и расквасили полевые аэродромы, дороги и тропы, по которым просачивались войска. В ночном небе не гудели самолеты, не блуждали прожекторы. Наступило временное затишье. Только однажды пост противовоздушной обороны засек пролетевший на большой высоте самолет. Радары долго вели его, но потом потеряли. ...Первое, что ощутил Семен Бычагин, был удар - тугой поток швырнул его в сторону, под стабилизатор. Во тьме он успел заметить два красных языка от моторов и тень от самолета. "Четырнадцать, пятнадцать... двадцать... Пора!" Семен дернул кольцо, распахнулся ранец, зашелестел купол и рванул его вверх. Звезды исчезли. Семен почувствовал на лице капли. Попал в тучи. Ему показалось, что он висит и никуда не движется. Поудобней устроившись на лямке, он посмотрел вниз. Сплошная мгла обнимала его со всех сторон. "Не ошибся ли штурман?" - подумал Семен с беспокойством, вспомнив маленького веснушчатого штурмана, шмыгающего носом - болел гриппом. Вдруг он услышал ровный, глуховатый гул. Это шумел внизу лес. "Что ж, для начала неплохо..." Шум леса слышался все сильней и сильней. Бычагин поджал ноги, руки положил на привязные ремни. Где-то вдали мелькнул огонек. Ветки больно хлестнули по лицу. Упав на землю, Семен быстро подтянул стропы. "Хорошо, что не повис на дереве". Саперной лопаткой он стал рыть под стволом яму. Пока рыл, совсем взмок. Опустил руку в яму - глубоко, не меньше метра. В парашют сложил перчатки, шлем, лопатку, комбинезон, завернул в брезентовый чехол и все это зарыл. Утоптав землю, он натаскал прошлогодних листьев и разбросал их вокруг. На мгновение посветил фонариком - кажется, следоз не осталось. Из второго ранца Бычагин вынул шинель, деньги, кепи и трость. "Если штурман не ошибся, надо идти на север". Достал компас. Фосфоресцирующая стрелка показала направление. "Ну, а теперь я хотел бы познакомиться с господином оберштурмфюрером Зейцем", - подумал он и двинулся в путь. Несколько раз он попадал на одинокие хутора в лесу. Собаки поднимали неистовый лай, тогда приходилось делать крюк. Наконец, уже перед рассветом, Бычагин вышел на автостраду. Идти стало легче. Ни попутных, ни встречных машин не попадалось. Немцы проводили время в приятных сновидениях. Из предрассветных сумерек выплыли кладбищенские кресты из серого песчаника и могилы мертвых пилотов с воткнутыми в землю самолетными винтами. "Вот и Лехфельд", - догадался Бычагин. Городок был знаком ему по многочисленным фотографиям, которыми в свое время снабдил Центр Эрих Хайдте. Он узнавал кирхи, замок Блоков, пивные, дорогу, ведущую к авиагородку. В семь утра Бычагин остановился перед особняком Зейца, осмотрел себя, тщательно вытер с ботинок налипшую глину и позвонил. Зейц брился. С удивлением он оглядел незнакомца и отступил в глубь комнаты. - Простите за раннее вторжение, оберштурмфюрер, - нагловато произнес Бычагин, бросая в угол ранец. - Лейтенант Курт Хопфиц. - Слушаю вас. Бычагин из кармана френча достал пакет и передал Зейцу. На пакете был изображен личный гриф штандартенфюрера Клейна, непосредственного начальника Зейца, и штамп: "Секретно. Государственной важности". Зейц всегда робел, читая эти слова. "Секретно" означало для него то, что он удостаивался особой чести знать, чего не знают миллионы сограждан. "Государственной" - следовательно, он посвящался в интересы государства, и все, что ни делал, сообразовывалось с политикой рейха. "Важности" - стало быть, все, что в документе излагалось, носило характер высшей целесообразности, оправдывающей любые средства. Осторожно он разорвал пакет и извлек бланк штандартенфюрера : 4-е управление Главного имперского управления безопасности. Оберштурмфюреру СС Вальтеру Зейцу, Аугсбург - Лехфельд. Податель сего, Курт Иозеф Хопфиц, облечен особым доверием в ликвидации агента иностранной разведки по кличке Март. Приказываю устроить указанное лицо инженером на объект "А" и оказывать всемерную поддержку. Здесь же в пакете были диплом об окончании высшей инженерной школы в Любеке и офицерская книжка инженер-лейтенанта люфтваффе Курта Хопфица с указанием частей, где служил он, начиная с 1940 года, - Штутгарт, 8-й авиакорпус, Крит, Ростов... - Вы действительно там служили? - спросил Зейц. - Думаю, что справки наводить вам не придется, оберштурмфюрер. - Хопфиц сбросил шинель и без приглашения развалился на диване, давая этим понять, что ему, в сущности, на Зейца наплевать. "Странно, почему господин штандартенфюрер не известил меня телеграммой", - подумал Зейц, но Хопфиц сам ответил за него. - Удивляетесь, что господин Клейн не известил вас заранее о моем приезде? - Признаться, да, - ответил Зейц. - После дела Регенбаха нам дано предписание по возможности ограничить бюрократическую переписку. Из нее агенты черпали любопытные сведения. Кстати, это письмо к вам отпечатано в одном экземпляре. Храните его пуще глаза и никому не показывайте, иначе мы оба полетим к праотцам. - Я же должен как-то объяснить Мессершмитту и Зандлеру. - Бросьте, оберштурмфюрер! Кого рекомендует гестапо, принимают без малейшей задержки. Сварите мне кофе! "Все же мне надо связаться с Клейном", - решил Зейц, включая в сеть кофейную мельницу. Из ранца Хопфиц вытащил бутылку французского коньяка "Наполеон", небрежно сорвал золотистую фигурку императора с пробки и наполнил рюмки. - От того, насколько мы сработаемся с вами, Зейц, будет зависеть судьба этого самого Марта. А вам чин гауптштурмфюрера и Железный крест не помешают, хотя - между нами - рыцарей рейха орденами не так уж часто балуют. - Хопфиц пригубил и в упор посмотрел на Зейца. - Вы согласны со мной? Зейц ухмыльнулся. - То-то. Теперь расскажите о своих подозрениях. С вашими докладами я знакомился, но хотелось бы из первых уст и без грамматических ошибок... Зейц упрямо продвигался по службе. Теперь, в условиях войны, когда на авиационные заводы Аугс-бурга, в том числе и в мастерские Лехфельда, взамен немецких рабочих, ушедших на фронт, поступало много иностранцев, его должность стала необходимой Мессершмитту. - 6 - Впервые после долгой пасмурной погоды наступили погожие весенние дни. Быстро высыхал аэродром, лишь над лесом по утрам держались сырые туманы. Служба аэродромного обеспечения навела порядок, и от того вокруг стало шире, просторней. Неподалеку от офицерской казармы был устроен тренажер для пилотов, готовящихся летать на "Штурмфогеле". С потерпевшего аварию самолета отрезали кабину, установили мелкокалиберный пулемет, а внизу на катки натянули полотно с изображением земного ландшафта. Катки вращались при помощи электромотора, соединенного с сектором подачи топлива в кабине. Летчик двигал ручку вперед, полотно бежало быстрей - создавалось впечатление скорости полета. Кабина перемещалась на шарнирах вверх и вниз, кренилась вправо и влево от движения педалей и ручки управления. Пилот мог "пикировать", "стрелять", "заходить в боевую атаку". Вел занятия Вайдеман. В это утро на построении летного состава он объявил: - Сегодня я буду рассказывать банальные вещи. Вы сами боевые летчики и не раз встречались в бою с врагом. Но мне придется говорить о качествах боевого летчир;а-истребителя, который вскоре полетит на "Штурмфогеле". Стоит ли вам рассказывать о том, что каждый из нас должен в известной мере обладать храбростью, выносливостью, знанием своей машины?.. Вайдеман важно прошел вдоль строя и остановился перед Пихтом: - Но такие требования предъявляются к каждому, кто избрал небо полем боя. А летчик-истребитель в кабине один - ему никто ничего не подскажет. Он поддерживает связь с ведомым или ведущим, следит, что творится вокруг, ищет противника и не упускает его из виду до тех пор, пока не займет выгодное положение для атаки и не расстреляет. Одновременно он контролирует показания приборов, работу двигателей, винта. И все один! Быстрота реакции - вот чем должен обладать настоящий ас... Вайдеман выдержал длительную паузу: - Но летчик "Штурмфогеля" должен делать все это в два раза быстрей. Как бы ни был напряжен и скоротечен воздушный бой, на "Штурмфогеле" он сокращается вдвое, потому что эта машина обладает феноменальной скоростью. Едва заметишь точку самолета вдали, через две-три секунды будешь рядом с ним. Малейшая ошибка - и стрелой промчишься мимо. На маневр для новой атаки потребуется время, противник или уйдет, или распорет тебя очередью. Потом пилоты садились в кабину тренажера и привыкали к системе управления, переживая полет на чудо-машине. Пихт сидел в кабине "Штурмфогеля", когда увидел приближающихся Зандлера и какого-то новичка. Оба высокие, издалека они даже походили друг на друга. Профессор Зандлер подошел к Вайдеману: - Альберт, познакомьтесь, новый инженер вашей машины. Вайдеман круто обернулся и снизу вверх посмотрел на Хопфица: - Кто вас рекомендовал, лейтенант? - Мне сдается, что господин Вилли Мессершмитт уважает фронтовиков и с готовностью предоставил мне самое широкое поле деятельности, - холодновато произнес Хопфиц, чтобы в дальнейшем избавиться от наивных вопросов. Вайдеман, очевидно, это понял и быстро переменил тон: - О, я сам фронтовик и уважаю ребят, которые понюхали пороху. Верно, Пауль? Он обернулся к кабине "Штурмфогеля", ища в лице Пихта союзника. - Что верно, то верно. - Пихт спрыгнул с тренажера и тоже представился Хопфицу. Судя по выговору, Хопфиц был северянином или берлинцем. - По этому случаю сегодня можно выпить, а, как вы считаете? - засмеялся Пихт, пожимая руку новому инженеру. - Прошу вас к себе, господа, - проговорил Хопфиц. - Вам, вероятно, дали комнату в общежитии? - Да, семнадцатый номер. - Тогда не пойдет. Мы соберемся с позволения господина Зандлера... - Пихт живо повернулся к профессору. - Разумеется, прошу, - сказал Зандлер. Видимо, ему тоже хотелось поближе познакомиться с инженером, так неожиданно рекомендованным Мес-сершмиттом, хотя скупой Вилли редко расходовался на новые должности. Зандлер с Хопфицем пошли к ангару, где стоял опытный "Штурмфогель", а Вайдеман стал продолжать занятия. - "Штурмфогель" - это самолет-перехватчик, - сказал он. - Истребитель стремительно набирает высоту, обладает сильной огневой мощью. Генерал Рихтгофен, гроссмейстер вертикального маневра, мог бы по достоинству оценить этот самолет. - Я слышал, что русские тоже начинают применять "воздушную этажерку", - проговорил пилот Новотны. - Да, они идут попарно на разных высотах и однажды - Пихт это хорошо помнит - мы попали в такую карусель, что я едва унес ноги, а Пихт чуть не отправился на тот свет. Но "Штурмфогелю" не страшна "этажерка". - Быстрей бы его запустили в серию! - Новотны сжал худые, бледные кулаки. Летчики знали, что Новотны отличился в бою над Гамбургом. Он поднялся во главе тридцати истребителей навстречу английской армаде из шестисот четырехмоторных "ланкастеров", прикрываемых сотней "харикейнов" и "спитфайров". Тысячи пушек и пулеметов создали такую завесу, что, казалось, простреливался каждый метр неба. Новотны все же пробился к бомбардировщикам и лично в этом бою сбил четыре самолета. Когда он вернулся на землю, техники насчитали на его "мессершмитте" сорок пробоин. Стриженный под