Л.Б.Красин. Письма жене и детям. 1917-1926

     Под ред. Ю. Г. Фельштинского, Г. И. Чернявского, Ф. Маркиз

---------------------------------------------------------------
     From: Юрий Георгиевич Фельштинский (y.felshtinsky@verizon.net)
     Date: 24 Dec 2003
---------------------------------------------------------------



        Вступительная статья
     Кто  помнит ныне имя Леонида Борисовича Красина? Оно осталось, пожалуй,
лишь в  названиях улиц, которые  до начала  90-х годов были в каждом крупном
городе СССР,  да и ныне сохранились во многих городах Российской  Федерации.
Иногда еще замечают табличку с датами 1870-1926, прикрывающую прах  Красина,
замурованный на самом престижном кладбище советского времени - в Кремлевской
Стене, за  Ленинским мавзолеем.  Больше,  чем самого  Красина, люди пожилого
возраста  помнят  названный  его именем  крупнейший  в  свое  время  ледокол
Арктического  флота (первоначальное  название  "Святогор"),  участвовавший в
спасении ряда полярных экспедиций и потому широко известный.
     Уныла  и  однообразна историческая  и художественная литература об этом
деятеле,  вышедшая из  под пера  идеологических подручных компартии. Во всех
этих   книгах   исправно    рассказывется   о    студенте,    ринувшемся   в
социал-демократическое подпольное движение на рубеже 80-90-х годов XIX века,
о стойком  большевике-ленинце  в годы революции 1905-1907 гг.,  стеснительно
упоминается  о  его  "временном  отходе  от  революционного движения"  после
революции и возобновлении активной  борьбы за социалистическую  революцию  в
1917 г., о Красине - наркоме и дипломате в советское время1.
     Но во всех этих изданиях нет  ничего  о многих  деликатных подробностях
красинской биографии. Читатель не найдет там сведений, что изготовленные под
руководством  Красина в 1905 году бомбы  (он  возглавлял  Боевую техническую
группу при большевистском  руководстве)  использовались не  для вооруженного
восстания,  а для экспроприации  денег,  а в  1906 г. -  и для  покушения на
председателя    Совета   министров   России    П.А.Столыпина.   Упоминая   о
сотрудничестве  Красина с миллионером С.Т.Морозовым (Красин в 1904 г.  начал
работать  на его электростанции в  г.  Орехово-Зуево), авторы  ни словом  не
упоминают  о версии,  что именно Красин был, видимо, убийцей Морозова, когда
тот,   после  того,  как  из   него   выдоили  все  возможные  пожертвования
большевикам,  стал  для них  не только  бесполезен,  но  и  опасен.  А такие
сведения,  исходившие  от  близких  Морозова,  появились уже  вслед  за  его
кончиной2. Точно так же из названных изданий не узнает читатель и о том, что
"верный  ленинец" остро соперничал  с  Лениным  в  стремлении  стать  первым
партийным  лидером,  а после революции не  просто  "отошел от революционного
движения",  а,  порвав  с  большевиками,  превратился  в  весьма  удачливого
предпринимателя.   Полной  завесой  тумана  окутано  возвращение  Красина  к
большевикам после  Октябрьского переворота  1917 г.  Авторы  скрывали, что в
1917 г. этот бизнесмен не только  не возвратился к большевикам, а осуждал их
авантюритическую и  экстремистскую, как он полагал, линию, подобно тому, как
это  делал в  "Несвоевременных мыслях" его  давний  приятель и  сообщник  по
изыманию  денег у  буржуазии  и  подготовке  террористических  актов  Максим
Горький.
     Сглаженно, идеализированно  описан коммунистическими авторами советский
период жизни и  деятельности Красина  - и в тех случаях,  когда  его позиция
совпадала с ленинской, и тогда, когда  их взгляды существенно расходились. И
уж,  разумеется,  в этих  книгах нет ни слова о причинах,  по которым Красин
возвратился к большевикам - о каком "возвращении" могли они писать,  если  в
этих текстах не было ни слова о разрыве с большевиками.
     Не далеко ушли  от этих "научных" трудов и художественные произведения,
даже повесть и пьеса такого неудобного для советских властей автора, каковым
был Василий Аксенов3.
     Незаслуженно  мало внимания уделялось до сих пор яркой и противоречивой
фигуре  Л.Б.Красина  в  западной   литературе.  Лишь  в  1992   г.  появился
биографический  очерк  американского  автора Тимоти-Эдварда О'Коннора, почти
тотчас же переведенный на русский язык4. Эта книга восполняет многие лакуны,
хотя  отнюдь   не  исчерпывает  возможности  анализа  жизни  и  деятельности
Л.Б.Красина. Имея  возможность  заниматься  в московских  авхивах  на рубеже
80-90-х годов (он ссылается, в частности,  на интервью, взятое им в Москве в
мае 1990  г.),  автор  не  использовал  ряда важных, ставших  к тому времени
доступных архивных фондов.
     Дальнейшее   углубленное    изучение   конкретных   перипетий   истории
революционного  движения  в России, биографий его деятелей, принадлежавших к
различным политическим группировкам, их столкновений  и примирений, перехода
из  одного  лагеря  в  другой,  сочетания  в  их   деятельности  карьеризма,
практицизма с догматической приверженностью той или иной теоретической схеме
или парадигме, различного,  порой противоположного понимания  ими  моральных
норм,  черт  мафиозности и открытой  уголовщины в  их  деятельности и многих
других вопросов, которые ранее  не ставила  и  не  могла  ставить российская
историография, позволит воспроизвести во все более "панорамном" виде сложную
и противоречивую российскую  политическую историю первой четверти  XX  века,
вплоть до закрепления тиранической власти Сталина в конце 20-х - начале 30-х
годов.
     Мы надеемся, что,  наряду  с многими другими документальными изданиями,
решению этих задач применительно к жизни и деятельности Л.Б.Красина и лиц, с
которыми  он  был  связан  по   службе  и  личностными  отношениями,   будет
способствовать предлагаемая публикация.
     Публикуемая в этой книге переписка началась в июне  1917 г.  и почти не
прерывалась  до начала  1926  г., когда  Красин  уже страдал от  неизлечимой
болезни  - злокачественной анемии,  которую часто называют  раком крови. Эта
длительная переписка  возникла  сразу  после  того,  как, опасаясь  развития
политических  событий  в  России,   отнюдь   не  исключая  краха  Временного
правительства и демократии в стране  в условиях продолжавшейся мировой войны
и экстремистских действий большевиков, этот умный и циничный бизнесмен-игрок
вывез  свою семью в спокойную Скандинавию,  куда и сам намеревался бежать  в
случае необходимости.
     Письма  являются составной  частью архивного фонда  Л.Б.Красина (в фонд
входят также рукописи и заметки), переданного его вдовой Любовью Васильевной
Красиной   (Миловидовой)   в  Международный   Институт  социальной   истории
(Амстердам). Сохранились и находятся в архиве 104 письма, из которых  только
несколько  неполных  (утрачены  страницы).  32   письма  полностью  либо   с
оговоренными и неоговоренными сокращениями или же в виде фрагментов и  цитат
в переводе  на английский  язык  (при переводе допущено много  неточностей и
искажений текста) были  опубликованы  в  главах воспоминаний  Л.В.Красиной о
своем супруге5. Остальные письма  не публиковались вообще. Все документы  на
русском языке были впервые опубликованы  нами  в журнале  "Вопросы  истории"
(2002, No 1-5). Для настояшего издания вступительная статья написана заново,
а примечания значительно переработаны. В издание  включены именной указатель
и указатель географических названий.
     Публикуемые в этом сборнике письма Л.Б.Красина жене и дочерям позволяют
по-новому  представить  характер, мотивы  деятельности,  весь  облик Леонида
Красина,  начиная с  1917  года  и,  по  существу дела, в значительно  более
широком хронологическом охвате.
     Эти письма -- источник не  только личного происхождения, но и интимного
характера, не  предназначавшийся для ознакомления с  ним третьих лиц. Но для
характеристики общественно-политических  событий, властно вторгавшихся в быт
корреспондентов, письма представляют, как мы полагаем, чрезвычайный интерес.
Они помогают значительно более полно  воспроизвести сложную и противоречивую
российскую политическую историю первой четверти XX века.

     *
     Напомним основные жизненные вехи Леонида Борисовича Красина.
     Уроженец сибирского города  Кургана, он в 1890 г., будучи петербургским
студентом-технологом, примкнул к социал-демократическому движению (группе М.
И.  Бруснева), после образования большевистского  течения  в  1903  г.  стал
большевиком,   быстро  выдвинулся  в  партийные   лидеры,  руководил  Боевой
технической группой при ЦК партии во время революции 1905--1907 гг., а затем
также являлся казначеем ЦК. В  этом качестве Красин являлся одним из главных
организаторов  так  называемых  "экспроприаций",  или  "эксов",  а  попросту
говоря, бандитских налетов на банковские экипажи с целью захвата денег.
     После   революции   он  продолжал  оставаться   членом   неофициального
Большевистского  центра,  в  котором   уже  в  1907  г.  возникли  серьезные
разногласия между Лениным, с одной стороны, Красиным и А. А.  Богдановым,  с
другой. Красин "предпочитал решительность  действий. Его радикализм граничил
с фанатизмом"6. После эмиграции Красина в 1908 г. разногласия охватывали все
новые  и  новые  вопросы  и, по существу, перерасли в борьбу  за лидерство в
партии.  Ленину  удалось обойти  Красина,  отстранить  его  от  распоряжения
финансами.  Ленин  был верен  себе.  Не гнушаясь никакими  средствами,  он в
феврале 1909 г. облыжно обвинил Красина в растрате партийных денег. Примерно
через год произошел полный разрыв 7.
     Красин    полностью   отошел   от   революционного   движения.   Будучи
квалифицированным инженером-электриком и хорошим организатором,  он поступил
на службу в германскую  электротехническую компанию "Сименс-Шуккерт", вскоре
стал видным  ее специалистом, быстро  продвинулся по службе, а в 1911 г. был
направлен компанией  в Россию, где вскоре стал ее генеральным представителем
и владельцем большого пакета акций.
     Красин пошел  на службу к большевикам  в самом конце  1917 г., а  уже в
следующем  году стал наркомом торговли и промышленности, в  1919 г. наркомом
путей сообщения, в 1920 г. наркомом внешней торговли и почти одновременно --
полномочным представителем  в Великобритании (до 1923  г.). В 1924 г. он был
назначен  полпредом  во  Франции,  а в  следующем  году  вновь  переведен  в
Великобританию.  На  XIII  и XIV съездах  партии  (1924 и 1925  гг.)  Красин
избирался членом ЦК.
     Кем   же   он   был   этот   большевик-экстремист,   перепрыгнувший   в
технико-предпринимательскую  элиту и  возвративгийся из  нее вновь  к  своим
бывшим собратьям,  пришедшим теперь к власти? В значительной мере его письма
жене и дочерям, в основном откровенные и, разумеется, не предназначенные для
разглашения,  проливают свет на последний  этап его жизни и на более широкий
круг пробем как жизни и деятельности самого Красина, так и хода исторических
событий в России и отчасти за ее рубежами.
     *
     Остановимся на источниковедческом значении публикуемой документации.
     В чем состоит новизна той информации о Красине и его окружении, которая
содержится в письмах, с которыми познакомится читатель?
     Отлично  сознавая,  что  любой  исторический  источник  многогранен   и
открывет  вдумчивым   исследователям  все  новые   и  новые   познавательные
возможности, отнюдь не претендуя поэтому на исчерпывающий анализ, попытаемся
проследить  основные   направления,  по  которым,  как  мы  полагаем,  будет
осуществляться введение писем Л.Б.Красина в научный оборот.
     При этом следует иметь в  виду специфический характер  такого источника
не только личного  происхождения, но, мы сказали  бы,  интимного  источника,
никак не предназначенного  не только  для  публикации, но и для знакомства с
ним  третьих  лиц,  каковым   являются  письма   жене.   Для  характеристики
общественно-политической   проблематики,    властно   вторгавшейся   в   быт
корреспондентов,  вынуждавшей  их  занять  определенные  позиции,   наиболее
благоприятные или же просто  выгодные для  данной  семьи, они представляются
значительно    более    достоверными    источниками,    чем    документация,
непосредственно  связанная  с  социально-политическими  делами,   содержание
которой  всегда  процежено сквозь сито целесообразности сообщать те или иные
сведения или  нет, раскрывать свою  действительную позицию или скрывать  ее,
говорить  правду,  часть  правды,  правду, смешанную  с  ложью, или попросту
лгать. Традиционная клятва в суде говорить правду, всю правду, ничего  кроме
правды никак не  относится к историческим источникам. Но ближе всего  к этой
формуле все же интимные письма близким людям.
     Мы увидим, что в оценке положения и событий в России Леонид Борисович в
основном раскрывал свою истинную позицию, хотя,  надо сказать, иногда не был
откровенным  и  с Любовью  Васильевной,  но  вызывалось это, гланым образом,
чисто семейными или даже интимными соображениями.

