствовал, как тень
блестящей дубины холодком легла на его лоб, и опять задрожал, но на этот раз
от страха.
     -- Идите с миром! -- сказал он.
     -- Хорошее слово, царь! -- заметил Волк, улыбаясь. Он медленно, спиной,
стал отступать к своим войскам, говоря: -- Хвалите царя! Царь приказал своим
детям идти с миром!
     Но как только  Динган перестал чувствовать тень смерти на своей голове,
ярость  вернулась  к  нему, он  собирался  приказать  своим воинам совершить
нападение на народ Секиры, но я остановил его, говоря:
     -- В этом приказании таится твоя смерть,  царь. Убийца ногами растопчет
твоих малочисленных воинов, и снова дубина взглянет на тебя!
     Динган понял,  что я говорю правду, и  не отдал опасного  приказания; у
него  оставались только те воины,  которые избегли огня,  все остальные были
посланы  в  Наталь,  чтобы  истребить буров.  Но он жаждал крови,  а  потому
обратился ко мне.
     -- Ты изменник, Мопо, как  я давно предполагал, и  я поступлю  с тобой,
как та собака  со  своим  неверным слугой!  -- И он бросил в  меня  ассегай,
который держал в руке.
     Я заметил его движение,  предвидел удар и, подпрыгнув высоко в воздухе,
избегнул его. Затем  я  повернулся  и  пустился  быстро  бежать,  а за  мной
погнались часть царских воинов. Бежать  пришлось недалеко, до последней роты
народа  Секиры;  воины увидели  меня и  под  предводительством  Умслопогаса,
шедшего  сзади всех, устремились ко мне навстречу.  Воины, гнавшиеся за мною
для того, чтобы убить меня, отстали.
     --  Здесь,  у  царя,  мне  более  нет  места,  сын  мой!  --  сказал  я
Умслопогасу.
     -- Не бойся, отец, я найду тебе место! -- отвечал тот.
     Тогда я обратился к преследовавшим меня воинам и сказал:
     -- Передайте слова мои царю:  не хорошо сделал он, что прогнал меня; я,
Мопо, посадил его на царство  и я один мог там его держать. Так скажите ему,
что будет еще хуже, если он  станет разыскивать меня; тот день, когда мы еще
раз встретимся лицом к  лицу, будет  днем его  смерти. Так  сказал Моповрач,
который еще никогда не предсказывал того, что не сбывалось!
     После этого мы удалились из крааля  Дингана. Я вернулся впоследствии  в
этот крааль для того, чтобы  предать  пламени все, что  Динган не уничтожил.
Когда же я опять встретился с  Динганом...  но рассказ об этом впереди, отец
мой.
     Мы удалились от крааля, никто не препятствовал нам, так как некому было
препятствовать.
     Когда Динган  услыхал мои слова, он опять испугался, он знал, что лгать
я не стану.
     Поэтому  он  придержал  свою  руку, не  послал  войск,  чтобы умертвить
Умслопогаса, опасаясь смерти, которую я обещал навлечь на него. Раньше,  чем
исчез его страх, Дингана отвлекла война с Анабоонами, причиной которой стало
избиение белых людей, и  у него не оставалось свободных воинов, чтобы мстить
незначительному вождю.
     Но ярость его была так велика после всего  случившегося, что, по своему
обыкновению,  он  умертвил  много невинных людей, чтобы удовлетворить  жажду
мщения.


        РАССКАЗ МОПО

     Во время  нашего пути  Умслопогас рассказал мне все, что случилось  при
нападении на Галакациев, и о своей встрече с Надой.
     Наконец, мы очутились у  подножия Горы Призраков и взглянули в каменное
лицо старой колдуньи, которая вечно  сидит  на высоте и ждет кончины мира; в
ту же ночь мы дошли до крааля народа Секиры  и  с громким пением вступили  в
него.  Галаци  не  вошел с нами, он отправился на  гору  собрать  свою  стаю
волков:  проходя  у подножия горы, мы  слышали, как волки приветствовали его
громким воем.
