Ансельм просто воспрял. Бэртрада же сначала слова не могла вымолвить, даже лицо пошло пятнами. Наконец кинулась к Кларе, влепила той пощечину. - Дура! Дрянь! И ты являешься только сейчас? Да тебе давно следовало оповестить меня обо всем едва он... он... Она повернулась к мужу столь стремительно, что ее длинные косы отлетели в сторону, задев по лицу преподобного Радульфа. - Как ты смел! Да я за это... - она почти задыхалась. Эдгар наконец перестал чесать пса за ушами. - Думаю, миледи, нам следует поговорить без посторонних. Он открыл створку дверей, жестом приглашая ее за собой. Бэртрада вышла с достоинством королевы. Но даже закрытые двери не могли приглушить ее гневного голоса, даже звона посуды, когда она в гневе кидала первое, что попалось под руки. Я был прав, предвидя это. Их разговор длился около часа. Мы прислушивались, порой обменивались быстрыми взглядами. Епископ Радульф явно был удручен. Клара притихла в углу, порой еще всхлипывая. Я мерил шагами покой и всякий раз, как поворачивался от камина, видел освещенное огнем лицо аббата Ансельма. Не мог не заметить, что толстяк едва ли не потирал руки от удовольствия. Наконец, когда Бэртрада выдохлась, а может сдалась доводам мужа, появился он сам. Вот уж, воистину, ледяное сердце. Лицо невозмутимое, словно только что "Рater njster" прочитал. Подошел к столу, метнул в рот несколько маслин. Я почувствовал на себе его взгляд, но никак не отреагировал. Мне-то что. Я человек миледи. Но Эдгар уже глядел на Клару. - Бог мой, девушка, если ты так необходима госпоже, то ради всего святого. По крайней мере ты сможешь и молитвенник за ней нести в церковь, и собачек ее кормить. Надеюсь ради этого не понадобятся еще две дюжины других. Он не стал выслушивать благодарный лепет Клары и вышел. А спустя минуту за ним последовал и епископ радульф. Мы же с преподобным Ансельмом направились в покой, где оставалась Бэртрада. По виду графини я понял, что ей пришлось уступить. Поникшая, нервно кусающая губы, с взбившимися вокруг лица темными кудрями, она полулежала в кресле. Ансельм тут же взял ее руку в свои, стал успокаивающе похлопывать. Я не дал ему всецело завладеть ее вниманием, шагнул вперед. - Итак, миледи, я еще ваш человек или могу предлагать свой меч кому иному? Она наконец поглядела на меня. - Не мели вздор, Гуго. Не хватало, чтобы я по воле этого грубого сакса еще лишилась своих телохранителей. И недобро усмехнулась. - Пути Господни неисповедимы, и кто знает, может ваша помощь мне еще понадобится. Даже против Эдгара. Про себя я отметил эти ее слова. Меж тем Ансельм, склонясь к Бэртраде, заговорил: - Этот сакс не должен так поступать с дочерью короля Генриха. Подумать только, кто он - и кто вы. А ведь, признаюсь, и у него рыльце в пуху. Хотите узнать, почему он так тянет с вашим переездом в Гронвуд? Бэртрада тут же оживилась, но аббат тянул, давая понять, что его сообщение - не для посторонних ушей. Но он ошибался, считая, что у Бэртрады могут быть от меня тайны. И хотя меня попросили удалиться, чтобы толстяк чувствовал себя свободнее, часом позже я уже знал, в чем дело. Увы, аббат оказался полным глупцом. Ему пришло в голову, что проведав о датской жене графа, обитавшей в Гронвуде, он настроит Бэрт против Эдгара, тогда как на деле вышло наоборот. Препятствия всегда только взбадривали ее, а то, что Эдгар способен обратить внимание на другую, было для нее что твоя вязанка хвороста для уже начавшего угасать пламени ее влюбленности. Рассказывая мне об этой Гите Вейк, она то и дело подходила к окну и справлялась, куда уехал Эдгар. Она теребила кончик косы и задавала бессмысленные вопросы, а в конце концов отчаянно воскликнула: неужто есть кто-то, кто может значить для Эдгара больше. Чем она, женщина, столь возвеличившая его? Как по мне - ей стоило бы пореже напоминать об этом супругу. Благодарность - тяжелое бремя, и редкий мужчина станет любить женщину только из чувства долга. Эдгар вернулся уже на другой день. И хотя Бэртрада тут же заперлась в своем покое, она вскоре открыла ему, особенно, когда муж сказал, что привез кое что для нее. И как же заулыбалась Бэртрада, завидев подарок - прозрачно светящееся колье из янтарных капель, скрепленных золотыми шариками. Эдгар сам застегнул колье на шейке супруги. - Говорят янтарь получается из смолы. Но мне больше нравятся рассказы, что это слезы русалок. Я внутренне чертыхнулся. Как же легко купить женщину, даже дочь короля, обычной побрякушкой. Дорогой, однако, побрякушкой. Мне такую за все свое жалование не приобрести. А пока я негромко покашлял в кулак, привлекая внимание Бэртрады. Умница Бэрт сразу все поняла. Отступила от мужа, надменно вскинув подбородок. - Осмелюсь спросить, милорд, отчего это украшение вы привезли мне, а не вашей любовнице? Эдгар стоял ко мне спиной, я не видел его лица. Была лишь небольшая пауза. Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно. - Миледи, о какой любовнице идет речь? - У вас их так много? Браво, Бэрт! Но тут она не сдержалась. - Я говорю о саксонке, какую вы поселили в Гронвуд-Кастле. Граф только пожал плечами. - Саксонка? Моя любовница? Вас ввели в заблуждение, мадам. Гронвуд только ваш замок. Он построен для вас. И он вас ждет. Мы отправляемся туда немедленно. Я отвернулся, когда они обнялись. Чтож, янтарное колье, да еще замок в придачу - тут чье угодно сердце растает. ??? Когда я увидел Гронвуд-Кастл, моя ненависть к Эдгару Армстронгу достигла предела. И тем не менее я не мог сдержать восхищения - я, который видел немало крепостей и замков вельмож и королей. Гронвуд еще пах свежей побелкой, олифой и древесиной, но как он был великолепен! Эти резные каменные своды, эти полукруглые арки, витые колонны, винтовые лестницы, это потрясающее центральное окно с витражами, способными потягаться с самыми знаменитыми соборами евромы! Окончательно достроенной была только главная башня - донжон. На окружающие цитадель могучие стены каменщики еще поднимали грузы, слышался стук мастерков. Во внешних дворах всюду громоздились кучи щебня, корыта с известняковым раствором. Однако легко было представить, как будет выглядеть Гронвуд, когда работы будут окончены. В центре - величественный донжон, могучая шестиугольная башня, каждый из углов которой венчают навесные дозорные башенки. Вокруг донжона - внутренний двор с садом, плацем для обучения воинов и часовней. Далее - внутренняя крепостная стена, чьи куртины? соединяют круглые башни с помещениями для гарнизона и прочими службами. Вторая стена, несколько более низкая, но такая же мощная, охватывает обширное пространство внешнего двора, где расположены жилища челяди, хозяйственные постройки, скотные дворы, псарня и голубятня. В мощной надвратной башне закреплены цепи надвратного моста, переброшенного через наполненный водой ров, за рвом высится земляной вал, увенчанный частоколом из заостренный бревен. Таким образом, донжон был окружен тремя почти непреодолимыми линиями обороны, а снаружи, за стенами замка, шумел небольшой городок - из тех, что обычно возникают вокруг подобных твердынь. Здесь уже жили с семьями строители, кузнецы и каменщики, а по воскресным дням сюда съезжалось окрестное население на торги и возникал рынок. И вот я целыми днями бродил по замку, все оглядывал, расспрашивал, даже своей заинтересованностью расположил к себе главного строителя Гронвуда каменщика Саймона. Гронвуд-Кастл, объяснял он, будет замком-крепостью, но со всеми удобствами и нововведениями, начиная от каминов с дымоходами до отхожих мест с особой системой канализации. Прибавьте к этому роскошь отделки - дубовые панели на стенах, уютные ниши окон, галереи на изящных подпорках, а так же богатство обстановки, все эти ковры, инкрустированную мебель, мягкие перины - и вы поймете, что я почувствовал оказавшись в Гронвуде. Это был замок моей мечты, замок за обладание которым, я отдал бы пол жизни. И принадлежал он выскочке саксу, чей удел разводить свиней и дышать дымом под тростниковыми кровлями. Я не могу объяснить, что всколыхнулось в моей душе. Гронвуд... Это было, как первая любовь, как пожар в крови. И это притом, что внешне я был абсолютно спокоен. Даже словно замкнулся в себе. И все размышлял отчего мы - я и сакс Эдгар - оказались в столь неравном положении - он господин, я в подчинении. Простая случайность, удача - и вот он зять короля, граф Норфолк и владелец замка в который я влюбился с первого взгляда. Но удача вещь изменчивая. Я знавал сеньоров, которые попирали ногами смертных, а умирали в застенках. И дал себе слово, что стану злым роком Эдгара, сделаю все, чтобы скинуть его. И ключ к этому - Бэртрада. Именно она извлекла его из грязи и возвысила. Но тут у меня было некое преимущество - я пользовался ее доверием, а он нет. Конечно Бэртрада его жена и вынуждена повиноваться. Но в этом же была и проблема - Бэрт не желала жить в послушании. А после того, как убедилась, что в Гронвуде нет никакой соперницы, ее влюбленность к мужу снова пошла на убыль. Я видел какой раздраженной была графиня после первой их ночи в Гронвуде. Заметил это и Эдгар, глядел на жену словно в недоумении. Вновь меж супругами стали происходить ссоры. Стремясь во всем поддерживать Бэртраду, изо дня в день я разжигал ее недовольство. Как-то Эдгар попросил жену быть немного приветливее с его бастардом Адамом. Однако Бэртраду при виде этого мальчишки передергивало от отвращения. - Не хватало еще, чтоб я утирала сопли этому отродью сарацинки! - Полегче, Бэрт, ты должна быть снисходительна к Адаму, по крайней мере при его отце. - Ты так считаешь? Кровь Христова! Ну и прелесть же была Бэртрада, когда так спрашивала меня. Я пояснял: - Вы с графом Норфолком женаты уже более двух месяцев, спите вместе, и тем не менее ты все еще не понесла. А ведь наш саксонский вельможа ждет не дождется, что ты нарожаешь ему целый выводок сыновей. Раз уж ты пока не оправдываешь его надеж, то должна быть любезнее с его отпрыском. Но я-то знал, насколько Бэрт не переносит детей. И от моих слов она так и вспыхивала, жаловалась на свою женскую участь, на приставания супруга, и, уж поверьте мне, ласковой с Адамом ее вряд ли можно было назвать. Однако Эдгар вскоре что-то заподозрил или наконец решил, что наша близость с Бэрт не соответствует ее положению, и с этого времени стал предпринимать все для того, чтобы мы виделись с ней как можно реже. Вместе с тем ни мне, ни моим людям не было поручено ни какого дела, и это был явный намек на то, что мы, сорок крепких воинов, по сути едим свое хлеб даром. А потом мы и сами совершили ошибку: как-то напившись со скуки, изрядно набедокурили в одной из его деревень. Избили сельского старосту, поваляли женщин, подожгли пару хлевов. Когда сошел хмель и мы поняли что натворили, было уже поздно. Граф вызвал меня и первым делом холодно заметил, что мы не в завоеванной стране, а его долг - следить за порядком. Из нашего жалования будет удержана сумма, необходимая для покрытия убытков, но если подобное повториться, мы будем немедленно высланы из графства. Однако закончил он неожиданно миролюбиво: - Ты не глупый парень, Гуго, понимаешь, что содержу я вас только ради графини, но рано или поздно, мне придется решать, как с вами поступить. Некоторых все же ушлют, но тех кого я сочту достойными службы, наделю землей, они смогут содержать себя сами, и будут являться на службу только по вызову. Так что при наличии усердия, ты вполне сможешь найти свое место. Свое место! Я едва не взвыл. Что мне предлагал этот сакс!? Чтобы я стал мелким помещиком - а это то, чего я менее всего хотел. Вот если бы он возвысил меня, дал мне подходящую должность в управлении графством, чтож может тогда я бы и поменял свое мнение о нем. Хотя... Ничего я не желал более чем занять его собственное место. И я начал искать ошибки Эдгара. Конечно у него, как у любого вельможи, не может не быть злоупотреблений. Но король Генрих не глуп, он понимал что на святых среди своих вассалов не может рассчитывать. И мне надо было выискать нечто такое, что всерьез опорочит графа. Я стал разъезжать по всему графству, выведывать, выспрашивать. Так я узнал, что некоторые норманны недовольны, что их ставят вровень с саксами. Но в наше время это уже