фраза Ленина: "Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожило до мировой революции" - фраза, приводившая в восторг его сообщников, считавших, правда, ее гиперболой, стала осуществляться с невиданным размахом. К этому времени уже вся контролируемая большевиками территория была покрыта такой густой сетью разных уездных, губернских и волостных ЧК, что даже газета "Правда", отдавая должное проделанной работе, с восхищением отмечала фактическую замену "власти советов" "властью "чрезвычаек". Именно в эту зловещую паутину; опутавшую страну, полетели из Москвы инструкции, разъясняющие смысл объявленного террора: "Мы не ведем войны против отдельных лиц. МЫ ИСТРЕБЛЯЕМ БУРЖУАЗИЮ КАК КЛАСС. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность "красного террора". Но смысл был гораздо глубже, нежели это было возможно вместить в казенный текст официальной инструкции. "Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все", - учил своих подчиненных Дзержинский, явно давая понять, что мероприятие надо рассматривать гораздо шире, чем простое уничтожение "богатых классов". Речь шла о всем народе вообще. Параллельно с объявлением "красного террора" издается знаменитый Приказ о заложниках, гласящий: "...из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел". Террор сразу же принял формы разнузданной и кровавой бойни. В стране на долгие годы закладывался тот страшный и многогранный беспредел, плоды которого мы пожинаем сегодня. Но если посмотреть еще глубже, то "красный террор" был просто очередным финансовым мероприятием большевиков, изнывавших от того, что на руках у населения остались кое-какие деньги, еще не оприходованные народным банком и наркомфином. Ночью во все квартиры, населенные лицами, имевшими несчастье до революции числиться дворянами, купцами, почетными гражданами, адвокатами, офицерами, а в данное время - "буржуями", врывались вооруженные с ног до головы большевики, производили тщательный обыск, отбирая деньги и ценные вещи, вытаскивали в одном посильном платье жильцов, не разбирая ни пола, ни возраста, ни даже состояния здоровья, иногда даже умирающих тифозных сажали под конвоем в приготовленные подводы и вывозили за город. Часть, в основном молодых и здоровых мужчин, расстреливали на месте, остальных распихивали по тюрьмам и концлагерям, молодых женщин насиловали и часто затем убивали. Имущество "буржуев" конфисковывалось якобы "для раздачи рабочим". Но что получили рабочие тогда, когда массовые расстрелы бастующих уже бушевали по всей стране, и что они получили позднее, говорить не приходится. Золото и драгоценности сдавались (к рукам исполнителей прилипало в среднем не больше 15%), книги, рукописи, талантливые проекты, бесценные архивы - просто выбрасывались, а остальное - частично присваивалось, частично перепродавалось спекулянтам, которых после реализации ловили и также расстреливали, зачастую вместе с покупателями. Все это с теми или иными вариациями происходило по всей стране. Но это был нижний уровень. Уровнем выше дело шло на более "солидной" основе. Человеку, у которого предполагались хорошие деньги, иногда спрятанные в заграничном банке, говорилось совершенно открыто, что поскольку он подлежит ликвидации в силу своего происхождения, воспитания или профессии и деваться ему некуда, то гуманная власть, наступая на горло собственной песне, все-таки предлагает ему жизнь и свободу с выездом за границу в обмен на ничтожную сумму в 400 тысяч рублей золотом или в их эквиваленте в любой другой валюте. Тех, кто сразу соглашался и указывал место хранения денег и ценностей, расстреливали за их укрывательство, тех, кто упирался, подвергали средневековым пыткам, пытали на его глазах и членов семьи, а затем - независимо от результата - расстреливали со всей семьей. Тех же, кто сдавался постепенно, держали в тюрьмах вплоть до 1934 года, потихоньку выжимая из них миллионы. Но, будем объективны, некоторых и отпускали, ибо суммы были фантастическими, а коррупция уже настолько охватила "рыцарей революции", что они часто были не в силах побороть искус. Особенно отличался в этом отношении Петроградская ЧК и ее революционный Кронштадтский филиал, возглавляемый уже знакомым нам князем Андронниковым. После ликвидации Урицкого в "колыбели революции" орудовал Глеб Бокий. Любимец Дзержинского, он, после мастерски организованного покушения на своего бывшего шефа Урицкого, стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Его умение выкачивать деньги из заложников вызывали зависть и восхищение в Москве. Именно ему принадлежит блестящая идея кормить зверей в столичном зоопарке мясом расстрелянных. Экзотические звери стоили дорого, и их еще надеялись кому-нибудь напоследок продать. Но главное, конечно, было не в этом. Главное было в том, что из Петрограда за деньги начали отпускать заложников. В Москве узнали об этом из секретного донесения знаменитой Яковлевой - одной из заместительниц Бокия. Выяснилось, что в бывшей столице империи проводятся тайные операции. Заложников арестовывают тайно, содержат где-то на конспиративных квартирах, договариваются об астрономических суммах выкупа, а затем тайно переправляют через финскую границу. Полученные деньги никуда не поступают и не оприходуются. Таким образом, удалось спастись ряду лиц, которых никак нельзя было выпускать за пределы страны. В настоящее время, доносила Яковлева, ведутся секретные переговоры с содержащимися в Петропавловской крепости бывшими великими князьями Николаем Михайловичем, Григорием Михайловичем, Дмитрием Константиновичем и Павлом Александровичем, которым за огромный выкуп обещана свобода и выезд за границу. Уже получена значительная сумма, в счет которой за рубеж переправлена семья бывшего великого князя Александра Михайловича с женой Ксенией Александровной (сестрой бывшего царя) и шестью детьми. Братья определили, что как многодетный, он должен спастись первым [Великий князь Николай Михайлович - историк с мировым именем. За него ходатайствовал М. Горький. Ленин ответил бесподобно: "Революции историки не нужны!" Великий князь Георгий Михайлович - археолог также с мировым именем, автор большого количества фундаментальных научных трудов.]. Из доноса следовало: в Петрограде реализуется контрреволюционный сговор с целью личной наживы. Разразился страшный скандал. Всех великих князей быстро расстреляли от греха подальше. Следствие, быстро проведенное по прямому указанию Ленина, установило причастность к "тайной операции" верхушки ЧК во главе с Дзержинским. Дзержинский, Бокий и еще ряд лиц были временно отстранены от занимаемых должностей. Ленин орал на Дзержинского и грозил разогнать ЧК. Дзержинский криво улыбался. Он понимал шутки. Все удалось свалить на "стрелочников". В Петрограде с шумом и гамом был арестован начальник одного из райотделов ЧК, некто Козырев. Арестован в тот момент, когда на конспиративной квартире обменивал у каких-то иностранцев ювелирные изделия на фунты стерлингов. Судили революционным судом публично. В обвинительном заключении перечислялись многочисленные преступления Козырева. Оказывается, "товарищ Козырев опустился настолько, что позволял себе воровать золотые тарелки, ложки и вилки из столовой ЧК". Как в столовую ЧК попали "золотые тарелки, ложки и вилки", никто в обвинительном заключении, конечно, не уточнял, и никто не осмеливался задать этот вопрос. Поток ценностей в столицу Германии продолжался. Выкачиваемые из страны вместе с кровью богатства шли на запад, в разветвленную паутину международных банков. Кровь, только кровь оставалась в России. А главное национальное богатство страны - ее инициативный, предприимчивый, талантливый и трудолюбивый народ сбрасывался десятками тысяч в братские могилы. Пусть кто-нибудь попробует возразить, что у преступной банды, захватившей страну, были какие-либо другие намерения, кроме как ограбить и уничтожить эту страну. Педантичные немцы точно учитывали весь вывоз из "совдепии" до самого своего крушения в ноябре 1918 года: 2 миллиона пудов сахара, 9132 вагона хлеба, 841 вагон лесоматериалов, 2 миллиона пудов льноволокна, 1218 вагонов мяса, 294 вагона пушнины и т. д. В благодарность немцы открыли дорогу интернациональной армии на Дон. Обеспеченная на флангах немцами, армия интернационалистов вторглась в область Войска Донского, имея четкую, подписанную Лениным и Свердловым инструкцию: "Решить проблему казачества... путем поголовного их истребления... Провести массовый террор против богатых (опять! - И. Б.) казаков, истребив их поголовно... Расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие (у казаков оружие было в каждом доме. - И. Б.)... Все деньги и ценные вещи конфисковать, оприходовать и сдавать...". А ведь бедняга Гитлер еще валялся тогда в госпитале, приходя в себя от газовой атаки англичан... В ноябре 1918 года рухнула и капитулировала Германия. Еще до этого советский посол Иоффе попался на распространении листовок и был выслан. Вскоре он, правда, вернулся, но раздавал уже не листовки, а винтовки прямо во дворе советского посольства. Условия капитуляции, жестко продиктованные западными союзниками, требовали быстрого отвода немецких войск со всех захваченных территорий в Германию. Глубокой ночью 3 ноября 1918 года германский консул в Петрограде нанес прощальный визит Зиновьеву. Они вдвоем неплохо потрудились в течение прошедшего года. Только вмешательство Ленина, не желавшего "международного" скандала, так как Зиновьев был председателем Коминтерна, - помогло тому выпутаться из петроградских афер с Андронниковым, Урицким и Володарским, в которых Зиновьев завяз по уши. Прощание носило несколько нервный характер. Завершалась глобальная, великолепно скоординированная операция, принесшая обеим сторонам фантастические барыши. Еще существовала линия связи через Прибалтику, удерживаемая "железными гренадерами" фон дер Гольца, но иллюзий уже ни у кого не было. Даже фон дер Гольц в таких условиях не мог удержаться. Будущее Германии и се судьба виделись в тусклом, но весьма мрачном свете. Еще более неопределенной выглядела судьба большевиков, Что они смогут сделать, лишенные немецкой поддержки? Немцы проделали гигантскую работу, срывая все попытки организованного выступления против большевиков каких-либо сил ошеломленного русского общества, эффективно разрушив, в частности, зарождающийся мощный союз Донского и Кубанского казачества с Добровольческой армией. Немцы, однако, намеревались терпеть эту банду в Кремле только до окончания воины, которую они все-таки надеялись завершить если не победой, то вполне приемлемым миром. С другой стороны, в Кремле уже имели гарантии от Либкнехта и Люксембург, что Германия не сегодня-завтра будет сброшена в ту же пропасть, что и Россия. Поэтому план бегства в Германию (а там, мол, посмотрим!) оставался почти неизменным. Отработанный еще в 1917 году, он предполагал почти мистически быстрое исчезновение и уже дважды чуть не был приведен в действие. Первый раз, когда после убийства немецкого посла Мирбаха ожидался захват немцами Москвы, поскольку совершенно справедливо считалось, что терпению немцев пришел конец. Второй когда стало известно о высадке англичан в Архангельске, так как никаких сил для противодействия им не было. Но англичане, не ведая, какую панику они вызвали в Кремле, наступать никуда не собирались. Их задачей было взять под контроль горы оружия, накопившиеся за годы войны в Архангельском порту, из-за опасения, что большевики передадут это оружие немцам. Теперь, в третий раз, был объявлен "предупредительный период", поскольку обстановка после ухода немцев была непрогнозируемой. Немецкий консул, как и положено дипломату, перед отъездом выразил Зиновьеву сожаление, что наступил конец столь плодотворному сотрудничеству, каковое имело место между правительствами Германии и РСФСР за истекший год. Нахальный Зиновьев, не считая нужным держаться в рамках дипломатического этикета, которого он и не знал, ответил консулу на языке херсонских лавочников, некогда давших главе Коминтерна начальное революционное образование: "Чего там сожалеть! Вы столько