атка. Дэвид провел языком по губам. - Куда мы пойдем? - В горы. Возможно, мы найдем там долину мира, где мои предки однажды набрали воду жизни. "Он совершенно сошел с ума", - подумал Дэвид и сказал: - Я хочу пить. - Напейся из ручья. А теперь поднимайся. Дэвид послушался, ожидая, что ему снова свяжут руки. У него болел бок, на котором он лежал на каменном полу пещеры. Он поглядел на дневной свет снаружи. "Идти днем, когда где-то рядом летает вертолет?" "А может, погоня уже рядом, и только потому сумасшедший Катсук собирается бежать при дневном свете?" - Ты думаешь, твои друзья прилетят в своей дьявольской машине, чтобы спасти тебя? - спросил индеец. Дэвид потупился и уставился на камни, покрывавшие пол пещеры. Катсук довольно рассмеялся. - Как тебя зовут? - Хокват. - Не подымая взгляда. - Очень хорошо. Только твои друзья нас не увидят, Хокват. Дэвид поднял глаза, чтобы встретить взгляд в упор. - Почему не увидят? Катсук указал головой на выход из пещеры. - Там со мной говорил Ворон. И он сказал, что укроет нас от всех искателей с неба. Я даже не буду тебя связывать. Ворон удержит тебя от побега. Если ты попытаешься сбежать, Ворон укажет как тебя достать и убить. Ты меня понял, Хокват? - Д-да. Я не буду убегать. Катсук довольно усмехнулся. - Именно это и сказал мне Ворон. 11 И оставит человек отца своего и мать свою, и будет держаться с духом, что свяжется с плотью его. Но, до того как получит плоть эту, будет он нагим, каким мог он быть ни перед кем. И не будет он стыдиться наготы своей, понимая, что есть такая и такая кость среди костей его, и тогда плоть его закроется и сотворится все. И овладеет тогда человеком этим тяжелый сон, хотя бог создал человека. И не найдется никого, способного помочь; все имена человеческие будут Боговы. И Бог человеческий станет причиной того, что падут небеса, что каждый зверь полевой сможет зваться человеческим именем и познает душу. Зовут ее живой душой. Каждая скотина, каждый дикий зверь, любое создание заберется в человека, чтобы увидать - что сотворилось из первичной материи в живой душе. И человек, отделенный от того, что его сформировало, создало, назовет только лишь имя его, считая это за помощника или помощников. Но Алкунтам сказал: "Если не будешь добрым - умрешь. И все живое станет плотью от плоти твоей, и отделен станет человек от неба." Сотворение мира по Чарлзу Хобухету. Из статьи для журнала "Антропология 200" Шум вертолета разбудил Катсука вскоре после полудня. Он неподвижно лежал под елью, определив направление звука еще до того, как поднять голову. Но даже и потом он стал двигаться очень медленно, будто встревоженный зверь, хотя знал, что нижние ветви скрывают его, но стараясь не сделать ничего такого, что привлекло бы внимание искателей. Вертолет возник над деревьями, растущими на склоне, описал круг над их укрытием, потом улетел и возвратился снова. "Так-так-так" винтов заглушило все остальные звуки, когда рокот кружил над скалой, отражаясь от поверхности осыпи. Катсук глядел в небо через скрывающие его ветви. Солнце отражалось от округлого корпуса воздушной машины. Вертолет был серебристо-зеленым, с эмблемами Службы Национального Парка. Винты производили еще и какой-то дополнительный: противный, шипящий звук, от которого ладони Катсука вспотели. Почему он кружит здесь? Что привлекло его внимание? Индеец знал, что тень ели скроет его, но присутствие поисковиков действовало ему на нервы, из-за чего хотелось куда-то бежать. Снова и снова возвращался вертолет, облетая оползневую стену и граничащие с ней деревья и скалы. Катсук думал о мальчишке в пещере. Люди из вертолета могли посадить машину и выскочить сразу же после того, как услышат крик. Только на вершине склона сесть они не могли - этому мешали деревья, а сам склон был очень крутым. Но что они вообще тут делают? Катсук отвел взгляд от вертолета и взглядом обследовал поверхность склона. Внезапно его глаза сфокусировались на каком-то предмете. У самого основания стены обрыва, на узенькой полоске отблескивало что-то неестественно белое. Там, где все должно быть серым и зеленым, лежало нечто белое. И острые глаза лесников из вертолета заметили это. Катсук изучал эту белую штуку, в то время, как вертолет делал следующий заход. Что же это было? Поднятый винтами воздушный поток заставил это нечто взлететь. И тут понимание происходящего бомбой взорвалось в голове индейца: НОСОВОЙ ПЛАТОК! Хокват вытащил из кармана носовой платок и бросил его здесь. И снова воздушный поток подхватил квадратик ткани, показывая его чужеродную этому месту натуру. Эта вещь буквально кричала наблюдателю, что нечто, изготовленное человеческими руками, валяется здесь, в глуши, вдалеке от обычных дорог. И такая вещь обязательно разбудит его любопытство. Снова вертолет пронесся над деревьями, покрывающими вершину обрыва. Он летел опасно низко, чтобы дать возможность человеку, сидящему рядом с пилотом, осмотреть эту вещь в бинокль. Катсук видел отражение солнечных лучей на линзах. Если искатель направит свой бинокль на тень под елкой, он сможет даже увидеть очертания человеческой фигуры. Только опытность сработала против людей, сидящих в летающей машине. Они исследовали возможности подняться на склон, но видели только поднятую винтом пыль. Склон был для них лишь сложным барьером для пеших искателей. Они _п_о_с_ч_и_т_а_л_и_, что человек на эту осыпь вскарабкаться не может. Пилот пытался парить над склоном, чтобы у наблюдателя появилась возможность все хорошенько рассмотреть, но воздушные потоки породили сильнейшую турбулентность. Вертолет заваливался и скользил в опасной близости от вершин деревьев. Двигатель ревел, когда винтокрылая машина вздымалась над скалами. Деревья согнулись под ударом воздушного бича. Катсук спрятался подальше в гущу деревьев. Пилот храбро искал места для посадки рядом с заинтриговавшим его белым пятном, но это ему не удавалось. Пришлось воспользоваться радиосвязью. Ведь можно было хотя бы сообщить о замеченной им странной вещи, а потом сюда могут прийти пешие искатели. И снова вертолет очень низко промчался над деревьями, пересекая осыпь. Воздух звенел от шума мотора и винтов. Внезапно, чуть ниже того места, где прятался Катсук, раздался тихий, скрежещущий шорох. Когда вибрация, вызванная шумом и ударной волной воздуха, сдвинула якорящие осыпь камни из неустойчивого равновесия, склон начал двигаться. Поначалу медленно, камни покатились вниз с неодолимой силой. В воздух поднялось облако серой пыли. Камни и обломки неслись со все большей скоростью, порождая грохот, заглушивший стрекотание механической птицы. Убегая от пыльной тучи, вертолет взмыл над просекой. Ноздрей Катсука достигла вонь горящего от трения кремня. И вдруг стая воронов, до сих пор тихо сидевшая на деревьях позади Катсука, тоже взмыла в небо. Их крылья перелопачивали воздух. Их клювы были открыты. Но за грохотом лавины их карканья не было слышно. Теперь уже в движение пришел весь склон. Настоящий каменный мальстрем с ревом несся вниз, к деревьям, заваливая обломанные ветви, с силой выбрасывая в воздух целые бревна. Деревья поменьше и кусты согнулись, но выдержали бешеную атаку. Обвал заканчивался так же медленно, как и начался. Несколько последних камней прокатились по склону сквозь тучу пыли и разбились о стену деревьев. Сейчас можно было слышать воронье карканье. Они кружили в небе и грозили нарушителю своих владений. Вертолета, высоко кружащего над поляной за вороньей стаей почти не было видно. Катсук наблюдал за всем этим сквозь ветви деревьев. Вертолет завалился вправо и еще раз пролетел над тучей пыли, опадающей на склоне. Платок исчез, захороненный тоннами камней. Катсук прекрасно видел, как человек в кабине делает какие-то жесты в сторону вороньей стаи. Птичий строй развернул фланги и пошел в атаку на пришельца. Машина исчезла из поля зрения Катсука. Вертолет поднялся над деревьями, оставляя воронам только вонь выхлопных газов. Часть птиц расселась на деревьях над Катсуком, в то время как их товарищи продолжали атаковать вертолет. Машина полетела на запад и направилась в сторону океана. Звук двигателя затих. Катсук вытер вспотевшие руки о набедренную повязку. Рука нащупала рукоять ножа, и он вспомнил о лежащем в пещере мальчишке. "Носовой платок!" Вороны защитили Катсука, даже осыпь встала на его защиту. Духи, если надо, могут вызвать даже обвал. Совершенно четко, будто слыша голос, Катсук знал, что искатель, показывающий на воронью стаю, объяснял, что эти птицы - верный знак того, что людей поблизости нет. Теперь воздушный искатель полетел в какое-то другое место. Сидящие внутри люди были уверены в послании воронов. Склонив голову, Катсук беззвучно благодарил Ворона. "Это я - Катсук - посылаю тебе благодарность, Дух Ворона. Я прославляю тебя там, где знают о твоем присутствии..." Во время молитвы Катсук благодарил бледнолицых за их полнейшее неведение. Белые не знали, что _П_л_е_м_я_, _л_ю_д_и_ пошли родом от Ворона. И Ворон всегда опекует своих детей. Катсук подумал о носовом платке. У Хоквата в кармане один был. И явно он же был и у подножия склона. Вместо того, чтобы рассердиться, Катсук вдруг почувствовал, что в нем появилось чувство одобрения. "Милый... умный... маленький хокватский дьяволенок!" Даже самый невинный оставался хитрым и предприимчивым. Даже с завязанными руками, с ужасом, терзающим сердце, он все равно подумал о том, чтобы оставить знак того, что прошел здесь. Катсук пробовал на вкус маленькое семечко уважения, которое проросло в нем. Вот только куда заведет его это чувство? Сможет ли оно предотвратить смерть Хоквата? Как долго еще духи станут испытывать Катсука? Мальчишка чуть ли не достиг своего с этим платком. Почти. Так что это не было настоящим испытанием. Это только цветочки, подготовка к чему-то большему. Катсук отдавал себе отчет, почему уловка мальчика не удалась. Что-то в этом месте хотело примирить их - их обоих. Катсук чувствовал, как меняются его мысли, теперь он подумал, что подобное развитие событий и ожидалось. Кляксы черных крыльев, истинный вороновый водопад промчался в его мыслях. За ним следят и охраняют! Страх искал его повсюду, но теперь оставил. А что он сделал с мальчиком? Пыхтение осыпи; туча вздымающейся словно пар пыли, все движения в этой глуши, во всей природе - все это были новые голоса, которые теперь Катсук мог понимать. ТАМАНАВИС, суть его духовной силы, возродилась. Катсук потер то место на руке, куда он был отмечен Пчелой. Его плоть восприняла ее послание. И более того, она впитала в себя и силу, которую невозможно было остановить. Пускай искатели посылают против них самые сложные машины. Он был Пчелой своего племени, им управляли силы, которые не могли сломить никакие хокватские машины, пусть даже самые мудреные. Вся окружающая его природа помогала ему и защищала его. Дикая природа говорила с ним новым голосом через каждое создание, каждый листок и каждый камушек. Теперь он вспомнил Яниктахт с абсолютной ясностью. До этого мгновения Яниктахт была призраком: растрепанной утопленницей; тайной, пропитанной слезами, пахнущей гнилыми водорослями. Ее душа бродила в одиночестве, сливаясь с колдовскими чарами ночи. Но сейчас все страхи были погребены под осыпью. Катсук знал, что это глаза Чарлза Хобухета видели реальность: мертвая Яниктахт, лежащая на берегу мокрая и распухшая; в волосах запутались водоросли, плавающие обломки оставили на коже царапины. Как бы доводя его откровение до логического конца, из погони за вертолетом вернулись последние группы воронов. Все они расселись на ветвях над Катсуком. Даже когда он вышел на солнце из под укрытия еловых ветвей, чтобы подняться к пещере, где лежал плененный Хокват, вороны оставались сидеть на месте, болтая друг с другом. 