ропавшая козочка и присоединилась к своему стаду. Пастух обследовал ее и с удивлением обнаружил, что она не только не была ранена или изнурена, но, напротив, что она пришла со вздутым животом. Она покинула стадо 'девственницей', а вернувшись, собиралась дать приплод. Весной 1971 года она благополучно произвела на свет детеныша, помесь козерога и домашней козы, прелестное маленькое животное со шкурой шоколадного цвета и крупнее других козлят в стаде. Козленок рос необычайно быстро, как дикие козы, и через два дня после рождения карабкался и прыгал со скалы на скалу, как взрослый козерог. Нелегко было козерогам выжить и не исчезнуть с лица земли. Их шкуры, рога и, прежде всего, вкусное мясо привлекали охотников. В древности на них охотились с луком и стрелами, а в наши времена -- с ружьем. Наиболее уязвимы они, когда идут утром к водопою. При первом луче света спускаются они к источнику. Это было известно охотникам с незапамятных времен. Еще с ночи они приходили к водопою и залегали в засаде с южной стороны, чтобы дующий с севера ветер не донес их запаха до будущей жертвы. Когда томимые жаждой козероги приникали к воде, охотник поражал их стрелой. Лето за летом охотники производили опустошение среди козерогов, и все же те не были полностью истреблены. Львы, медведи и леопарды, бродившие некогда по горам и лесам Израиля и обитавшие в зарослях Иорданской долины, были истреблены. Но козероги не исчезли совершенно. Возможно, в некоторой степени им помогла природа. Их самки рожают одного детеныша в первый год и по двойне в последующие годы. Хотя некоторые из них погибают от руки охотников, естественный прирост покрывает потери. Главной защитой им служит, однако, их крайняя осторожность. В окрестностях Эйлата имеется несколько стад козерогов, но их трудно заметить. В дневные часы они находят убежище и укрытие в расселинах скал и только ночью выходят пастись. Они не трусливы, но знают, что это единственный путь уцелеть. В заповеднике Эйн-Геди, где никто не причиняет им вреда, они свободно разгуливают, спускаются днем к лужайкам около домов, жуют свежую траву и безбоязненно подходят к молодым людям, которые лежат, растянувшись на земле неподалеку, или даже поют -- лишь бы те не кричали. Но живут козероги не на лужайках, а на высотах над каньоном Аругот на западном берегу Мертвого моря. Здесь появились они на свет Божий, здесь пасутся, здесь укрываются от своих преследователей и здесь рождают детенышей. К этому краю обратил свой взор и Давид со своими людьми, спасаясь от ищущих его душу, -- к стране диких коз, к горам. 19. БРАТ ПРОТИВ БРАТА После смерти царя Саула и трех его сыновей в сражении у горы Гилбоа пришло время Давида. Когда Давид услышал о поражении Саула, он понял, что его гонитель погиб и что царский трон свободен. Но он не праздновал это событие. Юному амалекитянину, который принес ему весть о смерти Саула (утверждавшему, что помог добить умирающего царя по его просьбе), Давид сказал: 'Как не побоялся ты поднять руку, чтоб убить помазанника Господня?' Затем он призвал одного из своих отроков и велел ему: 'Подойди, убей его'. И когда амалекитянин умирал, он продолжил: 'Кровь твоя на голове твоей, ибо твои уста свидетельствовали на тебя, когда ты говорил: 'Я убил помазанника Господня'. Давид и все люди, бывшие с ним, разорвали на себе одежды, рыдали, плакали и постились в память о Сауле и его сыне Ионатане, о народе Господнем и о доме Израилевом, что пали от меча. Давид оплакал погибших песней-плачем. Эта песнь должна была 'научить сынов Иехудиных владеть луком', и можно ее отнести к военным гимнам. Нет войны без потерь, но нельзя допустить, чтобы неизбывное горе родителей, потерявших своих сыновей, подорвало дух народа. Надо ковать оружие для будущих войн. Песнь начинается словами: 'Краса твоя, о, Израиль, поражена на высотах твоих! Как пали сильные!' В ней сливаются воедино нежность и любовь с печалью и восхищением. В ней сочетается боль поражения -- 'Не рассказывайте в Гате' -- с красотой и величием. Конец песни напоминает ее начало: 'Как пали сильные, погибло оружие бранное'. Песня-плач Давида по Саулу и Ионатану 'была записана в Книге Праведного', чтобы сохранить ее для будущих поколений. Она действительно дошла до нас -- непревзойденный шедевр из летописей нашего народа. По окончании траура Давид и его люди оставили Циклаг и возвратились в удел Иехуды. Давид не вернулся в Бет-Лехем, свой родной город. Местом своего пребывания он избрал Хеврон, в центре Иудеи. Люди, бывшие с ним, вместе со своими домочадцами, обосновались в окрестных селениях. Представители колена Иехуды, к которому принадлежал Давид, приняли его как своего вождя и 'помазали Давида на царство над домом Иехудиным'. Давид пытался также привлечь на свою сторону жителей Явеша Гиладского, но те остались верными дому Саула и отослали посланцев Давида ни с чем. Царство распалось. Ишбошет (он же Эшбаал), сын Саула, правил 'над Гиладом и Ашуром, и Изреелем, и Эфраимом, и Биньямином, и над всем Израилем... Только дом Иехудин остался с Давидом'. Конфликт между двумя царствами все более обострялся. Множились столкновения и стычки между ними. 'И была продолжительная распря между домом Сауловым и домом Давидовым. Давид все более усиливался, а дом Саулов ослабевал'. Эта 'распря' между двумя домами была вызвана главным образом соперничеством между двумя военачальниками: Иоавом, сыном Цруи, который командовал войском Давида, и Авнером, сыном Нера, предводительствовавшим войском дома Саула. Давид сам был мужем брани с молодых лет, но он никогда не проливал крови своих братьев. В начале своего пути, когда он был с Саулом, он сражался против филистимлян. Впоследствии, когда он бежал от Саула и поселился у Ахиша, филистимского царя Гата, он всячески избегал нанести вред коленам Израилевым. Даже когда он жил разбоем и грабежом, он повернул на юг и 'нападал на гешурян, гизриян и амалекитян' -- чужие народы, которые жили в Негеве и Синае, между страной филистимской и Египтом. Будучи помазан на царство в Иудее, он стремился привести другие колена Израилевы под свой скипетр. Но достигнуть этого он пытался мирными средствами. Нападения Иоава на сторонников Саула причиняли ему огорчение и осуществлялись против его воли. Иоав не спрашивал его согласия. Оба они принадлежали к роду Ишая: мать Иоава Цруя была сестрой Давида. Положение Иоава в их роде и в колене Иехуды было более прочным, чем положение самого Давида. Войско