Вершок...

     Белого  Бурхана  и  хана Ойрота  отец  Капитон не  боялся-с ними и  без
вмешательства местных  приходов  управятся. Надо думать не о том, что завтра
или послезавтра закончится в Теректинских горах, а о том, как жить дальше!..

     Для зачину - в  Чемал,  благочинный округ, надо пробиваться! Не конским
скоком  к митре идти, как того  хотел Широков,  а ползком, по вершку  в год!
Вершок к вершку- аршин, аршин к аршину - верста...  Ползком, тихо...  Побьют
самооборонцев Лапердиных  - перекрещенцы  будут! Побьют  нехристей  вместе с
ханом Ойротом  -  новообращенцы явятся!..  Судьба -  не  конь, кнутом ее  не
гонят...

     Иерей сдвинул веер десяток, сложил их в стопку:

     - Зело борзо!

     Никаких  ружей  он, конечно, закупать  не будет.  Ружей  и  у  прихожан
хватает.  И  у  солдат  их довольно,  и  полицейские их  сыщут,  ежли  нужда
придет!..

     Отец Капитон выдвинул ящик стола и смахнул в него деньги. Потом подумал
и повернул на два оборота ключ.

     Игнат  благословлял своих сынов на христианский подвиг, глаголя зычно и
со слезой во взоре:

     - Озаботил нас окаянный бог Бурханов и  его поганый хан! Не потому, что
они грозны  есть и несокрушимы,  а что подняли головы  свои калмыки из орды!
Сами зрите, как они  предерзостно ведут себя,  забыв,  кто их благодетели  в
этих  нищих горах... Смутив их ум и души,  сей  сатана,  сам  того не ведая,
близит их погибель страшную! О геенне огненной я уже и не  говорю... Но пока
суд да дело  -  надо стать  охраной своей не только всего хозяйства нашего и
выпасов,  но  и предать искоренению саму  подлую  думку  их  о  вольготности
разбойной!.. Ты, Феофил, главой будешь,  а Серапион - твоя  правая  рука  во
всем! Берите всех  русских в деревне и ведите их в ту долину,  где  собирает
хан Ойротов свой вонючий сброд! Бейте их без страха в душе! Все грехи ваши я
один беру  на  себя, своей  седой  головой клонюсь  до полу  Спасу нашему...
Аминь.
     Истово  перекрестившись по семь раз кряду,  сыновья молча уставились на
отца. Потом подал голос Серапион:

     - А с Винтяем и его людями как нам быть? На одно дело идем!.. За  одной
с ним смертью! Может, замиримся
     пока?

     - Время такое, что  не до распри  нам поганой,  - поник  отец  головой,
шевельнул   длинными  желтыми   пальцами,  лежащими   на  коленях,  выдохнул
тяжело:-Держитесь пока рядом, не мешайтесь, не поганьте чистых душ  своих!..
А на  прямой мир  с  Винтяем  - запрет  кладу! - Он поднял  голову, сморгнул
мелкую слезинку. - Да поможет вам Спас!

     Повинуясь взгляду мужа, поднялась Ульяна,  размотала длинную  холстину,
выпростав из нее  крохотную  медную иконку. Поцеловала ее, протянула Игнату.
Тот высоко поднял иконку в руке, где она  почти утонула, сказал с  дрожью  в
голосе:

     - С  этим ликом Спаса  пришел в  горы  алтайские прадед, давший  корень
всему нашему роду-племени! Спас провел его через все беды. Проведет и вас...
Прими,  Феофил,  святыню  нашу,  на  груди запрячь, у  сердца!-Повелительным
жестом Игнат уронил на колени сыновей, встал сам. - Господь наш милосердный,
к  тебе молитва наша: оборони от супостата,  хулителя  и  осквернителя  веры
христовой!  Дай сил  и духа нам для  оборенья того вора пришлого и присных с
ним! Дай крепость рукам и телу нашему, сделай  неранимыми и несрамимыми их в
успеньи светлом!

     Самодельную  молитву отца  подхватили сыновья,  выговаривая старательно
каждое слово:

     - И пусть низвергнется вор тот в геенну огненную!

     - И пусть  падет позор  и стыд  на  все дело  его, а  бренное  тело его
засыплется прахом смердящим и пожрется червем поганым!

     - И до седьмого колена пусть будет проклят род его!

     - И позабудется пусть на веки вечные его имя!

         Глава шестая
     ИСПОЛНИТЕЛИ ВОЛИ НЕБА
     Ыныбас отер  пот и сел поудобнее на мокрой и  скользкой  коже седла, не
решаясь поторопить коня плетью... Скоро Чемал, где есть  друзья  и знакомые.
Аилы,   юрты,  избушонки.  Два-три  каменных  дома,  два-три   пятистенника,
крестовый дом, опять аилы... Может, подойти?

     - Антраш дома, Диламаш?

     - В Терен-Кообы вчера уехал, Белого Бурхана слушать!

     Вынесла пиалу с  жирным чаем. Ыныбас с удовольствием выпил, снова  отер
пот с лица:

     - Жарко, Диламаш.

     - Жарко, Ыныбас, - согласилась женщина. - Скоту шибко плохо.

     Вот так всегда у алтайцев: скоту плохо, молодняк болеет,  травы мало на
пастбищах, голодная  тонина  шерсти скоро  пойдет  у  овец!  Голову  поднять
некогда,  о  себе  подумать, детям  хоть  малую  радость  дать!  Друг  другу
улыбнуться!

     Вернул пиалу, кивнул в знак благодарности,  свернул в переулок. Ткнулся
глазами в палисадник, спешился, взялся за  острые пики свежеоструганных,  но
еще не окрашенных штакетин.

     - Здорово, Сильвестр! Все в саду своем копошишься? Молодой поп взметнул
гривастую голову, подставил ладонь  к глазам, всматриваясь  в гостя,  узнал.
Широко шагнул, протянув по-алтайски обе руки сразу:

     - Хо-хо! Назар! Каким ветром, бродяга?

     - На этот раз - восточным.

     - Куда нацелился-то?

     - Пока в Камлак.

     - Ночевать в Чемале не останешься?

     - Нет, пожалуй. Спешу Белого Бурхана послушать! У отца Сильвестра сразу
же сбежала улыбка с лица, сменившись гримасой озабоченности и даже некоторой
растерянности:

     - Да, этот Бурхан шума наделал! Из самой столицы в епархию петиции идут
одна за другой. И все - депешные, на Маркони...

     - Из Петербурга?-удивился Ыныбас.-Уж не из Синода ли?

     - Из него. Сам Победоносцев в панике! Важная новость! Бурханам-то, надо
думать, копии  таких депеш не  поступают?.. Эх, конь  устал! Утром был бы  в
Мыюте,  завтра  -  в  Туэкте, послезавтра  -  в  долине Теренг!..  Может,  у
Сильвестра коня попросить? Не даст. У русских нет табунов, у них всегда один
конь, иногда -
     два...

     - Пойду,  Сильвестр. Коня надо где-то раздобыть, своего умаял вконец!..
Сорок верст по горам в такую жару, сам понимаешь...

     -  Останешься  у  меня  до  вечера,  на  моем  серим  уедешь!-Сильвестр
вздохнул.  - Поговорить надо... Голова лопается от мыслей, а  язык к затылку
присох! Ни  во что верить  не хочется... Карикатуру днями  видел:  нигилисты
бомбу под  мир подкладывают. И - милая такая надпись с гробовым юмором...  С
нашими-то иереями  не  разговоришься  - у них  на  уме  карты,  на  языке  -
глупости, а в сердце - лед  равнодушия... Не пастыри, а мастодонты какие-то,
ей-богу! Тошно, и выть по-волчьи хочется
     от тоски...

     - Вот и ты разочаровался в избранной стезе...

     - Нет,  Назар.  Я не разочаровался...  Я  -  разуверился  в  полезности
своей... Постриг  хотел принять,  как ты в  свое время, да одумался: Зинаиду
свою пожалел, любовь нашу
     нечаянную...

     -  Хорошо,  Сильвестр.  Переночую у тебя... Может, и пришло  время тебе
перед кем-то исповедаться... Так бывает.

     - Вот, спасибо! -  обрадовался иерей.-Зина! Гость  у нас дорогой,  друг
сердечный!.. Зинуля! Назар объявился!

     Большая  группа верховых  двигалась  со  стороны  Ело.  Уже по  посадке
Яшканчи  определил, что  это  не  воины, охраняющие Ян-Озекский  перевал. Он
остановился, поджидая гостей.

     От   группы  всадников  отделился   молодой  парень  на  рыжей  кобыле,
остановился, сверкнул крупными белыми зубами:

     - Якши ба! Вы местный, абагай?

     - Да, мой скот пасется в этой долине.

     - Тут Ойрот-Каан говорит с людьми?

     - Говорил. Сейчас его ждут другие горы.
     -  Ба-ата-а... - протянул  разочарованно парень,  спешился,  подошел  к
седлу Яшканчи, протянул мозолистую руку: - Кара Тайн... Значит, мы опоздали?

     - Нет. Ждем в гости самого Ак-Бурхана.

     - Эйт! Тогда я остаюсь!

     Парень  снова  сел  в  седло  и  свистнул.  К  нему  подлетели на конях
несколько  крепких  парней. Горячо загалдели,  обсуждая новость.  Сошлись на
том, что бога надо подождать, а проклятый бай со своим скотом пусть подыхает
от злости...

     Вспомнив вчерашний  приказ бурхана об охране  долины,  Яшканчи  подумал
весело: "Вот кто мне нужен!"

     - Кара Тайн! - позвал он. - Ты сам и твои друзья можете ускорить приход
Ак-Бурхана сюда, в Терен-Кообы!

     -  Как? - заволновался тот, оттесняя крупом  своего коня друзей и снова
подъезжая к Яшканчи. - Говори, аба-гай, что надо делать!

     -  Узнаете,  когда приедем  на место. Там есть  человек, который хозяин
этой долины, к которому приходил хан Ойрот.

     - Сам Чет Чалпан? О нем весь Алтай знает! - загалдели парни.-Веди нас к
пророку и его дочери!

     Яшканчи поцокал языком и отрицательно мотнул головой:

     - Он не будет с вами говорить! Ему надоели  гости,  идущие в долину  со
всего Алтая!.. Он просил, чтобы  я помог  ему. Надо сделать так, Кара  Тайн,
чтобы ни  один  лишний  человек даже  не подошел к  его аилу... Народ разный
бывает, сами знаете! Алтаю нужен живой Чет, а не мертвый!

     - Веди к нему! Мы ляжем псами на его пороге!

     Дельмек вошел  в кабинет доктора на этот раз без стука и доклада Галины
Петровны. Федор Васильевич удивленно поднял голову:

     - Что-то срочное, Дельмек?

     - Да, меня зовет  к себе хан Ойрот. Я должен немедленно ехать и вести к
нему своих людей. Лапердины затевают нехорошее дело,  и надо вмешаться, пока
не пролилась кровь.

     Доктор растерянно поднялся в кресле:

     - Твои люди, конечно, вооружены?

     - Да, к этому нас вынуждают.

     -  Но ведь  ты убедил  меня, что  хан Ойрот приказал закопать оружие! -
Глаза  Федора  Васильевича  сузились. - Теперь он  вам  дал  более  разумный
приказ?

     -  Мне  приказ дали  бурханы.  Он краток: погибнуть,  но  не  допустить
кровопролития в долине!

     - Бурханы? Их много?

     - Их пятеро, доктор. А во главе-  Белый  Бурхан, бог... Старик Лапердин
привез из Бийска воз винтовок и раздач своим людям. Они идут в долину!

     - Да, это - серьезно!-Федор Васильевич положи и ладонь на лоб,  ставший
вдруг влажным. - Можешь взять мой винчестер. Он мне больше не нужен.

     - Спасибо, - кивнул Дельмек. - Я обязательно возьму его.

     - Я  тебе соберу  аптечку!  -Доктор  выдвинул ящик стола, достал  пачку
бумажных  денег. -  С больницей, как видишь,  придется теперь подождать... Я
возвращаю тебе твои вклад, он теперь тебе будет нужнее... И не смей спорить!
Я старше тебя! Чем ты собираешься кормить  своих людей?  Словами и приказами
хана Ойрота?

     - Спасибо,-поблагодарил  Дельмек и, замявшись, попросил  выпустить  его
через кабинет:  он не хотел прощаться с хозяйкой и  расстраивать ее.-Я скоро
приеду, доктор! Обязательно.

     Федор Васильевич прошел к двери, повернул ключ:

     - Иди, Дельмек. И помни - в этом доме тебя всегда ждут!

     Их  дороги  сошлись  на  Семинском  перевале  -  муторном  и  затяжном,
которому, казалось, и конца нет. Два  привала уже сделали Чочуш и  Ыныбас, а
до седловины не добрались.

     Возвращение  ярлыкчи и бурхана было невеселым: вол-реки надеждам Белого
Бурхана многое складывалось не так. Заповеди Неба, провозглашенные Техтиеком
со скалы Орктой и искаженные до неузнаваемости молвой, казалось, и повторяли
древние заповеди  алтайцев,  но в  таком виде уже не  принимались людьми:  и
сорок основных  сеоков они никак не могли  насчитать, и запрет на бескровный
убой скота смущал, и отношение к земле и лесу настораживало. И кол  нельзя в
землю вбить и яму выкопать? Но особенно удивляла неприязнь к кошкам:  за что
их убивать?  Да если не будет кошек, то  в аиле ничего не спасешь от мышей и
крыс - ни зерна, ни муки, ни курута, ни мяса!..

     Не  совсем  правильным было  и отношение к русским. И с  оружием не все
понятно. А  заводские и фабричные вещи сейчас  есть  в  каждом аиле - ткани,
зеркала, посуда, наконец, деньги!..

     Создавалось впечатление, что  сработала какая-то тайная смысловая мина.
Кто ее заложил? Гонгор, Бабый, сам таши-лама?

     Чочуш давно  уже не чувствовал себя бурханом и не хотел им теперь быть.
Его тянуло к простым людям гор, к кайчи Курагану, ему  были интересны Ыныбас
и Хертек, особые чувства вызывала мудрая, нежная и твердая Алтынай. Эти люди
имели каждый  в  отдельности  те черты характера,  которых не  было теперь у
него, они были убиты и вытравлены  дугпой Мунхийном еще в те дни, когда  они
шли через Бай-Тайгу Урянхая и через страну Шамо Монголии...

     На вершине  перевала  опять произошел затор  -  стада  из  южных долин,
высушенных  солнцем, пастухами перегонялись в северные, где  еще была трава.
Люди убегали от голода и собственной смерти, их ничто не могло остановить! В
том числе и загадочные события в Терен-Кообы.