не повод. Генрих Боклерк сам стремился покровительствовать обоим народам и пример возвышения самого Эдгара тому пример. Потом я узнал, что прекрасный граф поддерживает отношения с тамплиерами, а этот Орден полу-монахов полу-воинов, уже неоднократно будил подозрения Генриха. Немало любопытного я узнал и от аббата Ансельма. Сей прелат поведал мне о событиях мятежа прошлой зимой. Причем выслушав все в изложении Ансельма, я понял, что Эдгар отнюдь не безгрешен в этом вопросе. Он ведь не покарал ни одного из саксонских мятежников, и если учесть, что главную зачинщицу мятежа, ту самую Гиту Вейк, даже возвеличил, то уже это можно представить королю, как личную заинтересованность его зятя сакса. Была еще и странная история с поимкой Гая де Шампер. Сей рыцарь был в розыске и эмиссары короля то и дело прочесывали английские графства, едва появлялся слушок, что сэр Гай появлялся. Вроде видели его и в Норфолке. Причем Эдгар при этом повел себя несколько странно. Он зафрахтовал судно в порту Ярмута и оно стояло без дела, пока неожиданно не отбыло. Причем с единственным пассажиром на борту, какой подозрительно походил по описаниям на разыскиваемого изгоя. Было немаловажным и, что Эдгар поддерживал руку Стэфана Блуаского. И как же я жалел, что в свое время пустил все на самотек, мало прислушиваясь к тому, что доносила Клара. Теперь же я только зря пытался выпытать что-либо у этой потаскушки, ибо Клару не интересовало ничего, кроме ее влюбленности в каменщика Саймона. А так как он получал совсем неплохое жалование, Клара мечтала женить его на себе. Изыскивая причину, как бы навредить Эдгару, я обратил внимание даже на рынок под стенами Гронвуда. Дело в том, что позволять открываться рынкам - прерогатива короля. А Эдгар покровительствовал не только горонвудскому торгу, но и рынкам в Ай, в Восточном Ротерхеме и еще в нескольких местечка, отовсюду получая плату. Но делать подобное, без специальной лицензии, значило обходить закон. Однако Эдгар все же королевский зять, а родне многое прощается. Ну обойдется сакс штрафом в казну - у него столько денег, что с него не убудет. Вот если жалоба будет исходить от Бэртрады... Выходит я вернулся к тому с чего начал - надо постараться рассорить супругов. Однако за время их совместной жизни в Гронвуде, в их отношениях наметился некий штиль. Эдгар часто бывал в отлучках, графиня оставалась тут госпожой, отдавала приказы, устраивала приемы. Порой же, устав от празднеств, просто проводила дни, как добронравная супруга, за вышиванием. С иголкой и нитками она справлялась не хуже чем Эдгар с метанием ножей. (Лично я, сколько не упражнялся метать кинжалы, так и не достиг в нем подобного мастерства, и меня брала досада, когда мои рыцари с восхищением обсуждали удивительную ловкость графа). Итак Бэртрада вышивала. И настроение ее в такие часы было самое благодушное. Как тут расшевелить ее, настраивая против мужа? Тогда я решил навести справки про датскую жену Эдгара, Гиту Вейк. прозванную в округе Феей Туманов. Однако, как оказалось, разыскать прежнюю пассию графа было не так и просто. Она жила в болотистом краю фэнленда, почти никуда не выезжала, ни с кем не общалась. Но я выведал, что саксонка каждое воскресенье посещает церковь Святого Дунстана в фэнленде. И решил съездить туда. Ну хотя бы чтоб убедиться, так ли хороша пресловутая Фея Туманов. Я взял в поездку своих приятелей, Геривея Бритто, молодого Ральфа де Брийара и силача Теофиля. Я заинтересовал их знакомством с прекрасной мятежницей, ведь до этого мы считали, что ни одна из этих бледных белобрысых саксонок не достойна и шнуровать башмачки красавицы Бэрт. Поглядеть же на ее соперницу этим вертопахом было интересно. К тому же ехать вместе не так опасно, ибо после нашей проделки в селениях, о рыцарях графини сложилась дурная слава. Я бы не решился в одиночку углубляться в фэны. Уже давно настал ноябрь, день, когда мы выехали, выдался сырой, промозглый, холод пробирал до костей. Мы наняли проводника в ближайшем селении и он вел нас, как уверял, по самой короткой дороге, то есть по полному бездорожью. Церковь возникла перед нами как призрачное видение. Убогая такая церквушка с покосившейся колокольней, стоит у самой кромки вод. Однако у берега мы увидели немало лодок-плоскодонок, а к коряге на мысу было привязано несколько лошадей. Одна из них сразу привлекла наше внимание - белая стройная кобылица, с гибкой шеей, маленькой породистой головой, легкими ногами. Я переглянулся со своими спутниками. - Шлюха Эдгара уже здесь. Кто бы еще мог иметь такую великолепную лошадь. К началу службы мы опоздали и ввалились в церковь, когда священник уже приступил к таинству евхаристии. Наше появление вызвало смятение, прихожане начали беспокойно оглядываться. Церковь внутри оказалась ветхой. Только поддерживавшие балки колоны новые, светлого дерева с резьбой. Еслибы не они, казалось, что кровля вот-вот осядет на голову. Но прихожан здесь собралось довольно много. Женщины и мужчины располагались скученно, без деления на женскую и мужскую половины. В основном здесь собрались простолюдины, однако ближе к алтарю, я различил две пары по виду явно из благородных - об этом свидетельствовали и почетное место, и их дорогие одежды. Я все осматривался, ощущая легкое недоумение. Почему-то считал, что Гита Вейк должна прибыть одна. Неужели мы просчитались, ее сегодня нет, а белая кобылица принадлежит кому-то иному? Скучая, я рассеянно следил за ходом службы. Священник настоящий сакс - соломенные волосы, борода во все стороны - приготовлял хлеб и вино для претворения. Положенные слова произносил на неплохой латыни, однако когда обращался к пастве, говорил исключительно на местном диалекте, из которого я ничего не мог уразуметь. Это начало меня раздражать. - Эй, преподобный! Изволь вести службу, чтобы мы хоть что-то могли понять. Я сказал это нарочно громко и повелительно. Прихожане зашептались, а священник и ухом не повел, продолжая бормотать нечто невразумительное. Но на мой голос обе стоявшие у алтаря пары оглянулись. Однако мое внимание занимал священник и я не обратил на них внимание. А вот стоявший подле меня Ральф даже слегка присвистнул. - Три сотни щепок Святого Креста! Глядите, какая хорошенькая! Он сказал это негромко и, заметив мой вопросительный взгляд, указал на одну из женщин у алтаря. Она уже отвернулась и я теперь мог лицезреть только ее затылок, покрытый белой шалью, да плечи с которых струился дорогой лиловый плащ. Росточка небольшого, но осанка горделивая. Но тут мое внимание привлек стоявший подле нее рослый худой мужчина, типичный сакс, если судить по тому, как был сколот на плече его плащ, а голые ноги крест-накрест обвивали ремни обуви. На протяжении службы он то и дело оглядывался на нашу группу и отнюдь не ласково. Я интуитивно ощутил исходящую от него угрозу. Да и из полы его накидки выглядывала рукоять секиры. А еще я отметил, что не смотря на его длинную почти до пояса шевелюру, он скоро начнет лысеть. Я бы не придал этому значения, если бы у самого не было той же проблема. Поэтому я и стригся короче некуда - говорят волосы так меньше лезут. А у этого сакса уже сейчас залысины на темени, да и сквозь длинные пряди на затылке проглядывает плешь. По сути мне дела до него не было. Меня интересовала только Гита Вейк. Поразмыслив немного, я пришел к выводу, что девица подле враждебного сакса и есть она. А то, что он ее сопровождает... Есть немало причин, отчего мужчина станет уделять внимание красивой легкодоступной женщине. Ральф вон все твердит, что она прехорошенькая. И еще я увидел ее светлую косу, струящеюся по бархату плаща. А ведь мне говорили, что Гита Вейк светловолосая. Фея Туманов. Гм. Наконец долгая саксонская служба подошла к концу. Я намеренно задержался у чаши со святой водой, дождался когда приблизится саксонка в лиловом. Двигалась она как-то неуклюже, тело под плащом угадывалось округлое, толстенькое. А вот личико действительно довольно милое - лилейно белая кожа, выразительный рот, волосы на висках и лбу, там где их не скрывала шаль, светлые как лен. В сочетании с каштановыми бровями это смотрелось даже красиво. Хорошенькая, но до Бэртрады ей все же далеко. Как галантный рыцарь я опустил руку в чашу со святой водой и протянул ей. Она, не глядя, слегка коснулась моих пальцев. Рука у нее была красивая, узенькая с тонкими длинными пальцами, однако словно загрубевшая от работы, ногти коротко обрезаны. Глаз так и не подняла, зато я заметил какие у нее длинный, пушистые ресницы. В следующий миг меня потеснил от саксонки ее грозный спутник. Но я не собирался тратить на него время и, обойдя, поспешил за девушкой на улицу, предоставив своим рыцарям улаживать дело с саксом. У церкви я загородил ей дорогу. - Миледи, мы столько наслышаны о красавице из фэнленда, что не могли отказать себе в счастье лицезреть вас. Она наконец подняла глаза - серые, прозрачные. "Действительно Фея Туманов" - подумал я. Однако не забывал, что передо мной всего лишь саксонская шлюха. Подбоченился. - Вы довольны, милочка, что вызвали к себе интерес нормандских рыцарей? Я говорил на нормандском, даже не зная, понимает ли она меня. Но она ответила на моем языке, причем без малейшего акцента. - Несказанно довольна. А теперь, сэр рыцарь, позвольте пройти. - Куда же вы так торопитесь? Может у нас есть кое-что, что вас заинтересует. Мы ведь состоятельные люди. - Наверное хотите прикупить у меня овечью шерсть? - нарочито невинно спросила она. - Шерсть? О нет. Мы хотим купить вас, милочка. Может столкуемся о цене? Глаза ее чуть расширились. Голос же звучал по-прежнему ровно. - Я дорого стою. И жалования наемника графа, даже с довеском дурных манер, не хватит, чтобы привлечь мое внимание. Она шагнула в сторону, но я не дал ей уйти, удержав за локоть. - Хоть ты и красотка, девка, однако не тебе тягаться с прекрасной графиней Бэртрадой. Вот кто настоящий светоч красоты для мужских глаз. Она пыталась высвободить руку. - Чтож, может тогда вам уместнее попытаться столковаться о цене с предметом ваших мечтаний? От гнева я едва не задохнулся. Занес руку для удара, но кто-то крепко схватил меня за запястье, удержал. Мальчишка Ральф. - Не глупи, Гуго. Я так и не понял, что он имел в виду: то ли, чтобы я не поднимал руку на женщину, то ли, чтобы не напрашивался на неприятности. А неприятности у нас и в самом деле могли возникнуть. И это верный сакс Гиты уже освободился от Теофиля с Геривеем, спешил к нам, на ходу вытягивая секиру. Но я улыбнулся - вот оно, он первый взялся за оружие. Я тут же выхватил меч. Но тут меня отвлек лязг металла вокруг. И к моему удивлению, все эти лохматые саксонские простолюдины повыхватывали из под накидок тесаки. Кровь Христова! - с каких это пор крестьянам позволяется носить оружие? Я прикидывал в уме: один рыцарь в схватке стоит пятерых, а то и больше крестьян. Нас же четверо и все вооружены. Но людей их фэнов было много. Да и этот сакс явно кое-чему обучен. К тому же второй из знатных саксов, белобрысый, весь в веснушках, тоже оставил свою спутницу, шел, на ходу вынимая оружие. Мы вмиг оказались окружены. Однако выучка нас не подвела, встали спина к спине, ощетинившись оружием. Я только подумал - зря не надели кольчуг. Но все одно - схватка, так схватка. Но тут Гита подняла руку, что-то громко сказала этим людям по саксонски. Я не понял. К тому же кое-что отвлекло мое внимание. Я увидел, как от резкого движения, ее плащ распахнулся, и понял, что девка брюхата. - Уезжайте, пока есть возможность, - сказала она. Я счел это наилучшим. Ведь в драку может ввязаться любой глупец - умный знает, как ее избежать. И мне совсем не улыбалось бесславно пасть от рук подлых простолюдинов. Похоже так же думали Геривей с Ральфом. Что до Теофиля, то тот явно горел желанием подраться. Нам пришлось даже удерживать его, еле оттащили. - Да я бы их... Да я бы их всех!.. - рычал Тео. Мы садились на лошадей, сопровождаемые улюлюканьем и свистом. Я оглянулся. Увидел, что Гита подошла к белой кобылице. Молодой белобрысый сакс придержал ей стремя. Но садилась она грузно, осторожно. Значит я не ошибся - Гита беременна. И я догадывался от кого. Но долго размышлять не было времени. Простолюдины