то с самого начала. Но ведь и Дженни знала, кто он такой. Человек, отдающий жизнь за ближних, и если бы только за ближних! А послушайся он Зиерн... С яростным омерзением она отбросила эту мысль, прекрасно понимая, что Зиерн -- та в самом деле могла бы своим колдовством спасти Джона. Весь день Дженни хотелось заплакать от бессилия что-либо поправить -- и в прошлом, и в настоящем. Жалобный ребяческий голос Гарета вывел ее из слепого круга ненависти к самой себе. -- Неужели ты больше ничего не можешь сделать? -- Я уже сделала все, что могла,-- устало отозвалась она.-- Промыла раны, зашила, наложила заклинания... Кровь дракона ядовита, а своей он потерял очень много... -- Но должно же быть хоть что-нибудь...-- В беглом блике костра она увидела, что Гарет плачет. -- Ты просишь меня об этом уже десятый раз за вечер,-- сказала Дженни.-- Но это не в моих силах... не в моей власти... Теперь она пыталась убедить себя, что, не полюби она Джона, потрать все силы и время на магию -- ничего бы в итоге не изменилось. Посвяти она каждое утро медитации и изматывающим упражнениям вместо того, чтобы болтать с Джоном, лежа в постели, -- смогла бы она уберечь его? Нет, не смогла бы... Просто стала бы чуть сварливее, чуть скучнее... Как Каэрдин... Но даже с ее жалкой школярской магией, прилежно выводящей руну за руной, -- надо было что-то делать. Дженни попыталась сосредоточиться и с новым отчаянием осознала, что исцелить Джона ей не по силам. Что там говорила Мэб о врачевании?.. Дженни сгребла обеими руками тяжелые волосы, приподняла. Плечи сводило судорогой от усталости; она не спала уже вторую ночь. -- Самое большее, что мы можем сейчас сделать -- это нагревать камни в костре и обкладывать ему бока,-- сказала она наконец.-- Иначе его добьет холод. Гарет сглотнул и шмыгнул носом. -- И все? -- Пока все. Если к утру он будет выглядеть чуть покрепче, попробуем увезти его отсюда... Но в глубине души Дженни прекрасно понимала, что до утра Джону не дожить. Снова припомнилось видение в чаше воды. Надеяться было не на что. Поколебавшись, Гарет предложил: -- Врачи есть в Халнате. Там Поликарп, он сам врач... -- И армия у стен города?-- Голос ее звучал глухо и безразлично.-- Если он доживет до утра... Мне бы не хотелось посылать тебя в когти Зиерн, но утром тебе все-таки придется взять Молота Битвы и съездить в Бел. Услышав имя Зиерн, Гарет даже осунулся -- образ колдуньи наверняка возник перед ним вновь. Справившись с собой, юноша хмуро кивнул, и Дженни внезапно всмотрелась в его лицо. Надо же, не убежал... Не бросил... -- Явишься в тот дом и приведешь сюда Мэб,-- продолжала она.-- Где-то здесь, в Бездне, должны быть лекарства гномов...-- Дженни осеклась. Потом повторила медленно: -- Лекарства гномов... Как иголка, вонзившаяся в онемелую руку, прошила болью новая надежда. -- Гарет, где карты Джона? Гарет моргал непонимающе, слишком еще напуганный возможностью новой встречи с Зиерн. Потом вздрогнул, лицо его исказилось радостью, и он издал вопль, слышимый, должно быть, и в Беле. -- Пещеры Целителей!-- Гарет кинулся к Дженни и обхватил длинными руками, чуть не свалив с ног.-- Я же знал!-- захлебывался он, став на секунду прежним восторженным Гаретом.-- Я знал, что ты обязательно что-нибудь придумаешь! Ты можешь... -- О том, что я могу, ты ничего не знаешь.-- Дженни высвободилась, злясь на него за всплеск тех самых чувств, что уже расходились и в ее крови подобно глотку крепкого бренди. Повернулась и быстро пошла к Джону, пока Гарет, сделавшись сразу похожим на радостного большого щенка, раскидывал скарб в поисках карты. "Лучше уж безысходность, чем надежда,-- думала Дженни.-- Безысходность хотя бы не требует от тебя никаких действий..." Она откинула со лба Джона рыжеватую прядь, кажущуюся почти черной на обескровленной коже, и, напрягая память, попыталась восстановить то, о чем когда-то говорила Мэб: эссенции, замедляющие и укрепляющие прерывистое сердцебиение; мази, ускоряющие исцеление тела; фильтры, выводящие яды из вен и вливающие очищенную кровь. И еще там должны быть магические книги, заклинания, привязыващие душу больного к телу, пока плоть не восстановится... "Ты найдешь их,-- говорила она себе.-- Ты должна..." Но первое же воспоминание о том, что поставлено на карту, лишило ее сил. Усталость была чудовищной, и Дженни подумала даже, что умри он сейчас -- и ей не пришлось бы продолжать эту безумную, безнадежную борьбу за его жизнь. Держа его ледяные руки в своих, она соскользнула на минуту в исцеляющий транс, нашептывая Джону его настоящее имя. Но отзыва так и не прозвучало -- душа Джона была уже очень далеко. Зато прозвучало иное, от чего сердце Дженни сжалось: металлический скрежет чешуи по камню и дрожь напоенного музыкой воздуха. Дракон был жив. -- Дженни!-- Гарет возник снова с беспорядочной охапкой грязной бумаги.-- Я нашел их, но... Пещер Целителей там не обозначено.-- Глаза его за расколотыми дурацкими очками были полны тревоги.-- Я бы увидел... Трясущимися руками Дженни взяла у него карты. При свете костра она разбирала названия туннелей, пещер, подземных рек -- все четкими руническими буквами, начертанными твердой рукой Дромара. И -- россыпь белых пятен, непомеченных и неназванных. Дела гномов... Вне себя Дженни отшвырнула бумагу. -- Будь он проклят с его секретами!-- злобно прошептала она.-- Конечно, Пещеры Целителей это и есть Сердце Бездны, которым они все клянутся! -- Но...-- Гарет запнулся на миг.-- Разве ты не можешь... найти ее как-нибудь? Ярость утраченной надежды, страх и ненависть к упрямству гномов захлестнули на минуту Дженни. -- В этом муравейнике?-- крикнула она. Потом вспомнила о драконе, залегшем в Бездне, и чуть не застонала. Еще секунда -- и она бы вызвала молнию -- выжечь весь этот мир дотла. Молнию... Чтобы вызвать молнию, надо быть Зиерн. Дженни взяла один кулак в другой и прижала к губам, ожидая, когда уйдут страх и ярость. И они ушли, оставив ей пустоту и беспомощность. Как будто оборвался вопль -- и оглушила страшная тишина склепа. Глаза Гарета все еще выпрашивали ответа. Дженни сказала тихо: -- Я попробую. Мэб кое-что рассказала мне... Мэб рассказала лишь то, что человека, сделавшего неверный шаг, ждут внизу безумие и голодная смерть. Услышь это Джон, что бы он сказал ей? "Божья Праматерь, Джен, да ты и проголодаться не успеешь, как дракон тебя слопает!" Ах, Джон... И всегда-то он заставлял ее смеяться в самый неподходящий момент... Дженни встала; холод пронизал до костей. Медленно, как столетняя старуха, она снова двинулась к груде вещей. Гарет шел по пятам, кутаясь в свой алый плащ и не переставая возбужденно говорить о чем-то. Она его не слышала. И лишь когда Дженни повесила на плечо большую лекарскую сумку и взяла алебарду, юноша наконец-то ощутил всю тяжесть ее молчания. -- Дженни,-- внезапно встревожась, сказал он и ухватил ее за край пледа.-- Дженни... Но ведь дракон -- мертв? Я имею в виду: яд подействовал, так ведь? Он должен был подействовать! Ты же вынесла оттуда Джона, значит... -- Нет,-- тихо сказала Дженни и удивилась своему злобному равнодушию к самой себе. Даже при встрече с шептунами в лесах Вира она боялась больше, нежели теперь. Шагнула было вниз, к утопленным во тьме руинам городка, но Гарет забежал спереди, схватил за руку. -- Но... Дракон ведь отравлен... Он, наверное, скоро... Она покачала головой. -- Нет. Не скоро.-- Дженни отвела его руку. Она уже на все решилась, хотя и знала, что на успех рассчитывать нечего. Гарет сглотнул с трудом, его худое лицо исказилось в тусклом багровом отсвете костра. -- Давай я пойду,-- вызвался он.-- Ты расскажешь мне, что искать, и я... Несмотря на всю свою угрюмую решимость, она рассмеялась -- нет, не над ним, а над бледной галантностью, подвигнувшей его на такую нелепость. Конечно, законы баллад требовали, чтобы в подземелья пошел сам Гарет. Но он бы, наверное, и не понял даже, какую нежность почувствовала к нему Дженни именно за абсурдность этого предложения. Такую нежность, что не засмейся она сейчас -- она бы заплакала. Дженни приподнялась на цыпочки и, притянув Гарета за плечи, поцеловала его в худую щеку. -- Спасибо, Гарет,-- пробормотала она.-- Но ты не умеешь видеть в темноте и не разбираешься в зельях... -- Нет, серьезно...-- настаивал он, явно не зная, то ли ему облегченно вздохнуть, услышав отказ, то ли прийти в отчаяние, то ли успокоить себя мыслью, что Дженни и впрямь лучше подходит для этого дела, чем он сам, несмотря на все его рыцарство. -- Нет,-- сказала она ласково.-- Смотри только, чтобы Джон не мерз. Если я не вернусь...-- Дженни запнулась, вспомнив о том, что ее ждет впереди: либо дракон, либо голодная смерть в лабиринте. Сделав над собой усилие, она договорила: -- Тогда делай то, что сочтешь нужным. Только постарайся не шевелить его хоть некоторое время. Замечание было бесполезным, и Дженни это знала. Она пыталась вспомнить, что ей говорила Мэб о темном царстве Бездны, но в памяти вставали лишь алмазно мерцающие глаза дракона. Просто нужно было хоть чем-то ободрить Гарета. И удостовериться самой, что, пока Джон жив, Гарет лагеря не покинет. Дженни сжала на прощанье руку юноши и двинулась в путь. Кутаясь в плед, она шла туда, где над смутными руинами громоздился Злой Хребет, еле вырисовываясь на фоне тусклого смоляного неба. Оглянувшись в последний раз, она увидела, как слабый отсвет умирающего костра очертил на мгновение профиль Джона. *** Пение зазвучало задолго до того, как Дженни достигла Внешних Врат Бездны. Оскальзываясь на покрытых инеем и омытых луной камнях, она уже чувствовала всю его печаль и ужасающую красоту, лежащую за пределами ее понимания. Пение вторгалось в старательно припоминаемые ею обрывки рассказов Мэб о Пещерах Целителей и даже в мысли о Джоне. Казалось, оно плывет в воздухе, хотя Дженни сознавала, что это вселяющее дрожь и заставляющее резонировать каждую косточку пение на самом деле звучит лишь в ее мозгу. Когда она остановилась в проеме Врат, глядя на свою смутную тень в потоке лунного света, врывающегося в черноту Рыночного Зала, пение усилилось, ошеломило. Беззвучное, оно уже пульсировало в ее крови. Образы настолько сложные, что она не могла ни полностью осмыслить их, ни даже почувствовать, переплетались в ее сознании -- обрывки воспоминаний о звездной бездне, куда не проникает солнечный свет, об усталости от любви, способ и мотивы которой были ей странны; что-то из математики, устанавливающей причудливые связи между не известными ей вещами. Пение потрясало мощью, совсем не похожее на то, что когда-то звучало над оврагом, где был убит Золотой Дракон Вира. Огромная власть и мудрость, накопленные за бесчисленное количество лет, пели в непроглядной тьме Рыночного Зала. Дженни еще не видела самого дракона, но по скрипу чешуи догадывалась, что он должен лежать где-то на пороге Большого Туннеля, ведущего в Бездну. Затем во мраке мягко вспыхнули отраженным лунным светом его глаза -- две серебряные лампы; пение в мозгу поплыло, сверкающие узоры сплелись, скрутились в смерч с сияющей сердцевиной. И в сердцевине этой складывались слова: "Ищешь лекарств, колдунья? Или надеешься этим оружием, что несешь с собой, достичь того, чего не достигла с помощью яда?" Музыка была зримой. Казалось, понятия рождаются прямо в мозгу Дженни. "Проникни они чуть глубже,-- испуганно подумала она,-- и станет больно". -- Я иду за лекарствами,-- сказала Дженни, и голос ее отозвался, раздробившись эхом, в источенных водой каменных клыках.