- Ой, Чарли, брось ты эти глупости, - сказала девушка. - Ты... - Не называй меня Чарли. Хотя говорил он и мягко, что-то в его тоне остановило ее. Она опять поднесла руку к щеке. - Но ведь... - Сейчас у меня другое имя: Катсук. - Катсук? - Тебе известно, что оно обозначает. Девушка замялась. - Центр... что-то вроде того. - Что-то вроде того, - осклабился индеец. Он указал на мальчика. - А это Хокват, Невинный, который ответит за всех наших невинных. - Но ведь ты же не думаешь взаправду... - Я покажу тебе правду, и только она будет правдой. Ее взгляд остановился на ноже, висящем у Катсука на поясе. - Так что ничего сложного, - продолжил индеец. - А где остальные? - Большая часть ушла еще до зари... искать. - Меня? Девушка кивнула. При этих словах сердце Дэвида забилось сильнее. Племя Катсука находилось здесь, чтобы помочь. Они были частью поисковой группы. Он сказал: - Меня зовут Дэвид маршалл. Я... Резкий удар сбоку чуть не сбил его с ног. Тсканай поднесла руку ко рту, сдерживая вскрик. Своим обычным тоном Катсук заметил: - Тебя зовут Хокват. Не забывай об этом. - Он повернулся к девушке. - Мы провели ночь на старой шахте, даже развели там костер. Как же ваши следопыты не заметили этого? Она опустила руку от губ, но не ответила. - Неужели ты считаешь, что меня привела сюда твоя несчастная песня? Тсканай конвульсивно сглотнула. Дэвид, у которого щека горела от удара, злобно поглядел на Катсука, но страх удержал его на месте. - Кто остался в лагере? - спросил Катсук. - Насколько мне известно, - отвечала Тсканай, - твоя тетка Кэлли и старый Иш. Ну, может еще пара ребят. Им ее захотелось выходить на утренний холод, так рано. - Вот вся история ваших существований, - вздохнул Катсук. - Радио у вас есть? - Нет. Лосиная шкура позади девушки поднялась снова. Из хижины вышел старик - с длинным носом, седыми волосами до плеч и птичьей фигурой. На нем был нагрудник и зеленая шерстяная рубаха, свободно болтающаяся на его тощем теле. На ногах были заплатанные ботинки. В правой руке он держал ружье стволом вверх. При виде ружья надежды Дэвида вспыхнули снова. Он внимательно изучал старика: бледное, все в морщинах лицо, глаза утонули за высокими скулами. Во взгляде чувствовалось присутствие какого-то мрачного, первобытного духа. Волосы его растрепались и напоминали комок иссохших на берегу старых, гнилых водорослей. - Услышал, услышал, - сказал старик. Голос у него был высокий и чистый. - Здравствуй, Иш, - сказал Катсук. Старик вышел из дома, отбросив шкуру. Передвигался он боком, волоча левую ногу. - Так значит, Катсук? - Да, это мое имя. - В голосе Катсука чувствовался оттенок уважительности. - А зачем? - спросил Иш. Сейчас он занял место рядом с Тсканай. Между ними и Катсуком с мальчиком было футов десять. Дэвид почувствовал, что эти двое - соперники. Он поглядел на Катсука. - Мы оба знаем, что открывает разум, - ответил тот. - Ага, отшельничество и размышления, - сказал Иш. - Так ты считаешь себя шаманом? - Ты воспользовался правильным словом, Иш. Я удивлен, мальчик. - Я следовал древним путям, - объяснил Катсук. - После размышлений в горах, в холоде и посте, я нашел себе духа. - И теперь ты стал лесным индейцем, а? Жестким, холодным голосом Катсук заметил: - Не называй меня индейцем. - Хорошо, - согласился Иш и перехватил ружье. Дэвид перевел взгляд с ружья на Катсука, боясь вздохнуть, опасаясь, что тем самым привлечет к себе внимание. - Ты и вправду считаешь, что у тебя есть дух? - спросил Иш. - О, Господи! Какие глупости! - вздохнула Тсканай. - Я не смог разминуться со своими соплеменниками на своей родной земле. И я знаю, почему вы здесь. Мой дух рассказал мне. - И почему же мы здесь? - спросил его старик. - Вы воспользовались охотой на меня, чтобы нарушить хокватские законы, чтобы настрелять дичи, необходимой вашим семьям для того, чтобы выжить, но которая по праву ваша. Старик усмехнулся. - Для того, чтобы сказать это, дух не нужен. Ты считаешь, что на самом деле мы за тобой не охотимся? - Я слышал песню, - сказал Катсук. - И это она привела тебя сюда, - заметила Тсканай. - Вот именно, - согласился с ней Иш. Катсук отрицательно покачал головой. - Нет, дядя моего отца, ваша песня не приводила меня сюда. Я пришел к вам, чтобы показать нынешнее свое положение. - Но ведь ты даже не знал, что я здесь, - запротестовал Иш. - Я же слышал, как ты спрашивал у Мэри. - У Тсканай, - поправил его Катсук. - Мэри, Тсканай - какая разница? - Ведь ты же _з_н_а_е_ш_ь_ эту разницу, Иш. Вдруг до Дэвида дошло, что старик, судя по бойкости его речей, перепуган, но пытается это скрыть. Почему он боится? У него есть ружье, а у Катсука только нож. Во всем был виден страх - в бледности старика, в его заискивающей улыбке, в напряженности старческих мышц. И Катсук знал об этом! - Ну ладно, знаю я разницу, - пробормотал Иш. - Я покажу тебе, - пообещал Катсук. Он поднял руки, обратил лицо к небу. - О Ворон! - сказал он низким голосом, - покажи им, что дух мой силен во всем. - Черт подери, - заметил старик. - Мы посылали тебя в университет вовсе не за тем. - Ворон! - произнес Катсук, теперь еще громче. - Перестань звать свою проклятую птицу, - вмешалась Тсканай. - Ворон мертв уже, самое малое, сотню лет. - Ворон!!! - вскрикнул Катсук. В левой хижине открылась деревянная дверь. Из дома вышли два мальчика, приблизительно в возрасте Дэвида, и остановились, наблюдая за происходящим на поляне. Катсук опустил голову, сложил руки. - Я видал, как однажды он призвал птиц, - сказал Дэвид и тут же почувствовал, что сморозил глупость. Все присутствующие не обратили ни малейшего внимания на его слова. Неужели ему не верят? - Я _в_и_д_е_л_, - повторил мальчик. Тсканай снова поглядела на него и резко дернула головой. Дэвид видел, что она тоже не хочет поддаваться страху. А еще в ней была злость. Из-за этого у нее даже глаза заблестели. - Я воспринял то, что дает Ворон, - сказал Катсук, а потом начал петь, очень тихо - странный мотив с резкими и щелкающими звуками. - Прекрати, - сказал ему Иш. Зато Тсканай была заинтригована. - Ведь это всего лишь имена. - Это имена его мертвых, - объяснил ей старик. Глаза его блеснули, когда он обвел взором всю вырубку. Катсук прервал свою песню и сказал: - Ты ощущал их присутствие, когда пел вчера вечером. - Не говори глупостей, - вспыхнул было старик, но страх чувствовался в его голосе, потом Иш задрожал и смолк на полуслове. - Ч_т_о_ ощущал? - настаивала на своем Тсканай. Холод сковал грудь Дэвиду. Он _з_н_а_л_, что имеет в виду Катсук: Здесь, в этом месте, были духи. Мальчик ощущал погребальный гул деревьев. Он затрясся от ужаса. - Когда вы пели призывную песнь, я слышал, что они здесь, - сказал Катсук и коснулся своей груди. - Они говорили вот что: "Мы - люди каноэ. Мы - китовые люди. А где ваш океан? Что вы делаете здесь? Это озеро совсем не океан. Вы сбежали. Киты насмехаются над нами. Они подплывают к самому берегу, чтобы пускать свои фонтаны. А ведь когда-то они не посмели бы так сделать." Вот что сказали мне духи. Иш прочистил горло. - Ворон защищает меня, - добавил Катсук. Старик покачал головой и начал подымать свое ружье. В этот миг из деревьев, окружавших озеро, вылетел один-единственный ворон. Его глазки-бусинки осматривали всю поляну. Он уселся на верху самой большой хижины и вытянул голову, как бы желая получше видеть людей. Иш и Тсканай повернули головы, чтобы проследить за полетом птицы. Девушка обернулась сразу же, Иш гораздо дольше изучал ворона, прежде чем повернуться к Катсуку. Дэвид тоже обратил внимание на индейца. Так вот чем были заняты его мысли - он вызывал ворона! Глядя прямо в глаза старику, Катсук сказал: - Ты будешь называть меня Катсуком. Иш, глубоко и судорожно вздохнув, опустил ружье. Тсканай, прижав обе руки к щекам, виновато опустила голову, когда Дэвид посмотрел на нее. Ее глаза говорили: "Я не верю в это, и ты тоже не верь". Дэвиду было за нее стыдно. - Ты, Иш, как и все соплеменники, должен знать, кто я такой, - сказал Катсук. - Вы уже видели раньше, что духи делают с людьми. Я знаю про это. Мой дед рассказывал мне. Ты можешь стать _ш_и_к_т_а_, великим вождем нашего племени. Иш откашлялся, потом сказал: - Все это глупая чушь. И птица эта прилетела сюда совершенно случайно. Уже много лет я не верю в это. - И сколько же это лет? - мягко, вкрадчиво спросил Катсук. - Ты и _в_п_р_а_в_д_у_ веришь, что позвал этого ворона? - вмешалась Тсканай. - Да, он это сделал, - прошептал Дэвид. - Так сколько все-таки лет? - настаивал Катсук. - С тех пор, как я увидал свет разума, - ответил Иш. - Хокватского разума, - заметил Катсук. - А точнее, когда ты принял веру хокватов. - О, Господи, мальчик... - Вот оно, разве не так?! - торжествовал Катсук. - Ты проглотил хокватскую веру, как палтус захватывает наживку. И они потянули тебя. А ты попался на крючок, хотя и знал, что тебя оттащат от твоего прошлого. - Ты богохульствуешь, мальчик! - Я не _м_а_л_ь_ч_и_к_. Я - Катсук! Я - сосредоточие! И я говорю, что это _т_ы_ богохульствуешь. Ты отказываешься от тех сил, что принадлежат нам по праву наследия. - Это все глупости! - Тогда почему же ты не застрелишь меня? - Он прокричал это, подавшись к старику. Дэвид затаил дыхание. Тсканай отступила на несколько шагов. Иш приподнял ружье. В этот миг ворон на верху хижины закаркал. Иш тут же опустил ствол ружья. В его глазах отражался ужас. Он глядел на своего более молодого противника так, будто пытался проглядеть его насквозь. - Вот теперь ты знаешь это. - Катсук взмахнул правой рукой. Подчиняясь этому жесту, ворон взлетел и направился в сторону озера. - Так как меня зовут? - требовательно спросил Катсук. - Катсук, - прошептал старик, опустив плечи. Ружье свисало у него из рук, как будто он вот-вот собирался бросить его на землю. Катсук указал на Дэвида. - А это Хокват. - Хокват, - согласился Иш. Индеец прошел между стариком и Тсканай к завесе из лосиной шкуры. Он приподнял ее, затем повернулся к девушке. - Тсканай, ты будешь присматривать за Хокватом. Проследи, чтобы он не попытался убежать. Скоро, очень скоро ему предстоит умереть. И он вошел в дом, опустив за собой шкуру. - Он сошел с ума, - прошептал Дэвид. - Совершенно. Тсканай повернулась к старику. - Почему ты уступил ему? Мальчик прав. Чарли... - Заткнись, - прошипел Иш. - Он потерян для тебя, Мэри. Ты понимаешь меня? Он уже не твой. Я знал, давно уже видел это. Он потерян для всех нас. И я видел это. - Ты видел... ты знал... - передразнила она его. - Почему ты, старый дурак, только стоял здесь со своей пукалкой, когда он... - Ты же сама видела птицу. - Всего лишь птицу. - Она могла поразить нас молнией, насмерть! - Ты такой же сумасшедший. - Ты что, ослепла? Я разговаривал с ним только лишь затем, чтобы не дать понести своим нервам. Я даже не заметил, как он позвал свою птицу. Но ты могла почувствовать его силу. Он пришел сюда не потому, что мы пели. Он пришел показывать свою силу. Она тряхнула головой. - И что ты собираешься делать? - Хочу подождать остальных и рассказать им. - Что ты собираешься им сказать? - То, что для них лучше подумать сначала, прежде чем выступать против него. Где Кэлли? - Она ушла куда-то... минут десять назад. - Когда она вернется, скажи, чтобы она приготовила дом для большого собрания. И проследи, чтобы этот ребенок не убежал. Если это случится, Катсук тебя убьет. - А ты только будешь стоять и позволишь ему сделать это? - Не выводи меня из себя! Я не хочу противостоять истинному духу. А его захватил Повелитель Душ. 20 Я уже говорил парням из средств массовой информации, как сильно мы нуждаемся в сотрудничестве. Мы даем вам все, что только можно. Черт подери, я знаю, какая это сенсационная новость. Мы загружены по самую макушку, а шериф говорит, что все надо сворачивать. Мы рассчитывали на то, что оставленные Хобухетом записки - это требования о выкупе. Как только выяснилось похищение, мы тут же