нахапали по Брестскому миру, что могли бы быть и довольны!". Старая школа кайзеровской дипломатии более всего ценила в своих представителях железную выдержку. Консул сдержался, но все-таки не мог не выйти за рамки протокола, ответив Зиновьеву: "Еще неизвестно, кому этот Брестский мир больше пошел на пользу, вам или нам". На том и расстались. Уход немцев воодушевил национальные силы антибольшевистского сопротивления. Слабые и разобщенные, практически невооруженные, сдерживаемые немецкими штыками и непониманием союзников, они все-таки предприняли отчаянную попытку сбросить с России это страшное, неизвестно откуда взявшееся иго. Смело маневрируя своими малочисленными войсками, горстка старших офицеров бывшей императорской армии начала стремительное наступление на захваченные центральные и восточные районы России. К сожалению, бацилла большевизма разложила уже и тылы белой армии и в, большей степени - саму армию. Эта бацилла, так точно выраженная ленинскими словами: - "На Россию мне наплевать, ибо я - большевик", - в сочетании с заклинаниями о всеобщем равенстве, охватила и те слои русского общества, которые уже были объявлены ленинскими декретами "враждебными классами" и беспощадно уничтожались. Генерал Деникин с горечью вспоминает: "Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных кругов, партии и профессий...". Несомненно, что не в людях, а в общих явлениях народной жизни и хозяйства коренились причины бездействия - дороговизна и неразрывно связанная с ней спекуляция. Их вызывало общее расстройство денежного обращения и товарообмена, сильное падение труда и множество других материальных и моральных факторов, привнесенных войной и революцией... Казнокрадство, хищения и взяточничество стали явлениями обычными, целые корпорации страдали этим недугом. Ничтожность содержания и задержка в его получении были одной из причин этих явлений. Так, железнодорожный транспорт стал буквально оброчной статьей персонала. Проехать и отправить груз нормальным путем зачастую стало невозможным. В злоупотреблении проездными "литерами" принимали участие весьма широкие слои населения. В нем, например, изобличены были в свое время и состав редакции столь демократической "Родной Земли" Шрейдера, и одна большая благотворительная организация, которая распродавала купцам предоставленные для ее нужд "литеры" по договору, обусловливавшему ее участие в 25-процентной чистой прибыли. Донское правительство, отчаявшись в получении хлеба с Кубани (на Дону не стало хлеба за неполные полгода большевистской оккупации. На Дону, который кормил полмира! - И. Б.), поручило закупку его крупному дельцу Молдавскому. Хлеб, действительно, стал поступать массами, хотя и обошелся донской казне чрезвычайно дорого. При этом вся Кубань и все железные дороги края были покрыты контрагентами Молдавского, которые по таксе и по чину совершенно открыто платили попудную дань всей администрации от станичного писаря и смазчика до... пределов не знаю. В Кубанской Раде был даже поднят вопрос о том, что Молдавский развратил всю администрацию. Мне кажется, однако, что сетования Рады были не совсем основательны: лиходатели и лихоимцы только дополняли друг друга на общем фоне безвременья. Традиция беззакония пронизывала народную жизнь, вызывая появление множества авантюристов, самозванцев - крупных и мелких... В Городах шел разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые, очертя голову, бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта. "Жизни - грош цена. Хоть день, да мой!...". Шел пир во время чумы". Но даже в таких условиях талантливейший русский полководец начала века стремительно вел свои войска на Москву. Армия генерала Деникина даже на пике своего могущества никогда не превышала 150 тысяч человек, но в течение нескольких месяцев она очистила от большевиков огромную территорию, освободив Харьков, Полтаву, Киев (которые немцы любезно отдали Ленину при отходе), овладев Воронежем и Орлом. Остановившись, чтобы перегруппировать силы, Деникин бросил в рейд на Москву конный корпус казачьего генерала Мамонтова численностью в 7000 сабель. В приказе Мамонтову была четко поставлена задача: "Вам надлежит, пополняя силы за счет антибольшевистски настроенных слоев населения, развить наступление на Москву, опустошая тылы противника и контролируя основные пути сообщения в направлении на Москву в целях обеспечения общего удара армии в указанном направлении". Без труда прорвав фронт красных интернационалистов, конница Мамонтова устремилась к древней столице России. Но ее наступательный порыв сразу же иссяк. В каждом городке, в любом населенном пункте подвалы местных чрезвычаек и ревкомов открывались перед казаками сказочными пещерами Али-Бабы. Золото, драгоценные камни, ювелирные украшения, монеты, слитки, произведения искусства. Казаков охватила золотая лихорадка. Все военные задачи были немедленно забыты. Вместо похода на Москву Мамонтов, почти не встречая организованного сопротивления, чистил подвалы ЧК и РВК. На 60 верст, по свидетельству очевидцев, растянулся мамонтовский обоз, когда отягощенные добычей казаки повернули назад, но не на соединение с армией Деникина, а домой - на Дон. Казалось, что вернулись славные времена тихого Дона, времена XVI и XVII веков, когда донская вольница совершала лихие набеги и с богатой добычей возвращалась к родным куреням. Обнажая фланг армии, корпус Мамонтова вступил в родную область Всевеликого войска Донского, Казаки разбегались по родным станицам и хуторам. В Новочеркасске радостно гудели колокола кафедрального собора, встречая корпус Мамонтова после набегов. 2000 казаков привел с собой лихой генерал, пять тысяч разбежалось по дороге. Радость стояла неописуемая. Генерал Мамонтов только из личной доли добычи пожертвовал на купола и кресты Новочеркасских соборов и церквей 90 пудов золота! (Ох, отзовется это золото станичникам! До 1941 года чрезвычайная следственная комиссия ГПУ и НКВД будет выдавливать из бывших мамонтовцев это золото вместе с кишками. Все они будут взяты на учет. Многих достанут даже за границей. Мамонтову здорово повезло, что он вскоре умер, так и не осознав, что он погубил Белое дело, подняв руку на Золото партии!). В Казани около 8 месяцев свирепствовал красный террор, пополняя партийную казну. Но бежать из Казани пришлось столь стремительно, что ничего, конечно, вывезти не успели. Едва хватило времени, чтобы перестрелять арестованных заложников. Золото складировалось в обширных подвалах местного банка, так как подвалы чрезвычайки были забиты трупами. Почти четыре часа после того, как большевики уже ушли, а белые еще не вошли, лихая толпа громила банк. Ломая двери и кости друг другу, визжа, крича, давясь и убивая всех, попадавшихся на узкой винтовой лестнице, ведущей в хранилище банка, озверелая толпа накинулась на груды золота и драгоценных камней. Золотые монеты и драгоценности тащили в ведрах, в котелках, в сапогах, в узлах из рубашек, в пригоршнях. Но стихийный грабеж тем и отличается от того систематического ленинского, что много таким образом не утащишь. Белые войска, разогнав выстрелами толпу, взяли под охрану здание банка, золотой запас которого составил основу печально-знаменитого колчаковского золота, следы которого не могут найти до сих пор. В тех немногих городах, которые заняла армия Колчака, адмирал собрал 8878 пудов, то есть 142 тонны золота. Часть его была истрачена на закупки оружия, а часть, жертвуя собою, Колчак вывез за границу, где его попросту украли. В Москве царила паника, но не меньшая паника царила и в Петрограде, к которому с юга приближался с крохотной армией, наполовину составленной из гимназистов, генерал Юденич. В спешке расстреливались те, кого еще не успели расстрелять. Расстреливались и семьи. "Пусть надолго нас запомнят, если победят". Зиновьев умирал от страха. Ленин слал ему бодрящие телеграммы: вооружать рабочих и бросить на Юденича, поставив сзади пулеметы "интернационалистов", чтобы не думали об отступлении. У мобилизованных офицеров взять в заложники семьи, предупредив их, что все семьи будут расстреляны, если Юденич не будет остановлен. Расстреливать всех. Особенно всех бывших крупных военных и чиновников, невзирая на возраст. Денег у них пет, а потенциальная опасность есть. В вихре массовых убийств погибли замечательные русские флотоводцы, ученые: адмирал Скрыдлов, Иессен, Штакельберг, Бахирев и Развозов. Но перспектива крушения не могла быть компенсирована только массовыми убийствами. Принимались и другие меры. Сначала все делалось, как обычно, по-дилетантски. К богатому когда-то заложнику, дрожавшему в ожидании расстрела, приходили с предложением о продаже недвижимости другому лицу, как правило, иностранному подданному. Оформлялись соответствующие документы, скрепленные подписями сторон и личными печатями. То, что эта недвижимость (заводы, магазины, пароходы, железные дороги, издательства и пр.) уже национализирована, никто не вспоминал, а заложник-смертник, естественно, никаких лишних вопросов не задавал, если ему обещали жизнь за продажу уже национализированного имущества. Затем заложника расстреливали, все документы о нем изымались, и он как бы пропадал без вести. А все права на его имущество переходили к другому лицу. Таким образом большевики планировали, говоря современным языком, войти в рынок путем приватизации чужого имущества. Если, скажем, белым удалось победить, то они в первую очередь были бы заинтересованы в быстрейшем налаживании хозяйственной жизни. Какой-нибудь завод, находящийся в частном владении, ими бы только приветствовался. Владельцем завода оказывался никому ранее не известный господин Н. Но все помнили, что этот завод принадлежал купцу Парамонову. Господин Н. показывал купчую, согласно которой купец Парамонов продал ему завод еще в 1916 году. Почему об этом никто не знал? Коммерческая тайна. Дело в том, что бывший владелец попал в очень трудное финансовое положение и не хотел огласки. А где он сейчас? Неизвестно. Господин Н. заявляет, что после заключения сделки он уехал из России и не видел г. Парамонова с 16-го года. Известно, какое время было. Куда всех раскидало. "Есть, однако, данные, что Парамонов был схвачен и убит большевиками со всей семьей". - "Боже мой! Какие изверги! Какой был прекрасный человек!"