ества руководителя, восхищался им, принимал его политический курс, но он также 'роптал' и 'ворчал', обвиняя его: 'Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?' И наконец также обратился к золотому тельцу. Я был знаком с Бен-Гурионом с дней своей молодости, но особенно мы сблизились после 1952 года, когда я был назначен начальником генерального штаба израильской армии. Он был тогда премьер-министром и министром обороны, и моя деятельность под его руководством выходила за рамки чисто военных вопросов. В этот период, в 50-х годах, молодое государство Израиль делало свои первые шаги, и Бен-Гурион уделял особое внимание двум проблемам. Первой была массовая алия. Сотни тысяч евреев, главным образом из стран Ислама -- Северной Африки, Йемена, Ирака, Сирии и Ливана -- были готовы переселиться в Израиль. Мы должны были помочь им покинуть страны их жительства и интегрировать их в Израиле, обеспечив жильем и работой. Вторая задача состояла в заселении страны, в особенности пустующих мест. В период Войны за Независимость сотни тысяч арабов покинули свои поселения. В центральных и южных районах страны многие арабские деревни совершенно обезлюдели. Глиняные лачуги этих беженцев обваливались, колодцы заносило песком, поля зарастали сорняком. Никто не убирал перезревших фиг и винограда, и полчища ос кишели во фруктовых садах. 'Если мы не одолеем разруху, разруха одолеет нас', -- говорил Бен-Гурион. Он не считал, что побуждать народ делать необходимое следовало только административными мерами. Правительство могло принимать решения, но этого было недостаточно. Народ, в особенности молодежь, должен был добровольно заняться выполнением стоящих перед ним задач. Война за Независимость окончилась, и молодежь должна была оставить свои дома в городах и даже в старых киббуцах и мошавах и создать поселения в Негеве и в районах, прежде заселенных арабами. 10 июня 1954 года Бен-Гурион выступил с речью перед учениками старших классов, которые собрались в амфитеатре Шейх-Мунис, в северном Тель-Авиве. На слет съехалось 8000 учеников и учителей со всех концов страны. В своем выступлении Бен-Гурион объяснил им, что заселение Негева является национальной задачей высшего порядка, и указал на опасности политического и оборонного характера, которые ожидают Израиль, если эта задача не будет выполнена в кратчайший срок. Усилится давление арабских беженцев, требующих предоставления им права вернуться на свои земли. Участятся налеты террористов, организуемые арабскими государствами. Великие державы потребуют от нас возврата территорий, занятых нами в ходе Войны за Независимость. Обращаясь к молодым людям, присутствовавшим на этом слете, он сказал, что придется выбирать между служением идее и карьерой, между посвящением жизни выполнению национальных задач и личными интересами. Он окончил речь словами, полными воодушевления: 'Если наша молодежь скажет: 'Да, мы пойдем!' -- еврейская история отзовется так: 'Вы можете достигнуть цели, и вы достигнете ее'. Но еврейской истории в тот день пришлось безмолвствовать. Выпускники школ остались безучастными к его словам. Они не испытывали желания решать национальные задачи. Они не только не отозвались на призыв Бен-Гуриона, они даже слушали его не слишком внимательно. Сердце разрывалось при виде Бен-Гуриона. Седую гриву его ворошил ветер, дувший с моря, глаза метали молнии, он пытался вдохнуть в слушателей пламя своей веры. Но большая часть юношей и девушек оставалась равнодушной. Они пересмеивались и поглядывали на часы, с нетерпением ожидая минуты, когда все кончится и они смогут разойтись по домам. На следующий день Бен-Гурион отправился на другой слет, созванный с той же целью. Это был слет мошавников и он состоялся в Нахалале. Настроение Бен-Гуриона было скверным после слета в Шейх-Мунисе. К тому же ему нездоровилось, в это время он лежал в больнице 'Тель-ха-Шомер', но настоял на том, чтобы его отпустили. Я пришел в больницу навестить его и убеждал не ехать в Нахалал. Я сам собирался присутствовать на конференции и заверил его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы побудить молодых мошавников переехать жить в Негев. Но Бен-Гурион остался глух ко всем этим уговорам. 'Для такого дела, -- заявил он, -- я совершенно здоров'. Его тяготило предчувствие, что мошавники тоже разочаруют его. Слет в Нахалале происходил в клубе. Это было довольно вместительное, хотя и унылое здание. Штукатурка на стенах обсыпалась и обнажился цемент, сидели на твердых деревянных скамьях. Бен-Гурион поднялся на трибуну, опираясь на палку. Вступительное слово его было лаконичным и емким. В Негеве созданы десятки новых поселений, и поселенцы -- новые иммигранты, в большинстве своем -- выходцы из стран Северной Африки. У них нет ни малейшего представления о земледельческом труде, и они никогда не служили в армии. Молодые мошавники, опытные земледельцы и обученные солдаты, должны оставить свои крепкие, благополучные хозяйства в Изреэльской и Шаронской долинах, в Нахалале и в Кфар-Виткине и переехать в эти новые поселения. Они должны научить новых иммигрантов, как работать на земле, как создать органы местного самоуправления, как наладить оборону против нападений арабских террористов. Молодые женщины из благоустроенных мошавов тоже должны переехать в эти новые поселения и стать учительницами в местных школах и сестрами милосердия в местных больницах. Слет продолжался два дня, он начался в пятницу и окончился в субботу вечером. Бен-Гурион присутствовал на нем все время, не пропуская ни слова из того, что говорили участники прений, молодые и старые. Временами он, казалось, отключался от происходящего в зале и погружался в свои мысли. Так сидел он, нахмурив брови, наморщив лоб, выдвинув вперед подбородок, твердо сжав губы. Я не знал, о чем он думал, но выражение его лица свидетельствовало о железной верности своему решению. Он знал, чего хотел, и был уверен в правильности своего пути. Слет в Нахалале был не таким, как слет в Шейх-Мунисе. Хотя на плечах молодежи лежало бремя ведения хозяйства, молодые мошавники решили отправиться в Негев и помочь новым иммигрантам. Многие объявили, что они продадут своих коров и кур, которые требовали тщательного ухода, чтобы родители могли обойтись в их отсутствие без их помощи. К мошавникам присоединились некоторые молодые киббуцники. Вначале в Негев отправилась группа из шестидесяти добровольцев, но вскоре их число достигло 290. С заключительным словом выступил Бен-Гурион. На этот раз он выглядел бодрым и даже не опирался о палку. Говорил он спокойно, но речь его была острой и в голосе звучал металл. Каждая фраза звучала, словно удар молота по камню. Клуб был переполнен, ибо в субботу в Нахалал съехались юноши и девушки со всех концов страны. Глаза всех были устремлены на Бен-Гуриона. Воздух был заряжен электричеством. Наконец, Бен-Гурион окончил свое выступление словами: 'Поистине, здесь присутствует Бог'. x x x Среди мошавников, которые отправились в Негев, была Варда Фридман, девушка из селения Кфар-Виткин. Она стала инструктором в поселении новых иммигрантов Паттиш, расположенном на полпути между Газой и Беер-Шевой. В марте 1955 года, через три месяца после переезда Варды в Паттиш, состоялась свадьба молодого иммигранта по имени Шмуэль Калини. Семья жениха и совет поселения согласились с предложением Варды превратить это событие в общее торжество. 'Людям это нужно', - сказала Варда. 'Время от времени надо дать себе разрядку, отключиться от нудной повседневности, устроить иллюминацию, петь, танцевать, веселиться'. В субботу, в разгар веселья, банда арабских террористов из Газы проникла на нашу территорию и ворвалась в Паттиш. Террористы открыли огонь из автоматов и бросили в толпу гранаты. Двадцать два человека были ранены, одна женщина -- это была Варда Фридман -- убита. Раненые со временем выздоровели и вернулись в свои дома в Паттише. Тело Варды перевезли в Кфар-Виткин - поселение, где она родилась, -- и похоронили. В те годы я был начальником генерального штаба. Бен-Гурион вызвал меня на экстренное совещание. По его мнению, мы должны были изгнать египтян из Газы, то есть овладеть полосой Газы и поставить ее под контроль Израиля. Его слова поразили меня. Мы часто обсуждали эту проблему, и он занимал последовательную и твердую позицию по этому вопросу. Он полагал, что, несмотря на акты террора, осуществляемые фидаийунами, приходившими из Газы, Израилю не следует занимать эту территорию. На ней проживает около трехсот тысяч обозленных и ненавидящих нас арабских беженцев, и такое территориальное приращение не сулит Израилю ничего доброго. Лучше, чтобы полоса Газы вместе с ее населением оставалась за пределами Израиля. На этот раз, однако, Бен-Гурион оценивал положение иначе. Он объяснил мне, что, хотя все прежние соображения остаются в силе, они перевешиваются простым фактором: в Негеве селятся евреи, выходцы из стран Северной Африки, молодежь оставляет свои налаженные хозяйства на севере страны и осуществляет свою пионерскую задачу помощи новым поселенцам, государство делает свои первые шаги. Каковы бы ни были последствия введения израильских войск в Газу для отдаленного будущего, утверждал Бен-Гурион, теперь надо во что бы то ни стало оградить молодые поселения от террора, помочь их жителям пустить корни, вселить в них веру в нашу силу, изгнать египтян из Газы, чтобы репатрианты могли обосноваться на новом месте. Правительство не приняло предложения Бен-Гуриона (премьер-министром в тот период был Моше Шарет, а Бен-Гурион -- министром обороны). Я тоже выступал против. Я исходил из военных соображений, члены правительства -- из политических. Каждый рассматривал эту проблему под своим углом зрения. Но Бен-Гурион игнорировал все эти соображения как второстепенные. Всем своим сердцем он был с новыми репатриантами, осуществлявшими пионерскую задачу освоения Негева. Он был их рупором, вождем народа, Моисеем нашего времени. x x x На протяжении многих столетий, начиная с римского периода, бытовало предание, в особенности среди христиан, что Джебел-Муса (Гора Моисея) и есть библейская гора Синай. У ее подножья стоит монастырь святой Екатерины (Санта Катарина). Он веками был центром притяжения для паломников. Караваны купцов и путники тоже останавливались здесь, чтобы помолиться. До горы Синай можно добраться с двух сторон: с востока, дорогой, ведущей из Дахава, что у Эйлатского залива, и с запада, дорогой, которая начинается у Абу-Родейса у Суэцкого залива. Дорога с запада проходит через Вади Файран, где находится крупнейший оазис полуострова - оазис Файран. В этом месте имеется обилие воды, тысячи финиковых пальм и обширные участки зелени. Эта дорога считалась главной дорогой, ведущей к горе Синай. С севера, из Египта, путь в Вади Файран пролегает через Вади Мухатаб (Долина Письмен). Оно было названо так потому, что вдоль дороги на скалах высечено множество надписей. Тысячи рисунков и письмен, по большей части на набатейском языке, относятся к I и II столетиям н. э. Позднейшие надписи сделаны на греческом, латинском и арабском языках. Рисунки примитивны, они изображают караваны: верблюдов, ослов, пеших странников, а также диких животных. Большинство надписей стандартны. В них приводится имя писавшего и просьба о том, чтобы небесные силы не забывали о нем. Ученые, занимавшиеся расшифровкой надписей, были разочарованы. К их величайшему смущению, они явно не содержали ничего, что могло бы привести к сенсационным открытиям. Я не исследователь, и мои собственные попытки прочесть их оказались малоуспешными. Тем не менее, это занятие представляло для меня огромный интерес, ибо я видел за этими надписями тех, кто их высекал, -- пастухов, паломников, купцов и наемников, сопровождавших караваны. В часы отдыха, когда путники делали привал, чтобы перевести дух, кто-нибудь из них уединялся и шел просить Всевышнего о защите. Если это был юноша, он снимал свои сандалии и карабкался на высокую скалу, возвышавшуюся над дорогой. Путешественники в преклонных летах делали свои надписи в местах, лежащих ближе к караванному пути. Дорога была долгой и опасной, и путника подстерегали многочисленные испытания, исходящие как от ближних, так и от сил природы. Поэтому вполне естественным было желание вознести молитву, выдолбить на нубийском песчанике обращение к божеству. Каждый на своем наречии просил своего бога ниспослать милость и помощь имяреку, сыну имярека, благословенна память его. И не только слова, но и изображения животных - верблюдов, ослов, коз и горных козлов -- все это должно было оставить след и вселить уверенность в просителя. Как талисманы, носимые на шее или в виде перстней на пальцах. Всякому, кто странствует по пустыне, нужна милость небес. В саду моего дома в Цахале также стоит каменная глыба с набатейскими надписями. Она была найдена в Долине Письмен. Ее доставил мне уже после того, как я ушел из министерства обороны, молодой человек, который был занят на дорожном строительстве в Синае. По его словам, он заметил глыбу, когда бульдозеры прокладывали дорогу в горах и сбрасывали породу в сторону. 