по-прежнему вели себя угрожающе, выкрикивали что-то оскорбительно на своем языке. Сакс с секирой вышел вперед, осклабился. - Будете теперь знать, как оскорблять наших девиц. Он сказал это на том смешанном англо-нормандском наречии, какое я понимал. И я не удержался, чтобы не ответить, указав на Гиту: - Ты уверен, что она девица? Если так - то я король Англии. Сакс зарычал по волчьи, показав зубы. Секира просто вибрировала в его руке. Гита с высоты седла что-то крикнула, сразу усмирив. Видимо власть над ним имела немалую. И все же сакс не удержался, чтобы не крикнуть мне вдогонку. Я разобрал слова: flearde asul. Догнав нашего перепуганного проводника, я спросил, что это значит. Тот, заикаясь от испуга, пояснил - "надутый осел". У меня даже зубы захрустели, так их сжал. Чтобы нормандского рыцаря так оскорблял сакс!.. Но ничего, я еще отомщу. ??? На обратном пути Теофиль твердил только об одном - зря мы не дали ему подраться. Я молчал. Молчали и Геривей с Ральфом. А когда въехали в Гронвуд, узнали, что граф в замке. Он был на плацу, тренировал своих воинов. Своих - не моих. Мои стояли в стороне, ободрительно галдели, наблюдая, как кто-либо из людей графа попадал на скаку копьем в подвешенное кольцо, или делали ловкие выпады мечом. Сам Эдгар стоял немного в стороне, следил за учениями, давал советы. Мы переглянулись. Если графу донесут, что мы цеплялись к его девке и едва не спровоцировали резню возле церкви... Он ведь уже предупреждал, со мной даже говорил лично. И я понимал, что дважды он не станет повторять. Но пока, похоже, Эдгар пребывал в неведении. Завидев меня даже добродушно улыбнулся, махнул рукой, выявив желание померяться силами. Я считался неплохим воином, владел мечом, секирой, в бою с копьями мало кто мог устоять против меня. Однако этому графу из крестоносцев я уступал. Но сейчас не посмел отказаться от его предложения. Мы стали друг против друга с затупленными для тренировочного боя мечами, кто-то из оруженосцев облачил меня в толстую бычью куртку, шнуровавшуюся по бокам - обычная предосторожность для избежания увечий. По сигналу сошлись. Надо отметить, поединок на мечах не бывает долгим. Два-три касания - и считается, что ты убит или ранен. У Эдгара была своя особая манера сражаться - он не стремился к внешним эффектам, к особым выпадам, которые так популярны у рыцарей на турнирах. Эти бывшие крестоносцы сражаются особой методой боя, какую приобретают после стычек с сарацинами, то есть все равно каким способом, только бы победить противника. Не столь зрелищно, сколько действенно. И когда граф, отражая мой выпад, сделал подсечку, я оказался не готов и распластался на песке плаца. Эдгар замер надо мной, держа острие меча у моего горла, но приятельски улыбаясь. Подал руку, помогая встать. Да, не желал бы я встретиться с ним в настоящем бою. Я просто хотел отнять у него Гронвуд. И готов был в этом рискнуть. Ведь кто не рискует, ничего не выигрывает. А вопрос стоял так: либо Эдгар, проведав про сегодняшнее происшествие выдворит меня, либо я, опираясь на влияние Бэртрады, лишу Эдгара всего. Прямо с плаца я отправился разыскивать каменщика Саймона, а отыскав, стал расспрашивать о наглом саксе из фэнов. Француз даже присвистнул. - Похоже, сэр, вы повстречались с самим Хорсой из Фелинга. И готов проглотить мешок извести, если эта встреча доставила вам удовольствие. Оказалось, что этот Хорса - самый, что ни на есть, отъявленный бунтовщик и поджигатель смут. Прошлой зимой он первым напал на людей аббата Ансельма, и если граф замял дело, то только по его не понятной снисходительности к Хорсе. Вечером я присутствовал на трапезе в зале Гронвуда. Граф и графиня восседали за высоким столом и выглядели всем довольными. Бэртрада часто смеялась. Выглядела она просто очаровательно. На ней было платье из плотного переливающегося шелка бледно-желтого цвета. Юбка расходилась пышными складками, лиф заужен и от горла к талии шла треугольная вставка, расшитая золотыми узорами по белому сукну. Узоры были в виде диковинных цветов и звезд, в том звеньям чеканного пояса, обвивавшего ее талию. На голове не было покрывала, волосы, высоко зачесанные, удерживал обруч из полированного золота. Бэртрада вообще любила ходить с непокрытой головой, что не соответствовало обычаю замужних женщин, но супруг не досаждал ей требованием соблюдения традиций. Я вспомнил Гиту из фэнленда. Конечно она тоже была хороша, но совсем по иному. Эдгар давно ее покинул и я что-то не слышал, чтобы он навещал свою беременную подопечную. Однако Бэртраде не стоило знать о его равнодушие к Гите. Наоборот, я хотел разозлить ее, Не заставить ревновать, а именно разозлить. И уже знал, как это сделать. Оказалось, граф уже назавтра собирался покинуть замок. И едва он уехал, я сразу поспешил к Бэртраде. Пользуясь правом старого друга, прошел к ней в покои. Какая же там была роскошь: на стенах яркие гобелены, плиты пола покрывали светлые меха, мебель в богатой резьбе с инкрустациями. И среди этого великолепия моя красавица Бэрт - недовольная, раздражительная, нервная. Я подавил улыбку: обычное настроение графини после ночи на супружеском ложе. Но меня Бэртрада встретила приветливо, протянула руку для поцелуя. Она сидела в напоминающем трон кресле, а кормилица Маго укладывала ее волосы. Сейчас присутствие здесь Маго было данью приличиям: не могла же графиня принимать наедине молодого мужчину, когда супружеское ложе еще не остыло. Не остыло... И настроение у Бэрт было самое не остывшее. - Скажи мне, Гуго, неужели все мужчины столь навязчивы? - Мне уйти, госпожа? - Ах, речь вовсе не о тебе. Я неправильно выразилась. Неужели все мужья столь навязчивы? - А вот вы о чем. Разумеется, как и прочее имущество, вы принадлежите графу по закону и он может пользоваться вами, когда пожелает. К тому же Эдгар Норфолкский желает, как можно скорее посеять свое семя в вашем лоне. Поэтому смиритесь, иначе супруг разочаруется в вас и вернется к Гите Вейк. Я сделал вид, что не заметил, как изменилось ее лицо, и тут же сообщил, что мне удалось повидать саксонку. Она весьма привлекательна, хотя вся ее бледная прелесть не сравниться с единым завитком волос Бэртрады. Но это только мое мнение. Кто знает, что думает по этому поводу Эдгар. Бэртрада даже подалась вперед, заставив засуетиться удерживающую ее волосы Маго. - На что ты намекаешь? - Я подозреваю, миледи, что пока вы, как добронравная супруга ожидаете мужа в этой каменной громаде под названием Гронвуд, Эдгар продолжает наведываться к своей, так называемой, подопечной. Она вскочила так резко, что Маго упустила гребень, и он повис, запутавшись в массе волос графини. - Говори! Но я не стал более будить ревность Бэртрады. Я просто сказал, что вряд ли Эдгар не испытывает чувств к Гите Вейк, если подарил ей белую арабскую лошадь. А ведь своей супруге, он пока отказал в этом, хотя Бэрт его и просила. Ей была свойственна мелочность. Порой из-за пустяка могла распалиться не на шутку. И сейчас то, что Эдгар так и не подарил ей белую арабку, но дал такую любовнице, задело Бэртраду куда сильнее, чем все сплетни о его романе с Гитой. И как же она бушевала! Я давно не видел ее в таком состоянии. Вмиг всплыли все обиды на Эдгара. И то, как еще в Нормандии он вынудил ее едва ли не бегать за собой, и то что уложил на ложе, где до нее спала другая, и то, как коварно лишил ее свиты. Мне оставалось только подливать масла в огонь. - Но ты его жена, Бэртрада, и должны рожать ему. Он плодовитый парень. Вон бастард Адам уже есть, теперь еще ублюдок от саксонки. Я сам видел, что она брюхата. Теперь твоя очередь понести от него. Лицо графини выражало отвращение. - Какая мерзость... И тут я сказал: - Ответь, Бэрт, радость моя, зачем он тебе вообще? Этот изменник, развратник, прелюбодей. Он недостоин тебя. Ведь это ты возвысила его, ты же можешь и ниспровергнуть. И если он падет... Тогда только ты, Бэртрада Норфолкская, будешь править в Восточной Англии. Я знаю, для нее нет ничего слаще таких речей. Она была властолюбива, однако была и реалисткой. Поэтому осторожно спросила: - Но останусь ли я леди Норфолка без Эдгара? Отец может попросту отозвать меня ко двору. Я ведь только женщина. Я рассмеялся. - Вспомните, милели, ведь Генрих Боклерк прочит в королевы Англии Матильду. Что ему стоит поставить во главе графства другую свою дочь? Она всегда завидовала законнорожденной сестре. А получить под свою руку Норфолк, для нее означало умалить влияние Матильды в ее доле наследства. - Саксонка беременна от Эдгара, - задумчиво сказала она, словно только сейчас осознала услышанное. - Это измена мне, но даже мой отец, имеющий столько бастардов, не сочтет это поводом для наказания графу. Однако ты, Гуго говоришь так, словно знаешь что-то, что поможет мне избавиться от мужа. Говори. Она смотрела на меня своими темными горящими глазищами и я начал. Напомнил, что Эдгар Армстронг из семьи мятежников, а так же сказал, что в вопросе прошлогоднего мятежа он не так и не безупречен перед королем. Он покрыл зачинщиков, он никого не покарал, кроме несчастного Ансельма, разумеется. А далее я стал говорить обо всем, что имел против Эдгара. И о его превышении полномочий насчет рынков, и о подозрительных сношениях с храмовниками. Сказал и о его пособничестве разыскиваемому Гаю де Шампер. Бэртрада хищно улыбнулась. - О, отца это заденет, как личное оскорбление. Однако, с моей помощью Эдгар приобрел огромные связи. За него теперь вступятся не только Стэфан и Мод, но и вся норфолкская знать - все эти де Клары, д'Обиньи, Варрены... - И тем ни менее, для них он прежде всего ваш муж. А без Бэртрады Норфолкской - просто сакс. - Но и первой женой моего отца была саксонка, - осторожно напомнила графиня. - Саксы уже не просто покоренное племя. Отец опирался на них, когда добивался трона. Он даже ввел в свод своих законов старые саксонские положения. В законодательстве Бэртрада разбиралась, как никакая иная женщина. Но я знал, что ей ответить. Мы ведь в Норфолке, а здесь со времен восстания Хэрварда, саксы на особом положении. И если Бэртрада умело все выставит перед отцом, отпишет ему, вряд ли он станет долго церемонится с зятем. Пусть она вспомнит судьбу де Беллема и иных мятежников, которых Генрих заживо сгноил в темницах. Главное как преподнести все королю. И было бы неплохо, если бы письмо пришло не просто так, а после какого-то инцидента, прилюдной ссоры, дабы были свидетели готовые присягнуть, как сакс обращается с дочерью монарха. Тогда король поймет, что отдал свое дитя недостойному человеку, и у нее просто не было иного выбора, как уличить его. - И который предпочел ей саксонку, - зло закончила графиня. - Ну тут он просто глупец, - подытожил я и быстро обнял и поцеловал Бэртраду. Даже несмотря на ее сопротивление. Она всегда вырывалась, это ее возбуждало. В итоге Бэртрада оттолкнула меня, демонстративно вытерев губы. Но в ее вишневых глазах так и плясали чертики. - Ты великий плут, Гуго. - Моя матушка говорила мне это с рождения. Мы переглянулись и расхохотались. Но своего я добился. Бэртрада полностью подчинилась мне. Я же уверял: - Верь мне, Бэрт, радость моя. Мы с тобой горы свернем. - А какой награды ты ждешь для себя, Гуго? - Только твоей благосклонности. Я ведь так люблю тебя... Бэртрада довольно заулыбалась. И написала королю письмо под мою диктовку. Теперь нам оставалось только ждать повода для публичного скандала. Бэртрада уверяла, что ей ничего не стоит его спровоцировать. Ух и чертовка она была! А потом произошло одно событие. Случилось это через день после нашей с Бэртрадой договоренности. Только завершилась дневная трапеза, слуги еще не сняли столешницы с козел, а я со своими рыцарями попивали эль в углу. Графиня в окружении своих женщин расположилась у одного из каминов. В это время к ней приблизился управляющий с сообщением, что в замок прибыл саксонский тан Хорса из Фелинга, у которого дело к графу. Бэртрада хотела было отделаться от гостя, но я предпочел вмешаться, объяснив, что у меня свои счеты с этим саксом, и раз уж он приехал, мне только меньше хлопот. Заинтригованная Бэртрада велела впустить гостя, предоставив мне любые полномочия. Вскоре в зал вошел Хорса - в овчинной накидке до