Макс, Кедрин, де Роберти. Входил в 1906-1910 гг. в Главную ложу одним из товарищей председателя; в последн. степени посвящен специально приехавшим из Франции членом Великого Востока; в это время сидел в Крестах посвящение шло на свидании, в присутствии начальства, которое не понимало значения манипуляций. Состав Главной ложи: председатель, 2 товарища председателя, казначей и секретарь; 1 -- умер, 2 -- в эмиграции и 2 -- в России. Собирались в роскошном особняке, в масонских знаках. Принят был между прочим какой-то гвардейский полковник, клявшийся при посвящении на шпаге убить, если понадобится, царя (около 1909-10 гг.) В провинции ложи были в Нижнем Новгороде. Правило -- никаких письменных документов. Поэтому полиция ничего не могла узнать. Около 1911 распустили ложи -- опасались, что полиция все же проникает. После началась новая эра в русском масонстве -- Керенский и Некрасов. Кедрин рассказывал Маргулиесу, что в 1917 г. Керенский и Некрасов исключены из масонов за свою деятельность. Аргунов. Авксентьев масон с 1912-13 гг. в Париже. Читал в одной ложе о социализации земли. Керенский. Перед войной [неразборчиво] ложа особая: Вел. князь Александр Михайлович, Варв. Овчинникова, Беклемишев. Мих. Матв. Тер-Погосян. (Капбретон, 27 августа 1928 г.) Сам масон -- парижского призыва. Знает -- из вторых рук -- о масонах на Кавказе и кое-что об общерусских. Первая ложа русская, или первый Совет, но не русский Восток, утверждение получила от Парижского Востока на самостоятельное существование в 1908 или 1909 гг., когда в Париж приезжали Бебутов, Маргулиес и Урусов (это было продолжением их поездки в Константинополь к младотуркам). В тифлисскую ложу входили Хр. Ав. Вермишев, Георг. Мих. Туманов (сын поэта). Чайковский говорил о своем "четвертьвековом масонском стаже". XII. ИЗ ПИСЕМ Из письма Е. Кусковой Н. В. Вольскому (Валентинову) 10 ноября 1955 г. Самый трудный вопрос о масонстве. Наше молчание было абсолютным. Из-за этого вышла крупная ссора с Мель-гуновым. Он требовал от нас раскрытия всего этого дела. А узнал он об этом от тяжело заболевшего члена его партии (хоть убей не помню фамилии, на П, народник, очень известный). Мельгунов доходил до истерик, вымогая у меня (еще в России) данные, и заверял, что ему "все" известно. Я хорошо знала, что ему ничего почти неизвестно, как и Бу-рышкину. Потом в одной из своих книжек сделал намек, что такое существовало. Скажу Вам кратко, что это было. Началось -- после гибели революции 1905 г., во время диких репрессий. Вы их знаете. Ничего общего это масонство с заграничным масон ством не имеет. Никогда ни в какой связи не состояло на том простом основании, что это русское масонство отменило весь ритуал, всю мистику и прибавило новые параграфы. Цель масонства -- политическая. Восстановить в этой форме Союз Освобождения -- и работать в подполье на осво бождение России. Почему выбрана такая форма? Чтобы захватить выс шие и даже придворные круги. На простое название полити ческое они бы не пошли. 5. Изменение параграфов: а) Прием женщин, впервые. В масонские ложи заграничные женщины не принимаются; б) отменить все фартуки, всю амуницию, весь ритуал; в) посвящение состояло лишь в клятве, -- молчание, абсолютное. Качество -- мораль, доверие. Форма -- ложи по 5 человек и затем конгрессы. Ложи не должны были знать о существовании других лож. Но по встречам на конгрессах можно было судить о размахе движения и его состава, г) Выход -- опять с клятвой: никогда и никому, просто "заснуть". Таких выходов не помню: интерес к движению был огромен и наша пробковая комната действовала вовсю. Характерная особенность: я знала двух виднейших большевиков, принадлежавших к движению. Когда произошла октябрьская революция, мы с С. Н. [Прокоповичем ] были уверены, что все будет вскрыто. Партия ведь не терпела тайн членов. Ничего подобного! Уверена, что эти виднейшие большевики тайну соблюли, быть может из боязни репрессий и по отношению к себе. Людей высшего общества (князьев и графьев, как тогда говорили), было много. Вели они себя изумительно: на конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные-- высокого ранга. Почему нельзя вскрыть это движение? Потому, что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым -- кто его знает. Движение это было огромно. Такие общества, как Вольно-экономическое, Техническое были захвачены целиком. Это -- рецепт Союза Освобождения. Ведь еще во время его действия в Вольно-экономическом обществе прочно уселись его члены: Богучарский, Хижняков (секретари); С. Н. -- председатель Экономической секции. То же и в Техническом Обществе: Лутути, Бауман -- в центре. В земствах то же самое. Масонство тайное лишь продолжало эту тактику. Л. Н. Милюков, осведомленный об этом движении, в не-го не вошел: "Я ненавижу всякую мистику". Но много членов кадетской партии к нему принадлежали. Но так как Милюков был в центре политики, его осведомляли о постановлении конгрессов. Иногда и сам он прибегал к этому аппарату: надо, дескать, провести через него то-то и то-то. Одно из правил: не обращаться за членством к людям, казавшимся непрочными в их моральном или политическом естестве. Многие кандидаты, строго обсуждавшиеся, отвергались. Изумительно: не было там провокаторов а 1а Марков., которого покойный В. А. Розенберг ненавидел и звал "косоглазым лгуном", и осуждал Сер. Ник. за то, что тот привлек его к кабинету. Ведь и до сих пор тайна этой организации не вскрыта, а она была огромна. К февральской революции ложами была покрыта вся Россия. Здесь, за рубежом, есть очень много членов этой организации. Но -- все молчат. И будут молчать -- из-за России еще не вымершей. Один только Вель-мин, как-то случайно и уже под конец, [неразборчиво] попавший, как будто пробалтывается. Но слышала об этом мельком, и с ним по этому поводу в контакт не вступала. После смерти С. Н. получила несколько телеграмм, кратких: Fraternellement avec vous. Такой-то. Какое это "братство", было очень ясно выражено в отношениях, хотя после октября и разошлись во мнениях. Но личный контакт из-за этого прошлого всегда поддерживается. Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена -- не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчас по причинам Вам понятным. Много разговоров о "заговоре" Гучкова. Этот заговор был. Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения. А после дела Конрадч, в котором он вел себя совершенно непонятно и вызвал скверные подозрения, с ним вообще старались в интимные отношения не вступать. Под конец своей жизни он близко сошелся с германским штабом, и когда приезжал к нам в Прагу, совсем больной, и просил оказать ("fraternellement") услугу у чешского правительства, мы этой услуги не оказывали. Он знал, что мы знаем о его поездках в Германию и очень запутанно об этом рассказывал. Но один раз произошел инцидент. Его принял Бенеш, и он Бенешу точно рассказал о планах Гитлера -- нападение на Чехию, на Россию и т. д. Бенеш, зная о наших отношениях с Гучковым, спросил у нас, что это значит. Мы ему посоветовали с Гучковым дела не иметь. В следующий приезд Гучкова он его не принял. Потом слово в слово осуществилось то, что рассказывал Гучков Бенешу и нам. Вот Вам рассказ, очень суммарный, через кого-нибудь историки, конечно, об этом движении узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят. Маклаков, Баладинский и др. к этому движению не принадлежали. Они принадлежали к французским ложам, совершенно открытым. В Германии все это было не только открыто, но у них были свои дома, где происходили открытые заседания германских масонов. Мы, эмигранты, нередко снимали эти залы под наши собрания. А мы с С. Н. даже жили, приехав из России, у видного германского масона. От него многое узнали. Потом Гитлер все это движение стер с лица земли, дома конфисковал, часть масонов посадил в тюрьму, было, верно, и еще хуже. Вот все что могу сказать. Из письма Н. В. Вольского (Валентинова) Николаевскому 8 апреля 1960 г. Дорогой Борис Иванович, пока у Вас есть силы и возможность, обязательно разработайте и напечатайте все, что Вам известно о масонстве. Я очень рад, что этот вопрос поднял Аронсон, но если судить по тому материалу, о котором Вы пишете, что он в Ваших руках, тогда на Вас падает обязанность эту историческую загадку разгадать. Я передал кой-какой известный мне материал Аронсону, передам его и Вам. Кстати, известна ли Вам книга Осоргиной "Русское масонство". Я ее не знаю. Знаю только, что она печаталась в Бельгии, немцы тираж сожгли, но некоторые экземпляры книги остались. Один из них находится в библиотеке Базеля, другой -- в Женеве. В национальной библиотеке Парижа этой книги, кажется, нет. Кускова мне писала, что Гучков был масоном, но -- цитирую ее слова -- "после дела Конради, в котором он вел себя совершенно непонятно, с ним (масоны) старались не вступать в интимные отношения". Конради? Я этого не понимаю. О чем Кускова говорит? Она прибавила, что отношения масонов с Гучковым совсем прервались, когда стали известны его связи с немецким штабом. По этой причине, писала она, и Бенеш не стал принимать Гучкова и передал ему приказ прекратить его приезды б Чехословакию и Прагу. Кускова несомненно по масонской линии была в теской связи с Керенским и Коноваловым. Масонами были Хитил-ков, Богучарский, Лутуган, из большевиков С. П. Середа. Из письма Б. И. Николаевского Н. В. Вольскому (Валентинову) 17 апреля 1960 г. Обработать и опубликовать масонские материалы я сам считаю крайне нужным и важным, -- и займусь этим в ближайшее же время. Тем больше буду Вам благодарен, если пришлете имеющееся у Вас. Страшно жалею, что не повидал Бурышкина до его смерти. Я с ним был связан перед войной, когда он для меня многое нашел по масонству французскому и связи его с Интернационалом. Книгу Осоргиной я знаю, в Париже имел, теперь не имею, но пользоваться ею могу. Но она для масонства "карбонарского", т. е. русского, начала XX века, ничего не дает. Гучков до революции в ложах не был -- это я знаю вполне точно. В годы войны, когда было много группок, созданных масонами, но не входивших в их официальную сеть, по-видимому, Гучков был с ними как-то связан, но и тогда к масонам официально не принадлежал. Масоном он стал только во Франции, но русское масонство з эмиграции, на мою расценку, вещь совсем пустяковая. Самое крупное предприятие их, это группа, издававшая в 1922 г. журнальчик "Новь" (4 номера) и связанная с той тайной организацией, которая была осуждена в Киеве -- кажется, как "Комитет действия". Дело Конради, о котором Вам говорила Кускова, это дело убийцы Воровского (1922 г.), организацию защиты которого ставили масоны. Сумасшедший вздор. Связи Гучкова с немецким штабом были в 1919 г., когда Гучков вел переговоры с немцами о разрешении ему формировать для Деникина армию из военнопленных (тогда еще не возвращенных в Россию). Вздор не менее сумасшедший... Но Кускова имела в виду, конечно, связи позднейшие -- начала 1930-х годов, когда немецкий штаб Шлейхера -- Бредова, имевший тайные соглашения со Сталиным, завел также связи и с "русским право-военным лагерем" и... попал в руки группы Гучкова -- Скоблина... Сумасшествие совсем рекордное! Из письма Н. В. Вольского (Валентинова) Б. И. Николаевскому 8 марта 1960 г. Относительно масонства С. Н. Прокоповича Кускова, когда я ее прижал, написала мне, что она с С. Н. вступили в русскую масонскую организацию в 1906 г. (об этой организации у меня есть от нее большое письмо). Но покойный Бурышкин, сам масон и собравший огромное число всяких сведений и документов о масонстве (он мне показал целую кипу тетрадей об этом), мне сообщил, что ему доподлинно известно, что Прокопович вступил в иностранную масонскую ложу -- во время пребывания его и Кусковой за границей. Кускова, видимо, в нее тогда не вступила, ибо женщины в иностранные ложи не допускались. Когда я выразил некоторое сомнение относительно масонства Прокоповича еще в 1898 г., Бурышкин пожал плечами: "Зачем Вам в этом сомневаться, когда вот здесь, в этой тетради, все сведения о том, как и где Прокопович вступил в ложу". Все, что после