... Конечно, тут неизбежно могли быть проколы, частные разоблачения. Возможно, что пронырливые журналисты выдвинули бы смелую версию о проведении подобной операции, находили бы свидетелей, выдвигали бы предположения, что вся экономика страны находится в руках большевистских агентов. Но доказательств в большинстве случаев найти не удалось бы. Да и не разрушать же из-за этого собственную экономику! Все работает, и прекрасно. А политические убеждения владельцев - это дело второстепенное. Чуть позднее, когда в ЧК появился отдел графологов и фальшивомонетчиков, заложников уже не беспокоили предложениями, а просто расстреливали, оформляя все нужные документы самостоятельно и на высоком уровне. Было изготовлено огромное количество фальшивых банковских книг, векселей, заемных писем, купчих с пометками, начиная с 1912 года, с подписями известнейших лиц, часть из которых уже успела умереть своей смертью, а часть была уничтожена. Причем часто такие люди уничтожались не только со всей семьей, но и с ближайшими сотрудниками, если таковых удавалось схватить. Все это предусматривалось на случай бегства из страны и крушения режима, а поскольку большевики никогда за все время своего 74-летнего правления не были уверены в завтрашнем дне, удивляясь больше всех, что их еще не скинули, то план, естественно модернизируясь и корректируясь, существовал всегда и дожил до наших дней. Однако, к сожалению, режим не рухнул. "Почитай, нет в России ни одного дома, у которого мы прямо или косвенно не убили мать, отца, брата, дочь, сына или вообще близкого человека, - удивлялся Бухарин.. - И все-таки Феликс спокойно, почти без всякой охраны, пешком разгуливает (даже по ночам...) по Москве; а когда мы ему запрещаем подобные променады, он только смеется презрительно и заявляет: "Что? Не посмеют, пся крев!". И он прав: не посмеют...". Удивительная страна! И вещи в ней происходили поистине удивительные! Из-за границы в Москву приходили шифровки следующего содержания: "Удалось расшифровать счет в банке Кройза и Функа (Берн) за номером В - латинское, С - латинское, триста сорок восемь пятнадцать девяносто шесть ноль ноль семнадцать, Зет - латинское, Т. Счет в 1 миллион 800 тысяч швейцарских франков принадлежит Парфенову Никодиму Пантелеевичу - акционеру общества "Кавказ и Меркурий". Девиз счета выяснить не удалось. Керд". Не зря Дзержинский ездил в Швейцарию, не зря старался и Парвус. Банки не только принимали не отмытое от крови золото, но и наводили на своих клиентов ЧК, поскольку подобную шифровку мог прислать только банковский служащий. К шифровке подколота справка: "Парфенов Никодим Пантелеевич, инженер-мостовик и промышленник, акционер Волго-Каспийских компаний речного судоходства. В настоящее время находится в Киеве у белых". Ничего, подождем. Никуда ты, голубчик, не денешься. Сам нам скажешь и девиз, и все остальное, необходимое для снятия денег. И за границей тебя достанем, если надо. Естественно, что уже все, кто хоть как-то контактировал с главарями новой власти, ходили с карманами, набитыми валютой и золотыми монетами. Почему-то в те времена было еще не совсем ясно, кому это можно, а кому нет. С иностранной валютой попался даже знаменитый машинист "легендарного" паровоза No 293 Финляндской железной дороги Ялава, доставивший Ленина в Петроград накануне переворота. За хранение иностранной валюты и золота многочисленные, дублирующие друг друга декреты и указы предусматривали расстрел без суда и следствия. Если же очень повезет, то конфискацию. Спасать машиниста пришлось лично Ленину. В записке известному чекисту-палачу Уншлихту вождь мирового пролетариата пишет: "Лично зная тов. Ялаву с 1917 года, я подтверждаю его несомненную честность и прошу распорядиться о немедленной выдаче ему отобранных у него денег. Прошу прислать мне копию распоряжения Вашего с указанием имени ответственного за исполнение лица. Второе: прошу затребовать все документы об обыске у тов. Ялавы и прислать их мне. Прилагаемое прошу вернуть. С ком. приветом Ленин". "Товарищу Ленину, - срочно телеграфирует Уншлихт. - По существующим положениям иностранная валюта подлежит конфискации, что, вероятно, и сделала Петгубчека. Время и место ареста Ялавы не указано, что влияет на срочность исполнения Вашего распоряжения. С коммунистическим приветом Уншлихт". На телеграмме Ленин пишет резолюцию: "Т. Н. Горбунов!., скажите мне итог. 1) Возвращены ли деньги? 2) Какое наказание отбыл Ялава и когда окончил? 11/VI. Ленин". На запрос управделами ВЧК ответила, что Ялаве возвращено "все, кроме золотой, серебряной и иностранной валюты". Таким образом, "золотой курьер" Ялава, вывозивший золото в Скандинавские банки, попался, так как, конечно, кое-что у него "прилипло к карманам". И, естественно, было обнаружено и изъято. Но не все, имевшие старые заслуги, отделывались так легко, то есть простой конфискацией. "Сгорел" и председатель Кронштадтского ЧК легендарный князь Андронников. Воровал князь крупно, но и. работу делал гигантскую. Помимо отправки грузов в Германию и Скандинавию и дальше - в Соединенные Штаты через Кронштадт, - он еще и обрабатывал заключенных в знаменитых кронштадтских тюрьмах, куда направляли особо упорных, не желавших пи под каким видом отдавать свои состояния, подписывать купчие и называть шифры своих счетов. Бывший князь с каждым работал индивидуально, выжимал из них все, но далеко не все докладывал начальству, составляя собственную шифрованную картотеку. Дважды выкручивался он и от дела Урицкого, и от дела Бокия, ловко перекидывал деньги на собственные секретные счета в двух банках в Швейцарии и Швеции, да не знал по наивности, что из банков идет секретная информация в Кремль. "Архиважные" и "конспиративные" задания выполнял князь-чекист как до переворота, так и после него. Назначенный в ЧК Кронштадта по рекомендации Ленина и Дзержинского, Андронников прекрасно знал, куда и с каким грузом уходят от кронштадтских причалов в туманную мглу Балтики таинственные пароходы под непонятными флагами, а то и вовсе без флага. А потому, после крушения Германии настал и его час. Но такого человека, как князь Андронников, убрать было не так легко. Слишком высок был его авторитет в ЧК. И действовать надо было "архиделикатно". На такой случай Ленин имел при себе небольшую команду исполнителей, числившихся при Управлении СНК и не имевших к ЧК никакого отношения. Занималась команда внутрипартийными разборками, когда дело касалось большевиков с большим дореволюционным стажем. Нечто вроде комиссии партконтроля, но с гораздо большими полномочиями. И все дело князя шло не по чекистской, а именно по партийной линии, для чего Ленин направил секретное письмо Зиновьеву в Петроград следующего содержания: "Тов. Зиновьев. Прошу назначить исключительно партийных, опытных, абсолютно надежных товарищей для расследования поведения... бывшего князя Андронникова (друга Распутина, Дубровина и так далее), служащего в ЧК в Кронштадте. Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)". Все припомнили бывшему князю: и дружбу с Распутиным и Дубровиным, и службу в Синоде, и дела с царским двором, но расстреляли за шпионаж в пользу Германии. Занятно! 1 марта 1919 года в Москве открылся международный съезд "левых социал-демократических партий", который 4 марта объявил себя Первым конгрессом Коминтерна. Раздираемые завистью и восхищением, авантюристы всего мира ринулись в Москву в надежде урвать для себя какую-то долю от небывалого в человеческой истории разбоя и получить методику для подобного же уничтожения собственных стран. Ленин никогда не скрывал своих планов мирового господства и был в ударе: "Мы никогда не скрывали, что наша революция - только начало, что она приведет к победоносному концу только тогда, когда мы весь свет зажжем таким огнем революции... Осуществив советскую власть, мы нащупали международную всемирную форму диктатуры пролетариата... Наше дело - есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики... Борьба международного пролетариата против буржуазии носит, и должна носить характер бешеной, отчаянно-жестокой классовой борьбы... Не понять даже теперь (в 1919 году), что в России идет (и во всем мире начинается и зреет) гражданская война пролетариата с буржуазией, мог лишь круглый идиот, ибо в гражданской войне угнетаемый класс направляет усилия к тому, чтобы уничтожить угнетающий класс до конца, уничтожить экономические условия существования этого класса!". Ну как было не слететься в Москву на подобные призывы к мировому разбою? 5 марта 1919 года в Большом Кремлевском Дворце состоялся прием в честь делегатов конгресса. Яркий электрический свет заливал старинную лепку дворцовых стен - творение архитектора Тона. Столы ломились от яств. Резные блюда с икрой, целиком сваренные осетры, огромная белуга, занимавшая треть стола, молочные поросята, ананасы и виноград, старинные вина, еще сохранившие на этикетках штампы частных коллекций (включая и царскую). Ленин лично подписал разнарядку, указав Горбунову доставить к столу из запасов Совета Народных Комиссаров "икру - 110 пудов, поросят молочных - 800, рыбы красной - 200 пудов". Элегантные костюмы делегатов и обнаженные плечи женщин, одетых по последней европейской моде, хотя и контрастировали со строгими френчами "народных" комиссаров, но создавали дополнительную экзотику, давая понять всем присутствующим, что мировая революция - не такое уж плохое дело, и за нее стоит пойти на известный риск, коль уже это проверено на России. В обескровленной и разграбленной стране свирепствовал голод, начиналось людоедство, шли массовые убийства без суда и следствия, в Бутырскую тюрьму свозились дети "богатых классов" для поголовного истребления, свирепствовали эпидемии сыпного и брюшного тифа, заживо гнили заложники, черными громадами торчали из заснеженных улиц мертвые дома без отопления и электричества, а здесь уже было создано то самое знаменитое "Зазеркалье" - маленькое государство с уже построенным коммунизмом посреди уничтоженной России, засекреченное и охраняемое более тщательно, чем все государственные и военные тайны, вместе взятые. И чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, что борьба за счастье рабочего класса, а равно и всех прочих угнетенных классов, приносит свои плоды, гостей сводили в Гохран. Эта организация, созданная Лениным еще 1917 году, была тем центральным складом, куда свозились и откуда направлялись куда-то в опломбированных ящиках награбленные ценности, создавая неиссякаемый золотой и бриллиантовый поток. Никакая фантазия Шахерезады не могла представить себе ничего более впечатляющего, чем это хранилище, где сконцентрировались все ценности, накопленные страной и ее жителями за несколько веков. Жалким выглядит Иван Грозный, который хвастался своими несметными, как ему казалось, сокровищами перед английским послом, присланным в Москву королевой Елизаветой. Увидел бы он, чем владел Ленин! Делегатам становилось плохо. С одним из коминтерновцев произошла истерика, которой он выдал всю свою мелкобуржуазную сущность; последовал арест. Но выслан он был только в 1922 году. Разбирались. [Как раз в это время - в марте 1919 года - обманутые дешевой демагогией рабочие, влача голодное и беспросветное существование, превращенные фактически в рабов, делали робкие попытки обратить внимание "рабочего" правительства на свое положение, прибегая к мирным забастовкам. Это происходило во многих городах, и везде был один и тот же результат - забастовку топили в крови рабочих. В Астрахани собрался десятитысячный митинг, на котором рабочие местных заводов и рыбных промыслов (вспомните белугу и осетров на кремлевском банкете) обсуждали свое тяжелейшее материальное положение. Не успели выступить первые ораторы, как площадь была оцеплена войсками ЧК. Почти без предупреждения по рабочим был открыт огонь из пулеметов и винтовок, площадь забросана ручными гранитами. Рабочие бросились бежать, оставив на площади 2000 человек убитыми и ранеными (которых тут же добили выстрелами из наганов). Почти все участники митинга были арестованы и размещены по шести комендатурам ЧК в подвалах, на баржах и в трюме стоящего на приколе парохода "Гоголь". В Москву сообщили о восстании. Из Москвы немедленно пришел лаконичный ответ: "Расправиться беспощадно". Работа закипела. Рабочих расстреливали в подвалах чрезвычаек, связанными, бросали с баржи в Волгу. Трупы едва успевали свозить на кладбище, где они грудами сваливались прямо на землю: полураздетые, залитые кровью. 