-- Я, конечно, варвар и все такое,-- сказал он.-- Откуда мне знать, как это называется в цивилизованных землях! Но у нас на севере есть крепкое словцо для тех, кто вот так платит за гостеприимство. На какой-то момент Зиерн онемела; воздух, казалось, потрескивал от ее гнева и колдовской власти. Наконец она рассмеялась мелодично. -- Клянусь тебе, Драконья Погибель, ты восхитительно наивен. Рядом с тобой я чувствую себя столетней старухой.-- Говоря это, она отбросила прядь волос со щеки, свежая и простодушная, как двадцатилетняя девушка.-- Хватит. Кое-кто из нас собирается ускользнуть от этой скуки и прогуляться верхом к морю. Ты идешь, Гарет?-- Ее рука вкралась в его руку так, что освобождаться было бы невежливо. Дженни видела, как порозовело лицо Гарета.-- А ты, наш варвар? Король вряд ли захочет сегодня с тобой встретиться. -- Будь что будет,-- негромко сказал Джон.-- Я остаюсь здесь и буду ждать. Бонд засмеялся жестяным смехом. -- Непреклонность, побеждающая царства. -- Ага,-- согласился Джон и вернулся к резной скамье, упрочив таким образом свою репутацию эксцентричного варвара. Гарет вырвал руку из пальцев Зиерн и тоже уселся неподалеку, зацепившись при этом мантией за резную львиную голову на подлокотнике кресла. -- Думаю, я тоже останусь,-- произнес он с достоинством, невероятным для человека, ведущего отчаянную борьбу с мебелью. Бонд засмеялся снова. -- Я думаю, наш принц слишком долго пробыл на севере. Зиерн сморщила носик, словно нашла шутку весьма сомнительной. -- Погуляй пока, Бонд. Мне еще нужно поговорить с королем. Я скоро вернусь.-- Она подобрала шлейф и двинулась к бронзовым дверям королевской приемной; опалы вспыхивали на ее вуали, как роса на цветке, когда она входила в полосы света из окон. Стоило ей поравняться с группой гномов, как старый Дромар снова встал и двинулся к ней, явно принуждая себя к неприятной, но необходимой встрече. Но Зиерн лишь отвела взгляд и ускорила шаги. Теперь, чтобы догнать ее, старику пришлось бы бежать, уморительно семеня короткими кривыми ножками. Он не сделал этого и остался стоять, глядя вслед колдунье полными ненависти янтарно-бледными глазами. *** -- Не понимаю,-- говорил Гарет -- много позже, когда они прокладывали путь в узких переулках многолюдных портовых кварталов.-- Она сказала: отец сердится... Да, но он же знал, кого я привел! И он не мог не знать о нападении дракона на обоз.- - Чтобы не столкнуться с тремя моряками, вывалившимися из дверей таверны, ему пришлось перепрыгнуть через пахнущую рыбой слизь сточной канавы, едва не запутавшись в собственном плаще. Когда распорядитель Бадегамус назвал в опустевшей галерее имя последнего просителя, с которым сегодня пожелал говорить король, Джон и Дженни увели расстроенного и рассерженного Гарета к себе -- в покои, отведенные им в дальнем крыле дворца. Они принялись освобождаться от нелепых официальных мантий, и тут Джон объявил о своем намерении идти в город и встретиться там с гномами. -- С гномами?-- удивленно переспросил Гарет. -- Ну, если это никому не приходило в голову, то мне пришло. Раз уж я собираюсь драться с драконом, то должен же я хотя бы узнать план этих самых подземелий.-- С поразительной ловкостью Джон выпутался из перекрещивающихся крыльев своей мантии, и его голова вынырнула из двустороннего атласа, взъерошенная, как куст сорной травы.-- И раз уж мне не удалось поговорить с ними при дворе... -- Но они же заговорщики!-- запротестовал Гарет. Умолк, ища, куда положить пригоршню старомодных цепей и колец, но стол был завален книгами, гарпунами и содержимым лекарской сумки Дженни.-- Заговорить с ними при дворе -- самоубийство! И потом, не собираешься же ты драться в самой Бездне! Я полагал...-- Гарет осекся, чуть было не добавив, что в балладах дракона положено поражать перед его логовом, но уж никак не в самом логове. -- Если я встречусь с ним на открытом месте, он поднимется в воздух -- и мне конец,-- возразил Джон, как будто они обсуждали партию в триктрак.-- Заговорщики они, не заговорщики -- я знаю одно: пока дракон в Бездне -- добра не жди. Остальное -- не мое дело. Так ты проведешь нас, или придется выспрашивать у прохожих, где тут найти гномов? К удивлению Дженни и, может быть, немножко и к собственному, Гарет согласился быть их проводником. -- Расскажи мне про Зиерн, Гар,-- сказала Дженни, засовывая на ходу руки поглубже в карманы своей куртки.-- Кто она? Кто ее учитель? К какой она школе относится? -- Учитель?-- Гарет явно никогда не думал о таких вещах.-- Школа? -- Если она владеет магией, то должна была у кого-то учиться.-- Дженни взглянула снизу вверх на юношу, пока они делали крюк, обходя гогочущих прохожих, окруживших пару уличных фокусников. Позади них на площади с фонтаном темнокожий толстяк южного типа установил вафельную печь, и зычные его зазывания разносились вместе с клубами дыма в сыром туманном воздухе. -- Существуют десять или двенадцать школ магии, и называются они по именам основателей. Вообще-то их было больше, но некоторые школы пришли в упадок и исчезли. Мой наставник Каэрдин, а следовательно и я как его ученица, или его учитель Спэт, или другие ученики Спэта, -- все это школа Херна. Достаточно сказать: я принадлежу к школе Херна -- и любому колдуну уже ясно, какова твоя власть, твои возможности, какого рода заклинания ты применяешь... -- В самом деле?-- Гарет был заинтригован.-- Я даже и не подозревал о таком. Я всегда думал, что магия -- это... что-то врожденное. -- Разумеется, врожденное,-- сказала Дженни.-- Но без надлежащего обучения дар просто не разовьется. Нужно долгое время, нужны усилия...-- Она замолчала, горько улыбнулась.-- За все приходится платить,-- продолжила она момент спустя.-- Власть сама собой не дается... Говорить об этом было трудно, и не только из-за сознания ничтожности твоей собственной власти, но еще и из-за того, что многое здесь показалось бы непонятным тому, кто никогда не имел дела с магией. За всю свою жизнь Дженни встретила одного- единственного человека, способного понять ее, и этот единственный стоял сейчас возле вафельной печи, и пледы его были припорошены сахарной пудрой. Дженни вздохнула и остановилась на краю площади -- подождать Джона. Булыжники мостовой были увлажнены близостью моря и слизью отбросов. Ветер здесь отдавал рыбой, как и везде в этом городе, отравленном дыханием океана. Площадь была такая же, как сотни других в Беле -- вымощенный пятачок, окруженный с трех сторон высокими рахитичными строениями, над которыми вздымала заплесневелые камни сланцево-серая башня с часами, в основание которой был врезан алтарь с выщербленным образом Квиса, загадочного владыки времени. В центре площади побулькивал фонтан в широком водоеме из тесаного гранита. Каждый камень был покрыт сверху белесым налетом, а снизу -- черно-зеленым мхом, который, казалось, рос везде во влажном воздухе города. Женщины зачерпывали воду и сплетничали, юбки их были подоткнуты чуть ли не до ляжек, но головы приличия ради покрыты неуклюжими шерстяными вуалями, приколотыми к узлам волос. В оштукатуренных лабиринтах портовых кварталов нездешний вид Джона внимания не привлекал. Жители трех четвертей королевства и всех южных стран толпились на мощенных камнем наклонных улочках: моряки с бритыми головами и бородами -- как шелуха кокосовых орехов; коробейники из западных провинций в допотопных неуклюжих одеяниях, лица укрыты вуалями -- как у женщин, так и у мужчин; ростовщики в черном габардине и шапочках, говоривших о том, что это блудные дети, изгнанники из своей страны; проститутки, раскрашенные до последнего дюйма; актеры, фокусники, продавцы шарфов, крысобои, карманники, калеки и бродяги. Некоторые женщины бросали в сторону Дженни, вышедшей в город без вуали, взгляды, исполненные насмешки и неодобрения, и она была весьма раздосадована тем, что взгляды эти ее, честно говоря, рассердили. -- Что ты вообще знаешь о Зиерн?-- спросила она.-- Чему ее учили в Бездне? Гарет пожал плечами. -- Не знаю. Кажется, она была вхожа в Пещеры Целителей. Это такое место Бездны, где хранятся вся мудрость и сила целителей- гномов. Больные приезжали к ним из самых дальних стран, и я знаю, что многие маги были с ними связаны. Дженни кивнула. Даже на севере, где многие и понятия не имели о жизни и обычаях гномов, Каэрдин с величайшим почтением отзывался об огромной власти, накопленной в Пещерах Целителей -- в Сердце Бездны Ильфердина. Через площадь потянулась процессия богомольцев. Священники Кантирита, владыки моря, шествовали, закрыв лица капюшонами, дабы не оскверниться прикосновением нечистых взглядов; из многоголосого бормотания выплывал вой ритуальных флейт. Все обряды, связанные с Двенадцатью Богами, были настолько древними, что слова молитв давно уже утратили смысл, а музыка... Ничего подобного Дженни не слышала даже при дворе. -- А когда Зиерн вернулась в Бел?-- спросила она Гарета. На скулах юноши обозначились желваки. -- После смерти мамы,-- глухо отозвался он.-- Я... я думаю, мне не стоило тогда сердиться на отца. В ту пору я еще не понимал, каким образом Зиерн может привлекать людей, часто против их воли.-- Некоторое время Гарет сосредоточенно разглаживал оборку на рукаве, затем вздохнул.-- Я думаю, он нуждался в ком- то, а я был так груб с ним, когда мама умерла!.. Дженни не сказала на это ничего, предоставив ему возможность выбора -- продолжать или умолкнуть. С другого конца площади выползала еще одна процессия -- на этот раз шли сторонники одного из южных культов, плодящихся в портовых кварталах, как кролики. Темнокожие мужчины и женщины, распевая, били в ладоши, а исхудалый женоподобный жрец с волосами до пояса выплясывал вокруг маленького идола, плывущего над толпой в переносном алтаре, обитом дешевым розовым ситцем. Священники Кантирита, казалось, еще глубже ушли в свои защитные капюшоны, а флейты взвыли с удвоенной силой. Гарет оделил новых пришельцев неодобрительным взглядом, и Дженни вспомнила, что король Бела был также и Первосвященником храма Двенадцати Богов. И Гарет несомненно тоже был воспитан в самом ортодоксальном духе. Грохот создавал иллюзию уединения. В бурлящей вокруг толпе никому ни до кого не было дела, и спустя минуту Гарет заговорил снова. -- Это случилось на охоте,-- объяснил он.-- Мы с отцом оба любили охотиться, хотя потом он не выехал в поле ни разу. Мама ненавидела эту забаву, но она любила отца и, если он просил ее, всегда выезжала с нами. Он посмеивался над ее трусостью, но это были не совсем шутки -- он не выносит трусов. Она следовала за ним по ужасной местности, вцепившись в луку седла, и все ждала окончания охоты. Потом он обнимал ее, и смеялся, и спрашивал, не набралась ли она храбрости, -- такие вот шутки... И так было всегда, насколько я помню. Она иногда лгала ему, что начинает находить в охоте удовольствие, но, когда мне было четыре года, я подсмотрел, как она перед самым выездом разорвала свою амазонку - - персиковую, с серой выпушкой, -- так боялась... -- Это была храбрая леди,-- тихо сказала Дженни. Гарет быстро взглянул ей в лицо и тут же отвел глаза. -- Прямой вины отца в этом не было,-- сказал он, помолчав.-- Но когда это случилось, он решил, что виноват во всем он один. Она упала вместе с лошадью на камни, а с дамского седла спрыгнуть можно лишь в одну сторону. Она умерла через четыре или через пять дней. Это было пять лет назад. Я...-- Он запнулся, слова не желали выговариваться.-- Я нехорошо повел себя с ним после этого. Он протер очки неуклюже и неубедительно: на самом деле он вытирал глаза. -- Теперь-то я понимаю, что, будь мама чуть похрабрее, она бы просто сказала ему, что не поедет ни на какую охоту. Не бояться быть высмеянным -- это тоже храбрость. Может быть, поэтому я и стал таким храбрецом,-- добавил он со слабой усмешкой.-- Если бы я тогда понял, что отец винит себя куда строже, чем я его виню...-- Он пожал худыми плечами.-- Если бы я это понял тогда! Но тогда мне было всего-навсего тринадцать. А когда наконец понял, было уже поздно -- появилась Зиерн. Священники Кантирита скрылись в одном из кривых переулков, зажатых пьяными кренящимися строениями. Ребятня, дурачившаяся вокруг процессии, успокоилась и вернулась к своим играм. Джон шел обратно по выложенным елочкой замшелым камням мостовой, то и дело останавливаясь посмотреть на новое диво: на краснодеревщика, ремонтирующего кресло на каменной тумбе, на неистово жестикулирующих актеров, пока зазывала перед балаганом выкрикивал прохожим наиболее лакомые кусочки интриги. "Никогда он не научится,-- усмехнувшись, подумала Дженни,-- вести себя как герой из легенды". -- Должно быть, тяжко тебе пришлось,-- сказала она. Гарет вздохнул. -- Через пару лет стало легче,-- признался он.