     Лица  встречных пастухов  были растерянными, а в глазах их  жен и детей
стыла  тревога,  которая  через  день-другой  сменился  паникой  и  страхом:
где-где, а в северных долинах они сейчас уже не найдут свободных пастбищ. На
запад  гнать скот бессмысленно  - там плотно заселились русские, на восток -
непроходимые хребты и леса, реки и тропы, по которым не пройдет и всадник...

     Каждый год одно и то же! Весной юг идет к северу, а осенью север спешит
на юг, где после поздних дождей всегда бывают хорошие и густые травы!

     На  седловине их нагнал Кураган,  торопившийся в священную  долину. Все
обрадовались  этой  встрече  и на  какой-то  миг  забыли  о  своих  недавних
невеселых мыслях и о том странном состоянии пустоты и растерянности, которое
ощущает  человек, которого обидели или обманули. И этим чувством,  казалось,
был даже пропитан сам воздух на знаменитой дороге...

     - Ты поешь мои новые песни, кайчи? - спросил Чочуш равнодушно.

     -  Нет, Чочуш. Я пою свои песни. Твои плохо слушают -  в  них нет души.
<b>Они</b> непонятны людям. Ыныбас усмехнулся:

     - Хороший кайчи в любую песню может вложить душу!

     - Нет, Ыныбас. Я старался,-Кураган  опустил голову, - но люди прерывали
меня: не  надо  петь  о  Бурхане, кайчи, говорили они,  надо  петь  о  нашей
несладкой жизни... И я пел. У меня много своих новых песен!

     Ответ  Курагана  вполне  устраивал Ыныбаса, но почему-то не  понравился
Чочушу.  Бурхан  нахмурился  и  отвернулся,  ушел  конем  вперед,  но  скоро
остановился:

     - В долине Терен-Кообы ты тоже будешь петь свои песни?

     - Не знаю. Я еду не петь, а слушать...

     У Ыныбаса не было  особого отношения к Заповедям  Неба.  Он был уверен,
что они вообще  не  нужны  никому.  Тем более девять! Любому человеку хватит
одной заповеди: живи дружно со  всеми, не обижай никого, никому  не заступай
его пути и не хватай за повод его коня! Христианский декалог тоже состоит из
прописных  истин, -а многие ли следуют хотя  бы одной из  них  до конца?  Не
нужны   Алтаю  никакие  законы  и  прописи!  Ему  нужна  настоящая  свобода,
независимость  от  кого   бы  то  ни   было,  реальность  возможностей   для
самораскрытия...  Любое  дерево,  огороженное забором  или подростом, всегда
задыхается от тесноты и недостатка света... А человек - не дерево, его корни
куда глубже уходят в землю, а ветви куда дальше раскинуты во все стороны!

     Прощальный костер разожгли на  развилке дорог. Вправо - тропа на Теньгу
и Ябоган,  влево  - на  Каракол  и Онгудай. Отсюда Чочуш и  Ыныбас уходили к
верховьям  Катуни, к Храму  Идама,  а  Кураган  -  через перевал в священную
долину Теренг.

     Новобранцев Яшканчи Хертек осматривал придирчиво и строго. Да и вопросы
задавал, к каким парни не привыкли. В конце концов Кара Тайн не выдержал:

     - Кто силу словами показывает? Побори нас сначала!

     - Руками или на поясах?-деловито осведомился Хертек.

     - Мне все равно! Я сильный.

     Хертек расстегнул свой широкий пояс и сбросил меховую куртку. Кара Таин
развязал  опояску и снял шубу.  Противники  еще  не успели и  сблизиться как
следует, ухватиться руками друг  за друга, как парень  грянулся оземь. То же
самое  повторилось и с другими  парнями,  и  только с Уйбалой,  пришедшим из
урочища Мендур,  где начинается Чарыш,  тувинец протоптался немного  дольше,
чем с Кара Таином - и устал, и теленгит оказался жилистым и увертливым.

     - Здоровый дядька! - подвел итог Уйбала, смущенно поднимаясь с земли. -
Настоящий алып! Я теперь буду звать тебя Хертек-Алып, ладно?

     - Ты тоже крепкий парень.

     Теперь  с  отрядами  добровольцев разобрались  быстро,  и Хертек охотно
включил  всех парней  Кара  Таина и Уйбалы в состав своих  воинов, выдав  им
одинаковые меховые куртки и винтовки. Потом кивнул на Яшканчи:

     -  Будете   слушаться   его.  Я   не   могу  постоянно   находиться   в
Терен-Кообы!-Он сел  в  седло, подал знак  Яшканчи,  попрощался  с  парнями,
подняв правую руку с плетью.

     Возле юрты оба всадника остановились, и Хертек положил ладонь  на плечо
Яшканчи:

     - Это хорошие парни. В строй они пока не  годятся,  но для охраны  Чета
Чалпана  сойдут... Бурхан Пунцаг дал тебе задание: встретить наших ярлыкчи и
провести их по осыпи в пещеру. Только их!

     - Я их знаю?

     - Ыныбас и Дельмек. Они приведут  с собой  вооруженных  людей,  которые
тоже пока будут подчиняться тебе. Позаботься об их устройстве.-Хертек достал
из кармана исполинскую  монету,  протянул ее  Яшканчи:  - Этого золота  тебе
хватит, чтобы оплатить все расходы и убытки...

     Адымаш  встретила  мужа укоряющей  и  тревожной  усмешкой,  похожей  на
гримасу боли. Яшканчи только вздохнул и широко развел руками:

     - Дела, жена. Дела!

     Он отдал ей монету, Адымаш внимательно  осмотрела  ее. Такие  деньги ей
еще не попадались...

     - Есть будешь?

     Яшканчи  кивнул и сел выше огня. Неуверенно и боязливо подошел Кайонок,
пристроился рядом, спросил просяще:

     -  Ты  и завтра  меня  не  возьмешь  с собой  на  яйлю?  Яшканчи  криво
усмехнулся. Яйлю... Он уже и сам забыл, как выглядит пастбище, где ходит его
скот, порученный Чегату.

     Куулар  Сары-оол дал  выпить  Чейне отдающий  плесенью  напиток, и  она
пришла  в  себя.  Удивленно  огляделась,  ощупала  свои  белоснежные одежды,
спросила тихо:

     - А где Ыныбас? Я только что говорила с ним.

     - Ыныбас у хана Ойрота. Скоро ты увидишь его снова. Чейне недоверчиво и
осторожно посмотрела в  сухое лицо колдуна и не узнала  его:  белые  волосы,
окладистая  серебряная  борода,  разлетевшиеся  в  разные  стороны кустистые
брови, пронзительный взгляд, следящий за ней пристально и неотступно...

     - У тебя другое лицо,  Белый  Бурхан!-удивилась  Чейне,  только  сейчас
разглядев темные полосы, идущие от крыльев  носа к ушам и как бы разделяющие
лицо  колдуна две  половины -  живую верхнюю с  ужасными глазами и  мертвую,
неподвижно застывшую, нижнюю.

     - Сейчас у всех бурханов такие лица. Как ты себя чувствуешь?

     - Хорошо, только немного тошнит и кружится голова.

     - Это скоро пройдет, и ты снова станешь такой, какой была.

     - А кто я теперь? Кем я была недавно?

     -  Теперь ты - Чейне. Но ты еще  и небесная жена всех бурханов.  Или ты
забыла о  своем долге?  Забыла до такой  степени,  что  готова  отдать  себя
простому смертному? Ведь ты - богиня!

     -  Я  люблю  Ыныбаса, Белый Бурхан.  В глазах черного  колдуна вспыхнул
знакомый  кошачий огонек, которого она так боялась. <b>Он</b> взял со своего  стола
круглое  зеркало  с  костяной  ручкой, протянул ей, усмехаясь  своей мертвой
ледяной улыбкой:

     - Посмотри на себя внимательно, Чейне! И реши сама - стоит ли смертный,
грязный и ничтожный человек твоего внимания? В состоянии ли он будет оценить
то, чем по ошибке владеет?

     Чейне  осторожно  взяла  из  его  рук  дорогую  игрушку,  поймала  свое
отражение, недоверчиво провела пальцем, унизанным драгоценностями, по губам,
по  лбу, потрогала свои  волосы,  усыпанные  бисером и  золотыми  узорчатыми
мгами. Прошептала испуганно:

     - Неужели это и вправду я?

     - Ты, Чейне. Я только огранил тебя, как дорогой  и редкий камень... Мне
не пришлось много трудиться! Ты почти все получила от матери и отца.

     Чейне знала, что  она красива, но  сейчас она не хотела себя узнавать в
зеркале  -  это  была  другая,  блистающая  золотом  и  камнями  женщина,  в
незнакомых ей шелковых одеждах...

     - Разве я такая, Белый Бурхан?

     - Ты во всем осталась прежней, только мы сделали тебя еще прекраснее...
Воля Неба!.. Ты все еще любишь своего Ыныбаса?

     - Да, Белый Бурхан!

     -  Тогда  иди  к нему... -  Неожиданно по лицу  черного  колдуна прошла
гримаса  гнева, оживив обе половины  лица.  -  Надо  было  сделать  из  тебя
старуху! Уходи, пока я не передумал.

     В свою нишу женщина  летела  чуть ли не на крыльях. Вбежала, дернула за
веревку,  закрывая каменной  плитой вход. Закружилась легко и бездумно, села
на ложе со скомканными простынями, вздрогнула неизвестно отчего... Торопливо
разделась донага и, взяв зеркало, подаренное ей черным колдуном, внимательно
осмотрела себя с ног до головы...

     Белый Бурхан ее не обманул - никаких изменений на теле не было, если не
считать знака  Идама  на левом  плече, поставленного  Ыныбасом  в ту  первую
супружескую  ночь,  когда  он  сказал ей, что увезет ее к бурханам,  которым
нужна женщина. Такая, как она - молодая, красивая и здоровая...

     Чейне рассеянно отложила зеркало в сторону:

     - Какая была, такая и осталась...

     Но откуда  тогда у нее ощущение, что ее  прежнего  тела  нет,  что  оно
заменено чужим? Она даже не чувствует боли, когда щиплет себя!

     - Когда же я расплела свои косы? И эти украшения ей совсем незнакомы! И
где ее чегедек?

     Догадка шевельнулась в  голове и тут же угасла, оставив на  душе рубец,
похожий на тот, что вспухает после удара плетью  по голому  телу... Нет-нет,
этого  не  могло быть!..  Она бы почувствовала чужого мужчину  сразу! К  ней
приходил, с ней все это время был только он, только Ыныбас!..

     Чейне  сорвала простыню с постели, скомкала ее, бросила в дальний угол.
Постояла, нагнулась было за зеркалом, но передумала. Подняла шелковые одежды
с  пола, медленно и лениво надела. Ыныбас... Только Ыныбас может ответить на
ее страшный вопрос!

         Глава</b> седьмая
     НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ТРИУМФ

     Возвращение хана Ойрота было тоскливым. Через перевал и до Каракола его
проводили воины Хертека,  передали с  рук на руки другим воинам. Получилось,
что до  самого Храма  Идама  он шел как арестованный. Никто не  задавал  ему
никаких вопросов и не отвечал на его. В пещере  его опять заперли в знакомой
уже нише,  предупредив, что Белый Бурхан будет  говорить с  ним сам.  В этих
словах таилась какая-то угроза для Техтиека. Он понимал, что главное он  уже
сделал, дальнейшая его судьба неопределенна и, вполне возможно, трагична.

     Никакой вины  за собой он не чувствовал  и  нового отношения к себе  не
понимал. Заповеди Неба  он не перепутал,  а только сократил их; разговаривая
второй  раз с пророком,  живущим в  долине,  дополнил некоторые из заповедей
новыми соображениями, смягчив их безоговорочность;
     к замечаниям  Хертека  отнесся равнодушно, даже пренебрежительно только
потому, что  страж бурханов -  не  бур-хан  и  церемониться  с ним  не  было
нужды...

     Но предчувствие беды, нависшей над головой, редко обманывало  Техтиека,
не обмануло оно его и на этот раз.

     Белый Бурхан  пришел в его нишу вместе с мудрецом Бабыем, законодателем
Шамбалы и автором  Заповедей Неба. Они сели по обе стороны от Хертека на его
лежанку, сухо приказав опустить камень, закрывающий вход в нишу:

     - Наш разговор с тобой, хан Ойрот, не для чужих ушей.

     Техтиек распутал  узел  веревок,  и  камень, расписанный  все  теми  же
неистребимыми  фигурами  лучников,  бегущих  в  ужасе  животных  и   знаками
скрещенных молний в ободах сансар, с глухим стуком лег на свое место.

     -  Что случилось,  хан Ойрот? - спросил Белый  Бурхан тихо. - Почему ты
исказил  все  заповеди?  Почему  ты  не  подчинился  Хертеку  и  поторопился
появиться перед девчонкой,  не  дав воинам взорвать бочки с порохом.  К нему
был  примешан медный порошок, и в небо взвилось бы  зеленое и красное пламя!
Почему ты не встал  точно  в центре  круга  и  потому  резонаторы  не смогли
усилить твой голос, сделав его громоподобным?..  - Куулар  Сарыг-Оол опустил
брови  на глаза,  и  тотчас его  голос изменился  -  стал высоким, звенящим,
раскаленным до белизны.  - Ты пришел к Чугул, как простой смертный мужчина к
обычной женщине, и наговорил ей своим слабым голосом всякой чепухи!..  И все
это ты прикрыл грозным именем хана Ойрота, отца народов!..

     Техтиек резко встал:

     -  Прошу на меня не орать! Плохо или хорошо, я свое дело сделал! И если
я оказался  плохим лицедеем, то мне и не нужна  эта выдуманная слава! У меня
хватало своей!  - Техтиек расстегнул пояс с мечом, бросил  его на  ложе. - Я
ухожу. Вы  все мне  надоели и  опротивели!..  Лучше  болтаться  на  виселице
Техтиеком, чем гнить в этой норе ханом Ойротом!

     Куулар  Сарыг-оол и Бабый переглянулись. Они не узнавали  Техтиека, еще
вчера покорного. Неужели появление перед людьми, которые признали в нем хана
Ойрота, их молва сделавшая это имя крылатым, так изменили его?

     Белый Бурхан взял пояс, брошенный Техтиеком  на свое ложе, протянул его
владельцу:

     -  Оружием,  хан Ойрот, не швыряются.  Тем  более  мечом,  которое тебе
вручено самим Небом!

     - Хватит меня учить, Белый Бурхан! Наши имена стоят рядом!

     -  Они  могли  встать рядом!  -  Куулар  Сарыг-оол тоже  встал.  - Твое
появление должно было  быть  громоподобным! В  огнях, в  грохоте!  Это  было
необходимо, хотя бы  для того, чтобы долина  Теренг содрогнулась от ужаса, а
эта  девчонка  умерла на месте  от страха!  Твой  голос  должен был  звучать
рокочущим водопадом, а не писком комара!..

