зможным игнорировать мнение небольшевистской России, хотя бы в данный момент и угнетенной. Но случись эта перемена, и притом в такой обстановке, когда мы еще до ее наступления не порвали наших отношений с большевиками, тогда эта перемена была бы направлена против нас и непосредственно возглавлялась бы Антантой, со всею очевидностью действовавшей именно в этом направлении, чтобы поставить нас лицом к лицу с новым восточным фронтом. Просьба Чичерина о военной помощи со стороны Германии являлась для меня подтверждением, что большевистской власти угрожает большая опасность. Советское правительство могло решиться на такой шаг только в том случае, если само пришло к убеждению, что без нашей помощи оно погибло. Следовало ли нам оказать ему эту помощь не только против войск Антанты на севере, но и против казаков на юго-востоке и, таким образом связать свою судьбу с судьбой большевиков? Или же нам следовало предоставить большевиков своей гибели и присоединиться к небольшевистской России, искавшей в нас поддержки? Основания, далеко перевешивавшие все возражения, подсказывали мне второе решение вопроса. Мы должны были покончить, наконец, с двойственностью нашей политики, которая выражалась в том, что в оккупированных нами балтийских провинциях, в Финляндии, на Украине, на Дону и на Кавказе мы с большевиками вели войну, а в Великороссии делали с ними общее дело. Мы не вправе были ради большевиков подвергать опасности наши отношения с будущей Россией. Только в том случае, если бы в самой Великороссии удалось одолеть большевистскую власть, можно было рассчитывать на установление более спокойных отношений на востоке и на освобождение большой части разбросанных там дивизий. Только в том случае, если бы вместо большевистского режима в России установился новый порядок вещей, который восстановил бы разрушенную большевиками до основания хозяйственную жизнь страны и дал бы возможность - большевиками неизменно саботируемую - завязать торговые отношения с Россией, только в этом случае могли мы надеяться получить некоторое облегчение для нашего хозяйства и для ведения войны, благодаря русским запасам и вспомогательным источникам. Ибо до сих пор, в течение всего того времени, которое отделяло нас от заключения Брестского договора и исчислялось месяцами, вся работа многочисленных экономических экспертов при нашем представительстве и все усилия купцов, приглашенных или допущенных нами, оставалась совершенно бесплодной. Ни одной единственной отправки в Германию продовольственных продуктов, сырья или других товаров какого бы то ни было рода нельзя было сделать. Вся деятельность нашего большого экономического штата сводилась к молотьбе пустой соломы. Ни в ком не было ни малейшей надежды, что в этом отношении что-либо может измениться при господстве большевиков. Наконец, к этому нужно добавить и то, что большевики по-прежнему заявляли с откровенностью, едва ли могущей быть превзойденной, - причем заявляли и мне лично - о своих намерениях революционизировать Германию всеми средствами и что у нас, после тех примеров настойчивости и энергии в достижении намеченных целей, которые мы видели со стороны Ленина, Троцкого, Радека и компании, отнюдь не было оснований считать эти слова брошенными на ветер. Конечно, решившись на разрыв с большевиками, мы, чтобы не очутиться в пустом пространстве, должны были бы заблаговременно вступить в соглашение с теми элементами русского общества, о которых могла идти речь при создании нового порядка. Разумеется, предпосылкой такого соглашения являлся не только отказ - и об этом заявляли нам повсюду - от той части дополнительных договоров, которая территориально означала новую ампутацию России, а в экономическом отношении расценивалась как грабеж и препятствие ее хозяйственному развитию, но и принципиальная готовность наша к пересмотру отдельных статей Брест-Литовского мирного договора, о чем мы и должны были заявить совершенно определенно. При этом указывалось на совершенную невозможность сохранение в силе тех пунктов договора, которые предусматривали отчленение от России Эстляндии и Лифляндии, равно как и отделение Украины от Великороссии; относительно же Польши, Литвы и Курляндии соглашение было возможно. Вообще же господствующее мнение было таково, что при резком обострении положения было бы достаточно явного отхода нашего от большевиков, чтобы дать толчок антибольшевистскому движению. В случае необходимости военной демонстрации наших войск в петербургском направлении, почти совершенно очищенном большевистскими отрядами, было бы довольно, чтобы довершить падение большевиков. О моих впечатлениях и моей точке зрения я сделал доклад министерству иностранных дел и просил полномочий на ведение переговоров с латышами, сибиряками и политическими группами, ищущими соглашения с нами на основе указанных ими необходимых уступок. В то же время мною испрашивалось полномочие на объявление советскому правительству в момент, который я сочту наиболее благоприятным, о переводе нашего представительства в Петербург или другое место поблизости от границы. В связи с изложенным выше я считал необходимым еще раз испросить категорическое полномочие на перевод нашего представительства из Москвы, несмотря на то, что в этом пункте статс-секретарь иностранных дел перед моим отъездом из Берлина предоставлял мне полную свободу действий. Ибо тогда речь о переводе представительства шла исключительно под углом зрения личной безопасности персонала миссии, между тем как теперь политическая цель такого шага - демонстративный отход от большевиков, - которую в Берлине до сих пор старались пропускать мимо ушей, получая из московской миссии предложение о переводе, снова выдвигались на первый план. Просимого разрешения на ведение переговоров министерство иностранных дел мне не дало, а наоборот, поставило отныне своей целью ускорение соглашения о дополнительных переговорах с большевиками. Далее, министерство снова подтвердило свое согласие на оставление Москвы мною и персоналом представительства в случае, если по соображениям безопасности я найду это нужным. Я ответил, что, по моему мнению, и дополнительные договоры, и Брестский мирный договор обречены стать ненужным хламом в случае политики, предуказанной Берлином. Далее я указал на то, что оставление Москвы мною и персоналом миссии, даже мотивированное соображениями безопасности, все равно произведет впечатление нашего отхода от большевиков, ввиду чего я не оставлю Москвы только по мотивам личной безопасности. Мой ответ не изменил точки зрения министерства иностранных дел. Что же касается вопроса об уходе из Москвы, то мне было прислано формальное распоряжение об оставлении Москвы и переводе миссии в более безопасное место, если мне или персоналу миссии будет угрожать опасность. И, наконец, 5 августа мною было получено телеграфное предписание немедленно прибыть в Берлин для устного доклада, передав все дела доктору Рицлеру, в отношении которого сохранялось в силе упомянутое выше телеграфное распоряжение касательно оставления Москвы или дальнейшего пребывания в ней. [...] Моим отозванием в Берлин решался вопрос о моей личной безопасности. Но на мне оставалась категорически возложения на меня министерством ответственность за безопасность многочисленного персонала миссии. В связи с переводом миссии из Москвы меня могли упрекнуть в том, что при решении вопросов большой политической важности я поддавался влиянию порывов личной безопасности. Уже одна эта мысль побуждала меня сопротивляться настояниям свои сотрудников как военных, так и гражданских, равно как и советам моего болгарского коллеги, хорошо знакомого с московскими условиями, г-на Чапрачикова - откладывать переезд, несмотря на то, что положение сильно ухудшилось, как это видно из нижеследующего обзора событий дня. В понедельник, 29 июля, в день моего прибытия в Москву, на публичном собрании по предложению ЦК партии левых социалистов-революционеров была принята резолюция, одобрявшая убийство графа Мирбаха и призывавшая следовать этому примеру. На следующий день эта резолюция была опубликована в московском органе левых социалистов-революционеров "Знамя борьбы". В среду, 31 июля, рано утром мною было получено известие об убийстве в Киеве генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна. Известие дополнялось сообщением о том, что убийца, схваченный на месте, заявил, что убийство совершенно им по постановлению московского комитета партии левых социалистов-революционеров. В тот же день пополудни я был у Чичерина, чтобы поставить ему на вид неслыханную резолюцию левых социалистов-революционеров, сообщить о заявлении убийцы Эйхгорна и указать на связанные с этим последствия. По поводу смерти генерал-фельдмаршала г-н Чичерин формально выразил мне сожаление; в отношении же всего остального он только пожал плечами: Россия-де - революционное государство, пользующееся свободой печати и собраний, и у него, Чичерина, нет средств против резолюций левых социалистов-революционеров. При этом он не преминул заметить, что наличность большого немецкого гарнизона не спасла генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна и что отсюда для меня должно быть ясно, какую ценность может иметь тот батальон германских солдат, который первоначально был потребован нами для охраны германской миссии в Москве. В среду же в течение первой половины дня я посетил моего турецкого коллегу Галиб-Капаль-бея и обещал провести у него вечер в тесном кругу. По его предложению мы условились держать в тайне наше вечернее свидание. Незадолго до условленного часа меня с русской стороны предупредили о том, что о предполагаемом мною визите к турецкому