-- Я возненавидел ее. А потом она лишила меня даже ненависти.-- Он покраснел.-- А теперь... Внезапно на площади возникло смятение, похожее на собачью драку. Женский глумливый голос взвыл: "Шлюха!"-- и Дженни резко обернулась. Однако причиной крика было вовсе не отсутствие вуали на ее голове. Маленькая женщина-гном с мягким облаком волос -- абрикосовым в убывающем свете дня -- робко пробиралась к фонтану. Ее шелковые черные штаны были подсучены до колен, чтобы не замочить их в лужах на продавленной мостовой, а белая туника с богато расшитыми и заботливо заштопанными рукавами говорила о высоком происхождении карлицы и о ее нынешней бедности. Она приостановилась, оглядываясь и болезненно щурясь, затем снова двинулась к фонтану. Маленькая округлая рука нервно стискивала дужку неумело несомого ведра. Кто-то завопил: -- Эй, миледь! Устала припрятанное зерно пролеживать? А слуги-то нынче -- дешевые! Карлица снова остановилась и закрутила головой, словно ища обидчика, -- беспомощная и полуслепая при свете дня. Кто-то кинул в нее сухим собачьим дерьмом. Она подпрыгнула, дернулась, узкие ступни в мягких кожаных башмаках поскользнулись на влажном, неровном камне. Карлица выронила ведро и, упав, быстро перевернулась на четвереньки. Одна из женщин у фонтана под одобрительные смешки товарок спрыгнула с края и пинком отбросила ведро подальше. -- Это научит тебя, как перекупать хлеб у честного люда! Карлица торопливо подползла к ведру, но стоило ей протянуть руку, как толстая блеклая женщина, самая горластая из сплетниц, облюбовавших фонтан, отбила ведро еще дальше. -- И заговоры чинить против короля! Карлица встала на колени, озираясь. Кто-то из ребятишек вылетел из собравшейся вокруг толпы и дернул ее за волосы. Карлица крутнулась, пытаясь ухватить его, но озорник уже сгинул. С другой стороны подскочил еще один мальчишка, слишком увлеченный новой игрой, чтобы заметить приближение Джона. При первых признаках беспорядка Драконья Погибель повернулся к стоящему рядом мужчине, татуированному выходцу с запада, чья одежда состояла в основном из кожаного фартука, какие носят кузнецы, и вручил ему три вафельных пирожных. -- Подержи, пожалуйста.-- И, неторопливо пронизав давку вежливой вереницей всевозможных "Простите... Позвольте...", перехватил второго озорника как раз в тот момент, когда тот протянул руку к волосам карлицы. Гарет уже предвидел, что сейчас произойдет: внешнее добродушие Джона могло обмануть кого угодно, не одних только придворных Зиерн. Внезапно схваченный мальчишка не успел даже завопить, как шлепнулся прямо в фонтан. Чудовищный всплеск окатил всех без исключения женщин на ступеньках, досталось и зевакам. Когда мальчишка вынырнул, кашляя и отплевываясь, Аверсин, нагнувшийся за ведром, снова повернул к нему голову и сказал дружески: -- Твои манеры так же грязны, как и твоя одежда. Непонятно, куда только смотрит твоя мать. Так что купание тебе не повредит во всех смыслах. Он зачерпнул ведром воды и повернулся к мужчине, оцепеневшему с пирожными в руках. На секунду Дженни показалось, что кузнец швырнет их сейчас в фонтан, но Джон только улыбнулся ему -- ослепительно, как солнце на клинке, -- и мужчина с недовольным видом отдал пирожные. Из глубины толпы насмешливо закричала женщина: -- У гномихи -- любовник! -- Благодарю,-- с любезной улыбкой сказал Джон кузнецу.-- Извини, что бросил мусор в фонтан, и вообще... Держа пирожные на весу, он спустился со ступеней и двинулся рядом с карлицей в сторону ее переулка. Дженни, сопровождаемая Гаретом, поспешила вслед, на ходу отметив, что теперь никто не осмеливается к ним приблизиться. -- Джон, ты неисправим,-- сказала она.-- С тобой все в порядке? Последний вопрос предназначался карлице, торопливо семенящей короткими кривыми ножками, чтобы не отстать от Драконьей Погибели. Она подняла на Дженни бледные, почти бесцветные глаза. -- О да! Спасибо. Я бы никогда... Мы всегда ходили к фонтану по ночам, а если вода была нужна днем, посылали девушку, которая на нас работала. Но она ушла...-- Широкий рот карлицы кривился, когда она это выговаривала. -- Да я думаю, что ушла. Тоже, видать, из этих,-- заметил Джон и, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем за плечо. За ними уже следовала целая толпа, завывая угрожающе: "Предатели! Скупщики! Неблагодарные!", -- и много чего похуже. Кто-то швырнул рыбью голову (она щелкнула по юбке Дженни) и проорал что-то насчет старой шлюхи и двух хахалей. Остальные тут же развили эту тему. От бешенства Дженни пробрал озноб вдоль спины. Она готова была проклясть их, не будь они уже прокляты. -- Пирожное хочешь?-- с обезоруживающим дружелюбием предложил Джон, и женщина-гном приняла лакомство дрогнувшей рукой. Гарет, весь красный от неловкости, не произнес пока ни слова. -- Наше счастье,-- с набитым ртом заметил Джон,-- что фрукты и овощи слишком дороги, а то бы нас точно ими закидали... Сюда, что ли? Карлица быстро наклонила голову, входя в тень крытого крыльца большого ветхого дома, вклиненного между двух пятиэтажных строений. Задняя его стена обрывалась в стоячую бурую воду канала. Окна были плотно закрыты ставнями, а обваливающаяся штукатурка покрыта мерзкими ругательствами, намалеванными грязью и пометом. Дженни почудилось, что из щели каждого ставня на них с опаской смотрит маленький бесцветный глаз. Дверь открылась изнутри. Карлица взяла ведро и метнулась в дом, как крот в нору. Джон еле успел выставить руку, не дав трухлявой двери захлопнуться у него перед носом, затем уперся что было сил. Однако невидимый привратник был решителен и обладал крепкими, как и у всех гномов, мышцами. -- Подожди!-- взмолился Джон, оскальзываясь на влажном мраморе ступеньки.-- Послушай! Мне нужна ваша помощь! Мое имя -- Джон Аверсин, я приехал с севера насчет вашего дракона, но я ничего не смогу, если вы не поможете!-- Он вклинился плечом в узкую щель.-- Пожалуйста! Дверь с той стороны отпустили так неожиданно, что он, споткнувшись, стремглав влетел внутрь. Из темноты прихожей сипловатый высокий голос, очень похожий на мальчишеский, заговорил в старинной торжественной манере, как гномы обычно говорили при дворе: -- Вниди, чужеземец. Не пристало тебе сокрушать двери обиталища гномов. Ступив внутрь, Джон и Гарет беспомощно всматривались в темноту, но Дженни с ее колдовским зрением увидела внезапно, что перед ними стоит не кто иной, как старый Дромар, посланник гномов при дворе короля. Позади него простирался низкий холл, тонущий в глубокой тени. Величественная суровая архитектура древних времен; надо полагать, старый особняк, на чью территорию теперь наступают толпой все эти вонючие шаткие строения, поднятые гораздо позже. На пятнистых стенах были еще местами различимы распадающиеся фрески, а пустота холла наводила на мысль об изящной мебели, ныне порубленной на дрова, и об аристократической беспечности хозяев в отношении топлива. Сейчас это место напоминало пещеру -- сырое и мрачное; в плотно прикрытых ставнях лишь несколько щелей пропускали водянистый свет, очерчивающий приземистые колонны и сухую мозаику бассейна для дождевой воды. Над широким поворотом старомодной открытой лестницы Дженни уловила движение на галерее. Там толпились гномы, беспокойно оглядывающие пришельцев из враждебного мира людей. Снова зазвучал тусклый, мягкий, мальчишеский голос: -- Твое имя известно нам, Джон Аверсин. -- Что ж, тем проще,-- отозвался Джон, отряхивая ладони и глядя в бледные глаза круглоголового гнома, остро взглядывающие из-под снежного облака волос.-- Было бы несколько утомительно растолковывать все с самого начала, разве что попросить Гарета спеть одну из его баллад. Легкая улыбка обозначилась на губах гнома, наверное, впервые (предположила Дженни) за долгое время, и он всмотрелся попристальней в выходца из легенды, в данный момент протирающего очки. -- Ты -- первый,-- сообщил он, проводя гостей в огромную и прохладную пустоту помещения. Зашептались залатанные шелковые одеяния.-- Сколько воинов посылал твой отец, принц Гарет? Пятнадцать? Двадцать? И никто из них не пришел сюда, не спросил никого из гномов, что они знают о пришествии дракона! Это нас-то, кто видел его ближе всех! Гарет смешался. -- Э... Дело в том, что... Король был в ярости... -- А чья вина в том, наследник Уриенов, что в народе пошла молва, будто мы то ли убили тебя, то ли похитили? Последовало неловкое молчание, в течение которого Гарет розовел под холодным надменным взором гнома. -- Я прошу прощения, Дромар. Мне просто не пришло в голову, что начнут говорить такое... или что вас заподозрят... Но я в самом деле не знал. Я поступил опрометчиво... Мне уже кажется, что я только и делаю, что поступаю опрометчиво. Старый гном фыркнул. -- Так.-- Сплетя узловатые пальцы маленьких рук, он в молчании уставил золотистые глаза на Гарета. Затем кивнул и сказал: -- Что ж, лучше поступать опрометчиво, чем бездействовать, Гарет Маглошелдон. В другой раз ты, конечно же, будешь умнее.-- Он повернулся, приглашающе повел рукой в дальний конец темной комнаты, где был еле различим стол из черного дерева не более фута высотой, окруженный полопавшимися и заплатанными подушками, брошенными прямо на пол по обычаю гномов.-- Воссядьте. Прошу. Так что ты желаешь узнать, Драконья Погибель, о пришествии дракона в Бездну? -- Размеры твари,-- немедленно отозвался Джон, стоило им опуститься на колени вокруг стола.-- Пока я слышал только сплетни да байки. Кто-нибудь может точно указать его величину? Сбоку от Дженни пропел высокий мягкий голос карлицы: -- Его крестец был на уровне фриза, вырезанного на колоннах по обе стороны арки, что ведет из Рыночного Зала в Большой Туннель и далее в саму Бездну. Это двенадцать футов, говоря по- людски. Последовало мгновенное молчание, и Дженни вдруг поняла, что это означает. Потом сказала: -- То есть если пропорции -- обычные, то в нем почти сорок футов? -- Да,-- сказал Дромар.-- Рыночный Зал -- первая пещера Бездны, что лежит сразу за Большими Вратами, которые ведут во внешний мир. От внутренних дверей Большого Туннеля до Врат -- сотня и еще полсотни футов. Дракон занимал без малого треть этой длины. Джон сцепил руки на столе перед собой. Лицо его оставалось бесстрастным, но Дженни почувствовала, как дыхание его слегка участилось. Сорок футов. В два раза больше длины того дракона, который чудом не убил его в Вире. И темные извивы туннелей взамен оврага... -- А карта Бездны у вас есть? Старый гном посмотрел так оскорбленно, словно его спросили, сколько будет стоить ночь с его дочерью. Затем лицо его потемнело, стало упрямым. -- Эти знания запретны для людского рода. Джон сказал терпеливо: -- Глядя, как с вами здесь поступают, я не могу винить вас за то, что вы не хотите выдать секреты Бездны. Но мне это нужно знать. Атаковать его в лоб бесполезно. Скажите хотя бы, где именно он залег. -- В храме Сармендеса, на первом уровне Бездны,-- нехотя отвечал Дромар, и бледные глаза его сузились. Маленький слабый народец как прежде не доверял длинноногим, кровожадным родственникам, загнавшим его тысячелетия назад под землю.-- Это прямо у выхода из Большого Туннеля, где он поворачивает вспять от Врат. Владыка света Сармендес был любим людьми, живущими в Бездне, королевскими посланниками и их домочадцами, а также теми, кто был взят в ученичество. Его храм близок к поверхности, ибо люди не любят проникать глубоко в чрево Земли, камень страшит их своим весом, темнота беспокоит. Там залег дракон. Туда он будет стаскивать свое золото. -- А если как-нибудь с тыла?-- спросил Джон.-- Должен же быть обходной путь! Через ризницу или через комнаты священников... -- Нет,-- сказал Дромар, но тут вмешалась карлица: -- Да. Но тебе не найти его, Драконья Погибель. -- Во имя Камня!-- Старик резко обернулся к ней, в глазах его плавился гнев.-- Умолкни, Мэб! Секреты Бездны не для таких, как он!-- Он злобно взглянул на Дженни и добавил:-- И не для таких, как она! Джон поднял руку, прося молчания. -- А почему я его не найду? Мэб покачала головой. Из-под тяжелых бровей ее круглые, почти бесцветные голубые глаза уставились на него сочувственно и печально. -- Там много ловушек,-- просто сказала она.-- Пещеры и туннели -- это лабиринт. Мы, его обитатели, и то начинаем разбираться в нем лишь к двенадцати-четырнадцати годам. Даже если мы укажем тебе все повороты, которые ты должен будешь сделать, все равно: один-единственный неверный шаг приведет тебя к голодной смерти или к безумию. Люди не выдерживают подземной тьмы. В лабиринте было много фонарей, но теперь они все погасли. -- А карту, значит, не нарисуете?