'Я сразу же понял, - сказал молодой человек, -- что это египетская надпись, и решил привезти камень вам, когда поеду на своем грузовике в Герцлию'. Я горячо поблагодарил его и обещал не упоминать его имени, чтобы у него не было неприятностей с его работодателем. Он сказал, что подрядчик не любит, чтобы его люди впутывались в такие дела. Если им попадаются древности, они должны немедленно уничтожить их, ибо в противном случае приезжают чиновники, приостанавливают все работы, и тогда хлопот не оберешься. С помощью рычага мы сняли глыбу с грузовика. За чашкой кофе я спросил молодого человека, соблюдая осторожность, чтобы не обидеть его, почему он считает, что надпись египетская. 'Да разве вы не видите, что это иероглифы? -- ответил он. -- Все перепутано, не поймешь, где верх, где низ. Одни каракули. Как есть иероглифы'. Я не могу часто бывать в Синае. Но глыба нубийского песчаника с высеченными на ней надписями стоит против окна моего дома. Зимой она впитывает влагу и темнеет. Летом она снова светлеет, и песчаные зерна сверкают на солнце. Каракули и грубые рисунки, которыми испещрена ее поверхность, не портят ее. И они, и сама глыба -- неотъемлемая часть Синая.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ *  10. МЕЧ И ПЛУГ Настало время вступить в Ханаан, который в этот период был во власти чужих народов. Сыны Израиля скитались по Синаю в течение сорока лет. Выросло новое поколение, родившееся свободным в пустыне, поколение, не знавшее рабства. Спины их не гнулись под бременем кирпичей, пух не был сломлен бичом надсмотрщика. Евреи, которые остановились в Кадеш-Барнеа, были не теми евреями, что жили в Гошене. Египет остался далеко позади. Они дошли до восточной окраины Синая, стояли на пороге Негева и могли издалека видеть страну праотцев, страну Авраама, Исаака и Иакова. Люди, избранные Моисеем 'высмотреть' эту землю, были 'мужи главные из сынов Израилевых'. Их было двенадцать человек, по одному от каждого колена. Их миссия заключалась не только в том, чтобы осмотреть ханаанские города и установить, силен или слаб, многочислен или малочислен народ, живущий в них. Прежде всего, они должны были узнать все, что только можно, о земле, которую Господь дал сынам Израиля: 'Хороша она или худа? тучна она или тоща? есть ли на ней деревья или нет?' 'Будьте смелы, - сказал им Моисей, -- и возьмите от плодов земли'. Соглядатаи вернулись с гранатовыми яблоками, смоквами и гроздью винограда, которую несли на шесте двое. Они срезали ее на берегу около Хеврона. 'Мы ходили в землю, в которую ты посылал нас', -- сказали они Моисею. 'В ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее'. Сорок лет скитались сыны Израиля по пустыне, и души их томились по заселенной стране, которая обильно поливалась бы дождями и чьи поля давали бы богатый урожай пшеницы и ячменя, по стране виноградников, смоковниц и гранатовых яблок. Соглядатаи рассказали, что Ханаан - это страна, текущая молоком и медом, но их сковал страх перед народами, населяющими его: амалекитянами, живущими в Негеве, хеттами и аморреями -- в горах, ханаанеями - на берегу моря и у реки Иордан. Города этих племен были укреплены и 'весьма велики', народ силен. Кроме того, они видели в Хевроне 'исполинов' -- Ахимана, Шешая и Тальмая, сынов Анака. Только двое из двенадцати соглядатаев не испугались. Это были Иехошуа, сын Нуна, и Калев, сын Иефунне. 'Пойдем и завладеем землей', -- сказали они. Остальные же упорствовали в своем мнении, утверждая, что нельзя идти против народа Ханаана, ибо он сильнее сынов Израиля. Первая попытка израильтян войти в Ханаан прямым и кратчайшим путем окончилась неудачей. Ханаанский царь Арада, города в Негеве, вместе с амалекитянами, жителями горной страны, которая граничила с Синаем, вышел им навстречу, ринулся на них с высот, когда те медленно продвигались по извилистой дороге, ведущей в Атарим, и разгромил их. Некоторых израильтян взяли в плен. После столкновения с амалекитянами у Рефидима сыны Израиля не воевали. Скитаясь по пустыне, они научились пользоваться мечом и луком, но боевого опыта не приобрели. Его не было даже у их предводителей. Если бы все были столь же бесстрашны, как Калев, сын Иефунне, они могли бы одержать верх над царем Арада. Но их обуял страх. Ханаанеи нанесли им поражение, и они бежали, спасая свою жизнь. Они вернулись в пустыню, к своим шатрам в Кадеш-Барнеа. Царь Арада и его люди были мужами брани, вооруженными и готовыми к бою в любой момент. Их город стоял на краю пустыни. За ним начинались поля с посевами ячменя и пшеницы, а на горизонте зеленели горные сады Хеврона. Арад, населенный ханаанеями, и города в горном Негеве, где жили амалекитяне, стояли на границе пустыни. Это были крепости, защищающие землю Ханаанскую от племен, вторгавшихся с юга, из горной страны Сеир и из Паранской пустыни. Эти кочевники проносились, словно самум, молниеносно грабя собранный урожай и уводя скот. Молодые ханаанеи и амалекитяне, пасущие стада на краю пустыни в долинах Ниццана и Хийон, были всегда настороже. При приближении врага они вскакивали на своих верблюдов и мчались во весь опор предупредить народ об опасности. Городские ворота поспешно запирались, мужчины препоясывались мечами, вешали за спину свои луки и выступали в поход, чтобы отразить нападение. Израильтяне, изнуренные длительным переходом через зыбучие пески пустыни и не знавшие дорог в этой стране, не выдержали натиска воинов Арада и потерпели поражение. Они оплакали своих мертвецов, перевязали раненых и отступили. Вожди колен встретились с Моисеем и Иехошуа. Они утверждали, что таким путем невозможно завоевать страну. Надо было обойти укрепленные пограничные города и отказаться от осады крепостей, лежащих на границе пустыни. Повернуть на восток, даже если это и удлинило бы путь, и избрать обходную дорогу через земли Эдома и Моава, чтобы проникнуть в Ханаан. Сыны Израиля вынуждены были обойти не только Арад в Негеве, но и Эдом, лежащий на востоке. Тщетно просил Моисей царя Арада пропустить евреев через его территорию. Сыны Израиля снова вернулись в пустыню. Они повернули на юг, дошли до Эцион-Гевера, что на северном побережье Красного моря, и оттуда отправились на восток, не вступив в Эдом. Переход был длительным и очень утомительным. Люди страдали от голода и изнывали от жажды, и многие умерли от змеиных укусов. Землю Моавскую, как и землю Эдомскую, они обошли и не вступили в нее. И все же они вернулись и исподволь приближались к своей вожделенной цели -- земле Ханаанской. Они прошли Овот и долину Зеред на южном побережье Мертвого моря и достигли реки Арнон, которая служит водоразделом между Моавом и землей Аморрейской. И снова Моисей отправил посланцев своих, на этот раз к царю Аморрейскому Сихону, с просьбой: 'Позволь мне пройти землею твоею, - велел он сказать ему, - не будем заходить в поля и виноградники, не будем пить воды из колодезей твоих, а пойдем путем царским, доколе не перейдем пределов твоих'. Но Сихон отклонил его просьбу, собрал весь народ и отправился в пустыню навстречу сынам Израиля. На этот раз, однако, израильтяне были готовы к битве. Они расположились у Яхаца и поджидали врага. Когда появился Сихон со своим войском, израильтяне атаковали и разгромили его. Царь и его сын пали в бою, и израильтяне овладели их землей, от реки Арнон до реки Яббок, что к северу от Мертвого моря. После Сихона, царя аморреев, пришел черед Ога, царя Башана. Израильтяне даже не пытались получить у него разрешение пройти через его земли. Они вступили в Башан и продолжили свое продвижение. Царь и его люди пытались остановить их и в состоявшейся у Эдреи битвы были уничтожены. Башан тоже стал владением израильтян. Так началось завоевание страны. Сыны Израиля заплатили высокую плату и извлекли урок из своих поражений. Больше они не штурмовали укрепленных городов и, преследуя противника, не попадали в расставляемые им ловушки. Они научились владеть оружием: мечом, луком, пращoй, метательным копьем и щитом. Израильтяне сами не селились в укрепленных городах, не искали укрытия под сенью городских стен, не запирались за воротами и засовами. Их сила состояла в постоянном движении. Их паролем была мобильность -- быть всегда в марше, бросок и победа! За воинами шел остальной народ: пастухи со своими стадами крупного и мелкого рогатого скота, верблюды и ослы со стариками, женщинами и детьми, шатрами и большим имуществом. Так продвигались двенадцать колен, овладевая каждым источником воды и пастбищем, которые встречались им на пути. Они завоевывали землю и селились на ней. Сыны Израиля вышли из пустыни, и перед ними лежала их страна. Кто мог остановить их? Первыми коленами, которые осели, создав постоянные поселения, были Гад, Реувен и половина колена Менашше. Их владениями стали завоеванные ими царства аморреев Башан и Гилад на восточном берегу реки Иордан. 'И сказал Моисей сынам Гадовым и сынам Реувеновым: братья ваши пойдут на войну, а вы останетесь здесь?' Они обещали ему, что их воины переправятся на западный берег Иордана с другими коленами и будут сражаться вместе с ними. Семьи же их должны были оставаться на месте. 'Мы построим здесь овчие дворы для стад наших и города для детей наших. Сами же мы первые вооружимся, и пойдем перед сынами Израилевыми, доколе не приведем их в места их; а дети наши пусть останутся в укрепленных городах, для безопасности от жителей земли. Не возвратимся в домы наши, доколе не вступят сыны Израилевы каждый в удел свой'. Можно провести параллель между этим деянием сынов Гада и Реувена и тем, что происходит в Израиле в наши дни. Ныне безопасность и заселение страны тоже связаны друг с другом. Когда какая-нибудь часть страны оказывалась незаселенной арабами и переходила во владение евреев, цвет нашей молодежи торопился обжить ее. Они отправлялись в пограничные районы и обосновывались здесь, создавали поселения, мошавы и киббуцы. Эта молодежь, как и сыны колен Реувена и Гада, приходила на помощь народу в случае внешней угрозы. Они покидали дома, детей, родителей, оставляли скот, брались за оружие и присоединялись к своим братьям, сражающимся на фронте. С прекращением военных действий они возвращались в свои селения и к своим фермам, откладывали в сторону меч и брались за плуг, сеяли, сажали и снова вступали во владение своей землей. Одним из таких молодых людей был Меир Хар-Цион. Он родился и вырос в киббуце Эйн-Харод, в долине Изреэльской. Достигнув призывного возраста, он вступил в ряды армии. В 1953 году, когда шел второй год его службы, он добровольно перешел в специальное подразделение (командос) 101, командиром которого был Арик (Ариэль) Шарон. Он сражался в рядах этого подразделения до конца 1956 года, до своего ранения. Я впервые встретился с ним, будучи начальником оперативною отдела генерального штаба. Я прибыл в район Ниццаны, на границе с Египтом, чтобы посмотреть на людей подразделения 101 в деле. Хар-Цион, в то время командир взвода, был юношей статным, с открытым лицом и прямым взглядом. Приятно было находиться в обществе этого молодого человека, излучающего уверенность и силу. Мы долго беседовали. Он знал каждую пядь нашей земли, исходил ее вдоль и поперек и был знаком со всем, что было на ней одушевленного и неодушевленного, с каждым кустиком и