было под начальством Иоава, и никто не решался прекословить ему. Впоследствии Давид сказал: 'Я теперь слаб, хотя и помазан на царство'. Он признавался своим слугам: 'Эти люди, сыновья Цруи, сильнее меня'. Давид царствовал семь лет и шесть месяцев над Иудеей, прежде чем стал царем над всем Израилем, от Дана до Беер-Шевы. Это были годы междоусобиц, и братоубийственная война продолжалась до восстановления единого царства Израильского. В эти годы произошло убийство Асаэля, брата Иоава, Авнером, сыном Нера, и Иоав отомстил Авнеру: заманил его за ворота Хеврона и поразил его мечом в живот. Ишбошет, царь Израиля, бьет умерщвлен на своем ложе Рехавом и Бааной, сыновьями Риммона, и Давид приказал своим отрокам казнить их. Уже в начале борьбы между двумя царскими домами, домом Саула и домом Давида, прозвучал призыв прекратить братоубийственную войну. Сыны колена Биньямина собрались у военачальника Авнера, встали на вершине одного холма, и Авнер воззвал к Иоаву: 'Вечно ли будет пожирать меч? Или ты не знаешь, что последствия будут горестные? И доколе ты не скажешь людям, чтобы они перестали преследовать братьев своих?' Иоав протрубил в рог и повернул назад своих людей. Но война не прекратилась. Лишь через семь лет после смерти Авнера и Ишбошета все старейшины Израиля пришли к Давиду и сказали ему: 'Вот, мы кость твоя и плоть твоя' (то есть 'все мы родичи'). Братоубийственные войны, вспыхивавшие среди нашего народа, -- это наиболее мучительные главы в нашей истории, особенно больно вспоминать о них в моменты, когда Израиль атакуют со всех сторон вражеские силы, чьей целью является его уничтожение. Наше поколение во время Войны за Независимость тоже не смогло избежать этого. Речь идет об инциденте с 'Альталеной'. Это было лишь одно столкновение, продолжалось оно недолго и потери были незначительными. Но потребовались годы, чтобы утихла ненависть между братьями и затянулась глубокая рана, нанесенная этим кровавым столкновением нашему национальному здоровью. Я тоже принимал участие в этом бою, который произошел в июне 1948 года, через месяц после провозглашения государства Израиль. Я был в этот период командиром только что сформированного батальона командос 89. Однажды меня вызвал командир бригады Ицхак Саде. Он сказал мне, что неожиданно разразился серьезный кризис в отношениях между Эцелом, руководимым Бегином, и правительством, возглавляемым Давидом Бен-Гурионом. Ицхак Саде сообщил мне, что Эцел доставил к берегам Израиля судно с грузом оружия на борту и что руководство этой организации намеревалось распределить это оружие между своими людьми и создать независимые вооруженные силы, которые не станут согласовывать своих действий с правительством. Началась выгрузка оружия с 'Альталены'. Армия получила приказ конфисковать это оружие, а в случае необходимости применить силу и открыть огонь. Но эти приказы не были выполнены частями центрального военного округа, на которые возлагалось их осуществление. Обнаружились симптомы деморализации и в других частях. Многие члены Эцела, которые вступили в армию, покидали свои подразделения, чтобы присоединиться к людям Бегина. Поэтому было решено поручить выполнение этого задания моему батальону. Мы должны были выйти к морю в районе Кфар-Виткина и захватить склад оружия. Сам Кфар-Виткин был в то время в руках Эцела, и мы должны были ворваться в него с боем. Я заверил командира бригады, что мы выполним приказ правительства, выйдем к берегу у Кфар-Виткина и займем селение. У меня было тяжело на сердце. Мне никогда не могло прийти на ум, что может сложиться ситуация, при которой армия Израиля будет вынуждена воевать против евреев. Но я не сомневался в том, что должен выполнить этот приказ. Бен-Гурион был не только наделен высшей властью в стране в качестве главы правительства. В моих глазах он обладал также непререкаемым личным авторитетом. Мой батальон командос был еще в стадии организации. Он был сформирован лишь за четыре недели до этого, еще не участвовал в боях, и новобранцы не окончили курса боевой подготовки. Он состоял из трех рот механизированной пехоты на джипах и бронетранспортерах и одной вспомогательной. Три роты состояли из добровольцев, принадлежавших к разным слоям общества. Одна из них, которой командовал Ури Барон из Нахалала, была укомплектована исключительно мошавниками, киббуцниками и фермерами. Другая состояла из тельавивцев, и ею командовал Акива Саар. Командиром третьей был Дов (Яаков) Гранек по прозвищу 'Блондин'. Он был членом Лехи, и все его люди были членами Лехи или Эцела. Понятно, что я не мог послать эту роту участвовать в операции, направленной против Эцела, и мы ограничились двумя ротами. К Кфар-Виткину мы подошли к вечеру и застали ворота запертыми. Поселение было погружено .в непроницаемую темноту. Стояла полная тишина. Мы взломали ворота, продвинулись до центра поселения и вошли в канцелярию секретариата. Здесь мы увидели членов совета, озабоченных и растерянных. Они сидели понурившись за столом, на котором горела керосиновая лампа. По их словам, командиры отряда Эцела объявили, что если они не обеспечат их людей всем необходимым, то те возьмут все сами, и притом силой. Секретарь совета Свердлов открыл пекарню и склад и отдал им все продукты питания, какие у него были. Но не это удручало их. Они опасались, что произойдет столкновение между Эцелом и регулярными войсками, и приказали всем жителям поселения потушить свет и спать на полу. Я не верил своим ушам и глазам. Люди Кфар-Виткина были очень близки нам, нахалалцам. Многие из них учились крестьянскому труду в Нахалале, и я хорошо знал их. Я сказал им, чтобы они зажгли свет, вышли из своих домов и вернулись к нормальной жизни. Им нечего и некого бояться. Эцел, сказал я, мы берем на себя. Мы повернули к берегу моря. Командиры рот установили места сосредоточения сил Эцела и местонахождение их складов оружия и расположили свои роты полукругом. Завершив окружение сил Эцела, мы предложили им сдаться. Формального ответа на свое обращение мы не получили, но по одному из наших бронетранспортеров был открыт огонь из базук. Двое наших солдат были убиты. Мы открыли ответный огонь, и перестрелка велась по всей линии. За эту ночь мой батальон потерял двоих убитыми и шестерых ранеными, а Эцел двоих убитыми и восемнадцать ранеными. Ночью 'Альталена' снялась с якоря и отплыла на юг, к Тель-Авиву. Утром триста бойцов Эцела, которые были на берегу, заявили нашим