13-14 марта расстреливали только рабочих, но потом власти спохватились и, видимо, чтобы свалить вину на "буржуев-подстрекателей", начали повальные аресты интеллигенции, бывших домовладельцев, купцов, рыбопромышленников и лавочников, которые чудом уцелели от предыдущих расправ. Списки расстрелянных "буржуев" публиковались сотнями. Рабочих расстреливали без всякой публикации, но их расстрелы продолжались до середины апреля. Было такое впечатление, что на астраханских рабочих большевики решили выместить свою злобу за все забастовки, которые волной прокатились по стране в марте 1919 года. Не менее крупные расстрелы забастовщиков имели место в Петрограде, Туле и Брянске. Опубликованные в Англии данные говорят о том, что за первые три месяца 1919 года было расстреляно 138 тысяч человек. "Однако эта цифра, - отмечает самый беспристрастный исследователь большевистских зверств С. Мельгунов, - в действительности дает лишь бледное представление о том, что происходило в России". Рабочие могли "смело" смотреть в будущее, откуда надвигалась мировая пролетарская революция!] Делегаты разъехались по домам радостные и возбужденные. Хозяева в Москве не были скупы: каждый из членов конгресса увез с собой достаточно средств, чтобы создать в своих странах "большевистские организации" и подготовить мировую революцию. Как говорилось - "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!..". Не все, конечно, проходило гладко. Финские пограничники поймали знаменитого Отто Куусинена, пытавшегося провезти в Финляндию контрабандой полученные в Москве бриллианты, некоторые из которых были занесены в международные каталоги, и их владельцы были хорошо известны. Разразившийся скандал, хотя и не был услышан в Москве, но имел достаточный резонанс в мире. Вскоре (в феврале 1920 года) оскандалившемуся вождю финского рабочего движения пришлось бежать от полиции по льду Финского залива и навсегда поселиться в Москве, где благодарный Ленин сделал его секретарем исполкома Коминтерна, а Сталин даже хотел сделать президентом Финляндии. Подобные "проколы" случались и с делегатами некоторых других стран, но это было несущественно, поскольку Москва никаких претензий не принимала и не выслушивала, но довольно потирала руки: большевистские партии стали везде вырастать, как поганки в лесу. Почва была хорошо удобрена военной депрессией. Одно только вызывало беспокойство - нигде, кроме Венгрии, никто активных действий не предпринимал. Правда, и в Венгрии все это продолжалось недолго. Беле Куну пришлось сбежать в Москву, однако часть венгерского золота все-таки удалось украсть и перекинуть за границу, создав для этого собственный канал. Ленин уже тогда стал с некоторым подозрением поглядывать на слишком шустрого венгра, но сердце вождя тешилось тем террором, который Бела Кун начал в Венгрии, но, увы, не успел закончить. Не хватило времени. Утешение было особенно необходимо, так как страшно подвели немецкие товарищи со своей пролетарской революцией. Уж, казалось, им-то все было разложено по полочкам. Ан, нет. Трусливые социал-демократы не решились применить в Германии ленинские методы, когда пришли к власти после падения монархии. Более того, они позволили кайзеру бежать в Голландию и, подавив вооруженной силой коммунистический мятеж, выслали вон из Германии советского полпреда Радека, посланного в Берлин для "углубления" немецкой революции. Дипломатические отношения с Москвой были разорваны. При этом убиты ленинские агенты К. Либкнехт и Р. Люксембург, арестован ряд банковских счетов, столь легкомысленно размещенных в Германии по совету Парвуса. Кто же мог подумать, что так оно обернется! Разъяренный Ленин, как всегда, не стесняясь в выражениях, обрушился со страшной руганью в адрес своих вчерашних дружков: "Во главе всемирно-образцовой марксистской рабочей партии Германии оказалась кучка отъявленных мерзавцев, самой грязной продавшейся капиталистической сволочи... самых отвратительных палачей из рабочих на службе у монархии и контрреволюционной буржуазии". Отношения с Германией были восстановлены только после того, как там снова пришли к власти "буржуазные" партии. Ленин был злопамятен. В июле 1920 года открылся сначала в Петрограде, а затем в Москве II Конгресс Коминтерна. Если на Первом конгрессе выбирали руководство Коминтерна и избрали Зиновьева его председателем, всласть поели, попили, покутили, отоварились золотом и бриллиантами, то на Втором конгрессе начали уже говорить по существу. Да и обстановка уже была совсем другой. Донские и кубанские казаки, бросившие на произвол судьбы добровольческую армию, положили начало развалу Белого движения, чей лозунг: "За Россию единую и неделимую"- не нашел отклика у многонационального населения умирающей империи. Поляки, собравшиеся выступать вместе с Деникиным, отчаянно нуждавшимся в любых подкреплениях, потребовали признания своей независимости. То же самое требовали финны от Юденича на переговорах о совместном походе на Петроград. "Мы Россией не торгуем", - неизменно отвечали вожди Белого дела, предпочитая неизбежное поражение отказу от своих священных патриотических принципов. Россией торговали другие и, довольно бойко. Развал белого движения открывал радужные перспективы проведения октябрьского переворота в мировом масштабе. Поэтому в центре внимания II Конгресса стояли основные вопросы программы, стратегии, тактики и организации Коминтерна. Решения II Конгресса по всем этим вопросам, выработанные под непосредственным руководством Ленина, легли в основу программы и всей работы Коминтерна. Открывая Конгресс, Ленин продекламировал свой любимый тезис: "Наше дело - есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики" (долгие аплодисменты, оркестр играет "Интернационал"). Ленинскую мысль развил председатель Коминтерна Зиновьев, поучая на нескольких заседаниях делегатов, как надо организовать дело, чтобы прямиком пройти к мировому господству: "Решающим средством борьбы для нас является вооруженное восстание, а для этого требуется организация революционных сил на военную ногу, а следовательно, централизованная партия". В соответствии с поставленной задачей Конгресс принял устав Коминтерна как единой международной коммунистической партии с национальными "секциями" в разных странах. В результате совершенно естественным было создание Военного отдела Коминтерна, который свою задачу определил следующим образом: "Самим ходом исторического революционного процесса рабочий класс будет вынужден перейти к нападению, когда для этого сложится благоприятная обстановка... Красная Армия, главное оружие рабочего класса, должна быть подготовлена так, чтобы выполнить свою наступательную миссию на любом участке будущего фронта... Границы же этого фронта, в ближайшую очередь, определяются пределами всего материка Старого Света". Вот такие были аппетиты. Принятая конгрессом резолюция об основных задачах Коммунистического интернационала гласила: "Только насильственное свержение буржуазии, конфискация ее собственности, разрушение всего буржуазного государственного аппарата снизу доверху, парламентского, судебного, военного, административного, муниципального и пр. могут обеспечить торжество пролетарской революции". Для ее успеха международная коммунистическая партия должна быть построена "на основе железного пролетарского централизма" и "военной дисциплины". Кроме того, конгресс принял еще весьма многословный и агрессивный манифест ко всем трудящимся всего мира с призывом "убить империализм". Однако для эффективных действий подобной международной военно-террористической организации, кроме марксизма, беспринципного энтузиазма, нечеловеческой жестокости, резолюций, уставов и манифестов - нужны были еще и немалые деньги, а где же их было взять, если не в столице будущей всемирной пролетарской империи, где и проходил конгресс, то есть в Москве. Поэтому "было решено обратиться к Российской коммунистической партии с предложением временно взять на себя главное бремя материальных издержек по работе Исполнительного комитета Коминтерна". Награбленные деньги тратятся легко. Последовало сразу два ответа: один от Ленина, второй - от Зиновьева. Ленин, с несвойственной ему нежностью, писал: "Российская коммунистическая партия, разумеется, сочла долгом чести для себя пойти навстречу этому предложению Исполнительного Комитета". Ему вторил Зиновьев: "Российская коммунистическая партия считает долгом величайшей чести прийти на помощь братским партиям всем, чем она может" . [В эти дни полным кодом идет контрнаступление Красной Армии на всех фронтах. Начал применяться новый метод изъятия ценностей и денег. При занятии города "красными" на него накладывалась контрибуция в зависимости от величины города. Например, от Киева было потребовано 400 миллионов золотых рублей, от Одессы - 500 миллионов, от Харькова - почему-то всего 100 миллионов. Контрибуция принималась любыми золотыми монетами, слитками золота, ювелирными украшениями, драгоценными камнями, иногда картинами. В случае неуплаты контрибуции в срок (обычно 2-3 дня) власти обещали расстрелять каждого пятого жителя. Какая-то контрибуция вносилась, затем начинались повальные обыски. Причем не делалось никакого исключения для рабочих. В их жилищах (а большинство жило в собственных домах в предместьях) все переворачивалось вверх дном, а затем часто дома поджигались. Продолжались и массовые убийства. В Киеве в один день были убиты 2000 бывших офицеров, вызванных для регистрации в городской театр. В Петрограде за три месяца (июль, август, сентябрь) расстреляно 5000 человек. В Кронштадте неожиданно расстреляли 20 врачей "за слишком большую популярность среди рабочих". В Екатериноспаве расстреляно 100 железнодорожников за попытку организовать забастовку. В Иваново-Вознесенске под страхом расстрела РВК приказал всем жителям сдать швейные машинки (?!). В Архангельске сразу же после прихода "красных" расстреляно 800 офицеров, служащих у генерала Миллера. Туда же немедленно стали приходить этапы с офицерами и казаками, взятыми в плен на юге. Прибывших поголовно расстреливали под Холмогорами, где спешно развертывались первые лагеря смерти. Знаменитый Кедров лично руководит потоплением двух барж, заперев в них 1200 офицеров. В Москве вспыхивает эпидемия сапа. Всех выявленных больных расстреливают на месте. Заодно и больных тифом. По секретному приказу ЧК выявляет и уничтожает больных сифилисом. Столица будущей империи должна быть стерильной.] Получив из Москвы огромные суммы, представители "братских" партий лихо принялись за дело. Создавались фирмы и акционерные общества - липовые и настоящие, скупалась недвижимость, подкупались государственные деятели, организовывались стачки и даже акты саботажа. Как цунами, обрушились на обескровленную войной Европу всевозможные коммунистические газеты и журналы, предрекающие неизбежную гибель европейской цивилизации, порождая самые разнообразные побочные течения вроде фашизма и нацизма. Не дремал и военный отдел, создавая по всей Европе боевые "отряды пролетариата", вроде Ротфронткамлфбунда, где, помимо многих других, начинал свою карьеру будущий президент Чили Альенде. Им шили форму, закупали оружие, которое, при необходимости, можно было получить и даром в любом советском полпредстве или торгпредстве. Зрела "всеевропейская пролетарская" революция". Но как бы это ни радовало, превращение Европы в огромное поле опустошительной гражданской войны требовало заблаговременного принятия мер по размещению выкачанного из России золота где-нибудь в более безопасном месте. Швейцария и Швеция, а тем более, управляемая "мерзавцами и предателями" Германия для этой цели не годились. Особенно Швейцария, где существовал хорошо продуманный план эвакуации содержимого банковских сейфов в такие альпийские хранилища, где даже "всемирная ЧК" не нашла бы их и за сотню лет. Поэтому и было решено заранее, с соблюдением всех правил, начать перевод денег в банки Соединенных Штатов. Америка была далеко и в ближайшие планы Ленина не входила, а с ее ведущими финансистами было даже приятнее иметь дело, чем с молчаливыми швейцарскими гномами. Беда была только в том, что по американским законам крупные вклады в банки США можно было осуществлять только при наличии широких торговых отношений с американскими фирмами, одобренных правительством. В отличие от Швейцарии, американские банки никогда не были простыми хранилищами, а были, скорее, сердцем, направляющим золото в артерии национальной экономики. Речь идет именно о том времени, когда еще не существовало ни Международного валютного фонда, ни экономических союзов, ни международных банковских систем. Швейцарские банки, в отличие от настоящего времени, не были еще подключены в мировую экономику, которой просто не существовало, и занимались, грубо говоря, простым накопительством и ростовщичеством. Империализм только рождался, а не умирал. Именно его младенческий крик Ленин ошибочно принял за предсмертный стон и, вдохновленный этим открытием, стал радостно копать могилу империализму, в которую, в итоге, пришлось лечь самому вместе со своим бредовым "учением". А Америка всегда была Америкой. Она не понимала Европу XIX века, а тем более Россию. Где ей было понять тот кровавый и человеконенавистнический режим, которого еще не знала за 50 веков человеческая история?! Американский посол Фрэнсис, еще в 1917 году понявший, что произошло в России, напрасно слал депеши в госдепартамент, призывая вмешаться и