автоматически предприняли юридические действия. Мы разработали версию, что мальчика перевезли в другой штат или даже за рубеж. Я знаю, что говорит шериф, но и он всего не знает. Мы ожидаем, что вскоре появится следующее требование о выкупе. Хобухет учился в университете, и мы склонны считать, что он стал индейским боевиком. Он думает, что мы отдадим Форт Лоутон, Алькатрас или что-нибудь еще под Независимые Индейские Территории. Только, ради Бога, не печатайте этого. Специальный агент Норман Хосбиг, ФБР Дэвид не знал, что и делать. Он понимал, что был причиной всего, случившегося на вырубке. У него были личные отношения с Катсуком - проблемы, касавшиеся жизни и смерти, но противостояние молодого индейца и старика Иша совершенно не касалось его судьбы. Теперь все перешло в иной план, в измерение духов и снов. Дэвид знал об этом. Теперь у него не было сомнений, в каком мире живет он в своем теле. И он удивлялся: "Откуда мне все это известно?" Сознание это пришло вопреки всему тому, во что он сам привык верить до тех пор, как в его жизнь вошел Катсук. Здесь были две проблемы, или даже одна проблема, но с двумя представлениями. Одно касалось необходимости сбежать от сумасшедшего индейца, возвращения к людям разумным, которые могли его понимать. Но была и другая сторона - а точнее, сила, связующая двух людей по имени Хокват и Катсук. Мальчик подумал: "Но ведь я же Дэвид, а не Хокват." Только, вспомнив о Хоквате, он осознал, что сам создал некую связь. Если он сбежит, то разорвет оба этих соединенных звена. Иш понимал это, Тсканай - нет. Девушка стояла там, где оставил ее Катсук. В ее глазах проглядывала озабоченность, когда она глядела на мальчика, которого ей приказали опекать. Ветер с озера взъерошил ее волосы, и она убрала прядку со лба. В этом движении был и гнев, и разочарованность. Иш направился в лес. Он шел широким, уверенным шагом. Она же оставалась со своими заботами. Тсканай была крепко связана с этим миром, понял Дэвид. У нее была лишь какая-то частица предвидения. Это было так, как будто она была слепой. Иш - совершенно другой случай. Он мог видеть оба мира, но боялся этого. Возможно, он и боялся-то _п_о_т_о_м_у _ч_т_о_ мог видеть оба мира. Дэвид подавил в себе внутреннюю дрожь. Долгое молчание Тсканай обеспокоило мальчика. Он оглянулся в сторону озера, потому что не мог вынести взгляда ее темных глаз. О чем она думала? Сейчас солнце висело высоко над холмами, посылая свой свет и тепло сюда, где стояли они оба. Почему она смотрит так? Почему ничего не говорит? Ему хотелось накричать на нее, сказать что-нибудь обидное или просто уйти. Она думала о Катсуке. Мальчик был уверен в этом, как будто она сама сказала об этом. Ей страшно хотелось поговорить о Катсуке. Но говорить с ней про Катсука было опасно. Сейчас Дэвид знал об этом. Но так уж произошло. С Катсуком были проблемы. Опасность эта каким-то образом была связана с пережитым Катсуком духовным сном, о котором он не хотел рассказывать подробно. По-видимому, этот сон имел очень большое значение и силу воздействия. Очевидно так. Дэвид вдруг подумал, а не попал ли в этот сон Катсука сам Хокват. Могло такое случиться? Могло произойти такое, что, увидав какого-то человека во сне, на земле ты держишь его в плену? Мальчика обожгло осознание того, что во время спора с Ишем сам он принял сторону Катсука. Как могло такое случиться? Мысль об этом наполнила его сознанием вины. Он предал самого себя! Он сам ослабил в себе то, что являлось Дэвидом. Каким-то образом он совершил ужаснейшую ошибку. От перепуга у него даже рот раскрылся. Какие же силы управляли им, если он сам крепил связь между Хокватом и Катсуком? Тсканай пришла в себя, спросила: - Ты голоден? Дэвид не понимал, о чем она говорит. Какое отношение имеет голод ко всему остальному? Голоден? Он задумался. - Ты кушал? - настаивала Тсканай. Дэвид пожал плечами. - Кажется да. Немного арахиса, шоколадка... - Пошли со мной. Она повела его через всю вырубку к кучкам золы у дальних хижин. Дэвид шел за ней, отмечая про себя, что кучки эти были разные. Одни из них дымились. Тсканай подвела его к одной такой. Здесь лежало обгорелое бревно и охапка коры. Идя позади Тсканай, Дэвид заметил, что подол ее платья был мокрым от росы. Утром она ходила по высокой траве. По краю все ее платье было покрыто грязными пятнами, испачкано золой. Дэвид спросил у девушки: - Как мне тебя называть? - Мэ... - Она бросила взгляд на хижину, в которую вошел Катсук. - Тсканай. - Это означает - Лунная Вода, - сказал Дэвид. - Я уже слышал это имя. Девушка кивнула и начала маленькой палочкой раскапывать угли в золе. Дэвид обошел бревно. - Ты давно знаешь Катсука? - С самого детства. Он нагнулась над кострищем и стала раздувать угли. Вспыхнул язычок пламени. Девушка подбросила в огонь кусочки коры. - Ты хорошо его знаешь? - Я собиралась выйти за него замуж. - О! Тсканай прошла в дом и вернулась с двумя старыми эмалированными мисками. В одной плескалась вода, в которой плавали черничные листья. Во второй была серо-голубая масса. - Здесь голубика, клубни тигровой лилии и камышовые корни, - ответила девушка, когда Дэвид спросил, что это такое. Мальчик присел у костра, наслаждаясь его теплом. Тсканай поставила обе миски на угли, вернулась в хижину, принесла эмалированную тарелку, кружку и дешевую ложку. Она вытерла их подолом платья, а затем пересыпала в тарелку разогретую кашу, налила в кружку настой из черничных листьев. Дэвид сел на бревно и стал есть. Тсканай присела на другой конец бревна и, не говоря ни слова, смотрела, пока он не закончил. Каша показалась мальчику сытной и сладкой. Чай был горьковатым, но после него во рту оставалось чувство свежести и чистоты. - Понравилось? - спросила Тсканай, забирая посуду. - Угу. - Это индейская еда. - Катсуку не нравится, когда его называют индейцем. - Пошел он к черту! Он сильно тебя ударил? - Да нет. Ты еще собираешься выйти за него замуж? - Никто за него не собирается. Дэвид кивнул. Катсук ушел в мир, в котором люди не женятся и не выходят замуж. - Раньше он не был таким жестоким, - сказала Тсканай. - Знаю. - Он назвал тебя Невинным. Ты и вправду такой? - Какой? - Невинный? Дэвид не знал, что и ответить. Эта тема ему не нравилась. - Вот я - нет, - сказала она. - Я была его женщиной. - Понятно. - Дэвид отвернулся в сторону озера. - Ты знаешь, почему он назвал тебя Хокватом? - Потому что я белый. - Сколько тебе лет? - Тринадцать. - Дэвид поглядел на большой дом. - Так что случилось с Катсуком, что он изменился? - Он ненавидит. - Это я понял. Но почему? - Скорее всего, из-за сестры. - Сестры? - Да. Она покончила с собой. Дэвид уставился на Тсканай. - Почему она сделала это? - На Форкс Роад ее схватила банда белых и изнасиловала. В словах Тсканай Дэвид уловил скрытую радость, и это его удивило. Он спросил: - И потому Катсук ненавидит белых? - Думаю, поэтому. Ты еще никого не насиловал, а? Дэвид покраснел. Его злило, что она могла такое подумать. Он отвернулся. - Ты хоть знаешь, что это означает? - А как же! - Голос его прозвучал грубо. - А ты и вправду невинный! - Да! - Уже дерзко. - И никогда не лазил девчонкам под юбку? Дэвид почувствовал, что снова краснеет. Тсканай рассмеялась. Дэвид повернулся, поглядел на нее. - Он собирается убить меня! Ты знаешь про это? Если твои родичи не остановят его, то... Она кивнула, лицо стало серьезным. - Почему ты не убежишь? - Куда мне бежать? Девушка указала на озеро. - Из другого конца озера вытекает речушка, даже ручей. Иди по его течению, там много звериных троп. Потом там будет речка, свернешь налево, вниз по ее течению. Ты выйдешь к парковым дорогам и мосту. Перейдешь мост. Там есть указатель. Дорога ведет к палаточному городку. Там мы оставляем свои машины. "Машины!" - подумал Дэвид. Сейчас автомобиль означал для него безопасность, освобождение от страшных пут. - Насколько это далеко? Девушка задумалась. - Миль двадцать. Мы идем два дня. - Где я смогу отдохнуть? Что буду есть? - Если будешь держаться северного берега реки, то найдешь заброшенный парковый приют. Иш с кое с кем из своих приятелей закопал там стальную бочку. Там есть одеяла, бобы, спички и растопка. Это в самом северном углу убежища. Я сама слышала, как он рассказывал об этом. Дэвид уставился на озеро. "Приют... одеяла... мост... машины..." Он бросил взгляд на хижину, в которой скрылся Катсук. - Если я убегу, он тебя убьет. - Не посмеет. - Он может. - Да ведь он же кричал, молил своего чертова Ворона! Дэвид подумал: "Он вышлет за мной своих птиц!" - Меня он не запугает, - сказала Тсканай. - Или ты сам не хочешь убегать? - Конечно хочу. - Так чего ты ждешь? Дэвид вскочил на ноги. - Ты уверена? - Уверена. Мальчик еще раз глянул на озеро. Он чувствовал, как нарастает в нем восторг. "По ручью до речки. По ее течению спуститься до парковой дороги. Перейти мост." Даже не оглянувшись, не подумав о Тсканай, он побежал к озеру, делая так на тот случай, если бы Катсук следил за ним. На самом берегу он поднял плоский камешек и забросил его в тростники. Если бы за ним следили, он притворился бы, что просто побежал к озеру играть. И еще один камень полетел в заросли. Этот вспугнул сидящего в укрытии селезня. Птица с криком вылетела из тростников, взбивая воду крыльями, и уселась на дальнем берегу, стала оглаживать перья, при этом недовольно крякая. Дэвид сглотнул слюну, заставляя себя не оглядываться в сторону индейской стоянки. Селезень наделал шума, и это могло привлечь внимание д_р_у_г_и_х_ птиц. Высматривая воронов, мальчик обошел открытую сверху порубку и обнаружил звериную тропу, по которой стекала вода. Все поросло мокрой высокой травой. Ноги тут же промокли до самых колен. У самой стены деревьев Дэвид остановился. Как только он войдет в лес, о нем сообщат Катсуку. Рядом раздалось воронье карканье. Дэвид повернулся влево, поглядел на озеро. Вся воронья стая сидела на высоком сухом дереве на другом берегу. Тропа вела по берегу прямо к нему. Мальчик подумал: "Если я подойду поближе, они взлетят, наделают шума и позовут Катсука." Сквозь маскирующие его деревья он мог видеть склон холма, нависшего над озером: никаких видимых дорог, все густо поросло елями и тсугами, повсюду торчат корни, покрывшиеся мохом упавшие деревья. Уж лучше это, чем вороны. Дэвид направился вверх по склону, прямо в лес. Это был трудный подъем - спотыкаясь на корнях и палых ветках, скользя по влажному мху, мальчик падал; сучья царапали и хватали его за одежду. Через пару сотен шагов он уже потерял озеро из виду, зато на вершине покрытого клочьями мха дерева он увидал глухаря. Птица не испугалась, а только повернула голову, когда мальчик проходил мимо. За исключением постоянной капели стекающей с деревьев влаги, лес молчал. Дэвид думал: "Когда доберусь до вершины холма, сразу же сверну влево. Потом дойду до озера или выйду прямо к ручью." Мокрые носки быстро натерли ноги. Склон стал уже не таким крутым, как вначале. Деревья здесь были и ниже, и не такие толстые. Усы лиан хватали мальчика за одежду и за ноги. Он вышел на небольшую полянку с громадным вывороченным черным деревом. Его корни змеились прямо из гранитного основания холма. Перебраться через него не было никакой возможности. Дэвид присел, чтобы немного перевести дух. Камни и корни спутались в неустойчивую массу, которая не позволяла ему повернуть влево. На полянке была только узенькая оленья тропка, поворачивающая в правую сторону. "Ладно, дойду до самой вершины, а там сверну влево." Немного отдохнув, мальчик встал и начал подниматься по тропке. Не пройдя и сотни шагов, он уперся в сплошную стену кустарника. Заросли шли сплошной полосой до самой вершины и заворачивали вправо, к подножию. Дэвид попытался было протиснуться через кустарник, но понял, что это невозможно. Клочья оленьей шерсти на колючках верхних веток подсказали, что олени просто перепрыгивали этот барьер. Разочарованный, мальчик