     *
     Условно к первому циклу писем можно отнести корреспонденцию  1917 года,
относящуюся  к  тому  времени,  когда  в России  развивалась демократическая
революция, а  Красин "на всякий случай"  вывез жену и трех  своих дочерей за
границу.
     Из писем видно, что к этому времени наш герой позабыл не только о своем
большевистском прошлом, но и  был весьма враждебен экстремистской  демагогии
Ленина  и его сторонников.  Как большинство людей имущих,  он был  умеренным
патриотом,   поддерживал   усилия  России   в  войне   против   Германии   и
Австро-Венгрии.  В  письме  от  14  июля  он высказывл сожаление  по  поводу
поражений русской  армии, выражал надежду на укрепление фронта, оздоровление
тыла,  на  то,  что люди  "будут  меньше  болтать и  больше  работать", чему
препятствуют "неуверенность, испуг, возбуждение, всеобщая сумятица".
     Красин  негодует по поводу "каши", которую заварили  большевики 3 июля,
организовав антиправительственное вооруженное выступление в  Петрограде.  Он
именует большевистских  лидеров болтунами,  умеющими лишь писать резолюции и
громовые статьи, но проявившими "организационную беспомощность и убожество".
Тем  не  менее для  него  весьма вероятна  та истина, что  эта  "каша"  была
заварена агентами германского генерального штаба.
     В  это никак не могли  поверить многие из  тех, кто так же  хорошо знал
Ленина,  например, лидер  меньшевиков-интернационалистов Ю.Мартов, с пеной у
рта  защищавший большевистского  вождя. В  отличие от него  Красин  проявлял
значительно  большее понимание  ленинского характера - он был тверд в  своем
выводе:  "Совпадение  всей  этой  истории  с  наступлением немцев  на фронте
слишком  явное, чтобы  могло оставаться сомнение, кто настояший  виновник  и
организатор   мятежа.    Разумеется,   заслуги   идейных   обоснователей   и
проповедников этой  авантюры от этого нисколько  не уменьшаются и, вероятно,
этот эксперимент не так-то просто и не всем из них сойдет с рук". Любопытно,
что Красин отлично сознает индифферентность масс и  презрительно относится к
"идиотским физиономиям плюющих семечками революционеров", украшающих пейзажи
Петрограда.
     В октябрьские дни 1917 г. Красин - сторонний наблюдатель. Именно так он
рассказывает  о  большевистском  "пронунциаменто"  (военном  перевороте),  в
описание которого его  живое повествование привносит некоторые  новые черты.
Но значительно больше его волнуют  личные неудобства - отключение телефонов,
нарушение  пригородной железнодорожной связи,  из-за чего он не смог поехать
на субботу в Царское Село, где находилась его дача, и, разумеется, опасения,
как бы не пострадала его барская квартира в столице.
     Весьма  нелестно  этот бывший  большевик описывает  действия  Ленина  и
Троцкого, которого он  ставил в один  ряд  с  "Ильичем" в  первые дни  после
переворота.  Вначале  Красин  -  целиком  во  власти  иллюзий,  связанных  с
переговорами  об  образовании "однородного социалистического правительства".
Эти переговоры проводились под эгидой  Исполкома профсоюза железнодорожников
(ВИКЖЕЛя).  Большевики пошли на них, опасаясь за прочность своей власти. Но,
почувствовав себя  крепче,  Ленин переговоры  сорвал.  Красин  же тешил cебя
мыслью, что "все видные большевики" (назвал он, впрочем, лишь три  фамилии -
Каменев, Зиновьев,  Рыков) от  Ленина, якобы,  откололись. Имея в  виду, что
Ленин  и  Троцкий "продолжают куролесить",  Красин вскоре стал  предполагать
наступлние  полосы "всеобщего паралича"  и с горечью вспоминал о времени "до
всей этой кутерьмы с большевиками".
     Такой характер  мыслей  и настроений сохранялся  у Красина  примерно  в
течение полутора месяцев после Октябрьского  переворота. 8 (21)  декабря  он
все  еще  убежден,  что  большевики "делают все", чтобы "восстановить против
себя всех".  Красин продолжает  полагать, что большевики погибнут, но  за их
дела   будут  расплачиваться   как   организаторы  саботажа   чиновников   и
интеллигенции, который он не одобряет, так и бедняцкая часть населения.

     *
     Вскоре,  однако, Красин  стал подумывать о  переходе на службу к  новым
властям.  Представляется,  что его слова о предстоявшей гибели большевиков -
скорее  дань  инерции, ибо, будучи трезвым и опытным, политически изощренным
дельцом, он  отнюдь не намерен был делать ставку  на заведомо проигрывающих.
Никаких заоблачно высоких побуждений у него давно не осталось. Инженер начал
размышлять  о том,  что не исключено его  приглашение в правительство, но он
делился  своими   соображениями  с  женой  в  полуироническом  тоне,  причем
размышлял  о присоединении предпочтительно к правительству "всеобщего левого
блока",   образование  которого,  как  известно,   не  произошло.   Все  эти
соображения, однако, нивелировались словами о том, что "когда дадут по  шее"
(кому: ему лично?  Всему правительству?  - это  остается не ясным), "махнуть
прямо к  вам совсем",  то есть эмигрировать. Скорее всего,  реминисценции по
поводу вхождения  в  правительство,  при  всей их  внешней  ироничности,  не
возникали на пустом месте.
     Видимо, Ленин, еще до Октябрьского переворота дважды навещавший Красина
в канцелярии завода  Барановского, которым тот по совместительству управлял,
и  безуспешно   уговаривавший  технократа  возвратиться  в  партию8,  теперь
возобновил свои усилия. Прежние разногласия, враждебность, обливание помоями
друг  друга  для  Ленина и  его  присных  не  имели  ни  малейшего значения.
"Заключить в объятия вчерашнего  обидчика, готового быть полезным, считалось
просто  политически   целесообразно",   -  пишет   о   большевистском  вожде
А.Ваксберг, имея в виду его взаимоотношения с М.Горьким9.
     Действительно, в судьбах  и жизненных поворотах Красина и Горького было
немало общего:  оба  они,  повинуясь  импульсу, пошли  вместе с большевиками
накануне и во время революции 1905-1907 гг. (в  квартире Горького находилась
организованная Красиным  оружейная мастерская); оба они во время революции и
непосредственно  после нее  энергично  занимались  финансовыми вливаниями  в
большевистскую деятельность, в частности усиленно выдаивая С.Т.Морозова; оба
порвали  с  большевиками  после  революции,   а  в  1917  г.  заняли   резко
антиэкстремистскую позицию;  оба, наконец, возвратились к  большевикам после
Октября (Горький позже,  в конце  лета  -  начале  осени  1918 г., Красин на
пол-года с лишним раньше).
     Переход Красина к  сотрудничеству с большевистской властью зафиксирован
его письмом жене и  дочерям от 8 (21)  декабря 1917 г. Вначале речь шла не о
министерских постах.  К  тому же Красин  не исключал  возможности  изменения
ситуации в стране в связи с созывом Учредительного Собрания. Представляется,
однако,  что даже перед женой он  не был вполне искренен,  предполагая,  что
возможно образование Учредительным Собранием,  которое было избрано и должно
было скоро собраться,  общесоциалистического правительства, в каковое он мог
бы войти  в качестве министра торговли и промышленности. Весьма сомнительно,
что  столь  политически  умудренный  человек, тем  более превосходно знавший
намерения  и  нравы большевистского  вождя,  мог  принять за  чистую  монету
разговоры  о  возможности  отказа  от  диктаторских  методов  и  перехода  к
"социалистической демократии".  Скорее всего,  Красин лукавил, возможно,  не
только перед супругой, но и перед самим собой.
     Но  в  его настроениях и  взглядах появились новые интонации. Теперь он
уже  не  полностью отвергал  большевистский  курс,  а  лишь  "во  многом" не
разделял "принципиальную точку зрения" новых властей, хотя тактику их считал
по-прежнему "самоубийственной".
     Письмо,  отправленное  28  декабря  1917  г.  (10   января  1918   г.),
свидетельствовало,  что за  истекшие  три недели иллюзии, если они  и  имели
место,   теперь  полностью  были  утрачены.  Учредительное   Собрание   было
распущено,  не просуществовав и суток. Демонстрации в  Петрограде и Москве в
его  поддержку были разогнаны с применением  оружия. Созданный  большевиками
карательный  орган - Всероссийская чрезвычайная комиссия  -  начал  кровавую
расправу с инакомыслящими,  с  представителями имущих  классов  населения  и
интеллигенцией.    Расстрелы   без   суда,   заложничество,   заключение   в
концентрационные лагеря становились нормой новой действительности.
     Тем не  менее Красин пошел  на службу  к большевикам вначале в качестве
"специалиста". Его послали  в  Брест-Литовск,  где  проходили  переговоры  о
заключении   сепаратнонго   мирного   договора  с  Германией,   в   качестве
"эксперта-консультанта"  советской  делегации.  Вряд  ли  он  мог  считаться
таковым  в  полном  смысле  слова,  ибо  не был специалистом  ни  в  области
международного  права, ни в  военном деле. Но  все же  он был на голову выше
официальных  делегатов  во главе  с  Л.Д.Троцким или  А.А.Иоффе,  о  которых
довольно  презрительно  отзывался как  о  "политиках  и  литературоведах"  -
оставить  их одних означало  бы "допустить ошибки и промахи".  Красин не был
членом  делегации,  как  это  утверждали  его  советские  биографы,  которые
приписывали  ему  также  обращение в ЦК  РКП(б) с просьбой включить в состав
делегации10.  На самом  деле, и это видно из письма супруге, не он обратился
куда-либо, а "народные комиссары" попросили его помочь.
     В письмах  супруге  Красин делился соображениями,  по  которым он пошел
вначале   на   "техническое  сотрудничество"   с   большевиками,   а   затем
присоединился к ним. Но, судя  по письмам и по всему поведению нашего героя,
его довольно  нескромные рассуждения  о собственных  знаниях, желании помочь
"не  данным людям, не правительству, а стране", не  отражают главного,  хотя
патриотические соображения, которые у него были, видимо оказывали влияние.
     Дело  было в  другом, и  сформулировал  существо  дела  уже  упомянутый
А.Ваксберг в книге  о Горьком:  "Жесткий прагматик  по  самой своей сути, он
(Горький - Ю.Ф. и Г.Ч.)  не мог не считаться с тем, что  стало  уже для всех
очевидным: большевистская  власть устояла, она надолго, поэтому  надо  к ней
приспособиться..."11.
     Красин-инженер уловил стабилизацию  ленинского режима  раньше художника
Горького. Позже возникнут моменты, когда этот режим будет висеть на волоске,
пока  же  никаких признаков  опасности не было,  а  свою карьеру  надо  было
устраиваить...
     Прагматик  по  своей  сущности,  Красин  вынужден  был  признать,   что
большевистская  власть устояла, и к ней хорошо было бы приспособиться. Иначе
говоря,   в  среде  большевистских  полуфанатиков   типа  Ленина,  Троцкого,
Дзержинского,  которые еще не скоро уступят место аппаратчикам вроде Сталина
и  Молотова,  Красин был и  оставался до  конца  своих  дней белой  вороной.
Немалую роль играли для него и  чисто материальные соображения, к которым он
был весьма чувствителен: исправно вел учет денег,  которые причитались ему в
России и за рубежом, напоминал жене, какие суммы  и с кого следует взыскать,
весьма заботился  о собственных удобствах. Уже в письме, информирующем о его
поездке  в  Брест-Литовск,  Красин  уверял  супругу,  что  едет  "экстренным
поездом" и что поездка будет в хороших условиях12.
     Следующие письма свидетельствуют, как  постепенно Красин  втягивался  в
работу на большевистскую власть и сам превращался в носителя этой власти. 25
мая  1918 г. он  информировал:  "По всей видимости,  мне придется взяться за
организацию   заграничного  обмена   и  торговли.   Это   сейчас   одна   из
настоятельнейших задач, и более подходящего человека у б[ольшеви]ков вряд ли
найдется".  Впрочем,  и  характер  этого  высказывания  (не  "у нас",  а  "у
большевиков"),  и следующие  строки показывают,  что  Красин очень  хотел бы
вырваться  из России, если не навсегда, то  хотя бы  на долгий срок.  "Может
быть...  окажется целесообразным  уехать в Америку".  Из контекста очевидно,
что глагол "уехать", а не "поехать" или "съездить" не случаен. Вновь и вновь
следуют в его письмах резкие высказывания по адресу власти, "нелепой усобицы
и головотяпского изживания революции" (31 мая 1918  г.),  по поводу  Ленина,
который "то высказывает здравые  мысли, то ляпнет  что-нибудь  вроде проекта
замены старых денег новыми"(то же письмо).