12 Ваши слова навсегда сохраняют иллюзии. Вы забили мою голову чужими мнениями, чужой верой. В моем племени учили, что человек зависит от доброжелательности всех других животных. Вы запретили обряды, которые учили этому. Вы говорили, что мы сможем испугаться некоторых мыслей. Я спрашиваю: кого бояться теперь? Отрывок из письма, оставленного в туристическом убежище Сэм Ривер Когда они спустились по осыпи и открыто шли по лесу, Дэвид говорил себе, что вертолет обязательно вернется. Сидящие в нем люди увидали его носовой платок. Катсуку не останется ничего как смириться с этим. И вообще, какое отношение к реальной жизни имеют его прибацанные разговоры про воронов. Люди увидали платок и обязательно вернутся. Из-под руки Дэвид глянул на скалу и увидал над ней маленькое пятнышко, темной тучкой поднимающееся в ясно-голубое небо. Вертолет мог вернуться. Могли прийти пешие искатели. Дэвид настроился услыхать шум винтов. Катсук завел мальчика в густую тень деревьев, и Дэвид молился, чтобы вертолет прилетел, когда они будут на открытом месте, не затененном деревьями. СУМАСШЕДШИЙ ИНДЕЕЦ! Катсуку передалась напряженность мыслей мальчика, но он знал, что две фигуры, стоящие сейчас в полумраке леса - это не люди. Никто из людей не шел сейчас по этой древней тропе. Они сами были только первичными элементами, очищающими суть свою от атомов времени, как животные очищают свою шерсть от колючек. Мысли его летели сейчас как ветерок над травой, производя шевеление мира лишь после того, как пронеслись в нем. И когда мысли его пролетали через мир, все позади застывало в молчании, незаметно изменившись по сравнению с предыдущим моментом. И еще кое-что изменялось. Эти мысли изменяли что-то первичное, то, что можно было чувствовать в самых дальних звездах. Катсук остановился, осмотрел мальчика и сказал: - Летящий погибнет от скорости, и сильный не укрепит мощь свою, пока не поверит он в себя. Вот что говорится в ваших хокватских книгах. Еще там говорится, что бахвалясь среди сильных можно уйти голым средь бела дня. Когда-то у вас, хокватов, были умные люди, но вы никогда их не слушали. В другой раз они отдыхали и пили из ручья, стекающего со скального уступа. Под ними в глубоком ущелье грохотала зеленая река. Высоко-высоко облака пятнали небо, бросая тени на серые скалы на другом берегу. Катсук указал вниз, на реку: "Гляди!" Дэвид повернулся, посмотрел вниз и в изменчивом ритме солнечных отблесков увидал плывущего бурого оленя. Свет, звуки и движения зверя - все вместе ослепили его сознание. В воздухе присутствовал какой-то мрачный холод, и когда они уходили от ручья, Дэвид услыхал как внезапно умолкли лесные птицы. Небо все сильнее затягивалось тучами. На плечо уселся овод, немного посидел и полетел по своим делам. Мальчик уже давно потерял надежду, что Катсук накормит его в этой глухомани. Были только слова, одни разговоры о том, что здесь имеется еда. Но ведь и сам Катсук говорил: "Слова дурачат тебя". Дэвид следил за мельканием беличьих лапок на высокой ветке, но думал он только об одном - как бы изловит зверька и съесть. День тянулся медленно-медленно. Иногда Катсук рассказывал о себе или своем племени - истории очень увлекательные, но не всегда похожие на правду. Мальчик с индейцем проходили через густые заросли и шли по залитым солнцем полянам, над ними были тучи и трепещущие листья. И везде единственным звуком был только звук их собственных шагов. Из-за сильной усталости Дэвид позабыл даже про голод. Куда они идут? Почему не прилетает вертолет? Катсук и сам старался не думать о цели их путешествия, говоря себе: "Сейчас мы здесь, а пойдем туда-то". Он чувствовал, как изменяется сам, как охватывают его древние инстинкты. В своей памяти он находил совершеннейшие провалы, и знал, что про кое-какие вещи и явления уже не сможет думать так, как принято у хокватов. Вот только к чему вели происходящие в нем перемены? Ответ на этот вопрос сам возник в его сознании, духи открыли ему свою мудрость, свое решение: его мысли, его мозг будет преображаться до тех пор, пока сознание не отключится полностью; тогда он окончательно станет Похитителем Душ. Под громадным тополем протекал ручей. Повсюду было множество оленьих следов. Катсук остановился и они напились. Мальчик смочил водой лицо и воротник. Катсук наблюдал за ним и думал: "Сколько силы в этом маленьком человеке... Как странно пьет он воду сложенными ладонями... Что подумали бы его соплеменники о парне, стоящем в такой позе..." В том, что делал мальчик, было своеобразное изящество. Он уже начинал вписываться в эту жизнь. Когда нужно было молчать - он молчал. Когда можно было утолить жажду - он пил. Вот только голод был для него тяжелым испытанием. Духи дикой природы проникли в него и говорили, что он сделал правильный выбор. Правда, правота эта еще не была окончательной. Он все еще оставался хокватским мальчиком. Клетки его тела нашептывали ему мысль о бунте, заставляя отказаться от окружающей его земли. И в какой-то миг он мог отделиться от нее, еще раз стать совершенно чужим ей. Пока все находилось в неустойчивом равновесии. Катсуку казалось, что именно он и регулирует это равновесие. Мальчик не имеет права требовать еды, пока не наступит время. Жажду следует утолять лишь тогда, когда хочется пить. Разрушающее воздействие голоса может быть предотвращено желанием не разговаривать. Нагруженные пыльцой пчелы деловито гудели в огненных метелках цветов возле падающего с обрыва ручья. "Это глаза духов, от которых нам никогда не укрыться." Катсук присмотрелся к насекомым, трудящимся в зеленоватом от листвы свете. Пчелы были частью здешнего мироустройства и порядка. Причем, не как множество отдельных существ, но как единый организм. Они были Пчелой, посланницей духов, что когда-то отметила его самого. Мальчик напился из ручья и сел на корточки, внимательно оглядываясь по сторонам, ожидая, что будет дальше. В какой-то миг в посадке головы мальчика Катсуку открылся намек на человека, что был отцом этого человеческого создания: из мальчишеских глаз выглядывал взрослый, взвешивая, оценивая, планируя. Мысль о _п_р_и_с_у_т_с_т_в_у_ю_щ_е_м_ здесь мужчине-отце заставила Катсука на какой-то миг нервничать. Ведь отец уже не был Невинным. _О_н обладал всякими премудростями хокватов. У _н_е_г_о_ могли быть какие-то особенные силы: добрые и злые, которые позволяли хокватам главенствовать над более примитивным миром. Следует заставить этого типа держаться в тени, подавить его активность. Только как это сделать? Плоть мальчика нельзя было отделить от того, кто дал ему жизнь. Следовало призвать силу духов. Но каких духов? Каким образом? Удастся ли исключить мужчину-отца с его собственными провинностями и недостатками? Катсук подумал: "Мой отец пришел бы, чтобы помочь мне в подобной ситуации." Он попытался вызвать образ отца, но пришел не облик, а голос. Внезапно Катсук почувствовал, как в нем проклевываются семена паники. Его отец был здесь. Человек, который существовал. Он пришел от своих берегов, рыбалки, воспитания двух детей. Но он избрал путь пьянства, обращенной вовнутрь ярости и смерти в воде. Разве хокваты отвечали за это? Где было его лицо, его голос? Он был Хобухетом, Речным человеком, чье племя жило на этой земле два раза по тысяче лет. И он был отцом своего сына. Катсук продолжил свои размышления: "Но ведь я уже не Чарлз Хобухет. Я - Катсук. И отец мой - Пчела. Я призван, чтобы сотворить ужасное. Пока я Ловец Душ, мне следует призывать на помощь только духов." Теперь он беззвучно молился, увидав, как блеснули глаза мальчика отражением своего мужчины-отца. Нет, в этом месте никакая сила не может сравниться с Ловцом Душ. Это успокоило Катсука. Не может сомневаться величайший из духов! Нет в этой плоти хокватского отца, он изгнан. Остался один Невинный! Катсук поднялся и прошел вдоль края обрывистого склона, слыша, что мальчик идет за ним. Не нужно было никаких слов, никаких команд. Похититель Душ создал в воздухе невидимую нить, по которой следовал мальчик, будто привязанный крепким ремнем. Катсук сошел с тропы и углубился в поросшие мхом заросли тсуги. Где-то здесь был гранитный уступ, опоясывающий всю речную долину. Ноги сами несли его. К первому выходу камня он вышел где-то через час, продираясь через заросли черники. Мальчик следовал за ним, протискиваясь через кусты, как делал это Катсук. Они вышли на голую каменную поверхность, к югу от них развернулась вся долина с сочными травами и пасущимися на полянах лосями. Внимание индейца привлек выводок жирных перепелок, поднявшихся в воздух ниже того места, куда они вышли с Хокватом. Птицы напомнили ему о голоде, который чувствовало его тело, когда он позволял ему это. Но сейчас он голода не чувствовал, зная, что тело его уже успело приспособиться к суровой жизни. Мальчик растянулся на нагретом солнцем камне. Катсуку было интересно, хочет Хокват есть или станет это отрицать. Мальчишка тоже успел приспособиться к суровой жизни. Вот только, каким образом? Или в каждый момент бытия он погружался настолько глубоко, что потребности воздействовали на его органы чувств только лишь в каждом отдельном случае. Подъем наверх утомил мальчика, и он сейчас отдыхал. Это был самый правильный выход. Но что еще изменится в теле Хоквата? Очень тщательно Катсук стал изучать своего пленника. Пот сделал темными волосы на шее мальчика. На штанинах бурая грязь. На полотняных туфлях сохли комья глины. Катсук унюхал запах пота мальчика: молодой, мускусный запах напомнил ему закрытые школьные помещения. Он продолжал размышлять: "Земля, отмечающая нас внешне, оставляет свои следы внутри нас." Может прийти такое время, когда мальчик будет настолько крепко связан с этой природой, что уже не сможет расстаться с нею. Если связь эта будет налажена как следует, невинность останется и ней будет столько силы, чтобы бросить вызов любому духу. НА МНЕ МЕТКА ЕГО МИРА. А ТЕПЕРЬ МОЙ МИР МЕТИТ ЕГО. Сейчас борьба шла в двух плоскостях - желание не упустить жертву и желание жертвы сбежать, только борьба эта происходила в сфере духов. И знаком этого была происходящая в природе борьба. Катсук поглядел на другую сторону долины. На дальнем склоне рос старый лес, с окутанными серебристой паутиной мертвыми деревьями. Мальчик перевернулся на спину, прикрыв глаза рукой. - Сейчас мы пойдем дальше, - сообщил Катсук. - Разве нельзя хоть чуточку переждать, - не отнимая руки от глаз спросил Хокват. - Ты что, представляешь, будто я не знаю, что нам делать дальше? Мальчик убрал руку, поглядел на индейца. - Что ты?.. - Ты тянул время, когда мы пересекали поляну, специально застрял в камнях, когда переходили реку вброд, потом ты просил, чтобы я развел костер. Ты думаешь, я не знаю, почему ты жаловался, когда мы сошли с лосиной тропы? У мальчика покраснели щеки. - А теперь погляди, где мы сейчас. - Катсук указал в небо. - Мы совершенно открыты для разыскивающих нас дьявольских машин. Или же для людей, которые могут увидеть нас из долины. В бинокль нас можно узнать очень легко. Мальчик поглядел на него. - Почему ты называешь вертолеты "дьявольскими машинами"? Ведь ты же знаешь, что это такое. - Правильно, мне известно, что думаете о них вы. Но различные люди видят различные вещи по-разному. Дэвид отвернулся. Он чувствовал упрямую решительность продолжить этот момент откровенности. Голод и усталость помогали ему. Да, они истощали его жизненные силы, но подпитывали его ярость и ненависть. Внезапно Катсук рассмеялся и сел рядом с мальчиком. - Ладно, Хокват! Я покажу тебе силу Ворона. Пока тепло, будем отдыхать здесь. Если хочешь, можешь следить за небом. Ворон спрячет нас, даже если дьявольские машины будут лететь прямо в нашу сторону. Дэвид подумал: "Он и вправду верит в это". Катсук перекатился на