-- Власть Пещер Целителей известна повсюду. "Да, я знаю. Место, куда приносили раненых. Там пряталась горстка гномов. Дверь была низкая, но я проломился внутрь, как волк, когда он проламывается в кроличью нору. Я питался ими долго, пока они все не кончились. Они тоже хотели отравить меня. Думали, я не замечу, что трупы начинены ядом. Это, должно быть, то место, которое ты ищешь". Зримая музыка драконьей речи сплелась в подробный образ долгого пути в темноте, похожий на обрывок ускользающего сна, и Дженни, на миг обретя надежду, попыталась запомнить эту стремительную череду картин. Колдовским своим зрением она различала его, распростертого в темноте на самом пороге Туннеля. Он уже вырвал гарпуны из горла и брюха, и теперь, почерневшие от ядовитой крови, они валялись в отвратительном месиве слизи и золы на каменном полу. Лезвия чешуи на спине и боках дракона поникли, их бритвенные края лунно мерцали во тьме, но шипы, защищающие позвоночник и суставы, еще топорщились грозно, а огромные крылья были изящно сложены и прижаты к телу. Голова его, больше всего чарующая Дженни, длинная и узкая, слегка напоминающая птичью, была заключена в броню из костяных пластин. Из этих-то пластин и росла густая грива тонких роговых лент, путаясь с пучками длинных волос, как могли бы перепутаться папоротник и вереск. Длинные нежные усы, все в мерцающих гагатовых шишечках, бессильно опали на пол. Он лежал, как пес, уронив голову между передними лапами, и тлеющие глаза его были глазами мага и в то же время глазами зверя. "Я заключу с тобой сделку, колдунья". Похолодев, но нисколько не удивившись, Дженни поняла, о чем он собирается просить, и сердце ее забилось -- не то от страха, не то от некой не ведомой ей надежды. -- Нет,-- сказала она, но что-то в душе ее сжалось при мысли о том, что столь прекрасное и столь могущественное создание должно умереть. "Он -- зло",-- говорила себе Дженни и сама в это верила. И все же было в этих певучих серебряных глазах что-то, не дающее ей уйти. Властно изогнув шею, дракон приподнял голову над полом. Кровь капала с его спутанной гривы. "Полагаешь, что даже ты, колдунья, умеющая видеть в темноте, можешь распознать пути гномов?" И перед глазами Дженни прошла новая череда картин -- бесконечный, черный, сырой лабиринт Бездны. Сердце ее упало: с горсткой разрозненных образов, вырванных из речи дракона, и скудных упоминаний Мэб о Пещерах Целителей Дженни показалась себе ребенком, вообразившим, что несколькими камушками он может поразить льва. Все же она ответила: -- Мне рассказали, как найти дорогу. "И ты поверила? Гномы редко говорят правду, когда дело касается Сердца Бездны". Дженни вспомнила пробелы, оставленные Дромаром на карте. -- Как и драконы,-- угрюмо возразила она. Сквозь истощение и боль, терзающие его разум, она почувствовала вдруг изумление, словно тонкая струйка прохладной воды влилась в кипяток. "А что такое правда, колдунья? Правда, видимая драконом, неприятна для людских глаз, какой бы странной и непонятной она им ни казалась. И ты это знаешь". Дженни видела, что он чувствует ее очарованность. Серебряные глаза манили ее, разум дракона касался разума Дженни, как соблазнитель касается женской руки. А она все никак не могла отдернуть руку, и он это тоже понимал. Дженни старалась вырваться: вспоминала Джона, вспоминала детей, пытаясь памятью о них защититься от этой власти, влекущей, как шепот бесформенной ночи. Отчаянным усилием она отвела глаза и повернулась, чтобы уйти. "Колдунья, ты думаешь, что мужчина, ради которого ты жертвуешь собой, проживет дольше, чем я?" Дженни остановилась, носки ее башмаков коснулись края лунной простыни, брошенной из Внешних Врат на мощенный плитами пол. Затем снова повернулась к нему. Тусклый полусвет явил перед ней высыхающие лужи едкой крови, изможденную плоть дракона, и она осознала, что вопрос, поразивший ее в спину, прозвучал торопливо, почти беспомощно. -- Надеюсь, что проживет,-- глухо проговорила она. Гневное движение головы дракона отозвалось судорогой боли, прокатившейся по всему его телу. "Ты уверена в этом? Даже если гномы сказали тебе правду, уверена ли ты, что найдешь путь в этом их лабиринте, где спираль внутри спирали, темнота внутри темноты? Найдешь и успеешь вовремя? Исцели меня, колдунья, и я проведу тебя мысленно в то место, которое ты ищешь". Какое-то время она всматривалась в эту громаду мерцающей мглы, в спутанную и окровавленную гриву, в глаза, подобные металлу, звенящие вечной ночью. Он был для нее невиданным дивом - - от острых когтей на сгибе крыльев до увенчанного рогами клюва. Золотой дракон, убитый Джоном на обветренных холмах Вира, казалось, был соткан из огня и солнца, но этот... Дымчатый призрак ночи, черный, мощный и древний, как время. Шипы на его голове разрослись в фантастически изогнутые рога, гладко- льдистые, точно сталь; передние лапы имели форму рук, но с двумя большими пальцами взамен одного. Голос его звучал в мозгу Дженни ровно, но она-то видела слабость, обозначавшуюся в каждой линии его чудовищного тела, чувствовала, каких страшных усилий стоят Моркелебу эти последние попытки обмануть ее. Против собственной воли она сказала: -- Я не знаю, как можно исцелить дракона. Серебряные глаза сузились, словно Дженни попросила его о чем-то таком, чего он отдавать не желал. Какое-то время они молча глядели в глаза друг другу, проницая взглядами черноту пещеры. Мысли о Джоне и о бегущем времени отступили, не исчезая, но сознание Дженни было целиком приковано к лежащему перед ней чудовищу, чей темный, пронизанный алмазными иглами света разум боролся с ее собственным. Внезапно мерцающее тело изогнулось в конвульсии. Дженни видела в серебряных глазах, как подобная воплю боль прошла сквозь его мышцы. Крылья распустились беспорядочно, когти растопырились в ужасной спазме -- яд просачивался в вены. Голос в ее мозгу шепнул: "Иди". В тот же самый миг в мысли Дженни ворвался рой воспоминаний о местах, в которых она не была ни разу. В сознании ее возник образ тьмы, огромной, как ночь за порогом Врат. Лес каменных стволов обступал эту тьму, возвращая эхом малейший вздох. Потолок терялся в неимоверной вышине; слышалось бесконечное бормотание воды в каменных глубинах. В душе шевельнулись ужас и странное чувство, что место это откуда-то ей знакомо. Дженни уже понимала, что это не она, это Моркелеб полз когда-то этим путем, пробираясь в Пещеры Целителей, в Сердце Бездны. Шипастое черное тело изогнулось перед ней в новом приступе боли, чудовищный хвост хлестнул, как бич, по каменной стене. Серебро глаз плавилось страданием -- яд выедал кровь дракона. Затем тело его обмякло, чешуя опала сухо и звонко, словно скелет рассыпался на каменном полу, и из неимоверной дали она услышала снова: "Иди". Костяные ножи гладко улеглись на его впалых боках. Дженни, собравшись с духом и не давая себе времени осмыслить, что она делает, положила алебарду и вскарабкалась на эту мерцающую черную груду бритв, перегораживающую вход в Большой Туннель. Шипы вдоль позвоночника напоминали наконечники копий; драконья шкура дернулась под ногой, лишая равновесия. Подоткнув юбку, Дженни оперлась рукой на резной каменный косяк и неуклюже прыгнула, страшась, что чудовищный хвост взовьется сейчас в новой конвульсии и хлестнет ее по бедрам. Но дракон лежал тихо. Зримое эхо его мыслей отдавалось теперь в мозгу, как отблеск бесконечно удаленного света. Перед Дженни простиралась огромная чернота Бездны. *** Видения слабели, стоило на них сосредоточиться. Но вскоре Дженни сообразила, что если идти не раздумывая, то ноги находят дорогу сами. То и дело возникало чувство, что она уже пробиралась этим путем, только вот угол зрения был несколько иным, как будто раньше Дженни смотрела на все это несколько сверху. Первые ярусы Бездны в угоду сынам человеческим гномы оформили в людском вкусе. Тридцатифутовой ширины пол Большого Туннеля был вымощен черным гранитом, истертым и истоптанным ногами многих поколений. Естественная неровность стен была выровнена кладкой из каменных блоков; сломанные статуи, рассыпанные на полу, как кости, говорили о том, сколь роскошно выглядел Большой Туннель в дни своего расцвета. Среди мраморных рук и голов встречались и настоящие кости, а также погнутые остовы и раздробленные стекла огромных бронзовых ламп, когда-то свешивавшихся с потолка. Теперь все это лежало вдоль стен Туннеля, как сметенная на обочины листва, -- здесь проползал дракон. Даже в темноте Дженни могла различить своим колдовским зрением потеки копоти -- там, где ламповое масло было воспламенено драконовым огнем. Чем глубже, тем непривычнее человеку становилась Бездна. Сталагмиты и колонны уже не принимали облик гладких прямых столбов, столь любезных людскому взору, но обретали подобие многолиственных деревьев, зверей или гротескных фантастических созданий; все чаще и чаще встречались среди них необработанные, сохранившие ту форму, что придала им когда-то льющаяся по капле вода. Прямые и строгие водостоки верхних уровней сменились внизу вольно бурлящими потоками; кое-где вода падала с высоты добрых сотни футов или проваливалась куда-то в пропасть сквозь резные каменные черепа горгулий. Пройдя через каверны, через систему пещер, превращенных в обиталища многочисленных кланов и семейств, Дженни внезапно попадала в пространство, способное вместить несколько таких городков, что лежал в руинах у входа в Бездну. Дома и дворцы разбросаны были здесь весьма прихотливо; их причудливые шпили и ажурные мостики, казалось, копировали формы толпящихся тут же сталагмитов и отражались вместе с ними в омутах и реках, гладких, как полированный оникс. И куда бы ни обращала Дженни взгляд в этом тихом дивном царстве, глаза ее встречали руины, обломки костей и глубокие царапины, оставленные шипами дракона. Белые жабы и крысы кишели среди остатков пищи и клочьев падали; смрад от бывших складов сыра, мяса и овощей делался подчас невыносимым. Бледные безглазые выродки недр поспешно убирались с дороги или прятались в обугленных черепах и оплавленных сосудах чистого серебра, которыми был усеян пол. Имена тварей были известны Дженни из рассказов Мэб, хотя кому какое принадлежит, она могла только гадать. Чем глубже проникала она в Бездну, тем холоднее становился влажный воздух; камни уже начинали скользить под ногой. Теперь-то Дженни понимала, что Мэб была права: без поводыря даже она, с ее ночным зрением, никогда бы не нашла дорогу к Сердцу Бездны. Но она нашла ее. Эхо драконьей памяти вызывало некую раздвоенность ощущений; все время хотелось отстраниться от чего- то чужеродного, вторгающегося в твои мысли. Перед проломленной дверью Дженни почувствовала запах лекарств, сохраненный неподвижным воздухом, и слабое дыхание древнего колдовства. Воздух в анфиладе пещер был теплый, напоенный ароматами пряностей и сухой камфоры. Смрад разложения, как и бледные слепые твари, почему-то не проникал сюда. Пройдя сквозь проем в большую куполообразную пещеру, где сталактиты смотрелись в масляную черноту центрального омута, Дженни подумала о том, какой же силой должны обладать заклинания, сохраняющие тепло на такой глубине, если сами колдуны давно уже убиты! Великая магия обитала в этом подземелье. Воздух был, казалось, пропитан ею; пока Дженни проходила через помещения для медитации, транса, а может быть, и для отдыха, она все время ощущала ее живое присутствие -- именно живую магию, а не отзвук отработавших заклинаний. Ощущение это временами становилось настолько реальным, что Дженни несколько раз оглядывалась и спрашивала в темноту: "Кто здесь?" Как при встрече с шептунами на севере, чувства ее спорили со здравым смыслом, и Дженни снова и снова с бьющимся сердцем распространяла свое сознание по темной пещере, но улавливала лишь пустоту да капли воды, мерно обрывающиеся с каменных клыков в вышине. Да, это была живая магия, шепчущаяся сама с собой во мраке. И, как прикосновение к телу чего-то мерзкого, Дженни вдруг ощутила присутствие зла. В маленьком помещении она нашла то, что искала: ряды стеклянных фиалов и закупоренных кувшинов из бело-зеленого мрамора, запасенных гномами в огромном количестве. Дженни разбирала в темноте надписи на сосудах, нужные отправляла в сумку. Делала она это торопливо -- ей было здесь не по себе, но самое главное: убывало время, а вместе с ним и жизнь Джона. "Он не может умереть,-- в отчаянии говорила Дженни себе.