бокс, нервный, узкогрудый капитан с перебитым носом мало походил на воздушного аса, но в самолете, очевидно, пробуждалась в нем вторая натура. Над аэродромом он показывал настоящие чудеса. Переворачиваясь на крыло, он, например, падал почти до самой земли, потом резко прибавлял газ, уходил свечкой вверх. Не раз Вайдеман схватывался с Новотны в учебных боях. Отчаянный каскад фигур, лобовые атаки, когда истребители, казалось, неминуемо должны столкнуться, приводили в восхищение всех летчиков. Но однажды Зандлер, увидев такой бой, запретил обоим полеты - он не на шутку испугался за жизнь своего шеф-пилота. Все это время Зандлер лихорадочно работал. "Детские болезни" опытного истребителя не прекращались. Зандлер с рвением одержимого вносил новые и новые изменения. Недостающие детали вытачивали в токарных цехах, ковали в кузнечных, собирали в механических. Мессершмитт, как всегда, торопил. - 7 - Эрика умела принимать гостей. Гостиная быстро наполнялась веселым гулом, суматохой, звоном посуды. Уроки домоводства, когда-то усвоенные ею в местном отделении объединения национал-социалистских женщин, как нельзя больше пригодились для нынешних времен, когда появилось много женатых "холостяков", военных, оторванных от своих семей. Она искренне радовалась, когда к ее особняку подъезжали машины во главе с "фольксвагеном" Пауля Пихта, и утомительное ожидание превращалось в несуразный, взбалмошный праздник. Профессор Зандлер обычно поднимался к себе в кабинет и не мешал молодежи. Но на этот раз он рассматривал визит Курта Хопфица как деловой и остался с гостями. Рассказывая новичку о "Штурмфогеле" и показывая ему самолет, он с удовлетворением отметил большой интерес к машине и сообразительность нового инженера. Хопфиц, сбросив френч, тут же начал копаться в двигателях, высказывать свое мнение о самолете. Профессор понял, что приобрел толкового помощника. Теперь же, за столом, Зандлер с радостью заметил еще одну импонирующую ему особенность инженера - он был воздержан в напитках, не в пример Пихту и Вайдеману. Реактивная авиация, очевидно, была давним увлечением новичка, и он с интересом расспрашивал профессора о работах в этой области у Хейнкеля, на фирмах "Арадо" и "Юнкере". К сожалению, профессор знал о них лишь по довоенным статьям в технических журналах, позднее все это было засекречено, и каждому энтузиасту пришлось вариться в собственном соку. А в это время Зейц звонил по прямому телефону штандартенфюреру Клейну. Он хотел лично удостовериться в надежности документов Хопфица. На тот случай, если Клейн выразит неудовольствие его звонком, Зейц придумал оправдывающий его ответ: он скажет, что хотел просто доложить о том, что человек гестапо устроен и Зейц уделяет ему внимание. Однако телефон в Берлине молчал. Зейц позвонил через час, потом через полчаса. В трубке по-прежнему раздавались продолжительные гудки. Тогда Зейц переключился на телефон оберштурмбаннфюрера Вагнера - заместителя Клейна. - Почему не отвечает штандартенфюрер Клейн? - зарычал в трубку Вагнер. - И не ответит, черт бы вас побрал. Вчера во время бомбежки его машину обстрелял какой-то мерзавец и сделал из Клейна решето. Сейчас ведем следствие. - Господин оберштурмбаннфюрер, - выдавил из себя Зейц, - несколько дней назад ко мне был направлен господином Клейном некто Курт Хопфиц... - Ну и что? - оборвал его Вагнер. - Так я хотел доложить, что он устроен на работу и я со своей стороны... - Вы умница, Зейц! Продолжайте выполнять приказы так же старательно. - В голосе Вагнера Зейц уловил злую иронию. - Но почему-то господин Клейн прислал лишь пакет со штампом личного штандарта, но не известил меня телеграммой о приезде Хопфица. - Да вы в своем уме! - заорал Вагнер. - Сидите там, как курочки, а здесь не прекращаются бомбежки!.. Через несколько секунд Вагнер успокоился. - Кого, вы говорите, направил господин Клейн? - Курта Хопфица... инженер-лейтенанта, с заданием ликвидировать русского агента Марта. - Курт Хопфиц... - Вагнер, видимо, записал это имя и проговорил: - Хорошо, я узнаю о нем и вас извещу! Хайль! Зейц положил трубку и уставился на черную пластмассовую коробку аппарата. "Странная смерть... Очень странная смерть у господина Клейна, - подумал он. - Конечно, о господине штандартенфюрере давно плачут черти, но не связана ли его кончина с появлением этого самого Хопфица?" Зейц посмотрел на освещенные окна гостиной Зандлера. "Разве сходить? Присмотреться к Хопфицу?" В полночь профессор поднялся: к себе. Вайдеман, напившись, уснул. Эрика ушла готовить спальню. Хопфиц и Пихт вышли покурить и наконец остались вдвоем. - Вам привет от дядюшки Эрнста, - наклонившись к Пихту, сказал Хопфиц. - Разве еще жив старый стервятник? - спросил Пихт и стиснул руку Семена. - Как ты попал сюда? - Заброшен с рекомендательным письмом-приказом к Зейцу от штандартенфюрера Клейна. В Берлине действует группа обеспечения. - Что должна сделать группа? - Убить Клейна. Вернее, привести приговор минского суда в исполнение. - Об этом приговоре мог знать Клейн? - спросил Павел. - Должен. В нашей печати сообщалось о зверствах его зондеркоманды в Белоруссии. - Это хорошо. Но если убрать Клейна не удастся, ты обречен. - Директор послал меня как конструктора. Знаешь, есть загадки, над которыми бьются все "реактивщики". Интересно, как с ними справились немцы на "Штурмфогеле". А тебе я привез мину особого действия и миниатюрную рацию. По ней надо сообщить день и час фейерверка. - День и час... - повторил в раздумье Пихт и, что-то решив, выпрямился. - Все ясно. День и час тебе сообщу, Зейца беру на себя. Механик Гехорсман готов нам помочь. Работай с ним. Он честный человек. Неожиданно заныла сирена. "Воздушная тревога! - ворвался в динамик голос диктора. - Воздушная тревога районам Мюнхена, Аугсбурга, Лехфельда, Дахау..." Пихт растолкал Вайдемана, и оба помчались на машинах к аэродрому. Техники дежурных самолетов уже запускали моторы. На горизонте полыхало зарево. Резкие лучи прожекторов метались по небу. Доносился обрывистый лай автоматических пушек "эрликонов", и среди звезд то тут, то там вспыхивали и погасали шарики разрывов. Набирая скорость, истребители один за другим уходили в небо. Пихт прикрывал Вайдемана. Он следил за его самолетом по красным выхлопам мотора. - "Фальке-один", "Фальке-один"! - вызывал Вайдемана пост наведения. - Слушает "Фальке-один". - К району Аугсбурга курсом триста десять на высоте двенадцать тысяч метров направляется большая группа "летающих крепостей Б-17". - Понятно, - отозвался Вайдеман и начал набирать высоту... - Группа "Л", - через минуту включился он в эфир, - слушай мою команду: идем попарно до высоты двенадцать. Первое звено атакует сверху, второе - снизу. Новотны, Пихт и Вендель действуют самостоятельно по обстановке. Пихт пытался в черноте неба отыскать "летающие крепости", но не увидел их и решил пока держаться за Вайдемана. Вдруг внизу слева замелькали трассы. Их было так много, что они походили на рой светлячков. Вайдеман, видимо, тоже заметил трассы и резко завалил машину в вираж. "Вот они, крепости", - подумал Пихт, щурясь от ослепительных трасс, которые неслись навстречу. Стрелки американских самолетов били наугад, пытаясь отогнать немецкие истребители. Вайдеман нырнул ниже. Какой-то прожектор достал длинное брюхо "крепости", Зеленая колючая трасса впилась в самолет. За мотором потянулся дымок, и вдруг яркая вспышка на мгновение ослепила Пихта. Вспыхнули бензиновые баки "крепости". Бомбовозы, очевидно, начали перестраиваться. Пихт и Вайдеман метались по небу, надеясь отыскать среди огня их пушек лазейку, но повсюду встречали плотную завесу. Где-то сбоку задымила еще одна "крепость". Потом еще одна. Американцы стали сбрасывать бомбы и разворачиваться. Так, точно приклеившись к самолету Вайдемана, Пихт пролетал весь бой. Горючее было на исходе. - "Фальке-один", ухожу на заправку, - передал он. - Ага, "Фальке-четыре", идем домой, - отозвался Вайдеман и со скольжением на крыло стал проваливаться вниз... , очевидно, начали перестраиваться. Пихт и Вайдеман метались по небу, надеясь отыскать среди огня их пушек лазейку, но повсюду встречали плотную завесу. Где-то сбоку задымила еще одна "крепость". Потом еще одна. Американцы стали сбрасывать бомбы и разворачиваться. Так, точно приклеившись к самолету Вайдемана, Пихт пролетал весь бой. Горючее было на исходе. - "Фальке-один", ухожу на заправку, - передал он. - Ага, "Фальке-четыре", идем домой, - отозвался Вайдеман и со скольжением на крыло стал проваливаться вниз... Пихт зарулил на стоянку и побежал к Вайдеману. Тот медленно шел навстречу, держа руками голову. - Ты ранен? - спросил Пихт. - Да нет, наверное, я хватил лишнего, - ответил Вайдеман. - Голова болит адски. Пихт рассмеялся. - А ты здорово ссадил "крепость", Альберт, - польстил он. - Я ведь решил прикрывать тебя и все видел... - Э, черт с ней, с "крепостью", - махнул рукой Вайдеман.  Глава четырнадцатая ШЕПОТ МЕРТВЫХ  По-провинциальному тихий, опрятный Берн в феврале 1943 года стал походить на осиный улей. Шпионы и дипломаты всех мастей и оттенков собирались в группки, разбивались, скучивались вновь. Непрерывные зондажи, полунамеки, полуофициальные встречи... "Во имя войны на Востоке" гитлеровцы намеревались заключить сепаратный мир с Англией и особенно с Америкой. Сюда же в это время приехал один из самых зловещих деятелей тайной дипломатии рейха князь Макс Гогенлоэ (агентурная кличка в картотеке СС - "Паульс"). Его приняли Аллен Даллес, назвавшийся мистером Баллом, и посол Гаррисон. Даллес с традиционным американским прямодушием заявил, что "уважает историческое значение Адольфа Гитлера и его дело". Но Гитлер поспешил и переиграл, ударил слишком рано и не там, где следовало; а сейчас "трудно себе представить, чтобы возбужденное общественное мнение англосаксов согласилось на Гитлера как на бесспорного хозяина Великой Германии". "У господина Паульса, - пишется в стенографическом отчете, - сложилось впечатление, что американцы, в этом случае и мистер Балл, знать не хотят о большевизме или панславизме в Центральной Европе и, в противоположность англичанам, ни в коем случае не хотят видеть русских на Дарданеллах и в нефтяных областях Румынии или Малой Азии. Тут снова подтверждается, что Англия во имя сохранения свободной от русских Западной Европы и Средиземноморья готова пойти на расчленение Северной и Центральной Европы и на разграничение сфер влияния с русскими в этом районе..." Но пока шпионы и дипломаты прощупывали позиции враждующих государств, Гитлер в "волчьем логове" задумал взять реванш за поражение под Сталинградом. Он приказал провести тотальную мобилизацию и начать наступление на Орловско-Курской дуге. Танковые заводы начали выпускать машины новейшей конструкции - "тигр" и "пантера". В эскадры люфтваффе пришли усовершенствованные истребители "Ме-109" и "Фокке-Вульф-190". Фирма "Хеншель" разработала проект самолета - истребителя танков - "Хеншель-129", поставив на них моторы французского производства. В преддверии гигантской битвы на "Огненной дуге" над Кубанью и Таманским