     Техтиек криво усмехнулся:

     -  Перепугав  людей, я превратился бы  во второго Эрлика! И мне  некому
было  бы читать заповеди Неба!.. Все эти ваши громы и молнии хороши, когда в
долине тысячи людей,  а не одна сопливая девчонка, набирающая в  тажуур воду
из ручья, падающего со скалы Орктой... Во всем нужна мера, Белый Бурхан!

     Куулар Сарыг-оол и Бабый снова переглянулись.

     -  Белый  Бурхан  прав,  Техтиек,-сказал  озабоченно  мудрец  Бабый.-Вы
явились в долину Терен-Кообы не ханом Ойротом, а разбойником  Техтиеком... И
не  за девчонку вы боялись, а сами  за себя! Это правда, что на высоте у вас
иногда кружится голова?

     - Да, на большой высоте мне бывает нехорошо...

     - И от грохота взрывов и  блеска  огней вы могли бы просто свалиться со
скалы Орктой в пропасть?

     - От неожиданности - да. Мог бы не удержать коня...

     - Почему же вы не воспользовались  напитком, который специально для вас
приготовил Белый Бурхан?

     - Я не пью ничего, кроме воды, молока, чая.

     - Это было необходимо для дела, хан Ойрот, и ваши капризы и вкусы здесь
ни  при чем!-Бабый вопросительно взглянул  на Белого Бурхана. - Почему вы не
встали,)  точно в  центре черного круга, что помешало открыться резонаторным
плитам? Вы не видели его?

     - Я подумал, что это жертвенник для арчина.

     - Для чего? - переспросил Бабый. - Какой жертвенник?

     - Во время  молений верхним богам алтайцы всегда зажигают можжевельник,
вереск-арчин...

     Белый Бурхан и бурхан-мудрец переглянулись в третий раз.

     Итог был неутешителен  и вина  в этом самого  Техтиека-хана Ойрота-была
наименьшей.

     По  первоначальному замыслу Куулара  Сарыг-оола,  хан Ойрот  должен был
явиться народу в  грохоте громов и столбах  огня,  чтобы не только  поразить
девчонку, но и отнять у нее на время разум. Звуки и огни должны были выгнать
из  аилов  женщин и детей, вернуть с  пастбищ мужчин. И - никаких вежливых и
спокойных слов! Только приказ Неба:

     - Я-великий  хан Ойрот!  Я пришел  к вам, люди,  с неба! Слушайте  меня
завтра! Но я  не буду говорить с вами, погрязшими в грехах  и  заботах,  как
черви, копошащиеся  в навозе! Я  буду говорить  только с непорочной  дочерью
Чета Чалпана, избранного Небом, вашим и моим пророком! Приведите ее ко мне в
белых одеждах!

     Это  было  втолковано   Техтиеку   самим   Белым   Бурханом  со   всеми
подробностями и во всех деталях:

     - Твой приказ должен прозвучать громоподобно, слышимый на много  верст!
Огни должны быть видны даже при свете солнца!

     А что  получилось? Кто-то предупредил  девчонку, и  она с  самого  утра
торчала  у родника, мужчины все разъехались,  а женщины толклись  у  очагов;
Техтиек  приехал  поздно  и отказался  от возбуждающего  напитка;  у  воинов
Хертека  вдруг отсырели запальные шнуры и не поднялись  резонаторы...  Такое
впечатление,  что все это было кем-то  специально подстроено...  А  ведь хан
Ойрот - легенда, которая должна была ожить на глазах у всех!

     - Ничего не  поделаешь, лхрамба,-сказал  Куулар  Сарыг-оол,  когда  они
покинули нишу Техтиека  и вошли в  келью  мудреца, -  кое-что и  мы  с тобой
сделали неправильно...

     -  Я думаю,  Белый  Бурхан,  исправлять ничего не  надо... Техтиек  все
испортил,  и  только  появление  самого  бога  может повернуть умы  людей  к
Заповедям Неба!

     - Заповеди  Неба тоже  надо исправить.  По докладам ярлыкчи, люди их не
принимают!  Они  устарели или совершенно непригодны для  Алтая... Мы ехали к
неиспорченным детям природы, а встретили людей, изуродованных русскими!

     - Все девять заповедей утверждены таши-ламой!

     - Боги тоже ошибаются, лхрамба...

     - Но и русские не всегда едут на  телеге... Ыныбас сообщил сегодня, что
уже и в столице Российской империи известно о появлении в горах  хана Ойрота
и Белого Бурхана,  который всеми церковными и светскими властями аттестуется
авантюристом... Странно: Белого Бурхана считают присланным из Тибета, а хана
Ойрота - своим собственным сорвиголовой в виде Техтиека...

     Как только Белый Бурхан  и  Бабый ушли,  Техтиек завалился  на лежанку,
заломив пальцы сцепленных рук на затылке. Тревоги больше не было - он сказал
им все, что хотел сказать... Незаметно он уснул и спал, кажется, долго.

     Проснувшись,  он  долго лежал с  открытыми глазами и не мог понять, кто
зажег  факелы на его стенах. Потом сообразил, что  они горели и тогда, когда
он говорил с бур-ханами, и когда упал на это твердое ложе,  чтобы  отдохнуть
от непонятно откуда взявшейся  усталости,  похожей  на апатию, но с оттенком
все той же легкой обиды, оставшейся в нем даже после долгого сна...

     Техтиек нехотя поднялся  с  лежанки,  прошел, пригнувшись под  запорной
плитой, в зал. Вход был открыт, на камнях сидели вооруженные Люди, позевывая
и тараща глаза в усыпанное звездами небо. Он остановился у каменного косяка,
притаился, но Воины  молчали. Техтиек уже собрался вернуться  обратно, когда
один из них сказал с досадой:

     - И чего нас так долго не меняют? Спать хочется - сил нет!

     - Сменят, потерпи. Еще только полночь.

     - Я устал терпеть! Скорее бы хан Ойрот начинал свою войну с русскими...
И как это бурханы в этой дыре живут? Ни женщин, ни араки, ни комуза...

     - Одна женщина здесь есть, но не для тебя.

     - Да уж! Такую и за отару овец не купишь!..  Всем хороша, только ходит,
будто спит, хотя глаза открыты и разговаривает. Ненормальная она, что ли?

     - Она заколдована, Камылды.

     - Как - заколдована? Чего ты мелешь?

     - А так. Главный-то бурхан - колдун...

     - Тише ты! Доболтаешься...

     - А что? Своими глазами видел, какие он штуки с огнем выделывает! Будто
с котенком играет с ним.

     - Это он так молится своему небу.

     - А огонь здесь при чем?

     -  А молнии откуда  падают?  С неба!..  А  он  -  бог!  Кому же ему еще
молиться, как не небесному огню?

     - Да, он к каму не побежит...

     Разговор  угас,  не дав Техтиеку ничего  интересного. Разве  что  тайна
заколдованной Чейне, жены  Ыныбаса... Для чего Белому Бурхану  заколдованная
женщина?

     После  ухода Куулара  Сарыг-оола  лхрамба Бабый долго сидел неподвижно,
стиснув  голову  руками.  То,  что  придумал  Белый  Бурхан,  ему  не  очень
нравилось,  хотя,  может  быть,  и  было каким-то  выходом  из  создавшегося
положения.  Но  он  не  прав в  главном,  а  спорить,  доказывать  обратное,
бесполезно...

     Моральное завоевание любой страны требует предельной близости к обычаям
и  вековечным порядкам народа, которые правят бытом и становятся  нерушимыми
законами, царствуют над мыслями, желаниями, чувствами мужчин и женщин, детей
и  стариков. Они, как  река, которую нельзя остановить, тем более, повернуть
вспять, встав в нее чужим сапогом...

     Алтай  казался диким  и  слабым оттуда,  из  Тибета! И  думалось  всеми
мудрецами, что с  Алтаем будет легко и  просто:  Тибет вернет ему его старых
богов  и  легенду о хане Ойроте. О религии не заботились особенно - шаманизм
не так уж далек от тантризма, а тантризм лежит в основе ламаизма! К тому же,
ритуалы  молений  у  всех  древних  религий  схожи  между  собой,   все  они
поклонялись  огню,  небу,  солнцу,  луне,  стихиям1.  И на магические обряды
камланий легко и просто лягут чуть усложненные тантрические обряды ламаизма.

     Жизненный уклад  народа нельзя  ломать, его можно только видоизменять и
приспосабливать к новым требованиям. И делать это не  молниеносно, не в один
день,  а -  долго  и терпеливо.  Куулар  Сарыг-оол  этого  не  признает!  Он
нетерпелив, а тот, кто нетерпелив, всегда будет знать только поражение...

     Пророк, говорящий народу ложные или чуждые ему истины, никому не нужен.
Его  ничто  не  спасет  - ни внушительная внешность,  ни громкий  голос,  ни
чудеса,  которые  он может  показать людям. Его  просто выкинут  на  обочину
тропы, если и не решатся тут же, на месте, затоптать ногами...

     Техтиек не виноват. Он  все сделал  правильно. Но кто-то ведь виноват в
этом неудачном начале великой битвы за Шамбалу!

     Три раза ударил колокольчик над головой Бабыя. Тот нехотя встал, поднял
запорный камень и, как только  Куулар Сарыг-оол вошел,  снова опустил его на
место.

     - Вы говорили с Техтиеком, лхрамба?

     - Да. И он подтвердил кое-какие мои сомнения.

     - Какие же?

     - Ламаизм Тибета не нужен Алтаю, как и  христианство  Русской церкви. А
вот  тантризм  Бонпо они примут. Не весь, конечно. Но основные догматы Бонпо
не противоречат местному  шаманизму,  а только усложняют и  углубляют  его2.
Хотя...

     По губам  Куулара Сарыг-оола скользнула  усмешка и тут же  погасла,  не
оставив никаких следов.

     - Отказаться от идеи Шамбалы нам никто не позволит!

     -  А  от нее  и  не надо отказываться. Но Законы Неба  надо  переписать
заново, они отвергнуты Алтаем почти все!

     - Вопрос о законах решен еще в Лхасе, лхрамба.

     - В том-то и дело, что в Лхасе...

     Только теперь Куулар  Сарыг-оол прошел к столу, заваленному бумагами, и
опустился на  грубо  сколоченную  скамью. Бабый  молча  протянул ему листок,
исписанный с обеих сторон. Белый Бурхан прочел первые три из сорока пунктов,
кивнул:

     -    Решены.-Потом    прочел    следующие    пять,    поморщился:-Решим
завтра!-остановился  на девятом:  "Разгром православной миссии и  ликвидация
церквей", вздохнул:-Пока не по зубам! Это мы оставим хану Ойроту...

     - "Белый Бурхан объявляет все религии ложными и потому никаких молений,
кроме молений ему, не разрешает. Виновные будут подвергнуты проклятию неба и
превращены  в  животных, бродящих по лесам  и пожирающих  друг  друга..." Не
слишком ли круто, лхрамба? Да еще с угрозами, которые мы все равно не сможем
выполнить!

     Бабый вздохнул:

     -  Это  было  предложено  самим  таши-ламой...  Все  религии,  как  вам
известно,  категоричны. Не  могу  же я  написать:  молитесь, кому хотите, но
знайте  - лестницу,  что  ведет на Небо,  держит  в своих  кладовых,  полных
сокровищ, только Белый  Бурхан?.. Это  будет нелепо по существу и  удивит не
только попов и камов, но и всех, у кого есть хотя бы крошечные мозги!..

     Куулар Сарыг-оол рассмеялся:

     -  Вот и надо их выбить  нашей парадоксальностью!  Нам не  нужны люди с
мозгами,   нам   нужны   только   исполнители   воли   неба,   целые   армии
фанатиков-ярлыкчи!.. Мы  спасем все девять заветов и доброе имя  самого хана
Ойрота только  неожиданными  поворотами  мысли,  удлинив  каждую  из  девяти
заповедей бесконечной цепью оговорок, позволяющих нарушать любую  из них, не
нарушая ни одной!

     Бабый недоуменно уставился на Куулара Сарыг-оола:

     - Но тогда из девяти Заповедей Неба категоричной не останется ни одна!

     -  Одну мы все-таки оставим:  Белый Бурхан  пришел на Алтай  навсегда и
никаких других поклонений чуждым ему богам не потерпит! И таши-лама будет не
в  обиде,  и ваша  любовь  к категоричности останется  нетронутой...  Что же
касается  остальных,  то их  надо переписать,  убрав  какую  бы то  ни  было
категоричность  вообще!  Скажем,  так: "Мы,  скотоводы  и  пастухи, - мирный
народ. И  мы  готовы  закопать наше  оружие, стреляющее  огнем,  и  затупить
оружие, наносящее тяжелые раны, если тот, кто живет с нами, как брат и друг,
сделает то же самое... Долой оружие-символ несправедливости!"

     Бабый растерянно кивнул:

     - Да, это примут...

     - Вот и действуйте, лхрамба.

     Чочуш  шел  в свою  нишу, когда Чейне  подняла камень,  впуская к  себе
Ыныбаса.  Что-то  в  виде легкой зависти  коснулось сердца  и  тут  же ушло,
сменившись  острой жалостью к этим обманутым людям. Один из них был ослеплен
грандиозностью замыслов  дугпы  Мунхийна  и потому  преданно служил  ему, не
жалея  себя,  а его  любимая  женщина,  жена,  одурманенная  зельем  черного
колдуна, верила, что каждый  мужчина,  входивший к ней, был  ее  Ыныбас... И
хотя они оба обмануты по-разному, суть одна: вместо реального мира  они жили
в  выдуманном,  несуществующем  на  самом деле!  Но  ведь  когда-то они  оба
прозреют и все поймут!

     Чочуш  вернулся  на камень  у  входа, обжитый  ночными  воинами охраны,
прислонился  спиной к шершавой  стене скалы,  уходящей  круто  вверх.  Гасло
солнце,  закатываясь за далекие горы,  отмерив в  его неудавшейся  жизни еще
один день...

     Слева  послышались  шаги.  Это  Техтиек.  Он  один   ходил  по  пещере,
переделанной в Храм Идама, как хозяин, уверенный в  том, что скоро случайные
гости съедут, и  ему пора будет браться за уборку. Да, Техтиек единственный,
кого дугпа  Мунхийн  не  обманул посулами, а просто заставил  служить  себе,
поставив на колени и взяв страшную клятву на верность.

     - Чочуш? Ты почему здесь один?

     - Не могу спать в пещере. Душно. Техтиек обошел бурхана, сел рядом.

     -  Тебе хорошо,  у тебя есть  дело.  А зачем  меня Белый  Бурхан держит
здесь? Если я ему не нужен, пусть отпустит.