     При  нашем  приближении  к  краалю,  все  женщины  и  дети  вышли к нам
навстречу; во главе  их шла Зинита, старшая  жена Умслопогаса. Встретили они
нас радостно,  но, увидя,  как много  не хватает воинов, которые месяц назад
выступили в  поход, радость их  сменилась печалью,  и  рыданья вознеслись  к
небу.
     Умслопогас нежно приветствовал  Зиниту, но мне  показалось, что  в  его
обращении звучала неискренность. Сначала она кротко  разговаривала с ним, но
когда узнала все,  что  случилось, ее слова из кротких стали резкими,  и она
начала бранить меня и с гневом накинулась на Умслопогаса.
     Все это случилось  много лет назад, а недавно я  слышал, что Умслопогас
бежал на север и стал на всю жизнь бездомным бродягой, и случилось это также
из-за женщины, которая  предала  его и обвинила  в  убийстве Лусты, бывшего,
подобно Галаци, его названым братом. Не знаю, как все это случилось, но этот
сильный и  свирепый человек страдал той же слабостью, как и дядя его Динган,
слабость эта погубила его, и я больше никогда не увижу своего питомца.
     Итак,  отец мой,  мы  сидели  вдвоем  молча  в  хижине,  как  вдруг мне
показалось, что на тростниковой кровле копошится крыса.
     Я снова заговорил:
     -- Умслопогас, наконец, настал час, когда я должен сообщить тебе тайну,
которую я скрывал с самого дня твоего рождения!
     -- Говори, отец! -- отвечал он с удивлением.
     Я  подкрался к  двери  хижины и  выглянул из  нее. Ночь  была темная, и
никого не было видно или слышно вокруг, из предосторожности я обошел хижину.
Отец  мой,  когда  тебе  придется сообщать  тайну, не  поддавайся так  легко
обману.  Недостаточно  осмотреть все кругом и позади.  Осмотри пол  и огляди
крышу, приняв все эти предосторожности, уходи оттуда и в другом месте сообщи
свою  тайну. Зинита  была права,  я  -- глупец, несмотря  на свою мудрость и
седые волосы. Если  бы я не был глупцом, я бы выкурил крысу, забравшуюся  на
кровлю,  прежде  чем стал говорить. Крыса та была Зинита,  которая влезла на
кровлю  и  лежала  там в  темноте,  приложив  ухо  к  дымовому  отверстию  и
прислушиваясь к каждому нашему слову.
     -- Слушай,  -- сказал я, -- ты не сын  мне, Умслопогас,  хотя с детства
называл меня отцом. Твое происхождение более знатно, Убийца!
     --  Я был доволен  своим  отцом,  старик, --  возразил  Умслопогас,  --
происхождение мое казалось мне достаточно почетным. Скажи мне, чей же я сын?
     Я нагнулся вперед  и прошептал, но,  увы,  недостаточно  тихо:  "Ты сын
умершего Черного, ты происходишь от Чеки и Балеки, сестры моей!"
     -- Следовательно, я  все же остаюсь в родстве с тобой, Мопо,  и радуюсь
этому.  Кто мог подумать,  что я -- сын этого  человека-гиены?  Может  быть,
поэтому я, подобно Галаци, люблю  общество волков, хотя не чувствую в сердце
никакой любви к отцу своему и его дому!
     --  У тебя  мало причин любить его, Умслопогас, ведь он убил твою мать,
Балеку, и хотел убить также и тебя. Но все же ты сын Чеки!
     -- Я вижу, что для того, чтобы узнать в толпе своего  отца, надо  иметь
зоркие глаза, дядя. Припоминаю  теперь, что когдато слыхал уже этот рассказ,
хотя давно забыл его!