полуостровом разгорелось еще одно воздушное сражение. В нем участвовало 1200 немецких самолетов, в том числе эскадры "Удет", "Мельдерс", "Зеленое сердце". - 1 - Возглавив отдел в "Форшунгсамте" министерства авиации, Зигфрид Коссовски ощутимо почувствовал тяжесть этой работы. В отдел поступало много информации. Ее нужно было систематизировать, перепроверять, анализировать и составлять четкие сводки для командования люфтваффе. Коссовски со всей своей пунктуальностью и добросовестностью изучал материалы о новых видах вооружения у противника, и эти занятия оставляли мало иллюзий для уверенности в превосходстве немецкой технической мысли. Он составил картотеку по новым исследованиям воюющих стран. Эта картотека росла по мере поступления сведений от агентов и сообщений печати. Просматривая полученные документы, Коссовски убедился в том, что и в Англии и в Америке стало известно о реактивной авиации Германии. Фирма "Пауэр Джетс" построила турбореактивный двигатель еще до войны и по указанию министерства авиации лихорадочно начала проектировать самолет новой конструкции. Первый самолет, получивший наименование "Глостер-40" {Этот образец самолета в настоящее время хранится в научном музее Лондона - Южный Кенсингтон}, поднял в воздух летчик Сейер в мае 1941 года. В октябре двигатель и чертежи этого самолета англичане передали янки, и они построили самолет "Бэлл-Айркомет". "Глостер-40" достигал скорости 480 километров в час. Для самолета-перехватчика это был весьма скромный показатель. Поэтому англичане разработали вторую модель с двумя двигателями. Новый самолет "Глостер-Метеор" сейчас был построен и испытан, о чем сообщал Коссовски один из агентов абвера в Британии. Не исключалась также возможность, что "летающие крепости" намеревались разбомбить испытательный аэродром, прервать немецкие работы над "Штурмфогелем".. Коссовски знал, что Мессершмитт работает над другим самолетом - бесхвостым истребителем "Ме-163 - Швальбе" с жидкостным реактивным двигателем. Но этот самолет еще не достиг стадии новорожденного, и пока ничто не заставляло беспокоиться за его судьбу. С удивлением и огорчением узнал Коссовски и о том, что давний друг Германии Чарлз Линдберг резко изменил свое отношение к нацизму. Сам Коссовски несколько раз сопровождал этого высокого голубоглазого и чрезвычайно стеснительного американца в его поездках по Германии. Линдберг в свое время произвел мировую сенсацию: на маленьком самолете без специальных навигационных приборов и автопилота он перелетел из Америки в Европу. Он стал самым популярным человеком в мире. У себя на родине "американца номер один" преследовала беспокойная слава, толпы репортеров и зевак осаждали его дома. Трагический случай, когда гангстер Бруно Гауптман выкрал у него ребенка, потребовав невыносимый выкуп, и, не получив его, впоследствии убил мальчика, заставил Линдберга тайно, ночью, на старом грузовом пароходе перебраться с семьей в Европу. В Германии он был покорен "новым порядком" и в печати и по радио выступал в поддержку нацизма. Теперь же, когда США воевали с Германией и немцы разоблачили себя перед всем миром, Линдберг отказался от прежних взглядов и, как знаток немецкой военной авиации, консультировал американские авиационные фирмы, выпускающие "летающие крепости", "мустанги", "айркобры", "тандерболты". Но что бы ни делал Коссовски, о чем бы ни думал, его мысли постоянно возвращались к Марту, который жил в Лехфельде и, наверно, продолжал действовать. После гибели Ютты, исчезновения Эриха Хайдте, ареста и казни Перро-Регенбаха функабвер больше не перехватывал радиограмм с подписью "Март". Другой контрразведчик, очевидно, успокоился бы... Март ликвидирован - им могли быть Ютта или Эрих. Но Коссовски был абсолютно уверен, что Март жив. Судя по информации, которая адресовалась Директору, Март отлично ориентировался в деятельности люфтваффе и работах Мессершмитта над новыми машинами. Досадно было, что соперничество между службами безопасности, абвера, "Форшунгсамта", иностранного ведомства Риббентропа и других родственных учреждений часто выливалось в неприкрытую конкурентную борьбу. А это ослабляло усилия разведки и контрразведки, призванных оберегать высшие интересы рейха. Коссовски поэтому не знал, по каким каналам действует СС, тоже информированное о Марте в Лехфельде. Пока штандартенфюрер Клейн был жив, он не допускал к своим делам никого из других служб. Зейц подчинялся Клейну непосредственно. Теперь же Клейна не стало, и Коссовски решил договориться о совместных действиях с его заместителем - оберштурмбаннфюрером Вагнером. Они условились о встрече. Вагнер обладал рыкающим басом. У собеседника по телефону мог бы сложиться образ некоего увальня-медведя. На самом же деле Вагнер был маленького роста, изящный, ухоженный. Из-под пенсне весело поблескивали глаза. Он постоянно улыбался, но подчиненные, видимо, его боялись: ругался он, как последний портовый бродяга. Вагнер полуобнял приехавшего к нему Коссовски, угостил коньяком, уселся в кресло напротив, словно давно с нетерпением ждал этого визита. - Вам, господин оберштурмбаннфюрер, разумеется, известно о некоем Марте в Лехфельде, - сказал Коссовски. - Поверьте, в его ликвидации заинтересованы и вы и мы в равной степени... - Разумеется, майор, я всегда стою выше наших междуведомственных недоразумений, - поддакнул Вагнер, соображая, как бы получше обвести этого человека из "Форшунгсамта". - Сейчас Март прекратил посылать телеграммы. Во всяком случае, функабверу еще не удалось нащупать новую станцию. Но Март не обезврежен. - Коссовски сделал ударение на отрицании "не". - Несомненно, он или нашел новый канал в передаче информации русским, или готовит какую-либо из ряда вон выходящую диверсию. Зейц же, по моему мнению, проявляет довольно странную пассивность... - Э, бросьте майор. Зейц как раз не в меру энергичен, - полез в бутылку Вагнер. - По своим каналам мы узнали о появлении в Лехфельде нового инженера - Хопфица, - продолжал Коссовски ровным голосом. - Мы договорились с Зейцем о совместных действиях. Однако сам Зейц не соизволил уведомить меня об этом. - Возможно, у Зейца были свои соображения... - В разговоре по телефону он сообщил, что господин Клейн незадолго до смерти послал в Лехфельд своего человека, чтобы заняться этим невидимкой Мартом. - Да, господин Клейн, видимо, имел на это основания. - Вот как! - удивился Коссовски. - Об этом, простите, я тоже не был информирован. - Господин Клейн позаботился, чтобы о нем вообще никто не знал. - Вагнер, сложив руки, заиграл пальцами. - Я не могу знать его имени? Вагнер скосил взгляд на настольный блокнот, где был записан день, когда он разговаривал с Зейцем о Хейфице, но вслух проговорил: - Знаете, я был в это время болен и не могу назвать этого человека. - Но у вас, разумеется, хранится копия направления его в Лехфельд?.. - Мы, черт побери, сломали голову над бумагами покойного. Когда Коссовски вышел, Вагнер вызвал своего адъютанта и приказал разыскать копию направления в Лехфельд этого треклятого Курта Хопфица. Коссовски же, вернувшись к себе, начал розыски инженер-лейтенанта в списках личного состава офицерского корпуса люфтваффе. Через несколько дней он узнал, что инженер-лейтенант Курт Иозеф Хопфиц, 1910 года рождения, выпускник высшей технической школы, служил в восьмом авиакорпусе резерва верховного командования, в третьей эскадре первой авиагруппы. После переброски корпуса с Крита и Греции под Сталинград и захвата нескольких аэродромов эскадры русскими судьба Хопфица неизвестна. Родителям в Киле - Вальдштрассе, 24 - сообщено о нем как о пропавшем без вести... Коссовски запросил Киль, но там сказали, что отец Курта Хопфица был призван во время последней мобилизации в вермахт и направлен на фронт, мать умерла от туберкулеза в декабре прошлого года. Больше никого из родственников Хопфица в Киле не оказалось. "И здесь что-то не то, - подумал Коссовски, бесцельно перекладывая бумаги с места на место. - Настоящий Хопфиц мог попасть к русским в плен, а вместо него в Германию проник агент, разумеется, на связь к Марту. Или Клейн сумел вырвать своего агента из окружения и действительно подключил к Зейцу с заданием обезвредить Марта?.. Все же мне надо снова выехать в Баварию". - 2 - Над "Штурмфегелем", по существу, работал один Вандлер. Вилли Мессершмитт давал лишь самые общие идеи. Их нельзя было недооценивать, но все же основные поиски лучших решений ложились на плечи профессора. Зандлер рассчитывал узлы и детали машины, ставя перед инженерами своего отдела более мелкие задачи. И "Штурмфогель" летал. Правда, Вайдеман жаловался на сложность взлета и посадки, но Зандлер надеялся добиться лучшей управляемости и устойчивости в последующих испытаниях. Главное, обладая большой скоростью и сильным бортовым огнем, перехватчик быстро набирал высоту, мог успешно сражаться с "летающими крепостями". Но вдруг из министерства авиации за подписью Геринга пришел заказ на "Штурмфогель" - бомбардировщик. Вилли Мессершмитт позвонил Зандлеру, едва сдерживая гнев. Зандлер было заикнулся, что самолет с самого начала проектировался как истребитель-перехватчик, но главный конструктор перебил его: - Я сам об этом говорил Мильху. Он и слышать не хочет ни о каком перехватчике. "Гитлеру нужен бомбардировщик", - твердит он. Боюсь, что и здесь фельдмаршал ставит нам палки в колеса. По раздраженному, доверительному тону Зандлер понял, что Мессершмитту возражать бесполезно. - Я попробую снять пушки и испытать "Штурмфогель" с подвешенными бомбами, - спокойно сказал Зандлер. - Делайте, профессор, - разрешил Мессершмитт. Один из самолетов разоружили, оставив лишь мелкокалиберный пулемет, к фюзеляжу прицепили две 250-килограммовых болванки, отлитых в форме бомб. Вайдеман кричал и ругался: - Ты что-нибудь понимаешь, Гехорсман? Это же все равно, что на скаковую лошадь надеть воловью упряжь. Чудовищно! Механик Гехорсман помалкивал. К стоянке подъехал Зандлер, молча осмотрел самолет. - Я бы с удовольствием сбросил эти болванки кому-нибудь на голову, - пригрозил Вайдеман. Зандлер поморщился: - Не наша вина, Альберт. Давайте посмотрим, с какой скоростью полетит самолет с этими штуками. - Я не удивлюсь, если в один прекрасный момент от "Штурмфогеля" потребуют, чтобы он еще нырял, - проворчал Вайдеман, надевая парашют. Погрохотав с минуту двигателями, Вайдеман спустил тормоза. Самолет пошел на взлет. Гехорсман заметил, с каким большим трудом пилот выдерживал направление на разбеге. Перекачиваясь с крыла на крыло, "Штурмфогель" оторвался от земли и начал набирать высоту. Потом с неба донесся нарастающий грохот. Вайдеман пытался разогнать "Штурмфогель" на взлетном режиме работы двигателей. Но, видимо, это ему не удавалось. Он снова набрал высоту и снова ринулся вниз, выжимая из двигателей все силы. Над старым аэродромом, где на бетонке был вычерчен квадрат, он сбросил болванки, набрал высоту, перевернулся через крыло, пронесся над Лехфельдом на огромной скорости и нацелился на посадку. Когда он открыл фонарь и спрыгнул с крыла, Гехорсман увидел, что Вайдеман находился