посланнику стало известно и что по дороге на меня совершенно будет покушение. Окружающие настоятельно просили меня отнестись к этому предупреждению со всей серьезностью. Я возражал, но решил подчиниться настояниям друзей и остался дома. Едва пробило одиннадцать часов, как раздались ружейные выстрелы и забили тревогу: то была попытка нападения на часового-латыша, дежурившего у садовой калитки нашего здания. Приблизительно час спустя снова забили тревогу по той же причине. В последующие дни участились сообщения о готовящемся покушении на меня лично и предполагаемом нападении на здание представительства. Советское правительство не только усилило состав охраны - правда, сомнительного вида красноармейцами, сменившими латышей, отправленных на фронт, - но и заботливо устраняло всякий повод для меня оставлять здание посольства по служебным делам. Г-н Чичерин посещал меня каждый раз, как только имелся повод для переговоров, не дожидаясь, вопреки установленному обычаю, моего визита к нему. На мое указание на то, что это меня стесняет, он возразил: "Предостережений, мне кажется, у вас достаточно". При первом моем визите в Кремль было условлено, что вручение моих верительных грамот председателю Исполнительного комитета Советов Свердлову состоится в присутствии всего состава народных комиссаров. Церемония была, наконец, назначена на понедельник 5 августа. Но в последний момент г-н Чичерин попросил меня еще повременить с этим, так как советское правительство не рискует взять на себя ответственность за благополучный исход моего путешествия из квартиры в Кремль! Положение становилось недостойным и невозможным. Оно еще более обострилось благодаря тому, что "Знамя борьбы" жирным шрифтом на своих страницах безвозбранно прославляло убийство фельдмаршала фон Эйхгорна как подвиг московских левых социалистов-революционеров. Я решительно протестовал перед г-ном Чичериным против этого, предприняв такой шаг по собственной инициативе и под свою ответственность, так как из Берлина, несмотря на мои доклады, не поступало никаких распоряжений предпринять что бы то ни было по поводу кровавого злодеяния, имевшего связь с Москвой и так открыто прославляемого. В 1914 году убийство австрийского эрцгерцога имело последствием объявление войны, теперь же убийцы германского фельдмаршала могли безнаказанно похваляться своим преступлением! Получив предложение выехать в Берлин, я не мог предоставить моему преемнику решение вопроса о переводе нашего дипломатического представительства в более безопасное место - переводе, необходимом по единодушному мнению всех, с кем я советовался об этом. Я был бы в моих собственных глазах жалким трусом, если бы не взял на себя ответственности за решение как раз потому, что с моим отъездом из Москвы отпадал вопрос о моей личной безопасности. [...] Заблаговременно увести многочисленный персонал нашего представительства из московской мышеловки, где он в случае серьезных осложнений обречен был на участь заложников у большевиков, я, разумеется, считал своей обязанностью не только ввиду данных мне на этот счет категорических указаний министерства иностранных дел, но и потому, что я, таким образом, обеспечивал моему правительству свободу действий на случай тех или иных его решений. Впоследствии неоднократно приписывавшаяся мне мысль произвести "государственный переворот" и разрывом с советским правительством предопределить решения моего правительства, была мне совершенно чужда. Я поэтому, в добром согласии с г. Чичериным, сошелся с ним на том, что миссия наша должна быть перенесена в Петербург, ввиду очевидно невозможной обстановки, создавшейся для германского представителя в Москве. Я сослался также и на тот факт, что все посланники и представители нейтральных держав находятся по-прежнему в Петербурге. Я, далее, условился с ним и о необходимых мероприятиях для облегчения деловых сношений между Петербургом и Москвой. Мое сообщение не показалось неожиданным г-ну Чичерину; он выразил лишь некоторое сомнение в том, представляет ли Петербург в смысле безопасности большие гарантии, нежели Москва. В этом отношении он, пожалуй, был прав, поскольку речь шла о возможности покушений на отдельных лиц. Но для персонала миссии переезд в Петербург, находившийся на расстоянии одного часа автомобильной езды от финляндской и эстляндской границы, представлял собой несомненное облечение положения по сравнению с Москвой, отделенной от германской военной границы расстоянием в шестьсот километров. Вечером 6 августа я выехал с курьерским поездом из Москвы. Мне был предоставлен отдельный вагон и отряд красногвардейцев для охраны. Ехали мы не без инцидентов. 7 августа, пополудни, поезд наш имел долгую стоянку под Смоленском, на станции Ярцево. Вдруг железнодорожники начали отцеплять находившийся в конце длинного поезда мой вагон, вагон с моей охраной и вагон для курьеров. На мой запрос начальник станции ответил, что и Смоленска имеется предписание задержать наши вагоны. Не получив ответа, на каком основании дан такой приказ, я стал протестовать. Ко мне присоединился комендант охраны и заявил, что силой не допустит отцепки вагонов. После длительных переговоров и телеграфного запроса в Москву начальник станции получил телеграмму от народного комиссара путей сообщения с распоряжением отцепить вагоны, вернуть в Вязьму и там ожидать дальнейших распоряжений. Я настоял на том, чтобы по железнодорожному телеграфу меня соединили с народным комиссаром иностранных дел. После долгого ожидания у аппарата появился заместитель Чичерина, г-н Карахан, и сообщил: приказ о возвращении в Вязьму отдан с согласия представителя германской миссии ввиду того, что в Орше, на пограничной станции, вспыхнули военные волнения, вследствие чего дальнейшее следование не представляется безопасным; в Вязьме меня будет ждать г. Радек, с которым я могу условиться о дальнейшем. Действительно, русский гарнизон Орши, получив приказ об отправке на чехословацкий фронт, взбунтовался, частью перебив, частью прогнав большевистских начальников, объявил об образовании социально-революционной республики и сообщил пограничным германским войскам, что считает себя в состоянии войны с Германией. Для восстановления порядка советским правительством тотчас же были командированы войска из Смоленска и Витебска. Сведений о дальнейшем развитии событий еще не было, как нам сообщили. Я требовал от г. Радека, чтобы нас все же доставили в Оршу. По нашем прибытии в город уже не было взбунтовавшихся войск, которые окопались на соседней высоте. На немецкой стороне были обеспокоены моей судьбой и уже сделаны были приготовления к тому, чтобы в случае необходимости вызволить нас силой. Прибыв 10 августа утром в Берлин, я, к немалому изумлению своему, узнал, что статс-секретарь иностранных дел, не дожидаясь моего прибытия, отдал распоряжение о дальнейшем переводе нашего представительства из Петербурга в Псков, находившийся за германской военной границей и занятый нашими войсками. Это распоряжение было вызвано тем, что, по мнению статс-секретаря, Петербург не представлял большей гарантии безопасности, чем Москва. Явившись к статс-секретарю, я узнал, что, ввиду нездоровья, он может принять меня только на следующий день в 5 часов пополудни. В министерстве мне сказали, что статс-секретарь предполагает поехать в тот же вечер в Спа на доклад к императору и рейхсканцлеру. После этого я сообщил статс-секретарю, что предполагаю тоже отправиться в Спа. Я узнал далее, что дополнительные договоры уже готовы и что г. Криге намерен в тот же день, пополудни, парафировать их с г-ном Иоффе. Уход из Москвы германского представительства, очевидно, сильно обеспокоил русскую делегацию, решившую во что бы то ни стало добиться немедленного принятия дополнительных договоров и, таким образом, заново укрепить видимо пошатнувшуюся опору в германском правительстве. Г-н Иоффе намеревался тотчас после парафирования отвезти договоры в Москву, чтобы там добиться немедленного принятия их без всяких изменений. Точно так же и советское правительство в Москве, отнесшееся вначале весьма спокойно к уходу из Москвы германского представительства, стало испытывать сильнейшую тревогу за сохранение тылового прикрытия, каким была для него политика германского правительства. Оно поэтому решилось отправить г. Радека с особой миссией в Берлин, чтобы устранить всякое недоразумение, какое только могло бы там возникнуть в связи с принятием договоров. Когда же г. Радек по дороге в Берлин встретился в Орше с г-ном Иоффе, везшим в своем кармане парафированные договоры, то все тревоги его были рассеяны и он мог спокойно вернуться в Москву вместе с г. Иоффе. Мои протесты против парафирования договоров прежде, чем мне была дана возможность защитить свою точку зрения, оказались напрасны. Договоры действительно были парафированы 10 августа. Равным образом бесплодна была и моя беседа с господином фон Гинце на следующий день. Статс-секретарь остался при своем мнении, что дополнительные договоры должны быть приняты во всяком случае и что мы должны сохранять отношения с большевиками. Это "сохранение отношений с большевиками" шло так далеко, что министерство иностранных дел воспрещало опубликование отчетов немецких корреспондентов о положении дел в России и о подлинной физиономии большевизма. Столь же мало удалось мне отстоять мою точку зрения и в Ставке главного командования, несмотря на то, что генерал Людендорф заявил, что при общем положении вещей, сложившемся в данный момент, он никакого значения не придает больше ни признанию дополнительных договоров вообще, ни отделению Эстляндии и Лифляндии в особенности. Что же касается канцлера, то он ответ свой отложил до 26 августа - предполагаемого дня его возвращения в Берлин. Я совершенно недвусмысленно заявил о том, что поскольку, вне сомнения, вопрос о принятии того или иного решения уже предрешен, мне ничего не остается, как подать в отставку. У императора я просил разрешения высказать свои соображения в письменной форме. Свою записку 20 августа я послал рейхсканцлеру с просьбой передать ее кайзеру. Я, однако, имею основание полагать, что Его Величеству она представлена так никогда и не была. Рейхсканцлер вернулся в Берлин только 29 августа. За день до того (27 августа. - Ю.