вот теперь настал момент, когда он, не занятый работой у парусов, может помочь в спасении несчастного моряка. Он глянул на матросов. Они работали, и все были заняты. Тогда Егор крикнул: -- Спасать надо! К шлюпке! Перехватываясь по тросу, он кинулся к правому борту, где была закреплена одна из шлюпок. -- Эй, сюда! Шлюпку надо спустить! Но боцман Ли, которого капитан послал одернуть вахтенного, чтобы тот не сеял паники, заметил Егора у шлюпки и, подбежав к нему, отшвырнул его в сторону. Егор упал, больно ударившись коленом о скользкую палубу. Набежавшая волна накрыла его, когда он пытался встать на ноги. В последний момент Егор уцепился за канат, и его не смыло за борт. Боцман уже бежал обратно от вахтенного, которому дал изрядную затрещину. Он сурово глянул на Егора и рявкнул: -- Какого дьявола вертишься тут? Марш в кубрик! Он занес над парнем огромный кулачище, но Егор уклонился от удара и, прихрамывая, побежал к трапу в кубрик. Там он некоторое время сидел на койке, переводя дух и морщась от боли в ушибленном колене... "Вот и делай доброе дело! -- досадовал он. -- Человек-то теперь уж погиб! А они и не думали спасать его..." Он вздохнул и лег на койку, думая о погибшем товарище. Матроса, конечно, не спасли, даже не предприняли к тому попытки. Команда потеряла одного из "зашанхаенных" в Капштадте голландцев -- Ван-Мея. Во время гонок не принято было заботиться о судьбе человека, упавшего за борт. Важно было победить в состязании, а победителей не судят... Когда шторм улегся, Егора вызвали к капитану. Паренек вошел в каюту и молча стал у порога. -- Подойди поближе, -- сказал Кинг. Егор подошел и замер, не спуская глаз с капитана. Выражение лица Кинга было неприступно суровым я холодным. Он спросил: -- Кто разрешил тебе выйти из кубрика? И зачем ты побежал к шлюпке? Егор, робея, ответил: -- Я, сэр, думал, что... -- Ты не должен думать! -- резко оборвал Кинг. -- Думает капитан, а ты должен исполнять только его приказы! -- Но я, сэр, хотел спасать человека... -- Каким образом? -- Ну, спустить шлюпку... Кинг некоторое время молчал, потом сказал уже мягче: -- Приказа спускать шлюпку я не отдавал. И не потому, что мне наплевать на голландца. Вовсе нет! В такой момент спустить шлюпку значило погубить и ее экипаж. Понятно? -- У нас в России говорят, господин капитан: "Сам погибай, а товарища выручай!" Русские матросы не бросили бы человека в беде. Кинг наклонился над столом, стараясь получше рассмотреть и расслышать Егора. Он, кажется, понял, что там говорит этот Пойндексер. -- Ну что там у вас в России, я не знаю... А здесь свои правила. На все надо смотреть трезво. -- Кинг помедлил, посмотрел на Егора повнимательней. -- Я ценю твою доброту и готовность помочь товарищу. Но впредь помни: без приказа ты не должен ничего делать. Понял? -- Понял, сэр. Капитан махнул рукой. Егор повернулся и вышел. "Как же так? -- думал он, возвращаясь в кубрик. -- Выходит, на человека ему наплевать?" Сомнения не оставляли Егора. В кубрике его поджидал Майкл. Он поинтересовался: -- Ну, что тебе сказал капитан? Егор передал ему разговор. Майкл недовольно хмыкнул: -- Матрос для капитана -- только работник. Если матрос хорошо работает -- капитан доволен. Попал матрос в беду -- сам и в ответе. А, впрочем, штормина был зверский. Шлюпку спускать было рискованно... Да и голландец сразу хлебнул воды и пошел ко дну... Майкл тяжело вздохнул и, положив руку на плечо Егора, счел нужным ободрить его: -- Не унывай. Такое в море случается частенько. Лучше береги себя. 3 Пока дела у капитана Кинга обстояли не так уж плохо. Клипер под свежим ветром от норда уже шел Южно-Китайским морем. Здесь корабль опять попал в шторм, но для Кинга штормов, казалось, не существовало. Верный своим твердым правилам, он держал парусность на пределе, и "Поймай ветер", как первоклассный иноходец с опытным жокеем в седле, при сильной килевой качке мчался по волнам все вперед и вперед. "Меченый Мавр" и "Капитан Кук" остались далеко позади, и это радовало всех матросов, которые заразились от своего капитана небывалым азартом гонки. Дэниэлу Кингу, скажем прямо, везло. Но везение -- не удел ли храбрецов и умельцев? Если не считать опечалившего матросов, но отнюдь не капитана, случая с голландским моряком, упавшим в море в Тайваньском проливе, на корабле было все в порядке. Мачты целы до самой последней стеньги, реи тоже; правда, иногда лопались тросы и шкоты, но их быстро заменяли; имелся запас воды и продуктов. Матросы здоровы и послушны. Словом все, как говорится, о'кэй. Ночью возле острова Батан при выходе в Южно-Китайское море корабль опять настиг шторм, но и из этой борьбы со стихией "Поймай ветер" вышел победителем. Теперь держали путь к Маниле, что на острове Лусон, на Филиппинах. Узнав про Лусон, Егор подумал, что это название он слышал где-то раньше. Он вспомнил, как моряки вечером на узкой портовой улочке в Лондоне пели песенку: Малайские красотки Стройны, как стеньги. Плывем к Лусону, Плывем к Лусону... Так вот где этот остров! Егор, закончив приборку на баке, стоял у борта и смотрел на шумное море. Ему хотелось увидеть остров Лусон, но ничего, кроме бесконечных волн да облачного сизоватого неба, он не заметил, как ни вглядывался в даль... Лусон с портом Манилой остался слева по курсу. Капитан не собирался заходить на Филиппины. И вообще на обратном пути он не будет отдавать якорь в портах. Он, да не только он, а и весь экипаж корабля стремился лишь вперед. Клипер бежал к Зондскому проливу между островами Суматра и Ява. Часов в десять утра матрос с салинга заметил впереди маленький островок Тоти, что располагался в Южно-Китайском море перед островом Банка. Островок был попутным ориентиром. Перед вечером клипер, оставив справа Тоти, пошел к Банке. К нему приблизились ночью и вдоль восточного побережья, каждый час промеряя глубину, поплыли дальше, на юг, к проливу. У Банки капитан, скрепя сердце, распорядился убрать половину парусов, потому что идти на полном ходу вдоль побережья, усеянного мелями и рифами, было опасно. Еще днем помощник боцмана Фред дал Егору лот и велел с ним хорошенько освоиться. Майкл стал объяснять Егору устройство лота и научил им пользоваться. Ручной лот, прибор для измерения глубины моря, состоял из свинцовой конусообразной гири весом до семи-восьми фунтов1, прикрепленной к лотлиню -- прочному пеньковому плетеному шнуру. На дне гири имелась выемка, заполненная салом с толченым мелом, к этой смеси прилипали частицы грунта со дна. Лотлинь разбит на сажени и футы, обозначенные разной формы и величины кожаными, вплетенными в линь метками-марками. По этим маркам и определял матрос -- лотовый морскую глубину. _____________ 1 Ф у н т -- 409,5 грамма. Дело было нехитрое, однако требовало зоркости глаза и точности броска. Хорошо бросать лот -- настоящее искусство. Сначала груз следовало раскрутить в воздухе и забросить его вперед, против хода судна. Заметить деление надо было в тот момент, когда груз опустится на дно, а лотлинь примет вертикальное положение. Егор попрактиковался днем в бросании лота. Некоторую трудность для него представлял английский счет, но он освоился и с этим. Матросы отдыхали в кубрике. С утра им опять предстояла жаркая работа у парусов. На палубе были только вахтенные, рулевой, капитан и помощник боцмана Фред да два лотовых по бортам, один из них -- Егор. Корабль шел вдоль берега острова Банка. Капитан молча стоял у фальшборта и смотрел в синеву южной ночи. Вдали у горизонта блеснул огонь, должно быть, опознавательный, с малайского рыбацкого суденышка. Егор дежурил в носу и тоже смотрел в загадочную синеву. Внизу тихо плескались волны. Корабль, темно-синее небо и белая пена у борта -- больше ничего. Опять вспомнилась Егору лондонская песенка: Плывем к Лусону, Плывем к Лусону... Он так и не увидел Лусона. Зато повидал многое другое. Наблюдал, как вылетали из вод летучие рыбы, как парили в воздухе птицы-фрегаты, как фосфоресцировала в тропиках вода от крошечных светящихся морских животных. Черные буревестники предвещали ненастье, вечерами на ванты садились белоголовые глупыши... Видел Егор, как над Столовой горой гуляли рыхлые облака, как в Фучжоу китайцы торговали рыбой и креветками, а рикши, напрягая тощие длинные ноги, таскали по мостовой коляски с пассажирами. И все бегом, бегом... Испытал он и грозу над Южно-Китайским морем, слышал рев шторма у двадцатой параллели... Будет о чем рассказать дома, когда вернется... -- Лотовые! Промерить глубину! -- приказал капитан. Егор, ухватив лотлинь за клевант2 правой рукой, раскачал груз над водой и, сделав три круговых взмаха, забросил его в воду против хода судна. Из бухты в левой руке свободно заскользил лотлинь. Нагнувшись над бортом, Егор почувствовал, что груз достиг дна. Он быстро приподнял его и снова опустил, чтобы убедиться, что гирька на самом дне, а не на случайно подвернувшемся подводном камне, и приметил у самой волны темный флажок марки. _______________ 2 Клевант -- деревянная фишка, вделанная в лотлинь для удобства забрасывания. -- Левый борт -- восемь саженей! -- доложил он капитану. -- Правый борт -- восемь саженей один фут! -- сказал другой лотовый. -- Еще раз, -- немного погодя, сказал Кинг. Лотовые снова промерили глубину. -- Восемь с половиной саженей! -- доложил Егор. -- Восемь с половиной! -- подтвердил лотовый правого борта. Капитан умолк. Глубина была безопасной. Осадка у клипера -- три сажени с небольшим. Клипер шел с большими предосторожностями всю ночь. А на рассвете приблизились к острову Гаспар, у входа в пролив между островами Банка и Белитунг. Впередсмотрящий матрос, помня наказ капитана почаще посматривать и назад, обернулся к горизонту за кормой и закричал: -- За кормой два клипера! Впереди "Меченый Мавр", а за ним -- "Капитан Кук"!.. Капитан со зрительной трубой быстро поднялся на салинг и убедился в том, что матрос не ошибся: клипера догоняли "Поймай ветер". Дэниэл Кинг спустился с салинга весьма озабоченным. 4 Едва Кинг сошел на палубу, как сразу распорядился: -- Боцман, следите за глубиной! -- Есть следить за глубиной! -- повторил Ли. -- Эванса и Тэйлора ко мне в каюту! -- Есть Эванса и Тэйлора в каюту! Капитан удалился к себе. Тотчас туда пришли Эванс и штурман Тэйлор. -- Как нам ускорить прохождение через пролив? -- спросил Кинг. Тэйлор развернул свою штурманскую карту. -- Я проложил курс, капитан. К юго-западу от Гаспара есть скалистый островок Древесный. Его надо обойти и двигаться дальше проходом между островом Средний и берегом острова Банка. -- Так. А дальше? -- Кингу хотелось лишний раз убедиться в правильности своих расчетов курса. -- Пройдя Гаспарский пролив, мы повернем к Зондскому. Вот здесь, -- штурман указал на карту, -- надо взять курс зюйд-зюйд вест, к берегам Суматры. Когда ее увидим, спустимся к островам Двух братьев. Они у самого входа в Зондский пролив. Острова Двух братьев должны остаться к востоку... Надо учесть, сэр, что на выходе из пролива нас может встретить сильный ветер от зюйд-веста. Тогда придется лавировать к острову Кракатау и от него -- к островам Принца, что у западного выступа Явы. -- Хороню. Ваш курс совпадает с моими планами, -- согласился Кинг. -- Но как нам увеличить скорость? "Меченый Мавр" и "Капитан Кук" щекочут нам корму! -- Все будет зависеть от ветров, Дэниэл, -- сказал Эванс. -- В проливе сильное попутное течение, -- добавил Тэйлор. -- Я не буду уменьшать парусность, пока возможно, -- сказал Кинг после некоторого раздумья. -- Вас, Тэйлор, попрошу хорошенько следить за курсом. Пусть рулевые везде, где только можно, спрямляют путь. А мы с Эвансом будем ловить ветры... -- Есть, сэр, -- сказал штурман. Все трое вышли из каюты. Кинг тотчас поднялся на марс и снова посмотрел в зрительную трубу. Спустился он на палубу внешне спокойный. -- "Капитан Кук" изменил курс. Он, видимо, решил обогнуть Белитунг с востока, -- сказал он помощникам. -- "Меченый Мавр" сидит у нас на корме, но скорости у него не прибавилось. -- Почему "Капитан Кук" пошел восточнее Белитунга? -- недоумевал Эванс. -- Генри Джеймс не любит ходить в маленьких проливах. Ему нужен простор для лавирования и побольше глубины под килем, -- пояснил Кинг. -- Он потеряет по меньшей мере сутки. -- А так ли? -- засомневачся Тэйлор. -- Не надеется ли он на крепкий норд-ост? -- Вряд ли, -- ответил Кинг. -- Ветер устойчиво дует от норд-веста. ...