в состоянии сильного раздражения. Он пнул сапогом попавшую под ноги струбцину, подошел к механику: - Где машина, черт побери? - Вы не просили машины, господин майор, - сказал Гехорсман, опуская руки по швам. - Так вызови же! И зачехляй самолет, больше на кем я летать не буду. По аэродромному телефону Гехорсман вызвал машину. Она увезла Вайдемана к Зандлеру. Как и предполагал профессор, результаты испытаний показали, что легкий, стремительный "Штурмфогель" никак не мог стать бомбовозом: с подвешенными болванками он терял почти двести километров скорости. Услышав об этом, летчики Лехфелъда по-разному обсуждали новость. Только капитан Новотны высказался определенно: - Пусть "Штурмфогель" только поступит в строевые части, а там уж найдут ему место, будьте спокойны. - 3 - Оберштурмбаннфюрер Вагнер приказал Зейцу установить за Куртом Хопфицем слежку, так как в архиве штандартенфюрера Клейна не удалось отыскать копии его направления в Лехфельд. Зейц извлек из сейфа подлинник направления, внимательно осмотрел лист - нет, с обратной стороны не осталось следов копирки. Возможно, Клейн отпечатал письмо в одном экземпляре, хотя это на него не походило. Прошагав из угла в угол некоторое время, он решил исподволь расспросить Хопфица о жизни и службе, чтобы определить степень его благонадежности. Шел апрель, на улицах было совершенно сухо. Щурясь от яркого солнца, Зейц сел в "мерседес". Машина вынесла его на магистраль, ведущую прямо к аэродрому. Но ехать пришлось долго. Дважды колонны военнопленных из лагеря Дахау преграждали путь. Зейц из-под темных очков наблюдал за чужими солдатами. Грязные скелеты двигались стадом, бесцельно глядя под ноги. Солдаты-эсэсовцы по сравнению с ними выглядели великанами. Небрежно закинув автоматы за спину, они держали в руках плетки и иногда просто скуки ради хлестали по спинам, прикрытым невообразимым рваньем. Зейц знал, что в лагерях пленным не сладко. Знал, что их не щадят. Но сейчас, при виде истощенных русских, он вдруг поставил себя на место одного из них. Ведь мог же он сам попасть на фронт, потом в плен, валил бы лес где-нибудь в тайге за Уралом и ел похлебку из брюквы. Каким бы бодрячком он выглядел тогда? Зейц отвернулся. Колонны прошли. Зейц нажал на акселератор... Начинались полеты, и воздух сотрясался от грохота запускаемых моторов. Летчики забирались ввысь, выделывая там головокружительные фокусы. Механики, техники, инженеры возились у поршневых "Ме-109", меняли моторы, ставили новые пушки. Солдат вскинул винтовку "на караул". Зейц козырнул и прошел в запретную часть аэродрома, опоясанную колючей проволокой. Сильно и крепко пахло лесом. Сквозь молодую зелень буков пробивалось солнце, ложилось косыми лучами на прелую землю. Зейц свернул с бетонной дорожки и пошел к стоянке напрямик, давя сапогами первые летние цветы, вдыхая чистый лесной воздух. Лес давал ему сейчас такое властное ощущение жизни, что хотелось просто идти и идти, ни о чем не думая, никого ни в чем не подозревая. За свою жизнь Зейц убил одного человека, и то своего. Тень подполковника Штейнерта, кости которого сгнили под Толедо, иногда посещала его. Она напоминала о себе так ощутимо, что Зейц однажды проснулся в холодном поту. Штейнерт, как и тогда в Испании, в отчаянии теребил ворот своего зеленого комбинезона и спрашивал: "Неужели вы не верите мне? Проводите меня до Омахи, и вы убедитесь в моей правдивости. Только до Омахи - это всего десять километров!" В это время слева теснила марокканцев пехота Интернациональной бригады, в лоб шли анархисты, справа заходили республиканские танкетки. "У нас нет времени провожать вас, Штейнерт", - сказал Коссовски. "Тогда отпустите меня!" - "У нас нет оснований верить вам, Штейнерт, - сказал Коссовски. Он наклонился к Зейцу и шепнул: - Убей его". "Хорошо, идите", - сказал тогда Зейц. Штейнерг недоверчиво поглядел на обоих. Пихт в это время делал вид, что не прислушивается к разговору. Он безучастно смотрел в бинокль на густые цепи республиканцев. Штейнерт поднялся и вдруг резво пополз по брустверу. Зейц выстрелил из пистолета всего раз. Пуля попала в затылок. Штейнерт остановился, как будто замер, и, обмякнув, свалился обратно в окоп. "Так будет спокойней", - проговорил Коссовски, вытирая платком мокрую подкладку кепи. Эх, если бы знал тогда Зейц, что это "спокойствие" испортит ему всю жизнь! Тогда-то и зародилась у Зейца мысль убрать Коссовски со своего пути. Рано или поздно Коссовски мог сознаться в убийстве Штейнерта. "Конечно, если когда-нибудь докопаются до этого, вам обоим не миновать виселицы", - как-то сказал Пихт. "А тебе?" - взорвался Зейц. "Я-то в худшем случае попаду в штрафной батальон, - спокойно ответил Пихт и, помолчав, добавил: - Но на меня ты можешь положиться: я-то буду нем, хоть мне все жилы вытянут". В Пихте Зейц не сомневался. Приводило в бешенство Зейца и то, что Коссовски упрямо искал Марта, нащупывал какие-то нити, за которые он, Зейц, ухватиться не мог. "Этот старый шакал думает обойти гестапо, как будто не я, а он здесь хозяин. Но погоди же, Коссовски..." "А если Пихт... - Зейц замедлил шаги. - Если все же меня выдаст Пихт?" Зейц вышел к ангару "Штурмфогеля". Под брезентовым навесом из деревянных брусьев был сколочен стенд. На нем стоял разобранный двигатель "Юнкерс". Хопфиц и Гехорсман молча возились с деталями. Зейц остановился и стал издали наблюдать за инженером. По тому, как ловко он действует ключом, Зейц убедился, что Хопфицу хорошо знакома техника. Изредка Хопфиц поворачивался к Гехорсману и что-то показывал механику. Минут через десять Зейц вышел из кустарника и громко крикнул: - Хайль Гитлер! - Хайль! - машинально почти в один голос отозвались Хопфиц и Гехорсман, вытянув руки по швам. "Нет, он служил в наших частях", - подумал Зейц. - Как вас устраивает работа, лейтенант? - спросил Зейц, - Работа как работа, господин оберштурмфюрер. - Хопфиц пожал плечами. - Отдохните немного, я хочу с вами поговорить, - сказал Зейц и пошел обратно к лесу. Хопфиц догнал его, на ходу вытирая сильные длинные руки паклей. - В чем дело, оберштурмфюрер? - проговорил он недовольно. - Вы давно знали Клейна? - Во всяком случае, гораздо раньше вас. - Вы работали в люфтваффе и не порывали с ним связи? - Я не понимаю вашего тона, Зейц. Это допрос? - Хопфиц остановился. Зейц качнулся с пяток на носки, положил руку на кобуру парабеллума и, в упор глядя на Хопфица, раздельно проговорил: - Я звонил Клейну. Он не знает вас и не подписывал никакого направления. Грубая игра, Хопфиц. Зейц считал себя хорошим физиономистом. Он ждал мгновенно вспыхнувшей тревоги, страха, но в глазах Хопфица зажглись лукавые искорки. - Слишком топорно, - проговорил инженер. - Удивляюсь примитиву. Зейц уныло замолчал, соображая, как ему выпутаться из нелепого положения. Тогда он заставил себя раскатисто расхохотаться: - Я пошутил, господин лейтенант. Извините меня. - Советую шутки приберечь для дам, Зейц, - жестковато проговорил Хопфиц. Зейц сразу стал серьезным. - Между прочим, Клейна убили, - проговорил он. - Вы снова шутите, Зейц? Теперь Зейц уловил в голосе Хопфица неподдельную тревогу. - Нет, я звонил в Берлин, и об этом мне сообщил оберштурмбаннфюрер Вагнер. Какие-то террористы привели в исполнение приговор какого-то русского суда. Ведь Клейн был на Восточном фронте в начале войны. Хопфиц растерянно помял в руках паклю: - И нашли террористов? - Не знаю. А вам знаком Вагнер? - Нет. Я всегда был связан лишь с Клейном. Неожиданно у Зейца шевельнулось нечто вроде жалости к инженеру - возможно, Хопфиц возлагал на Клейна большие надежды, и теперь они рухнули. - Да, Вагнер не знает вас, - проговорил Зейц. - Но я надеюсь, задание останется в силе до тех пор, пока мы с вами не поймаем Марта? - Конечно. Я очень рад, что вы обжились на аэродроме и вам хорошо работается. - Зейц закурил. В косых оранжевых лучах солнца, пробивающихся сквозь листву буков, поплыли сиреневые облачка дыма. - Кого вы подозреваете, господин лейтенант? - спросил он. - Я познакомился в доме Зандлера с Пихтом и Вайдеманом. Если подозревать кого-то из них, то я бы остановился на первом. Он хитрее. Зейц пошел к себе, вызвал двух надежных агентов из отряда охраны аэродрома и приказал им следить за инженером Хейфицем. А когда Хопфиц вернулся обратно к стенду, он попросил Гехорсмана незаметно передать записку Пихту. Всего три слова: "В десять Аугсбург". На аэродроме встретиться с Пихтом он не мог. Поговорить нужно более подробно. А где, как не за городом, можно рассказать товарищу обо всем, что насторожило Зейца. ...Вечером Хопфиц заметил за собой "хвост". Он умывался в душе - агент дежурил в коридоре, в столовой человек сидел за столиком поодаль, в пивной он тоже купил "Штарбиер" и неторопливо сосал пиво из большой фарфоровой кружки. Выходя, Хопфиц задержался в дверях, и его едва не сбил с ног выскочивший следом агент. - Поосторожней! - прикрикнул Хопфиц. К счастью, в этот момент мимо проходило такси из Аугсбурга. Хопфиц сел в него. В зеркальце заднего обзора он увидел, как агент метнулся к телефону. Выехав за Лехфельд, Хопфиц расплатился с шофером и вышел. Ровно в десять он увидел "фольксваген" Пихта. ...В это же время Зейц увидел, что "фольксваген" чуть притормозил и снова начал набирать скорость. Ему даже послышался стук закрывающейся дверцы. Зейц тоже нажал на газ. Как только по телефону его предупредил агент о том, что Хопфиц взял такси и поехал в Аугсбург, он вскочил в свой "мерседес". Мимо него промчался на большой скорости Пихт, который тоже направился к аугсбургскому шоссе. Зейц поехал следом. Дорога перед ним едва виднелась в темноте. Фары он потушил - перед ним мигали сигнальные огоньки "фольксвагена" и помогали ориентироваться. Зейца удивили поздние прогулки Пихта, и он решил посмотреть, куда же тот поехал. - Кажется, мы попали на глаза Зейцу, - проговорил Пихт, когда Хопфиц сел рядом и хлопнул дверцей. - Но меня он не должен был заметить, - ответил Хопфиц. - Это не меняет дела. Надо что-то придумать. Помолчав, Пихт спросил по-русски: - Как дела, Семен? - Сегодня Зейц пытался взять меня на пушку, сказав, что Клейн не знает меня, но я уж решил играть до конца... Клейн убит. Об этом мне и сказал Зейц. Но он насторожился. Ведь копии направления сюда в Берлине нет. Видимо, ему приказали за мной следить. Сейчас я едва оторвался от "хвоста". - Тогда надо торопиться. - Мне придется исчезнуть отсюда раньше, - сказал Хопфиц. - Все, что нужно было мне, я уже узнал. - Если Зейц будет мешать, я его уберу. - Пихт поглядел в зеркальце, в котором то появлялся, то исчезал силуэт "мерседеса". - Только ты береги себя. - Да, Сеня, разведчик нужен живой, - задумчиво проговорил Пихт. - Может, мы скоро вернемся домой? - Хопфиц дотронулся до локтя Пихта. - Когда все же будет готов самолет? - спросил, помолчав, Пихт. - Надеюсь, через три дня. - Тогда надо передать Директору дату. Тянуть рискованно. Это будет двадцать седьмое. - Пихт снова взглянул в зеркальце. - Как же избавиться от Зейца? Надо сделать так, чтобы он увидел меня одного. Хотя с чего бы я стал ездить ночью один? - А с Эрикой? - Верно! Я быстро высажу тебя за углом, ты зайди к ней, передай, что я хочу сказать ей нечто важное, и пусть она ждет меня, например, у кафе "Таубе". А за это время я сделаю еще один кружок вместе с Зейцем. Пихт развернулся и направил машину обратно в Лехфельд. "Тоже поворачивает", - усмехнулся он, кивнув в сторону "мерседеса". ...