осматривал окрестности. Спускаться вправо, к подножию, означало возвращаться к Катсуку... раз уж не удалось обойти долину поверху. А перейти озеро по левому берегу - означало встретиться с воронами. Правда, здесь была еще одна тропа, по которой он пришел сюда вместе с Катсуком. Решение принесло надежду. Он повернул назад, к подножию, стараясь двигаться осторожно, чему учился, глядя на Катсука. Но, так как у индейца, не получалось: Дэвид наступал на сухие ветки, которые ломались с оглушительным хрустом, он все так же спотыкался на корнях и ветках. Деревья становились выше и толще, но много было и поломанных ветром. Мальчику хотелось пить, он начал ощущать первые признаки голода. Здесь он обнаружил еще одну оленью тропу. Через несколько шагов она разделилась: левая тропка вела чуть ли не отвесно вверх, на склон холма, правая плавно спускалась вниз, теряясь в зеленом полумраке. Дэвид осмотрелся и понял, что заблудился. Если он подымется наверх, то обязательно упрется в другую часть непреодолимой каменной гряды. Так что оставалось идти только вниз. Возможно, там ему удастся найти воду, чтобы, наконец-то, утолить жажду. Он погрузился в зеленый полумрак. Тропинка прихотливо вилась, пока не привела к вывернутому стихией дереву, чьи корни торчали прямо в небо. Мальчик обошел вздыбленный комель и нос к носу столкнулся с черным медведем. Зверь заворчал и попятился назад. А Дэвид понесся вниз, по тропе, не обращая внимания на ветки и кусты, страх заставлял его мчаться сломя голову. Низкая ветка расцарапала ему лоб, на покрытом мхом стволе он поскользнулся и со всего размаху влетел носом в порожденное родником, пробивавшимся из черной скалы, болотце. Мальчик с трудом поднялся на ноги, разгляделся. Он весь был в грязи. От медведя ни слуху, ни духу. Ужасно болели грудь и бок, на который он упал. Дэвид постоял, прислушиваясь, но слышен был только ветер в деревьях, булькание воды из родника и его собственное хриплое дыхание. Песня воды напомнила, что ему давно хочется пить. Мальчик нашел углубление в камнях, присел и погрузил лицо в родниковую воду. Когда он поднялся, все лицо было мокрым, но Дэвиду не удалось найти ни единого сухого клочка одежды, чтобы утереться. Пришлось отряхнуться по-собачьи. Подул ветер, и Дэвиду стало холодно. Он ощутил, как дрожат все его мышцы, но поднялся и пошел вниз по течению ручья. Тот пробегал под сваленными деревьями, по песку, заполняя мелкие провальчики, становясь все шире и шире. В конце концов ручей добрался еще до одного болотца и скрылся в плотных зарослях чертовой ягоды. Дэвид остановился, глядя на длинные белые шипы. Здесь не пройти. Он посмотрел направо. Эта дорога должна была привести его к стоянке индейцев. Тогда он свернул налево, идя по совершенно размокшей земле, и она чавкала на каждом шагу. Тропа привела его к зарослям кустарника выше его роста. Но здесь почва была уже тверже. Оленья тропка вела прямо через заросли. Дэвид остановился и огляделся. Он посчитал, что бродит уже часа три. Он даже не был уверен, находится ли сейчас в озерной долине. Какая-то тропа здесь имелась. Мальчик поглядел в черную дыру прохода в кустарнике. Почва была грязно-серой, всю ее покрывали оленьи следы. Мальчика охватил страх. От холода застучали зубы. Куда ведет эта тропа? Назад к Катсуку? Звук постоянно капающей влаги действовал ему на нервы. Ноги гудели. Окружающую тишину мальчик ощущал как проявление враждебности к нему и растений, и животных. Теперь уже он весь трясся от холода. До него донеслось отдаленное карканье воронов. Дэвид поворачивал голову, пытаясь определить направление, откуда исходил этот звук. А каркание становилось все громче и громче, теперь крылья хлопали уже над самой головой, но за кронами деревьев самих птиц он видеть не мог. "А вот они смогут увидать его даже сквозь листву." В приступе ужаса, большего, чем даже когда он встретился с медведем, Дэвид скользнул в дыру оленьего прохода, поскользнулся, упал, снова поднялся. Он бежал, ревя во весь голос, с трудом ориентируясь в плотной тени. Внезапно тропа резко завернула. Дэвид не удержался и грохнулся в кусты. Подняв голову, он густо покраснел, все тело дрожало. Прямо перед ним стоял Иш. Он подал руку, чтобы помочь Дэвиду подняться. - Ты заблудился, мальчик? Дэвид от изумления даже рот раскрыл. Единственное, что он мог, это глядеть птичьи глаза на морщинистом лице. За стариком была поляна, окруженная широким кольцом деревьев. Вся она была залита солнцем. От яркого света Дэвид зажмурился. - Кое-кто посчитал, что ты заблудился, но тут я услыхал, как ты полетел на склоне холма, - сказал Иш. Он положил руку на плечо Дэвида и отступил на шаг, чтобы осмотреть мальчика всего. - Лодырь ты, только шатался все время. - Я медведя встретил, - оправдывался Дэвид. Только сказав это, он понял, насколько глупо прозвучали его слова. - Сейчас ты тоже увидал медведя? - в голосе Иша чувствовался смех. Дэвид смутился. - Пошли, глянем, как там Тсканай, - сказал Иш. - Он рассердился на нее? - Он наслал на нее духа. А тот сделал так, что девушку схватила судорогу, и она упала, плача от боли. - Это он ударил ее. - Может и так. - Я же говорил ей, что он может так сделать. - Тебе не надо было убегать, мальчик. Это же чистое самоубийство. - А какая разница? - Ладно, - примирительно сказал Иш. - Ты неплохо погулял. Я покажу тебе короткий путь в лагерь. Катсук ждет тебя. Он повернулся и пошел через поляну - хромой старик, на чьих волосах горело солнце. Дэвид, слишком усталый, для того, чтобы плакать, потащился за ним как марионетка на шнурке. 21 И вы еще называете себя индейцами! Каждый раз, когда вы так говорите, вы отрицаете - что вы Люди! Неру был индийцем. Ганди был индийцем. Они знали, что это такое - быть Людьми. Если вы не можете слушать меня, послушайте Ганди. Он говорил: "Как только человек перестает бояться сил деспотии, их мощь уходит". Услыхали, трусы? Выберите для себя собственное имя! Из письма "Власть - краснокожим", которое Катсук направил в Индейский Союз Старуха стояла у занавешенного шкурой входа в самую большую хижину. Когда Иш с мальчиком вышли на вырубку, где был лагерь, она разговаривала с Катсуком. Иш поднял руку, чтобы остановить Дэвида. - Это Кэлли, его тетка со стороны матери, - объяснил старик мальчику. Она была на голову ниже Катсука, плотная и крепкая, в черном платье до середины икр. На ногах у нее были черные носки и теннисные туфли. Волосы у нее были иссиня-черные, пронизанные сединой, крепко стянутые и связанные сзади голубой лентой. Ниже ленты волосы рассыпались по плечам. У нее был высокий лоб, щеки круглые, кожа жирная и смуглая. Когда она глядела через всю прогалину на Дэвида, он мог видеть непроницаемые карие глаза, которые ничего не говорили ему. Мотнув головой, Кэлли приказала Ишу подвести мальчика поближе. Катсук повторил ее жест, улыбка переместилась с его губ в глаза. - Иди, мальчик, сказал Иш и подвел Дэвида к паре, стоящей у входа в дом. - Ну что, Хокват, хорошо прогулялся? - спросил Катсук. В то же время он размышлял: "Значит, это действительно правда - Хокват не может уйти от меня. Даже убежав, он возвращается назад." Дэвид уставился в землю. Он чувствовал себя несчастным и отверженным. Здесь собрались и другие люди - идущие от берега озера, стоящие кучками у дверей других хижин. Дэвид чувствовал исходящее от них прохладное любопытство, и больше ничего. Он подумал: "Такого не может быть. Это вовсе не дикие индейцы из исторических книжек. Эти люди ходят в школу и церковь. У них есть автомобили. Они смотрят телевизор." Он чувствовал, что разум его пытается установить точки совпадения между ним и окружающими его сейчас людьми. Эти мысли помогали забыть об отчаянной ситуации. Он сконцентрировался на теннисных туфлях, что были на ногах у Кэлли. Эти туфли явно были куплены. Значит, она бывала в городе и в магазинах. У Иша есть ружье. На нем была покупная одежда... как и тенниски Кэлли. Здесь они были людьми, а не дикарями-индейцами. И все они боялись Катсука. Тот же бросил быстрый взгляд на старуху и сказал: - Хокват связан со мной, поняла? Он не может сбежать. - Не говори глупостей, - ответила Кэлли, но без особой уверенности. Катсук объяснил Дэвиду: - Это Кэлли, сестра моей матери. Мне не хотелось бы много объяснять тебе, Хокват, но именно от родичей матери я получил свою первоначальную силу. "Он говорит это, чтобы убедить ее, а не меня", - подумал мальчик. Дэвид глянул на лицо женщины, чтобы уловить ее реакцию, но нашел там лишь буравящие его карие глаза. Чувствуя, как все внутри него проваливается куда-то вниз, Дэвид понял, что Кэлли гордится Катсуком. Она гордится тем, что сделал Катсук, но ее душа не принимает этого. И никогда не примет. - С тобой все в порядке, мальчик? - спросила Кэлли. Дэвид вздрогнул, но промолчал, все еще думая о той власти, которой обладал Катсук над этой женщиной. И она еще гордилась им. "Ну что я могу сделать?" - подумал Дэвид. С большим трудом он заставлял себя не плакать. Плечи повисли от неуверенности. Только через какое-то время до него дошло, как страстно надеялся он на то, что эта женщина ему поможет. Ему казалось, что пожилая женщина всегда благосклонно отнесется к попавшему в беду мальчику. Но она гордилась племянником... и в то же время боялась. Кэлли положила руку на плечо Дэвиду и сказала: - Ты весь грязный, тебе надо помыться. Снимай одежду, я возьму ее и постираю. Дэвид удивленно уставился на нее. Было ли это проявлением мягкосердечия? Нет. Просто ей нужно было занять руки, что позволяло ей не думать, но сохранять чувство гордости. Старуха поглядела на Катсука сбоку и спросила: - Так что же ты, сынок, решил сделать с ним _н_а _с_а_м_о_м _д_е_л_е? Ты собираешься взять за него потлач, выкуп? Катсук нахмурился. - Что? - Что-то не понравилось ему в голосе тетки. Была в нем какая-то хитрость. - Ты говорил, - продолжила Кэлли, - что он связан с тобой, что только ты можешь его освободить. Ты собираешься отпустить его к своим? Катсук отрицательно покачал головой и впервые увидел, что тетка сердится. Что это она задумала? Она разговаривала не с Катсуком. Она пробует воскресить Чарлза Хобухета! Он подавил в себе вскипающую ярость и сказал: - Успокойся. Это не твое дело. Но даже сказав так, он знал, что это не конец, не выход. Эти слова он адресовал самому себе, чтобы предупредить случайную грубость. "Это была его тетка", - сказал он про себя. "У Катсука нет родных. Эта женщина была теткой Чарлза Хобухета." - Ведь это будет самый большой подарок, который когда-либо делали, - сказала Кэлли. - Они будут обязаны тебе. Катсук размышлял: "Вот ведь какая хитрая. Теперь она говорит о предках. Потлач! Но ведь это же не мои предки. Я из рода Похитителя Душ." - Так как насчет этого? - настаивала Кэлли. Дэвид пытался смочить пересохшее горло. Он чувствовал, что между этой женщиной и Катсуком идет сражение. Но она не пробовала спасти пленника. Тогда, к чему она ведет? - Ты хочешь, чтобы я обменял свою жизнь за его? - спросил Катсук. Это прозвучало как обвинение. Дэвид видел, что Катсук прав. Женщина попросту пыталась спасти своего племянника. Ее совершенно не волновал какой-то чертов хокват. Дэвид почувствовал это, как будто бы старуха лягнула его и возненавидел ее. - А ничто другое не имеет смысла, - сказала Кэлли. Дэвид услыхал достаточно. Он закричал, сжав кулаки: - Тебе не удастся его спасти! Он сумасшедший! Даже не повернувшись к мальчику, Катсук расхохотался. Кэлли же наорала на Дэвида: - А ты не лезь не в свое дело! - Нет, пусть говорит, - сказал Катсук. - Послушай моего Невинного. Он знает. Тебе не удастся спасти меня. - Теперь он обратился к Ишу: - Слыхал его, Иш? Он знает меня. Он знает и то, что я уже сделал. Ему известно и то, что я еще должен сделать. Старик кивнул. Дэвид перепугался того, что он сказал. Ведь он чуть не проболтался о смерти путешественника, и Катсук понял это. "Он знает то, что