д провели 40 % делегатов, а левые эсеры -- 28%. Располагая в общей сложности 68% мандатов, большевики и левые эсеры проголосовали против предоставления в Совете мест эсерам и меньшевикам, которых со съезда прогнали. В исполком было выбрано 9 большевиков и 6 левых эсеров. То же самое произошло на съезде Советов крестьянских депутатов и Советов рабочих и солдатских депутатов Лужского уезда. Делегаты разделились на два блока: левый (большевики и левые эсеры) и правый (эсеры, меньшевики, беспартийные). Большинство принадлежало левому блоку. Воспользовавшись этим, большевики с левыми эсерами исключили из Совета правый сектор. Так же было на съездах Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, Великолукского уез да Псковской губернии, Симбирской губернии и на губернском съезде Советов Череповецкой губернии. Советы, где большевики и левые эсеры не получали большинства, просто разгонялись. Так было с городским Советом Тамбова, где Совет был разогнан силой после того, как прошедшие туда эсеры и меньшевики отказались предоставить большевикам половину мест в президиуме исполко ма (МИСИ, архив ПСР, п. 2032, с. 2-4). 10 Гусев. Крах партии левых эсеров, с. 145. 411 И ЗТ, 19 апреля 1918. Владимирова. Левые эсеры в 1917-1918 гг., с. 110. ЗТ, 19 апреля 1918. Статья "Отвод от власти". Владимирова. Левые эсеры в 1917-1918 гг., с. 110. Например, из партии вышел член ВЦИК П. В. Бухарцев (Прото колы ВЦИК IV созыва, с. 50). Другой левый эсер, А. М. Устинов, заявил, что не считает возможным оставаться членом ЦК и редак ции "Знамени труда" ввиду "принципиального расхождения по вопросам выхода из состава Совнаркома, о партизанской войне на фронте, а также по вопросу об отношении ЦК партии к ратифи кации мирного договора" (ЗТ, 11 апреля 1918). Резолюции и постановления, с. 25-26; ЗТ, 2 июля 1918. Разуме ется, это решение было одобрено далеко не всеми левоэсеровскими организациями. Так, пензенские левые эсеры заявили, что счита ют одобрение Вторым съездом выхода из СНК ошибкой и требуют созыва Третьего съезда ПЛСР для пересмотра этого решения (Правда, 22 мая 1918). Против, выхода из СНК высказалась и левоэсеровская фракция казачьего съезда в Омске (Коммунисти ческая партия в период упрочения советской власти, с. 244). Резолюции и постановления, с. 25-26, 35, 46, 48, 52. Ленин. ПСС, т. 50, с. 70. Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП (б), с. 263. История социалистической экономики СССР, т. 1, с. 375. Там же, с. 196-197. Выступивший .от их имени Трутовский сказал, что "хлебная мо нополия должна оставаться неизменной [...] должна сохраниться как мера чисто социалистическая, как мера уравнительного рас пределения хлеба, и от хлебной монополии в настоящее время Советская Россия не отступится, наоборот, она эту монополию должна расширить до создания целого ряда монополий в других областях народного хозяйства". Осипова. Развитие социалистической революции в деревне, с. 53. Протоколы ВЦИК IV созыва, с. 249. ДСВ, т. 2, с. 261-266. "Декрет ВЦИК и СНК о чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию". Спирин. Классы и партии, с. 131; Гусев. Партия эсеров, с. 245. Протоколы ВЦИК IV созыва, с. 333-334. В целом, в распоряжении наркомпрода к осени 1918 года находи лось свыше 58 тысяч человек, а к декабрю -- около 80 тыс. Свердлов. Избранные статьи и речи, с. 81-82. Фактически комбеды начали создаваться большевиками несколь ко ранее. По неполным данным, к концу августа 1918 г. в РСФСР насчитывалось более 31 тыс. комбедов. Измаилович. Послеоктябрьские ошибки, с..21-22. 412 Именно это произошло в ноябре 1918 года, когда по решению Четвертого Всероссийского съезда Советов комбеды "слились" с Советами, т. е. заменили собою крестьянские Советы. Протоколы ВЦИК IV созыва, с. 403, 404, 412. Несколько позже, уже после разгрома ПЛСР, левоэсеровская газета "Знамя труда" писала: "Ясно как день, что фундамент советской власти гораздо шире... когда он опирается на огромное большинство населения деревни, чем когда он опирается на незначительную часть этого населения, окрещенную деревенской беднотой". (ЗТ, 13 июля 1918.) Против комбедов выступили также меньшевики и эсеры. Меньшевик Дан указал, что на комитеты бедноты "возложены ясно и определенно не учет нового урожая, а доносы на тех крестьян, которые имеют сейчас излишки хлеба". Меньшевик Ф. А. Череванин обвинил большевиков в том, что они "делают все, чтобы помешать борьбе с голодом" и что "объявление крестового похода на деревню, разжигание новой гражданской войны между городом и кулаками" приведет только к уничтожению продоволь ствия и сделает "невозможным снабжение населения хлебом". Резкой критике подверг во ВЦИКе проект декрета эсер Дислер, которому большевики в конце концов просто не дали говорить: "Напрасно нам не посчитали того хлеба, который остался в тех областях, которые отошли по Брестскому договору при вашем содействии к Германии [...] (Шум. Голос с места: "Товарищ председатель, нет никаких сил смотреть на этого врага. Уберите его". Шум.) Если вы обратите внимание на эти цифры, то вы поймете [...] что этот метод борьбы, метод вооруженных отрядов [...] эти вооруженные отряды сумеют утолить вашу жажду крови, но не утолят голода населения. (Шум. Председатель. Я вас лишаю слова. Шум. крики: долой!)" Гусев, Ерицян. От соглашательства к контрреволюции, прил., табл. 5, 6. Там же, с. 281. Владимирова. Левые эсеры в 1917-1918 гг., с. 110. Численность левых эсеров могла увеличиться и благодаря тому, что на Втором партийном съезде они приняли резолюцию "об объединении с эсерами-максималистами, поскольку никаких расхождений с ни ми в практической работе на местах не наблюдается" (Резолюции и постановления, с. 26). Съезд левых эсеров. -- Свобода России, No 60, 30 июня 1918, с. 3. Точных сведений о численности партии большевиков на вторую половину 1918 г. нет, но к январю 1919 года количество членов в РКП(б) упало до 251 тыс. человек. (Rigby. Communist Party Membership in the USSR, p. 69). Подробнее о численности РКП (б) в 1917-1919 см. там же, с. 59-74. К съезду Советов. -- Свобода России, No 60, 30 июня 1918, с. 3. 413 Цит. по кн. Спирин. Крах одной авантюры, с. 81. От большевиков в нее входили Свердлов (председатель), Покров ский, Сталин; от левых эсеров -- Д. А. Магеровский и А. А. Шрей- дер; от максималистов, но только с совещательным голосом, А. И. Бердников; а от различных наркоматов -- В. А. Аванесов, Бухарин, Лацис, Э. М. Склянский, М. А. Рейснер и Д. П. Боголе- пов. Великая Октябрьская социалистическая революция, с. 254-255. Стеклов. Избранное, с. 104; он же. Воспоминания и публицисти ка, с. 71. АИГН, 52/8, с. 3. Chamberlin. The Russian Revolution, v. 2, pp. 50-51. Накануне съезда Советов. -- Свобода России, No 60, 3 июля 1918, с. 2. Та же газета, впрочем, назвала дележ мандатов на съезде "семейным делом": "Кто кого обошел при распределении манда тов, это -- вопрос второго порядка в том смысле, что обе партии, вместе взятые, несомненно, обошли подавляющее большинство населения" (Москва, 5 июля. Первый день съезда. -- Свобода России, No 64, 5 июля 1918, с. 1). Конфликты на местном уровне начались даже раньше. Так, 26 июня на губернском съезде Советов в Нижнем Новгороде больше вики отказались предоставить левым эсерам места в президиуме исполкома и заполнили весь исполком своими людьми (Гусев. Партия эсеров, с. 257). Ленин во фракции тоже выступал. Вот как описывала это выступ ление одна из независимых газет: "Вчера состоялись последние перед съездом продолжительные совещания фракций, в которых обсуждалась программа съезда по существу. В заседании фракции большевиков присутствовал ЦК партии почти в полном составе с Лениным во главе. Ленин произнес полуторачасовую речь о зада чах Пятого съезда и о тактике фракции коммунистов. Ленин, как передают, говорил с большой страстностью, отстаивая свою точку зрения путем полемики с оппозицией слева. Центр тяжести этой полемики сосредоточился на вопросах внешней политики, так как в области внутренней политики деятельность советской власти в последнее время уже не вызывает слева упреков в "соглашатель стве", в уклонении от социалистического курса и т. п. Речь Ленина была пропитана, как говорят, оптимизмом и уверенностью в том, что советская власть может продержаться до того момента, пока на помощь русской революции придет западноевропейский про летариат. Относясь на этот раз несколько мягче к оппозиции внутри партии, Ленин [...] [выступил] против "якобы революци онных" левых эсеров и горячо доказывал, что время для срыва Брестского мира еще не наступило. Прения по докладу Ленина продолжались до позднего вечера. Точку зрения левого крыла 414 фракции развивал Оболенский [...] Заключительное слово произнес Зиновьев, резко полемизировавший с левыми коммунистами [за] [...] правильность позиции Ленина. [...] Значительная часть ораторов настаивала на принятии самых решительных мер против действий наших бывших союзников, между тем как другие считали необходимым сохранять по отношению к союзникам большую выдержку и спокойствие. Несмотря на существующие внутри партии разногласия, совещание большевиков показало, что фракция на съезде будет голосовать единодушно по всем важнейшим вопросам. О том, чтобы часть коммунистов примкнула к левым эсерам, не может быть и речи". (Перед съездом Советов. -- Свобода России, No 63, 4 июля 1918, с. 3.) Известия ВЦИК, 4 июля 1918, No 137. Отчет о речи Свердлова. Ленин. Сочинения. 4-е изд., т. 27, с. 471-472. Москва, 5 июля. Первый день съезда. -- Свобода России, No 64, 5 июля 1918, с. 1. Вацетис. Июльское восстание в Москве, с. 44. The Trotsky's Papers, v. 1, pp. 48-55. Пятый Всероссийский съезд, с. 36; Свердлова. Я. М. Свердлов, с. 360. Еще до начала работы съезда левые эсеры предупреждали, что если у них и не будет на съезде большинства, то только за счет "разъяснительной" тактики мандатной комиссии. "Тактика ман датной комиссии вызывает среди левых эсеров сильное недоволь ство; они предполагают выступать на съезде с решительным про тестом против допущенных ею нарушений и проявленного ею пристрастия при проверке мандатов". На этой почве и ожидалось всеми "первое крупное столкновение между большевиками и левыми эсерами", причем было ясно, что "оппозиция левых эсе ров будет вообще носить на этом съезде более решительный и уверенный характер", поскольку "рост их представительства, ока завшийся неожиданным не только для большевиков, которые предвещали им на предыдущем съезде полное банкротство пар тии, но и для них самих, окрылил их надежды" и они были намерены "дать большевикам решительный бой и по вопросам внешней политики, и по ряду вопросов внутренней политики советской власти" (Накануне съезда Советов. -- Свобода России, No60, 3 июля 1918, с. 2). Троцкий. Сочинения, т. 17, ч. 1, прим., с. 715. Пятый Всероссийский съезд, с. 37. Ленин. ПСС, т. 36, прим., с. 628-629. Свердлов. Избранные произведения, т. 2, с. 236; Свердлов. Из бранные статьи и речи, с. 91. Одним из таких вопросов было введение смертной казни. Отклики печати. -- Свобода России, No 64, 5 июля 1918, с. 1. 415 "Тысячу раз неправа Спиридонова, когда подносила вам отдель ные факты, что она была у меня, будто бы унижалась и просила... Должна быть плоха эта партия, если ее лучшие представители унижаются до сказок. У меня лежит письмо тов. Спиридоновой -- она очень часто обращалась ко мне письменно -- это письмо я завтра же найду и передам" (Ленин. ПСС, т. 36, с. 497; Ленин. Сочинения. 