В Лехфельде "фольксваген" Пихта свернул за угол и на какой-то момент скрылся от Зейца. Зейц, испугавшись, что Пихт уйдет от него, на большой скорости нырнул в переулок. "Уф", - облегченно вздохнул он, снова увидев красные огоньки. "Фольксваген" опять выбежал на магистраль и помчался к Аугсбургу. "Похоже, Пихт водит меня за нос", - подумал Зейц. Через полчаса Пихт снова въехал в город. "Что за дьявол?" - Зейц свернул к комендатуре на магистрали и приказал дежурному офицеру задержать "фольксваген". Когда машина затормозила перед солдатами военной жандармерии, Зейц вошел в тень. Дежурный офицер потребовал документы. Пихт показал удостоверение. Рядом с ним сидела Эрика Зандлер. "Тьфу, болван! - обругал себя Зейц. - Сколько времени потерял даром!" - Почему вы кружите здесь? - спросил офицер. - А разве это запрещено? - Но, согласитесь, это несколько странно - среди ночи, одни... - Нам так нравится, - вызывающе проговорила Эрика. - Простите, - козырнул офицер. "Фольксваген" поехал дальше. Зейц направился домой. - 4 - На испытательный аэродром неожиданно привезли реактивный пульсирующий д вигатель. Там, где их делали, не хватало стендов, и Мессершмитт разрешил воспользоваться стендом в Лехфельде. Сопровождали двигатель два мрачных молодых инженера с землистыми лицами и каким-то лихорадочным, испуганным блеском в глазах. Пихт увидел их, когда они пили утренний кофе в офицерской столовой. Рядом было свободное место. - О, какой замечательный у вас крест! - проговорил один из инженеров, показывая ложечкой на Рыцарский крест Пихта. - Я его заработал в России, - небрежно ответил Пихт, - а этот, - он показал на Железный, - в Испании. - Вы ас? Пихт кивнул. Инженеры переглянулись, молчаливо посоветовались друг с другом. - А вам нравится Лехфельд? - осторожно начал старший. - Служба везде служба. Здесь мы делаем тоже не детские хлопушки. - Ха, вы славный парень. - Инженер наклонился к самому уху Пихта. - А вас устраивает жалованье? - Мне кажется, в наши времена оно никого не устраивает. - Да, да, - поспешно согласился инженер, - но мы могли бы предложить вам хорошее дельце. Вас откомандируют на месяц-другой к нам в Пеенемюнде. - Что ж я там должен делать? - Доктор Браун, наш шеф и изобретатель оружия возмездия "Фау-1" и "Фау-2", просил подыскать одного или двух пилотов для испытаний этих управляемых снарядов. - Они беспилотные, но на первых порах человек должен проконтролировать работу приборов, - пояснил второй инженер. - Нет, я не согласен летать в качестве подопытного кролика, попробуйте поговорить с майором Вайдеманом - он отчаянный парень. - Пихт встал и откланялся. - Разумеется, "держи язык за зубами, иначе попадешь в концлагерь", - напомнил вдогонку инженер. - Успокойтесь, господа, я военный человек, - полуобернувшись, проговорил Пихт. Когда несколько реактивных двигателей отправляли из Лехфельда, Пихт догадался, что существует еще какой-то испытательный центр. Потом немцы обстреляли побережье Англии и громогласно объявили, что отныне островное королевство они начнут стирать с лица земли самолетами-снарядами "фау". Для этих ракет они придумали даже грозное название - "оружие возмездия". Теперь Пихт знал точный адрес, где это оружие делалось. "Значит, Пеенемюнде", - подумал он. Направляясь в летную комнату, он лицом к лицу встретился с Зейцем. Тот словно засветился изнутри от радости: - Пауль, я ищу тебя по всему аэродрому, мне нужно поговорить с тобой. - Это надолго? - спросил Пихт. - К сожалению, надолго. Но у Вайдемана я узнал, полетов не будет, и я сказал ему, чтобы он освободил тебя на сегодня. Зейц подошел к своему "мерседесу" и открыл дверцу: - Садись. День обещает быть жарким. Не съездить ли нам искупаться? - Я не против. Купальня примыкала к замку Блоков. С одной стороны она упиралась в старый сад, закрывший по берегам воду корявыми и черными ветлами, с другой была огорожена высокими деревянными брусьями, возле которых стояли под тентами полосатые брезентовые раскладушки. Здесь же был пляж - чистый, с едва заметной желтизной песок, намытый со дна озера Фишерзее. На четырех бетонных сваях прямо над водой возвышалось кафе, где посетителям подавали кофе, водку, сосиски и пиво. Пихт и Зейц взяли плавки и шапочки, вышли к воде. В этот час купающихся было мало. Зейц упал на песок, раскинул руки. - Если бы ты знал, Пауль, как тяжело мне! - пробормотал он, закрывая глаза. - Не понимаю тебя, Вальтер. - Мне иногда просто невыносимо ощущать свое одиночество, и так надоело копаться в грязных душах людей... - Наверное, ты озлобился, Вальтер? Зейц быстро поднялся на локте: - Да, я озлобился! Я чувствую, что кругом много врагов. - Высокие слова, сказанные высоким стилем, - усмехнулся Пихт. - Ты знаешь, что вот уже несколько лет не дает мне покоя один человек... Март! - Не знаю и знать не хочу. - Так вот, к нему прибыл связной - Хопфиц! Зейц сел и уставился на Пихта, который сквозь темные очки, как всегда, безучастно смотрел на далекие облака. - Что же ты молчишь? - А что мне прикажешь делать? Ловить шпионов - это по твоей части. - Я хочу знать твое мнение, Пауль, - просительно проговорил Зейц. "Ого, Зейц узнал немало, - подумал Пихт, - надо действовать немедленно". - Хопфиц хороший специалист, - сказал Пихт. - А если он русский? - Ты правда устал, Вальтер. Возьми отпуск, отдохни. - Какой, к дьяволу, отпуск! Мне кажется, что готовится какая-то жуткая диверсия. Пихт поднялся и, сняв очки, с усмешкой поглядел на Зейца: - Вальтер, я прошу тебя об одном: не ввязывай меня в свои дела, я в этом ничего не понимаю. - Все вы чистоплюи! Если хочешь знать, то оберштурмбаннфюрер Вагнер в Берлине сейчас лихорадочно разыскивает концы Хопфица. Вполне может случиться, что русские заслали его от имени Клейна и одновременно убрали штандартенфюрера. Его направление я сдал на экспертизу. Завтра ответят, подлинное ли оно. - Ну что ж, - помедлив, хмуро сказал Пихт, - сегодня ты откровенен, как никогда. И ты думаешь, я не знаю почему? Потому что и ты и Коссовски подозреваете меня в измене рейху. Так? Зейц зло посмотрел Пихту в глаза : - Я бы давно арестовал тебя... - Тогда в первую очередь ты поставил бы под удар себя. - Ты снова намекаешь на Испанию? - Нет, на те двести пятьдесят тысяч марок, которые лежат в швейцарском банке. Зейц дернулся всем телом, словно его ударили плетью. - Ты не можешь знать этого! - У него пересохло в горле, и сказал это он с трудом - хрипло и тихо. - У меня есть весьма надежные доказательства, Вальтер. Не вся же испанская валюта ушла в казну рейха, кое-что прилипло и к твоим рукам. Но, повторяю, мне от тебя ничего не нужно, и я не сделаю тебе ничего плохого, пока ты не встанешь на моем пути. Зейц сделал движение к одежде, где лежал пистолет. - Спокойно, Вальтер. - Пихт положил свою руку на его руку. - Ты меня знаешь давно, я умею шутить, но когда говорю серьезно, то это серьезно. - Т-ты... Март! - прошептал в ужасе Зейц. - Думаю, мы сработаемся с тобой, Вальтер, - не обращая внимания на слова Зейца, продолжал Пихт, - и если тебе дорога жизнь, постарайся уехать в ближайшие дни... в целях своей же безопасности. Зейц уткнулся в песок, его руки дрожали. "Пожалуй, я погорячился, - подумал Пихт, - ну, да все равно. По крайней мере, теперь я твердо уверен, что Хопфицу надо скрываться немедленно". - Я хочу выпить, - пробормотал Зейц, поднимаясь. - Давай лучше пойдем в воду. Говорят, плохая примета - раздеться и не искупаться. Вода была по-весеннему холодной, даже захватывало дыхание. Зейц поплыл на середину озера. Пихт догнал его и как ни в чем не бывало воскликнул весело: - Ах, как хорошо, Вальтер! Зейц ушел в глубину и вынырнул у берега. "Все же надо быть настороже, - подумал Пихт. - Мало ли что взбредет в голову этому болвану". ...Зейц пил много и не пьянел. Он опрокидывал рюмку за рюмкой и мрачно смотрел на графин. Лишь к вечеру его стало заносить. Водка сначала согрела душу, сделалось легче. Что-то он забормотал о старой дружбе, вспоминал дни молодости в Швеции. Потом плакал, потом стал кричать. "Эх, какое еще будет похмелье..." - подумал Пихт, с трудом втащил Зейца в "мерседес" и отвез домой. В этот же вечер он зашел к Хопфицу и рассказал обо всем, что произошло в купальне. - Я искал тебя сегодня, - сказал Хопфиц. - Приехал Коссовски и о чем-то долго говорил с Вайдеманом. Пихт сжал кулаки: - Вот кого, Сеня, надо бояться больше всего... Сегодня же ты должен обязательно исчезнуть. Ты свое дело закончил. - Даже составил кое-какие наброски. - Письмо я передам тебе поздней. Сейчас немедленно иди к дубу у кафе "Добрый уют". Ты ведь там спрятал вещи? Расставшись с Хопфицем, Пихт заехал за Эрикой. Он направил машину в сторону Аугсбурга. - У меня такое ощущение, будто скоро что-то произойдет, - сказала девушка, положив голову на плечо Пихту. - Почему? - Я сужу по отцу. Он совсем изнервничался. Кажется, он тайно переводит деньги в швейцарский банк. - Ого, я был гораздо худшего мнения о твоем отце. - Ты редко бываешь со мной! - Сейчас много хлопот. - Пауль, - Эрика заглянула ему в лицо, - скажи мне правду: мы победим? - Смотря кто "мы"... - В объединении немецких женщин все готовятся вступать в нацистскую партию. Сейчас ведь Германия переживает трудные времена? - Нынешняя Германия - да. - Мне кажется, женщины должны встать вместе с мужчинами на защиту родины. - Нет, ты не связывайся с ними. - Скажи, Пауль, ведь когда-нибудь кончится война? - Должна. - Тогда я тебя больше никуда не отпущу! Пихт грустно улыбнулся. Острая жалость к девушке заставила Пихта притормозить и свободной рукой крепко обнять ее. - Эрика, если когда-нибудь не будет меня, ты постарайся жить по-другому - лучше, честней, что ли... - Я и стараюсь... - Наверное, ты переживешь это чертовски проклятое время, но всегда помни: другие люди так же страдают, любят, мечтают, радуются и так же сильно хотят покоя, как ты и я. Пихт говорил и говорил Эрике о какой-то новой жизни, которую надо построить, и главное, суметь дожить до нее. Эта жизнь представлялась смутно, без реальностей. Он не знал еще, какая она будет, но Эрика понимала, что Пауль, как никогда, открывал перед ней душу, и слезы любви и благодарности текли по ее лицу. - 5 - Коссовски хорошо изучил Вайдемана. Дружеский тон он отбросил сразу же, как только вошел в общежитие. Вайдеман мог выворачиваться, увиливать от прямых ответов, если бы Коссовски снова начал разговор с давних симпатий. - Я к вам по важному делу, майор, - сказал он, козырнув. Вайдеман удивленно вскинул мохнатые брови и насупился. - Если уж на "вы", то слушаю вас, господин Коссовски. Коссовски сел напротив, так, чтобы свет от окна падал на Вайдемана. - Вы отлично представляете себе, что в наше суровое время, когда Германия, напрягая все силы, воюет на нескольких фронтах, особенно крепок должен быть тыл, - начал он. - Вы читаете мне азбуку, как сопляку из гитлерюгенда. - И вы знаете, что "Форшунгсамт", так же как и гестапо, давно ищет русского агента, - не обращая внимания на реплику Вайдемана, продолжал Коссовски. - Я его не видел и ничем не могу помочь. - Вайдеман, мы с вами не маленькие! Я много думал, соединял вместе, казалось бы, несопоставимые события... Я привел в систему вашу деятельность в Швеции, Голландии, Франции... да, во Франции, в том шикарном кабаке "Карусель", когда от странного и рассеянного гарсона услышал слово "март". Помните, гарсон сказал: "Мы получили вино в марте, а вы пришли в мае..."