я уже сделал." Но может все эти люди уже знают про убийство? Может потому они и напуганы? Нет. Они страшились могущества Катсука в мире духов. Пускай даже не все они принимали это, верили в это, но боялись все. Катсук глянул на Кэлли, спросил: - Как мы можем сделать, чтобы хокваты были нам обязаны больше, чем было ранее? Дэвид видел, что старуха рассердилась, борясь против своей же гордости. - Нет смысла плакать по прошлому! - сказала она. - Если мы не будем плакать по нему, то кто? - спросил Катсук. Ему нравилось бить ее в слабое место. - Прошлое умерло! - ответила она. - И пусть так и остается. - Пока я жив, оно не умерло, - возразил ей Катсук. - А я живу вечно. - Парнишка прав, - просопела Кэлли. - Ты сошел с ума. Катсук ухмыльнулся. - Я этого и не отрицаю. - Ты не сможешь сделать, что задумал, - попробовала она спорить. Спокойным, рассудительным тоном Катсук спросил у нее: - Что я задумал? - Ты знаешь, что я имею в виду. "Она знает, но не может сказать, - думал Катсук. - Ох, бедная Кэлли. Когда-то наши женщины были сильными. Теперь они слабы." - Никто из людей не сможет остановить меня. - Посмотрим, - сказала она. С гневом и разочарованием, проглядывающими в каждом движении, она схватила Дэвида за руку и потащила в сторону хижины на дальнем конце вырубки. - Пошли, - приказала старуха. - Снимешь одежду и отдашь мне. Катсук позвал ее: - Думаю, мы еще увидимся, Кэлли. - Зачем тебе моя одежда? - спросил Дэвид. - Я собираюсь ее постирать. Проходи сюда. Тут есть одеяла. Можешь закутаться, пока одежда не высохнет. Дверь из потрескавшихся досок заскрипела, когда Дэвид открыл ее. Он думал, что, возможно, успокоившись, Кэлли еще пытается спасти его. В хижине не было окон. Свет проникал только из двери. Мальчик ступил на грязный пол. Здесь воняло рыбьим жиром и еще чем-то кислым, заплесневелым от свежеснятой шкуры горной пумы, растянутой на стене напротив двери. Со стропил свисали какие-то темные тряпки. На полу повсюду валялись сети, полусгнившие, заскорузлые мешки, ржавые банки и ящики. В углу лежала целая стопка зеленых с коричневым одеял. - Раздевайся побыстрей, - сказала Кэлли из-за двери. - Или ты сдохнешь в этих мокрых тряпках. Дэвид неуверенно разглядывался. Хижина была ему противна. Ему хотелось бежать отсюда, чтобы найти людей, способных его освободить. Но вместо этого он разделся до трусов и просунул одежду в дверь. - Трусы тоже, - сказала старуха. Мальчик закутался в одеяло, стянул с себя трусы и выбросил их в дверной проем. Стирка займет несколько часов, - сказала Кэлли. - Закутайся получше и отдыхай. Она закрыла дверь. Дэвид стоял в абсолютной темноте. По щекам побежали слезы. Все - и природа, и люди - повернулось против него. Девушка хотела, чтобы он убежал. Старая Кэлли тоже вроде бы хотела помочь ему. Но только никто из них не мог по-настоящему противостоять Катсуку. Дух Катсука был слишком могущественным. Дэвид вытер лицо уголком одеяла и тут же споткнулся о стоящую на полу раскладушку. Укутавшись в одеяло поплотнее, он сел на нее, и раскладушка тут же закряхтела. Когда глаза немного попривыкли к темноте, он заметил, что дверь закрыта неплотно. В ней были трещины и дыры, через которые проходил свет. Мальчик неясно слышал голоса проходивших мимо индейцев. Откуда-то доходили отзвуки детской игры: удары палкой по жестянке. Слезы продолжали катиться по щекам Дэвида. Он едва сдерживался, чтобы не разреветься во весь голос. Потом он разозлился на свою же слабость. "Я даже не смог убежать." Катсук повелевал птицами, людьми и всеми лесными духами. Здесь не было ни единого места, где можно было бы спрятаться. Все в лесу шпионило для безумного индейца. Его соплеменники знали это и потому боялись. Сейчас же они держали у себя пленника, которого привел Катсук, отобрав у него одежду. Дэвид учуял дым, запах варящегося мяса. Снаружи раздался взрыв смеха, но быстро и затих. Мальчик слышал, как шумит в деревьях ветер, как мимо ходят люди и обмениваются непонятными словами. Одеяло, в которое он закутался, пахло застарелым потом и было очень грубым. Слезы отчаяния продолжали течь из глаз мальчика. Звуки внешней активности постепенно замолкали, все чаще и чаще наступали периоды полной тишины. Что они там делают? Куда подевался Катсук? Дэвид услыхал направляющиеся к хижине шаги. Застонала открытая дверь. На пороге была Тсканай, неся в руках миску. В ее движениях была какая-то злобная решимость. Когда дверь раскрылась пошире, и девушка зашла вовнутрь, дневной свет помог заметить на ее челюсти большой синяк. Тсканай закрыла дверь, села рядом с Дэвидом на раскладушку и протянула ему миску. - Что это? - Копченая форель. Очень вкусно. Попробуй. Дэвид взял миску. Она была холодной и гладкой. Но мальчик продолжал глядеть на синяк. Свет из щели лег полосой на челюсти девушки. Было видно, что Тсканай чувствует себя неуютно и беспокойно. - Все-таки он бил тебя? - спросил мальчик. - Просто я упала. Ешь рыбу. - В ее голосе прозвучала злость. Дэвид занялся форелью. Она была жесткая, с легким привкусом жира. Взяв в рот первый же кусочек, мальчик почувствовал, как от голода скрутило желудок. Дэвид не остановился, пока не съел всю рыбину, потом спросил: - Где моя одежда? - Кэлли стирает ее в большом доме. Закончит где-то через час. Чарли, Иш и другие мужчины ушли на охоту. Дэвид слушал, что она говорит и дивился про себя: девушка говорила одно, пытаясь сказать что-то еще. Он перебил ее: - Ему не нравилось, что ты называла его Чарли. Это потому он бил тебя? - Катсук, - пробормотала она. - Тоже мне, шишка. - При этом она поглядела в сторону двери. Дэвид съел вторую рыбу, облизал пальцы. Все это время девушка проявляла беспокойство, ерзая на раскладушке. - Почему вы все так боитесь его? - спросил мальчик. - Я ему покажу, - прошептала она. - Что покажешь? Не отвечая, Тсканай забрала миску и отшвырнула в сторону. Дэвид услыхал лишь, как та загрохотала по полу. - Зачем ты так? - Я хочу показать _К_а_т_с_у_к_у_! - Это имя прозвучало как ругательство. Дэвид почувствовал, как вспыхнула, но тут же погасла в нем надежда. Что могла сделать Тсканай? Он сказал: - Никто из вас не собирается мне помочь. Он сошел с ума, а вы все его боитесь. - Он бешеный зверь, - сказала она. - Он хочет быть один. Он хочет смерти. Это безумие! А я хочу быть с кем-нибудь. Я хочу жизни! Вот это не сумасшествие. Никогда я не думала, что он станет твердолобым индейцем. - Катсук не любит, когда его называют индейцем. Она так замотала головой, что косички разлетелись в стороны. - Он трахнутый, твой Катсук. - Тихим, горьким голосом. Дэвид был шокирован. Он никогда не слышал, чтобы взрослые говорили настолько откровенно. Кое-кто из его приятелей пробовал ругаться, но все же не так, как эта девушка. А ей было, самое малое, лет двадцать. - Что, я тебя шокировала, так? - спросила она. - Ты и вправду невинный. Хотя, ты знаешь, что это означает, иначе на тебя так бы не подействовало. Дэвид сглотнул. - Большое дело, - сказала Тсканай. - Придурошный индеец думает, будто у него есть невинный. Ну ладно, мы ему еще покажем! Она поднялась, подошла к двери и закрыла ее. Дэвид услыхал, как она возвращается к нему, шелест ее одежды. - Что ты делаешь? - прошептал он. Она ответила тем, что села рядом, нашла его левую руку и прижала к своей обнаженной груди. От изумления Дэвид даже свистнул. Она была голая! Как только его глаза привыкли к темноте, он мог видеть ее всю, сидящую рядом. - Мы поиграемся, - сказала она. - Мужчины и женщины часто играются в эту игру. Она очень веселая. - Она влезла рукой под его одеяло, пошарила там и нащупала его пенис. - О, у тебя уже есть волосы. Ты уже достаточно взрослый, чтобы играть в эту игру. Дэвид попытался оттолкнуть ее руку. - Не надо. - Почему не надо? Она поцеловала его в ухо. - Потому что. - Разве тебе не хочется избавиться от Чарли-Катсука? - Хочется. У нее была мягкая, возбуждающая кожа. В низу живота мальчик почувствовал странное ощущение: что-то поднялось и затвердело. Ему хотелось остановить девушку, но и прекращать этого не хотелось. - Он хочет тебя невинного, - прошептала девушка. Дыхание ее участилось. - А он меня отпустит? - тоже прошептал Дэвид. От девушки исходил какой-то странный, молочный запах, из-за чего кровь начала быстрее биться в жилах. - Ты же слыхал, как он говорил. - Она взяла его руку и прижала к треугольнику волос между своими ногами. - Разве тебе не хорошо? - Хорошо. Но откуда ты знаешь, что он меня... - Он сам говорил, что ему нужна твоя невинность. Немного перепуганный, но и возбужденный, Дэвид позволил ей уложить себя на раскладушку. Та затрещала и зашаталась. Теперь он делал все то, что она подсказывала, с желанием. Они покажут этому Катсуку! Придурошному, траханному Катсуку! - Так, сюда... - шептала она. - Сюда! Аааах!... - Потом: - А у тебя хорошая штучка. Ты и сам молодчина. Не так быстро... Сюда... правильно... вот так... ааааах!... Осознание случившегося пришло к Дэвиду уже позднее. Тсканай вытирала его, потного, возбужденного, дрожащего, но в то же время успокоенного и довольного. Он думал: "Я сделал это!" Он чувствовал пульсирующую в себе жизнь. "Милая Тсканай!" Он даже расхрабрился и коснулся ее левой груди. - Тебе понравилось, - сказала она. - Я же говорила, что это весело. - Она потрепала его за щеку. - Теперь ты уже мужчина, а не маленький Невинный, которого таскает за собой Катсук. При воспоминании о Катсуке Дэвид почувствовал, как сжался желудок. Он прошептал: - А как Катсук узнает? - Узнает, - захихикала она. - У него есть нож, - сказал Дэвид. Она повернулась к нему лицом, положив ему руку на грудь. - Ну и что? Дэвид подумал об убитом туристе. Он оттолкнул руку Тсканай и сел на раскладушке. - Ты же знаешь, что он сумасшедший. Потом он подумал, а не рассказать ли девушке про убийство. - Я с трудом могу дождаться, чтобы увидеть его лицо... - как-то апатично, даже со скукой сказала она. Перебив ее, дверь заскрипела и распахнулась от удара. В хижину вошел Катсук, его лицо против света оставалось в тени. Он нес охапку одежды Дэвида и его кроссовки. Когда солнечные лучи из дверного проема высветили две обнаженные фигуры на раскладушке, Катсук остановился. Тсканай начала смеяться. - Хей, Чарли-бэби. А у него уже нет невинности! Что ты на это?! Катсук уставился на них, от шока у него перехватило у него перехватило дыхание. Его рука потянулась к рукояти ножа на поясе, он уже почти вытащил его из ножен. Почти. А потом в нем заговорила мудрость Ловца Душ, он прозрел ее женскую хитрость. Ей хотелось этого ножа! Ей хотелось смерти и того, чтобы смерть эта прикончила его. Ей хотелось отменить древний обряд. Ах, это женское хитроумие! Он бросил Дэвиду его одежду и сделал шаг вперед. Его лицо все так же оставалось в тени, и на нем ничего нельзя было прочесть. - Ты собираешься прирезать нас, Чарли-бэби? - спросила Тсканай. Дэвид сидел и не мог пошевелиться от страха. Он и сам предполагал, что дело закончится ножом. Это было бы логичным решением - п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_м_. У него заболела грудь. Его тело ожидало ножа, и сейчас даже собственная нагота не смущала его. Теперь уже не было никакой возможности уйти от удара. - Неужели ты, Тсканай, считала, что _т_а_к_и_м _о_б_р_а_з_о_м овладеешь моим духом? - спросил Катсук. - Зато теперь он уже не твой невинный хокватик. Но голос ее звучал озадаченно. Катсук не отреагировал так, как она рассчитывала. Она и сама точно не знала, на что рассчитывать, но уж явно не на его спокойствие. Он должен был тут все разнести вдребезги. Катсук мельком глянул на перепуганного мальчишку. _Н_е_в_и_н_н_ы_й_? Да разве мог секс повлиять на это? Нет! Понятие невинности заключалось в чем-то ином. Оно было связано с чувственностью и намерениями. Связано с тем, был ли в этом хоквате эгоизм. Был ли он нечувствителен к страданиям других. Способен ли он был на самопожертвование. - Так ты