4-е изд., т. 27, с. 424-425). Ленин, разумеется, "завтра же" письма не нашел и не передал, а совсем наоборот -- арестовал Спиридонову и разогнал партию левых эсеров. Однако вряд ли вслед за Адамом Уламом стоит связывать реакцию левых эсеров на речь Ленина и "восстание" левых эсеров (Ulam. The Bolsheviks, p. 424; он же. A History of Soviet Russia, p. 33.) По свидетельству присутствовавшего на съезде Локкарта, многие ле вые эсеры восторженно аплодировали речи Ленина (Локкарт. Буря над Россией, с. 291). Наконец, не меньшей агрессивностью отличались на съезде большевики, и можно также предположить, что большевики "готовили восстание против левых эсеров". Пятый Всероссийский съезд, с. 74. Вот отрывок из этой речи: "...Я, которая с самого начала выхода из тюрьмы спаялась с ними в борьбе, я в партии социалистов-ре волюционеров была без передышки и делала очень много (смех) для того, чтобы расколоть партию социалистов-революционеров, чтобы отмежеваться от правых... Я, связанная с крестьянством, вы знаете, как сильно, я с искренностью, в которой вы не можете сомневаться (голос: "Нахалка!"), вы, товарищи, большевики, крестьяне..." (там же, с. 55). Шум в зале не дал ей закончить фразы. В этом месте большевики устроили обструкцию оратору и сорвали речь. Как и во время разгона Учредительного собрания, Ленин внешне хотел выглядеть спокойным. Он "сидел за столом, читая что-то, почесывал темя и не обращал никакого внимания" на "слова и выкрики" Спиридоновой (Е. 6 июля -- в Большом театре, с. 12). Это подтверждается мемуарными источниками. Свердлова пишет, что "отношения с левыми эсерами после Четвертого съезда Сове тов" и "выхода представителей левых эсеров из Совнаркома все ухудшались. Яков Михайлович постоянно говорил, что и во ВЦИК с ними стало невозможно работать" (Свердлова. Я. М. Свердлов, с. 356). Правда, не все считали слияние левых коммунистов и левых эсеров возможным. "Что касается левых коммунистов, -- писал современник, -- то они, вопреки сообщениям газет, ни в какие соглашения с левыми эсерами не вступали и не могут вступать. Их разногласия с большинством потеряли в настоящее время свою остроту, и разница между ними и большинством -- только в оттенках. Партийная же дисциплина среди большевиков так ве- 416 лика, что голосовать коммунисты во всяком случае будут с большинством своей партии, а не против него" (Накануне съезда Советов. -- Свобода России, No 60, 3 июля 1918, с. 2). Бюллетень оппозиции, апрель 1938, No 65, с. 13-14. Правда, 15 декабря 1923, No 285; 16 декабря 1923, No 286. Там же, 3 января 1924, No 2. Заметим, что все это писалось еще при жизни Ленина. Гусев. Партия эсеров, с. 216. 417 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ МИССИЯ ГРАФА МИРБАХА Если бы стороннику мировой революции и противнику Брестского мира левому коммунисту А. А. Иоффе в марте 1918 года сказали, что он станет первым полномочным представителем советской России в империалистической Германии, он, вероятно, счел бы это неудачной шуткой. Сама идея обмена посольствами советской республики и кайзеровской Германии показалась бы ему откровенной издевкой. Однако ЦК большевистской партии уступил Ленину еще и в этом вопросе: установлении дипломатических отношений между РСФСР и Германией. Посылка в Германию ярого противника Брестского мира и левого коммуниста Иоффе было условием, на котором большинство ЦК соглашалось установить отношения с империалистической державой: Иоффе ехал в Германию для координации действий немецких и русских коммунистов по организации германской революции1. Немцы назначили послом в РСФСР графа Мирбаха, уже проведшего ранее в Петрограде несколько недель2. Мирбах прибыл в Москву 23 апреля. Посольство разместилось в двухэтажном особняке, принадлежавшем вдове сахарозаводчика и коллежского советника фон Берга (ныне улица Веснина, дом No 5). Приезд посла совпадал по времени с переворотом на Украине, с занятием германскими войсками Финляндии, с планомерным (пусть и постепенным) продвижением немецких войск восточнее линии, очерченной Брестским соглашением. Разумеется, советское правительство дало знать Мирбаху о своем недовольстве, как только для этого представился случай -- при вручении верительных грамот 26 апреля. Через три дня Мирбах сообщал рейхсканцлеру Г. Гертлингу, что германское наступление на Украине "стало первой причиной осложнений". Финляндия стояла на втором месте. Чичерин высказал не- 418 довольство в достаточно дипломатичной форме ; резче был Свердлов, выразивший надежду, что Мирбах сможет "устранить препятствия, которые все еще мешают установлению подлинного мира". Вручение верительных грамот посла проходило в самой простой и холодной обстановке. По окончании официальной церемонии Свердлов не предложил ему сесть и не удостоил личной беседы . Как человек Мирбах не мог симпатизировать коммунистическому режиму. Не случайно один из историков называет его представителем "наиболее реакционных феодально-аристократических кругов кайзеровской Германии", считавшим "советский строй в России недолговечным" и связывавшимся "с теми группами русских контрреволюционеров, которые, как ему казалось, должны были скоро прийти к власти" . Впрочем, в этой формулировке больше шаблонного. Очевидно, что весной 1918 года "Мирбах хотел сближения Германии с советской Россией" . Как дипломат Мирбах был объективен и тонок. Его донесения рейхсканцлеру Гертлингу и статс-секретарю по иностранным делам Р. Кюльману, в целом, говорят о верном понимании им ситуации в советской России. 30 апреля, в отчете о политической ситуации в РСФСР, Мирбах не замедлил описать главное - состояние анархии в стране и слабость большевистского правительства, не имеющего поддержки населения . Мирбах при этом считал, что интересы Германии все еще требуют ориентации на ленинское правительство, так как те, кто сменят большевиков, будут стремиться с помощью Антанты воссоединиться с отторгнутыми по Брестскому миру территориями, прежде всего с Украиной. Противодействию Антанты уделялось в деятельности германского посольства в Москве первостепенное значение. Предотвращение соглашений между советским правительством, с одной стороны, и бывшими союзниками России -с другой, было одной из главных задач Мирбаха. Между тем союзники усиленно пытались расстроить германо-советский блок. Когда 10 мая Антанта предложила советскому правительству помощь и признание в случае разрыва Брестского мира, Мирбах немедленно сообщил об этом в МИД 419 и предупредил, что "ввиду колоссальных трудностей большевистского правительства и его растерянности" из-за продолжающегося германского наступления и организованного немцами переворота на Украине "вполне вероятны всякие неожиданности". Вечером 10 мая представители Антанты вновь обратились к Свердлову и предложили "организовать доставку продовольствия из Сибири", а оппозиционные социалистические партии готовы были "забыть раздоры и начать сотрудничать с большевиками" для организации борьбы против Германии. "Я продолжаю тайную работу, чтобы обеспечить отказ от обоих предложений", -- заключал Мирбах. Германский посол считал, что Германии выгоднее всего снабжать большевиков необходимым минимумом товаров и поддерживать их у власти, так как никакое другое правительство не согласилось бы на соблюдение столь выгодного для Германии договора. В этом лишний раз убеждал Мирбаха сам Ленин во время встречи с германским послом 16 мая в Кремле8. Ленин признал, что число его противников растет и что ситуация в стране более серьезная, чем месяц назад. Он указал также, что состав его противников за последнее время изменился. Раньше это были представители правых партий; теперь же у него появились противники в собственном лагере, где сформировалось левое крыло. Главный довод этой оппозиции, продолжал Ленин, это то, что Брестский мир, который он все еще готов упорно отстаивать, был ошибкой. Все большие районы русской территории оказываются под германской оккупацией; не ратифицирован до сих пор мир с Финляндией и Украиной; усиливается голод. До действительного мира, указал Ленин, очень далеко, а ряд событий последнего времени подтверждает правильность выдвинутых левой оппозицией доводов. Сам он поэтому прежде всего стремится к достижению мирных соглашений с Финляндией и Украиной. Мирбах особенно отметил то обстоятельство, что Ленин не стал угрожать ему возможной переориентацией советской политики в сторону Антанты. Он просто подчеркнул, что лично его, Ленина, положение в партии и правительстве крайне шат- 420 ко9. Беседуя с Мирбахом, Ленин ставил перед собою определенные цели. Он надеялся, видимо, убедить германского посла в необходимости пойти на какие-то уступки и давал понять, что в противном случае вместе с Лениным или без него советское правительство вынуждено будет отказаться от политики передышки из-за давления слева. Мирбах, однако, сделал другие выводы: он заключил, что большевистское правительство скоро падет, и в тот же день запросил МИД, советуют ли ему в этой ситуации продолжать финансовую помощь большевикам. Через два дня Кюльман ответил, что германское правительство в большевиках все еще заинтересовано и посоветовал тратить на них как можно большие суммы, чтобы поддержать у власти10. "Отсюда очень трудно сказать, кого следует поддерживать в случае падения большевиков, -- продолжал Кюльман. -- Если будет действительно сильный нажим, левые эсеры падут вместе с большевиками", а это "единственные партии, которые основывают свои позиции на Брест-Литовском мире". Кадеты и монархисты -- против Брестского договора. Последние выступают за единую Россию и поэтому "не в наших интересах поддерживать монархическую идею, которая воссоединит" страну. Наоборот, насколько возможно, следует мешать "консолидации России, и с этой целью надо поддерживать крайне левые партии"11. Немцы настолько уверовали в слабость большевиков, что не видели больше в них угрозы. Сидящий в Москве Мирбах, из окна посольства наблюдавший за происходившим вокруг него развалом, был уверен, что любое сколько-нибудь значительное военное наступление, даже не обязательно направленное против Москвы или Петрограда, "автоматически приведет к падению большевиков". Военный атташе Германии в советской России майор В. Шуберт откровенно высказывался "за решительное выступление против большевиков", полагая, что для наведения порядка в Москве и формирования нового правительства хватит двух батальонов германской пехоты. Гофману мнение Шуберта казалось слишком оптимистичным -- сам он склонялся к тому, что нужны будут большие силы, хотя и считал, что 421 "подкреплений для этого похода" Восточному фронту не понадобится12. Однако летом 1918 года наступление Германии в глубь России было уже нецелесообразно не только с политической точки зрения (как считали в германском МИДе), но и с военной. 