Ф.) были подписаны парафированные 10 августа договоры. 30 августа я передал канцлеру подробно мотивированное прошение об отставке. В нем я снова подчеркнул те опасности для будущих отношений наших с Россией и для нашей собственной союзной системы, какие заложены в важнейших пунктах дополнительных договоров, подписанных вопреки моим настоятельным предостережениям. Я обосновал далее невозможность успешного сотрудничества с большевистской властью, сотрудничества, дающего нам действительную помощь и облегчение нашего положения, и добавил: "Я предвижу наступление обратных влияний этой политики не только вовне, но и внутри страны. Систематическое подкрашивание в немецкой печати большевистского режима, в своих неистовствах едва ли превзойденного якобинцами, отношение к этому режиму на равной ноге, солидаризация с ним или, по крайней мере, видимость такой солидаризации вплоть до того, что не принимается никаких мер против вялого преследования большевистским правительством, вернее, отсутствия всякого преследования им групп и лиц, причастных к убийству графа Мирбаха и фельдмаршала Эйхгорна, - все это не может не иметь опасного влияния на душу германского народа и на внутриполитические отношения в нашей собственной стране". Принятие моей отставки, прошение о которой было представлено 30 августа, последовало лишь 22 сентября. На основании некоторых вполне определенных намеков у меня создалось впечатление, что в интересах целесообразности меня решили держать как можно долее под гнетом "параграфа Арнима", дабы таким образом лишить меня возможности открытой борьбы с политикой правительства, которую я считал роковой. Не было удовлетворено и мое желание, чтобы в официальном сообщении о моей отставке было открыто указано - как на ее причину - на непримиримые разногласия в вопросах нашей политики на Востоке. Одновременно с этим Министерство иностранных дел сообщило в печать и лидерам Рейхстага такого рода информации о событиях в Москве, которые освещали в ложном свете мое поведение. В беседе с журналистами статс-секретарь иностранных дел между прочим сказал, что будто бы я хотел подбить его на "измену" большевистскому правительству! В целом ряде газет, открыто ссылавшихся на информацию надлежащего ведомства, мне был брошен упрек в оставлении московских "окопов" по соображениям личной безопасности. Крылатое словцо было с удовольствием подхвачено и теми органами печати, которые сохранили доброжелательное отношение ко мне еще со времен прежней моей деятельности. Личные нападки меня не трогали; к ним я был уже нечувствителен. Но тяжко было сознание надвигающейся роковой беды, предотвратить которую я не мог, несмотря на все мои предостережения. Так кончилась для меня моя московская миссия - не только глубоким разочарованием личного характера, но и гнетущим чувством и сознанием того, что боги хотят нашей гибели. Приложение 3 6-е заседание Всероссийского Центрального Исполнительного комитета 5-го созыва Свердлов. Объявляю заседание Всероссийского Ц.И.К. и Московского Совета открытым. Прежде чем дать слово различным ораторам, я считаю необходимым указать, что последние события в Болгарии вынудили нас созвать сегодня столь авторитетное собрание, чтобы определить наше отношение к событиям. Мы должны дать себе отчет в том, что указало этот путь нашим товарищам за границей. Я должен дать слово т. Теодоровичу, чтобы огласить письмо, полученное от т. Ленина, еще не вполне здорового. Теодорович. Товарищи, т. Ленин прислал нам следующее письмо: "В Германии разразился политический кризис. Паническая растерянность и правительства, и всех эксплоататорских классов в целом обнаружилась перед всем народом. Безнадежность военного положения и отсутствие всякой поддержки господствующих классов трудящимися массами обнаружены сразу. Этот кризис означает либо начало революции, либо, во всяком случае, то, что ее неизбежность и близость стали видны теперь массам воочию. Правительство морально подало в отставку и истерически мечется между военной диктатурой и коалиционным кабинетом. Но военная диктатура, в сущности, испробована уже с начала войны, и как-раз теперь она перестала быть осуществимой, так как армия сделалась ненадежной. Привлечение же в кабинет Шейдеманов и К0 только ускорит революционный взрыв, сделает его более широким, более сознательным, более твердым и решительным после того, как разоблачится до конца все желтое бессилие этих лакеев буржуазии,этих продажных людишек, таких же, как наши меньшевики и с.-р., как Гендерсоны и Сиднеи Бэббы в Англии, Альберы Тома и Ренодели во Франции и т.п. Кризис в Германии только начался. Он кончится неизбежно переходом политической власти в руки германского пролетариата. Российский пролетариат с величайшим вниманием и восторгом следит за событиями. Теперь даже самые ослепленные из рабочих разных стран увидят, как правы были большевики, всю тактику строившие на поддержке всемирной рабочей революции и не боявшиеся приносить различные тягчайшие жертвы. Теперь даже самые темные поймут, какую безмерно подлую измену социализму совершали меньшевики и с.-р., идя на союз с грабительской англо-французской буржуазией, ради, будто бы, отмены брестского мира. И уже, разумеется, Советская власть не подумает помогать немецким империалистам попытками нарушить брестский мир, взорвать его в такой момент, когда внутренние антиимпериалистические силы Германии начинают кипеть и бурлить, в такой момент, когда представители германской буржуазии начинают оправдываться перед народом в заключении такого мира, начинают изыскивать средства "переменить" политику. Но пролетариат России не только со вниманием и восторгом следит за событиями. Он ставит вопрос о том, чтобы напрячь все силы для помощи немецким рабочим, которым предстоят самые тяжелые испытания, самые тяжкие переходы от рабства к свободе, самая упорная борьба и со своим, и с английским империализмом. Поражение германского империализма будет означать на известное время и рост наглости, зверства, реакционности и завоевательных попыток со стороны англо-французского империализма. Большевистский рабочий класс России был всегда интернационалистическим не на словах, а на деле, в отличие от тех мерзавцев, героев и вождей 2 Интернационала, которые либо прямо изменяли, вступая в союз со своей буржуазией, либо старались отделываться фразами, выдумывая (подобно Каутскому, Отто Бауеру и К0) отговорки от революции, выступая против всякого смелого, великого революционного действия, против всякой жертвы узко-национальными интересами во имя движения вперед пролетарской революции. Российский пролетариат поймет, что теперь от него потребуются вскоре величайшие жертвы на пользу интернационализма. Близится время, когда обстоятельства могут потребовать от нас помощи освобождающемуся от своего империализма немецкому народу, народу против англо-французского империализма. Начнем же немедленно готовиться. Докажем, что русский рабочий умеет гораздо более энергично работать, гораздо более самоотверженно бороться и умирать, когда дело идет не об одной только русской, но и о международной рабочей революции. Прежде всего удесятерим свои усилия по заготовке запасов хлеба. Постановим, что в каждом крупном элеваторе создается запас хлеба для помощи немецким рабочим, если обстоятельства поставят их в трудное положение в их борьбе за освобождение от чудовищ и зверей империализма. Пусть каждая партийная организация, каждый профессиональный союз, каждая фабрика, мастерская и т.д. свяжутся специально с несколькими избранными ею волостями для укрепления союза с крестьянами, для помощи им, для просвещения их, для победы над кулаками, для полной очистки всех излишков хлеба. Пусть таким же путем удесятерится наша работа по созданию пролетарской Красной армии. Перелом наступил, - мы все это знаем, видим и чувствуем. Рабочие и трудящиеся крестьяне передохнули от ужасов империалистической бойни, они поняли и на опыте увидали необходимость войны с угнетателями для защиты завоеваний их революции, революции трудящихся, их власти, Советской власти. Армия создается, - Красная армия рабочих и бедных крестьян, готовых на все жертвы для защиты социализма. Армия крепнет и закаляется в битвах с чехословаками и белогвардейцами. Фундамент заложен прочно, - надо спешить с возведением самого здания. Мы решили иметь армию в 1.000.000 человек к весне, нам нужна теперь армия в три миллиона человек. Мы можем ее иметь. И мы будем ее иметь. Мировая история за последние дни необыкновенно ускорила свой бег во всемирной рабочей революции. Возможны самые быстрые перемены, возможны попытки союза германского и англо-французского империализма против Советской власти. Ускорить работу подготовки должны и мы. Удесятерим же наши усилия. Пусть станет это лозунгом годовщины великой октябрьской революции пролетариата! Пусть станет это залогом грядущих побед всемирной пролетарской революции! Н. Ленин" Радек. Товарищи, мне поручена задача дать краткий обзор фактического международного положения, с которым нам придется считаться в ближайшее