-- Только не теперь..." Но кому как не ей, целительнице, было знать, сколько раз она приходила к постели больного слишком поздно! Кроме того, одними лекарствами сейчас не обойтись. Оглянувшись напоследок, Дженни покинула тесное помещение. Где-то здесь, по ее предположению, должна была располагаться библиотека: книги и свитки заклинаний - - истинное Сердце Бездны. Подошва скользнула по влажному гладкому полу, и даже этот еле слышный звук заставил Дженни вздрогнуть. Полы здесь, как и во всей Бездне, располагались не на одном уровне, но представляли как бы ряд террас; даже в самом крохотном закутке были по меньшей мере две такие террасы. Тревожное чувство, что за ней наблюдают, нарастало, и Дженни уже боялась пройти в следующий проем, словно некое зло поджидало ее там, в темноте за порогом. Она ощущала колдовскую власть, куда более сильную, чем власть Зиерн, более сильную даже, чем власть дракона. Однако, войдя, не находила за дверью ничего: ни затаившегося зла, ни магических книг, с помощью которых гномы должны были передавать свое искусство новым поколениям магов, -- одни лишь травы, скелеты для изучения анатомии, каталоги болезней и лекарств. Несмотря на все свои страхи, Дженни была изумлена: Мэб говорила, что у гномов нет отдельных школ, но без книг вообще невозможно никакое учение! Значит, библиотека -- дальше. И Дженни вновь и вновь заставляла себя продолжить путь. От изнеможения она чувствовала себя совсем больной. Прошлая бессонная ночь, и еще одна такая же ночь перед этим... Разумнее всего было бы прервать поиски. Но жалкое чувство собственной беспомощности гнало Дженни вперед и вниз, к запретному Сердцу Бездны. Она переступила порог, и гулкая темнота возвратила эхом ее тихое дыхание. Сначала Дженни почувствовала холод, а затем сердце ее на миг остановилось. Она стояла в том самом месте, что привиделось ей когда-то в чаше воды, напророчившей гибель Джону. Это потрясло ее -- слишком уж неожиданно она здесь оказалась. Архивы или учебный зал -- что еще могло быть в центре белого пятна на лукавой карте Дромара! Но сквозь узловатый лес колонн и сталактитов Дженни вновь различала одну лишь пустую тьму, слабо пахнущую воском сотен свечей, скрюченных, как мертвые пальцы, в каменных нишах. Здесь не было ни единой живой души, и, снова ощутив с тревогой присутствие некоего зла, Дженни осторожно подобралась к бесформенному каменному алтарю в центре пещеры. Положила руки на черно-голубоватый, скользкий на ощупь камень. В ее давнем видении пещера эта была наполнена бормочущим шепотом, но сейчас здесь стояла тишина. На секунду Дженни показалось, что какой-то темный водоворот шевельнулся в ее мозгу, смутные шепотки обрывочных видений возникли и сгинули, как лениво прокатившаяся волна. Это мимолетное ощущение, казалось, лишило Дженни последних остатков сил и воли. А в следующий миг ей стало страшно. Нельзя было больше оставаться в пещере. Здесь обитало зло, и Дженни чувствовала спиной его дыхание. Повесив раздувшуюся отяжелевшую сумку на плечо, она двинулась, как вор, по ступенчатому скользкому полу, ища обратную дорогу во тьме. *** Дженни возвращалась, следуя своим отметкам на стенах -- рунам, видимым ей одной. Моркелеб молчал. Поднимаясь по темным каменным складкам и точеным лестницам, Дженни гадала, жив ли еще дракон, искренне желала ему смерти, и все же таилась в глубине души печаль, уже испытанная однажды над трупом дракона в одной из расселин Вира, хотя было в этой печали нечто такое, что заставляло Дженни с новой силой надеяться, что Моркелеб мертв. Луна ушла, и Большой Туннель был темен, как сама Бездна, однако в темноте гуляли слабые сквозняки, а воздух стал заметно суше и холоднее. Ночным зрением Дженни уже различала темный угловатый контур крестца, перегораживающего проем; дракон завалился набок, и шипы, защищающие позвоночник, были теперь направлены в ее сторону. Чешуя туго облегала чудовищный костяк; казалось, плоть дракона тает на глазах. Дженни прислушалась, но Моркелеб по-прежнему молчал. Одна лишь музыка все еще наполняла Рыночный Зал, щемяще тихая, с плавящейся дрожью гаснущих звуков. "Умирает",-- подумала она. "Надеешься, что твой мужчина проживет дольше, чем я?"-- кажется, так спросил он ее тогда?.. Дженни сбросила плед и, свернув, положила его на острую, как ножи, чешую. Костяные жала прошли сквозь ткань, и к пледу пришлось добавить тяжелую куртку из овечьей кожи. Дрожа от ночного ветерка, скользнувшего сквозь тонкие рукава сорочки, Дженни поставила ногу на самый большой из шипов. Придерживаясь за каменный косяк, вылезла наверх и какой-то момент балансировала, чувствуя податливую стройность кости под стальной чешуей и жар, исходящий от тела дракона. Затем спрыгнула вниз. Прислушалась еще раз. Дракон не шевелился. Рыночный Зал лежал перед Дженни черно-синий, а местами -- цвета слоновой кости; слабые проблески звездного света казались ослепительными после вечного мрака Бездны. Каждый черепок, каждый исковерканный остов лампы виделись светло очерченными, каждая тень -- густой, как пролитые чернила. Кровь высыхала, хотя запах ее был еще силен. В темной луже все так же лежал Оспри, окруженный мерцающими гарпунами. Ночь шла на убыль. Забредший снаружи ветер принес запах древесного дыма с Холма Кожевников. Дрожа от холода, Дженни подобрала алебарду и на цыпочках пересекла зал. И только оказавшись на гранитных ступенях под открытым небом, пустилась бежать. Глава 11 На рассвете Дженни почувствовала, как рука Джона ответила ей слабым пожатием. Всего лишь позавчера Дженни творила заклинания смерти, сплетая воедино руны отравы и разрушения; магические круги, начертанные ею, еще виднелись в дальнем конце Холма. За все это время она спала не более одного-двух часов -- где-то по дороге из Бела, свернувшись калачиком в руках Джона. Плывущий от костерка дым напоминал клок серого шелка в бледном утреннем воздухе. Дженни настолько ослабла и промерзла, что уже начинало казаться, будто кожа ее стерта наждаком и нервы обнажены. И в то же время странное чувство умиротворения владело ею. Она сделала что могла: медленно, дотошно, шаг за шагом следуя наставлениям Мэб, как будто это знакомое ей до мельчайших подробностей тело принадлежало незнакомцу. Она пустила в ход фильтры и зелья гномов, вводя полые иглы прямо в вены, прикладывала к разорванной плоти припарки, вытягивающие из крови яд. Она наносила руны исцеления повсюду, где раны пересекали тропы жизни, вплетала в заклинания настоящее имя Джона, его суть. Она звала его, она просила его откликнуться -- терпеливо, непрерывно, не давая душе покинуть тело, еще не восстановленное лекарствами. На успех Дженни не надеялась. И когда это все-таки произошло, она уже не смогла почувствовать ни радости, ни удивления -- настолько была утомлена. Сил хватало только на то, чтобы следить за еле заметным подъемом ребер и подрагиванием почерневших век. -- Ему лучше?-- сипло спросил Гарет, и Дженни кивнула. Поглядела на неуклюжего юного принца, горбившегося рядом с ней у огня, и была поражена его молчаливостью. Соседство со смертью и бесконечная усталость этой ночи, казалось, отрезвили Гарета навсегда. Все это время он терпеливо, как было велено, нагревал камни и обкладывал ими тело Джона. Изматывающая необходимая работа, и только благодаря ей Джон был еще жив, когда Дженни вернулась из драконьего логова. Медленно, ощущая боль в каждой косточке, она стащила с плеч алый тяжелый плащ. Больная, изломанная, Дженни хотела сейчас только одного -- спать. И все-таки она встала, зная, что ничего еще не закончилось и что сейчас ей предстоит самое худшее. Дотащившись до своей лекарской сумки, Дженни отыскала связку высушенных коричневых, кожистых листьев табата. Разломив пару из них на кусочки, положила в рот и принялась жевать. Одна только вяжущая горечь этого зелья могла разбудить мертвого, не говоря уже о других достоинствах. Она жевала табат и нынешней ночью, борясь с изнеможением. Гарет наблюдал за Дженни неодобрительно; его длинное лицо, обрамленное висячими волосами, кончики которых были окрашены в зеленый цвет, казалось, вытянулось еще больше; и Дженни вдруг осознала, что юноша, пожалуй, устал не меньше ее самой. Морщины, появлявшиеся раньше лишь при оживленной мимике, теперь ясно обозначились возле глаз, пролегли от крыльев носа к уголкам рта. Гарет постарел лет на десять. Отведя тяжелые волосы обеими руками за спину, Дженни решила, что лучше не думать о том, как выглядит сейчас она сама и как будет выглядеть вскоре. И Дженни снова стала укладывать лекарства в сумку. -- Куда ты идешь? Дженни нашла один из пледов Джона и завернулась в него поплотнее; каждое движение давалось с трудом. Она чувствовала себя изношенной, как тряпичный лоскут, но горькие коричневые листья табата уже начинали свою работу -- сила вливалась в жилы. Дженни знала, что надо бы поосторожнее с этими листьями, но другого выхода не было. Влажный воздух холодил легкие, душа немела. -- Выполнить обещание... Юноша устремил на нее серьезные серые глаза, с трепетом глядя, как Дженни вновь вешает на плечо лекарскую сумку и направляется к повитым туманом развалинам. *** -- Моркелеб! Голос ее рассеялся подобно струйке тумана в молчании Рыночного Зала. Долина в проеме Врат куталась в дымку и голубые утренние тени, здесь же стоял болезненный серый полумрак. Дракон лежал перед Дженни, как брошенное на пол одеяние из черного шелка, распяленное выпирающими суставами. Крыло как упало тогда после судороги, так и осталось распластанным; беспомощно уроненные длинные усы были недвижны. Слабое пение еще дрожало, замирая, в воздухе. "Он указал мне путь к Сердцу Бездны,-- говорила себе Дженни.-- Я обязана ему жизнью Джона..." Ей очень хотелось увериться в мысли, что это единственная причина, почему она вернулась сюда. Ее голос отозвался эхом среди каменных клыков потолка: -- Моркелеб! Пение слегка изменило тон, и Дженни поняла, что дракон ее слышит. Изящный упругий ус слегка шевельнулся. Затем веки приподнялись на дюйм, явив смутное серебро глаз. Впервые она обратила внимание, сколь нежными были эти веки -- черные, с фиолетово-зеленоватым отливом. Глядя в сверкающие снежные бездны, Дженни вновь ощутила страх, но это был не страх плоти -- снова, как встарь, схлестнулись подобно двум ветрам свершившееся и возможное. Она призвала тишину магии, как призывала клубящиеся стаи птиц на кусты боярышника, и сама была удивлена твердостью своего голоса: -- Открой мне свое имя. Жизнь шевельнулась в нем, золотой жар наполнил пение. Гнев и отказ -- вот все, что она услышала. -- Я не смогу исцелить тебя, не зная твоей сути. Если душа твоя покинет плоть, как я призову ее обратно? Новый взрыв ярости, одолевающий слабость и боль. "Полюбишь дракона -- погубишь дракона",-- говаривал Каэрдин. Но тогда Дженни было невдомек, что это значит. "Шпорой -- петух..." -- Моркелеб!-- То ли испугавшись, что он сейчас умрет, то ли просто под действием коричневых высушенных листьев табата она шагнула к нему и положила маленькие руки на нежную плоть, окружающую его глаза. Чешуйки здесь были не толще кончиков ногтей, а кожа на ощупь напоминала сухой шелк. Пальцы Дженни ощутили теплое биение жизни. Она почувствовала восторг и ужас и вновь спросила себя, не умнее ли повернуться и убежать, оставив его здесь. Дженни знала, кто он такой. Но сейчас, касаясь его век и глядя в эти загадочные алмазные глаза, она скорее умерла бы сама, чем позволила умереть ему. Из мерцающего пения выделилась мелодия, подобная нити, связывающей воедино сложные узлы многих гармоний, и как бы сменила цвет. И Дженни немедленно уловила в ней те разрозненные обрывки, что высвистывал ей старый Каэрдин летним днем у живой изгороди. Эта мелодия и была настоящим именем дракона. Музыка скользнула сквозь пальцы, словно шелковая лента, и Дженни, подхватив ее, немедленно вплела в заклинания, обнимая ими слабеющую душу дракона. За извивом мелодии ей открылась мерцающая бездонная мгла его разума, и Дженни уже различала тропу, по которой нужно идти целителю. Она принесла с собой зелья и снадобья, но теперь понимала, что здесь они не помогут. Драконы исцеляют себе подобных лишь одним способом -- проникая своей душой в душу больного. ...