9 июня обычно самоуверенный Людендорф в меморандуме статс-секретарю иностранных дел указал, что из-за нехватки кадров на Западном фронте командование армией вынуждено было еще больше ослабить дивизии на Восточном. "Они достаточно сильны, чтобы выполнять задачи оккупационного порядка, -- продолжал Людендорф, -- но если положение на востоке ухудшится, они не справятся с ним". В случае же падения большевиков перспективы, открывавшиеся Германии, были и того хуже. С небольшевистской Россией снова объединилась бы Украина, и, как считал Рицлер, Германия могла оказаться "в крайне сложном положении" и должна была бы "либо противостоять мощному движению, имея всего несколько дивизий", либо "принять это движение", т. е. уступить требованию нового правительства и пересмотреть Брестский мир13. Похоже, что истина была на стороне Людендорфа. После провала мартовского наступления немцев на Соммы и Амьен, по словам Гофмана, "хороших пополнений больше не было, и верховное командование набирало людей отовсюду и составляло пополнения, считаясь только с численностью и не принимая во внимание никаких других соображений". Именно так "были выбраны все солдаты младших возрастов из восточных дивизий и переправлены на Западный фронт". Особенно сказался этот недостаток в артиллерии: "из батарей Восточного фронта были взяты все сколько-нибудь способные к службе люди". Оставшиеся на Восточном фронте дивизии, по мнению Гофмана, были непригодны для каких-либо серьезных боев14. Если даже Людендорф и Гофман сознавались в невозможности для германской армии вести активные наступательные действия на Востоке, если становилось очевидно, что с новым правительством, каким бы оно ни было, разговаривать придется не с позиции военной силы, решение 422 следовало искать в области политической: на случай падения большевиков заблаговременно подстраховаться формированием правительства прогерманской ориентации. "Говоря конкретно, -- указывал Рицлер 4 июня, -- это означает, что мы должны протянуть нить к Оренбургу и Сибири над головой генерала Краснова", держать в боевой готовности "кавалерию, ориентировав ее на Москву, подготовить будущее правительство", с которым Германия могла бы пойти на соглашение; пересмотреть пункты Брестского договора, направленные против экономической гегемонии Германии над Россией; присоединить к России Украину, а возможно Эстонию и Латвию. "Помогать возрождению России, которая снова станет империалистической, -- заключал Рицлер, -- перспектива не из приятных, но такое развитие событий может оказаться неизбежным"15. Рицлер, таким образом, предлагал очевидное изменение германской восточной политики. По его мнению, для принятия этого важного решения у Германии оставалось не более 6-8 недель, до июля. За два дня до Рицлера аналогичное донесение направил Гертлингу граф Мирбах. Учитывая "все возрастающую неустойчивость положения большевиков", он рекомендовал подготовиться к "перегруппировке сил, которая, возможно, станет необходимой", и предлагал опереться на группу кадетов, "преимущественно правой ориентации", часто называемую "монархистами". Эти люди, по мнению Мирбаха, могли бы составить "ядро будущего нового порядка", а потому с ними стоило бы наладить связь и предоставить им необходимые денежные средства. 5 июня за перемену германской восточной политики высказался советник Траутман, предполагавший, однако, для Германии более пассивную роль. Он считал, что следует поддерживать большевиков "всеми возможными средствами" и так удерживать их "от ориентации в другом направлении", несмотря на препятствия, созданные немецкими же требованиями. Одновременно Траутман советовал считаться с возможностью падения большевиков, не разрывать отношения с другими политическими партиями и "обеспечить себе максимально безопасный переход"16. 423 И раньше не жаловавший идею сотрудничества с большевиками, Людендорф тоже предлагал изменить германскую политику в отношении большевиков. "Советское правительство, -- писал Людендорф Кюльману, -- насколько каждый может видеть, заняло по отношению к нам ту же позицию, что в начале переговоров в Бресте. Оно всячески затягивает все важные для нас решения и, насколько это возможно, действует против нас17. Нам нечего ожидать от этого правительства, хотя оно и существует по нашей милости. Для нас это постоянная опасность, которая уменьшится, только если оно безоговорочно признает нас высшей державой и покорится нам из страха перед Германией и из опасений за свое собственное существование". И поскольку было ясно, что Совнарком (отчасти по вине Германии) не станет надежным партнером, Людендорф предложил то же самое, что и прочие немецкие политические деятели: несмотря на наличие дипломатических отношений с советским правительством, поддерживать в то же время "отношения с другими движениями в России, чтобы не оказаться вдруг в полном одиночестве"; "установить контакты с монархистскими группами правого крыла и влиять на них так, чтобы монархистское движение, как только оно получит какое-то влияние", было подчинено интересам Германии. Переориентация германской восточной политики произошла. 13 июня Мирбах сообщил в Берлин, что к нему давно уже напрямую или через посредников обращаются разные политические деятели, прощупывавшие почву на предмет готовности германского правительства оказать помощь антисоветским силам в деле свержения большевиков при условии, однако, еще и пересмотра статей Брестского мира. Самым серьезным Мирбах считал блок правых организаций во главе с бывшим министром земледелия А. В. Кривошеиным. Через членов октябристской партии Кривошеий запросил Мирбаха, согласен ли тот установить контакты с членами организации Кривошеина, и, получив утвердительный ответ, поручил предпринять дальнейшие шаги двум членам ЦК кадетской партии -- барону 424 Б. Э. Нольде, бывшему помощнику министра иностранных дел в кабинете Г. Е. Львова, и Леонтьеву, бывшему помощнику министра внутренних дел в том же кабинете18. 25 июня в письме Кюльману Мирбах подвел черту под большевистским периодом правления в России, указав, что "после двухмесячного внимательного наблюдения" уже не может "поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека, состояние которого может иной раз и улучшиться, но который обречен", -- писал Мирбах. Исходя из этого он предложил заполнить "образовавшуюся пустоту" новыми "правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые будут целиком и полностью состоять у нас на службе". Поскольку было очевидно, что никакое новое правительство не согласится на соблюдение Брестского договора, Мирбах предлагал существенное его смягчение, прежде всего присоединение к России Украины и Эстонии. 28 июня посол в последнем своем донесении из Москвы писал, что следит за переворотом, который готовит группа Кривошеина и который должен произойти буквально через несколько недель19. Взяв курс на разрыв с большевиками, германское и австро-венгерское командование приступило к проведению "оборонной пропаганды" -- антибольшевисткой пропагандистской кампании во фронтовых и тыловых воинских частях. "Неприятель воюет не с оружием в руках, а бунтованием наших солдат, агитацией среди жителей" и "саботажем", -- указывалось в инструкции командования 34-й австро-венгерской пехотной дивизии от 19 июня. "Все офицеры обязаны следить за своими солдатами и стараться, чтобы к ним не проникали распространяемые здесь идеи социальной революции"20. Для обучения инструкторов по "оборонной пропаганде" устраивались специальные курсы, где готовились лекторы-офицеры, разъезжавшие затем по частям; в войсках распространялись антибольшевистские листовки и брошюры21. Большевики, указывала одна из таких брошюр, "выступают против всякой оппозиции и свирепым террором 425 подавляют всех, кто, по их мнению, принадлежит к буржуям". Большевистское понятие о свободе "заключается в беспощадном уничтожении всех течений и лиц, несогласных с их программой". В течение нескольких месяцев "своего царствования большевистское правительство показало себя совершенно неспособным правильно вести государственные дела и привело государство к полному развалу"; их власть удерживается теперь "только штыками", и по своей жестокости далеко опередила царское правительство. Действительная власть большевиков "ограничивается сравнительно небольшой частью России", и абсолютно все ее население видит спасение "в падении большевиков, которых правильно обвиняют в уничтожении государства"22. Изменение позиции Германии не осталось незамеченным в России. Уже с середины мая "правые" круги отмечали, что "немцы, которых большевики привели в Россию, мир с которыми составил единственную основу их существования, готовы сами свергнуть большевиков"23. Об антисоветской деятельности германского посольства были осведомлены дипломатические представители Антанты24. При столь обширной утечке информации не приходится удивляться, что об изменении настроения германского посольства знало советское правительство25. По приказу свыше или без такового в первых числах июня, как раз когда Мир-бах и Рицлер отсылали в Берлин свои предложения о необходимости изменения германской восточной политики, в ВЧК, возглавляемой левым коммунистом Дзержинским, был создан отдел по наблюдению "за возможной преступной деятельностью посольства". На должность заведующего этим отделом был назначен молодой человек 19-20 лет -- будущий убийца германского посла левый эсер Яков Григорьевич Блюмкин. Следует отметить, что сотрудники германского посольства давно уже жили в предчувствии неприятных и непредвиденных происшествий. 4 июня Рицлер в поразительном по своей прозорливости послании в Берлин в самых черных красках описывал будущее: 426 "Никто не в состоянии предсказать, как они [большевики ] встретят свой конец, а их агония может продлиться еще несколько недель. Может быть, они попытаются бежать в Нижний или в Екатеринбург. Может быть, они собираются в отчаянии упиться собственной кровью, а может, они предложат нам убраться, чтобы разорвать Брестский договор (который они называют "передышкой") -- их компромисс с типичным империализмом, спасши, таким образом, в свой смертный миг свое революционное сознание. Поступки этих людей абсолютно непредсказуемы, особенно в состоянии отчаяния. Кроме того, они снова уверовали, что все более обнажающаяся "военная диктатура" в Германии вызывает огромное сопротивление, особенно в результате дальнейшего продвижения на восток, и что это должно привести к революции. Это недавно написал Сокольников, основываясь, очевидно, на сообщениях Иоффе"26. Заведшая большевиков в тупик брестская политика требовала радикальных решений. Охвативший советскую систему летом 1918 года кризис грозил погубить саму революцию. Раскол внутри большевистской партии и оппозиция советского актива политике Ленина толкали большевиков в пропасть. Вывести революцию из застоя, разрубить затянутый узел советско-германских отношений, сплотить расколотую большевистскую партию -- не могло уже, казалось, ничто. Агония и отчаяние большевистского режима достигли своей высшей точки. Ее можно определить с точностью до дня -- 6 июля 1918 года -- когда приехавшие с мандатом Дзержинского и И. К. Ксенофонтова в особняк германского посольства чекисты потребовали встречи с послом Германии Мирбахом по чрезвычайно важному делу. Менее чем через сутки после этого тяжелейший в русской революции кризис отошел в прошлое. 