солдатам, что они готовы передать оружие армии. Было достигнуто соглашение. Две роты моего батальона вернулись на базу в Бет-Левинский. Бой за Кфар-Виткин длился недолго, но с прибытием 'Альталены' столкновения перекинулись на Тель-Авив и приняли ожесточенный характер. Судно село на мель неподалеку от торговой части города, против гостиницы 'Риц'. На нем все еще оставалась половина груза: ружья, автоматы, авиационные бомбы, динамит, снаряжение. Большинство репатриантов, прибывших на 'Альталене' -- их было 850 человек -- сошли у Кфар-Виткина на берег. Когда занялся день и 'Альталена' предстала взорам горожан, на набережную стали стекаться толпы людей. Многие из них были праздными зеваками, но попадались бойцы и сторонники Эцела, которые спешили на помощь своим товарищам. На берегу, против 'Альталены', было развернуто подразделение израильской армии. Вскоре вспыхнул бой, сопровождавшийся перестрелкой между солдатами и бойцами Эцела, которые находились на судне и на берегу. В центре Тель-Авива евреи сражались против евреев. Наблюдатели ООН и иностранные журналисты следили за происходящим с удовольствием, а израильские граждане и школьники -- с болью и слезами. Прошло несколько часов. Выяснилось, что воинские части не могут овладеть 'Альталеной' или даже установить контроль над побережьем без значительных подкреплений и более целенаправленного применения оружия. Привезли полевое орудие. Введение его в действие было сопряжено с большой опасностью. Попади снаряд в судно с грузом взрывчатых веществ на борту, оно взлетело бы в воздух. В 4 часа дня был получен приказ открыть огонь по 'Альталене' из орудий. Второй снаряд попал в судно. Вспыхнул пожар. Экипаж и бойцы Эцела покинули 'Альталену', одни вплавь, другие на надувных плотах, пытаясь как можно скорее удалиться от судна и добраться до берега. Огонь перекинулся на трюм, снаряжение взорвалось и 'Альталена' запылала. Четырнадцать членов Эцела и один солдат погибли. Бой окончился, но ненависть между братьями достигла кульминации. Менахем Бегин выступил по подпольному радиопередатчику Эцела с речью, полной страстных нападок и резких обвинений против Бен-Гуриона. Эцел обнародовал заявление, в котором глава правительства Израиля величался безумным диктатором, а его кабинет -- правительством преступных властолюбцев, предателей и братоубийц. Бен-Гурион ответил на эти обвинения на заседании Народного Совета Израиля, созванного на другой день после инцидента. В своем выступлении Бен-Гурион сказал, что Израиль ведет борьбу не на жизнь, а на смерть с арабскими армиями, которые вторглись в страну и еще попирают нашу землю. Иерусалим окружен частями Арабского легиона, располагающего тяжелой артиллерией. Дорога в Негев в руках египтян. Некоторые еврейские поселения на севере (например, Мишмар ха-Ярден) захвачены сирийцами. В такой момент и при такой ситуации существование среди нас вооруженных еврейских групп, не контролируемых правительством, представляет огромную опасность для обороноспособности еврейской общины страны. Эпизод с 'Альталеной' был наиболее трудным испытанием, с которым столкнулась страна после кровавого вызова, брошенного ей вторжением арабских армий. Особенно запомнилась людям Лехи одна фраза из речи Бен-Гуриона: 'Благословенна пушка, которая пустила на дно 'Альталену'. Она была впоследствии переиначена в крылатое выражение: 'священная пушка', -- хотя Бен-Гурион никогда не говорил этого. Члены Эцела превратили это слово в символ горечи и ненависти, которые они испытывали по отношению к Бен-Гуриону. Чтобы уничтожить 'Альталену', потребовалось несколько часов, но для примирения Бен-Гуриона с Бегином понадобилось почти двадцать лет. В роли 'примирителя' выступил президент Египта Гамаль Абдель Насер, который решил начать войну против Израиля. В середине мая 1967 года Насер начал перебрасывать крупные силы в Синай. За этим последовало изгнание наблюдателей Объединенных Наций, чьи посты были размещены по всей линии прекращения огня между Израилем и Египтом и в Шарм-аш-Шейхе. Оставленные ими позиции были заняты египетскими солдатами. Затем Насер заявил о закрытии входа в Эйлатский залив, что означало блокирование вод залива для израильского судоходства. Египетский президент знал, что Израиль не примирится с этой акцией и что она представляет собой первый шаг к войне. Вопреки этим агрессивным действиям Египта, правительство Израиля не торопилось прибегнуть к военным средствам. Премьер-министром в это время был Леви Эшкол, и его нерешительность подрывала веру народа в то, что он может руководить страной в такой момент. Руководители партий парламентской оппозиции -- Бегин, возглавлявший Гахал, и Бен-Гурион, возглавлявший Рафи, хотели заменить Эшкола другим деятелем. К удивлению членов партии Рафи, Бегин и его товарищи нанесли визит Бен-Гуриону и выступили с предложением, которое поразило всех: необходимо сформировать правительство национального единства во главе с заклятым врагом Бегина -- Давидом Бен-Гурионом! Получив согласие Бен-Гуриона на свое предложение, Бегин отправился к Эшколу и сказал ему: 'Господин премьер-министр, я знаю, что произошло между вами и Бен-Гурионом и насколько отравлены ваши отношения. Но прошу вас вспомнить, что произошло между ним и мною! И все же я готов забыть все, что было, только бы наш народ объединился перед лицом врага'. Эшкол отклонил это предложение, но Бегин повторил его перед членами фракции своей партии в Кнесете. 'Мы предложили, -- сказал он им, -- чтобы самый непреклонный противник нашей партии, Бен-Гурион, был назначен премьер-министром, но блок рабочих партий Маарах отклонил это предложение. Если бы правительство Эшкола вышло в отставку сегодня ночью, я рекомендовал бы президенту государства поручить формирование нового правительства Бен-Гуриону'. Предложение Бегина не было принято. Эшкол не ушел в отставку, и Бен-Гурион не сменил его на его посту. Но было достигнуто сплочение народа и создано правительство национального единства. Три новых министра вошли в правительство, возглавляемое Эшколом: Менахем Бегин и Иосеф Сапир в качестве министров без портфелей и я в качестве министра обороны. Через четыре дня началась Шестидневная война. Ранним утром в понедельник 5 июня 1967 года израильская авиация атаковала египетские военные аэродромы, уничтожила большинство боевых самолетов противника и тем самым предрешила исход войны. x x x В отличие от инцидента с 'Альталеной', разжегшего