бок, изучая своего пленника. Как странно, что Хокват до сих пор ничего не понял про Таманавис. Мальчишка будет ждать, надеяться, молиться. Но Ворон дал свое обещание. Камень под ним был теплым и гладким. Катсук перекатился на спину, осмотрел окружающее. На освещенной солнцем стороне склона росла осина с дрожащими листьями. Отблески солнечных лучей в листве навели его на мысль о жизни Хоквата: "Действительно, Хокват очень похож на осиновый лист: трепещет от каждого дуновения, то отблескивая ярко на солнце, то прячась в тени. Он и Невинный, он и злой. Самый подходящий для меня Хокват." - Но ведь ты взаправду не веришь во всю эту чушь про воронов, - сказал мальчик. - Увидишь сам, - мягко отвечал Катсук. - Один парень из лагеря говорил, что ты ходил в университет. А там тебя должны были учить, что это глупости. - Да я посещал хокватский университет. Там учили плевать на все это. Но я не выучился плевать, хотя каждый там этому и учился. Возможно, я глуп. Катсук усмехнулся в небо, его взгляд бесцельно следил за хищной скопой, кружащей высоко над ними. Дэвид, прикрыв глаза, наблюдал за своим похитителем, думая - как этот человек похож на большого кота, которого он видел в зоопарке Сан Франциско: растянулся на камне, притворно расслабившись, смуглая кожа стала матовой от покрывающей ее пыли, глаза моргнут, вспыхнут, снова закроются... - Катсук? - Да, Хокват. - Ведь тебя собираются схватить и наказать. - Только если позволит Ворон. - Наверное, ты был таким глупым, что тебя не оставили в университете! - Как я могу знать, что им взбредет в голову? - Что ты вообще знаешь? В голосе мальчика Катсук ощущал одновременно и злость и страх, и думал, каким сыном был этот парень. Здесь, на этом месте, легко было рассуждать о его прошлой жизни - ведь все уже сделано. Этот мальчик уже никогда не станет взрослым, не превратится в морщинистого старика. Он и так впитал в себя немало лжи. Но даже и без Катсука он никогда бы не дошел до спокойного, обеспеченного будущего. - Ни о чем ты не знаешь! - настаивал мальчишка. Катсук отвернулся от него, выбрал травянистый стебель, росший из расщелины в камне, очистил от грубой оболочки и стал высасывать сладкий сок. Дэвид почувствовал, как сосет в желудке. - Ты глупый, глупый! Катсук очень медленно повернул к нему голову, оценивающе поглядел на мальчика. - Здесь, Хокват, я профессор, а ты - глупец. Мальчик обиженно отвернулся и стал глядеть в небо. - Можешь выглядывать сколько угодно, - сказал Катсук. - Ворон укроет нас от искателей. Он очистил еще один стебель и принялся его жевать. - Как же, профессор! - рассмеялся Дэвид. - Зато ты учишься слишком медленно. Ты голоден, хотя вокруг полно еды. Глаза мальчика уставились на траву в зубах у Катсука. - Да, взять хотя бы эту траву. В ней много сахара. Когда мы переходили реку, ты видел, как я вырывал корни тростника, мыл их и жевал. Ты видел, как я ел жирных личинок, а ты только спрашивал, как нам наловить рыбы. Дэвид чувствовал, как горят в его сознании эти слова. Трава росла рядом с камнем, рядом с его головой. Он потянул стебель и вырвал его вместе с корнем. Катсук поднялся, подошел к нему, выбрал молодой побег и показал, как надо очистить его от кожицы - осторожно, но уверенно - не трогая корней. Дэвид положил кусочек на пробу в рот. Почувствовав сладость, он перемолол стебель в зубах. Желудок от голода буквально скрутило. Он схватил следующий стебель, еще один... - Один урок ты выучил, - заметил Катсук. - А теперь идем. - Ты боишься, что твой Ворон не укроет нас? - Хочешь провести окончательный научный эксперимент, так? Ладно, остаемся на месте. Катсук отвернулся от мальчика, пригнул голову, вслушался. Его поза обострила и чувства Дэвида. Он услыхал шум воздушной машины и решил, что Катсук слышал его уже давно. Так вот почему он хотел идти отсюда! - Услышал? - спросил Катсук. Дэвид затаил дыхание. Звук становился все громче. Сердце мальчика забилось сильнее. Катсук лег на камень и не двигался. Дэвид подумал: "Если я стану подпрыгивать и размахивать руками, он меня прибьет." Катсук закрыл глаза. Мысленно он ощущал в себе другое, внутреннее небо, все багровое от пламени. Это испытание было решающим. "Это я, Катсук..." Шум вертолета забил все его чувства. Дэвид глядел на юго-запад, на верхушку осины, затенявшей их камень. Звук исходил оттуда, становился громче... громче... Катсук лежал с закрытыми глазами, даже не шевелясь. Дэвиду хотелось крикнуть ему: "Беги!", хотя это было и глупо. Но ведь Катсука схватят, если он останется здесь. Почему же он не вскакивает и не бежит, чтобы спрятаться среди деревьев? Мальчика била дрожь. Что-то согнуло верхушку осины... Дэвид глядел, замерев на месте. Вертолет был высоко, но летел в планирующем полете. Взгляд мальчика следовал за машиной - огромной, летящей в ярко-синем небе среди облаков. Она летела справа налево на расстоянии в милю от того места, где стоял Дэвид. Ее пассажирам было достаточно одного взгляда, чтобы увидать две человеческие фигуры на высокой каменной гряде. Громадная машина пересекла дальний склон речной долины. Высокие деревья скрыли вертолет. Потом стих и шум винтов... Как только это произошло, над скалой, где стоял Дэвид, взлетел одинокий ворон, потом еще один, еще... Птицы летели беззвучно, ведомые собственным назначением. Катсук открыл глаза, чтобы увидеть последних. Звук вертолета уже совершенно затих. Индеец поглядел на мальчика. - Ты даже не пробовал привлечь их внимание. Почему? Я не собирался мешать тебе. Дэвид глянул мельком на нож, висящий на поясе у Катсука. - Ты мог бы мне помешать. - Я и не собирался. Дэвид чувствовал ударение на этих словах, заключенную в них правду. Реакцией мальчика стало горькое разочарование. Хотелось куда-то бежать и плакать. - Это Ворон укрыл нас, - заявил Катсук. Дэвид подумал о летающих над головой птицах. Они появились, когда вертолет уже улетел. Хотя в этом и не было никакого смысла, мальчик чувствовал - полет птиц был сигналом. У него появилось жуткое впечатление, будто птицы каким-то таинственным образом разговаривали с Катсуком. - Пока Ворон защищает нас, я тебя не убью. Но вот без его покровительства... Дэвид отвернулся. Глаза горели от слез. "Ведь я мог прыгать и размахивать руками, а я даже и не пытался!" Одним гибким движением Катсук поднялся с камня и сказал: - А теперь мы идем. Даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, идет ли мальчик за ним, Катсук пересек открытое пространство и скрылся под сводами деревьев. В юго-западном ветре он чувствовал влагу. Вечером может быть дождь. 13 В границах своей плоти вы, белые, действуете так, будто вера ваша фрагментарна. Вы впадаете в себялюбие и насилие. Вы не поддерживаете своих детей, хотя не любите, когда не поддерживают вас самих. Вы плачете о свободе, в то время, как рациональная жизнь ограничивает пределы вашего самообмана. Вы существуете в постоянном напряжении, боясь тирании, и, одновременно, желая стать жертвой. Вы постоянно хитрите и притворяетесь, говоря, будто готовы рискнуть всем, чтобы у каждого была равная доля счастья. Но рискуете вы ничем, кроме слов. Из статьи Чарлза Хобухета в газете Университета штата Вашингтон Дэвид ощупывал лежащие в кармане два камушка - по одному на каждый день. Уже вторые сутки с этим сумасшедшим. Всю ночь они дремали и спали под скальным выступом, укрывшим их от дождя. Катсук раздумал разводить костер, зато он пошел в лес и вернулся с едой: какой-то серой и мягкой массой в коробе из древесной коры. Дэвид с жадностью набросился на еду, чувствуя кисло-сладкий привкус. Катсук объяснил, что это были корни лилий, смешанные с личинками и сладкими красными муравьями. Заметив на лице мальчика отвращение, Катсук расхохотался и сказал: - Не будешь есть - сдохнешь. Это хорошая еда. В ней есть все, что тебе нужно. Этот смех заглушил все возможные замечания Дэвида гораздо эффективней, чем все его контраргументы. Мальчик еще раз поел, когда над деревьями занимался рассвет. В то утро он два часа шел за Катсуком, пока одежда не просохла полностью. Сейчас вокруг них росли только тсуги. На стволах некоторых деревьев были вырезаны древние знаки в виде смолисто-черных колец. Катсук сразу же узнал их и объяснил, что они отмечают путь, которым шли его предки. Мхи и папоротники разрослись под деревьями в своем царстве и совершенно закрыли тропу, но Катсук сказал, что это и был главный путь. Небо потемнело. Дэвид размышлял, пойдет ли снова дождь. Подняв голову вверх, Катсук изучал окружение, потом повернулся, следя за мальчиком, пробиравшимся далеко сзади через валявшиеся на земле замшелые стволы деревьев и заросли папоротников. Катсук внимательно изучал лежащий перед ними спуск. Древняя лосиная тропа, когда-то давно ведущая и его племя, спускалась куда-то вниз. Он мог пойти туда же, как в прошлом пошли его дикие собратья. Мальчик подошел к индейцу и остановился, тяжело дыша. - Держись поближе ко мне, - сказал ему Катсук. Он еще раз огляделся, обойдя поросший мхом ствол дерева, отметив, что под ним висит тонкая паутинка. С нижних сучьев свисали бороды мха - будто вывешенная для просушки зеленая шерсть. Свет, и яркий и приглушенный одновременно, так как солнце было закрыто тучами, размыл окружающие их цвета, и они наполнили весь мир изумрудным сиянием. В какой-то миг солнце пробилось сквозь облака и послало ярчайший луч, пронзивший весь лес от от вершин деревьев до самой земли. Катсук прошел через столб света и пригнулся под мрачными нижними ветвями дерева. Ему было слышно, как позади него ветки цепляют, бьют и царапают мальчика. В темном проходе Катсук остановился, протянул руку и остановил Дэвида. Сейчас тропа шла прямо перед ними, в паре футов, отделенная крутой насыпью. Она сворачивала влево. На влажной почве отпечатались следы ботинок... Дэвиду была видна напряженность Катсука, который прислушивался к звукам, которые издавали путешественники впереди. Следы выглядели совершенно свежими. По тропе скатывалась влага, но следов совершенно еще не сгладила. Катсук повернулся, поглядел на мальчика и указал рукой в направлении, откуда они шли. Дэвид непонимающе покачал головой. - Что такое? Катсук поглядел на холм, с которого они спустились, и сказал: - Мы проходили мимо большого дерева. Возвращайся туда и спрячься под ним. Если я увижу или услышу хоть малейший знак твоего присутствия, убью. Дэвид повернулся и начал подыматься к дереву. Это был кедр, нижние сучья которого поросли мхом, зато живые ветви рвались в небо по всей длине ствола. Катсук показывал на другое - поваленное дерево, называя его деревом-кормилицей. Его ветви скоро станут самостоятельными деревьями. Дэвид полез через этот наклонившийся ствол. Добравшись до места, он опустился на колени, пытаясь пробить взглядом полумрак. Его глаза выискивали цветные пятна, движение. Сидя тихо-тихо, он слышал лишь как повсюду капает вода. Ему передалось царящее здесь уныние. К тому же мальчик натер ноги, джинсы промокли чуть ли не до пояса. А еще было очень холодно. Катсук спустился к тропе и свернул налево, куда вели следы. Он скользил, пригнувшись к земле - коричневая кожа и белая набедренная повязка приковывали взгляд мальчика. Тропа повернула направо, Катсук вместе с нею. Теперь Дэвид мог видеть только его плечи и голову. Внезапно, далеко внизу, у подножия холма Дэвид увидал цветные движущиеся пятна - группу путешественников. Казалось, что даже звуки стали лучше проходить в воздухе, но не артикулированные слова, которые можно было узнать, а только смех и гомон. Дэвид присел пониже за стволом дерева, выглядывая между боковых, отсохших ветвей. И в то же время его беспокоила такая мысль: "Зачем я прячусь? Почему бы мне не проскочить мимо Катсука и не побежать к этим людям? Они бы защитили меня от него." И