427 ПРИМЕЧАНИЯ Решение послать Иоффе в Германию было принято на заседании ЦК 7 апреля (Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП(б), с. 244). Иоффе считался одним из лучших советских дипломатов и экс пертом по Германии. До войны Мирбах много лет был советником германского посоль ства в Петербурге, а после Октябрьского переворота, когда заклю чено было советско-германское перемирие, стоял во главе комис сии по восстановлению экономических отношений и обмену граж данских пленных. Последнее оставалось важнейшей частью его дипломатической миссии вплоть до убийства: возможно скорее вернуть на родину немецких военнопленных и гражданских ин тернированных, а также отправка в Германию репатриантов из многочисленных в России немецких поселений (АИГН, 198/19). В январе 1918 года Мирбах прибыл в Петроград именно "как председатель комиссии по регулированию вопроса о военноплен ных, убитых и т. п." (АИГН, 51/32). Советское правительство дало понять Германии, что оно не наме рено попустительствовать нарушениям германской стороной ус ловий Брест-Литовского мира: Чичерин передал по радио МИДу Германии ноту протеста. В ней обращалось внимание на то, что "в южной полосе Российской республики происходит дальнейшее продвижение к северу германских войск и связанных с ними украинских отрядов". В ноте говорилось, что "ввиду этих обстоя тельств советское правительство сочло себя вынужденным моби лизовать необходимые силы для обеспечения свободы и независи мости Российской республики, угрожаемой ныне в тех пределах, которые определены были Брест-Литовским договором". Документы германского посла в Москве Мирбаха, с. 123-124; Горохов и др. Чичерин -- дипломат ленинской школы, с. 87. Голинков. Крушение антисоветского подполья в СССР, с. 183. Таково, по крайней мере, было мнение Мартова, который указы вал, что это "всем известно" (АИГН, 51/32). "Москва, священный город, символ царской власти, святыня пра вославной церкви, -- писал Мирбах, -- в руках у большевиков стала символом самого вопиющего нарушения вкуса и стиля, вызванного русской революцией. Тот, кто знал столицу в дни ее славы, с трудом узнает ее сейчас. Во всех районах города, а особенно в центральном торговом квартале, стены домов испещ рены дырками от пуль -- свидетельство боев, которые велись здесь. Замечательная гостиница Метрополь превращена артилле- 428 римским огнем в груду развалин, и даже Кремль жестоко пострадал. Сильно повреждены отдельные ворота. На улицах жизнь бьет ключом, но впечатление, что они населены исключительно пролетариатом. Хорошо одетых людей почти не видно - словно все представители бывшего правящего класса и буржуазии разом исчезли с лица земли. Может быть, это отчасти объясняется фактом, что большинство из них пытается внешне приспособиться к нынешнему виду улиц, чтобы не разжигать страсти к наживе и непредсказуемых эксцессов со стороны нового правящего класса. Православные священники, раньше составлявшие значительную часть прохожих, тоже исчезли из виду. В магазинах почти ничего не купишь, разве что пыльные остатки былой роскоши, да и то по неслыханным ценам. Главным лейтмотивом всей картины является нежелание работать и праздношатание. Так как заводы все еще не работают, а земля все еще не возделывается - по крайней мере, так мне показалось во время моего путешествия - Россия, похоже, движется к еще более страшной катастрофе, чем та, которая уже вызвана революцией. С безопасностью дело обстоит довольно скверно, но днем можно свободно всюду ходить без провожатых. Однако выходить вечером неразумно, да и днем тоже то и дело слышны оружейные выстрелы и постоянно происходят какие-то более или менее серьезные столкновения. Бывший класс имущих впал в состояние глубочайшего беспокойства: довольно одного приказа правительства, чтобы лишить их всего имущества. Почти на всех дворцах и больших особняках висят зловещие приказы о реквизиции, по которым хозяин, часто в считанные часы, оказывается на улице. Отчаяние представителей старого правящего класса беспредельно, но они не в состоянии собрать достаточно сил, чтобы положить конец тому организованному грабежу, которому подвергаются. Желание внести какой-то порядок распространяется вплоть до низших слоев, а ощущение собственного бессилия заставляет их надеяться, что спасение придет от Германии. Те же самые круги, которые раньше громче всех возводили на нас напраслину, теперь видят в нас если не ангелов, то по меньшей мере полицейскую силу. (...] Власть большевиков в Москве обеспечивается в основном латышскими батальонами, а также большим числом автомобилей, реквизированных правительством, которые постоянно кружат по городу и могут в случае необходимости доставить войска туда, где возникают беспорядки. Предсказать, куда все это приведет, невозможно. В настоящий момент можно лишь предположить, что ситуация в основном не изменится". Ирошников. Председатель СНК, с. 216-217. 429 9 Замечание кайзера на полях: "Он не сможет провести это в жизнь, так же как условия Брестского мира. У него нет ни правительственного, ни исполнительного аппарата. С ним все кончено". Поскольку все ранее выделенные германскому посольству в Мос кве фонды были уже израсходованы, 11 июня статс-секретарь министерства финансов Редерн известил Кюльмана о выделении в распоряжение германского посольства в Москве фонда в 40 миллионов марок, исходя из того, что посольству потребуется минимум три миллиона марок в месяц. Эти деньги, однако, так и не дошли до Москвы. 29 июня Бусше телеграфировал в Москву, чтобы выяснить, как доставить деньги. Первый ответ пришел от Рицлера 10 июля, уже после убийства германского посла Мирба- ха. Рицлер просил, чтобы июльскую порцию в 3 млн. марок перевели на счет центральной комиссии Немецкого банка. Второй ответ отправлен Гельферихом 30 июля. Он просит, чтобы эквива лентная сумма в рублях была предоставлена в его распоряжение генеральными консулами в Петрограде и Москве. Но Гельферих пробыл в Москве всего 10 дней и вряд ли успел распорядиться деньгами. Удивительно, что в это критическое время немецкая восточная политика исходила не из потребностей момента, а велась с даль ним прицелом: гарантировать в послевоенной Европе ведущее для Германии положение на русском экономическом рынке. Этой теме во многом были посвящены донесения германских диплома тов Мирбаха и Рицлера, поддержанные в данном случае Люден- дорфом. Последний в отчете от 9 июня аргументировал необходи мость экономического проникновения тем, что это укрепит пози ции Германии на мирных переговорах в Европе, так как снимет всякую угрозу экономического бойкота Германии Антантой, не имеющего смысла при торговле с Россией. Гофман. Война упущенных возможностей, с. 194-196. "Общерусская ориентация" гетмана была хорошо известна. (АИГН, 157/1,5, с. 1.) Гофман. Война упущенных возможностей, с. 199-200. Земан. Германия и революция в России, док. от 4 июня. Донесение Рицлера. Документы германского посла в Москве Мирбаха, с. 125. В числе враждебных актов советского правительства Людендорф 9 июня перечислил в письме Кюльману следующие: "Я хотел бы также напомнить Вам о проблемах военнопленных, о поддержке советским правительством красной гвардии в Финляндии, о пред почтении, оказываемом Антанте на Мурманской железной дороге, о судах в Новороссийске... Особую тревогу вызывает отношение советского правительства к чехословацким, сербским и румын ским войскам, хотя господин Иоффе возражает против этого. 430 Вместо того чтобы разоружить их, как было условлено, советское правительство вооружило чехословацкие и другие войска и позволило им продвигаться вперед, как и раньше, и даже воевать с нами на Украине, чтобы заполучить Мурманскую железную дорогу и эвакуироваться с Дальнего Востока. Отсюда, как считает советское правительство, их можно перебросить во Францию и там они будут воевать против нас. Это, кажется, отвечало желаниям Антанты". Там же, с. 125-126. Там же, с. 120-129. Видимо, именно для финансирования "пра вых" группировок Мирбах и запрашивал в июне 1918 года допол нительные ссуды. Немцы, кроме того, издавали в Москве собствен ную газету на русском языке -- "Мир", причем сотрудникам платили хорошие оклады и гонорары: 1000 рублей в месяц и 75 коп. за строку. (АИГН, 784/7. Информационный листок. 2. Пят ница, 16 августа 1918, с. 2. Газета "Мир"; АИГН, 519/30, гл. 7, с. 1). АИГН, 149/3, 21. Заключение. Защитная пропаганда, л. 3. Там же, с. 4. Там же, Добавление. Брошюра оборонной пропаганды "Россия под владычеством большевиков", л. 2-4. Когда брошюру зачиты вали в школе запасных офицеров в Крневе, один из слушателей спросил: "Зачем же мы вели переговоры с большевиками, когда они такие?" "На этот вопрос нет в инструкции ответа", -- возра зил офицер-лектор (там же, л. 10). АИГН, 18/1. Вот что доносил в телеграмме 20 мая 1918 года американский посол в России Д. Френсис статс-секретарю Р. Лансингу: "Мир бах... с немецкой беспринципностью и нарушая соглашения, по стоянно меняет тактику... Он на прошлой неделе нанес свой первый визит Ленину и находился у него в течение часа. Мирбах заявил, что вторжение немцев в Финляндию и на Украину пре кращено, и дал еще другие обещания Советскому правительству. В то же время, как мне стало известно из достоверных источников, Мирбах поддерживает связь с кадетами и антикоммунистами и планирует переворот, подобный тому, который произведен на Украине, где с помощью германских войск было поставлено контрреволюционное правительство" (Papers Relating to the FRUS, v. 1, p. 536 -- цит. по публ. Документы германского посла в Москве Мирбаха, с. 121). Указание на то, что Ленин знал об изменении отношения к большевикам немцев и самого Мирбаха имеется в книге Троцкого. 6 июля, сразу же после убийства германского посла, Ленин это "припомнил" покойному (Троцкий. ОЛенине, с. 118). Земан. Германия и революция в России. Донесение Рицлера от 4 июня. 431 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ УБИЙСТВО МИРБАХА Согласно данным позже показаниям, утром 6 июля сотрудник ВЧК Я. Г. Блюмкин пошел в Чрезвычайную комиссию, взял у дежурной пустой бланк ВЧК и напечатал на нем, что он и представитель ревтрибунала Николай Андреев уполномочиваются "войти непосредственно в переговоры" с германским послом графом Мирбахом "по делу, имеющему непосредственное отношение" к послу. Подпись Дзержинского на бланке, по словам Блюмкина, была поддельной, причем подделал ее "один из членов ЦК" ПЛСР. Подпись Ксенофонтова тоже была поддельной -- за него расписался сам Блюмкин. Дождавшись "ничего не знавшего" заместителя Дзержинского члена ЦК ПЛСР В. А. Александровича, Блюмкин "попросил его поставить на мандате печать Комиссии". У Александровича же Блюмкин получил разрешение на пользование автомобилем и отправился в Первый дом Советов, где "на квартире одного члена ЦК" ПЛСР его ждал Андреев. Получив две толовые бомбы, револьверы и последние указания, злоумышленники около двух часов дня покинули "Националь", приказали шоферу остановиться у здания германского посольства, ожидать их, не выключая мотора, и не удивляться шуму и стрельбе. Тут же в машине сидел второй шофер, матрос из отряда Д. И. Попова. Матроса "привез один из членов ЦК", и он, видимо, знал, что затевается покушение на Мирбаха. Как и террористы, матрос был вооружен бомбой. Примерно в два с четвертью Блюмкин и Андреев позвонили в дверь германского посольства. Пришедших впустили. По предъявлении мандата от Дзержинского и после некоторого ожидания, для разговора к ним вышли два сотрудника посольства -- Рицлер и лейтенант Мюллер (в качестве переводчика). Все четверо прошли в приемную. По воспоминаниям Мюллера, Блюмкин был "смуглый брю- 432 нет, с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в черный костюм. С виду лет 30-35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста". Андреев был "рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, худощавый, с горбинкой на носу. С виду также лет 30". Когда все уселись вокруг большого мраморного стола, Блюмкин заявил Рицлеру, что ему необходимо поговорить с Мирбахом по личному делу посла, причем, сославшись на строгое предписание Дзержинского, продолжал настаивать на личной беседе с графом, несмотря на возражения Рицлера, что посол не принимает. В конце концов, Рицлер ответил, что будучи первым советником посольства уполномочен вести вместо Мирбаха любые переговоры, в том числе и личного характера. Однако в тот момент, когда террористы, возможно, считали уже предприятие сорванным, вышедший из приемной Рицлер вернулся в сопровождении графа, согласившегося лично переговорить с чекистами. Блюмкин сообщил Мирбаху, что явился для переговоров по делу "Роберта Мирбаха, лично графу незнакомого члена отдаленной венгерской ветви его семьи", замешанного в "деле о шпионаже". В подтверждение Блюмкин предъявил какие-то