     Чочуш невесело рассмеялся:

     - Ты плохо знаешь дугпу Мунхийна! Он никого  зря  возле себя не держит!
Когда  я или  ты будем  ему не  нужны, он сделает из наших голов габалы! Это
чаши для  масла и вина, их ставят на почетное место в храмах  и  монастырях,
рядом с бурханами... Их оправляют  в золото,  серебро, украшают драгоценными
камнями...  У дугпы  Мунхийна сейчас нет ни  одного габала,  хотя есть  Храм
Идама. Рано или поздно  на  алтарь Агни Йоги  потребуются  священные чаши. И
наши  с тобой головы,  Техтиек, хорошо  для них подойдут - мы  и  знатные  и
великие...

     Техтиек побледнел, наклонился к Чочушу, спросил шепотом:

     - Ты шутишь, бурхан?

     - Я не шучу...

     Губы Чочуша были растянуты в широкой улыбке, а глаза полны слез.

         Глава восьмая
      ОБРЯД ОЧИЩЕНИЯ

     Выслушав  советы и  наставления  иерея, Винтяй собрал  свою  худосочную
дружину, посадил на коней,  вооружил, чем смог, повел в  горы, твердо  решив
крушить по  пути встречных и поперечных, кто послабее и сдачи не даст. Но, к
его  немалому  удивлению, все горные тропы  и дороги оказались  так забитыми
верховыми, что  ни  о какой  разбойной  потехе и  разговора  быть  не могло.
Пришлось даже самим искать потаенные тропы, чтобы сберечь не только коней  и
оружие,  но  и  собственные  шкуры. Да  только разве  спрячешься  от  людей?
Нет-нет, да и кольнут вслед злым взглядом:

     - Хан Ойрот приказал закопать оружие, а вы?

     - Уж не с ханом ли Ойротом собрались воевать, орусы?

     - Нельзя с оружием-то в  святую  долину ехать!  Винтяй отмалчивался или
только  щурился, глядя  в глаза каждому презрительно  и  насмешливо.  Иногда
отмахивался:

     - Не нужен нам ваш Ойрот-Бурхан! На охоту едем в
     горы!

     Но оружие,  в конце  концов, приказал припрятать  до случая, не держать
его  на  виду пока.  У Сургаша  стали попадаться группы  русских  кержаков с
дубинами. С ними обменивались ухмылками, иной раз перебрасывались словами:

     - На охоту, мужики?

     - На ее! За двоеногими, хе-хе!..

     - А вдруг и у них ружья?

     - Попадаются. Да токмо таких-то вояк мы видали!.

     -  Не скажи!  Среди  них тоже отменные стрелки попадаются! Белку в глаз
одной дробиной бьют!

     - Ниче! До сурьезной драчки дойдет, наш верх все едино будет!

     В это, последнее, Винтяй верил плохо. Уж слишком много людей орды шло в
долину, ставшую  священной, послушать  хана  Ойрота,  а  если  повезет, то и
самого Белого Бурхана увидеть!..

     Сунься к ним, озверелым!.. Конями затопчут запросто, нагайками посекут,
топорами порубят...

     -  Мало  наших,-покачал головой ктитор  Василий,  увязавшийся с ними на
легкий разбой,-может, возвернемся, православные? Куды нам воевать с  энтакой
оравой, господи прости!

     - Возвернуться никогда не поздно! - отмахивался Винтяй свободной  рукой
от  каждого  слова. - Поглядим, что  да как-от...  Вдруг  в  той  долине уже
стражников  видимо-невидимо?   Да   и   солдатов   из  Бийска-города   могли
нагнать-от...

     -  Эт  так!  -  охотно   согласился  ктитор.  -  Не  дадут  власти  люд
православный ворогам в обиду!

     Винтяй  приосанился:  вовремя  он  веру поменял! Сам  император за  его
спиной  теперь  стоит!.. Говорил  братьям-дуракам, не послушались вовремя...
Вот и трясут теперь портами от страху!

     - А сторожиться все едино надо! - подбил итог  своим  мыслям ктитор.  -
Пока то да се - кишки из нас орда просто-запросто повыпустит!..
     Добравшись до истоков  Чарыша, Винтяй повел свой крошечный отряд  прямо
на восток, через  горную гряду, чтобы сразу врубиться в центр долины и, если
пофартит,  уйти  через  Ян-Озекский  перевал.  Неожиданно  он  наткнулся  на
братьев, расположившихся на обед в двух шагах от тропы.  Хотел удивиться, не
успел - братья схватились за новенькие винтовки:

     - Стой, щепотники! Счас мы с вас дурь выбивать зачнем!

     - Очумели, никак? Своих бить?

     -  Ниче,  -  ухмыльнулся Феофил, -  тут  свидетелев и полицейских нету!
Спустим с обрывчика - и все: орда порешила православцев!

     Винтяй отступил:

     - Ты, того... Шути шутки-от!

     -  Какие уж тута шутки?-рассмеялся и Серапион.- Не  братья мы теперич с
тобой - волки! Ограбил нас, не сморгнул глазом, а мы что, совсем уже дураки?

     Феофил взвел курки:

     - Ступай своей дорогой! Не вводи во грех! Винтяй вздохнул.  Пока Феофил
жив -  не  будет  у него мира  с братьями! Да  и  Серапион -  хорош,  молчун
проклятый... Заговорил!

     - Пошли, Василий. Чего имя сопли утирать? Цыцошные покед...

     И он повернул свой отрядик на другую тропу.

     Долина  открылась  неожиданно  и  показалась  неестественно  большой  и
глубокой чашей. И вся она кишела, как огромный муравейник.

     - Батюшки-светы! - охнул ктитор. - Сколько их тут1

     - Да, не разгуляешься-от... Назад придется на тропу выходить, в  секрет
садиться... А потом и на Кырлык идти.

     - А на тропе той что?

     - Ежли в секрете будем, то на той тропе мы, Василий, хозяева!

     - На воровское дело, купец, - нахмурился ктитор, - я не ходок.

     - А я тебя на него и не засылаю-от...

     Винтяю стало не по себе. Все, что только думалось,  теперь произнеслось
вслух. И этот поповский прислужник сразу же задрыгал ножками, делая вид, что
в  горы  оружьем  он  поехал про  кедровый  орех  разузнать  в  сосновых  да
лиственничных   лесах!..  Ничего,  подвернулось   бы  дело  стоящее,  а  там
поглядим...

     Солнце стояло еще  высоко, и времени  было  достаточно,  чтобы  выбрать
подходящее место и найти пути для отступления...

     Ко всему надо быть наготове!

     Винтяй  плутал  по тропкам  долго,  опускаясь все ниже. Ктитор опять не
выдержал:

     - На постой, никак, готовишь нас, купец?

     - Вы - не кони и не овцы, чего вас готовить, мордами к копне ставить? -
попробовал отшутиться Винтяй. - А в тиши да в холодке чего не посидеть?

     Но Василий стоял на своем:

     - В долину надо ехать! Там и поглядим, что да как...

     - Я  не глядеть на  орду  приехал,  -  не  выдержал  Винтяй,-а  бить ее
смертным боем, не считая!

     - Так оне жа не лезут пока к нам!

     - Когда  полезут-от всем скопом -  поздно будет... Еще вчера Винтяй был
понятен  Василию  и казался простым уцепистым  мужиком, уважающим церковь  и
причт, просящим у господа только управы на отца-двуперстца, щедро жертвующим
на алтарь, за что и выбрал его иерей защитником и воителем за дело христово,
а у него, у варнака, совсем что-то не то в голове завелось!

     - Тут и станем засадой, - услышал он  голос Винтяя и послушно развернул
коня, чтобы  не  отстать от  купца  <i>л</i> его  работников - угрюмых, ко всему на
белом свете равнодушных мужиков.

     Березняк, густые заросли  кустов,  мелкие тропки, разбегающиеся  во все
стороны от главной тропы... Хорошее место, глаз у Винтяя есть!

     - Шалаш  рубить будем? - глухо поинтересовался  ктитор  и  потянулся за
топором, заткнутым за пояс.

     - Зачем он нам! - Винтяй снял двухстволку с плеча, переломил ее, вогнал
в зарядник два патрона с красными жакановыми головками, крутнул головой. - С
таким  припасом только на ведмедя и ходить!..  А  в твоем  бердане, Василий,
бекасиная дробь, поди?

     - Пули. Свои. В бане вечор лил.

     - Эт ладно! Устоим.

     Винтяй отозвал работников в сторону и долго что-то втолковывал им, пока
не дождался кивков согласия.  Потом махнул Луке направо,  а  Нефеду  налево.
Вернулся, сел у  комля березы,  прикрыв глаза... Привал,  значит. Ну что же.
Можно и подкрепиться, грех  не  велик, что  не  на скатерти  холщовой, а  на
собственных штанах!..

     Василий отломил горбушку, круто посолил ее,  понес ко рту. Скосил глаза
на  купца  Лапердина. Тот сидел  за  ближним кустом,  и на губах его  играла
легкая усмешка.

     А  Феофил  с  братьями  шли в это  время  к  Кырлыку, откуда  надеялись
пробраться  к  перевалу, где и пожива  была бы погуще и откуда уйти попроще,
чем через солонцы и листвянники в сухую степь и безлесные горы.

     К  Кырлыку  подходили  осторожно,  но  он  оказался  обычным  алтайским
стойбищем, к тому же почти пустым: чумазые ребятишки, подслеповатые старухи,
обезноженные старики...  Федор  попытался  было  поговорить  с ними,  но его
познаний  в языке  хватило только  на  то, чтобы  узнать  -  мужчины, парни,
девушки и женщины  ушли в долину Теренг  слушать Белого Бурхана, за  которым
уехал три дня назад хан Ойрот.

     Узнав об этом, Феофил скривился, как от зубной боли:

     - Не врут, выходит, про своего нового бога?

     -  Выходит, не врут, - как эхо отозвался Серапион, -  можа и нам, тово,
послушать того Бурхана хучь вполовину уха?

     - А ты выучился их говору, пока до Кырлыка шел? - съехидничал Феофил.

     Все  ниже   клонилось  солнце,  и  потому  бесконечнее   казался  путь.
Карабкаясь по камням все выше в небо, люди и кони вымотались, всем  хотелось
пить. И  хотя вода была рядом, внизу,  у них  под ногами, добираться  до нее
надо было по козьей тропе. А  Феофил торопился к  перевалу,  чтобы  сесть  в
засаду до того, как в горы придет ночь.

     - Распустили пузы у домашнего самовара! - ворчал он, облизывая высохшие
губы. - Теперич и терпежу не достает?

     Терпежу и ему не доставало, но не будешь же останавливаться на  голых и
раскаленных солнцем камнях?

     Серапион  давно  отбился  от  Феофила  и  шел  теперь  рядом  с  Яшкой,
напряженно  думая, как  укоротить  брата,  который  с каждым днем становился
зверее и занозистее Винтяя, проклятого отцом.

     На  горном  плато Феофил  позволил, наконец, всем передохнуть. И только
здесь они решились  посмотреть туда, вниз. Вид долины их изумил: люди, кони,
костры... И когда только они успели сюда понаехать?

     - Делы-ы... -  протянул Серапион  растерянно. - Да где  жа  нам  с  имя
воевать-то?! Удрать бы суметь только...

     Феофил  на  этот раз  не  отозвался.  Увиденной внизу  картиной он  был
поражен не меньше младших братьев.

     "Пустое мы, кажись, затеяли,  - поползли злые мысли. - Да оне нас,  как
вшей... И пикнуть не поспеем!"

     Но отступать было уже поздно: из-за ближней скалы вышли воины в меховых
куртках  с  широкими поясами  и  направились к ним,  держа наперевес  боевые
винтовки.  На  концах   винтовочных  стволов  холодно  поблескивали  плоские
штыки...

     Феофил выронил плеть и первым поднял руки.

     Неподалеку  грохнул  выстрел,  влепив  в  ствол  дерева, мимо  которого
проезжал  Дельмек, горячую свинцовую звезду.  Он взглянул в  сторону, откуда
раздался  выстрел,  увидел, как  из-за соседнего  березового  комля  в  него
целился бородатый  человек,  пытаясь  взять  на  мушку,  не прищурив  левого
голубого  глаза.  Удивившись неумелости стрелка,  Дельмек потянулся рукой  к
ружейному ремню, но кто-то из едущих сзади опередил  его, и бородач, выронив
ружье, опрокинулся на спину.

     -  Не  палите,  православные!-завопил кто-то  в кустах.  -  Они  тож  с
ружьями!

     Дельмек спешился, подошел к убитому и сразу узнал его: Винтяй Лапердин.
Пуля  попала ему  в  тот  самый глаз, который он побоялся  прищурить,  когда
целился.

     "Потому и не  попал в меня с трех шагов! - подумал Дельмек,  поднимая с
травы хорошую двустволку  убитого. -  Разве можно попасть, когда неправильно
целишься?"

     Переломив  ружье,  он  поймал  краем   глаза  золотое  донышко  второго
жакановского  патрона, по  которому  так  и  не  успел ударить  боек  курка.
Разрядив ружье в воздух, Дельмек предложил:

     - Выходи  кто  есть!  Убивать никого не  будем. Ему  никто  не ответил.
Дельмек  шагнул в кусты, едва не споткнувшись о лежащего человека. Шевельнув
его носком сапога, Дельмек вздохнул, будто нашел не то, что иска ч:

     - Вставай. Я не медведь,  меня не  обманешь, если притворишься мертвым!
Мертвым я и сам могу тебя сделать.

     Человек шевельнулся, сел, испуганно перекрестился:

     - Ктитор я! На охоту  был зван купцом, не  на разбой! Кабы знатье, ни в
жисть бы, тово! Что я, нехристь поганая?

     Дельмек усмехнулся. Можно легко представить, как бы  они, эти охотники,
загалдели, упади на тропу с простреленной башкой не их главарь и заводила, а
кто-нибудь  из  безоружных  путников,  идущих в  долину Теренг, чтобы только
послушать Белого Бурхана и узнать у него, как  жить правильно и справедливо!
Волчьей  стаей бы бросились за нежданной и негаданной добычей, если бы  даже
кроме старой драной шубы ничего и не нашли у своей жертвы!

     - Кто еще был с вами?

     - Два работника купца.

     - А братья Винтяя где?

     - Должно, ушли  на  Кырлык... "Не успели  мы!-Дельмек огорченно  мотнул
головой. - Если их не остановить, много беды будет!.."