в то же время он чувствовал, что не сможет двинуться отсюда. Какая-то часть Катсука продолжала следить за пленником, Дэвид нутром чувствовал это. Наверное, где-то могли быть вороны. Дэвид, весь напряженный, затаился. Катсук, чьи плечи и голова виднелись над краем тропы, остановился. Он обернулся, поглядел в сторону Дэвида, потом посмотрел вдоль тропы. Мальчик услыхал какой-то шум, гортань его вмиг пересохла, и он напрасно пытался сглотнуть. Еще какие-то люди? Он подумал: "Ведь я же могу закричать!" И в то же время он знал, что любой возглас, и сюда прибежит Катсук с ножом. Послышались тяжелые, медленные шаги. К тропе спускался молодой, заросший бородой человек. На его плечах высокий зеленый рюкзак. Длинные волосы перевязаны на лбу красной лентой, что делало его похожим на какого-то необычного аборигена. Путник не оглядывался по сторонам, его внимание было приковано только к тропе. В руке у него был посох. От страха у Дэвида даже голова закружилась. Он не мог видеть Катсука, но знал, что тот притаился в засаде где-то рядом и следит за путешественником. Дэвид думал: "Единственное, что я могу сделать, это подняться и закричать!" Другие люди, внизу, могли бы его и не услыхать, но этот-то мог бы. Он как раз прошел мимо того места, где спрятался мальчик. Другим пришлось бы добираться до этого места несколько минут. К тому же, внизу в каньоне протекал ручей. Его плеск заглушит любые звуки, идущие сверху. Дэвид думал: "Катсук может убить этого парня, а потом и меня... Он уже говорил, что ему доводилось... и он имел в виду как раз это..." Бородатый путник подошел к развилке тропы. Он мог случайно заметить Катсука, но мог и пройти мимо, как ни в чем ни бывало. Что же делает Катсук? За последние несколько минут все чувства Катсука обострились до крайности. В том мрачном проходе под деревьями, до того как сойти с тропы, ему почудилось, что он может найти свое тайное имя, вырезанное где-нибудь на дереве, поваленном стволе или на пне, и ему стало страшно. На нескольких более-менее открытых местах он глядел в небо - то серое, то яркое, будто сине-зеленое стекло. Оно было похоже на бесформенный кристалл, но готовый тут же облечься в любую форму. И вдруг его имя будет написано на нем? Потом он подумал о Хоквате, идущем за ним будто собачка на поводке. Потом пришла другая, странная мысль: "Похититель Душ дал мне власть над Вороном, только этого еще недостаточно." Ему было интересно: есть ли здесь, в горах, какая-нибудь вещь, способная еще раз упорядочить его мир. Все его мысли сейчас занимало видение Яниктахт: ее голова с песком на щеках, с запутавшимися в волосах водорослями, с совершенно изуродованным лицом. Нет, призрак Яниктахт не мог установить мир правильно! Теперь ему были слышны голоса и смех путешественников внизу, и он представил, будто они насмехаются над ним. Он слышал, как подходят отставшие. Внезапно окружавший его лес превратился в серо-зеленый пустой мир, накрытый свинцовым небом. Ветер исчез из-под деревьев, и в этой внезапно наступившей тишине надвигающейся непогоды Катсук понял, что слышит только удары своего сердца, но только когда движется сам; как только он останавливается - оно сразу же замолкает. В индейце вскипела ненависть. По какому праву хокваты веселятся в его лесу? Он чувствовал всю ублюдочность этих людей, а в их голосах слышались всхлипы и плач неотмщенных душ. Бородатый путешественник уже подошел к развилке тропы: голова опущена, походка выдавала страшную усталость. К тому же и рюкзак был слишком тяжелым. Он был набит вещами, совершенно ненужными здесь. С каким-то отчаянием Катсук понял, что видел этого бородатого раньше - в университетском кампусе. Он не мог назвать это лицо; было только неясное предчувствие, что этого студента он видел раньше. Но его беспокоило, что не может вспомнить имя. И вот тут, в свою очередь, путник увидал Катсука, скатившегося на тропу и чуть не упавшего. - Чего... - Молодой человек тряхнул головой. - Хей! Да это же Чарли Вождь! Парень, чего это ты делаешь тут в таком прикиде? Играешь в переселенцев и индейцев? Катсук застыл, лихорадочно обдумывая ситуацию: "Этот дурак ничего не знает. Ну конечно же, он ничего не знает! Он ходит по моему лесу без радиоприемника." - А я Винс Дебай, помнишь? Мы вместе были в группе "Антро 300". - Привет, Винс, - сказал Катсук. Винс стал так, чтобы опереть рюкзак о насыпь, идущую вдоль тропы, и облегченно вздохнул. По его лицу было видно, что ему не терпится забросать Катсука вопросами. До него сразу же дошло, что эта встреча была какой-то странной. Лицо он узнал, только это был уже не тот Чарли Вождь из группы "Антро 300". И он почувствовал это. Сам же Катсук понял, что ненависть закрыла его лицо мертвой маской, высохшей и морщинистой будто сброшенная змеиная кожа. Нет, Винс должен был заметить это. - Парень, ну я и напахался, - сказал Винс. - С самого утра мы пилим от Кимты. Хотели до вечера добраться до Убежища Финли, но, похоже, облажаемся. - Он взмахнул рукой. - Слышь, я это так, пошутил, ну, насчет индейцев и переселенцев. Ты уж не обижайся, лады? Катсук кивнул. - Ты остальных ребят видел? - спросил Винс. Катсук отрицательно покачал головой. - Парень, а что это ты в одной только набедренной повязке? Тебе не холодно? - Нет. - Я там остановился, чтобы чуть-чуть пыхнуть травки. Остальные ребята должны быть уже внизу. - Он осмотрелся. - Мне кажется, я даже слышу их. Эй, ребята! - Последнее слово прозвучало будто вскрик. - Они не могут услыхать тебя, - сказал Катсук. - Река слишком близко. - Наверное ты прав. Катсук думал: "И я должен его убить без какой-либо злости. Что за ирония! Просто я должен убрать из своего леса ядовитое и сумасшедшее существо. И это будет то событие, в котором мир сможет увидеть себя." - Вождь, не нравится мне твое спокойствие. Ты, случаем, не тронулся? - Я на тебя не сержусь. - Ага... ну, ладно. Немного травки не хочешь? У меня осталось пол-косячка. - Нет. - Парень, товар первый класс! На той неделе в Беллинхеме брал. - Я не курю вашу марихуану. - Ого! Так что ты тут _д_е_л_а_е_ш_ь_? - Я здесь живу. Тут мой дом. - Ну, заливаешь! И в этом прикиде? - Я всегда надеваю это, когда ищу в себе деформацию духа. - Чего? - То, что люди называют здравомыслием. - Заливаешь! "Пора кончать с этим, - думал Катсук. - Нельзя, чтобы он ушел и растрепал всем, что видел меня." Винс растирал плечи под лямками рюкзака. - Слушай, ну и тяжелый, зараза! - Просто до тебя еще не дошло, что лучше иметь достаточный минимум, чем столько. Из горла Винса вырвался нервный смешок. - Ладно, побегу догонять остальных. Пока, Вождь! Он вдел руки в лямки рюкзака, снимая тот с насыпи, и сделал шаг от Катсука. По его движениям было видно, что он трусит. "Мне нельзя его жалеть. Из-за него у меня могут рухнуть все планы. Мой нож чисто войдет в это молодое тело. - Катсук вынул нож и, крадучись, пошел за Винсом. - Мой нож откроет его кровь и выскажет почтение его смерти. Рождение обязано заканчиваться смертью, чтобы потускнели глаза, исчезла память, замолчало сердце, вытекла кровь, ушло все тело - чтобы чудо жизни закончилось." Во время всех этих размышлений он действовал: левая рука вцепилась в волосы Винса, оттягивая голову назад; правая рука взмахнула ножом вокруг и поперек открывшейся шеи. Не было даже вскрика, только тело отдернулось назад, направляемое рукой в длинных волосах. Катсук присел на одно колено, принимая на него тяжесть рюкзака и сдвигая тело вправо. Алая струя вырвалась из перерезанного поперек горла, ясный цвет молодой жизни фонтаном хлынул на тропу - сначала бурно, потом все медленнее. Тело дернулось и застыло. Свершилось! Катсук почувствовал, что это мгновение будет преследовать его до конца жизни. Это только сейчас дошло до него. Конец и начало! Он все еще поддерживал тело, размышляя - а сколько же лет было этому молодому человеку. Двадцать? Возможно. Сколько бы ему не было - здесь его жизнь кончилась, превратившись в сон. Катсук чувствовал, что мысли его от свершенного совсем перепутались. Странные видения захватили его разум: Все превратилось в мираж - мрачное и затаенное; чей-то злой профиль; плывущие под водой тучи; воздушные круги, движущиеся в нефритовых путах зеленого кристалла; флюиды, оставляющие след в его памяти. У этой земли зеленая кровь. Он чувствовал тяжесть скрючившегося тела. Эта плоть была малым отражением громадной вселенной. Теперь же это тело увяло. Он позволил, чтобы труп упал на левый бок, поднялся на ноги и глянул вверх по склону, туда, где за упавшим стволом спрятался Хокват. И внезапно, когда тучи открыли Солнце, весь склон залился зеленым светом. Глубоко-глубоко уйдя в себя, Катсук молился: "Ворон, Ворон, сдержи мою ненависть. О, Ворон, дай мне ярости для мести. Это я, Катсук, три ночи проведший в лесу, не обращавший внимания на тернии, но пришедший к тебе с предложением. Это я, Катсук, твой факел, что подожжет весь этот мир." 14 Хотя мы и подозреваем, что он мог сбежать в какой-нибудь город, это не означает, будто мы прекратим поиски в лесах. На сегодня мы располагаем только пятью сотнями людей, работающих по всем направлениям этого случая. У нас есть шестнадцать воздушных машин, в том числе - девять вертолетов. В утренних газетах я читал о некоем противостоянии: современности и дикарства. Мне так не кажется. Я вообще не понимаю, как смог бы он пройти по всем этим тропам, и его никто не заметил. Специальный агент Норман Хосбиг, ФБР, отделение в Сиэтле Поднявшись из-за своего укрытия, Дэвид видел всю сцену убийства. Его сознание заволокло ужасом. Этот молодой путешественник, который только что был жив - теперь только труп. В глазах Катсука была только ярость, взгляд его рыскал вдоль по склону. Может он выискивал следующую жертву? Дэвид почувствовал, что истинные глаза индейца были спрятаны где-то глубоко-глубоко и только теперь показались на свет божий - коричневые и ужасные, такие же бездонные, как и то место, где таились раньше. Мальчик вышел из-за своего укрытия. Ноги его подкашивались. Он знал, что на его лице рисуется охвативший его ужас, он не мог набрать в грудь воздуха. Но мышцы ему подчинялись, хоть и не совсем. Ему хотелось только одного - избавиться от этого кошмара. Он шел параллельно тропе, медленно переставляя ноги. "Надо отыскать других туристов!" В конце концов он повернул вниз по склону, спотыкаясь о корни и валяющиеся сгнившие стволы. Движение каким-то образом вернуло ему контроль над собственным телом, он даже побежал, продираясь сквозь заросли к реке. Но здесь не было ни слуху, ни духу от путешественников. Катсука тоже не было. И тогда он побежал снова. Не оставалось ничего, только бежать. Из-за какого-то каприза окружавшего его мира, Катсук увидал бегущего мальчика: волосы развеваются, голова откинута - медленно-медленно движущееся создание из сгустившегося света: темное, с каким-то внутренним золотистым свечением, плывущее по зеленому фону воздуха и леса. И только тогда до Катсука дошло, что он тоже бежит, громадными скачками спускаясь по склону. У поворота тропы он притормозил, и когда Хокват срезал угол, схватил бегущего мальчика и упал вместе с ним на землю. Когда уже Катсук смог говорить, слова, не имеющие особого смысла, вырвались из груди диким барабанным боем. - Гад! Я же говорил тебе!... Лежи!... Но Хокват и так лежал без сознания, ударившись головой о ствол дерева. Катсук присел рядом, усмехнулся, вся его злость разом испарилась. Как глупо поступил Хокват - неумелый полет птенца, только-только вышедшего из гнезда. Ворон все предусмотрел! На голове Хоквата была кровавая ссадина. Катсук положил руку на грудь мальчика, послушал, как бьется сердце, поглядел, как облачком подымается пар дыхания. Сердце и дыхание были едины... Им овладела печаль. Чертовы лесорубы на Ле Пуш Роад! Посмотрите только, что они наделали! Они убили Яниктахт. Его руками они убили лежащего здесь парнишку. Пока еще этого не случилось, но... возможно. Они убили Винса, стынущего теперь на тропе. У Винса уже не будет сыновей. И дочерей. Уже никогда он не засмеется. Все они убиты этими пьяными хокватами. И кто знает, скольких людей они еще убьют? Ну как это хокваты не понимают того, что они натворили своим насилием? Они остаются слепыми даже к самым очевидным фактам, не желая видеть последствий своего поведения. Вот если бы ангел-хранитель спустился с небес и показал им, как следует поступать, тогда они бы послушали. Что сказали бы девять пьяных хокватов, если бы увидали тело Винса, лежащее на тропе? Они бы сказали: "Мы этого не делали!" Они бы сказали: "Это была всего лишь невинная шуточка." Они сказали бы: "Зачем столько шума из-за какой-то девки?" Катсук вспоминал Винса, расхаживающего по кампусу - недостаточно невинного, чтобы удовлетворить Похитителя Душ, но весьма наивного в правоте своих суждений. Всего лишь предварительная жертва, отметка на пути. Винс судил своих соплеменников строго, участвовал в детском бунте своих времен, но он никогда не задумывался о своем пути в этом мире. И, по-видимому, весь путь его сводился к безвременной смерти. Катсук поднялся на ноги, схватил лежащего без чувств мальчика и потащился вверх по склону. "Я должен быть безжалостным, - думал он. - Надо спрятать тело Винса и сразу же уходить." Лежащий у него на руках Хокват пробормотал: "Моя голова..." Катсук поставил мальчика на ноги, ощупал его. - Идти можешь? Хорошо. Мы уходим. 