-- И когда гномы только посмотрели на него упрямо и загадочно, Джон сказал: -- Проклятье! Я же ничего не смогу без вашей помощи! Я весьма сожалею, но выбор у вас один: либо вы доверитесь мне, либо никогда уже не увидите своей Бездны. Брови Дромара тяжко осели. -- Значит, так тому и быть,-- сказал он. Однако Мэб повернулась покорно и начала подниматься. Глаза посланника сверкнули. -- Нет! Во имя Камня, неужели тебе недостаточно, что сыны человечьи крадут у Бездны секрет за секретом? Ты хочешь помочь им в этом? -- Стыдись!-- Мэб сморщила лицо в усмешке.-- Хватит с него дракона, почему он должен еще и блуждать в темноте? -- Карту могут украсть!-- настаивал Дромар.-- Именем Камня, что лежит в Сердце Бездны... Мэб поднялась на ноги, тряхнула заплатанным шелковым одеянием и неспешно направилась к полке с пергаментами, занимавшей весь угол сумрачного помещения. Вернулась она с тростниковым стилом и несколькими листами потрепанного папируса. -- Та, кого ты боишься, давно уже вызнала путь к Сердцу Бездны,-- мягко заметила карлица.-- Если уж этот рыцарь-варвар приехал сюда верхом из Уинтерлэнда, чтобы нас выручить, было бы подло не помочь ему. -- А как насчет нее?-- Дромар ткнул коротким пальцем, отягощенным самоцветом старой огранки, в сторону Дженни.-- Это же ведьма! Ты уверена, что она не будет шпионить и разнюхивать, выкапывая наши секреты, обращая их против нас, оскверняя их, отравляя, как это уже делалось до нее? Карлица нахмурилась и какое-то время изучала Дженни, задумчиво сморщив широкий рот. Затем снова опустилась на колени и толкнула писчие принадлежности через стол Дромару. -- Вот,-- сказала она.-- Ты волен нарисовать карту, как тебе угодно. Изобрази на ней все, что сочтешь нужным, а остального -- не рисуй. -- Но она же ведьма!-- Подозрение и ненависть звучали в голосе старика, и Дженни подумала, что, видно, дорого обошлось Дромару его знакомство с Зиерн. -- Ах,-- сказала Мэб и, дотянувшись, взяла маленькие, исцарапанные, мальчишески смуглые руки Дженни в свои. Некоторое время она вглядывалась в ее глаза. Как будто холодные пальчики шевельнули самое сокровенное в сознании, и Дженни поняла, что карлица проникает в ее мысли, как сама она когда-то проникала в мысли Гарета. Мэб тоже была колдуньей! Она напряглась невольно, но Мэб только улыбнулась и впустила ее в глубины своей души -- мягкой и чистой, как вода, но и упрямой, как вода; души без горечи, без сожалений и сомнений, которых столь много таилось в сердце самой Дженни. Она расслабилась, чувствуя себя пристыженной и еще чувствуя, как что- то из мучившего ее растворяется бесследно в этой мудрой пристальности. Дженни понимала уже, что власть карлицы гораздо больше ее собственной, -- теплая и мягкая, как солнечный свет. Когда Мэб заговорила, то обратилась она не к Дромару, а к Дженни. -- Ты боишься за него,-- сказала она.-- И, наверное, правильно, что боишься.-- Она протянула маленькую округлую руку и погладила волосы Дженни.-- Запомни только, что дракон -- это еще не самое великое зло в этих землях и что смерть -- не самое худшее, что может с вами случиться. И с тобой, и с ним. Глава 7 На следующей неделе Дженни несколько раз наведывалась в обветшалый дом над каналом. Джон сопровождал ее дважды, а большей частью просиживал весь день вместе с Гаретом в Королевской Галерее, ожидая, когда король обратит на них внимание. Вечера он убивал с золотой молодежью из окружения Зиерн, изображая пляшущего медведя, как он сам это называл, причем весьма успешно изображая, особенно если учесть изматывающее ожидание поединка, который мог стоить Джону жизни. Аверсин оставался верен себе и даже ни разу не заговорил об этом, но Дженни чувствовала, что нервы у него напряжены до предела. Сама она старалась избегать придворных и проводила целые дни в городе, у гномов. Пробиралась она туда потихоньку, скрыв себя охранными заклятиями от уличного сброда, ибо чуяла все яснее день ото дня, как ненависть и страх расползаются по городу подобно ядовитому туману. Путь через портовые кварталы пролегал мимо больших таверн "Хромой бык", "Храбрая крыса" и "Овца в болоте", где собирались беженцы -- мужчины и женщины, согнанные с разоренных драконом дворов. И если кому-то были нужны дешевые рабочие руки, он знал, что эти-то согласятся ворочать мебель и чистить конюшни за несколько медяков. Однако зимние штормы, не дающие кораблям выйти из гавани, и растущие цены на хлеб лишили завсегдатаев таверн даже такого скудного заработка. Гномы, которых несмотря ни что было в городе более чем достаточно, старались не ходить мимо "Овцы в болоте" после полудня -- в часы отчаяния, когда уже ясно, что никто тебя сегодня не наймет и все, что тебе осталось -- это потратить последние гроши на выпивку. Итак, с теми же предосторожностями, какими она пользовалась в не знающем законов Уинтерлэнде, Дженни пробиралась к леди Таселдуин, или, как ее называли на языке людей, мисс Мэб. Дженни прекрасно понимала, что власть колдуньи-карлицы по сравнению с ее собственной -- огромна. Однако ни ревности, ни сожаления не возникало на этот раз в ее душе. Наконец-то, впервые за долгие годы, Дженни нашла учителя. В большинстве случаев Мэб охотно делилась секретами, хотя магия гномов казалась Дженни такой же странной и чуждой, как их мысли. У них совсем не было школ, и такое впечатление, что гномы передавали власть и знания чуть ли не по наследству от поколения к поколению загадочными, непонятными Дженни способами. Мэб рассказывала ей об исцеляющих заклинаниях, которыми издавна славилась Бездна; о зельях, утраченных гномами с приходом дракона точно так же, как было утрачено все их золото; о чарах, способных крепче привязать душу к плоти. Шла речь и о более опасном колдовстве, когда душа целителя, вливаясь в душу больного, могла спасти того от смерти. Упоминались и другие заклинания подземной магии -- заклинания хрусталя, камня, свивающейся темноты, значение которых Дженни понимала весьма смутно, запоминая чисто механически и надеясь, что понимание придет потом. Мэб рассказывала о движении подземных вод, о том, как мыслят камни, о бесконечной череде пещер, никогда не видевших света. Однажды разговор зашел о Зиерн. -- Да, она была когда-то ученицей в Пещерах Целителей.-- Мэб вздохнула, откладывая в сторону трехструнные цимбалы, с помощью которых учила Дженни мелодике своих заклинаний.-- Пустая девчонка, пустая и испорченная. Был в ней какой-то талант злой насмешки -- еще тогда. Она сидела среди нас, внимала великим целителям, обладавшим властью, о какой она и мечтать не могла, кивала с почтением своей ухоженной головенкой, а потом передразнивала их перед своими друзьями, живущими в Бездне. Дженни вспомнился серебряный отзвук смеха колдуньи и то, как Зиерн, ускорив шаги, чуть не вынудила Дромара побежать за ней. Был ранний вечер. Несмотря на холод, воздух в обиталище гномов был спертый, недвижный. Шум на улице стих, слышались только перезвоны множества башенных часов да одинокие крики угольщика, расхваливающего свой товар. Мэб покачала головой, голос ее звучал глуховато. -- Обожала выведывать секреты, как другие девчонки обожают сласти; хотела обрести власть, подглядывая и подслушивая. Изучила все тайные пути, ведущие в Пещеры Целителей, вынюхивала и шпионила, прячась в темноте. За власть нужно платить, а она прикоснулась к тайнам более великим, нежели она сама, и осквернила, отравила их, как отравила самое Сердце Бездны, -- да, она отравила его! -- и обратила нашу мощь против нас самих. Дженни была сбита с толку. -- И Дромар говорил нечто подобное,-- сказала она.-- Но как можно осквернить заклинание? Исказить его? Тогда заклинание просто потеряет силу. Не понимаю. Мэб пристально посмотрела на нее, словно только сейчас вспомнив, что Дженни не принадлежит к их народу. -- А ты и не должна понимать,-- прозвучал ее нежный высокий голос.-- Это магия гномов. Людей это не касается. -- Однако Зиерн-то прикоснулась,-- сказала Дженни, перенося вес тела на пятки и давая отдохнуть коленям, болезненно ощущающим сквозь ветхую подушку твердый камень пола.-- Если она, конечно, в самом деле научилась в Пещерах Целителей чему-то такому, что сделало ее величайшим магом королевства... -- Ай!-- с отвращением сказала карлица.-- Целители Бездны были куда могущественней, чем она! Клянусь Камнем, у меня было больше власти! -- Было?-- ошеломленно переспросила Дженни.-- Я знаю, что большинство Целителей погибло в Бездне, когда пришел дракон, и думала, что просто не осталось никого, кто бы мог бросить ей вызов. Магия гномов отличается от людской магии, но власть есть власть. Как могла Зиерн уменьшить твою силу? Но Мэб только потрясла головой, всплеснув бледными паутинных оттенков волосами, и сказала яростно: -- Это дела гномов. В последние дни Дженни редко видела Зиерн, но чародейка по- прежнему занимала ее мысли. Влияние Зиерн пропитывало королевский двор подобно аромату ее коричных благовоний. В пределах дворца Дженни постоянно чувствовала присутствие колдуньи. Как бы там ни добыла Зиерн свою власть и что бы она потом с ней ни делала, но Дженни никогда не забывала, насколько эта власть велика. Когда, не заглянув даже в фолианты по магии, которые Джон стянул для нее в дворцовой библиотеке, Дженни сидела перед своим магическим кристаллом, наблюдая крохотные беззвучные образы сыновей, опасно дурачащихся на заснеженных зубчатых стенах Холда, она чувствовала себя виноватой. Дженни уже не испытывала чувства ревности к Зиерн, но зависть еще оставалась. Правда, это была зависть продрогшего путника к тем, кто сидит сейчас в теплых и светлых домах. Но когда она спрашивала у Мэб о том, каким образом могла достичь чародейка своей нынешней власти и почему гномы запретили ей появляться в Бездне, карлица лишь твердила упрямо: -- Это дела гномов. Людей это не касается... А Джон к тому времени стал всеобщим любимцем среди молодых придворных. Они приходили в восторг от его нарочитого варварства и называли своим ручным дикарем, когда он начинал рассуждать об инженерии или о повадках свиней или цитировал классиков с ужасающим северным акцентом. И каждое утро король, проходя по Галерее, отводил тусклые глаза, а этикет не позволял Гарету заговорить первым. -- Чего он тянет?-- допытывался Джон, когда они с Гаретом, потеряв еще один день, вышли из арочного портика Галереи в холодный, расплывающийся дневной свет. Из безлюдного сада со старенькой арфой в руке к ним по лестнице тихо поднялась Дженни. Пока мужчины были в Королевской Галерее, она упражнялась в мелодике заклинаний на пустынном скалистом берегу, наблюдая бег облаков над морем. Был сезон ветров и внезапных бурь. На севере, наверное, вовсю уже лепил мокрый снег, а здесь теплые солнечные дни перемежались туманом и хлесткими дождями. Бледная дневная луна шла на ущерб, причиняя Дженни смутное беспокойство. В саду на фоне глинистых тонов осенней почвы светло и ярко выделялись костюмы придворных, сопровождавших Зиерн на прогулку. Донесся нарочито пронзительный голосок колдуньи, со злобной точностью имитирующий речь гномов. Джон продолжал: -- Или он надеется, что дракон обрушится на Цитадель и избавит его от хлопот осады? Гарет покачал головой. -- Не думаю. Я слышал, Поликарп установил на самых высоких башнях катапульты, бросающие горящую нефть, так что дракону лучше держаться от них подальше. И хотя речь шла об изменившем подданном, Дженни услышала в голосе принца гордость за своего бывшего друга. В отличие от Джона, позаимствовавшего придворный костюм из кладовой за воротами дворца, где просителям перед встречей с королем придавали приличный вид, Гарет имел по меньшей мере дюжину преступно дорогих нарядов для парадного выхода. Сегодня на нем была мантия из пронзительно-зеленого и желтовато-розового атласа, казавшегося лимонным в зыбком послеполуденном свете. Джон насадил очки покрепче на переносицу. -- Так вот что я тебе скажу. Я не собираюсь больше обивать порог, как крысолов, ждущий, когда королю понадобятся его услуги. Я приехал сюда, чтобы защитить мои земли и моих людей, которые еще не получили ничего ни от короля, который мог бы их защитить, ни от меня самого. Гарет отсутствующе смотрел вниз, в сад, на маленькую компанию придворных рядом с испятнанной желтыми листьями мраморной статуей бога Кантирита, потом быстро повернул голову. -- Ты не можешь уйти!-- В голосе его прозвучали страх и беспокойство. -- А почему нет? Юноша закусил губу и не ответил, но взгляд его нервно метнулся вниз, в сад. Почувствовав, что на нее смотрят, Зиерн обернулась и послала Гарету воздушный поцелуй. Гарет тут же отвернулся. Вид у него был утомленный, измученный, и Дженни захотелось спросить, является ли ему еще во снах Зиерн. Неловкое молчание было неожиданно прервано высоким голосом Дромара. -- Милорд Аверсин...