сбросить эту "кровавую тиранию международных гангстеров". Но президент Вильсон твердо стоял на позиции "невмешательства во внутренние дела России". В сентябре 1918 года американский консул в Москве Д. Пул официально протестовал против массовых убийств ни в чем не повинных людей. Этот протест поддержали представители нескольких нейтральных стран. Ленин через Чичерина ответил, что эти протесты "представляют собой недопустимое вмешательство во внутренние дела России", гневно обличая при этом тот террор, которому "буржуазия" в иных странах подвергает "трудящиеся массы". В октябре 1918 года Ленин послал президенту Вильсону ноту с замечательным "предложением", "чтобы в основу союза народов положена была экспроприация капиталов у капиталистов всех стран". Но Ленин не был бы Лениным, если бы на каждое выступление, документ или послание у него не было бы выступления, документа или послания совершенно противоположного содержания, что свидетельствует скорее о прогрессирующей шизофрении, чем о "гениальной гибкости". Недаром историки уже скоро 75 лет лупят друг друга, как дубинами, ленинскими цитатами, пытаясь выяснить, какая из них лучше всего отражает "гениальные замыслы вождя мирового пролетариата". Почти сразу вслед за этой нелепой нотой президенту Вильсону отправляется льстивое послание, преисполненное миролюбия и дружелюбия. Нота уверяла Вильсона, что "большинство пунктов Вашей мирной программы входит в более далеко идущую и обширную программу русских рабочих и крестьян", что "так называемый "красный террор", который за границей грубо преувеличивается и не понимается", был "прямым результатом и последствием вторжения союзников на русскую территорию, и что продолжение борьбы и "интервенция" могут инспирировать "полное истребление русской буржуазии отчаявшимися массами". Нота подчеркивала, что "рабочие и крестьяне России не желают ничего, кроме своего собственного счастья и международного братства, не представляющего угрозы для других наций". Президент Вильсон проектировал созыв мирной конференции на острове Принкипо в Мраморном море, где надеялся, не зная, с кем имеет дело, посадить большевиков за стол переговоров с "белыми", чтобы те пришли хоть к какому-то соглашению. Ничего, конечно, не вышло. Тогда президент решил получить информацию "из первых рук" о том, что, собственно, происходит в России, и откомандировал в Москву из Парижа сотрудника госдепартамента Уильяма Буллита, которому было поручено "войти в непосредственный контакт с большевистскими вождями с тем, чтобы представить в Госдепартамент подробный доклад о политическом и экономическом положении в России". В марте 1919 года Буллит прибыл в Москву, где пробыл неделю. Попивая "Мартини" и закусывая "превосходным русским шоколадом", несколько килограммов которого вместе с двумя шкурками горностая он прихватил с собой в Америку, Буллит имел "продолжительные и приятные беседы" с Лениным, Чичериным и Литвиновым, нашел их "интеллигентнейшими, цивилизованными людьми в лучшем смысле этого слова". А потому в своем докладе в Госдепартамент он доверчиво повторял рассказанные ему "под шоколад" басни: коммунистическая партия сильна политически и морально. В Петрограде и Москве царит полный порядок. Никакого террора нет. О голоде вообще говорить смешно. (Еще бы!). В области образования достигнуты большие успехи. У госсекретаря Лансинга хватило ума сразу отправить этот бред в архив, а Буллита - на пенсию. Как раз в это же время, когда Буллит попивал "Мартини" с Лениным, слушая его сказки, в Нью-Йорке, как театральный черт из люка, появился некий Л. Мартене - одна из наиболее темных личностей среди ленинского окружения, член партии с 1893 года. Нисколько не смущаясь тем, что между Соединенными Штатами и РСФСР нет никаких дипломатических отношений, Мартене объявил себя "представителем РСФСР в США", купил дом, открыл там свое бюро и послал в государственный департамент обширный меморандум, где разъяснял положение в России и сущность своей миссии. Отметив, что советское правительство "является правительством, контролируемым и ответственным перед всеми слоями населения, которые хотят заниматься полезным трудом", что "90% взрослого население России обладает всеми политическими и гражданскими правами, непосредственно участвуя в управлении "обществом", Мартене, в резюме своего меморандума, открыто объявляет об истинной цели своего появления в США: "Российское правительство готово немедленно разместить в банках Америки золото на сумму в 200 миллионов долларов для оплаты стоимости первых закупок". 200 миллионов долларов в качестве первого вклада, чтобы не нарушать федерального закона Соединеных Штатов и закрепиться в их банковской системе. По закону, "крупным иностранным вкладом" является сумма в 5 миллионов долларов, а тут целых 200! (Примерно 4 миллиарда по нынешнему курсу доллара). В Госдепартаменте не поверили, долго отмалчивались, а затем опубликовали сообщение, где подчеркивалось, что правительство США не признает "так называемого советского правительства" и рекомендует "крайнюю осторожность" в обращении с теми, кто выдает себя за представителей "большевистского правительства". Другими словами, делайте ребята, что хотите, но имейте в виду, что эти парни из Москвы могут оказаться большими мошенниками. Тем более, что правительство США продолжало признавать представительством России русского посла Б. Бахметьева, назначенного на этот пост еще Временным правительством. Но такими методами самозваного ленинского полпреда было не смутить. Людвиг Карл Мартенс - немец по происхождению и по подданству - видел и не такое. Еще до революции его дважды арестовывали и высылали в Германию за попытки организовать беспорядки на русских заводах. Подозревался в шпионаже. Вернулся с Лениным в Россию в апреле 1917 года, продолжая осуществлять связь со своими соотечественниками. Под горячую руку был арестован и чуть было не расстрелян в январе 1919 года, когда обнаружилось "предательство" немецких социалистов. Освобожден по указанию Ленина как "совершенно надежный товарищ". Невзирая на свое нелегальное положение, Мартенс начинает вести обширные переговоры с американскими банками и фирмами, размещая в них деньги и заказы примерно на 8 миллиардов долларов. Москва торопит. 27 мая 1919 года Мартенс получает телеграмму за подписью Литвинова, руководящего подобной же операцией в Англии: "Через всю нашу внешнюю политику за последний год красной нитью проходит стремление к сближению с Америкой... Мы не упускали случая отмечать наше особенное желание войти в контакт с Америкой... Мы готовы давать всяческие экономические концессии американцам преимущественно перед другими иностранцами". Делалась отчаянная попытка крепко привязать к себе Америку перед планируемым вторжением в Европу. Но пытаясь обеспечить деньгами и концессиями симпатии Соединенных Штатов, о своих интересах тоже не забывали. Хотя Мартенс из кожи лез вон, чтобы убедить американские власти в полном миролюбии "советского" правительства и о его полном нежелании вмешиваться во внутренние дела США, полиция, произведшая обыск в здании "советского представительства", обнаружила там целые пачки листовок недвусмысленного содержания. "Рабочим Америки! - призывно вещали листовки. - Борьба рабочих против империализма - есть гражданская война, которая переходит в открытую вооруженную борьбу за власть. Коммунистический Интернационал - это генеральный штаб такой гражданской войны и мировой революции. Мы обращаемся прямо к вам, рабочие Америки, потому что ваша задача является наиболее важной задачей для мировой революции. Только ваша победа может обеспечить окончательную победу мировой революции. Ниспровержение американского империализма - самого сильного и самого свирепого во всем мире, последнего оплота интернационального капитализма - рабочими Соединенных Штатов и Латинской Америки будет решающим фазисом мировой революции. Это является вашей и, вместе с тем, нашей задачей!" Мартенс был выслан из США. Картотека агентов "Коминтерна", обнаруженная при обыске, позволила американским властям арестовать 249 человек и выслать из США как "нежелательных иностранцев". Всех их погрузили на пароход и отправили в Россию. Кроме картотеки, которую Мартенс легкомысленно держал в "представительстве", убедив сам себя, что имеет, несмотря на нелегальное положение, дипломатическую неприкосновенность, которой у него никогда не было, власти США обнаружили еще и массу финансовых документов, доказывающих, что "полпред" Москвы был не более чем посредником между банками Европы и Америки. "Похоже, - писала газета "Нью-Йорк Геральд Трибун", - что происходящая в России большевистская революция является на самом деле гигантской финансовой операцией, цель которой - переместить огромные денежные средства из-под русского контроля под контроль европейских и американских банков. Истинная причина подобных действий, видимо, известна только в Кремле, но уже сейчас можно сказать определенно: какие бы воинственные речи о мировой большевистской революции и неизбежном крушении капитализма не произносились мистером Лениным и Ко, они, возможно, сами того не сознавая, делают все, чтобы на долгие годы обеспечить процветание и стремительный рост нашей экономики и стабильность доллара. Мистер Людвиг Мартенс был выслан из Соединенных Штатов, хотя, по справедливости, ему должен был быть поставлен памятник ничуть не меньший, чем мемориал Линкольну. (24 января 1921 года, "Самозваный посол выслан из США")". Пробыв почти два года в США, Мартене, по меньшей мере, одну часть своей задачи выполнил. Из нестабильной Европы в банки США было перекачано огромное количество золота, завязаны контакты с банками, а некоторые из них просто куплены, созданы совместные фирмы (конечно, через подставных лиц, используя либеральные законы США), налажен выпуск ряда газет и создано целых две коммунистические партии США (впоследствии они объединились). А между тем, в России события развивались стремительно. Остатки Белой армии отступили в Крым, где были блокированы с суши, и их уничтожение было уже вопросом времени. Ленин имел полное право с гордостью заявить: "В настоящее время задача преодоления и подавления сопротивления в России окончена в своих главных чертах. РОССИЯ ЗАВОЕВАНА БОЛЬШЕВИКАМИ". (В сентябре 194Ггода Гитлер, выступая перед командующими группами армии, с не меньшей откровенностью определил свою позицию: "Мы не освобождаем Россию от большевистского режима. Мы ее ЗАВОЕВЫВАЕМ- А потому оккупационный режим должен быть строжайшим"). [Оккупационный режим, установленный Лениным в завоеванной стране, если и отличался от гитлеровского, то гораздо большей свирепостью. Вот приказ комендатуры с ссылкой на решение ВЦИК от 11 июня 1921 года: "1. Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливают на месте без суда. 2. Селянам, у которых скрывается оружие, объявлять приговор о взятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия. 3. Семья, в доме которой укрылся бандит (то есть ограбленный до нитки крестьянин, осмелившийся сопротивляться - И. Б.), подлежит аресту и высылке, имущество ее конфисковывается, старший работник в этой семье расстреливается на месте без суда. 4. Семьи, укрывшие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитские, и старшего работника этой семьи расстреливать без суда. 5. В случае бегства семьи бандита... оставленные дома сжигать. 6. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно". Другой приказ: "1. Станицы и селения, которые укрывают "белых" и "зеленых", будут уничтожены, все взрослое население - расстреляно, все имущество - конфисковано. 