15 Вы принесли своего чужого Бога, что отделил вас от всей остальной жизни. Он представляется вам в смертный час как самый большой дар. Ваши чувства затуманены его иллюзиями. Его смерть вы бы отдали за все, имеющееся в жизни. Но вы неотступно преследуете своего Бога смертью, мучаете его, моля очутиться на месте смерти его. Повсюду на земле вы шлепаете распятия. И там, где оно появляется, земля умирает. Прах и меланхолия станут вашим уделом до конца дней. Вы слепо не замечаете ни зла, ни великолепия. Вы мучаете себя своей же ложью. Вы попираете саму смерть. А каким богохульством наполнена ваша притворно-убийственная любовь! Вы долго вырабатываете в себе честный взгляд. Но это всего лишь маска, прикрытие, за которой скалится череп. Ваши золотые идолы созданы из жестокости и насилия. Вы забрали у меня мою же собственную землю. Да, опасаясь за судьбу своего народа, я погублю вас древними методами. Вы издохнете в пещере, созданной вами же, и никогда не услышите песню птиц или шелест деревьев на ветру - эолову арфу леса! Псалом Катсука, написанный им на обороте регистрационного бланка и оставленный в Кедровом Доме Дэвид проснулся, когда только-только начинался рассвет. Мальчик весь дрожал от холода и сырости. Катсук тряс его за плечи. Индеец был одет в вещи, взятые из рюкзака убитого путешественника: джинсы, которые еле сошлись на набедренной повязке, рубашка из шотландки. Но на нем были те же мокасины, голова обвязана той же полоской красной кедровой коры. - Пора вставать, - сказал Катсук. Дэвид уселся. Холодный и сырой мир давил на него угнетающе. Мальчик чувствовал пронзительный холод окружающей его реальности. Одетые на Катсуке вещи напомнили Дэвиду о смерти бородатого путника. Катсук убил его! И очень быстро! Вместе с памятью пришел еще более пронизывающий холод, чем мог вызвать весь серый туман в этой глуши. - Скоро мы выйдем, - сообщил Катсук. - Ты меня слышишь, Хокват? Индеец изучающе глядел на мальчика, как будто тусклый серый свет сконцентрировался в пучок, освещающий малейшее движение на юном лице. Хокват пребывал в ужасе. Какая-то часть сознания мальчика правильно оценила смерть бородатого туриста. Одной смерти будет недостаточно. Обряда жертвоприношения следует придерживаться до конца. Нельзя допустить, чтобы подозрения Хоквата внедрились в его сознание. Слишком большой страх способен убить невинность. Мальчик затрясся в резких, неконтролируемых спазмах. Катсук снова присел на корточки, чувствуя нарождающийся внутри неприятный холодок, и положил руку на плечо Хоквата. Под пальцами индейца мальчишеское тело пульсировало жизнью. В нем было тепло, чувство отдаленности конца. - Ты уже проснулся, Хокват? - настаивал Катсук. Дэвид отбросил руку индейца, бросив молниеносный взгляд на нож, висящий на поясе Катсука. "Мой нож, - думал мальчик. - Им убили человека." Как бы живущая собственной жизнью память подсунула ему образ матери, предупреждающей, чтобы он был поосторожнее с этим "дурацким ножом". Истеричный смех рвался на волю, Дэвиду силой пришлось заталкивать его вовнутрь. - Хокват, я вернусь через несколько минут, - сказал Катсук и вышел. Дэвид никак не мог сдержать стука зубов. Он думал: "Хокват?! Я - Дэвид Маршалл. Меня зовут Дэвид Моргенштерн Маршалл. Сколько бы раз этот сумасшедший не называл меня Хокватом, сути это не изменит." В рюкзаке убитого был спальный мешок. Катсук устроил постель из мха, кедровых веток и разложил на них спальник. За ночь тот выбился из под мальчика и теперь валялся комом. Дэвид окутал им плечи, пытаясь успокоить дрожь. Голова все еще болела в том месте, где он ударился, когда Катсук сбил его на землю. К мальчику снова вернулась мысль об убитом туристе. После того, как Дэвид пришел в себя, и перед тем как они пересекли реку, Катсук заставил своего пленника вернуться по тропе мимо окровавленного тела, говоря: "Хокват, возвращайся туда, где я приказывал тебе прятаться, и там жди." Дэвид был даже рад подчиниться. Как бы _н_е _х_о_т_е_л_о_с_ь_ глядеть на мертвеца, взгляд все равно тянулся к ужасной ране на шее. Мальчик опять поднялся к замшелому поваленному дереву и, пряча за ним голову, глотал беззвучные рыдания. Катсук позвал его, когда прошло много-много времени. Индеец захватил с собой рюкзак. На тропе не было ни малейшего знака от мертвого тела, ни капельки крови. Они сошли с тропы и вернулись на нее, двигаясь в стороне, уже только на другой стороне седловины. На закате в деревьях над рекой Катсук построил из кедровой коры домик-укрытие. Еще он выловил пяток маленьких рыбешек и испек их на маленьком костерке, разведенном прямо в укрытии. Дэвид подумал о рыбе, вспомнил ее вкус. Может Катсук снова отправился за едой? Перед тем как выстроить убежище на ночь, они перебрались через реку. Там была обозначенная туристская тропа и мост из ошкуренных бревен. Перила моста были скользкими от плесени, так как от реки поднималась вечная сырость. А может Катсук спустился к реке, чтобы наловить рыбы? Перед мостом было объявление: "Проходить только пешком или на лошадях". Возле реки кипела своя собственная жизнь. Они увидали нескольких буро-пятнистых кроликов, спешивших куда-то и нырнувших во влажную зелень. Дэвид подумал: "А вдруг Катсук поставил силки на кролика?" От голода кишки прямо скрутило. Перейдя мост, они поднялись вверх по склону под моросящим дождем. Но это был не настоящий дождь, а с громадных листьев папоротника капала сырость. Так _к_у_д_а _ж_е_ подался Катсук? Дэвид выглянул из укрытия. Везде было холодно и пусто, только где-то в стороне крякали утки. Это был мир призрачный, мир мрачного, только-только нарождавшегося рассвета. Никаких ярких лучей - одна лишь кружащаяся, неопределенная серость. К мальчику пришла мысль: "Нельзя думать про то, как был убит тот молодой турист." Но от воспоминаний невозможно было избавиться. Катсук сделал все это прямо на глазах пленника. Отблеск солнца на стальном лезвии, и сразу же после этого фонтан крови... От воспоминаний захотелось плакать. Зачем Катсук сделал это? Потому что молодой турист назвал его Вождем? Наверняка, нет. Почему тогда? Неужели, это дух заставил Катсука? Духи заставили его убить человека? Нет, он просто сошел с ума. Если он слушается духов, то те могут приказать ему делать все что угодно. Все что угодно! Дэвид размышлял, смог бы он сам сбежать этим туманным утром. Вот только, кто знает, где сейчас Катсук? Тот путник хотел уйти. А Катсук может и ожидать, что его пленник хочет сбежать. Весь день после убийства голова Дэвида гудела от незаданных вопросов. Но что-то подсказало ему не задавать их Катсуку. Смерть туриста обязана уйти в прошлое. Вспоминая о ней, можно было накликать следующую смерть. Тогда они далеко обошли страшное место, где произошло убийство. У Дэвида ноги гудели от усталости, и он только дивился, как это Катсук держит шаг. Каждый раз, когда Катсук взмахивал рукой, Дэвиду казалось, будто в ней зажат нож. Дэвид вспомнил наступление ночи. Они остановились приблизительно за полчаса до темноты. Шел теперь уже настоящий дождь. Катсук приказал мальчику ожидать под кедром, пока сам он будет строить укрытие. Долина реки заполнилась текучим мраком, сползшим с окрестных холмов. Нахмурившиеся деревья стояли в совершенной тишине. Когда стало совсем темно, дождь перестал, и небо очистилось. В темноте нарастали какие-то звуки. Дэвид слыхал, как перекатываются в речке камни, все шумы окружающего мира, превращающегося в хаос. Всякий раз, когда он закрывал глаза, в памяти возникали пятна крови, разрезанная шея, отблеск ножа. Очень долго Дэвид просто лежал с открытыми глазами, выглядывая из их укрытия в окружающий мрак. На противоположном берегу реки стала различимой округлая скала, высвеченная из темноты луной. Дэвид стал всматриваться в нее и сам не заметил, как его потянуло ко сну. Так, но что же делает Катсук? Поплотнее закутавшись в спальник, Дэвид подполз к выходу и высунул голову: холод, повсюду плывут клочья тумана, мокрая серость, заполненная бесформенными очертаниями - и больше ничего. Казалось, что это туман вцепился в ночь и не собирается ее отпускать. Куда пошел Катсук? Мужчина возник совершенно неожиданно. Он вышел из тумана, как будто прорвал завесу. Индеец подал Дэвиду ковшик, сделанный из древесной коры: "Выпей это". Мальчик послушался, но у него так сильно тряслись руки, что часть молочной жидкости выплеснулась на подбородок. Напиток пах травами, вкус горький. Мальчик отпил. Сначала во рту было холодно, затем как огнем обожгло. Дэвид конвульсивно сделал глоток, и его чуть не вырвало. Дрожа всем телом, он прижал к себе ковшик. - Что это было? Катсук снял с плеч мальчика спальник, стал его сворачивать. - Это питье Ворона. Я приготовил его вчера вечером. Получившийся сверток он сунул в рюкзак. - Это виски? - спросил Дэвид. - Ха! Где бы я взял хокватское питье? - Но что... - Это сделано из кореньев. Там есть "чертова дубинка", она даст тебе сил. Катсук сунул руки в лямки рюкзака, встал. - Пошли. Дэвид выполз из их временного убежища, поднялся на ноги. Как только он выбрался, Катсук вышиб подпорную ветку. Домик из коры упал, подняв тучу золы из кострища. Катсук взял ветку, подошел к звериной норе, что была неподалеку от их убежища и смел весь мусор так, будто весь беспорядок наделал тут зверь. От питья в желудке у Дэвида родился излучающий тепло комок. Мальчик почувствовал себя совершенно свежим, в нем бурлила энергия. Он даже зубами стучать перестал. Катсук отбросил палку, которой взрыхливал землю и сказал: - Держись поближе ко мне. И он погрузился в туман, обойдя нору. Дэвид задержался, чтобы поднять камушек - уже третий, чтобы отметить третий день - а еще, чтобы оставить на мягкой земле след. Но Катсук тоже остановился, следя за ним. Обойдя нору, мальчик поднялся к своему захватчику. Индеец повернулся и продолжил подъем. "Почему это я иду за ним? - удивлялся Дэвид про себя. - Я мог бы убежать и спрятаться в тумане. Но если он найдет меня, то убьет. Нож все еще у него." Мысли его вернулись к окровавленному бородачу. "Он обязательно убьет меня. Он сумасшедший." Катсук начал что-то декламировать на неизвестном Дэвиду языке. Скорее всего, это была какая-то песня, в которой некоторые слоги повторялись снова и снова. - Прибацанный индеец, - пробормотал мальчик. Но сказал он это тихо-тихо, чтобы Катсук не услыхал. 