ненависть между политическими деятелями, боевая дружба между солдатами в Войну за Независимость крепла не по дням, а по часам, и никто не думал о том, к какому подпольному движению принадлежал его сосед до вступления в армию: к Эцелу, Лехи или Хагане. Арабский враг объединил всех нас, борьба не на жизнь, а на смерть, борьба за само существование государства Израиль сгладила и стерла прежние различия. Когда роты Акивы Саара и Ури Барона вернулись на базу после боя в Кфар-Виткине, мы вызвали роту, состоявшую из членов Лехи, чтобы объяснить ее бойцам, почему они не участвовали в операции против 'Альталены'. Командир бригады Ицхак Саде тоже принимал участие в беседе. Он сказал Дову Блондину и его людям правду. Мы решили не подвергать их испытанию. Если бы они выполнили приказ и стреляли в своих товарищей, они не простили бы этого себе. И наоборот, если бы они отказались выполнить приказ, мы не простили бы этого им. Не знаю, согласились ли они со всем, что мы им сказали, но после этого мы перешли к текущим делам. Нашими настоящими врагами были арабы, и наш батальон был сформирован для того, чтобы сражаться с ними. В ходе войны мы узнали друг друга и очень сблизились, но о своем прошлом почти не говорили. Только один раз разговор зашел о подпольной деятельности Дова Блондина в рядах Лехи, и это тоже случилось не по моей и не по его инициативе. Наша колонна джипов остановилась однажды в Тель-Авиве, и пожилой еврей в очках и в шляпе подошел к нам, указал на Дова и сказал: 'Эта русая голова в свое время стоила уйму денег'. Я не понял, что он имел в виду, и спросил его, кто он такой. 'Служащий в банке Барклиса. Блондин знает, в чем дело. Он тебе скажет', -- произнес он и скрылся. С великим трудом удалось мне вырвать у Дова признание. Однажды он произвел налет на банк Барклиса; захваченные деньги должны были пойти на финансирование операций Лехи. Британская полиция назначила большую премию за его голову. Несколько позже, после операции нашего батальона в Харатии, я был назначен командующим Иерусалимским фронтом. Ротные командиры решили пойти к Бен-Гуриону и попытаться убедить его оставить меня в батальоне. Когда они пришли к нему домой, жена Бен-Гуриона Поля отказалась впустить их. Бен-Гурион услышал их голоса и крикнул Поле: 'Если это солдаты, впусти их'. Дов Блондин был главным оратором. Он объяснил Бен-Гуриону, насколько было важно, чтобы я остался в батальоне. Батальон 89 -- это не обычная воинская часть, сказал он. Это единственный батальон командос в нашей армии и он укомплектован солдатами, принадлежавшими к самым различным слоям населения: членами Лехи, добровольцами из Южной Африки, тельавивцами и земледельцами. Бен-Гурион выслушал их с большим вниманием, а затем сказал, что Иерусалим важнее батальона командос. Он не изменил своего решения, но был рад услышать, что бойцы батальона не хотели расставаться со мной. Я тоже оставлял батальон с сожалением. Некоторых командиров перевели со мной в Иерусалим. Дов Блондин остался в батальоне. Мы случайно встречались несколько раз и вдруг меня вызвали... на его похороны. Его рота была спешно брошена на помощь бронетанковому батальону Шаула Яффе, который атаковал египетские опорные пункты в Аудже на границе Негева и Синая в декабре 1948 года. Бронетранспортеры Дова вклинились в расположение египтян, оказались между укрепленными позициями и попали под концентрированный огонь противника. Дов был ранен в шею и скончался на месте. Его рота понесла тяжелые потери и была вынуждена отойти. Ауджа была взята после повторной атаки, а Дов Блондин был похоронен на военном кладбище в песках Халуцы, к югу от Беер-Шевы. Мы с Довом сражались в рядах одного и того же батальона. Я пришел в батальон из Хаганы, он -- из Лехи. Ни один из нас не отрекся от своего прошлого, от своих убеждений, от избранного пути, от своих товарищей. Но это не воздвигло барьера между нами. Для меня Дов был не только одним из храбрейших и вернейших воинов Израиля. Он символизировал единство нашего народа, исполненного решимости никогда не дать мечу раздора разделить себя на две части. Как сказали старейшины Давиду, основателю царства Израильского: 'Вот, мы кость твоя и плоть твоя'. 20. ОБЪЕДИНЕННАЯ НАЦИЯ С воссоединением Иудеи и Израиля под скипетром Давида пробил великий час царства Израильского. Произошла консолидация раздробленной нации в одно царство, простирающееся от Дамаска до Эйлата, от Средиземного моря до пустыни Месопотамской. Первым деянием Давида после его помазания 'в царя над Израилем' было овладение Иерусалимом. Город был в руках иевусеев и как бы отгораживал горную страну Израиль на севере от Иудеи на юге. Давид овладел твердыней Сион, укрепил ее и обнес стеной. Страна Израиля стала теперь почти непрерывной территорией, идущей от Дана на севере до уделов Иехуды и Шимона на юге. Усилилась также связь между двумя берегами Иордана. Иерусалим господствовал над важнейшей дорогой, которая проходила возле Иерихона и связывала колена Израиля, обитавшие в Гиладе, к востоку от Иордана, с коленами, жившими на Западном берегу. Иевусейской твердыне Сион было дано новое название: 'Город Давида'. Это место не принадлежало ни одному из колен Израиля или Иудеи. Это был царский город, принадлежавший всему народу Израиля, город, в который принесли Ковчег Завета, город, где жил сам царь, его военачальники и представители центральной власти. 'И поселился Давид в крепости, и назвал ее городом Давидовым, и обстроил кругом от Милло и внутри. И преуспевал Давид, и возвышался, и Господь, Бог воинств, был с ним'. Первые походы, которые предпринял Давид, обосновавшись в Иерусалиме, были направлены против непримиримых врагов Израиля -- филистимлян. Дважды они нападали на Иерусалим и оба раза терпели поражение. Выгодное положение укрепленного города на гребне горы позволило Давиду отражать атаки филистимлян, поднимавшихся из долины. Более того, в наступательном порыве силы Давида вырвались на север и ликвидировали анклавы филистимлян в Шаронской, Изреэльской и Бет-Шеанской долинах. Теперь уделы колен Израиля тянулись сплошной полосой, от Тира на севере до 'потока Египетского' на юге. Единственным инородным элементом, который оставался в пределах Израиля, были филистимляне. Хотя они и потерпели поражения под Иерусалимом, свои поселения -- 'страну филистимскую',' они удержали, и Давиду не удалось овладеть ими. Филистимляне удерживали незначительную территорию на побережье Средиземного моря, на юге страны, начинающуюся севернее Ашдода (здесь стояли пять городов филистимских: Ашдод, Ашкелон, Газа, Экрон и Гат) и кончающуюся на границе пустыни, южнее Рафиаха. Установив контроль над страной, Давид обратился против народов. Сначала он завоевал Моав, и 'сделались моавитяне у Давида рабами, платящими дань'. От Моава Давид повернул на север, чтобы поразить арамеев, и перебил там 'двадцать две тысячи человек'. 