пят, длинной расшитой тунике, на лысеющем темени серебряный обруч. Принарядился сакс и без оружия, только у пояса обычный нож. Явно прибыл с миром. Но на лице надменность, своды замка окинул с презрительным неодобрением. Я незаметно подошел к нему. - Что тебе угодно, flearde asul? Он повернулся, как на шарнирах. Узнав меня, отшатнулся. Не из страха, скорее из негодования. - Я прибыл к Эдгару Армстронгу. А если тебе, нормандец, есть что мне сказать, то давай выйдем в поле и там решим, кто из нас надутый осел. Я расхохотался. - Не хватало еще, чтобы я принимал условия сакса. Что же до графа, его нет в Гронвуде. Однако миледи Бэртрада наверняка снизойдет выслушать тебя. А там... Чтож, я найду способ, как поквитаться с нахалом вроде тебя. Его лицо было белым от гнева, однако страха он не выказывал. Я более не разговаривал с ним, вернулся к столу. Но предварительно сделал жесть, чтобы Геривей и еще один из моих подчиненных преградили саксу выход. У этого невежи вполне хватило бы бестактности уйти, не выказав почтения графине. Да и отпускать его вот так не хотелось. Ведь эта саксонская свинья смела угрожать мне, когда сила была на его стороне. Но теперь наши места поменялись, и я уж постараюсь достойно проучить его. Заметил ли Хорса, что путь к отступлению отрезан, или и в самом деле имел какое-то представление о приличиях, но он прямо через зал направился к миледи. Бэртрада едва удостоила Хорсу взглядом. Он же разглядывал ее с явным интересом. Однако поклонился, хотя и не так как бы полагалось - торопливо, едва согнув стан. - Сожалею, что побеспокоил вашу милость. Мое дело скорее относится к вашему мужу. Но если его нет... В Бэртраде, похоже, заговорило любопытство. - Кто вы? Хорса представился, да еще так заносчиво, словно графиня была обязана тут же предложить ему место подле себя. - Какое у вас дело к моему супругу? Возможно я смогу вам помочь? Ах какая милая дама! Хорса даже несколько смутился. - Что ж, может вы и впрямь сумеете помочь. Дело касается подопечной графа, леди Гиты Вейк. Я бы хотел жениться на сей девице, но она говорит, что по закону не может связать себя узами брака без дозволения своего опекуна. Вот я и приехал к графу просить ее руки. Но раз его нет... Могу ли я просить вашу милость походатайствовать перед супругом о моем деле? Теперь на лице Бэртрады читался явный интерес и, вместе с тем, злорадство. Улыбка так и змеилась на ее тонких губах. - Вы так хотите обвенчаться с этой леди? Бэртраду бы устроил такой исход дела. Я даже стал волноваться, что она проявит благосклонность к Хорсе и, тем самым, не даст свершиться моей мести. Ей ведь хотелось, превысив свои полномочия, отдать любовницу мужа этому мужлану. Похоже понимал это и Хорса. Поэтому и решил обратиться к графине в отсутствие супруга. Но все же Хорса был грубым саксом, не смог воспользоваться выгодной ситуацией и все испортил, бесцеремонно заявив Бэртраде, что и для нее его брак на Гите небезвыгоден, ибо тогда стихнет молва о датской жене графа и о том, что он обвенчался с дочерью короля только из-за ее положения, в то время как его сердце принадлежит Фее Туманов. ли Хорса так задеть нормандку или сказалась обычная саксонская бестактность, но графиня в первый миг лишилась речи. Сидевшие подле нее дамы испуганно переглядывались, а стоявший за мной Ральф негромко чертыхнулся. Я шикнул на него. Мне было любопытно, чем все закончится. Бэртрада наконец взяла себя в руки. - Конечно, благородный Хорса, я похлопочу о вашем деле. Однако я не понимаю отчего вы, человек славного древнего рода, готовы взять на себя столь великий позор, чтобы жениться на женщине беременной от моего мужа. Или, как говорится у вас, саксов, - корова с теленком дороже стоит? Хорса так отшатнулся от нее, что наступил на край своей накидки, едва не упал. - Вы лжете, миледи! - Лгу? В чем же, скажите на милость? В том, что вы не славного рода или в том, что Гита Вейк брюхата как корова? Ей великолепно удалось разыграть недоумение. Хорсу же всего трясло. Я даже заволновался за Бэртраду: как бы этот грубый сакс не вытворил с ней чего сгоряча. Поэтому решил вмешаться. - Как вы осмелились упрекнуть ее милость во лжи? Или вы, который как оса вокруг меда, вьетесь вокруг Гиты Вейк, так и не уразумели, что она с пузом? Чтож, тогда Всевышний подшутил над вами, и вместо того, чтобы наделить глазами как у всех смертных, расположил их в том месте на какое обычно садятся. Мои парни так и грохнули от хохота. Захихикали и дамы Бэртрады, смеялась она сама. Хохотали и челядинцы графа. Хорса затравленно озирался. А я торжествовал. Еще недавно этот сакс сделал нас посмешищем в фэнах, теперь же настал мой черед потешаться над ним. - Ну же, сакс. Признайся, что выставил себя дурак дураком. Скажи - "Я глупец". И тогда, так и быть, мы отпустим тебя. Пинком под зад, разумеется, ибо такая свинья лучшего не заслуживает. Хорса резко вскинул голову. Кровь Христова, сколько ненависти в его глазах! Но меня это устраивало. Я не опасался его, и когда он направился к выходу, не дал ему уйти, загородив путь. И тут я добился чего хотел. Видел, как рука Хорсы скользнула по поясу, словно в поисках секиры. Но ее не было и он только сжал рукоять ножа. Этого мне хватило. Я был охранником миледи и не мог допустить, чтобы кто-либо обнажал оружие в ее присутствии. Нет, я не схватился за меч. Этот сакс не стоил, чтобы ради него обнажалась благородная сталь. Поэтому я резко и быстро ударил его кулаком в челюсть и, прежде чем тот опомнился, схватил за шиворот и несколько раз ткнул головой в блюдо с остатками рагу. И тут же рядом оказался Теофиль, отшвырнул Хорсу так, что тот покатился, завернувшись в полы накидки. Кто-то из слуг испугано закричал, но мои рыцари смеялись, а Бэртрада несколько раз лениво хлопнула в ладоши. Хорса стал подниматься. Ему не дали. Геривей первым с размаху ударил его ногой в лицо, как мальчишки буцают мяч во время игры. Я расхохотался, но тут Хорса вскочил и, не обращая внимания на заливающую лицо кровь, все же выхватил нож. Однако ловкий Ральф де Брийар уже оказался рядом, выбил его. - Этот сакс посмел обнажать оружие в присутствии графини! - крикнул я. - Так проучим же его! Никто из нас не хватался за мечи, мы били его, как дерутся моряки в таверне - опускали на него кулаки, били в голову, живот, в ребра. Когда он падал, пинками заставляли подняться, швыряли друг другу. Конечно это было не по рыцарски, но иного этот пес не заслуживал. Мы же были словно в опьянении, нам было весело. В конце концов Теофиль поднял Хорсу и швырнул как куклу об стену. И когда тот упал, я и мои люди окружили его, пинали, топтали, не сразу заметив, что сакс уже не обороняется. Был весь в крови. Мы не слышали испуганных возгласов в зале, визга женщин, не заметили когда в пылу забавы повалили стол. Наверное мы бы забили Хорсу, если бы откуда-то не возник каменщик Саймон, стал оттаскивать нас. - Вы же убьете его! Миледи, ради всего святого, вступитесь за Хорсу! Геривей, в пылу драки, ударил и Саймона, но каменщик оказался парень крепкий и сумел ответить бретонцу так, что тот даже отлетел, вопя рухнул на плиты. Мои воины были распалены и Саймона могла постигнуть участь Хорсы. Но едва они набросились на француза, как в толпу вмешалась Клара Данвиль, визжала, кидалась на них. Кто-то грубо отпихнул ее и она с криком кинулась к графине. - Миледи, прекратите это! Умоляю вас! Но Бэртраду потасовка только забавляла. Лишь когда Саймон схватил скамейку и стал размахивать ею, обороняя себя и Хорсу, а моим людям пришлось отступить, графиня решила, что с нее довольно. - Прекратите! - громко и повелительно сказала она. И когда ее не услышали, даже топнула ногой: - Говорю вам, остановитесь! Тут и я стал успокаивать разбушевавшихся парней. - Все. Все! Повеселились и хватит. Еще тяжело дыша, они переглядывались. У некоторых на лицах появилось даже растерянное, недоуменное выражение. Я подошел к Саймону, похлопал его по плечу. В конце концов, этот каменщик внушал мне уважение. - Довольно, поставь свою скамейку. Мы его больше не тронем. Он повиновался хотя бы потому, что тяжело было держать и скамейку и повисшую на нем рыдающую Клару. Хорса лежал в беспамятстве. - Что с ним делать? - спросил я у Бэртрады. - Что? - она усмехнулась. - Этот человек схватился за оружие в моем присутствии. В темницу его! Но немного подумав, добавила, чтобы к Хорсе вызвали лекаря. Через час, переговорив с Бэртрадой, я велел поднять мост во внутреннем кольце крепостных стен. Это означало, что Гронвуд на осадном положении. Ведь в замок проник человек с оружием и, значит, подобное может повториться. Самое время, чтобы послать гонца с письмом к королю. Что я и сделал в тот же вечер. Меня беспокоило только, что Бэртрада может передумать. Поэтому я не отходил от нее. Вновь напоминал все обиды, настраивал против Эдгара, даже попытался соблазнить ее, но не вышло. Графиня с удовольствием выслушивала мои признания в любви, однако к телу не допускала. Ну и черт с ней, у меня только меньше хлопот будет. Однако напряжение не спадало. Ведь по сути это мы нарушили покой в графстве, пленили прибывшего с миром Хорсу, и уже это могло настроить против нас местное саксонское население. Поэтому я ежедневно менял пароль для въезда в замок, обходил посты, велел дозорным следить и немедленно донести, когда появится граф. Он приехал один, без свиты. Имелась у него такая привычка, вскочить в седло и, не дожидаясь сопровождающих, нестись куда-либо. Однако своим нынешним приездом он словно бы подчеркнул, что хочет решить дело тихо, без огласки. А может давал понять насколько не принимает нас всерьез. Но я все же сумел поставить его на место, не впускал в замок, не опускал мосты, сославшись на подобное повеление от миледи. - Вам, сэр, придется обождать пока графиня не даст нам указания на этот счет, - кричал я ему с надвратной башни. Мы заставили его ожидать почти час. Это уже исходило от самой Бэртрады и, клянусь бородой Христовой, ну и посмеялись же мы, наблюдая, как Эдгар кружил у ворот собственного замка. Но что нам не понравилось, так то, что вся челядь собралась на внешнем дворе и явно сочувствовала графу. Но ведь они были простолюдины, сброд. И если этот граф-сакс опустился до того, чтобы опереться на них.... Чтож, свою честь он уронит, но против нас, опоясанных рыцарей, ничего не сможет поделать. Наконец мы опустили мост и Эдгар вошел в главный зал. На пороге под аркой остановился. Я заметил, что Бэртрада не сводит с него глаз, но не страх был в ее взоре, а словно бы восхищение. Я тихо выругался. Дьяволово семя! - он все еще нравился ей. Я же ненавидел его. Ненавидел его длинные синие глаза, смотревшие на нас словно с презрительным прищуром, ненавидел его горделиво вскинутую голову. Он спокойно прошел через зал, небрежно сел на край подиума, на котором стояло кресло Бэртрады. К нему подбежали крутившиеся здесь же собаки, виляли хвостами, и он какое-то время возился с ними, не обращая на нас внимания. - Вы не желаете узнать, что произошло? - первой не выдержала графиня. - Я и так знаю, - ответил Эдгар. - Вы велели схватить Хорсу из Фелинга. Но теперь я велю выпустить его, а разногласия с местными саксами улажу сам. - А если я не позволю освободить этого смутьяна? - выкрикнула графиня. Эдгар наконец повернулся к ней. - Не позволите? Он пожал плечами. - Тогда вдвойне глупо. Глупо надеяться, что сможете помыкать мною и глупо думать, что я не пойму, что вы пошли на поводу у тех, кому выгоден разлад между нами. И видит Бог, я даже не ожидал, что такая гордая, разумная женщина, позволит так управлять собой. Бэртрада резко встала. - Никто на меня не влиял. Приказ заточить Хорсу исходил от меня лично. Какое-то время он смотрел на нее. - Какое преступное легкомыслие. Но думаю нам стоит обсудить все это наедине. Как раз этого я и опасался. Поэтому, едва он встал и протянул Бэртраде руку, я незаметно тронул ее локоть, предупреждая. Графиня словно и не заметила его жеста и тут же заявила, что у нее нет тайн от рыцарей из ее ближайшего окружения. Мои парни одобрительно загудели, а я перехватил на себе цепкий взгляд Эдгара. Но этого сакса не так и просто было вывести из себя. Он лишь сказал, что глупо вести