И время исчезло. Мгновениями Дженни ужасало то, что она делает, но тут же накатывало такое изнеможение, что исчезало все, даже ужас происходящего. А она-то думала, что прошлая ночь была самой трудной в ее жизни... Разум бился в агонии, увлекаемый сетью света и тьмы в страшные клубящиеся глубины нечеловеческой души. Так не лечат ни людей, ни животных. Дженни сжигала последние, тайные силы, выцеживая их чуть ли не из костного мозга. Удерживая напряженные канаты драконьей жизни, Дженни понимала уже, что если он умрет -- умрет и она, настолько перепутались их сущности. Мелькнул на секунду ясный, как в магическом кристалле, осколок будущего: если умрет Моркелеб, то Джон умрет в тот же день, а Гарет проживет от силы лет семь -- опустошенный, с потухшим взглядом, высосанный досуха извращенной колдовской властью Зиерн. Отпрянув от мгновенного видения, Дженни снова пустила в ход заклинания старого Каэрдина, затверженные ею долгими ночами среди камней Мерзлого Водопада. Дважды она звала Моркелеба по имени, вплетая мелодию в кропотливо, руну за руной творимые заклятия, держась за воспоминания о знакомых простых вещах: о зарослях северного кустарника, о заячьих следах на снегу, о диких, бодрящих напевах жестяной свистульки летней ночью. И музыка вернулась живым эхом -- Моркелеб отозвался... Дженни уже не помнила, когда силы оставили ее. Проснулась она от теплого прикосновения солнца. Сквозь отверстые Врата Бездны смутно маячили скальные утесы, облитые золотом и корицей уходящего дня. Повернув голову, она увидела спящего дракона; сложив крылья, Моркелеб спал в собачьей позе -- уронив голову на передние лапы. Он был почти неразличим в тени, и Дженни не могла даже сказать с уверенностью, дышит ли он. И должен ли он дышать? Дышат ли вообще драконы? Слабость нахлынула на нее -- нежно, как мелкий сухой песок. Действие листьев табата кончилось, выжгло последние силы из вен, и Дженни хотелось теперь лишь одного -- уснуть снова и спать, спать несколько дней подряд, если это только возможно. Однако Дженни хорошо знала, что это невозможно. Пусть она даже исцелила Моркелеба, и все-таки было бы непростительной глупостью беспечно заснуть рядом с выздоравливающим драконом. Внезапно Дженни хихикнула -- ей представилось, как будут хвастаться Ян и Адрик друг перед другом и перед другими мальчишками Алина, что их мать -- кроме шуток! -- спала в драконьем логове... если ей, конечно, удастся вернуться и рассказать им об этом. Преодолевая боль усталости, Дженни поднялась с пола. Волосы и одежда были тяжелы, как кольчуга. Она доплелась до Врат, постояла некоторое время, прислонясь к тесаному граниту огромного портала; сухой прохладный воздух ощупал ее лицо. Медленно повернув голову, поглядела через плечо - - и встретила взгляд дракона. Серебряные глаза мерцали яростью и ненавистью. Потом закрылись вновь. Дженни отвернулась и вышла из тени в алмазно ясный вечер. Она брела через разрушенный городок, и все вокруг казалось ей странно изменившимся: тень каждой гальки, каждого сорняка приобрела вдруг новое значение, словно всю свою жизнь Дженни была полуслепой, а теперь вот прозрела. На северной окраине городка она вскарабкалась по крутому склону к водоемам -- глубоким черным колодцам, выдолбленным в скальной породе. Солнце плескалось на непрозрачной глади. Дженни разделась и поплыла, хотя вода была очень холодной. Потом долго лежала на расстеленной одежде в странной полудреме, и ветер трогал ее маленькими ледяными ладошками, а солнечные зайчики подкрадывались по черной воде. Дженни вдруг захотелось всплакнуть, но она была слишком усталой для этого. Наконец оделась и снова спустилась к лагерю. Гарет спал, сидя рядом с тлеющими угольями костра, обхватив колени и уткнувшись лицом в сложенные накрест кисти рук. Дженни опустилась на колени перед Джоном, потрогала его лицо и руки. Они были заметно теплее, чем раньше, хотя пульс по- прежнему почти не прощупывался. И все-таки его ресницы и рыжеватая щетина уже не казались такими черными. Дженни легла рядом с ним, прикрыла его и себя одеялом -- и провалилась в сон. *** В полудреме она услышала, как Джон пробормотал: -- Мне все казалось, что ты меня зовешь... Его дыхание слабо тронуло волосы Дженни. Она моргнула, просыпаясь окончательно. Освещение изменилось вновь. Теперь это был рассвет. -- Что?-- спросила она и села, отбросив с лица тяжелые волосы. К смертельной усталости теперь еще добавился волчий голод. Перед костерком коленопреклоненный Гарет, мятый и небритый, с соскользнувшими на кончик носа треснувшими очками, пек кукурузные лепешки. И получалось у него, кстати говоря, куда лучше, чем у Джона. -- Я думал, вы никогда не проснетесь,-- сказал он. -- Я тоже так думал, мой герой...-- шепнул Джон. Голос его был слишком слаб, чтобы одолеть даже такое малое расстояние, но Дженни расслышала и улыбнулась. Заставив себя встать, она натянула юбку поверх мятой сорочки, зашнуровала лиф и принялась обуваться. Гарет тем временем ставил на угли котелок с водой, чтобы сварить кофе -- горькое черное пойло, весьма любимое придворными. Потом он ушел с ведром в сторону лесного источника, что за развалинами акведука, а Дженни, приветствуя простоту людской медицины, зачерпнула немного кипятка для новых примочек. Травяной аромат поплыл вскоре над руинами, смешиваясь с теплым странным запахом Гаретова зелья. Джон уснул снова, стоило закончить перевязку. Потом Гарет принес Дженни лепешек, меду и сам присел рядом. -- Я не ожидал, что тебя не будет так долго,-- проговорил он с набитым ртом.-- Я даже хотел пойти за тобой -- выручить, если что... но не мог оставить Джона. Кроме того,-- добавил он с невеселой усмешкой,-- я подумал: а как бы я смог тебя выручить?.. Дженни рассмеялась и сказала: -- И правильно сделал. -- А твое обещание? -- Я его сдержала... Гарет облегченно вздохнул и склонил голову -- чуть ли не с благоговением. Помолчав, сказал робко: -- Пока тебя не было, я тут сочинил песню... балладу. Про гибель Моркелеба, Черного Дракона Злого Хребта. Правда, вышло, кажется, не очень удачно... -- А по-другому бы и не вышло...-- медленно проговорила Дженни и облизала мед с пальцев.-- Моркелеб жив. Он уставился на нее точь-в-точь как тогда, в Уинтерлэнде, услышав, что Золотой Дракон Вира был убит топором. -- Но я думал... ты дала обещание Джону добить дракона... если он сам не сможет... Дженни качнула головой; клубящиеся черные волосы зацепились за грубое руно воротника куртки. -- Я дала обещание Моркелебу,-- сказала она.-- Я обещала исцелить его. Дженни поднялась и пошла к Джону, оставив Гарета в остолбенении и испуге. *** Прошел еще день, прежде чем Дженни снова приблизилась к Бездне. Все это время она оставалась в лагере, ухаживая за Джоном. Кроме того, пришлось выстирать одежду -- ненавидимая, но неизбежная работа. К удивлению Дженни, Гарет вызвался помочь и, необычно задумчивый, таскал ей воду из ручья. Помня, что нужно восстанавливать силы, Дженни много спала, но сон ее был беспокоен. То и дело возникало чувство, что за тобой наблюдают. Она говорила себе, что все естественно: Моркелеб, проснувшись, мысленно обшарил Долину, нашел их лагерь и вот теперь следит за ними. Но кое-что, подсмотренное ею в лабиринтах драконьего разума, не позволяло в это поверить. Стоило ей отвернуться -- и Гарет тоже начинал как-то странно к ней приглядываться. Дженни чувствовала и это, и многое другое. Никогда раньше не ощущала она с такой ясностью внезапные повороты ветра и ничтожную суматоху зверьков в обступающих Холм лесах. То и дело она ловила себя на странных размышлениях и уличала в знаниях, о которых раньше и не подозревала: как растут облака, почему ветер выбрал именно этот путь, каким образом птицы находят дорогу на юг и почему в определенное время в определенных точках мира начинают вдруг звучать в пустом воздухе невнятные голоса. Дженни было бы легче думать, что странности эти пугают ее именно своей непонятностью, но, честно говоря, единственной причиной испуга был сам испуг. Уснув после полудня, она слышала, как Гарет говорит с Джоном. -- Она исцелила его,-- слышала Дженни шепот Гарета, как бы наблюдая обоих из глубины сна. Юноша сидел на корточках возле ложа из медвежьих шкур и пледов.-- Наверное, пообещала в обмен на лекарства гномов... Джон вздохнул и чуть сдвинул забинтованную руку, лежащую на груди. -- Может быть, лучше бы она дала мне умереть... -- Ты думаешь...-- Гарет сглотнул нервно и бросил быстрый взгляд на Дженни, как будто почувствовал, что и спящая она его слышит.-- Ты думаешь, он опутал ее заклинанием? Джон молчал, глядя в небесный омут над Долиной. Хотя воздух внизу был почти недвижим, великие ветры неистовствовали в высоте, громоздя облака (слепящей белизны или грифельно-серые) и бросая их на косматые склоны Злого Хребта. -- Я бы это почувствовал,-- сказал наконец Джон.-- Или хотя бы испугался, что могу почувствовать... Говорят, нельзя смотреть в глаза дракону, иначе он подчинит тебя... Но она крепче, чем ты думаешь... Он слегка повернул голову и скосил карий близорукий глаз в ту сторону, где лежала Дженни. Проглядывающая между повязками на груди и на предплечье кожа была в кровоподтеках и в узорных ранках -- там, где страшный удар вдавил порванную кольчугу в тело. -- Во сне она была немножко не такая, как наяву... Она мне снилась, когда я был в бреду... Джон вздохнул и снова посмотрел на Гарета. -- Знаешь, а я всегда ревновал ее. Не к другому мужчине, а к ней самой, к той части ее души, куда она меня никогда не пускала... Хотя одни боги знают, для чего мне это было нужно тогда... И кто это сказал, что ревность -- одно лишь зло и не приносит никакой радости?.. Но первое, что я понял в ней, и первое, что я вообще понял: она отдает мне самое драгоценное -- то, что выбрала для меня сама... Когда бабочка сядет на ладонь -- сам знаешь, что случится, если сжать кулак... Потом Дженни соскольнула в сон еще глубже -- в давящую тьму Ильфердина, в глубокую магию, дремлющую в Сердце Бездны. В неимоверной дали она увидела своих детей -- двух мальчишек, которых никогда не хотела обманывать, но все-таки родила по настоянию Джона, а полюбила -- неожиданно, сама того не желая. Колдовским своим зрением Дженни видела их сидящими в темноте на своих кроватях. Вместо того, чтобы спать, они фантазировали, перебивая друг друга, как их отец и мать, победив дракона, вернутся с целым караваном золота... Дженни проснулась, когда солнце уже спускалось за кремневый гребень Хребта. Ветер изменился; в Долине чувствовался запах снега и сосновой хвои с дальних склонов. Холодные сырые тени сланцевых тонов протянулись по земле. Джон спал, укутанный всеми плащами и одеялами, какие нашлись в лагере. Со стороны источника доносился голос Гарета. Принц напевал романтическую песенку о страстной любви -- приобщал к культуре лошадей. Двигаясь, как всегда, беззвучно, Дженни обулась и надела овечью куртку. Подумала было о еде, но решила, что есть сейчас не стоит. Это бы помешало сосредоточиться, а Дженни была нужна вся ее власть, вся ее сила. Помедлила, озираясь. Все то же неприятное ощущение чужого взгляда вернулось к ней, словно кто-то, подкравшись, тронул ее за локоть. А еще Дженни чувствовала щекочущую позвоночник магию Моркелеба -- сила возвращалась к дракону куда быстрей, чем к мужчине, который едва не убил его. Действовать нужно было немедленно, и эта мысль наполнила Дженни страхом. "Полюбишь дракона -- погубишь дракона..." Дженни ужасала ничтожность ее собственной власти, как ужасала мысль о том, чему она собирается противостоять. "Должна же я чем-то расплатиться с Джоном..."-- со слабой усмешкой подумала она. Невольно мысль ее вывернулась неожиданной стороной: Джон сам говорил, что какая-то часть ее души не принадлежит ему, -- вот ею-то она и расплатится... Дженни тряхнула головой. Какие только глупости не порождает любовь, и стоит ли удивляться тому, что маги предубеждены против этого чувства! Что же касается дракона, то какой-то новый ясный инстинкт уже нашептывал Дженни, что ей надлежит делать. Сердце колотилось, когда она сняла верхний потрепанный плед с груды покрывал. Легкий ветерок заполоскал его разлохмаченные края. Дженни завернулась поплотнее в блекло-узорчатую ткань, сливающуюся с приглушенными тонами сорняков и камней, и снова двинулась вниз по склону в направлении Врат. Моркелеба уже не было в Рыночном Зале. Следуя обонянию, Дженни прошла через массивные внутренние врата в Большой Туннель. Запах дракона был едким, но приятным, совершенно не похожим на жгучую металлическую вонь его крови. Шаги ее были бесшумны, но Дженни знала, что дракон, лежа в темноте на своем золоте, все равно слышит их. Может быть, даже слышит стук ее сердца. Дромар не ошибся: Моркелеб действительно залег в храме Сармендеса, в четверти мили от начала Туннеля. Выстроенный для нужд людей, храм напоминал скорее зал, чем пещеру. Остановившись в дверях из черного дерева с золотой инкрустацией, Дженни пригляделась. В кромешной темноте она видела, что вздымающиеся сталагмиты превращены искусством резчиков в колонны, а стены выложены камнем, дабы скрыть естественные неровности пещеры. Пол впереди лежал ровный, не ступенчатый; статуя бога, вооруженного лирой и луком, как и украшенный резными гирляндами алтарь, была изваяна из белого мрамора, добываемого в королевских каменоломнях востока. Но никакие ухищрения камнетесов не могли скрыть ни огромных размеров храма, ни великолепной неправильности его пропорций. Всю эту неуместную под землей строгость линий венчал на утеху робким человеческим душам купольный потолок из кедра и хрусталя. Нигде не было видно ни отбросов, ни падали, хотя запах дракона был одурманивающе силен. На полу грудами лежало золото -- все золото Бездны: тарелки, священные сосуды, ковчежцы, раки забытых святых и полубогов, сваленные между колоннами и вокруг статуй; крохотные косметические флакончики, источающие бальзам; канделябры, чьи алмазные подвески дрожали, как листья осины на весеннем ветерке; чаши, мерцающие по ободку темным огнем самоцветов; трехфутовая статуя богини Салернес червонного золота... Все вещи, отлитые и выкованные людьми и гномами из этого мягкого сияющего металла, были снесены сюда из самых дальних уголков Бездны. Пол напоминал берег: монеты из прорвавшихся мешков усеивали его подобно гальке, и гладкий черный камень блестел, как заполняющая вдавлины вода. Моркелеб возлежал на золоте; его огромные крылья были сложены вдоль тела и пересекались кончиками над хвостом -- черные, как уголь, и в то же время странно мерцающие; пение, встретившее Дженни, утихло, но воздух еще дрожал неслышимой музыкой. -- Моркелеб... Хрустальные подвески над головой отозвались тихим звоном. Дженни встретила пристальный взгляд серебряных глаз и попыталась проникнуть в темный лабиринт его разума. "Почему золото?