уверена, что он потерял невинность? - спросил Катсук. Тсканай села на раскладушке, потом поднялась на ноги, злобно дерзкая в своей наготе, насмехаясь ею над своим противником. - Черт подери, конечно же уверена! - А я - нет! - ответил индеец. - Тебе нужны какие-то другие доказательства? - напирала она. Медленно, очень медленно Дэвид спустил ноги с раскладушки. Он ощущал, что Катсук в этой хижине находится не весь, что мужчина прислушивается к голосам из другого мира. А вот Тсканай никак не могла увидеть этого. Или же Катсук послушается духов, или же вытащит нож полностью. Он мог ударить Тсканай, если та будет продолжать свои насмешки, но для этого вовсе не обязательно было пользоваться ножом. - Катсук, не надо ее бить. Тсканай только пыталась мне помочь, - сказал Дэвид. - Вот видишь, Тсканай, - заявил Катсук, - ты пыталась воспользоваться им против меня, а он просит, чтобы я тебе ничего не сделал. Да разве это не невинность? - Да нет же! - заорала она. - Он уже потерял ее, будь ты проклят! - Она не понимает, Катсук, - сказал Дэвид. Удивительно мягким голосом Катсук ответил: - Я знаю, Хокват. Одевайся. Кэлли все выстирала и высушила. - Да нет у него невинности, говорю тебе! Нету! - шептала Тсканай. - Он такой же Невинный, - перебил ее Катсук. Дэвид взял одежду, которую Катсук бросил на раскладушку. Ну почему Тсканай не замолчит? Ведь это же были глупые слова. Он чувствовал, что его связь с Катсуком стала даже крепче. Тсканай не следовало помогать ему. Она попыталась вернуться к Катсуку, но не смогла встретить ту его часть, что жила в мире духов. Девушка стояла, вся дрожа, сжав кулаки, ее лицо застыло. Все ее тело говорило о постигшей ее неудаче. Она была связана с чем-то, утраченным в этой хижине, и теперь ей нужно было нести знак этого всю оставшуюся жизнь, и она знала об этом. - Вот теперь, Хокват, мы по-настоящему вместе. Возможно, мы даже братья. Только вот кто из нас Каин, а кто Авель? Катсук повернулся и вышел, оставив дверь открытой. Уже на поляне он остановился, задумавшись: "Невинность не дается, чтобы ею пользовались." Он поглядел на свою правую руку, руку, которой он еще раньше ударил Тсканай. "Не надо было бить ее. Это было ошибкой. Это во мне все еще оставалась частичка Чарлза Хобухета. Вот кто ее ударил! Это было так по-хокватски, ударить ее. А она тоже хотела поступить по-хокватски, но только лишь укрепила невинность избранной мною жертвы. Я - Катсук - могу смеяться над сделанным ею и лишь оценивать важность этого поступка для меня." А в хижине Тсканай все повторяла: - Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят! Она уже плакала. Дэвид положил руку на ее ногу. - Не надо плакать! Она же закрыла лицо руками, рыдая еще громче. Дэвид умолял: - Пожалуйста, Тсканай, не плачь! Она отшатнулась, убрала руки от лица. - Меня зовут Мэри. Продолжая плакать, она нашла свое платье и натянула на себя, не заботясь о том, чтобы поправить его и застегнуться. Она направилась к двери и, не обернувшись, сказала: - Ты же слышал его. Одевайся! 22 Да, Дэвид один из моих учеников. Я потрясен всем случившимся. Он очень хороший ученик, один из лучших в классе. Знаете, у нас здесь британская система. Дэвид весьма тщательно подходит к каждому предмету. Его ответы и письменные работы часто говорят об этом. Но иногда он говорит и странные вещи. Как-то он заметил, что Роберт Кеннеди слишком уж старается быть героем. Когда я спросил, что он имеет в виду, Дэвид смог сказать лишь: "Поглядите, он еще не сделал ни единой ошибки". Вы не считаете, что для мальчишки это все же странные разговоры? Харлоу Б.Уоттс, преподаватель в Пэсифик Дэй Скул, Кармел, Калифорния После полудня небо затянуло плотными тучами. С юго-запада подул холодный, пронзительный ветер. Дэвид стоял на берегу озера, под самыми хижинами, и ему стало зябко. В кармане он перебирал шесть камушков. Шесть дней! Большая часть пребывающих в лагере индейцев, человек двадцать, а то и больше, собрались в Большом Доме и развели там огонь, над которым поджаривались два лосиных окорока. Дэвид чувствовал, что каждый здесь знает, что они делали вместе с Тсканай. Каждый раз, когда он думал об этом, щеки его покрывались краской. У самой опушки леса сидели два мальчика и наблюдали за ним. Тсканай уже не была его охранником. Дэвид не видел ее с тех пор, как она вышла из маленькой хижины. Теперь за ним следили эти два подростка. Дэвид пробовал заговорить с ними, но они уклонялись и даже отвернулись спиной, когда он попытался заговорить еще раз. Он слышал, как они тихо переговаривались друг с другом. Мальчика охватило чувство полнейшей растерянности. И снова он подумал о Тсканай. Она ничего не изменила. Хуже того, его связь с Катсуком стала еще крепче. "Возможно, сейчас мы братья." Катсук так и сказал. Своим прощением, отказом сердиться, Катсук накинул новое бремя на своего пленника. Связующие их цепи стали толще. Дэвид попытался представить Катсука и Тсканай, занимающихся любовью. А ведь такое было! Тсканай сама признавалась в этом. Но Дэвид не мог представить, чтобы такое было. Ведь тогда они были совсем другими людьми - Мэри и Чарли. Темнело. Закат наколдовал целое озеро крови на краю темной зелени леса. Ветер еще сильнее зашелестел в тростниках, отгоняя тучи. Вышел месяц, и Дэвид внезапно увидал его глазами Катсука: откушенный диск, небольшой кусочек, оставленный Бобром. И в озере был месяц-Луна. Мальчик следил за ним, пока тот не проплыл в тростниковые заросли и не исчез. Остался только тростник. Один из подростков за спиной у Дэвида закашлялся. Почему бы им не поговорить с ним? Дэвид никак не мог этого понять. Или это Катсук так распорядился? Мальчик услыхал далекий гул пролетающего самолета. Зеленые огни на крыльях машины плыли на север. Вместе с огнями передвигался и шум моторов, спокойный, отстраненный звук с небес. Поначалу, огни и шум разбудили надежды мальчика, потом они исчезли. Дэвид стал жевать свою нижнюю губу. Сейчас он чувствовал, как сам падает в пустоту, небо раскрылось, чтобы поглотить его. А этот самолет, тепло, свет, люди - все исчезло в каком-то ином измерении. В Большом Доме Катсук держал речь, голос его то подымался, то становился еле слышимым. Завеса из лосиной шкуры была поднята. Свет костра в доме падал на прогалину. Дэвид повернулся спиной к озеру и пошел на свет. В темноте он прошел мимо двух караулящих его парнишек, но те не дали никакого знака, что заметили его уход. Дэвид остановился на самой границе света и тьмы, прислушался. На мускулистом теле Катсука была только набедренная повязка, на ногах - мокасины, голова опоясана полоской красной кедровой коры, в волосах торчало вороново перо. Индеец стоял спиной к входу. Пламя отсвечивало каждое его движение, кожа становилась то янтарной, то кроваво-красной. - Разве я нашел Невинного как женщина, в своем лоне? - напирал Катсук. - Посмотрите! Я - Катсук. Я есть сосредоточие. Я живу повсюду. Я мог бы надеть знаки вождя. Чего вы боитесь? Хокватов? Это не они покорили нас. Нас покорили их ружья, ножи, топоры, иглы, колеса. Но поглядите! Я одет в набедренную повязку из шерсти и мокасины, сделанные женщинами нашего племени. Он медленно повернулся, всматриваясь в каждое лицо. - По вашим лицам я могу видеть, что вы мне верите. Ваша вера делает меня сильнее, но этого еще недостаточно. Мы были племенем Хох. А что мы теперь? Может кто-нибудь из вас назвать себя христианином и посмеяться надо мной? Его голос окреп. - Мы жили на этих побережьях более пятнадцати тысяч лет. Потом пришли хокваты. И теперь на этой земле почти не осталось наших домов. Мы прячемся в лесах, в этих несчастных хижинах. Наши реки, в которых мы ловили лососей, умирают. И я должен говорить об этом на английском языке, потому что никто из вас на родном языке не говорит. Он отвернулся от огня, поглядел в темноту, затем повернулся обратно. - А ведь у нас чудесный язык. По сравнению с ним, английский прост и беден. В нашем языке все вещи реальны! Говоря на родном языке, я перехожу от одного состояния к другому и чувствую каждое из них. Говоря на английском, я мало чего чувствую. Он замолчал, уставившись в огонь. Сидящая справа от него женщина подвинулась поближе к костру, и Дэвиду сразу почудилось, будто это Тсканай, столько грации и молодости было в ее движении. Но потом она повернулась, огонь ярче осветил ее, и мальчик увидал, что это старая Кэлли. Вместо лица была мрачная, отталкивающая маска. Вид ее потряс мальчика. - Поглядите на все те приготовления, которые вы сделали для меня. Вы нанесли на тела раскраску и принесли погремушки Ловца Душ. Зачем вы сделали так, если не ради того, чтобы оказать мне честь? Он положил руку на рукояти висящего на поясе ножа. - Я - Друквара, несущий войну по всему миру. У меня есть всего два танца. И один из них - Пчелы. Кто-то, сидящий в круге у костра, закашлялся. - Иш, ответь ему. Ему должен ответить мужчина, - сказала Кэлли. Иш встал напротив Катсука, их разделял костер. Долговязое тело старика в отсветах пламени казалось еще выше, в глазах отражались языки огня. - Ты говоришь о прошлом, но ведь сейчас не давние времена, - неуверенно сказал он, в его голосе чувствовался страх. - Ты хочешь сказать, что мы больше не барабаним в сухие деревья при восходе луны, - ответил Катсук. Он указал на место, где перед тем сидел Иш. - Но ты принес свирель и эту деревянную погремушку, украшенную орлиными перьями. Зачем? - Кое-какие древние способы действуют, - ответил ему Иш. - Но те племена, те люди были дикарями. - Дикарями? - Катсук покачал головой. - У них была своя верность. Их мир имел определенность. Они его так понимали. - И все же, они были дикарями. - Это хокватское слово! Наши деревья, наши звери, наши родичи имели свою верность и свою действительность. - Действительность? - Иш тоже покачал головой. - Вы прибыли сюда по Хох Роад. Черт подери, на автомобилях! Вы поставили свои машины рядом с хокватскими, а потом пришли сюда. Вы видели по дороге знаки новой действительности: ОСТОРОЖНО! МАШИНЫ! ВНИМАНИЕ! ДИКИЕ ЖИВОТНЫЕ! Чьи это машины? Чьи животные? Мы садимся за руль их машин, чтобы помогать уничтожить нашу землю! Эта пилорама внизу на реке, где они дают вам работу... иногда! Вот какая теперь действительность! - Так вот чему ты выучился в университете? - Ты даже представить не можешь, насколько ты прав, дядя. Я - последний избранный из материнского клана. Когда-то мы были сильными и могли противостоять любой беде. Мы помогали нашим соплеменникам. Сейчас же... - А сейчас ты навлек беду на всех нас, - сказал Иш. - Разве я? А может это мы сами навлекли на себя хокватские неприятности? - Катсук указал на запад. - Следы килей наших каноэ, на которых мы выходили охотиться на китов, за тысячи лет изменили очертания берегов. А теперь мы должны посылать прошения в конгресс хокватов, чтобы нам ответили, можно ли нам пользоваться маленьким клочком этой земли? Нашей земли! - Если ты говоришь о старом поселении на побережье, - сказал Иш, - то мы можем туда вернуться. Бледнолицые уже начинают понимать наши проблемы. У них есть... - Жалость! - крикнул Катсук. - Из жалости они кидают вам кость - несчастный клочок того, что когда-то было вашим. А вы не нуждаетесь в их подачках. Они нас оскорбляют своей, так называемой, гуманностью! - Кого беспокоит то, что белые делают для нас... - Меня! - Катсук прикоснулся к груди. - Они пришли на нашу землю - н_а_ш_у_ землю! Они срезали все цветы, чтобы сделать себе букеты. Они срубили деревья, которые могли бы расти и расти. Ради спортивного интереса они вылавливают нашу рыбу, которая могла бы кормить наши семьи. При всем том, что бы ни делали хокваты, мы не должны забывать одно: В своем благодушии они все равно остаются злыми. Они так довольны, что делают все как следует. Будь они прокляты, эти демоны! - Но кое-кто из них родился здесь, - запротестовал Иш. - Они любят эту землю. - Ах-ах! - вздохнул Катсук