     *
     Где-то в 1918 году Красин вновь стал членом большевистской партии, хотя
и не  причислял себя к большевикам полностью, очерчивая то едва уловимую, то
весьма  четкую  линию  разграничения. "Б[ольшеви]ки твердо  держат  власть в
своих руках, проводят энергично множество важных и иногда (!) нужных реформ,
а в результате  получаются одни черепки. Совершенно, как обезьяны в посудной
лавке" (16 декабря 1918  г.).  Ни  словом Красин не  упоминал,  что принят в
партию - видно, что это факт он не считал заслуживающим серьезного внимания.
Возможно даже, что такой мелочью, как официальная процедура, в данном случае
просто пренебрегли, и он был зачислен в большевики автоматически.  Точно так
же он позже  не  напишет супруге, что удостоится  высокой  чести  -  станет,
наконец, в 1924 г. членом ЦК партии.
     Изменения в личной судьбе вели к преимуществам и удобствам пребывания в
высшей коммунистической номенклатуре, к которым так стремился Красин. Вполне
откровенно он вновь  и вновь, в различных вариантах и с конкретными нюансами
высказывал  жене  те соображения, которые привели  его теперь к большевикам.
"Складывать  руки еще  рано: и  совестно,  да и  нельзя,  просто  потому что
по-старому жизнь скоро едва ли  наладится, а жить надо, и надо, стало  быть,
отвоевывать себе позицию в  этой  всей неопределенности  и сумятице" (2 июня
1918 г.).
     Номенклатурные  награды не  заставили себя  ждать.  Они не  были  столь
фантастическими,  по поводу  которых применительно  ко  всем  большевистским
иерархам  утверждал  во  многих своих писаниях небезызвестный  Игорь  Бунич,
выдающий  себя  за  историка,  но  на деле  скорее  напоминающий  туповатого
писателя-фантаста,   не   только   фальсифицирующего    документы,   но    и
придумывающего несуществующие13.
     Красин  получил  в  фешенебельной  гостинице "Метрополь"  три комнаты с
ванной (напомним, без семьи) -  "совершенно  министерское помещение", как он
писал  жене. Он  обедал два раза в день - вначале в Высшем совете  народного
хозяйства,  а затем  в Кремле. "Обеды  приготовлены просто, но из совершенно
свежей провизии и достаточно вкусно. Жаль  лишь, что дают сравнительно много
мяса, но  этого  здесь  избежать сейчас совершенно невозможно" (23  сентября
1918 г.). И вновь: "Единственный дефект в том, что  относительно много  мяса
приходится есть...  Чувствую  себя очень хорошо, не устаю  и  никаких вообще
дефектов в себе не замечаю" (24 октября 1918 г.).
     Переводя жене  3000  рублей,  Красин оставлял себе  еще  1000  рублей в
месяц.  "...Этого  мне  хватит  вполне,  принимая  во внимание  сравнительно
льготные цены на квартиры и в наших столовых. Четыре  тысячи в месяц - это в
советской республике почти  невиданная  сумма",  - писал он в том же письме,
хотя и, верный себе, тут же предупреждал: "Но  все же, миланчик,  с деньгами
будь поосторожнее, неизвестно еще, что всех нас ждет впереди".
     "...Почему же нам не интересоваться  карманами  Красина...?"  - задавал
вопрос  писатель  Иван Бунин14,  и мы можем согласиться с ним,  что это  был
отнюдь не праздный вопрос.
     Да, Л.Б.Красин мог быть удовлетворен своим выбором. Отводя упреки жены,
он в  том же,  более откровенном, чем другие,  письме,  подчеркивал,  что "в
слагающемся  новом надо завоевать себе  определенное  место", что  "бороться
надо и за свою личную судьбу".
     Новый  советский  иерарх  удовлетворенно  противопоставлял  свою судьбу
жизненным  перипетиям множества людей "из нашего  круга",  которые  "стоят в
недоумении перед обломками своего  вчерашнего благосостояния,  зажиточности,
комфорта, удобств, материальных  благ".  Красин сознавал,  как трудна  стала
жизнь в России,  где люди сидят  без хлеба,  где нет картофеля, белья, мыла,
дров, в домах лопаются трубы и все замирает" (15 февраля 1919 г.).
     Да, его  судьба сложилась  по-иному, не так,  как  у тех представителей
технической, гуманитарной,  художественной  интеллигенции, которые то  ли  в
силу  своих убеждений  и  взглядов, то  ли будучи просто  не в состоянии так
поступить,  не пошли на службу  к тоталитарным владыкам. Они тяжело страдали
от  голода  и  холода  уже  в  1918 г.,  а в  1921-1922 гг.,  когда  начался
катастрофический  голод,  рука  смерти  прежде   всего  схватила   за  горло
интеллигенцию.  "А  жить  - все  труднее...  Смертность  среди  людей  науки
ужасная...  С  литераторами  дело  обстоит  не  лучше",  -  писал  М.Горький
В.Г.Короленко 28 февраля 1921 г.15
     Когда   Красин   благоденствовал,   в    частности   осуществляя   свои
дипломатические миссии за рубежом,  посещая богатые  приемы и в свою очередь
щедро  принимая  зарубежных партнеров,  у великого поэта Александра Блока на
почве   постоянного   недоедания  раазвилась  цинга  и   обострились  другие
заболевания. Большевистские власти издевались над  ним, сначала запретив ему
выезд за границу на лечение, а затем, когда Блок был уже прикован к постели,
дав разрешение на  выезд самому, без  жены, и, наконец, за неделю до смерти,
ленинское Политбюро проявило милость - согласилось на выезд Блока за границу
вместе с женой. Александр Блок скончался 7 августа 1921 г. Фактически он был
убит  Лениным со товарищи, включая Красина,  как  бы последний ни  стремился
провести водораздел между собой и группой высших властителей16.  Эта граница
становилась все менее заметной, хотя, следует признать, полностью не исчезла
до конца его жизни и даже в последние годы стала еще большей.
     Пока же  Красин все  более утверждался в мысли, что поступил правильно,
сделав  ставку  на  лошадь-фаворита.  Весьма   высоко  оценивая  собственную
персону, он  даже парадоксально винил  себя за "глупость политики  Ленина  и
Троцкого". Почему же? Потому,  оказывется, что, "войди  я  раньше в  работу,
много  ошибок  можно было  бы предотвратить" (25 августа  1918 г.). Особенно
свысока относится он к  наркому по  военным и  морским  делам Л.Д.Троцкому и
наркому иностраненых дел  Г.В.Чичерину, которые,  по его словам, соперничали
"в  глупости  своей политики" друг с другом. К Троцкому  Красин  был даже не
совсем справедлив, упрекая его,  что тот разогнал офицерство, тогда  как  на
самом деле  наркомвоенмор  выступал за использование "военспецев" и  привлек
многих из них в Красную Армию.
     Неприязнь  к  Троцкому  была  настолько сильна,  что, подобно  Сталину,
Красин утверждал, что  три четверти штаба Троцкого - предатели. Между тем, в
1918 г., когда писалось это письмо, 76% всего командного и административного
аппарата Красной Армии составляли  бывшие офицеры царской армии17,  конфликт
между Сталиным и Троцким в Царицине и вокруг этого города  в том  же  году в
значительной  степени был связан с  их разногласиями по поводу использования
старого офицерства (Сталин  обвинял Троцкого в предательстве), а выступавшая
на  X  съезде РКП(б)  военная  оппозиция как раз  и  критиковала Троцкого за
использование  военных специалистов18.  По  Красину,  исходя  из  его  "трех
четвертей"  также,  как мы  видим,  получается, что все бывшее  офицерство -
предатели!
     Красин осуждал советский бюрократизм, который  уже  в 1918  г. приобрел
зримые черты. Правда, он  не осознавал неизбежности обюрокрачивания аппарата
в условиях складывания  тоталитарного  режима. Он отмечал лишь наличие массы
"людей  шумных,  занятых  тем, чтобы  придумать  себе видимость  дела и  тем
оправдать необходимость своего  существования". Будучи  прагматиком,  Леонид
Борисович не задумывался над истоками тех процессов, которые набирали силу в
Совдепии. Ему значительно важнее было, что обращение к нему со стороны "всех
властей" - самое предупредительное, что все его предложения принимаются, что
"есть  стремление создать условия, удерживающие меня при работе" (7 сентября
1918 г.).
     Это письмо писалось, когда "красный  террор",  существовавший с момента
Октябрьского переворота, был объявлен государственной политикой. Считая себя
рафинированным    интеллигентом19,    Красин    не    восторгался   массовым
кровопролитием, как Зиновьев или Бухарин, открыто писавший,  что расстрелы -
это  способ  формирования   новых  людей   из   существующего  человеческого
материала.  Красин  не  призывал   к  закручиванию   гаек,  как  Ленин   или
Дзержинский. Он называл террор "бессмысленным противоречием необольшевизма".
Но перед  женой,  да и  перед самим собой он,  мягко  говоря, кривил  душой,
преуменьшая  масштабы  террора  и  сводя  его"лишь"  к   таким  "безобразным
явлениям", как выселение  из квартир, "уплотнения" и беспричинные аресты. Он
писал жене, что ему  самому  пришлось не менее  30 инжеренов  "вызволять  из
кутузки", и этот факт подтверждается воспоминаниями свидетелей20.
     Фактически же Красин оправдывал террор,  примирялся с ним, полагая, что
"поделать  против  стихии  ничего  невозможно".  Подменяя  понятием   стихии
сознательные действия большевистского руководства,  к  которому он, хотя и с
оговорками, присоединился, этот "интеллигент" создавал себе более комфортные
психологические условия, служившие дополнением к бытовому комфорту.
     И лишь иногда в  письмах  прорывалась досада на большевиков  (Красин то
причислял себя к  ним,  то как бы  отстранялся),  которые,  по  его  словам,
допускали множество нелепостей. "И грех, и смех, греха, впрочем, больше, так
как   разрушаются  последние  остатки  экономического  и   производственного
аппарата..." (16 декабря 1918 г.).
     Но все  больше и  больше  Красин ощущает себя принадлежащим к  властной
верхушке, все реже в его письмах встречается термин "они" о большевиках, все
чаще он употребляяет местоимение "мы", а 25 февраля 1923  г. он даже написал
"наша партия".
     В  основном   Красин  теперь   поддерживает  большевистский   курс.  Он
оправдывал политику военного коммунизма, в частности ограбление крестьянства
при помощи продразверстки и карательных действий  продотрядов, под фальшивым
предлогом, что деревня "живет, пожалуй, как никогда. У мужика бумажных денег
накопилось без  счету. Хлеб  и  все продукты есть, самое  необходимое он  за
дорогую  цену  всегда  найдет, городу  же  ничего не  продает иначе, как  по
сумасшедшим сверхспекулянтским ценам" (14 марта 1918  г.). Примерно такое же
суждение  звучит примерно через  пол-года, но  уже с  интонацией победителя:
"Хлеба на  местах много и даже научились его от мужика добывать, где добром,
а где и понуждением..." (25 ноября 1919 г.)21.
     Красин   все   более   энергично   хвалит   советские    порядки,    ту
"благожелательную  атмосферу", в которой он работает, высокомерно  отвергает
критику этих  порядков со стороны эмигрантов. Позабыв, видимо, что  ранее он
нередко возвращался к мыслям об эмиграции, он декларирует: "<b>Мы</b>  (подчеркнуто
нами -  Ю.Ф. и Г.Ч.) тут ведем  большое мировое дело, и не тому отребью, что
засело по заграницам, судить большевиков" (то же письмо).
     Поистине власть быстро меняет людей. Чем дальше, тем пуще (правда,  как
мы увидим, лишь  до  определенного времени) Красин будет  хвалить  советские
порядки. Порой восхваления принимали характер ходульной трескотни, достойной
лишь большевистских газетных передовиц. 23  декабря  1919  г. он  рассуждал,
например, что счастье не должно быть уделом немногих,  что  "мы" закладываем
"фундаментальные камни  тому порядку, при котором будет  обеспечено  счастье
всех". Разумеется, при постройке "светлого здания" на таком фундаменте можно
было     примириться    с    человеческими     жертвами,     которые    этот
"инженер-интеллигент", стыдно сказать, уподоблял "мусору и щебню".
     Как Ленину и его достойному продолжателю  Сталину, так и Красину,  была
весьма близка отвратительная формула "Лес рубят - щепки летят".
     Разумеется, собственные судьбы никак не должны были  оказаться в мусоре
или среди щепок. Красин не только проводил отпуска на  заграничных курортах.
Он  откровенно   устраивал   на   "хлебные   места"   своих   многочисленных
родственников и  родных жены,  о чем детально информировал супругу.  "...Мне
как комиссару  многое легче доступно...", -  писал  он. Среди того, что было
ему  доступно (разумеется, после того, как  западные  державы  отказались от
интервенционистских планов  и в 1920  г. сняли  блокаду с  России),  были  и
многочисленные зарубежные  вояжи  родных и близких (сестры Софии,  сына жены
Владимира и многих других). Как о само собой разумеющемся, он  писал жене 17
сентября  1922  г.  о  своей  сестре  Софии: "Сонечка  поехала в  Швецию  со
служебным  поручением,  но  пользуется поездкой  и  для отпуска...  Я  думаю
привезти ее на несколько дней  в Италию, чтобы показать ей ребят  и девочкам
ихнюю тетку".
     Но при  всем этом Красин не исключал возможности падения большевистской
власти;  он  вновь и  вновь возвращался к  теме своего возможного бегства из
страны.  Он  был весьма  озабочен  тем,  чтобы  обеспечить  жене  и  дочерям
заграничный комфорт, а себе - мобильность одинокого человека, в любой момент
готового скрыться,  эмигрировать или даже переметнуться к новым  властям.  И
делать это он намеревался "со спокойным сердцем, малым багажом и ничем ровно
не стесняемый" (18 мая 1919 г.).
     Лишь  на  нсколько месяцев Красин  допустил  жену и  одну из  дочерей в
Москву в конце 1923 - начале 1924 г., а  затем  опять отправил их за  рубеж.
Настаивая  на том, чтобы семья жила  подальше от России, нарком сообщал жене
явно  лживые сведения о  быте советской верхушки, так сказать,  запугивал ее
трудностями  быта. "У  нас  такое идиотское  устройство,  что сами  народные
комиссары  питаются  в Кремле  в столовой,  семьи же  их не  могут  из  этой
столовой получать еду,  и  поэтому Воровский (для наглядности называлось имя
близкого  знакомого -  Ю.Ф.  и Г.Ч.),  например, питается  в столовой,  Д.М.
[Воровская] и Нинка [дочь Воровского] пробавляются неизвестно как и чем" (14
марта 1919 г.).
     Отметим, чтоо соображения комфорта семьи и собственной подвижности были
не единственными, по которым нарком деожал жену и детей за границей. Так ему
проще было  решать свои  интимные дела, на которые он был падок, когда семья
находилась на солидном растоянии. До супруги доходили сведения о его амурных
делах, о  фактической второй жене Тамаре Владимировне Миклашевской,  которая
появилась у него в Берлине, о рождении ею дочери  Тамары22. Красин же весьма
неловко клялся своей первой жене в супружеско верности.