16 Вы уже поняли, насколько огромна и безлюдна площадь, занимаемая Парком, в особенности Дикие Земли. К слову, нам известно, что здесь разбилось, самое малое, шесть маленьких самолетов. Мы их до сих пор не нашли, хотя поиски ведутся до сих пор. Мы _д_о _с_и_х _п_о_р_ ищем! А ведь это вам не иголка в стоге сена. И эти самолеты сознательно не пытаются спрятаться от нас. Вильям Редек, главный лесничий Национального Парка - Ты зачем поднял этот камень? - спросил Катсук. В левой руке Дэвида было четыре камушка. - Чтобы считать дни. Мы идем уже четыре дня. - А мы считаем ночи, - сказал индеец. Катсук внутренне дивился, пытаясь постичь эту важную для хокватов вещь. Четыре камня за дни или за ночи, какая для хоквата разница? Ночь и день были для племени этого мальчишки всего лишь разделом между уровнями страха. Теперь они сидели уже в другом укрытии из коры, которое построил все тот же Катсук, заканчивая поедать последние куски куропатки, изловленную опять же Катсуком. Свет им давал небольшой костерок в центре их домика. Огонь отбрасывал багровые тени на шершавые стенки, отблескивал на узлах свитых ивовых прутьев, что поддерживали каркас. Снаружи было уже совсем темно, но рядом был маленький пруд, в котором только что отражалась расплавленная медь заката. Теперь же он заполнился пойманными звездами. Катсук поймал куропатку на громадной тсуге, что росла возле пруда. Сам он назвал это дерево насестом. Вся земля под ним была белой от перьев. Куропатки садились спать на ветках, и Катсуку удалось схватить одну из них длинной палкой с петлей на конце. Дэвид сыто отрыгнул, вздохнул довольно и бросил последнюю косточку в кострище, как требовал того Катсук. Утром и кострище, и кости надо будет закопать. Индеец настелил на землю кедровых веток и накрыл их спальным мешком. Он сунул ноги под спальник, направив их к угасающему огню, и сказал: - Все. Давай спать. Дэвид переполз вокруг костра, залез под спальник. Тот был сырой, потому что не было солнца, чтобы хорошенько его высушить. От ткани исходил кисловатый, прелый запах, смешивающийся с дымом, горелым жиром, вонью пота и ароматом кедра. Костер догорал, в нем оставалось только несколько угольков. Дэвид чувствовал, как вокруг него смыкается ночь. Звуки облеклись в странные, страшные формы. Ему было слышно, как скрипят кедровые иглы. Это место, с его запахами, звуками и формами было настолько непохожим на привычную для него жизнь, что он даже пытался перенести на него знакомые ему впечатления прошлого времени. Только из памяти извлечь удавалось немного: скрежет машин, проезжавших по металлическому мосту, городской смог, духи своей матери... а больше и ничего. Теперь одни воспоминания заменялись другими. Совершенно незаметно он пересек _г_р_а_н_и_ц_у_, отделяющую бодрствование от сна. Над ним нависло гигантское лицо. Оно было очень похоже на лицо Катсука - широкое, с выдающимися скулами, с широким ртом и гривой тонких черных волос. Губы на лице зашевелились и сказали: "Ты еще не готов. Когда это случится, я приду за тобой. Молись, и твое желание будет исполнено". Губы сомкнулись, но голос все еще продолжал: "Я приду за тобой... за тобой... тобой!.." Слова отражались эхом в голове мальчика и наполняли ее страхом. Он проснулся, дрожа, весь в поту, с чувством, будто голос все еще разговаривает с ним. - Катсук? - Спи уже. - Но мне приснился сон. - Какой сон? В голосе индейца прозвучала настороженность. - Трудно сказать какой, но мне стало страшно. - Что было в твоем сне? Дэвид рассказал. Когда голос его затих, Катсук объяснил: - Это у тебя был сон духа, пророческий. - Это был твой бог, во сне? - Возможно. - И что обозначает этот сон? - Только ты можешь сказать это. При этом Катсук вздрогнул, в его груди появилось до сих пор неведомое ему чувство. "Пророческий сон у Хоквата?" Неужели Ловец Душ ведет нечестную игру? Кое-что о подобных случаях он слыхал. Какой странный сон! Хоквату пообещали право на исполнение желания - любого желания. И если он попросит уйти от дикой природы, ему это удастся сделать. - Катсук, а что такое сон духа? - Это такой, когда во сне ты видишь духа - проводника твоей второй души. - Ты сказал, что это мог быть бог. - Им может стать и бог, и дух. Он говорит тебе, что следует сделать или куда надо идти. - В моем сне не говорилось, что мне надо куда-то идти. - Твой сон сообщил, что ты еще не готов. - К чему? - Идти куда-нибудь. - Вот как. - Молчание, затем: - Этот сон напугал меня. - А-а, видишь, хокватская наука не смогла освободить вас перед страхом божьим. - Катсук, ты и вправду в это веришь? - Голос тихий, но напряженный. - Послушай! У каждого есть две души. Одна остается в теле. Другая ходит в нижнем или верхнем мире. Это зависит от того, какую жизнь ты ведешь. Вторая душа должна иметь проводника: духа или же бога. - В церкви учат не этому. - Ты сомневаешься? - фыркнул Катсук. - Было время, и я тоже сомневался. И это чуть не погубило меня. Больше я уже не сомневаюсь. - Ты нашел себе проводника? - Да. - Тебя ведет Ворон? Катсук почувствовал, как Ловец Душ внутри зашевелился. - Ты ничего не понял про проводника, - сказал индеец. Дэвид напряженно заглянул в темноту его глаз. - Это что, только индейцы могут?.. - Не называй меня индейцем! - Но ведь ты же... - Дурацкое название - индеец. Это вы назвали нас так. Вы не захотели согласиться с тем, что не нашли Индии. Так почему я обязан жить с этой ошибкой? Дэвид вспомнил о миссис Парма. - А я знаю настоящую индианку, из Индии. Она работает на нас. Мои родители забрали ее из Индии. - Куда бы вы, хокваты, не пришли, повсюду местные жители работают на вас. - Если бы она осталась в Индии, то умерла бы с голоду. Я слышал, как мама говорила про это. Там люди голодали. - Люди повсюду голодают. - А у настоящих индийцев проводники есть? - Каждый может взять себе проводника. - А ты сделал это по наитию? - Пойдешь в лес, там будешь молиться... - Но ведь мы уже в лесу. Могу я помолиться сейчас? - Конечно. Попроси Алкунтама дать тебе проводника. - Вашего бога зовут Алкунтам? - Можно сказать и так. - Это он дал тебе проводника? - Ты ничего не понял, Хокват. Спи. - А как тебя ведет твой дух? - Я уже объяснял. Он разговаривает. Дэвид вызвал в памяти свой сон. - Что, прямо в голове? - Да. - И это дух сказал, чтобы ты похитил меня? Катсук почувствовал, что вопрос мальчика его задел, разбудив дремлющие внутри злые силы. Ловец Душ зашевелился, заворочался. - Так это дух тебе сказал? - настаивал Дэвид. - Замолчи! - вздыбился Катсук. - Замолчи, иначе я свяжу тебя и заткну рот. - Он отвернулся, протянул ноги к остаткам тепла в камнях возле костра. "Это я, Таманавис, говорю тебе..." Катсук слышал слова духа так громко, что даже странно было, как не различает их мальчик. "У тебя уже есть Совершенно Невинный." - А когда этот твой дух разговаривает с тобой? - Тогда, когда есть нечто, что ты должен знать, - прошептал Катсук. - А что я должен знать? - Как принять в себя мое смертельное острие, - опять прошептал индеец. - Что? - Тебе надо знать, как жить, чтобы правильно умереть. Но первое, тебе надо жить. Большинство из твоих хокватов вообще не живет. - Неужели твой дух говорит тебе такие глупости? Чувствуя в груди нарождающуюся истерику, Катсук сказал: - Спи. Или я убью тебя еще до того, как ты заживешь по-настоящему. Дэвид услыхал в этих словах что-то такое, что заставило его задрожать. Этот человек сошел с ума. Он уже кое-что сделал. Он убил человека. Катсук почувствовал эту дрожь, подвинулся к мальчику, положил руку на плечо. - Не бойся, Хокват. Ты еще поживешь. Я тебе обещаю. Но мальчик все еще дрожал. Катсук сел, вынул из сумки на поясе древнюю флейту, мягко подул в нее. Он почувствовал, как песня вырвалась наружу, как бьется она в задымленном пространстве их маленького укрытия. На какой-то миг он представил, что находится в каком-то древнем, безопасном, уютном месте с другом, братом. Музыка сроднила их. Они думают о завтрашней охоте. Они охраняют святость места, заботятся один о другом. Дэвид слушал музыку, и она его убаюкала. Потом Катсук перестал играть и положил флейту назад в сумку. Хокват мерно дышал во сне. Внезапно Катсук почувствовал как нечто видимое и осязаемое связь между собой и этим мальчиком. Могло ли так случиться, что они и вправду были братьями в том другом мире, что невидимо и беззвучно движется рядом с миром чувств. "Брат мой, Хокват", - думал Катсук. 17 Ваш язык переполнен жестким чувством времени, что заранее отвергает пластичность Вселенной. Мое племя представляет Вселенную как единый организм, как сырой, первоначальный материал для творения. Ваш язык отрицает это каждым произнесенным вами словом. Вы дробите Вселенную на маленькие кусочки. Мои соплеменники сразу же распознают, что "бифуркация природы" Уайтхеда - это иллюзия. Это производное вашего языка! Программисты ваших компьютеров знают об этом. Они говорят: "Завелся мусор, убрать мусор". Убирая мусор, они обращаются к программе, к языку. Основа же моего языка, в том, что я, во всех своих поступках, являюсь частью окружающего меня мира. Ваш же язык изолирует вас от Вселенной. Вы позабыли о происхождении букв, которыми записываете свой язык. А ведь предками их были идеограммы, которые запечатлевали движения окружающей Вселенной. Из статьи Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200" В неярком утреннем свете Дэвид стоял под высоким кедром, перебирая пять камушков в кармане. На траве выпала роса, как будто каждая ночная звездочка оставила на земле свой след. Катсук стоял рядом с мальчиком, подтягивая лямки рюкзака. За его спиной на горных вершинах горел алый отсвет зари. - Куда мы пойдем сегодня? - спросил Дэвид. - Ты слишком много говоришь, Хокват. - Всегда ты затыкаешь мне рот. - Потому что ты слишком много разговариваешь. - А как же я буду учиться, если мне нельзя говорить? - Раскрой свои чувства и пойми то, что они тебе говорят. Катсук вырвал из земли несколько веток папоротника. На ходу он бил ими себя по бедру, вслушиваясь в окружающий мир - звуки, что издает следующий за ним мальчик, находящиеся рядом звери... Слева пролетела перепелка. Индеец видел желто-коричневое пятно на заду у лося, что мелькнул далеко-далеко в мшисто-зеленом рассветном лесу. Они снова поднимались в гору. Дыхание вырывалось из губ белыми облачками. Потом очутились на склоне, поросшем старыми тсугами, и спускались в заполненную туманом долину, где стволы деревьев поросли струпьями лишайников. По дорожке стекала влага, заполняя водой лосиные следы, вымывая мелкие камни и вырывая на спуске целый канал. Единственное, что они слышали - это звук своих шагов. Они нашли выброшенную охотником голову белки. Ее обсели птицы с черными клювами и белыми грудками. Они продолжали пировать, даже когда два человеческих создания прошли в шаге от них. Спустившись в долину и выйдя из чащи, они попали на поросший тростником берег небольшого озера. На воде лежал серо-голубой туман; на дальнем берегу стояли восково-зеленые деревья. Справа была отмель. На мокром песке четко отпечатались следы птиц, что прилетали сюда в поисках еды. Утки-крохали предусмотрительно направились к дальнему берегу. Когда Катсук с мальчиком вышли на открытое место, утки взлетели, взбивая воду крыльями, и закружились над чужаками. - Вот это да! - воскликнул Дэвид. - Здесь кто-нибудь был до нас? - Мое племя... и много раз. Катсук осматривал озеро. Что-то заставило уток всполошиться. Плохой знак. Рядом с зарослями тростника лежали поваленные ветром тсуговые деревья. Кора на них была сбита бесчисленными копытами. Катсук