2. Все лица, оказавшие бандитам содействие - немедленно будут расстреляны..."] Примерно в это же время Ленин, теоретизируя в области права, писал наркому юстиции Д. Курскому: "тов. Курский! По-моему, надо расширить применение расстрела", который, по мнению вождя, должен охватывать лиц "содействующих" и "способных содействовать" (!), то есть "кого угодно". Итак, Россия завоевана. Что же делать дальше? Какое строить государство? Выяснилось, что никто об этом толком и не думал, поскольку завоевать Россию и не надеялся. В голову ничего не приходило, кроме старой, как мир, "социалистической" схемы Платона, разработанной 2000 лет назад, ЭЛИТА - СТРАЖА - РАБЫ. Стража стоит между элитой и рабами, у стражи есть шансы попасть в элиту или в рабы, в зависимости от служебного рвения. Для воспитания стражей необходимы мифы, рабы ничего не должны знать об элите и тому подобное. У Платона это называлось "Идеальное государство". Античный философ при этом правильно указывал, что социализм невозможно построить ни в каком другом обществе, кроме рабовладельческого... С крестьянами уже все было ясно. Хлеб они должны отдавать бесплатно, оставляя себе только на полуголодный прокорм, а на следующий посев зерно им будет выдавать государство. "Легко сказать: хлебная монополия, - поучал Ленин, - но надо подумать, что это значит. Это значит, что все излишки хлеба принадлежат государству..., что каждый лишний пуд хлеба должен отбираться в руки государства. Надо, чтобы каждый лишний пуд хлеба был найден и привезен". Подобная продовольственная диктатура, какой бы разбойной и бесчеловечной она ни была, конечно, не являлась самоцелью, поскольку надо было кормить не только элиту и стражу, но и рабов. А рабы должны были всегда помнить, что их кормят, только пока они послушны. Поэтому просто необходимо было держать в руках весь хлеб и распределять его по своему усмотрению. "Потому что, распределяя его, - смотрел в будущее вождь мирового пролетариата, - мы будем господствовать над всеми областями труда!". Нет, нельзя было бы отказать Ленину в гениальности, если бы все это не придумал Платон. С крестьянами вроде разобрались. А что делать с рабочими? С тем самым пролетариатом, от имени и во имя которого действовала эта банда. Безуспешно влача полуголодное существование на своих заводах и умирая от тифа, в огне террора и гражданской войны, они ждали, когда все будет разделено поровну и, наконец, начнет осуществляться замечательный проект объединения рабочих в трудармии с подразделением на полки и батальоны со строжайшей военной дисциплиной. Авторство этого проекта отдают Троцкому, но если у Троцкого по этому поводу и были какие-то расхождения с Лениным, то только в деталях. Троцкий предлагал в трудармиях ограничиться военной дисциплиной и военными взысканиями, но Ленин, покачивая мудрой головой, постоянно поучал: "Надо шире применять расстрелы". Иначе ничего не получится. Но не настаивал. Жизнь сама покажет его оппонентам, что прав был он, Ленин, а не они. "Волынщиков" (так на языке большевиков стали называться рабочие-забастовщики), разумеется, надо расстреливать без суда. Тут уж были согласны все. И хотя все эти задачи последовательно и беспощадно проводились в жизнь, однако считались в высшей степени второстепенными. Россия завоевана, а теперь, как образно заявил Ленин, "пришла пора пощупать Европу штыком!". Вторжение Красной Армии в Польшу явилось осуществлением первого этапа всемирной Революции. Равновесие европейских стран, анализировал Ленин, зиждется на хрупкой основе Версальского договора. "Еще несколько дней победоносного наступления Красной Армии, - вещал в боевом задоре вождь, - и не только Варшава будет взята (это было не так важно), но разрушен Версальский мир...". Польша - это только мост на пути Красной Армии в Европу! Через польский мост на помощь пролетариату Германии! Командующий советскими войсками М. Тухачевский направляет знаменитое письмо Зиновьеву. Впервые выступая на ниве военной теории, будущий маршал Советского Союза пишет, что необходимо созвать генеральный штаб Коминтерна, который бы после окончательного разгрома поляков срочно разработал план вторжения в Европу. Для этого надо комплектовать Красную Армию пролетариатом всего мира, чтобы "создать себе достаточные силы для завоевания буржуазных государств всего мира". Разгром Красной Армии под Варшавой, ее стремительное отступление (Обидно! Ведь конница Гая уже вошла в Германию!) холодным душем окатил авантюристов в Кремле. Гром двенадцатидюймовок восставшего Кронштадта стал погребальным набатом по безумным ленинским навязчивым идеям мирового господства. Страна была охвачена огнем восстаний. 13 августа 1920 года началось знаменитое восстание Антонова, охватившее всю Тамбовскую губернию и часть смежных районов. 40 тысяч крестьян и рабочих взялись за оружие. Съезд тамбовских повстанцев объявил советскую власть низложенной и потребовал новых выборов в Учредительное собрание. В январе 1921 года запылало восстание в Западной Сибири, охватившее 20 уездов. 60 тысяч крестьян сформировали народную армию, перерезав все коммуникации и захватив несколько городов, включая Тобольск. Широко известное восстание Григорьева на Украине, где повстанцы имели даже собственную артиллерию и бронепоезда, имело международное значение. Из-за него Красной Армии не удалось вторгнуться в Венгрию через Румынию и восстановить преступный режим Белы Куна. Бела Кун бежал обратно в Москву. В дальнейшем ему еще предстояло много работы в оккупированной стране. По Ижевску прокатилась всеобщая забастовка, в ходе которой была сформирована тридцатитысячная "Ижевская Народная Армия". Причем рабочие, на удивление, выступали с чисто крестьянскими требованиями: прекратить продразверстку и конфискацию крестьянского имущества. Росла и ненадежность Красной Армии. Дезертирство и уклонение от службы в среднем составило 20%, доходя в некоторых районах до 90%. Только по лесам центральных губерний бродило 250 тысяч вооруженных дезертиров. Одна пехотная бригада, составленная из тульских крестьян, подняла мятеж в Белоруссии, соединилась с местными крестьянами-повстанцами, основав "Народную Республику без коммунистов, расстрелов и грабежей". В июле 1920 года красный командир Сапожников поднял на мятеж собственную часть из 2700 красноармейцев. Восстание охватило огромные районы Поволжья и пережило самого Сапожникова. После его гибели восстание возглавил Серов, действовавший активно до января 1922 года. В декабре 1920 года другой красный командир - Вакулин - поднял мятеж на Дону. После гибели Вакулина его преемник Попов к марту 1921 года имел под ружьем мощное кавалерийское соединение в 6000 человек. В январе 1921 года красный комбриг Маслак увел из 1-й Конной армии свою бригаду к легендарному крестьянскому вождю Нестору Махно. И, конечно, мятеж достиг кульминации в марте 1921 года, когда восстала военно-морская база в Кронштадте, мощно загрохотав орудиями линейных кораблей. Циник Троцкий правильно заметил, что в Кронштадте "крестьянин побеседовал с Лениным, используя в качестве рупора, чтобы быть услышанным, тяжелую корабельную артиллерию". Ленин услышал. Перепуганный, он признает 15 марта 1921 года: "Мы едва удержались у власти". Страх и инстинкт самосохранения подсказывал единственно возможный выход - НЭП. Бухарин вспоминает: "Когда все мы, как бараны, стояли за крайний военный коммунизм, и расстрелами заставляли проклятых крестьян отдавать нам весь их хлеб, кто, как не Ленин, увидев, что мы не сегодня-завтра загремим, и негодяй Пахом отвинтит нам голову, закричал нам: "Стой! Хватит, болваны, воротите оглобли!". И в последнюю минуту заставил нас перейти к "продналогу", как, между прочим, и называлась изруганная мною брошюрка Ленина, в теоретическом отношении совершенно бездарная... Кто, как не Ленин, осмелился, к ужасу "чистых" коммунистов (а, следовательно и к моему ужасу), провозгласить НЭП и тем самым спас положение всей партии?". Все свидетельствует о том, что Ленин в этот период был охвачен паникой и разочарованием. Введение НЭПа лучше любого другого доказательства говорит о том, что у ни у кого из этих преступных авантюристов никогда, ни до, ни после 1917 года, не было даже в теории плана какого-либо государственного строительства (кроме схемы Платона, по образцу которой Сталин и построил позднее свою империю). Мотивировка их действий была однозначна - разграбить и уничтожить Россию, ее народ и ее культуру. Никакого четкого и продуманного плана мировой революции также не было. Все было импровизацией на ходу. Четкий план мирового господства будет также позднее составлен Сталиным и почти удастся, но будет сорван Гитлером и Рузвельтом. Паника, охватившая Ленина, понявшего всю шаткость положения своей банды, нашла отражение в резком усилении террора. В Петрограде спешно, белыми нитками, шьется дело Таганцева, в котором погибнет Гумилев, хотя дело было направлено против уцелевших еще морских офицеров. Флот без офицеров существовать не может, поэтому на кораблях еще было немало комсостава, состоявшего из бывших гардемаринов, мичманов и лейтенантов. Всех их схватили чуть ли не в один день. Это была месть за Кронштадтский мятеж, в котором они не участвовали. Те, кто принимал участие, ушли по льду в Финляндию. Такова (и не только на этом примере) была чисто азиатская мстительность Ленина, который тут же объявил, что флот Советской республике не нужен и его следует заменить морскими частями ВЧК. [В ноябре 1920 года "белые" эвакуировали Крым. Именно в это время в Крыму появляется бежавший из родной Венгрии Бела Кун со знаменитой Землячкой - той самой, которую Сталин позднее, чтобы приструнить надоевшую ему Крупскую, серьезно рассматривал в качестве кандидатки на роль вдовы Ленина. По традиции, все началось с регистрации офицеров, которым Фрунзе торжественно гарантировал амнистию. Расстрелы начались мгновенно и быстро перешли в массовую бойню. Убитых бросали в старые Генуэзские колодцы, а когда те заполнились, заставляли обреченных рыть общие могилы. Переполненные баржи выводили в море и топили. Семьи также уничтожались. Беспощадно расстреливались даже женщины с грудными детьми. Врывались в госпитали и больницы, расстреливая всех подряд, не обращая никакого внимания на флаги Международного Красного Креста, под защитой которого Врангель оставил в Крыму своих раненых. Затем последовал приказ всем жителям Крыма, под страхом расстрела, заполнить анкеты и сдавать их в местные ЧК. Ленин, консультируя Троцкого по проведению необходимых мероприятий в Крыму, мудро заметил, что "Крым отстал на три года в своем революционном движении. Его надо быстро подтянуть к общему революционному уровню России". Более всего расстрелы свирепствовали в Севастополе, Ялте, Балаклаве и Керчи. В Севастополе первым делом расстреляли более 500 портовых рабочих за то, что они работали на погрузке уходящих транспортов генерала Врангеля. Списки расстрелянных не стеснялись публиковать. Уже 28 ноября был опубликован первый список расстрелянных в Севастополе: 1634 человека, включая 278 женщин. 