     *
     В  воспоминаниях  современников,  а  также  в  некоторых  исследованиях
приводятся  сведения, свидетельствующие о  том, что  позиция  Л.Б.Красина по
конкретным  вопросам внутренней  и особенно внешней политики большевистского
руководства отличалась,  порой  весьма  существенно,  от  линии,  проводимой
Лениным и  его непосредственными  преемниками.  Отмечалось, например, что во
время  подготовки  Генуэзской  конференции  1922  г.  Красин,  в отличие  от
Чичерина, Литвинова и других, полагал, что Россия  должна не только признать
старые долги, но и быть готовой  компенсировать иностранных инвесторов за их
потери:  в  противном случае новый режим не может  ожидать помощи в  решении
задач хозяйственной реконструкции23.
     По   письмам   эти   разногласия   не   прослеживаются   сколько-нибудь
существенно, кроме, пожалуй, истории с  концессией, договор о которой Красин
подписал с британским предпринимателем Лесли  Уркартом, бывшим собственником
многих предприятий в России.
     Концессия была исключительно  выгодна советским властям, но  в условиях
обострения  отношений с  Великобританией  Ленин поддался очередному импульсу
(случайные повороты и истерические  вспышки  у него причудливо сочетались  с
трезвым расчетом, особенно в последние годы сознательной деятельности), и по
требованию Ленина сначала Политбюро и пленум ЦК РКП(б), а затем Совнарком (6
октября 1922 г.) отказались утвердить концессионный договор.
     Красин весьма болезненно реагировал на эти  перипетии. В конце сентября
он  писал  жене:  "Дела  у  нас  тут настолько  серьезно  становятся,  что я
подумываю  об  уходе  с  этой  работы  совсем:  слишком  велико  непонимание
руководящих сфер  и  их неделовитость...".  Высказывалось твердое  намерение
уйти из правительства, если договор с Уркартом будет отклонен.
     8 октября  эмоции  выплеснулись еще более  бурно: "Все  труды,  работа,
энергия,  талант  пропали даром,  и  небольшое количество ослов  и  болванов
(первое   место  в  ряду   этих  животных  должно  было  принадлежать  вождю
большевиков,  именно он  имелся в  виду  в первую  очередь  -  Ю.Ф. и  Г.Ч.)
разрушили всю мою работу с той  же легкостью, с какой мальчишка одним ударом
разрывет тонкое плетение паука". Красин подумывал не  только об отставке, но
и вновь о фактической  эмиграции.  "Планы мои от активной работы  отойти,  -
пишет он жене, - поучить англ[ийский] язык и, может быть, написать  кое-что.
К  весне  буду  стараться частным  лицом  попасть в  Америку,  прочесть  там
несколько  лекций,  а  дальше  уже будет видно,  что и  где делать. До весны
проживем в Лондоне, а там надо будет, вероятно, думать о какой-либо перемене
места, так как на вольный заработок в Англии не проживешь...".
     Но карьерные соображения возобладали: позже Красин более не упоминал об
угрозе своей отставки, которая вроде бы  была серьезной за десять-двенадцать
дней до этого24.
     Правда, Красин продолжал настаивать на утверждении концессии с Уркартом
и  даже был  единственным, кто осмелился  на  заседании Совнаркома,  вопреки
партийной  дисциплине, голосовать  за нее.  За  это он был подвергнут грубой
критике на XII съезде партии в 1923 г.25
     Но  и эту  "пилюлю"  Красин  молча проглотил.  По-видимому, права  была
Л.В.Красина,  утверждавшая, что  после  истории  с  уркартовской  концессией
произошло резкое изменение в отношении ее супруга к советскому режиму, и это
отношение уже  никогда не было  действительно  удовлетворительным.  "Он стал
откровенно   скептически   относиться  к   проблеме   эффективности  крайней
социалистической доктрины в таком политически отсталом  обшестве, каким была
Россия"26.  К этому следует добавить,  что, по  существу  дела,  Красин лишь
приблизился,  причем только  внутренне,  в  глубокой  тайне  для  окружающих
официальных  лиц, к  тем  собственным  своим оценкам, которые давались перед
Октябрьским переворотом и непосредственно после него.
     Письма  свидетельствуют,  что  Красин  все более охладевал к  советской
службе,  все  более  формально  относился к  своим  обязанностям  наркома  и
дипломата. По существу дела,  в 1922-1923  гг. Красин вновь стал скептически
относиться   к   возможности   построения   социализма   в   России.   Этому
способствовали  изменения  в  высшем  эшелоне партийной власти, рост влияния
Сталина, ставшего в апреле 1922 г. генеральным секретарем ЦК. Правда, Красин
как-то сообщил, что Сталин поддержал  его в конкретном  вопросе  о монополии
внешней торговли, и ни в одном из писем не содержится критики Сталина.
     Но  совершенно  очевидно,  что  взаимными  симпатиями  между Красиным и
Сталиным  отнюдь  не пахло.  Слишком разными  были характеры,  ментальность,
уровень образованности,  жизненные представления при  свойственном  им обоим
прагматизме.
     Можно  считать  достоверной  информацию  С.Либермана  о том,  что  дочь
Красина, находясь в Москве (это было,  напомним, в конце 1923 -  начале 1924
г., то есть как раз тогда, когда умер Ленин), как-то  спросила  его: "Как вы
думаете, они нас выпустят?" и  в ответ  на недоуменный жест, понизив  голос,
продолжила:  "Авель  Енукидзе  говорил  нам,  что  Сталин  патологически  не
переновит папу, а Сталин - хозяин"27.
     Политические наблюдения  в корреспонденции Красина  с 1923 г. все более
уступают  место   приватным   сюжетым,   отпускным  впечатлениям,   семейным
взаимоотношениям и  т. п. 6 июля 1923  г.  он  вполне  откровенно  сообщает:
"Отъелся я и  выспался за  дорогу  отлично, загорел  и морда у меня выглядит
"поперек  себя". Настроение  хорошее,  на  все вещи  смотрю  с точки  зрения
"наплевать" и так и дальше предполагаю".
     Красин, правда, озабочен упреками супруги, до которой доходили сведения
о его амурных делах,  о фактической второй жене и дочери Тамаре,  которой он
даже дал  свою фамилию. Он весьма неловко клянется в  верности жене  и  трем
дочерям, рожденным ею. Возможно, у читателей возникнут иные чувства и мнения
по этому поводу, но авторам данной  вступительной статьи было просто неловко
читать строки,  в  которых этот государственный  деятель и  дипломат  лжет и
заверяет жену в верности, напоминая нашкодившего  кота.  Мы  с удовольствием
исключили  бы соответствующие фрагменты из переписки, если бы имели право на
это, но такие действия означали бы фальсификацию источника.
     Хотя в письмах 1923 - начала 1926 г. все еще встречались выражения типа
"наша  партия", автор все  более  отчуждался от большевистского руководства,
возвращался к позиции стороннего наблюдателя, вновь давал в целом негативную
оценку официально проводимого  курса. 10 августа 1923  г. он  констатировал,
что "многое  идет через  пень-колоду", что  "власть  имущие  (Красин, видно,
позабыл,  что  он сам, будучи наркомом, относился к власть  имущим  - Ю.Ф. и
Г.Ч.)  делают, кажется,  все  возможное,чтобы  все шло навыворот и кое-как",
лишь  выражал  надежду, что "Россия, пережившая  варягов,  монгольское иго и
Романовых,   несомненно  без  большого  урона   переживет  и  Наркомфина,  и
стабилизацию  рубля, и  литвиновскую внешнюю политику". Увы, в этом автор не
был прав: урон, причиненный  России большевистской  политикой,  тоталитарной
властью, был катастрофическим  и продолжает приводить  к  новым  катастрофам
через годы после ликвидации коммунистического тоталитарнонго режима.
     Пока же  Красин все более охладевал к советской  службе.  Он совершенно
равнодушно  отнесся  к  болезни  Ленина  и, хотя последний  был  еще  жив  и
формально занимал  высший  государственный  пост, Красин, подобно, видимо, и
другим руководящим деятелям,  рассуждал  о нем,  как о покойнике. 17 октября
1923 г. он писал жене, что "со времени Вл[адимира] Ильича не чувствовал себя
в такой степени господином положения..."
     Красину надоела  и дипломатическая работа. "...Она меня  влечет к  себе
все меньше  и меньше", - писал он  23 октября 1925 г. в связи  с переводом с
должности  полпреда во Франции на такую  же должность  в  Великобритании.  О
заседании  Политбюро, на  котором  было принято это решение, он презрительно
отзывался так: "...Наши "ребята", не говоря худого слова и вообще даже почти
ничего не  говоря  для  мотивировки этого решения, порешили меня перевести в
Лондон..." И вслед за  этим: "...Мне так опротивели французы и так бесплодно
и глупо было это годичное сидение в Париже..."
     Тем  не менее почти до самого  окончания  переписки (и жизни) наркому и
дипломату  не  приходили  вновь  в  голову  мысли  об  отставке.  Он  сполна
пользовался  своим служебным  положением, по-прежнему весьма высоко оценивая
собственную персону.
     Он был весьма обижен на нового  британского премььер-министра Бонар-Лоу
и министра  иностранных дел Керзона, которые в начале 1923 г. отказались его
принять   на   том   основании,    что   дипломатических   отношений   между
Великобританией и СССР еще не  было, и для британской стороны Красин был  не
полномочным  представителем  (полпредом),  каковым  являлся  его официальный
советский  статус, а  вчего лишь торговым агентом.  "...Как раз самое  время
было бы посадить туда Воровского  (в это  время советский полпред в Италии -
Ю.Ф. и Г.Ч.) или даже еше менее значителную фигуру", - писал он жене.
     И только  в  самом  конце  жизни,  уже  будучи  смертельно  больным,  в
последнем сохранившемся  письме (начало 1926  г.)  у Красина опять появились
мысли  об отставке  с высоких  государственных  постов, переходе на  частное
положение,   да  и  естественное  желание  устройства  в  какой-либо  стране
(возможно,  в  Швейцарии  или  во  Франции),  где  дети  смогли бы  получить
образование и жизнь была бы не столь дорога...
     Письма  Л.Б.Красина   супруге  и   детям  позволяют,   таким   образом,
существенно углубить изучение его жизни и деятельности, представить  его как
живого   человека,  прагматика,  сибарита,  одолеваемого  далеко  не  только
высокими (очень трудно объективно  измерить их реальную высоту), но и весьма
земными страстями и пристрастиями, которые явно преобладали.
     В то же время письма  дают возможность по-иному, объективнее и  глубже,
взглянуть на  некоторые стороны революционных событий  1917  года, советской
внутрнней  и  внешней  политики  в  первые восемь лет  и особенно  того, что
специалисты по социальному развитию  именуют историей повседневности. В этом
смысле интересно  проследить  по  письмам взаимоотношения  в семье  -  между
супругами, между отцом и  продраставшими или уже взрослыми  (в конце приода)
дочерьми, между  Красиным  и  его  братьями  и  сестрой  и  их семьями,  его
взаимоотношения с детьми Любови Васильевны от двух первых  браков, да и с ее
бывшими   мужьями.  Ничего  сверхестественного  они  не  выявляют,  но   для
характеристики  нравов  служилого образованного  круга  людей  (а  Красин  в
основном остался принадлежавшим к  этой группе, несмотря на свое руководяшее
положение в иерархии новой власти) они характерны.