'И поставил Давид охранные войска в Арам-Даммесеке, и стали арамеи у Давида рабами, платящими дань. И хранил Господь Давида везде, куда он ни ходил'. После овладения Моавом и Арамом войско Давида направилось на юг и покорило Эдом. 'И поставил он охранные войска, и все идумеяне были рабами Давиду. И хранил Господь Давида везде, куда он ни ходил'. Наконец, пришел черед сынов Аммона, чье царство было постоянной угрозой для Израиля. Их столица, Раббат-Аммон (нынешний Амман), контролировала 'царскую дорогу', и аммонитяне были источником неизменного беспокойства и угрозы для соседних уделов Гада, Реувена и Менашше. Война Давида с Аммоном длилась два года. Израильское войско под начальством Иоава и его брата Авишая, сыновей Цруи, нанесло поражение силам аммонитян и их союзникам в первый же год войны, но им не удалось овладеть их столицей. Решающую победу над Аммоном Давид одержал только 'через год, в то время, когда выходят цари в походы'. Прежде всего Иоав захватил водные источники возле города, а затем Давид во главе крупного отряда 'пошел к Раббат-Аммону, и воевал против него, и взял его', став господином над аммонитянами. С завершением этих походов в царство Давида вошли не только все уделы колен Израилевых: ему покорились также народы, населявшие земли к северу, востоку и югу от Страны Израиля. Они стали его данниками и приняли его власть. Царство Израильское обосновалось на высотах: на горах Гиладских к востоку от Иордана, в Хевроне, Иерусалиме, Шхеме и в Галилее на запад от него. Костяком армий больших народов, обитавших к северу, востоку и югу от Израиля, были железные колесницы. В колесницу запрягали коней, и на ней было три воина: лучник, щитоносец и колесничий. Израильтяне не находили нужным обзаводиться своими железными колесницами. В горах с узкими тропинками, глубокими долинами и отвесными склонами может сражаться только пехота. Укрепленные гребни гор и города, возведенные на вершинах, были твердынями Давида. Пустыни и моря образовывали внешний пояс обороны царства. На западе оно омывалось Средиземным морем, а со всех остальных сторон его окружала пустыня: Синайская, отделяющая Израиль от Египта, и пустыни Эдома, Моава и Аммона, простирающиеся до Арам-Нахараима. В новое время евреи и арабы населяют совершенно не те районы в Израиле и в соседних странах, что в древности: они как бы поменялись местами. В горной стране, раскинувшейся по обе стороны реки Иордан, в Гиладе - на Восточном берегу и в Хевроне, Иерусалиме и Шхеме -- на Западном берегу живут теперь арабы. Еврейское население, напротив, сосредоточено в наше время главным образом в приморской полосе. 'Царская дорога', которая некогда обслуживала Израильское царство, ныне является главной магистралью королевства Иордании: она соединяет Дамаск с Амманом и продолжается на юг до побережья Акабского залива и Саудовской Аравии. Другой главный путь, упоминаемый в Библии, 'приморский путь', который некогда связывал великие империи, а сегодня -- это прибрежная дорога, проходящая через ряд городов Израиля, от Нахарии на севере, через Акко, Хайфу, Тель-Авив, Ашдод, Ашкелон до Яммита на юге. Подобно филистимлянам и другим морским народам, которые приплыли в Ханаан по Средиземному морю и осели главным образом в Шароне и на побережье, евреи, возвращающиеся в Сион в наши дни, были преимущественно выходцами из стран Европы и селились главным образом в прибрежной полосе. Переправы через Иордан связывают людей, живущих на обоих берегах, как и в древние времена, но теперь ими пользуются только арабы. Мы называем их 'открытыми мостами'. Существует свободное движение через Иордан арабов из двух стран в обоих направлениях. Арабы Шхема переходят по мосту Дамия, месту, где стоял в древности город Адам. Арабы из Хеврона и Иерусалима пользуются мостом Абдаллы, через который проходит дорога от Иерихона в столицу Иордании Амман. Имеется много арабских кланов, разделенных Иорданом на две части, подобно израильскому колену Менашше в древние времена. Все aрабы Западного берега, как и их собратья на Восточном берегу, имеют иорданское подданство. Их представители от Наблуса (Шхема), Хеврона, Бет-Лехема и Дженина заседают в парламенте Иордании. Их королем является Хусейн, их столицей -- Амман. Эта ситуация похожа на положение евреев в царствование Давида, когда жители Явеша Гиладского на Восточном берегу, которые принадлежали к коленам Реувен и Гад, были такими же израильтянами, как и их братья, обитавшие к западу от Иордана. Давид был их царем и Иерусалим был их столицей. x x x С момента воссоздания государства Израиль евреям не разрешалось переправляться в восточном направлении через реку Иордан. Поэтому древности, которые были найдены на Восточном берегу, я покупал у перекупщиков-арабов. Среди этих древностей были базальтовые фигурки и рельефы, переправленные из Ирбида и Эль-Хаммы, что в северной Иордании. У меня также имеются грубые глиняные сосуды, изготовленные без помощи гончарного круга, найденные в захоронении, датируемом медно-каменным веком, в местности Баб-эль-Дера, к востоку от Мертвого моря. Мои изящные красноватого цвета кувшины и миски, которые были найдены на юге в горах Моава, появились на три тысячи лет позднее, чем сосуды из Баб-эль-Дера, и относятся к железному веку, то есть к Х столетию до н. э. Прекраснейший образец древней скульптуры, находящийся в моем доме в Цахале, тоже найден в Иордании, в окрестностях Аммана. Это великолепный бюст царя, с короной на голове, с вьющейся бородой, с волосами, заплетенными в косички, с жемчужными серьгами в ушах. Совершенно уникальна корона. Она известна как 'корона-тюрбан' и похожа на те, что носили в свое время фараоны, со страусовыми перьями, прикрепленными по обе стороны ее. Но в отличие от египетской диадемы, по краям этой короны, около лба, имеются узорчатые рельефы в форме цветов, куда инкрустировались драгоценные камни. Когда я купил этот бюст, я понял, что в руки мне попал редкостный предмет. Но лишь впоследствии мне довелось узнать, что