-- Гном ступил на террасу и заморгал болезненно, оказавшись в приглушенном тучами убывающем свете дня. Слова он выговаривал с запинкой, словно с трудом припоминая их значение.-- Пожалуйста... не уходи. Джон пронизывающе взглянул на него сверху вниз. -- Не слишком-то распростираешь ты свое радушие. Как, впрочем, и помощь, разве не так? Старый посланник с вызовом встретил его взгляд. -- Я начертал тебе карту Бездны. Чего же ты еще хочешь? -- Карты, которая не лжет,-- холодно сказал Джон.-- Ты оставил пустыми половину участков. А когда я сложил вместе чертежи разных уровней и вертикальный план, будь я проклят, если они хоть где-нибудь совпали! Меня не интересуют секреты вашей чертовой Бездны. Прикажешь играть с драконом в кошки-мышки в полной темноте, да еще и не имея точного плана? Услышав в его ровном голосе гнев и страх, Дромар опустил глаза и уставился на свои нервно сплетенные пальцы. -- То, что в пробелах, не касается ни тебя, ни дракона,-- сказал он тихо.-- План точен, клянусь Камнем, что лежит в Сердце Бездны. Некто из детей человеческих проник однажды к ее Сердцу, и с той поры мы горько сожалеем об этом. Он поднял голову, бледные глаза блеснули из-под снежных нависающих бровей. -- Я прошу тебя довериться мне, Драконья Погибель. Это против наших обычаев -- просить помощи у людей. Но я прошу тебя помочь нам. Мы рудокопы и торговцы, мы никогда не были воинами. День за днем нас выживают из города. Если падет Цитадель, многие из народа Бездны будут вырезаны вместе с мятежниками, давшими им не только приют, но и пропитание. Королевские войска не дадут гномам покинуть Цитадель, если гномы попытаются выбраться, а попытаются многие, поверь мне. Здесь, в Беле, хлеб стоит все дороже, и мы либо умрем с голоду, либо нас растопчут толпы из таверн. Очень скоро нас станет так мало, что мы не сможем восстановить Бездну, даже если нам суждено снова пройти через ее Врата. Он простер маленькие, как у ребенка, но старчески узловатые руки, странно бледные на фоне черных разводов его причудливо скроенных рукавов. -- Если ты не поможешь нам, кто еще из рода людского сделает это? -- Да когда же ты удалишься отсюда, Дромар?-- Чистый и мягкий, как серебряное лезвие, голос Зиерн обрезал последние слова старого гнома. Она взбежала по лестнице из сада -- легкая, как миндальный цвет, летящий по ветру. Ее окаймленная розовым вуаль отлетала назад над растрепавшимися каштановыми волосами.-- Тебе недостаточно того, что ты ежедневно докучаешь своим присутствием королю, тебе еще надо втянуть в свои интриги этих бедных людей? Нет, только гномы могут быть настолько вульгарны, чтобы говорить о делах ближе к вечеру, как будто для этого днем мало времени!-- Надув губки, колдунья выпроваживающе махнула холеной рукой.-- А теперь удались,-- добавила она с вызовом.-- Иначе я позову стражу. Старый гном какое-то время смотрел ей в глаза; ветер с моря омывал его морщинистое лицо облаком паутинчато-бледных волос. Зиерн вела себя, как избалованный раскапризничавшийся ребенок. Но Дженни, стоявшая позади нее, хорошо видела восторг и высокомерие триумфа, обозначившиеся в каждом мускуле этой восхитительно стройной спины. Дженни не сомневалась, что Зиерн позовет стражу. Дромар тоже в этом не сомневался. Посланник при дворе короля в течение тридцати лет, он повернулся и побрел прочь, подчиняясь приказу фаворитки. Дженни смотрела, как он ковыляет там, внизу, по серой и лавандовой мозаике садовой дорожки, провожаемый по пятам бледным хрупким Бондом Клерлоком, копирующим его походку. Как всегда не замечая Дженни, Зиерн взяла за руку Гарета и улыбнулась ему. -- Старый заговорщик!-- обронила она.-- Так и норовит ударить в спину... Вечером я должна ужинать с твоим отцом, но у нас еще есть время для прогулки по берегу. Дождя ведь не будет, наверное. "Она бы могла сказать -- наверняка,-- подумала Дженни.-- Одно ее заклинание -- и тучи забегают, как комнатные собачки перед кормежкой". Изящно изогнувшись, Зиерн потянула Гарета к лестнице, ведущей в сад. Придворных внизу видно не было, всех разогнал порыв ветра, залепивший аллеи мокрой сорванной с веток листвой. Гарет бросил отчаянный взгляд на Джона и Дженни, стоявших рядом на террасе: она -- в пледах и северной куртке из овечьей кожи, он -- в изукрашенном кремовом и голубом атласе, школярские очки -- на кончике носа. Дженни тихо подтолкнула Джона. -- Пойди с ними. Он поглядел на нее сверху вниз, чуть осклабившись. -- Ага... Меня производят из пляшущего медведя в дядьки? -- Нет,-- сказала Дженни, и голос ее был тих.-- Скорее в телохранители. Я не знаю, что там затеяла Зиерн, но сам он что-то предчувствует. Пойди с ними. Джон вздохнул и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. -- Король мне заплатит за это отдельно. Его объятие напоминало хватку облаченного в атлас медведя. Затем он сбежал по лестнице и с чудовищным северным прононсом окликнул Гарета и Зиерн; ветер вздул его мантию и сделал Джона похожим на огромную орхидею посреди облетевшего сада... Прошло еще около недели, прежде чем король пожелал встретиться со своим сыном. *** -- Он спросил меня, где я пропадал,-- тихо проговорил Гарет.-- Он спросил меня, почему я не встретился с ним раньше.-- Повернувшись, наследник королевства ударил кулаком по стойке балдахина и скрипнул зубами, пытаясь сдержать слезы стыда и гнева.-- Дженни, да ведь он же все эти дни попросту не видел меня! Он обернулся. Слабый вечерний свет, падающий из граненых звеньев окна, где сидела Дженни, огладил лимонно-белый атлас его придворного одеяния и мрачно засиял в гладких старинных самоцветах на запястьях. Волосы Гарета с окрашенными в зеленый цвет кончиками, тщательно завитые перед аудиенцией, теперь снова развились и свесились вдоль щек -- за исключением какой-нибудь пары локонов. Он нацепил очки, погнутые, расколотые и совершенно неуместные при столь роскошном одеянии; в линзах мерцал хлещущий за окном дождь. -- Я не знаю, что делать,-- сдавленно сказал Гарет.-- Он сказал... Он сказал, что о драконе мы поговорим в следующий раз. Я не понимаю, что происходит... -- А Зиерн при этом была?-- спросил Джон. Он сидел возле конторки с веретенообразными ножками, заваленной книгами, как и вся прочая мебель в их апартаментах. После восьми дней ожидания комната имела вид разграбленной библиотеки: тома лежали один на другом, страницы были заложены листочками с выписками рукой Джона, какими-то тряпицами, другими книгами, а один фолиант -- так даже кинжалом. Гарет кивнул горестно. -- На половину моих вопросов за него отвечала она. Дженни, а не могла она опутать его каким-нибудь заклятием? Дженни начала осторожно: -- Вероятно... -- Да конечно же!-- сказал Джон, откинувшись на высоком стуле и опершись спиной на конторку.-- И если бы ты не пыталась все время воздать этой дуре должное, Джен, ты бы и сама это поняла... Войдите!-- добавил он, услышав мягкий стук в дверь. Дверь открылась ровно настолько, чтобы Трэй Клерлок смогла просунуть в щель голову. Девушка поколебалась секунду, затем вошла, подчиняясь приглашающему жесту Джона. В руках у нее была ореховая шарманка, шейка ящика и игральная рукоятка которой были усеяны в беспорядке звездами из слоновой кости. При виде инструмента Джон расплылся в улыбке, а Дженни застонала. -- Уж не собираешься ли ты играть на этой штуке? Ты же распугаешь весь скот в округе, неужели не ясно? -- Не распугаю,-- возразил Джон.-- Кроме того, в ней есть такой фокус, чтобы играть потише... -- И ты его знаешь? -- Узнаю. Спасибо, Трэй, милая. Видишь ли, некоторые люди просто не способны оценить звуки настоящей музыки. -- Некоторые люди не способны оценить вопли кота, раскатываемого скалкой,-- ответила Дженни. Затем снова повернулась к Гарету.-- Да. Зиерн могла наложить на него заклятие. Но после твоих рассказов об отце, о его силе и упрямстве -- странно, что она могла так овладеть им. Гарет мотнул головой. -- И еще одно,-- сказал он.-- Я не знаю, как это понимать... И я не уверен в этом, потому что разговаривал с ним без очков... Но мне показалось, что он как-то высох со времени моего отъезда. Я понимаю, это звучит глупо,-- торопливо добавил он, видя, что Дженни озадаченно нахмурилась. -- Нет,-- неожиданно сказала Трэй и, когда все трое посмотрели на нее, зарделась, как куколка.-- Я думаю, это звучит вовсе не глупо. Я думаю, что это правда и что "высох" -- самое точное слово. Потому что... Мне кажется, то же самое происходит сейчас с Бондом. -- С Бондом?-- переспросила Дженни, и в памяти тут же возникло изможденное костистое лицо короля, а затем восковая бледность Бонда, оттененная узором старинной раскраски. Трэй, казалось, была всецело озабочена приведением в порядок кружев на левом рукаве. Затем она подняла голову, и драгоценные змейки в ее волосах блеснули опалово. -- Я думала, мне кажется,-- сказала она тихонько.-- Он стал какой-то неловкий и шутит как-то уже не смешно, как будто озабочен чем-то важным. Но у него сейчас нет дел -- ни важных, никаких. И он стал таким же рассеянным, как твой отец.-- Она умоляюще взглянула на Дженни.-- Но зачем ей было налагать заклятие на моего брата? Он же и так всегда был ей предан! Они подружились, как только Зиерн появилась при дворе. Он любил ее. Она все время снилась ему... -- Снилась -- как?-- резко спросил Гарет. Трэй покачала головой. -- Он не рассказывал мне. -- Во сне он ходил? Изумленные глаза девушки ответили раньше, чем она заговорила. -- Откуда ты знаешь? Прерывистый дождь стих. Все долго молчали, под окном в тишине ясно слышны были голоса дворцовых стражников, рассказывающих анекдот о гноме и проститутке. Смутный дневной свет убывал, комната стояла холодная и грифельно-серая. Дженни спросила: -- А тебе она еще снится, Гарет? Юноша покраснел, как ошпаренный. Наконец помотал головой и сказал, запинаясь: -- Я... я не люблю ее. В самом деле не люблю. Я пытаюсь... Я боюсь оставаться с ней один. Но...-- Он сделал беспомощный жест, не в силах бороться с предательскими воспоминаниями. Дженни сказала мягко: -- Но она зовет тебя. Она позвала тебя в ту ночь, когда мы были в охотничьем домике. Раньше так случалось? -- Я не знаю...-- Гарет выглядел больным и испуганным, как в лесах Вира, когда Дженни, проникая в его разум, предъявляла ему самого себя. Трэй, зажигавшая две маленькие лампы из слоновой кости на конторке Джона, торопливо погасила лучинку и, тихо подойдя к Гарету, усадила его рядом с собой на край кровати под балдахином. В конце концов Гарет сказал: -- Чуть не случилось... Несколько месяцев назад она попросила меня отобедать с отцом и с нею в ее крыле дворца. Я не пошел. Я боялся, что отец рассердится за неуважение к ней, но позже он произнес однажды такую фразу, как будто вообще ничего не знал о приглашении. Я удивился, я подумал...-- Он покраснел еще гуще.-- В общем, я решил, что она полюбила меня. -- Полюбил волк овцу,-- заметил Аверсин, почесывая нос.-- Только вот страсть была несколько односторонней. И что же тебя остановило? -- Поликарп.-- Гарет хмуро поигрывал полой мантии, мягко тронутой светом лампы, падающим в разрез балдахина.-- Он всегда говорил, чтобы я ее опасался. Он узнал о приглашении и отсоветовал мне идти. -- Ну, я, конечно, ничего не смыслю в магии, но, знаешь, парень, похоже, что он спас тебе жизнь.-- Джон оперся спиной на конторку и беззвучно прошелся пальцами по клавишам шарманки. Гарет потряс головой, сбитый с толку. -- Но зачем? Он же неделю спустя пытался меня убить -- отца и меня! -- Если это был он. Юноша уставился на Джона. Медленно нарастающий ужас и понимание отразились на его лице. -- Но я видел его,-- прошептал он. -- Если она может принять образ кошки или птицы, что ей стоит прикинуться господином Халната, а, Джен?-- Аверсин взглянул в дальний конец комнаты, где молча сидела Дженни, поставив локоть на колено, а подбородок -- на согнутую кисть. -- Вряд ли это было подлинное воплощение,-- сказала она негромко.-- Скорее всего иллюзия. Изменение образа требует огромной власти, хотя власть у нее действительно огромная. Но как бы она это ни сделала, сам поступок вполне логичен. Если Поликарп начал подозревать о ее намерениях относительно Гарета, Зиерн его мгновенно этим обезоружила. Сделав тебя свидетелем, Гарет, она лишила его возможности помочь тебе. Она знала, насколько страшным покажется тебе такое предательство. -- Нет...-- в ужасе выдохнул Гарет. Голосок Трэй жалобно прозвучал в тишине: -- Но что ей нужно от Гарета? Я могу понять, почему она держится за короля, -- без его поддержки она лишилась бы пусть не всего, но многого. Но Гарет-то ей зачем? И чего она хочет от Бонда? Он же ей совсем не нужен... Мы -- маленькие люди (я имею в виду, что наша семья не обладает ни влиянием, ни деньгами).