время. Помните, товарищи, что когда Россия принуждена была подписать брестский мир, германское правительство объявило своему народу победу на западном фронте, что войска с русского фронта задавят войска Франции и Англии, и что он, народ, получит мир за все жертвы и убытки. Германское наступление не дало победы: с июля получились громадные потери, и все-таки победы оно не дало. После наступления германцев пришло время наступления французов и англичан, и явился новый фактор, с которым мало считались, - это американская армия, которая не была еще в борьбе, которая имела всю чудовищную современную технику, и мы видим, как армии союзников, в первую очередь Америки и Англии, оттесняют германцев, угрожают разрывом фронта, и территория германцев по большей частью обстреливалась орудиями, которыми германцы раньше думали забросать весь мир. В германском обществе начинается полное политическое разложение. Разложение это проявляется тем, что официальное правительство успокаивает, оно говорит, что буржуазией распространяются чудовищные слухи о германских поражениях и германском командовании, что всякий, кто будет распространять подобные слухи, будет наказан годичным заключением в тюрьме. Это разложение вызвало упадок веры в победу и отражается с каждым днем на армии. Она не видит в перспективе победы, она знает, что резервы ее истощены, а американские еще не тронуты. Капитализм начинает выбрасывать миллионы рабочих и солдат. Несколько недель назад, 24 сентября, подводя итог положению, германский рейхсканцлер заявил перед парламентом, что ситуация серьезна, но что нет причин думать, что она катастрофична, что близкое поражение врагов и даже в тот момент, когда австрийское правительство под напором народных масс обратилось к союзникам с предложением мирных переговоров, германское правительство отказалось принять в этом участие, мотивируя это тем, что союзники готовы думать, что близка победа, что поэтому не стоит обращаться, и что только зимой наступит время говорить о мире. Но, товарищи, в прошлую среду-четверг случилась вещь, которая опрокинула эти надежды германского правительства. Болгария сделала свое предложение о перемирии. Мы сначала не могли определить, что побудило Болгарию к этому шагу. Мы могли только догадываться. Теперь дается достаточно доказательств о причинах. Когда германцы гнали перед собою демобилизованную армию, при победах германского капитализма не над русским рабочим, а над крестьянином, который не мог выдержать всех мук войны, так как не привык к напряженной работе на фабрике, этот самый фактор дал победу над Россией; тот же самый фактор был причиною поражения: Болгария отказалась воевать. Мы знаем подробно, что болгарские корпуса бежали и оставляли фронт, и что англичанам и французам было очень легко, фронт этот был очень тонок, и, таким образом, можно было принудить Болгарию, и что Болгария подписала такие условия перемирия, которые являются условно капитуляцией. Она сдает все железные дороги, все военные припасы, очищает оккупированные области, Македония выходит из войны окончательно. Германское правительство в первый момент думало, что имеет налицо только измену, вождя болгарской буржуазии Фердинанда Болгарского теперь тоже называют мошенником. Германское правительство послало корпуса на фронт, но они не успели дойти до фронта, потому что нужно было идти на Софию, чтобы избавить массы болгарского народа, чтобы покончить с правительством; германское правительство думало, что ему удастся создать новое правительство, что удастся сорвать подписанное перемирие в Салониках. Но это был самообман, ибо если бы удалось такое правительство, то разве только силой солдат, а без того, не имея достаточно солдат, получились болгарские одни штыки. Эта песенка была спета. Но еще германские корпуса не успели создать нового правительства, несмотря на его большой опыт, как уже цели не существовало. Цель, для которой они были посланы в Софию, уже не существовала. Турция заявила, что она не в состоянии воевать и принуждена начать переговоры с союзниками. Таким образом, получаются два факта крупнейшего политического значения. Получается прорыв германского фронта на юге. Войска союзников могут теперь пойти на Австрию и перейти в наступление с юга. Это есть фактор военного характера неслыханный, в виду общего разложения в Австрии, в виду того, что австрийские войска в десятках тысяч дезертируют, в виду расстройства австрийского транспорта и т.д. Дело не только в затруднительном военном положении Германии, - дело в том, что самая цель войны, для которой германское правительство бросило в нее 4 года назад, для которой оно гнало народные массы через всю Европу и на половину Азии, - эта цель уничтожена. Этой целью было завоевание Турции, отдание Турции в крепкие руки германского капитала. Итак, задача не исполнена, затем последовал разгром германского империализма, - об этом можно открыто говорить даже в Германии. Германская пресса заявляет открыто, что Германия стоит перед мировой катастрофой, что она в данный момент уже не борется ни за какие захваты. Военное поражение не кончается поражением на юге. По сведениям германской печати, усилия союзников идут в этом направлении, чтобы отрезать германскую армию, стоящую на бельгийской и французской территориях, и перенести борьбу на германскую территорию. Союзники, как видно из речи английского министра иностранных дел Бальфура, сказанной два дня назад, предъявили свои мирные условия Германии: Эльзас-Лотарингия должна уйти к Франции, это значит, что большая половина германской руды должна отойти; они заявляют, что из двух третей старой Польши должно быть создано новое независимое государство. Они прокламировали раздел Австрии, открытый раздел Турции. Германские военные писатели оценивают ситуацию, как очень серьезную. Мы не в состоянии сказать, насколько серьезны и верны надежды французского и английского капитализма, что ему удастся перенести войну на германскую территорию. Мы по политическим признакам можем оценить, насколько опасны, насколько катастрофическим является германское положение. Вы знаете, какой политический строй господствовал в Германии? Фактически это была полная диктатура финансового капитала, угольных королей и диктатура помещиков. Формально, - я буду говорить фактически, - формально решил все дело не парламент, а совет союзный, в котором сидели представители всех королей и всех германских князей. Германское правительство было формально, таким образом, не правительство буржуазии, которое непосредственно в парламенте решало судьбы своих народных масс, а было правительством, которое представляло династию и бюрократию, которые решали судьбы народа, и германское правительство отказалось в продолжение многих лет от всяких реформ в этой области. Мало того: германская буржуазия не смела никогда их требовать, ибо конституция Германии обеспечивала Гогенцоллернам полное распоряжение силами германской нации. Теперь мы имеем банкротство, полное разрушение этой системы управления в Германии. Германское правительство, которое до этого времени не было в состоянии дать немецким рабочим демократические реформы, - это правительство согласилось рескриптом 30 сентября на так называемое парламентское правительство, которое должно состоять в том, что большинство парламента назначает правительство. Так как к этому большинству принадлежат германские соглашатели, эти предатели социализма, о которых говорил в своих письмах т.Ленин, господа, которые находились в передней, теперь попадают прямо в правительство. На первом месте списка значился в роли канцлера и министра внутренних дел, на самом важном посту, глава партии шейдемановцев и предателей германского рабочего класса, Эберт. Германские газеты предъявляли правительству свои условия, которые состояли в том, что теперь, когда германский капитализм не может больше порабощать народы, он должен отказаться от анексий и контрибуций. Что касается России, то неделю назад эти предатели рабочего класса не посмели выдвинуть самостоятельного требования освобождения народов из-под ига германского капитализма. Они требовали, что брестский мир не был помехой на пути общего мира, т.е. что если английские и французские капиталисты в своих интересах потребуют освобождения Польши, Литвы, Украины, германское правительство не должно от этого отказываться. Если биржа в Париже и Лондоне разрешит германскому капиталу даже душить рабочих Польши, Литвы и Латвии, то чтобы гг. соглашатели ничего против не имели. Они не посмели требовать освобождения Либкнехта и десятка тысяч рабочих, которые теперь сидят в крепостях за неповиновение и агитацию. Они не смели требовать, чтобы уничтожено было военное положение. Они требовали немного больше свободы. Германское правительство согласилось, по-видимому, на эти условия, даже пошло на большие уступки. Но важны не условия и не уступки. Самый факт, что правительственный класс, который даже на фабриках не разрешал одним рабочим вмешиваться каким-нибудь образом в постановления о рабочем дне, что правительство класса, которое считало германский народ не имеющим права и не могущим решать свои судьбы, это правительство принуждено было допустить в свои ряды представителей рабочего класса, хотя представительство это было фиктивным. Теперь германское правительство доказало, что политика, которую оно вело 40 лет, рухнула бесповоротно. (Аплодисменты). Товарищи, мало того: германское правительство теперь выдвинуло идею отдачи власти в руки большинства буржуазии, это правительство в первую очередь - правительство юнкерское. Прусские юнкеры отказались от реформ, которые им раньше предлагали, и думали, что оно далеко