он вполне мог символизировать образ царя Давида и что корона на его голове могла быть короной царя аммонитян! Однажды вечером я листал второй том 'Views of the Biblical World', и неожиданно на меня со страниц книги посмотрел царь. Точно то же лицо, что и на бюсте, попавшем мне в руки. Под иллюстрацией приводилась цитата из Пятикнижия: 'И взял Давид венец царя их с головы его, -- а в нем было талант золота и драгоценный камень, -- и возложил его Давид на свою голову'. В примечании говорится, что это статуя из алебастра и что она была найдена при раскопках, которые проводились в окрестностях Аммана, что она напоминает образ семитского царя и датируется примерно 1000 годом до н. э., то есть началом Израильского царства. Стих под иллюстрацией взят из Второй Книги Самуила, в которой описывается победа Давида над аммонитянами, после того как он овладел их столицей Раббой (Раббат-Аммоном) и вывез из нее большую добычу, и в знак того, что власть над Аммоном перешла к нему, взял корону их царя и возложил ее на свою голову. Этот бюст я купил у торговца древностями Байдуна. При каких обстоятельствах он сам приобрел его, я не спрашивал и не наводил справок стороной. Я следовал принципу своего учителя, профессора Гивона, который говорил, что, приобретая древности, человек не должен покупать вместе с ними историй, которые продавцы прилагают к своему товару. В Старом городе я регулярно посещаю четыре лавки древностей: Абу-Антона (Кандо), ассирийца-христианина из Бет-Лехема, Абу-Салаха (Муминджяна), армянина, Абу-Диса и Байдуна. Торговля древностями -- это не просто необычное занятие. Лавка древностей живет особой жизнью. Она открыта для всех, но в глубине ее и над ней есть темные чуланы, тайники и запечатанные ящики, доступ к которым открыт лишь для немногих избранных. В тусклом свете покрытые густым слоем пыли глиняные сосуды предстают в мистической ауре. Только придя домой, отмыв их от грязи столетий и сняв современные наслоения, -- плоды реставрации и подделки, -- ты обнаруживаешь истину во всей ее наготе. Иногда единственное, что остается сделать, -- это выбросить 'древность' в помойное ведро. То оказывается, что голова и корпус принадлежат различным фигуркам, то грудь и нос изготовлены из гипса и клея. Я вспоминаю, как я купил хевронскую ритуальную курильницу, верхняя часть которой оказалась миской из древнего Шхема; ее основание было срезано стальной пилкой и пригнано к горлышку курильницы. Однако, бывают и приятные неожиданности. Однажды я купил длинный узкий кувшин за гроши. Сняв с помощью кислоты приставшую породу, я увидел, что сосуд украшен перекрещивающимися черными полосами и небольшими орнаментальными выступами, типичными для египетской керамики, изготовленной более четырех тысяч лет тому назад. Он был найден в районе Газы. Даже когда я не нахожу ничего интересного в лавках древностей, я люблю бродить по улочкам базара в Старом городе. Каменные арки, истоптанные камни мостовой, прохлада и полумрак, дурманящий запах специй -- все это создает фантастическую атмосферу, воскрешает миры, канувшие в вечность. Они далеки от наших дней, но близки сердцу. Так было три тысячи лет тому назад. Юноша, продающий 'каак' (калачи, обсыпанные семенами сезама), носильщик со своим ослом, нагруженным мешками с мукой, женщины из арабских деревень в платьях с вышивкой, и даже арабская речь, звучащая повсюду, обычаи арабских жителей и их манера говорить, в особенности. если это феллахи и бедуины, -- во всем этом я нахожу некую близость к древнему миру, миру живущему в Библии. Я никогда не проходил мимо арабского пахаря или жнеца, не обратившись к нему с приветствием: 'Саха бадну' ('Будь здоров') и всегда слышал в ответ: 'Бадну исалмо' ('И тебе того же'). Подобный обычай существовал и у евреев. Боаз обращался к жнецам со словами: 'Господь с вами', а они отвечали ему: 'Да благословит тебя Господь!' Когда я хожу по улицам Старого города и вижу арабов, которые сидят у входа в свои лавки и прихлебывают кофе, наши взгляды встречаются. Никто не отводит глаз. Я желаю им мира, и они приглашают меня разделить с ними компанию и выпить чашку кофе. Нет разницы между арабским 'Салам алейкум' и еврейским 'Шалом алейхем' ('Мир тебе') или арабским 'Алла маак' и нашим 'Элохим имха' ('С тобою Бог'). Но арабы не были изгнаны из своей страны и не были отрезаны от своего языка, тогда как мы, евреи, бродили по всему свету, и наша манера речи претерпела серьезные изменения, прежде чем мы вернулись к своим истокам. Голова, увенчанная великолепной короной царя Аммона, этого современника царя Давида, стоит в моем доме на подставке из черного дерева в книжном шкафу. Под ней и рядом стоят тома Библии, сочинения Бен-Гуриона, труды по палестиноведению. Здесь ее место. Ибо ничто в этих книгах не чуждо ей, даже в тех, что были написаны через три тысячи лет после смерти царя. x x x Давид передал своему сыну Соломону благоустроенное царство, с налаженной администрацией, царство в безопасных границах, которое имело широкие торговые связи и находилось в союзе со своими северными соседями: Хирамом, царем Тира, Той, царем Хамата, и Талмаем, царем Гешура. Чувствуя приближение смерти, Давид призвал Соломона (уже взошедшего на престол), чтобы в последний раз напутствовать его: 'Будь тверд и будь мужествен. И храни завет Господа, Бога твоего, ходя путями Его и соблюдая уставы Его и заповеди Его... как написано в Законе Моисеевом'. После этого он упомянул имена троих людей и объяснил сыну, как поступить с ними: одному оказать милость, а двух других -- убить. Эти двое были замешаны в мятеже Авшалома. А Барзиллай оказал гостеприимство Давиду и его людям, когда они бежали в Гилад. 