деревом. И о том месте, где состоялась наша первая встреча, ему тоже было известно нечто, чего не знали другие: он знал о существовании скалы, на которой свила себе гнездо чета орлов. Мы направились к скале. Когда мы подошли к гнезду, из него вылетел орел. Он кружил в воздухе, поднимаясь все выше и выше. Хар-Цион стоял, припав плечом к скале. Он не отрывал глаз от орла. Казалось, он тщательно изучает движения его крыльев, словно пытаясь научиться у птицы, как оторваться от земли и взмыть ввысь. В те годы, после Войны за Независимость 1949 года и до Синайской кампании 1956 года, Израиль не знал покоя от террористов. Банды арабских инфильтрантов, обученные и вооруженные арабскими правительствами, проникали в страну, убивали мирных жителей, устанавливали мины, подрывали водокачки и столбы линий электропередач. Египет, Сирия и Иордания фактически вели партизанскую войну против Израиля, хотя не признавали этого открыто. Израильской армии не удавалось обезвредить террористов обычными средствами и положить конец их действиям. Перелом наступил только после сформирования специального подразделения 101. Только тогда Израиль стал хозяином положения. В те четыре года, когда Хар-Цион служил в этом подразделении, проявились его уникальные качества. Он был храбрейшим воином и лучшим разведчиком израильской армии. Он был единственным военнослужащим, которого я произвел в офицеры властью начальника генерального штаба, хотя он и не прошел курса офицерского училища. Я часто встречался с ним и внимательно следил за операциями, в которых он принимал участие. Его замечательные боевые успехи объяснялись не только тем, что он все делал лучше других, но главным образом тем, что он делал все по-иному. Он обладал особым чутьем, внутренней связью со страной и интуитивным знанием того, как воевать на этой земле. Он нес патрульную службу на территории Израиля и по ту сторону границы, при свете дня и в ночной темноте, во главе небольшой команды или один. Он обладал чувством местности, словно он жил здесь тысячи лет тому назад, когда люди ходили пешком вдоль и поперек всей этой земли и знали все ее тропы, как их знают дикие звери, шакал и лань. В бою Хар-Цион стремился войти в прямое соприкосновение с противником, схватиться с ним лицом к лицу, грудь к груди, в рукопашной борьбе не на жизнь, а на смерть. Он предпочитал сражаться оружием ближнего боя, автоматом и гранатой, а не вести дистанционную войну с применением сложной техники. Акцию возмездия в Хевроне наша армия не смогла бы провести без участия Хар-Циона. В январе 1954 года арабская банда, базировавшаяся в Хевроне, проникла в Бет-Гуврин, который находился в пределах Израиля, и убила нескольких евреев. Стояла необычайно холодная зима, и гора Хеврон была покрыта снегом. Никто из нас не верил, что за одну ночь при такой погоде наши солдаты, которые к тому же несли оружие и динамит, смогут совершить переход в 21 километр, преимущественно по крутому непроторенному склону горы, прорваться через сторожевое охранение Арабского легиона, атаковать объект и вернуться до рассвета на свою базу в Израиле. На рассвете команда Хар-Циона из четырех человек вернулась на базу. Они достигли Хеврона, прорвались к объекту и подорвали его. Бой на месте не был ожесточенным, но когда они начали отходить, за ними погнался крупный отряд вооруженных арабов. Лишь разгромив его и уничтожив большую часть преследователей, они смогли выбраться из города, проскользнуть между постами и патрулями иорданцев и вернуться на свою территорию. Потерь на нашей стороне не было. Наши люди были совершенно измотаны после боя и трудного перехода на морозе по склонам, покрытым снегом. Всего они прошли за ночь 42 километра. Для израильской армии, которая вела в этот период борьбу с террором. Хевронская операция стала образцом, ибо она свидетельствовала о том, что любой пункт в тылу противника находится в пределах досягаемости наших сил. Хар-Цион принял участие в большинстве боев, которые наша армия вела за время его службы. Под его командованием было проведено несколько операций, и он всегда был впереди своих людей. Важнейшими из них были рейд на лагерь Эль-Бурдж в предместьях Газы, акции возмездия против Кибии и деревни Нахлин после убийства евреев в Иехудии и Ксалоне, прорыв в лагерь Арабского легиона в Азуне, захват заставы египетской армии около Киссуфима, взятие в плен иорданского патруля на Бет-Хоронской дороге и операция 'Ветвь мира' по подрыву сирийских укрепленных позиций на восточном берегу озера Киннерет. Последней операцией Хар-Циона был рейд на иорданскую полицейскую станцию в Рахаве. Незадолго до этого он был дважды ранен -- в руку и в ногу. Если судьба посылает предостережения, то Хар-Цион их несомненно получил. Но несмотря на ранения, он остался в строю и в бою у Рахавы был ранен пулей в горло. Офицер медицинской службы, прикомандированный к отряду, спас ему жизнь. Он сделал ему трахеотомию перочинным ножом, и благодаря этому раненый смог дышать. Когда он вернулся в базовый госпиталь, выяснилось, что он не может говорить, что одна рука его парализована и повреждены нервы другой. Я навестил его вскоре после этого в больнице и еще раз, когда он уже поправлялся. Врачи, лечившие его, сказали мне, что медицине неизвестно средство, которое могло бы восстановить его здоровье. Возможно они были правы. Не медицина, а сила воли и вера излечили Хар-Циона и поставили его снова на ноги. Постепенно он снова научился говорить и вернул жизнеспособность своему телу. Правда, он не мог пользоваться одной рукой, но вторая работала 'за двоих'. После выздоровления Хар-Цион вернулся в родное селение, в киббуц Эйн-Харод, стал пастухом. Он женился на Рути, девушке из киббуца Гева. Устройство свадьбы взяла на себя армия. Все его друзья пожелали явиться, но клуб вмещал только 2000 человек. В лагере парашютистов установили огромную палатку и вынесли все липшее из ангаров, чтобы освободить место для столов. Тесно было и здесь, но пирогов хватило на всех. Подразделение Хар-Циона преподнесло ему в качестве свадебного подарка 'талисман' батальона, осленка Эли, который свободно разгуливал по лагерю. Было принято торжественное решение, что отныне армия будет сражаться без своего осленка и что тот станет главной опорой хозяйства Хар-Циона. Вскоре после этого Хар-Цион решил построить свой дом и на гребне 'Звезды ветров' устроил ранчо. Он назвал его Ахуззат-Шошанна ('Поместье Шошанны'), по имени своей покойной сестры, которая была убита бедуинами, когда она прогуливалась в окрестностях Эйн-Геди... Гора 'Звезда ветров' (Кохав ха-Рухот) находится западнее Иордана на плато Иссахар, между Бет-Шеаном и озером Киннерет. Ее восточный склон, спускающийся к Иордану, покрыт базальтовой породой. На такой почве трудно вырастить урожай, но это превосходное, пастбище для скота. На восточном берегу Иордана, против 'Звезды ветров', расстилается земля Гиладская, земля, которую сыны Реувена и Гада избрали в удел, ибо, как они сказали Моисею, стад у них было 'весьма много', а земля Гиладская -- это 'место, годное для стад'. Половина колена Менашше тоже поселилась в Гиладе. Изгнав аморреев, Яир, сын Менашше, овладел их пастбищами и обосновался здесь. Он назвал это место 'Хаввот Яир' - 'Селениями Яира'. Между 'Поместьем Шошанны' Меира Хар-Циона и 'Селениями Яира бен Менашше' пролегли три тысячи лет и река Иордан. Они разделяют, но не обособляют их друг от друга. 11. ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ Через сорок лет после первой Пасхи в ночь исхода из Египта сыны Израиля перешли Иордан и вступили в землю Обетованную. Они пришли из Моавских степей, к востоку от Иордана, переправились на его западный берег и расположились станом в Гилгале, что в Иерихонской долине. Поколение, вышедшее из Египта, все вымерло, скитаясь по пустыне. Только два его представителя оставались еще в , живых: Иехошуа, сын Нуна, и Калев, сын Иефунне. Моисей и Аарон умерли. Аарон, достигнув 123 лет, 'приложился к народу своему' на горе Хор, которая стоит на границе Эдома. Моисей умер в стране Моавской в возрасте 120 лет. Зрение его не притупилось. До последнего дня своей жизни сохранял он остроту глаза и телесную силу. По вступлении в Ханаан сыны Израиля имели три столкновения с враждебными народами. Победы, одержанные ими в этих сражениях, и в особенности овладение ими Гивоном дали им значительный военный перевес. Гивон был крупным городом, который благодаря своему расположению в горах господствовал над местностью. Еще до того как сыны Израиля переправились на западный берег Иордана и после того как они нанесли поражение Сихону, царю аморреев, и Огу, царю Башана, весть об их отваге вселила страх в сердца жителей этой земли. Балак, сын Циппора, царь моавитян, опасался выступить против Израиля и послал за Биламом (Валаамом), сыном Беора, известным прорицателем, чтобы тот обуздал Израиль с помощью магии и волшебства. Прежде чем переправиться на западный берег Иордана, Иехошуа послал двух соглядатаев в Ханаан высмотреть землю и Иерихон. Предстоящая битва за Иерихон была вдвойне важна для Иехошуа: это была первая акция против ханаанских царств и это была первая битва, в которой он предводительствовал израильтянами после смерти Моисея. Поэтому он придавал величайшее значение победе в ней. Два соглядатая вернулись с доброй вестью, что 'Господь предал всю землю эту в руки наши, и все жители земли в страхе от нас'. Они повторили почти дословно то, что слышали в Иерихоне от блудницы Рахав. Она рассказала им, что жители Ханаана слышали, как Господь иссушил воду Чермного моря и как поступили сыны Израиля с двумя царями аморрейскими за Иорданом. Когда жители Ханаана услышали об этом, 'ослабло сердце их', и потому они не смогли противиться израильтянам. И в самом деле, Иерихон достался сынам Израиля легкой ценой. Город 'заперся и был заперт от страха пред сынами Израиля, никто не выходил из него и никто не входил'. Осада длилась шесть дней, а на седьмой день сыны Израиля обошли вокруг города с .боевым кличем, трубя в шофары. Стены Иерихона рухнули. Сыны Израиля взяли город штурмом. Следующая акция, против города Ай (Гай), была не столь простой. Первая атака окончилась неудачей. Воины Ая вышли за стены своего города, чтобы встретить израильтян. Они отбросили их и преследовали по склону, убив 36 человек. Хотя число убитых было невелико, Иехошуа был озабочен влиянием этого события на дух его воинов: 'сердце народа растаяло и стало, как вода'. Он поспешил снова атаковать город, прибегнув на этот раз к хитрости. Атакующие израильтяне симулировали бегство. Воины Ая дали одурачить себя, вышли, как прежде, за городские стены и пустились в погоню. В результате они были отрезаны от города. Они оставили городские ворота открытыми и сняли защитников с городских стен. В этот момент вступил в действие другой отряд, насчитывавший 5000 израильтян. Они подобрались ночью к городу с другой стороны и устроили засаду в долине между Бет-Элем и Аем. Как только все воины покинули Ай, они ворвались в город и подожгли его. Увидев дым, жители Ая прекратили преследование 'бегущих' израильтян и поспешили назад. Но теперь они оказались зажатыми между двумя израильскими отрядами, которые атаковали их с фронта и тыла и уничтожали, 'пока никого из них не осталось'. Захватив Ай, сыны Израиля оказались на полпути в своем восхождении на горный массив. Они должны были продолжить свое продвижение и овладеть вершиной. Ибо тот, кто держит в своих руках горную цепь, господствует над местностью. Это было хорошо известно ханаанским правителям укрепленных городов, которые в свое время основали в горах города Гивон, Иерусалим и Хеврон. Поэтому они 'собрались вместе, дабы единодушно сразиться с Иехошуа и Израилем'. После падения Ая жители Гивона поняли, что пришла их очередь, и тоже решили прибегнуть к хитрости: они заключили мир с Израилем. Когда весть об этом достигла слуха Адоницедека, царя Иерусалимского, он предупредил об опасности своих союзников: царя Хевронского Хохама, царя Ярмутского Пирама, царя Лахишского Яфиа и царя Эглонского Двира. Они выступили совместно, чтобы захватить Гивон и не допустить того, чтобы столь важный пункт оказался в руках сынов Израиля. Жители Гивона отправили посланцев к Иехошуа, который расположил свой стан в Гилгале, и просили его незамедлительно прийти им на помощь. Иехошуа поспешно вывел свое войско ночью из Гилгала и обрушился внезапно на армии пяти царей, осаждавших Гивон. Захваченные врасплох ханаанеи обратились в бегство и отступили по склону горы к приморской низменности. Воины Иехошуа преследовали их, настигали и убивали. Бог тоже пришел им на помощь. Он осыпал отступающих 'большими камнями с неба' (возможно, градом). Это была поистине великая победа. Город Гивон, господствующий над окрестностями, попал в руки израильтян, объединенные силы пяти ханаанских царей были разгромлены, и сами цари, которые оказались в ловушке в пещере, были схвачены и умерщвлены. Иехошуа воспел хвалебный гимн Богу в присутствии всех сынов Израиля: 'Стой, солнце, над Гивоном, и луна над долиной Аялонской'. И остановилось солнце, и луна стояла, 'доколе мстил народ врагам своим'. Теперь перед ним был открыт путь в горную страну. Сыны Израиля повернули затем на юг, продвинулись и захватили Маккеду, Ливну, Лахиш, Эглон, Хеврон и Двир. Весь юг теперь оказался в их руках: горная часть, Негев и низменность. Но завоевать прибрежную равнину у них не хватило сил. 