пойдет, если будет защищать трон. Самое характерное это то, что прусские юнкеры не смеют теперь употреблять свои привилегии, не смеют взять оружия, которое они держат в своих руках, хотя в их руках все управление государством и командование армией. Это значит, что они имеют оружие, но они не могут от него ждать победы. Больше, чем все остальное, это доказывает, что юнкеры отказываются от своих привилегий и от борьбы, что наступило полное изменение соотношения сил. Наступил момент, когда они не могут употреблять оружие, чтобы еще держать в тисках рабочих. Прусские юнкеры выявляют готовность войти в коалиционное правительство, правительство национальное, обороны. Это все говорит за то, что в Германии начинается пассивная революция. Народные массы еще не посмели взять оружия в руки, но народные массы до того времени не прикасались к германскому капиталу и шли по его приказу, а теперь народ не хочет более идти по приказу капитала и употреблять оружие. Мы имеем известие, что одна власть падает, но нет еще новой, которая могла бы вырвать народ из цепей. Мы видим подобное положение, и в еще более сильной степени, и в Австрии. Вы читали, наверное, вчера, что австрийское правительство после долгого времени решило создать парламент, и вы знаете, что он был открыт криками: "Долой Германию, долой Гогенцоллернов!". В Германии буржуазия потеряла почву под собой, а Австрия под угрозой мировой революции стоит против надвигающейся грозы. Если возможны такие случаи, как в Зальцбурге, когда несколько дней подряд народные массы выступают на улицах и разнесли ратушу, - это показывает, что Австрия держится только потому, что нет других сил, которые смогли бы скинуть старую власть. Товарищи, нельзя знать вперед, но можно указать, как будут развиваться события. Это не моя задача предсказать все это, но все-таки надо указать на то, что очень вероятно при подобном положении вещей, катастрофическое продвижение событий не задержится и мы будем иметь выступление народных масс центральных держав. Они не пойдут по приказу капитала, чтобы убивать рабочих других стран, но скоро рабочие Австрии и Германии восстанут для борьбы за свои интересы. Мы знаем меньше фактов из жизни Франции и Италии, но не подлежит сомнению, что и там жаждут мира. Если в Италии и во Франции не происходят сейчас события в таких грандиозных размерах, то они произойдут в недалеком будущем. Если Америка и Англия захотят продвинуть своих рабочих в войну империализма, то они могут наткнуться на рабочих Австрии и Германии. Что касается Англии, то здесь противоречий меньше, но и там повторяются экономические забастовки. С другой стороны, мы видим, что правительство Ллойд-Джорджа не способствует этому. Что касается Америки, то там настроение народных масс еще не революционное, так как там еще слишком увлечены войною, и жертв среди американского народа меньше. Надо подчеркнуть тот факт, который отметил т.Ленин в своем письме, - что империалистический фронт теперь делится на фронт революции и контр-революции. Как раньше старые союзники, теперь они в оппозиции против нас, так и Германия послала свои войска в Болгарию, и, может быть, наступит момент, когда Германия пошлет свои войска в Австрию, Америка может послать свои войска во Францию. Поэтому, товарищи, можно международную ситуацию определеить таким образом, что нет в ней ни одной невозможности, которая бы завтра не сделалась возможной. Революции международной нет налицо. Но мы стоим, товарищи, накануне ее, стоим при ситуации, в которой рабочий класс, авангард международного социализма, будет иметь не только национальные задачи, - будет иметь грандиозную международную задачу, будет иметь задачу в момент развала мирового империализма, по мере того, как сложатся новые Красные армии Германии, Италии, Франции, удержать главный участок международного фронта революции. Моя задача, товарищи, исполнена. Выводы сделает другой товарищ. Я хотел бы только с этими фактами, которые нам приходится изучать, представить то международное положение, в котором мы теперь находимся. Момент неслыханно грандиозный. Прошло 8 месяцев после того, когда первая рабочая революция лежала на земле, имея над собой сапог германского капитала, когда рабочая Россия с кровью на лице, когда некоторые рабочие России с отчаянием в душе пришли к заключению, что надо подписать неслыханно насильственный, хищнический мир, победитель тогдашней русской рабочей революции, который не щадил никаких надругательств, - этот победитель находится сам на пути Бреста. В этот момент, товарищи, в этот неслыханно великий момент, рабочий класс России, не теряя полного спокойствия и хладнокровия, должен помнить, что в великие моменты надо быть великим, надо уметь рисковать всем, дабы достигнуть всего. Троцкий. Юго-восточный полуостров Европы, Балканский полуостров, дает нам картину чудовищных экономических и национальных трудностей, сплетений антагонизмов, борьбы. Все те антагонизмы, столкновения, которые раздирают капиталистическую Европу, представлены в уменьшенных совершенно размерах на небольшом пространстве Балканского полуострова. И так как этот полуостров по своим экономическим отношениям является отсталой частью Европы и, стало быть, притягивает к себе аппетиты крупных хищников великих держав, то балканский антагонизм, балканские противоречия осложняются и пересекаются и поэтому возрастают под давлением противоречий всей Европы. Балканский полуостров стал давно осиным гнездом европейской политики, кипящим котлом, откуда время-от-времени вырывались или грозились вырваться огненные языки Европы и мировой бойни. В 1912 г. Балканский полуостров был ареной балканских войн между Турцией и Болгарией, Сербией, Грецией, Черногорией, которые тогда были союзницами, и уже тогда революционные социалисты предсказывали, что балканская кровавая потасовка есть только преддверие, предвестник великой европейской мировой войны. В 1914 г. эта великая война началась. Началась она оттуда, из этого же самого юго-восточного угла Европы, с Балканского полуострова. Конфликт межу Австро-Венгрией и Сербией дал точку отправления для дальнейшего развития событий, и мы видим теперь, товарищи, как новый поворот в этой европейской и мировой бойне, а вместе с тем, начало нового поворота в европейской мировой истории опять получает свою точку отправления также на Балканском полуострове, где сосредоточены в умеренных размерах все противоречия, антагонизмы и проклятия капиталистического мира. В первый момент мы наблюдали Сербию в центре событий, чудовищный перевес Германии и Австро-Венгрии, которые в своем союзе казались непобедимыми, что сказалось прежде всего на разгроме Сербии. Казалось, что Болгария отныне становится господствующей страной на Балканском полуострове. Но теперь мы видим, как отпад Болгарии является не причиной, разумеется, но внешним ярким выражением крутого поворота судеб империалистической бойни. В первую эпоху Германия господствовала, ее господство возрастало непрерывно, и она приучила весь мир в незыблемость ее военного и империалистического господства, ее превосходство определялось превосходством ее капиталистической техники, она, создавая несравненные машины массового истребления, своей машиной милитаризма уравнивала, больше чем уравнивала, численность и богатство своих обыденных врагов. На другом полюсе, в другом лагере только Франция имела централизованную армию с военными традициями. Англия вынуждена была заниматься военной импровизацией, т.е. создавать армию из ничего. Затем с большим промежутком запоздания выступили Соединенные Штаты Америки без армии, но с могущественной техникой, и весь первый период военной промышленности Германии, более кастовая организация германского дворянства, большая дисциплинированность, интеллигентность германского народа, - все это в соединении создавало такую машину войны, перед которой пасовали объединенные силы Франции, Англии, Италии, России и других более мелких союзников. Но чудовищная машина германского империализма изнашивалась, и прежде всего изнашивались рабочие силы и фабрика истребления рабочего класса; с другой стороны, военная мощь Англии и Америки жила и развивалась, потому что у них создался рынок, куда вываливался свой человеческий материал, а затем Соединенные Штаты обратили на Германию свою военную мощь не для того, чтобы быть приведенными в движение рабочими и крестьянами. Нет, первые три года войны Америка стояла в стороне, американский Шейлок поставлял Европе орудия и средства истребления, не требуя своего барыша, и только, когда германская неограниченная подводная война грозила отрезать доступ американскому производству на рынке стран согласия, американский Шейлок потребовал, чтобы создался внутренний рынок для пушек, снарядов, винтовок, которые скоплялись на побережье Америки, так как вывоза в Европу не было. Вот откуда выходит последний толчок, брошенный американской дипломатией, бросившей америку на путь новой авантюры, и на основании этого Америка сыграла огромную роль в развитии европейской войны. Правда, в Германии было тупоумное юнкерство, которое по недомыслию приветствовало вступление Соединенных Штатов в войну. Мы покончим одним ударом со всеми врагами - говорили они, но они просчитались. Чудовищная по своим силам американская машина колоссальна по своим запасам, и это поняли только те люди, которые давали себе отчет в смысле совершающихся событий, которые сохранили ясный, трезвый политический взгляд и оценку событий под углом зрения исторического материализма. Теперь, когда мы, марксисты, оглядываемся на пройденный путь и осматриваем программу, которую развивали империалисты, их лакеи, демократы, и лакеи их лакеев, шейдемановцы, реноделевцы, мы видим, что эти 4 года усеяны не только трупами рабочих, погибших в этой борьбе, но и трупами разных программ, планов и т.