     Серапион с  грустью  подсчитывал потери.  А все  Феофил!  Чуть ли  не с
голыми руками  бросился на  штыки,  хотя  первым  и  поднял  руки.  Парни же
оказались серьезными воинами: кого тут же, на плато, прикололи штыками, кого
выстрелами сбросили вниз, остальных повязали, допросили со всей строгостью и
-  по двое в разные стороны... Кого к перевалу увели, кого вниз  - к Кырлыку
отправили, а их вот-по обходной тропе к Ябогану... Зачем?  А кто  их поймет,
каменных  молчунов? Может,  в  подходящую  пропасть спустят, может, к дороге
какой выведут; может, сейчас, через шаг, по пуле в затылок...

     Федор непрерывно скулил, обвиняя старших братьев и отца в затеянной ими
кровавой игре, за которую одни уже поплатились, а другие вот-вот поплатятся!

     - Да  не скули ты! - не выдержал Серапион. -  <b>Без</b> твоего скулежу тошно!
Этих не разжалобишь!

     -  Ага, тошно!  А где ваши недавние  хиханьки да  хаханьки? Перебьем ту
орду, как вошей передавим!.. Выкусили? Пропадай, вота, из-за вас, дурней!..

     - Не шел бы с нами! Кто тебя за ноздри тянул?

     - Попробуй, не пойди я или Яшка! Живьем сожрали бы потом!

     За их спинами клацнули затворы винтовок, и братья замолчали.

     Все  круче  тропа, уходящая  вниз.  Слева  -  скалы, справа - пропасть.
Выбирать не из чего - можешь сейчас бросаться туда, вниз, башкой на камни, а
можешь и подождать, когда тебе влепят пулю  в спину... Одно ясно: жи-выми их
теперь  не выпустят и  законным властям не передадут. У этих калмыков теперь
своя власть встала, где к каждому слову бурхан лепится!

     Серапион заскользил на  камнях, остановился. Дальше шла сплошная осыпь,
она просто скатит в реку, из которой со связанными руками не выплывешь, если
даже и не разобьешься. Остановился и Федор, снова захныкал:

     - Кончали бы здесь! Чего душу рвут?

     А  Серапиона  беспокоили  только  связанные  руки.  Погибель  придет  -
крестным  знамением  осенить себя  не сможешь,  так  и  помрешь собакой,  не
знающей господа!..  Затворы  уже  не клацали  за  спиной.  Значит,  целятся;
значит, скоро  будут  и долгожданные пули... Но  текло время, а выстрелов не
было. Ждут, что братья сами покатятся в реку на корм рыбам?

     - Стреляйте, нехристи! Чего тянете? - не выдержал Серапион.-Господь нас
и таких примет, великомучеников?..

     Ответа не было. Ни пулей, ни словом.  Серапион медленно вывернул голову
- тропа позади их была пуста. Попугали, поклацали затворами и ушли... Ушли!

     -  Бросили нас! Однех  оставили,  братка! Бешеная  надежда на  чудесное
спасенье  вспыхнула  в  глазах  Федора,  опалив  его  с ног  до  головы.  <b>Он
стремительно  обернулся,  но  камень,  в  который упиралась  нога, сорвался,
уронив  его на спину. Федор медленно пополз,  а  потом все быстрее и быстрее
заскользил вниз, к реке.

     -Держись!-в  голосе Серапиона был ужас.-Хоть зубами за куст, а держись,
братка! Уйдем от их, только держись!..

     Но кусты могли быть только в самом низу,  на границе обрыва. И все-таки
Федор   сопротивлялся,   подгибал    ноги,   пытался   развернуться   боком,
перевернуться на живот. Но крупные камни уже  ушли в реку, а  сыпучая мелочь
не давала никакой опоры.

     Серапион  взвыл  по-волчьи  и  начал  торопливо  подниматься  вверх, на
твердую часть тропы,  боясь сорваться следом за младшим братом, хотя  теперь
ему ничто не  угрожало. Он уже не видел Федора - только бесконечная каменная
лавина текла вниз, где лениво  дремали под солнцем  кедры, чудом уцепившиеся
корнями  в  полуразрушенную   скалу,  а  сквозь  их   темные  ветви   тускло
поблескивала узкая, как вязальная спица, искра реки...

     -  Прости его,  господи!-зарыдал  в  голос  Серапион,  прислонившись  к
горячей  серой скале, уходящей прямо вверх в  бездонное синее небо. - Нет на
нем, на сердешном, крови, и нет на нем, на горемышном вины!

     Но никто не слышал и не мог услышать его заклинаний.

         Глава девятая
      РОЖДЕНИЕ ЧУДА
     Людей в долине было уже много. Они сидели группами у костров; бесцельно
слонялись по долине, ища знакомых и  просто собеседников; отирались у скал и
воды, падающей сверху,  не сводя завороженных взоров  со скального козырька,
где счастливчикам еще  совсем недавно повезло увидеть самого  хана  Ойрота и
услышать его голос. Теперь они надеялись одними из первых увидеть и услышать
своего нового бога - Ак-Бурхана...

     Яшканчи дома не  оказалось. В  юрте  были  только  его  жена с  младшим
сынишкой. Дельмек  спросил  у Адымаш  об  Адучи  и услышал, что старик  умер
следом за старшим сыном  Яшканчи  Шонкором. Дельмек  скорбно  поник головой,
присел у огня. Адымаш протянула ему пиалу с чаем, но он ее даже не заметил.

     Присмотревшись к гостю, Адымаш жестом подозвала к себе Кайонока, что-то
шепотом спросила у него.

     - Да, мама, - ответил тот, - я помню этого дядю лекаря. <b>Он</b> лечил нашего
Шонкора, и тот умер.

     У Адымаш вспыхнули  щеки - вернулась старая боль,  с новой силой ударив
прямо в сердце.

     - Уходи,  лекарь! - сказала  она  с  горечью.-Тебе  нет  места у  моего
очага... Друзья Учура не могут быть друзьями Яшканчи...

     Дельмек  послушно  поднялся и  молча покинул  юрту.  Прошлое вернулось,
чтобы мстить ему, и теперь  будет  мстить, пока ходят по земле  ноги  Учура.
Тропы  алтайцев  пересекаются  так  часто,  что  два  человека  не могут  не
встретиться, если даже один из них живет на востоке, а другой на западе!

     Уехать из долины  и  дежурить на тропах? Но у него приказ бурхана найти
Яшканчи!  И  он   обязан   выполнить  этот  приказ,   какой  бы  горькой   и
оскорбительной ни была его встреча с самим Яшканчи.

     И Дельмек  решил  ждать  пастуха, присаживаясь гостем у чужих костров и
вслушиваясь в чужие разговоры, иногда поддакивая, порой давая советы, а то и
рассказывая  грустные  или веселые  истории  из  своей  жизни... Его,  как и
парней, приехавших с  ним,  везде принимали охотно  и угощали тем, что имели
сами. Но чаще всего  имели не больше, чем сам Дельмек, а то и меньше. У него
еще оставались нетронутыми  деньги  доктора,  а эти люди, проевшие на второй
день  все,  что оторвали  дома  от  голодных  ртов, пробивались  теперь  чем
придется...

     К вечеру этого дня Яшканчи не появился возле юрты, и Дельмек решил, что
настало  время  и  ему с  парнями зажигать свой  костер.  Но  там, где горит
костер, должны быть еда и питье! Подумав, Дельмек отправился к  аилу Чегата,
где соседи по огню добывали за деньги не только талкан, соль, но даже мясо и
чегень...

     Хозяин аила встретил гостя у порога, охотно отозвался на приветствие, а
узнав сеок и имя Дельмека, расплылся в улыбке:

     - Как же! Мы почти родственники!.. Проходи к огню, гость!  Рассказывай,
какие новости, зачем приехал...

     - Я ищу Яшканчи.

     - О! Яшканчи сейчас большой человек, друг самих бурханов! <b>Он</b>  даже свой
скот передал мне, самому некогда пасти...

     Такой оборот не  очень удивил Дельмека. Но  он приехал не за тем, чтобы
восторгаться стремительным взлетом пастуха к самому небу:

     - Со мной люди, Чегат. Они голодны. У меня есть деньги. Поможешь мне?

     Нахмурившийся было Чегат расплылся в улыбке:

     - Когда у алтайца есть деньги, он - бай! Что тебе надо, Дельмек? Араку,
мясо, чегень, табак?

     -  Все  мне  надо... У  меня  десять  человек. Дельмек  достал бумажные
деньги, но их вид смутил Чегата:

     -  Прости  меня,  Дельмек,  но  бумажки  -  сейчас  не  деньги. Бурханы
выпустили свои деньги и отменили русские... Вот если у тебя  есть золото или
серебро - другое дело!

     Дельмек достал последнюю золотую монету и вдавил ее в ладонь Чегата:

     - Это все, что у меня есть. Может, империала хватит на три овцы?

     Чегат молча кивнул,  спрятал монету и позвал Дельмека с собой, виновато
объяснив по дороге:

     -  Приходится  прятать   скот...  Людей  много,  все  голодные...   Сам
понимаешь?

     До перевала  Ян-Озек, куда его послал бурхан  Чочуш встретить Дельмека,
Яшканчи не доехал, перехваченной Хертеком.

     - Почему ты слушаешь команды Чочуша, если прикреплен к Пунцагу? Дельмек
- не  мальчишка,  сам  тебя найдет! Есть другое дело, поважнее, которое я  и
Пунцаг можем  поручить  далеко не  всем. Я  говорю о  тюрьме1,  которую надо
сложить из камней к завтрашнему дню.

     - Тюрьма?  -  удивился пастух. - Зачем бурханам тюрьма? Кого  они будут
держать в ней?

     -  Завтра в долине  будет  Белый Бурхан! И,  если хоть  один  наш  враг
проникнет  в долину с  оружием...  Нужна  тюрьма, Яшканчи! Я могу  дать тебе
десять своих воинов.

     - В долине полно  людей, - удивился Яшканчи, - неужели и  тюрьму должны
строить воины?

     - Никто не должен знать о тюрьме!

     Они  отъехали еще немного, и Хертек  остановился  у бесформенной  груды
камней.  Здесь  же валялось  несколько кузнечных молотов на длинных  ручках,
железных  ломов  и  лопат,  вывезенных  со  скалы  Орктой,  где  закончилось
сооружение жертвенника.

     - Здесь и надо строить.

     Взмахнув рукой,  Хертек подозвал воинов и передал их Яшканчи. Отъезжая,
усмехнулся:

     - Не пропадет твой Дельмек! Не потеряется.

     Среди  воинов,  оставленных  Хертеком,  оказалось  немало  мастеровитых
парней.  Да  и  бурхан  Пунцаг,  которому они помогали  строить  жертвенник,
очевидно,   чему-то  их  научил,   хотя  сам  и  был  неважным   строителем.
Прислушиваясь  к  разговорам,  Яшканчи   понял,  что  Белый  Бурхан  остался
недоволен их работой там, на скале Орктой, и прислал бурхана  Жамца, который
чеканил у  тарбагатайских мастеров  золотые идамы. Этого  бурхана  воины  не
любили, а о Пунцаге говорили с уважением:

     - И не подумаешь, что он бог! Простой, обходительный...

     К утру сооружение закончили. Вышло оно неказистым  и походило скорее на
временный загон  для скота, чем на грозную тюрьму. Яшканчи  хотел было сразу
же уехать, но старший из воинов не позволил:

     -  Дарга еще не  принял нашу работу.  Яшканчи сел на  теплую  сланцевую
плиту, уставился на восток, где все ярче и жарче накалялось ночное небо.

     Вспомнился последний  крепкий разговор с Чегатом о его  дикой  торговле
чужим  и  своим  скотом,  на  которую  нищего  пастуха  толкнули возможность
быстрого обогащения и непонятные события в горах, напугавшие его  до смерти,
а потом обрадовавшие  до потери  рассудка... Да, слаб  человек! Да и один ли
Чегат не устоял бы перед золотым и серебряным дождем, хлынувшим над долиной?

     Хертек приехал,  когда уже встало солнце. Он был непривычно озабочен и,
бегло осмотрев сооружение, отмахнулся от него:

     - На  первое время  сойдет,  а  потом  подыщем  что-нибудь в горах!  Ты
собирался домой, Яшканчи? подожди, поедем вместе...

     Он выстроил воинов, осмотрел их, расспросил о самочувствии, отправил на
отдых к Ян-Озеку, потом вернулся
     к Яшканчи:

     - Твой Дельмек не проходил по перевалам. Или он
     уже давно в долине, или топчется вместе с  другими на дорогах, не зная,
что их уже нет...

     -  Ты  слишком хорошо  выучил  своих парней,  Хертек,  - устало обронил
Яшканчи. -  Любой твой приказ они  выполняют точно даже тогда, когда в  этом
нет необходимости... Они не пустили меня.

     Хертек вздохнул:

     - Приказ - святое дело для воина, Яшканчи. Я старый воин и хорошо знаю,
что  в  условиях войны, приказ всегда  важнее самого  боя. Приказ  объясняет
необходимость и тактику его, доказывает обязательность победы...
     Без этого нельзя!

     <b>От</b> всадников оторвались и вытянулись по земле  длинные тени, окрашенные
в синеву, хотя солнце, что породило их, и стояло сейчас за спинами Хертека и
Яшканчи, было огненно-рыжим, почти золотым... Яшканчи зябко поежился.

     - Что с тобой? Ты болен?

     - Нет, все хорошо. Просто устал.

     Яшканчи не стал говорить  о своем  предчувствии. Ему показалось на миг,
что он  последний  раз в  жизни  видит  этот восход и последний  раз  слышит
спокойный, чуть хрипловатый голос Хертека.

     Докладом Пунцага  Куулар Сарыг-оол остался в принципе доволен. Конечно,
многое можно было бы сделать более тщательно и аккуратно, но для этого снова
и снова нужно время, которого нет!

     - Много людей в долине?

     - Уже более тысячи. Но люди все идут.

     - Вы с Хертеком обыскиваете их, разоружаете?

     -  Да, мы  помним  о  том,  что оружие  должно  быть только у  кезеров,
охраняющих долину и перевалы, дороги и тропы!

     Отпустив  Пунцага,  Куулар   Сарыг-оол  впервые  за  все  время  своего
пребывания  на Алтае почувствовал легкое волнение.  Но  он  не позволил  ему
разрастись: самообладание вообще нельзя терять, а  сейчас, накануне главного
дела, тем более!.. Чудо, которое готовилось столь  тщательно и долго, должно
свершиться точно, четко, без эмоций и срывов!.. Хватит глупостей Техтиека!..

     Идти к людям одному? Нет! Русские уже успели приучить алтайцев  к своей
божественной  троице: бог  един,  но в трех  ипостасях, в трех состояниях  -
небесном, земном и духовном! Эта троица присуща и всем другим религиям, есть
она  и в Бонпо: Савитри,  Агни и  Ваю...  Идти надо только втроем!  Кого  же
включить в эту первую небесную тройку?

     Дернув за шнурок, он вызвал к себе бурхана-мудреца.