-- Беспомощная улыбка тронула уголок ее рта; Трэй теребила кружево на рукаве.-- Мы бы упрочили положение, выйди я удачно замуж, но... Мы в самом деле не представляем для Зиерн никакой ценности. -- И зачем их убивать при этом?-- В голосе Гарета отчетливо прозвучал страх за отца.-- Или это свойство всех заклинаний? -- Нет,-- сказала Дженни.-- Для меня это тоже удивительно -- я никогда не слышала о заклинаниях, которые бы, подчиняя разум, опустошали еще и тело жертвы. Но, с другой стороны, я не слышала и о том, что можно годами держать человека под заклятием. Я имею в виду твоего отца, Гарет. Правда, ее магия -- это магия гномов... Может быть, их заклятия, оплетая душу, разрушают и тело... Но в любом случае,-- добавила она, понизив голос,-- обрести такую власть над человеком можно лишь с его согласия. -- С его согласия?-- ужаснувшись, воскликнула Трэй.-- Да кто же на такое согласится? Нет, он не мог... Гарет (и Дженни отметила это особо) промолчал. На секунду он словно заглянул, как тогда, на северной дороге, в собственную душу. Кроме того, он слишком хорошо знал Зиерн. -- Не понимаю.-- Трэй помотала головой. Дженни вздохнула и, поднявшись, подошла через всю комнату к сидящим рядышком молодым людям, положила руку на плечо девушки. -- Владеющий превращениями может изменить чью-либо сущность точно так же, как свою собственную. Это требует огромной власти, но самое главное здесь -- желание самой жертвы. Жертва будет сопротивляться, если не найти в ее душе некой трещинки -- этакого бесенка искушения, словом, той части души, которая сама желает измениться. За окном была глубокая тьма; в золотистом свете лампы лицо девушки приняло медовый оттенок. В подрагивании длинных густых ресниц Дженни ясно читала страх и очарование соблазна. -- Думаю, ты бы воспротивилась, попытайся я превратить тебя в комнатную собачку, будь у меня, конечно, такая власть. В твоей душе очень мало от комнатной собачки, Трэй Клерлок. Но вот попытайся я обратить тебя в коня -- в свободную от узды кобылицу, дымчато-серую сестру морского ветра -- мне кажется, я бы получила твое согласие. Поспешно отведя глаза, Трэй уткнулась лицом в плечо Гарета, и молодой человек попытался обнять ее за плечи -- не слишком, правда, удачно, поскольку выяснилось, что он сидел на кружевах своей мантии. -- В этом вся власть и опасность превращений.-- В комнате было очень тихо, и Дженни пришлось снова понизить голос.-- Если я превращу тебя в кобылицу, Трэй, твоя сущность станет сущностью коня. Твои мысли будут мыслями коня, твое тело -- телом кобылицы, твоя любовь и желания станут любовью и желаниями молодого сильного зверя. Ты сможешь вспомнить о том, кем ты была раньше, но возвратить себе прежний облик ты уже не сможешь. Но, думаю, ты была бы более счастлива... -- Прекрати!-- прошептала Трэй зажмурившись. Гарет обнял ее покрепче. Дженни умолкла. Потом девушка вновь вскинула веки, в глубине потемневших глаз еще клубились тайные грезы. -- Извини,-- тихо сказала она.-- Это не ты меня испугала. Это я сама... -- Я знаю,-- мягко отозвалась Дженни.-- Но теперь ты понимаешь? И ты, Гарет, понимаешь ли, что она могла сделать с твоим отцом? Часто самое безболезненное -- это поддаться искушению и отдать власть над своим разумом другому. Когда Зиерн только что появилась при дворе, она бы не проделала с тобой ничего подобного. Ты ненавидел ее; кроме того, ты был еще мальчишка, и ей было не под силу привлечь тебя, как она привлекала мужчин. Но когда ты стал мужчиной... -- Какая мерзость!-- Трэй вывернулась и сама обняла Гарета за плечи. -- Зато чертовски надежный способ остаться у власти,-- заметил Джон, облокотившись на лежащую на коленях шарманку. -- Пока это только мое предположение,-- сказала Дженни.-- И, действительно, непонятно, зачем ей был нужен Бонд. Я бы могла узнать это, если бы мне удалось увидеть короля, поговорить с ним... -- Божья Праматерь, да он с сыном своим говорить не желает, милая, не то что со мной или с тобой!-- Джон приостановился, как бы вслушиваясь в собственные слова.-- И, может быть, именно поэтому не желает говорить и с нами.-- Его глаза блеснули, остановившись на Гарете.-- Знаешь, Гар, чем дольше я все это вижу, тем больше сдается мне, что надо бы нам все-таки с твоим папашей потолковать. Глава 8 В мертвой тишине ночного сада прыжок Гарета со стены наделал не меньше шума, чем случка лосей в сушняке. Дженни вздрогнула, когда юноша с хрустом низвергся в кустарник с высоты нескольких футов. В тени плюща, оплетавшего гребень стены, блеснули линзы очков, и голос Джона выдохнул: -- Ты забыл завопить: "Одиннадцать часов -- и все тихо!", мой герой. Последовал легкий шелест, и Дженни скорее почувствовала, чем услышала приземление Джона -- там, внизу. Еще раз оглядела темный, полуразличимый сквозь сплетения голых веток сад и в свою очередь соскользнула со стены. В темноте маячил неуклюжий силуэт Гарета, облачившегося ради такого дела в ржавых оттенков бархат. Джона не было видно вообще -- беспорядочный узор его пледов сливался с блеклыми красками ночи. -- Вон там,-- шепнул Гарет, кивнув в направлении огонька, теплящегося в нише между двумя резными арками -- входом в королевскую опочивальню. Отсветы лампады лежали в мокрой траве, как рассыпанные гулякой монеты. Юноша двинулся было на свет, но Джон коснулся его руки и проговорил тихо: -- Я думаю, стоит провести разведку, раз уж мы затеяли взлом и все такое. Я сейчас взгляну, что там, за домом, и если все спокойно -- свистну козодоем. Идет? Гарет схватил его за локоть. -- А если свистнет настоящий козодой? -- В это время года?-- И Джон растаял, как кошка, в темноте. Дженни замечала его, лишь когда он перебегал в шахматной пестроте теней, отбрасываемых голыми деревьями, окружающими с трех сторон королевскую опочивальню. Гарет, сразу же потеряв Аверсина из виду, озадаченно крутил головой. Возле арки розовый свет лампады скользнул по оправе очков, блеснул на шипастом локте, светлым пятнышком обозначил кончик длинного носа. Углядев спокойно стоящего Джона, Гарет сделал движение, но был удержан Дженни. Козодой еще не свистнул. А секундой позже в арке показалась Зиерн. Хотя Джон стоял в шести футах от нее, она не сразу его увидела -- северянин замер, как змея в листве. Лицо чародейки, освещенное теплым золотом лампады, несло все то же выражение томного удовлетворения, как тогда -- в приоткрытой комнате охотничьего домика неподалеку от реки Уайлдспэ. Сейчас -- как тогда. От этой мысли Дженни пробрал озноб, а потом она почувствовала уже настоящий страх. Зиерн медленно повернула голову и вздрогнула. Затем улыбнулась. -- А-а... Варвар, тоскующий без приключений.-- Она тряхнула распущенными, не покрытыми вуалью волосами; заблудившийся локон улегся в ямочку на щеке, словно прося приласкать.-- Поздновато, наверное, беспокоить короля прошениями. -- Да уж почти две недели как поздновато.-- Джон задумчиво почесал нос.-- Но лучше поздно, чем никогда, как сказал папаша в день дедушкиной свадьбы. Зиерн хихикнула -- нежный горловой звук. Дженни почувствовала, как рядом содрогнулся Гарет, разом припомнив искушающие недобрые сновидения. -- Ты весьма опрометчив... Это твоя женщина послала тебя узнать, не опутан ли Уриен еще какими-либо чарами, кроме своей тупости и вожделения? Дженни услышала свистящий выдох Гарета, когда беспутные слова небрежно слетели с нежных розовых губ. А Дженни удивилась своему спокойствию, словно именно этого она и ждала от Зиерн. Джон лишь пожал плечами и сказал мягко: -- Да нет. Просто я уже все ногти объел, ожидая. -- Ах...-- Губы ее раздвинулись в ленивой улыбке. Она казалась полупьяной, но не сонной -- напротив, как в тот первый день ожидания в Королевской Галерее, она была довольна жизнью и вызывающе благополучна. Лампа в выложенной изразцами нише очертила янтарно профиль Зиерн, когда она шагнула к Джону, и Дженни вновь ощутила страх. Как будто Джон сам не знал, какой опасности подвергается! -- Варвар, который ест руками и наверняка занимается любовью не разувшись...-- Руки чародейки ласкающе коснулись его плеч, словно пытаясь почувствовать мышцы и кости под пледами и кожаной курткой. Но Аверсин легко отступил на шаг, почти повторив трюк, который сама Зиерн проделала с Дромаром в Королевской Галерее. Теперь ей, чтобы снова прикоснуться к нему, пришлось бы сделать пару быстрых шажков, уронив тем самым свое достоинство. С нарочито усиленным северным выговором Джон сказал: -- Ну, недостаток манер, конечно, не дает мне спать... Но я- то сюда приехал не есть и не любовью заниматься. Дракон-то жрет людей уже совсем рядом. Она снова хихикнула -- на этот раз злобно. -- У тебя будет возможность убить его, но в свое время. Умение ждать -- искусство цивилизованных людей, мой варвар. -- Ага...-- покладисто отозвался Джон. Его темный силуэт был обведен золотистым светом.-- У меня был ушат времени изучить все эти ваши искусства: и учтивость, и внимание к просителям, не говоря уже о чести или там о верности одному любовнику, в то время как подбиваешь клинья под его же сыночка... Наверное, сердца успели ударить три раза, прежде чем Зиерн заговорила. Дженни видела, как выпрямилась спина колдуньи. Голос ее по-прежнему был ласков, но звучал, словно струна арфы, перетянутая на полтона. -- Что тебе до этого, Джон Аверсин? Так делаются дела на юге. Никто не собирается отнимать у тебя возможность прославиться вновь. Все это вообще не должно интересовать тебя. Я скажу, когда настанет срок... Послушай меня, Джон Аверсин, и поверь мне. Я знаю этого дракона. Ты убил одного змея, но ты не встречался с Черным Моркелебом, Драконом Злого Хребта. Он гораздо сильнее, чем тот, которого ты одолел, сильнее, чем ты можешь себе представить. -- Я это предполагал.-- Джон поправил очки, розовый свет блеснул на шипах браслета, как на остриях копий.-- Как смогу, так и убью, очевидно. -- Нет.-- Нежный голос Зиерн стал язвителен.-- Ты не сможешь. И если ты этого не знаешь, то я знаю. Ты думаешь, мне не ведомо, что эти вонючие поедатели отбросов, гномы, тебе солгали? Что они отказались дать тебе верную карту Бездны? Я знаю Бездну, Джон Аверсин, я знаю каждый туннель и переход. Я знаю любое заклинание иллюзии и защиты, и, поверь мне, они тебе пригодятся в бою с драконом. Кроме того, тебе не обойтись без меня, если ты победишь и вернешься живым. Подожди, говорю тебе, и помощь будет. А потом я вознагражу тебя сверх всяких человеческих мечтаний. Сокровищ Бездны на это хватит. Джон слегка склонил голову к плечу. -- Кто вознаградит? Ты? В молчании пахнущей морем ночи Дженни слышала, как дыхание женщины пресеклось. -- А как это ты, интересно, собираешься завладеть сокровищами гномов?-- продолжал Джон.-- Хочешь захватить Бездну сразу же, как только дракона не станет? -- Нет,-- сказала она чуть торопливее, чем следовало.-- Дело в том, что... Ты же знаешь, дерзость этих гномов дошла до того, что они замыслили заговор против его величества. Но они уже не тот могущественный народ, каким были до прихода Моркелеба. Те, что уцелели, раздроблены и слабы. Многие покинули город, потеряв все права, и скатертью им дорога. -- Если бы со мной обращались, как с ними,-- заметил Джон, опершись плечом на желто-голубые изразцы арки,-- я бы тоже уехал. -- Они это заслужили.-- Ее слова обожгли внезапным ядом.-- Они запретили мне...-- Зиерн осеклась и продолжала более спокойно: -- Ты знаешь, что они открыто поддерживают мятежников Халната, -- во всяком случае, ты должен знать. Было бы глупо выходить против дракона, пока заговор не раскрыт полностью. Это бы только возвратило гномам их твердыню и сокровища, чтобы строить дальнейшие козни. -- Я смотрю, король, да и народ вместе с ним, только и твердят, что об этом заговоре,-- отозвался Аверсин скучным голосом.-- Но, как я слышал, у гномов, оказавшихся в Цитадели, выбора не было. Мне кажется, Гарет, уехав, оказал тебе большую услугу: король до того рассеян, что поверит чему угодно. И я так понимаю, что раз мне советуют не торопиться с драконом, а гномов тем временем выживают из королевства, чтобы они, упаси боже, не вернулись потом в свою Бездну, то, значит, Бездна понадобилась кому-нибудь еще, не так ли? Последовало секундное молчание. Дженни могла видеть, как свет скользнул по рукаву Зиерн там, где ее маленькая рука скомкала в гневе шелк. -- Это вопросы высокой политики, Драконья Погибель. Повторяю, к тебе это никак не относится. Говорю тебе, будь терпелив и жди, пока я не скажу: пора. Тогда мы поедем к Бездне - - ты и я. Обещаю тебе, что ты не прогадаешь. Она снова подступила к нему вплотную; иголочки света в алмазах ее колец скользнули по тусклым пледам на плечах Джона. -- Да,-- понизив голос, сказал Аверсин.