смерти Бурышкина осталось, передано в архив Колумбии, (Колумбийского университета, Нью-Йорк) но собранный материал о масонстве туда не поступил. Парижские масоны его оттуда извлекли. Тер-Погосян -- сам масон -- на мой вопрос, переданы ли в архив масонские тетради Бурышкина, сухо мне ответил: "Нет, не переданы". И на этом разговор прекратил. Аронсон написал два очерка о русском масонстве в февральскую революцию -- на мой взгляд, очень интересные. По его просьбе я сообщил ему, что писала мне об этом Кускова. Было бы неплохо этот вопрос дальше копнуть. На мой вопрос -- почему около этого столько таинственности -- Кускова дала мне объяснение, но на мой взгляд, мало убедительное. Кстати, она мне сообщила, что Гучков был масоном, но от него они отшатнулись вследствие его сношений с военным германским штабом. Из письма Б. И. Николаевского Н. В. Вольскому (Валентинову) 3 апреля 1960 г. О русском масонстве у меня имеются интереснейшие материалы -- показания Гальперна, Чхеидзе, Гегечкори (члены Верховного Совета русских лож), воспоминания кн. Бебутова (основатель) и ряда других. На целый том: устав, история обеих "конвентов", история "усыпления" ложи Маргулиеса -- Бебутова (подозревали в провокации) и пр. Проко-пович вошел в ложу (бельгийскую) действительно в 1898 г., сразу же после того, как вышел из союза РСД. Есть материалы о переговорах, которые Бебутов в 1909 г. вел с Плехановым, эсерами и т. д. Многих звеньев все еще нехватает, и я ждал с публикацией, надеясь получить... К сожалению, не получаю -- придется публиковать так. Статьи Аронсона очень поверхностные, ничего не дают. Гучков масоном не был -- т. е., я говорю о масонстве в России 1907-17 гг. Эмиграция -- дело особое, совсем не интересное. Меня оно интересует мало, масонство российское -- дело другое. В 1914 г. оно помогало большевикам. Выяснить его историю важно. Материалы Бурышкина должны быть интересны -- но после "усыпления" "Полярной звезды" Бебуто-ва-Маргулиеса, русские масоны (карбонарии) с заграницей официальных связей не имели. Думаю, об этом масонстве у Бурышкина сведений было мало, т. к. центральными фигурами были Керенский, Некрасов, Гальперн, Чхеидзе, Терещенко, Коновалов, -- из которых, кажется, никто ему не рассказывал. Во всяком случае, за всякие дополнения буду благодарен. Из переписки Б. И. Николаевского с П. А. Берлиным Николаевский -- Берлину, 12 января 1955 г. ...думаю, что являюсь единственным человеком в мире, хорошо осведомленным о "думском масонстве" 1907-1917 гг. Имею записки ряда деятелей. Николаевский -- Берлину, 14 февраля 1955 г. Получил "Масонские речи". Не можете мне сообщить, кто автор? Не для печати -- для архива. У меня ведь много масонских тайн (думаю, я единственный, кто имеет устав "думского масонства" Керенского -- Некрасова, воспоминания Бебутова и пр.). Мне передавали, что был напечатан на правах рукописи очерк Кандаурова. Нельзя найти? Берлин -- Николаевскому, 23 февраля 1955 г. Рад, что Вам пригодилась книжка о масонах. Мне ее дал видный масон, но взял с меня слово, что я не назову его имя и уничтожу номер. При этом он категорически уверяет, что он не автор и автора не назвал. Николаевский -- Берлину, 25 марта 1955 г. По масонской линии: я знаю, что был большой доклад Кандаурова об истории масонского русского XX века. Не был ли он где напечатан? Берлин -- Николаевскому, 16 июля 1955 г. Я Вам передал как-то масонский доклад. Не мог Вам сообщить тогда имя автора доклада, так как масон, мне его передавший, просил ничего о нем не говорить. Но теперь другой масон в разговоре со мной назвал имя докладчика, не наложив на меня печать молчания. Да и докладчик давно умер. Это -- Осоргин. Из письма Б. И. Николаевского Б. Вольфу 10 июня 1959 г. Дорогой коллега, Сведения Войтинского не вполне точны. Милюков, например, и еще целый ряд членов Временного правительства определенно не были в составе масонских лож. В воспоминаниях Милюкова Вы найдете его рассказ, что впервые он о них узнал лишь в эмиграции -- это он узнал от меня. Я же уверен, что формально в ложе не был и Львов. Он, несомненно, знал о существовании этой организации, но думаю, что формально в нее не входил. История "думского масонства" (так его в свое время называли) очень сложна, я собирал эти материалы почти 40 лет, но не уверен, что все знаю. В годы войны руководящую роль играли Керенский, Некрасов и Гальперн (Александр Яковлевич, адвокат, тогда меньшевик, умер пять лет тому назад в Лондоне). Их организация раскинулась тогда по всей России. Я установил факт существования свыше 20 лож, было два Всероссийских съезда, существовал Совет и пр. Совет в февральские дни не собирался и состава правительства не назначал. Система работы их состояла в том, что масоны создавали сеть замаскированных организаций, которыми руководили, не вскрывая своего собственного существования. У меня имеется много материалов, главным образом, рассказы участников. В организацию входили и большевики, через их посредство масоны давали Ленину деньги (в 1914 г). Я все это собираюсь публиковать. Из письма Б. И. Николаевского Б. П. Козьмину 3 мая 1927 г. Большое спасибо за пересылку рассказа Чернова о саратовских масонах. Поблагодарите от меня и его, если он знает, для кого он писал свою справку. Мне она очень пригодится. О том, что в Саратове тоже существовала ложа, я знал, но ничего более конкретного добыть не мог. Тема эта у меня все разрастается и разрастается, но еще очень много недостает. В одном Вы, быть может, смогли бы быть мне очень полезны: в 1915 или 1916 гг. в Петрограде в издательстве "Прометей" была выпущена книга автора, подписавшегося Евграф Сидоренко: "Итальянские угольщики". Сама по себе, книга эта весьма безграмотна ( ее жестоко разделал тогда же Г. И. Шрейдер в "Голосе минувшего", но по ряду обстоятельств, для истории русского масонства она в высшей степени важна и мне иметь ее прямо необходимо. Так как в свое время в продажу она поступила в очень незначительном количестве, то найти ее легче всего будет в Ленинграде. Не могли ли бы Вы попросить кого-либо из живущих в Ленинграде и следящих за тамошним антикварным рынком поискать и, если удастся, то и купить эту книгу? Все расходы я, конечно, тотчас же возмещу. Буду Вам очень признателен, если Вы сможете оказать мне эту услугу и буду рад быть в свою очередь чем-нибудь полезным Вам. Из письма Б. И. Николаевского С. Г. Сваткину 26 января 1930 г. Многоуважаемый Сергей Григорьевич, [...] Спасибо за сведения о Бебутове. И все же Вы в справках о нем и в поручительствах за него будьте поосторожнее. Обвинение относительно его службы у немцев, по-видимому, тоже имеет некоторую долю основательности: я знаю человека, из эмигрантов, проведших все время войны в Берлине, которого на этот счет предупреждал Макс. Гарден. Роль, которую он сыграл в Стокгольме в деле устройства встречи Протопопова с немцами, тоже одной случайностью объяснена быть не может. Он, несомненно, был использован немцами и несомненно же сознательно шел на это. Но меня теперь интересует не это, а его сношения с Департаментом полиции. Я не знаю, осведомлены ли Вы о причинах, почему именно на Бебутова пало это подозрение? Знаете ли Вы о масонских ложах, существовавших в Питере в 1906 и следующих годах? Число членов в них было очень ограничено, тем не менее в "Новое время" сведения о них просочились вполне точные в фельетоне Манасевича-Мануйлова. Расследование, произведенное в этих ложах, и дало основание для обвинений против Бебутова. Н. Соколов, сам тоже масон, только поддерживал обвинения, выдвинутые там. Я довольно хорошо знаю эту историю, я допросил на этот счет и Соколова, и некоторых других. Их данные мне казались не вполне достаточными для решения вопроса. Расследование в этой части особенно трудно, так как масоны принципиально не рассказывают о своей организации, даже вообще отрицают ее существование, а в этих условиях их утверждения неминуемо Должны казаться висящими в воздухе. Но мне удалось найти одно свидетельство, которое решает почти все загадки в этом вопросе, а именно, указание, что Бебутов и еще один общественный деятель с довольно большими связями были не служащими Департамента полиции, а информаторами, дававшими сведения в частном порядке Манасевичу-Мануйлову. Этим объясняется тот факт, что Департамент полиции (помните, "Дело о командировке коллежского асессора Алексеева", напечатанное в "Былом"?) и питерская охрана (об этом мне говорил А. В. Герасимов) ничего о масонах не знали. Частная информация Манасевичу-Мануйлову была нужна для обслуживания придворных кругов и оттуда же шли деньги на оплату Бебутову. Обо всей этой истории в печати я рассказывать не собираюсь, если только не буду писать истории русского. масонства начала XX века, -- тогда ее придется рассказать. Сообщаю о ней Вам только для сведения. А знаете ли Вы вообще что-либо об этих масонах? Подбираю все детали о них и с историей их центра знаком довольно хорошо, но все же многое мне еще не ясно, а потому я был бы очень благодарен за все мелочи. Из письма Б. И. Николаевского С. П. Мельгунову 14 мая 1930 г. Относительно масонства: я вполне определенно знаю, что Гучков масоном никогда не был, по крайней мере никогда не принадлежал к русскому масонству: ни в его первый период, когда это масонство носило более или менее обывательский характер, ни тем более, во второй, когда это масонство реорганизовалось в карбонарскую сеть. Более того, с масонством у Гучкова было даже столкновение -- о масонской подкладке сам Гучков не знает. Относительно В. Львова я вопроса не выяснял специально, но и его принадлежность я считаю невероятной: мои свидетели расходятся по вопросу о том, было ли формальное решение Верховного Совета, о непринятии октябристов в ложи или такого решения не было; но все они сходятся на том, что на практике, по-видимому, ни одного октябриста в ложи принято не было. Если бы в ложи был принят октябрист -- депутат, то мои свидетели знать об этом должны были бы. Из письма Б. И. Николаевского С. П. Мельгунову 27 мая 1930 г. Дорогой Сергей Петрович, (...) По существу: насколько я знаю, кн. Львов тоже не входил в масонскую организацию. Он, несомненно, был очень близок с рядом ее деятелей; я уверен, что он знал об ее существовании, но, по-видимому, и только. О существовании в 1915 г. тройки в указанном составе я ничего не знаю и думаю (почти что уверен), что такой тройки тогда не было. Я думаю, что "тройка" с планами переворота существовала с осени 1916 г. и что она готовила похищение царя, но состав ее был несколько иной. Об этом действительно пора было бы рассказать, но "масоны не позволяют". Из письма Б. И. Николаевского М. А. Алданову 23 января 1931 г. Статьи Мельгунова* я читал с большим интересом. Он ставит крайне важные вопросы. Но поскольку я могу судить по тем разделам, которые мне хорошо знакомы, он многого не знает и потому многое неправильно толкует. В частности, он совершенно не знает истории масонов: роспуск их в 1911 г. был фиктивным для того, чтобы устранить подозрительного Бебутова и еще одного и тех, кто с ними был лично связан. Остальные именно в этот период сплотились и создали прочную организацию, имевшую два Всероссийских съезда, оформленный Совет, организации в 12-15 городах, свыше 100 членов в одном Петербурге и т. д. У меня собрано о них очень много вполне точного материала -- я даже думаю завести особую "масонскую картотеку", но публиковать этот материал, пожалуй, еще рано: многие живут в России, а там ГПУ теперь особенно внимательно интересуется масонством и может пытаться искать непосредственные нити от прошлого к настоящему. 