-- мысленно спросила она.-- Почему все драконы жаждут обладать золотом?" Это было совсем не то, о чем Дженни хотела говорить с ним, и она ощутила, как под затаенными до поры гневом и подозрением шевельнулось еще какое-то чувство. "Что тебе в этом, колдунья?" "А что мне в спасении твоей жизни? Для меня было бы лучше пройти мимо и дать тебе умереть". "Почему же ты так не сделала?" На этот вопрос было два ответа. Дженни ограничилась лишь одним: "Ты указал мне путь к Сердцу Бездны, и за это я исцелила тебя. Но ты открыл мне при этом свое имя, Моркелеб.-- Она воспроизвела в памяти мелодию его настоящего имени и видела, как он вздрогнул.-- Недаром говорят: полюбишь дракона -- погубишь дракона. И ты выполнишь то, что я прикажу тебе". Гнев его ударил, как темный вал; отточенные лезвия чешуи приподнялись, словно шерсть на собачьем загривке. Вокруг, в черноте храма, золото, казалось, зашуршало, колеблемое волнами ярости. "Я -- Моркелеб. Я не был и не буду ничьим рабом, тем более рабом женщины из рода человеческого, пусть даже она и колдунья, видящая во тьме. Я слушаюсь только своих приказаний". Злобная тяжесть чужих мыслей сдавила мозг, и темнота начала сгущаться. Но глаза Дженни были глазами мага; и разум ее каким-то доселе неведомым образом как бы осветил пространство храма. Она почти уже не чувствовала страха -- странная незнакомая уверенность наполняла душу Дженни. Тихонько, словно подбирая ноты на своей арфе, она повторила магическую мелодию во всей ее сложности. И дракон слегка попятился, судорожно запустив в золото отточенные когти. "Именем твоим заклинаю тебя, Моркелеб,-- продолжала она.-- Ты выполнишь все, что я тебе прикажу. И твоим именем я говорю тебе, что ты не причинишь вреда ни Джону Аверсину, ни принцу Гарету, ни любому другому человеческому существу, пока ты здесь, на юге. А как только окрепнешь и сможешь выдержать путешествие, ты покинешь эти места и вернешься в свой дом". Злобный жар исходил от его чешуи, отражаясь в мерцающем золоте. Дженни чувствовала железную гордость дракона, его презрение к роду человеческому и, кроме того, яростное нежелание расстаться с награбленным. На какой-то миг души их схлестнулись и напряглись, как борющиеся змеи. Дженни ощутила, как сила ее стремительно возрастает, словно порождаемая самой битвой. Ужас и веселье хлынули в жилы подобно горечи сушеных листьев табата, и, перестав щадить свою плоть, Дженни схватилась с Моркелебом всерьез -- разум против разума в мерцающих извивах мелодии. Она вовремя почувствовала, что еще секунда -- и отравленный гнев дракона рухнет на нее всей тяжестью. "Если ты убьешь меня, я увлеку тебя с собой -- в смерть,-- успела предупредить она.-- Потому что я умру, повторяя твое имя". Раздавливающая мозг сила внезапно ослабла, но противники еще смотрели в глаза друг другу. Затем мысли Дженни были смяты потоком образов и воспоминаний -- непонятных ей и пугающих своей непонятностью. Она почувствовала восторг спирального падения во тьме; увидела черные горы, отбрасывающие двойные тени; красные пустыни, не знающие, что такое ветер, -- пустыни, населенные стеклистыми пауками, питающимися солью. Воспоминания дракона смущали, увлекая в неведомую ей ловушку, и Дженни изо всех сил боролась с ними с помощью своих собственных воспоминаний. Припомнив старого Каэрдина, высвистывающего обрывки драконьего имени, она вплела в мелодию заклятие разрушения и усталости, придав ему ритм ударов чудовищного сердца -- ритм, который она хорошо изучила позавчерашней ночью. И заклятие сработало. Беззвучный отзвук грома наполнил храм, и Моркелеб взвился перед ней, как туча, оперенная молниями. Потом ударил -- без предупреждения, по-змеиному, стремительно послав вперед изящную когтистую лапу. "Не посмеет..."-- сказала она себе, а сердце сжималось в ужасе, каждая мышца молила о бегстве... Он не может ударить -- она владеет его именем... Она исцелила его, он обязан подчиниться... В испуге Дженни повторяла и повторяла спасительную мелодию. Сабельные когти свистнули в каком-нибудь футе от лица, ветерок отбросил волосы. Серебряные глаза смотрели на Дженни с ненавистью, нечеловеческая ярость била в нее, как шторм. Наконец дракон попятился и нехотя уполз на свое золотое ложе. Полынная горечь расплывалась в черном воздухе. "У тебя был выбор, Моркелеб: открыть мне свое имя или умереть.-- Дженни мысленно проиграла имя быстрым глиссандо и вдруг почувствовала, что и ее собственная сила тоже зазвучала, отраженная золотом.-- Ты покинешь эти земли и не вернешься". Ярость и бешенство унижения прочла Дженни в его глазах. Одного лишь чувства не было в этом морозно сверкающем взгляде -- в нем не было презрения. "Ты в самом деле не понимаешь?"-- тихо спросил он. Дженни покачала головой. Снова оглядела храм, черные проемы его арок, заваленные таким количеством золота, какого она в жизни не видела. Не было на земле сокровища сказочнее -- на одни только рассыпанные здесь монеты можно было купить весь Бел и добрую половину душ его обитателей. Но, может быть, потому что Дженни редко имела дело с золотом, она спросила еще раз: "Почему золото, Моркелеб? Неужели это оно привело тебя сюда?" Он снова положил голову на лапы, и металл вокруг запел, откликаясь драконьим именем. "Золото и мысли о золоте,-- сказал он.-- Мне все надоело. Жажда обладания пришла, когда я спал. Знаешь ли ты, колдунья, что значит золото для драконов?" Она вновь качнула головой. "Только то, что они жадны до него, как и люди". Он фыркнул, и розовато-алое свечение очертило краешки его ноздрей. "Люди,-- размягченно произнес он.-- Что они понимают в золоте! Они не знают, ни что оно такое, ни чем оно может стать. Подойди сюда, колдунья. Дотронься до меня и вслушайся в мои мысли". Дженни заколебалась, опасаясь ловушки, но любопытство победило. По звонким холодным грудам колец, тарелок, канделябров она подобралась к дракону и приложила руку к огромному нежному веку. Как и раньше, ее поразило, что кожа у Моркелеба шелковистая и теплая, совсем не похожая на кожу рептилий. Его разум коснулся разума Дженни, словно рука поводыря. Она услышала тысячи бормочущих голосов -- золото повторяло тайное имя дракона. Смутные неуловимые ощущения вдруг прояснились, блеснули, обрели пронзительную изысканность. Дженни уже чудилось, что она в силах различить голос самой малой золотой вещицы; она слышала гармонический изгиб сосуда, пение каждой отдельной монетки, нежный звон, заключенный в кристаллическом сердце алмазов. И память, разбуженная этой невыносимой нежностью, отозвалась собственными воспоминаниями: вновь возникли голубиных оттенков сумерки над Мерзлым Водопадом, зимние вечера с Джоном и детьми в Алин Холде, медвежья шкура перед очагом... Счастье, которому не было названия, сломало вдруг какую-то плотину в сердце Дженни; она начинала понимать, о чем толковал Моркелеб. Музыка стихла. Дженни открыла глаза и почувствовала, что лицо ее увлажнено слезами. Оглядевшись, она подумала, что, наверное, имя дракона будет теперь звучать в этом золоте вечно. Наконец она сказала: "Одни говорят, что золото, побывавшее у дракона, отравлено... Другие -- что оно приносит удачу... Нужно быть тупицей, чтобы не почувствовать, как оно пропитано тоской и музыкой..." "И это тоже",-- шепнул его голос в мозгу. "Но ведь драконы не добывают и не плавят золота. Только гномы да люди..." "Мы -- как киты, что живут в морях,-- отозвался он.-- Мы не создаем вещей. Они не нужны нам, обитающим на островах между камнем и небом. Мы лежим на скалах, под которыми таится золото, но оно слишком рассеяно в недрах. Только чистое золото способно петь. Теперь понимаешь?" Она понимала. И совсем уже не боялась его. Присев рядом с шипастым плечом, подняла золотую чашу, и драгоценность, казалось, сама повернулась у нее в руках; Дженни могла теперь отличить ее от дюжины точно таких же. Отзвук металла был чист, музыка драконьего имени пропитывала чашу подобно некоему аромату. Дженни впивала завершенность ее изгибов, гладкость полировки; ручки изображали двух девушек, зацепившихся волосами за ободок чаши; в крохотных венках можно было различить лилии и розы. "Моркелеб убил ее владельца,-- говорила себе Дженни.-- Убил ради того, чтобы наслаждаться этой музыкой..." И все-таки, несмотря ни на что, ей было трудно оторвать взгляд от чаши. "Как ты узнал, что здесь золото?" "Ты думаешь, что мы, живущие сотни лет, ничего не знаем о людских путях? Где они строят города, с кем торгуют и чем? Я стар, Дженни Уэйнест. Даже среди драконов моя магия считается великой. Я был рожден еще до того, как мы пришли в этот мир. Я чую золото в недрах земли и могу найти его тропы с такой же легкостью, с какой ты находишь воду с помощью прутика. Золотая груда возле Хребта всплыла сама, как всплывает огромный лосось во время нереста". По мере того, как слова дракона звучали в ее мозгу, перед глазами проплывала земля -- такая, какой он видел ее с высоты: пестрый ковер -- лиловатый, зеленый, коричневый. Дженни различала черно-зеленые чащобы лесов Вира: нежные, по-зимнему хрупкие облака дубовых крон вытеснялись к северу грубыми остриями елей и сосен. Она видела бело-серые камни обнаженного Уинтерлэнда, радужно расцвеченные плесенью и мхом; видела всплески чудовищных лососей, летящих вниз по реке и настигаемых тенью драконова крыла. На секунду ей даже показалось, что воздух выталкивает ее, как вода; по телу прошла упругая плотность холодных струй... И тут разум Моркелеба сомкнулся, как челюсти. Ловушка захлопнулась. Со всех сторон подступила душащая темнота, которую не могло одолеть даже колдовское зрение Дженни. Горло сдавили отчаяние и ужас. Злорадный взгляд дракона, казалось, следил за ней отовсюду. Затем, как учил ее Каэрдин и как поступала она потом всю жизнь, Дженни заставила страх утихнуть и, замкнувшись в пределах своей скудной маленькой магии, принялась кропотливо -- руну за руной, ноту за нотой -- составлять заклинание, вкладывая все силы в каждое новое его звено. Горячая ненависть дракона клубилась вокруг, и все-таки в ней открылась, брызнула на секунду светом крохотная брешь, и в эту брешь Дженни метнула музыку драконьего имени, превращенную заклятием в копье. Разум его вздрогнул и отпрянул. Зрение вернулось, и Дженни обнаружила, что стоит по колено в груде золота, а перед ней отступает, пятясь, огромный черный силуэт. Не давая ему времени опомниться, она ударила новым заклятием, вложив в него всю свою ярость, вплетя в мелодию руны боли и разрушения -- те самые, с помощью которых заговаривала гарпуны. Однако точь-в-точь, как в той давней схватке с бандитами на распутье, ненависти Дженни не испытывала -- просто иначе было нельзя. Дракон дернулся и уронил гривастую голову на жалобно звякнувшую золотую груду. Вне себя от ярости и разрушительной магии Дженни бросила злобно: "Ты не овладеешь мною, Моркелеб, ни колдовством, ни золотом. Ты мой раб и выполнишь все, что я прикажу. Именем твоим говорю: ты уйдешь отсюда и никогда не возвратишься. Ты слышишь меня?" Изо всех сил Дженни пыталась сломить его сопротивление, но уже чувствовала, что это не в ее власти, что он сейчас вырвется из тисков ее воли и... Инстинктивно она отступила на шаг, глядя, как он, отпрянув к стене, поднимается, словно гигантская кобра, ощетинивая смертельную мерцающую чешую. "Слышу, колдунья",-- прозвучал в мозгу его шепот, и ей показалась, что Моркелеб сам безмерно удивлен собственными словами. Молча повернувшись, Дженни покинула храм и пошла туда, где смутный квадрат света обозначал внутренние врата, соединяющие Рыночный Зал с Большим Туннелем. Глава 12 Дженни опомнилась лишь на гранитных ступенях Внешних Врат. Прежде всего ее поразило, как мало страха испытала она перед Моркелебом -- лицом к лицу с его золотом и яростью. Мышцы болели: хрупкое человеческое тело явно не предназначалось природой для столь великой магии. Голова, однако, была ясной, что особенно удивляло Дженни, привыкшую к тому, что малейший шаг за пределы ее скромных возможностей немедленно отзывается разламывающей головной болью. Ошеломление не проходило: кому как не Дженни было знать, сколь глубока и сильна магия дракона и сколь ничтожна ее собственная! Вечерний ветер остудил лицо. Солнце ушло за кремнистый западный гребень, и, хотя небо было еще светлым, развалины уже погружались в озеро тени. Вечереющая Долина жила своей маленькой жизнью, не имеющей отношения ни к людям, ни к дракону: Дженни слышала скрип сверчка под обугленным камнем, шорох беличьих любовных игр, трепет зябликов, устраивающихся на ночлег. Там, где дорога огибала груду камней, когда-то бывшую домом, в зарослях сорняка лежал человеческий скелет. Истлевший мешочек с золотыми монетами валялся рядом. Дженни взглянула -- и металл запел. А затем она осознала внезапно, что в долине есть кто-то еще, кроме Джона и Гарета. Это было похоже на неслышный звук. Запах магии коснулся Дженни, как принесенный ветром дым костра. Она остановилась посреди ломкой путаницы осоки; холодный бриз, пришедший из-за леса, с моря, заполоскал края пледа. Магия была в Долине, на самом ее краю. Дженни услышала в сумерках треск скользкого шелка, зацепившегося за буковый шест, плеск пролитой воды и оборвавшийся возглас Гарета. Подхватив юбку, Дженни бегом кинулась к роднику. Аромат благовоний Зиерн, казалось, пропитал собою лес. Темнота уже собиралась под деревьями. Задохнувшись, Дженни выбралась на белесый уступ возле поляны с источником. Первое, чему жизнь учила обитателей Уинтерлэнда, -- это двигаться неслышно, даже если бежишь сломя голову. Поэтому появление Дженни замечено было не сразу. Секунду она высматривала Зиерн. Гарет был на виду: юноша стоял, оцепенев, у родника; буковый шест, каким цепляют ведра, лежал у его ног на мокрой земле. Полупустое ведро покачивалось на камне, готовое свалиться в родник. Гарет не заметил Дженни; появись здесь сейчас дракон -- он не заметил бы и дракона. Магия Зиерн наполняла поляну, словно музыка, слышимая во сне. Дженни -- и та, вдохнув ароматное тепло, вытеснившее холодный вечерний воздух, почувствовала желание плоти. Глаза Гарета были безумны, судорожно сжатые кулаки выставлены вперед. -- Нет!