     *
     Письма   публикуются  с  минимальной  правкой,  соответствующей  нормам
современного русского правописания и пунктуации. Некоторые письма датированы
по содержанию. В  этих  случаях  дата  или ее  часть заключены в  квадратные
скобки.  В  квадратные  скобки помещены также восполненные  слова  или части
слов. В тех некоторых случаях, когда не удалось расшифровать отдельные места
красинской рукописи или  предпринята попытка  расшифровать  их по контексту,
соответствующие  места обозначены отточиями в квадратных  скобках  или  же в
квадратные   скобки   заключен   реконструированный  текст.  Соответствующие
пояснения даны в примечаниях.
     В примечаниях  же  приводятся  сведения  о  лицах,  событиях  и  других
реалиях,  упомянутых  в письмах.  Имея в  виду  частный характер документов,
отсутствие для их  автора необходимости растолковывать супруге многие факты,
которые  ей были безусловно  известны  или  же  понятны  по  смыслу  письма,
объяснение  ряда  моментов  текста  представляло значительную  трудность. Не
удалось  идентифицировать  отдельные  имена  или  же   найти  биографические
сведения  о  других  упоминаемых  лицах.  Это,  однако, почти  исключительно
знакомые  или  близкие  родственники  обширного  рода  Красиных --  люди,  в
основном  непосредственно  не  связанные   со  значительными   историческими
событиями.  Не удалось также расшифровать некоторые, незначительные, как нам
представляется, семейные аллюзии.
     Публикация подготовлена доктором исторических наук Ю. Г. Фельштинским и
Ф. Маркиз, вступительная статья -- Ю.Г.Фельштинским  и доктором исторических
наук Г. И. Чернявским, примечания -- Г.И.Чернявским.
     Письма  публикуются с любезного разрешения администрации Международного
института  социальной истории  (Амстердам),  которой  мы  выражаем  глубокую
благодарность.
        Примечания
     1Карпова  Р.Ф. Л.Б.Красин - советский дипломат. М., 1962;  Кремнев Ю.Г.
Красин. М., 1968;  Могилевский Б.Л.  Никитич.  М.,  1963; его же.  Призвание
инженера Красина. М.,  1970; Зарницкий С.В., Трофимова Л.И. Советской страны
дипломат,  М., 1968; Научитель  Н.В. Страницы жизни и борьбы. Иркутск, 1972;
Усыскин  Г.С.  Выборгский узник. Документальная повесть о  Л.Б.Красине.  Л.,
1984 и др.
     2Анализ  данных о причастности Красина  к  убийству Морозова проводится
одним из авторов этой вступительной статьи в книге: Фельштинский Ю. Г. Вожди
в  законе.  М.,   1999,   с.5-20.   А.Ваксберг  также  отмечает:  "Версия  о
самоубийстве С.Морозова убедительно ставится  под сомнение.  Очень вероятно,
что  он был убит Красиным или при его ближайшем участии" (Ваксберг А. Гибель
Буревестника. М. Горький: Последние двадцать лет. М., 1999, с. 31).
     3Аксенов  В.  Любовь к электричеству:  Повесть  о Леониде  Красине. М.,
1974;  его же. Любовь к электричеству. Пьеса.  М., 1975. Видимо,  при помощи
этих  произведений   В.Аксенов  пытался  продемонстирировать   властям  свою
"верноподданность"  и  приоткрыть  двери  для  публикации других,  не  столь
верноподданных произведений. Не случайно, писатель не включил ни повесть, ни
пьесу в собрание своих сочинений, изданное в 90-е годы.
     4О'Konnor  T.E.  Engineer  of  Revolution:   L.Krasin  and  Bolsheviks.
1879-1926. Boulder,  1992;  О'Коннор  Т.Э. Инженер  революции: Д.Б.Красин  и
большевики.  1870-1926.   М.,  1993.   Русское   издание   книги   изобилует
неточностями   и    ошибками,    которые    следует    отнести    на    счет
неквалифицированного, порой просто малограмотного перевода, осуществленного,
как это ни прискорбно, в издательстве "Наука".
     5Krasin Lubov. Leonid Krasin: His Life and Work. London, [1929].
     6О'Коннор Т.Э. Указ.соч., с. 84.
     7Kun  M.  Stalin:  An  Unknown  Portrait.  Budapest, New York,  Central
European University Press, 2003, p. 74.
     8Зарницкий С.В., Трофимова Л.И. Указ.соч., с. 15.
     9Ваксберг А. Указ. соч., с.49.
     10См., например, Зарницкий С.В., Трофимова Л.И. Указ. соч., с.20.
     11Ваксберг А. Указ.соч., с. 48.
     12Семен  Либерман, одно время близкий к Красину, вспоминал: "Даже своей
внешностью Красин не был похож  на  общую  массу коммунистических помощников
Ленина. Его одежда отличалась  прекрасным вкусом. Его галстук соответствовал
костюму и рубашке своим цветом, и даже галстучная булавка была застегнута по
особому, как это делает хорошо одетый человек" (Liberman S. Building Lenin's
Russia. Chicago, 1945, p. 58).
     13См.,  напримар, Бунич  И. Пятисотлетняя война  в России.  Киев, Санкт
Петербург, 1997,  с.  185.  Попытки  авторов этой статьи  обратить  внимание
издательств на фальшивки Бунича остались без ответа.
     14Бунин И.А.  Заметки.  - В кн.:  Бунин  И.А.Великий дурман: Неизданные
страницы. М., 1997, с. 151.
     15Горький М. Неизданная переписка. М., 1998, с. 157.
     16Чернявский  Г.  Как  большевики  убили Александра  Блока.  -  В  кн.:
Чернявский Г. Притчи о Правде  и  Лжи: Политические драмы XX века.  Харьков,
2003, с. <b>...(?)</b>
     17Троцкий Л.Сталин. М., 1996, т.1, с.81.
     18Там же, с.82-99.
     19Такое представление о нем стало традиционным. Даже  в целом вдумчивый
и  критичный А.Ваксберг пишет:  "Истинный интеллигент и  высоко образованный
инженер (второе бесспорно, но явно не тождественно с первым! - Ю.Ф. и Г.Ч.),
Красин успеет счастливо умереть в 1926 году, что избавит  его  от неизбежной
участи в эпоху Большого Террора" (Ваксберг А. Указ. соч., с. 14).
     20Нагловский  Л.Д.  Леонид  Красин.  -  Новый  журнал,  1966,  No   32,
с.214-215.  Liberman S.  Op. сit., p. 62. С.Либерман  сообщает,  что  Красин
неоднократно вступал в конфликты с ЧК, чтобы освободить арестованных, причем
предлог был один - "мне они необходимы".
     21Враждебное    отношение   Красина   к   крестьянству   отмечалось   и
С.Либерманом. По  словам  последнего, нарком внешней  торговли говорил  ему:
"Русское крестьянство надо освободить от чесотки прежних  времен. Это нельзя
сделать  в  лайковых  перчатках...  Мы  должны  применять  силу,  не  только
убеждать" (Liberman S. Op. сit., p. 60).
     22О'Коннор Т. Э. Указ.соч., с. 242 и др.
     23Philips  H.D.  Between  the Revolution  and  the  West:  A  Political
Biography of Maxim M. Litvinov. Boulder, 1992, p. 51.
     24Представляется мало достоверной информация Л.В.Красиной,  что  ее муж
все  же  подал в отставку и получил  в ответ записку Ленина:  "Мы  увольняем
людей со своих постов, но не позволяем им уходить в отставку" (Krasin L. Op.
cit., p. 204).
     25XII съезд РКП (б) 17-25 апреля 1923 года. Стенографический отчет. М.,
1968, с.106-108,  119,  136, 137, 142-144,  150-151, 154-157,  391 и  др. По
отношению  к  Красину  фигурировали   термины   "меньшевик",  "ревизионист",
"антиленинский   уклонист"   и  пр.   Выступавгий  с  отчетным  докладом  ЦК
Г.Е.Зиновьев обругал Красина за его заявление, что политика партии не должна
мешать восстановлению производства (там же, с. 48).
     26Krasin L. Op. cit., p. 207.
     27Liberman S. Op. cit., p. 116.















        Письма













        1917 год
     1
     [13 июня 1917 года]
     Милый мой Любан1 и родные детки!
     Как скучно и пусто  стало  у нас с  вашим отъездом. Весь дом и Царское2
стали  иными. Иногда  по инерции торопишься окончить какое-либо  дело, чтобы
поскорее  попасть  на  вокзал, но  потом  вспомнишь--  торопиться некуда,  и
защемит на сердце. Со  внешней стороны дела все обстоит благополучно, только
Анна, видимо, еще  не вошла в роль  кухарки  и Марусе3 приходится торчать на
кухне. Ну, да это обойдется.
     Меня  обслуживают  по-прежнему,  и  к утреннему чаю я  исправно получаю
сибирские пряженики. Володя4 в добром здоровье и духорасположении. В пятницу
идет  на комиссию. Вчера,  наконец, была вечером гроза и  дождь, хоть  и  не
очень большой. Воздух на балконе -- вне описания: прямо можно было его пить.
Я сидел на балконе всю оставшуюся  часть вечера, смотрел  вниз  на скошенные
газоны и вспоминал трех красинских девчушек5, еще так недавно валявшихся там
на спине. Письмо и лекарство Бражникову переданы, но из-за дождя я вечером к
ним не  попал, а сегодня (13-го)  они переехали в город  и завтра рано утром
уезжают  совсем. Полагаю, он все исполнит,  как  обещал. Из других новостей,
более крупных, могу сообщить,  что я все же решил от Луги не отказываться6 и
послезавтра, кажется, оформляю  это  дело  у нотариуса. Дровяной  лес  можно
будет, кажется, продать на корню. Насчет Луги сговорюсь с [...]7. Ну, как же
вы,  милые мои котята,  доехали?8 Думаю, что  хорошо.  По  крайней мере, при
отъезде разместились вы хорошо. Сейчас ваш поезд идет где-то уже  в середине
Швеции.  Как-то  вас  встретит  заграница!  Сегодня  я  видел  опять  одного
приезжего  из Швеции, и он уверял меня,  что там прекрасно можно устроиться.
Самое главное,  не  есть  по  ресторанам, а  поскорее устроиться собственным
хозяйством.  Особенно имею в виду тебя,  большой Любан, с твоей  склонностью
заболеть при отравлении недоброкачественной пищей. Надеюсь, вы  не  забудете
мне  телеграфировать  немедленно  при  приезде.  Это  письмо  пошлю  Вацлаву
Вацлавовичу9 и ему буду писать, пока не получу вашего окончательного адреса.
Целую и обнимаю всех вас крепко, мои дорогие, любимые -- сокровища вы мои.
     Сейчас пришло письмо от Нины10 от 9 июня. Они там  здоровы и особенного
у  них  ничего  нет. Жарятся на  солнце,  купаются в море.  Кланяйтесь M-lle
Лочмо11, Ляле и  всем  знакомым. Еще  раз крепко целую. Благословит вас бог.
Будьте благополучны.

     2
     18 июня 1917 года. Воскресенье

     Родной  мой Любинышик! Ты можешь совершенно ясно  представить себе весь
мой сегодняшний день. Измаявшись за неделю изрядно (безденежье, "товарищи"12
и прочие  очередные напасти!),  вчера я залег в  11 1/2 и сегодня  проснулся
только в  10, благо  по  случаю  пасмурного  утра мухи  меня  совершенно  не
беспокоили. К  11-12  выглянуло  солнце, и я буквально весь день просидел на
своем балконе, занимаясь делами, чтением газет и  "Природы"13, а между делом
также печатанием фотографий. С 6  ч[асов] пришел М. И. Бруснев14, и мы с ним
и Борисом15 на  том  же балконе просидели  до ужина.  Сейчас 11 1/2, и перед
сном  я  хочу тебе  написать несколько  строк. Живется мне  хорошо, если  бы
только  не  было так  скучно без  тебя  и милых  девочек. Все как-то  еще не
верится,  что вас  нет. Ждешь  инстинктивно, что  откроется дверь  и  войдет
озабоченный Любан  в поисках  за какой-нибудь штучкой или раздастся визг  во
дворе  в ознаменование  жизнедеятельности милого Любана16, или Катабрашный17
появится  со своим  "можно сладкого", или  Людмила18  с видом  потусторонним
пройдет, не спуская глаз с  книги!  Только вот порядок  неизменный  на  моем
письменном столе  и непоявление на  нем  разных неожиданных вещей или просто
мазни на почтовых или других листах бумаги напоминает об отъезде кое-кого! Я
креплюсь и утешаю  себя  соображениями  о неизбежности  вашего отъезда  и  о
скором  нашем  свидании.  Думаю,  что  вам  ввиду перемены  места,  людей  и
обстановки некогда будет скучать. Тебя, милый мой Любченышек, очень прошу не
огорчаться и не беспокоиться  за меня. Как ни утомительна и трудна работа, я
никогда не  переутомляюсь  свыше сил, ибо  мне  свойственно особое  чувство,
подсказывающее, когда надо бросить работу и отдыхать. Этим и объясняется моя
выносливость и относительно большая работоспособность.  В смысле спокойствия
мне теперь будет лучше, особенно, когда я буду знать, что вы  уже устроились
и чувствуете  себя  хорошо. Через неделю возвращается  Гермаша19  из  своего
отпуска,  и это меня значительно разгрузит. Они  живут  на даче на Казанской
дороге и пока что довольны летом: погода хорошая, пища есть.

     3
     23 июня [1917 года]
     Протаскал  письмо в кармане почти целую неделю. Выдалась  опять горячая
неделя в смысле всяких разговоров, заседаний и пр[очее] пр[очее].
     Наконец-то сегодня получил Вашу телеграмму от 4 июля [21 июня]20.  Хотя
я и  не беспокоился особенно, но  все же было уж  очень скучно без всяких-то
известий. Теперь  я спокоен, тем более что есть депеша от Леонида о переводе
вам  денег. Сообщи  мне, Любаша, получены ли эти  деньги  на  твоем  текущем
счете.
     Завтра я поеду на автомобиле  в Изенгоф по поводу  сланцев21  и пробуду
там дня два, немножко поотдохну.
     Крепко-крепко всех вас целую и обнимаю.
     Ваш Красин

     4
     29 июня 1917 года
     Милый мой, родной Любченышек!
     Скоро уже три недели, как вы уехали, а  я не имел еще ни одного письма,
если  не считать открытки из Таммерфорса. Правда, была от вас телеграмма,  и
приехавший [...]22 привез поклон, но из всего этого я  могу  лишь заключить,
что вы живы  и здоровы,  каково же  твое  настроение  и как  вообще  вам там
живется и чувствуется, об этом не имею никакого представления. Временами мне
бывает очень  скучно  и тоскливо;  с письмами было бы,  надо  думать, легче.
Родной мой, Любченышек,  ты был  еще такой  грустный при расставании. Отношу
это, главным  образом,  к  твоему беспокойству за  Володю, Нину и  Андрея23.
Относительно них ты  можешь  быть  пока что вполне покойна. Те  двое живут в
прекрасных  условиях, на солнце и на море  и им можно только  завидовать. Не
знаю, как Виктор24, но я Соне25  советую  и на зиму оставить там  Алексея26,
спокойнее. Сегодня утром был на зав[одском] совещ[ании], речь о карточках на
дрова на зиму,  причем  нормой считалось отопление домов  с таким  расчетом,
чтобы поддержать температуру 9 градусов. Курица на базаре в Царском сегодня,
по словам  Маруси, 11 рублей! При таких видах и перспективах кто уж раз не в
Питере, пусть  благодарит Господа  Бога. Володя получил  отсрочку  до  конца
сент[ября] и, видимо, опять  ожил. Собирается куда-то  поехать (был разговор
даже  об Алтае), но еще ничего  определенного об этом не знаю. Вчера тут был
проездом в Уфу Дм[итрий] Николаевич] 27.
     Я-то  его не видел,  но  Володя у него был в городе и  провожал его  на
вокзал. Во  всяком случае, мой миланчик,  ты за  этих  ребят не  беспокойся,
ничего  с  ними худого  не  будет,  да и  возраст их такой, что надо и  пора
привыкать им к более самостоятельной жизни. Устраивайся вот получше с малыми
ребятами,  и если  их и  себя  убережешь  от  непосредственного созерцания и
переживания этого  развала и оскудения, то никому от этого хуже не будет: ты
достаточно  помытарилась на своем веку, чтобы позволить себе если не  отдых,
то хоть жизнь в более культурной обстановке. Что касается  меня, то, во-1-х,
с внешней стороны я пока живу по-прежнему. Кормят меня и поят хорошо, Маруся
очень обо  мне заботится  и,  кроме того,  я на каждом шагу  еще ощущаю твою
милую  ласковую обо мне заботу в виде разных  услуг  и удобств, появляющихся
без  моей просьбы, очевидно, в  силу  оставленных тобою  Нюше  распоряжений.
Утрами  меня  угощают  неукоснительно  сибирскими  пряжениками.  Вечером  на
столике против  120 [номера]  появляется  то земляника,  то еще что-нибудь в
этом роде. Если же начнется  уж очень большое утеснение, то все-таки  одному
все  это  полбеды,  особенно при  моей  способности  сокращаться  до  самого
скромного минимума. Меня очень будет укреплять и в этом случае сознание, что
вы находитесь в  более  благоприятной обстановке. Вообще я сейчас наибольшее
удовлетворение нахожу в сознании,  что тружусь и работаю  на вас и для вас и
что,  может  быть, за  эти  годы  удастся  создать  более или  менее прочный
фундамент и  обеспечить  себе в будущем некоторую возможность отдыха в кругу
семьи. В  делах  у нас  как  будто стало поспокойнее,  меньше  требований  и
нервности,  хотя  общее  положение,   особенно  из-за  растущих   финансовых
затруднений, очень тяжелое. Целый ряд предприятий на краю финансового краха,
а  расчеты на  государственную поддержку при  современном состоянии финансов
более чем  проблематичны.  Курс, несмотря на победоносное наступление28, все
падает!  Пока  эта проклятая война не  окончится, все  наши внутренние  дела
остаются под знаком вопроса.
     На этой неделе у нас забастовка  на Финл[яндской]  жел[езной] дор[оге].
Дачники  многие  очутились  в  затруднительном  положении,  и  я  лишний раз
порадовался,  что  мы   имели  решимость  в  этом   году  не  связываться  с
Финляндией29. Я уже писал тебе, что в прошлую субботу предпринял путешествие
в  Изенгоф на автомобиле.  Изыскания  со  сланцами оканчиваются,  результаты
благоприятные, но финансирование этого дела пока что продвигается медленно и
не  вышло еще из стадии переговоров. Многие на  лето поразъехались, и вообще
деловая публика настроена выжидательно.
     Домой  возвращаюсь обычно часам к 8-9 и остаток дня провожу на балконе,
иногда  даже поливаю  герани. Они немного  отходят, и  некоторые кусты  даже
зацвели.  Праздничные  дни  тоже  сижу дома, либо  пишу, либо читаю. Сегодня
только был с  утра в  рев[олюционном] совете и возвратился домой  к 3  часам
(Петров  день!).  Гермаша еще  не  вернулся  из отпуска. Борис избрал бывшую
часть и поступил пом[ощником] комиссара в Софию.  Даже раскрыл уже несколько
краж и очень увлекается, как и всем на первых порах.
     Ну что же, мои милабранчики, когда же я от вас дождусь писем? Неужто же
никто из вас до сих пор не собрался  отцу-старичишке даже открытки написать?
Или это шалости почты и цензуры?
     Пишите   подробно,  как   устроились.   Людмил  должен  мне  что-нибудь
нарисовать  из  окружающего  ее.  Катабрашный  и  Любан  могут  ограничиться
письмами.  Погода  у нас  чудесная опять  установилась:  я  пишу  сейчас  на
плетеном столике на  балконе при закате солнца.  На  полях золотистая дымка,
мычат коровы, возвращаясь с  полей, такой мир разлит над всем пейзажем. Зато
в городе форменный ад. Крепко вас всех целую, родные мои! Пишите. Кланяйтесь
M-lle Лочмо, Ляле, Воровским и всем знакомым. Ваш Красин