документы. Мирбах ответил, что "не имеет ничего общего с упомянутым офицером" и что "дело это для него совершенно чуждо". На это Блюмкин заявил, что через десять дней дело будет рассматриваться революционным трибуналом. Мирбаху, очевидно, это было безразлично. И Рицлер предложил прекратить переговоры и дать письменный ответ по делу по обычным каналам НКИД, через Карахана. Андреев, все это время не участвовавший в беседе, спросил, не хотели бы германские дипломаты узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу Роберта Мирбаха. Тот же вопрос повторил Блюмкин. Это был условный сигнал. Ничего не подозревавший Мирбах ответил утвердительно. Со словами "это я вам сейчас покажу" Блюмкин, стоявший за большим мраморным столом, выхватил револьвер и выстрелил через стол сперва в Мирбаха, а затем в Мюллера и Рицлера (но промахнулся). Те были настолько 433 ошеломлены, что остались сидеть в своих глубоких креслах (вооружены они не были). Мирбах вскочил, выбежал в соседний с приемной зал, но в этот момент его сразила пуля, выпущенная Андреевым. Блюмкин между тем продолжал стрелять в Рицлера и Мюллера, но промахивался1. Затем раздался взрыв бомбы, после чего террористы выскочили в окно и уехали в поджидавшем их автомобиле2. Когда очнувшиеся от замешательства Рицлер и Мюллер бросились к Мирбаху, тот лежал уже мертвый в луже крови. Рядом с ним они увидели неразорвавшуюся бомбу (а на расстоянии двух-трех шагов от посла -- большое отверстие в полу -- следы другой бомбы, взорвавшейся)3. За рулем уносившей террористов машины сидел матрос из отряда Попова. Их повезли в Трехсвятительский переулок, в штаб войск ВЧК (о чем террористы не знали). Оказалось, что Блюмкин повредил левую ногу во время прыжка из окна, да к тому же был ранен, снова в ногу, открывшим по террористам огонь часовым, охранявшим посольство. Из автомобиля в штаб Попова матросы перенесли Блюмкина на руках. В штабе он был "острижен, выбрит, переодет в солдатское платье и отнесен в лазарет отряда, помещавшийся на противоположной стороне улицы"4. С этой минуты Блюмкин не принимал в событиях непосредственного участия. Несколько раньше из поля зрения исчез Андреев -- убийца германского посла. По непонятным причинам лавры Андреева были отданы Блюмкину5. Но убийство не было совершено чисто. В суматохе террористы забыли в здании посольства портфель, в котором лежали "дело Роберта Мирбаха" и удостоверение на имя Блюмкина и Андреева, подписанное Дзержинским и Ксе-нофонтовым. Наконец, два опаснейших свидетеля преступления -- Рицлер и Мюллер -- остались живы. Можно только гадать, как развивались бы события 6 июля, если бы не эти случайные промахи террористов. Кем и когда начата была подготовка убийства Мирбаха? Кто стоял за убийством германского посла? На эти воп- 434 росы ответить не так просто, как пытается представить имеющаяся историография. Дело в том, что никаких документов, подтверждающих причастность ЦК ПЛСР к организации убийства германского посла, нет. Самый полный сборник материалов о событиях 6-7 июля был издан в 1920 году: "Красная книга ВЧК"6. Но и в нем нет документов, подтверждающих выдвинутые против левых эсеров, прежде всего -- против ЦК ПЛСР, обвинения в организации убийства Мирбаха и в "восстании". Историки поэтому до сих пор прибегали к вольному пересказу документов "Красной книги ВЧК", а не к прямому цитированию. Вот что пишет К. В. Гусев: "ЦК партии левых эсеров 24 июня 1918 года принял официальное решение об убийстве германского посла в Москве, графа Мирбаха, и начале контрреволюционного мятежа"''. Гусеву вторит академик И. И. Минц: "24 июня, как явствует из захваченных и опубликованных после подавления авантюры документов, ЦК левых эсеров, далеко не в полном составе, принял постановление о решительном выступлении. В нем говорилось, что ЦК партии левых эсеров признал необходимым в интересах русской и международной революции положить конец передышке, являющейся результатом заключения Брестского мира. Для этого необходимо предпринять ряд террористических актов против представителей германского империализма -- в Москве против посла Мирбаха, в Киеве против фельдмаршала Эйхгорна8, командующего германскими войсками на Украине, и др. С этой целью, указывалось в постановлении, следовало организовать боевые силы"9. Между тем в протоколе заседания ЦК ПЛСР от 24 июня, на который ссылаются историки, ни о чем конкретном не говорилось и протокол, сам по себе, не доказывает причастности ПЛСР к убийству10. Более того, в протоколе указано, что время проведения террористических актов будет определено на следующем заседании ЦК ПЛСР. Но до 6 июля, как известно совершенно точно, такого заседания не было. Из текста протокола следует, что левые эсеры боялись подвергнуться разгрому со стороны большевиков; а однажды упомянутое в протоколе слово "восстание" подра- 435 зумевало, безусловно, не мятеж против советской власти, а восстание йа Украине против германской оккупации. Таким образом, нет оснований считать, что ПЛСР готовила выступление против Совнаркома. Кто конкретно стоял за организацией убийства германского посла? Блюмкин считал, что ЦК ПЛСР. 4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, он был приглашен "из Большого театра одним из членов ЦК для политической беседы". Член ЦК заявил Блюмкину, что ЦК ПЛСР решил убить Мирбаха, "чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата" и, "поставив правительство перед совершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной определенности и непримиримости в борьбе за международную революцию". После этого "член ЦК" попросил Блюмкина, как левого эсера, в рамках соблюдения партийной дисциплины, сообщить имеющиеся у него сведения о Мирбахе. Блюмкин считал поэтому, что "решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля". Однако на заседании ЦК ПЛСР, где, по сведениям Блюмкина, было принято решение убить посла, Блюмкин не присутствовал. Вечером 4 июля его пригласил к себе все тот же "один член ЦК" и вторично попросил его "сообщить все сведения о Мирбахе", которыми Блюмкин располагал, будучи заведующим отделом "по борьбе с немецким шпионажем", причем ему сказали, что "эти сведения необходимы для совершения убийства". Вот тут-то Блюмкин и вызвался убить посла. Заговорщики в ту же ночь решили совершить покушение 5 июля. Однако исполнение акта было отложено на один день, поскольку "в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений"11. Таким образом, действиями Блюмкина и Андреева, еще одного члена партии левых эсеров, фотографа подведомственного Блюмкину отдела по борьбе со шпионажем, руководил не ЦК ПЛСР, а кто-то, называемый Блюмки-ным "один член ЦК". Что это был за член ЦК, Блюмкин не указывает. Но удивительно другое: во время дачи Блюмки-ным показаний в киевской ЧК в 1919 году чекисты так и не 436 поинтересовались именем члена ЦК ПЛСР, явного организатора убийства. Возможно, большевики знали, о ком идет речь, но были не заинтересованы в огласке. Кто же был этот член ЦК ПЛСР? Есть основания полагать, что им был Прошьян, "шутя" предлагавший в марте в разговоре с левым коммунистом Радеком арестовать Ленина и объявить Германии войну. Спиридонова писала о причастности Прошьяна к организации убийства германского посла совершенно открыто: "Инициатива акта с Мирбахом, первый почин в этом направлении, принадлежит ему"12. Прошьян всегда стоял на левом фланге революционного спектра. Вероятно, именно поэтому он импонировал таким разным людям, как Ленин и Спиридонова. Ленин писал о Прошьяне, что тот "выделялся сразу глубокой преданностью революции и социализму", что в нем был виден "убежденный социалист", решительно становившийся "на сторону большевиков-коммунистов против своих коллег, левых социалистов-революционеров". И только вопрос о Брестском мире привел к "полному расхождению" между Прошьяном и Лениным13. Спиридонова вспоминала о Прошьяне, что тот одним из первых стал раскалывать эсеровскую партию: "Когда Натансон со всем его авторитетом однажды почти приказал ему все же не рвать с партией, "подождать", он уехал гневный от грусти, -- "подрезают мне крылья". Он первым "начал открытую кампанию против Керенского и писал до того злые и нецензурные статьи на Савинкова", что ЦК ПСР "катался в судорогах гнева". В поддержке большевиков, вторит Спиридонова Ленину, Прошьян "шел до конца и без единого колебания"; и в июльские дни 1917 был арестован Временным правительством, как и многие большевики, по обвинению в шпионаже. За отказ подчиняться директивам эсеровской партии Прошьян исключался из ПСР, восстанавливался по требованию левого крыла тогда еще единой эсеровской партии, снова исключался за "чересчур смелую интернационалистическую пропаганду" (пораженчество). В подготовке Октябрьского переворота он принимал столь активное участие, что, по словам той же 437 Спиридоновой, переворот этот "был так же и его делом". Прошьян "стоял за полную безоговорочную совместную работу с большевиками" и входил в "пятерку", которая "играла крупную роль в борьбе и устройстве" советской власти. А так как "пятерку" по большей части посещали только Ленин и Прошьян, работа левых эсеров и большевиков проходила в полном "согласии и взаимопонимании"14. Прошьян мог воспользоваться постановлением ЦК ПЛСР от 24 июня и самолично организовать убийство Мир-баха. Косвенным доказательством этому может служить тот факт, что имя Прошьяна (и никого больше) упоминается в показаниях Блюмкина в связи с письмами Блюмкина к Прошьяну "с требованием объяснения поведения партии после убийства Мирбаха" и "ответными письмами Прошьяна". Что же было в этих письмах, и на каком основании рядовой член левоэсеровской партии предъявлял члену ЦК какие-то требования? "Красная книга ВЧК" на этот вопрос не дает ответа. Этими письмами чекисты тоже "не поинтересовались". Но о требованиях Блюмкина к Прошьяну легко догадаться. Оказывается, таинственный член ЦК ПЛСР, с которым договаривался Блюмкин об убийстве Мирбаха, заверил эсеровского боевика, что в задачу ЦК ПЛСР "входит только убийство германского посла". Блюмкин показал: "Общего вопроса о последствиях убийства графа Мирбаха во время моей беседы с упомянутым членом ЦК не поднималось, я же лично поставил резко два вопроса, которым придавал огромное значение и на которые требовал исчерпывающего ответа, а именно: 1) угрожает ли, по мнению ЦК, в том случае, если будет убит гр. Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе и 2) гарантирует ли ЦК, что в его задачу входит только убийство германского посла. Меня заверили, что опасность тов. Иоффе, по мнению ЦК, не угрожает [... ]. В ответ на второй вопрос мне было официально и категорически заявлено, что в задачу ЦК входит только убийство германского посла с целью поставить советское правительство перед фактом разрыва Брестского договора". 