30 ноября был опубликован второй список: 1202 человека, включая 88 женщин. Только за первую неделю в Севастополе опубликованы списки расстрелянных 8364 человек. Помимо расстрелов, происходили массовые казни через повешенье. "Нахимовский проспект, - вспоминает очевидец, - увешан трупами офицеров, солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же казненных без суда. Офицеров вешали обязательно в форме с погонами. Невоенные болтались полураздетыми. Вешали "для назидания". Были использованы все столбы, деревья, даже памятники. Исторический бульвар весь разукрасился качающимися в воздухе трупами. То же самое было на Нахимовском проспекте, на Большой Морской и Екатерининской, на Приморском бульваре". Исполнителями, разумеется, были "интернационалисты", которыми командовал бывший офицер кайзеровской армии Бемер (В 1918 году он был немецким комендантом Севастополя). Его первым приказом в качестве советского коменданта было объяснение гражданскому населению, что оно "не имеет право жаловаться на исполнителей советской власти, поскольку оно содействовало белогвардейцам". С чудовищной легкостью Бемер подписывал приказы о расстреле. В частности, сохранился его приказ о расстреле 23 медсестер одного из госпиталей "за укрывательство офицеров" и 18 работников Международного Красного Креста за то же самое "преступление". Те, кому удалось уцелеть, направлялись тысячами в концлагеря - предвестники великого ГУЛАГа, который пышно стал расцветать в Архангельской губернии. А чем же занимались Бела Кун и Землячка? Рассказывают, что Землячка иногда лично участвовала в расстрелах и пытках, но это было, конечно, "хобби", а не выполнение должностных обязанностей. Она и Бела Кун ночи напролет занимались сбором, учетом и транспортировкой золота и прочих ценностей, обнаруженных в Крыму. Террор, как всегда, был прикрытием. С офицеров, конечно, много не возьмешь. Но кое с кого брали немало. Но вот чтобы кого-нибудь потом отпустили, сведений нет. Может быть, кого-нибудь и отпускали, но на Западе из таких не объявился никто. Выкуп брали, а потом расстреливали. Ценности шли двумя путями: на Запад (ответственный Бела Кун) и на север - в Москву, в Гохран (ответственная тов. Землячка)]. У Ленина были все причины для самого скверного настроения. Проклятый "НЭП" озлобил все его окружение, большая часть которого вовсе не собиралась надолго задерживаться в России, а поделив добычу, исчезнуть так же неожиданно, как и появилось. Те, кто мечтал здесь поцарствовать пока это возможно, тоже были недовольны. Свобода торговли и рынка неизбежно должна была подрывать их троны. Разве не сам Ленин чуть ли не в день Кронштадтского восстания ораторствовал с трибуны X съезда, убеждая своих сообщников, что введение свободной торговли "неизбежно приведет к власти белогвардейцев, к триумфу капитализма, к полной реставрации старого режима. И я повторю: необходимо ясно осознавать эту политическую опасность". Ленин успокаивал их, как мог, в основном рассылкой личных писем трафаретного содержания: "Мы осуществляем стратегическое отступление, которое даст нам возможность в самом ближайшем будущем начать наступление на широком фронте. Было бы большой ошибкой думать, что НЭП положил конец террору. Мы должны вскоре вернуться к террору как политическому, так и экономическому". Обострялась болезнь мозга. [При вскрытии Ленина врачи, к великому своему ужасу, обнаружили, что одно полушарие ленинского мозга не работало с рождения. Второе полушарие было покрыто известковыми образованиями в такой степени, что было совершенно непонятно, как вождь мирового пролетариата жил не только последние годы, но и вообще, поскольку должен был умереть еще в детстве. Врачи считали, что с таким мозгом человек жить не может. Так был ли это человек?] Умерла Инесса Арманд - единственная женщина, которую любил Ленин. В стране начинался страшный голод, на Волге - случаи людоедства. И, как будто всего этого было мало, пришел донос, что из Гохрана куда-то уплывают ящики с золотом. Донос написал 16 мая 1921 года знаменитый Яков Юровский, тот самый Юровский, который в июле 1918 года руководил убийством царской семьи в Екатеринбурге, а затем доставил принадлежавшие им ценности в Москву. За этот двойной "подвиг" Юровский был удостоен работы в Гохране, святая святых большевиков. Ленин немедленно вызвал Юровского" и после почти трехчасовой беседы с ним узнал, что какие-то неизвестные машины вывозят из Гохрана золото чуть ли тоннами, имея приказы, подписанные управделами СНК и завизированные самим Лениным. Юровский сообщил, что приказы были якобы фальшивыми и что в этом деле были замешаны некоторые из работников Гохрана, которых арестовало ЧК и расстреляло еще в апреле. Об этом, как выяснилось, Ленин ничего не знал. Однако и после того вывоз золота и бриллиантов продолжался. Юровский якобы санкционировал новые аресты, но тут ему стал мешать Бокий, который после скандала с великими князьями в Петрограде, был переведен в Москву и курировал Гохран в качестве сотрудника коллегии ЧК. В гневе Ленин потребовал от Бокия объяснений. Он уже хорошо знал Глеба Бокия, и как крупно тот работает. Но его нужно было время от времени хватать за руку, чтобы заставить делиться не только со своими непосредственными начальниками, но и с высшими. Интересно, что донос Юровского Ленин переслал именно Бокию и приказал доложить, что это все значит? Бокий отреагировал вяло, отделавшись телефонограммой. 23 мая он сообщил, что сведения Юровского, мягко говоря, сильно преувеличены. Что хищения действительно имели место, но были настолько мелкими, что и говорить о них не стоит. Что касается документов, о которых говорит Юровский, то все они подлинные, имеются в секретной документации и, если угодно, Ленин сам может в этом убедиться. Впрочем, уже приняты меры, чтобы мелкие хищения в Гохране довести до минимума. И вообще, как бы между прочим, замечает Бокий, кражи в Гохране при нынешнем персонале полностью прекратить невозможно, явно делая намек на Юровского. Ленин повел себя в этом деле несколько странно. Даже не упомянув о том, что, по словам Юровского, в деле фигурируют якобы фальшивые документы с подписями его и Горбунова, он 24 мая 1921 года посылает Бокию нервное письмо: "Тов. Бокий! Получил Вашу телефонограмму, Совершенно не удовлетворен. Так нельзя. Вы должны расследовать дело детально и дать мне точные сведения, а не такой "взгляд в нечто": "преувеличены", "полное прекращение кражи невозможно" (??!!). Это безобразие, а не доклад. 1) назвать мне всех ответственных лиц; 2) описать организацию дела; 3) перечислить кражи все, точно; время; сумма; 4) сколько всех работающих (...их состав? Стаж? И т. п.); 5) какие именно меры там принимаются для прекращения хищений? Точно указать меры; 6) когда был суд и расправа там (IV. 1920)? Все случаи крупных судов? Итого наказанных? Известите меня о получении этого и сроке исполнения. Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)". Не дожидаясь расследования ВЧК, Ленин 29 мая пишет секретное указание заместителю наркома финансов Альскому, недавно переведенному на этот пост с должности заведующего Учетно-распределительным отделом ЧК. Альский (он же Мальский) вполне "свой" человек, прошел школу Парвуса, прибыл с Лениным в Россию в апреле 1917 года, службу знает. Ленин шлет ему лично составленную инструкцию по укреплению порядка в Гохране, перемежая ее откровенными угрозами и намеками, которых Альский, по мнению Ленина, не может не понять: "тов. Альский! Обращаю Ваше внимание на этот доклад, представленный мне специально уполномоченным мной по соглашению с тов. Дзержинским товарищем из ВЧК. В Гохране неладно. Обращаю Ваше самое серьезное внимание на это. Вы- в первую голову, затем весь состав членов коллегии Наркомфина и тов. Баша специально должны уделить Гохрану вдесятеро больше работы. Если в кратчайший срок дело в Гохране не будет переорганизовано так, чтобы вполне исключить возможность хищений, а вместе с тем ускорить всю работу и увеличить ее размеры, то замнарком и все члены коллегии Наркомфина будут привлечены не только к партийной, но и к уголовной ответственности. От промедления с работой Гохрана (зимой работать трудно, до зимы надо много [Разрядка Ленина.] сделать), от хищений в нем Республика несет гигантские потери, ибо именно теперь, в трудные дни, нам нужно быстро получить максимум ценностей для товарообмена с заграницей" (Запомните эти слова, к ним мы еще вернемся. - И. Б.). Необходимо: 1) организовать правильные и частые совещания с Бокием для быстрейшей реорганизации Гохрана; 2) охрану и надзор довести до совершенства (особые загородки, шкафы или загородки для переодевания; внезапные обыски; системы двойных и тройных внезапных проверок по всем правилам уголовно-розыскного искусства и т. д., и т. д. и т. п.); 3) привлечь в случае надобности, десятки и сотни ответственных и безусловно честных коммунистов Москвы для участия (скажем 1 раз в месяц или в 2 месяца) во внезапных дневных и ночных ревизиях. Инструкция и работающим, и ревизорам должна быть архидетальна; 4) все без изъятия члены коллегии Наркомфина обязаны не менее одного раза в месяц внезапно, днем и ночью, лично производить ревизию Гохрана на месте работы и везде, где могут быть хищения. Замнаркома обязан вести лично секретный журнал этих ревизий. Ввиду секретного характера этой бумаги, прошу Вас вернуть немедленно мне ее, с тем, чтобы здесь же расписались лично все члены коллегии Наркомфина. 29. V. Пред. СНК В. Ульянов (Ленин). (Р S. Если Чуцкаев еще не уехал, пусть и он прочтет: на нем вины не мало!)" О каких гигантских потерях говорит в этом документе Ленин, специально подчеркивая это слово? Неужели хищение мелких служащих (грузчиков, оценщиков, сортировщиков) могли вызвать "гигантские" потери в Гохране, где все лица технического персонала работали под ежеминутным страхом ареста и последующего расстрела без суда? Какие еще нужны были проверки, когда практически все работающие в Гохране были сотрудниками ВЧК? И, наконец, какой товарообмен тогда велся с заграницей, о котором упомянул Ленин, намекая Альскому, что для этого понадобится максимум ценностей? Ответы на эти вопросы, как бы интригующе они ни выглядели, лежат почти на поверхности. Еще в октябре 1920 года, почувствовав себя более-менее уверенно, Ленин подписал декрет (26 октября) "О продаже антикварных ценностей за границу", имея в виду легализировать, насколько это возможно, перемещение за рубеж национального достояния России, поскольку проводимые до этого тайные операции были, в известной степени, рискованными и требовали немалых расходов. В Европу была послана так называемая "экспертная комиссия", возглавляемая Ракитским - человеком "архинадежным". В Париже, Лондоне и Флоренции были организованы первые аукционы, вызвавшие сенсацию и страшный скандал, так как многие знали владельцев выставленных на аукцион вещей. Знали также, что бывшие их владельцы расстреляны или пропали без вести. Однако никто не мог предъявить никаких документов, необходимых для демократического суда, доказывающих незаконность продажи антиквариата. Аукционы, благодаря низким ценам и уникальности выставленных на них предметов, имели большой успех, суля фантастические барыши. Сотни фирм ринулись к ленинским "экспертам", предлагая сотрудничество в разбое. К этому времени количество конфискованных ценностей в России измерялось тысячами тонн, а часто и кубометрами. На что сразу обратили внимание все участвующие в "легальных" сделках (и о чем поначалу с удивлением писали европейские газеты), это то обстоятельство, что деньги, вырученные на аукционах, советские эксперты просияй переводить не в Россию, а на счета в банках Европы и Америки. Некоторые эксперты брали вырученные суммы наличными, набивая чемоданы купюрами. Дело принимало всемирный размах. К этому времени вполне оформилось "Зазеркалье" ленинской номенклатуры, которая сразу же показала свою беспредельную распущенность и жадность. Члены ленинского ЦК жили, как правило, в старинных особняках, проявив болезненную слабость к дорогой мебели, столовому золоту и серебру, драгоценным сервизам и коврам, а также к картинам старых мастеров в массивных золотых рамах. Шинели и косоворотки были у них чем-то вроде спецодежды. В особняках даже был сохранен старый вымуштрованный штат прислуги, дворецкие и повара. В подмосковном Юсуповском особняке, где обосновался Троцкий, сохранились даже юные адъютанты из бывших корнетов, лихо берущие под козырек, щелкающие каблуками и умевшие почтительно склонять голову с безукоризненным старорежимным пробором. Ленин, хотя и посмеивался, но никак всему этому не препятствовал, поскольку и сам ушел не очень далеко. Ежедневно подписывая разнарядки и требования для столовой ЦК и для различных кремлевских служб, он внимательно следил за ассортиментом продуктов, куда обязательно входили три сорта паюсной икры, разнообразные сорта мяса, колбас, сыров, деликатесных рыб, особенно любимые им соленые огурчики, маринованные и соленые (когда не было свежих), грибы и три сорта кофе. Ленин был гурман, и в разгар небывалого голода, уносящего в день десятки тысяч человек, мог выговаривать Горбунову, что "икра вчера имела странный запашок", "грибы были в безобразном маринаде" и что "неплохо бы повара посадить на недельку в тюрьму". Имение великого князя Сергея Александровича в подмосковной деревне Горки перешло к Ленину. Все население деревни было выселено. В опустевших домах жили охранники-интернационалисты, которых обобщенно ныне называют почему-то "латышскими стрелками", хотя латышей там было всего около 20 человек. [Подобно королю Людовику XIV, Ленин считал себя хозяином не только над жизнью, но и над имуществом своих подданных. Но, в отличие от "короля-солнца", он действовал исключительно по личному усмотрению, поскольку никаких законов в стране не было. Решить надо было один вопрос: буржуй или не буржуй. Известный профессор-почвовед А. Ярилов, известный Ленину еще по революции 1905 года и эмиграции, подвергся из-за неосведомленности исполнителей экспроприации, то есть у него, как у буржуя, было конфисковано все имущество, включая и постельное белье. Профессор пожаловался Ленину. Дело было в Краснодаре. Ленин тут же дал туда телеграмму: "Кавказ, Краснодар, Предисполкома. Прошу вернуть семье Арсена Ярилова все имущество, платье, белье и другие домашние вещи, реквизированные у нее 24 марта в Краснодаре. В случае невозможности вернуть конфискованное, предлагаю возместить натурой. Подтверждаю, что Ярилов ни по имущественным признакам, ни по идеологии не может быть отнесен к классу буржуазии. Предсовнаркома Ленин. 