-- Это был скорее шепот отчаяния, чем вопль. -- Гарет...-- Зиерн сделала шаг, и Дженни наконец увидела ее. Чародейка подобно призраку вышла из березняка на край поляны.-- Зачем притворяться? Ты знаешь, что я люблю тебя и ты меня -- тоже. Ты же сгораешь сейчас от страсти... Вкус твоих губ мучает меня день и ночь... -- Когда ты спишь с моим отцом? Характерным жестом она откинула волосы назад, быстро проведя пальцами над бровью. В сумерках трудно было рассмотреть, что на ней за платье, -- что-то полупрозрачное, зыблемое ветерком и бледное, как сами березы. Ее волосы были распущены и не покрыты вуалью, как у девушки-подростка. Любому, не вооруженному колдовским зрением, Зиерн показалась бы сейчас ровесницей Гарета. -- Гарет, я никогда не спала с твоим отцом,-- нежно сказала она.-- Мы разыгрывали с ним любовников в угоду двору, но, если бы даже он попытался меня к этому принудить, ничего бы не вышло. Он относится ко мне как к дочери. Но хотела я всегда одного тебя... Сухие горячие губы Гарета шевельнулись. -- Ложь! Колдунья простерла к нему руки, и ветерок обнажил их, отвеяв к плечам легкую ткань рукавов. -- Я не могу больше. Я хочу знать, что это за счастье -- быть с тобой... -- Поди прочь!-- всхлипнул Гарет, и лицо его болезненно исказилось. Она лишь шепнула в ответ: -- Я хочу тебя... Дженни выступила из тени и спросила: -- Что тебе нужно в Бездне, Зиерн? Чародейка обернулась, на секунду забыв о заклятиях. Соблазн, пропитывавший воздух, распался чуть ли не со звонким щелчком. Зиерн мгновенно стала старше; ровесница, искушавшая Гарета, исчезла. Юноша опустился на колени и с сухим рыданием спрятал лицо в ладони. -- То, что тебе было нужно всегда, не так ли?-- Дженни успокаивающе опустила руку на голову Гарета, и тот судорожно обхватил ее за талию, как пьяница хватается за столб. Странно, но страха перед Зиерн и перед ее могучей магией Дженни больше не испытывала. Она, казалось, смотрит теперь на молодую колдунью другими глазами. Зиерн издала непристойный смешок. -- Итак, наш мальчуган боится опрокинуть любовницу своего папаши? Ну так забери себе их обоих, ты, шлюха с севера! У тебя достаточно волос, чтобы опутать ими сразу двоих. Гарет оттолкнул Дженни и, весь дрожа, поднялся на ноги. Несмотря на свой вечный страх перед молодой колдуньей, он поднял на нее исполненные гнева глаза и выдохнул: -- Ты лжешь! Зиерн оскорбительно рассмеялась, совсем как тогда, в саду, перед Королевской Галереей. Дженни сказала: -- Ты сама знаешь, что это неправда. И все-таки что тебе здесь надо, Зиерн? Хочешь сделать с Гаретом то же, что и с его отцом? Или просто пришла разведать, свободен ли путь в Бездну? Губы чародейки шевельнулись, и она на секунду отвела взгляд. Затем рассмеялась снова. -- А может, я пришла сюда ради твоей драгоценной Драконьей Погибели. Неделей или хотя бы днем раньше Дженни содрогнулась бы после таких слов от страха за Джона. Но она точно знала, что Зиерн и близко не подходила к лагерю. Дженни бы почувствовала -- чтобы одолеть Джона, нужна великая магия... Кроме того, она бы неминуемо услышала голоса, как бы тихо они ни говорили. В любом случае, возможности для бегства у Джона не было и нет -- недаром Зиерн сначала занялась неизраненным противником. Дженни видела, как шевельнулась рука чародейки, и поняла природу заклинания еще до того, как жар опалил лицо и задымилась шерстяная юбка. Ответное заклятие было быстрым, жестким и совсем не походило на обычную для Дженни медленную, кропотливую магию. Зиерн отпрянула и ошеломленно заслонила лицо ладонью. Когда она вновь подняла голову, в глазах ее, желтых, как у дьявола, горела ненависть. -- Ты не остановишь меня,-- дрожащим от ярости голосом произнесла она.-- Бездна будет моей. Я выгнала оттуда гномов, и никто -- ты слышишь? -- никто уже меня не остановит! Быстро нагнувшись, она подобрала горсть палых листьев и кинула их в Дженни. Они взорвались пламенем еще в воздухе, обратясь в летучий костер, который Дженни размела каким-то ей самой неведомым заклинанием. Горящие сучья разлетелись по поляне, прочерчивая огненно-желтые полосы в голубоватых сумерках. В доброй дюжине мест вспыхнули, запылали мертвые сорняки. Заячьей скидкой Зиерн метнулась к тропе, ведущей в Долину. Дженни догнала ее в два прыжка -- изящные туфельки чародейки были хороши при дворе, но здесь явно проигрывали мягким башмакам из оленьей кожи. Зиерн извернулась, пытаясь вырваться, но Дженни, несмотря на всю свою усталость, была сильнее. Взгляды их столкнулись -- желтые глаза впились в голубые. Удар, подобный удару молота, обрушился на Дженни; заклинания боли и страха, ничуть не похожие на стремительную мощную магию дракона, скрутили судорогой каждую мышцу. Дженни парировала их не столько встречным заклятием, сколько усилием воли, но все равно болезненная отдача удара пала теперь на саму Зиерн, и чародейка прошипела ругательство. Отточенные ноготки впились в запястья, когда Дженни, ухватив шелковистые локоны, вновь повернула колдунью к себе лицом. Впервые в жизни она применила силу и злость против другого мага. Оказывается, это так просто -- проникнуть в чужую душу, не раскрывая при этом своей! Сквозь пылающую желтизну яростных глаз Дженни различила что-то липкое, нечистое, как недра того цветка, что ловит глупых насекомых, -- руины души, разъеденные неведомой силой. Зиерн вскрикнула, чувствуя, как обнажаются ее тайны, и новое заклинание взорвало воздух, обратив его в опаляющий яростный смерч. Тяжкая чернота, куда страшнее Моркелебовой, рухнула на Дженни; позвоночник захрустел под гнетом злобной, копившейся тысячелетиями власти. Не устояв на ногах, Дженни упала на колени, но пальцев так и не разжала. Преодолевая рвущую мышцы боль, она упорно вонзала свой разум в разум Зиерн подобно белой огненной игле. И чернота отпустила. С трудом поднявшись на ноги, Дженни отшвырнула девчонку что было сил, и Зиерн повалилась на скользкую тропинку -- волосы разметаны, ногти обломаны в драке, кровь из разбитого носа и грязь на щеке. Дженни стояла над ней, тяжело дыша и пытаясь унять разламывающую кости боль. -- Убирайся,-- сказала она. Голос Дженни был тих, но власть звучала в ее словах.-- Убирайся в Бел и не смей больше касаться Гарета. Зиерн поднялась, всхлипывая от бешенства. Голос ее дрожал. -- Ты! Зловонная свинья из канавы! Ты все равно меня пропустишь... Бездна принадлежит мне! Клянусь Камнем, когда я приду туда, я раздавлю тебя, как таракана, да ты и есть таракан! Ты увидишь! Они все увидят! Я покажу им, как не пускать меня... -- Ступай отсюда,-- повторила Дженни. И Зиерн подчинилась. Всхлипывая, подобрала волочащийся белый шлейф и заковыляла вниз по тропе, ведущей к обрушенной Часовой Башне. Дженни долго наблюдала за ней. Магия, защитившая ее от Зиерн, медленно слабела, словно угли, подергивающиеся слоем пепла, -- до новой охапки хвороста. Всю невозможность случившегося Дженни осознала, лишь когда Зиерн скрылась. Наконец-то она поняла, чем отозвалось прикосновение к разуму дракона. Магия Моркелеба поселилась в ее душе, как железный стержень в золоте. Почему же Дженни не догадалась об этом раньше? Видно, слишком была утомлена и измучена... Сознание ее, подобно сознанию Моркелеба, наполняло Долину, даже когда она спала. Тот разговор Гарета с Джоном... Дрожь удивления и страха прокатилась по телу, как будто вновь что-то живое и чуждое шевельнулось в ней. Дым, тянущийся из леса, ел глаза и ноздри. Его белые волны говорили о том, что Гарет воюет с пламенем весьма успешно. Неподалеку всхрапывали испуганные лошади. Бедное тело Дженни было разбито и истерзано заклинаниями Зиерн; запястья, разорванные ногтями чародейки, болели. Чувство новой колдовской силы стремительно убывало под натиском растерянности и страха. Волна ветра качнула деревья, словно от удара гигантских крыльев. Волосы Дженни отбросило с лица, она взглянула вверх, но в первый момент ничего не увидела, хотя знала уже: это дракон. Он выплыл из сумерек огромной тенью -- угловатое чудо из черного дерева и черного шелка; серебряные глаза лунами просияли во мраке. "Почувствовал, что силы кончились..."-- в отчаянии подумала она. Кости, пораженные злобными заклятиями, ныли, и Дженни почудилось, что, попробуй она сейчас призвать свою магию против дракона, они не выдержат и начнут крошиться. Борясь с дурнотой усталости, Дженни подняла глаза, ожидая атаки. ...И все равно он был прекрасен, зависший на миг с простертыми крыльями над самой землей. Дженни почувствовала касание его разума, и боль от заклятий Зиерн внезапно ушла, отпустила. "Что с тобой, колдунья? Да ведь это же просто злобные слова, какими бранятся жены рыбаков". Моркелеб опустился перед ней на тропу и, сложив с изысканной аккуратностью огромные крылья, устремил на Дженни из сумерек загадочные серебряные глаза. "Ты понимаешь",-- сказал он. "Нет,-- ответила она.-- Мне кажется, я знаю, что случилось, но понять пока не могу". "Можешь!-- В убывающем сером полусвете Дженни видела, что лезвия его чешуи слегка встопорщились, как у рассерженного кота.- - Так уж вышло, что когда ты исцеляла меня, моя магия позвала, и дракон в тебе ответил. Неужели ты не знаешь своей силы, колдунья? Неужели ты не знаешь, кем могла бы стать?" И, ощутив холодок, вызванный не только страхом, Дженни вдруг поняла, о чем он. И тут же горько пожалела, что поняла. Он почувствовал, что разум ее замкнулся, и раздражение заклубилось в его душе. "Ты понимаешь,-- повторил он.-- Ты была во мне и знаешь, что значит быть драконом". "Нет",-- сказала Дженни, но скорее себе, чем ему. Как во сне, внезапно всплыли забытые детские мечты -- чувство свободного парящего полета. Земля укрыта облаками, и вечная тишина нарушается лишь редкими взмахами твоих огромных крыльев. В разрыве туч -- крохотный круг камней близ Мерзлого Водопада, похожих на обломки грязного стекла, и каменный кокон домика, готовый раскрыться и выпустить спящую в нем бабочку. "Я не могу изменить свою сущность",-- сказала она. "Зато я могу,-- шепнул он.-- У тебя есть силы быть драконом, тебе стоит лишь согласиться. Я почувствовал это, когда мы боролись. Я был разозлен, что меня одолел человек, но ты больше, чем человек". Вглядываясь в его угловатые изящные очертания, она покачала головой. "Я не отдам себя в твою власть, Моркелеб. Я не смогу изменить облик без твоей помощи, но и вернуться в прежний облик я тоже не смогу. Не надо искушать меня". "Искушать?-- переспросил голос Моркелеба.-- Искушение в тебе самой. А что до обратного превращения... Что ты представляешь из себя, Дженни Уэйнест, как человек? Жалкое, хнычущее существо, как и все вы -- рабы времени, разрушающего ваши тела, прежде чем ваш разум успеет осмыслить хотя бы один цветок на огромных лугах Вселенной. Чтобы быть магом, ты должна быть магом, а я вижу, что даже на это тебе не хватает времени. Быть драконом..." -- Значит быть драконом,-- бросила она вслух, чтобы заглушить собственные мысли.