иронически. - Они любят эту землю и тогда, когда убивают ее, а вместе с нею и нас. Дэвида охватило чувство вины. Он подумал: "Я - хокват!" Это его соплеменники похитили эту землю. Он знал, что Катсук говорит правду. "Мы украли эту землю." Так вот почему два подростка, которым было приказано присматривать за ним, не хотели разговаривать. Вот почему люди, заполнившие дом, проявляли солидарность с Катсуком, хотя в их голосах были осторожность и страх. Дэвид чувствовал себя заложником за все грехи своего народа. Он был ответственным даже за то, что его предки творили с индейскими женщинами. Он чувствовал себя совершенно разбитым, брошенным на развалинах прошлой жизни, которая была когда-то приятной и вечной. Он поглядел в дверь Большого дома: красноватые тени на опорных столбах, отсветы костра на поперечинах... все эти люди - с медово-красной кожей, с блестящими черными волосами, седоволосые, с волосами гладко лежащими и всклокоченными. Вдруг он увидал Тсканай, неподалеку от Иша, в третьем ряду: круглое лицо, фиолетовая блузка, красно-оливковый оттенок кожи в свете костра. Дэвид судорожно сглотнул слюну, вспомнив шелест ее одежды в темной хижине, танец теней... - Вы не остановите меня, - сказал Катсук. - Никто меня не остановит. Кэлли поднялась на ноги. Ее движения были медленными, вкрадчивыми. Она поглядела Катсуку прямо в лицо. - Мы не собираемся останавливать тебя. Это правда. Но если ты убьешь этого мальчишку, для всех нас это будет совсем плохо. Мне бы не хотелось, чтобы мой родственник сделал это. Она повернулась и ушла в тень. - Прошлое есть прошлое, его не вернешь, - сказал Иш и сел. Катсук напрягся, поглядел по сторонам, но не для того, чтобы взглянуть в лица, но чтобы показать свое. - Все прошлое заключено в моих словах, - сказал он. - Если эти слова умрут, вы позабудете о тех стонах и слезах, что были в ваших семьях. Вы позабудете о всем том плохом, что хокваты сделали нам. Но я не позабуду! Вот и все, что я хотел вам сказать. Он повернулся и вышел из хижины. Не успел Дэвид пошевелиться, Катсук был уже рядом. Он схватил мальчика за плечо. - Пошли, Хокват. Мы уходим немедленно. 23 Я уверен, что старая Кэлли видала своего племянника. А зачем же еще ей приходить к нам со всеми этими предупреждениями? Вместе со своей бандой она была на Диких Землях. Именно там я и сконцентрировал своих людей. Я очень внимательно выслушал ее. У этой старухи голова на плечах имеется! Она говорит, чтобы мы называли его Катсуком - черт с ним, назовем его Катсуком. Если кто назовет его в неподходящий момент Чарли - тот может испортить нам все представление. Шериф Майк Паллатт Сразу же после того, как Дэвид с Катсуком ушли с прогалины, где стояли хижины индейцев, погода испортилась: дождик, потом взошла луна, снова дождь. А когда они добрались до входа в старую шахту, дождь разошелся не на шутку. Вдали били молнии и гремел гром. Дэвид позволял тащить себя сквозь мрак, представляя, что это сам Катсук создает каждый последующий шаг их пути. В этой мокрой темноте даже глаз Катсука не мог различать дорогу. Во время подъема на склон Катсук все еще кипел от ярости и негодования. Дэвид, у которого сердце трепыхалось в груди, слышал лишь каркающие звуки и мог различить в них один только гнев. Мокрые ветки хлестали его по лицу, корни хватали за ноги, он скользил по грязи. Когда они наконец дошли, мальчик совершенно выбился из сил. Мысли Катсука находились в полнейшем беспорядке. Он думал: "Ведь все правда! Они же знают, что я говорил им правду. Но они все еще боятся. Они не доверяют мне. Теперь мои соплеменники для меня утрачены. Они не хотят той силы, которую я мог им дать. И это люди моей крови!" Он затащил Хоквата под своды старой шахты и отпустил мальчика. С них обоих текла вода. Катсук отжал руками свою набедренную повязку. По ногам потекли струйки. Он продолжал размышлять: "Нам надо передохнуть, а потом уходить отсюда. Среди моих соплеменников есть глупые люди. Они могут сказать хокватам, где я нахожусь. За это им могут дать награду. Кое-кто из моих людей болен хокватскими болезнями и может сделать это ради денег. Мои же сородичи выгнали меня из своего дома. Здесь больше нет для меня дома. Никто из них не придет, чтобы встретиться со мной. Теперь я по-настоящему бездомный." Вот только как им удастся отдохнуть здесь? Катсук мог чувствовать своих сородичей там, у озера - их беспокойство, возмущение, их разделенность, их споры. Они-то слушали его слова, но не чувствовали заключенного в них смысла. К тому же, разговор велся на языке, который кощунственно искажал все то, о чем он говорил. "Темнота больше не сможет дать мне передышки. Я буду духом-привидением. Даже Тсканай не поддержала меня..." Он вспомнил про то, как Тсканай глядела на него. Ее глаза смотрели на него и видели в нем чужака. Она отдала свое тело мальчишке, пытаясь уничтожить в нем невинность. Она думала о том, как сделать Хоквата негодным для замысла Катсука. Только ей это не удалось. Стыд Хоквата еще больше усилил его невинность. Сейчас он был еще невиннее, чем раньше. Катсук всматривался в черную пустоту штрека старой шахты. Он ощущал его размеры своей памятью, осязанием, слухом и нюхом. Духи были и здесь. Хокват стучал зубами. По-видимому, это духи вызвали его страх. - Катсук? - прошептал мальчик. - Да. - Где это мы? - В пещере. - В старой шахте? - Да. - А т-ты н-не хочешь р-разжечь ог-гонь? Разряд молнии на мгновение осветил все вокруг: вход в старую шахту, качающиеся деревья, отвесные струи дождя. Потом раздался такой удар грома, что мальчик даже съежился от страха. - По-моему, здесь и так много огня, - сказал Катсук. Внезапно весь окружающий мир озарился таким близким разрядом молнии, что в воздухе запахло преисподней; последующий удар грома чуть не повалил их на землю. Свернувшись клубком, мальчик прижался к руке Катсука. И снова сверкнула молния, но на этот раз возле озера. Гром прозвучал как слабое эхо предыдущего. Дэвид хватался за Катсука и трясся всем телом. - Это был Квахоутце, бог воды и дух всех тех мест, где есть вода, - объяснил Катсук. - Он был так близко. - Это он сказал нам, что эта земля до сих пор его. Снова ударила молния - теперь уже на берегу озера. Потом зарокотал гром. - Я не хочу забирать эту землю, - сказал вдруг мальчик. Катсук положил руку ему на плечо. - Эта земля не знает, кто ее хозяин. - Мне стыдно за то, что мы украли у вас эту землю. - Я знаю, Хокват. Ты и вправду невинен. Ты - один из немногих, кто почувствовал, что эта земля для меня священна. Сам ты пришел из чужих краев. Ты не научишься почитать ее как следует. И это моя земля, потому что я благоговею перед ней. Духи знают об этом, а вот сама земля - нет. Они замолчали. Катсук освободился от рук мальчика, думая при этом: "Хокват со всей его силой зависит от меня, но сила эта может быть для меня опасной. Если же заберет мою силу, мне придется взять силу у него. И тогда мы, возможно, станем одной личностью, оба станем Ловцами Душ. Кого тогда я принесу в жертву?" Дэвид вслушивался в шум дождя, в дальние раскаты грома. Потом он спросил: - Катсук? - Да. - Ты собираешься убить меня... как говорила твоя тетка? - Я воспользуюсь тобой, чтобы передать послание. Дэвид задумчиво жевал свою нижнюю губу. - Но твоя тетка говорила... - Пока ты сам не попросишь меня, я тебя не убью. Дэвид облегченно вздохнул, потом собрался с духом и сказал: - Но я никогда не попрошу. - Хокват, почему ты снова предпочитаешь язык губ языку тела? Катсук направился в сторону штольни. Дэвид, которого этот упрек больно стегнул, снова задрожал. В слова Катсука опять вернулось старое безумие. Индеец выкопал откуда-то сверток, пахнущий машинной смазкой. Он развернул ткань, вынул спички и растопку. После этого он развел небольшой костерок. По пещере серой струей пополз дым. Пламя бросало тени на старые бревна креплений и камни. Дэвид подсел к огню и протянул к нему руки, чтобы согреть их. Катсук перебрал кедровые ветви на бывшей их постели, сверху набросил спальный мешок. Потом он лег, прижавшись спиной к гнилым доскам. Мальчик продолжал сидеть у костра, наклонив голову. Серая волна дыма над ним была как дух, что ищет выход в темный мир. Катсук достал из-за пояса свою ивовую свирель, поднес ее к губам и мягко подул. Чистый, прозрачный звук закружил в пещере вместе с дымом, забирая с собой все мысли. Индеец играл Песню Кедра, Песню, которой умиротворяли Кедр, просили у него прощения, когда брали кору для постройки домов, подстилки и одежды, ветки для связок. Он тихо выдувал эту мелодию - как будто птица щебетала под сенью кедровых ветвей. Вместе с музыкой пришло и видение: Яниктахт, несущая корзину с кедровой корой и шишками. И он подумал: "Для Яниктахт так даже лучше. Я не смог бы вечно искать ее лицо среди чужих лиц." Слова песни эхом отражались в его сознании: "Дающий жизнь Кедр... дающий огонь Кедр..." Образ Яниктахт стал меняться. Она сама становилась больше, больше, взрослее, все некрасивее, отвратительнее. Корзина из кедровой коры ссохлась. По лбу индейца покатились капли пота. Мысли спутались. Он опустил свирель. - Почему ты перестал играть? - спросил Дэвид. Катсук сел, глядя на лежащую рядом злую свирель. Он потряс головой. Движение это было будто ветер, ломающий кедровые ветви. Полоска кедровой коры стиснула его голову, и он не мог ее стянуть. - Сними с меня эту немочь, - пробормотал он. - Что? - Я не хочу, чтобы эта болезнь убила меня. - Что случилось? Катсук уставился на мальчика через пламя костра. - Что делает меня таким несчастным? - Ты несчастен? Дэвид никак не мог уловить сути этих слов, но чувствовал, что должен принять участие в разговоре. - Это сильнее меня, - сказал Катсук. - Меня обнаружил Укорачивающий Жизнь. - Катсук, ты говоришь какие-то непонятные мне вещи. - На меня наслали злые слова, наговор. - Какие слова? - У меня есть враги. Они выследили меня. Они хотят, чтобы я как можно скорее умер. Люди моего же племени! В них нет ни капли сострадания. Дэвид обошел костер, присел рядом с лежащим Катсуком. Он прикоснулся к свирели. - Мне понравилась эта музыка. Ты не поиграешь еще? - Нет! - Почему? - Потому что я обнаружил дерево, что принесет мне беду. Мальчик огорошенно уставился на него. Катсук закрыл глаза. Он представил кедр - величественный, с узловатыми, могучими корнями, глянцевыми иглами, растущий в лесной чаще, высасывающий соки из земных недр и высоко вздымающий свои ветки; представил могучую поросль молодых деревьев у подножия великана. - Дерево, предвещающее мне беду, - прошептал он. - Что это за дерево такое, почему оно принесет беду? - Я был первым ребенком у своей матери, - сказал Катсук. Он открыл глаза и уставился на клубящийся дым. - Ее брат вырезал для меня маленькое каноэ. Он же сделал игрушечную острогу, погремушку. Все это он сделал из кедра. - И это сделало его деревом, предвещающим для тебя беду? Каким-то отстраненным, далеким голосом Катсук продолжил: - Когда мои родители погибли, они были в кедровом каноэ. Яниктахт украла кедровое каноэ, когда она... А еще заноза! Как-то я занозил колено и очень долго болел. Говорили, что я даже мог потерять ногу. Так вот, это была кедровая заноза! Все ясно, Хокват. Кто-то из моей семьи обидел кедр. И теперь мне конец. - Ты и вправду веришь в это? - Только не надо говорить, во что мне верить! - свирепо глянул на мальчика Катсук. Дэвид отпрянул от него. - Но... - Мы сжигали кедр, мы ранили его ножами. Из кедра мы делали основы для своих домов, шесты, трещотки, чтобы отгонять дождь. Но никогда мы не проявляли ему свою благодарность. И у кедра заболело сердце. Мы наступали на его корни, шрамами отмечали его кору, и никогда не думали об этом. Вот прямо сейчас я развалился на кедре. Какая глупость! Он скатился со спальника, отшвырнул его в сторону и начал собирать ветки. Потом он вынес их на дождь. Когда он вернулся, его кожа блестела от влаги. Катсук присел в углу, собрал опавшие кедровые иголки, выискивая по одной, и сгреб в кучку. Сделав это, он и их вынес на дождь. - О, Кедр! - крикнул он. - Я возвращаю тебе все, что брал у тебя! И я прошу прощения! Я прошу у своего духа, чтобы он передал тебе мои слова. Я вовсе не хотел вредить тебе. Прости меня, Кедр! Дэвид съежился у костра, следя за всем широко раскрытыми глазами. Нет, Катсук точно сошел с ума. Индеец вернулся к костру и подкинул в огонь разлапистую еловую ветку. - Погляди, - сказал он. - Я не жгу кедр. Дэвид поднялся, прижался спиной к каменной стене. Катсук склонил голову над костром. Из его горла полились пискливые звуки, какой-то монотонный вой. - Это ты молишься? - спросил Дэвид. - Мне нужен иной язык, чтобы объяснить свои чувства. Мне нужен язык, который до сих пор никто не слыхал. Но Кедр должен услышать меня и узнать мою мольбу. Дэвид пытался разобрать слова, но так ничего и не добился. Издаваемые Катсуком звуки действовали гипнотически. Мальчик почувствовал, что у него смыкаются веки. Теперь уже он сам пошел к спальному мешку, лег на него и свернулся клубочком на жесткой земле. А Катсук продолжал свое странное пение, урчание и вой. Даже когда костер почти уже догорел, и в нем оранжево мерцали только отдельные угольки, звуки все продолжались и продолжались. Какое-то время мальчик еще слышал их, а потом заснул окончательно. 