Клипер шел под всеми парусами при ровном северо-западном ветре. С утра установилась ясная погода, видимость была хорошей. Лотовые каждый час промеряли глубину. Здесь было глубоко, и лот, как говорили моряки, "проносило" -- он не доставал дна. Кинг все посматривал назад, не догоняет ли их "Меченый Мавр", но он почему-то замедлил ход и заметно отстал. "Капитан Кук" скрылся из виду, наверное, стал огибать Белитунг с востока. "У каждого свои соображения насчет курса, -- думал Дэниэл Кинг. -- Бывает, что корабль, избравший более длинный, но безопасный путь, попадает под хороший ветер и обгоняет того, кто шел наикратчайшим путем и попал в дрейф или, хуже того, -- оказался на рифе..." Кинг осмотрел горизонт, который вроде бы помутнел. Подошел штурман. -- Сейчас откроется Древесный, -- доложил он. -- Французы почему-то зовут его Каменным Кораблем... -- Мало ли что взбредет в голову французам, -- сдержанно отозвался капитан. -- Смотри, Джон, слева опять появилась подозрительная облачность... -- Да, заметно. Пожалуй, будет дождь, -- согласился Тэйлор. -- Как неожиданно меняется погода! -- Кинг легким ударом ладони собрал зрительную трубу. Через полчаса ветер приволок тучи, и пошел проливной дождь. За его плотной завесой ничего не было видно, кроме Древесного островка. Но ветер не ослабевал, и корабль продолжал идти намеченным курсом по компасу и карте между островом Средним и берегом Банки. Однако едва клипер вошел в Гаспарский пролив, дождь прекратился. Сразу стало ясно, солнечно, и взгляду моряков открылись все берега. -- Эй, на салинге! Где "Меченый Мавр"? -- спросил капитан. -- "Меченый Мавр" у горизонта. Как будто стал ближе, -- ответили с салинга. -- Вот дьявол! Никак его не стряхнешь с кормы, -- проворчал Кинг. -- Ну погоди, старина! -- пообещал он Стоуну. -- Только бы поскорее выйти в океан. Уж там-то мы возьмем верх! -- Ты в этом уверен, Кинг? -- спросил Эванс. -- У Гарри Стоуна нелегко урвать лишнюю милю. -- Посмотрим, -- многозначительно сказал Кинг. -- Лотовые, глубина? Егор уже привычно кинул за борт груз и, отдав весь линь, ответил: -- Пронесло! -- Пронесло! -- так же сообщил лотовый с правого борта. -- Под килем пока благополучно, -- сказал капитан. -- По шкале глубин здесь шестьсот с лишним футов1, -- ответил штурман. ______________ 1 Около 180 метров. Здесь приводится глубина более мелководной части Южно-Китайского моря. Наибольшая его глубина -- до 5 тыс. метров -- севернее, в районе Манильского желоба у Филиппин. Тэйлор ушел, занялся своим делом. Кинг продолжал управлять кораблем. Он не уменьшал парусности, но пока и не увеличивал ее. И вдруг капитан вспомнил об одном из своих моряков! -- Пойндексера ко мне! Егор предстал перед Кингом, держа лот в опущенной руке. Капитан внимательно посмотрел на него и чуть-чуть улыбнулся. -- Ну как, рашен, нравится тебе служить на клипере? -- Так точно, сэр! -- ответил Егор, не без труда переварив эту английскую фразу. -- Ты хорошо действуешь лотом. Молодец! Но я хочу дать тебе настоящее дело. -- Слушаю, сэр... -- Будешь работать с парусами. Вместо того голландца... Согласен? -- Еще бы! -- ответил Егор. -- Высоты не боишься? -- Нет, сэр. -- Ответ, достойный настоящего моряка! -- одобрил Кинг. -- Погоди, что это за наряд на тебе? Твое кепи словно старый шампиньон! Штаны с дырками на коленях. А сапоги! Бог ты мой, надо же носить такие сапоги! Пальцы видно... Эй, боцман! -- Слушаю вас, сэр, -- прибежал боцман Ли. -- Пусть баталер выдаст Пойндексеру брюки, башмаки и чего-нибудь на голову... Ну, хотя бы берет. -- Слушаюсь, сэр. Егор принял свое новое назначение с радостью. Он порядком пообносился, и ему даже стало стыдно за свой неряшливый вид. Но переодеться было не во что. -- Я могу отдать лот? -- спросил Егор. -- Нет. До выхода в Индийский океан ты будешь лотовым. А там отпадет необходимость измерять глубины с двух бортов, -- объяснил капитан и тотчас отвернулся от Егора, словно забыв о нем. Боцман, не откладывая экипировку Егора в долгий ящик, повел его к баталеру, ведавшему на судне продуктами и одеждой. Баталер выдал Егору из своей кладовки новые башмаки, носки, матросские расклешенные брюки и берет с помпоном. Брюки внизу были широкими для того, чтобы их можно было быстро закатывать выше колен для работы на мачтах. -- Иди в кубрик, переоденься, -- сказал боцман, покровительственно похлопав Егора по плечу. -- Поскорее возвращайся с лотом на место. -- Есть, сэр! Боцман Ли улыбнулся, услышав, как Егор почтительно назвал его сэром. x x x Однажды ночью Егор проснулся, будто его кто-то разбудил, и почувствовал, как сильно и тревожно бьется сердце. "Отчего так беспокойно у меня на душе?" -- подумал он, глядя в полумрак душного кубрика, в котором горела только одна висячая лампа. Причина беспокойства и внезапного пробуждения была одна: тоска по дому. Он обещал вернуться осенью. И не вернулся... В северном полушарии уже глубокая зима..." Дома все завалено снегом, злятся морозы, наверное, играют по ночам сполохи... Как-то там мать с дедом? А Катя? Она обещала ждать меня до осени... Не вышла бы замуж..." Егор закрыл глаза, но уснуть не мог до самого утра... x x x ...Прошло еще двое суток. Клипер, приближался к Зондскому проливу, подгоняемый устойчивым северо-западным ветром. Правда, после захода солнца ветер несколько слабел. В южной стороне, над островом Суматра, видны были всплески молний. Там шла сильная гроза. Тучи медленно поднимались, надвигаясь на корабль. Раскаты грома становились сильнее и продолжительнее. К рассвету гроза бушевала над юго-западной частью Яванского моря, и капитан Кинг, встревоженный частыми разрядами над самым клипером, объявил на корабле пожарную тревогу. Как и другие матросы, Егор стоял у борта с пожарным ведром наготове. Что тут творилось -- подумать жутко! Электрические разряды озаряли палубу и мачты с парусами, молнии падали в воду возле бортов клипера. Некоторые особенно набожные моряки бормотали молитвы и крестились. Егор с перепугу тоже зашептал украдкой "Отче наш"... Когда гроза утихомирилась, прибавив в море пресной воды, клипер вышел из Зондского пролива в Индийский океан. Как только миновали берега Суматры, дозорный с салинга завопил из всей мочи: -- Впереди по курсу "Капитан Кук"! Это сообщение было столь неожиданным, что Дэниэл Кинг чуть не выронил из рук зрительную трубу, а боцман Ли едва не упал, поскользнувшись на мокрой палубе... ГЛАВА ВОСЬМАЯ 1 -- Что за чертовщина? -- растерянно сказал Кинг. -- Да откуда он взялся? -- спросил боцман. -- Он же шел далеко позади, огибал Белитунг! -- произнес Эванс. -- Он, наверное, не попал в грозу. Пронесло стороной, -- предположил Тэйлор. -- И его подхватила хорошая струя местного течения. Да и ветер ему благоприятствовал... Дэниэл Кинг, оправившись от растерянности, скомандовал: -- Свистать всех наверх! Лисели ставить! На корабле поднялась беготня, предшествующая, как и всегда, торопливой работе на мачтах. Вскоре моряки, словно грачи, усеяли перты1, выдвигали с реев фок-мачты лисель-спирты2 и ставили на них дополнительные боковые паруса -- на фоке, на нижнем и верхнем фор-марселях и на фор-брамселе. _______________ 1 П е р т ы -- прочные тросы, натянутые под реями. 2 Л и с е л ь-с п и р т ы -- тонкие деревянные бруски, выдвигаемые как продолжение реев для дополнительных парусов -- лиселей. С обоих боков у основных парусов передней мачты, как по волшебству, выросли дополнительные полотнища с самого низу и доверху. По своему размаху паруса теперь почти втрое превышали ширину палубы. "Поймай ветер" сразу прибавил ходу, и расстояние между ним и "Капитаном Куком" стало заметно уменьшаться. Дэниэл Кинг, придирчиво глядя на работу матросов, думал о том, почему "Капитан Кук" дал ему фору. "Конечно, ты немного самоуверен, Дэниэл, -- мысленно выговаривал он себе. -- У твоих соперников тоже на плечах головы, и хорошие головы, не капустные кочаны! Как же ты мог позволить Генри Джеймсу так легко тебя обставить?". У капитана Джеймса был, наверное, свой, неизвестный Кингу, путь в проливе. Но много раздумывать не приходилось. Надо было догонять соперника. Тем более, что и он теперь прибавил лиселей. Они уже ловили ветер на фор-брамселе "Капитана Кука". "Э, нет, так не пойдет!" -- разозлился Кинг и снова принялся вгонять в пот своих моряков. -- Фор-трюмсель ставить! Грот-трюмсель ставить! Далее последовали команды, уточняющие, кому из матросов что делать при установке трюмселей -- "небесных" парусов. Пока моряки поднимали фалами верхние паруса, Дэниэл Кинг все смотрел вперед, на "Капитана Кука". На нем трюмсели были подняты еще раньше, и у Кинга появилась надежда на то, что он теперь обязательно догонит соперника и покажем ему с кормы конец бакштова3. Капитан Кинг стал было обретать душевное равновесие, видя, как все ближе становится клипер Генри Джеймса. Но тут с салинга вахтенный доложил: ______________ 3 Бакштов -- буксирный канат. -- "Меченый Мавр" -- за кормой! "Ох уж этот "Мавр"! -- Кинг быстро обернулся, глянул в подзорную трубу. Во всем великолепии, при полной парусной оснастке, похожий издали на огромное белое облако, наседал на них корабль Гарри Стоуна. Как тут было не разозлиться! Дэниэл Кинг в сердцах сплюнул, плевок ветром закинуло на полу его сюртука... -- Тысяча чертей! Эванс!.. -- Слушаю, сэр! -- подошел помощник. -- Займись утлегарем. Прикажи поставить бом-кливер! -- Есть! Это все, что мы можем? -- спросил Эванс, направляясь на бак к штевню. -- Нет, еще не все! -- крикнул ему вдогонку Кинг. -- У нас еще остался крюйс-бом-брамсель! И он распорядился ставить этот верхний парус на бизань-мачте. Пока матросы возились с бизанью, Кинг решил увенчать фок-мачту самым верхним, "лунным" парусом, -- фор-бом-трюмселем, хотя ветер был довольно свеж и широк, и ставить полотнище было рискованно. Но решение принято, отступать капитан Кинг не привык: -- Фор-бом-трюмсель ставить! -- раздался его высокий и резкий голос. ...