? - Черт возьми! Я-то здесь при чем? - Не нервничайте, Вайдеман. Выслушайте сначала меня. Я разговаривал со многими людьми, которые так или иначе касались дел люфтваффе, и особенно "Штурмфогеля". Картина деятельности этого агента проясняется. Март закрепляет свои позиции в Швеции, Испании, Польше, Франции... В "Карусели" к нему шел связной, он передал адрес другой явки вместо разгромленной... Благодаря своему прочному положению он немало знает о люфтваффе и передает ценнейшие секретные данные своим хозяевам... - Коссовски закурил сигарету и снова уперся взглядом в Вайдемана. - Ютта, радистка, связанная с коммунистическим движением, исправно передает телеграммы... Здесь мне не совсем ясна роль Эриха Хайдте. По-видимому, он был связным по линии Перро - Март - Ютта. Помимо информации, которую Март постоянно поставляет своим, он еще совершает и диверсии. Коссовски заметил, что голова Вайдемана вдруг стала опускаться ниже и ниже. - В Рехлине он закладывает в "Штурмфогель" магнитную или тепловую мину. Сам - заметьте - в испытаниях не участвует: погибает другой пилот, Христиан Франке... "В чем-то Вайдеман виноват", - подумал Коссовски, глядя на поникшего летчика. - Наконец, он каким-то образом делает так, что секретнейший истребитель "фокке-вульф" попадает к русским, а сам спокойно возвращается обратно в свою часть... Вайдеман вздрогнул, по лицу пошли багровые пятна. - Разумеется, я умышленно опустил еще многие детали, так как считаю, что и этих достаточно для того, чтобы обвинить... - Меня? - спросил, глотнув слюну, Вайдеман. - Да, - прямо ответил Коссовски. Вайдеман с трудом поднялся и отошел в глубь комнаты. - Это не я, это Пихт, - выдавил он из себя. Коссовски подумал - психическая атака удалась. "Все правильно, не ты, а Пихт - и только он - может быть Мартом. Ты, Альберт, никак не подходишь к роли разведчика, а Пихт ловко воспользовался твоей дружбой и всюду тянул тебя за собой". - Но откуда ты знаешь, что Пихт работает на русских? - спросил Вайдеман. Коссовски знал первые телеграммы Марта, их содержание вряд ли бы кого-нибудь интересовало, кроме русских. Но вслух он сказал уклончиво: - У меня еще нет полной уверенности. Я хочу поймать его с поличным, применив метод его старого приятеля Эви Регенбаха - гамбит... То есть жертвую и на этот раз внезапностью. - Пихт работает на Хейнкеля, - сказал Вайдеман. - Вот как! - удивился Коссовски. - Мы вместе работали на Хейнкеля, сообщая этому старому карлику о "Штурмфогеле". - Каким образом? - Я передавал сведения Пихту, Пихт - Хейнкелю, и от него он получал для меня деньги - тысячу марок в месяц. - И долго ты так... работал? Вайдеман сморщил плоский лоб: - Не больше года... Потом я отказался. Но, поверь, Зигфрид, ради старой дружбы, я не видел в этом ничего предосудительного! - Д-да, - в раздумье протянул Коссовски, - ты меня удивил, Альберт. - Я всегда шел в самые рискованные переделки ради Германии. Меня нельзя обвинить в измене! - Успокойся, Альберт, я сделаю со своей стороны все, чтобы оправдать тебя. Разумеется, о нашем разговоре... - Конечно, Зигфрид, - перебил Вайдеман, обрадованный таким исходом. - Я буду молчать. Молчать как рыба. Коссовски тихо прикрыл за собой дверь. Он хотел еще встретиться с Зейцем, но так устал, что решил поговорить с оберштурмфюрером утром. "Теперь Март от меня не уйдет", - подумал Коссовски, засыпая. Давно не чувствовал он себя таким спокойным, как в эту ночь. С гулом проходили по автостраде тяжелые вездеходы - уезжали в Россию новые пополнения. В огромном звездном небе было тихо - союзники не бомбили. Равнодушно шумел лес, укрывший собой то чудо, которое в скором времени ринется навстречу самолетам врагов. Но вдруг он проснулся и почувствовал тот же липкий испуг, как и тогда, когда шел к Лахузену. Ведь если Пихт расскажет о том, что Коссовски приговорил к расстрелу связного Канариса и Франко, ему грозит тюрьма или виселица. Притом все знают, что Пихт его друг, и не преминут вообще усомниться в способностях Коссовски как контрразведчика и лояльного немца... - Что же делать? О боже милостивый! - прошептал Коссовски, глядя в черный угол спальни. - 6 - В полночь Пауль подъехал к дубу у кафе "Добрый уют". - Сеня, садись на попутную машину и уезжай. У тебя есть явки, где можно скрыться? - Я должен добраться до партизан в Словакии. Оттуда меня вывезут на самолете к своим. - Тем лучше. Ты успеешь. Вот мое письмо Зяблову. Оно закодировано, но все равно упрячь его подальше. В случае чего, скажи, что воевал честно. А может быть, и доведется встретиться... Если повезет. - Я хочу, чтобы ты уцелел, Павел, - проговорил Хопфиц. Пихт пожал плечами. Хопфиц достал небольшую мину в форме чернильницы. - Эта штука может разнести танк, не то что самолет. Словом, действуй и возвращайся живым. Пихт и Хопфиц прижались друг к другу. В мужском расставании всегда бывает что-то неуклюжее. Хопфиц заторопился выйти на дорогу, боясь, что Павел заметит слезы. Пихт сел за руль и тронул машину с места. В предутреннем мраке долго мерцал красный огонек, а потом "фольксваген" повернул и скрылся в черноте леса.  Глава пятнадцатая КОНЕЦ "ШТУРМФОГЕЛЯ"  На аэродромы, в районе которых развертывались гренадерские и танковые соединения вермахта, осуществляющие операцию "Цитадель", были стянуты боеспособные части со всех направлений. Кроме 4-го и 6-го воздушных флотов здесь находились также румынский королевский корпус и пять венгерских авиационных полков. 2 июня бомбардировщики люфтваффе предприняли массированный воздушный налет на Курск, в котором участвовало 550 самолетов. Советская авиация, разметав их боевые порядки, уничтожила 155 тяжелых машин. Впервые во второй мировой войне германские войска перешли в наступление в условиях, когда люфтваффе не могли обеспечить безраздельного господства в воздухе. С каждым днем боев чаша весов все больше склонялась в пользу советских ВВС. В непрекращающихся воздушных сражениях советская авиация прочно захватила инициативу, вколотив в землю под Орлом, Курском, Белгородом и Харьковом свыше 3500 самолетов врага. "С 1943 года, - писал впоследствии германский генерал К. Типпельскирх, - уже никакими способами невозможно было ликвидировать безраздельное господство авиации противника в воздушном пространстве над районами боевых действий". Шел июнь 1943 года. Открытие Второго фронта затягивалось. "Армия русских способна наверняка разбить германскую армию, если операции союзников в Европе отвлекут с Восточного фронта 50 германских дивизий, - писал военный обозреватель газеты "Франс-Америк" В. Бенуа. - До сих пор Советский Союз ведет войну в одиночестве. Требование второго фронта, выдвигаемое Россией, вполне оправдано. Потери Англии не составляют и 5 процентов потерь Советского Союза, а потери Соединенных Штатов составляют едва ли один процент советских потерь". Воспользовавшись благоприятной обстановкой в Европе, Гитлер отдал приказ ликвидировать Орловско-Курский выступ и захватить Москву с юга. Потеряв какие-либо перспективы добиться перелома в войне с помощью обычного вооружения, гитлеровцы форсировали работы над "чудо-оружием" - ракетами "Фергельтундсваффе" ("Оружие возмездия"), известными как "Фау-1" и "Фау-2", над многоцелевыми самолетами с турбореактивными двигателями "Хе-172" "Фольксягер" ("Народный истребитель") и "Ме-262" "Штурмфогель" ("Альбатрос"). - 1 - Зейц проснулся очень рано с тяжелой головной болью. Ныло тело. Ночная рубашка прилипла к груди. Он повернулся на другой бок и застонал - движение вызывало адскую боль. Дрожащими руками он вытащил из тумбочки бутылку коньяка и сделал большой глоток. "Что же страшного произошло вчера?" Зейц сел на кровати и долго смотрел в одну точку осоловевшими глазами. "Ах да!.. Пихт и Март..." Зазвонил телефон. Зейц хотел было не поднимать трубку, но еще более продолжительный и требовательный звонок заставил его ответить. Говорил оберштурмбаннфюрер Вагнер: - Зейц? Какого черта вы молчали ночью? Слушайте важную новость. В Лехфельд сегодня вылетает Герман Геринг. Он решил посмотреть ваш чудо-истребитель. Организуйте немедленно охрану. Конечно, его будут сопровождать свои парни из "Форшунгсамта" и личной охраны. Но и нам следует позаботиться о безопасности рейхсмаршала. - Понятно, - глухо отозвался Зейц и, растирая лоб, спросил: - Какие будут приказания относительно Хопфица? Вагнер помолчал, - Пусть пока работает. Но вы не выпускайте его из рук и смотрите, чтобы его не выдернул у вас из-под носа Коссовски... - А что, он тоже выехал к нам? - Еще вчера. Зейц положил трубку и скривился, словно от зубной боли. Все оборачивалось против него. Мир почернел. Пихт - это Март, русский агент. Теперь Зейц в этом был уверен. Но если Пихт будет разоблачен, он потянет за собой и его, Зейца. Может быть, им обоим придется вместе болтаться на одной перекладине. Коссовски?.. О, Коссовски, как всегда, выйдет сухим из воды и припишет ликвидацию Марта себе... Он расскажет и о Штейнерте и о тех деньгах в швейцарском банке, которые, как считал Зейц, он честно заработал, получая из Германии грузы с продовольствием и обменивая их на валюту и драгоценности. Голодные аристократы в обозах Франко в то время не очень-то торговались. Но присваивать проценты - не достойно чести офицера СС. И его же коллеги, жадные, завистливые, с удовольствием засадят отступника за решетку, пошлют на смерть: "Интересы рейха превыше всего". Даже если просто конфискуют вклад и разжалуют его, все равно это будет равносильно самоубийству. И поимка Марта не спасет. А тут еще Геринг... Надо ставить на ноги всю охрану, хлопотать, бегать. От одной мысли, что сейчас, когда разламывается на части голова, надо подниматься, ехать на аэродром, Зейца снова бросило в жар. Шатаясь, он подошел к столу, хотел написать о Пихте, но пальцы тряслись, ручка выскальзывала из рук. Он смял бумагу, вытащил из кобуры пистолет и заглянул в черное отверстие дула... - Нет, нет! - закричал Зейц, отмахиваясь. Тогда из аптечки он достал большую коробку люминала, высыпал таблетки в ладонь и стал их глотать одну за другой. У него еще хватило сил выбросить коробку в уборную, добраться до постели. Странный, сладковатый привкус пришел из желудка. Зейц почувствовал, что он теряет вес и у него останавливается сердце. Он погружался в сон без боли и страха, и волна блаженной легкости стала окутывать его с головы до ног. Внезапно в глазах вспыхнул какой-то яростно белый