снял рюкзак и ступил на ствол дерева, чья вершина погрузилась в озеро. Тонкий ствол дрожал под его ногами. Индеец хватался за торчащие ветки, пробираясь к воде, и вдруг застыл на месте. Рядом с деревом по воде плыло черное перо. Катсук нагнулся, вынул его из воды, отряхнул. - Ворон, - прошептал он. Вот это был знак! Катсук сунул перо за головную повязку, присел, придерживаясь одной рукой за ветку, и погрузил лицо в воду, чтобы напиться. Вода в озере была холодная. Ствол дерева задрожал, и Катсук почувствовал, как приближается мальчик. Катсук встал и еще раз внимательно изучил окружающую местность. Мальчик пил, громко плеская водой. Сейчас им предстоял путь до дальнего конца озера, а потом вдоль ручья, впадающего в него. Индеец почувствовал, что мальчик сошел со ствола и повернулся сам. Рюкзак был чужим зеленым пятном среди тростника. Катсук вспомнил о лежащей там еде: пакетике арахиса, двух шоколадных батончиках, нескольких пакетиках чая, понемногу бекона и сыра. Катсук подумал о еде. "Я еще не настолько голоден, чтобы есть пищу хокватов." Мальчик стоял рядом, глядя на рюкзак. "А вот ему кушать хочется", - подумал индеец. Кузнечик в тростниках завел свою вечную песенку: "Чрррк! Чрррк!" Катсук повернулся к Дэвиду, поднял рюкзак. - А я думал, ты собрался ловить рыбу, - сказал мальчик. - Ты не выживешь здесь один. - Почему? - С этим местом что-то не так, а ты даже не почувствовал этого. Пошли. Катсук сунул руки в лямки рюкзака и вернулся назад, в лес, на звериную тропу, идущую параллельно берегу. Дэвид шел за ним и думал: "С этим местом что-то не так?" Сам он чувствовал только пронизывающий все тело холод, каждый листок выливал на него скопленную влагу. Катсук свернул налево и перешел на охотничий шаг - небыстрый, настороженный, каждое движение согласуется с окружающим. Сейчас он чувствовал себя в сверхъестественном мире Похитителя Душ, в нем нарастала волна экстаза, каждый шаг напоминал о древних религиозных ритуалах. Сама природа тоже насторожилась... Какая-то особенная тишина. Все окружающее концентрировалось на поляне в головах озера. Дэвид старался не отставать от Катсука и думал про себя: "Что он там увидел?" Мрачная настороженность движений наполняла окружавший их лес скрытой опасностью. Они прошли мимо зарослей морошки, но ягоды были еще незрелыми. Дэвид увидал, как Катсук остановился, внимательно изучая заросли, как зашевелились листья, будто это были язычки, рассказывающие индейцу об этом месте. Ягоды, деревья, озеро - все вокруг разговаривало, но только один Катсук понимал их речи. "А вдруг здесь есть какие-то другие туристы?" Дэвид споткнулся на выступающем из земли корне. В нем одновременно появились и страх, и надежда. Тропа вилась наверх по склону, за кустиками морошки. Катсук слышал, как мальчик споткнулся, но удержался на ногах; он вслушивался в тягостное молчание леса, в журчание ручья, бегущего слева от тропы. Из-за росы штанины джинсов убитого бородача совершенно вымокли. Катсук кожей впитывал холод и думал, что неплохо бы сейчас иметь дубленку. Осмысление пронизало его будто молния, будто сам лес послал предупреждение. Катсук даже на месте застыл. "Хокватская дубленка!" Он знал, что уже никогда не сможет даже увидеть дубленку, почувствовать ее тепло. И вообще, все это хокватская чушь! До него дошел смысл предупреждения: это хокватская одежда делала его слабым. Нужно как можно быстрее избавиться от нее, иначе ему не гарантировалась безопасность. Медленно-медленно индеец поднялся на склон, слыша, как следом идет мальчик. Деревья стояли слишком густо, чтобы увидать, что творится на поляне, но Катсук знал, что опасность находится именно там. Он опустился на землю, чтобы ветки не закрывали обзор. Тропа раздваивалась, одна ее часть вела прямо на поляну. Деревья росли вроде бы и не густо, но все же поляну увидать не удавалось. Катсук спустился со склона, обошел елку и очутился на поляне. После лесного полумрака яркий свет подействовал на него будто взрыв. Ручей черной лентой пересекал всю поляну, поросшую высокой травой, болотными лаврами и синими незабудками. Лоси протоптали тропу через всю поляну, потом она сворачивала на глинистую насыпь, почти перегораживающую поток. Катсук почувствовал, что мальчик встал позади него, но продолжал изучать поляну. Внезапно он схватил мальчика за руку, оба застыли на месте. На поляне, у ручья лежал мертвый лосенок. Его голова была вывернута под неестественным углом к телу. На шкуре были видны следы громадных клыков: алые на коричневом. Сейчас двигались только глаза индейца, разыскивая громадную кошку, что натворила это. Непохоже, чтобы она ушла просто так, оставив добычу. Что ее встревожило? Катсук просмотрел всю поляну по длине, внезапно осознав диссонирующее напряжение присевшего рядом мальчика. Хокват не мог долго обходиться без звука. И он мог привлечь внимание того, что встревожило кошку. Катсук почувствовал, как желудок его натянулся будто кожа на барабане. В дальнем конце поляны по траве пошла волна движения, причем невозможно было заметить, как она возникла. Катсук заметил очертания хищника через стебли высокой травы. Движущаяся волна перемещалась по диагонали к тому месту, где ручей исчезал в стене деревьев. Сердце в груди индейца билось гулко и тяжело. Но что напугало хищную тварь? Катсук чувствовал, как просыпается в нем страх. Почему он не заметил здесь никакого знака, говорящего об опасности? Индеец покрепче схватил Хоквата за руку и стал отползать назад, к тропе, таща мальчика за собой и не обращая внимания на острые сучья и ветки. Где-то далеко за ними, на холме затоковал тетерев. Катсук сконцентрировался на этом звуке и направился в ту сторону. Сейчас деревья частично скрывали их от поляны. Теперь Катсук уже не мог видеть волну в траве. Его мысли были теперь одной цепью неуверенности и боли: на поляне что-то не в порядке и что-то неладное в нем самом. Он все время облизывал губы, чувствуя, как те холодеют и лопаются. Дэвид, перепуганный молчаливым исследованием и внезапным отступлением, двигался как можно тише, позволяя тянуть себя к вершине холма, где токовал тетерев. Острый шип расцарапал руку. Мальчик зашипел от боли, но Катсук лишь тянул его за собой, заставляя поспешить. Они обежали вздыбленные корни дерева-кормилицы - длиннющей тсуги, из ствола которой уже росли молодые деревца. Катсук толкнул мальчика в яму за деревом. Оба одновременно высунули головы наружу. - Что это? - прошептал Дэвид. Катсук приложил палец к губам мальчика, приказывая молчать. Дэвид отпихнул руку, и в этот миг резкий треск выстрела из охотничьего ружья прокатился по долине и отразился эхом от стены деревьев. Катсук пригнул голову мальчика за ствол и лег рядом, напряженно вслушиваясь. Дыхание его стало неглубоким и прерывистым. "Браконьер? Ну конечно же! Здесь нельзя охотиться." Укрытие за деревом-кормилицей было затенено ореховым кустом. Его листья отфильтровывали солнечный свет, что отразился от паука, растянувшего свою ловчую сеть между двумя ветками рядом с головой Катсука. Проворный охотник в своей шелковистой паутине разговаривал со своего места с индейцем. "Браконьер". Здесь, в этой долине, браконьерствовать мог только кто-то из его соплеменников. А кто еще мог рискнуть охотиться здесь? Кто еще мог знать о припасах в закопанных железных бочках, о замаскированных сторожках, о пещере, что раньше была шахтой? Но почему это его соплеменники находятся здесь? Сам он был уже освящен всеми основными духами. О его деяниях уже можно было петь песни. Образцы для этих песен уже находились в его мыслях, отпечатанные там Ловцом Душ. Задание его было той татуировальной иглой, что запечатлеет его деяние на коже всего мира! Так будут его соплеменники пробовать остановить его? О подобной попытке не может быть и речи. Путешественник Винс был убит. Кровь его была обещанием Катсука лесу. Возможно, тело никогда не обнаружат, но как умер юноша, как текла его кровь, видел Хокват. Так что Хоквата теперь нельзя было оставлять в живых. Катсук потряс головой, направив глаза сквозь пятна света, видя-и-не-видя серебряное колесо паутины. "Нет!" Он не мог думать о мальчике как о свидетеле убийства. Свидетеле? Так могли бы рассуждать хокваты. Что такое свидетель? Смерть Винса вовсе не была убийством. Он умер, потому что это было частью большого замысла. Его смерть была отпечатана на _С_о_в_е_р_ш_е_н_н_о_м _Н_е_в_и_н_н_о_м_, подготавливая почву для жертвоприношения. Этот взгляд вовнутрь себя потряс Катсука. Он чувствовал, как позади него ежится Хокват - маленькое лесное создание, вцепившееся в свою паутинку, уже решило вопрос о его жребии. 18 Понимаете, несколько месяцев назад этот индеец потерял свою младшую сестру. Он очень любил эту девочку. Он один был ее семьей, понимаете? После смерти родителей он поставил ее на ноги практически сам. Банда пьяных подонков изнасиловала ее, и она покончила с собой. Это была хорошая девочка. Я не удивлюсь, если крыша у Чарли поехала из-за этого. Вот что случается, когда индейца посылают в колледж. Там он учил, как мы посадили бы этих типов на кол. Вот так случится что-нибудь... и человек превращается в дикаря. Шериф Майк Пэллатт Дэвид открыл глаза в совершенную темноту. Он дрожал и от холода, и от страха. Мальчик силой заставлял себя не трястись, выискивая хоть что-нибудь, что помогло бы ему найти свое место в мире, какой-нибудь ощутимый ориентир в ускользающей реальности. Где он находился? Он понял, что его разбудило. Это был сон, отрезавший его от действительности. Этот сон подвел его к черному камню, затем к зеленой воде и растрескавшемуся стеклу. Его насторожил запах протухшего жира. Что-то выискивало его, охотилось за ним. Нечто до сих пор гналось за ним и было уже совсем близко, тихо напевая о вещах ему известных, но о которых ему не хотелось слышать. Даже осознание заключенного в песне смысла пугало его. Дэвид со всхлипом втянул в себя воздух. Страх, пахнувший потом, страх догоняемого с басовитым гулом кружил над ним, напоминая о сне. Он чувствовал бело-золотой пульс бога, а может это было пламя костра. Ужасное нечто придвинулось еще ближе. Оно было за самой его спиной. Мальчик почувствовал, как напряглись его мышцы, чтобы сбежать отсюда. Во рту был привкус ржавчины. Горло спазматично пыталось издать какие-то звуки, но извлечь их никак не удавалось. Это создание за спиной пыталось схватить его! Слова его песни царапались о мысли мальчика, наполняя их молочно-серым шепотом, гладеньким будто стекло, обещая спокойствие и счастье, в то время как сам Дэвид представлял это нечто воплощением ужаса. Песня из сна звучала все настойчивей. Дэвид слушал ее и ощущал в горле кислую горечь. Ужас из сонных видений кружил над ним вместе со звуками песни. Мальчик задрожал, дивясь - возможно, все это лишь сон, а его пробуждение было только иллюзией. В темноте вспыхнула искра оранжевого огня. Мальчик услыхал, что возле огня что-то движется. Очень осторожно он вытянул вверх левую руку. Пальцы нащупали шершавую поверхность дерева. К Дэвиду вернулась память - это подземелье со стенками из неошкуренных бревен. Катсук привел его сюда на закате, идя напрямик, в то время как сам мальчик запутался в тенях. Это было тайное место, которым пользовались соплеменники индейца, когда им случалось нарушать законы хокватов и охотиться в этих горах. Оранжевые искры были остатками костерка, который Катсук разводил у самого входа. Мелькнул силуэт темной руки - Катсук! Только пение никак не кончалось. Может это Катсук? Нет... песня звучала где-то далеко-далеко, ее слова были непонятны мальчику - визгливая флейта и медленный, в ритм шагов, такт ударных. Катсук играл на флейте только раз, вечером, а эти звуки были всего лишь отдаленной пародией на его игру. Страх понемногу уходил