Когда клипер вышел в Индийский океан, Егора сразу же послали на рей ставить брамсель -- пятый снизу парус на грот-мачте. Он быстро закатал брюки выше колен и стал подниматься сначала на мачту... Корабль несся, оставляя за кормой пенный бурун, в стороны от штевня каскадами разлетались брызги от волн. Свежий северо-восточный муссон до отказа наполнил все паруса. Небо было чистым, совершенно синим. Только на севере высоко стлались по нему легкие перистые облака. Егор почувствовал себя сильным и ловким и, легко поднявшись к рею, ступил на толстый канат-перт, натянутый под ним. По рею он осторожно добрался до его конца -- нока и подождал, когда поднимутся другие моряки. Вот и они стали каждый на свое место и дружно принялись раскреплять и развертывать парус. Егор посмотрел вниз, и сердце у него упало -- так высоко он висел между синим небом и зеленоватым океаном. Ветер силился сорвать его с рея, но он держался крепко. "Как пушинка на ветру! -- подумал он про себя. -- Но вниз не надо глядеть. А то еще закружится голова и шлепнусь в море, как бедный голландец..." При воспоминании о голландце ему стало нехорошо, и он навалился на рей всем туловищем, облапив его. Майкл, работавший ярусом ниже, крикнул: -- Эй, Джордж! Тебе плохо? -- Нет... нет... -- отозвался Егор и поглядел сверху, как Майкл распускает сезни у своего паруса. -- Держись! -- крикнул Майкл. Бодрый голос старшего товарища помог Егору справиться со своей слабостью, он снова стал на перт и выпрямился во весь рост, крепко вцепившись в рей. Поставив парус как следует, матросы по очереди спустились на палубу. Егор покинул рей последним. Ноковый матрос взбирается на него первым, а спускается после всех, чтобы не мешать другим. Оказавшись на палубе, Егор облегченно вздохнул и, посмотрев вверх, покачал головой: "Вон где я был!" Помощник боцмана Фред, пройдя мимо, одобрил новичка: -- Для начала неплохо, Пойндексер! Держи нос по ветру! Он рассмеялся и ушел. Команда капитана снова послала Егора на мачту. Во второй раз ему было уже не так страшно. Прошло еще несколько дней. Егор привык к высоте и болтанке на мачтах. Он уже не боялся смотреть вниз и в стороны, и с каждым днем все больше втягивался в работу и влюблялся в этот безграничный океанский ветровой простор. Дэниэл Кинг прилагал поистине героические усилия к тому, чтобы в конце концов выйти вперед. Он уже охрип от постоянного крика на ветру, тонкое лицо его от солнца стало коричневатым, загорелым, и он весь взмок от пота. Кинг бросил в свое плетеное кресло форменный сюртук и закатал выше локтей рукава рубашки. -- Привести к ветру нижний крюйсель! Слабину выбрать! -- командовал он. -- Подтянуть шкаторину! Болтается, как подол!.. Поживей! Усилия капитана и команды наконец увенчались успехом. Через двое суток "Поймай ветер" поравнялся с "Капитаном Куком". Теперь эти клиперы шли "ноздря в ноздрю", словно беговые лошади. "Меченый Мавр" шел в пределах видимости за кормой. Ему пока не удалось догнать соперников. Словно невидимое препятствие не пускало его за черту, держало позади. И всего-то в каких-нибудь шести-семи милях! Прошло еще несколько суток. Клипер "Поймай ветер" обогнал "Капитана Кука" и вырвался вперед. Теперь расстояние меж ними достигало шести миль, а от "Кука" до "Мавра" -- пяти. Клипера шли в кильватер. В конце шестой недели плавания на подходе к мысу Доброй Надежды "Меченый Мавр" неожиданно обогнал своих соперников. Гарри Стоун прибегнул к последнему средству достижения победы -- поставил на мачтах все паруса, какие только можно было. На пределе остойчивости, рискуя быть перевернутым, корабль этот догнал своих соперников ночью и перед зарей промчался мимо них. Боцман "Меченого Мавра" -- саженного роста детина стоял на корме с трубкой в зубах и многозначительно показывал капитану Кингу конец троса: дескать, не взять ли вас на буксир? А Гарри Стоун кричал в рупор с мостика: -- Хэлло, Кинг! Как тебе спалось? Небось во сне обнимал свою невесту? С палубы "Мавра" донесся хохот моряков. Кинг ответил: -- Эй, старина! С каких пор Манила стала находиться у берегов Африки? Ты спутал все карты! Дэниэл Кинг намекал на то, что Стоун грозился обойти "Поймай ветер" еще на траверзе Манилы. -- А у тебя медную обшивку видно акулы сожрали? -- съязвил Стоун. Долго разговаривать было некогда. Корабли разошлись. Дэниэл Кинг пришел в совершенное неистовство и, накричав в запальчивости на боцмана, вызвал на палубу парусного мастера. -- Будем ставить дополнительные лисели, -- сказал он Эвансу. Но Эванс с ним не согласился: -- Совсем ни к чему! Смотри, эти перистые облака подозрительно быстро заскользили по небу! Будет ненастье. -- Не каркай! -- оборвал его Кинг. Но Эванс оказался прав. Ветер стал крепчать. В небе, кроме перистых, появились кучевые облака, двигающиеся в противоположном направлении. По океану побежали пенные барашки. Налетел внезапный шквал с дождем. Капитан Кинг вынужден был отменить свое распоряжение о дополнительной оснастке, но нипочем не хотел уменьшать число поставленных парусов, как ни увещевал его первый помощник. "Поймай ветер" подозрительно кренился вперед и на левый борт. В правый борт с кормы бил сильный ветер и, приподнимая его, усиливал крен. Положение становилось опасным, казалось, корабль вот-вот зароется носом в пучину. Кинг зорко следил за ветром, за креном и, когда риск дошел до предела, скомандовал матросам, чтобы они убрали самые верхние паруса. Хоть и нелегко было это сделать при болтанке и сильном ветре, моряки все же не подкачали. Паруса были вовремя убраны. Осторожный Генри Джеймс на "Капитане Куке" уменьшил парусность еще раньше. 2 Наступила ночь. Клипер по-прежнему шел на всех парусах. Капитан разрешил убрать только трюмсели. Эванс опасался, как бы корабль не начерпал воды, а то и вовсе не перевернулся, потому что к ночи шторм не только не ослаб, а, наоборот, рассвирепел. Ветер завывал в такелаже, волны захлестывали палубу. Вахтенные -- один впереди, на баке, другой возле грот-мачт, третий на юте -- хмуро и с опаской поглядывали на валы, штурмовавшие борта. Штурмана Тэйлора Кинг отослал в каюту обсушиться -- тот вымок до нитки в первый же час своего дежурства. Но мокрая штурманская одежда была только предлогом для капитана. Тэйлор, как и Эванс, в последнее время стал выказывать излишнюю осторожность и настойчиво просил Кинга уменьшить парусность, как только наступал критический момент. Капитан отослал штурмана в каюту, чтобы здесь он не портил ему настроения своим нытьем. Кинг теперь один распоряжался на палубе, никто ему не мешал. Кутаясь в плащ, он стоял под мокрым тентом -- закрытой рубки на парусниках не было; она бы затрудняла обзор и управление парусами -- и вслушивался в тревожное поскрипывание мачт и рев океана. Он приказал впередсмотрящему спуститься с салинга для безопасности на полубак и глядеть в оба. Хотя вероятность столкновения со встречными кораблями была не так уж велика, все же во тьме можно было налететь на какой-нибудь торговый парусник. Купцы в этих широтах появлялись часто. Сигнальные застекленные фонари иногда задувало ветром. Вахтенные, поругивая ненастье, снова зажигали их, прячась от норд-оста, где было возможно. "Если Стоун вовремя убрал с мачт лишние паруса -- его счастье, -- думал Кинг, -- Если же не успел убрать -- наверняка у него опять не выдержал рангоут. Впрочем, что плохо для "Меченого Мавра", то хорошо для нас. По крайней мере, выиграем несколько лишних миль. Надо же в конце концов обойти его, чтобы он не вырывался вперед до самого Лондона!" Как ни странно, под рев шторма капитану хорошо думалось: "Запас пресной воды израсходован едва ли наполовину. Крупы и галет хватит до конца пути. Вперед, только вперед! До сих пор мне не удалось добиться преимущества в скорости. В чем же дело? -- размышлял Кинг. -- Почему "Поймай ветер", имея медную обшивку, едва тянется за "Капитаном Куком" и уступает дорогу "Меченому Мавру"? Неужели я, как капитан, кое-чего не предусмотрел, не учел? Уж, кажется, все паруса были поставлены, а результат никудышный..." Кинг стоял спиной к ветру, напружинивая поочередно ноги в такт качке, зябко кутался в плащ. "Да, остается одно: поменьше слушать Эванса и Тэйлора. Они, сами не желая, сеют во мне семена неуверенности. А это плохо, когда капитан в чем-либо не уверен. Корабль показал себя в шторм, и не раз, на него можно положиться. Так в чем же дело, капитан? Чего ты боишься?" -- спрашивал себя Кинг. А клипер мчался в ночи в неизвестность, подгеняемый ударами ветра и волн. Казалось он весь во власти стихии. Но на самом деле это было не так. Рулевые следили за курсом по компасу, Дэниэл Кинг следил за рулевыми, проверяя путь по карте и компасу и поправляя штурвальных, если они хоть чуть-чуть отклонялись от заданного румба. В четыре утра на "собачью вахту" явился Эванс. Капитан, едва переступая от усталости, ушел на отдых... Настало утро. Корабль приближался к мысу Доброй Надежды. До него оставалось не больше суток пути. Часам к десяти шторм вроде бы поутих. Но ветер вскоре переменил направление, подув с запада, и в океане развело сильную зыбь. Барометр стал падать. Снова разыгрался еще более сильный шторм, и пошел мелкий дождь с градом. Палуба побелела. Теперь приходилось идти переменными галсами, в бейдевинд. Как ни хотелось Кингу уменьшать парусность, это пришлось сделать. Судя по всему, "Капитан Кук" остался далеко позади, а "Меченый Мавр"... "Меченого Мавра" увидели под вечер на траверзе Порт-Элизабет. Он представлял жалкое зрелище. Часть парусов была превращена в лохмотья, фок-мачта пониже салинга сломана. Корабль с трудом лавировал, чтобы не подставлять крутым валам борта. Матросы в штормовках поднимали новую стеньгу, меняли реи. Гарри Стоуну опять не повезло. На клипере "Поймай ветер", несмотря на все переделки, в которых он побывал, не сломало ни одной стеньги, ни одного рея. С трудом подавляя в себе желание воспользоваться случаем и поскорее уйти от потерпевшего аварию соперника, чтобы выиграть время, Дэниэл Кинг, повинуясь закону моря -- помогать терпящим бедствие, поднял на мачте сигнал: "Нужна ли вам помощь?" Сигнал на "Меченом Мавре" заметили не сразу, видимо, были заняты работой. Наконец на нем взвился ответ: "Благодарю. Помощи не требуется". Капитан Кинг облегченно вздохнул. Гарри Стоун был настоящим моряком: гонки есть гонки. Раз можно обойтись без помощи товарища, зачем же его задерживать? Лавируя против ветра, "Поймай ветер" медленно прошел мимо "Меченого Мавра". Шторм вскоре прекратился. Град на палубе растаял. Ветер от запада утих, сменился слабым северо-восточным, затем восточным, а после повернул опять на юго-запад. Команда клипера выбивалась из сил, почти непрестанно брасопя реи, чтобы уловить парусами эти неустойчивые и слабые ветры. Капитан Кинг внешне был невозмутим. Моряки слышали его уверенный голос, и спокойствие Кинга передавалось и им. Казалось, ничто не может вывести капитана из равновесия. Егор уже действовал, как заправский моряк, приобретя ловкость и сноровку, и Майкл теперь не боялся за него. Ловить парусами слабый, постоянно меняющийся ветер -- работа нудная и малоблагодарная. Она изнуряла моряков до крайней степени, но Егор выдерживал, хотя после четырехчасовой вахты, еле дотащившись до кубрика, валился в койку совершенно обессиленный. В полусне-полубодрствовании он видел, как Майкл -- словно и не работал на палубе -- сидел на табурете в одних кальсонах и пришивал пуговицу к штанам... "Ну и ну! Он еще может пришивать пуговицы!" -- завидовал Егор выносливости Майкла. Усталость проходила, к обеду или ужину Егор уже был на ногах. У него сосало под ложечкой и во рту копилась голодная слюна, когда камбузники приносили в кубрик большие медные, кастрюли с варевом и ставили их на столы. Матросы мигом разбирали горку оловянных мисок, разливали черпаком в них суп и с жадностью принимались есть. Суп из солонины с сушеным картофелем был не ахти каким кушаньем, но аппетит у Егора был отменный. Он был готов, говоря по-русски, "съесть и волка в шерсти"... Едва успевали поесть, как опять слышалась команда: -- Все наверх! И опять топот башмаков по трапам, и опять -- за фалы и шкоты... Клипер едва достигал скорости девяти миль в час1. Но и этой небольшой скорости у корабля не стало, как только обогнули мыс Доброй Надежды и "Поймай ветер" повернул в Атлантический океан. ___________ 1 Скорость судна выражается относительной мерой -- узлами, означающими скорость в морских милях в час. Тросик лага -- прибора для измерения скорости, выпускаемый на ходу с кормы, разбивается узелками по 1/120 мили (50 футов). Сосчитав число узелков, пробежавших за полминуты, можно узнать скорость в милях в час. Начался полный штиль. Корабль только чуть-чуть относило течением на северо-запад. Вскоре из-за мыса вышел и "Капитан Кук", и его постигла та же участь: полное безветрие. Оба клипера плавали "без руля и без ветрил" в виду друг друга, иначе говоря, дрейфовали. 