'Морской путь' контролировался египетской армией и жившими в долинах ханаанеями, которые располагали могучими железными колесницами. Война за Независимость Израиля, в отличие от походов Иехошуа, разразилась, когда евреи уже поселились в стране. Война велась в стране и за ее пределами. Свои походы израильтяне в этот период совершали в обратном направлении относительно походов Иехошуа бин-Нуна. До войны еврейское население было сосредоточено главным образом в прибрежной полосе, и оттуда еврейские войска устремились на север, юг и восток -- в Галилею, Негев и предгорье. Кроме того. Война за Независимость началась с нападения объединенных арабских сил на еврейскую общину, и только на позднейшем этапе войны Израиль перешел от обороны к наступлению. 29 ноября 1947 года Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций приняла резолюцию о разделе Палестины и создании на ее территории двух государств: еврейского и арабского. Арабы отвергли это решение ООН и учинили несколько кровавых погромов. Первый произошел в Иерусалиме. Арабская толпа, в первых рядах которой шагали вооруженные бандиты, ворвалась в еврейский торговый центр, разграбила его и подожгла. Правительство Великобритании заявило, что оно отказывается от мандата на Палестину с 15 мая 1948 года. Британская администрация и вооруженные силы начали покидать страну. В пятницу 14 мая 1948 года (5 ияра 5708) в 4 часа 30 минут дня Давид Бен-Гурион от имени Народного Совета зачитал Декларацию независимости и провозгласил создание государства Израиль. Через восемь часов, в полночь, соседние арабские страны объявили, что их армии вторглись на территорию новосозданного государства. Семь арабских стран -- Ирак, Ливан, Сирия, Иордания, Египет, Саудовская Аравия и Йемен -- создали объединенное командование и послали свои экспедиционные корпуса, чтобы завоевать Эрец-Исраэль. К этим регулярным арабским армиям присоединились "палестинские" банды, атаковавшие населенные пункты. Вначале Израиль был вынужден использовать все свои силы для защиты своих поселений. Но с течением времени он пополнил запасы оружия, увеличил численность армии и взял инициативу в свои руки. Еще первая наступательная операция 'Нахшон' открыла дорогу на Иерусалим. Она была проведена 3 апреля 1948 года, за полтора месяца до эвакуации англичан, провозглашения государства и вторжения арабских армий. Война за Независимость длилась полтора года: с 29 ноября 1947 года, когда ООН приняла решение о разделе Палестины, по 20 июня 1949 года, когда было подписано последнее арабо-израильское соглашение о прекращении огня - между Израилем и Сирией. Аналогичные соглашения уже были подписаны с Египтом, Ливаном и Иорданией. Арабские армии потерпели поражения на всех фронтах, и государство Израиль существовало теперь не только в силу Декларации, но стало реальностью. Государство это питало доверие к своему вождю -Давиду Бен-Гуриону, и к своей армии - Армии Обороны Израиля. На первом этапе Войны за Независимость Израиль терпел неудачи и не раз попадал в критические ситуации. Перелом в войне наступил 15 октября 1948 года, когда была проведена операция 'Иов'. С этой операции началась решающая фаза войны. Она имела целью уничтожить египетские войска на юге и тем самым воспрепятствовать попыткам противника отрезать Негев от остального Израиля. Операция 'Иов' была предпринята в обстановке, сложившейся в результате рекомендаций шведского графа Бернадота, который должен был от имени Объединенных Наций посредничать в арабо-израильском конфликте. Его предложения носили явно антиизраильский характер. Худшим в них была его рекомендация оторвать Негев от государства Израиль. Бернадот был убит 17 сентября 1948 года во время посещения им Иерусалима. Его убийцами были члены подпольной организации 'Лехи', и существовала опасность, что его предложения будут приняты в ООН как его 'политическое завещание'. (Лехи -аббревиатура от Лохамей херут Исраэль; 'Борцы за свободу Израиля' - подпольная военная организация в подмандатной Палестине, отколовшаяся от 'Эцель' в 1940 году с целью более активной борьбы с британскими мандатными властями.) (Эцел (аббревиатура от Иргун цваи леумми; 'Национальная военная организация'), - вооруженная подпольная организация активистов в подмандатной Палестине, созданная частью командиров и бойцов Хаганы (1931). Не признавала авторитет Хистадрута, а позднее верховных органов ишува, выступала за военные действия.) Операция 'Иов' проводилась успешно. 21 октября израильские войска взяли Беер-Шеву. 27 октября наша армия вступила в Ашдод. Египетская армия была сильно потрепана, находилась в состоянии разброда и утратила свою боеспособность. После обнародования рекомендаций Бернадота, накануне операции 'Иов', Бен-Гурион обратил свой взор на Восток -- на Старый город Иерусалима и Хевронские горы. Близился конец войны. Обозначились контуры государства Израиль. Израильская армия окрепла и могла продолжать наступление и продвигаться. Пришло время действовать. Если не теперь, то когда? 26 сентября 1948 года Бен-Гурион представил на рассмотрение кабинета свой план. Этот план сводился к следующему: израильские войска овладевают Старым городом и горами Хеврона; арабский анклав на Западном берегу ограничивается районом от Шхема до Иерихона; вся Иудея входит в состав Израиля, в частности Иерусалим, Хеврон, западное побережье Мертвого моря и переправы через Иордан против Иерихона. План Бен-Гуриона не был принят. Пять членов кабинета проголосовали за него и семеро против. Голосовавшие 'против' предвидели самые неблагоприятные последствия для Израиля в случае утверждения плана. Реакция Объединенных Наций, от которых мы, по их словам, зависели, будет крайне отрицательной в случае проведения подобных военных операций; Соединенные Штаты наложат санкции и запретят американским евреям оказывать Израилю финансовую помощь; арабы возобновят военные действия на всех фронтах. Бен-Гурион заявил, что отклонение кабинетом его предложений является 'непоправимой ошибкой'. Если ситуация не изменится, то королевство Иордания и в дальнейшем будет удерживать Иудейские ¦ горы, Старый город и дороги, ведущие к нему с ceвера, востока и юга. Это решение, добавил он, навлечет позор на тех министров, которые были против проведения операции по овладению Старым городом и Хевронскими горами, и чревато политической и военной катастрофой. Это действительно была ошибка, но ошибка поправимая. Не прошло и двадцати лет после окончания Войны за Независимость, и Израиль овладел горами Хеврона. 22 мая 1967 года президент Египта Гамаль Абдель Насер объявил о блокаде Тиранского пролива, направленной против израильских судов. Неделю спустя, 31 мая, король Иордании Хусейн прилетел в Каир и просил позволения примкнуть к антиизраильскому арабскому фронту. Насер согласился, заключил с ним военный союз и назначил египетского генерала Абд эль-Мунам Риада командующим восточным фронтом и иорданской армией. 5 июня, в день начала Шестидневной войны, Иордания последовала за Египтом и Сирией. Ее вооруженные силы атаковали Израиль. Они обстреляли из минометов Западный Иерусалим и открыли артиллерийский и автоматный огонь по всей линии перемирия. Военные действия на восточном фронте продолжались только два дня. На третий день утром израильская армия овладела Старым городом, а в полдень сдались Хеврон, Шхем и Иерихон. Война с Иорданией окончилась. Трудно сказать, какой оборот приняли бы события и какой была бы судьба Иерусалима и Западного берега, если бы король Хусейн не вступил в войну. Ни Египет, ни Сирия не просили его об этом. Он сам избрал свой путь. Сам взошел на свою королевскую 'Каравеллу', сам пилотировал свой самолет, подобно тому, как его предки вскакивали на коней и мчались во весь опор. Как говорят, 'посланцы подвигов добродетели неуязвимы'. Самолет благополучно приземлился в Каире, Хусейн вступил в войну, потерпел поражение, и Иерусалим, Самария и Иудея оказались в руках Израиля. После войны около Хеврона был основан еврейский город Кирьят-Арба. В 1970 году Советом выходцев из Хеврона была издана 'Книга Хеврона'. Предисловие к ней, озаглавленное 'Сестра Иерусалима', написал Давид Бен-Гурион. (Слово 'город' в иврите женского рода, поэтому Хеврон назван 'сестрой' Иерусалима, а не 'братом') Оно кончалось словами: 'Не следует забывать, что величайший из царей Израиля начал свою деятельность в Хевроне, в городе, в который первый еврей (Авраам) пришел за восемь столетий до царя Давида. Мы были бы повинны в огромнейшей и ужаснейшей ошибке, если бы не создали крупного и разрастающегося поселения в Хевроне, соседе и предшественнике Иерусалима, в самый краткий срок. Новый город будет благословением и для своих арабских соседей. Хеврон достоин того, чтобы быть сестрой Иерусалима. Сде-Бокер,25.1.1970 года, Давид Бен-Гурион'. После Шестидневной войны я часто бывал в Иудее и Самарии. 'Малый Израиль', Израиль в границах, существовавших до Шестидневной войны, я знал досконально с давних пор. В Иорданской и Изреэльской долинах прошло мое детство. Я познакомился с Негевом в свою бытность командующим южным военным округом. И я исколесил Синай во время кампании 1956 года, когда я был начальником генерального штаба. Теперь передо мной лежала горная страна. В центре ее высилась цепь гор, простирающаяся от Шхема на севере до Хеврона на юге. Это сердце древнего Израиля -- Иудея и Самария. Следы прошлого, остатки минувших веков, времени, когда это был район со сплошным еврейским населением, относятся главным образом к периоду Второго храма (VI век до н. э. - I век н. э.). Это мозаичные полы синагог, каменные саркофаги с выгравированными на них еврейскими именами и надписями, масляные светильники с рельефами меноры, шофара и лулава на них и еврейские монеты. Приятно было разглядывать эти предметы. Я любил читать на еврейских монетах слова, написанные древними еврейскими письменами: 'Израильский шекель', 'Святой Иерусалим', 'Второй год свободы Израиля', 'Второй год свободы Иерусалима' и т. д. Тем не менее, меня сильнее влекло к более ранним периодам истории, ко временам патриархов, завоевания Ханаана воинами Иехошуа, царства Давида. Было найдено большое количество предметов, датируемых этими периодами: глиняные сосуды, бронзовые мечи, статуэтки. Большинство из них были не израильскими, а ханаанскими. Ими могли пользоваться и израильтяне, но стиль и выделка одних и несомненные ассоциации с языческим культом, вызываемые другими -- например, статуэтками - характеризовали их как памятники ханаанской материальной культуры. Мне доставляло наслаждение смотреть на них. Их стиль был очарователен. Это были грубые, но практичные изделия. Радовали глаз блестящие красные узкие линии, которыми были заштрихованы древние горшки. Но особенно пленили мое сердце предметы культа: идолы плодородия, кропильницы и сосуды в виде животных. Однажды Даджани, арабский торговец древностями из Старого города Иерусалима, принес мне большой глиняный сосуд в виде коровы. Хотя передняя часть морды, рога и уши были отбиты, я не мог отвести от статуэтки глаз и выпустить ее из рук. Какой чудесный сосуд! Его нашли в окрестностях Иерихона, и он датировался XIII веком до н. э. Ничего подобного мне не попадалось ни в книгах, ни в музее. Цена, что называется, 'кусалась'. Я позвонил управляющему армейским банком Дову Давиду и спросил у него, достаточно ли денег на моем счету, чтобы оплатить чек. Нет, отвечал он, но выписывайте, а мы постараемся что-нибудь придумать. Я выписал чек и благословил ханаанскую семью, которая позаботилась поставить кувшин .