д. Только в этом перекрестном огне выжила одна программа тех людей, которые не утратили своих пяти чувств, и теперь мы можем сказать, что только мы это видели и предсказывали, и история идет, может быть, против нашего желания, но по той линии, которую им предсказывали, и хотя на этом пути много жертв, но конец будет тот, который мы предусматривали: крушение всех богов империализма и капитализма. История как будто задалась целью дать последний, необходимый урок человечеству. Трудящиеся были как-будто слишком ленивы, неподвижны и нерешительны. Разумеется, мы не имели бы этой войны, если бы мировой рабочий класс нашел в себе в 1914 г. достаточно решимости, чтобы выступить против империалистов всех стран. Но этого не было, рабочий класс нуждался в дополнительном жестоком уроке истории, а она вывела на арену самую могущественную, самую организованную страну и дала ей подняться на небывалую высоту. Германия диктовала через жерло своих орудий в 42 сант. Всему миру свою волю. Она поработила, казалось, на неопределенное время всю Европу, она охватила огромное пространство от Франции, она подкапывалась под морское владычество Англии со своими бесчисленными подводными лодками; казалось, что владычество Германии упрочилось на целые поколения, если не на всегда, а затем та же история, которая послала несравненное могущество капитализму Германии, как-будто сказала рабочим Германии: вы - рабы, вы не осмеливаетесь поднять ваши головы, раскрепостить ваши шеи из-под гнета капитализма. Вот глядите, этот капитал, вооруженный продуктами вашего труда, он, который господствует над всем миром, завтра будет господствовать над всеми остальными планетами, и нет конца его могуществу, а затем, выдвинув германский империализм на эту высоту и загипнотизировав сознание масс, она с этой высоты свергает этот империализм с катастрофической быстротой в пропасть унижения и бессилия, как будто говоря: вы видите, как он разрушен, подчищайте же остатки его со всей Европы, со всего мира, - вот что говорит история. (Аплодисменты). Мы, товарищи, вместе с тем, переживали ужасную эпоху неограниченного господства германского империализма. Мне довелось в Ц.И.К. вспоминать один мелкий эпизод, когда представитель всесильной Германии говорил о России с иронической, злорадной интонацией, называя ее могущественной. Вот вы, почти двести миллионов русских, когда-то считались могущественной державой, а очутились под нашей пятой, и мы вам диктуем свою волю, и все это было сказано в одном слове: могущественная Россия. Между тем, несмотря на это, ни в ком из нас нет сейчас ни капли злорадства по поводу того, что Германия переживает колоссальную катастрофу. Мы будем преисполнены радости в тот час, когда катастрофа станет катастрофой милитаризма и капитализма в целом, и когда приговор истории будет приводиться в исполнение не англо-французскими и американскими пушками, а пушками восставшего революционного пролетариата. (Аплодисменты). Мы знаем, что сечас дело идет о перемещении сил из одного лагеря в другой, и, как сказано в письме Владимира Ильича, это катастрофическое ослабление может и должно в ближайшие дни, недели, может быть, при худом ходе событий ближайшие месяцы привести к росту сил, наглости, хищничества англо-французского и японо-американского империализма. Один нам также враждебен, как и другой, и сейчас, при радикальной перемене, мы так же далеки от союза с англо-французским империализмом, как далеки были еще вчера от германского. Мы остаемся независимыми на оба фланга целиком, как самостоятельная сила, как самостоятельный отряд грядущей пролетарской мировой революции. (Аплодисменты). Мы говорим: пусть наши вершители судеб англо-французские, японо-американские не трудятся расширять победу, как говорил фон-Кюльман в Брест-Литовске. История в лице Гофмана еще не сказала последнего слова, - что судьбу народов не определяют только договоры. Если определяется судьба только бумажкой, как формой, если мы серьезнее отнесемся к договорам и обязательствам, которые мы заключаем, то в то же время мы должны сказать и говорим, что судьбы как народа германского, так и Украины, Польши и Балтики, Финляндии не могут оправдать документа, который был написан в известный момент политического развития. Новые силы развиваются внутри самой Германии и за ее пределами, и мы не сомневаемся, что близок тот час, когда брест-литовский договор будет пересмотрен теми силами, которые стремятся к власти. Этой силой в Германии является рабочий класс. Тут говорилось уже, что мы наиболее являемся пораженными капитуляцией абсолютизма Германии. Тот факт, что он обращается в народный парламентаризм, то есть капитуляция его продувных дельцов, которые были на вершине, и тех, которые им прислуживали. Если у нас полтора с лишним года назад, в феврале 1917 г., появились у власти кадеты вместе с с.-р., меньшевиками, и если нашим с.-р. И меньшевикам, совершенно еще свеженьким, только-что сошедшим с баррикад, если им понадобилось всего-навсего 8 месяцев, чтобы израсходовать и износить до дыр свои силы, свою репутацию и оставить место, то германским Церетели понадобится не 8 месяцев, а 8 недель. Вот почему, товарищи, когда нашу Советскую власть спрашивают, - а нас имеют право спрашивать. - как мы оцениваем те перспективы, которые открываются перед Германией, а стало быть, и о судьбе брестского договора, то мы говорим, что само германское правительство заявляет, что в нынешней обстановке, - и мировой и внутренней, - он вообще не способно справиться с положением дел. Разумеется, мы не возьмем на себя инициативу тех или других азартных авантюристических шагов объявления войны Германии в союзе с Англией и Францией, чтобы оказать тем помощь крайним представителям германского милитаризма, которые теперь собираются совершить кровопускание и, подобно осенней мухе, больно ужалить германский народ. Нет, мы теперь далее от политических приключений, - далее, чем когда бы то ни было, и история за нас стоит больше, чем когда бы то ни было. Завтра германский милитаризм будет еще слабее, а мы завтра будем сильнее, поэтому нам нечего торопиться искусственно форсировать, тем более рука-об-руку с Англией, которая стремится расчленить Германию. Но мы не сомневаемся, что это событие готово сойти со сцены... Какое придет ему на смену правительство: немецкого клерикального центра, консерваторов, национал-либералов и соглашателей? Но правое крыло руководило судьбами Германии через своих монархов и бюрократов и через свое юнкерство, а левое крыло нового грядущего правительства подтирало все следы грязи за правым крылом. Что же даст нового эта коалиция? Она раскроет глаза народным массам; стало-быть, мы в нашей международной политике не можем серьезно считаться с коалиционным правительством Германии, как с силой, которая в течение долгого периода времени сможет определять судьбы германской страны. Какая же сила остается? По отношению к Германии идея единства фронта всей демократии является еще более жалкой, бессмысленной, ничтожной, - простите, плюгавой утопией, чем по отношению к России. Какая в Германии демократия? Там демократии почти нет. Там были жалкие остатки мелкой буржуазии, с жалкими остатками своей политической роли. Эта беспощадная империалистическая война окончательно раззорила и убила мелкую буржуазию и не оставила камня на камне от ее политического влияния. Есть только два лагеря: один - сознательный, твердый лагерь империалистов, другой - лагерь пролетариата, над которым история произвела колоссальный жестокий опыт, провела через страшный урок и теперь поставила его лицом к лицу, в упор с задачей: либо ты справишься с судьбами своей страны и возьмешь в руки собственную власть, либо ты погибнешь вместе с новой страной и с новой культурой. (Аплодисменты). Вот что сказано германскому рабочему классу. И если мы сейчас глубоко уверены, что история работает с нами и за нас, а сталобыть, и вместе с германским рабочим классом, если мы никакими ужасными шагами и ходами не собираемся мешать спасительной работе этой истории, то, вместе с тем, ни от кого мы не скрываем, ни от себя, ни от германского рабочего класса, что мы ждем и приветствуем грядущее шествие к власти германского рабочего класса. (Аплодисменты). Вместе с тем, мы признаем с глубокой уверенностью, что если есть сейчас в Германии сила, которая может Германию спасти в работе по освобождению в ее экономическом т культурном развитии, то это есть именно германский рабочий класс. Его решительный шаг к власти означает, что Германия, став мощным центром притяжения симпатий народов, угнетенных масс всего мира и всей Франции, без французский кадров, без французской территории, как территории войны, английских и американских войск, что их войска не способны разгромить, раздробить Германию, а французский рабочий класс, обескровленный больше, чем какой бы то ни было другой, только дожидается первого сигнала из Германии, чтобы подняться против своих владык - Клемансо и др., и не нужно быть пророком и фантастом, чтобы сказать на другой день после того, как станет ясным, что германский рабочий класс протянул руку к власти, - на улицах Парижа будут воздвигнуты пролетарские баррикады. (Продолжительные овации). История работает с нами и за нас, а стало-быть, и за германский, и за французский, и за международный рабочий класс. Когда мы оглядываемся назад, мы должны с полным удовлетворением сказать, что мы недаром, через величайшие трудности, которые многими оценивались, как унижение, дотянули Советскую власть до этого момента. Я считаю в этом авторитетном собрании долгом сказать, что в тот час, когда многие из нас сомневались, и я в том числе, нужно ли, допустимо ли подписывать брест-литовский мир, не отразится ли это задерживающим образом на развитии мировой пролетарской революции, тогда В.