     - Считаю, что пора... Пойдем возрастными  тройками в  три этапа!  Жаль,
что мы с тобой, лхрамба, не догадались подобрать и тройку маленьких детей...
-  Прочитав на  лице  Бабыя изумление,  скупо улыбнулся:  - Противника  надо
уважать, лхрамба! Русской  троице мы противопоставим  свою! И для  алтайцев,
испорченных  попами, это будет привычным и естественным... Одинокое  явление
хана Ойрота уже дало  почву для  сомнений! Где его  полководцы Шамбалы и его
знаменосцы?.. Вот так-то, лхрамба... Таши-лама обдумывал идею,  а  надо было
обдумать ритуал!

     - Три тройки... Но нас ведь только пятеро!

     - Ты, лхрамба, забыл о Чейне. Она богиня, жена бур-ханов!

     Бабый с трудом подавил улыбку:

     - Теперь она просто жена Ыныбаса...

     - Это легко исправить!  Первая тройка -  я, Жамц и ты, лхрамба.  Вторая
тройка  - молодых бурханов  вместе с  Чейне. Третья... Там  посмотрим! Может
быть,  дочь Чета  Чалпана и сын Яшканчи  нам тоже на что-нибудь  сгодятся...
Теперь о цветах-символах...

     Бабый развел руками:

     - По канону! Нового мы тут ничего с вами, Куулар, не откроем! Да и надо
ли?

     Пять цветов буддизма, его радуга...

     Красный цвет - цвет жизни и действия. Цвет земного огня.

     Желтый цвет - цвет солнца. Цвет небесного огня.

     Зеленый цвет - цвет мира и надежды. Огонь святости.

     Голубой цвет - цвет правды и ума. Огонь высшей мудрости.

     Белый  цвет -  цвет траура  и печали, цвет обновления  и переосмысления
понятий. Через горе и мрак, через неизвестность. Огонь риска!

     Полное сложение всех пяти цветов -  черный.  Цвет небытия, уничтоженной
сансары. Светильник, погасший на алтаре. Остановка перерождений.

     Что выбрать?

     - Белое с черным? Белое и голубое с желтым? Белое  и зеленое с красным?
Желтое и красное - цвета гелукпы? Только белое?..

     Явление бога-народу.- последний этап.  После  них останется  только хан
Ойрот, освященный  богом  Ак-Бурханом. Каким его оставить  народу? Применить
секретный  метод   тибетской   медицины  и   нанести  укол   между  бровями,
парализующий волю? Но не станет  ли тогда хан Ойрот еще более неуправляемым,
а ближайшие  помощники бурханов  быстро  прозреют и не дадут уйти  головному
отряду миссии, оставив своих богов в горах Алтая навсегда!

     Надо сделать так, чтобы боги-бурханы исчезли внезапно, как и появились!
А  гнев  и  ненависть  при неудаче  падут на  голову хана  Ойрота!  Они его,
конечно, свергнут... У  них в  запасе есть громкие имена  других легендарных
героев... Тем более, что сегодняшний Техтиек непременно  уподобится недоброй
памяти хану  Кочкорбаю-деспоту своего собственного народа,-как  только уйдет
из-под контроля бурханов! Как сделать, чтобы он не ушел?

     - Об этом потом! - сказал Куулар Сарыг-оол самому себе. - Можно посеять
сомнение  в  головах тех, кто останется, ярлыкчи бурханов дадут этой тревоге
дозреть  и превратят  ее  в  оружие мести!..  Главное,  что страна  Ойротия,
осененная  огнем  Агни Йоги и  знаменем  Шамбалы,  останется жить! Ее-то уже
никто и никогда не уничтожит, не уничтожив самого народа!..

     Случилось  так, что бурхан Пунцаг и страж  бурханов  Хертек встретились
один  на  один  впервые  с той  зимней  ночи,  когда  лунный  свет  был  так
завораживающе тих и колдовски  нежен... Протянув сейчас друг другу руки, они
неожиданно смутились и отвели  глаза.  Совместная  работа и  ответственность
сблизили их, родили доверие, но сделать еще шаг навстречу друг другу они так
почему-то и  не смогли,  хотя, может быть,  это  в  ближайшем будущем  круто
изменило бы их судьбы...

     - Докладывайте, Хертек.

     -  Отряд воинов, сформированный мной из бывшей  армии Анчи,  составляет
сейчас четыре  группы по  двадцать  пять человек. У Анчи  их было шестьдесят
семь,  в  ущельи  Аркыта  я оставил  девятнадцать,  из банд  Техтиека выбрал
одиннадцать,   остальные   пришли  ко  мне  потом.  При  формировании  групп
двенадцать человек я выгнал, девять расстрелял, шесть человек сбежали сами.

     - Тех, что остались, вы обучили?

     - Да,  бурхан. Они  преданны  мне,  и  каждый  будет  сражаться за дело
бурханов до конца, если в этом будет необходимость2.

     - Боюсь, что будет, Хертек. Что же вы оставили хану Ойроту?

     -  Я  выведен из подчинения хану  Ойроту Белым  Бур-ханом. Моя задача -
охрана долины,  перевалов, дорог и троп. Я ее выполнил. Сюда, в Терен-Кообы,
и муха не пролетит, бурхан!

     - Как же быть с ханом  Ойротом? - спросил  Пунцаг недоуменно. -  Ты его
разоружил,  а  он сам  совсем  не  занимается своей  армией!  Как  он думает
управлять Шамбалой, которую ему передаст сегодня Белый Бурхан?

     - Не знаю. Мне было приказано встретить его, провести на скалу Орктой и
проводить через перевал обратно. Я выполнил приказ.

     Да, Хертек не знает ответа на этот вопрос.

     Не знает его и он, Пунцаг...

     Все  это  было  странно  и  непонятно.  Получалось,  что  Белый  Бурхан
специально запер  хана  Ойрота в Храме Идама, где и держит  до сих  пор. Или
Куулар Сарыг-оол думает купить ему армию в этой долине за золотые идамы?  Но
в  Терен-Кообы нет других воинов, кроме кезеров Хертека!  Здесь собрались на
моление новому богу  только пастухи, скотоводы и охотники, оружие у которых,
включая ножи и старинные кырлу, отобрано стражами перевалов!..

     - Значит, у хана Ойрота нет своей армии, Хертек?

     - Думаю, что нет... - Хертек поправил оружие, вытянулся. - Я могу идти,
бурхан?
     Пунцаг  проводил  старого воина смущенными  глазами  и  поймал себя  на
мысли, что ханом Ойротом Куулару Сарыг-оолу следовало бы  объявить его, а не
бандита Техтиека! У  Хертека сейчас была бы не только армия, но и пушки!.. А
может,  это будет  сделано сегодня? И прозвучит не имя  хана Ойрота,  а  имя
другого героя Алтая?.. Помнится, Белый Бурхан что-то говорил об этом...

     Как  только в чашах вспыхнуло золотисто-зеленое пламя, поднявшись  выше
деревьев, растущих  рядом со скалой Орктой, по долине прокатился вопль ужаса
и восторга:

     - Пришел! Белый Бурхан пришел!

     Но  вместо бога  над алтарем  клубился  бело-сизый  дым -  горел арчин,
вспыхнувший от огня, бьющего из чаш с грохотом и гулом. А когда белая пелена
распалась  под порывами ветра, набежавшего  с гор, перед изумленными толпами
народа предстали  три сияющих всадника в одинаковых одеждах, похожие друг на
друга,  с жезлами-посохами в  руках, украшенными горящими крестами  с  круто
закрученными концами, втиснутыми в замкнутые золотые
     круги.

     Долина Теренг  погрузилась  в  молчание. Люди протирали глаза,  не веря
самим себе. Ждали одного бога,  а их явилось  сразу  три! Что же, и говорить
будут тремя языками
     сразу?

     Тяжело  и долго текла минута,  казавшаяся сном. Всадники не двигались и
молчали.  Потом разом погасло пламя  в чашах, ударил гром,  как  бы разбудив
всадников.  Они развернули  коней  в  разные стороны,  соединив жезлы. Потом
средний всадник выдвинулся вперед, и его белые одежды запылали ослепительным
пламенем в  свете  солнца. Он высоко  поднял  жезл  и  сказал  громоподобным
раскатистым
     голосом:

     - Люди Алтая! Вы ждали меня, и я пришел!

     И  тотчас тишина взорвалась,  лопнула, расколовшись на  сотни  голосов.
Вверх полетели шапки, малахаи, нагайки  и даже седельные сумы.  Хорошо,  что
кезеры  Хертека заранее позаботились  о  том, чтобы  изъять оружие,  а то бы
сейчас здесь грохотали сотни стволов!

     Белый  Бурхан  ждал.  Ждали  и те,  что стояли рядом  с ним и  все-таки
поодаль. Потом те двое снова соединили  посохи, сверкнуло белое пламя. Крики
начали  стихать,  наконец  угасли  и последние  запоздалые  возгласы.  Вновь
наступила тишина.

     Белый Бурхан вторично взметнул вверх свой огненный
     жезл:

     -  Люди Алтая! Дети земли и  неба!  Я принес вам  новые законы  - самые
справедливые и чистые, какие только есть  на земле! Я  выписал  их  из ваших
солнечных  книг,  потерянных здесь, в горах, но найденных мной на  небе! Хан
Ойрот  по  моему приказу назвал  их вам,  но не  объяснил значения каждой из
девяти Заповедей Неба, и потому некоторые из вас не поняли и не приняли их Я
их объясню вам, люди Алтая, сам!

     И опять долина взорвалась криками: о солнечных книгах знали все, законы
хана Ойрота не поняли  многие, девять заповедей напугали даже самых стойких.
Они ждали услышать правду от самого неба, и они дождались!

     Но  говорить о  Заповедях  Неба  стал  другой бог - с синим поясом. Его
голос  был  тише, но и он рокотал над долиной, как большой водопад. И от его
простых и ясных слов светлели лица у самых хмурых, разглаживались морщины на
лицах стариков, в улыбках раскрывались рты. Именно эти слова и ждали люди от
неба! Нет, хан Ойрот ничего не перепутал и не исказил, но он сказал обо всем
слишком мало и слишком скупо...

     - Люди! Я хочу, чтобы вы жили одной крепкой семьей и любили друг друга!
Если вы будете держаться вместе, то станете непобедимы и никакой враг вам не
страшен! Камень, в  котором все песчинки спаяны друг с другом,  не поддается
удару молота, перед  ним бессильны огонь и холод! Но камень, рассыпавшийся в
песок,  даже  ребенок  загребет  рукой!  Оставьте  свои  пустяковые  распри,
возьмитесь  за  руки и идите к  своему  будущему, не боясь ничего и  никого!
Вспомните: так жили ваши предки, и именно потому они не боялись трудностей и
невзгод, не страшились  врагов,  не  клонили  своих голов даже  перед самыми
грозными владыками, хотя те убивали  их, угоняли в рабство, делали своими их
земли и горы! Будьте всегда вместе - в горе и радости!

     И эти слова Белого Бурхана пришлись людям по душе:
     что может быть лучше и надежнее дружбы, взаимопомощи  и полного доверия
всех ко всем? Послышались отдельные выкрики одобрения:

     - Правильно говоришь, Белый Бурхан!

     - Вразуми дураков, Белый Бурхан!

     - Скажи нам всю правду о нас, посланец неба! Но теперь выдвинулся конем
вперед третий всадник, с  красным поясом, и  таким  же  повелительным жестом
поднял свой жезл:

     - Люди! Я знаю,  что вы одурманены  новыми порядками  чужих  людей, что
пришли в ваши горы, не  спросив на то разрешения. Я знаю, что вам навязывают
русского бога, заставляют поклоняться чуждым вам  символам, которые не имеют
никакой ценности - они лживы  и недостойны  вас! Попов,  что проповедуют их,
изгоняйте!  Бросайте в  огонь бубны  камов и иконы русских попов, предавайте
священному  пламени  Агни  Йоги,  которое  вы  чтите,   как  богиню  От-Эне,
православные  книги  и  ваши глупые кермежеки! Не  приносите  более кровавых
жертв  Эрлику и не жертвуйте  ничего Иисусу  Христу! Свято блюдите  молочную
веру! Отныне и навсегда у вас один бог - Белый Бурхан!

     К самому краю скалы Орктой подвинулся первый всадник, с золотым поясом,
и поднял жезл,  от которого во все стороны заструились разноцветные лучи,  и
на него стало больно смотреть.

     - Падите ниц перед Белым Бурханом!
     Пылающий  жезл с  силой опустился вниз, на  скалу, и  тотчас она  гулко
треснула,  посыпались  каменные  глыбы, с  грохотом  раскалываясь  внизу, на
обкатанных водой камнях, брызгая во все стороны гранитными осколками...

     Когда  люди  пришли в  себя,  из  боковых  чаш  снова поднялись  столбы
желто-красного цвета, а алтарь был пуст.

     - Ушел! - взвыла поляна. - Белый Бурхан покинул
        нас!

     Яшканчи  почувствовал  легкий озноб,  когда  рухнула скала  Орктой.  Он
вносил на нее охапки арчина, привезенные  в долину стариками, видел, что вся
она была из  прочного камня, и  потому не верил, что  она так легко и быстро
рассыпалась  от легкого  прикосновения жезла  Белого Бурхана. Осыпалась, как
прелая кора со  сломанного  бурей дерева!  Значит, сила Белого  Бурхана  так
могущественна, что с  ней  не может  сравниться  все  живое и  мертвое? Ведь
только небо и могло сокрушить эту громадную скалу!

     Возле  своей юрты  он увидел  оседланного коня  и  узнал  его:  Кураган
приехал!  А почему же  нет второго  коня? Почему  к  Яшканчи не приехал  его
старый друг Сабалдай?..  Уж  не привез ли  кайчи,  кроме своих  песен, еще и
горькие  слова?..  Он распахнул дверь  и  едва не упал в  объятия  Курагана,
который ждал его у самого входа и еще не опустился на кошму.

     <i>-</i> Долго же ты ехал в Терен-Кообы! Кочевали, что ли?
     Почему Сабалдай не приехал вместе с тобой?

     -  Отец  совсем старый стал,  дядя Яшканчи. Уже  сам не  может на  коня
сесть... <b>Он</b> прислал тебе свой большой и сердечный привет!

     - Лучше бы он приехал  сам!.. Да,  отходил по горным тропам и перевалам
мой  старый друг, твой отец... А Шину почему ты  не взял с собой?  Разве она
еще не стала твоей женой?

     - Шина уже здесь. Приехала с отцом. Раньше меня... Яшканчи опустился на
кошму, взял чашку из рук жены, отхлебнул, покосился на Курагана. Не очень-то
веселый у парня вид... Совсем, наверное,  плохи дела у Сабалдая...  Да, прав
Белый  Бурхан: испортились алтайцы, забыли  старые заветы,  на русских стали
походить своими ухватками  и делами! Орузак теперь хозяин в семье  Сабалдая,
можно  и  не спрашивать... Смерти старика ждет,  чтобы выгнать  младшего  из
аила...