0x08 graphic * Статьи Мельгунова в "За свободу" о заговоре 1916 г. - Прим. Б. И. Ни-колаевского. ПРИЛОЖЕНИЯ ПРИЛОЖЕНИЕ 1 Д. БЕБУТОВ РУССКОЕ МАСОНСТВО XX ВЕКА (Глава из воспоминаний) Осенью 1906 года я решил заняться специально организацией масонов в России. Я находил, что это единственная организация, которая, если сумеет твердо основаться, в состоянии будет достичь нужных результатов для России. Но я боялся, что масонство не особенно вяжется с натурой русского человека. Мало сделаться масоном, надо им быть. Необходимо проникнуться необходимостью соблюдения тех ритуалов, тех обрядностей, того порядка заседаний, наконец, той дисциплины, без которых работа масонов немыслима. Не только работа в смысле заседаний, а в смысле достижения той цели, которая намечается. Лишь при строгом соблюдении всех условий достигается та сила, которой пользуются масоны в Европе. Лишь при безусловном подчинении младших степеней старшим масоны достигают желаемых результатов. Весь вопрос в строгой дисциплине. Масонство в Европе достигло того, что правительства прислушиваются к решениям масонов. В Европе во всех органах управления имеются масоны. Они в курсе всего правительственного механизма, в курсе всей экономической жизни страны. Масоны были в России давно, но они всегда преследовались, так как правительство боялось упускать из своих рук власть. Александр Первый был сам масон и сам же в конце концов испугался их и предал их. Страх правительства настолько был велик, что при Николае Первом в присягу была введена фраза не принадлежать к масонам. Все декабристы были масоны. И если проследить историю масонов, то становится ясным, масоны представляют силу, с которой правительству приходится считаться. В чем же лежит эта сила? Только в строгом исполнении всех масонских постановлений, что заставляет людей действовать солидарно. Все, что принято рассказывать о масонах, об ужасах, происходящих на заседаниях, -- все это неправда. Но заседания в строгом порядке и необходимое требование взаимной поддержки составляют всю силу масонов. К несчастью, эти главные условия составляют большую противоположность с натурой русского человека. Начиная организацию, я всегда этого опасался, и все мои опасения оказались основательными. Во время выборной работы в Первую Думу со мной очень осторожно заговорил Е. И. Кедрин о масонах. Заметив, что я очень заинтересовался, он признался, что сам масон, и что имеются еще масоны в достаточном числе, чтобы принять новых членов. При этом он заявил мне, что и другие масоны уже обратили на меня внимание и, если бы я захотел вступить в масонство, то согласны были бы принять меня, если выдержу установленный экзамен. Прием мой был назначен на 23 апреля. В этот день заседал еще третий кадетский съезд. Мне было назначено явиться в редакцию газеты "Страна" на Невском, д. 92, ровно в 2 часа. В передней встретил меня Кедрин, чтобы я не мог больше никого видеть и провел через коридор в одну из последних комнат. Я знал, что прием в масонство сопряжен с тайным ритуалом, но в чем он состоял, мне не было объяснено, так как это составляет тайну для всех. Рассказывают про масонов всякие сказки о приеме, все это чистый вздор. Напротив: прием, должен сказать, производит сильное впечатление и основан на очень логическом принципе. Он совершается тайно, вступающий не знает до последней минуты, пока он не принят, кто такие другие масоны и кто его принимает. Это чрезвычайно важно на случай, если кто не принят, чтобы он не мог никого назвать. Самый прием имеет целью узнать человека, вызывая его на полную откровенность. Оставив меня одного, Кедрин удалился и, вернувшись, передал мне лист бумаги, на котором были написаны вопросы. Когда отве- ты мои были готовы, просмотрены и найдены удовлетворительными, то мне были завязаны глаза и какие-то двое увели меня в другую комнату. Проделан был весь ритуал приема, который отнял два часа. Должен сказать, что самый допрос производит страшно сильное впечатление, получается какое-то особенное настроение, какое-то желание отвечать на все с полной искренностью. Настроение такое приподнятое, что разве совершенно испорченный может кривить душой и не будет искренним в своих ответах. Словами этого нельзя выразить, это надо самому испытать, чтобы понять, что происходит с человеком. Такое же мнение я слыхал от других, когда они принимались. Объявив и поздравив меня, по положенному ритуалу, со вступлением в масонство, каждый из присутствующих трижды поцеловался со мною. Когда я увидел близко знакомые лица, то был удивлен, ибо по голосам не мог никого узнать. Принимал меня профессор М. М. Ковалевский, в качестве мастера-наместника, а затем присутствовали доктор Баженов, Кедрин, проф. Котляревский, проф. де Роберти, Маклаков, и доктор Лорис-Меликов. С открытием Первой Государственной думы и клуба кадетов все так были заняты, что о никакой организации не приходилось думать, и это, надо признаться, большая ошибка, что никто о дальнейшем не думал. Я твердо решил тогда, что когда все наладится и войдет в нормальную колею, заняться серьезно организацией масонства. Мне всегда представлялось, и сейчас я в этом убежден, что только при надлежащей организации масонов, и, конечно, при твердом решении участвующих подчиниться масонской дисциплине, возможно достигнуть каких-нибудь реальных результатов. Этому может служить примером Турция, Португалия. Без войска никакая революция, никакой переворот немыслим, а пропагандировать войско, главным образом офицеров, можно только при посредстве масонов, а не подпольной литературой, которая вовсе не в духе русского офицера. Сейчас же после роспуска Первой Думы я переговорил со всеми и все согласились со мной, что надо начинать дейст-вопать. Первым делом был послан в Париж список наших имен с заявлением, что мы решили действовать и принимать новых членов. С декабря 1906 г. очень регулярно начали у меня собираться для приема новых членов. Были приняты профессора Гамбаров, Иванюков, Бородин, Павлов-Сильван-ский, доктор Жихарев, бар. Мандель, Маргулиес, Щеголев, Немирович-Данченко, Тираспольский, Макаров, Демьянов, Переверзев, Геловани, Масловский, Аничков, Кальманович, полковник лейб-гвардии Измайловского полка Теплое, граф Орлов-Давыдов, Морозов, Колюбакин, Антоновский, Гольм, Свечин, Кармин. Намечание и прием делался с большим разбором. Хотя мы всех этих лиц хорошо знали, но, тем не менее, предварительно поручалось двоим навести справки, и только после обсуждения добытых сведений поручалось кому-нибудь сделать намеченному лицу предварительное предложение вступить в масонство. Когда число вступающих начало увеличиваться, то был возбужден вопрос о легализации. Принадлежа к французскому масонству, нужно было просить легализации в Париже. Сделать это надо было чрезвычайно тайно, и потому ждали случая, когда кто-нибудь из масонов, известных Великому Востоку Франции, поедет в Париж. Весной 1907 г. предварительные переговоры было поручено вести Кедрину и Ковалевскому. Ковалевский, вернувшись осенью, привез два патента, которыми ему разрешалось открыть ложи в Петербурге и Москве, но разрешения эти были не от главного масонства "Великого Востока Франции" (Grand Orient de France), а от единственной ложи Шотландского рита. Имеются два вида масонства: масоны Великого Востока Франции и масоны Шотландского рита. Великий Восток, признаваемый всюду, насчитывает 33 степени и предоставляет полную свободу веры, Шотландский рит имеет только 18 степеней и требует обязательное верование в бога. Эти масоны никакой роли не играют и никаким влиянием не пользуются. Они же допускают и женщин в масонстве. Таким результатом поездки Ковалевского все остались недовольны. Нам было желательно: во-первых, сношений с Великим Востоком и затем приезд уполномоченных для настоящей легализации. Кедрин же ничего не мог устроить, так как Ковалевский заявил ему в Париже, что им все [уже ] устроено. Зимой в 1907 году было решено заняться Москвой, но так как в Москве имелся один только масон -- доктор Баженов, а для приема требовалось заседание ложи в числе не менее семи, то решили командировать в Москву семь чело- век. Были назначены я, Орлов-Давыдов, Маргулиес, Макаров, бар. Мандель, Кедрин и Демьянов. В январе 1908 г. мы поехали в Москву. Заседание ложи было устроено в квартире доктора Баженова. Прием совершал Баженов в качестве мастера наместника, а мне как изучившему во всех подробностях все ритуалы, было поручено давать первые наставления и руководить ритуалом. К приему намечены были кн. Урусов, Оболенский (оба депутата Первой Думы), присяжные поверенные Балавинский, Гольдовский и Сахаров и актер Сумбатов (Южин). Я не забуду впечатления, которое произвел на меня князь Урусов. Он был страшно сосредоточен. На мое строгое замечание, что если он явился ради любопытства или личного интереса, то должен удалиться, и на вопрос, способен ли он отрешиться от всего земного, он с полным спокойствием отвечал, и вид и голос его были удивительно искренни. С таким же спокойствием он снял все, что было на нем ценного, и передал мне в руки. Такое же впечатление произвел [он ] на нас всех и в самой ложе. Он с полным откровением рассказал всю свою жизнь, все пережитое им во время службы в министерстве внутренних Дел, будучи товарищем министра. После приема всех была установлена ложа Московская, под названием "Ложа Освобождения". Мастеррм-наместником был выбран Баженов, первым братом-наставником -- князь Урусов, вторым -- Оболенский, секретарем -- Гольдовский, оратором -- Балавинский. На другой день снова все собрались, и москвичи, когда им было объяснено о различии двух существующих течений во французском масонстве, присоединились также к мнению большинства петербургских братьев о желательности принадлежать к "Великому Востоку". Меня и Баженова уполномочили ехать в Париж и окончательно договориться о приезде французов, уполномоченных Верховным Советом для легализации масонства в России. Решено было, что 2 февраля мы с Баженовым выедем в Париж. Вернувшись в Петербург, в квартире Ковалевского состоялось* общее собрание всех масонов, для доклада о состоявшемся открытии ложи в Москве и о резолюциях, принятых в Москве. Нужно было утверждение и согласие 0x08 graphic * Так в тексте. -- Прим ред.-сост. всех. Тут разыгрались сцены, которые так знакомы и свойственны всем организациям в России. В председатели собрания Ковалевский как на грех предложил графа Орлова-Давыдова. Громадный, тучный, неуклюжий Орлов-Давыдов, типичный дегенерат, отличается феноменальной глупостью. Страшный тяжелодум и при этом привычка все умственные мышления излагать громко при всех. Не привычный совершенно председательствовать, он, конечно, растерялся, не мог ничего формулировать и получился такой сумбур, что он кричал на всех: даже на тех, которые не раскрывали рта; все кричали на него. Как только я доложил обо всем, что было в Москве, Ковалевский заявил, что он откалывается, а желающих быть с ним просит заявить ему. Неудачное, правда, заявление Ковалевского сразу задело многих, и Кедрин первый выступил возражать Ковалевскому и главным образом обрушился на него за призыв присоединиться к нему. Непонятно, почему, но с самого начала заседания, еще до открытия, многими чувствовалось что-то неладное, а как только Ковалевский с Кедриным обрушились друг на друга, то собрание сразу приняло бурный характер. Были моменты, когда все кричали, подбегали друг к другу, махали руками. При всем ужасе и тяжелом чувстве, которые все испытывали, наверное искренне, общий смех был вызван сценой между председателем и Кедриным. Орлов-Давыдов, вскочив со своего места, тащил Кедрина к себе и не давал говорить, кричал: "Повторите еще раз". Кедрин не выдержал, и так заразительно расхохотался, что все невольно начали смеяться. Несмотря на смех, все были удручены совершившимся расколом. Не знаю, как другие, но для меня было ясно, что хотя раскол и небольшой, но это не предвещало слишком большой прочности для организации. С Ковалевским остались только его близкие друзья Гамбаров, Иванюков, де Роберти и Аничков, который, примкнув к Ковалевскому, потом шепотом говорил каждому из нас на ухо, что он будет и с нами. Очень характерно для Аничкова, который никогда не знает, чего он хочет, но самый факт указывает, что попали люди, недостаточно проникнутые самой идеей. Как ни старались уговаривать Ковалевского, ничего нельзя было поделать, он остался тверд в своем решении. Очень неприятно было терять Ковалевского, не говоря уже о том, что самый факт получившихся двух течений с самого начала возрождения масонства был уже крайне печален