И. против многих из нас с упорством и несравненной прозорливостью утверждал, что нам нужно через это пройти, чтобы дотащить, дотянуть до революции пролетариат. И мы должны признать, что правы были не мы, а прав был он. (Продолжительные овации). Каково бы ни было ближайшее положение европейских и мировых судеб, наше положение сейчас несравненно лучше. Мы укрепляемся все больше и больше, а наши враги кровоточат из всех ран, они слабы, и те, которые кажутся всемогущими сегодня, завтра опишут ту же дугу, какую описала Германия, но с еще большей быстротой, ибо если в истории происходят повторения, то они происходят всегда более ускоренным темпом. И падение для Франции, Америки и Японии наступит более катастрофическое, чем для Австрии и Германии. Тт., нас обвиняли при заключении брест-литовского мира в том, что сдана Украина. Это был один из самых тяжких моментов, когда приходилось подписывать договор, который отделил Украину под власть Германии и Австро-Венгрии. Сегодня мы получаем известие от одного хорошо осведомленного товарища о настроении на Украине. Приведу несколько наиболее ярких сообщений: "здесь все более и более создается революционное положение. Еще до последних событий в Болгарии и Германии, как только стало известно, что Германия уберет свои войска с Украины, уверенность, что Советская власть восторжествует здесь, и в кратчайшее время, стала всеобщей". И дальше идут сообщения о том, как беднейшие представители покойной рады говорят о том, что, разумеется, никакой другой власти, кроме Советской власти на Украине ожидать нельзя. (Аплодисменты). Дальше сообщается о целом ряде революционных проявлений на Украине. Затем товарищ, хорошо осведомленный и имеющий хорошие связи, пишет о том, что делается в Болгарии. Он говорит, что подпольные Совдепы существовали давно, и что назначены на фронт два социалистических депутата, Луканский и Дмитриев, которые теперь приговорены к 5-6 годам заключения. Они принадлежали к той партии, которая соответствует нашим коммунистам. Вот, товарищи, сообщение относительно Украины и Болгарии. Нам говорили про Украину, что мы Украину потеряли. Да, мы временно потеряли, чтобы снова найти ее окрепшею. Украинский рабочий и крестьянин прошли суровую школу, и если теперь они пришли к Совдепам, то они будут так крепки, что никакая сила не сможет сковырнуть их. (Аплодисменты). Советская Россия расчленилась. Но она ходом событий развернула величайшее революционное притяжение. Мы не сомневаемся, что это революционное притяжение сделает великую работу революции. Когда германский рабочий класс протянет руку к власти, он развернет могущественную силу притяжения, и преступная рука англо-французского империализма будет разбита параличом и не сможет сопротивляться, когда рабочий станет у власти. Если будет сделана попытка наступать пролетариатом Германии, то для Советской России основным долгом будет не знать границ в революционной борьбе. Революционная судьба борьбы германского народа будет нашей собственной судьбой. (Аплодисменты). Что Советская Россия чувствует себя только аванпостом европейской и германской пролетарской революции, - это для нас всех ясно. Товарищи, не исключена возможность того, что в течение известного периода, известных месяцев революционной Германии пришлось бы отбиваться от банд империализма. Но мы можем сказать с уверенностью, что германский пролетариат со своей техникой, с одной стороны, и наша неорганизованная, но богатейшая естественными богатствами с 200 миллионов жителей Россия - с другой, - это тот могущественный блок, о который разобьются все волны империализма. (Аплодисменты). Для нас не может быть других союзников из империалистического лагеря, революционный лагерь выступающих на открытую борьбу с империализмом, - вот наши союзники. Германскому Либкнехту не надо заключать с нами договора, но мы будем помогать ему в борьбе всеми силами и средствами. Мы все отдаем для общей пролетарской мировой борьбы. (Аплодисменты). Здесь в этом письме т. Ленина сказано ясно и отчетливо, чтобы мы стремились создавать миллионную армию для защиты Советской Республики. Эта программа узка. История говорит: ваша задача не только обеспечить передышку, - ваша задача сделалась шире. Уже в Германии и во всей центральной Европе назревает кризис. Может быть, завтра рабочий класс Германии призовет вас на помощь, и вы создавайте не миллионную, - создавайте двухмиллионную армию, так как ваша задача возросла вдвое, втрое. Мы готовы вдвое, втрое напрячь наши силы. И наши силы увеличиваются со дня на день. Германский пролетариат испытывает голод больше нашего. Пусть он протянет руки к власти, пусть он возьмет в руки власть, он поможет нам наладить железные дороги, и мы из Самарской губ., с Дона, где я видел неистощимые запасы хлеба, возьмем эти богатства хлебные и поделимся ими по-братски с германским рабочим классом для общей борьбы. (Аплодисменты). Это есть только воля рабочего класса России и крестьянской бедноты, ибо здесь собраны авторитетные, влиятельные представители всего, что есть лучшего в Российской Республике. Здесь Центральный Исполнительный Комитет, московский совет, представители профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов. Все это цвет и воля России. Во время борьбы рабочего класса Германии мы будем с ним целиком. Если мы коммунары, то мы наши коммунистические воззрения разделяем и на рабочий класс Германии. Все, что наше, то его. Наши силы и хлеб - это его силы и хлеб для общей пролетарской революции. (Аплодисменты). Разумеется, товарищи, этот наш нарождающийся завтра союз будет закреплен с новой трудовой революционной Германией. Этот наш союз ни в какой мере не направлен против народного трудового пролетариата Франции, Англии, Америки или Японии. Это понимаете вы, и, - что еще важнее, - к счастью нашему, это превосходно понимают все революционные рабочие стран согласия. В тот момент, когда по Европе пройдет, - а это час близится, - основной рубеж, основной окоп между силами пролетарской революции и милитаризмом, французские рабочие, английские рабочие, цвет американского пролетариата и японские рабочие будут по ту самую сторону, где мы создадим союз Советской России и пролетарской Германии. И это есть единственная возможность, единственный исход закончить с этой проклятой бойней. Все наши самые мрачные предсказания, наши ужасающие обличения не только оправдались, - они оказались превзойденными действительностью. "Мы, - говорили они, - утверждаем, что идем освобождать слабые, бедные, угнетенные, малые народности". Смотрите, все мелкие государства - нации растерзанные, подавленные. Болгария грабила, что могла у Сербии и Греции. Турция грабила, что могла, у нас на Кавказе. Болгария, вчера превратившаяся в германскую провинцию, сегодня превращена в английскую колонию. Турция тоже. И сегодня получены сведения, что Турция открывает свои проливы английскому флоту. Это значит, что Константинополь становится городом, где будет заседать английский губернатор. Это значит, что господство Англии водружается над теми, где вчера был союз с Германией. Сегодня он превратится в жалкого, бессильного распятого вассала, раба Англии. Для всех слабых, для всех угнетенных наций, народов мелких государств, и прежде всего для рабочих масс всех народов, в том числе и могущественных наций, нет выхода из этой бойни, как путь перемещения военных сил из одного лагеря в другой. Мы это предсказали первые, когда опубликовали тайные договоры, когда обличали хищнический милитаризм и империализм. И мы теперь можем сказать рабочим Германии, если бы они год назад имели силу убирать свои правящие классы и заключить мир на основах, провозглашенных русским рабочим классом, рабочие Франции, Англии и Японии были бы богаче и счастливее, мы сделали бы колоссальный шаг вперед в сторону прогресса гуманности. За этот год сожжены новые миллионы жизни и новые миллиарды богатств. Но этот урок не прошел даром. Мы остановились там, где были, другие подошли ближе. Наш враг стал слабее, и мы говорим поэтому: знамя Светской власти стало выше, надо бороться со всей решимостью, мы стали крепче, друзей у нас больше, мы идем вперед, вам навстречу, рабочие Германии, Англии, Франции и всех стран. Наше знамя поднимается над Европой, - это знамя международной республики труда. Карелин. Товарищи, после блестящих речей предыдущих ораторов я скажу немного и не мог бы сказать больше, если бы даже у меня было больше времени. В настоящее время положение международного пролетариата - положение красивое, но довольно тяжелое. Все знают, что против нас выступают все империалистические державы, которые еще не захвачены движением революции, но наше международное положение будет тем крепче, чем сильнее будем мы сами, тем сильнее будут наши враги. Оценивая наше внутреннее положение, мы должны обратить внимание на то, что все страхи, которые существовали до сих пор, что наша революция окажется недостаточно сильной, что она может быть сметена контрреволюционным движением, созданы на воздухе, и мы видим, что все попытки к контрреволюции всегда очень легко подавлялись. Контрреволюция может торжествовать только там. Где само правительство не революционно, как это было во французские 2-ю и 3-ю революции; между тем, у нас мы имеем против себя класс дворянства, класс интеллигенции и духовенства, но мы