-- Ты тоже, я смотрю, не прогадаешь, когда я убью его для тебя... Сама вызвала дракона? -- Нет!-- Слово прозвучало резко, как хруст расколотого морозом сучка.-- Конечно, нет! -- В самом деле, милая? Ну, значит, тебе чертовски повезло, что дракон пришел, как только ты решила отделаться от короля. А то ведь, не дай бог, помрет или разлюбит. Это не говоря уже о золоте гномов... Чужая ярость, подобная невидимому взрыву, обожгла Дженни. Предупреждающий крик замер в горле -- Дженни понимала, что, успей она даже прийти на помощь, ей все равно не устоять против молодой колдуньи. Зиерн вскинула руку, и Аверсин только и успел, что спрятать лицо в ладони, когда белое пламя сорвалось с пальчиков чародейки. Воздух раскололся с оглушительным треском; окаймленная фиолетовым вспышка выхватила из мрака каждый булыжник, каждый островок мха на мостовой, высветила каждый отдельный лепесток осенних восковых роз. Запах озона и горелых листьев поплыл по саду. Аверсин не сразу решился отнять ладони от лица. Даже издали, даже в темноте Дженни могла видеть, что его бьет дрожь. Обморочная слабость нахлынула на нее, и Дженни в который раз прокляла свою беспомощность. Джон все еще стоял перед Зиерн неподвижно. Прозвучал мелодичный, полный торжества голос: -- Не забывайся, Драконья Погибель. Ты не со своей волосатой замарашкой разговариваешь, а со мной. Я действительно колдунья. Аверсин, не отвечая, снял очки и тщательно протер глаза. Затем надел снова и словно впервые вгляделся в Зиерн в тусклом свете садовой лампы. -- Я действительно колдунья,-- мягко повторила она. Снова протянула к нему руки; изящные пальчики затеребили кожаные рукава, хрипловатая нотка вкралась в ее нежный голос: -- И кто сказал, что наш союз должен быть столь варварским, Драконья Погибель? Если ожидание тебе невыносимо, я могу сделать его приятным. Тем не менее, когда пальцы Зиерн коснулись его лица, Джон взял колдунью за хрупкие запястья и отодвинул ее от себя насколько мог. Какое-то время они стояли неподвижно лицом к лицу, полная тишина нарушалась лишь их прерывистым дыханием. Зиерн неотрывно смотрела Аверсину в глаза, и Дженни знала, что колдунья проникает сейчас в разум Джона, нащупывая слабую точку, ища согласия. Наконец Зиерн с проклятием освободилась от его хватки. -- Ладно,-- прошептала она.-- Значит, эта сука может по крайней мере правильно сплести свои школярские заклинания. Судя по ней, на большее она не способна... Но я скажу тебе одно, Драконья Погибель: когда ты поедешь на поединок с драконом, то рядом с тобой, нравится тебе это или не нравится, поеду я, а не она. Тебе нужна моя помощь, и поедешь ты лишь тогда, когда я посоветую королю послать тебя, не раньше. Так что учись искусству ждать, мой варвар, ибо без моей помощи Моркелеб наверняка убьет тебя. Она отступила и снова скрылась в опочивальне, пройдя достаточно близко от лампы. В медовом свете ее лицо было нежным и наивным, как у семнадцатилетней девчонки, не отмеченное ни яростью, ни извращениями, ни мелочностью, ни злобой. Джон глядел ей вслед; бриллиантовая россыпь испарины мерцала на его лице. Он стоял неподвижно, потирая обожженные вспышкой кисти рук. А спустя миг окно позади него ожило, мягко озарилось. Сквозь переплетение виноградных лоз Дженни увидела часть комнаты, производящей впечатление наполовину прикрытой фрески: роскошный сосуд из золота и серебра и мерцание парчи балдахина. Лежащий в постели человек беспокойно шевелился во сне, его золотистые выгоревшие волосы лежали в беспорядке на вышитой подушке, а лицо было изможденным и безжизненным, как после поцелуя вампира. *** -- Ты бы хорошо проучил ее, отправившись уже сегодня!-- бушевал Гарет.-- Возвращайся в Уинтерлэнд и предоставь ей самой разбираться с ее жалким гадом, если ей этого так хочется! Он метался по обширной отведенной для гостей комнате и только что не плевался от бешенства. Он забыл свой страх перед Зиерн, забыл свои просьбы о защите от колдуньи, забыл даже долгий путь из Уинтерлэнда и отчаяние при мысли, что Аверсин может вернуться. Дженни, сидя на подоконнике, отрешенно наблюдала, как он мечет громы и молнии; лицо ее было задумчиво. Джон поднял глаза от клапанов шарманки. -- К сожалению, не выходит, мой герой,-- сказал он тихо.-- Как бы там ни было, а дракон здесь. Южанам на меня, конечно, наплевать, но это еще не повод оставлять их на съедение дракону. Даже если забыть о гномах, о весне ты подумал? Юноша остановился и уставился на него. -- Хм?.. Джон пожал плечами; пальцы его покручивали клапаны. -- Урожай погиб,-- пояснил он.-- Если дракон останется здесь до весны, значит, не будет посеяно ни зернышка, и вот тогда, мой герой, жди настоящего голода. Гарет молчал. Ничего подобного ему и в голову не приходило. Он никогда не испытывал недостатка в пище. -- Кроме того,-- продолжал Джон,-- если гномы вновь не займут в ближайшее время свою Бездну, Зиерн их уничтожит, как совершенно правильно говорит Дромар. А заодно и твоего друга Поликарпа в его Цитадели. Хотя Дромар и боится раскрыть секреты Бездны, гномы сделали для нас что могли. А Поликарп, насколько я понимаю, спас тебе жизнь. Во всяком случае, не дал пойти по пути отца, который теперь, благодаря Зиерн, вряд ли уже отличает одну неделю от другой... Нет, дракон должен быть убит. -- Да пойми ты!-- возопил Гарет.-- Если ты убьешь дракона, она захватит Бездну, и Цитадель будет атакована с тыла...-- Он беспокойно посмотрел на Дженни.-- А что, она в самом деле могла вызвать дракона? Дженни молчала, размышляя о чудовищной колдовской силе, явившейся им в саду, и об опасном, извращенном отзвуке ее в освещенной комнате охотничьего домика Зиерн. Она сказала: -- Я не знаю. В первый раз слышу, чтобы человеческая магия могла подействовать на дракона, но, правда, Зиерн училась у гномов. Нет, о таком я никогда не слышала... -- "Шпорой -- петух, гривою -- конь..."-- процитировал Джон.-- А не могла она приманить дракона, назвав его имя? Она, вроде, его знает. Дженни покачала головой. -- Моркелеб -- это имя, данное дракону людьми. Называем же мы Азуилкартушерандса Дромаром... Нет, если бы она знала подлинное имя дракона, его сущность, она бы справилась с ним сама. А она не может, иначе бы она просто убила тебя там, в саду. Дженни накинула на плечи шаль -- тонкую мерцающую паутинку шелка; масса темных волос улеглась сверху, как вторая шаль. Казалось, от окна в спину потянуло холодом. Гарет снова зашагал по комнате, засунув руки в карманы старых кожаных штанов, надеваемых обычно лишь для охоты. -- Но она же не знает его имени, так ведь? -- Нет,-- ответила Дженни.-- Разве что...-- Она помедлила и нахмурилась, отгоняя мысль. -- Что?-- быстро спросил Джон, уловив сомнение в ее голосе. -- Нет,-- повторила она.-- Это невероятно, чтобы колдунья такой мощи не владела Ограничениями. Это азы магии.-- И, видя, что Гарет не понимает, пояснила: -- Самая трудоемкая часть заклинания. Ты должен ограничивать действие любого заклятия. Если ты вызвал дождь, изволь ограничить его силу, иначе ты уничтожишь посевы. Если ты призвал беды на чью-либо голову, установи Ограничения, иначе несчастье станет неуправляемо и, вполне возможно, обрушится потом на твой собственный дом. Магия весьма щедра на неожиданности. Ограничения -- это первое, с чего начинается обучение. -- А у гномов?-- спросил Гарет.-- Ты же сказала, что у них все по-другому. -- Да, они обучают как-то иначе... Я не все поняла из того, что мне рассказывала Мэб, а кое о чем она просто не захотела говорить. Но все равно магия есть магия. Мэб знает Ограничения, и мне показалось, что гномы придают им даже большее значение, чем мы. Так что если Зиерн училась у гномов, она тоже должна их знать. Джон запрокинул голову и расхохотался от души. -- Вот это дала маху!-- выговорил он.-- Подумай, Джен! Она хочет отделаться от гномов, насылает самое страшное проклятие, какое только может придумать, -- и нечаянно вызывает дракона, от которого уже не отделаешься! Ну, чудненько!.. -- Ничего себе -- чудненько!-- возразила Дженни. -- Не удивительно, что она меня ударила огнем! Вот бесится, наверное, как вспомнит о драконе!-- Глаза Джона смеялись из-под опаленных бровей. -- Но это просто невозможно,-- строго проговорила Дженни -- таким голосом она обычно унимала расшалившихся сыновей. Затем -- уже тревожно: -- Она не могла без обучения достичь такой власти, Джон. Это исключено. Колдовство даром не дается. -- А как ты еще все это объяснишь? Дженни не ответила. Долго смотрела в окно, на темные очертания зубчатой стены под россыпью холодных осенних звезд. -- Я не знаю,-- сказала она наконец, одергивая концы паутинчатой шали.-- Ее власть слишком велика. Не может быть, чтобы такое досталось даром. Ключ к магии -- сама магия. Она должна была потратить массу времени и сил. Хотя...-- Дженни помедлила, прислушиваясь к чувствам, которые вызывала в ней Зиерн.-- Я полагала, что колдунья ее уровня должна вести себя по- другому. -- Ах...-- мягко вздохнул Джон. Глаза их встретились.-- Только не думай, пожалуйста, что все, что она делает со своей магией, как-то унижает твои старания, милая. Ничуть не бывало. Она унижает лишь саму себя. Дженни грустно улыбнулась, в который раз отметив эту дьявольскую способность Джона попасть в точку одной фразой, и они по старой своей тайной привычке снова поцеловались взглядами. Гарет сказал тихо: -- Но что же нам теперь делать? Дракон должен быть уничтожен, а если ты уничтожишь его, то сыграешь ей на руку. Лицо Джона на секунду осветилось улыбкой. Потом он пристально посмотрел на Дженни; рыжеватая бровь вздернута, в глазах -- вопрос. За десять лет они научились понимать друг друга без слов. И Дженни вновь задохнулась от страха, хотя знала, что Джон прав во всем. Спустя момент заставила себя вздохнуть и кивнула. -- Ну и славно.-- Бесовская улыбка Джона стала шире. Словно мальчишка, предвкушающий очередную проказу, он живо потер руки. Потом повернулся к Гарету: -- Начинай укладывать чулки, мой герой. Сегодня отбываем к Бездне. Глава 9 -- Стоп! Сбитые с толку Гарет и Джон натянули поводья, когда Дженни внезапно остановила Лунную Лошадку посреди усыпанной листьями дороги. Звякнула уздечка ведомого в поводу Оспри, а мул Кливи шумно принялся щипать сорняки на обочине. Тишина, залегшая в предгорьях Злого Хребта, нарушалась лишь слабым посвистом ветра в обугленных стволах спаленной рощи. Ниже, у подножия холма, леса уцелели и были раздеты скорее надвигающейся зимой, чем драконьим огнем; там, под оловянно-серыми стволами берез густо лежала ржавая листва. Здесь же -- только путаница хрупких веток, готовая рассыпаться при малейшем прикосновении. На обугленных плитах дороги, наполовину скрытые сорняками, чернели кости тех, что пытались спастись от первой атаки дракона, -- вперемешку с черепками посуды и брошенными на бегу серебряными монетами. Монеты так и остались лежать в грязи. Никто не отважился подойти к разрушенному городу и собрать их. Выше, освещенные тусклым зимним солнцем, виднелись останки первых домов Бездны. По рассказам Гарета, гномы никогда не строили крепостных стен. Дорога вбегала в город через арку с обрушившейся Часовой Башней. Дженни долго вслушивалась в тишину, обводя окрестности взглядом. Мужчины тоже молчали. С того самого момента, как они выскользнули из дворца перед самым рассветом, Дженни все острее и острее ощущала гнетущее молчание Джона. Она посмотрела искоса, как он горбится в седле своей верховой лошади Слонихи, и в который раз за этот день вспомнила слова Зиерн о том, что без ее помощи нечего и думать о встрече с черным драконом Моркелебом. Вне всякого сомнения, Джон думал о том же. -- Гарет,-- окликнула наконец Дженни, и голос ее был чуть громче шепота.-- Это единственный путь в город? Может, есть какое-нибудь другое место -- подальше от входа в Бездну? Гарет нахмурился. -- Но почему? Дженни качнула головой, сама не ведая причин своей тревоги. Но что-то нашептывало ей, как несколько недель назад у руин безымянного города в Уинтерлэнде, что впереди опасно; и Дженни напряженно высматривала вокруг приметы этой опасности. Она многому научилась у Мэб, инстинкты ее обострились, и вот теперь что-то властно запрещало ей проехать сквозь арку с обрушенной Часовой Башней в залитую солнцем Долину Бездны. После минутного размышления Гарет сказал: -- Самое удаленное место от входа -- Холм Кожевников. Это у подножия вон того пика, что ограничивает город с запада. Я думаю, там будет с полмили до Врат. Сам город маленький, не больше четверти мили насквозь... Был... -- А Врата оттуда видны? Он кивнул, озадаченный странным условием. -- Холм довольно высок, и все дома были разрушены при первой атаке дракона. Но если тебе нужно видеть Врата, достаточно объехать Часовую Башню слева -- и... -- Нет,-- пробормотала Дженни.