30 мая 1921 год". В связи с телеграммой Ленина президиум Кубанско-Черноморского областного исполнительного комитета вынес постановление возвратить вещи семье профессора Ярилова. Ленин часто указывал, что в некоторых случаях только он может решать, кто буржуи, а кто - нет. Поневоле вспоминается один характерный эпизод, происшедший несколько позже в нацистской Германии. К всесильному рейхсмаршалу Герингу прибыли офицеры гестапо с документами, неопровержимо доказывающими, что ряд офицеров штаба Геринга, включая его помощника генерала Мильха, являются евреями по происхождению. Геринг ознакомился с документами и сказал гестаповцам: "В своем штабе я сам решаю, кто у меня еврей, а кто - нет". Ни в коем случае не желая сравнивать Геринга с такой масштабной фигурой, как Ленин, я просто хочу отметить одинаковую методику произвола.] Подобная жизнь, конечно, очень нравилась, и расставаться с ней не хотелось. Поэтому, зная о ленинском первоначальном плане перевода всех ценностей за границу во имя "мировой революции" и последующем бегстве, номенклатура постоянно давила на вождя, что для бегства нет никаких оснований. Надо продолжать строить "социализм" в России по прекрасно отработанной методике: конфискации и расстрелы. Ленин неизменно соглашался, громогласно уверяя еще в марте 1921 года своих сообщников, что не будет никаких послаблений и изменений в доктринах и политике партии. Объявление НЭПа, то есть перевод страны на рельсы более или менее цивилизованной жизни, был многими воспринят как капитуляция, предательство и сигнал "подготовиться к бегству". Как ни пытался Ленин доказать обратное, все уже очень хорошо знали его беспринципность, азиатскую хитрость и коварство. По лабиринтам ЧК шипящей змеей поползло "мнение": "Ильича надо убрать". ВЧК начала операцию по вывозу ценностей Гохрана в свои секретные хранилища. Другими словами, те, кто хотел остаться, брали свою долю у тех, кто хотел бежать. Однако власть Ленина была еще достаточно сильна, да и в самих ЧК и ЦК не было единства, в результате чего и последовал донос Юровского, вызвавший столь бурную реакцию у Ленина. Глеб Бокий, как ему и было приказано, начал следствие. Сразу же был арестован и обвинен в хищениях оценщик Гохрана Яков Шелехес - друг Юровского, который до революции, как и Шелехес, был ювелиром и часовщиком. Из Шелехеса быстро начали выколачивать нужные показания. Юровский кинулся к Ленину, и Ленин сразу же попытался вытащить Шелехеса из лап ЧК. 8 августа 1921 года он шлет секретную записку Уншлихту - заместителю Дзержинского и непосредственному начальнику Бокия: "В ВЧК, тов. Уншлихту. Прошу сообщить о причинах ареста гр. Шелехеса Якова Савельевича и возможно ли его освобождение до суда на поруки партийных товарищей или переводе из мест заключения ВЧК в Бутырскую тюрьму. Председатель СНК В. Ульянов (Ленин)". Ну, уж теперь - дудки! Арест Шелехеса вызвал настоящий переполох в рядах большевиков-ленинцев. Но ВЧК, возможно, впервые с момента своего создания, сделала вид, что не слышит воплей перепуганных вождей. На ленинской записке Уншлихт начертал резолюцию: "тов. Бокий, пришлите мне срочно справку". На этой же записке Бокий написал Ленину целое послание. Напоминая Ленину, что тот сам приказал начать следствие, Бокий выражал недоумение, почему же Ленин сейчас, когда виновник хищений изобличен, арестован и называет сообщников, оказывает на него, Бокия, столь неприкрытое давление с тем, чтобы вывести Шелехеса из-под удара. О Шелехесе, раздраженно подчеркнул Бокий, его запрашивают по десять раз в день, мешая работать. Может быть, откровенно издеваясь, спрашивал Бокий, между Лениным и Шелехесом существуют какие-то не известные ему, Бокию, отношения, что Ленин так горячо за него ходатайствует и хлопочет? В конце письма Бокий "убедительно просит Ленина разрешить ему не обращать внимания на всякие ходатайства и давления по делу о Гохране, отвечая Ленину и по существу: "Освобождение до суда, по ходу следствия, не нахожу возможным". Ленин приходит в бешенства, пытаясь воздействовать на обнаглевших исполнителей через самого председателя ВЧК Феликса Дзержинского. Но Дзержинский и Бокий - это старая и закаленная команда. Выпускник иезуитского колледжа, отлично понимая, чего от него хотят, тем не менее, пьет из Ленина кровь: "Но вы же сами приказали, Владимир Ильич... И почему вы так уверены, что этот Шелехес невиновен?" Получив от Дзержинского заверения, что показания Шелехеса умрут (вместе с ним) в ЧК, Ленин понимает, что сообщника не спасти, что ЧК уже давно собирает материалы на него самого. В смятении он пишет ответ Бокию, пытаясь, не очень удачно, объяснить свое участие в ходатайствах за Шелехеса: "9 августа 1921 года. Тов. Бокий! В письме о Шелехесе (Якове Савельевиче) Вы говорите: "за него хлопочут вплоть до Ленина" и просите разрешить Вам не обращать никакого внимания на всякие ходатайства и давления по делу о Гохране. Не могу разрешить этого. Запрос, посланный мной не есть ни "хлопоты", ни "давление", ни "ходатайство". Я обязан запросить, раз мне указывают на сомнения в правильности. Вы обязаны мне по существу ответить: "доводы или улики серьезны, такие-то. Я против "освобождения", против "смягчения" и т. д. и т. п. Так именно по существу Вы мне и должны ответить. Ходатайства и "хлопоты" Можете отклонить; "давление" есть незаконное действие. Но, повторяю, Ваше смешение запроса от Председателя СНК с ходатайством, хлопотами и давлением ошибочно. Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)". Ну, хорошо, хорошо. Извините, Владимир Ильич. Мы вовсе не собираемся вас подводить. Только и вы, пожалуйста, тоже не лезьте в наши Дела. Ведь вы хорошо знаете, в чем дело. Разве не вы еще в апреле 1921 года прислали нам следующую записку: "Совершенно секретно. Т. Уншлихту и Бокию! Это безобразие, а не работа! Так работать нельзя. Полюбуетесь, что там пишут. Немедленно найдите, если потребуется, вместе с Наркомфином и тов. Баша утечку. Ввиду секретности бумаги, прошу немедленно мне вернуть ее вместе с прилагаемым и вашим мнением. Пред. СНК Ленин". "Прилагаемым" была вырезка из газеты "Нью-Йорк Таймс" с уже сделанным (лично Лениным, судя по почерку, переводом): "Целью "рабочих" лидеров большевистской России, видимо, является маниакальное желание стать вторыми Гарун-аль-Рашидами с той лишь разницей, что легендарный калиф держал свои сокровища в подвалах принадлежащего ему дворца в Багдаде, в то время как большевики, напротив, предпочитают хранить свои богатства в банках Европы и Америки. Только за минувший год, как нам стало известно, на счет большевистских лидеров поступило: От Троцкого - 11 миллионов долларов в один только банк США и 90 миллионов швейц. франков в Швейцарский банк. От Зиновьева - 80 миллионов швейц. франков в Швейцарский банк. От Урицкого - 85 миллионов швейц. франков в Швейцарский банк. От Дзержинского - 80 миллионов швейц. франков. От Ганецкого - 60 миллионов швейц. франков и 10 миллионов долларов США. От Ленина - 75 миллионов швейц. франков. Кажется, что "мировую революцию" правильнее было назвать "мировой финансовой революцией", вся идея которой заключается в том, чтобы собрать на лицевых счетах двух десятков человек все деньги мира. Из всего этого мы, однако, делаем скверный вывод о том, что Швейцарский банк все-таки выглядел с точки зрения большевиков гораздо более надежным, нежели американские банки. Даже покойный Урицкий продолжает держать свои деньги там. Не следует ли из этого, что нам необходимо пересмотреть свою финансовую политику под углом ее большей федерализации?" Следствие началось лихо. В Москве по обвинению в шпионаже была арестована американская корреспондентка агентства "Ассошиэйтед Пресс" Маргарита Гаррисон, а несколько позднее - американский журналист Адольф Карм, прибывший в Москву в качестве делегата на III Конгресс Коминтерна от Американской социалистической рабочей партии. Было схвачено еще несколько американских граждан. Всем им предъявили стандартное обвинение в сборе разведывательной информации военного и политического характера. "Нью-Йорк Таймс" - американская газета, значит, и отвечать должны американцы. Несмотря на железную логику подобного утверждения, у Ленина все-таки появилась мысль, что в данном случае ВЧК ищет не "утечку", а просто таким нехитрым способом старается сорвать его предстоящие переговоры с американским сенатором Френсом, инженером Вандербильдом, которого Ленин, кстати, по справке ВЧК, ошибочно считал миллиардером Вандербильдом, и дельцом Хаммером. В гениальной голове вождя возникла мысль продать и русские недра, и он начал усиленно пропагандировать свою идею о "концессиях". Американцы, которые всегда делали все возможное, чтобы выручить своих граждан, попавших в тюрьму за границей, больше говорили с Лениным об освобождении Гаррисон и Карма, чем о сути дела, хотя эта "суть" была для них крайне интересна и фантастически выгодна. Оказалось, что Маргарита Гаррисон является сестрой губернатора штата Мэриленд, а ведущий переговоры Франс - сенатором от этого штата. Все это заставило Ленина взять следствие под свой личный контроль и быстро убедиться, что чекисты гонят "туфту". Американцев освободили, и Ленину стало ясно, что разыскиваемая "утечка" идет из недр самого ЧК. Теперь в качестве "утечки" ему подсовывали Шелехеса. Золото и власть уплывали из рук Ильича. Партия и ее боевой отряд ВЧК, обтекая Ленина, зримо раскололись на два лагеря, группируясь вокруг двух мощных фигур - Троцкого и набирающего силу Сталина, олицетворявших две противоположные тенденции: сбежать с добычей и остаться, чтобы строить социалистическое государство, из которого выжаты далеко еще не все возможности. Противников объединяло только одно: резкое неприятие НЭПа. Ленин все это прекрасно видел и делал постоянные попытки если не примирить, то, по крайней мере, снова объединить враждующие кланы вокруг себя. Но дело Шелехеса явно выбило вождя из колеи. Он нервничает, требует, чтобы ему прислали протоколы допросов, но ЧК явно не спешит выполнять указания вождя. Ленин теряет терпение и 19 августа шлет Уншлихту следующее послание: "19. VIII. Совершено секретно. Тов. Уншлихт! Прошу Вас поручить кому следует представить мне: 1) точные справки, каковы улики и 2) копию допроса или допросов по делу... Шелехеса. Я уже об этом писал. Поставьте кому следует на вид, чтобы не опаздывали впредь. С ком. приветом Ленин". Но золото продолжает уплывать двумя путями: за границу и в тайные хранилища ВЧК, Обе стороны делают все возможное, чтобы разоблачить друг друга, организовывая утечку в западную прессу. Газета "Нью-Йорк Таймс" в номере от 23 августа 1921 года пишет: "Банк "Кун, Лейба и Ко", субсидировавший через свои немецкие филиалы переворот в России 1917 года, не остался внакладе от своих благодарных клиентов. Только за первое полугодие текущего года банк получил от Советов золота на сумму 102 миллиона 290 тысяч долларов. Вожди революции продолжают увеличивать вклады на своих счетах в банках США. Так, счет Троцкого