разговор при посторонних, но ежели ей так угодно... Признаюсь, он верно оценил ситуацию и изложил все, как было. Эдгару Армстронгу нельзя было отказать в умении высказывать доводы, но Бэртрада недаром жила при дворе, она умела находить лазейки, где их и не было. И когда муж стал объяснять ей, что ее проделка грозит восстанием в Норфолкшире, она ответила, что он не показал себя столь уж верным слугой Генриху Боклерку, если поддерживал тесные связи с храмовниками, покрывал мятежников-саксов и даже помог изгою Гаю де Шампер. Короче выставила его, как своекорыстного смутьяна. Теперь Эдгар смотрел на нее в упор. Я видел, как потемнели от гнева его глаза. - Вижу, Бэртрада, ты не теряла времени даром, вызнавая мои дела. Но неужели же ты считаешь, что королю захочется еще разбираться в наших семейных распрях, когда ему хватает и недоразумений в семье Матильды и Анжу? - Это не просто семейные противоречия. Это измена, какую я раскрыла. - Чтож, тогда я готов лично ответить перед его величеством. Выслушивать же тебя, когда ты вышла из супружеского повиновения, я не стану. На моей стороне закон, обычаи и Церковь. Я знаю свое право и мог бы принудить тебя повиноваться силой. Может так и поступлю, но я тебя предупредил. Отныне вся вина за наш разлад ляжет только на тебя. Прощай! При последних словах в голосе графа зазвучал металл. Он отвернулся от Бэртрады и направился к выходу, ни на кого не обращая внимания. Здесь он был у себя дома... и думая так, жестоко ошибался. Ибо Гронвуд уже принадлежал нам. Я подал знак рыцарям у двери, и они скрестили копья перед лицом Эдгара, не давая ему пройти. Он поворачивался к нам медленно. Так медленно, что я и еще несколько моих человек успели догнать его. Он через плечо глянул на нас, глаза недобро сузились. Я выступил вперед. - Вы, граф, сглупили, явившись сюда в одиночку, - я положил ладонь на рукоять меча. - Отныне вы наш пленник. Наверное в моей улыбке был открытый вызов и именно ко мне обратился Эдгар, когда спрашивал, понимаем ли мы, что делаем. - Вы сами это понимаете, сэр. Только что вы открыто угрожали нашей госпоже, а мы ее охранники. - Леди Бэртрада - моя жена. Я волен поступать с ней, как пожелаю. Во всем христианском мире ни один человек не осудит супруга, пожелавшего наказать строптивую жену. Я почти не слушал его. Я был напряжен, понимая, что имею дело с искусным воином, воином-крестоностцем. И я уловил момент, когда его рука легла на кинжал. Обычно он носил у пояса три остро отточенных кинжала, и я знал - упусти мы момент, и трое из нас узнают каково у них острие. А у графа был еще и меч, каким он владел с редким мастерством. Однако всего его хваленого умения оказалось недостаточно, когда я выхватил свое оружие и направил острием к его горлу. Я был первым - он не успел. И когда вокруг с сухим металлическим лязгом мои люди повыхватывали мечи, граф Норфолкский оказался в наших руках. - Вы понимаете, что делаете? - опять повторил он. Я расхохотался. - О да, клянусь небом! Мы арестовали саксонского мятежника, изменника короны и распутника, который предпочел дочери короля шлюху из фэнов. Мои последние слова адресовались графине, так как я все же опасался, что она остановит нас. Но я зря волновался. Бэртрада уже ощутила вкус силы и когда я взглянул на нее... Клянусь Всевышним - на ее лице читалось явное торжество. Бэртрада получила что хотела, она показала мужу, что в их браке главенство принадлежит ей. По моему приказу Эдгар был разоружен. Я не удержался, чтобы не сказать ему пару колкостей. Теофиль пошел дальше, толкнул графа в спину. Но силу не рассчитал и Эдгар едва не упал. Мы расхохотались. Возможно в этом сказывалось наше напряжение, ибо все мы понимали, что решились на неслыханное - схватить графа Норфолкского в его владениях, в его доме. Но шаг был сделан - и поздно жалеть об этом! Эдгар был брошен в подземелье собственного замка, власть перешла к графине. Да что к графине - власть была у нас, у меня!.. Когда прибудут посланцы короля, мы выставим перед ними все, как нам угодно. И будет даже лучше, если Эдгара к тому времени вообще не станет. Поэтому я постарался, чтобы его поместили вместе с Хорсой. И если граф будет убит в подземелье, можно все списать на мятежника-сакса. Я чувствовал себя победителем, когда обходил посты на башнях. А вернувшись в зал, заметил как веселы и возбуждены мои парни. Бэртрада уже ушла к себе и возможно мне следовало бы пойти к ней, однако куда более мне хотелось остаться со своими верными рыцарями, отметить такое событие, как пленение графа. И захват Гронвуда! Наконец-то Гронвуд-Кастл был моим! Челядинцы Гронвуда выглядели притихшими, жались по углам, взволнованно шептались, но когда я вошел, вмиг кинулись выполнять мое распоряжение. Принесли бочонок вина, не слишком большой, так как напиваться нам не следовало. Я велел отнести по чарке и стражникам на башнях. Пусть знают, как милостив новый хозяин Гронвуда. А таковым я уже мог себя считать. - Выпьем за удачу! - я поднял кубок. - За удачу и мужество. Ибо и то, и другое нам еще понадобятся. И мы весело сдвинули чаши. ??? Я просыпался с трудом. Веки были словно свинцом налиты, во рту неприятный сладковатый привкус. Я попытался пошевелиться, но отчего-то у меня не очень получилось. Силы небесные! - когда это я успел так напиться? Помнится, я осушил всего одну чашу, потом мы беседовали с соратниками, я как раз собирался отправиться к Бэртраде... Сквозь головную боль и похмельную дурноту я ощутил холодок беспокойства. - Гуго! - звал меня кто-то. В глазах маячил свет, плыли яркие круги. - Гуго! Что делать, Гуго? Кажется это голос Теофиля. Мои мысли еле ворочались. И сыро мне как-то, неуютно. Я наконец открыл глаза. Щурился. Надо мною маячило серое марево, белесая дымка. Я толком ничего не мог понять. Где-то рядом говорили: - Это все Бигод виноват. Он нас вовлек. Что теперь нас ждет? Может скажем, что это по его вине? Холодок беспокойства становился все отчетливее. А с ним прояснялось сознание. Ничто так не выводит из хмеля, как чувство опасности. - Гуго! Да очнись ты! Но я уже очнулся. И понял, что со мной. Я был связан. Спеленан, как младенец крепкими жгутами по рукам и ногам. Белесый свет передо мною - дневной туман, а рядом лежал Теофиль, тоже связанный. И лежал он на траве. Я приподнял голову. Они все были здесь: Геривей, Ральф и остальные. Даже их оруженосцы и воины лежали на склоне цитадели Гронвуда, связанные словно снопы. Некоторые еще спали, одурманенные, кто-то даже плакал. Я забился, пытаясь разорвать путы. Увидел стоявших неподалеку охранников. Лишь двое из них были в военных куртках с бляхами, остальные обычные простолюдины, лица знакомые, все из челяди графа. И тут я все понял. Чтож, винить могу только себя. Я слишком понадеялся на своих людей, не учел, что слуги Эдгара преданны ему, не нам, не Бэртраде. И эта чернь попросту чем-то опоила нас. Тот бочонок с вином... Что они добавили в него, раз мы так быстро отключились, я не знал. Да не все ли равно. Любой кухарке было достаточно плеснуть в него ковш макового отвара - и мы оказались обезврежены в тот момент, когда меньше всего этого ожидали. Мы то рассчитывали, что придется иметь дело с войсками графа, выдержать штурм, осаду, обговаривать условия, имея Эдгара в заложниках. То что какие-то простолюдины столь легко справятся с нами, я не ожидал. Я заметил, как очнулся Геривей, закрутил головой, дико таращась. Стал орать, требовать, чтобы его развязали, что он сейчас всем покажет... Я отвернулся, скрипнул зубами в бессильной ярости. Это было полное поражение. Мой план рухнул, как шалаш рыбака, когда его сносит паводком. - Что теперь делать, Гуго? - в который раз пыхтел рядом Теофиль. Не дождавшись ответа, начинал метаться, тужился разорвать путы. Из тумана к нам подошел один из охранников. Саймон Каменщик. - Эй, боров, лежи-ка тихо. Если будете вести себя смирно, граф может вас и помилует. Туман постепенно рассеивался. Я увидел стены Гронвуда. Вокруг нас собиралось все больше людей. Смотрели на связанных, разложенных на склоне перед замком рыцарей, смеялись, указывали пальцами. Наверное мы и в самом деле представляли собой уморительное зрелище. Лежавший неподалеку от меня Ральф тоже засмеялся, но смех этот был безрадостным. Наконец появился сам Эдгар. Подъехал на коне. С ним был его лохматый Пенда, его воины. Выходит я ошибся, решив вчера, что граф прибыл по обыкновению в одиночестве. К моему удивлению Эдгар велел освободить нас. Мы поднимались, пошатывались. Сил у нас было не более чем у новорожденных телят, да и оружие у нас забрали. Эдгар спешился, стоял напротив нас в своем светлом широком плаще до шпор. - Я буду говорить с вами. По закону я могу предать всех вас казни. Но удерживает меня от этого, что вы действовали по повелению графини Бэртрады. Вы ее рыцари... были ее рыцарями. Но отныне моя жена более не нуждается в ваших услугах. Так что можете убираться. Однако мне нужны храбрые воины. Поэтому те из вас, кто раскается и присягнет мне на верность, я готов оставить на службе. Конечно более вы не будете жить в тех условиях, какие имели ранее. Вас разошлют по отдельным крепостям и там вы станете нести службу наравне со всеми. Жалование и кров вам обеспечат. Остальные же могут убираться ко всем чертям! И поглядев на меня, добавил: - К вам, сэр Гуго, предложение о службе не относится. Я внутренне сжался. Граф - хозяин в своей земле - и мог поступать со мной, как ему вздумается. Однако граф не стал заточать меня в подземелье и судить, как зачинщика беспорядков. Он попросту изгонял меня. Бог мой - этот сакс просто ни во что меня не ставил! Для него я был ничтожеством, с которым он не хотел иметь дел!.. Хотя в его поступке был смысл. Этот парень хорошо разгадал меня, знал мои честолюбивые устремления и понимал, что после того, как я буду с позором изгнан графом Норфолком, вряд ли мне светит получить службу у какого-нибудь сеньора. Позор - это то, что превращает рыцаря в изгнанника. Ах черт! - лучше бы он заточил меня. Тогда на мне бы хоть лежал отпечаток мучениства, а христианские души падки на сострадание. - Где миледи Бэртрада? - рискнул спросить я. Взгляд у Эдгара словно с прищуром. И сколько в нем призрения! Мы были одного роста, я даже чуть повыше, но отчего-то у меня сложилось впечатление, что глядит он на меня сверху вниз. - Моя жена у себя в покоях. И как поступить с ней - только мое дело. Больше он на меня не смотрел. Обращался только к моим рыцарям, спросил согласны ли они служить. Я поглядел на них. Все это время я был их командиром, многие из них умоляли меня зачислить их в отряд, клялись верно служить, некоторые, чтобы получить место, даже приплачивали мне. Чтож, безземельные рыцари в наше время на что только не идут, чтобы получить свой кусок хлеба с беконом. И сейчас этот кусок они могли получить от графа. Я для них более ничто, из-за меня они попали в беду. И как бы гневно я не смотрел на них, то один, то другой из моего отряда опускались перед Эдгаром на одно колено, произносили слова раскаяния, клялись верно служить. Проклятый сакс опять обошел меня. Но не велика победа, если учесть, что он граф, а я простой наемник. И все же мне стало горько. Даже то, что не все мои люди присягнули, - человек десять не сочли нужным унизиться и сгруппировались вокруг меня, - не сильно обнадеживало. Я заметил, как и Ральф де Брийар тоже сделал шаг вперед, но видимо устыдился моего взгляда и отступил. И тут случилось неожиданное. Мрачный Теофиль, до этого стоявший подле меня, вдруг стремительно кинулся вперед. Нас всех разоружили и, когда Теофиль выхватил из-за голенища сапога длинный узкий стилет... Кто-то из присутствующих шарахнулся в сторону, кто-то испуганно закричал. Теофиль уже был подле Эдгара, занеся для удара руку. Но прежде чем он завершил движение, в воздухе сверкнула сталь, послышался хруст и судорожный вскрик Теофиля. Он так и остался стоять в двух шагах от графа, занеся руку со стилетом. Потом словно уменьшился в размерах, склонился, скрючившись над торчавшей из его груди рукоятью. Я понял, что Эдгар сразил нападавшего, метнув в него нож. Мы все попятились, глядели на поверженного Теофиля. Эдгар тоже не сводил с него взгляда, судорожно