свет и долго еще метался в мертвеющем сознании. - 2 - Сообщение о прибытии Геринга вызвало переполох в Аугсбурге и Лехфельде. Мессершмитт сам примчался на испытательный аэродром и приказал готовить "Штурмфогель" к полету. Гехорсману в помощь была придана группа инженеров с других машин. К полудню удалось закончить сборку нового двигателя и установить его в моторную гондолу. Мессершмитт вызвал Вайдемана: - Господин майор. В этом полете вам нужно показать все... Коссовски, получив телеграмму о Геринге, поехал к Зейцу, но дверь его квартиры оказалась закрытой. Тогда он поехал на аэродром. - Я сам удивляюсь, что господина оберштурмфюрера до сих пор нет на месте: он отличается исключительной пунктуальностью, - в ответ на вопрос Коссовски сказал начальник аэродромной охраны лейтенант Мацки. - Может быть, он заболел и не открывает? - Разрешите мне съездить к нему на квартиру, - предложил Мацки. - Едемте вместе. Квартира, как и прежде, была заперта. - Здесь что-то не так. - Давайте, Мацки, взломаем дверь. Когда Мацки сорвал замок и Коссовски первым прошел в кабинет Зейца, он почувствовал резкий запах коньяка. Зейц неподвижно лежал на кровати. Коссовски брезгливо стал расталкивать его - Зейц не двигался. Коссовски схватил его руку, пытаясь нащупать пульс, - пульса не было. Коссовски побледнел. - Скорую помощь, срочно! - тихо проговорил он, чувствуя, как слабеют ноги. - И вот еще что, Мацки, - остановил он лейтенанта. - Пока об этом никто не должен знать. Никто! Коссовски теперь окончательно понял, что петля затянулась и на его шее. Надо любой ценой самому уничтожить Пихта. Тихо и осторожно. "Мертвые не говорят", - вспомнил он слова Зейца, сказанные тогда, в злосчастной Испании. А перед выстрелом сказать в лицо Пихту, что он проиграл! Слишком долго он охотился за ним, Мартом, чтобы не насладиться всем существом своим, увидев в глазах врага животный страх перед неизбежным концом. ...Транспортный самолет "Ю-52", выкрашенный серебристой краской, мягко коснулся аэродрома. Мессершмитт, Зандлер, высшие служащие фирмы вытянулись у трапа, накрытого бордовым ковром. В проеме распахнутой дверцы появилась тучная фигура рейхемаршала в бежевом мундире с тремя орденскими ленточками. Отдуваясь, Геринг спустился по трапу и сунул руку Мессершмитту, уставившись на него немигающим свинцовым взглядом. - Очень рад встретиться с вами, Вилли, - сказал он надтреснутым, хрипловатым голосом, растягивая тонкий, лягушечий рот в улыбке. - Показывайте же ваш феномен. Мессершмитт махнул Вайдеману. - Разрешите представить главного испытателя, - сказал он, подталкивая Вайдемана к Герингу. Рейхсмаршал равнодушно скользнул по лицу Вайдемана и уперся в Рыцарский крест: - Вы фронтовик? - Да. Испания, Польша, Голландия, Франция, Россия, - отчеканил Вайдеман. - Видали, каких орлов подобрал себе Вилли! - Геринг оглянулся на свою блестящую свиту. - Ну, майор, покажите, что умеет делать ваш "Штурмфогель". Вайдеман побежал к самолету, забрался в кабину, оглянулся на Геринга и окружающих его офицеров, среди которых он заметил Коссовски. "Ну, теперь-то ты не посмеешь обвинить меня", - обрадованно подумал он. "Штурмфогель" рванулся по полосе, приподнял нос и круто взмыл вверх. Вайдеман набрал высоту и закрутил фигуры высшего пилотажа. От чудовищных перегрузок стекленели глаза, ломило плечи и позвоночник, но Вайдеман швырял и швырял машину по небу, выжимая из нее все, на что она была способна. Затем появился двухмоторный истребитель "Мессершмитт-110". К его хвосту был прицеплен трос с конусом. Вайдеман бросил машину свечкой, сблизился с конусом и нажал гашетки пушек. Конус, пропитанный фосфорным составом, мгновенно вспыхнул белым огнем и растаял в воздухе. Вайдеман перевернул машину на спину и стал падать к земле. Метрах в ста он поставил "Штурмфогель" в нормальное положение и зашел на посадку. - Максимальная скорость этого самолета около девятисот километров, - сказал Мессершмитт Герингу. - Согласитесь, что в мире еще нет ничего подобного. На белом рыхлом лице Геринга выступили красные пятна. Рейхсмаршал, пораженный увиденным, разволновался. Мессершмитт знал, что он быстро возбуждается и так же быстро скисает. Но сейчас Геринг был неподдельно растроган. - С этим самолетом мы покончим со всеми врагами! Поздравляю, Вилли! Вы снова сделали превосходный подарок рейху. - Я рад служить Германии, - ответил Мессершмитт. - Сколько у него пушек? - спросил Геринг. - Четыре двадцатимиллиметровых... Или могут стоять одна пятидесятимиллиметровая и один пулемет. - Превосходно, Вилли! Все "крепости" янки, томми и иванов разобьются теперь о вашу крепость. - Геринг театрально обнял костлявого Мессершмитта. Но тут он вспомнил, что Гитлер хотел из "Штурмфогеля" сделать не перехватчик, а бомбардировщик. Сам Геринг был летчиком в первую мировую войну и, конечно, понимал, что из цапли нельзя сделать еще и курицу, но все же спросил: - Скажите Вилли, а нельзя приспособить "Штурмфогель" под бомбардировщик? Кажется, я подписывал какой-то приказ об этом... - Господин рейхсмаршал, мы проводили испытания с подвешенными бомбовыми болванками, и самолет терял почти двести километров скорости. - Вот это и плохо, господин Мессершмитт, - отозвался из свиты фельдмаршал Мильх, юркий, курносый, толстенький человек с пухлым женским лицом и плутоватыми глазами, прикрытыми набрякшими веками. - Но я с самого начала задумывал делать перехватчик. Вы сами хорошо знаете, что бомбардировщики не моя стихия, а скорее Хейнкеля, - обернулся к нему Мессершмитт. - А если бомбы спрятать внутрь фюзеляжа? - спросил Геринг. - Тогда придется перекомпоновать всю кабину и систему управления. Короче, строить новую модель. - Ну что ж, я скажу фюреру о "Штурмфогеле". Надеюсь, он согласится использовать самолет как перехватчик, - сказал Геринг и подошел к вытянувшемуся Вайдеману. - Вы, майор, доставили мне большое удовольствие своим мастерством. Черные лакированные "мерседесы" увезли Геринга в Аугсбург. Там Мессершмитт хотел показать рейхсмаршалу свои основные заводы. Зандлер, оробевший перед столь высоким начальством, наконец пришел в себя. - Завтра в шесть, Альберт, проведем серию последних испытаний, и, кажется, на этом наша работа закончится. Вайдеман с состраданием посмотрел на посеревшего от утомления и болезни профессора - старик был уже не жилец на этом свете. - Вам нужно отдохнуть, - сказал он вслух. Зандлер махнул рукой: - Какой тут отдых... Он вытащил книжку и выписал чек на пятнадцать тысяч рейхсмарок. - Вот вам за сегодняшний полет от Мессершмит-та. Только, пожалуйста, не напивайтесь сегодня. Пихт ведь тоже будет сопровождать вас? - Обещаю вам, что мы будем трезвы, как агнцы, - сказал Вайдеман, и сердце у него заныло от того, что Пихт, очевидно, полетит последний раз, если уж им заинтересовалась контрразведка. "Неужели Пихт русский агент?" - подумал он, веря и не веря Коссовски. - 3 - Наутро синоптики дали обнадеживающий прогноз. Несильный ветер рассеял облачность. Еще в темноте Вайдеман, Гехорсман и Пихт приехали на аэродром. В предрассветном полумраке у машин возились дежурные техники. По дороге на аэродром Вайдеман и словом не обмолвился о разговоре с Коссовски. Но его выдали глаза. Пихт догадался и встревожился. "Времени нет. Значит, нужно сегодня", - подумал Пихт. Он посмотрел на Гехорсмана. Карл сидел, безучастно глядя на дорогу. В последний момент Пауль засомневался в том, что немец сможет взорвать "Штурмфогель", и решил это сделать сам, едва представится возможность. В столовой за кофе ни Пихт, ни Вайдеман, ни Гехорсман не проронили ни слова. Только когда они направились к своим стоянкам, Вайдеман, пряча глаза, бросил Пихту: - Ты не подходи в воздухе близко. Можем столкнуться. - Ладно, - ответил Пихт. Ровно в шесть Вайдеман запустил двигатели. Пихт закрыл фонарь и тоже включил зажигание мотора. - Прошу взлет, я "Сигнал", - передал он. - Прогрейте мотор, черт возьми! - крикнул Зандлер. Через минуту Пихт был в воздухе. "Действовать, действовать! Нельзя больше ждать ни минуты. Но как? Меня же эсэсовцы не пустят на стоянку... А если когда "Штурмфогель" встанет на дозаправку?.. Тогда без помощи Карла все равно не обойтись". О себе Пихт не заботился. Он думал сейчас о своей ближайшей задаче - взорвать "Штурмфогель". Могуче гудел мотор. Винт золотили первые солнечные лучи. Поголубело небо, скрывая звезды в наступающем дне. В висках больно стучала кровь. Пихт посмотрел на высотомер. Семь тысяч метров показывали его короткие белые стрелки. Пихт надел кислородную маску и открыл краник. В нос ударила холодноватая струя. Он услышал свое дыхание - резкий вдох и выдох. Справа задышал вместе с ним индикатор подачи кислорода. Два белых сегмента то сбегались, то разбегались, открывая и закрывая клапан. Пихт посмотрел вниз. "Штурмфогель" сидел на земле. Удивившись тишине в наушниках, он взглянул на регулятор рации. "Когда же я отключился? Надо быть внимательней!" Он включил рацию и сразу же услышал крик Зандлера: - "Сигнал", "Сигнал"! Будь ты проклят! - Я "Сигнал". Прием. - Почему вы молчали? - Что-то стряслось с рацией. - Немедленно идите на посадку! "Неужели все пропало?" - Что произошло? - Какие могут быть вопросы! Немедленно на посадку! Пихт убрал газ и двинул ручку от себя. "Мессершмитт" быстро потянуло к земле. Пихт прошел низко над полосой. Около "Штурмфогеля" стояло много людей. - Прошу посадку, - сказал он положенную фразу. - Да. Сделайте одолжение, - буркнул Зандлер. "Конечно, они что-то пронюхали". Толкнувшись о бетонку, машина проскочила по полосе в лес и нырнула под маскировочную сеть. Пихт откинул фонарь. - В чем дело? - спросил он у техника. - Отравился оберштурмфюрер. Зандлер объявил пятиминутный траур. К Пихту подошел Вайдеман. - Почему ты молчал в воздухе? - холодно спросил он. - Да вот рация... Эй, ефрейтор! Позови прибориста. Пусть проверит рацию! Вайдеман, помявшись, спросил: - Скажи, когда тебя сбили, как тебе удалось улизнуть от русских? - Я же писал объяснительную записку командиру эскадры. Упал вдали от окопов, на земле шел бой. Спрятался в березовой роще, и там меня поймали. Бросили в кузов машины вместе с оберштурмфюрером Циммером... Грузовик застрял... - Знаю. Как долго ты находился в плену? - Да каких-нибудь часа два. - А остальные дни? - Говорю же тебе, прятался в березовой роще. - Трое суток? - А что же я должен был делать? И ночью и днем ходили русские. Я решил ждать, пока фронт не откатится. - Ну, хорошо. - Вайдеман постоял с минуту и отошел. "Действовать, действовать", - лихорадочно билась мысль. Пихт увидел Гехорсмана и незаметно приблизился к нему: - Карл, когда-то ты обещал помочь мне... - Обещал, - отозвался механик. - Мы не должны пустить "Штурмфогель" в небо. - Мы не в силах это сделать. - В силах! - с ударением произнес Пауль. - Как? - Взорвать! - Невозможно! Ведь это предательство! - Предательство? Ты боишься предать Гитлера, который убил твоих детей? Если мы уничтожим опытный "Штурмфогель", мы приблизим час мира. Мы спасем тысячи людей. Ты же имеешь допуск к "Штурмфогелю"? - А кто поможет мне? - Когда "Штурмфогель" сядет