     - Слова Белого Бурхана слышал?

     -  Да,  от  перевала.  Близко подъехать не успел  -  не  пускали  люди,
вставшие  плотной   стеной   возле  жертвенника.   А   на  перевале  держали
стражники... Хорошо, что меня увидел Ыныбас и приказал им пропустить кайчи в
Терен-Кообы...

     - Воинами стражи бурханов командует Хертек, Кураган.

     - Наш Хертек - страж бурханов? - удивился тот.

     - Да. Он хороший воин, а хорошие воины нужны всем.

     - Говорят, сегодня будет большой праздник в долине?

     - Может  быть, -  согласился Яшканчи. - У людей сегодня большой день...
Значит/ будет большой ойын3.

     Бурхан Чочуш объезжал костры, отыскивая приглашенных им кайчи. В долину
должны были приехать пять сказителей и около десяти певцов. Трое кайчи  были
приглашены  Ыныбасом. Много надежд  было на Курагана,  но тот отказался петь
славу  бурханам и  Шамбале,  заменив эти  песни своими.  И все равно было бы
хорошо встретить его здесь!

     Кара Таин,  поняв  распоряжение  Яшканчи  о  больших кострах по-своему,
развернул кипучую деятельность, затаптывая малые огни и сгоняя людей в  кучу
к  большим,  заранее  приготовленным   огням.  Сопротивляющихся  его  напору
урезонивал словами Белого Бурхана, только что прозвучавшими со скалы Орктой:

     -  По  сеокам  садитесь!  По сеокам!  Слышали, что сказал  бог?..  Надо
дружить  и уважать друг друга, а не ссориться! А вы все свои сеоки растащили
по семьям! У алматов - пять костров, у иркитов - семь... Куда это годится? В
аилах семьями не насиделись?

     Люди  по-разному  относились  к  его  словам,  но  количество маленьких
костров стремительно уменьшалось, и медленно разгоралось  количество больших
костров... К концу дня в долине уже горело свыше полусотни больших  костров,
возле которых сидело уже по три-четыре  десятка человек, а возле некоторых -
и  больше сотни!  Сушняка такому огню не могло  хватить надолго,  и  молодые
парни, пришедшие в долину с топорами, стали валить сырые деревья, хотя Белый
Бурхан и запретил это делать без нужды... Яшканчи попробовал было вмешаться,
но сразу же получил отпор:

     - Бог сказал,  что  без нужды не надо трогать лес. А разве сейчас  - не
нужда? Для большого огня надо много дров!

     Яшканчи отступил  со смятением в  душе. Если уж дело дошло до оговорок,
то их будет достаточно на все случаи жизни! И у всех.

     Узнав, что  в долине  есть кайчи и  сказители, приехавшие на  праздник,
сеоки, собравшиеся  у  своих больших огней,  начали требовать певцов к своим
кострам,  хватая под  уздцы любую  лошадь, всадник которой внушал им доверие
или казался одним из распорядителей в этой долине:

     -  Мы из рода  Тодош, приехали из долины Кан! Мы первыми приехали сюда,
нам должен петь лучший кайчи гор и долин!

     - А наш сеок Мундус чем хуже  других? Пусть хороший кайчи к нам идет со
своим топшуром!

     - Мы-Модоры! В нашем сеоке было много кайчи, и мы не можем в такой день
быть без кая и хороших песен!

     Чаще  всего  на  эти просьбы  и требования выпадало  отвечать  Ыныбасу,
разыскивающему Дельмека, и он только обескураженно разводил руками:

     -  Разве  найдешь столько  сказителей и кайчи,  чтобы  их на  все сорок
сеоков хватило? Своих надо было зазвать с собой! В каждом сеоке есть  кайчи,
и не один, а несколько!

     Ыныбас  не  преувеличивал.  В  алтайских   семьях  черчек-чи  и  кайчи,
действительно, встречаются часто. А уж в сеоках-то, какой бы численности они
ни  были,  певцы и  сказители подавно должны были быть! Просто  отношение ко
многим  из них порой было  каким-то снисходительным: ну,  бренчит кто-то  на
топшуре, позванивает на комузе, гудит на шооре - и ладно! Скота от его песен
не прибавится, а нужды не убудет... А здесь, на большом празднике, в кайчи и
сказителях вдруг появился ощутимый недостаток!.. Ыныбас пожаловался на атаку
сеоков Чочушу, но  тот отозвался неожиданно сочувственно ко  всем  сидящим у
костров и довольно бурно:

     - Все они правы!  Мы  сами  во всем виноваты! Мы плохо  искали  певцов,
сказителей и музыкантов, и поэтому у нас их так мало!..

     - Я видел Курагана на перевале, бурхан.

     - Я его тоже видел! -  отмахнулся Чочуш, сразу помрачнев. - Он не будет
больше петь  о  бурханах... Он говорил мне, что виноват  во всем хан Ойрот и
что этот  хан  Ойрот - фальшивый... Как же  ему теперь петь о  том, в чем он
разуверился?

     Ыныбас хмыкнул. В словах Курагана был здравый смысл.

     -  Я  попробую  уговорить  его. Ошибки  хана  Ойрота  исправлены  Белым
Бурханом! <b>Он</b> сам слышал золотые слова неба, сказанные со скалы Орктой!..

     Дельмек остановился у одного из костров, прислушался к сердитому рокоту
топшура,  насторожился от  слов песни, показавшихся ему несуразными  и  даже
насмешливыми среди всеобщего ликования:

     Горы сдвинулись с места -
     Это люди сдвинули их!
     Солнце упало в долину -
     Люди с неба сняли его!
     Белый Бурхан призывает к счастью,

     Сам же не знает дороги к нему!

     Надо самим нам, люди,

     Идти к перевалам счастья,

     Чтобы сделать счастливым каждый

     В наших горах перевал!

     Дельмек угрюмо покачал головой: "Не понравится эта песня бурханам! Хотя
ее слова более правдивы..."

     Этот  кайчи попал  точно  в цель!  Бурханы  зовут народ к  счастью. Это
хорошо. Они не обещают дать его готовым и всем сразу - тоже  неплохо. Но они
против лучшей  жизни, против  культуры, против знаний, против русских. А это
уже плохо.

     У Дельмека тоже не было полного согласия с ханом Ойротом,  а сейчас его
нет и с бурханами.  И эти его мысли, свалившиеся не с  неба, а налетевшие на
всем скаку табуном из самой жизни, укладывались рядом друг с другом тяжело и
непослушно. Как горы  в хребте, которые теперь уже никто не может подравнять
-  хоть и молнии бьют по ним, и ветры разбивают о них свои кулаки,  и бурные
ледяные воды точат их...

     Русские нужны алтайцам!  Нужны  их  знания, их  умение, их  терпение  и
трудолюбие.  Только русские  могут  научить  всех  алтайцев  читать  умные и
позарез нужные книги, лечить  не травами  и заклинаниями,  а  лекарствами...
Зачем  же  гнать  их  за  это,  не  принимать  их  дружбы,  пренебрежительно
относиться к их словам и советам?

     Русские  всеми силами уводят алтайцев от дикости, а бурханы и хан Ойрот
снова зовут к ней, отметая все, что им на пользу, и оставляя только то,  что
их держало и все еще держит в дикости и невежестве. Разве это хорошо?

     Русские  мужики  научили алтайцев выращивать  овощи, печь  не  каменные
теертпеки,  которые не разгрызешь,  если  не  размочишь  в чае  или  супе, а
настоящий пышный хлеб;
     они познакомили  <b>их</b>  с сахаром  и сладостями, которые так любят дети  и
женщины;  научили  добывать   огонь  не  только  кресалом,  но  и  спичками,
пользоваться мылом... У  русских  есть много  умных вещей, которые облегчают
алтайцам жизнь, делают ее лучше, интереснее, безопаснее, легче!

     Сами бурханы  и хан  Ойрот пришли к ним не в грязных  шкурах, а в белых
блестящих  одеждах,  какие  носят  некоторые  русские  и  за большие  деньги
покупают у купцов-чуйцев зайсаны  и баи.  Значит, бурханам нравится  то, что
есть  лучшего у других? Почему  же  они не  хотят, чтобы  это все  было и  у
народов Алтая?

     Какие-то всадники  преградили  ему дорогу,  назвали  по имени.  Дельмек
поднял голову и удивленно посмотрел на них.

     - Гляди!  - хохотнул один из всадников. - Он даже нас не узнает! А ведь
мы твои родственники, братья твоей жены Сапары!

     - Сапары?

     Только теперь Дельмек узнал голос Кучука. Ну, этому  жулику и прохвосту
он  теперь  найдет,  что  ответить!  Не  того Дельмека они встретили, совсем
другого!

     Кучук  спешился, подошел ближе, ухватил коня  за повод, напрашиваясь на
скандал - нет большего оскорбления для  алтайца, чем чужая  рука, схватившая
повод его коня.

     - Убери руку, Кучук!

     - Слушай, ты!-прошипел старший брат Сапары. - Я не хочу, чтобы ты снова
сбежал от меня! Ты еще не все долги отдал!  А теперь будешь  должен и за то,
что бросил жену, мою сестру...

     - Не пугай!-криво усмехнулся Дельмек.-Не такой уж ты  и страшный, каким
кажешься сам себе!

     Дельмек знал старшего брата своей жены  и  потому больше не боялся его.
Знал он и  других братьев Сапары  - трусливых и гадких, способных по приказу
Кучука на любые пакости. И хотя они наверняка вооружены, но Дельмек стреляет
лучше.  К тому  же, первый же выстрел, кто бы его ни сделал сейчас в долине,
будет для  всей  их  группы  последним: люди растопчут каждого,  кто посмеет
нарушить их праздник и оскорбить бога, священное место, где звучал  голос не
только хана Ойрота, но и Белого Бурхана!

     Понимал это и Кучук. Но он привык  сначала орать, а потом уже думать. И
поэтому отшатнулся, когда Дельмек сбросил с плеча винтовочный ремень:

     - Не стреляй, Дельмек! Только не стреляй!

     - Если ты и  твои сопляки не уберутся немедленно, я подниму всю долину!
Ну!

     Ружье у Дельмека было уже в руках,  и пальцы лежали  на курках, готовые
вдавить холодные скобки внутрь затвора и высвободить пружину с бойком.

     - Ты  не сделаешь этого, -  сказал Кучук неуверенно.  - Тебя люди убьют
первым, а мы успеем уйти!

     - Уйдут только  твои сопляки, тебя я оставлю здесь. В небо  я не привык
стрелять, Кучук! А когда сюда прибегут люди, я именем Белого Бурхана прикажу
поймать и твоих братьев, чтобы зарыть  их в землю  вместе с тобой! Но зарыть
живыми! Ну?

     Кучук попятился:

     - Что ты, Дельмек? Что ты! Шутки перестал понимать?

     - Где вы, там нет шуток! Бросай оружие!

     - Послушай, Дельмек...

     - Бросай оружие!

     Кучук в бешенстве набросился на братьев:

     -  Сопли  распустили?  Не  могли  нагайками  его  уложить,  как  волка,
напавшего на отару?

     Братья лепетали что-то в свое оправдание, но Кучук был неумолим:

     - Меня-то он под ружьем держал!

     Но  чем ближе  подъезжали братья  к  кострам, тем тише становился голос
Кучука-нельзя громко сердиться там, где у людей радость и праздник. Из одной
беды в другую попасть можно!..

     Костры,  костры, костры... Никогда братья  не  видели столько костров и
столько людей возле них!

     Ойыны,  ойыны,  ойыны...  Где  еще  можно  увидеть столько  праздничных
веселых хороводов? Да нигде!

     Братья  с  удовольствием  бы посидели возле  любого из  этих  огней,  и
даровой араки с  бараниной попробовали бы, и новые знакомства бы завели, и в
одном из  таких вот ойынов  покружились  бы...  Но - Кучук!  Знай, ворчит  и
ворчит, будто шакал какой-то жрет его душу и насытиться никак не может!

     -  Дома вам  будет  арака и мясо, бездельники! У  своих  очагов набьете
животы! На пастбищах напляшетесь до упаду!.. Дело надо делать, собачьи зады,
гнилые головы!

     А дело у Кучука известное - стащить, что плохо лежит, уронить того, кто
плохо стоит, увести  то, что плохо привязано...  Потому и от людей норовит в
темноту нырнуть -  как  бы не узнал кто, старые  счеты  бы с ним не свел! По
краю чужого праздника  вел своих братьев Кучук, в середину не лез. А на краю
всегда то пристраивается, что похуже...

     Но  возле  одного  из   костров  Кучук  задержался,  спешился  и  начал
подкрадываться  к  человеку, смакующему  араку из большой деревянной  чашки.
Присмотревшись,  братья  узнали кама  Учура.  Переглянулись: хоть  тут  надо
помочь Кучуку, а то опять бешеной собакой набросится. Даже Учура испугались,
скажет, всю жизнь косоротые.

     Братья  спешились, подкрались  к бывшему каму, схватили  его  за  руки,
заломили  их  назад,  поволокли грузное тело.  Чаша, выскользнувшая  из  рук
Учура,  упала  в  костер  и  сразу  же,  задымив,  вспыхнула...  Бывший  кам
попробовал было что-то заорать, но Кучук запечатал ему рот ладонью:

     -  Молчи! Ты  давно уже  мертвый! Тебя еще весной  сожгла в  своем аиле
Барагаа!.. А перед нами ты за сестру, за нашу Сапары, отвечать будешь! Из-за
тебя, кобеля, она наложила руки на себя!

     Узнав братьев Сапары, Учур сник и больше не сопротивлялся.

     Кучук вытащил нож, подставил его к горлу Учура:

     - А теперь можешь говорить... За убийство Барагаа с  тебя пускай зайсан
спрашивает  и русские полицейские, а за Сапары спросим мы! Почему  ты сломал
ей жизнь  и  заставил Дельмека бросить жену?  Говори, Учур! За  что ты мстил
Дельмеку? А может, ты мстил всем нам, опозорив Сапары?

     - Убери нож, Кучук, - прохрипел Учур. - Я и так все скажу...

     -  Нет,  Учур,-осклабился  Кучук,-говорить  буду  я!  Нас  всех  обидел
Дельмек. И ты нам должен помочь разделаться с ним!

     Яшканчи  устал.  День  выдался  суматошный, изматывающий  силы, давящий
каменным грузом ответственности. Да и только ли  день и  вечер, ночь и утро?
Луна успела открыться полностью  и пойти  на  убыль,  а он все  не слезает с
коня, будто прирос к  нему! И добро  бы еще по своим хозяйственным делам так
колотился,  а то все, что он сейчас ни делает, все на ветер - ни награды  за
эту работу, ни похвального слова!