глотнул. Я понимал Тео. Он всегда без памяти был влюблен в Бэртраду, всегда ненавидел Эдгара. Ему бы поболее ума... Не так надо действовать с этим саксом. Последняя мысль придала мне сил. Я был изгнан, опозорен, мои люди отказались от меня. Но все же... Судьба часто бывала несправедлива ко мне, однако я усвоил - сила не в том, чтобы всегда выигрывать, сила в том, чтобы уметь подняться после поражения. И у меня эта сила была. Но я молчал пока. Молчал и когда с остатками своих людей покидал земли Гронвуда. Нам вернули наших лошадей, но оружие возвратили только когда мы уже покинули владения Эдгара. До самых фэнов нас сопровождал усиленный отряд охраны, причем на злые слова они не скупились. И только вновь опоясавшись мечом, я почувствовал облегчение. Да и мои люди, похоже, приободрились, твердили, что еще дешево отделались. Денег у нас с собой не было, но у нас была грамота графа с указанием, чтобы на побережье нам позволили сесть на любой из отправляющихся на континент кораблей. Так Эдгар не оставлял нам ни единого повода остаться в Норфолкшире, но устраивал так, что мы сами будем заинтересованы в отплытии. И мои люди уныло обсуждали эту перспективу, говорили каким посмешищем они станут. Всем было ясно, что скоро ни один из нас не сможет получить службу. Конечно, пока весть о нашем изгнании не получила огласки, кое-кто надеялся успеть найти место, однако понимали, что лишаться своего положения, когда дурная слава и позор накроют их, словно рубища нищего. Вот с таки настроением мы медленно ехали через болотистые земли фэнов. По обе стороны тропы тянулись бесконечные заводи, стеной стоял тростник. Наши провожатые намеренно направили нас на эту дорогу, зная, что с нее некуда свернуть до самого Хунстантона. Начинало смеркаться, и следовало поспешить, ибо ни в одном замке или усадьбе Норфолкшира нам не дали бы приюта без подорожной, подписанной Эдгаром, а если окончательно стемнеет до того, как мы выберемся к заливу Уош, придется заночевать в фэнах. Хорошо, если по пути подвернется селение болотных жителей. Тогда будет на ком сорвать досаду, а бояться нам нечего - ведь поутру мы уплывем на материк. Мои спутники, тот десяток рыцарей, что отказались от службы, были по натуре смутьянами, поэтому предложение Эдгара не прельстило их изначально. Среди опоясанных рыцарей всех земель всегда найдутся вот такие парни, коих не заманишь на службу обещанием похлебки у очага, да дремотой на сене под шум дождя: им нужна опасность, нужны приключения. За время нашей тихой жизни в Гронвуде они истосковались по разгулу, а нынешняя неудача только взбудоражила их кровь, сделала злее. Я уловил этот их настрой, решил - пора. - Дьявол вам в глотку, ребята, если вы вот уберетесь из Англии, получив пинок под зад. Неужели в вас гордости не осталось даже на то, чтобы отомстить? Ух, как же я задел их! Крики, ругань, проклятия, кто-то в пылу даже свалился с тропы в заводь - пришлось вытаскивать. Кажется, мигни я сейчас, и они перережут всех крестьян на несколько миг вокруг. Смуглый Геривей Бритто предложил кое-что получше: мы ведь находились не далеко от владений эдгаровой шлюхи Гиты Вейк, и что нам стоит приплатить любому проводнику, чтобы вывел нас к ее кремневой башне. А уж мы сможем поразвлечься с этой красоткой так, что Эдгар еще не раз будет каяться за нанесенные унижения. - Глупцы! - воскликнул я. - Вы понимаете чем это обернется для нас? Разве наш король Генрих похож на человека, какой позволит чинить беспорядки в своих владениях? Или Эдгар снова простит нас, если мы коснемся его бесценной Феи Туманов? Болтаться нам тогда в петле, как ничтожным злоумышленникам. Они притихли. Я же ощутил внутреннее удовлетворение: как все-таки сладко иметь власть над людьми. - А что предложишь ты, Гуго? - спросил наконец Геривей. - Я ведь по твоей лисьей роже вижу, ты что-то замыслил. Они сгруппировались вокруг меня. И тогда я поведал свой план. Нет, я не собирался жечь села во владениях Эдгара, ни грабить его соплеменников саксов. Я собирался напасть на нормандские усадьбы Норфолкшира. Сейчас мы все переоденемся саксами, спрячем наши модные котты с эмблемами графа, а вырядимся в меховые накидки, и с воплем "Белый дракон!" разграбим и сожжем несколько поместий благородных норманнов. Здесь, в Денло, очень тонка грань противостояния норманнов и саксов, и удерживается она только волей Эдгара. Если же мы, выдав себя за его соплеменников, разорим нормандских феодалов, последние в отместку за разбой тут же обнажат свои мечи и нападут на саксов. Огонь войны охватит весь Норфолк и Эдгар окажется между молотом и наковальней: вынужден будет либо поддерживать своих и, таким образом, вызовет гнев короля, либо ему придется подавлять мятеж саксов и сами его соплеменники найдут способ, как поквитаться с ним, а его имя станет проклятьем в Дэнло. Они пришли в восторг от моего плана, воодушевлено зашумели. В этих искаженных яростью воинах больше не было ничего от тех унылых пленников, что жались под гневным взглядом графа. Они вновь ощутили силу, упоение от возможности ответить ударом на удар. И это дал им я. Они вновь признали мое главенство, готовы были подчиниться. А это было сладко. Потом я стал объяснять, что недалеко отсюда находится нормандская усадьба Хантлей-Холл. Ее хозяин, рыцарь де Ласи, не тот человек, чтобы простить саксам нападение, и уж он постарается поквитаться с ними, не бегая требовать справедливости к графу. И тут в тусклом свете сумерек я увидел, что Ральф де Брийар смотрит на меня иначе чем остальные. Он явно не разделял всеобщих восторгов, рассеянно оглядывался на вопящих рыцарей. И смех замер у меня на устах. Вспомнил, что если бы не привычка повиноваться мне, этот парень тоже продался бы Эдгару. - В чем дело, де Брийар? Ты не согласен? Все взгляды устремились на него, все притихли. Ральфу явно стало не по себе. Не тот он был человек, чтобы противостоять многим. - Ты предаешь нас, Ральф? - презрительно молвил я. Он вдруг резко вскинул голову. - Клянусь гербом предков, то, что вы замышляете - преступление! За что нам мстить графу? Он поступил с нами даже милостивее, чем мы заслуживаем. И неужели вы готовы ради одного человека подвергнуть опасности жизнь многих? Во имя Бога - одумайтесь! Жечь усадьбы своих соплеменников, чтобы реки крови разлились по Норфолку? Да вы совсем ополоумели. Вы же христиане, а не язычники, чтобы принести такую жертву на алтарь своей мести. Чертов трубадур - знал как петь. И я заметил, что его слова не кое-кого подействовали. Борода Христова! Я не мог допустить, чтобы этот сопляк сорвал мой план. И сделал то, чего и сам не ожидал от себя. Наверное я не зря наблюдал, как Эдгар метает ножи. Я словно видел его перед своим взором, повторил точь-в-точь его движение: рукоять ножа в ладони, резкий точный выброс вперед... И Ральф умолк на полуслове. Глядел на меня широко открыв глаза. Затем медленно стал сползать с седла, заваливаться, пока не рухнул на тропу. Лошади почуяли запах крови, заволновались. Всадники машинально сдерживали их, но никто не произнес не слова. Спокойно, с насмешкой в голосе, я проговорил: - Клянусь бородой Христовой, я все же чему-то научился у надменного сакса. Метнул нож не хуже чем он. Они все еще молчали. Наконец Геривей, чуть заикаясь, спросил: - За-зачем ты уб-убил Ральфа, Гуго? Я не дал им шанса обвинить меня. Неужели они хотят, чтобы этот щепетильный лютнист предал нас? Неужели же первое препятствие остудило их ярость? И я завел их вновь пуще прежнего. Мы пришпорили коней и понеслись прочь. Тело Ральфа де Брийара осталось лежать в тростнике у дороги. Когда-то еще его обнаружат? Даже его лошадь понеслась за нами. Мы же... О, да! - мы знали, что сделаем прежде чем уплывем и кто-либо заподозрит нас. ГЛАВА 8. ГИТА. Ноябрь 1132год. Я проснулась задыхаясь и всхлипывая. Этот сон, опять один и тот же сон: лицо любимого склонялось ко мне, я словно чувствовала его дыхание, чувствовала его тело, свое тело... наше слияние, огонь и дрожь... экстаз... Переводя дыхание, я опала на подушки. И тут же дитя во мне шевельнулось, я ощутила его толчки, мягкие, но настойчивые. Это была явь. Я и то, что осталось мне после моего сна... некогда бывшего действительностью, когда мы и зачали наше дитя, ставшее ныне и моей радостью, и моим позором. Положив руку на свой округлый живот, я слушала эти колебания новой жизни в себе и улыбалась. Но одновременно испытывала смущение. Ребенок был частью меня, мог видеть и мои сны. Я корила себя за них. Это была похоть... самая явная похоть, и тело мое жаждало того, от чего разум приказал отказаться. Ибо любовь моя была изначально греховна. Я повернулась на бок и вздохнула. Я запрещала себе плакать. Надо отвлечься, думать о чем-то другом И все же... Помоги мне Пресвятая Дева! - до чего тяжело мне бывало порой! Только сознание долга и гордость заставляли меня скрывать страдания, держаться невозмутимо, даже когда грубость и бранные слова летели мне в спину. И я заставляла себя окунуться в работу, не оставляя времени на печаль. Даже занялась столь хлопотным делом, как торговля шерстью. И это занятие увлекло меня, да и выгоду принесло немалую. Цена на шерсть росла из года в год и это давало прибыли более, чем вести хозяйство по старинке. В положенный срок я отвезла шерсть на ярмарку в Норидж, отказавшись от услуг перекупщиков. Я напрямую сумела сойтись с фламандскими покупателями, заключила с ними договор на продажу шерсти на этот и на следующий год. В конце концов у меня на руках оказалось столько звонкой монеты, сколько и в глаза не приходилось видеть. И я была рада этому даже больше чем ожидала. Ведь значит я не пропаду сама, смогу поддержать и своего ребенка, а что до моего позорного положения, то богатство может набрасывать покров и на позор. И конечно я смогла позволить себе кое-что из роскоши. Сейчас оглядывая покой, я уже с трудом могла припомнить, какие некогда здесь были разгром и запустение. Теперь здесь было уютно, даже богато. Холодный камень пола покрывали овчины, вдоль стен стояли сундуки с резьбой, на крышках которых лежали вышитые подушки. Столь же ярко было вышито и покрывало на моей широкой кровати. Да и сама кровать - ее делал не местный кустарь, а привезли из городской мастерской - была из заморского черного дерева, ее изголовье украшала мозаика из перламутра и раковин, а ложе представляло собой не просто ящик с соломой, а мягкий матрас, наполненный шерстью, сеном и лавандой, а сверху лежала перина мягчайшего пуха. Даже Эдгар с его любовью к роскоши и удобствам не нашел бы ее непригодной. Но тут мой взгляд упал на лежавшую у стены сломанную прялку. И вспомнилось, как давеча ее в ярости швырнул о стену Хорса. Увы, Хорса имел все основания для гнева. Я была виновна перед ним, что так долго таилась, не могла сразу объяснить почему не могу ответить на его ухаживания. А так я только что-то мямлила, уходя от прямого разговора, твердила о добрососедских отношениях. Я ведь прекрасно понимала, что он ждет, но не находила в себе сил объяснить, что беременна от другого. Почему я не порвала с Хорсой изначально? Он не был мне мил, я даже побаивалась его. Но положа руку на сердце, сознаюсь - мне было приятно его внимание, его упорство добиться меня. Это было как доказательство графу, что я не просто оставленная любовница, что и я нужна кому-то. Но как я могла давать Хорсе надежду, когда мое тело все больше выдавало мое бесчестье? Конечно для восьми месяцев у меня весьма маленький живот. Хотя заметила же еще ранее мое положение Риган, замечали и другие. А вот Хорса не видел. Да и я всячески скрывала от него беременность, куталась в шали, плащи, таилась. Порой думала, что Хорса сам все понял, просто не говорит и готов взять меня и такой. И все же мне надо было откровенно объясниться с ним, а не посылать к опекуну. Как оказалось, для Хорсы это обернулось болью и несчастьем. В Гронвуде его избили, бросили в застенок, обвинив в нападении на графиню. Позже Хорсу освободил Эдгар, и тан явился ко мне сам не свой от гнева. Весь в синяках, одежда изодрана, а в глазах столько люти... Я испугалась, хотела укрыться от него, но он ворвался даже в этот покой, в гневе все крушил, пока, слава Богу, не подоспел