в стенную нишу, где он простоял в целости и сохранности более трех тысяч двухсот лет. Не так гладко состоялась покупка кадильницы, которую я приобрел у Абу-Али. Это был бедуин, сущий исполин (соплеменники прозвали его Ат-Тавил -- Долговязый). Он был из племени Таамра, которое обитает в Иудейской пустыне, между Бет-Лехемом и Мертвым морем. Он занимался различными гешефтами, в том числе и торговлей древностями. Не думаю, чтобы родился человек, который мог бы обвести его вокруг пальца, подсунув ему поддельное изделие или фальшивую монету. Я мог быть уверен в том, что все купленное у него мною было подлинным. Я знал, где что было найдено, через сколько рук и через какие именно руки оно прошло, прежде чем попало к нему. Однажды он послал человека передать мне, что к нему поступила прекрасная глиняная кадильница. Мы договорились встретиться в Иерусалиме. Кадильница оказалась не только очень красивой, но и единственной в своем роде. Она имела форму кубка с расширением вверху, по краям украшенным изображениями человеческих лиц. Кадильницу нашли разбитой и склеили, а отсутствующие детали залепили гипсом. Я купил ее и спросил, где ее нашли. Абу-Али ответил, что в пещере южнее Бет-Лехема. Я попросил повести меня туда. Мне хотелось узнать, для чего пещера предназначалась, -- для погребения, для жилья или для отправления обрядов. Абу-Али обещал выполнить мою просьбу, и мы договорились о сроке. Но незадолго до назначенного дня он сообщил мне, что он очень занят и попросил отложить встречу. Под каким-то предлогом он отказался встретиться со мной и во второй раз. Человек этот вызывал во мне восхищение, и я не стал допытываться об истинных причинах новой отсрочки и продолжал ждать. Наконец настал день, и мы поехали осматривать пещеру. Мы проехали Бет-Лехем и на полпути к Хеврону свернули на запад по немощеной дороге, ведущей к низменности. Мы проехали еще километра четыре, дорога кончилась, мы вылезли из машины и продолжили свой путь пешком. Тропинка петляла по отвесному склону между скалами и толстоствольными масличными деревьями. Есть что-то человеческое в старом масличном дереве. Его ствол испещрен складками и бороздами, ветви и листва никнут и теряют свою свежесть, цвет блекнет, но стать сохраняется даже в старости. Его переплетающиеся корни, пробивающиеся из земли, склоненные ветки, дуплистый ствол придают ему особое величие. Люди, режимы, царства, империи рождались и умирали. Обычаи, религии, культуры цвели и отцветали. Только масличное дерево продолжает стоять, погрузившись в вечный покой, неся свое послание миру -- оливковую ветвь, давая масло для освещения и плоды для услады гурманов. ...Пещера была выдолблена в скале, и тот кто не знал о ее существовании, не заметил бы ее. Вход в нее был наполовину завален огромными камнями и неразличим за густой порослью дикорастущих трав, которые никогда не выкашивали и не вытаптывали. Некогда это была пещера для погребения. Все еще видны были человеческие останки. Но по прошествии многих лет она стала использоваться как овечий загон и как укрытие для пастухов во время грозы. Пещера хранила следы недавних раскопок, в результате которых были обнаружены глиняные сосуды. Теперь, когда я удовлетворил свое любопытство, я спросил Абу-Али, почему он несколько раз откладывал осмотр. 'О визирь, -- отвечал он, - в это время в пещере расположилась банда террористов. Они-то и начали копать 'на досуге' и выбросили на рынок древние изделия, найденные ими. Посудите сами, как я мог привести вас? Я ожидал, что они переберутся в другое место. Только вообразите себе, что произошло бы, если бы я привел вас, когда они были еще здесь. Если бы они начали стрелять в вас, ваши солдаты застрелили бы меня. Или вы застрелили бы их, и тогда их товарищи заподозрили бы меня в том, что я предал их, и убили бы меня и моих детей'. Древности -- одно, террористы -- другое. Чтобы при таких обстоятельствах дожить до преклонных лет, нужно было научиться ходить под дождем и не замочиться. Как иначе племя Таамра могло бы пережить превратности судьбы и уцелеть? 12. ЦАРСКОЕ НАСЛЕДИЕ Овладев горой Хеврон и Негевом, Иехошуа вернулся в свой стан в Гилгале, что в Иорданской долине, около Иерихона. Ханаанские цари, владычествовавшие на севере страны, услышали, что он возвращается после победоносной кампании на юге, и решили, что теперь он возьмется за них. Явин, царь Хацорский, поступил так, как ранее поступил Адоницедек, царь Иерусалимский: он призвал соседних правителей объединиться и выступить единым фронтом против сынов Израиля. Этот союз возглавили четыре царя: сам Явин, чей город Хацор был прежде 'главой всех этих царств', Иовав, царь Мадонский, а также царь Шимронский и царь Ахшафский. К ним присоединились ханаанские цари, чьи владения лежали к югу от озера Киннерет и на побережье Средиземного моря, цари аморреев, хеттов, приззитов и иевусеев, которые обитали в горной стране, и хиввитов, живущих на севере, у подножья Хермона в земле Мицпе. Это был великий сонм, 'многочисленный народ, который множеством равнялся песку на берегу морском, и коней и колесниц было весьма много у них'. Все они собрались на северной оконечности Иорданской долины и расположились станом при водах Меромских, чтобы сразиться с Израилем. Иехошуа не стал дожидаться, когда это великое войско нападет на него. Он собрал своих воинов и неожиданно обрушился на ханаанский стан. Войско Явина пришло в расстройство и отступило на юг. Сыны Израиля 'преследовали их до Сидона великого, и перебили их, так что не осталось из них никого, кто уцелел бы. А коням их Иехошуа перерезал жилы и колесницы их сжег огнем'. Иехошуа взял также Хацор -- царство Явина, и воины его 'побили все дышащее, что только было в нем, мечом, не осталось ни одной души, и Хацор сжег огнем'. Иехошуа 'состарился, вошел в лета преклонные'. Кампания по завоеванию Ханаана завершилась. 'И успокоилась земля от войны'. Ханаанский царь, чья земля досталась мне в наследство, царь Шимрон-Мерона, упоминается в Книге Иехошуа бин-Нуна (12:20). Именно здесь, в Изреэльской долине, на земле этого царя, было основано поселение Нахалал. Когда в детские годы я вместе со своими родителями переселился в Изреэльскую долину, древний Шимрон-Мерон мог похвалиться только несколькими жалкими лачугами и большим садом фиговых деревьев. Арабы назвали это место Симонией (испорченное название библейского Шимрона), а источник у подножья кургана -- Эйн-Симония. Тель-Шимрон - это узкий, высокий курган с крутым восточным склоном и вершиной, возвышающейся над окрестностями. Наш учитель Мешуллам объяснил, что Шимрон имеет корнем 'шмор', что на иврите означает 'оберегать' или 'защищать', и назван так потому, что 'сторожит' Изреэльскую долину. Так же он толковал и другие названия: гора Ливан названа так потому, что была 'белой горой', а гора Хермон - 'священной' (одно из значений слова 'херем' -- 'освященный') ; река же Иордан называется так потому, что течет ниже уровня моря ('йоред' -- 'нисходящий'). Так называли их на ханаанском и древнееврейском языках. Возможно также, что слово 'Мерон', которое входит в качестве элемента в словосочетание 'Шимрон-Мерон', происходит от слова 'мар'э', что означает 'вид', ибо с холма открывался вид на долину, подобно тому как некоторые другие места, расположенные на возвышенности, назывались 'мицпе', что означает 'сторожевая башня' или 'наблюдательный пост'. Ныне Изреэльская долина усеяна сельскохозяйственными поселениями и испещрена сетью асфальтированных шоссе. Но когда я впервые попал туда, пятьдесят семь лет тому назад, она выглядела как во времена Иехошуа: в долине пасся скот, на вершинах холмов стояли поселения. Два поселения, упоминаемые в Библии, -- Нахалал и Яфиа, -- которые расположены неподалеку от Шимрона, арабы называют Маалулом и Яафой. Они тоже расположены на холмах, с которых видна долина, и внизу, у подножья холмов, тоже струятся источники, чьи воды питают смоковницы, тутовые деревья и виноградники. Земля, приобретенная .для еврейской колонизации Нахалала, была поделена между поселенцами жребием. Отцу моему досталось поле, которое примыкало к холму Шимрон. Это была отличная, мягкая земля серого цвета. Арабы называют такую землю 'землей развалин', так как она является смесью пепла и перегноя. Дожди и ветры уносят ее с вершины холма и рассеивают по окрестностям. На холме тысячелетиями стояло крупное поселение. На склонах и в долине можно наткнуться на черепки, принадлежащие к различным периодам, от ханаанского (среднебронзового) -- примерно с 3500 года до н. э., и до римского -- Ш века н. э. После завоевания Ханаана воинами Иехошуа в конце XIII века до н. э. земля Шимронская и ее селения перешли во владение колена Звулун. Но Нахалал и еще три города были отчуждены от Звулуна и переданы левитам. Колено Леви, которое не получило своего удела, было рассеяно среди других колен. Нахалал, Иокнеам, Карту и Димну передали роду Мерари из колена левитов. Узнав об этом в школе, я увидел в этом перст Божий. Согласно нашему семейному преданию, мы принадлежим к левитам. Единственная трудность, с которой я столкнулся, это -- как объяснить моим однокашникам, почему я зовусь Даяном, а не Мерари. Когда же мы учили Книгу Судей, из рассказанного в ней мне стало ясно, что колено Звулун не смогло овладеть Нахалалом и вытеснить из него ханаанеев. Большого сожаления по этому поводу я не испытывал. Ханаанеи не были для меня чужими. Я считал, что можно было жить с ними бок о бок и поддерживать добрососедские отношения, наподобие тех, какие у нас были с арабами из Маалула и Яафы и с бедуинским племенем Эль-Мазариб, которое обитало за Тель-Шимроном. В конце концов, Шимрон и Нахалал перешли в руки израильтян. Однажды, в пахотный сезон, я нашел ручку от кувшина, принадлежащего к израильскому периоду. На ней было выбито древними еврейскими буквами 'Царю'. Остальная часть надписи стерлась. Гидон Хен, младший сын нашего соседа, нашел на холме Шимрон крупный камень с изображением семисвечника. Возможно, это был остаток надгробия, датируемого периодом Второго храма. Нет более убедительного свидетельства нашего пребывания в этих местах, чем камни. Никто не может опровергнуть истину, провозглашаемую ими. Иехошуа тоже знал это. Недаром он сказал сынам Израиля: 'Вот, камень этот будет нам свидетелем: ибо он слышал все слова Господа, которыми Он говорил с нами'. Эти камни были здесь во времена Иехошуа. Они видели и слышали то, что происходило тогда, и ныне свидетельствуют об этом. Восточный Склон холма Шимрон жители Нахалала отвели под кладбище. Это место очистили от базальтовой породы, огородили и обсадили деревьями. Копая могилы, здесь от случая к случаю обнаруживают человеческие останки и черепки, относящиеся к периоду патриархов. В древности местные жители тоже погребали своих мертвецов на этом холме. Дети Нахалала приходят сюда рвать цветы. Анемоны и хризантемы покрывают холм Шимрон и его отроги желто-красным гобеленом. Летом здесь все выгорает, и на этом фоне выделяются только зеленые пятна акаций. Но и летом и зимой это единственное в своем роде место. Вся долина просматривается с горы: Кармел, горы Менашше, холмы Назарета и Изреэльская долина, простирающиеся внизу, поля и селения, Нахалал, Бет-Шеарим, киббуцы Гват и Сарид. Слышится шум работающих тракторов. С грохотом взлетают самолеты с аэродрома Рамат-Давид. На этом кладбище покоятся вместе со своими товарищами мой дедушка Аврахам и моя бабушка Сара, мой отец Шмуэль и моя мать Двора, мой брат Зохар и моя сестра Авива. Придет день, и я тоже лягу здесь. Это то место, где я хотел бы уснуть вечным сном, на вершине, что сторожит долину, на холме Шимрон-Мерон. 