для дальнейшего успеха. Как было решено еще в Москве, 2 февраля мы с Баженовым поехали в Париж, Заявление наше было принято с большим вниманием и Верховным Советом решено было командировать двух членов Верховного Совета гг. Булэ и Сэншоль (Boulet, Sincholl). Расходы по поездке мы обязались уплатить, по тысяче франков каждому. Одну тысячу принял на себя граф Орлов-Давыдов, а другую тысячу петербургская и московская ложи взяли на себя. Мы были представлены Верховному Совету. Гроссмейстером в то время был депутат Лафер -- лидер радикалов в парламенте. Баженова и меня сразу возвели в 18-ю степень и очень с нами носились. Все поздравляли нас и желали успеха в наших начинаниях. Мы имели случай присутствовать на масонской свадьбе и видеть весь обряд венчания. Надо сказать, что самый церемониал и весь обряд чрезвычайно интересен и торжественен. Приезд французов в Россию был назначен на 8 мая того же 1908 года. Мы торжествующе вернулись: я в Петербург, а Баженов в Москву. По моем возвращении снова начались регулярные заседания и прием новых братьев. На первом же заседании, ввиду выбывшего Ковалевского, вновь были произведены выборы должностных лиц. Мастером-наместником решили выбрать Орлова-Давыдова, в надежде, что это понудит его давать широко на нужды масонов, что при его средствах легко было сделать для всякого другого, но ввиду его скупости это оказалось слишком трудным для него. Он давал кое-что, но это бывало сопряжено с такими подготовлениями, что становилось противно с ним заговаривать. Самым тяжелым для меня было то, что постоянно переговоры с ним поручались мне. Взносы в ложу он делал по установленному порядку для всех, 4% с квартирной платы, а в кружечный сбор, полагаемый после всякого заседания, он опускал всегда рубль. Затем он на приезд французов дал тысячу франков, и впоследствии, когда был выбран он в Верховный Совет, то дал единовременно 3 тысячи руб. Секретарем и казначеем снова был выбран я, оратором Маргулиес, первым наблюдателем Кедрин, вторым -- барон Мандель. Заседания ложи происходили исключительно у меня. Все ведение дела поручено было мне, составление списков, выдачу денег и всякие сношения должен был делать я. Вновь вступающий должен был видеть только меня и я должен был делать первое наставление и вводить на прием. Из осторожности я не имел дома никаких списков. Все имена я старался всегда держать в памяти, а пометки о взносе каждого делал в старой телефонной книжке и не против фамилии, а по заглавным буквам фамилии. Каждые три месяца я отчитывался, чтобы не трудно было запоминать всякую мелочь. Как было условлено, 8 мая 1908 г. приехали оба француза. На вокзал встречать поехали я и Орлов-Давыдов. Отвезли их в гостиницу "Англия" на Исаакиевской площади. Напившись кофе и дав французам переодеться, мы с Орловым-Давыдовым отвезли их в Кресты к Маргулиесу, чтобы совершить сокращенный ритуал. О поездке этой я уже писал, когда описывал, как садились в Кресты осужденные депутаты первой думы. Об этой поездке я никому раньше не говорил из масонов. Только накануне приезда масонов, когда мы вдвоем с Орловым-Давыдовым устанавливали порядок дня, то я ему открыл свой план. Он очень удивился моей смелости, но сейчас же согласился. Самому Маргулиесу я говорил [сказал об этом ] за несколько дней и он сперва был согласен и очень доволен, а через день прислал мне письмо, в котором просил не делать этого сумасшествия. Но я твердо решил это сделать и проделка удалась. Когда потом мы рассказали о нашей поездке в тюрьму, то все были удивлены моему нахальству. Только после того, как проделка мне удалась, я сам испугался моей смелости. Я думаю, что я никогда не решился бы на такую поездку, если бы я долго ее обдумывал. Это можно было сделать только при таком сильном возбуждении, в котором я находился. В три часа в этот же день было назначено торжественное заседание для легализации и установления ложи. Когда мы вернулись из тюрьмы, то пришел в гостиницу Баженов. Завтракали мы в гостинице. После завтрака я поехал делать нужные приготовления, устраивать комнату, как это требуется по наказу. У меня в это время квартиры не было, так как старую квартиру я сдал ввиду отъезда дочерей, а новая еще ремонтировалась. У Орлова-Давыдова тоже шел ремонт, и мы решили воспользоваться квартирой Маклакова. Квартира его была еще тем удобна, что собрание стольких людей днем у депутата не вызывало особых подозрений. Все уже были в сборе с 2 часов дня. Я расставил столы и стулья, разложил все необходимые масонские предметы, словом, привел комнату в настоящий вид. Ровно в три часа приехали французы с Орловым-Давыдовым и Баженовым. Тут благодаря рассеянности Баженова случилось несчастье, которое могло иметь очень печальные последствия. Баженов забыл в автомобиле масонские книги и шофер увез их в гараж. В гараже легко могли их заметить, начать рассматривать, и кто-нибудь легко мог донести о странных книгах; пришлось ехать выручать книги. Французов я провел в приготовленную для них комнату. Французы облачились, в ложе все заняли свои места. В этот день приглашены были также Ковалевский и отколовшиеся вместе с ним братья. Для них были приготовлены специальные места, как это полагается для гостей, сзади председателя. Я должен был вводить французов, а в ложе, в самых дверях, встретил их Орлов-Давыдов, как мастер наместник, с двумя братьями-наблюдателями. После обмена приветствиями Буле занял место мастера-наместника, Сэншоль место первого наблюдателя, вторым наблюдателем был поставлен Баженов, я занял свое место секретаря, а оратором в этот день был назначен Маклаков. Начался церемониал установления ложи. По совершении ритуала я огласил привезенную французами от Верховного Совета грамоту. Ложа получила название "Полярная звезда". После этого все присутствующие начали подписывать клятвенное обещание в двух экземплярах, одно для нас, другое французы отвезли в Париж. Затем французы произнесли прекрасные речи. Им отвечал, как это полагается, брат оратор. После этого все были удалены. Остались только я, Орлов-Давыдов, Кедрин, Баженов, Маклаков и барон Мандель. Я и Баженов получили 18-ю степень, будучи в Париже. Названных лиц нужно было также возвести в 18-ю степень, чтобы имелось нужное число для шапитра (совет этой степени). Маргулиесу также была обещана эта степень и нам было дано исполнить ритуал по его выходе из "Крестов". Совет 18-й степени необходим для решения вопросов, которые не могут быть известны ложе. Все было кончено в 7 часов, а в 8 часов все собрались на обед к Донону. У Донона метрдотель, француз, мой хороший знакомый, очень умело 0x08 graphic * Так в тексте. -- Прим. ред -сост. отвлекал прислугу, делая всякие распоряжения, когда начались тосты. Обед прошел, так сказать оживленно*, что засиделись до трех часов ночи. На второй день мы возили французов показать город, обедали в ресторане "Медведь" и в 11 часов поездом Николаевской железной дороги французы вместе с Баженовым уехали в Москву устанавливать там ложу. С ними поехал и Орлов-Давыдов. В Москве самый церемониал был сокращен ввиду немногочисленности членов, и пробыв там только один день, французы уехали в Париж. Таким образом почти на глазах Столыпина и его многочисленной охраны, при всех строгостях всяких собраний, было организовано по всем правилам, с полным ритуалом масонство. Масоны посещали тюрьму, устраивали ложи в двух столицах, а правительство со Столыпиным ничего не подозревало. Этого мало, в новой квартире я устроил настоящую ложу, как она должна быть, и даже мебель заказал специальную. Квартиру из четырех комнат я нанял над помещением бывшего клуба с тем расчетом, что не будет заметно, когда у меня будут собираться, так как внизу ежедневно собиралась думская фракция кадетов. Комната для ложи была в конце коридора и выходила окнами во двор. Это тоже навсегда осталось тайной для Столыпина. Мы совершенно спокойно собирались и вначале проявляли большую деятельность. Были приняты вновь депутаты: Пергамент, Буккейханов, Черносвитов, Некрасов, Караулов, Розанов, Головин (бывший председатель Второй думы), Килевейн, Кузьмин-Караваев, князь Максудов, генерал Субботин, Симонов, Веретенников, Буслов, предводитель дворянства Дмитриев, профессор Гордеенко, князь Эристов, доктор Светловский, Измаилов, четыре офицера-сапера и один артиллерист. В августе на заседании были выбраны делегаты для присутство-вания на ежегодном конвенте масонов в сентябре в Париже. Выбраны были: я, Орлов-Давыдов, Маргулиес. Орлов-Давыдов в последнюю минуту сказался больным и не явился на конвент. Думаю, что из простой трусости. Двоюродному брату Столыпина все-таки не хотелось попасться. На конвенте были только мы вдвоем: я и Маргулиес. Конвент обыкновенно длится неделю, затем происходят два обеда: обед для всех степеней и обед для 18-й степени. В конвенте принимаются решения, делают запросы правительству, которому ставят на вид решения конвента. Заседания носят характер парламента. Мы участвовали на всех заседаниях, в дебатах же не участвовали, чтоб не попасть в прессу и тем не выдать нашу тайну. Мы были также и на двух обедах. Собственно говоря, хотя мы были и легализованы, ложи наши считаются законными, но этого недостаточно. После установления двух лож и совета 1-й степени нужно было официально обратиться ко всем масонам других стран и просить нашего признания, а затем посредством публикации объявить об этом. Ввиду нашего политического положения сделать этого мы не могли. Тем не менее мы придумали сделать это иначе. Мы решили объехать масонов всех стран и лично заявить о нашем существовании, избегая огласки через прессу. В ноябре месяце мы собрали свой конвент, т. е. всех имеющихся масонов. Конвент длился три дня. Первый день он собирался у меня. Председательствовал Ковалевский. Второй день -- у Орлова-Давыдова, председательствовал я и третий день -- снова у меня, председательствовал Головин. На конвенте, во-первых, решено было выбрать Верховный Совет. Выборы были тайными, записки должен был распечатывать только я один и я должен был сообщить результаты трем лицам, которые получили бы большинство. Эти лица имели право кооптировать еще трех лиц. Имена лиц, вошедших в Верховный Совет, никому не могли быть известны, исключая меня, и только через меня Совет мог давать свои директивы ложам, также и ложи могли сноситься с Советом только через меня. Во-вторых, решено было произвести выборы должностных лиц в Совет 18-ти. Выборы в этот совет должны были происходить только между теми лицами, которые уже имели эту степень. Наконец было решено устраивать массонство во всех крупных городах. В Совет 18-ти председателем был избран я, первым наблюдателем -- Ковалевский, вторым -- Кедрин, секретарем -- барон Мандель, оратором -- Маргулиес. В Верховный Совет, как выбранный для постоянных сношений, я входил сам собою и баллотировке не подлежал. Баллотироваться в Верховный Совет могли братья, имеющие 3-ю степень, т. е. мастера и выше. Выбранными в Верховный Совет оказались кн. Урусов, Головин и Маргулиес. Когда я увидал результаты, то у меня точно что-то сорвалось -- я предвидел большие неприятности. Предчувствие меня не обмануло. Несмотря на всю идейность масонской организации вообще, а нашей, в данном случае, в частности, несмотря на клятвенное обещание, которое масоны всегда дают: любить друг друга, чувство тщеславия у некоторых оказалось слишком большим, и очень скоро начались закулисные интриги. Баженов и Гольдовский, особенно первый, не могли мириться с тем, что они не были выбраны, а когда вдобавок они еще не были кооптированы, то недовольство их стало заметно проявляться. Маргулиес и тут проявил себя; попал он благодаря своему нахальству и умению ловко интриговать. Он сумел убедить многих и собрать себе голоса. Присутствие его в Верховном Совете и его пошлая наглость скоро стала невыносимой всем остальным. На первом же заседании Совета 18-ти (шапитра) решено было возвести в эту степень Головина и Урусова, не потому, что они попали в Верховный Совет, это была тайна для всех, а ввиду их прежней деятельности вообще. Я совершил это посвящение с полным