-- Я думаю, нам туда ехать не стоит. Джон мгновенно повернулся к ней. Гарет запнулся. -- Так он что же... нас слышит? -- Да,-- сказала Дженни, сама не понимая, откуда в ней эта уверенность.-- Вернее, не слышит, а... Я не знаю. Просто мне кажется... Нет, он еще не чувствует, что мы здесь. Но если мы подъедем ближе -- может и почувствовать. Это старый дракон, Гарет, его имя есть в Списках. Я вычитала в одной древней книге из дворцовой библиотеки, что драконы, меняя душу, меняют и оболочку. Пока дракон молод -- окраска его светла и проста. С возрастом на его шкуре проступают сложные узоры, а к старости, достигнув наивысшей силы, он снова становится одноцветным, но уже темных мрачных тонов. Моркелеб -- черен. Я не знаю, что это значит, но во всяком случае -- это огромный возраст, огромная власть, и его чувства сейчас наверняка заполняют Долину Бездны, как вода, чуткая к малейшей ряби. -- А рыцари короля изрядно ее взбаламутили,-- цинично заметил Джон. У Гарета был несчастный вид. Дженни мягко подтолкнула кобылу, заставив сделать пару шагов в сторону Часовой Башни. Чувства Дженни медленно, как круги по воде, расходились по всей Долине. Через ломаную путаницу ветвей впереди виднелся массивный западный отрог Злого Хребта. Его головокружительные высоты были окрашены ржавчиной, прорезанной лиловыми тенями расселин; выветрившиеся уступы белели, как торчащие обломки костей. Над драконовыми пепелищами по склонам стоял строевой лес, выше поднимались замшелые утесы. Голые ледяные вершины Хребта были сейчас подернуты облаками, но за горбатым западным отрогом заметен был прозрачный след дыма -- там отбивалась от королевских войск мятежная Цитадель Халната. Ниже громоздящегося камня и деревьев лежала сама Долина -- омут воздуха, залив, полный бледного искрящегося солнца... и чего-то еще. Чувства Дженни коснулись краешком этого "чего-то" и испуганно съежились -- подобное ощущение возникает, когда нечаянно нашаришь в темноте свернувшуюся кольцами змею. Сзади слышался возбужденный юношеский тенорок: -- Но ведь тот дракон, которого ты убил в Вире, не знал о твоем приближении... -- Громкость его голоса раздражала, и Дженни захотелось оборвать Гарета.-- Ты смог обойти его и захватить врасплох. Я не вижу, почему здесь... -- И я не вижу, мой герой,-- мягко остановил его Джон, перекладывая поводья Слонихи в одну руку, а поводья Оспри -- в другую.-- Но если ты хочешь проверить ценой собственной шкуры, права Дженни или нет, то я тебе компании не составлю. Веди-ка нас лучше к своему знаменитому Холму... В ночь пришествия дракона многие искали убежища в строениях Холма Кожевников; их кости лежали везде среди закопченных обломков раскрошенного камня. С открытой площади, окруженной складами, можно было когда-то озирать весь толпящийся над Бездной городок, вечно подернутый вуалью дыма плавилен и кузниц. Дым теперь исчез, словно сдунутый драконьим огнем, и город лежал в незамутненном холодноватом свете зимнего солнца мешаниной костей и развалин. Оглядев строения Холма, Дженни почувствовала потрясение, как будто ее ударили под вздох. Затем она поняла, откуда ей знакомо это место, и потрясение сменилось ужасом отчаяния. Это было то самое место, увиденное ею в чаше воды, -- место, где должен был, по предсказанию, умереть Джон. Никогда раньше ей не удавалось, ворожа, предсказать что-либо с такой точностью. Эта точность пугала ее -- каждый камень, каждая лужица, каждый пролом в стене были именно теми, виденными когда-то. Она припомнила даже мрачную линию утесов на фоне неба и узор разбросанных костей. Ошеломленная отчаянным желанием изменить хоть что-нибудь: обрушить стену, пробить брешь, убрать кустарник у подножия Холма, -- Дженни уже сознавала, что ничего тут не изменишь, а если изменишь -- то тут же поймешь, что только усилила этим точность картины. Губы ее, казалось, онемели. -- А подальше места нет?-- спросила она, зная заранее, что ответит Гарет. -- Нет, это самое дальнее. Тут все дело в запахе из дубильных чанов. Видишь, они даже не селились вокруг Холма. Даже вода поступала сюда из резервуаров на северных утесах, хотя источники есть и здесь... Дженни хмуро кивнула, оглядывая высокие скалы на севере, куда указывал Гарет. Но что-то в душе ее кричало: "Нет! Нет!.." Внезапно она почувствовала усталость, безнадежность и невероятную беспомощность. "Какое же мы дурачье!-- с горечью подумала она.-- Да ведь нам же просто повезло с первым драконом! Мы бы никогда не осмелились на это, будь мы чуть поумнее, и никогда бы не вообразили себе, что можем такое повторить!.. Зиерн была права. Зиерн была права..." Она оглянулась на Джона, который к тому времени покинул седло и теперь оглядывал с каменистой кромки Холма склоны, сбегающие в Долину и вновь вздымающиеся на той стороне к Вратам Бездны. Холод пробрал Дженни до костей, словно огромный крылатый силуэт на миг заслонил солнце, и она направила Лунную Лошадку к Джону. Он сказал, не оборачиваясь: -- А знаешь, я тут кое-что придумал. Храм Сармендеса -- это четверть мили в глубь Большого Туннеля, если Дромар говорил правду. Если погнать Оспри во весь опор, мы с ним можем перехватить дракона в Рыночном Зале, сразу за Вратами. Даже если он почует нас еще на Холме, выбраться наружу и взлететь он просто не успеет. А места для драки в Рыночном Зале достаточно... Это мой единственный шанс. -- Нет,-- тихо сказала Дженни, и он посмотрел на нее, приподняв брови.-- У тебя есть другой шанс. Мы сейчас поворачиваем и возвращаемся в Бел. Зиерн должна помочь тебе подкрасться к дракону с тыла, из пещер. Кроме того, ее заклинания защитят тебя, а мои -- нет. -- Джен...-- Его настороженное лицо внезапно расплылось в улыбке. Он протянул руку, чтобы помочь Дженни слезть с седла, и отрицательно помотал головой. Она не шевельнулась. -- По крайней мере, в ее интересах сохранить тебе жизнь, если она и вправду хочет, чтобы дракон был убит. А остальное -- не твое дело. Улыбка Джона стала еще шире. -- Все верно, милая,-- согласился он.-- Но вот бобы она готовить, бьюсь об заклад, не умеет. И он помог Дженни спешиться. *** Дурное предчувствие, тяготившее Дженни, не исчезло -- напротив, продолжало нарастать. Зря она твердила себе, очерчивая магический круг и разводя в его середине огонь, что гадания на воде всегда лживы, что в чаше можно увидеть лишь один вариант будущего, которому, может быть, даже и не суждено сбыться. Но ощущение надвигающегося несчастья сдавливало сердце, и, пока день вечерел, в огне под котелком, в котором побулькивало ядовитое варево, не раз возникали все те же картины: кольчуга Джона, прорванная страшными когтями, и мерцание темной крови на ее погнутых звеньях. Дженни развела костер в дальнем конце Холма, чтобы ветер не относил напоенный ядом дым ни к лагерю, ни в Долину, и весь полдень упорно трудилась, заклиная зелье и гарпуны. Мэб подсказала ей рецепт более действенной драконьей отравы, а те составные, которых не нашлось в оскудевших запасах гномов, Дженни раздобыла на улице Аптекарей в портовых кварталах Бела. Пока она работала, мужчины, стараясь не мешать, обустраивали лагерь и носили воду лошадям из маленького отдаленного источника, поскольку от акведука, питавшего Холм, остались одни только горы щебня. Джон по-прежнему хранил молчание, а Гарет уже весь дрожал от ужаса и восторга. Дженни была, честно говоря, слегка удивлена, когда Джон предложил Гарету ехать с ними, хотя сама хотела попросить его о том же. Прихватить с собой мальчишку было необходимо, но, конечно, не для того, чтобы дать ему возможность посмотреть вблизи на поединок с драконом. Просто Дженни (как, впрочем, и Джон) прекрасно сознавала, что с их исчезновением Гарет останется в Беле без защиты. "Возможно, Мэб была и права,-- думала Дженни, отворачиваясь от удушливых испарений и отирая лицо тыльной стороной перчатки.-- Дракон -- не самое страшное зло в этих землях. В крайнем случае, он может тебя убить, но не более того..." Ее слуха коснулись голоса мужчин, занявшихся стряпней на той стороне лагеря. Дженни обратила внимание, что на краю Холма никто из них не осмеливается заговорить громко. -- Когда-нибудь я все-таки научусь их печь,-- сказал Джон. Шлепнул тесто на сковородку и посмотрел на Гарета.-- Что из себя представляет этот Рыночный Зал? Черт ногу сломит? -- Не думаю,-- поразмыслив, отозвался Гарет.-- Дракон ведь вползал туда, а потом выползал наружу. Дромар говорит, это огромная пещера: сотня футов в высоту, а в ширину даже больше. Сверху торчат каменные клыки, кроме того, висят сотни цепей для ламп. Пол гномы выровняли для всяких лотков и навесов -- это был самый большой рынок королевства. Теперь там, наверное, все сгорело... Аверсин шлепнул на сковороду последнюю лепешку и выпрямился, вытирая пальцы краем пледа. Голубые сумерки опускались на Холм Кожевников. Костер обвел силуэты мужчин золотистой каймой. Они избегали подходить к Дженни: отчасти -- из-за ядовитого смрада, отчасти -- чтобы не заступить круг заклятий. Ключ к магии -- сама магия; Дженни казалось, что она смотрит на них из другого мира -- одна, опаляемая жаром и клубами ядовитых испарений, с тяжестью смертельных заклинаний в сердце. Джон подошел к краю Холма -- наверное, десятый раз за этот вечер. Поверх руин на него в упор смотрела черная глазница Врат. Стальные плиты и обугленные деревянные обломки лежали в беспорядке на широких гранитных ступенях, едва различимые в водянистом свете ущербной луны. Сам городок заливала беспросветная тьма. -- Не так уж и далеко,-- с надеждой проговорил Гарет.-- Даже если он услышит тебя сразу же, как ты спустишься в Долину, у тебя еще будет время доскакать до Рыночного Зала. Джон вздохнул. -- Я в этом далеко не так уверен, мой герой. Драконы двигаются быстро не только в воздухе. И земля внизу мне что-то не нравится. Боюсь, что Оспри обычной своей резвости здесь не покажет. И не разведаешь ничего заранее... Остается только надеяться, что нам не подвернется какой-нибудь открытый подвал или выгребная яма, пока мы будем скакать к Вратам. Гарет засмеялся смущенно. -- Забавно, но я никогда об этом не думал. В балладах конь героя никогда не оступается перед битвой с драконом, а ведь даже на турнирах это случается сплошь и рядом, хотя земля на ристалище ровная. Совсем прямая. Честно говоря, я полагал, что, приехав в Бел, ты сразу поскачешь к Бездне, на дракона... -- Не дав коню отдыха и не изучив местности?-- Глаза Джона смеялись за линзами очков.-- Теперь понятно, почему все королевские рыцари были убиты.-- Он вздохнул.-- Меня одно беспокоит: опоздай я хоть на немного, и сам угожу ему в пасть, когда он выберется из Врат... Джон вдруг закашлялся, разгоняя ладонью воздух, и, вскричав: "Ах, чума тебя порази!"-- кинулся снимать обуглившиеся лепешки со сковороды. Тряся обожженными пальцами, он сказал обиженно: -- Ну что за проклятая штука, даже Адрик умеет их готовить лучше меня... Дженни отвернулась от них и от нежной ночной темноты по ту сторону ее костерка. Острия гарпунов одно за другим погружались в бурлящее густеющее варево. Потные волосы приклеились к щекам, липли к коже между засученными рукавами сорочки и раструбами длинных перчаток; жар лежал, словно красноватая слизь, на пальцах ног -- по обыкновению Дженни творила магию босиком. Подобно Джону, она чувствовала некую отрешенность, странно отделенная от того, что делает. Заклинания смерти висели вокруг нее в воздухе, как смрад; голова уже начинала болеть от напряжения и жары. Даже употребленная во благо, магия утомляет, изматывает, и нет против этой усталости средства. Золотой Дракон вновь возник в ее памяти: сердце остановилось, когда он упал с небес подобно янтарной молнии, и первая мысль была: "Как прекрасен..." Немедленно вспомнились обрубки дымящейся плоти в узком овраге, едкие лужи ядовитой крови и слабое серебряное пение, замирающее в дрожащем воздухе. Может быть, виной были ядовитые пары, которые она вдыхала, но Дженни внезапно почувствовала себя совершенно больной. Она убивала мьюинков, она калечила их, обрекая на съедение собственной братии; ее пальцы помнили ощущение сальных липких волос на висках умирающего бандита. Но никто из них не был драконом. Они были тем, чем они были. "А кто я такая?" "Кто ты, Дженни Уэйнест?" И она не могла найти подходящего ответа. Со стороны другого костра донесся голос Гарета: -- Я все хотел тебя спросить еще об одной вещи, которой нет в балладах. Я знаю, это прозвучит глупо, но... Как это ты делаешь, что очки у тебя в битве не разбиваются? -- Снимаю, вот и все,-- незамедлительно отозвался Джон.