438 Если встречавшимся с Блюмкиным членом ЦК был Прошьян, становится понятным требование к нему Блюмкина объяснить поведение партии левых эсеров после убийства Мирбаха. Ведь у Блюмкина, пролежавшего 6 -- 7 июля в госпитале, информация о событиях тех дней была лишь из советских газет, где большевики однозначно указывали на восстание, то есть на то, чего, по представлениям Блюмкина, никак не могло быть. Блюмкин показал: "В сентябре, когда июльские события четко скомпоно-вались, когда проводились репрессии правительства против партии левых эсеров и все это сделалось событием, знаменующим целую эпоху в русской советской революции -- даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить." Но "один член ЦК" запретил, и Блюмкин, подчиняясь партийной дисциплине, послушался15. Только в начале апреля 1919, после скоропостижной смерти Прошьяна в декабре 1918, Блюмкин нарушил запрет покойного и явился в ЧК, чтобы раскрыть "тайну" левоэсеровского заговора16. Однако это -- лишь одна гипотеза, одна из возможных линий покушения. И самый серьезный аргумент против тот, что, согласно показаниям лидера левых эсеров Сабли-на, Прошьян во втором часу дня находился в здании отряда Попова17, в то время как, согласно показаниям Блюмкина, примерно в это время 6 июля Блюмкин и Андреев находились в "Национале" на квартире у "одного члена ЦК" и получали там бомбы и последние инструкции18. Правда, Блюмкин не утверждает, что "один член ЦК" был в тот час у себя дома (а Саблин мог ошибиться); но это заставляет искать внутри ПЛСР других заговорщиков. Внешне самые серьезные обвинения падают на Спиридонову, давшую на себя показания на допросе 10 июля19. Этих показаний могло бы быть достаточно для того, чтобы свалить на Спиридонову всю ответственность за убийство Мирбаха, забыв о Прошьяне. Однако есть основания полагать, что Спиридонова наговаривала на себя лишнее и уж, по крайней мере, не была тем "одним членом ЦК", на которого ссылался 439 Блюмкин. Прежде всего, постановления ЦК ПЛСР об убийстве Мирбаха, на которое ссылается Спиридонова, не существовало. На это указывает историк Л. М. Спирин: "никакого заседания ЦК левых эсеров в ночь на 5 июля 1918 г. не было"20. То же самое пишут редакторы нового издания "Красной книги ВЧК": "Заседания ЦК ПЛСР ночью 4 июля не было"21. Таким образом, не было именно того заседания, на которое ссылался в разговоре с Блюмки-ным "один член ЦК" и о котором, в свою очередь, сообщил Блюмкин. Блюмкин кроме того показал, что именно он сообщил о предстоящем покушении Александровичу22. Между тем, если постановление об убийстве Мирбаха, как утверждала Спиридонова, действительно было вынесено ЦК ПЛСР до 6 июля, Александрович, как член ЦК, не знать об этом не мог2^. Многочисленные указания на непричастность тех или иных активистов ПЛСР к убийству и событиям 6-7 июля имеются в литературе. Так, по мнению коменданта Кремля П. Д. Малькова, к ним не имели отношения Устинов и Ко-легаев24. Академик Минц пишет, что решение о "выступлении" ЦК ПЛСР принял "далеко не в полном составе". Гусев, рассказывая о Третьем съезде ПЛСР, открывшемся через четыре дня после заседания ЦК 24 июня, отмечает, что "в решениях съезда прямо не говорилось об убийстве Мирбаха и вооруженном мятеже"25. Получается, что ни на заседании ЦК ПЛСР 24 июня, ни на съезде ПЛСР, проходившем с 28 июня по 1 июля, ЦК ПЛСР не указал ни сроков террористического акта, ни будущую жертву его, хотя посла убили через несколько дней после заседания ЦК и закрытия съезда. Ни слова не говорилось в постановлении и о планируемом "восстании" против большевистского правительства. Гусев в связи с этим указывает, что "подготовка к мятежу тщательно скрывалась не только от органов советской власти, но и от рядовых членов левоэсеровской партии"26. Однако, приняв на себя вину по организации убийства, Спиридонова в показаниях 10 июля наотрез отказалась взять на себя ответственность за "восстание", указав, что в "постановлениях ЦК партии" левых эсеров "сверже- 440 ние большевистского правительства ни разу не намечалось'^. Спирин указывает, что в те дни "состоялось лишь совещание небольшой группы членов ЦК, созданной еще 24 июня 1918 г. с целью организации убийства представителей германского империализма"28. Он имеет в виду упомянутое в показаниях Спиридоновой и в постановлении ЦК ПЛСР Бюро из трех человек: Спиридонову, Голубовского и Майорова. Но Майоров, связанный с Украиной и работавший именно там, равно как и Голубовский, своего участия в июльских событиях в Москве никак не проявили. Да и Спиридонова показала, что делом убийства Мирбаха ведала она одна, а Майоров с Голубовским никакого отношения к покушению не имели. Тогда по-иному читаются показания Спиридоновой. Если ЦК ПЛСР "сначала выделил очень небольшую группу с диктаторскими полномочиями", если потом из этой группы в три человека двое к событиям отношения не имели, то вся ответственность за организацию убийства Мирбаха действительно падает не на ЦК ПЛСР, повинный лишь в теоретическом одобрении террора в постановлении от 24 июня, а на Спиридонову. И все-таки есть косвенное указание на то, что не Спиридонова была "одним членом ЦК", с которым встречались Блюмкин и Андреев. Блюмкин упоминает в своих показаниях письмо, написанное им к "одному члену ЦК" в сентябре 1918 г. Но в это время Спиридонова находилась под следствием (и была освобождена только 29 ноября). Поэтому письмо Блюмкина никак не могло быть адресовано ей. А вот в апреле-мае 1919г., когда давал свои показания явившийся с повинной в киевскую ЧК Блюмкин, Спиридонова находилась на свободе: в ночь на 2 апреля по подложному пропуску она бежала из Кремля, где содержалась под арестом2^. Очевидно, что именно в апреле-мае большевики очень нуждались в свежих обвинениях против Спиридоновой, которую разыскивали по всей стране. И если б "одним членом ЦК" действительно была Спиридонова, большевики, безусловно, заставили бы Блюмкина произнести это имя вслух. 441 Именами Прошьяна и Спиридоновой не ограничивается список подозреваемых в организации убийства Мирба-ха. Искать их нужно не только среди членов ПЛСР, но и среди левых коммунистов. В этой связи обращает на себя внимание поведение левого коммуниста и председателя ВЧК Дзержинского. Именно в стенах его Комиссии, с ведома и согласия самого Дзержинского, в начале июня сотрудником ВЧК Блюмкиным было заведено дело на "племянника германского посла" -- Роберта Мирбаха. Это было первое "дело" Блюмкина, введенного в ЧК в начале июня на должность заведующего "немецким шпионажем" -- отдела контрразведки "по наблюдению за охраной посольства и за возможной преступной деятельностью посольства". Как показал впоследствии Лацис, "Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения" по борьбе со шпионажем "и не раз подавал в комиссию проекты". Однако "единственное дело", которым Блюмкин действительно занимался, было "дело Мирбаха-австрийского", причем Блюмкин "целиком ушел в это дело" и просиживал "над допросами свидетелей целые ночи"30. Здесь было где развернуться молодому чекисту. Дело оказалось не банальным прежде всего потому, что Роберт Мирбах, кажется, не был не только племянником германского посла, но и австрийцем. Насколько позволяют судить источники31, мирно жил в революционном Петрограде "исполняющий должность члена Совета по хозяйственной части Смольного института" обрусевший барон Р. Р. Мирбах. Увы, почти никаких сведений не просочилось о нем в историю32. Знать об обрусевшем бароне мог только В. Д. Бонч-Бруевич, который в то время имел со Смольным постоянный контакт, в том числе и хозяйственного характера. Можно предположить, что от Бонч-Бруевича через Дзержинского пришли к Блюмкину сведения о русском Мирба-хе. Исчез обрусевший барон, член Совета похозяйственней части Смольного института, и появился вместо него племянник германского посла, военнопленный австрийский офицер, дальний родственник графа-посла Мирбаха, с которым, посол никогда не встречался. По данным чекистов, 442 Роберт Мирбах служил в 37-м пехотном полку австрийской армии, был пленен, попал в лагерь, но освободился из заключения после ратификации Брест-Литовского мирного договора. В ожидании отъезда на родину он снял комнату в одной из московских гостиниц, где жил до начала июня, когда остановившаяся в той же гостинице шведская актриса Ландстрем неожиданно наложила на себя руки. Было ли это самоубийство подстроено чекистами или нет, судить трудно. ВЧК тем временем заявила, что Ландстрем покончила с собой в связи с ее контрреволюционной деятельностью, и арестовала всех обитателей гостиницы. Среди них, дескать, оказался и "племянник германского посла" Р. Мирбах. Дальнейшие действия чекистов, в первую очередь Блюмкина, следует признать находчивыми. Об аресте Роберта Мирбаха ВЧК незамедлительно сообщила датскому консульству, представлявшему в России интересы Австро-Венгрии. 15 июня датское консульство начало с ВЧК переговоры "по делу арестованного офицера австрийской армии графа Мирбаха". Во время этих переговоров чекисты подсказали представителю консульства Евгению Янейке версию о родственности Роберта Мирбаха и германского посла. 17 июня, через день после начала переговоров, датское консульство вручило чекистам документ, которого те так ждали: "Настоящим Королевское датское генеральное консульство доводит до сведения Всероссийской чрезвычайной комиссии, что арестованный офицер австро-венгерской армии граф Роберт Мирбах, согласно письменному сообщению германского дипломатического представительства в Москве, адресованному на имя датского генерального консульства, в действительности состоит членом семьи, родственной германскому послу графу Мирбаху, поселившейся в Австрии"33. Поскольку первый документ датского консульства датирован 15 июня, а второй -- 17-м, правильно предположить, что письменный ответ германского посольства на запрос датчан был дан 16 июня, сразу после получения датского запроса, и преследовал гуманные цели: в германском 443 посольстве решили посчитать неведомого графа Роберта Мирбаха родственником германского посла в надежде, что это облегчит участь несчастного австрийского офицера и он будет немедленно освобожден, тем более, что выдвинутые против него обвинения казались Рицлеру несерьезными. Причастность же германского посла к делу "племянника" ограничилась, видимо, данным им разрешением зачислить Роберта Мирбаха в родственники. В германском посольстве о деле уже забыли. В датском -- ожидали освобождения Роберта Мирбаха из ВЧК. Но прошло больше недели, а Роберта Мирбаха не освобождали. Тогда 26 июня генеральный консул Дании Гакстгаузен обратился в ВЧК с официальной просьбой "освободить из-под ареста австрийского военнопленного графа Мирбаха при условии гарантии со стороны консульства о том, что упомянутый граф Мирбах по первому требованию впредь до окончания следствия [по делу Ландстрем ] явится в Чрезвычайную Комиссию"34. Однако просьба Гакстгаузена удовлетворена не была. И не случайно: дело "племянника посла" легло в основу досье против германского посольства и лично посла. Основной уликой в руках Блюмкина стал документ, подписанный (добровольно или по принуждению) Робертом Мирба-хом: "Я, нижеподписавшийся, германский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию" сообщить ВЧК "секретные сведения о Германии и германском посольстве в России"35. Правда, ни австрийский офицер, ни хозяйственник Смольного не мог считаться "германским подданным" и сообщить чекистам "секретной информации о Германии и германском посольстве в России". Речь шла о явной фабрикации, и это заставило заволноваться немцев. Германский посол отрицал теперь родственную связь с Робертом Мир-бахом, а в фабрикации "дела" усматривал провокацию. О суете чекистов вокруг германского посольства и о заведенном деле теперь знали даже в Берлине. И вскоре после убийства Мирбаха в советском полпредстве в Германии ста- 444 ло известно, "что германское правительство не сомневается, что граф Мирбах убит самими большевиками"36. "Покушение готовилось заранее, -- сообщило тогда же в Берлин германское посольство в Москве. -- Дело об австрийском офицере Роберте Мирбахе было только предлогом для работников ВЧК проникнуть к послу кайзера"37. Сам Блюмкин, однако, отрицал это, утверждая, что "вся организация акта над Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего два дня, промежуток времени между вечером 4-го и полднем 6 июля". Блюмкин привел косвенные тому доказательства: утром 4 июля он передал заведующему отделом по борьбе с контрреволюцией Лацису дело арестованного в середине июня Роберта Мирбаха. "Таким образом, вне всякого сомнения, -- продолжал Блюмкин, -- что за два дня до акта я не имел о нем" представления. Кроме того, как утверждал Блюмкин, его "работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно в силу своего значения, проходила под непосредственным наблюдением" Дзержинского и Лациса, а обо "всех своих мероприятиях, как, например, внутренняя разведка" в посольстве, Блюмкин, по его словам, "постоянно советовался" с президиумом ВЧК, с заместителем наркома иностранных дел Кара-ханом и с председателем Пленбежа Уншлихтом"38. Однако противоречия в германском донесении и показаниях Блюмкина нет. Вечером 4 июля в заговор вовлекли Блюмкина, но подготовка всего мероприятия могла начаться раньше, в первых числах июня, когда Блюмкину поручили заняться фабрикацией "дела" против германского посольства, отстранив его по инициативе большевиков, прежде всего Лациса, от всей остальной работы. О том, что в планы стоящих за спиной Блюмкина противников Брестского мира входило убийство, Блюмкин мог не знать до вечера 4 июля, причем его заявление о том, что он работал под непосредственным наблюдением Дзержинского и Лациса, при консультациях с Караханом и Уншлихтом, лишний раз убеждает, что к убийству Мирбаха мог быть прича-стен кто-то из большевиков. 