3 Как все-таки подвержено парусное судно воздействию неуправляемых сил океанской стихии! Бури, штормы, и шквалы, разнохарактерные морские течения, дожди, снегопады, грозы, тропическая жара при полном штиле, частые и непредвиденные перемены ветров -- все это ставит на пути парусника труднопреодолимые препятствия. Иногда штиль сменяется вдруг неведомо откуда налетевшим шквалом, и ветер перестает быть союзником моряков, превращается во врага. Он вырывает из рук шкоты, норовит в бешенстве сорвать паруса и сломать рангоут. Ветер как бы настойчиво напоминает моряку: я -- хозяин океана, ты передо мной бессилен! Корабли, тяжко переваливаясь с борта на борт, захлестываемые волной, прилагают колоссальные усилия, чтобы удержаться на плаву, не сбиться с курса, победить в неравной борьбе. И часто парусники возвращаются в порт с поломанными мачтами, разбитыми шлюпками. А другие навсегда остаются в океане... Экипаж или гибнет вместе с кораблем, или оставляет его с мизерной надеждой на спасение... А парусник катким-то чудом сохраняет плавучесть, и его долго носит по всем морям и океанам. И вот родилась легенда о "Летучем Голландце". За столетия обезлюдевших, но удержавшихся на плаву кораблей оказалось в морях и океанах так много, что увидеть "Летучего Голландца" было немудрено. Рядом с легендой ходит и суеверие. ...Капитан голландского парусника Ван Страатен был осужден на вечное скитание по морям. В камзоле XVII века, прислонясь к мачте своего корабля, он носился по волнам без всякой цели и определенного курса. Встреча с ним предвещала гибель морякам... И когда плавающих молчаливых призраков с жалкими обрывками парусины на мачтах стало очень много, люди вынуждены были заняться их уничтожением, чтобы не подвергать опасности столкновения с ними "живые" корабли. "Летучих Голландцев" сжигали или расстреливали из пушек военные эскадры... Необычна судьба парусников, стоявших в Лиссабонской гавани в ноябре 1775 года. Утром океан внезапно отступил, гавань обсохла, и около трехсот кораблей легли на дно. Но вдруг тишина в гавани сменилась зловещим гулом, огромная водяная стена сразу заполнила ее. Большие трехмачтовики, поднятые со дна, как игрушечные кораблики полетели на берег. Так человечество узнало о цунами -- гигантских перемещениях вод под воздействием подводных вулканических извержений. В 1883 году маленький островок Кракатау в Зондском проливе был почти разрушен землетрясением. Волна, поднятая им здесь, докатилась до берегов Африки более чем за четыре тысячи пятьсот миль. Беда, если корабль во время цунами окажется близ берега. Его спасение -- в море, подальше от суши. Ветры с бешеной скоростью мчатся над поверхностью океана, волны становятся длиннее и выше. Но вот ветер стихает, уменьшаются гребни волн, а сами они становятся более длинными и пологими. Это -- зыбь. Она долго сохраняется над большими глубинами и тоже представляет опасность для судов. Вода удерживает корабль на плаву за счет давления на погруженный в нее корпус. Это -- сила плавучести. Если сила тяжести топит судно, то сила плавучести заставляет его всплыть. Так они уравновешивают друг друга. Не дай бог, если во время шторма на корабле переместится груз на один из бортов. Тогда нарушится остойчивость и судно потерпит бедствие или вовсе перевернется... К счастью, клиперу "Поймай ветер" не грозили на этот раз ни шквал, ни буря, ни шторм, ни даже цунами или мертвая зыбь, расшатывающая корпус до трещин... Ему пришлось испытать штиль -- то состояние, когда он, словно впаянный в водную гладь, повинуясь течениям, вместе с ними тихо передвигается то вправо, то влево, то назад, то вперед. Ощутимого сопротивления воды за кормой не было, и руль оказался совершенно бесполезен. Штиль этот привел капитана Кинга в уныние, усугубленное бессилием. Никакой двигательной силы, кроме парусов, не имелось, а они лишились ветра, висели на мачтах, как простыни на веревках в тихую погоду. -- Да, сэр, попали мы в непромокаемую, -- сочувственно сказал Кингу боцман Ли, закуривая свою носогрейку. Он пыхнул дымом, пошел к борту и, послюнив палец, поднял его кверху. Ни малейшего дуновения! Боцман тихонько и тоскливо засвистел, сложив губы трубочкой. В ответ послышался свист с бака, и со всех концов палубы стали свистеть матросы. Капитан Кинг иронически усмехнулся, но промолчал. Таким способом дети моря пытались вызвать ветер. Но сколько ни свистели -- не помогало. Оставалось еще одно радикальное средство, и боцман Ли призвал его на помощь: -- Эй, почешите там грот-мачту! Мачту чесали в разных случаях жизни: в безветрие или по ночам, когда вахтенным мерещилась всякая чертовщина... Один из матросов с глубокомысленным видом подошел к ней и стал почесывать ее огромной корявой рукой с крепкими ногтями. Результата никакого. -- Чеши хорошенько! -- крикнул боцман. Капитан не выдержал и расхохотался. Боцман обернулся к нему: -- Иногда, сэр, это помогает. Смеяться тут, простите, неуместно, -- совершенно серьезно, с оттенком недовольства вымолвил он. -- Надо еще кашлянуть под корму. -- Матрос -- норвежец Янсен, который в начале плавания рассказывал про Клабаутерманна, пошел к гакаборту и, нагнувшись, громко кашлянул. -- Смотри, не кашляни другим местом, -- сострил капитан. -- От натуги всякое может случиться. В ответ на эту шутку норвежец рассмеялся и перестал кашлять. Шутки шутками, а хода нет. В чистом небе насмешливо сияло яркое солнце. Капитан распорядился: -- Матросам отдыхать! Приводить себя в порядок. Можно помыться из брандспойта забортной водой... -- Есть, сэр! -- ответил боцман. -- Неплохо бы дать команде по порции рома... -- Хорошо. Дайте перед обедом, -- разрешил капитан. -- Есть, сэр! -- радостно повторил боцман и пошел вниз, чтобы сообщить морякам приятную для них весть. Капитан, вооружившись зрительной трубой, поворачивался во все стороны и осматривал горизонт. Океан был тих и спокоен -- ни рябинки на воде, ни облачка в небе. В полумиле от "Поймай ветер" так же безвольно и неуправляемо стоял, словно влитый в водную гладь, "Капитан Кук". Можно было спустить шлюпку и съездить к Джеймсу, но ветер мог подняться в любую минуту. Нет ничего более ненадежного и непостоянного, чем погода... "Некогда разъезжать по гостям, -- решил Кинг. -- Где же все-таки "Меченый Мавр"? Наконец далеко на зюйд-осте он увидел маленькую точку. Это и был его соперник. Кажется, Стоун исправил повреждения на мачтах и опять разодел свой клипер парусами, словно невесту. Но он тоже дрейфовал. И там, видимо, не было ветра... 4 Почему у клипера Дэниэла Кинга на всем пути от Тайваньского пролива до мыса Доброй Надежды ни разу не сломалось ни одно рангоутное дерево, а Гарри Стоун на "Меченом Мавре" дважды чинил стеньги и реи? Быть может, качество деревянной оснастки у него было хуже? Возможно и так. Поставщики рангоутного материала для постройки кораблей иной раз надували верфь, подсовывая ей мачты и реи со скрытыми изъянами. Но дело не только в этом. Капитан Кинг, несмотря на его порывистость и склонность к риску, на привычку держать парусность постоянно на пределе, был все же и осторожен. Когда он видел, что дополнительные паруса ставить нельзя -- не ставил их. Это имело значение. Но решающим был не только капитанский расчет. Чем уже корпус корабля и чем глаже его поверхность, тем меньше уходит энергии на преодоление волнового сопротивления. У клипера "Поймай ветер" с днищем, обшитым листовой медью, такое сопротивление было меньше, чем у "Меченого Мавра", у которого на деревянной обшивке за время плавания образовались наросты из ракушек. А если меньше затрачивалось энергии на преодоление волнового сопротивления, то корабль скользил быстрее и своим ходом уменьшал давление ветра на паруса и мачты. x x x Дрейф продолжался еще несколько дней, а затем слабые попутные и не очень попутные ветры восточных направлений помогли капитану Кингу добраться до 24 градуса южной широты. Здесь корабль был подхвачен постоянным пассатом и пошел с быстротой застоявшегося коня, вырвавшегося из денника. На крыльях пассата, поставив все паруса вплоть до лиселей, клипер пересек южный тропик и стал приближаться к острову Святой Елены, оставив позади соперников. Юго-западное течение, огибавшее африканское побережье, помогало быстрому ходу. Погода у тропиков стояла почему-то отнюдь не тропическая. Было довольно прохладно. После вахты матросам давали порцию рома. Этого напитка в запасе имелось предостаточно, если учесть, что капитан не очень-то стремился ублажать свой экипаж спиртным от самого Лондона. Беспокоило Кинга то, что таяли запасы провианта и пресной воды. От долгого хранения в деревянных цистернах и бочках она стала приобретать дурной вкус. Подсчитав запасы продуктов, Кинг решил ввести жесткую экономию. Старший кок спросил: -- Как еще экономить, сэр? Я и так негусто закладываю в котел. Не давать же матросам потаж!1 ____________ 1 П о т а ж -- варево из остатков еды, скопившихся за несколько дней, пользовавшееся у матросов дурной славой. К такой пище на парусниках прибегали в случае крайней нужды, когда судно не могло пополнить запасы провианта. -- Дело ваше, но до Лондона надо дотянуть во что бы то ни стало. Заходить в порты и пополнять запасы не придется. Не проигрывать же из-за этого гонку! Кок вышел от капитана весьма озабоченным. Кинг распорядился урезать дневную выдачу продуктов на камбуз. Баталер сказал старшему коку, чтобы он поменьше расходовал и соли. Она тоже кончалась. Правда, суп из солонины солить почти не приходилось, но ведь надо было приготовлять еще и похлебку из гороха, маиса, а также кашу. Однажды матросы в своих мисках обнаружили среди разваренной крупы маленьких морских угорьков и, возмутившись, послали на камбуз целую делегацию: -- Ты, жирный кот, чем нас кормишь? Откуда в похлебке взялись дары моря? -- Это приправа, -- попробовал отшутиться кок. Но матросам было не до шуток. -- У тебя нет соли, и ты добавляешь в котел морскую воду! Знаем этот прием! Мы пожалуемся капитану. -- Ну нет соли. Что я поделаю? От морской воды не умрете, -- отмахнулся от моряков старший кок. Однако варить с добавкой забортной воды больше не стал, опасаясь матросских кулаков. Баталер выдал ему немного соли из запаса, оставленного на крайний случай. Пищу стали недосаливать. Моряки язвили по адресу кока, однако мирились с этим: раз нет соли -- не родить же ее... Но вскоре возмущение на клипере вспыхнуло с новой силой, когда в кубрик принесли мутное с неприятным запахом варево. Почти никто не стал есть. Ни увещевания боцмана, ни его угрозы не погасили недовольства и пришлось пригласить капитана. -- В чем дело, ребята? -- спросил Кинг. Ему протянули миску с варевом. -- Вот, сэр, чем нас кормят? Мы работаем, как волы, а пища никуда не годится. С такой жратвы можно и ноги протянуть! Капитан посмотрел, понюхал варево и отставил миску. -- Кока и баталера сюда! -- приказал он. Те прибежали сразу. -- Почему плохо кормите матросов? -- вскинулся на них капитан. -- Сейчас же приготовьте хороший суп, иначе вам несдобровать! Кок и баталер растерянно переглянулись и вышли. Часа через два на камбузе сварили новый обед. Подали суп из солонины, на второе -- по куску свинины с кашей, и к ним -- по чарке рома. Сытно пообедав, матросы пришли в благодушное настроение. -- Хороший у нас капитан! А кок с баталером -- большие плуты! -- Устроить бы им темную!.. А капитан, вызвав к себе баталера, сказал ему: -- Не обижайся, Самвэл, за выговор, что я тебе сделал в кубрике. Матросам надо было заткнуть глотки. Еще взбунтуются и не полезут на мачты. Народ отпетый... -- Я все понимаю, сэр, но... как же нам быть дальше? -- Варите и дальше, экономя продукты. Только поменьше кладите в котел объедков, чтобы не воняло... Если матросы будут роптать, я опять вызову вас и начнем все сначала... -- Эта игра может плохо кончиться, сэр, -- возразил баталер. -- Они изобьют нас с коком! -- Пусть попробуют, -- холодно отозвался Кинг. Баталер вышел от капитана озадаченный: "Известное дело, -- думал он. -- Кинг всю вину валит на нас, а сам хочет остаться в глазах матросов воплощением справедливости. Нечистая игра!" Но спорить с капитаном не приходилось. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 1 Помощник капитана Эванс вел дневник, где записывал все, что казалось ему примечательным за время плавания. Сменившись с вахты, он отдыхал, пил чай, а потом, подвинув поближе свечу, развертывал тетрадь в клеенчатой обложке. Вот некоторые из его записей. 15 февраля. У 18ь ю. ш. встретили теплую погоду. Весь день было ясно. На небе -- ни облачка. Дул свежий пассат. 25 февраля. На подходе к экватору погода стояла переменной. Тихие ветры и безветрие. То ясно, то облачно. Иногда горизонт на норде покрывался тучами. Было видно, как сверкают вдали молнии. Шли переменными галсами. Матросы целый день брасопили реи, стремясь поймать ветер. Ход судна был малый -- узлов до восьми. Дэниэл Кинг нервничал, как барышня. "Капитан Кук" и "Меченый Мавр" шли позади, но нам все не удавалось оторваться от них на приличное расстояние. 28 февраля. Прошли или, лучше сказать, нас протащило слабым ветром и попутным течением через -- экватор. Расстояние между нами и клиперами Джеймса и Стоуна не уменьшается и не увеличивается. Они по-прежнему идут за кормой, первый в трех, второй в пяти милях от нас. 6 марта. После перехода через экватор клипер шел переменными галсами. Приходилось ловить ветры, дувшие с разных румбов. Погода была ясная. Временами случались грозы. Нам немножко повезло: попали в сильную струю северо-западного течения и скорость хода возросла. "Капитан Кук" и "Меченый Мавр" далеко отстали, скрылись из виду. Увлекшись, Дэниэл приказал не менять направления, идти по течению. Но мы отклонились на запад. Я сказал ему об этом, и он, согласившись со мной, изменил курс. Мы опять приблизились к африканским берегам. 16 марта. Ясно. Тихий ветер. Находились ок. 7ь сев. широты и 17ь западной долготы. Ветер дул с норд-веста. Сильное течение склоняло клипер к берегу, и это не позволило нам долго править к северо-востоку. А курс другого галса вел в полосу дождей и штилей. Мы решили, сколько возможно, идти на норд-ост. Здесь сильные течения стремятся к востоку. Они могут прибить корабль к берегу Африки. "Капитан Кук" остался далеко позади. "Меченого Мавра" не видно. Неужели обошел нас? Капитан Стоун хорошо знает все течения в этих широтах и, возможно, решил изменить курс, нащупать одно из них западнее нас. Капитан Кинг опасается, что он поступит именно так. 22 марта. Прошли острова Зеленого Мыса. 27 марта. Море спокойно. Временами дует норд-ост ровно и умеренно. Так продолжалось около трех суток. Потом норд-ост затих -- и опять маловетрие и штиль... Мы с капитаном Кингом и штурманом Тэйлором, собравшись в каюте, обсуждали положение и думали, как сократить путь и увеличить скорость. "Капитан Кук" стал на две-три мили ближе к нам. "Меченого Мавра" по-прежнему не видать. 30 марта. Район северо-восточнее Азорских островов. "Ревущие сороковые"... Начался сильный шторм. Бегу наверх помогать капитану... x x x Знаменитое плетеное кресло капитана исчезло с палубы где-то на полпути между островами Зеленого Мыса и Азорскими. Надо заметить, что оно сослужило Кингу хорошую службу. В плавании по теплым морям и океанам капитан почти не расставался с ним. Привязанное за ножку тонким прочным тросом к металлической скобе, оно много дней было таким же традиционно необходимым предметом, как скажем, подзорная труба или пуговица на синем капитанском мундире. При ровном ветре и хорошем ходе судна Кинг отдыхал и даже, откинувшись на спинку кресла, позволял себе вздремнуть под парусиновым тентом, выбеленным дождями и солнцем. Капитан со скучающим видом посиживал в нем и в штиль, с надеждой поглядывая на небо в ожидании ветра. И когда ветер приходил, он бодро вскакивал и, тотчас забыв о кресле, отдавал команды, нетерпеливо шагая по палубе и подкрепляя энергичные распоряжения не менее энергичными жестами и крепкими словечками. А в шторм он тем более забывал о кресле, и, предоставленное само себе, оно передвигалось по палубе, мокрое и никому не нужное. Не однажды волной его выбрасывало за планширь и оно повисало у борта на тросе. Тогда раздавался крик вахтенного: -- Кресло капитана Кинга за бортом! Кто-нибудь из находившихся поблизости моряков тотчас вырывал его из цепких объятий волн, потянув сперва за трос, а потом за спинку, и водружал на прежнее место, и оно отдельно от капитана скользило туда-сюда по палубе. А когда погода улучшалась, капитан вспоминал о кресле и садился в него перевести дух и дать отдых ногам. Ночами, подвинув кресло к ближнему световому капу, Кинг иногда вглядывался в обозначения на морской карте. В Северной Атлантике стало свежо, и сидеть в кресле уже не пришлось. Дэниэл Кинг, кутаясь в брезентовый дождевик, ходил по палубе, чтобы не зазябнуть. Боцман отвязал кресло и унес его в каюту капитана. Теперь оно, изрядно потрепанное, стояло там в углу на заслуженном отдыхе. Вслед за креслом убрали и тент, едва не превратившийся в лохмотья. Надобность и в нем отпала: отвесные палящие лучи солнца остались в южных широтах. Теперь в Атлантике с постоянной облачностью, холодными ветрами и штормами и самому капитану иной раз впору было привязываться к рыму... Но он стоял на привычном месте непоколебимо, незыблемо, как вделанный в палубу кнехт. Капитану рейс, а тем более гонка доставались нелегко. Он, и без того стройный, очень похудел, как бы усох. Скулы на загорелом лице заострились, на нижней губе от постоянного пребывания, на ветру появилась кровоточащая трещинка, голос стал хриплым, и Кинг частенько смачивал горло глотком коньяка из фляжки. Мало что осталось от того красавца и щеголя, каким увидел Егор капитана в первый раз. Да и сам Егор тоже изменился. От прежнего парня, откормленного молоком и пышными материнскими шаньгами, с румянцем во всю щеку, тоже ничего не осталось. Он похудел, оброс редкой шелковистой бородкой, лицо посмуглело, как у мулата или индейца из Перу. Руки покрылись жесткими мозолями, голубые глаза посветлели, словно повыцвели на солнце. И родная матушка его нипочем бы теперь не узнала. ...Ревущие сороковые... Эти широты хорошо знакомы морякам, плавающим в Северной Атлантике, где теплый воздух с юга встречается с холодным, идущим от берегов Гренландии. Здесь возникают и распространяются циклоны. Они перемещаются со скоростью тридцать-сорок километров в час, сопровождаясь штормовыми ветрами с дождями, а зимой и снегопадами. Когда клипер прошел Азорские острова, словно толпа диких пиратов, прущих на абордаж, на судно налетел сильный шторм с дождем. -- Все наверх! По местам стоять! -- раздалось на палубе. Матросы, выбежав из кубрика, заняли свои места у кофель-нагельных планок, где крепились почти все снасти от реев и парусов. Чтобы привести их к ветру, моряку не нужно было влезать на мачту, достаточно по указанию капитана или боцмана подтянуть нужный брас, правый или левый, в зависимости от галса судна, и закрепить конец узлом-восьмеркой на палубе. Отсюда поднимались и опускались реи, отдавались или подтягива до было уменьшить их площадь. На мачты матросы лезли только тогда, когда требовалось отдавать (распускать), или убирать (закатывать на реи) паруса, или что-то поправить в оснастке, чего нельзя было сделать с палубы. У поднятого, работающего паруса все снасти можно было обтянуть только силой парусной вахты в семь-восемь человек. Егор пошел на свое место у грот-мачты. -- Грот-бом-брамсель долой! Фор-бом-брамсель долой! -- распоряжался капитан, поглубже нахлобучив фуражку, чтобы ее не сдуло ветром. Егор, привычно ослабив петлю фала на планке, стал отдавать его, согласуя свои движения с работой товарищей, находившихся рядом. Ветер трепал полы куртки, захватывая дыхание, палуба уходила из-под ног. Крупный дождь хлестал по спине, по рукам. В заунывный вой ветра вплелся хриплый бас боцмана: -- Стоп! Крепи концы! Кинг стоял, вцепившись рукой в леер -- туго натянутый штормовой трос, и напряженно смотрел вверх. -- К бизани живо! -- крикнул он. Матросы побежали к бизань-мачте. -- Крюйс-бом-брамсель долой! -- последовала команда. Парусность быстро уменьшили. Теперь клипер шел курсом полный бакштаг с креном на левый борт. Предстояло по возможности выровнять крен, чтобы не зачерпнуть бортом воды. Капитан решил "увалиться", то есть, выведя корабль из бакштага, идти так, чтобы ветер безопасно дул прямо в корму. -- Рулевой! Идти фордевинд! -- Есть идти фордевинд! Закончив работу на палубе, матросы спустились в кубрик. Клипер повернул на северо-восток, направляясь к проливу Ла-Манш. Ветер снова стал попутным, и капитан опять, вызвав парусную вахту, решил поднять верхние паруса, прибавив ходу, хотя шторм продолжался. Скорости заметно прибавилось. Паруса "Капитана Кука", идущего далеко позади, стали едва видны, а "Меченого Мавра" уже не видели несколько дней. Где он, что с ним -- никто не знал. Он мог плестись позади вне пределов видимости, а мог и следовать параллельным курсом и неожиданно "дать фору" Кингу. Егор, сняв в кубрике мокрую куртку, сразу сел к столу, на котором уже были расставлены миски и лежали горки сухарей. Принесли обед. Майкл, как самый опытный в таком деле, стал разливать по мискам горячий, дымящийся суп, жонглируя половником, как фокусник. Обед всем понравился. Суп был густой, наваристый, жареная свиная грудинка и вовсе удивила матросов. -- Ого! Откуда что берется! Давно ли варили потаж! -- воскликнул норвежец Янсен, покачав удивленно головой. Его лицо до самых глаз заросло рыжеватой бородой. -- Капитан приберегал продукты к финишу, -- сказал Майкл. -- Чтобы мы резвее бегали по палубе и меньше спотыкались... -- Не мешало бы по стакану рома, -- вздохнул итальянец Джузеппе. Он был тощ, как кромка кливера. Загар почему-то не тронул его лица, словно и не плавал этот моряк в тропиках. -- Ром, может быть, дадут вечером, когда уляжется шторм, -- предположил Майкл, разгладив отросшие за время рейса усы с редкой сединкой. -- Сейчас чарка тебя свалит с ног, не сможешь работать. -- Еще того не хватало, -- проворчал итальянец. Моряки угрюмовато шутили. Вид у всех был очень усталый, одежда у них износилась, кое-где виднелись заплаты, положенные наспех толстыми неровными швами. Поев, Егор сразу завалился на койку. Но вздремнуть ему не пришлось. Опять команда заставила всех подняться: -- К парусам! Шторм стал стихать. Корабль вышел из него, прибавив парусов. Впереди, у горизонта, показался клочок чистого золотистого неба. Попутный северо-западный ветер подгонял клипер все ближе к берегам Англии. За кормой оставались тысячи пройденных миль и почти семь месяцев плавания. Заметив, что паруса "Капитана Кука" позади стали "расти", Кинг встревожился и, призвав на помощь все умение и знания, прибавил ходу судну умелой лавировкой в крутой бакштаг. Моряки, занятые работой, даже не заметили, как стало темнеть. Не зря капитан Кинг накормил их сытным обедом из запасов, которые приберегал к последнему рывку... 