Утрэд и выставил его. Хорса уехал, проклиная и меня, и графа, и дитя... А я весь день простояла на коленях, моля защитить от его злых слов то что жило во мне. Горьким мыслям нет конца. А уже наступает утро. В отдалении прокричал петух, где-то блеяли овцы. Я поднялась и, стараясь не разбудить спавшую на лежанке Труду, начала разводить огонь, убирать постель. Но Труда все же уловила движение, кряхтя стала подниматься, откинула дверцу-люк, что вела на нижние этажи башни. Я спустилась, стала будить слуг, отдавать указания. Осень в хозяйстве - хлопотное время. К повседневным делам добавляются еще и заботы об урожае. Необходимо рассортировать и отложить про запас яблоки и груши; прочие фрукты и ягоды следовало засушить или наварить из них варенья, разлить по горшкам в виде соков и настоев. Надо так же подготовиться к осеннему забою скота, заготовить рыбу, сушенную, консервированную, соленую, маринованную; убрать на хранение яйца, позаботиться об овощах, запастись дровами, сложив их в штабеля таким образом, чтобы они оставались сухими и не обрушивались, когда поленья станут вытаскивать для топки. Целые дни я проводила в беспрестанной беготне между Тауэр-Вейк и хозяйственными постройками на берегу. Моя беременность не причиняла мне неудобств, двигалась я легко. И когда вернулся с охоты Утрэд, привезя целую связку беличьих шкурок - мне так хотелось сшить к зиме беличий плащ с большим капюшоном! - мы с ним решили съездить взглянуть, как идут ремонтные работы на дамбах, защищающие дороги от паводков. Вся в хлопотах, я металась от Тауэр-Вейк к хозяйственным постройкам на берегу. Моя беременность не причиняла мне неудобств, двигалась я легко. И когда прибыл с охоты Утрэд (охота была удачной, я видела это по связке беличьих шкурок у него на поясе. А мне так хотелось сшить себе на зиму беличий плащ с большим капюшоном!), мы с ним договорились съездить проверить, как идут ремонтные работы на дамбах вдоль дороги. Утрэд помог мне сесть в лодку, отпихнул ее от берега. Плоскодонка легко скользила по узким протокам среди островков. Утрэд направлял ее шестом. Я заметила некую грусть в его взгляде. - В чем дело, солдат? - Ох, леди Гита, как вспомню, как точно так же я вез вас некогда из монастыря. Порой я виню себя за то, что забрал вас тогда из обители, да еще и направил к эрлу Эдгару... Как же вы теперь будете жить? Я отворачивалась. Как бы я жила, если бы осталась в обители? Сейчас мне это казалось невероятным. Жизнь в миру была полна тревог и волнений, однако более интересна чем однотонное существование в монастыре, где дни так схожи и их течение замедлено, как течение речушки по какой мы плыли. Меня же словно подхватил какой-то бурный поток: мятеж, осада, схватки, моя страстная безудержная любовь к Эдгару, мой позор... И теперь дитя, что ношу в себе. Я украдкой положила руку на живот. Ребеночек словно почувствовал, ответил мягким толчком. Говорят, что незаконнорожденные дети еще в утробе чувствуют свою нежелательность. Но я желала этого ребенка и буду так любить! Если у меня родится сын, я назову его Эдмундом, в честь святого короля Восточной Англии. А если родится дочь - то назову Отилией, в честь моей подруги по монастырю, или Аделиной, как звали маму. Но я никогда не назову ее Бэртрадой. И что за нелепый обычай давать детям имена в честь правителей края? Я уже знала около полудюжины малюток, каким дали это имя. Вон и Эйвота, забеременевшая примерно в то же время что и я, хочет так назвать свою дочь. Она по каким-то приметам определила, что дитя под ее сердцем девочка. Да и мне пророчит то же. Чтож, посмотрим. - Миледи, мы почти прибыли, а наших людей не видно, - отвлек меня от размышлений Утрэд. Он оглядывался по сторонам. - Ничего не пойму. Вон земля для насыпи, вон инструменты, но где же работники. Э-ге-гей! - громко позвал он. Мы услышали ответный окрик. Потом затрещал тростник и первой на насыпь выбралась Эйвота. Живот, не чета моему, так и выпирал под пелериной. Ее золотистые волосы завитками выбивались во все стороны из под шапочки. Поспешила к лодке, вся в земле, но возбужденная, хорошенькая неимоверно. - Миледи, пойдемте скорее. Там такое... Наши люди нашли бесчувственного человека в тростниках. На насыпи появился Цедрик, еще несколько крестьян, тоже говорили, что обнаружили мужчину у обочины в зарослях. Я велела проводить меня. - Мы-то поначалу решили, что это труп, - пояснял Цедрик. - Нож торчал прямо из под ребер. И хороший такой нож, рукоять литой меди. Я хотел было его вынуть, но Эйвота не позволила. Она, видишь ли, заметила, что парень еще дышит. Правда жизнь в нем еле теплится. То что Эйвота не разрешила вынуть нож, правильно. Люди часто умирают не оттого, что в них вогнали железо, а от того что вынули - кровь сразу начинает течь и человека уже не спасешь. И все же, когда я увидела найденного ими, удивилась, как этот человек еще жив. Сколько он пролежал здесь? Кто посмел на него напасть? Кто он сам? На последний вопрос я, похоже, знала ответ. Как и догадывались мои люди. - Эта эмблема на его котте - темная лошадиная голова на светлом фоне - это ведь знак людей эрла Эдгара? - спросил кто-то из присутствующих. Я кивнула. - Давайте отнесем его в лодку. Если он жив, я попробую ему помочь. Если умрет - сообщим в Гронвуд-Кастл. Я прижала руку к его шее и ощутила еле заметные толчки. - Как его жаль, миледи, - вздыхала Эйвота. - Такой хорошенький. Я примостилась на носу лодки, уложив голову незнакомца себе на колени. Этот человек был молод. Лицо не здешнее, не тот тип: темные почти сросшиеся брови, вьющиеся волосы, резко означенные скулы, прямой удлиненный нос. Если бы он не был так бледен, я бы сказала, что от природы он имел смуглую кожу южанина. Кто он - нормандец, француз? Об этом я узнаю позже, главное ему помочь. У себя в башне я приготовила плотный тампон чистой ткани, пропитанный смесью гусиного жира и целебных трав. Нож в теле раненного вошел прямо между ребер, но достаточно далеко от сердца, и возможно не задел жизненно важных органов. Ну начнем. Я сжала рукоять, потянула. Ничего не вышло, только по лицу раненного прошла болезненная судорога. Значит душа его не так и глубоко ушла в дебри мрака. Но нож засел крепко и, чтобы достать его, мне пришлось просить Утрэда. Кровь сразу так и хлынула из раны. Я сильно прижала тампон, велела Эйвоте помогать как можно туже перебинтовать его. - Он выживет? - всхлипывала саксонка в сочувствии к привлекательному незнакомцу. - Не ведаю. Но кровь не бьет струей, так что шанс возможен. Если остановим кровь и он проживет до утра, я приготовлю обеззараживающее средство. Он сильный мужчина, воин. И если на то будет воля Божья, выкарабкается. Но я говорила это без уверенности. Котта незнакомца была насквозь пропитана сыростью, а значит напали на него еще вчера. Следов борьбы не было видно, оружие осталось при нем, и это говорило о том, что ранили этого человека не для того, чтобы ограбить. Извлеченный из раны нож был дорогим оружием, на сапогах незнакомца имелись шпоры, однако нигде в округе не заметили оседланного коня без хозяина. Я терялась в догадках. И еще меня смущала эта эмблема людей графа. Наверное мне надо послать кого-нибудь в Гронвуд, но я так давно избегала общения с людьми графа, что не могла решиться на подобный шаг. Весь день раненный пролежал спокойно, вечером я сменила ему повязки. Состояние раны не внушало мне опасения, края ее постепенно смыкались, но было неизвестно в каком состоянии внутренние органы. Эйвота не отходила от незнакомца, поддерживала его голову, когда я, разомкнув губы, вливала в него смешанное с укрепляющим отваром подогретое вино. - Знаете, госпожа, - неожиданно сказала Эйвота, - а ведь я вспомнила, где видела его раньше. Помните нормандских рыцарей, приезжавших в церковь Святого Дунстана и пристававших к вам? Я всмотрелась в лицо раненного. Нет, я его не припоминала. Из тех наглецов мне помнился только белобрысый рыцарь, оскорблявший меня. Но то, что наш незнакомец был из них, вряд ли располагало меня к нему. Неожиданно на другой день в Тауэр-Вейк прибыли мои соседи из Ньюторпа - Альрик с Элдрой, старый дед Торкиль, их челядинцы. И едва я увидела их, сразу поняла, что что-то случилась. - Позволь, Гита, моей семье и слугам пока пожить у тебя, - попросил Альрик. По одному виду Альрика было понятно -случилось несчастье. Он умчался сразу же, ничего не поясняя. От Элдры я тоже ничего не могла добиться, она отворачивалась от меня, плакала. А тут еще дед Торкиль то и дело начинал выкрикивать старый саксонский клич, а на его голове был свежий кровавый рубец. Только от их челяди я узнала о случившемся. И ужаснулась. Этой ночью нормандские воины Нортберта де Ласи неожиданно напали на Ньюторп. Жгли, убивали, мужчины хоть и оборонялись, но набег был столь неожиданный, что организовать достойный отпор они не смогли. И теперь на месте крепкой усадьбы лишь пепелище. Я была напугана. Понимала, что за этим последует. И до боли было жаль бедную Элдру. Во время нападения она подверглась насилию и люди Нортберта заставили Альрика смотреть, что они вытворяли с его женой. Утрэд сказал, что надо разослать людей, упредить всех о деяниях де Ласи. О сэре Норберте давно шла дурная слава, но чтобы он пошел на такое... - Эдгар Армстронг во всем разберется, - сказала я с неожиданной уверенностью. - Ага, - скривил в усмешке рот Утрэд. - Эдгар. Или мы - саксы. Я почти осязала в воздухе угрозу восстания. Это было мне знакомо. И это пугало. Вечером того же дня в Тауэр-Вейк прискакал с большим отрядом Пенда. Я не виделась с ним с тех пор, как еще летом он несколько раз наезжал ко мне, справлялся от имени моего опекуна, не нужна ли помощь. Пенда не знал, что я жду ребенка, и я не хотела, чтобы он проведал. Поэтому я вышла встретить его закутавшись в свой широкий лиловый плащ. Пенда был вооружен с головы до ног. Сказал, что в графстве неспокойно, люди взялись за оружие, и граф прислать воинов, дабы они заблокировали все подъезды к Тауэр-Вейк. Я подумала об Эдгаре с благодарностью. Он заботится обо мне... Но, возможно, так он просто выполняет свой долг опекуна. Поблагодарив Пенду, я спросила, что же все-таки происходит. - Сам дьявол не разберет, - помрачнел он. - Люди Нортберта из Хантлей-Холла и еще несколько нормандских баронов клянутся, что саксы первыми напали на них. Оно на то и похоже. Усадьбы Хантлей и еще несколько других действительно подверглись нападению. Пострадавшие норманны уверяют, что нападавшие были саксами, они кричали боевой клич, сжигали дома, резали людей. А саксонские таны клянутся святыми Эдмундом и Дунстаном, что ни чинили ничего подобного и норманны первыми взялись за оружие. Эдгар пытался поговорить и с теми и с другими, да только люди обозлены. Если граф не справится с положением в ближайшее время, будет совсем худо. Тогда весть о волнениях дойдет до короля и он введет войска. А тут еще в Гронвуде... Но он не договорил, махнул сокрушенно рукой. Уехал. А я, ошеломленная всем происходящим, даже не вспомнила сказать ему о раненом незнакомце. Хотя если заварилось такое, немудрено, что он просто одна из жертв... Которых вскорости будет множество. И началось. Вести приходили одна хуже другой. Восстание ширилось, деревни сжигались, крестьяне прятались в болотах. Повсюду были расставлены кордоны графа, но их обходили стороной, и вспыхивали все новые и новые стычки. Однако мои владения это безумие миновало, слава Пресвятой Деве. Мы жили обычной размеренной жизнью, забивали на зиму скот, стали чесать лен. По вечерам все вместе собирались в зале у огня. Но это были не обычные патриархальные посиделки; люди просто жались друг к другу, рассказывали новости, от которых леденела кровь. Из-за всех этих событий я надолго упустила из виду нашего раненного, который. Проведя несколько дней в беспамятстве, пришел в себя и начал поправляться. Странный он был человек - все время молчал, поначалу отказывался принимать пищу. Один раз даже сорвал бинты с раны. Я накричала на него. Уж если Господь по своей милости сохранил ему жизнь, то великий грех отказываться от сего дара. Незнакомец подчинился мне словно нехотя. Его как будто что-то угнетало, все время лежал, отвернувшись к стене. Однажды, когда