'Сынам Барзиллая окажи милость, чтоб они были между питающимися за твоим столом; ибо они пришли ко мне, когда я бежал от Авшалома, брата твоего'. Второй, Шими, сын Геры, напротив, примкнул к мятежникам и натравливал народ на Давида. Давид сказал о нем Соломону в тот час: 'Вот еще у тебя Шими... он злословил меня тяжким злословием... Не оставь его безнаказанным, ибо ты человек мудрый, и знаешь, что тебе сделать с ним, чтобы низвести седину его в крови в преисподнюю'. Однако, главным преступником, чью седину Соломон не должен был отпустить мирно в преисподнюю, Давид считал Иоава, своего военачальника и племянника, сына Цруи. Иоав героически сражался за Давида и спас его царство. Однако Давид затаил неугасимую ненависть против него, и даже пытался сместить его. Сыновья Цруи, Иоав и два его брата, были, по мнению царя, жестокими и кровожадными людьми. Они предпочитали решать спорные вопросы мечом, а не мирными средствами. Давид не трогал Иоава во время своего царствования, потому что тот мог склонить колено Иехуды последовать за собой и оставить царя. С годами росла его ненависть к Иоав у, и когда 'приблизилось время умереть Давиду', он завещал Соломону: 'Еще ты знаешь, что сделал мне Иоав, сын Цруи, как поступил он с двумя вождями войска Израильского, с Авнером, сыном Неровым, и Амасой, сыном Иетеровым, как он умертвил их, и пролил кровь бранную во время мира, обагрив кровию бранною пояс на чреслах своих и обувь на ногах своих. Поступи по мудрости твоей, чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю'. x x x Я знал одного руководителя народа, который во многих отношениях напоминал царя Давида, в частности, был неспособен забыть обиду. Это был Давид Бен-Гурион. Правда, на закате дней своих он погрузился в себя, забыл о существовании большинства своих недоброжелателей и простил им то, что они отравляли ему жизнь. Был, однако, один человек, которого он не забыл и не простил. В 1969 году неожиданно скончался от разрыва сердца Леви Эшкол, который стал премьер-министром Израиля после отставки Бен-Гуриона и был его главным противником в годы его старости. Я отправился к Бен-Гуриону и пытался убедить его принять участие в похоронах Эшкола или, по крайней мере, пройти мимо его гроба, установленного на площади перед Кнесетом. Бен-Гурион отказался. На все доводы, приводимые мной, он отвечал лаконично, что если бы последовал моему совету, это было бы ханжеством. Он сожалел, что Эшкол умер, но отправиться на похороны значило воздать честь, пусть даже последнюю честь, покойному, а этого он не собирался делать. 'Воздать честь Эшколу? Нет'. Его сжатые губы не выдали того, что он думал об Эшколе, но глаза его сказали все. В них была жгучая боль, боль открытой, кровоточащей раны, раны, которая вовек не заживет. x x x Старший сын Давида Адония, родившийся от брака царя с прекрасной Хаггит, завел себе колесницы и всадников и разъезжал в колеснице по улицам Иерусалима, а перед ним бежали пятьдесят скороходов. Когда Давид одряхлел, Адония возгордился и заявил: 'Я буду царем'. Но он не достиг своей цели. Пророк Натан, Бная, сын Иехояды, военачальник Давида, и Бат-Шева, мать Соломона, расстроили его козни и открыли Давиду глаза на его дела. Царь поклялся им: 'Жив Господь, избавляющий душу мою от всякой беды. Как я клялся Господом, Богом Израилевым, говоря, что Соломон, сын мой, будет царствовать после меня и сядет на престоле моем вместо меня, так я и сделаю это сегодня'. На церемонию коронования Соломон поехал, следуя наказу отца, на царском муле. Конь -- благородное и сильное животное. Он издает звонкое ржание, гордо несет свою голову, его густая грива развевается на ветру, изо рта падают хлопья пены. Мул совсем не похож на коня. В нем нет ничего величавого. Но мулы незаменимы при езде в горах. Их ноги имеют восхитительную форму, мускулисты и сужаются книзу. Их копыта невелики, но тверды, как сталь. Не только на крутых тропах, но даже на гладких камнях они не оступаются. В годы моего отрочества отец купил молодого мула. Барышник-араб, торговец мулами, ходил с ними от селения к селению. Шел он из Дамаска. К тому времени, когда он добрался до Нахалала, у него осталось только восемь мулов, и мы купили одного, годовалого. Мы назвали его Элифелетом. Это было милое животное, с черной и мягкой, как бархат, шерстью. На первых порах он был очень пугливым. Стоило слегка коснуться его, как он прядал ушами и начинал дрожать всем телом. Когда он подрос и пришло время объезжать его, я вывел его в поле. Он не знал еще удил, и я, подражая нашим арабским соседям, обмотал его морду веревкой. Седла я тоже не положил ему на спину. Нас обоих устраивало, что он был без седла. Когда я влез на него, он мгновение стоял словно в столбняке. Но тут же опомнился и начал делать все, чтобы избавиться от меня. Он пригнул голову к земле и перешел на галоп, время от времени брыкаясь изо всех сил. Я был опытным ездоком, но Элифелет очень скоро добился своего. Возвращались мы домой порознь: Элифелет впереди, а я на изрядном расстоянии от него. Хотя все мои попытки удержаться на муле вели к бесчисленным падениям и все мое тело было покрыто царапинами и синяками, я упорно добивался своего. В конце концов, Элифелет привык ко мне. В субботу я обычно ездил со своими товарищами: они -- на конях, я--на муле. На ровной местности они обгоняли меня. Но как только мы оказывались в горах, ни одна лошадь не могла сравниться с Элифелетом. Перебирая своими легкими копытами, он продирался через заросли теребинта и уверенно шел тропинками, которых я не мог даже различить. Помесь лошади с ослом, мул самой природой предназначен для передвижения в горах. Так было во все времена. Большие пустыни между Аравией и Египтом пересекали караваны верблюдов. Приморская долина была царством железной колесницы и коня. В нашей гористой стране, в Гиладе и Галилее, Шхеме и Хевроне, цари Давид и Соломон ездили верхом на мулах. x x x Давид царствовал сорок лет -- семь лет в Хевроне над Иудеей и тридцать три года в Иерусалиме над всем Израилем. Первые десять лет царствования в Иерусалиме он воевал, расширял пределы государства и организовывал систему обороны, пока, наконец, внешние враги не перестали донимать его. Набеги на колена Израиля, которые продолжались в период Судей и в царствование Саула, прекратились. Никто из соседей Израиля не осмеливался покушаться на безопасность границ царства Давида. Но внутри страны, при царском дворе, не было конца козням. Авшалом убил своего брата Амнона. Убийца бежал к своему деду, царю Гешура, и спрятался в его доме. Через несколько лет он вернулся, поднял мятеж против своего отца Давида и был убит царским военачальником Иоавом. Шева, сын Бихри, тоже пытался поднять восстание против Давида и потерпел неудачу. Он искал убежища среди жителей Авел-Бет-Мааха, но был умерщвлен ими, и голова его была отослана Иоаву. Израиль поражали также стихийные бедствия -- засуха и чума. Но вопреки всем этим испытаниям, царство Давида достигло вершины политического и военного могущества и границы его были неприступны для врагов. В наши времена, как и в начальный период царствования Давида, положение на границах и вопросы безопасности были центральной и первоочередной