2 Не очень приветливо встретил клипера пролив Ла-Манш, именуемый еще Английским каналом. Уж, кажется, желанный причал был совсем рядом, при хорошем ходе "Поймай ветер" мог бы достигнуть устья Темзы часов за восемнадцать -- двадцать. Но у мыса Лизард, куда подошли пасмурным апрельским утром, стоял сплошной туман. Ветер был настолько слаб, что корабль чуть заметно передвигался переменными галсами. "Капитан Кук", шедший в двух милях позади, почти в точности повторял маневры клипера капитана Кинга. Туман рассеялся только к полудню, ветер подул от норд-оста и теперь пришлось идти бейдевинд. Моряки словно забыли о кубрике, почти все вышли на палубу и нетерпеливо смотрели по сторонам, желая поскорее увидеть берег. Наконец с левого борта кто-то заметил Эдистонский маяк, что находился в десяти милях от входа в Плимутскую бухту. Матросы закричали: "Маяк! Маяк! Теперь уж близко!" -- и стали шумно выражать свой восторг, с радостными восклицаниями обнимая друг друга. Этот взрыв восторга прервала команда капитана: -- По местам! Стоять у парусов! Небольшая толпа бесконечно усталых, обросших, оборванных матросов сразу же растаяла... Внешне на корабле все было как будто спокойно, но чем ближе становился конец пути, тем больше росло внутреннее напряжение всего экипажа. Каждый старался сдерживать себя, но это удавалось не всегда. Какая-то нервозность слышалась в командах капитана, в перебранках матросов, вспыхивавших чаще обычно по совершенно пустяковым причинам. Теперь, когда весь путь был почти пройден, когда уже в воздухе веяло близостью лондонских фабрик и доков, нельзя было сплоховать и допустить, чтобы "Капитан Кук", шедший по пятам, вырвался вперед. Измученные и усталые матросы выбивались из сил, но действовали так слаженно, как никогда раньше, на лету схватывая распоряжения и мгновенно их исполняя. Были поставлены все паруса. Капитан и рулевые бдительно следили за тем, чтобы ни один из них не ослаб, а работал с наибольшей нагрузкой. Тот самый угол атаки ветра, который капитан когда-то изучал в штурманской школе, в эти часы имел особенно важное значение. Кажется, ему удавалось выжать из каждого прямого паруса, из каждого кливера все, что только было возможно при этом ветре. Корабль быстро бежал вперед, мелкая водяная пыль от волн изморосью оседала на резной фигуре Аполлона, венчавшей форштевень. Навстречу своей славе или поражению шел корабль, пока еще было сказать трудно. Ближайший видимый противник -- капитан Джеймс был не менее опытен в мореходном искусстве, чем Дэниэл Кинг, и дерзости у него теперь, кажется, прибавилось, ибо и он осмелился увенчать свои фок и грот-мачты трюмселями. "Капитан Кук" все больше наседал на соперника, стараясь вырвать у него лавры победителя. О "Меченом Мавре" капитан Кинг теперь думал меньше всего. Было ясно, что у того опять непредвиденная задержка в пути, и он, пожалуй, больше не соперник. "Но как знать, как знать! -- вдруг засомневался Дэниэл Кинг. -- От Гарри Стоуна всего можно ожидать. Это невероятный сумасброд и азартный игрок... Может быть, и он делает сейчас свою последнюю ставку? А вдруг он прошел параллельным курсом возле берегов Франции? Но нет... вряд ли. Там, особенно у Нормандских островов, да и у Шербура постоянный прибой, ветры капризны и переменчивы, словно избалованные женщины... Ближе к английскому побережью спокойнее. А тут "Меченым Мавром" пока не пахнет". Если не случится чуда, и Джеймс не обгонит "Поймай ветер", значит капитан Кинг получит приз и станет, по крайней мере, на некоторое время национальным героем Великобритании... Но что ждало на берегу его матросов? Понятное дело, им хотелось поскорее ступить на твердую землю и промочить горло в кабачке. Те из моряков, кто имел в Англии родных и близких, жаждали долгожданных встреч. Ну а те, у кого не было ни жен, ни любимых, ни родственников, ни близких друзей? Все равно и те совершенно одинокие люди тоже хотели поскорее ступить на берег, хотя он их особенно и не ждал... Никто не ждал Майкла Кэва. Не было у него в Лондоне ни родных, ни даже своего угла. Еще в пути он как-то поведал Егору историю своей жизни. В Средней Англии отец Майкла имел небольшой клочок земли и держал овец. Мать умерла, когда Майкл был еще маленьким. Когда умер и отец, хозяином фермы стал единственный семнадцатилетний наследник. Однако вести хозяйство ему оказалось не под силу, и он по совету опытных людей сдал землю в аренду. Арендатор оказался нечестным человеком и обманным путем присвоил все имущество Майкла, оставив его ни с чем. Переехав на север, Майкл стал работать по найму. У него сохранилось отцовское ружье, и однажды он неосторожно пострелял дичь в лесу богатого сквайра. Охота там была запрещена. Его поймали, отняли ружье и посадили в тюрьму, а после выслали из Англии в Австралию. Тогда действовал принятый в 1817 году закон, по которому людей, самовольно занимавшихся охотой в помещичьих лесах, высылали за океан. В Австралии Майкл был в батраках у скотовода, а затем нанялся матросом на судно, курсирующее из Мельбурна в Сидней. Там он проплавал три года, а после поступил в команду английского парусника и прибыл в Лондон. Тут он некоторое время жил под чужой фамилией, ночуя в ночлежных домах, пока были деньги. А когда они кончались, он снова нанимался на какой-нибудь корабль и уходил в море. И сейчас Майклу предстояло, побыв на берегу, уходить в плавание вероятнее всего на этом же клипере. Родным домом для него стал матросский кубрик. Егор, хотя и очень слабо знал английский, все же понял, что его товарищу круто не повезло в жизни. В России бы его назвали человеком без роду, без племени. Он посоветовал Майклу: -- Тебе надо иметь жилье, завести семью... Майкл только покачал головой в ответ. -- Я не имею права жить в Англии. Срок высылки не кончился. Как же я заведу дом и семью? Какая женщина согласится выйти замуж за бездомного бродягу? Да и годы уходят... Положение Егора было несколько иным. По крайней мере, его не высылали из дома, он ушел по своей доброй воле. Теперь, осуществив свою мечту о плавании на чайном клипере, испытав себя на морях и океанах, он может со спокойной совестью вернуться домой. Он строил планы на будущее: придет в Лондон, получит расчет, поселится в ночлежном доме и будет каждый день наведываться в порт -- искать русский корабль. Купеческие парусники иногда ходят в Англию. Земляки возьмут его в команду -- ведь он теперь опытный матрос, -- парусник выйдет из Лондона, и через недельку-другую он будет в Архангельске. Чего же проще? x x x Ветер наконец сменился на северо-западный, и ночью клипер пошел со скоростью до пятнадцати узлов к проливу Па-де-Кале. На корабле никто не спал, все находились на палубе. Матросы работали столь быстро и дружно, что капитан Кинг, обычно скуповатый на похвалу, счел нужным подбодрить экипаж: -- Молодцы, ребята! По приходе в Лондон я вдосталь угощу вас ромом! Он нетерпеливо ходил по палубе, чаще обычного обращался к штурману и своему помощнику и бдительно следил за рулевыми. Ход у корабля был что надо, и у Кинга появилась уверенность в том, что "Капитан Кук" не сумеет обойти его клипер в последний момент. На рассвете все молча столпились на корме и ахнули: корабль Джеймса был всего в полумиле от них. Послышались поспешные команды, боцман забегал по палубе, подгоняя моряков окриками. Поставили все, что было можно, из оснастки, но интервал между клиперами не увеличился. Капитан Джеймс видимо решил взять реванш. Но вырваться вперед ему все же не удалось -- времени не оставалось. "Капитан Кук" приблизился к корме клипера "Поймай ветер" на расстояние в четверть мили, когда на подходе к устью Темзы к борту корабля Кинга подвалил портовый катер. По трапу на палубу поднялись лоцман, два представителя компании, одновременно являющихся и членами гоночного жюри, и репортеры известных лондонских газет "Тайм", "Ивнинг стандард" и "Санди тайме". Капитан Кинг уже был одет в парадный сюртук. Лоцман с хронометром в руке засек время, и представители компании поздравили капитана Кинга и его экипаж с победой, репортеры засыпали его вопросами. Кинг, довольный, улыбающийся, чуточку растерянный, отвечал им. Клипер "Поймай ветер" первым пришел в Англию с грузом чая и победил в гонке. Позади остались 14 тысяч миль и девяносто три дня пути из Фучжоу в Лондон. "Капитан Кук" пришел позже всего лишь на десять минут. Клипер "Меченый Мавр" задержался на три часа. Около острова Уайт он попал в жестокий шторм... 3 Гавань была полна народа. Огромные толпы заполнили пристань и прилегающие к ней улицы. Чтобы все получше увидеть, люди лезли на заборы, на крыши домов и пакгаузов. Они махали шляпами, платочками, зонтиками и кричали: "Капитану Кингу -- ура!", "Капитану Джеймсу -- ура!" "Слава морякам Британии!", "Слава героям океанов!" На причальной стенке, куда подошли клипера "Поймай ветер" и "Капитан Кук", на флагштоке был поднят государственный флаг Великобритании. Сводный военный оркестр играл гимн, а потом марш. Под звуки марша капитан Кинг сошел на пристань. "Качать капитана Кинга!" -- ревела толпа. Тотчас к нему подбежали рослые молодые мужчины, взяли его на руки и принялись подкидывать в воздух. Модные лакированные капитанские туфли мелькали над головами лондонцев. Егор видел, как Кинг забавно взмахивал руками и неестественно и напряженно улыбался. Потом Дэниэла Кинга бережно поставили на ноги, к нему подошли пожилые солидные джентльмены и вручили какой-то пакет, перевязанный шелковой синей лентой, и конверт с чеком на пятьдесят золотых фунтов -- приз гонок. Молодые изящные леди поднесли победителю красивый букет цветов и расцеловали Кинга. Не был забыт и капитан Джеймс. Ведь его клипер опоздал только на десять минут! Джеймсу тоже вручили пакет, цветы, но конверта с чеком ему не дали по вполне понятной причине. Джеймс, высокий, строгого вида моряк с черными бакенбардами, в парадном сюртуке, тоже испытал "качку" на берегу и заслужил немалую долю восторгов толпы. Потом с клиперов на причал стали сходить матросы. Им рукоплескали, бросали цветы, пожимали руки. Наиболее отважные англичанки обнимали и целовали заросших бородами морских скитальцев. Едва Егор ступил на причал, как и его вдруг подхватили крепкие руки и стали подкидывать вверх, словно баскетбольный мяч. А когда его поставили на ноги, он не сразу пришел в себя от смущения. Тут же к нему подбежали две бойкие мисс, сунули ему в руки букетик и, пытаясь расцеловать его, обслюнявили ему щеки и подбородок. Причиной такого повышенного внимания была, конечно, молодость Егора. Какие-то мужчины во фраках совали ему монеты: дескать, выпей в кабачке рому за успех своего капитана, клипера, и за наше здоровье! Они, конечно, не могли предполагать, что он -- русский, и принимали