445 После убийства Мирбаха Дзержинский попробовал снять с ВЧК ответственность за смерть германского посла. Он утверждал, что в самом начале июля (непонятно, когда именно) Блюмкин был отстранен от ведения дела Роберта Мирбаха. Основанием для отстранения Блюмкина Дзержинский назвал жалобу на произвол Блюмкина, с которой пришли к Дзержинскому за несколько дней до убийства посла поэт О. Э. Мандельштам и Л. М. Рейснер (жена Рас-кольникова). Впрочем, эту часть показаний Дзержинский начал с неточности. Для придания веса разговору о произволе Блюмкина Дзержинский представил все так, будто с жалобой приходил сам нарком Раскольников, а не его жена. Между тем, Раскольников только устраивал встречу Мандельштама и Рейсер39. Дзержинский показал, что примерно за неделю до покушения им от Раскольникова и Мандельштама были получены сведения о злоупотреблении Блюмкиным властью -- возможностью подписывать смертные приговоры. Когда услышавший об этом Мандельштам "запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать". Сразу же после разговора с Мандельштамом и Рейснер Дзержинский на собрании в ВЧК предложил, дескать, отдел контрразведки распустить, а "Блюмкина пока оставить без должности", до получения объяснений от ЦК ПЛСР40. На снятие Блюмкина с работы указывал также Лацис, подчеркивавший (правда уже после убийства Мирбаха), что "особенно недолюбливал" Блюмкина "и после первых жалоб на него со стороны сотрудников решил его от работы удалить". За неделю до 6 июля, показывал Лацис, Блюмкин в отделе уже не числился, "ибо отделение было расформировано по постановлению Комиссии, а Блюмкин оставлен без определенных занятий", причем в протоколах заседаний президиума ВЧК должна была быть о том соответствующая запись41. Тем не менее в показаниях Лациса Блюмкин назван "заведующим секретным отделом", а не "бывшим заведующим". Выписки из протоколов об исключении Блюмкина "Красная книга ВЧК" не опубликовала, а, наоборот, взяла Блюмкина под свою защиту: убрала из 446 книги компрометирующий лично Блюмкина материал. В заметке "От редактора" указывалось, что показания Зайцева "вовсе не поместили" ввиду того, что "свидетель говорит исключительно о личности Якова Блюмкина, причем факты, компрометирующие личность Блюмкина, проверке не поддаются", а "несколько строк из показаний Ф. Э. Дзержинского" опущены, так как передают "рассказы третьих лиц о том же Блюмкине, также не поддающиеся проверке"42. Большевикам важно было представить Блюмкина (с 1920 года -- коммуниста) не анархистом-авантюристом, а дисциплинированным членом левоэсеровской партии, совершившим террористический акт по постановлению ЦК ПЛСР. Расформирование за несколько дней до убийства Мирбаха отдела "немецкого шпионажа" не может казаться случайным. Похоже, что речь шла о простой формальности: Блюмкин выполнял ту же работу, что и раньше. 6 июля в 11 часов утра он получил у Лациса из сейфа дело Роберта Мирбаха43, чего, конечно же, никак не могло бы произойти, если бы Блюмкин был отстранен от работы. Скорее права Н. Я. Мандельштам, вспоминающая, что жалоба Мандельштама "на террористические замашки Блюмкина" была оставлена без внимания. "Если бы тогда Блюмкиным заинтересовались, -- продолжает она, -- знаменитое убийство германского посла могло бы сорваться, но этого не случилось: Блюмкин осуществил свои планы без малейшей помехи"44. Блюмкиным не заинтересовались, так как это было не в интересах Дзержинского. Последний, видимо, знал о готовившемся покушении на Мирбаха уже потому, что дважды об этом извещало его германское посольство. Так, примерно в середине июня представители германского посольства сообщили Карахану и через него Дзержинскому "о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства". Дело было передано для расследования Я. X. Пе-терсу и Лацису. "Я был уверен, -- показал позднее Дзержинский, -- что членам германского посольства кто-то умышленно дает ложные сведения для шантажирования их 447 или для других более сложных целей". 28 июня Карахан передал Дзержинскому "новый материал, полученный им от германского посольства, о готовящихся заговорах". Дзержинского, однако, заинтересовали не заговорщики, а имена информаторов германского посольства; и председатель ВЧК сказал германским дипломатам, что, не зная имен информаторов, не сможет помочь посольству в разоблачении готовящихся заговоров. Рицлер после этого стал считать, что Дзержинский смотрит "сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства". Но поскольку Дзержинскому было важно узнать "об источнике сведений о готовящихся покушениях" (т. е. об источнике утечки информации) , он через Карахана договорился о личной встрече с Рицлером и Мюллером. Во время состоявшегося разговора Рицлер указал Дзержинскому, что "денег дающие ему сведения лица от него не получают" и информаторам своим он поэтому доверяет. Дзержинский возразил, что "могут быть политические мотивы" и что "здесь какая-то интрига", имеющая целью помешать ему найти "настоящих заговорщиков, о существовании которых, на основании всех имеющихся" данных он не сомневался. "Я опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха", показал Дзержинский, но "недоверие ко мне со стороны дающих мне материал связывало мне руки". Поддавшись на уговоры Дзержинского, Рицлер назвал имя одного из осведомителей и устроил Дзержинскому встречу с другим. Первым информатором была "некая Бен-дерская". Вторым -- В. И.. Гинч, с которым Дзержинский встретился в "Метрополе" в присутствии Рицлера и Мюллера примерно за два дня до покушения. Гинч где-то в начале июня (т. е. тогда, когда началось "дело Роберта Мирбаха") сообщил заведующему канцелярией германского посольства Вухерфенику, что на Мирбаха партией "Союз союзов" готовится покушение. Несколько раз затем он приходил в ВЧК, чтобы сообщить об этом, был даже в отряде Попова, "но его не хотели выслушивать". Рицлер, со своей стороны, получив от Гинча сведения о планируемом 448 террористическом акте, сообщил об этом в НКИД, откуда информация была передана в ВЧК, где предупреждению опять не придали значения. Тогда Гинч вторично предупредил посольство, причем примерно за десять дней до покушения назвал конкретную дату террористического акта -- между 5 и 6 июля, а во время встречи с Дзержинским в "Метрополе" открыто сказал ему, что в деле замешаны некоторые сотрудники ВЧК. Дзержинский объявил все это провокацией и, покинув "Метрополь", через Карахана затребовал разрешения германского посольства на арест Бендерской и Гинча45. Немцы на это ничего не ответили, но в первой половине дня 6 июля, незадолго до убийства Мирбаха, Рицлер поехал в НКИД и просил Карахана предпринять что-нибудь, поскольку со всех сторон в посольство приходят слухи о предстоящем покушении на Мирбаха. Карахан указал, что сообщит обо всем в ВЧК. Ряд косвенных улик говорит за то, что Дзержинский знал об акте, намеченном на 6 июля. Так, согласно показаниям Лациса, когда в 3.30 6 июля он, находясь в НКВД, услышал о покушении на посла и отправился в ВЧК, там уже знали, что Дзержинский "подозревает в убийстве Мирбаха Блюмкина". Дзержинского в ВЧК не было, он "отправился на место преступления", откуда Лациса вскоре запросили, закончено ли "дело Мирбаха, племянника посла, и у кого оно находится, ибо оно обнаружено на месте преступления". Только тут Лацис понял, что "покушение на Мирбаха произведено действительно Блюмкиным"46. Но Дзержинский каким- то образом знал об этом еще до поездки в посольство. Из всего этого можно заключить, что Мирбах не был убит по постановлению ЦК ПЛСР. Вероятнее всего, имел место заговор, организованный теми или иными представителями левых партий (но не партиями, как таковыми). Если так, то очевидно участие в таком заговоре левых эсеров -- Прошьяна и, может быть, Спиридоновой, и левых коммунистов -- Дзержинского, позволившего состояться акту, или Бухарина, не отрицавшего участия в "заговоре против 449 Ленина" на процессе 1938 года47, хотя никаких конкретных доказательств участия Бухарина в подготовке покушения нет. Однако кто бы ни стоял за заговором с целью убийства Мирбаха, террористический акт не был сигналом к "антисоветскому мятежу" и не был осуществлен с целью свержения большевистского правительства. Вероятнее всего, заговор не был направлен и лично против Ленина (хотя, по крайней мере, один историк выдвинул именно такую гипотезу)48. Выстрелы в германского посла были выстрелами в правительство германской империи. И, как показали дальнейшие события, Совнарком от убийства Мирбаха только выиграл: после 6 июля германское влияние на советскую политику безусловно ослабло. В самом большом выигрыше от убийства Мирбаха оказался Ленин. О готовившемся акте он, скорее всего, не знал. Никаких, даже косвенных, указаний на его причастность к покушению нет4'. Но удивительно, что большевики оказались куда лучше подготовлены к этому неожиданному происшествию, чем сами левые эсеры, которые, по заявлению большевиков, этот террористический акт готовили. Так или иначе, с момента первого сообщения о покушении на Мирбаха роль Ленина в разгроме ПЛСР была однозначна: он решил использовать убийство Мирбаха и покончить с партией левых эсеров. Сотрудник советского полпредства в Берлине Соломон рассказывает по этому поводу, как вернувшийся в Германию из Москвы вскоре после июльских событий Л. Б. Красин "с глубоким отвращением" сообщил ему, что "такого глубокого и жестокого цинизма" он в Ленине "не подозревал". 