24   Только без отца и матери Хокват остается невинным. Он говорит, что его отец заплатит мне. Но как могут заплатить люди, которые уже не существуют? С другой стороны, я и не требую выкупа. У меня есть одно преимущество над вами. Я понимаю вашу экономику. Вы не понимаете моей. Моя система сводится к суете, престижу и насмешке над врагом. Так же и у хокватов. Но ведь я вижу эту суету. Я вижу этот престиж. Я вижу эту насмешку. Вот как мои соплеменники делают потлач. У хокватов потлача нет. Мне известны имена и формы всего того, что я делаю. Я понимаю все силы, всю мощь духов и то, как они действуют. Вот каково положение вещей. Из записки, оставленной Катсуком в заброшенном приюте на Сэм Ривер Первое, что увидал Дэвид, проснувшись, это струи дождя, завешивающие вход в пещеру. Внешний мир был наполнен предрассветным молочно-серым туманом. Катсука нигде не было видно, но где-то снаружи каркали вороны. Услышав их, Дэвид задрожал. Он поднялся со спальника. Было холодно. Воздух напоен сыростью. Мальчик подошел к выходу из заброшенной шахты, огляделся по сторонам, поежился. Дождь уже заканчивался. Дэвид повернулся, поглядел в глубину выработки. Не похоже, чтобы Катсук пошел туда. Но где же он был? В деревьях над озером заорали вороны, но туман скрывал их. Дэвид чувствовал, как от голода играют кишки. Он закашлялся. Ветер был таким же сильным. Он дул с запада, гоня тучи к вершинам гор за озером. Здесь же ветви на деревьях прямо стонали под напором стихии. "Смогу ли я спуститься вниз, к хижинам?" Он видел узкую тропку, по которой они карабкались вчера ночью. Дождь уже закончился, но с каждого листика текла вода. Дэвид подумал о несчастных хижинах, о людях, которые в них жили. Они заставили Катсука уйти вместе с пленником. Нет, они бы не помогли Дэвиду. Кэлли сказала об этом прямо. Он услыхал хлюпание грязи на тропинке. Показался Катсук. На нем была все та же набедренная повязка и мокасины. На каждом шагу ножны били его по ноге. Тело его блестело от влаги, но, похоже, он не ощущал ни сырости, ни холода. Индеец уже поднялся к самому входу в пещеру, и Дэвид увидал, что он несет какой-то сверток, завернутый в грязную тряпку. Катсук протянул сверток мальчику. - Копченая рыба, - сказал он. - Это Кэлли прислала. Дэвид взял у него сверток, развернул своими промерзшими пальцами. Рыба была ярко-красной, жирной и твердой. Он оторвал кусочек, пожевал. На вкус рыба была соленой, но очень вкусной. Дэвид проглотил кусочек и сразу же почувствовал себя лучше. Теперь уже он набрал полный рот и, пережевывая рыбу, спросил: - Ты спускался, чтобы повстречаться с приятелями? - С приятелями, - ровным голосом ответил Катсук. В это время он думал, а может ли шаман иметь друзей. Скорее всего, нет. Когда ты впускаешь в себя силу духов, ты начинаешь сторониться людского общества. Потом он глянул на мальчика и сказал: - Ну что, больше ты не будешь пробовать убегать? - Я еще подумаю об этом, - дерзко ответил мальчик. - Почему же ты не попытался сделать это сейчас? - Я услыхал воронов. Катсук кивнул головой - логично. Он сказал: - Эти молнии вчера ночью - одна из них ударила в елку возле дома, где толковали мои _п_р_и_я_т_е_л_и_. Они как раз спорили, что может стоило бы схватить меня и сдать хокватским полицейским, и в этот миг обломки дерева пробили крышу. Он усмехнулся, но веселья в улыбке не было. Дэвид проглотил еще один кусок рыбы. - Кого-нибудь ранило? - Стойка для сушения рыбы упала на Тсканай и поцарапала ей руку. А Иш загорелся, когда пробовал перепрыгнуть через огонь. Особой беды ни с кем не случилось, но они уже не обсуждали, что делать со мной. Дэвид молча жевал, внимательно глядя на своего похитителя, пытаясь не выдать того ужаса, который вызвали в нем эти известия. Еще одно доказательство, что Катсук управляет страшными силами. Он умел даже молнии насылать. - Они не хотят, чтобы я снова посылал на них молнию, - сказал Катсук. Дэвид уловил в его тоне нотку цинизма, но и сомнения, и спросил: - Так разве это ты устроил грозу? - Может быть. Не знаю, но они так думают. - И что ты сказал им? - Я сказал им, что язык совы насылает дождь. Я сказал, что Ворон может насылать огонь. Они и сами это знают, но по-хокватски сомневаются в собственном прошлом. Может уже хватит рыбы? - Да. - Ошеломленный Дэвид кивнул. Ударить молнией в того, кто мог навредить тебе! Знать, что вызывает дождь, а что огонь! Какие же это были силы! Катсук забрал сверток с рыбой из рук Дэвида, тщательно завернул его и сунул к себе в сумку. Потом сказал: - Ты будешь идти со мной или попробуешь убежать? Дэвид сглотнул слюну. Бежать? Куда ему бежать, если от могущества Катсука не скрыться? Но ведь должен же быть какой-то выход из этого кошмара! Должен иметься способ избавиться от Катсука! - Отвечай, - настаивал тот. Дэвид подумал: "Он узнает, если я попробую ему наврать". И сказал: - Если я найду какую-нибудь возможность сбежать, я ею воспользуюсь. "Честность Невинного", - подумал Катсук. Он снова почувствовал, как растет в нем уважение к этому юному хоквату. Какой же великолепной жертвой будет он! И вправду, он был Великим Невинным, тем, что один сможет ответить за все убийства, вину за которые несли все хокваты. - Ну а сейчас ты пойдешь со мной? - спросил индеец. - Пойду. - Угрюмо. - А куда мы направимся? - Сегодня мы будем подыматься в гору. Перейдя через перевал, мы выйдем в другую долину, где люди уже не ходят. - Почему туда? - Меня направляют. - Мне собирать рюкзак и спальный мешок? - Оставь их здесь. - Но разве мы... - Я же сказал: оставь их здесь! - В голосе Катсука появилась какая-то дикость. Дэвид попятился вглубь пещеры. - Я должен отказаться от любых хокватских вещей, - объяснил Катсук. - Пошли. Выйдя из пещеры, он повернул по оленьей тропе направо. Дэвид пошел за ним. - Держись поближе. О том, что промокнешь, не беспокойся. На подъеме тебе станет жарко. Они шли по тропе, пока солнце не пробилось сквозь тучи. Вся тропка была покрыта мелкими углублениями, похожими на оленьи следы. С обеих сторон тропа поросла папоротниками. С деревьев свисали клочья мха. Потом тропа начала подыматься вверх. В мелких ямках стояла вода. Когда солнце взошло, Катсук, хватаясь за ветки, перебрался на другую сторону горного уступа, а там нашел другую тропу. Здесь он свернул направо, и уже довольно скоро им стал попадаться лежащий на земле снег. Он собирался в длинных углублениях по краю дороги, но на склонах таял. Дэвид с индейцем продвигались по узкой полоске обнаженной почвы. На снегу пятнами рос лишайник цвета мочи. Один раз они услыхали шум самолета, летящего под самыми облаками, но низко нависающая листва не давала его увидеть. По мере подъема, деревья становились все меньше и тоньше. Оленья тропа пересекла парковую, где стояла табличка, указывающая влево: "ПИК КИМТА". Катсук повернул направо. Все чаще и чаще стали им попадаться ложбинки полностью засыпанные снегом. На нем было множество старых следов. Они уже не были похожи на следы, оставленные человеком, наполнялись дождевой или талой водой. В некоторых были пятна грязи. Катсук указал на эти следы: - Они шли на пик Кимта. Это было на прошлой неделе. Дэвид тоже изучал следы. Он не мог сказать, куда те ведут. - Откуда ты знаешь? - Ты заметил, когда мы оставляем в следах грязь? Только, когда перед тем мы шли по голой земле. Они оставили грязь еще на склоне. И следы подтаяли, как минимум, неделю назад. - И кто это был, как ты считаешь? - Наверное, те хокваты, что разыскивали нас. Дэвид поежился, потому что ветер стал сильнее. В воздухе чувствовался холод льда и снега. Даже необходимость спешить за Катсуком не согревала мальчика. Он удивлялся про себя, как терпит холод индеец, на котором только мокасины и набедренная повязка. Мокасины, тем более, давно потемнели от влаги. Набедренная повязка тоже промокла насквозь. Теннисные туфли Дэвида хлюпали на каждом шагу. От холода и сырости у мальчика онемели ноги. Они дошли до следующей таблички: "УБЕЖИЩЕ ТРЕХ ДИКИХ СЛИВ". Стрелка показывала направо, вниз по склону. В этом месте Катсук сошел с парковой тропы. Он обнаружил оленьи следы, ведущие прямо вверх по склону. Дэвид держался из последних сил. В просветах листвы можно было заметить, что небо очищается от туч. Дэвид молился про себя, чтобы они как можно скорее вышли на теплое солнце. Руки его замерзли и почти потеряли чувствительность. Он пробовал сунуть их поглубже в карманы курточки, но она тоже промокла. Они подошли к каменному гребню. Катсук пошел вдоль него, направляясь прямо к вершине, вздымающейся выше облаков. Деревья по обеим сторонам дороги были низкорослые, корявые, согнутые ветром. На камнях повсюду пятна лишайников. - Мы вышли к самой верхней границе распространения леса, - сказал Катсук. - Вскоре мы уже начнем спускаться. Ему приходилось перекрикивать шум речки, грохочущей в глубоком ущелье справа. Потом они вышли на лосиную тропу, идущую параллельно реке. Дэвид спускался за Катсуком, скользя, и стараясь, где только можно, не идти по снегу. Катсук же мерял тропу длинными, пружинистыми шагами. Дэвиду приходилось чуть ли не бежать, и тогда он перегонял индейца. Но тот придержал его. - Очень опасно так сбегать по склону. Ты можешь свалиться прямо на камни. Дэвид кивнул, а внутри похолодел от ужаса. Они продолжали спускаться. Теперь их путь лежал вдоль берега реки, по гранитному уступу. Внизу грохочущая вода смешивалась с ледяным воздухом и молочным туманом. Катсук повернул налево, идя теперь вверх по течению. Довольно скоро деревья почти закончились. На камнях опять появились пятна лишайников. Их зеленая паутина покрывала и наносы снега. Река становилась уже, со дна торчали серые валуны. Река уже и шумела меньше. От тающего снега вода была серо-зеленой. Ширина речки была здесь не больше чем футов шесть. На поверхности подымались облачка пара. Катсук подошел к давно разыскиваемому им месту - броду из камней. Вверх по течению можно было видеть стену ледника, откуда и брала начало речка. Катсук глядел на холодный, грязно-белый ледник. Лед... лед... Мальчик стоял у него за спиной, нахохлившись, дрожа от холода. Катсук быстро глянул на Хоквата, затем поглядел вниз и направо, где река вонзалась в стену леса - далеко-далеко внизу. Солнце пробило завесу туч. Индеец увидал глубокую расщелину, заполненную речной водой: течение здесь устраивало завихрения и водовороты, прежде чем вернуться в основное русло. Он ощущал, как беспокойно бурлит в своих берегах река. Кто может отвернуть эту воду, изменить ее бег? Вода соединялась сама с