     -- От  кого  слыхал  ты этот  рассказ, Умслопогас? Еще недавно знал обо
всем  этом только один человек, остальные давно умерли. Теперь  известно нам
обоим! (Отец  мой,  я  не  подозревал  о третьей.) От  кого же ты  узнал всю
правду?
     -- Узнал  я правду от мертвого; по крайней мере, ГалациВолк слыхал этот
рассказ от мертвеца,  который  сидел в  пещере на Горе  Привидений.  Мертвец
оказал ему, что вскоре явится  на гору и станет его братом человек по  имени
УмслопогасБулалио,  сын  Чеки; Галаци повторил мне  этот рассказ, но я давно
забыл о нем!
     -- Видно,  мудрость живет среди мертвых, --  отвечал  я, -- теперь тебя
зовут Умслопогас-Булалио,  а сегодня  я объявляю тебе, что ты сын  Чеки.  Но
выслушай меня!
     И я рассказал ему все, начиная с минуты  рождения;  повторил слова  его
матери  Балеки,  когда  я  рассказал  ей  свой  сон,  и  описал  ее  смерть,
совершившуюся  по  приказанию  Чеки,  и  величие,  с  которым   она  умерла.
Умслопогас  заплакал,  хотя  плакать  случалось  ему  редко.  Когда  рассказ
приближался к концу, я заметил,  что  слушает он  невнимательно, как слушает
человек,  в  сердце   которого  зародился  тревожный   вопрос.  Не  дав  мне
договорить, он прервал меня:
     --  Итак, дядя Мопо, если я  --  сын  Чеки и Балеки, Нада-Лилия мне  не
сестра?
     -- Нет, Умслопогас, она только твоя двоюродная сестра!
     -- Все  же близкое  родство! --  заметил он.  -- Впрочем,  оно не будет
служить препятствием к браку между нами! -- И лицо его стало радостным.
     Тут я понял, что Умслопогас любит Наду, и сказал ему:
     --  Нада еще не у твоих ворот и,  может быть,  никогда их не  отыщет! Я
желаю, Умслопогас, чтобы ты  правил страной Зулусов по  праву рождения; хотя
будто  бы все  складывается  неблагоприятно, но мне кажется, что можно найти
способ осуществить мою мечту.
     -- Каким образом? -- спросил он.
     -- Многие из великих вождей,  моих друзей,  боятся и ненавидят Дингана,
Если бы они знали, что сын Чеки жив и сын этот  -- Убийца, они подставили бы
ему свои плечи,  чтобы,  опираясь на них, он достиг власти.  Воины  чтят имя
Чеки, он обращался  с ними  жестоко, но был щедрым и храбрым  царем.  Они не
любят Дингана: жесток он не менее  Чеки, но  дары его не так  щедры, поэтому
они  с радостью  приняли бы  сына Чеки,  если  бы  достоверно узнали  о  его
существовании. Но в том-то и вопрос, что им пришлось бы положиться только на
мое слово. Надо постараться убедить их!
     Вскоре после этого  Умслопогас  покинул  меня и пошел  в хижину Зиниты,
своей Инкозикази; она лежала, завернувшись в одеяла, и, по-видимому спала.
     --  Привет,  супруг  мой,  --  сказала  она  медленно,  как  бы  только
пробуждаясь. -- Мне снился странный сон, будто  тебя  называли царем,  и все
полки зулусов проходили перед тобой, приветствуя тебя, как царя!
     Умслопогас с удивлением взглянул на нее, он не понимал, слыхала  ли она
что-нибудь или то был вещий сон.
     -- Подобные  сны  опасны, --  отвечал  он, --  и тот, кому  они снятся,
хорошо делает, если молчит, пока они не забудутся!
     --  Или  не  сбудутся!  --  возразила  Зинита,  и  снова  Умслопогас  с
удивлением взглянул на нее.