я кормила его, услышала за собой резкий голос Элдры. - Зачем ты возишься с этим нормандским псом, Гита? У жены Альрика в последнее время очень изменился характер. Она стала угрюмой, злой, ее глаза загорались лишь когда она узнавала о стычках саксов и норманнов. Мой подопечный поднял на Элдру глаза - красивые голубые глаза, в которых, однако, ничего не отразилось. Продолжал покорно есть. - Ты знаешь его? - спросила я не оборачиваясь. Элдра лишь хмыкнула. - Конечно знаю. Его зовут Ральф де Брийар. Он из тех рыцарей Бэртрады, каких Эдгар изгнал с позором. Мой подопечный тихо застонал и, отведя мою руку с ложкой, отвернулся к стене. Итак, я узнала имя незнакомца. Но то о чем говорила Элдра было мне неизвестно. О каком изгнании рыцарей она упоминала? И когда вечеров в башню вернулся Утрэд, я расспросила его. Мой верный воин целыми днями разъезжал по округе, проверял дозоры, узнавал новости. Возвращался усталый, хмурый. Однако на все мои расспросы в тот день ответил сполна. Я была поражена. Леди Бэртрада организовала заговор против мужа, даже велела своим людям схватить его. И если бы не преданность верных слуг Эдгара, неизвестно чем бы все и закончилось. Я вдруг ощутила такую нежность к Эдгару! Но к ней примешивалась и известная толика торжества. То, что сделала эта женщина, его законная супруга. Свидетельствовало только об одном - между ними нет ни зерна истинного чувства. И это означает... Это означало, что рано или поздно Эдгар вспомнит обо мне. Той ночью я долго ворочалась, не могла уснуть. Как бы я не старалась изгнать мысли об Эдгаре, все одно понимала, что по-прежнему люблю его. Я кинулась в его объятия горячая и шальная от страсти, не думая ни о грехе, ни о чести. А ведь я была воспитана в суровых монастырских традициях. Но, возможно, женщине трудно постичь, что страсть ничто по сравнению с небом. Ласковое прикосновение любящей руки заслоняет от нас величие Божье. Нет, я бы никогда не смогла стать одной из целомудренных дев в монастыре. Во мне было столько любви, столько огня... А ведь я таила все в себе, сдерживалась и люди говорили, что взгляд у меня холодный. И все же я на что-то надеялась. Нелады Эдгара с женой? Да! Да, о да! Как бы я хотела, чтобы однажды он разочаровался в ней, стал вспоминать меня, пришел... И я бы простила ему все. А сейчас я ношу его ребенка, скрываю это от него, словно это моя месть. Но как же я его жду! Ночью я опять проснулась в поту, всхлипывая и извиваясь. Старалась вспомнить свой сон до мельчайших подробностей. Ведь это все, что мне осталось. Днем на меня снова наваливались хлопоты. В Тауэр-Вейк было много беженцев, приходилось постоянно за всем следить, учитывать каждую выдаваемую порцию муки, каждый кусок съестного. И если раньше я не опасалась, что нам грозит голод, то теперь, когда на моем попечении оказалось столько лишних ртов, уже ни за что не могла ручаться. Волнения в Норфолке продолжались, хотя уже наступила зима. Мы даже не заметили ее начала, так как она была теплой, сырой, почти не отличимой от осени. Только начало предрождественского поста указывало на смену времен года. Рыцарь Ральф де Брийар постепенно шел на поправку. Но по-прежнему оставался замкнутым, ни с кем не хотел общаться. Однако я замечала, что его интересует происходящее в графстве, он внимательно вслушивается о чем говорят люди. Порой на его красивом лице появлялось некое смятенное выражение. Особенно, когда обсуждали сколько усилий прилагает граф, чтобы прекратились беспорядки и как все оказывается тщетно. А вот дедушка Торкиль сдавал прямо на глазах. Не столь и опасная рана у него на голове никак не заживала, да и стар он был очень, слабел. Ко времени поста он вообще впал в бессознательное состояние. Конечно ему было уже за восемьдесят и я не знала никого столь древнего возраста. Ведь Торкиль сражался еще при Гастингсе и был одним из самых почитаемых людей в Денло. По крайней мере среди моих соплеменников. И вот старый Торкиль из Ньюторпа тихо скончался одним туманным утром в середине декабря. Элдра сидела с ним до последнего, когда же мы стали готовить тело к погребению, она отозвала меня, чтобы поговорить. Я давно заметила, что ей надо выговориться. Что-то бродило в ее душе, гнездилось, как темный нарыв. Конечно пережить такое надругательство... Но именно в таком состоянии страждущий более всего нуждается в участие и добре. Поэтому, когда она позвала, я сразу пошла с ней. Мы уединились в моей опочивальне, сидели подле очага. - После Торкиля я роду остался только Альрик, - сказала наконец Элдра. - Альрик и я. Но я долгое время считалась бесплодной и очень переживала от этого. И вот теперь поняла, что беременна. Я радостно сжала ее руки, но моя улыбка погасла, едва я увидела ее взгляд - темный, полный желчи. - Мне неведомо, кто отец ребенка - Альрик ли муж мой, или кто из негодяев, насиловавших меня. Я собралась с духом. Сейчас либо я успокою ее, либо она окажется в пучине полной безысходности. И я довольно жестко сказала, что у нее всегда остается надежда, что ребенок скорее плод ее любви, и она должна любить и оберегать его. Ибо теперь род Торкиля не Ньюторпа не прервется. Не позволила ей и слова возразить, даже накричала. И похоже, мне все же удалось на нее воздействовать. - Альрик никогда не должен узнать о твоих сомнениях. Бог дал тебе счастье материнства, вот и прими это, как дар Его. И не разрушай то счастье, какое познала в браке с супругом. На последних словах мой голос вдруг сорвался. И как-то само собой вышло, что уже не я увещевала Элдру, а она меня. Ведь все-таки мы были подругами. Похоронить тана Торкиля было решено у церкви Святого Дунстана. И когда мы двигались к церкви - впереди несли гроб с покойником, следом в трауре шли Элдра, я, мои люди и еще отряд вооруженных стражников - получилось, что у Торкиля внушительный эскорт в его последнем пути. Но оказалось, что кто-то успел упредить саксов о похоронах у Святого Дунстана, и к церкви в фэнах съехалось немало окрестных танов. Прибыл и внук покойного, Альрик (Элдра так и кинулась к нему); был и тучный Бранд, и Хорса, конечно же Хорса, ведь уже было известно, что именно он стоял во главе мятежных саксов. Завидев меня, Хорса презрительно скривился, но хоть не выказывал прилюдно непочтения, держался достойно до самого окончания похорон. Утрэд все время был напряжен. Он же первый почуял опасность. Я видела, как изменилось его лицо, как он припал ухом к земле, потом быстро поднялся. - Немедленно уезжайте. Скорее! Норманны, очевидно прослышав о похоронах, напали большим отрядом и сразу с нескольких сторон. Одна за другой из тумана возникали фигуры всадников, доносилось неистовое ржание коней, лязг стали. Мы уже были в лодках, а у церкви, за пеленой тумана, кипел жаркий бой - саксы удерживали нападающий, пытающихся отрезать нам путь к отступлению. А тут как на грех заголосила Эйвота - у нее начались схватки, и только уже в пути я обнаружила, что с нами нет Элдры. Утрэд вернулся только часом позже - живой и невредимый. Он сообщил, что норманны отброшены, а Хорса самолично раскроил топором череп Нортберту де Ласи и теперь ходит в героях. Элдра же не пожелала расстаться с мужем и ушла с ним в лагерь мятежников. Но тогда меня куда более волновало состояние Эйвоты. Мы еле успели привезти ее, дотащить до зала, где она вдруг рухнула на пол, расставила ноги, стала тужиться. Труда тут же вытолкала меня, сказав, что скоро мне самой рожать и не следует пока видеть такое. А вот о Ральфе хлопотавшие подле роженицы женщины совсем забыли. Он ведь был таким тихим и неприметным на своей лежанке в углу, к нему привыкли как к обстановке. Опомнились только заметив, что он стоит прямо над ними, бледный и дрожащий. Но было не до него. Ребенок уже выходил, так что бедняга Ральф видел все. Грохнулся тут же в обморок. Пришлось возиться и с ним, и с Эйвотой, и с ее ребенком. Девочкой. Потом говорили, что родила ее Эйвота на диво легко, смогла сама подняться после родов. Я же была напугана ее воплями, с ужасом думала, что и мне предстоит пройти через подобное. Зато дочка у Эйвоты родилась крепенькая и здоровая. Молодая мать сказала, что назовет ее Бэртой. Спасибо, что хоть не Бэртрадой. На Ральфа перенесенное потрясение подействовало даже благотворно. Он перестал замыкаться в себе, старался быть чем-то полезным. Мы даже порой беседовали по вечерам. Ральф рассказывал откуда он родом, о том как попал на службу в Гронвуд. Как лишился службы не упоминал, да и я не расспрашивала. Тем временем настала настоящая зима, со снегопадом продлившимся несколько дней, ураганным ветром. Во все щели дуло, мы жались к огню, не снимали верхней одежды даже на ночь. Выйти на улицу никто не решался, просиживали все дни в дымном тепле помещения. В один из таких вечеров Ральф стал играть на лире. Бог весть кто принес в башню инструмент, но он был поломан, валялся без надобности, пока Ральф не починил его. И как приятно зазвучали струны в унисон потрескиванию дров и завыванию пурги за стенами. Ральф запел. Голос его был удивительно приятен, все заслушались. - Я прошел много земель, Повидал разных людей, Но такой, как она, нигде не встречал. И я припаду к ее ногам, Положу голову ей на колени, Отдохну на ее белой груди. Когда льется кровь и предают друзья, Я найду отраду и любовь Подле той, которую никогда не покину. Я смотрела на Ральфа, не замечая, как переглядываются окружающие. Когда же Ральф перестал петь и поднял голову, меня смутил его полный обожания взгляд. Мне стало неловко. А тут еще заметила, как Утрэд внимательно наблюдает за нами с Ральфом и улыбается. О чем он, спрашивается, думает? Ведь я была женщиной на сносях, мой живот так долго остававшийся небольшим, ныне раздуло как бочонок. Я даже ходила, словно выгнувшись назад. И давно забыла ощущение, когда была гибкой и легкой в талии, когда могла нагнуться и без труда завязать башмак. Но теперь мне осталось не так и много ждать. Снежные бураны, длившиеся несколько дней, наконец стихли. Все вокруг было занесено снегом, а морозы ударили такие, каких не помнили и старожилы. Стоял жуткий холод, особо ощутимый в нашем болотном краю. Водные пустоши фэнов промерзли насквозь и, куда ни глянь, кругом снег и тишь. В эти морозные дни мятежные действия прекратились. Все кто мог, разъехались по домам. Лишь горстка самых упорных мятежников укрылись где-то в лесах на севере графства. Они не смирились и было ясно, что едва потеплеет, вновь будет литься кровь и мирного сева ожидать не придется. Потом пришла весть, что войска короля вошли в Норфолк, и все графство застыло, ожидая, что это за собой повлечет. Уже настало предрождественское время. Стояли самые короткие дни в году, рассветало поздно, а темнело вскоре после полудня. В один из дней я отправила людей в лес за ягодами мирта, так как пора было готовить святочные свечи. Когда они вернулись, мы уже подготовили формочки для свечей. Ведь как бы ни складывались дела, люди всегда ждут Рождество и связывают с ним свои надежды. Поэтому в башне Хэрварда царило веселое оживление, мужчины говорили о замеченном на болотах огромном вепре, а значит у нас на святки будет великолепная кабанья голова, как в старину на Йоль. Я слушала эти речи и душа моя всколыхнулась. Йоль. Эдгар... Я заставила себя отвлечься. Принесенные ягоды мирта, добавленные в пчелиный воск, придают особый аромат святочным свечам. Мы всегда так делали в Святой Хильде, и я со знанием дела велела нагреть над огнем ягоды, чтобы вытопить сок в котелок с пчелиным воском. Потом этим составом заполнили специальные формочки, аккуратно поместив в них фитили. - Думаю свечи у нас получатся превосходные, - улыбаясь говорила я собравшимся вокруг женщинам и детям. - Я не заметила ни единого пузырька воздуха, который бы испортил наши труды. Внизу на входе хлопнула дверь. Это вернулись с дозора Утрэд и его люди. Стряхивали снег с сапог, садились у огня. С холода у них был зверский аппетит, стучали ложками по мискам с ячменной кашей и ломтиками жареного угря. Один Утрэд словно не испытывал голода, ел медленно, порой как-то странно поглядывая на меня. Я поняла, что у него есть какие-то новости и, когда он насытился, мы расположились в нише окна, подальше от