ритуалом и должен сказать, что минута получилась чрезвычайно торжественная, когда они оба, стоя на коленях, произносили присягу. Своей искренностью они произвели глубокое впечатление на всех. Когда собрался Верховный Совет, то сразу занялся вопросом устройства лож в других городах и установлением сношений с масонами других стран. Было решено озаботиться посвящением немедленно лиц, которым можно было бы поручить подготовление почвы на местах. Для намеченных задач требовались деньги и было высказано вообще желание стремиться к образованию какого-нибудь фонда на всякие нужды. Решено было кооптировать Орлова-Давыдова в Верховный Совет и поставить ему условием предоставление нужных средств. Я рассказал братьям, как мне было сказано Орловым, что на политическую работу он имел бы возможность давать по 2 тысячи ежемесячно. Было решено пригласить Орлова на другой же день, и Урусову поручено обратиться к нему с просьбой. Я не находил удобным указывать Урусову слишком детально, как следует ему говорить с Орловым. Как только Урусов начал говорить, я сразу заметил на лице Орлова саркастическую улыбку, улыбку, которая часто бывает у людей недалеких. "Вот, дескать, для чего вы меня сюда пригласили, не ради моих достоинств, а только ради моего кармана." Мне казалось, точно я читаю это в душе Орлова. Я поспешил вставить несколько слов, надеясь, что Урусов меня поймет. Но Урусов продолжал, и когда он Орлову сказал, что я им передал высказанное мне Орловым предположение давать две тысячи в месяц на политику, то Орлов сразу замкнулся. Он начал объяснять, что им начаты большие постройки по сахарному заводу, которые поглощают все его средства, начал утверждать, что у него не хватает даже на личные расходы и кончил тем, что он даст теперь три тысячи, а когда представится возможность, даст больше и что сделает это сам, без напоминаний. Когда же кончилось заседание, Орлов выждал, чтобы все ушли, и начал допытывать меня. Я рассказал ему все откровенно, весь мой разговор с братьями Верховного Совета и начал ему объяснять неправильность его поведения. Он, наконец, казалось, проникся моими объяснениями, потому что обещал исправить и изгладить неприятное впечатление своего объяснения в Совете. Я все ждал, что в следующем заседании он сам заговорит и объяснит свое поведение, но я ошибся. Видимо, врожденная скупость взяла верх, и он решил ограничиться выданными тремя тысячами. На одном из ближайших заседаний ложи я предложил кандидатуру Лучиц-кого, депутата от Киева. Советом было решено, что если Лучицкий согласится вступить в масонство, то [нужно будет ] поручить ему пропагандировать идею масонства в Киеве. Предложение мое было принято, и выбраны были двое для переговоров с Лучицким. Порядок был такой: сперва кто-нибудь предлагал кого-нибудь к принятию; тогда обсуждалось сделанное предложение, и если оно принципиально принималось, то назначались двое, которым поручалось навести возможно подробные справки о названном лице. В следующем заседании добытые сведения обсуждались всеми и, если, они оказывались достаточными, то брату, впервые предложившему, поручалось узнать, желает ли то лицо вступить в масонство. По получении утвердительного ответа выбирались два новых брата, которые обязаны были явиться к названному лицу, каждый в отдельности, и, не называя себя, должны были проверить предварительно его взгляды на разные вопросы, по установленному опросному листу. Эти выбранные братья являлись всегда с карточкой впервые предло-жившего, так что намеченному к принятию лицу нечего было опасаться. По выслушивании доклада уполномоченных братьев, ложа решала, принять или нет, и в случае согласия назначала день приема. Таким образом, проходило четыре заседания, пока ложа решала вопрос о принятии кого-нибудь. Такая строгая проверка казалось, вполне гарантировала, чтобы в масонство не проник какой-нибудь провокатор. Ввиду возможной провокации, решено было просить Верховный Совет в Париже дать строжайший приказ всем ложам Франции никого из русских без предварительного запроса нас о личности желавшего вступить, не принимать. Такое решение наше было встречено с полным сочувствием, и просьба наша была уважена. Быть может, такая мера нас только и спасла, что мы не были разоблачены. Затем, имея в виду,что некоторые масонские знаки могли быть известны полиции, мы решили ввести у нас, кроме общих масонских знаков, еще добавочные, наши специальные знаки. И было решено никому не доверять, кто только делает иностранный знак, а отвечать только после добавочного русского знака. Этим также мы себя гарантировали. Лучицким была выражена полная готовность вступить в масонство, и он был принят. Тогда ему было поручено подготовить почву в Киеве. Он как раз в то время уезжал на рождественские каникулы в Киев и мог заняться этим вопросом. Верховным Советом было решено не откладывать с вопросом об установлении сношений с западными масонами. Для этой цели были командированы Урусов, Маргулиес и я. Маргулиес и Урусов должны были поехать в Швейцарию, Италию и Будапешт, а я должен был поехать в Киев и Одессу, чтобы проверить на месте, представляется ли возможность создать ложу, и затем проехать в Константинополь, чтобы установить сношение с тамошними масонами и младотурками и затем дожидаться Урусова и Маргулиеса, чтобы уже вместе с ними ехать в Одессу и Киев для открытия лож. В самых последних числах декабря 1908 г. мы выехали. Урусов и Маргулиес проехали в Париж, чтобы заручиться рекомендательными письмами, а я в Киев. В Киеве я был обрадован Лучицким, который сообщил мне, что ему удалось уже переговорить с бароном Штейнгелем, депутатом Первой думы, и обнадежил меня, что к нашему возвращению он рассчитывает иметь достаточное число, чтобы открыть ложу. Проехал я в Одессу. Там я должен был говорить с присяжным поверенным Ратнером, который был предварен о моем приезде Пергаментом. Так как Ратнер не был еще масоном, то я не посвящал его в подробности нашей организации, а поручил ему прозондировать почву, найдутся ли желающие вступить в масонство, и обещал ему вернуться через две недели, чтобы подробно поговорить. На другой день отходил пароход, и я уехал в Константинополь. Прибыл я в Константинополь 3 января 1909 г., вечером. На другой же день отправился я к Нарадунгияну -- это французский масон и член партии младотурок, из армян. Он очень обрадовался узнать, с какой я приехал целью, и тут же начал телефонировать приятелям. Большинство турок принадлежит к итальянским масонам. Большинство масонских лож находится, главным образом, в Салониках. Там же раньше, до переезда в Константинополь и по возвращении из Парижа, находился и ЦК младотурок, так называемый комитет "Единение и прогресс". В два дня На-рандунгиян познакомил меня с главными масонами, находящимися в Константинополе. Познакомил меня также с депутатом Карассо и Талат-беем. Карассо -- присяжный поверенный, из евреев, депутат Салоник, он же был впоследствии выбран объявить султану Абдул-Гамиду о ниспровержении. Талат-бей -- турок, также из Салоник, и был выбран товарищем председателя палаты. Молодой Энвер-бей -- кра-савец, майор, гордость младотурецкой партии и армии -- глава всего движения. Скромность его при разговоре прямо чарует, а логичность его речи поражает всякого. Также На-радунгиян дал мне возможность переговорить с представи-телем дашнакгутиюнов. С Ахмет-Риза я решил не видаться до приезда Маргулиеса и Урусова. Ахмет-Риза я знал еще когда комитет младотурков заседал в Париже. Все собрания с младотурками происходили в ресторане Токатлиана. Это единст-венный хороший ресторан. Хозяин Токатлиан -- армянин и масон. Над рестораном шла перестройка; он устраивал в то время гостиницу, а также особое помещение для масонской ложи. Свидания наши происходили не в общей зале, а в потайной комнате, куда сам Токатлиан проводил каждого из нас отдельно, незаметно от посетителей. Несмотря на конституцию, нужно было младотуркам быть настороже, да и я не хотел, чтобы мои свидания были известны. Приходилось быть очень осмотрительным, так как наше правительство нисколь- ко не стеснялось завезти российские порядки, и на улицах можно было часто видеть русских сыщиков, которые даже в чужой стране не могли преобразиться и отречься от традиционных зонтика и галош. В гостинице я держал себя, как турист; на осмотр города брал нарочно гида, а когда отправлялся на свидание, то шел один, пешком. Мне все-таки повезло: гид мой оказался итальянцем и ярым революционером; его, оказалось, хорошо знал Нарадунгиян. Через десять дней приехали Урусов и Маргулиес. Они побывали в Швейцарии, Италии и Будапеште. Всюду они были радушно приняты, и нужные отношения были установлены. Для Константинополя на имя Ахмет-Риза они также привезли письмо от гроссмейстера масонов Лафэра. Ахмет-Риза уже знал о моем пребывании и был предупрежден Таалат-беем и Каракассо, что я жду приезда Урусова и Маргулиеса, чтобы побывать у него. Когда мы все трое отправились в парламент и отправили Ахмет-Ризу наши карточки, то моментально были приняты. Там в парламенте порядок такой: ворота парламента закрыты и охранены стражей младотурков. Являющийся посетитель передает свою карточку чиновнику, сидящему в будке, у ворот, и дожидается на улице; по получению разрешения пропускается в ворота. Когда мы приехали и послали свои карточки и письмо к Ахмет-Ризе, то мгновенно были приняты. Наверху лестницы встретил нас Таалат-бей, а в дверях кабинета сам Ахмет-Риза. Встреча эта произвела на стражу сенсацию настолько, что, когда мы в следующий раз отправились в парламент, то уже не пришлось посылать карточек. Привратник -- младотурок похлопал каждого из нас по плечу и сразу пропустил. Ахмет-Риза принял нас чрезвычайно любезно. По принятому обычаю было подано кофе. В кабинете находился Таалат-бей и какой-то оппозиционный принц. Просидели мы полчаса, как подали Ахмет-Ризу две визитные карточки. Ахмет-Риза успел только сказать: "Voila vous serez en compagnie des amis", как уже входил Гучков и драгоман посольства Мандельштам. Увидав эту фигуру, мы моментально стали прощаться с Ахмет-Риза и, не поздоровавшись с Гучковым, поспешили выйти. Выходя, я сделал Таалат-бею масонский знак, что я хочу с ним говорить. Когда мы были в коридоре, то я ему объяснил, какой "друг" Гучков и какой это либерал. Таалат-бей очень благодарил, что я ему это объяснил, и говорит мне: "Можете быть спокойны, что Гучков кофе не получит". Да и вообще прием Гучкова, несмотря на то, что он явился торжественно, в сопровождении драгомана посольства, был совсем другой. Затем, когда началось заседание парламента, нас провели в ложу. Места для публики были устроены довольно оригинально. Очень роскошные ложи в коврах были уставлены большими мягкими креслами. Вероятно, особой надобности в них нет. Публики почти нет, все только случайные иностранные посетители. Гучков тоже был проведен в ложу, и ему все время объяснял и называл депутатов Мандельштам, который тщательно нас рассматривал с удивлением, что многие депутаты снизу нам кланяются. Конечно, от Гучкова он знал, кто мы такие. Этого Мандельштама спустя год я имел случай встретить на вечере у Брянчанинова в Петербурге. Он рассказывал про организацию младотурков, и я еще раз убедился, как наши господа мало осведомлены в вопросах, которые составляют главную задачу их службы. Все младотурки -- масоны, комитет младотурок из десяти членов; каждый из этих десяти организует особый комитет тоже из десяти; каждый из этих десяти организует снова группу из десяти и т. д. Десять человек каждой группы знают только лицо, их сгруппировавшее. Кроме масонской организации у них имеются фидаи, организация которых напоминает организацию карбонариев. Присягают фидаи на мече и короне и никогда не знают, кто [их ] приводит к присяге и где это происходит. Согласившегося итти в фидаи ведут с маской на лице, чтобы он не мог догадаться, куда его ведут. Дорогой провожающие меняются, и он таким образом не знает, кто его вел. Затем, при испытании и при-сяге, снимают маску, а приводящие к присяге лица сидят в масках. Система пропаганды в войсках у них, по словам