     5
     11 июля 1917 года
     Родной мой Любан, не писал тебе давненько, частью из-за событий, частью
потому, что, приготовляясь сам к отъезду, уже терял настроение.
     Ну, большевики-таки заварили кашу30, или,  вернее, пожалуй, заварили не
столько  они,  сколько агенты германского  штаба  и, может быть,  кое-кто из
черной сотни31, "Правда"32 же и  иже с ней дали свою фирму и  сами оказались
на другой день после выступления в классически глупом положении.
     Описывать тебе все это по порядку нет смысла: гораздо полнее прочитаешь
изложение событий в газетах. Скажу только, если правдисты хотели осуществить
какой-либо  "план", вроде захвата власти, смены правительства  и  т. п., то,
конечно,  они  себе   самим   обязаны   провалом.   Большей  организационной
беспомощности и  убожества, отсутствия  намека на  какую-либо  осознанную  и
поставленную    себе   цель    трудно   себе   представить.   При   малейшем
руководительстве в первые два дня, когда вся многоголовая "власть" была тоже
в состоянии полной растерянности, можно было сделать  что угодно, но болтуны
остались болтунами, и  когда вместо вынесения резолюции или писания громовых
статей  потребовалось   проведение   лозунга  в  жизнь,  грозные   вожди   и
руководители всемирного пролетариата оказались попросту в нетях и не сделали
даже  попытки извлечь  из  разыгравшихся событий  и пролитой  уже  нелепым и
бесцельным  образом крови хоть  что-либо для осуществления своих тактических
программ. Несчастные же "массы",  в лице главным образом солдат и некоторого
процента  хулиганья, совершенно бессмысленно  толкались два  дня по  улицам,
стреляя с перепуга друг в друга, шарахаясь в стороны от  малейшего слуха или
тревоги и абсолютно не  понимая,  что все это значит и  что к чему: в общем,
уличный пейзаж несколько напоминал февральский33 с поправкой на время  года.
Раненых было изрядно,  так  как стрельба шла не только с крыш, и коэффициент
полезного действия  некоторых  ружей  и пулеметов  был,  вероятно, больше по
сравнению с протопоповским34.  Зато не было  массовых  расстрелов каких-либо
определенных групп, хотя по адресу "буржуев" и раздавались грозные возгласы,
особенно на окраинах.
     Мой автомобиль, конечно, забастовал со вторника утра,  но,  по счастью,
его на этот раз не угоняли, и я походил  пешком только  дня три, пока все не
вошло  в   норму.  В  городе  я  бывал  каждый  день,  но  лишь  у  себя  на
Екатерининской, конечно, не пускаясь на Петроградскую сторону, благо телефон
работал все время, и я имел возможность сноситься с конторой в течение всего
дня. Никакой опасности я нигде не подвергался  и под  перестрелку  нигде  не
попадал,  хотя  трескотня слышна  была  в  конторе  одно  время  изрядно  (с
Гороховой).
     Совпадение всей этой истории с  наступлением немцев  на фронте  слишком
явное, чтобы могло оставаться сомнение, кто настоящий виновник и организатор
мятежа.  Разумеется,  заслуги идейных  обоснователей  и  проповедников  этой
авантюры от  этого нисколько не  умаляются, и, вероятно, этот эксперимент не
так-то просто и не всем из них сойдет с рук.
     Сейчас все эти  события  в  значительной  степени уже  заслонены нашими
поражениями,  прорывом на Тарнополь и проч[им]. Это бедствие для меня лично,
впрочем, не неожиданно, потому  что развал армии  обусловливается не  только
упадком  духа,  но  и  рядом  объективных  причин,  разрухой,  расстройством
транспорта и проч[им]. С  другой стороны, и немцы, при всех их победах, вряд
ли уже смогут  достигнуть в  эту кампанию какого-либо  решающего результата.
Скорее этот их удар через некоторое время скажется усилением нашей армии  и,
возможно,  даже  некоторым  оздоровлением тыла.  Может  быть, немного меньше
будут болтать  и больше работать, а  это сейчас главное по отношению ко всем
значительным  слоям  и  группам  народа.  Я,  как  и  раньше, главную беду и
опасность вижу в расстройстве транспорта, продовольственных затруднениях и в
ужасающем  падении  производительности  всякого  почти   труда.  Всякий,  не
исключая интеллигентов,  инженеров  и пр[очих]  до  министров  включительно,
делает 1/2, если не 1/3 против того, что  он мог бы делать, и не из-за лени,
а из-за неорганизованности, неумения приспособиться к новым обстоятельствам,
из-за  этой атмосферы неуверенности, испуга, возбуждения, всеобщей сумятицы!
В  этом улучшения пока не заметно,  и когда оно начнется  -- Бог знает. Жить
становится все труднее,  исчезают самые обыденные вещи, вроде молока, масла.
Каждый обед -- почти  чудо, ибо  только стечение исключительно благоприятных
обстоятельств позволило  достать  эту  курицу, или  крупу,  или  рыбу. Вести
хозяйство --  чистое  мучение, и я каждый день радуюсь за  тебя, что ты пока
что избавлена от этого наказания. Я уже  не говорю о ценах: огурец  -- 50-70
коп[еек], малина  --  2  р[убля]  ф[унт],  салат --  50  к[опеек]  ф[унт]  и
пр[очее].  Затруднения в последнее время настолько возрастают,  что Марусю с
девочкой, пожалуй, придется выслать во внутренние губернии.
     Тогда и  мое  относительно (и даже  вполне)  спокойное и  благополучное
житье  должно будет как-то измениться, хотя я ни  в каком случае не хотел бы
покидать Царского Села. Анна к самостоятельному ведению хозяйства совершенно
непригодна, и я не знаю, как тут быть. Нюша35 тоже  вряд ли  может поварить.
Впрочем,  обо  всем этом  поговорим при свидании,  квартиру же я  на  всякий
случай  оставил на год за  собой. Борис по-прежнему в  Софийской милиции, но
вряд ли он долго тут усидит, хотя  и проявил таланты и чуть ли даже не будет
избран начальником милиции. Володя сейчас в Финляндии. Он "собирается" ехать
не то на Алтай, не то в Кокчетавы36 (Зап[адная] Сибирь), но если сборы будут
вестись с такой же энергией и дальше, то отъезд, вероятно, совершится уже по
первопутку. Он  здоров и чувствует себя,  по-видимому, неплохо. Но в Крым не
поедет, ибо там,  по сообщению Андрея и Нины,  всегда переполнено  и,  кроме
того, ему нежелательно попасть в курортную обстановку: он стремится в  более
дикие и менее культурные места.  Сонечка вместе с Ниной ухитрились перенести
дизентерию, но, кажется, сравнительно благополучно, если не будет рецидивов.
Гермаша из отпуска вернулся черный, как  арап,  очень  отдохнул  и воспрянул
духом, хотя,  конечно,  как  запряжется в  работу, то живо загар этот с него
слиняет. Видел вчера  Фрумкина37, получил посылку (спасибо, миленький мой) и
порасспросил о вашем  житье-бытье.  Ты забыла, очевидно, что Дун[аев] должен
был перевести деньги на твой текущий счет в Eutkilds Bank'е.  От него у меня
есть телеграмма, что деньги тебе переведены. Пожалуйста, справься  в банке и
телеграфируй  мне,  получила  ли  ты эти  деньги. Если  же  нет, то  запроси
телеграммой Дунаева  (2  Rector  St[reet],  New  York,  Dunajeff),  что  это
значит!?  Пока прощай, родной мой дружочек! Я  предполагаю выехать  около 25
июля ст[арого] стиля, но возможно, что выеду несколько позже, но  не позже 1
августа.   Крепко   тебя  обнимаю  и  целую.   Родных  моих  девочек   целую
крепко-прекрепко. Письмо я от вас всех пока что получил одно-единственное от
15 июня,  писанное  на второй день  по приезде. Неужели  вы  после  того  не
писали, или это все задержки почты? Поклон M-lle Лочмо и всем  знакомым. Еще
раз крепко всех вас целую, будьте здоровы и благополучны. Ваш Красин