от Дэвида. Это было настоящее пение, настоящий барабан и флейта, похожая на ту, что была у Катсука. И еще там было несколько голосов. "Браконьеры!" С наступлением темноты Катсук ушел на разведку, а когда довольно-таки поздно вернулся, сказал, что узнал людей, разбивших стоянку в деревьях на дальнем конце поляны. Возле огня раздался тяжелый вздох. Это Катсук? Дэвид напряг слух, чтобы выяснить, что тот делает. "Стоит ли давать ему понять, что я уже проснулся? Почему он вздыхает?" Дэвид прочистил горло. - Ты уже проснулся? - громко спросил Катсук от самого выхода. Дэвид почуял безумие в его словах. У него не было отваги ответить. - Ведь я знаю, что ты уже проснулся, - произнес Катсук уже спокойней и ближе. - Скоро взойдет солнце, и мы будем выходить. Дэвид почувствовал, что индеец стоит рядом, черное в черном. Он попытался сглотнуть пересохшим горлом. - И куда мы пойдем? - К людям моего племени. - Так это они... поют? - Никто здесь не поет. Дэвид прислушался. Лес рядом с пещерой был наполнен только лишь ветром, гуляющим в листве деревьев, скрипом ветвей, какими-то шевелениями. Катсук подсунул под бок Дэвиду что-то горячее: нагретый в костре камень. - А я слышал песню, - сказал мальчик. - Тебе приснилось. - Я слышал! - Сейчас это прекратится. - Но что это было? - Это те мои соплеменники, кого съели духи. - Что? - Попробуй еще немного поспать. Дэвид вспомнил про свой сон. - Нет. - Он прижался к бревнам. - А где эти твои соплеменники? - Они везде вокруг нас. - В лесу? - Повсюду! Если ты будешь спать, съеденные духами могут прийти к тебе и растолковать свою песню. После внезапного озарения Дэвид спросил: - Ты хочешь сказать, что это пели духи? - Духи. - Я не хочу больше спать. - Ты молился своему духу? - Нет! Так что это была за песня? - Это была песня-просьба о силе, перед которой не может защититься никакое из людских созданий. Дэвид стал искать в темноте сброшенный во сне спальный мешок. Он склонился над тем местом, куда Катсук положил разогретый камень. "Прибацанный Катсук! В его словах нет никакого смысла." - А скоро наступит день? - перебил его Дэвид. - Меньше, чем через час. Рука Катсука возникла из темноты и прижала мальчика к теплому камню. Уже более спокойным тоном Катсук сказал: - Поспи. Тебе снился очень важный сон, а ты убежал от него. Дэвида буквально передернуло. - Откуда ты знаешь? - Спи. Дэвид свернулся клубочком возле камня. Его тело поглощало тепло. Казалось, что это тепло погружает его в сон. Мальчик даже не почувствовал, когда Катсук убрал руку. Теперь Дэвид был окружен чем-то, не имеющим определенных очертаний. Магия, духи и сны: все они неслись в потоке оранжевого ветра. Ничего определенного, осязаемого. Все приглушенное, одно пятно в другом; тепло в кедровых бревнах, окружавших его; Катсук, повернувшийся к нему от выхода из пещеры; сон в ужасно холодном месте, где камни потеряли свое тепло после того, как он коснулся их. И неопределенность, повсюду неопределенность. Повсюду только пятна и умирающие звуки. Мальчик чувствовал, как постепенно уходит его детство, и думал: опустошены, там не было ничего, кроме серых, затертых впечатлений: книжка, в которой он пересматривает картинки; лестничные перила, откуда он наблюдает за приезжающими гостями; кровать, куда его укладывает безликое создание с ореолом седых волос. Дэвид почувствовал оранжевое тепло костра. Катсук развел его у самого входа в пещеру. Спина мальчика совершенно замерзла. Дважды вскрикнула какая-то ночная птица. Тяжело вздохнул Катсук. Этот тяжкий вздох потряс Дэвида до глубины души. Неопределенность куда-то исчезла, забирая с собой и сон, и детские воспоминания. Мальчик думал: "Катсук заболел. Эту болезнь никто не может излечить. Катсука схватил дух и овладел им. Теперь у него есть сила, перед которой никто не может устоять. Вот что он имел в виду, говоря про песню! Его слушаются птицы. Они прячут нас. Он ушел в такое место, куда не сможет последовать ни один человек. Он ушел туда, где живет песня... куда я боюсь идти." Дэвид сел на месте, удивляясь, что все эти мысли пришли к нему в голову непрошенными. Это были совершенно недетские мысли. Сейчас он думал о реальных событиях, о жизни и смерти. И случилось так, будто эти мысли призвали каких-то существ: снова зазвучала песня. Она началась из ничего, слова такие же непонятные; непонятно было даже само ее направление... куда-то наружу. - Катсук? - спросил Дэвид. - Ты слышишь пение? - заметил тот, не отходя от костра. - Но что это такое? - Некоторые мои соплеменники. Это они владеют песней. - Зачем они это делают? - Они пробуют выманить меня из гор. - Может они хотят, чтобы ты дал мне хоть немного свободы? - Ими овладел малый дух. Но он, Хокват, не настолько могуч как мой. - Что ты собираешься делать? - Когда рассветет, мы отправимся к ним. Я возьму тебя с собой и покажу им силу своего духа. 19 Вот что случилось со мной. Мой разум был болен. Мои мысли заразились хокватскими болезнями. Я потерял свой путь, потому что у меня не было духа, который бы направлял меня. Тогда я стал искать, кто бы дал мне нужные лекарства. И я нашел их у вас, люди моего племени. Я нашел их у своих дедов, братьев отца, у всех тех, от кого мы произошли, у всех наших предков, дедов и бабок моей матери, у всех моих соплеменников. Их колдовские слова подействовали на меня. Я почувствовал их в себе. Я и теперь чувствую их. В моей груди пылает огонь. Меня ведет Ворон. А Ловец Душ нашел меня. Из речи Катсука, произнесенной им перед соплеменниками (со слов его тетки Кэлли) Перед самым рассветом Катсук вышел из пещеры, где был ход в древнюю шахту, глубоко врезавшуюся в склон нависавшего над озером холма. Внизу, среди деревьев, он видел огни - костры в тумане, заполнившем всю долину. Огни сверкали и плыли, как будто это были фосфорные цветы, пущенные по воде, но туман сейчас скрадывал их формы. Катсук думал: "Мое племя". Он узнавал их в ночи, но не по хокватским их именам, но данным в племени. В тайну этих имен были посвящены лишь те, кому можно было доверять. Это были: Женщина-Утка, Глаза На Дереве; Ненавижу Рыбу, Прыжок Лося, Дед С Одним Яйцом, Лунная Вода... Сейчас он перечислял все эти имена на родном своем языке: - Чукави, Кипскилч, Ишкауч, Кланицка, Найклетак, Тсканай... Тсканай была здесь, явно считая себя Мэри Клетник. Катсук попытался вызвать то, что помнил о ней Чарлз Хобухет. Но в голову ничего не приходило. Она была здесь, но как бы за покрывалом, за пеленой. Зачем она прячется? Он снова ощущал обнаженное, гибкое тело в свете костра, бормочущий голос; касающиеся тела пальцы; ее мягкость, изгоняющую из него все недобрые мысли. Но сейчас она представляла для него угрозу. И он сам понимал это. Тсканай была очень важна для Чарлза Хобухета. Она может нанести удар в тот центр, которым являлся Катсук. У женщин есть силы. Ловец Душ должен считаться с этим. Над краем долины взошло солнце. Катсук перенес взгляд с заполненной туманом долины на порозовевшие зарей горы. Черные пятна скал выделялись на фоне снегов - белых-белых, будто сделанное из козьей шерсти одеяло. Горы были древними исполинами, одновременно и поддерживающими небо, и толкающими его. Катсук молился: "О, Ловец Душ, защити меня от этой женщины. Стереги мою силу. Пусть ненависть моя останется чистой." После этого он вернулся в пещеру, разбудил мальчика и покормил его взятыми из рюкзака шоколадными батончиками и арахисом. Хокват ел жадно, не замечая того, что сам Катсук не ест. Мальчик ничего не рассказывал про свой сон, но Катсук сам вспомнил про него, чувствуя, что против него собираются опасные силы. Хоквату снился дух, пообещавший выполнить любое желание. Дух сказал, что он еще не готов. К чему не готов? К жертвоприношению? Он сам сказал, что Хоквату приснился дух. Это не с каждым случается. В этом был знак истинной силы. А чем же еще могло это быть? Жертвоприношение должно иметь большое значение. _Н_е_в_и_н_н_ы_й_ должен идти в мир духов с громогласным голосом, который невозможно заглушить. Оба мира должны слышать его, иначе эта смерть будет бессмысленной. Катсук тряхнул головой. Он был обеспокоен, но это утро не будет посвящено снам. Этот день будет отдан испытанию реальности в материальном мире. Он вышел из пещеры и увидал, что солнце уже разогнало большую часть тумана. Озеро теперь было зеркалом, отражавшим солнечное сияние. Оно залило всю долину палевой ясностью. На опушку леса вышел черный медведь, будто собака вывесив язык, чтобы вволю напиться утренним воздухом. Потом он учуял человека, неспешно повернулся и исчез в деревьях. Катсук сорвал с себя хокватскую одежду, оставив только набедренную повязку и сшитые Яниктахт мокасины и повесив на пояс шаманскую сумку. Дэвид вышел из пещеры. Катсук передал ему хокватскую одежду и сказал: - Положи это в рюкзак. Спальный мешок уложишь сверху. Спрячь там, где мы спали. - Зачем? - Мы еще вернемся за ним. Дэвид пожал плечами, но послушался. Вернувшись, он сказал: - Мне кажется, тебе холодно. - Мне не холодно. Сейчас мы пойдем к людям моего племени. Он шел очень быстро. Мальчику не оставалось ничего, как последовать за ним. Они спустились по склону, покрытому яркой зеленью, с проглядывавшими через нее алыми листьями дикого винограда. Кое-где на склоне выглядывали серые бока валунов. Они обошли большую скалу и вступили под темные кроны деревьев. После спуска по каменистому склону Дэвид тяжело дышал. Катсук, похоже, совершенно не растратил сил, продвигаясь уверенным, широким шагом. На берегу ручья росли тополя, их стволы поросли бледным, желто-зеленым мхом. Тропа провела их через болотце и вывела на узкий уступ, поросший елками, кедрами и высокими тсугами. Футах в пятидесяти, на лесной вырубке стояли четыре наспех сделанные хижины, одна из них величиной с три остальные. Хижины были построены из расщепленных кедровых жердей, воткнутых в землю и связанных у вершины. Дэвид заметил даже то, что связки были из ивовых прутьев. У самой большой постройки была низенькая дверь, занавешенная лосиной шкурой. Как только стало возможным увидеть Катсука и мальчика от дверей хижины, шкура поднялась, и вышла молодая женщина. Катсук остановился, придерживая своего пленника за плечо. Девушка заметила их только тогда, когда совсем уже вышла. Она застыла на месте, приложив руку к щеке. Ее взгляд выдал, что она узнала пришельца. Дэвид стоял, скованный зажимом руки индейца. Ему было интересно, о чем тот сейчас думает. И Катсук, и девушка стояли, глядя друг на друга, но не говоря ни слова. Дэвид осматривал девушку и видел, что все ее чувства неестественно насторожены. Ее волосы были разделены пробором посреди головы и свисали до плеч. Их концы были заплетены в косички и перевязаны белой лентой. Левая щека была вся покрыта оспинами, их не могла скрыть даже ладонь, которую она подняла. Лицо у нее было широкоскулое, круглое, с глубока посаженными глазами. У нее было налитое, но стройное тело под красным, спускающимся ниже колен платьем. Всю дорогу от пещеры Дэвид настраивал сам себя, что соплеменники Катсука покончат со всем этим кошмаром. Старые дни индейцев и их бледнолицых пленников навсегда ушли в прошлое. Эти люди пришли сюда как часть поисковой группы, чтобы схватить Катсука. Но сейчас Дэвид увидал в глазах девушки страх и стал сомневаться в своих надеждах. Молодая женщина опустила руку. - Чарли. Катсук ничего не ответил. Она поглядела на Дэвида, потом снова на Катсука. - Не думала, что это сработает. Катсук пошевелился. Голос его звучал странно. - Песня. - Ты считаешь, я пришел сюда из-за песни? - Почему бы и нет. Катсук ослабил зажим на плече Дэвида. - Хокват, это Тсканай... старая знакомая. Направляясь к ним, девушка возразила: - Меня зовут Мэри Клетник. - Ее зовут Тсканай, - повторил Катсук. - Лунная Вода.