его за чистокровного британца. Но, по правде сказать, и Егор тоже кое-что прибавил к славе английского парусного флота в этом долгом и непривычном для него плавании с таким блистательным концом. Газеты и модные журналы печатали на первых страницах портреты Кинга, Джеймса и Стоуна и восторженные статьи о высоких мореходных качествах клиперов. В газетах и журналах можно было получить исчерпывающие сведения о капитанах: Кингу тридцать два года, он пока еще холост, но его ждет невеста; Джеймсу тридцать семь лет, дома его ждут любящая супруга и двое детей. Кинг любит играть в теннис, Джеймс предпочитает крокет. Любимое кушанье капитана Кинга -- куриная печенка на вертеле, а Джеймс обожает угря с зеленым соусом. Уже и в меню ресторанов немедленно были введены куриная печенка Кинга и угорь с зеленым соусом Джеймса... О капитане "Меченого Мавра" Стоуне сообщалось, что он холостяк, причем убежденный, на досуге занимается конным спортом, коллекционирует песочные часы и старинное холодное оружие, из кушаний предпочитает бифштекс с кровью, а из напитков -- кипрское белое вино. Публиковали газеты и сведения о пари, заключенных во время гонки: мистер Стирлинг, банковский служащий, ставил на "Поймай ветер" и выиграл триста фунтов. Мистер Дэвид Пул, фабрикант, тоже ставил на клипер Кинга и выиграл триста пятьдесят фунтов. Мистер Голдинг, владелец фешенебельного отеля "Огни Темзы", делал ставку на "Меченого Мавра" и проиграл шестьсот фунтов... "Меченый Мавр" прибыл тремя часами позже, но толпа на берегу не расходилась до его прибытия. Вечером капитан Кинг с Эвансом и Тэйлором уехали на банкет, который давал председатель компании в честь капитанов клиперов. Моряки под началом боцмана Ли остались на корабле. Для них на камбузе приготовили плотный ужин из свежих продуктов. Кинг сдержал свое слово и выставил матросам два бочонка рома. Пир продолжался за полночь. Утром вернулись Кинг с помощником и штурманом, и корабль пошел под разгрузку, продолжавшуюся двое суток. После разгрузки явился кассир компании, выдал матросам жалованье, и тогда их отпустили на берег. Егор получил расчет и, как ни уговаривали его боцман Ли и Фред остаться на корабле, забрал свой узелок и отправился в ночлежный дом. Майкл решил и дальше плавать на клипере, который должен был отправиться в Австралию. Егор тепло распрощался с товарищем. Выйдя на пристань, Егор почувствовал себя опять одиноким. "Домой! Скорее домой, в родной Архангельск! -- решил он. -- Наплавался досыта!" Тот же, меланхолического вида пожилой конторщик, который устраивал Егора на ночлег прошлым летом, спросил у него паспорт. Егор растерялся: в тот раз паспорта у него не спрашивали. Что же делать? У него сохранилась справка капитана "Пассата" и он предъявил ее вместо паспорта. Справка была порядком измята, истерта. Конторщик ознакомился с ней и пожал плечами. Ему нужен был паспорт. Егор, вспомнив русскую пословицу "не подмажешь -- не поедешь", положил перед ним пять шиллингов. Конторщик закрыл монету толстой книгой и глянул, на клиента уже приветливей. Он вписал имя Джорджа Пойндексера в эту книгу и отвел ему койку в той же комнате, только в другом углу. Почувствовав усталость, Егор прилег, незаметно уснул и проснулся только на следующий день. Спохватившись, он проверил, на месте ли узелок и деньги, полученные за рейс. Узелок был на месте, деньги тоже. Он запрятал их подальше. Наученный горьким опытом, он взял с собой узелок и отправился искать цирюльню, чтобы побрить свой пушок и подстричься на аглицкой манер. Потом пообедал в таверне и пошел в порт. В порту было довольно оживленно. К причалам подходили парусники и паровые суда с высокими, отчаянно дымившими трубами. Пахло угольной копотью. От торжественной встречи клиперов на пристани остались кое-где клочки бумаги и втоптанные в грязь цветы. Уборщики в фартуках подметали пристань. Моросил дождик и было холодно. С кораблей шли моряки в плащах и клеенчатых штормовках. Егор долго бродил тут, надеясь найти русский парусник, спрашивал о нем моряков, но те только руками разводили, ничего не зная. И тут Егор вспомнил, что по времени года русских кораблей здесь быть не должно. Ведь на дворе стоял апрель. Белое море и Северная Двина скованы льдом. Дома весна еще только начиналась! Русские суда можно было в лучшем случае ожидать в конце мая, июне, и то, если ледоход будет ранний. Стало быть, Егору придется месяца два провести в Англии... Он затосковал... Делать нечего. Придется искать работу в порту. Быть может, удастся устроиться грузчиком... Надежды на скорое возвращение рухнули. Опустив голову, Егор тихо брел по узенькой портовой улочке. И тут совершенно неожиданно увидел норвежца Янсена. Крепкий, коренастый и бодрый, он шел ему навстречу с матросским сундучком в руке. -- Хэлло, Пойндексер! -- окликнул Янсен. -- Ты чего тут бродишь, опустив голову? Чего потерял? Егор обрадовался встрече. -- Да вот... ходил искал парусник из России, -- ответил он. -- И вспомнил, что рано... Лед стоит на море Студеном... -- Это верно. Там лед еще не вышел, -- согласился Янсен. -- А тебе, видно, домой хочется? -- Еще как хочется! -- вздохнул Егор. -- Где ты ночевал? -- В ночлежном доме. -- Идем со мной на шхуну. -- На какую шхуну? -- полюбопытствовал Егор. -- Норвежская шхуна "Тира" позавчера пришла из Бергена. Я попробую договориться с капитаном Роллоном, чтобы он взял и тебя. -- Куда взять? -- с живостью спросил Егор. -- В Норвегию. Куда же еще? Оттуда тебе легче будет попасть в Россию. К нам русские корабли ходят чаще. В Лондоне тебе придется ждать полгода, а может, и больше. А у нас ты поживешь с месячишко и уйдешь с первым судном, русским или норвежским, тебе ведь все равно. Лишь бы домой попасть. -- Ой, Янсен, как это ловко ты придумал! -- Егор прямо-таки засветился весь от радости. -- Ты, значит, ушел с клипера? -- Ушел. Немного подзаработал, чего ж еще? Я тоже не был дома почти два года. Болтаюсь черт знает где... Жена уж верно про меня забыла... Тебе в ночлежку не надо заходить? -- За койку я заплатил вперед, вещи с собой в этом узелке. -- Надо тебе завести сундучок. Что ты, как баба, с узелком таскаешься? -- Да вот, не завел себе сундучка... -- Ну ничего. В Бергене я тебе дам хороший сундучок. У меня дома есть. Идем на шхуну! -- Идем! Пока они шли, Янсен продолжал разговор по-английски. -- А тот, Кэв, что ли? Ну, Майкл... Он -- англичанин? Ты ведь с ним дружил. Он остался на клипере? -- Он собирается плыть в Австралию с капитаном Кингом, -- ответил Егор. -- Хороший мужик. Жаль было с ним расставаться. Добрый... -- Только страховидный... Нос у него этакой блямбой! -- Нос -- это не важно. Человек хороший. -- Пойдем поживей. Вон, видишь, у стенки стоит наша "Тира"? -- А что значит -- "Тира"? -- Судовладелец назвал шхуну именем своей дочери. -- А-а... Шхуна "Тира" была невелика, оснастку имела гафельную1. Ее округлые деревянные бока были хорошо просмолены, на палубе со скучающим видом расхаживал вахтенный. Егор и Янсеп спустились в каюту капитана. ________________ 1 Гафельная шхуна имеет косые (на гафелях, а не на реях) паруса. Там у столика сидел широкоплечий светловолосый мужчина в толстом шерстяном свитере. Он курил трубку с длинным прямым чубуком. -- Я вернулся, господин Роллон, -- сказал Янсен. Господин Роллон вынул трубку изо рта, выпустил струйку дыма и только тогда ответил: -- Вижу. -- Я ходил за сундучком. Теперь больше ничто не связывает меня с Лондоном. -- Тоже вижу. -- Пришел я не один... -- И это вижу. -- Я привел русского парня. Он -- архангельский матрос. -- Матрос? О!.. Капитан опять сунул трубку в рот и потянул ее, от чего на щеках его образовались углубления. Он вынул трубку изо рта, углубления расправились, и дым заструился вверх, к закопченному потолку. -- Он хочет домой, -- продолжал Янсен. -- Из Норвегии в Архангельск попасть легче, чем из Лондона. -- Вижу, что хочет. А что он делал в Англии? -- Плавал на клипере вместе со мной. -- На клипере? О!.. -- Возьмите его, господин Роллон! Это крепкий, работящий парень. Я за него ручаюсь. -- А кто поручится за тебя? -- рука капитана с трубкой лениво сделала зигзаг в воздухе, как бы выписав вопросительный знак. -- Ну... -- замялся Янсен. -- За себя я могу поручиться только сам... -- Этого мало. -- Но вы же знаете меня, господин Роллон! Я ведь из Бергена. -- Знаю. -- Я думаю, этого достаточно. -- Достаточно? О!.. -- капитан с сомнением покачал головой. -- Я поручусь за Янсена! -- вдруг выпалил Егор. Капитан уставился на него с недоумением, потом захохотал. -- Интересно: он поручается за Янсена, Янсен за него. Круговая порука! Оба -- птицы перелетные... О!.. Мне становится весело... -- Роллон опять посмотрел на Егора. -- И сундучка у тебя нет. Какой же ты матрос без сундучка? -- Но он ходил на клипере! -- вступился за Егора Янсен. -- Знаю. Но раз без сундучка -- значит не моряк. На клипере может плавать и просто пассажир... -- Он работал с парусами не хуже других. -- С парусами? О!.. Беседа в таком роде продолжалась еще минут пять. Янсен старался убедить капитана, что оба они с Егором славные парни и бывалые матросы. Капитан Роллон не верил или не очень верил этому и на каждую фразу Янсена отвечал неопределенными междометиями. Наконец он выбил пепел из трубки в бронзовую пепельницу и медленно поднялся из-за стола. Подумал, подошел к ним и, положив руки им на плечи, сдвинул их так, что Янсен и Егор чуть не стукнулись головами. -- Ладно. Беру обоих. Выходим завтра в полдень. Только, смотрите, не пьянствовать! А то... -- Роллон сделал красноречивый жест, означающий, что, если матросы закутят, он немедленно выставит их со шхуны. -- Как можно! -- воскликнул Янсен. -- Ну ладно, -- расхохотался капитан. -- Идите к боцману... поручители! Он отведет вам места в кубрике. 