Энвер-бея, совсем была иная, чем у нас. У них вербовались только молодые офицеры. Объясняется это тем, что молодого офицера легче пропагандировать. Так как старшие, большей частью семейные и обеспеченные, труднее соглашались на риск. Пропаганда между солдатами была строго запрещена; с офицеров требовалось, чтобы они и жили в казармах, и возможно больше сближались с солдатами и заботясь о них настолько бы их к себе привязывали, чтобы они были готовы на всякий риск, чтобы защищать офицеров. Вот, так сказать, главные основы, на которых делась пропаганда и судя по результатам можно судить о правильности такой постановки дела. Мы пробыли еще десять дней, встречаясь постоянно в потайниках ресторана Токатлиана. Из Константинополя мы уже втроем направились в Одессу. Присяжный поверенный Ратнер сообщил нам, что у него есть четыре человека, изъявивших желание образовать масонства*. На другой день решено было их собрать в квартире Ратнера и начать прием. Для образования ложи недостаточно было пяти лиц: требуется наличность семи, чтобы образовать ложу. Поэтому мы решили принять пока имеющихся налицо, а затем уже снова приехать устанавливать ложу, когда найдутся желающие. Во время приема случилось маленькое замешательство, которое нас несколько смутило. Из явившихся двое, узнав, что они будут подвергнуты экзамену и должны будут подчиниться ритуалу, отказались от вступления, говоря, что подчиняться и брать на себя обязательства они не хотят. Смущены мы были потому, что нежелательно было, чтобы люди, не вступающие, знали о существовании организации; но ручался за них Ратнер. Кроме Ратнера были приняты: директор кредитного общества Суботкин и гласный Думы Симяков. Когда мы ехали в Одессу, то всю дорогу Маргулиес хотел нам доказать, каким громким именем он там пользуется и что его присутствие гарантирует полный успех нашей миссии. Жалко было смотреть на него, когда нам в Одессе заявили, что именно присутствие Маргулиеса вредит успеху и что ни в коем случае при первой организации не хотят иметь еврея. Из Одессы мы приехали в Киев. Тут у Лучицкого имелось одиннадцать человек. Состав лиц здесь оказался чрезвычайно интересным: были профессора, общественные деятели и даже товарищ прокурора судебной палаты Пахомов. Прием происходил в квартире Лучицкого. Председательствовал князь Урусов, но почувствовал себя нехорошо, передал мне предсе-дательствование, так что мне пришлось устанавливать ложу, которой было дано название "Киевская Заря". Названия для лож устанавливаются Верховным Советом. Наличность принятых лиц давала возможность сразу установить ложу. Масте- 0x08 graphic * Так в тексте. -- Прим. ред.-сост. ром-наместником был избран барон Штейнгель, первым наблюдателем -- Литвинов, вторым -- Полторацкий, секретарем -- Вязлов и оратором -- Пахомов. Такая организация считалась очень удачной, и она сразу начала себя проявлять настолько, что через месяцев шесть приехал Пахомов в Петербург по поручению братьев просить Верховный Совет командировать кого-нибудь для открытия второй ложи. Это было летом, некого было посылать, и мной было передано Пахомову, разрешаю открыть временно вторую ложу с тем, что осенью будет кто-нибудь командирован для легализации. Председателем второй ложи был выбран Пахомов. Московской же ложе было поручено открыть ложу в Нижнем Новгороде. Велись переговоры об открытии лож в Саратове и Курске. Приезжавшему с Кавказа Здановичу, принятому в Петербурге, поручено подготовить организацию на Кавказе. Во второй очередной поездке предполагалось посетить Лондон, Берлин и Швецию, но поездке этой не суждено было осуществиться. По возвращении нашем из поездки, в феврале 1909 г., был возбужден вопрос, что слишком многолюдные и частые собрания могут быть опасны, поэтому было решено, оставляя главную ложу -- "Полярную Звезду" -- в полном составе, для занятий образовать несколько отдельных лож; новых братьев принимать уже в эти новые ложи, и лишь в особых случаях принимать в главную ложу. Одну ложу назвали "Северное сияние". Мастер-наместник Некрасов, первый наблюдатель -- Караулов, второй -- князь Эристов, оратор -- Черносвитов и секретарь -- князь Головани. Следующая ложа -- "Заря Петербурга". Наместник -- Морозов, первый наблюдатель -- Кузьмин-Караваев, второй -- Гордеенко, секретарь -- Демьянов, оратор -- Кармин. Наконец, было решено организовать военную ложу. Наместником был Андреянов, оратором -- Масловский и секретарем -- Тимофеев- Хотя занятия шли регулярно и все аккуратно собирались, но я лично часто бывал не удовлетворен. Мне часто приходилось замечать, что между братьями нет настоящей близости, без чего масонство обречено на смерть. Из Москвы все чаще приходили сведения, что все очень недовольны Баженовым, который недостаточно конспи-ративен и часто чрезмерно болтлив. Кем-то получено сведение, что Жихарев в подозрении у социалистов-революционе-ров. По этому случаю был назначен суд, который не нашел ничего подозрительного и даже пожалел Жихарева, который искренно был этим потрясен. Затем многих начала пугать систематическая травля в черносотенной прессе против жидомасонов кадетов и в этом усматривали, что, быть может, у правых имеются какие-нибудь сведения. Начали пугаться еще больше, когда в Думе правые кричали, что им известна принадлежность Маклакова к масонству. Многих испугала также появившаяся в "Русском знамени" заметка, в которой говорилось, что могут назвать имя русского князя, которого видели в ложе в Париже. Несомненно, это был намек на меня. Между тем у Кедрина, во время обыска, когда нашли масонскую ленту и он заявил, что принадлежит к французскому масонству, то не обратили даже никакого внимания. Словом начало создаваться какое-то неопределенное настроение, начали высказываться о временном прекращении занятий. На одном из заседаний Маргулиес и Макаров, всегда особенно подчеркивающие свой радикализм, а при малейших слухах готовые спрятаться и отречься от всей своей деятельности, потребовали, чтоб комната у меня была преобразована в жилую комнату. Затем потребовали, чтоб я показал диплом и клятвенное обещание. Только я их достал, Макаров, не дождавшись никаких решений, как зверь бросился рвать бумагу и так стремительно, что никто не успел произнести [и] слова. Все начали кричать, кто протестовать, кто одобрять, нельзя ничего было разобрать. Самый главный документ был уничтожен. Этот день -- последний день масонства в России, и я еще раз убедился, что масонство не для русских. Должны люди быть дисциплинированы, разве мог так Макаров позволить себе такую выходку. Можно было находить опасным сохранять такой документ в частной квартире, но уничтожать исторический документ было преступление, которому нет названия. Наконец, в феврале 1910 года решено было созвать собрание из 12 братьев для выяснения всех циркулирующих слухов и обсудить, что дальше делать. Каждая ложа должна была отдельно обсудить вопрос и делегировать двух братьев, снабженных мандатами. На собрание явились Головин, Кальманович, Морозов, Гордеенко, Эрис-тов, Некрасов и я. Из Москвы: Баженов, Урусов. Из Киева -- Вязлов, Полторацкий; из Нижнего Новгорода -- Кильвейн и Каминский; и от военной ложи -- Масловский и Макаров. Председателем собрания был выбран Головин. Сперва хотели поставить вопрос: закрыться или нет. Потребовав слова, я заявил от [имени] Верховного Совета, что у настоящего собрания таких полномочий нет, что собрание может только обсудить положение и высказать пожелания, предоставив каждой ложе отдельно решать самой, продолжать ли занятия или заснуть временно (масонское выражение). После очень долгих, горячих споров началась баллотировка. Перевес был бы на стороне желающих продолжать работу, если бы депутат Некрасов не нарушил данного ему его ложей определенного мандата не прекращать работы. Голоса разделились; решение было предоставить ложам самим решить дальнейшую судьбу. При таком неопределенном настроении ложи предпочли временно уснуть. Таким образом, еще раз мы доказывали полную неспособность к твердой организованности. Говорят, что многое теперь не ладится ввиду общего переутомления, но я лично не могу с этим согласиться. Я объясняю недостатком настоящей культурности всей интеллигенции. Думаю, что для идейной организации недостаточно быть ученым, начитанным; нужно еще что-то такое, чего недостает у нас. Уже одно то, что люди при идейной работе вносят личные симпатии и антипатии -- некультурно. Некультурность наша в том, что не умеем держать себя в известных рамках, не умеем подчиняться необходимой дисциплине, не умеем исполнять в точности принятые на себя обязательства. Не умеем относиться к себе с той строгостью, без которой работать нельзя. Всякая организация нуждается в денежных средствах, без чего и работа невозможна. Люди, вступающие в организацию, обязаны производить взносы. Люди культурные такое обязательство ставят выше всего. Что же наблюдается у нас. Большинство даже не думает об этом. Стоит невероятных усилий, чтобы производить эти сборы. Не платят не потому, что не желают платить; нет, по простой небрежности, халатности, потому что не хотят быть строже к самому себе. Ведь это и есть некультурность. Почему в Европе простой рабочий сам, без всякого напоминания, в определенный день и час является и производит взнос. Потому что в нем сильно развито чувство долга, он сознательно относится к делу, в нем есть эта культурность. Мне казалось, при создании масонства, можно было во всех центрах иметь группы, которые, разрастаясь могли бы проникать во все отрасли государственной жизни и незаметно для самого правительства сдвинуть жизнь из стоячего болота. На масонство я смотрел как на единственное средство объединить людей разных лагерей, конечно прогрессивных, и объединить не на политической, новой программе, а лишь на культурно-просветительной работе, на делах городского управления. Для политики могли бы существовать ложи. Ведь в Европе масоны очень различных направлений, люди с очень различными политическими программами, но это не мешает существовать и для общей работы. Есть ложи философские, культурно-просветительные, чисто благотворительные и, наконец, специально социалистические радикальные. Сила масонства в том, что в него входят люди различных слоев, различных положений и таким образом масонство в целом имеет возможность действовать на все отрасли государственной жизни. Если бы мы имели людей, тесно с нами связанных в разных учреждениях, мы могли бы быть лучше осведомлены, мы вовремя знали бы, что готовят господа Столыпины, Рач-ковские и им подобные, мы могли бы многое предупредить, многое, может быть, изменить или смягчить. За короткое время существования масонства оно уже сказалось в этом смысле. С введением Столыпиным военно-полевых судов из гвардейских полков по очереди назначались судьями старшие офицеры, полковники. Имея братом полковника Измайловского полка Теплова, мы достигли того, что когда он бывал судьей, то ни одного смертного приговора не было. Сенатором Дедюлиным, ревизовавшим Киевскую губернию, делопроизводителем был взят наш брат Кармин -- секретарь Сената. В то же время в Киев был переведен окончивший курс в инженерной академии наш же брат, из военной ложи, Тимофеев. Узнав, что в составе ревизующих находится Кармин, Тимофеев моментально поехал к нему, дал себя знаками узнать Кармину и оказал ему чрезвычайно ценные услуги. Разве все это не подтверждает мое мнение, что при посредстве масонства можно было бы достигнуть очень многого. Ведь вот уже сказывалось значение масонства с самого его зарождения и при том, что мы еще были в самом тесном кружке -- а когда мы проникли бы всюду, чего только нельзя было [бы] сделать. А разве малое значение имело, что в Киеве мы сумели привлечь товарища прокурора Пахомова. Когда люди хотят служить идее, они должны уметь отречься от личных чувств. Нельзя служить идее и во всем первенствовать. Большой ошибкой было вводить людей узко партийных и непримиримых, а такие у нас были. Есть люди, которые проникнуты чувством противоречия, как например Колюбакин. Когда прекратилась настоящая работа масонов, то многие