     6
     16 (29) октября 1917 года
     Родной  мой,  незаменимый,  Любченышек, достопочтеннейший  Тулен38<sup>
</sup>и драгоценные мои детеныши! Вот уже ровно неделя, как мы расстались39,
а кажется, будто давно. В то же время я еще вполне ясно вспоминаю все мелочи
нашей стокгольмской  жизни и вижу вас всех как наяву такими, какими  вы были
на вокзале в минуту проводов. Могу сказать, что эти два месяца одни из самых
счастливых в моей жизни. Ты вот, Тулен мой,  часто  меня упрекаешь, что я не
ценю тебя, а  в действительности я, очевидно, только не умею  тебя хвалить и
не  умею  тобою  вслух  хвастаться ("глупый  хвастает  молодой  женой"!),  в
действительности же, про  себя, я доволен,  счастлив и  горд и тобой и твоим
туленачьим  выводком,  несмотря  на   все  его   нухи,  мордасы   и   прочие
неприличности ("Фу!  Папа!").  В эти месяцы как-то  особенно ясно выявилось,
какую  хорошую  семью все  мы  вкупе  образуем  и  какой славный  молодятник
подрастает под сенью таких вовсе еще [не]  дряхлых  дерев, как мы  с  тобой,
родной мой  Любанчик! Я только сейчас вижу,  как хорошо я с вами отдохнул  и
сколько сил прибавилось  у меня за эти недели. Прежде и больше всего этим  я
обязан, конечно,  тебе,  милый мой Любан, твоей ласке, заботе и  иногда даже
опеке. Буду  надеяться,  недалеко время, когда  можно будет перестроить свою
жизнь  применительно к  только  что прожитому времени,  и во  всяком  случае
приложу все усилия, чтобы это  было  скорее.  Вас  же  прошу, мои миленькие,
родные,  прежде всего беречь здоровье и строжайше друг за другом  наблюдать,
чтобы ни одного фунтика не потерять из  того, что привезено  из Норвегии.  В
особенности  относится это  к  тебе,  маманя. Ты  можешь растрясти  все свои
микитки и прочие части в один момент, стоит только  простудиться  или начать
недосыпать, больше чем надо курить и прочее. Между тем, если ты побережешься
и подольше продержишься на туленнем  положении, то организм твой привыкнет к
этому и уже так ты и закрепишься до теплого времени, когда можно будет опять
поджариться.
     Ну,  буду  вам  описывать  по порядку. Доехали  мы  с  Брунстремом<sup>
</sup>очень  хорошо, хотя  с  Гапаранды до  Питера шел дождь  не переставая.
Накануне  в  Риихимаках  было  столкновение  поезда, шедшего  из  Питера,  с
санитарным, вследствие чего  не только опоздала на 8 ч[асов] баронесса40, но
и на нашем поезде это отразилось опозданием, так что в Питер мы приехали в 3
ч[аса] ночи.  Благодаря  телефонограммам баронессы  и двум моим депешам  (из
Гапаранды и Торнео) Николай с машиной  оказался на вокзале, и я, отказавшись
от предложения  Брунстрема ночевать у него, отправился к Гермаше,  с которым
проговорили всю ночь. Выглядит он неплохо, и вообще все петроградцы  гораздо
менее забиты, напуганы, изнурены и утомлены, чем мы представляли по газетам,
очевидно,  сгущающим  краски против действительности. Конечно,  время  было,
есть и еще будет  трудным,  но ужасного пока еще ничего нет, и в частности у
Сименс-Шуккерта41, если бы не безденежье, было даже сравнительно спокойно, и
товарищи за  мое отсутствие как-то утихомирились42. Сейчас прибавится хлопот
ввиду  намерения  частичной  эвакуации  завода. Третьего дня Гера43 поехал в
Москву и,  вероятно, проедет и на юг в поисках места, куда можно бы выселить
некоторые отделы  завода.  Меры  эти  над  принять: если война  не окончится
зимою, к весне возможны попытки взятия Питера и к июню, чего доброго, немцы,
может быть, городом и смогут завладеть. Всего мы, конечно, не сможем увезти,
но два-три  наиболее важных отдела  (с  точки  зрения  обороны) можно  будет
эвакуировать, и переезд  не  будет совсем бесполезен даже и в случае скорого
конца войны, ибо некоторая децентрализация нашего большого дела имеет и свои
хорошие стороны.
     Набросились на  меня, конечно, со  всех сторон, но я пока  отбиваюсь  и
вхожу  в  работу  медленно,  с  прохладцей,  чтобы не  сразу  взять  большую
нагрузку. В сущности,  у Сименс-Шуккерта главное зло --  это  безденежье, но
тут уж ничего не поделаешь.
     У Барановского44 на  порохов[ом]  зав[оде] была забастовка, послужившая
причиной вызова меня  телеграммой, но к моему приезду забастовка окончилась,
и сейчас идет устранение второстепенных трений. Секвестра еще не последовало
и  даже, вероятно, не последует, так как завод наш в конце  концов  все-таки
будет казною куплен и, может  быть, даже в недалеком  будущем, [...]45  дела
вообще я ожидал застать  в значительно  худшем  положении, нежели то есть  в
действительности.
     Питер  поражает   прежде  всего,  конечно,  грязью   и  затем  какой-то
отрешенностью,  запустением,  жалкой выморочностью.  Улицы и тротуары залиты
жидкой грязью, мостовые полуразрушены, сломанные там и сям решетки,  перила,
водопроводные тумбы  или люки -- остаются  неисправленными, стекла не  мыты,
много  пустующих  заколоченных лавчонок (хлебных, овощных) --  все  в  целом
имеет  вид  города  если  не  оставленного жителями,  то  во  всяком  случае
населенного  пришельцами,  настолько  мало  заинтересованными  в  каком-либо
благоустройстве, что  они  не  считают  нужным  делать самого  элементарного
ремонта.  Улицы заметно опустели: не то  убыло жителя  (статистика  будто бы
говорит противное), не то он  сидит дома  из-за бесцельности  покидать жилье
(веселого  все  равно  ничего   не  увидит)  или  из-за  отсутствия  средств
передвижения  и  даже  калош.  Меньше  стало  даже  солдат,   хотя  все  еще
предостаточно,  и идиотские  физиономии  плюющих  семечками "революционеров"
по-прежнему  украшают  пейзаж. По погоде настроение у толпы  более кислое  и
злое, чем летом, да и в политике  идет какая-то  новая анархистско-погромная
волна,  перед  которой,  кажется,   даже   бесшабашные  большевики  начинают
останавливаться  в   раздумье.   Черносотенная   (или  пока   желтосотенная)
пропаганда  в  суворинских   газетах46   поднимает  голову,  а  массы,  даже
пролетарские,  проявляют  политически  все больше и больше  индифферентизма.
Пожалуй,  если бы  Корнилов47 не поторопился, его выступление могло бы найти
почву. Сейчас испуганные обыватели с  трепетом ждут выступления большевиков,
но преобладающее мнение, что у них ничего не выйдет или выйдет решительный и
уже непоправимый провал. Еда пока что есть,  хотя  мало и цены ужасные. Яйца
до 1  р[убля] 50 [копеек] штука! Штаней и обуви нет. Сахару мало, мука белая
2--3 рубля фунт  и т. п. Тем не  менее все как-то ухитряются жить, и людская
толпа на улице, в  поездах, в магазинах  имеет обычный  вид, лишь  грязнее и
оборваннее, чем  прежде, да  и это, м[ожет]  б[ыть],  лишь оптический  обман
после шведской чистоты и шика.
     У нас в Царском Маруси с  Тоней48  я уже  не застал. Они "зацепились" в
Москве. Боря тоже скоро туда переедет  на  "Святое Озеро", около болота, где
Радченко49 устраивает электрическую станцию -- в качестве комиссара милиции.
Таким образом  я останусь,  видимо, один.  Последние недели Нюша готовила на
всю  семью  и, видимо, насобачилась  в этом деле, так что прокорм мой  будет
обеспечен. Поселить сюда Людмилу вряд ли придется, так  как она будет жить в
переднем  дерев[янном]  доме, из нижнего  этажа  к[ото]рого  жильцы  уехали.
Уехали вчера Гессены50: он получил профессуру в Томске, в его квартире будет
жить сын  хозяина, Максимов,  выбранный  городским головой Царск[ого]  Села.
Наша Анна поступила к нему прислугой. Нюша утверждает, что справится со всем
хозяйством  одна, и пожалуй,  что  оно и так.  Из  ребят  мне  сюда жильцами
залучить никого не придется: замани собаку на живодерню!  Видел я пока  лишь
Володю, который вчера  был  у  меня здесь. Вид у него очень хороший, хотя он
говорит, что  был еще лучше по приезду  из  Сибири. От Сибири он в восторге.
Его освободили еще на 2 месяца, на этот раз даже от воинского [призыва] (без
всякой  протекции), так  что до Шмидтовской комиссии не дошло. Поступил он к
Сабурову, чтобы  иметь возможность, если отсрочка не будет продлена (но она,
вероятно, будет  продлена) попасть в какой-то театральный батальон (Надеждин
обещал  удостоверить,   что   у  Володи  уже  есть  3  года  артист[ической]
деятельности--  необх[одимое]   условие  для  этого  батальона),  где  можно
заниматься чем и  как  угодно. Живет он где-то у такой хозяйки, которая  все
достает  и кормит его  отлично, словом, не тужит. Кажется, не нуждается и  в
деньгах, судя по тому, что предлагал присланные отцом 50  р[ублей]  (сегодня
еще 100 получено) оставить в  погашение моего долга. В театр[альное] училище
ходить не будет. Нет будто бы смысла: учить ничему не учат, диплом же сейчас
не имеет  цены. Зато поступает в  школу  Петровского51, но  когда и  как, не
знаю.  Общее  впечатление   на   меня   произвел   благоприятное,   нет  той
истасканности и Katzenjammer'а52,  говорит  обо всем толком,  очень, по  его
словам, скучает по тебе и детям: "дорого бы дал на них посмотреть".
     То-то, говорю,  теперь  вы все заскучали, а то вас,  чертей,  бывало  в
Царское и калачом не  заманишь. Сапогами тронут, но еще не надел, ибо я лишь
сегодня их  получил из Морск[ого] Штаба. Пальто носит мое, но, пожалуй, надо
ему заказать в Стокгольме, ибо здесь будто бы немыслимо ничего уже заказать.
Просил его дать мерку и постараюсь ее тебе прислать.
     Нину  я еще  не видал: ко мне  она идет, а у меня нет минуты свободной.
Виктор  и Володя говорят, что она поселилась  в компании 3-4-х учительниц  и
ведут сообща хозяйство. Будто  бы подросла  и окрепла: Крым пошел на пользу.
Андрей остался на зиму в Крыму и совсем превращается в какого-то плантатора:
возмужал, научился  работать по виноградному  делу, кажется, всерьез: видно,
придется мне покупать где-либо на юге землю. Будет заниматься за 6-й класс и
весной  или осенью  сдавать  экзамен. Вообще, живет,  видимо, хорошо, и идея
запрятать  его в  Крым была совсем не глупая. Я эту шлынду все-таки  на днях
разыщу и тогда  напишу тебе обстоятельно свое впечатление. Хуже обстоят дела
у Сонечки: Нина  опять  была  больна и с  трудом поправляется. Чистая беда с
девочкой, жалко ее и мало надежды на выздоровление, если уж и  Кисловодск не
помогает.
     Я сам  чувствую себя прекрасно,  появилось откуда-то желание  работать,
чего я не  замечал за  собою в Стокгольме.  Очевидно, отдых  взял свое. Если
дело с Барановским ликвидируется  благополучно,  то сразу  сильно облегчится
моя работа. Кормят меня хорошо, и завтраки у Барановского  стали даже лучше,
чем прежде (берут обеды из столовой Муз[ыкальной] драмы, где служит один  из
наших чинов).  Автомобиль  пока не реквизирован,  так что и с  этой  стороны
хорошо.  Передай Штолю,  что у него есть отсрочка  до  1  апреля 1918;  т[о]
е[сть] все в порядке.
     С  переводом  500  кр[он]53  через Валерьяна,  кажется, я напутал: было
переведено 500 руб. - 393 кр[оны], а я записал и 393 кр[оны] и вместо рублей
500 кр[он]. Впрочем, я еще наведу дополнительную справку.
     Письмо это отправляю с дядей Мишей54 и надеюсь с ним  же послать и твою
шубу, а может  быть,  и учебники.  Хорошо,  если  это  все  так выйдет. Пока
прощай, мой родной, любимый. Целую  тебя крепко и то же моих хороших дорогих
девочек. Будьте вы все там благополучны и довольны, красавушки мои. Не очень
скучайте обо мне: мне пока здесь неплохо.