13. ПЕСНЬ ДЕВОРЫ Иехошуа умер в 120-летнем возрасте. Сыны Израиля оплакали его и похоронили 'в пределе его удела в Тимнат-Серахе, что на горе Эфраим, на север от горы Гааш'. С его смертью Израиль лишился вождя, который мог объединить весь народ. 'Сильные мужи', которые при жизни Иехошуа стояли станом в Гилгале, откуда совершали походы на север и на юг, разбрелись в разные стороны. Каждый из них зажил в своем шатре. Колена селились и обосновывались в уделах, доставшихся им по жребию. Реувен, Гад и половина колена Менашше вернулись на восточный берег Иордана, в города на высотах Моавских, в Башан и Гилад. Иехуда и Шимон повернули на юг, к горе Хеврон и в Негев. Нафтали и Ашер поселились на севере, между озером Киннерет и Средиземным морем, Звулун в Изреэльской долине и в окрестных местах, Иссахар и другая половина колена Менашше в центре страны, Дан в низменности у Яффы и на холмах, что к востоку от нее, и Эфраим и Биньямин в центральном горном районе, в Шхеме, Бет-Эле и Иерусалиме. Сыны Израиля в то время не овладели еще всей страной. Финикийцы и хиввиты продолжали жить на горе Ливан на севере, 'пять владельцев филистимских' оставались на юге, в Ашдоде, Ашкелоне, Экроне, Гате и Газе, и в уделы колен Израилевых вклинивались анклавы местных племен -- ханаанеев, хеттов, аморреев, приззитов и иевусеев. По мере ослабления военной мощи сынов Израиля их враги поднимали голову. Первый удар нанес им Кушан-Ришатаим, царь Арам-Нахараима в Месопотамии. Войско его разбило ополчение сынов Израиля, и те стали рабами царя. Восемь лет служили они ему, пока не дал им Господь спасителя, Отниэля, сына Кназа, младшего брата Калева. 'На нем был Дух Господень, и был он судьею Израиля'. Он выступил против царя Арама, одержал победу над ним и освободил Израиль. Сорок лет не было войны, но потом ханаанеи снова спровоцировали конфликт. На этот раз против Израиля выступил Эглон, царь Моавский, который 'собрал к себе аммонитян и амалекитян, и пошел и поразил Израиль'. Восемнадцать лет сыны Израиля служили Эглону. И восстал новый судья-освободитель, Эхуд, сын Геры, биньяминит, который был левшой. Он перехитрил царя Эглона. Он явился к нему в Иерихон с дарами, и когда с ними не осталось никого, вонзил меч в чрево царя. После этого Эхуд взошел на гору Эфраим, протрубил в шофар и поднял народ на войну. Сыны Израиля убили десять тысяч моавитян и смирили Моав. 'И покоилась земля восемьдесят лет'. Потом снова стали притеснять Израиль его враги, на этот раз филистимляне. Но Шамгар, сын Аната, убил шестьсот человек филистимлян воловьим стрекалом и спас Израиль. Затем началась война с Сисрой. Она решила исход борьбы с ханаанеями. После смерти Эхуда предал Господь израильтян в руки Явина, царя Ханаанского, который царствовал в Хацоре. У него было девятьсот железных колесниц, и он жестоко угнетал сынов Израилевых двадцать лет. Военачальником у него был Сисра, который жил в Харошет-Гоиме. Он наводил страх на все колена Израилевы, обосновавшиеся на севере страны. В то время судьей в Израиле была Девора, пророчица, жена Лаппидота. Она жила на горе Эфраим, под Пальмою, между Рамою и Бет-Элем, и приходили к ней сыны Израилевы на суд. Пальмой Девориной называли это место. Войну против Сисры вел Барак, сын Авиноама из Кедеш-Нафтали. Девора призвала к себе Барака и передала ему повеление Господа, Бога Израиля, восстать на Сисру. Она сказала ему, что она приведет Сисру к потоку Кишон, где тот будет разбит. Пророчица Девора и Барак, сын Авиноама, знали, что им предстоит очень тяжелая война. В ней силами одного колена нельзя было нанести поражение врагу. Все колена Израилевы должны были объединиться, как во времена Иехошуа, чтобы победить ханаанеев. К Бараку присоединились десять тысяч воинов из колен Звулун и Нафтали, которые жили около Хацора. Они изнывали под игом Явина. Барак взошел со своими людьми на гору Тавор, склоны которой были непроходимыми для железных колесниц и с которой можно было наблюдать за передвижениями войска Сисры. Услышав о том, что сыны Израилевы восстали против него и взошли на гору Тавор, Сисра собрал все колесницы свои, девятьсот железных колесниц, и весь народ, который был у него. Железная колесница может передвигаться только по ровной местности, и поэтому Сисра вынужден был предпринять глубокое обходное движение, совершив переход через Иорданскую и Изреэльскую долины до 'Таанаха, что у вод Мегиддо'. Здесь он приготовился к битве против израильтян, которые развернули свои силы на горе Тавор, на другом конце долины. Битва состоялась у подножья горы Тавор. Колесницы Сисры, выступившие из Мегиддо, подошли к горе, и сыны Израиля ринулись на них. Десять тысяч воинов из колен Нафтали и Звулуна устремились вниз по склонам горы. Они оглушали громом труб и осыпали градом стрел обезумевших коней и всадников врага. Колесницы врезались друг в друга. Кони метались в ужасе. Воины соскакивали с колесниц и бежали к своему стану в Харошет-Гоим. Воины Барака неотступно преследовали их. 'И пало все ополчение Сисры от меча, не осталось ни одного'. Сам Сисра убежал пеший в шатер Яэли, жены Хевера кенита, в поисках убежища. Яэль напоила его молоком и покрыла ковром. Когда он уснул, она 'взяла кол от шатра, и взяла молот в руку свою, и подошла к нему тихонько, и вонзила кол в висок его так, что приколола к земле, когда он спал, усталый; и умер он'. 'И смирил Бог в тот день Явина, царя Ханаанского, пред сынами Израилевыми'. Этот поход Барака, сына Авиноама, против Сисры, военачальника царя Явина, был последней кампанией, которую провели сыны Израиля против ханаанеев. И великая победа, одержанная ими, навеки запечатлелась в памяти народа. 'В тот день, - говорится в Книге Судей, - воспели Девора и Барак, сын Авиноама'. 'Песнь Деворы' не только одна из прекраснейших поэм в летописях Израиля. По своей изобразительной силе она превосходит значение события, изображаемого в ней. Она служит удивительным свидетельством состояния народа Израиля в тот период, 'когда были пусты дороги, и ходившие прежде путями прямыми ходили тогда окольными дорогами. Не стало обитателей в селениях у Израиля'. Сынов Израиля, разделенных и разбросанных по всей земле Израильской, теснили их сильные соседи, и они были вынуждены запираться в укрепленных городах. Дороги не были безопасными, и они вынуждены были ходить окольными путями. Единственным способом успешно противостоять врагу были взаимопомощь и объединение сил. Не все колена приняли участие в войне Израиля против Сисры. Уделы Иехуды и Шимона лежали далеко от театра военных действий, и Девора и Барак даже не обращались к ним с просьбой о помощи. Но их призыв, обращенный к Реувену и Дану, остался без ответа. Колено Реувен, которое поселилось на восточном берегу Иордана, даже во времена Моисея подозревалось в стремлении обособиться и отделиться от колен, чьи уделы лежали к западу от реки. В своей песне Девора порицает реувенитов за то, что они не послали своих сынов сражаться в битвах Израиля, предпочтя этому мир и спокойствие: 'Что сидишь ты между овчарнями, слушая блеяние стад?' Дан тоже не пожелал ответить на ее призыв и не пошел на помощь своим братьям. Его сыны жили на побережье у Яффы, продолжали выходить в море и заниматься своим обычным делом -- рыболовством: 'Чего бояться Дану с его кораблями?' Но большинство колен повело себя иначе. Те из них, которые обитали на горе Эфраим, вняли призыву. Воины Иссахара, Эфраима и Биньямина услышали зов Деворы и выступили без промедления. Воевали и сыновья Махира, сына Менашше, жившие к востоку от Иордана. Девора воспела этих добровольцев, упомянув по имени каждое колено, дабы народ увидел в них блистательные образцы для подражания и увенчал их славой. Первый стих песни Деворы: 'Израиль отмщен, народ показал рвение, прославьте Господа!' - всегда ! служил путеводной звездой во всех превратностях ¦ судьбы для нашего народа, от времен Судей до наших дней. Не успела окончиться война против Сисры, как на Израиль поднялись мидианиты. Семь лет рука их была над Израилем. Их орды приходили из Аравийской пустыни вместе с амалекитянами и другими жителями Востока. Они разбредались по селениям, уничтожали плоды земли, уводили скот и не оставляли для пропитания Израилю ни овцы, ни вола, ни осла. Израиль избавил от руки мидианитов Гидон, сын Иоаша из рода Авиэзер, из колена Менашше. Гидон жил в доме своего отца в Офре. Подобно остальным израильтянам тех дней, он торопился снять урожай с полей и укрыть его от грабителей. Когда он выколачивал пшеницу в точиле, чтобы спрятать ее от мидианитов, явился ему ангел Господень и сказал: 'Господь с тобою, муж сильный! Иди с этою силою твоею и спаси Израиля от руки мидианитов...'. 'И Дух Господень объял Гидона, и он затрубил в трубу' и созвал народ на войну. Первыми последовали за ним члены его собственного рода -- семьи Авиэзера и члены колена Менашше. Но и другие колена тоже откликнулись на его призыв. Он послал послов к Ашеру, Звулуну и Нафтали, и все они пришли на встречу с ним. И было их тридцать две тысячи. Гидон собрал свои силы в южной части Изреэльской долины, на склонах над источником Харод. Мидианиты расположились в самой долине, что между горой Море и горой Гилбоа. Войско их было очень разношерстным: в него входили 'дети Востока', явившиеся из пустынь Аравии, амалекитяне - с Синая и Негева и мидианиты -- из Моавских степей, раскинувшихся к югу от Мертвого моря. И было их великое множество, были они 'как саранча, верблюдам их не было числа, много было их, как песку на берегу моря'. Гидон, сын Иоаша, как и Барак, сын Авиноама, надеялся одержать победу, внеся смятение и расстройство в стан противника. Но действовал он по-иному. Он знал, что мидианиты, в отличие от ханаанеев, главной силой которых были железные колесницы, ездили на верблюдах. Верблюды не пугались трубных звуков и не разбегались в разные стороны, как лошади, запряженные в колесницы. Припадая к земле и жуя жвачку, гурты верблюдов не двигались с. места, пока не слышали команды своих наездников. Если бы израильтяне ворвались в их стан при свете дня, мидианиты имели бы перевес над ними. Они отлично владели мечом и луком и были проворны, как лани. В полночь, 'в начале средней стражи', сразу же после смены дозорных, Гидон подошел к стану мидианитов. С ним были триста отборных воинов, которых он разделил на три отряда, по сто человек в каждом. Остальных ополченцев он отослал домой. Подойдя к краю стана противника, он подал знак. Воины первого отряда затрубили в трубы и разбили кувшины, которые они держали в руках. Они взяли факелы, спрятанные в кувшинах, в левую руку. Правой же они держали трубы. И издали громогласный боевой клич: 'Меч Господа и Гидона!' Они трубили в трубы и размахивали факелами, но не двигались с места. Каждый стоял на своем месте у стана. Этого было вполне достаточно, чтобы вызвать страшный переполох среди мидианитов. Те решили, что сыны Израиля напали на них. В ночной темноте они не различали между своими и чужими, союзниками и врагами и разили друг друга мечами. Затем началось повальное бегство. Мидианиты бежали на восток, в местность Бет-Шитта, а оттуда на юг, к долине Бет-Шеан, 'до предела Авел-Мехола'. Колена Нафтали, Ашер и Менашше были предупреждены и преследовали их. Гидон предвидел, что мидианиты попытаются переправиться через Иордан, и 'послал послов на всю гору Эфраимову сказать: выйдите навстречу мидианитам и перехватите у них переправу'. Воины Эфраима последовали его совету: устроили засады у переправ через Иордан, завлекли в ловушку, умертвили двух князей мидианитских -- Орева и Зеэва и принесли их головы Гидону. Гидон со своими воинами переправился через Иордан и поспешил вслед за отступающими мидианитами. Они прошли Суккот и Пнуэль, взошли на высоты Аммонские и, продолжив свой путь к 'живущим в шатрах', достигли стана мидианитов в Каркоре. Цари мидианитов, Зевах и Цалмунна, были схвачены, и Гидон поразил их мечом. Так смирились мидианиты перед сынами Израиля, и не стали уже поднимать головы своей, и покоилась земля сорок лет во дни Гидона'. Гидон вернулся домой, умер