-- Если ты видишь, что очки могут разбиться, то, значит, уже поздно. Кроме того, я попросил Джен наложить на них заклятие, чтобы они не слетали и не бились в то время, когда я их ношу. Она поглядела на них из сгущающегося облака смертельных заклятий, клубящегося вокруг котелка с ядом. Отблески костра лежали на металлических заплатах камзола, словно золотые клейма, впечатанные в бархат. -- Я так полагаю, что раз уж я позволил разбить свое сердце ведьме, то должен иметь от этого какую-то выгоду... Над отрогом Злого Хребта висела луна на ущербе -- полуприкрытый белый глаз. И, словно пораженная в сердце металлическим прутом, Дженни вспомнила, что это означает. В молчании она вернулась из внешнего мира дружбы, любви и глупостей в свой уединенный мирок смерти, разрушительных заклятий и бесплодного напряжения сил. Она сама выбрала свой путь и ненавидела себя за это. Но, как и у Джона, иного пути у нее не было. *** -- Ты думаешь, тебе удастся убить его?-- допытывался Гарет. Руины лежали перед ними в лиловых и грифельных тенях раннего утра. Дженни держала под уздцы боевого коня Оспри, и его дыхание грело ей руки. -- А что мне еще остается!-- Джон подтянул подпругу и единым махом взлетел в седло. Холодное отражение рассветного неба скользнуло по его лицу, густо покрытому мазью от ожогов, на изготовление которой Дженни потратила весь остаток ночи. Смерзшиеся сорняки захрустели под копытами загарцевавшего Оспри. Последнее, что наскоро успела сделать Дженни перед самым рассветом, -- разогнать туман, поползший было в Долину из лесов, и воздух теперь был алмазно чист, тусклые зимние краски прояснялись, теплели. Дженни ощущала холод и пустоту внутри, все силы были вложены в отраву. Голова болела. Самоосквернение и привкус желчи... Казалось, два разных человека жили сейчас в Дженни. То же самое чувство испытывала она, когда Аверсин шел на своего первого дракона. Безнадежность лежала на сердце пятном гнили, и она уже хотела только одного: чтобы день этот кончился - - так или иначе. Звенья кольчужных перчаток Джона звякнули, когда он наклонился принять из рук Дженни гарпуны. Их было шесть -- в заспинном колчане; зазубренная сталь сияла на утреннем солнце, и лишь самые жала гарпунов злобно чернели, покрытые вязкой слизью отравы. Кожа рукояток была туга и тверда на ощупь. Поверх заплатанного металлом камзола Джон надел мелкокольчатую броню. Без очков, без каштановой гривы, убранной под тесный кольчужный капюшон, лицо его с выступившими вдруг скулами казалось исхудалым и постаревшим, как бы являя его портрет в старости. В старости, которой он, может быть, и не достигнет. Наверное, нужно было что-то сказать ему, но что сказать, Дженни так и не придумала. Джон разобрал поводья. -- Если дракон выберется из Врат раньше, чем я до них доеду, мне бы хотелось, чтобы вы двое успели скрыться,-- предупредил он ровным голосом.-- Прячьтесь так глубоко, как только сможете, и чем дальше от кромки Холма -- тем лучше. Если сумеете, отпустите лошадей -- дракон наверняка кинется за ними. Естественно, он и не подумал прибавить, что сам к этому времени будет мертв. Последовало короткое молчание. Затем Джон наклонился с седла и коснулся губами губ Дженни. Как всегда, они были у него удивительно нежные. Ей так и не довелось поговорить с ним в эту последнюю ночь, да и зачем? Оба все понимали без слов. Джон развернул коня, всматриваясь в черную глазницу Врат, в глубинах которой таилась черная тварь. Оспри снова загарцевал, почувствовав настроение хозяина. Открытая местность Долины показалась вдруг огромным, усеянным препятствиями полем. Каждая опрокинутая стена виделась Дженни высокой, как дом, которым когда-то была; каждый проваленный подвал -- зияющей бездной. "Не успеет..."-- подумала она. Джон наклонился и ободряюще потрепал Оспри по серой в яблоках шее. -- Оспри, дружище,-- негромко проговорил он.-- Ты уж на меня не серчай. Он дал шпоры, и резкий хруст железных подков прозвучал, как отзвук летнего грома. Подойдя к кромке Холма, Дженни видела, как серый конь и свинцово-смутный силуэт всадника нырнули в лабиринт проваленных фундаментов, сломанных стропил, луж бог знает какой глубины с плавающими обломками горелого дерева, -- туда, к отверстой черной пасти Врат. Сердце болезненно ударяло в ребра. Дженни направила чувства в сторону входа в Бездну, прислушалась напряженно. Воздух в Долине, казалось, был напоен разумом дракона. Где-то во мраке скрипнула, потащилась по камням металлическая чешуя... Нечего было и думать о том, чтобы увидеть дракона в магическом кристалле, и все же Дженни села куда придется -- на осыпающуюся закопченную гальку склона -- и достала из кармана куртки осколок грязновато-белого кристалла на цепочке. Она слышала, как Гарет окликнул ее по имени с вершины Холма, но не ответила ни словом, ни взглядом. На той стороне Долины Оспри уже одолевал широкую гранитную лестницу, ведущую к разоренным Вратам; холодная голубоватая тень коня и всадника прополоскалась по ступеням, как плащ, а затем Бездна поглотила обоих. Cолнечный свет лег на грань кристалла, заиграли блики. Дженни уловила смутный образ стены из тесаного камня, из которой можно было бы сложить целый дворец Бела, потолок пещеры с торчащими каменными клыками, старые ламповые цепи, висящие в огромном кобальтовых оттенков пространстве... черные провалы зияющих дверей и самый огромный проем -- напротив... Дженни сложила ладони чашечкой вокруг кристалла, пытаясь всмотреться в его глубины сквозь завесы наводимых драконом иллюзий. Ей показалось, что она видит вспышку рассеянного солнечного света на кольчуге и Оспри, споткнувшегося среди обугленных груд костей, монет и полусгоревших шестов, усеивающих пол. Она видела, как Джон выровнял шаг коня, как блеснул в руке гарпун... Затем что-то метнулось из внутренних дверей, словно бешеный весенний поток, взмело черный прах на полу и вдруг взмыло в палящей завесе огня. Темнота наполнила кристалл, и в этой темноте засветились две холодные серебряные лампы. Она уже ничего не замечала вокруг: ни зябкого утреннего ветра, ни солнца, пригревающего ноги сквозь башмаки из толстой оленьей кожи, ни идущего из Долины зимнего запаха воды и камня, ни беспокойного движения лошадей наверху. Заключенный в ладони кристал внезапно взорвался белым светом, но сердцевина его была темна. Из этой темноты пролеплялись лишь разрозненные смутные фрагменты: ощущение чего-то быстро движущегося и огромного, отшатнувшийся перед броском Джон с далеко отнесенным гарпуном и клубящиеся извивы слепящего дыма. Каким-то образом она знала, что убит Оспри -- убит страшным ударом хвоста. Потом -- быстрый промельк: упавший на колени Джон с красными от ядовитых испарений глазами отводит гарпун для нового броска. Нечто подобное взмаху черного крыла стерло картину... Снова пламя -- и странный отрывочный образ: три гарпуна, рассыпанные, как соломинки, в луже черной дымящейся слизи. Сердце Дженни оледенело: одна темнота, одна клубящаяся темнота, а потом -- снова Джон, кровь льется сквозь прорванную страшными когтями кольчугу, но он еще на ногах, и в руке у него - - меч. Кристалл погас. Дженни видела, как трясутся ее руки, тело чуть не корчилось от рвущейся в груди боли, в горле -- казалось - - клубок проволоки. "Джон..."-- бессмысленно подумала она и вдруг вспомнила, как с веселой бесцеремонностью входил он в обеденный зал Зиерн; его нарочитое варварство, оказавшееся не по зубам молодой чародейке; вспомнила отсвет осеннего солнца в его очках, когда он стоял по лодыжку в грязи у свиного загона в Холде и протягивал руки, чтобы помочь ей слезть с седла. Она не могла представить, как жить дальше без этой мальчишеской улыбки. И вдруг на грани сознания еле слышно прозвучал отзыв: "Дженни..." *** Она нашла его лежащим по ту сторону бледного полотнища света, падающего сквозь огромный проем Врат. Лунная Лошадка всхрапывала, артачилась, чуя едкий запах дракона, витавший в Долине повсюду, и Дженни, отпустив коня, пошла через руины пешком. Сердце колотилось, почти причиняя боль; все время чудилось, что вот сейчас из черного провала Врат возникнет силуэт дракона. Но ничто не шевелилось в темноте. И тишина Бездны была страшнее любого грома и скрежета. После залитой солнцем Долины голубоватый полумрак Рыночного Зала показался почти черным. Везде, куда достигал свет, клубились едкие испарения. Воздух, насыщенный гарью и тяжелым смрадом ядовитого шлака, вызывал дурноту. Даже с ее умением видеть во тьме Дженни пришлось остановиться, всматриваясь. И сразу же нахлынула такая слабость, словно вся эта кровь под ногами была ее собственной. Он лежал, уронив лицо на выброшенную вперед руку; кольчужный капюшон -- сорван, волосы -- если не выжжены, то пропитаны кровью. Кровь тянулась за ним чернильным следом по полу, показывая, как он полз мимо трупа Оспри -- оттуда, из глубины, где чернела огромная туша дракона. Дракон лежал мерцающей грудой обсидиановых ножей. Распластанный ничком, он был чуть выше пояса Дженни -- блистающая черная змея сорока футов в длину, окутанная белой дымкой ядовитого пара и темной магией; гарпуны торчали из него, как стрелы. Передняя лапа еще тянулась в последнем усилии к Джону -- сухая, словно рука скелета. Воздух вокруг был отягощен нежным, ясным пением, проникавшим, казалось, прямо в мозг. Песня на незнакомом Дженни языке, песня о холоде, о звездах, о восторге затяжного броска сквозь вечную тьму. Мелодия была полузнакомой, как будто Дженни уже слышала когда-то давным-давно отдельные ее такты, являвшиеся ей потом во сне. Затем дракон Моркелеб приподнял голову, и глаза их встретились. Две серебряные лампы, кристаллический белый калейдоскоп, холодный и нежный, тлеющий, как сердцевина угля. И Дженни отшатнулась, пораженная чувством, что она смотрит в глаза мага -- такого же, как она сама. Было что-то ужасное и притягательное в этих глазах; пение в ее мозгу зазвучало громче, словно некий голос обращался к ней, и слова становились все понятнее и понятнее. И она ощутила с новой остротой тот вечный душевный голод, которого не утолить. Отчаянным усилием Дженни вырвалась из мерцающей пропасти и отвела взгляд. Теперь она знала, почему все легенды предостерегали, что ни в коем случае нельзя смотреть в глаза дракону. Дело вовсе не в том, что дракон может взглядом лишить тебя воли и ударить врасплох. Просто, даже вырвавшись, ты оставляешь часть души в глубине ледяных кристаллических глаз. Дженни повернулась, готовая бежать сломя голову от этого всепонимающего взгляда, от пения, проникающего в мозг, но споткнулась обо что-то, лежащее на полу. И, лишь уставившись на простертого у ее ног мужчину, она заметила наконец-то, что раны его еще кровоточат. Глава 10 -- Он не может умереть!-- Гарет бросил охапку свеженаломанного хвороста и обратил к Дженни умоляющие глаза. Как будто с той властью, что оставалась в ее усталом израненном разуме, она могла еще что-то сделать! Не отвечая, Дженни склонилась над закутанным в шкуры и пледы Джоном, коснулась ледяного лица. Чувства ее были притуплены отчаянием, как у заблудившегося путника, в который уже раз оказавшегося на той же самой поляне. Ведь знала же, знала еще при первой их встрече, что именно так все и кончится! Вот и кончилось. Никогда уже не поглядеть ей в эти карие, мальчишески озорные глаза... Зачем она не прогнать его тогда, зачем послушалась слабого, идущего из сердца шепота: "Я больше не могу без друга..." Дженни выпрямилась, отряхнула юбку, зябко закуталась в плед, накинутый поверх овечьей куртки. Гарет следил за ней собачьими глазами, больными и жалобными. Стоило ей двинуться к скарбу, как он тут же пошел следом. ...А любовников она бы себе нашла. Переспать с ведьмой -- приключение, да и примета есть, что после этого станешь счастливым... Почему она не прогнала его утром и говорила с ним весь день, словно забыв, что он мужчина -- враг, норовящий лишить свободы! Зачем она позволила ему коснуться своей души, как позволила коснуться тела!.. В оцепенелой тишине ночи висела белая ущербная луна. Ее призрачный свет вылеплял из мрака руины городка в Долине. Полено просело в умирающем костре; алый отблеск лег на погнутые звенья кольчуги Джона, клейко блеснул на вывернутой ладонью вверх обожженной руке, и Дженни показалось, что тело ее -- сплошная открытая рана. "Мы изменяем все, до чего ни дотронемся",-- в отчаянии подумала она. ...Зачем она позволила ему изменить себя! Магия -- единственный ключ к магии, и он знал э