     Ыныбас отправился  спать  к Чегату,  с которым подружился  неожиданно и
быстро,  когда выругал его  как следует  за жульничество со  скотом.  Бурхан
Чочуш, раздав награды  и халаты кайчи-победителям,  уехал за перевал. Хертек
снова сторожит горы и алтарь, как будто кто-то непременно должен  их украсть
до утра...

     Пора и  ему, Яшканчи, на покой!  Адымаш совсем потеряла его за эти дни,
Кайонок  мать  расспросами извел... Да и  ночи осталось  - с воробьиный нос:
вот-вот светлая  полоска восхода пойдет  по вершинам гор  в той стороне, где
родина Хертека. А Яшканчи еще и  глаз не сомкнул  со  вчерашнего рассвета! А
днем начнутся  новые хлопоты - Ыныбас, бурханы, Хертек с воинами, Кураган...
Может, дождаться кайчи здесь? При госте-то и Адымаш не  посмеет упрекать его
или сердиться...

     Все кайчи молчат,  только Кураган поет... А его-то Чочуш и не наградил!
Ни халата  шелкового не дал,  ни  своего топшура  с  инкрустацией,  обшитого
черным  хромом... Не  те песни,  говорит, поет Кураган! Не  богов  славит  и
Шамбалу, а родные горы!..

     Яшканчи отошел от последнего  костра, потянул за собой повод. Конь тоже
устал  и  ковылял неохотно, тянулся мордой  к каждой  затоптанной травинке -
голодный, как и его хозяин.

     - Ладно, попасись!-разрешил Яшканчи коню, выпуская уздечку из кулака.

     Конь  застриг  ушами  и шагнул  к  кустам,  где  еще не  успели разбить
копытами  и ногами,  состричь  зубами  вянущую от  дневного жара  жесткую  и
пресную траву...

     Да,  плохой  год, плохое лето! Третье подряд... А этот - особенно:  год
Дракона!..

     Яшканчи присел на камень, достал трубку из-за опояски, набил ее табаком
из тощего кисета, сунул в рот. Прошелся рукой по опояске, отыскивая  огниво,
и вдруг охнул, вскочил и, застонав, рухнул наземь...

     Учур выдернул  нож, обтер его  о шубу  поверженного врага  Кучука и его
собственного,  негромко  свистнул.  Кучук  вырос,  как  будто  из-под  земли
вынырнул, спросил отрывисто и хрипло:

     - Мертвый или еще дышит?

     - У меня рука-тяжелая...

     Кучук наклонился, пошарил по земле руками, медленно выпрямился. Спросил
растерянно:

     - А ружье его где?

     - Он только что  коня  отпустил  пастись. Может, к седлу приторочил? Не
будет же он его за собой таскать...

     Кучук снова наклонился и, решившись, перевернул убитого:

     - Гнилая башка! Это же не Дельмек!

     - Как не Дельмек? - удивился  Учур. -  И  ростом,  и  походкой...  Что,
Дельмека не помню?  - Он подошел к мертвецу,  присмотрелся, схватился руками
за голову:  - Яшканчи?! О-о, кудай... Да за него  же нам теперь  всем головы
поснимают!  Я его  с бурханами  видел в  горах! Сам дарга  долины Хертек его
друг! Ба-а-ата... Связался я с вами... Пропала теперь моя голова!

     Кучук  стремительно  рванулся в сторону, но Учур  успел  поймать его за
руку, вцепился в нее:

     -  Нет, Кучук! Ты  от  меня  теперь  не  уйдешь!..  Вместе  на  веревке
болтаться будем!

     - По-о-ошел от меня, паршивый баран!- завопил  Кучук  и, размахнувшись,
треснул  своим  пудовым  кулаком  бывшего  кама  между  широко расставленных
глаз.-Один болтайся на той веревке!..

     Учур замертво свалился рядом с Яшканчи...

     Над горами робко начала светлеть полоска восхода.

         Глава десятая
      СМОТР СИЛ
     Отец Никандр пощупал хрустящий конверт и вяло махнул рукой:

     - Ступай, сын мой. Отдыхай с дороги.

     Сломав  сургучную  печать,  игумен  подвинул  подсвечник  и   развернул
голубоватый лист...

     На этот раз бумага из Томска была на удивление краткой и  сухо сообщала
о начавшихся противохристианских волнениях  на юге уезда и о мерах,  которые
предписывалось  предпринять  на  тот  прискорбный  случай, если эти волнения
перерастут   в   бунт  и   обрушатся   на  православные  церкви,  монастыри,
миссионерские  центры   и  поселения.   Одобрению  подлежали   разного  рода
вспомоществования верующих в сокрушении оных смут и волнений...

     Прочитав до конца  паническую бумагу, отец Никандр злорадно усмехнулся.
Как-то   теперь   будут   выкручиваться   архимандрит   и   владыка    перед
Победоносцевым, а тот - перед самим государем императором?

     - Упреждал ведь их всех!

     Как ни поверни - правда оказалась на его сторона! А вот на чьей стороне
будет победа? Ведь  он, Никандр Попов, не для того в  этой окаянной глухмени
столько  лет  сидит,  чтобы  вослед за  правдой  своей  и  самую  победу над
басурманом Поспеловым отдать! Будет с него и того окаянного доноса!

     - Сказавший "аз" да скажет "буки"!..

     Игумен еще раз прочитал бумагу, положил ее на стол, прихлопнул ладонью,
чтобы не топорщилась на сгибах. Всему православию натрезвонил преосвященный!
А зачем? Много ли сил надо было прошлым летом, чтобы ту болячку сковырнуть?

     Хан  Ойрот и Белый Бурхан, конечно же, не с неба упали. Год, а то и все
два, в горах  Алтая жили,  и орда их прятала, берегла!.. А теперь вот и сила
немалая у них накопилась. И та сила, конечно же, не дрекольем вооружена... С
большой кровью и немалыми трудами потными возьмешь  теперь того хана Ойрота!
Да и  возьмешь  ли? В горах, что в  густом лесу - сел за камень и не видать,
встал за дерево - как в воду канул!..

     А бумага  эта епархиальная - пустая суть... Своими  малыми силами, мол,
бейте нехристей!  А  где  они, те малые силы? Пока  их, как  грибы соберешь,
червь съест на корню... Посчитать разве, позагибать по пальцам? Ох-хо...

     Молодых иноков с сотню набрать можно  будет. Одна беда - большая  часть
их перекресты. А  на перекрестов надежда  малая:  шестеро сбежали  по осени,
одного  из  них на убийстве и грабеже застукали пастухи и прибили. Еще ответ
за него  держать придется  в управе  благочиния!  Восемь этой  весной  ушли,
вместе с  талой водой уплыли. А сколько еще из них удобного для себя момента
дожидают?.. Вот и выходит, что не сотню надо считать, а десятка три, много -
четыре!  С  охотниками  из  русских еще  потолковать  по-христиански  можно,
бумагой этой припугнуть...

     Сюда, на Чулышман, бунтари ойротовы не сунутся  - далеко и глухо. Да  и
ждать их не надо, самим  в  долину  Теренг  идти. Дорога неблизкая  -  верст
триста с гаком в  любой  обход. Вот  если  бы напрямик как пройти! На Эдиган
через  Сумульту  и Куминские горы...  Охотники  знают ту тропу через  десять
перевалов, сам от них слышал... Хорошо бы и ладно!

     Игумен вызвал послушника, повелел в колокол бить набатом.

     Тот завертелся, будто ошпаренный:

     - Али горит что, святой отец?

     - Алтай горит!

     Куулар  Сарыг-оол с  наслаждением стер  грим  с  лица и снял затылочную
плетенку  искусственной косы, вновь надел свою черную шапку. Потом подошел к
алтарю, бросил  щедрую щепоть самовозгорающегося на воздухе  состава, развел
огонь с  помощью  бересты, смол и масел, придал ему цвет  крови,  молитвенно
поднял руки:

     - Великий Агни йога!  Я  выполнил  свой долг  перед таши-ламой и теперь
должен выполнить его перед тобой!.. Укажи путь.

     Пламя дрогнуло, вытянулось золотым столбом, загудело.

     Куулар Сарыг-оол бросил еще щепоть порошка, перекрасив  огонь сначала в
голубой, потом в зеленый цвет.

     - Я установлю твой жертвенник в Храме Идама! Клянусь тебе.

     Пламя  приняло  форму  куста, потом  золотого шара, растеклось  пленкой
ртути, погасло, выбросив сноп белых искр.

     - Благодарю тебя, Агни Йога.

     Нетерпеливо  стукнул  молоток  по  тарелке,  но  хозяин  кельи даже  не
обернулся: кто бы сейчас ни пришел, он не увидит жреца Бонпо раньше, чем тот
закончит моление своим богам.

     - Я принесу вам в  жертву, Савитри и Ваю, не только Шамбалу  таши-ламы,
но и двух ее вождей! Я не буду делать из их голов священные габалы,  я тебе,
Савитри, подарю их живыми, а тебе, Ваю, отдам подземный храм! Да  будет так!
Великий Агни мне указал правильный путь...

     Куулар  Сарыг-оол  упал на колени,  провел ладонями по  лицу,  медленно
выпрямился.

     Теперь можно и поднять камень.

     Глупо думать, что одна искра сделает пожар,  если даже она и упадет  на
сушняк, если даже в это время не  будет дождя и  ветра. Нужен  каскад, нужны
нарастающие  события,  паузы между  ними в  их положении -  непозволительная
роскошь...  Завтра же надо  выводить вторую группу  и  избавляться от  этого
проклятого золота, которое теперь уже не нужно  только  потому,  что  с  ним
некогда возиться... Надо уходить из Алтая!

     - Ну и каких приказов ты от меня ждешь, хан Ойрот?

     - Мне нужны воины, Белый Бурхан! Армия Шамбалы!

     -  Я  тебе  отдам  все золото, хан Ойрот.  Купи  себе  армию  в  долине
Терен-Кообы! Бурханы помогут.

     - Но у меня нет оружия! Чем я вооружу ее? Куулар Сарыг-оол усмехнулся и
беспомощно развел руками:

     - Я исправил и уточнил все Заповеди Неба, но приказ  о запрете оружия я
отменить  не мог Это был приказ  земного вождя - хана  Ойрота!..  Я запретил
бурханам вмешиваться в твои дела!

     Техтиек поник  головой: да, он сам  отменил оружие, сократив по  своему
усмотрению первую из Заповедей Неба, которой Белый  Бурхан дал совсем другое
толкование...  Как  же  теперь  быть? Зачем ему  армия,  вооруженная  только
золотом?

     - Хертек - страж бурханов. У него есть оружие. Много оружия он  отобрал
у гостей долины. Прикажите ему передать это оружие мне!  Для начала мне надо
вооружить хотя бы человек двести.

     -  Нет,  хан  Ойрот.  Страж  бурханов  Хертек  охраняет  долину,  горы,
перевалы, дороги и тропы! Я не могу его разоружить.

     Куулар  Сарыг-оол пристально  смотрел  в глаза Техтие<b>ку</b> и  презрительно
кривил  губы. Глупо завоевывать страны и  миры с помощью огня и крови. Много
проще  это  делать с помощью слова. И он, Белый Бурхан, уже доказал это,  не
сделав ни одного выстрела!.. Если Техтиек  - хан Ойрот,  он обязан сам найти
выход из той ловушки, в которую загнал себя сам!

     - Ты хотел  свободы? Ты ее получил.  Ты хочешь много золота? Сегодня ты
его  получишь.  Ты  хочешь  иметь собственную страну?  Вчера  я  тебе  отдал
Шамбалу!.. Что же ты еще хочешь, хан  Ойрот? У  тебя есть все! Не могу  же я
еще  отдать тебе людей  бурханов  и самих посланцев неба!.. Иди,  хан Ойрот.
Тебя ждет твой Алтай.

     Техтиек  внутренне вздрогнул. Вот он, тот смертельный удар, который  он
судорожно  ждал  все  эти дни! Белый  Бурхан просто выбрасывает  его  людям,
которые могут и прославить  своего вождя,  и растерзать его... <b>Он</b> отказывает
отныне  ему в  своем  покровительстве и  руководстве! Иди  куда хочешь,  хан
Ойрот! Иди и правь своим Алтаем, как можешь и как умеешь!

     А  если он  не знает, куда  ему  идти, и  не  знает, как  ему управлять
страной?

     Он понял,  что Белый Бурхан превратил его в нового Когутэя из легенды*,
бессмысленно и  бесполезно  бродящего по небу.  Только на  него боги его  не
пустили - его участь бродить отныне по горам!
     * Техтиек  вспоминает  охотника из сказки, погнавшегося  за  священными
маралами, которые увели его на небо
     Странная  смерть  Яшканчи  насторожила Хертека и вызвала беспокойство у
бурханов,  обнаружив  людей, которым не  нравилось  то,  что  происходило  в
долине. Кто эти люди, как они проникли в священную долину вооруженными и кто
их послал в Терен-Кообы?

     Русские не могли пройти!  Все они были остановлены на тропах, и  каждый
из них  получил свое. Значит,  убийцы  Яшканчи - алтайцы? Что это - сведение
старых  счетов?  Но  у Яшканчи  не  было  и  не  могло  быть  врагов!  Вывод
напрашивался  один  - в  долине действуют враги бурханов. А  это  уже  много
опаснее... Сегодня их жертвой пал Яшканчи, завтра ею могут стать Дельмек или
Ыныбас, послезавтра - Чет Чалпан и Чугул...

     Хертек опустился  на камень, возле которого  был найден мертвый пастух.
Трава была  вытоптана, а  рядом с камнем примята, и  на ней виднелись  капли
крови. Яшканчи переползти на это место не мог -  он умер сразу, убитый ножом
в печень. Значит, тут лежал кто-то еще? Раненый, но не убитый, если исчез...
Уполз или его унесли?

     Надо  поговорить со  всеми - Дельмеком,  Ыныбасом,  Чегатом,  Чалпаном,
парнями Кара Таина и Уйбалы,, Кураганом и другими кайчи. Кто-то из них видел
убийц, встречался с ними, знал в лицо!

     Кто-то присел рядом. Хертек скосил глаза: Кураган.

     - Как же так, кайчи? Почему ты не уберег друга своего отца? Ведь ты был
рядом в ту ночь!

     - Я пел песни людям, Хертек...

     Голос  был прерывистым, и старый воин резко повернулся к парню. Кураган
плакал, не  скрывая слез  и не стыдясь своей  слабости. Хертек  поморщился и
порывисто встал:

     - Прекрати! Яшканчи не надо оплакивать, за него надо мстить!

     - Я  не могу, Хертек, - покачал  парень