в глубокой старости и был погребен 'в гробе отца своего Иоаша, в Офре Авиэзеровой'. Поход Барака, сына Авиноама, против Сисры и война Гидона, сына Иоаша, с мидианитами принесли израильтянам две величайшие военные победы в эпоху Судей. Театром действий обеих этих кампаний была Изреэльская долина, и места, упоминаемые в Библии, знакомы мне с малолетства. И ныне, как в древние времена, Харод и Кишон струят свои воды, Таанах и Мегиддо сторожат вход в долину с юга, а гора Тавор высится над окрестностями, и с ее вершины открывается вид на расстилающиеся внизу поля. Имена арабских деревень тоже хранят память о древнем Израиле. Деревня у подножья Тавора называется Дабурией, по имени Деворы пророчицы, а Хирбет-Шитта около Бет-Шеана -- тот самый Бет-Шитта, к которому отошли мидианиты. Для меня Изреэльская долина -- это не поле боя, вид которого пробуждает воспоминания о войне. С того момента, когда я шестилетним мальчиком пришел сюда, и по сей день она символизирует в моем понимании честный физический труд и дары земли. Вся она покрыта хлебными полями и фруктовыми садами, на ней бегут ручьи и пасутся большие стада, пахарь идет за плугом, жнец несет свою жатву на гумно. Столкновения, которые происходили в Изреэльской долине и в которых я принимал участие, были, как правило, стычками мирного времени, по большей части с нашими арабскими соседями, но иногда и с кочевниками, которые приходили с востока и юга. В годы засухи в страну проникали феллахи из Хаурана и бедуины с восточного берега Иордана и из Негева. Жители Хаурана шли кучками вдоль полотна железной дороги Дамаск -- порт Хайфа. В Хайфе они устраивались на работу в качестве портовых грузчиков. Они брели, распевая свои монотонные песни, каждый куплет которых выкрикивался запевалой и подхватывался остальными. Ночью они устраивали привал на обочине дороги и совершали набеги на сады и курятники. Когда их ловили на месте преступления и приводили в караульную, они сидели, сжавшись в комочек на полу, не протестуя и не прося о пощаде, с голодным блеском в глазах. Поселковый стражник награждал их парой тумаков в знак того, что он выполнил свой служебный долг, и отпускал на все четыре стороны. С наигранным гневом он кричал им вдогонку, чтобы они больше не попадались ему на глаза, но в душе сомневался в том, что такие ходячие скелеты смогут добраться до Хайфы. Набеги бедуинов приносили больший вред, и с их участниками было трудней справиться. Правда, в отличие от мидианитов, они не обрушивались на страну 'как саранча', но без драк дело никогда не обходилось. Бедуины племени Сагар из Заиорданья приходили обычно в поисках пастбищ со стадами овец. Племя Азазме из Негева и Синая пригоняло коз и верблюдов. Я с трудом понимал их гортанную арабскую речь, и манерами и повадками они также отличались от израильских бедуинов. Предметом их гордости были волосы, которые они отращивали, заплетали в косички и мыли в верблюжьей моче, чтобы придать им мягкость и блеск. Они носили рубашки из белого полотна, туго перетянутые крест-накрест кожаными ремнями. Они не стеснялись пасти свои стада на хлебных и кормовых посевах. Когда их ловили, им доставалось, но по большей части они пускались наутек при нашем приближении и оставляли стада на попечении своих младших братьев. Способ их бегства был поистине подвигом искусства. Сначала они кололи своего верблюда, чтобы он стронулся с места, и затем, когда он переходил в гон, прыгали ему на шею и, наконец, сползали на горб. Или они хватали его за одну из его задних ног и, опершись о его выдающуюся коленную чашечку своими босыми ногами, подтягивались, пуская в ход ногти, на спину галопирующего животного. Мы преследовали их верхом на конях или в полицейском тендере, и когда нам удавалось догнать их, начиналась потасовка. Они были свирепыми бойцами и пускали в дело камни и ножи. Стычки, в которых участвовали мы, сдержанные нахалалцы, ограничивались парой оплеух и криками. Но когда они вторгались на поля наших молодых и горячих соседей из Кфар-Баруха, схватки часто кончались вмешательством полиции из Назарета и вызовом санитарных машин, высылаемых из центральной больницы. После того как мы отваживали их от наших полей и отгоняли их стада за реку Кишон, отношения между нами улучшались. Было в них что-то необычное, дикое и свободное, и это пленяло меня. Свой хлеб они изготовляли, прожаривая немолотые зерна только что срезанных в поле колосьев и выпекая его в горячей золе. Питались они главным образом продуктами, которые давали им их стада. За спиной они носили деревянные миски, в которые доили верблюдиц и из которых пили. Сыр они приготовляли из козьего молока. Они давали молоку прокиснуть и затвердеть и делали из него катыши, которые сушили затем на своих палатках. Эти катыши они брали с собой в странствия. Перед едой они размачивали их в воде. Но их излюбленной пищей были финики, плод, на котором они росли. Куда бы они ни отправлялись, их 'аджва', прессованные финики, хранящиеся в бурдюке, всегда были с ними. Бродить по пустыне, вытянуться на теплой земле под голубым небом, грызть сушеные финики, козий сыр и прожаренные пшеничные зерна -- чего еще желать человеку7 В 1936 году я был призван в британскую армию и служил в ней в качестве проводника в Изреэльской долине. Вооруженные арабские банды часто выводили из строя нефтепровод Ирак-Хайфа, и для охраны его были посланы войска. Нефтепровод проходил через Иордан около 'Звезды ветров', огибал деревню Эйн-Дор и пролегал между горой Тавор и горой Море, а затем шел вдоль реки Кишон. Штаб батальона размещался в Афуле. По мнению археолога Ахарони, здесь стояла древняя Офра, в которой жил Гидон, сын Иоаша. Британская армия приняла меня с распростертыми объятиями. Она наделила меня от своих щедрот деревянной складной кроватью и тремя одеялами, местом в углу палатки около войсковой лавки и оловянной посудой. А жалованье - 8 палестинских фунтов в месяц, ружье и мундир я получил от полиции. Мой мундир был формой гафира ('охранника'), скроенной по лучшим образцам турецкой военной моды, и висел на мне как мешок. Особенно хорош был головной убор -- род папахи, которая все время лезла на уши. Когда я смотрел на себя в зеркало, я не мог не вспоминать о головных уборах, которые носили мои предки -- священники: 'И сынам Аароновым... повязки головные сделай им для славы и благолепия...' ...Охрана основывалась на принципе патрулирования и устройства засад вдоль всей линии нефтепровода и на подъездных путях. Моя функция состояла в том, чтобы показывать солдатам, отправляющимся в эти районы, проселочные дороги и тропинки и служить переводчиком в их переговорах с арабами и евреями. Свои операции батальон Королевского Шотландского полка проводил главным образом ночью. Но несмотря на все патрули и засады, им не удавалось поймать ни одного арабского диверсанта и предотвратить акты диверсий. Англичане передвигались в своих 'железных колесницах' -- бронированных машинах, производивших страшный грохот, а сидя в ночной засаде, они курили и ругались. Арабы, узнавая об их присутствии издалека, обходили их, подбирались к нефтепроводу, делали по нему несколько выстрелов, поджигали вытекшую нефть и исчезали в темноте. Столбы горящей нефти взметались ввысь, освещая все окрестности, и были видны за много километров. Празднуя арабскую победу, толпы молодых бездельников высыпали на улицы Шхема и Дженина. Они хлопали в ладоши и распевали: 'Ат-таярат ве-д-дебабат ма ягдруш ле-ль-асабат', что означало: 'Самолеты и танки бессильны против диверсантов'. На душе у меня скребли кошки. Мои симпатии были всецело на стороне англичан, но учение Гидона о проведении ночных операций немногими и избранными осуществлялось нашими врагами, арабскими бандитами, а я, наподобие ханаанеев, разъезжал в 'железной колеснице'. Вскоре шотландцев сменили йоркширские стрелки. Новый командир батальона, лысеющий офицер с рыжими баками, с франтовато закрученными кончиками усов, проявлял больший интерес к бутылке, чем к моим рекомендациям об устройстве хитроумных засад. Однажды, когда мы проезжали через деревню Эйн-Дор, он велел мне вызвать мухтара деревни. Тот не замедлил явиться, расточая улыбки и поклоны направо и налево. 'Скажи этой шельме, -- велел мне командир, -- что если не прекратятся диверсии, я взорву его дом. А если и это не поможет, я велю подорвать остальные дома в деревне'. Я повторил его слова на своем незатейливом арабском, и мы продолжили свой путь. Ночью нефтепровод был снова поврежден, и на другое утро взорвали дом мухтара. Эти подрывы с обеих сторон продолжались в течение некоторого времени, но в конце концов йоркширские стрелки взяли верх. 'Я здесь, -- объяснял мне командир батальона, -- не для того, чтобы учить британского солдата ползать по вашей паршивой земле. Я здесь для того, чтобы показать паршивым арабам, как действует британец'. У каждого поколения - свой спаситель Последним освободителем Израиля и 'сильным мужем' (до введения монархии) был Самсон (Шимшон). В течение сорока лет филистимляне господствовали над Израилем, пока не восстал Самсон, чтобы освободить его. Самсон был 'судьей Израиля во дни филистимлян двадцать лет'. Его предшественники -- Барак, сын Авиноама, и Гидон, сын Иоаша, -- были выходцами из северных колен, Нафтали и Менашше. Они сражались на севере страны и в Изреэльской долине. Самсон был из колена Данова, чей удел был в центре страны, и воевал против филистимлян, которые удерживали всю прибрежную полосу и юг. Первый удар он нанес им в Ашкелоне, одном из пяти городов 'правителей филистимских'. Его невеста, женщина из Тимны, 'из дочерей филистимских', выдала своим соплеменникам решение загадки, которую Самсон должен был загадать им на пари во время своего свадебного пиршества. Ставками в этом пари были тридцать перемен одежд. Самсону пришлось отдать им одежды. Но предательство и обман вызвали в нем гнев. 'И сошел на него Дух Господень, и пошел он в Ашкелон, и, убив там тридцать человек, ...отдал перемены платья разгадавшим загадку'. Жену же свою за то, что она выдала его тайну, он отослал в дом ее отца. Во время жатвы пшеницы решил он навестить ее. Но ее отец не пустил его в ее спальню. Он сказал Самсону: 'Я подумал, что ты возненавидел ее, и я отдал ее другу твоему'. Самсон воспользовался этим как предлогом для того, чтобы нанести второй удар по филистимлянам. С этого времени между ними разгорелась вражда. Самсон не призывал на помощь другие колена Израилевы. Даже к своим родичам и домочадцам он не обращался за помощью. Он боролся с филистимлянами в одиночку. Его народ склонил выю перед ними, и не было у него силы, чтобы восстать. Величие Самсона заключалось не только в его огромной телесной силе. Неукротимый дух свободы, пылавший в его груди, -- вот что побудило его восстать против поработителей своего народа. Время от времени Самсон нападал на филистимлян и вселял страх в их сердца. Он поймал триста лисиц, привязал горящие факелы к их хвостам и пустил их на филистимские поля и сады, 'и выжег и копны, и несжатый хлеб, и виноградники, и масличные сады'. Толпы филистимлян отправились в погоню за ним, но Самсон ушел от преследования и засел в ущелье скалы Этам, в Иудейской пустыне, где он был вне пределов досягаемости для своих врагов, После этого выступили филистимляне, расположились станом в Иудее и потребовали от израильтян выдать им Самсона. Малодушные люди из колена Иехуды подошли к ущелью скалы Этам и сказали Самсону: 'Разве ты не знаешь, что филистимляне господствуют над нами? что это ты сделал нам?' Самсон отвечал: 'Как они со мною поступили, так и я поступил с ними'. Израильтяне предпочли выдать его врагу, нежели страдать от мести филистимлян. 'Мы пришли связать тебя, - сказали они ему, - чтобы отдать тебя в руки филистимлян'. Самсон согласился и сошел со скалы. Его связали двумя новыми веревками и привели в филистимский стан Эйн ха-Коре у реки Сорек. Филистимляне встретили его прибытие криками ликования. Но сошел на него Дух Господень, 'и веревки, бывшие на руках его, сделались, как перегоревший лен, и упали узы с рук его'. Найдя неподалеку ослиную челюсть, он поднял ее и убил ею тысячу филистимлян. 