собирались у меня для общей беседы. ПРИЛОЖЕНИЕ 2 ГР. АРОНСОН МАСОНЫ В РУССКОЙ ПОЛИТИКЕ 1. Конспираторы. Существовала в России, может быть, немногочисленная, но политически влиятельная организация, представители которой играли весьма видную роль в переломные годы русской истории -- в 1915-1917 годы, в эпоху первой мировой войны и февральско-мартовской революции. Особенностью этой организации была прежде всего ее засекреченность, доходящая до того, что спустя много десятилетий ни один из ее участников не разгласил ни тайны ее состава, ни тайны ее деятельности. Другой отличительной чертой этой политической организации является пестрота, разномастность, разношерстность деятелей, которых она объединяла -- людей, принадлежащих к разным, подчас враждующим между собой партиям и группам, но стремящихся несомненно создать активный политический центр не межпартийного, а надпартийного характера. Таковы были русские масоны, члены последней по времени -- до октябрьского переворота -- масонской организации, сведения о которой могут быть собраны не без труда из раз- ных рассеянных то тут, то там фактов или намеков. Достаточно привести десяток имен известных русских политиков и общественных деятелей, принадлежащих к масонской элите, чтобы подчеркнуть, что в данном случае мы имеем дело не только с существенным фактором русской политики указанного времени, но и с редким феноменом, мимо которого, однако, прошли почти все историки эпохи, и о котором ничего не знает, кроме вызывающих скепсис слухов, рядовой читатель. Вот несколько имен из списка масонской элиты, которые на первый взгляд кажутся совершенно не укладывающимися в одну организацию, на деле, однако, тесно связанных между собой на политическом поприще: князь Г. Е. Львов и А. Ф. Керенский, Н. В. Некрасов и Н. С. Чхеидзе, В. А. Маклаков и Е. Д. Кускова, великий князь Николай Михайлович и Н. Д. Соколов, А. И. Коновалов и А. Я. Браудо, М. И. Терещенко и С. Н. Прокопович. Что поражает в этом списке, это буквально людская смесь, в которой так неожиданно сочетаются социалисты разных мастей с миллионерами, представители радикальной и либеральной оппозиции с лицами, занимавшими видные посты на бюрократической лестнице -- вплоть до ... бывшего директора Департамента полиции. Что за странное явление, особенно непривычное в русской общественной жизни, для которой всегда были характерны полярность воззрений, сектантское начало во взаимоотношениях, взаимные отталкивания! Неудивительно, что многие, краем уха слышавшие о масонах, берут под сомнение самый факт их существования, во всяком случае не без недоумения встречают сообщения об их роли. Как? Масоны? -- говорят они. Мы знаем в годы первой мировой войны о распутинской клике, имевшей связи при царском дворе, мы слышали о великих князьях и генералах, пытавшихся уговорить двор пойти на компромисс с Государственной думой. Широко известно было о политических домогательствах кадет, о выступлениях трудовиков и социал-демократов. В газетах мелькали имена ведущих русских политиков: А. И. Гучкова, П. Н. Милюкова. Но о масонах ничего не приходилось ни слышать, ни читать. Может быть, только о ... "жидомасонах", об этой фантасмагории, сочиняе- мой в черносотенной печати и в тайной полиции, над которой принято было смеяться*. Для того, чтобы никому не было обидно, что он что-то важное упустил, чего-то существенного не заметил в русской политике, стоит привести успокоительное сообщение, что мы все, ничего не знавшие в свое время о политическом масонстве, находимся не в плохой компании: П. Н. Милюков в своих воспоминаниях, написанных в начале 40-х годов и изданных в 1955 г., сознается, что он ничего не знал о масонах. Касаясь рада явлений этого порядка, он не решается и сейчас называть это масонством и прибегает к довольно странным, окольным определениям: "Если я не говорю здесь ясно, -- пишет он, -- то это потому, что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства" (т. 2, стр. 333). Иными словами, такой осведомленный человек, как Милюков, стоявший в самом пекле политической и общественной жизни России, даже не догадывался о деятельности и роли масонов, и только случайно, только много позже февральской революции узнал об этом. Так основательно была, по-видимому, засекречена, законспирирована деятельность масонов! Так тщательно скрывали они факт своего существования и так усердно прятали концы в воду! Надо сознаться, что читатели мемуаров Милюкова не без удивления отметили его странную манеру выражаться, ни разу не упоминая имени масонов и ограничиваясь какими-то намеками. Это тем более необъяснимо, что задолго до второй мировой войны в печати говорилось о масонах, назывались 0x08 graphic * Вот образец трактовки этого вопроса черносотенным "Русским знаменем": "Человечеству угрожает новая опасность... международный жидовский санкедрин, существующий до сих пор только тайно, превращается в явное и весьма признанное учреждение, которое будет первым шагом на пути жидовского всемирного господства, первым признанием всеми государствами высшей власти жидовства... Страшные сказки воочию осуществляются жидомасонством, идущим твердо и неуклонно к тысячелетней своей цели, то есть к превращению всех народов в полных и покорных рабов народа богоубийц и сумасшедших преступников." (Цитата взята из книги П. Е. Щеголева "Охранники и авантюристы", М. 1930.) многие имена. Милюкову, несомненно, была известна работа С. П. Мельгунова, печатавшаяся отдельными главами в газетах и вышедшая в 1931 г. отдельной книгой ("На путях к государственному перевороту"), в которой немало говорится о масонах. Он знал и мемуары И. Гессена "В двух веках", вышедшие в 1937 г., в которых дан конкретный материал о масонах. Сами масоны, говорят, связанные клятвой, молчат, но почему Милюков чувствует себя связанным в этой области -- непостижимо. 2. Из истории масонства. Прежде чем перейти непосредственно к интересующей нас теме о масонах в первую мировую войну и февральскую революцию, будет уместно коснуться вопроса о русском масонстве в 20 веке вообще. Правда, заметной политической роли оно не играло, хотя вполне возможно, что масоны пытались организовать какие-то кадры политической оппозиции. Это было так понятно в России, только что пережившей бурную эпоху 1905 года и первых двух Государственных дум. Характерной чертой русского масонства тех лет был, по-видимому, факт связанности его с французскими масонскими ложами. Русские масоны как бы светили заемным светом с Запада. Так, по данным, опубликованным в печати (особенно Мельгуновым и некоторыми другими), в Москве в годы 1906-1911 существовала ложа "Астрея", связанная с именем психиатра Н. Н. Баженова, а в Петербурге -- "Северная звезда", возглавлявшаяся "оратором" М. С. Маргулиесом и "секретарем", кн. Д. Бебутовым. По тем же данным, в Петербурге существовала ложа "Космос", в которую вошли -- возможно, еще во Франции -- профессора Русской высшей школы в Париже 1906-07 гг. Максим Ковалевский, Е. Вл. де Роберта, Е. Аничков, Ю. Гамбаров. Среди масонов этой французской школы называли также Вырубова, Кедрина, Амфитеатрова. Об участии В. А. Маклакова уже в этот ранний период в масонском движении мы время от времени наталкиваемся в печати. Так, например, А. Тыркова-Вильямс ("На путях к свободе") описывает свою встречу с Маклаковым в Париже в 1905 г.: "Маклаков в первый раз меня видел. Но это не по- мешало ему как-то незаметно сделать масонский знак. В Париже я смутно слышала, что проф. М. Ковалевский открыл в Париже русскую ложу. В нее вошли многие мои знакомые, включая Е. И. Аничкова" (стр. 200). Это происходило за границей. Но вот И. В. Гессен, касаясь этого вопроса, приводит некоторый материал уже о русском масонстве. "Насколько мне известно, -- пишет он, -- М. М. Ковалевский был родоначальником русского масонства конца прежнего века. Русская ложа, отделение французской ,,Ложи Востока", была им торжественно, по всем правилам обрядности, открыта, а через несколько лет, в виду появившихся в „Новом времени" разоблачений, была -- за нарушение тайны -- усыплена надолго и вновь воскресла уже в нынешнем веке... Замечательной для России особенностью было, что ложа включала элементы самые разнообразные -- тут были и эсеры (Керенский), и кадеты левые (Некрасов), и правые (Маклаков), которые в партии друг друга чуждались, и миллионеры купцы и аристократы (Терещенко, граф Орлов-Давыдов), и даже члены ЦК эсдеков (Гальперн), которые открыто ни в какое соприкосновение с другими организациями не входили" (стр. 216-217). Последняя часть цитаты из воспоминаний Гессена подводит нас ближе к участию масонов в русской политике в 1915-17 гг. Между тем есть кое-какие упоминания о масонах более раннего периода, представляющие некоторый интерес. Так, заслуживает внимания -- под углом зрения изучения масонства -- известный эпизод с разоблачением главы эсеровской Боевой организации Азефа, провокаторскую роль которого раскрыл не кто иной, как бывший директор Департамента полиции Лопухин, сосланный за это по приговору суда в Сибирь. Есть книжка, посвященная Александру И. Браудо, вышедшая в Париже в 1937 году, в которой ряд русских политических деятелей посвятил статьи ему, как общественному и культурному деятелю. В этой книге напечатаны статьи В. Бурцева и А. Аргунова, устанавливающие место А. И. Браудо в деле разоблачения предательской роли Азефа. Оказывается, что А. Аргунов, прибывший в Петербург нелегально по поручению заседавшего в Париже суда над Азефом, и имевший поручение лично получить подтверждение из уст Лопухина, б. директора Департамента полиции, о роли Азе- фа, благодаря А. И. Браудо мог встретиться с Лопухиным на частной квартире адвоката Е. С. Кальмановича, и б. директор Департамента полиции сообщил делегату ЦК эсеров все нужные ему сведения. Как мог А. И. Браудо, сотрудник Публичной библиотеки, еврейский общественный деятель, устроить эту встречу? Только по масонской линии. Как мог решиться Лопухин пойти на свидание к Кальмановичу с делегатом ЦК эсеров? Только по масонкой линии. Как мог Лопухин выдать эсерам государственную тайну о провокаторской роли Азефа? Конечно, только по масонской линии. И хотя в упоминаемых эпизодах масоны ни разу не называются, совершенно очевидно, что Лопухин и Браудо были связаны по линии масонства. Иначе даже нельзя понять этот эпизод, в котором скромный общественник -- еврей Браудо -- мог располагать непосредственным контактом с главой политической полиции. (См. Александр Исаевич Браудо. Сборник очерков и воспоминаний, стр. 93-101). 