собой; один конец соединялся с другим. - Чего мы ждем? - спросил Дэвид. Катсук не слушал его, размышляя: "Все здесь стекает от этого места вниз. Здесь находится первоначало." Духи реки пребывали здесь. Они не давали отдохнуть потоку воды, они же не давали передохнуть и ему, Катсуку. Каждый обязан спешить, пока не превратит свою энергию в какую-то иную форму. Все вокруг было движением, энергией и потоком - на целую вечность! В этих своих мыслях Катсук обнаружил какое-то глубинное спокойствие и радость. Его разум уже готов был к скачку-превращению, он уже не спрашивал "зачем", а только "как". "Как?" И духи сказали ему: - Не останавливайся, один вид энергии переходит в другой! - Пошли, - сказал Катсук. И он начал переправу, прыгая с одного валуна на другой. Мальчик последовал за ним. 25 Проклятье, мне известно, что ФБР считает, будто он скрылся в подполье, в каком-то городе. Все это чепуха! Этот долбаный, крученый индеец где-то здесь, на своих родных землях. Я уверен, что они перешли Хох. Я сам видел следы. Это могли быть взрослый мужчина и мальчик. Да, у самой средней развилки. Как им удалось перейти реку, когда река так вздулась, не имею понятия. Может он и вправду лесной дьявол. Считаю, что если вы достаточно сумасшедший, то можете совершать невозможное. Шериф Паллатт Тень от темно-красных кленовых листьев падала в реку у самых ног Катсука. Листья блестели будто отполированные. Индеец присел на размытом водой краю старой лосиной тропы и предался размышлениям. Мальчик лежал неподалеку, животом вниз, на узенькой полоске травы у самой воды. Поросший травой клочок земли одним своим краем касался покрытой мхом скалы, вокруг которой заворачивала тропа. Мальчик жевал сочный стебель и снимал с травы красных муравьев, чтобы, оторвав им головы, тоже отправить в рот. Катсук сказал, чтобы он попробовал ни о чем не думать. Но, тем не менее, мысли были: "Как странно! А как он увидит, что я ни о чем не думаю?" Только Катсук сразу же заметил его хитрую попытку подумать. Он уже обвинил мальчика в том, что тот думает в основном словами, и сказал, что в этом заключается ошибка всех хокватов. Дэвид глянул на индейца. Тот, конечно же, сейчас задумался, сидя на корточках. Интересно, а сам Катсук пользуется словами? Большую часть дня они спускались в низины, перевалив горный гребень и перейдя реку. В кармане у Дэвида было семь камешков - семь дней, целая неделя. Ночь они провели в запущенном парковом приюте. Катсук откопал спрятанные браконьерами одеяла и смазанные жиром жестянки с консервами. Он развел небольшой костер, они поели бобов и легли спать на еловых ветках, уложенных на золу. Они уже прилично отошли от приюта. Дэвид глянул на солнце: от полудня прошло немного. Совсем немного. Мальчик и вправду уже не задумывался о времени. Ведущая вниз тропа проходила вдоль речки. Она пересекала заросли колючих кустарников, саму речку, потом шла по сухим отмелям. На пути Катсук с индейцем напугали лосиху, мирно глодавшую кору на осине. Шкура лосихи вся блестела. Дэвид сконцентрировал все внимание на том, чтобы не думать. Он начал повторять про себя: "Дэвид". Ему хотелось сказать это громко, но знал, что это лишь распалит сумасшествие Катсука. Он подумал: "Я Дэвид, а не Хокват. Вообще-то я хокват, но меня зовут Дэвид, а не Хокват." Так эти мысли и катились в его сознании: "Дэвид-а-не-Хокват. Дэвид-а-не-Хокват..." Та лосиная тропа, по которой они спускались с горной гряды, дважды пересекала парковую дорогу. В одном месте на ней, в грязи хорошо сохранились отпечатки сапог. Катсук обошел грязное место и перешел на звериную тропку, идущую через старую гарь. Пройдя пожарище, они пересекли еще одну речку, а потом Катсук сказал, что больше человеческих троп им не встретится. Катсук все шел и шел, без каких-либо признаков усталости. Даже теперь, когда он сидел у реки на корточках, в нем чувствовалась нервная, свежая энергия. Из тайника браконьеров он забрал несколько одеял, одно из них свернул и привязал к поясу, другое свободно свисало у него с плеч. Только когда они расположились возле реки, он снял их. Его темное, плоское лицо было совершенно неподвижно. Одни только глаза блестели. Дэвид думал: "Я Дэвид, а не Хокват." Было ли это его второе имя, или то была лишь частичная идентификация: Дэвид, а не Хокват? Он напомнил себе, что мать называла его Дэви. Отец иногда называл его _С_ы_н_. Бабушка Моргенштерн всегда называла его Дэвидом. Все эти имена были лишними. Но как мог он быть Хокватом в собственном представлении? "О чем размышляет Катсук?" Возможно ли было, что Катсук знает, как это - не думать? Дэвид приподнялся на локтях, вытолкнул языком травяную жвачку и спросил: - Катсук, о чем ты задумался? Не отрывая глаз от реки, тот ответил: - Я размышляю, каким образом сделать лук и стрелу, как делали это древние. Не нарушай моих мыслей. - Как делали древние? Это как же? - Лежи спокойно. Дэвид почувствовал в голове Катсука нотку безумия и вернулся к угрюмому молчанию. Катсук глядел на речку, на ее молочно-зеленые волны. В спутанных ветках он увидал какую-то тень. По течению, крутясь в потоке, плыл пень с обрубленными корнями. Пень был очень старый, возле корней проглядывала темная красно-коричневая древесина. Он крутился медленно, короткие обрубки корней походили на торчащие руки. Когда они опадали, в воде, освещенной полуденным солнцем, появлялся обрубленный комель. Течение закручивало пень опять, и все повторялось с самого начала. Вращаясь, пень издавал особый звук - "кланг-шламк-хаб-лаб". Катсук прислушивался, дивясь про себя языку пня. Он чувствовал, что пень разговаривает с ним, но на языке, которого он сам не понимал. О чем мог он говорить? Срезанный край пня был серым от старости. Это был шрам, оставленный хокватами. Но, похоже, пень не собирался говорить о своих трудностях. Он поплыл дальше по реке, ворочаясь и разговаривая... Индеец чувствовал присутствие мальчика с беспокоящей его силой. Позади находилось тело, готовое принять добро или зло, или же и то, и другое вместе. Доброзло. Вот только было ли такое слово? Катсук ощущал, что между ним и мальчиком устанавливаются новые отношения. Почти дружеские. Может, причиной этого была Тсканай? Он не чувствовал ревности. Это Чарлз Хобухет мог испытывать ревность, но не Катсук. Тсканай отдала мальчику мгновение жизни. Он жил - теперь он должен умереть. Испытывать чувство дружбы к жертве было правильно. Это подчиняет душу врага. Но эти новые связи были все же чем-то большим, чем дружба. "Каким образом у нас сложились эти новые отношения?" Понятно, что это ничего не могло изменить. Невинный должен попросить смерти и быть убитым. Катсук чувствовал саднящую печаль в груди. Ничего уже нельзя было остановить. Начало было положено. Все исходило ото льда. Послание пчелы тоже было ледяным. И Вороново. Все должно закончиться со смертью Невинного. Мальчик поднялся на ноги, прошелся вверх по берегу, потом присел возле громадного, величиной с колонну собора, сгнившего дерева. Там он начал выискивать личинок. Катсук перестал следить за ним. Пусть Хокват убегает... если, конечно же, Ворон позволит ему. Тень от листвы черными пятнами лежала на воде. Поверхность реки была спокойной, но Катсук чувствовал дикую силу, дремлющую под ней. Он чувствовал, что и сам он направляется находящимся внутри него Похитителем Душ. Дух тоже был диким и могущественным, хотя и таился в теле человека. Катсук взял одеяло, вытер глаза. Дэвид бросил взгляд на своего стража. Почему Катсук такой изменчивый? Мечется меж дружбой и злобой. Вот только что рассказывал легенды своего народа, а в следующую секунду кричит, требуя тишины. И совсем другим Катсук был, когда играл на свирели в заброшенной шахте. Какой-то миг мальчик испытывал странное счастье. Он глядел на реку, солнце согревало его. Он не думал о том, что нужно идти куда-то. Катсук наловит рыбы и они поедят. Или же Катсук найдет еще один браконьерский тайник, или сделает лук и стрелы и подстрелит дичь. Катсук уже говорил, что думает, как сделать лук и стрелу. Глаза Дэвида резко открылись. Он не почувствовал, сколько времени прошло, но знал, что ненадолго уснул. Солнце передвинулось к горизонту. На реке была длинная песчаная отмель. Здесь река делала излучину у небольшой рощицы тсуг. Издали тонкие, как спички, серебристо-серые стволы торчали из песка. Низко висящее над деревьями солнце окрасило их вершины желто-оранжевым цветом. Этот солнечный свет и краски напомнили Дэвиду Кармел Волли и родной дом. Он удивлялся, что могло принести подобные воспоминания? И решил, что это волны теплого воздуха, танцующие над деревьями. Весь день был до омерзения холодным, когда они шли в лесной тени, а теперь нагретая солнцем земля дарила чувство расслабленности и уюта. Когда они уже прошли высокогорье, природа стала не такой суровой. Вместо крутых горных склонов и узких каньонов перед ними открылась поросшая деревьями разлогая долина. Но, прежде чем вступить в нее, им пришлось пройти по длинному карнизу, поросшему елками, соснами и пиниями. Давние ураганы сплели деревья вместе, некоторые из них сломались и погибли, другие же согнулись и остались жить. Катсук продолжал глядеть на реку. Дэвид вздохнул, чувствуя, что есть все равно хочется. Он снова стал выискивать личинок - сочных и вкусных. Ложа их в рот, он вдруг вспомнил мать, изящно берущую с тарелочки какой-нибудь шедевр кулинарии, принесенный служанкой. Мальчик представил, что сказала бы мать, если бы смогла увидеть его сейчас. Нет, она закатила бы истерику, если бы он только рассказал, что ел. Глаза бы у нее выкатились, она бы зарыдала, а потом хлопнулась в обморок. Дэвид не сомневался, что такое может случиться. Ведь Катсук сам пообещал: "Я не убью тебя, если ты сам не попросишь об этом". Дэвид не слишком беспокоился. Еще будет время распорядиться воспоминаниями. Гораздо сильнее волновало другое. Всему придет конец, и тогда он сможет рассказать о своем славном приключении. Он станет героем для всех своих приятелей - а как же, его похитил дикий индеец! Ну конечно же, Катсук был диким... и ненормальным. Но даже и у его ненормальностей были пределы. Свет на вершинах деревьев стал похожим на цвет осенней травы, слегка тронутой рассветом. Дэвид лениво наблюдал за Катсуком, за гипнотичным течением реки. Ему пришло в голову, что, возможно, это счастливейшие дни в его жизни. Никто не стоял над душой. Ему было холодно, так, но потом он согревался; он голодал, потом ел... Скоро они снова будут кушать. Крупный оранжево-коричневый слепень сел на запястье левой руки. Мальчик инстинктивно шлепнул его и стряхнул мертвое насекомое в траву. Тихим голосом Катсук начал песню. Если сравнить ее с голосами реки и золотистыми лучами солнца - песня была необычная. Голос индейца становился то громче, то тише, в песне было много прищелкивающих и гортанных звуков. Мысли Катсука были заняты тем, что отчаянно выискивали знак. Он нуждался в знамении, которое провело бы его через это место. Покачиваясь взад и вперед он вел свою молитвенную песнь, направляя ее к Пчеле и Ворону, Квахоутце и Алкунтам. Внутри него заворочался Похититель Душ. Над водой подул ветер, резкие порывы которого всегда предвещают скорое наступление темноты. Катсук ощущал преграду, какое-то ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ своей молитве. Возможно, это Хокват каким-то образом мешал ему. Катсуку вспомнился сон Хоквата. В этом сне присутствовала огромная духовная сила. Мальчик мог иметь желание - любое желание. Но только когда он будет готов. В этом мальчишке ждал своего часа очень могущественный дух. Ветер остудил левую щеку Катсука. Ледник питал эту речку, начиная от самого истока, охлажденный им же ветер мчался по речной долине к морю. Каким-то внутренним знанием Катсук понимал, что погоня за ними осталась далеко позади, за горными грядами Дикой Территории. Здесь никогда не летали никакие вертолеты