'Челюстию ослиною, - воскликнул Самсон, -- толпу, две толпы, челюстию ослиною убил я тысячу человек'. После этой победы он стал национальным героем, и народ Израиля возложил на него все свои надежды и видел в нем своего спасителя и предводителя. Отношение Самсона к филистимлянам было двойственным. Когда они умышляли зло против него и народа Израиля, он умел дать им отпор. Но в мирные периоды он часто искал их дружбы и общества. Даже после того, как он убил такое множество ослиной челюстью, он отправился ухаживать за блудницей в Газу. Филистимляне попытались убить его, но он перехитрил их и выскользнул из расставленной ими западни. Самсона погубила женщина. Далила, которую он любил, предала его. Она срезала его кудри - источник его силы, -- когда он спал, и получила за это от каждого из правителей филистимских по тысяче шекелей серебром. Господь отступился от него, и сила его иссякла. Филистимляне схватили Самсона, выкололи ему глаза, привезли в Газу, оковали медными цепями и заставили молотить зерно в темнице. Однажды, когда они собрались в храме принести жертву своему богу Дагону, велели они доставить Самсона, чтобы потешиться над ним. Самсон попросил отрока, который вел его за руку, чтобы тот поставил его между столбами, на которых утвержден дом, дабы он мог опереться о них. Потом воззвал он к Господу и воскликнул: 'Господи Боже! вспомни меня, и укрепи меня только теперь, о Боже! чтобы мне в один раз отметить филистимлянам за оба глаза мои!' И он 'сдвинул с места два средних столба, на которых утвержден был дом, упершись в них, в один правою рукою, а в другой левою'. Со словами: 'Умри, душа моя, с филистимлянами!' -- он уперся всею силою и обрушил дом на правителей Филистеи и на весь народ, бывший в нем. 'И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более нежели сколько умертвил он в жизни своей'. О Самсоне говорят: он начал освобождать Израиль от филистимлян. Но это было только начало борьбы с филистимлянами, заклятыми врагами Израиля в период Судей и в начальный период монархии. Жизнь Самсона с момента его зачатия и до смерти была связана с филистимлянами. Он воевал с ними и дружил с ними, побеждал их и был побежден ими. Они заточили его в темницу и выкололи ему глаза, и он отомстил им, совершив свой последний подвиг. После его смерти пришли братья его и весь дом отца его и похоронили его между Цорой и Эштаолом во гробе Маноаха, отца его. Но страной, в которой он жил, воевал и умер, была страна филистимская. x x x Я пришел в страну филистимскую, спустившись с гор. Во время Войны за Независимость я командовал войсками в Иерусалиме. По окончании войны я был назначен командующим южным военным округом. Дом мой, однако, оставался в Иерусалиме. Каждое утро я отправлялся в свой штаб. Когда я спускался с прохладных гор, проезжал долину Сорек и попадал в прибрежную зону, у меня всегда было такое чувство, что я оказался в другой стране. Это была страна неувядающей весны, бархатисто-мягких ветерков, ласкового солнышка, зеленеющих полей, пестрого ковра цветов, а на западе, вдоль всего морского побережья, отливающих золотом песчаных дюн. Неудивительно, что Самсон любил на земле филистимской не только сражаться, но и пировать со своими друзьями. Селение, в котором он родился, Цора, стоит у подножья Иерусалимских гор на подходах к низменности. К востоку от него высятся горы. Южнее, в направлении моря -- плоская плодородная равнина без скал и ущелий. Крепкие деревья, такие как дуб и теребинт, прививаются в горах, но пальмы медовых фиников и лилии, испускающие пьянящий аромат, растут в Шаронской долине и прибрежной низменности. После Войны за Независимость началась новая волна репатриации и заселения страны. Живую изгородь кактусов вырубали, сносили заброшенные лачуги, курганы, содержащие остатки покинутых арабских поселений, были сровнены с землей. На их месте создавались еврейские поселения. Репатрианты из Йемена, Северной Африки, Ирака и стран Европы возводили свои дома в Шаронской долине, в прибрежной полосе и в Негеве. Тот, кто взглянул бы на страну сверху, увидел бы новый ландшафт, ландшафт родившегося государства Израиль. Но еще один ландшафт обнажился в эти дни - ландшафт седой старины. Бульдозеры, сносившие курганы, обнажали для взора остатки древних поселений. В результате рытья арыков, по которым вода доставлялась с севера через всю страну в Негев, также оказалось возможным заглянуть в далекое прошлое. Прокладка шоссе, в горах, выемка мергеля и песка в прибрежных районах, установка столбов электропередачи и закладка фундамента зданий, устройство канализационной сети и телефонных линий - все это словно по мановению волшебной палочки приподняло завесу, тысячелетиями скрывавшую то, что таила земля. Большую часть найденных изделий составляли черепки глиняных сосудов, мисок, амфор и светильников, принадлежащих к ханаанскому периоду. Это были безыскусные сосуды бедных землепашцев, жителей страны, но иногда попадалось нечто необычное. Такими были филистимские сосуды, вызывающие восхищение яркостью красок, изяществом линий и украшений. Они свидетельствовали о бьющей через край радости жизни. Однажды мне позвонил Арье, юноша, который жил в селении Азор к югу от Яффы. Неподалеку от дома его родителей стоял невысокий курган. Его решили сровнять с землей и построить на этом месте дома для новых репатриантов. Когда заработал бульдозер, он выбросил на поверхность несколько старинных сосудов. Арье, присутствовавший при этом, попросил бульдозериста приостановить работу. Тот накричал на него: 'Не морочь мне голову этим старым арабским хламом. Разве ты не знаешь, что репатрианты живут в бараках и что их надо переселить в дома до наступления зимы'! К вечеру я встретился с Арье у кургана. Было ясно, что местные жители хоронили здесь своих мертвецов на протяжении многих поколений, тысячелетиями. Хоронили их здесь ханаанеи, жившие в этих местах 3700 лет тому назад, хоронили и арабы, наши современники. 3000 лет тому назад здесь было кладбище филистимлян. У изголовья своих мертвецов филистимляне ставили горшок с козлятиной или телятиной и изысканные амфоры с маслом и благовониями. Быть может, так поступали они не всегда, но это было то, что я видел в гробницах, вскрытых ножом бульдозера. Я собрал несколько целых сосудов и множество черепков. На некоторых сосудах был изображен лебедь -- рисунок, типичный для филистимлян. Он украшал кухонные горшки и сосуды с цедилкой, которые археологи называют 'пивными кувшинами'. Все эти лебеди отличаются красотой линий, в особенности, если они изображаются с отведенной назад головой, касающейся крыла. На следующий день ведомство по охране памятников старины распорядилось приостановить строительные работы. Вскоре были предприняты 'спасательные раскопки'. Все это было превосходно. Меньше радовала меня перспектива расстаться с собранными мною сосудами. Без особого восторга передал я их все ведомству по охране памятников старины. Они оставили мне только несколько черепков и воспоминание о разрытом кургане. Прошли годы. Весь этот район до самой Яффы был застроен многоэтажными домами. Курган обнесен забором и охраняется; в таком состоянии он пребывает и по сей день. Всякий раз, когда я проезжаю мимо, внутренним взором я вижу могилы филистимлян, которые таятся в его чреве, могилы 'народа моря', который пришел в Страну с Эгейского архипелага, Крита, Родоса и Кипра, чужеземцев, которые принесли с собой свою утонченную культуру. Кувшины для вина, покрашенные в белый и красный цвета, с изображениями лебедей на них, стояли в их домах на скамеечках, радуя и веселя людей. Самым красивым лебедем, которого мне довелось видеть, был тот, что украшал сосуд, найденный мной в Ашдоде. Из пяти библейских городов правителей филистимских три, те, что стояли на берегу моря, никогда на протяжении веков не меняли своих названий: Ашдод, Ашкелон и Газа. Местонахождение двух других -- Гата и Экрона -- еще не установлено точно. Когда окончилась Война за Независимость, Газа оказалась в руках египтян, а Ашдод и Ашкелон -- в наших руках. Арабские жители Ашкелона не двинулись с места, но Ашдод был оставлен арабами и совершенно разрушен. Однажды зимой я проезжал мимо Ашдодского кургана и видел, что бульдозеры расчищают развалины в соседней деревне и подготовляют участок для посадки деревьев. Всю эту неделю шел проливной дождь. Я не суеверен. Не верю я и в сны. Но в ту субботу я проснулся с мыслью, что ливень, начавшийся сразу же после окончания земляных работ, обнажит гроб в глинобитной стене древнего Ашдода. Возможно, мой сон был вызван воспоминанием о развалившейся глинобитной стене Ашдода, мимо которой я проезжал в начале минувшей недели, или рассказом о захоронении царя Саула филистимлянами в стене Бет-Шеана. Я отправился в Ашдод. Оставив машину на дороге, я с трудом пробрался через грязь и поднялся на курган. Еще не дойдя до стены, я знал, что найду то, что ищу. Склоны холма были усеяны черепками большого кувшина, которые были унесены с вершины потоком. У стены, во впадине, я увидел человеческие останки и рядом с ними два кувшина и маленькую амфору. Кувшины были раздавлены землей, груз которой они выдерживали веками, но заостренная книзу амфора с тремя ручками отлично сохранилась. От большого кувшина осталось только днище, остальные куски были унесены водой вниз. Кувшины и амфора не были уникальными изделиями. Правда, им было 3500 лет. Гробница тоже не отличалась великолепием. Это была простая могила ханаанея, похороненного у городской стены. Вдруг мое внимание привлек черепок с черными полосами на белом фоне. Дождь смыл с него грязь и обнажил его краски. Это был несомненно обломок филистимского сосуда, унесенный из более высокого слоя. Я пошел по ложбинке, прорытой водой, и против куста на вершине кургана обнаружил груду черепков. Часть их была покрыта грязью, но на одном отчетливо проступала голова лебедя. Я долго копался и выбрал все черепки, принадлежащие этому сосуду. Промок я до костей, но филистимский лебедь согревал мне сердце. Вернувшись домой, я обмыл черепки и потратил изрядное время, чтобы подогнать их друг к другу. Когда я окончил работу, выяснилось, что это лишь четвертая часть сосуда. Но и этого было достаточно, чтобы отнести его к так называемым 'кувшинам с цедилкой'. У таких сосудов имеется одна ручка с правой стороны и предназначены они были, по-видимому, для хранения вина. Пили прямо из горлышка, держа сосуд правой рукой за ручку, а левой рукой придерживая дно. Но меня интересовало не вино, а лебедь. На той части кувшина, которая попала в мои руки, он представал во всем своем великолепии -- стилизованная черно-белая птица, пузатая, трехпалая, с крыльями, отведенными назад, и клювом, устремленным вперед. Филистимляне пришли в Ашдод, в котором уже за несколько веков до них жили люди. Филистимская культура вытеснила более ранние культуры. Но и их стиль и формы со временем в свою очередь были вытеснены персидскими, эллинскими и римскими. Однако, среди всех них, даже если добавить к ним и предшествующую им культуру ханаанеев, особое место принадлежит филистимской керамике. Она бесподобна. Нет ничего прекраснее филистимских лебедей. Если вы когда-нибудь побываете в Музее Израиля в Иерусалиме, попросите показать вам 'Ашдодского лебедя'. Почему фигура лебедя так часто украшала филистимские сосуды? Быть может, не только из-за грации и красоты этой птицы? Не следует забывать того, что филистимляне были 'народом моря'. Нос их кораблей часто венчала фигура лебедя. Однажды я слышал предположение, что филистимляне считали лебедя идеальным созданием -- он летает, плавает и ходит по земле. Мне посчастливилось также обнаружить обломок редкостного филистимского сосуда в виде львиной головы. В целом виде сосуд принадлежал, видимо, к типу, известному ученым под именем 'ритон' ('Ритон' - сосуд в виде рога). Это был большой кубок, из которого пили вино или использовали в ритуальных церемониях. Нижняя часть его, выполненная в виде львиной головы, была точной копией сосуда, найденного мной в Мегиддо. Обломок с львиной головой я нашел на поле около кургана Тель-ас-Сафи, в прибрежной равнине на полпути между Гезером и Лахишем. По-видимому, некогда здесь находилось п