чувствуем себя все крепче и крепче и не только потому, что за нами другие страны. Все контрреволюционные попытки становятся для нас неопасными, даже чехословацкий фронт, можно отчасти назвать желательным движением, так как в нем собрались все болезненные элементы нашего организма, вся нечисть, и нет такой силы, которая могла бы свергнуть нас в России. Наша мощь будет расти, но надо, как вы сейчас слышали, приложит все усилия, чтобы призыв этот не остался бесплодным. Мало быть сильным, - надо уметь казаться сильным. Говоря это, я не призываю к какому бы то ни было обману, но надо демонстрировать свою силу, чтобы нас не могли заподозрить в слабости. У нас близится годовщина нашей октябрьской революции, - того огня, который охватил весь пролетариат и беднейшее крестьянство, всех, кто стал господами положения, и мы должны внушить иностранным державам, что мы умеем быть великодушными с теми, кто ошибался, заблуждался и потому шел против нас. Надо разбираться в том положении, которое создалось в России, и все те лица, которые по глупости или по недоразумению находятся в тюрьмах, должны быть освобождены, и с ними мы будем торжествовать нашу годовщину. Не думайте, что от этого хоть на каплю ослабеют наши силы. Для нас это будет то же, что капля воды на раскаленную доменную печь, но это будет красивый жест русского рабоче-крестьянского правительства. Свердлов. Больше записавшихся ораторов нет. Позвольте мне, товарищи, указать, что вопрос, поднятый т.Карелиным о порядке празднования годовщины, будет подвергнуть специальному обсуждению, и потому сейчас говорить об этом преждевременно. Разрешите мне, вместе с тем, предложить принять следующее постановление: настоящее заседание является соединенным заседанием Ц.И.К., Московского Совета и профессиональных организаций, а потому имеет выносить общее решение по основным коренным вопросам. Предлагается следующая резолюция: "В Ц.И.К. считает необходимым перед лицом рабочего класса всех стран определить свое отношение к развивающимся событиям. Империалистические классы центральных империй претерпевают катастрофическое крушение. Болгария и Турция отпали от союза. На очереди стоит Австро-Венгрия. Внутри Германии царит полная неустойчивость. Политика правящих классов качается между военной диктатурой и парламентским министерством из либералов, католиков и социал-предательских представителей социал-демократии. Хищники англо-французского, американского и японского империализма кажутся сейчас всемогущими, как полгода назад, в эпоху брест-литовского мира, всемогущей казалась Германия. Сейчас, после своих новых успехов, хищники согласия являются еще более опасными и заклятыми врагами Советской Республики. Но как в период высшего подъема военного могущества Германии мы предвидели неизбежность крушения чудовищных захватных планов, так теперь мы выражаем несокрушимую уверенность в близком крушении империализма стран согласия. Глубокая внутренняя борьба участников мирового грабежа и еще более глубокое возмущение обманутых и обескровленных народных масс вводят капиталистический мир в эпоху социальной революции. Сейчас, как и в октябре прошлого года, как и период брест-литовских переговоров, Советская власть всю свою политику строит в предвидении социальной революции в обоих лагерях империализма. Твердость и уверенность этого расчета позволили нам принять ужасающие условия брест-литовского договора, в которых мы ни на одну минуту не видели последнего слова истории. И сейчас, тесно связывая судьбу Украины, Польши, Литвы, Прибалтики и Финляндии с судьбой пролетариской революции, мы отметаем всякую мысль о каком бы то ни было сближении с империализмом согласия в целях изменения брест-литовского договора. Цепи, какие несут народам англо-американские и японо-американские хищники, ничем не лучше австро-германских цепей. Военная диктатура в Германии так же мало способна теперь отклонить ход событий, как и парламентская коалиция из буржуазных дельцов и соглашательских прислужников. Германский рабочий класс неотвратимо толкается к власти. Ходом вещей борьба англо-американских хищников против хищников австро-германских может со дня на день превратиться в борьбу империализма против пролетарской Германии. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет перед лицом всего мира заявляет, что в этой борьбе вся Советская Россия всеми своими силами и средствами поддержит революционную власть в Германии против ее империалистических врагов. В.Ц.И.К. не сомневается, что революционный пролетариат Франции, Англии, Италии, Америки и Японии будет в том же лагере, что и Советская Россия и революционная Германия. В ожидании быстро надвигающихся революционных событий В.Ц.И.К. считает долгом рабочей и крестьянской России удвоить свою борьбу против вторгшихся в наши пределы бандитов согласия и в то же время готовит деятельную военную и продовольственную помощь рабочему классу Германии и Австро-Венгрии. В.Ц.И.К. предписывает Революционному Военному Совету Республики немедленно разработать расширенную программу формирований Красной армии в соответствии с новыми условиями международных отношений. В.Ц.И.К. предписывает Народному Комиссару Продовольствия немедленно разработать план создания продовольственного фонда для трудящихся масс Германии и Австро-Венгрии в их борьбе с внутренними и внешними хищниками и насильниками. Все Советские учреждения, центральные и местные, профессиональные союзы, фабрично-заводские комитеты, комитеты бедноты, кооперативы обязуются принять самое деятельное участие в создании могущественной Красной армии и в мобилизации продовольственного фонда социальной революции". Председатель. Разрешите, товарищи, поставить на голосование эту резолюцию. Кто против, прошу поднять руку. Таковых не имеется. Итак, настоящее решение принимается единогласно. (Аплодисменты). Прежде чем закрыть настоящее заседание, я призову вас исполнить священный долг перед вновь павшим товарищем. Нам на каждом заседании приходится чтить память только-что погибших товарищей, и нам придется неоднократно призывать вас к этому, но едва ли мы часто будем говорить о гибели товарищей так, как о только что погибшем товарище Маркине (читает). Несомненно, потеря его является незаменимой потерей; он первый взялся организовать флотилию, он еще в первые дни выдвинулся из среды советских работников. Простой матрос, он был долгое время фактическим управляющим действиями комиссариата иностранных дел. Честь и слава погибшему герою! Я предлагаю почтить его память вставанием. * В настоящее время член рейхстага - [Прим. К. Ботмера]. * Ставший позднее депутатом Рейхстага - [Прим. К. Ботмера]. * Бестактность в обычаи международных отношений была привнесена Антантой - [Прим. К. Ботмера]. * Видимо, орудие названо по имени апостола Иоганна, символом которого был орел. [Прим. К. Ботмера] * Ваза или Николайштадт - главный город Вазаской губ. Великого княжества Финляндского. - Прим. Ю. Ф. * Верховное главнокомандование. - Прим. Ю.Ф. * Статс-секретарь министерства иностранных дел (министр иностранных дел) Германии с июля по октябрь 1918 г. - Прим. Ю. Ф. *Замечание Гинце на полях: "Самому Гельферингу это не удалось, потому что у него не было с ними контактов. Кроме того, он не понимает, что такое Хорват". ** Замечание Гинце на полях: "В телеграммах Гельферих требует большего!" * Замечание Гинце на полях: "Этого не произошло". ** Замечание Гинце на полях: "Нет". *** Замечание Гинце на полях: "Этого не было". **** Замечание Гинце на полях: "Это уже свершившийся факт и тут ничего изменить нельзя". ***** Замечание Гинце на полях: "В войне не бывает длительных успехов". ****** Замечание Гинце на полях: "Это противоречит его собственным утверждениям". ******* Замечание Гинце на полях: "Квадратура круга". ******** Замечание Гинце на полях: "Это не новость, это само собой разумеется". * Замечание Гинце на полях: "Нет". ** Замечание Гинце на полях: "Это произойдет в любом случае". *** Замечание Гинце на полях: "Она уже существует". **** Замечание Гинце на полях: "Это дело МИДа". * Замечание Гертлинга на полях: "Где?" ** Заметка Гертлинга на полях: "Правильно! Как Вы его собираетесь решать?" * Заметка Гертлинга на полях: "У нас ничего нет". ** Заметка Гертлинга на полях: "Они нужны нам самим". *** Заметка Гертлинга на полях: "Нас это не касается". **** Заметка Гертлинга на полях: "Нет! Оно объявило нам войну!" ***** Заметка Гертлинга на полях: "Нет! По Людендорфу". ****** Заметка Гертлинга на полях: "Мы его уже лишились". * Имеется в виду Альхесирасская конференция 1906 года по урегулированию Марокканского кризиса и договор от 7 апреля 1906 года из 123 статей, в составлении которого приняли участие одиннадцать держав. Конференция закончилась поражением германской дипломатии. Договор был подписан, но позиции Германии в Марокко ослабли, а Франция, внешнеполитический противник Германии, получила возможность дальнейшего расширения своего влияния в Северной Африке. - Прим. Ю. Ф. ** Город и порт на севере Марокко. В 1912 году выделен с прилегающими территориями в международную зону, которая в 1923-56 г. имела особый статус. В 1957 г. воссоединен с Марокко. - Прим. Ю. Ф. * Приложения не вошли в книгу Ботмера. Не совсем ясно, о каких именно статьях Радека идет речь. Но вполне вероятно, что его статьи в эти дни были посвящены грядущей революции в Германии. В настоящем издании как приложение дается стенограмма 6-го заседания ВЦИК 5-го созыва, состоявшееся 3 октября 1918 г., где было зачитано письмо Ленина и принята упоминаемая в документе резолюция ВЦИК. Публ. по кн. Пятый созыв ВЦИК. Москва, 1918. Изд. ВЦИК, М., 1919, с. 237-253. -- Прим. Ю. Ф.