на заправку и Вайдеман уйдет, сделай так, чтобы горючее потекло мимо горловины бака. Гехорсман испуганно поглядел на Пихта и быстро пошел к стоянке. Время траура кончалось, начинались полеты. Проводив "Штурмфогель" в воздух, Гехорсман почувствовал в ногах такую усталость, что сразу же лег на траву. От земли тянуло теплом. Травинка, покачиваясь, касалась дряблой, морщинистой щеки, как будто гладила, успокаивая. В далекой синеве неба висели невесомые перышки облаков. Гехорсман вспомнил себя мальчишкой. Отец, слесарь в мастерской по ремонту паровых котлов, в выходные дни уезжал за город и брал ребятишек с собой. Братья носились по высокой траве, ловили бабочек, сшибая их прутьями. А Карл ложился на спину, вот так же, и глядел в небо. Он смотрел на облака не отрываясь, и они рисовали ему одну картину любопытней другой. То появлялся всадник, то выплывали какие-то диковинные звери, люди с длинными бородами, ладьи викингов. "Карл вырастет отчаянным лежебокой", - смеялся отец. "Нет, он станет изобретателем, как Эдисон и Уатт", - возражала мать. "Поживем - увидим", - отвечал, покашливая, отец. Отцу удалось открыть свою мастерскую, и в четырнадцать лет Гехорсман был уже неплохим слесарем. В первую мировую войну он попал в авиационные мастерские. Тогда самолеты были тихие и ненадежные, но летали на них отчаянные парни. Летали знаменитые асы: Иммельман, Удет, Рихтгофен, Бельке. а Геринг, теперь вторая фигура в империи, был просто штафиркой... После войны миллионы голодных бывших солдат бродили по улицам. Но Карлу повезло. Хотя прусская королевская авиация и была запрещена Версальским договором, но самолеты исподтишка строили, и нужда в авиамеханиках была. Карл никогда не задумывался, что наступит такое время, когда с самолетов будут убивать людей. Это он увидел уже в Испании. Но не особенно огорчился. В конце концов, смерть от огня самолета менее страшна, чем от солдата, который целится в твою голову. Гитлер? Да хоть дьявол, лишь бы у людей была работа и им было бы что есть. Гехорсман старался на жизнь смотреть без забот. Сложности, считал он, выдумывают сами люди. Он просто спал, ел, женился, растил детей... И только когда поседела рыжая голова, когда он потерял всех детей на войне, когда в России он обжигал пальцы о раскаленный от мороза мотор и услышал о растоптанных городах, казнях, расстрелах, насилиях, лагерях, болезнях, он впервые задумался о себе и Германии. Он был ее сыном и не мог не задуматься о ней. А Германия разбойничала в России и Франции, в Голландии и Австрии, на Балканах и в Африке. Слово "немец" люди произносили как проклятие. Но среди немцев он узнал Пихта, Ютту, Эриха Хайдте... Пихт был человеком. И на фронте не раз выручал... И вдруг он предлагает взорвать "Штурмфогель"... "Ты знаешь, на что идешь, Карл? - спросил Карл себя и кивнул. - Тебя могут схватить и пытать..." Неужели он боится смерти? Когда не знаешь, за что умирать, тогда худо. Итак, Вайдеман после полета пойдет пить кофе. Подъедет заправщик... Травинка, покачиваясь, нежно гладила его дряблые, старые щеки. Послышался свист и вой. Вайдеман шел на посадку. "Штурмфогель" тяжело опустился на шасси. - Заправь баки, через тридцать минут я вылечу снова, - сказал Вайдеман, откинув тяжелый фонарь. - Вы идете в столовую? - спросил Гехорсман. Вайдеман не ответил. Сбросив парашют и комбинезон на траву, он несколько раз присел, разминая тело, и пошел к аэродромным баракам, где была столовая. Гехорсман вызвал заправщик. Вскоре приземлился и Пауль. Он торопливо выскочил из кабины и побежал к стоянке "Штурмфогеля". Через решетчатые ворота аэродромной ограды он заметил машину Коссовски. Капитан показал пропуск часовому, тот козырнул и раскрыл ворота. Машина подъехала к подъезду административного здания. Коссовски что-то сказал офицеру аэродромной охраны. - Ты готов помочь, Карл? - спросил Пихт, подбегая к механику. - Да, - с трудом вымолвил Гехорсман. - Сейчас подъедет заправщик, я отвлеку внимание шофера... Краем глаза Пауль заметил, что офицер охраны свистком подозвал группу солдат. - Хорошо, Пауль, - еще раз проговорил Карл. - Я знал... Прощай... И попробуй сохранить себя до победы. Солдаты во главе с Коссовски и офицером охраны пошли к взлетной полосе. На мгновение путь им преградил керосинозаправщик. Машина подъехала к "ШтурмФогелю" и очень медленно, как бы нехотя стала разворачиваться задом к самолету. Шофер лениво раскрыл капот насоса, сбросил шланги. - Да скорей же! - прикрикнул Гехорсман, заметив тревогу в глазах Пауля. Солдаты уже были в каких-нибудь двухстах метрах. Они задержались у Вайдемана, который шел в столовую. Коссовски что-то сказал пилоту, тот оглянулся. Пауль понял, что речь идет о нем. Гехорсман подтащил шланг к горловине баков, крикнул шоферу: - Включай! Толстая струя горючего растеклась по крылу, хлынула на землю. Пауль быстро пошел к своей стоянке. Ускорили шаги и солдаты с Коссовски и Вайдеманом. Гехорсман, сообразив, отозвал шофера в сторону, словно собираясь что-то сказать ему. Они зашли за заправщик. Коссовски вынул пистолет, заторопил солдат. И вот он побежал. Пауль поставил мину на мгновенный взрыв и, размахнувшись, изо всех сил швырнул ее в сторону "Штурмфогеля". Взрыв поджег разлившееся по земле горючее. Пламя хищно набросилось на самолет. Гехорсман и шофер, нагибаясь, кинулись прочь. Солдаты из автоматов открыли стрельбу по бегущему к своему истребителю Паулю. Завыли сирены, поднялась суматоха. - Что случилось? Где Вайдеман? - кричал в репродуктор Зандлер. Пихт успел добежать до своей машины, откинул фонарь, вскочил в кабину, включил зажигание двигателя. Над кабиной засвистели пули. Как назло, мотор не заводился. Одна пуля пробила плексиглас фонаря. Наконец, чихнув, заработал двигатель. В этот момент взрыв заправщика бросил солдат, Коссовски и Вайдемана на землю. Паулю удалось вырулить на взлетную полосу. Вайдеман приподнял голову, вскочил и бросился к стоянке "мессершмиттов". Под вой сирен прыгали в кабины пилоты, оказавшиеся поблизости. Пихт захлопнул фонарь, почувствовал какую-то непонятную, давно утерянную легкость. Волнение прошло. Голова обрела ясность, какая бывает после сильного потрясения. Истребитель качнулся, спустив тормоза. Фуражка, оставленная каким-то пилотом, попала в струю ветра от заработавшего винта, взлетела и, кувыркаясь, скрылась в лесу. Рыжая, обожженная трава на обочине бетонки приникла к земле от бешеного ветра. Поток взметнул пыль. Качнулись элероны на концах крыльев, будто огромная птица шевельнула перьями перед тем, как взлететь. Солдаты во главе с Коссовски были почти рядом. И Пихт повел машину на взлет. Самолет оторвался от земли и уперся острым носом в небо, где блуждали дымчатые облака. Потом Пауль перевернул машину через крыло и ударил изо всех пушек по самолетам, которые выруливали на взлетную полосу. Потом снова развернулся и снова стрелял, расшвыривая ползущие по земле самолеты. Два истребителя все же успели подняться в воздух. Среди них Пихт без труда нашел тот, которым управлял Вайдеман. На форсаже {Форсаж - работа двигателя на повышенном режиме} он лез вверх, нацеливаясь для атаки. Пихт обстрелял его, но Вайдеман ловко увильнул от трассы. "Ну что же, давай схватимся с тобой напоследок, Альберт!" - подумал Пихт. Вайдеман открыл огонь с дальней дистанции. Он хотел напугать Пихта, лишить уверенности. Пихт нырнул под трассу и помчался вперед, разгоняя истребитель. Другой истребитель стал заходить ему в хвост. Вайдеман круто отвернул в сторону. Пихт успел заметить его злое лицо, встрепанную голову. "Забыл шлем впопыхах". Земля осталась далеко внизу. Зелеными и коричневыми квадратами кружились поля, поблескивала на солнце вязь речек. Пихт потянул ручку на себя и затормозил, выпустив щитки. Истребитель, который заходил сзади, проскочил мимо. В желтом кресте прицела мелькнул его силуэт. Пихт нажал на гашетки, успел заметить, как трасса впилась ему в бок и оттуда, из черной дыры, вывалилось облако дыма. "Но где Вайдеман?" Он окинул взглядом небо, перевалив машину с крыла на крыло. Вайдемана не было. И тут подкралось предательское чувство страха. Пихт не видел врага, но знал: он где-то рядом. Пихт сделал полупетлю и оглянулся - Вайдеман висел на хвосте. "На этот раз промахнулся... Но почему он не стреляет?" Пихт стал склонять машину в глубокий вираж. При перетягивании ручки на вираже "мессершмитт" срывался в штопор. Какая из машин свалится первой? Может, Вайдемана? Это была последняя надежда уцелеть. Чуть заметными толчками Пихт двигал ручку в сторону и давил на педаль. Истребитель вибрировал, рыская носом по горизонту. Пихт оглянулся. Вайдеман тоже висел на критическом развороте, пытаясь поймать в прицел его машину. Очередь ударила по крылу, но не достала кабину. "Мессершмитт" Пихта покачнулся. Внезапно пришла простая мысль - крутнуть нисходящую бочку. Вайдеман кинется за ним, пройдет секунда. А секунда - не так уж мало в стремительном воздушном бою. Пихт швырнул истребитель вниз и начал делать беспорядочные витки. Но Вайдеман разгадал маневр. Он понял: если кинется следом, то окажется внизу и Пихт расстреляет его. Прибавив газ, он угнал самолет в сторону и развернулся. Вышел в исходное положение для лобовой атаки и Пихт. Кто отвернет первым? У кого не выдержат нервы? Машины с удвоенной скоростью понеслись навстречу друг другу. Никто не отворачивал. Вайдеман в какой-то миг понял: Пихт не отвернет и последним жутким усилием заставил себя не сворачивать тоже. Слишком многое их связывало в прошлом и слишком многое разделяло в это последнее мгновение... Коссовски, сквозь пелену злых слез наблюдая за боем, увидел, как два истребителя ударились друг в друга, бело-красная вспышка расколола небо на части, расшвыряв куски металла. Но ветер быстро развеял дым, и снова в бездне синевы показались легкие, розоватые облака...  ПОСЛЕСЛОВИЕ  Лехфельд содрогался от грохота тяжелых "шерманов". Заканчивалась война, самая страшная из всех войн, вместе взятых. Трясли мостовую армейские "доджи". Тяжелым шагом, вразброд шли канадские стрелки - загорелые, беззаботные, в грязных суконных куртках. Они высвистывали веселую солдатскую песенку. А навстречу этому потоку медленно брели трое. Карл Гехорсман, Эрих Хайдте и Эрика. В сквере у городской ратуши перед замком Блоков они остановились. Старые деревья здесь были вырублены, на обочинах аллей торчали скорбные черные пни. Гехорсман поднял щит с дорожным указателем, на чистой обратной стороне химическим карандашом написал: "Здесь в борьбе с фашистами погибли радистка Ютта Хайдте и советский боец..." - Я не знаю, как на самом деле звали Пауля, - сказал Гехорсман. Не знал этого и Эрих Хайдте, не знала и Эрика. Подумав, Гехорсман решительно дописал: "...по имени Март". Подошел американский солдат, помолчал, меланхолически пожевывая резинку. - Кэмрид? - спросил он. - Друг, - ответил Гехорсман и с размаху воткнул щит во влажную землю. Пока не смоют надпись дожди, она будет напоминать о войне и подвиге солдат отважного и трудного фронта. В то время разведчикам еще не ставили памятников в бронзе и камне.