     После  этой ночи  я  начал  свою деятельность:  выслал шпионов в краали
Дингана и от них узнавал все, что происходило у  царя. Он хотел было собрать
войско  для нападения на народ  Секиры, но в это время  до него дошла весть,
что буры, числом  пять  тысяч всадников,  направляются к его краалю. Поэтому
Динган не мог выслать войска к Заколдованной Горе, и мы, живущие в ее  тени,
пребывали там в покое.
     В  этот  раз буры были разбиты, потому  что  Богоза,  шпион, завел их в
засаду; убитых  было  немного, остальные  отступили  только  для того, чтобы
впоследствии  вернуться снова, и Динган  это понял. В то же время белые люди
из Наталя, англичане,  напали на Дингана через Нижнюю Тугелу и были перебиты
нашими воинами.
     При  помощи  различных  колдунов  я  наводнил  страну  всякими слухами,
пророчествами  и  неясными  предсказаниями и  старался  подействовать на умы
дружественных мне вождей,  посылая неудобопонятные вести и  приготовляя их к
пришествию того, кто скоро  объявится им. Они  слушали внимательно,  но дело
двигалось  медленно,  племена жили далеко  друг от  друга,  а  многие  вожди
находились в походах со своими отрядами.
     Так шло время. Прошло  много дней с тех  пор, как  мы  вернулись к Горе
Призраков. Умслопогас более не ссорился  с Зинитой, но она ревниво наблюдала
за ним, а он ходил угрюмый. Он все ждал Наду, а та не приходила.


        ПОЯВЛЕНИЕ НАДЫ

     Как-то ночью -- на  небе светла полная луна  -- я  сидел в своей хижине
один с Умслопогасом, и  мы беседовали о своих планах; потом разговор перешел
на Наду-Лилию, и он начал выказывать отчаяние, что девушка уже не вернется.
     Вдруг, среди  полной тишины,  залаяла собака.  Мы встали  и выползли из
хижины. Было поздно, и  не мешало бы быть осторожным; собака могла  лаять на
шелохнувшийся лист,  как и на отдаленные шаги  идущего  войска,  которое она
почуяла.
     Нам не пришлось долго искать причину тревоги: перед нами стоял высокий,
стройный человек, который осматривал  хижины,  как  бы не решаясь  окликнуть
живущих в них.  В одной руке он держал ассегай, а в другой небольшой щит. Мы
не могли разглядеть лица этого человека,  оно было в тени,  изорванный  плащ
висел на  его плечах. Видно было, что он хромал и стоял, выдвинув одну ногу.
Мы  выглянули  из-за  хижины,  тень  которой  скрывала нас, незнакомец же не
замечал  нас. Он постоял немного, потом заговорил сам с собой; голос его был
удивительно  нежный, и мой  чуткий слух уловил,  что  это  голос  НадыЛилии,
единственной оставшейся в живых из  моих детей. Я затрепетал от радости, но,
сделав  знак  Умслопогасу, чтобы он  скрылся в  тени, сам выступил вперед  и
потребовал  назвать  себя.  Нада  боязливо  молчала.  Тогда  я сорвал  плащ,
прикрывавший ее.
     Когда  Нада увидела,  что  я открыл  ее тайну, она  бросила щит рядом с
копьем, как предмет более ей не нужный, и угрюмо опустила голову. Но когда я
оказал, что отведу ее к старому начальнику, она  кинулась на землю и  обняла
мои  колени; слыша, что я  назвал его стариком,  она подумала, что начальник
наш -- не Умслопогас, и продолжала со слезами просить меня.
     Я повернул голову по направлению к хижине и заговорил.
     --  Начальник,  -- сказал я, -- судьба  милостива  к тебе  сегодня, она
дарит тебе девушку, Прекрасную, как Лилия Галакациев!
     Нада испуганно взглянула на меня.
     -- Пойди же сюда и возьми ее!