     7
     1 ноября 1917 года

     Милый мой, родной Любан!
     Очень я стосковался по тебе и девчушкам, родным. Уже почти месяц, как я
от вас уехал, и  непосредственных известий от вас за все это время не  имею.
Правда, от разных приезжающих  знаю, что вы  живете по-прежнему, но хотелось
бы и непосредственно от вас получить письма. Я знаю, вы отправили мне письма
с Гольденбергом55, но этот головотяп ухитрился  потерять весь свой  портфель
вместе с письмами. Как это вышло,  еще  неизвестно. На вокзале  служитель из
посольства вручил ему багажную квитанцию на две  вализы56, причем в купе ему
не  дали  никакого  посольского багажа.  Между  тем в  курьерском его  месте
значится 4 вализы! Таким образом, выходит, что он 2 вализы не то потерял, не
то оставил их у шведов, не то ему их забыли дать в Стокгольме. Мало того, из
2-х мест, бывших в багаже и  привезенных им с  собой сюда,  одно оказалось с
печатями копенгагенской миссии, т[о] е[сть] одно место он перепутал в Торнео
и  Белоострове  с  каким-то  другим  головотяпом,  ехавшим,  очевидно,  тоже
курьерским из Копенгагена!
     Ну, как вам понравится! И это полномочный посол российской демократии в
Европу! Ваши все письма тоже пропали, и  я  готов  был избить  эту фефелу57.
Министерство иностр[анных] дел сейчас  не функционирует, и распутать всю эту
историю  покамест  нет  никакой возможности. Надеюсь,  что  другой  посол, с
которым я вам отправил шубу и учебники, оказался более европейцем и доставил
вам эти  вещи  в сохранности.  Впрочем,  на  запрос, посланный вам по  этому
поводу телеграфом, я ответа еще не получил. И вообще я отмечаю, что, вопреки
условию, я не имею от вас телеграмм, а  ведь вы должны были раз в две недели
по крайней  мере  давать о  себе  знать.  Я  за  последние дни  вам три раза
телеграфировал, но, конечно, неизвестно,  как теперь  действует телеграф: мы
здесь несколько дней даже без  телефонов сидели, и только с сегодняшнего дня
работа телеф[онной] станции понемногу начинает восстанавливаться.
     Воображаю, сколько  всякой  чепухи сообщалось  в ваших  газетах за  эту
последнюю  неделю!  Вкратце дело обстояло так.  Временное правит[ельство]  и
Совет  республики58  за последние  недели  проявляли какой-то такой  паралич
всякой деятельности  и воли,  что у меня уже возникал вопрос: да не политика
ли  это и не собирается ли Керенский59 и  К° дать большевикам, так  сказать,
зарваться  и  затем  одним ударом  с  ними  покончить.  В  действительности,
покончили  с  ним б[ольшеви]ки нападением  на  Зимний  дворец, в  котором  в
последний момент не было иной защиты, кроме юнкеров и смехотворного женского
батальона. Весь остальной  гарнизон,  подвергавшийся  в  течение  3-х недель
безудержному  воздействию   б[ольшеви]ков,  отказался  выступать  на  защиту
Вр[еменного]  правит[ельства], и  все  оно к вечеру 25 октября  оказалось  в
казематах Петропавловки, кроме Керенского, который бежал в Гатчину и с  5000
казаков   начал   там   готовиться   к  обратному   завоеванию   Петрограда.
Пронунциаменто60 б[ольшеви]ков подействовало оглушительно,  но не вызвало на
первых   порах   противодействия,   а   лишь   встретило  пассивный   бойкот
чиновничества,  интеллигенции и  городского самоуправления.  Жертв почти  не
было, матросы и красная гвардия61 вели себя вполне достойно, только  солдаты
кое-где  в  Зимнем  дворце,  а  еще вернее,  переодетые солдатами  уголовные
элементы  коснулись  слегка   кое-каких   сундуков  с  драгоценными  вещами.
Б[ольшеви]ки были, видимо, обескуражены очень единодушным  бойкотом  всех  и
вся (рассказывали  курьезы о  визитах новых "министров" в свои министерства,
где  все их  встречали  заявлением о  непризнании  -- начиная  с  тов[арища]
мин[истра] и кончая швейцарами и курьерами), бойкот этот угрожает остановить
всю  вообще  жизнь  столицы,  и  всем  начала  делаться ясной  необходимость
какого-то выхода, а именно,  образования нового министерства, несомненно уже
социалистического, ответственного перед Советами.
     Более правые элементы, нар[одные] соц[иалисты]62, меньшевики оборонцы63
и правые с[оциалисты]-р[еволюционер]ы64, заявили  протест против вхождения в
новое правит[ельство]  б[ольшеви]ков, а эти, в  свою  очередь, имея в  своих
руках   фактически   всю   власть,  конечно,   не   могли   согласиться   на
самоустранение,  хотя  и  соглашались,  во-первых,  допустить не  менее  40%
оборонцев   до   нар[одных]   социалистов   включительно,   а,    во-вторых,
по-видимому,--пожертвовать Лениным65 и Троцким66, которые со своим курсом на
социалистическую  революцию,   кажется,  остаются   в  единственном   числе.
Вмешались  железнодорожный67  и  другие  союзы, а сейчас  будто  бы  также и
Ставка68,  требуя,   все,   прекращения   военных  действий  и  немедленного
образования однородного  (т[о] е[сть] социалистич[еского])  министерства  из
всех партий от  н[ародных] с[оциалист]ов до большевиков. Известно,  с  какой
тягучестью  идут у нас всякого рода переговоры, и  неудивительно,  что воз и
поныне там: все еще не могут сговорится.
     Между тем, уже на 4-й день переворота, когда вся сила в городе была уже
давно  в  руках  большевиков,  правые  элементы,  так  наз[ываемый]  комитет
спасения69, под влиянием раздутых и, как потом оказалось, даже ложных слухов
о  "победах"  Керенского  под Гатчиной, в Пулкове  и Царском70, решились  на
безумный   шаг   обратного   захвата   телеф[онной]   станции,   крепости71,
Мих[айловского]  манежа   и  пр[очего],  послав  для  этой  цели  юнкеров72.
Предполагалось, кажется, участие и 3-х полков казаков, находящихся в Питере,
но они не только  не выступили,  а даже  будто бы выдали план всей авантюры.
Результатом  этой  предпринятой в  воскресенье  попытки  были  уличные  бои,
окончившиеся, конечно, полным разгромом несчастных юнкеров, которых перебили
около 200, причем  кроме того были  убитые и  со  стороны  красногвардейцев,
матросов и  солдат. Здание  Владим[ирского]  училища,  где юнкера  засели  с
пулеметами,  было обстреляно  даже из  пушек. Не обошлось и без самосудов  и
расстрелов.  Сотни юнкеров  арестованы  и в  качестве  заложников посажены в
крепости  и Кронштадте. Не будь этой воскресной  авантюры, весь  переворот в
городе прошел бы почти бескровно. За городом  дошло до форменного  сражения,
причем  бомбардировке и обстрелу подверглось в понед[ельник]  (третьего дня)
также и Царское  Село,  и  наша  Нюша из  окон  могла  наблюдать, как рвутся
шрапнели, а Бражников, случайно в эти дни проезжавший Царское, попал в самое
пекло  и  потрясен  военными  впечатлениями.  Что  касается  меня,  то  я  в
предвидении событий еще в  субботу решил не ехать  в  Царское, чтобы там  не
застрять,  и  все  эти  дни  провел  в  городе,  вплоть  до  сегодня,  когда
восстановилось движение по дороге, и я в 4.35 дня приехал сюда взять ванну и
посмотреть, что тут делается.  У  нас все  в порядке и  нигде  по  соседству
никакого ущерба никто не потерпел. Город занят советскими войсками и Красной
гвардией, которые поддерживают пока что  полный порядок.  О красногвардейцах
(рабочих)  вообще хорошо отзываются.  Они основательно  дерутся  и соблюдают
полный  революционный  порядок,   так  что   покамест  хулиганам  нет  ходу.
Большевистское  правительство  тем  не  менее  в  отчаянном  положении,  ибо
бойкотистская  тактика  всех  учреждений  создала вокруг  него торричеллиеву
пустоту73,  в  которой глохнут все  его декреты  и  начинания.  Б[ольшеви]ки
готовы  уступить  власть блоку  из  40% большевиков,  40%  оборонцев  и  20%
интернационалистов, на том же сейчас сошлись уже почти все другие партии, но
н[ародные] с[оциалист]ы и  правые с[оциалисты]-р[еволюционер]ы упорно  хотят
исключить самих  большевиков,  и  соглашение все не  налаживается.  Иного же
выхода  нет,  так как  кадетская74 и правая контрреволюция в лице  бежавшего
Корнилова и  донца Каледина75 слишком слаба, чтобы  идти сейчас в бой против
Петрограда. Разруха  растет,  с каждым днем  близится призрак голода и, если
так пойдет дальше, мы можем докатиться до стихийного взрыва анархии, которая
после  неслыханных  бедствий  отдаст страну  в  руки  какого-нибудь  крутого
взявшего  в  руки палку  капрала. Социалистический блок  -- сейчас последняя
попытка овладеть ходом вещей. Если он не состоится или не сумеет взять  руль
твердо в руки, то кораблю не миновать порогов, и весь вопрос лишь в том, что
уцелеет  при  неизбежном  тогда кораблекрушении.  Вот какие дела, милая моя,
родная, Любашечка, золото мое ненаглядное!
     Я себя чувствую очень бодро, здорово  и хорошо! Отдохнул,  очевидно,  и
заправился силами.  Питаюсь, благодарю Бога, пока еще очень хорошо, не очень
волнуюсь  событиями,  стараясь смотреть  на них  философски,  и менее  всего
переутомляюсь, а  попросту говоря,  ни черта не делаю, так как,  в сущности,
никакой работы нет из-за всей этой кутерьмы.
     Гермаша  неделю  назад уехал  в  Москву,  а Боря туда  же в субботу.  В
Москве, по слухам,  жестокие бои и даже погромы76. Я уповаю лишь  на то, что
обычно слухи и молва преувеличивают все  в десятки раз, но, конечно, события
такие, что всякое случиться может. Володю я видел прошлую субботу  и дал ему
700 руб.  на  покупку какой-то  шинели чуть не на собольем  меху, которую он
должен  был  переделать  себе  в  меховое  пальто.  Попенял его  малость  за
франтовство  и вечное  стремление  лезть выше  и  выше по лесенке  какого-то
денди77, но моя педагогика от него  отскакивает,  как горох от стены, и вряд
ли он что-либо  восчувствовал, кроме разве неудовольствия по поводу ненужной
воркотни. Нину эти  дни не видал, но увижу, наверное,  до отсылки тебе этого
письма.
     Большое мне утешение в  эти дни  дает  сознание, что  вы все  вне  этих
трудных дней и событий.  Хоть и счастье жить всем вместе, но в такие времена
и разлуке будешь рад, только бы сознавать вас в безопасности.
     Боюсь, в газетах  ваших очень много  вранья (здесь мосты разводили, а у
вас, кажется, сообщалось, что  они взорваны и т. п.) и, если  мои телеграммы
не доходят в нормальное время, то вы, пожалуй, там очень беспокоитесь. Прошу
поменьше поддаваться  всяким паническим слухам. У меня какая-то уверенность,
что лично с нами всеми ничего плохого не случится, и ты, маманя,  не унывай,
если   даже  узнаешь,  что  меня  в   министры  пригласят.   Об  этом  опять
поговаривают, и если  работа у Сименса и Барановского  будет  складываться в
направлении бесполезного толчения воды в ступе, то я, пожалуй, пойду спасать
отечество,  с тем  чтобы, когда  дадут  по шее (а это сейчас  делается очень
быстро), уже  не возвращаться к  делам,  а махнуть прямо к вам совсем. Так и
знай и  этим  и  утешайся,  если бы до тебя вдруг  дошли такие  слухи.  Если
состоится всеобщий  левый  блок  и последует  такое приглашение,  отказаться
будет  совершенным  дезертирством.  Кроме  того, в  случае введения всеобщей
трудовой повинности (а это,  вероятно, очень близко) единственный  доля меня
способ  освободиться от  Сименса и Барановского --  это уйти  в какое-нибудь
общественное служение,  от которого переход к чистой отставке уже  легче. Во
всяком  случае,  если я приду  к решению о вступлении в какую-либо  подобную
комбинацию,  то ты можешь  быть  уверена, это будет сделано не  под влиянием
какого-либо увлечения или донкихотства, а по зрелому размышлению, и, значит,
так  будет лучше не только для меня, но и для  нас всех. Не всегда это можно
ясно доказать (особенно будучи от  вас отрезанным, как теперь), но ты уж тут
поверь мне и положись на  мою способность правильно учесть  ситуацию и найти
наиболее удачный из нее выход.
     7 ноября
     Прошла  неделя, а воз и  поныне там! Б[ольшеви]ки,  разбив Керенского и
завладев Москвой,  не  идут ни  на  какие соглашения,  жарят  себе ежедневно
декреты, работа же всякая останавливается, транспорт, продовольствие гибнут,
армии  на  фронтах  начинают  умирать  с  голода.  Все  видные  б[ольшеви]ки
(Каменев78,  Зиновьев79,  Рыков80 (Алексей-заика) etc.81) уже  откололись от
Ленина  и Троцкого, но эти двое  продолжают куролесить, и я очень  боюсь, не
избежать нам полосы всеобщего и полного паралича всей жизни Питера,  анархии
и погромов. Соглашения никакого не получается, и виноваты в этом все: каждый
упрямо  как осел  стоит на  своей позиции,  как б[ольшеви]ки,  так и  тупицы
с[оциалисты]-р[еволюционе]ры   и    талмудисты    меньшевики82.   Вся    эта
революционная интеллигенция, кажется, безнадежно сгнила в своих эмигрантских
спорах и  безнадежна в своем сектантстве. А между  тем, соглашение теперь --
это  уже  последняя надежда на спасение революции,  и если  оно не состоится
или,  состоявшись,  не  сумеет  овладеть  положением,  т[о] е[сть]  навязать
известную дисциплину  как буржуазии,  так и массам,  -- неизбежно  стихийное
бедствие,  граничащее  с  полным развалом страны и  гибелью государственного
единства.
     Письмо  это мне  пока  не удалось  отправить,  и каковы в будущем будут
возможности с вами сноситься -- неизвестно. Я прошу тебя, Любанчика, и детей
обо мне не  беспокоиться, если даже  не будете иметь от  меня известий. Если
события примут  очень головокружительный  бег, то я,  м[ожет]  б[ыть],  тоже
отсюда уеду, на  юг ли к Сонечке, а м[ожет] б[ыть],  на  восток, например, к
Ивану  Манухину83. Приму  все меры,  чтобы  вас оповещать своевременно,  но,
м[ожет] б[ыть], не всегда удастся это сделать. Теоретически обсуждая  разные
возможности,  в крайнем  случае м[ожет]  б[ыть]  придется  ехать к Валерьяну
Мурзакову, а от  него к дяде Дунаеву84, чтобы по весне быть у  вас или вас к
себе туда выписать.
     У  Нины  я был  на днях.  Живет  она на Боль[ьшой] Дворянской в хорошей
квартире,  снимаемой 8-ю барышнями-учительницами, живущими коммуной. Одну из
ее хозяек  видал,  производит  хорошее  впечатление, и вообще вся  компания,
видимо,  очень  порядочная, трудовая  молодежь,  как-то  даже не  похоже  на
нынешних  слюнявых картежников,  эстетов  и футуристов85. Башмакам  и  всему
присланному очень рада. Выглядит  хорошо, розовая, толстая, только вот росту
бог  не дает! Ученье у них идет через  пень-колоду, по случаю  революционных
событий, и я грешным  делом  не вижу смысла в ее петроградском сидении. Того
же взгляда держится Виктор, и это, кажется, решит  судьбу Нинки: либо  мы ее
сошлем  к вам, если Виктору  удастся выхлопотать разрешение на  выезд,  либо
пошлем ее на юг, в Крым, к Андрею, а м[ожет] б[ыть], еще и в другое место. Я
вообще за разгрузку Петрограда от всех ненужных людей и, думаю, Нине  только
на пользу будет пребывание на юге. В поездку к вам не очень-то верю, так как
шведы  теперь абсолютно никого  не впускают,  и  даже деловым  людям  крайне
трудно добиться разрешения. Имейте это в виду на случай,  если бы  кому-либо
пришла фантазия съездить на побывку в Питер: назад уже не удастся вернуться.
     До сих пор не имею никаких известий  из Москвы, ни  от  Гермаши,  ни от
Бориса,  не знаю уж, уцелели ли там братовья-то! Районы Арбата, Пречистенки,
Никитской, а  также  центр -- Дума, Метрополь, сильно, говорят,  пострадали.
Известия о разрушении Кремля и Вас[илия] Блаженного86 оказались, по счастью,
ложными.
     Володю за посл[едние] дни не видел,  но Нина с ним говорила по телефону
-- у него все благополучно.
     8 ноября
     Ну,  слава  Богу, получилась сегодня ваша телеграмма  от  6/19  ноября.
Значит,  и  вы,  по  крайней  мере,  некоторые из  моих телеграмм  получили.
Несколько удивлен я припиской "Володя без денег". Надо сказать, что за месяц
с моего приезда Володя через мои только руки получил: 100  руб. от Дм[итрия]
Ник[олаевича], от него же еще 50 руб. и от меня на шубу 600+100, а всего 850
рублей. Как будто  это мало похоже  на  сидение без денег! Впрочем, я должен
заметить, что мне  очень трудно как-либо следить за В[олодей] и заботиться о
нем. Держит он себя со мной в высшей степени странно. Адреса, где живет, мне
не сказал, хотя я его об этом спросил  при  первом же свидании. Телефон дал,
по-видимому, театральный, и сколько раз я ни пытался его вызвать, ни разу не
добился. Ко мне он  не звонит и,  если не  считать как-то  приезда вечером в
Царское еще до всей этой кутерьмы с б[ольшеви]ками, визитами тоже не балует.
В к[о