-- Я всего-навсего должна полностью тебе довериться. Ты хочешь сказать, что я не потеряю себя, став драконом? Не потеряю власть над тобой? Дженни почувствовала, как что-то властно толкнулось в запертые двери ее разума, потом еще раз, но уже слабее. Послышался стальной шорох чешуи; хвост Моркелеба дернулся раздраженно среди сухой травы. Темный лес вновь обрел четкость, а странные видения рассеялись, как мерцающий туман. Свет убывал, обесцвечивая путаницу вереска и терна. Чернота дракона смягчилась, сливаясь с вечерней темнотой и с обгорелыми сучьями деревьев; ощетиненный шипами силуэт подернулся молочным туманом, поползшим из чащи. Где-то неподалеку Дженни слышала зовущий ее голос Гарета. Она обнаружила, что вся дрожит, и не только от усталости и пронизывающего холода. Давняя забытая страсть вернулась из тех времен, когда Дженни четырнадцатилетним заморышем почувствовала ее впервые. Она ощутила вкус драконьего пламени, нежно ласкающий язык и небо. "Я могу дать тебе это",-- сказал голос. Дженни яростно замотала головой. "Нет. Я не предам своих друзей". "Друзей? Это тех, что довели тебя до ничтожества ради своих мелких удобств? Мужчину, который жалеет о том, что ты не подала ему к завтраку свою душу? Не потому ли ты цепляешься за мелкие радости, что боишься испытать большие, Дженни Уэйнест?" Он был прав, когда говорил о том, что искушение заключено в ней самой. Дженни отбросила волосы за плечи и собрала все свои силы против мерцающей колючей черноты, проникавшей, казалось, в самое сердце. "Оставь меня,-- сказала она ему.-- Возвращайся к себе, на свои острова в северном море. Пой там свои песни китам и скалам и не смей больше трогать людей и гномов". Дженни словно переломила обугленное бревно, явив тлеющую сердцевину, -- гнев Моркелеба вспыхнул снова. "Будь по-твоему, колдунья. Я оставляю тебе золото Бездны, возьми его, если хочешь. В нем -- моя песнь. Когда придет старость (а ты уже чувствуешь ее холод в своих костях), прижми его к сердцу и вспомни, чем ты пренебрегла". Он присел на задние лапы, его змеевидное тело подобралось, окуталось мерцанием магии. Черные крылья простерлись, блеснув обсидианом суставов; нежное, как кожа младенца, бархатистое брюхо еще зияло уродливыми ртами ран, оставленных гарпунами. Затем он прянул в небо. Могучий удар крыльев вознес его над деревьями. Магия плыла за ним подобно хвосту кометы. Последние пылинки света прилипли на секунду к его шипам, когда он возник над гребнем. И дракона не стало. Дженни смотрела вслед; сердце ее опустело. Лесной воздух внезапно отяжелел, пропитанный сырой гарью и обрывками холодного дыма. Потом Дженни заметила, что юбка на коленях -- сырая и грязная, в башмаках -- хлюпает, ноги -- замерзли. Снова нахлынула усталость и мышцы заныли от заклинаний Зиерн. И все звучали в мозгу слова дракона о том, от чего она отказывается. ...Стань Дженни драконом, она бы не смогла выгнать его из Бездны, да, наверное, и не захотела бы. Неужели только поэтому он предложил ей ужасающее великолепие и небывалую свободу? Говорят, что драконы обманывают не ложью, а правдой, и Дженни знала, что Моркелеб не лгал, говоря о том, какие желания прочел он в ее душе. -- Дженни,-- По тропинке сбежал Гарет в испятнанном грязью камзоле. После голоса дракона тенорок юноши показался Дженни жестяным и фальшивым.-- С тобой все в порядке? Я видел дракона... Он снял очки, чтобы протереть их, и принялся искать относительно чистый клочок на прожженной, измазанной сажей рубашке, но найти не смог. Лицо принца было забрызгано грязью, и только вокруг глаз белели два чистых круга подобием карнавальной маски. Дженни потрясла головой. Усталая до кончиков ногтей, она уже не в силах была ответить по-другому. Медленно выбралась на тропу, ведущую к Холму. Гарет шел следом. -- Зиерн ушла? Дженни, вздрогнув, поглядела на юношу. После того, что произошло между ней и Моркелебом, она совсем забыла про Зиерн. -- Она... Да, она ушла. Я прогнала ее. Такое впечатление, что случилось это несколько дней назад. -- Ты ее... прогнала?-- пораженный, выдохнул Гарет. Дженни кивнула, слишком утомленная, чтобы пускаться в объяснения. Затем нахмурилась, о чем-то внезапно вспомнив, но спросила только: -- А ты? Он отвел глаза и смущенно покраснел. Дженни почувствовала было раздражение, и чувство это показалось таким ничтожным по сравнению с тем искушением, которому ее недавно подверг дракон. Пришлось тут же себя одернуть, напомнив, что Гарету всего восемнадцать лет. Она ободряюще пожала худой локоть, торчащий из прожженного рукава. -- Она положила на тебя заклинание,-- сказала Дженни.-- Всего-навсего. Нас всех искушают...-- Усилием воли она постаралась заглушить эхо слов дракона.-- Неважно, что мы при этом чувствуем, важно, что мы делаем. Просто ей было нужно овладеть тобой, как она овладела твоим отцом. Они достигли мокрой грязной поляны, похожей теперь на одеяние, проеденное кислотой; кругом чернели выжженные дыры и поблескивали лужицы, по краям которых еще слабо дымились сорняки. -- Знаю,-- вздохнул Гарет, поднял с влажной земли шест и, зацепив им ведро, погрузил в родник. Движения юноши были замедленны -- Гарет был измучен, но не жаловался. С некоторых пор он перестал жаловаться вообще. Неподалеку валялась жестяная кружка. Гарет подобрал ее и, зачерпнув воды из ведра, подал Дженни. Влажная жесть обожгла холодом кончики пальцев, и Дженни, слегка вздрогнув, осознала, что ничего не ела и не пила с самого завтрака. Просто не нашлось времени. Странно, но, взяв в руки кружку, Дженни почувствовала себя старухой. -- Ты говоришь, прогнала?-- снова спросил Гарет.-- И она пошла? Не обратилась в птицу... -- Нет.-- Дженни вскинула глаза, как будто именно это беспокоило ее больше всего.-- Моркелеб...-- Она замолчала, не желая говорить о том, что предлагал ей Моркелеб. Все равно без его помощи она бы не смогла превратиться в дракона. Колдовская власть, разбуженная в ней Моркелебом, была еще слаба, неотшлифована. А Зиерн... -- Я одолела ее,-- медленно проговорила Дженни.-- Но если она в самом деле, как ты рассказывал, способна менять облик, мне против нее не устоять даже с моей нынешней магией. Она чуть было не сказала "с магией дракона", но слова застряли в горле. Дженни вновь почувствовала, как чужая сила шевельнулась в ней, словно младенец, и попыталась не думать об этом. Она поднесла кружку к губам, но остановилась и снова посмотрела на Гарета. -- Ты пил из источника? Он удивился. -- Да мы все из него пьем. -- Я имею в виду -- этим вечером. Гарет печально оглядел поляну и свои промокшие рукава. -- Когда мне было пить?-- сказал он.-- А что случилось? Дженни провела пальцем по ободку кружки. Ночным зрением она различала уже вязкое движение зеленоватых искорок в прозрачной жидкости. -- Вода, что ли, испортилась?-- встревоженно спросил Гарет.- - Была же хорошая... Дженни подняла чашку и выплеснула содержимое на землю. -- Где была Зиерн, когда ты вышел к источнику? Сбитый с толку, Гарет покачал головой. -- Не помню. Все это было как во сне... Он огляделся, но Дженни-то прекрасно понимала, что грязная, темная, истоптанная поляна весьма мало напоминает то волшебное место, где Гарет оказался всего час назад. Наконец он сказал: -- Кажется, она сидела там, где сейчас стоишь ты, -- у родника. "Думали, я не замечу, что трупы начинены ядом",-- всплыли в памяти слова Моркелеба. Да и Дромар, помнится, сказал однажды, что дракона не отравишь... Дженни наклонилась над ведром и поднесла пальцы к поверхности воды. Смрад смерти поднимался над ней, и Дженни содрогнулась от ужаса и отвращения, как будто вода обратилась в кровь от ее прикосновения. Глава 13 -- Но зачем?-- Сидя перед костром на корточках, Гарет обернулся к Джону, лежащему в нескольких футах от него в гнезде из медвежьих шкур и потрепанных пледов.-- Она же сама хотела, чтобы ты убил дракона!-- Гарет раскрыл бумажный фунтик, в котором они прихватили из Бела кофе, решил, что отмеривать там уже больше нечего, и вытряхнул остаток в побулькивающий котелок.-- Она же не знала, что Дженни теперь представляет для нее какую-то опасность. Зачем ей было нужно нас отравить? -- Полагаю,-- сказал Джон, с великой бережностью приподнимаясь на локте и поправляя очки,-- чтобы не дать нам вернуться в Бел с новостями о смерти дракона до того, как она заставит твоего папашу обвинить гномов еще в чем-нибудь. Она-то думала, что дракон мертв. Его самого она бы, конечно, не увидела ни в кристалле, ни в чаше воды, а нас -- пожалуйста, избитых, но живых. Что тут еще можно было подумать! -- Да, это верно...-- Гарет раскатал засученные рукава и еще раз обернул плащ вокруг плеч. Утро выдалось туманным и холодным, а юноша изрядно вспотел, разбирая заваленный ход в обрушенный крытый колодец рядом с лагерем. -- Я сомневаюсь, что она хотела отравить и тебя тоже,-- продолжил Джон.-- Если бы ей это было нужно, она бы не стала тебя там дожидаться. Гарет покраснел. -- Она не этого дожидалась,-- буркнул он. -- Разумеется,-- сказал Джон.-- Мертвый ты ей не нужен. Мало того, если ты умрешь -- она теряет все. Юноша нахмурился. -- Конечно, теряет... Ей нужно, чтобы я был под ее властью и ни в чем не мешал. Она и Поликарпа поэтому убрала с дороги. И если бы она убила вас, я бы ей еще понадобился в Беле -- подтвердить, что дракон по-прежнему сидит в Бездне. А сама тем временем постаралась бы избавиться от гномов.-- Он ожесточенно шмыгнул носом и протянул сбитые и намозоленные руки к костру.-- Может быть, она бы даже использовала Бонда и меня как свидетелей -- сказать, что это она убила дракона. А потом бы убедила отца подарить ей Бездну.-- Гарет вздохнул, горько покривив рот.-- А я- то думал, что натянуть веревку через тропу -- это предел вероломства. Он поставил сковороду на огонь; в бледно-канареечных отсветах лицо его выглядело совсем взрослым. -- Ну,-- мягко сказал Джон,-- дело не только в этом, Гар. Он взглянул на Дженни. Та сидела в тени недавно расчищенного хода в крытый колодец. Не дождавшись от Дженни ни слова, Джон вновь повернулся к Гарету. -- Как долго, ты думаешь, протянет твой отец под властью Зиерн? Я не знаю, какими там заклинаниями она его опутала, но как выглядят умирающие люди, я видел не раз. А она, при всей ее власти, всего лишь любовница. Фаворитка. Ей нужна Бездна -- как собственное владение, и ей нужно золото гномов. -- Отец бы все это дал ей,-- тихо сказал Гарет.-- А что касается меня... Допустим, я у нее в запасе, если он вдруг умрет.-- Он побросал мягко зашипевшие лепешки на сковороду.-- Но тогда ей придется уничтожить еще и Поликарпа независимо от того, настраивал он меня против нее или нет. Цитадель охраняет Бездну с тыла. -- Не только поэтому.-- Джон снова лег на спину и сложил забинтованные руки на груди.-- Поликарп -- племянник короля и, следовательно, реальный соперник. -- Чей?-- ошарашенно спросил Гарет.-- Мой? Джон качнул головой. -- Ребенка Зиерн. Ужас, отразившийся на лице юноши, был сильнее ужаса смерти, сильнее (со странным равнодушием подумала Дженни) ужаса очутиться под властью молодой чародейки. Гарету, казалось, стало дурно от одной только этой мысли. После долгого молчания он сказал: -- Ты имеешь в виду: ребенок... от моего отца? -- Или от тебя. Какая разница, если речь идет о праве наследования.-- Забинтованные руки согнулись; Джон поглядел близоруко на онемевшего Гарета, машинально снимавшего вилкой лепешки со сковороды. Тихим и чуть ли не скучным голосом Джон продолжал: -- Но, видишь ли, пробыв так долго под властью Зиерн, твой отец вряд ли уже сможет иметь детей. А ей нужен ребенок, если она в самом деле желает править. Дженни отвела от них взгляд, думая о том, что стало бы с этим ребенком. Подобно Гарету она вдруг испытала приступ дурноты при одной только мысли об этом. Конечно, Зиерн не выпила бы душу собственного ребенка, как она сделала это с королем и с Бондом, но наверняка подавила бы волю, превратила в жалкое, беспомощное существо, не отходящее от нее ни на шаг... Кому как не Дженни было знать, чем отзывается в человеке задушенное детство! Дженни вспомнила своих собственных сыновей. Даже если бы она ненавидела их, даже если бы они были плодом насилия, -- ушла бы, бросила, что угодно... Но превратить ребенка в слепое бессмысленное орудие?.. Гнев и отвращение шевельнулись в Дженни, как при виде пытки. -- Дженни! Голос Гарета вторгся в ее мысли. Юноша стоял совсем рядом, жалобно глядя на нее сверху вниз. -- Он сможет поправиться?-- неуверенно спросил Гарет.