     Нада нагнулась, чтобы поднять с земли ассегай; хотела ли она убить меня
или вождя, которого так боялась, или себя,  я  не знаю; в своем отчаянии она
назвала Умслопогаса  по имени.  Она нашла ассегай и снова выпрямилась. Перед
нею стоял, опираясь на секиру, высокий вождь;  угрожавший ей  старик  исчез,
недалеко, правда, -- он стоял за углом хижины.
     Нада-Лилия подняла голову, протерла себе глаза и взглянула снова.
     -- Мне  показалось, девица, что голос Нады звал Умслопогаса?  -- сказал
человек, опирающийся на секиру.
     -- Да, я  звала Умслопогаса, но  где тот  старик,  который обошелся так
грубо  со мной? Впрочем, все равно -- оставь его там, куда он  ушел. Судя по
твоему росту и секире, ты Умслопогас, мой  брат. Узнать же тебя совершенно я
не могу  при этом слабом  свете, но я узнаю секиру, которая  когда-то близко
промелькнула перед моими глазами!
     Так  говорила  она,   чтобы  выиграть  время,  продолжая  рассматривать
Умслопогаса,  пока не убедилась,  что  то был  действительно он.  Тогда  она
замолчала, кинулась ему на шею и стала целовать его.
     -- Надеюсь, что Зинита спит крепко! -- пробормотал Умслопогас, внезапно
вспоминая, что Нада ему не сестра, как думала она.
     Несмотря та это, он взял ее за руку и сказал:
     --  Входи,  сестра. Из всех  девушек  мира  ты  здесь самая желанная, я
думал, что ты умерла!
     Со своей стороны, я, Мопо, вбежал в хижину раньше нее, когда она вошла,
я уже сидел у огня.
     -- Видишь,  братец, -- сказала Нада, указывая на меня пальцем,  --  вот
сидит тот старик,  который (если  то  был не сон)  еще так  недавно оскорбил
меня.  Да,  брат, он поступил  еще  хуже: он  поклялся,  что отведет  меня к
какому-то старому вождю, он бы исполнил  свое намерение, если  бы ты вовремя
не пришел. Неужели ты не накажешь его, брат?
     Умслопогас мрачно улыбнулся, а я отвечал:
     --  Как называла ты меня, Нада,  когда просила защитить тебя? Отцом, не
правда ли? -- и я повернулся лицом к яркому пламени, так что весь свет падал
на меня.
     --  Да, я  назвала  тебя отцом, старик.  Ничего  в этом нет  странного,
потому  что  бесприютной   девушке  надо  обращаться   за   помощью  даже  к
незнакомым... но впрочем! Нет, быть не может, такая перемена... и побелевшая
рука... Кто ты?  Когда-то жил человек по имени  Мопо,  у него была маленькая
дочь, которую называли Надой, О, отец, отец, теперь я узнаю тебя!
     -- Да, Нада, я сразу узнал тебя, несмотря  на мужскую одежду и истекшие
годы, я узнал тебя!
     Лилия, рыдая, обняла меня, помню, что и я также заплакал.
     Когда она  выплакала свои радостные слезы, Умслопогас принес  НадеЛилии
кислого молока и каши из зерен кукурузы. Она съела молоко, но  каши не  ела,
говоря, что слишком устала.
     После ужина она рассказала нам  повесть о своих скитаниях с той минуты,
как она рассталась с  Умслопогасом возле крепости  Галакациев;  рассказ этот
так  длинен,  что  я не  стану  повторять  его,  он сам  по  себе составляет
отдельную повесть.
     Когда Нада окончила свой рассказ, Умслопогас рассказал ей, как возникла
его ссора с Динганом. Когда он рассказывал о передаче царю тела  девушки под
видом самой Лилии, она одобрительно кивнула  головой, когда  же он рассказал
об убийстве изменника, она захлопала в ладоши, хотя сердце ее было кротко, и
она не любила рассказов об убийствах и смерти.
     Наконец, он замолчал. Нада стала вдруг печальной; она грустно заметила,
что, должно  быть,  судьба  преследует ее,  и т