4 Шхуна "Тира" небольшое частновладельческое судно -- отбыла с грузом товаров из Лондона ровно в полдень следующего дня. Егор, как и Янсен, шел матросом, работал у парусов, прибирал на палубе. В ту пору в Северном море стояли туманы, облачность была низкой и для солнца почти непробиваемой. Часто выпадали дожди. Вначале дули слабые западные, а потом, дальше к северу, -- северо-восточные ветры. Дважды на пути из Лондона в Берген "Тира" попадала в шторм. Для такого маленького судна шторма представляли большую опасность, но остойчивость у шхуны была великолепная. Пузатый округлый корпус позволял ей отлично держаться на волне, хотя и швыряло ее, как поплавок, во все стороны. Качка была неимоверной, волны перекатывались через палубу. Егор, уж, кажется, немало повидавший штормов в Атлантическом и Индийском океанах, здесь едва удерживался на ногах, его сильно мутило. Однако он крепился и не подавал вида, что еле-еле переносит качку. Янсен подтрунивал над ним: -- Это тебе не на клипере "Поймай ветер"! А шторм все бушевал, и в кубрике стало душно от того, что люки были задраены. Как бы там ни было, шхуна "Тира" под управлением невозмутимого Роллона благополучно пришла в Берген, и Егор, поблагодарив капитана, сошел вместе с Янсеном на берег. Янсен привел его к себе на окраину города в небольшой старинный домик с очагом посреди кухни. Жена его, рослая голубоглазая норвежка, конечно, обрадовалась супругу, который вернулся-таки в родные края с приличной суммой заработанных денег. Она приняла и русского матроса, хотя и без особого восторга, но вполне гостеприимно. У Янсена было много детей. Егор пытался их сосчитать, но они постоянно выбегали на улицу, возвращались и опять убегали -- и он сбивался со счета: то ли семеро, то ли восьмеро... Норвежец сдержал слово, дал Егору старенький, но крепкий, аккуратно сработанный сундучок, и Егор переложил в него скромные пожитки и подарки, купленные в Лондоне перед отплытием. Русские корабли в Бергене бывали редко, они чаще приходили в порт Варде на полуострове Варангер, и Янсен устроил Егора на рыбацкую шхуну, шедшую в Баренцево море за треской и палтусом. В Варде Егор стал поджидать русские купеческие парусники. Но было еще рано, навигация в Белом море не началась. Он снял угол у одинокой пожилой норвежки и стал работать в рыбном порту, разгружать парусники, приходившие с уловом сельди. Каждый вечер он обходил все шхуны, стоявшие у пристани, в надежде увидеть русский корабль. И вот однажды, уже в июне, когда началось мягкое скандинавское лето с белыми ночами, под вечер к причалу подошла на буксире за лоцманским катером шхуна из Архангельска. Еще издали Егор увидел на борту знакомое название "Тамица". С каким нетерпением он ждал, когда она ошвартуется у причала, с какой радостью глядел во все глаза, как русские мужики разгуливали по палубе в сапогах, овчинных безрукавках и треухах! Его слух приятно ласкала родная архангельская речь: -- Эй, Петруха! Какого лешего копаешься там? Спишь на ходу, язви тебя в печенку! Эти "ласковые" слова несомненно принадлежали хозяину, который сам водил судно. А вот и он появился на палубе в поддевке, в начищенных сапогах-вытяжках, в картузе и направился к сходням. -- Вахтенным в оба глядеть! На судно никого не пущать! Я иду к портовому начальству... Эй, Петруха! Да што ты в самом-то деле? Долго я ждать-то буду! Из люка вылез огромный матрос в бахилах, перехваченных под коленями ремешками, в чуйке и поярковой шляпе, с небольшой кожаной сумкой в руке. Это, видимо, и был тот самый Петруха. Он заторопился к хозяину, и оба они сошли на пристань. Егор нетерпеливо приблизился к ним. -- Здорово, земляки! Хозяин резко остановился, будто споткнулся, и воззрился на Егора с удивлением. Егор, конечно, узнал это доброе мужицкое лицо с крупным носом и спокойными серыми глазами. -- Эт-то что ишо за земляк выискался? Откудова? Кто таков? Егор с нескрываемой радостью одним духом выпалил: -- Да Егор я, Пустошный. Неужели не узнаете? -- Его-о-ор? Пустошный? -- протянул хозяин изумленно. -- Не тот ли Егор, который ко мне в команду просился прошлым летом? -- Он самый. -- Ну здравствуй, Егор, -- хозяин снисходительно подал руку. -- Ушел-таки в море? Наплавался? -- Наплавался... досыта... -- Вот дьявол! Ну не дьявол ли? Экой настойчивой! Дед не пускал, а он ушел... Гли-ко ты. Нет, ты глянь, Петруха, ведь ушел... Ну и ну! -- восторженно говорил хозяин шхуны, с любопытством оглядывая Егора с головы до ног. -- Гли-ко, и одет по-иноземному: башмаки, штаны заморские, шапчонка с шишечкой... Черен словно грач. Неужто по южным морям скитался? -- Плавал на чайном клипере в Китай, -- не без гордости ответил Егор. -- Из Лондона. -- А в Лондон как попал? -- Со смоляной пристани на английском барке. -- Во как! Видали наших? -- обратился хозяин опять к Петрухе. Тот согласно и уважительно кивнул, глядя на Егора с любопытством. -- Ну дак что, домой хошь, или как? -- спросил хозяин. -- Домой! Так хочется, что слов не нахожу... До слез хочется! -- Ладно. Теперь-то я тебя, пожалуй, возьму. Дед, поди, заждался! Небось слезы проливает старый. Пропал внук! Погоди, а хвоста за тобой нету? С властями здешними в ладах? Не провинился ли чем? -- Нету, дяденька, хвоста. Ничем не провинился. На пристани робил, вас поджидая... -- Н-ну ладно, коли так. А дед-то, поди, истосковался, -- повторил хозяин. -- Хоть ты и на клипере ходил, и аглицкие штаны носишь, а все же он тя за уши надерет! -- Пущай дерет. Мне будет только приятно... -- Ладно. Мы отплываем денька через три. Разгрузимся, погрузимся и подымем паруса. Приходи. -- Спасибо... А как вас звать-величать? -- поинтересовался Егбр. -- Звать меня Митрием, по отчеству Евсеевич. А фамилия известна -- Куроптев. -- Спасибо. Можно ли сегодня придти к вам? Мне уж тут больно надоело... -- Ну ладно, приходи и сегодня. Место в кубрике найдется. Русских щец похлебаешь, про путешествия свои расскажешь. Люблю я слушать про путешествия. И сам, как видишь, путешествую... 5 Ровно через неделю на русской шхуне "Тамица" Егор скоренько добежал до Архангельска. Хозяин судна Дмитрий Евсеевич Куроптев счел нужным сам доставить путешественника к деду: то ли опасался, что Егор снова куда-нибудь исчезнет, то ли ему просто хотелось порадовать Зосиму Иринеевича. Впрочем, у него нашлось к парусному мастеру и дело. -- Мне надобно заказать новый грот. Старый-то поистрепался. Поедем вместе, -- сказал он Егору, когда шхуна стала на якорь. Дмитрий Евсеевич нанял на берегу подводу, погрузил на нее две штуки парусного полотна. Всю дорогу Егор молчал и с любопытством смотрел на родной город. В нем все как будто оставалось по-старому. Все так же сверкали маковки церквей. На пристани было шумно и суетно -- грузились суда. От складов на подводах везли мешки с зерном и мукой, бочки с рыбой, тюки с разными товарами. На Троицком проспекте взад и вперед катили извозчичьи пролетки. Губернские дамы, разодетые в пух и прах, шли по ярко освещенной солнцем мостовой под разноцветными зонтиками, чтобы уберечь от загара "томную бледность лиц". Дворники в фартуках с цигарками на губе подметали тротуар широкими метлами. Матросы на ходу подшучивали над девушками, любезничали, пытались назначать свидания. Мастеровые, крестьяне из окрестных деревень спешили по своим делам; в пролетках важно восседали гарнизонные пехотные и морские офицеры да чиновники. Телега пересчитала колесами деревянный настил Кузнечевского моста и втянулась в узкие соломбальские улочки. Вот, наконец, и дедовский дом. Зосима Иринеевич приметил в окно, что по проулку мягко катится по траве чья-то, телега. Он вгляделся получше в людей, которые ехали, признал внука и засуетился, заходил по избе, спотыкаясь от радости о разные предметы. Вспомнив о вожжах, давно приготовленных для такой встречи, торопливо снял их с деревянного штыря и вышел на крылечко. Егор, увидев деда, не сразу заметил зажатые у него под мышкой ременные вожжи. Он смотрел в лицо Зосимы Иринеевича, примечая, не очень ли он постарел, здоров ли... А дед уже размахивал вожжами: -- А ну иди сюды, такой сякой! Я тя попотчую! Строптивость в характере деда осталась прежней Но что-то надорвалось в его старом сердце, и он, выронив вожжи, засеменил к телеге. Егор соскочил с нее и кинулся к Зосиме Иринеевичу, намереваясь заключить его в объятия. Но дед опередил его, вцепился обеими руками в уши внука и стал пребольно тянуть их к себе. Целуя Егора, он тыкался сивой бородой ему в лицо, не выпуская, однако, ушей из цепких пальцев. По щекам у него текли слезы, но дед все равно мял Егоровы уши. Тому было больно, но он терпел... -- Вернулся-таки! Вспомнил, что есть у тя дед! Ах, такой-сякой! Дед наконец выпустил уши и они зарделись на солнце, как петушиные гребешки. -- Прости, дедушко, что я самоходом ушел... Прости! -- Егор опустился на колени. -- Да чего уж там... чего уж там... Вернулся и ладно. С крыльца, смеясь, кричал Акиндин: -- А вожжи-то, Зосима Иринеевич! Забыл про вожжи-то? -- Да ладно уж, -- радостно сказал дед, махнув рукой. Хозяин "Тамицы", наблюдая эту сцену, хохотал: -- Я еще в Варде говорил, что дед непременно тебе уши надерет! Так оно и вышло. Гли-ко, горят, как маков цвет! Дед позволил Егору встать с колен и обнять себя. Егор от всей души сделал это и троекратно расцеловал деда. Тот заметил: -- Ишь, силы накопил! Что медведь. Женить пора. Крепко на якорь посажу, штобы боле не бегал! Где побывал-то?.. -- Во многих морях-океанах, в разных странах побывал, дедушко. Расскажу после... Акиндин, приковыляв к ним, широко раскинул руки и тоже стал обниматься. Серьга блестела на солнышке. -- Молодец! Моряк! -- хвалил он Егора. Услышав шум во дворе, с огорода прибежала мать -- она там окучивала картошку. Увидев сына, вся расцвела и бросилась к нему: -- Что же ты, Егорушко, ни письмеца не прислал, ни депеши какой... Только одну записочку и оставил... У меня все сердце изболелось! -- Прости, матушка. Море меня позвало. -- Море-то позвало, да хоть бы весточку подал! Скрипнула тихонько калитка, по проулку легко бежала к избе, не таясь, не скрывая радости, Катя, лоцманская дочь. Она, подождав, когда придет ее черед, обвила тонкими руками его шею и поцеловала прямо в губы, а потом вдруг застеснялась, отпрянула в сторону и закрыла глаза рукавом. Дед заметил восторженно: -- Вижу -- невеста есть. Посажу на якорь, посажу! Никудьт боле не уйдешь! В тот день в доме Пустошных было весело. Зосима Иринеевич пригласил всех на обед по случаю возвращения внука из дальнего плавания. Парусные мастера прервали работу и сели за стол. Дед не отпустил без угощения и хозяина "Тамицы" Куроптева. Не обошли приглашением и Катю, которая подросла и заметно похорошела. Егор не сводил с нее глаз. Он был, конечно, в центре внимания. Не торопясь, по порядку рассказывал о своих странствиях, начав с того, как рано утром убежал из дому на пристань... Он рассказал о первом для него шторме на "Пассате", о капитане Стронге, о Лондоне, о том, как попал на клипер и ушел в дальний рейс; как трудно ему порой приходилось в этом плавании и как он все трудности перенес и почувствовал себя настоящим матросом. Не умолчал и об испанце, умершем от лихорадки, и о том, как во время шторма упал в море голландец, как Егор пытался помочь ему, спустить шлюпку, но это не удалось... Дед слушал и покачивал головой. -- Вот ведь как! Жизнь человеческая там и в грош не ставится! Слава богу, что с тобой, Егор, ничего не приключилось. -- Со мной-то не приключилось. А вот другим матросам, что мыкаются по морям, живут без роду, без племени, иной раз трудновато приходится, -- говорил Егор. Дед уже больше не осуждал его, а, наоборот, гордился внуком и все повторял: -- Хороший у меня внук вырос! К морю очень привержен. Кровь наших дедов-мореходов в нем шибко играет. Все были довольны возвращением Егора. За время плавания он возмужал, раздался в плечах. Дед, окончательно подобрев, сказал: -- Вижу -- мужиком стал! Принимай теперь парусную. А я -- на покой. С меня хватит. Отдыхать буду. В церковь ходить да на печи полеживать. -- Твоя воля, дедушко, -- согласился Егор. -- А я так думаю: парусам скоро придет конец, -- бухнул слегка захмелевший Акиндин. -- Теперь паровые суда станут по морям ходить. Ты, Егор, вовремя смотался на клипер. Поймал за хвост вчерашний день... Егор задумался, полуприкрыл глаза светлыми ресницами и отчетливо ярко в памяти его всплыл красавец клипер при полной оснастке, бегущий по шумным волнам теплого южного моря. Ему стало грустно: "Неужто парусники переведутся?" И, словно угадав его мысли, Куроптев степенно возразил: -- На наш век хватит и парусов. Возражать ему никто не стал, и Егор повеселел. Пока у Зосимы Иринеевича угощались да слушали Егора, голосистые соломбалки, копавшиеся на огородах в грядках, передавали друг другу очередную новость: -- Егорко Пустотный домой воротилсе! -- Не Зосимы ли внук? -- Он самой. -- А откуль воротилсе-то? -- В Англии был... -- Значит аглицкой странник? -- Выходит так. -- Аглицкой Егор... -- Аглицкой! Истинно так. Был Ваня Датской, Сенька Норвецкой, Тимоха Кольской, а этот -- Аглицкой. С тех пор и стали его называть: "Аглицкой Егор". А про Катю, когда он женился, говорили: "Аглицкого Егора жонка".