-- Я имею в виду, отец. Если Зиерн будет выслана или... или убита... Он станет таким, как раньше? Дженни вздохнула. -- Я не знаю,-- тихо ответила она. Разум ее словно онемел, как до сих пор немели мышцы после заклинаний Зиерн. Конечно, Дженни слишком еще неумело пользовалась внезапно обретенной властью, да и тело ее с трудом выдерживало ужасные требования драконьей магии. Но дело было не только в этом: изменилось само восприятие. "...и дракон в тебе ответил". Моркелеб сказал правду, она смотрела теперь на мир глазами дракона. С трудом Дженни поднялась на ноги и тут же прислонилась к воротному столбу крытого колодца. Она не спала всю эту ночь -- караулила Зиерн, хотя знала в глубине души, что чародейка сегодня не вернется, что не ее она ждет, а что-то иное. -- Заклинания тут ни при чем,-- сказала Дженни.-- Зиерн -- вампир, Гарет, только пьет она не кровь, как шептуны, а людские души. Вчера я заглянула ей в глаза -- у нее не душа, а липкая, прожорливая тварь. И ей нужно питаться, чтобы жить. Мэб рассказывала мне о заклинаниях, которые применялись в Пещерах Целителей: кто-то добровольно делился с умирающим частью своей души, чтобы помочь ему выжить. Но такое случалось редко и только при самой крайней необходимости. Я уверена, что Зиерн делает нечто подобное с твоим отцом и с Бондом. Я, правда, не понимаю, почему это так для нее необходимо. С такой властью... -- А знаешь,-- перебил Джон,-- в "Историях" Дотиса говорится... Или нет. Кажется, это у Теренса... или в "Лапидарных толкованиях"... -- Но что же нам делать?-- взмолился Гарет.-- Должен же быть какой-то выход! Я могу поскакать в Бел и сказать Дромару, что гномы снова могут занять Бездну. У них бы появился хороший плацдарм для... -- Нет,-- сказала Дженни.-- В городе пока правит Зиерн. После того, что случилась, она наверняка высматривает тебя и следит за дорогами. Ты даже не успеешь приблизиться к Белу, как тебя перехватят. -- Но мы должны что-то делать!-- Паника и отчаяние вкрались в голос Гарета.-- Куда мы можем пойти? Поликарп принял бы нас в Цитадели... -- А осаждающим войскам ты объяснишь, что прибыл к Поликарпу по личному делу?-- спросил Джон, забыв, что собирался процитировать кого-то из классиков. -- Но ведь в Халнат есть путь и через Бездну. -- И в конце его -- либо запертая дверь, либо своды, обрушенные взрывчатым порошком, чтобы уберечься от дракона. Кроме того, ты что же думаешь, Дромар изобразил этот туннель на своей карте? Ничего подобного. Я хорошо изучил ее в Беле. -- Проклятый гном...-- начал было Гарет, но Джон призвал его к молчанию, подняв руку с надкушенной лепешкой. -- Я не виню его,-- сказал он. Грязное и небритое лицо Аверсина еще казалось бледным на фоне причудливых коричневатых узоров пледа, но мертвенных меловых оттенков в нем уже не было. Карие глаза смотрели сквозь стекла очков ясно и настороженно.-- Дромар -- стреляный воробей и прекрасно знает, чего можно ждать от Зиерн. Если ей не было известно, где именно ответвляется этот самый туннель, Дромар никогда бы не нанес его на карту, которую она, конечно, постаралась бы выкрасть. Впрочем, Джен могла бы провести нас... -- Нет.-- Дженни лишь взглянула на него. Она сидела, скрестив ноги, перед огнем и окунала в мед последнюю лепешку.-- Даже с моим зрением мне там без посторонней помощи делать нечего. А вздумаешь подняться раньше времени и сам туда полезть, наложу заклинание хромоты. -- Ну, это подло! -- Видишь меня?-- Она вытерла пальцы о бахрому пледа.-- Моркелеб помог мне добраться до Сердца Бездны. Тем не менее второй раз я туда дорогу не найду. -- А что это вообще такое?-- помолчав, спросил Гарет.-- Я имею в виду: Сердце Бездны. Гномы клянутся им... Дженни нахмурилась, вспомнив бормочущую темноту и мыльную гладкость каменного алтаря. -- Я не могу сказать в точности,-- начала она.-- Это место явилось мне однажды в гадании... Внезапно лошади одновременно вскинули головы от жесткой прихваченной морозцем травы. Молот Битвы нежно заржал, и из плывущего с опушки тумана послышалось ответное тонкое ржанье. Потом кто-то въехал на склон -- копыта зацокали по камням и девичий голос позвал испуганно: -- Гар! Гар, ты где? -- Это Трэй!-- Гарет вскочил и пронзительно крикнул: -- Здесь! Последовал шорох и скрежет оползающего каменного крошева, затем из белесого тумана проступил темный силуэт коня и всадника. Гарет кинулся к краю холма подхватить под уздцы серую в яблоках лошадку Трэй, тяжко одолевавшую последний подъем. Несмотря на холодный день, бока пони были темными от пота и голову он держал очень низко. Вцепившаяся в луку седла Трэй выглядела не лучше: лицо исцарапано ветками, отдельные пряди свисали лентами из ее разоренной пурпурно-седой прически. -- Я так и знала, что с тобой все в порядке, Гар!-- Трэй соскользнула с седла в объятия юноши.-- Когда сказали, что дракон... что леди Дженни положила на него заклятье... я поняла, что с тобой все в порядке! -- У нас все прекрасно, Трэй,-- неуверенно сказал Гарет, встревоженный страхом и отчаянием, прозвучавшими в голосе девушки.-- Можно подумать, что ты скакала без передышки от самого Бела. -- Так оно и есть!-- выдохнула она. Под разорванной белой тканью придворного одеяния колени ее дрожали, и девушка вцепилась в руку Гарета, чтобы не упасть. Бледность проступала на лице Трэй сквозь остатки румян.-- Они идут сюда! Я не понимаю, что случилось, но они уже идут! Бонд...-- Она запнулась, выговорив имя брата. -- При чем здесь Бонд? Трэй, что происходит? -- Я не знаю!-- Трэй заплакала. Измученная, усталая, она утирала глаза, размазывая по кукольному личику черно-синюю краску для век.-- Толпа уже в пути, и ведет ее Бонд... -- Бонд?-- Мысль о том, что ленивый изысканный Бонд может кого-то куда-то вести, ошеломила бы кого угодно. -- Они хотят убить тебя, Гар! Я слышала, как они говорили об этом! Тебя, и леди Дженни, и лорда Джона! -- Но почему? За что?-- Замешательство Гарета все возрастало. -- А главное -- кто именно?-- спросил Джон, снова приподнимаясь под кипой одеял. -- Это... в основном, плавильщики и ремесленники из Долины Ильфердина -- те, что целыми днями сидели в "Овце в болоте". С ними дворцовая охрана, а сейчас, наверное, их еще больше -- не знаю, почему! Я пыталась вразумить Бонда, но он как будто не слышал меня, как будто не узнавал!.. Он дал мне пощечину... а он никогда меня не бил, Гар, даже в детстве... -- Рассказывай,-- тихо сказала Дженни, беря в теплые грубые пальцы холодную руку девушки.-- С самого начала. Трэй сглотнула и снова утерла глаза. После четырнадцати миль непрерывной скачки руки ее тряслись. Узорчатый шелковый плащ, отороченный молочно-белым мехом, едва прикрывал плечи девушки и мог бы защитить разве что от сквозняков бального зала, но только не от ледяного тумана этой ночи. Длинные, украшенные кольцами пальчики были ссажены на суставах и красны от холода. -- Мы танцевали,-- неуверенно начала она.-- Было за полночь, когда появилась Зиерн -- какая-то странная; я еще подумала: может быть, заболела... Хотя утром она выглядела прекрасно... Она позвала Бонда, и они отошли в сторону, в оконную нишу. А я...-- Легкий румянец вернулся на бледные щечки.-- Я подкралась и подслушала. Я знаю, что это неприлично и вульгарно, но после того нашего разговора я ничего не могла с собой поделать. Ведь это же не ради сплетен,-- добавила она умоляюще.-- Я боялась за него и боялась, что меня заметят. Я раньше никогда не подслушивала, как это всегда делают Изольда и Мерривин... Гарет был слегка шокирован такой прямотой, но Джон только рассмеялся и, протянув руку, ободряюще похлопал девушку по носкам ее расшитых жемчугом башмачков. -- Мы уже простили тебя, милая, но в следующий раз ты уж, пожалуйста, приличиями не пренебрегай. Сама видишь, до чего это доводит. Дженни тихонько толкнула его ногой в здоровое плечо. -- А дальше?-- спросила она. -- Я только слышала, как Зиерн сказала: "Бездна должна быть моей. Они должны быть уничтожены, и это нужно сделать прямо сейчас, пока не пронюхали гномы". Я выбралась за ними через черный ход, что выводит к портовым кварталам, а они направились прямиком в "Овцу". Там было полно народу -- мужчин и женщин; все пьяные, все ругаются... Бонд ворвался туда и начал говорить, что ты -- предатель, продал их Поликарпу; что дракон опутан заклинаниями леди Дженни и она вот-вот натравит его на город; что ты собираешься присвоить все золото Бездны, а им, законным владельцам, не дашь ничего... Но они никогда не были его законными владельцами, золото всегда принадлежало гномам или богатым торговцам из Долины Ильфердина! Я пыталась напомнить об этом Бонду...-- Ее озябшие покрасневшие пальчики невольно тронули щеку, как бы пытаясь стереть след удара.-- Тут они все завопили, что убьют тебя и вернут свое добро. Они все были пьяные -- Зиерн велела хозяину гостиницы пробить еще несколько бочек. Она сказала, что дворцовая стража тоже пойдет с ними. Они завыли и пошли делать факелы и добывать оружие. Я побежала в дворцовые конюшни, взяла Стройные Ножки...-- Трэй шлепнула утомленного пони по серой в яблоках шее и закончила угасающим голоском: -- А потом поскакала сюда. Я ехала как можно быстрее, все боялась, что меня догонят и схватят. Просто я раньше никогда не ездила верхом ночью одна... Видя, что Трэй задрожала еще сильнее, Гарет скинул потрепанный алый плащ и набросил его девушке на плечи. -- Вам нужно уходить отсюда,-- сказала она. -- Что мы и делаем.-- Джон отбросил медвежью шкуру с груди.- - Укрыться можно в Бездне. -- А ты сможешь ехать верхом?-- озабоченно спросил Гарет, подавая ему испятнанную заплатанную железом куртку. -- Будет грустно, если не смогу, мой герой. -- Трэй! Девушка, кинувшаяся было собирать вещи, быстро обернулась на голос Дженни. Стремительно подойдя к гостье, Дженни взяла ее за плечи и посмотрела в глаза. Проникновение было глубоким, и Трэй отшатнулась с жалобным тоненьким вскриком. Гарет немедленно кинулся к ним. Но Дженни уже видела, что перед ней -- бесхитростная душа юной девушки, не всегда правдивой, неравнодушной к удовольствиям, страстно желающей любить и быть любимой. Не было ни пятнышка в этой душе, и Дженни вдруг почувствовала нечто похожее на горькую зависть. Подоспевший на выручку Гарет бесцеремонно вырвал у нее Трэй из рук. Дженни усмехнулась криво. -- Извини,-- сказала она.-- Но я должна была убедиться. Судя по их потрясенным лицам, никому и в голову не пришло, что под видом Трэй в лагерь могла явиться Зиерн. -- Пошли,-- сказала Дженни.-- Скорее всего, времени у нас уже нет. Гар, посади Джона на лошадь. Трэй, помоги ему. -- Я вполне способен...-- раздраженно начал Джон. Но Дженни уже перестала его слышать. Где-то в тумане, обвивавшем обугленные стволы, она почувствовала внезапное движение, нестройную гневную разноголосицу, вторгшуюся в молчание леса. Они уже шли, и шли они быстро -- Дженни почти различала их на дальнем повороте дороги, ведущей к развалинам Часовой Башни. Стремительно повернулась к остальным. -- Cкорей! Они уже на подходе! -- Но как же...-- начал Гарет. Дженни сгребла лекарскую сумку, алебарду и единым махом взлетела на неоседланную Лунную Лошадку. -- Не задерживайтесь! Гар, посади к себе Трэй. Джон, ЕЗЖАЙ, чтоб тебя!.. Последнее восклицание было вызвано тем, что Джон, и так-то еле держащийся в седле, направил Слониху не в Долину, а к Дженни, отставшей, чтобы еще раз прикинуть расстояние до идущей толпы. Сзади раздался шелест рваного шелка -- Гарет вскинул легонькую Трэй на спину Молота Битвы. Дженни уже слышала эхо копыт -- там, внизу, по дороге, ведущей к Холму. Она решилась наконец призвать магию, и первое же усилие немедленно отозвалось болью. "Кажется, все-таки надорвалась..."-- угрюмо подумала Дженни. Стиснув зубы, преодолела боль и попробовала собрать рассеивающийся в долине туман, съедаемый бледным утренним солнцем. На большее просто не хватало сил. Дженни наделила дымку зябкой дрожью, затем вплела в нее подобно вторичному узору на северных пледах заклинания дезориентации. И все равно разнобой копыт и гневные нестройные голоса приближались. Они звенели уже в туманном лесу, окружающем Холм, и у въезда в Долину -- Зиерн несомненно сказала им, куда идти. Дженни развернула Лунную Лошадку и, ударив пятками в выпирающие ребра лошади, бросила ее неуклюжим галопом вниз, в Долину. В смутном кипении тумана она догнала остальных. Видимость снизилась, и маленький отряд был вынужден приостановиться. Легким Н4пом Дженни повела его по знакомой тропе сквозь развалины, к Внешним Вратам Бездны. Вопли и проклятия, приглушенные туманом, раздавались уже на Холме Кожевников. Холодная дымка разлеталась перед лицом, черные волосы плескались за спиной. Дженни чувствовала, как выдыхаются заклинания, удерживающие туман на Холме, но даже и не пыталась сделать над с