заботой государства Израиль. Первые пограничные линии явились результатом Войны за Независимость 1948--1949 годов. С окончанием войны Израиль подписал соглашения о прекращении огня со своими соседями. Эти соглашения устанавливали границы Израиля по линиям, удерживаемым израильской армией и армиями арабских стран к моменту прекращения военных действий. Старый город и Хевронские высоты, которыми овладели иорданские войска в ходе этой войны, остались под властью арабов. Следующая война -- Синайская кампания (она же 'операция Кадеш') разразилась в 1956 году, через восемь лет после Войны за Независимость, и причиной ее было закрытие Египтом Тиранского пролива для израильского судоходства. В этой войне участвовали только Израиль и Египет. Хотя Израиль в ходе этой кампании овладел Шарм-аш-Шейхом, который контролировал вход в пролив, границы Израиля не подверглись изменению. Под давлением Соединенных Штатов и Советского Союза Израиль передал пункты, контролирующие вход в пролив, чрезвычайным силам Объединенных Наций на том условии, что они обеспечат беспрепятственный проход через него израильским судам. В 1967 году, одиннадцать лет спустя после Синайской кампании, Египет снова развязал войну против Израиля. На этот раз к нему присоединились Сирия и Иордания. Эта война получила название Шестидневной. Как и в 1956 году, ее причиной явилось закрытие Египтом входа в пролив для израильского судоходства, но на этот раз результаты были иными. Израиль овладел всем Синайским полуостровом, Западным берегом, Старым городом Иерусалима и Голанскими высотами. Война не завершилась подписанием соглашений о перемирии, но были установлены линии прекращения огня, которые соответствовали положению, сложившемуся к моменту прекращения военных действий. Никакие переговоры по заключению мирного договора и установлению постоянных границ между Израилем и арабами после Шестидневной войны не велись, как не велись они и после Синайской кампании. Арабы требовали от Израиля отвести войска к довоенным границам. Израиль отказался сделать это без мирных договоров. Через семь лет, в 1973 году, вспыхнула новая война -- Война Судного дня. В этой'войне приняли участие Египет и Сирия. Иордания осталась в стороне. В результате этой войны существенных изменений в границах тоже не произошло. После прекращения военных действий были подписаны соглашения о 'размежевании сил'. В соответствии с израильско-египетским соглашением наши войска отошли на 20 километров от Суэцкого канала, но остальной Синай мы продолжали удерживать. Существенных изменений не произошло и на сирийско-израильской границе. Таким образом, в течение десяти с лишним лет Израиль контролирует более обширную территорию, чем в какой бы то ни было другой период своей истории. Ясно, что нынешние линии прекращения огня не будут постоянными границами Израиля, и возможно, что в рамках мирных договоров между Израилем и его соседями будут определены новые границы. Возможно, арабы согласятся признать Израиль и примирятся с фактом его существования в обмен на эвакуацию Израилем части территорий, которые он удерживает в настоящее время. Если в самом деле будут установлены постоянные границы Израиля, то он столкнется с той же проблемой, что и царство Израильское в период Давида: границы, обнимающие территорию только еврейского заселения, не обеспечат безопасности государству Израиль. В границах, возникших в результате Войны за Независимость, Израиль имел 'узкую талию' протяженностью менее 20 километров, и это в самом густонаселенном районе страны, между Тель-Авивом и Хадерой! Более того, Израиль оказался бы уязвимым для авиации противника, если бы он лишился возможности установить на высотах вдоль линии Иерусалим -- Шхем свою аппаратуру раннего предупреждения. Царство Давида разрешило эту проблему, покорив соседние народы: идумеев, моавитян, аммонитян, арамейцев. В результате господства над территориями этих народов был создан пояс безопасности вокруг уделов колен Израилевых. В наше время, начиная с Шестидневной войны, Израиль тоже имеет зону безопасности, отдаленную от территории еврейского заселения. Не может быть речи о порабощении народов, живущих в пределах этой зоны, но их земли являются 'контролируемыми территориями'. Война Судного дня доказала важность этих пространств для безопасности Израиля. Хотя арабским армиям удалось осуществить внезапное нападение на Израиль, ни один еврейский населенный пункт в пределах самой страны не пострадал. Военные действия проходили в пределах внешнего кольца безопасности: против египетских войск в западном Синае и против сирийской армии -- на Голанских высотах. Будущие границы Израиля были моей главнейшей заботой с момента провозглашения государства. Каким станет Израиль нашего времени? Как велика будет его территория? Какие области исторического Израиля войдут в его состав, а какие нет? Я удостоился чести играть активную роль в поисках ответов на эти вопросы Я принимал участие в переговорах с королем Иордании и его представителями после Войны за Независимость. Я также поставил свою подпись, от имени Израиля, на карте, приложенной к соглашению о прекращении огня с Хашимитским королевством. После Синайской кампании 1956 года, когда я был начальником Генерального штаба, я участвовал в разрешении спорных вопросов, возникавших между нами и египтянами. В периоды обеих последующих войн, Шестидневной войны и Войны Судного дня, я был министром обороны и членом израильской делегации, которая разрабатывала условия соглашения о прекращении огня и размежевании сил с нашими соседями на востоке, юге и севере -- Иорданией, Египтом и Сирией. На стадии планирования, когда разрабатывались предложения о наших будущих границах с арабскими государствами, я объезжал фронты и изучал с командирами местность. Мы должны были рассмотреть комплекс вопросов о границах с политической и военной точек зрения: вопросы разграничения между еврейскими и арабскими районами, линий укреплений, наблюдательных пунктов, дорог в пустынях. Но вечером, когда я возвращался на вертолете домой, все эти мысли улетучивались. Подо мною лежала земля, на которой не было границ между арабами и евреями, земля, покрытая селениями и городами, в полях и садах, земля, восточная граница которой проходит по Иордану, а западным пределом является Средиземное море. На севере ее высится гора Хермон с вершиной, покрытой снегом, а на юге ее обступает выжженная пустыня. Страна Израиля.