3. Тайная полиция и масоны. Нет сомнений, что задолго до первой мировой войны политическая полиция время от времени проводила наблюдение за масонами. Результатом этих наблюдений явились статьи и заметки пресловутого Манасевича-Мануйлова ("Маски" в "Новом времени"), конечно, о "жидомасонах" на основании сведений, почерпнутых им в недрах охранки. О возникающем порой интересе к масонам даже у царя рассказывал генерал Герасимов, начальник Петербургского охранного отделения. Для установления связи между русскими и французскими масонами был послан в 1910 г. Департаментом полиции в Париж коллежский ассесор Алексеев, донесение которого, кстати, дает возможность установить, что ген. Курлов и некоторые другие лица пытались (правда, неубедительно) через своих агентов записать убийство П. А. Столыпина в 1911 г. за счет масонов, якобы заинтересованных в его устранении. Красочное донесение Алексеева стоит частично процитировать, чтобы блике познакомиться с нравами охранки и, в частности, с той информацией, которая была представлена царю. Вот что доносит Алексеев генералу Курлову: "От лиц, стоящих близко к здешним масонским кружкам, удалось услышать, что покушение на г. председателя Совета министров находится в некоторой связи с планами масонских руководителей... Уже с некоторых пор к г. председателю Совета министров делались осторожные, замаскированные подходы, имеющие склонить его высокопревосходительство на сторону могучего сообщества. Само собой разумеется, попытки эти проводились с присущей масонству таинственностью и не могли возбудить со стороны г. председателя никаких подозрений... Масоны повели атаку и на другой фронт, стараясь заручиться поддержкой какого-либо крупного сановнего лица. Таким лицом, говорят, оказался П. Н. Дурново, который сделался будто бы их покровителем в России, быть может, имея на это свои цели. Когда масоны убедились, что у них есть такая заручка, они уже начали смотреть на председателя Совета министров как на лицо, могущее им служить скорее препятствием... Масоны были обеспокоены тем обстоятельством, что у власти стоял г. председатель Совета министров. В печати проскользнула однажды статья, заявляющая, что его высокопревосходительство находится „под влиянием масонов, действующих на него через его брата А. Столыпина". („Гроза", No 153 и „Русская правда", No 13)... За границей же на премьер-министра смотрят, как на лицо, которое не пожелает принести масонству ни пользу, ни вред. Это последнее убеждение... побудило руководителей масонства Притта к заключению, что г. председатель Совета министров является для союза лицом „бесполезным", и следовательно, в настоящее время, когда масонство собирается нажать в России все свои пружины -- даже вредным для целей масонства... Масоны ожидали в июле месяце каких-то событий. Тайные парижские руководители не сообщали о том, в каком именно виде события эти выльются, и только теперь по совершении факта, здешние масоны припоминают о каких-то слабых намеках на г. председателя Совета министров, политикой которого верховный масонский совет был недоволен. Говорят, что руководители масонства... подтолкнули исполнение того плана, который был только в зародыше. Чисто „техническая" сторона преступления и кое- какие детали обстановки, при которой возможно было совершить покушение, была подготовлена через масонов... При теперешней постановке этого дела (охраны) покушение возможно лишь при посредстве масонских сил... без помощи которых ни один революционный комитет не сможет ничего привести в исполнение". Этот пространный документ, извлечения из которого мы цитируем по книге П. Щеголева "Охранники и авантюристы" (М., 1930), не имел, конечно, прямого отношения к масонам, но он проливает свет на попытки Департамента полиции по свежим следам убийства П. А. Столыпина направить внимание влиятельных кругов и царя на масонский след, якобы причастный к этому убийству, и тем отвести усиленно циркулировавшие слухи о прямой ответственноT ген. Курлова, на которого молва указывала пальцем, который был предан суду, отмененному по личному приказу царя. Мы указывали на тщательную засекреченность масонского движения в России, особенно в период, когда масоны стали активизировать свою деятельность. Но, конечно, трудно было предполагать, что для Департамента полиции эта деятельность оставалась тайной. На деле оказалось, что среди русских масонов действовало полицейской око. А. Тыркова-Вильямс в своих воспоминаниях довольно подробно характеризует кн. Бебутова, кадета и масона, освещавшего деятельность и тех, и других по поручению тайной полиции. "Когда весной 1906 г., -- пишет Тыркова, -- понадобились деньги на устройство клуба, Бебутов привез Петрункевичу 10 тысяч рублей. Как выяснилось после революции, деньги дала охранка, чтобы ввести Бебутова в кадетские верхи". Он издал по-русски за границей сборник "Последний самодержец" (это было, примерно, в 1910 г.) и ему удалось ввести и распространить его в России, вероятно, тоже при содействии охранки (Стр. 398 и др.). Бебутов играл своеобразную роль в русской общественной жизни вообще. Пишущему эти строки известно, что он основал довольно обширную русскую библиотеку в Берлине, которую передал на хранение правлению германской социал-демократической партии по договору, подписанному А. Бебелем, Германом Мюллером и др. в 1911 г. о том, чтобы библиотека после освобождения России была передана русским социал-демократам, но при условии, если большевики объединятся с меньшевиками в одной партии. Бебутов был уполномоченным графа Орлова-Давыдова, члена Государственной думы и масона, в своем дворце -- по сообщению Мельгунова -- собирающего заседания военной масонской ложи. На средства Орлова организован был в Берлине Комитет по оказанию помощи русским, находившимся там во время первой мировой войны. Словом, это была пестрая и даже загадочная фигура. В февральскую революцию, когда обнаружилась его связь с департаментом полиции, по требованию известных адвокатов Зарудного и Соколова, он был подвергнут домашнему аресту (один из масонов, Маргулиес, считал недоказанной его службу в охранке, хотя Бебутов не отрицал, что он не то информировался, не то информировал Манасевича-Мануйлова). В. Л. Бурцев, со своей стороны, считал Бебутова немецким агентом, что недавно получило подтверждение в вышедших в Англии документах из архива немецкого министерства иностранных дел: "Germany and the Revolution in Russia 1915-1918" Edited by. Z. A. B. Zeman. London, 1958. 4. Ритуал. Политический смысл масонства. Да будет позволено здесь в порядке личного отступления дать пишущему эти строки свидетельское показание об одной провинциальной ложе масонов, рассказ о которой мне привелось слышать осенью 1918 года на нарах большевицкой тюрьмы от приятеля, почему-то решившегося нарушить тайну и исповедоваться. Для меня этот рассказ прозвучал фантастически. "Помните, -- рассказывал он, -- как в 1915 г. к нам приезжал по дороге на фронт член Государственной думы Колюбакин. Он уж оттуда не вернулся -- кажется, пал жертвой несчастного случая. Провел он у нас два дня, и за это время основал у нас масонскую ложу." -- Я не был приглашен на заседание и в ложу не вошел, -- продолжал мой сосед по нарам, -- довольно скоро после того к нам приехал другой член Государственной думы, К., с которым я был знаком с 1913 г. Вот тогда я был приглашен на собрание, и К. был, тот, кто вводил меня в ложу. Я был к этому подготовлен. Один из друзей, обычный участник наших политических совещаний тех лет, запрашивал меня предварительно, согласен ли я вступить в ложу масонов. Не помню, какие мотивы он приводил. Он только, во-первых, требовал от меня обещания держать в секрете весь разговор, и во-вторых, спросил, готов ли я всем пожертвовать, вплоть до самой жизни, в борьбе за истину и свободу. Когда я дал ему положительный ответ, о сообщил мне о предстоящей встрече с К. -- К. принял меня в кабинете хозяина квартиры, служив шей местом наших обычных политических совещаний. Меня удивил прежде всего ритуал приема в ложу. Я читал об этом и думал, что ритуал давно отменен. К. повязал мне глаза, поставил мне ряд вопросов (содержания их не помню), про чел формулу присяги, в которой были сакраментальные слова о готовности отдать жизнь за истину и свободу, -- и я вслед за ним повторил эту формулу. По окончании присяги он вручил мне перчатки в знак посвящения, поцеловал меня и за руку ввел в другую комнату. Тут сняли повязку с моих глаз, и я увидел десяток своих старых знакомых, местных деятелей, ранее уже приведенных в ложу. Мне было не по себе, когда эти люди, которых я обычно называл по имени-отчеству, величая меня "братом", говорили мне "ты", целовали и позд равляли с посвящением в ложу. -- Спустя некоторое время, -- закончил мой сосед по нарам, -- стали появляться другие люди, не состоявшие чле нами ложи, пришли и вы, открылось наше обычное полити ческое совещание: доклад прибывшего из Петербурга депута та на актуальные темы и оживленная дискуссия, в которой приняли участие присутствовавшие в качестве представи телей той или другой партии или политической группировки. Под впечатлением этого рассказа и некоторой другой информации не раз я задумывался над политическим смыслом существования масонских лож. В основе их деятельности лежал принцип объединения, принцип коалиции разнопар-тийных сил. Но наши политические совещания, по общему решению, строились на этом принципе, который и немасонами также разделялся. В России в годы первой мировой войны влияние партий (не только в массах, но и среди интеллиген- ции) было невелико, их авторитет довольно-таки поблек, почему созыв коалиционных совещаний не встречал ни с какой стороны возражений. Не случайно даже немногие большевики, действовавшие в Петрограде или Москве, не говоря уже об эсерах или меньшевиках, охотно являлись на пестрые совещания до революции у Коновалова, Горького, Кусковой. В 1915-16 гг. все в России предчувствовали приближение великих канунов грядущих исторических событий. Редко произносилось слово революция. Ее призрака во время войны боялись, да кроме того среди либеральных и радикальных политиков преобладали оптимисты, весьма прекраснодушно смотревшие вперед и в душе, не смотря ни на что, надеявшиеся на "эволюцию". Двор и партия оголтелой реакции были изолированы в стране. В бюрократической твердыне были пробиты крупные бреши. Каждый офицер, кружок, каждая редакция либеральной газеты представляли собой очаг недовольства и требовали перемен. В этих условиях масоны, как политически беспартийная организация, абсолютно ничем не отличались от других. Единственное, может быть, что в глазах масонов оправдывало их существование, это засекреченность организации, которая была продиктована, по-видимому, своеобразной философией масонов, "теорией элиты", которую они разделяли, воззрениями, в которых, если угодно, даже были элементы вождизма. В обоснование этой теории был положен довольно верный факт низкого уровня политической культуры в России, молодость, слабая организованность и незрелость политических партий. Но вот с наступлением февральской революции, казалось бы, должно было прекратиться засекреченное существование конспиративных кружков. Создавалась обстановка, при которой на политической арене действуют открыто, под контролем общественного мнения легальные политические партии, со своими ЦК, с ежедневной печатью, со своими фракциями и представительством в муниципалитетах и земствах, в органах революционного самоуправления, таких как Советы, наконец, во Временном правительстве и во всех созываемых им совещаниях или учреждениях со всеми их исполнительными органами. Зачем же и в этой обстановке сохранили свое существование масоны? Естественно возникает у немасонов вопрос: почему в 1917 г. сохраняли масоны свои конспиративные кружки при свете дня -- как это было во мраке ночи? Неужели они видели корректив к слабостям и недостаткам русской политики в том, чтобы закулисная и не носившая никакой ответственности "элита" взяла на свою совесть судьбы страны и революции и в своих засекреченных кружках решала и вязала все трудные вопросы о войне и мире, о власти и анархии, о корниловщине, о большевизме. Вопрос этот не лишен значения в историческом и политическом разрезе. И теперь, когда все тайное постепенно становится явным, особенно остро этот вопрос задевает и волнует русских политиков, которые не принадлежали к масонским кружкам, но бесспорно играли роль в русской политике в эпоху первой мировой войны и февральской революции. И если мы начали изложение -- для конкретности -- со списка деятелей, вошедших в русскую политику с позиций масонства, то, пожалуй, будет уместно привести перечень русских деятелей разных партий, которые никогда не были масонами. А ведь удельный вес их в русской жизни был не мал! Достаточно назвать П. Н. Милюкова, И. И. Петрункеви-ча, В. Д. Набокова, М. М. Винавера, П. Б. Струве, Ф. И. Родичева, И. В. Гессена из кадет, Г. В. Плеханова, А. Н. Потре-сова, И. Г. Церетели, Ф. Д. Дана, Ю. О. Мартова, из меньшевиков, В. М. Чернова, А. Р. Года -- эсеров, С. П. Мельгунова, Л. М. Брамсона, В. Мякотина -- из народных социалистов, чтобы понять, какой фактический раскол вносили масоны в русскую политику, во все партии, в эпоху войны и в февральскую революцию. 5. Дворцовый переворот и массы. Возрождение и активизация новейшего масонства относится, по-видимому, к 1915 году, когда все политические противоречия старого режима, особенно в связи с войной, военными поражениями и экономической разрухой, достигли большого напряжения. Пользуясь работой С. П. Мельгунова, в которой собрано много данных об общественных настроениях этого вр