6 июля, рассказывая Красину о том, как он предполагает выкрутиться из кризиса, созданного убийством Мирбаха, Ленин "с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой" прибавил: "Мы произведем среди товарищей [левых ] эсеров внутренний заем [... ] и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем". Соломон пишет далее, что "в этот свой приезд Красин неоднократно в разговорах" с ним, "точно не имея сил отделаться от тяжелого кошмарного впечатления, возвращался к этому вопросу и 450 несколько раз повторял" ему "слова Ленина". К этой теме Красин в беседах с Соломоном возвращался и позже50. Как справедливо указывает историк Д. Кармайкл, "внутренним займом" было "обвинение простодушных левых эсеров в убийстве Мирбаха"51. Но свидетельство Соломона отнюдь не единственное. Вот что пишет в своих воспоминаниях Айно Куусинен (жена Отто Куусинена): "На самом деле [левые ] эсеры не были виновны. Когда я однажды вернулась домой, Отто был у себя в кабинете с высоким бородатым молодым человеком, который был представлен мне как товарищ Сафир. После того, как он ушел, Отто сообщил мне, что я только что видела убийцу графа Мирбаха, настоящее имя которого -- Блюмкин. Он был сотрудником ЧК и вот-вот собирался ехать за границу с важным поручением от Коминтерна. Когда я заметила, что Мирбах был убит [левыми ] эсерами, Отто разразился громким смехом. Несомненно, убийство было только поводом для того, чтобы убрать [левых ] эсеров с пути, поскольку они были самыми серьезными оппонентами Ленина"52. Помимо подготовки убийства Мирбаха, кто бы за ним ни стоял, в Москве в начале июля, видимо, готовилась еще одна конфронтация: партия большевиков намеревалась столкнуться на предстоящем съезде Советов с конкурирующей партией левых эсеров и разгромить ее. О подготовке большевиками разрыва с левыми эсерами и о планируемом разгроме в мемуарной и исторической литературе писалось довольно часто, иногда с оговоркой, что речь шла не о превентивном ударе по ПЛСР, а о подготовке к подавлению антиправительственного восстания, которое готовилось кем-то в Москве в те дни. Так, командующий московским военным округом Муралов, в распоряжении которого находился левоэсеровский "отряд особого назначения", некое подобие большевистской Красной гвардии, во второй половине июня получил от Ленина указание внимательно следить за отрядом. Вот как описывает Муралов свой диалог с Лениным: -- Что это у вас какой-то отряд левых эсеров, вы ему доверяете? 451 Да, этот отряд хорош [... ] [... ] На всякий случай следите 3 ним зорко. И Муралов понял, что, возможно, "дело дойдет до вооруженного столкновения" с ПЛСР и "на всякий случай решил часто проверять" отряд "и постепенно заменять комсостав"53. С середины июня подготовка к разгрому ПЛСР под предлогом опасений контрреволюционного выступления велась фактически открыто. "Латышские полки были приведены в боевую готовность"; Вацетис 18 июня приказал "командиру 2-го полка держать полк в боевой готовности, а один батальон с пулеметами выделить в распоряжение военного комиссариата Москвы"54. Несколько позже в Москву с юга страны был переброшен 3-й полк латышской дивизии. "Знал ли кто-нибудь, что в Москве готовится восстание, и имелись ли об этом конкретные сведения?" -- спрашивает в мемуарах Вацетис и отвечает: "Могу ответить совершенно утвердительно", что "о готовящемся восстании знали и имели об этом конкретные указания". Вацетис самолично доносил о том, "что в Москве готовится что-то неладное" комиссару латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсону. Тот отнесся к сообщению Вацетиса "с некоторым недоверием, но через два дня (числа 3 или 4 июля)" сказал ему, что "ВЧК напала на след готовящегося восстания", но подробностей Вацетису не сообщил55. Об ожидаемом столкновении с левыми эсерами открыто говорил Зиновьев. Перед самым убийством Мирбаха на областном съезде большевиков и левых эсеров он предложил ввести левых эсеров в Совнарком и, в частности, назначить левого эсера Лапиера комиссаром путей сообщения. Когда в перерыве кто-то из большевиков подошел к Зиновьеву и с удивлением спросил, действительно ли тот намерен вводить в Совнарком левых эсеров, "хитро улыбаясь, Зиновьев увел спрашивающих в свой кабинет, сообщив под величайшим секретом, что у него имеются все сведения о готовящемся восстании левых эсеров, но что меры им уже приняты и он хочет только своим предложением усыпить бдительность левых эсеров"56. 452 Даже до Блюмкина 4 июля дошли слухи о чем-то "неладном". В разговоре с "одним членом ЦК" он спросил, не готовит ли ЦК ПЛСР "акта партийной оппозиции", так как, по его словам, "вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка", усугублявшаяся столкновениями между большевиками и эсерами на Пятом съезде Советов. Блюмкин, видимо, имел в виду резкую речь Троцкого, повергшую левых эсеров в панику. По воспоминаниям Саблина, во время перерыва, устроенного после внеочередного заявления Троцкого, Камков сообщил ему "о возможности ареста ЦК ПЛСР и даже фракции в связи с возможным обострением отношений с большевиками на этом вечернем заседании"57. Таким образом, уже 5 июля ЦК левых эсеров начал сознавать, что большевики расправятся с активом их партии во время Съезда. О накале отношений между двумя партиями много пишет Свердлова, утверждая, однако, что о предстоящем "восстании" большевики не догадывались и "не имели достоверных фактов о преступных замыслах левых эсеров, ничего не знали о готовящейся авантюре". Но чем ближе к Пятому съезду, продолжает Свердлова, "тем больше усиливалась у Ленина, Свердлова, Дзержинского и других большевиков настороженность в отношении левых эсеров, тем пристальней они наблюдали за их подозрительными действиями". Правда, Свердлова приводит лишь один пример таких "подозрительных" действий. Оказывается, ПЛСР "пыталась выставить в Большом театре на время съезда свою охрану", и та настойчивость, с которой они этого требовали, насторожила Свердлова, "руководившего практической подготовкой съезда". Свердлов "согласился предоставить им возможность участвовать в охране Большого театра, но одновременно дал указание" большевистской охране съезда "принять необходимые меры предосторожности"58. Однако изложенные Свердловой факты не столько говорят о заговоре левых эсеров, сколько о наличии у большевиков плана с ними разделаться. Понятно, что ПЛСР, как правящая советская партия, имела право на собственные 453 партийные караулы, выставляемые во время работы съезда. Это само по себе Свердлова насторожить не могло; тем более, такое требование не должно было считаться признаком готовившегося левоэсеровского "восстания" против большевистской партии. Если левые эсеры Закс и Александрович были заместителями Дзержинского по ВЧК, а левый эсер Попов стоял во главе чекистского отряда, не было ничего противоестественного и в желании левых эсеров участвовать в охране Большого театра во время работы съезда. Похоже, что в день открытия Пятого съезда Советов большевиками были проведены последние подготовительные мероприятия для возможного ареста фракции ПЛСР. По приказу Свердлова "на все наиболее важные посты внутри театра были выставлены латышские стрелки из охраны Кремля", поддерживающие большевиков. 4 июля, т. е. в день, когда Блюмкину сообщили о планируемом убийстве Мирбаха, Свердлов предупредил коменданта Кремля Малькова, что "надо быть начеку. От левых эсеров можно ожидать всяких пакостей". Тогда же по указанию Свердлова "были усилены караулы и внутренние посты в Большом театре"59. Невдалеке от каждого из левоэсеровских часовых, "не спуская с них глаз, стояло по два-три человека". Это были "специально выделенные боевые группы из числа охранявших Кремль латышских стрелков и других особо надежных частей". Никто из левых эсеров "и пальцем не мог пошевелить, не обратив на себя внимание. Одновременно надежная охрана была выставлена и вокруг театра в близлежащих улицах и переулках"60. Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Именно это произошло 6 июля. Можно только дивиться находчивости и решимости Ленина: услышав об убийстве германского посла, обвинить левых эсеров в восстании против советской власти, в восстании, которого не было. 454 ПРИМЕЧАНИЯ Несколько иначе описывал покушение к апреле 191У в показаниях следственной комиссии Блюмкин: "Я достал из портфеля револь вер и, вскочив, выстрелил в упор -- последовательно в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Они упали. Я прошел в зал. В это время Мирбах встал и, согнувшись, направился в зал, за мной. Подойдя к нему вплотную, Андреев, на пороге, соединяющем комнаты, бросил себе и ему под ноги бомбу. Она не взорвалась. Тогда Андреев толкнул Мирбаха в угол (тот упал) и стал извлекать револьвер" (Красная книга ВЧК, т. 1, с. 300). Один из очевидцев показывал: "Вдруг в два часа 40 минут раздался сильный взрыв, выбились окна в первом этаже особняка Мирбаха. Минуты через три выскочил из окна первого этажа человек, затем через железный забор на панель и в автомобиль. Вслед за ним другой, в черном пиджаке или сюртуке, с длинными распущен ными волосами, также из окна через железный забор на панель и прямо-таки кубарем свалился в автомобиль No 27-60, который сейчас же поехал к Пречистенке" (цит. по кн. Спирин. Крах одной авантюры, с. 13). 3 См. показания Блюмкина (апрель 1919), Мюллера и Рицлера (июль 1918) в "Красной книге ВЧК"; Спирин. Крах одной аван тюры, с. 12; Hilger and Meyer. The Incompatible Allies, pp. 4-5. Пятна крови на паркетном полу так никогда и не были смыты. И через 20 лет после убийства по ним безошибочно можно было указать на то место, где лежал смертельно раненный граф Мирбах (там же, с. 5). Красная книга ВЧК, с. 300-301. В западной историографии на этот факт обратил внимание, ка жется, только Д. Кармайкл (Carmichel. Trotsky, p. 497). В 1989 г. "Известия ЦК КПСС" (No 5, с. 161-186) опубликовали отрывки из этой книги, относящиеся к событиям 6-7 июля. Второе уточненное издание книги вышло в конце 1989 г., и книга не является более библиографической редкостью. Гусев. Крах партии левых эсеров, с. 193-194. Фельдмаршал Эйхгорн был убит в Киеве 29 (30) июля 1918 г. (Fischer. Germany's Aims in the First World War, p. 567). Готовилось и покушение на самого Вильгельма. В подготовке его принимал участие примкнувший в 1917 году к левым эсерам Г. Б. Смолян- ский (АИГН, 472/32. Письмо БИН -- И. М. Бергеру, 3 февраля 1961, 1 л.). Минц. Год 1918-й, с. 408-409. 10 Текст протокола см. в кн. Красная книга ВЧК, с. 185-186. 455 Там же, с. 295-298, 308. Спиридонова. Прошь Прошьян, с. 222. Ленин. Памяти Прошьяна -- Правда, 20 декабря 1918 . СпиридоноватПрошь Прошьян, с. 221-222. Красная книга ВЧК, с. 295-309. Есть и совсем незначительные указания на Прошьяна. Спиридо нова писала в записке, переданной уже из тюрьмы арестованной подруге левой эсерке Измаилович, что к "О..." -- одному члену ЦК ПЛСР -- Блюмкина отвез ничего не подозревавший Алексан дрович. Буква "О", приведенная в источнике, в написанной Спи ридоновой от руки записке могла быть русской буквой "П" -- заглавной буквой имени и фамилии Проша Прошьяна (Кремль за решеткой, с. 13). В том же источнике имеется еще одно упомина ние о Прошьяне. В майском бюллетене ЦК ПЛСР 1919 г., опуб ликованном в книге "Кремль за решеткой", Прошьян и Алексан дрович упоминаются вместе, как "погибшие" 1918 г. (там же, с. 141). Возможно, Спиридонова намекала на то, что Прошьян умер не своей смертью. Красная книга ВЧК, с. 271. Там же, с. 299. Там же, с. 268-269. Спирин. Крах одной авантюры, с. 85. Красная книга ВЧК, с. 298. Там же, с. 299. Штейнберг, бывший нарком юстиции, эмигрировавший из совет ской России и оставивший мемуары, также не упоминает о засе дании ЦК и решении убить Мирбаха [АИГ, Steinberg. The Events of July 1918, p. 1; Socialist Russia, The Events of July 1918 (Geneva, 1918, 70 pp.)]. Наличие восстания Штейнберг отрицал и в напи санной им биографии Спиридоновой, вышедшей на английском языке в 1934 г. Мальков. Записки коменданта Кремля, с. 216-217. Гусев. Крах партии левых эсеров, с. 195. Там же, с. 193. Красная книга ВЧК, с. 269. Спирин. Крах одной авантюры, с. 85. Подробнее о Спиридоновой см. Ю. Фельштинский. Вина и рас плата. Красная книга ВЧК, с. 264. Ирошников. Создание советского центрального аппарата, с. 73. Согласно адресной книге "Весь Петроград на 1916 г.", барон Роман Романович Мирбах в 1916 г. проживал на Фурштадской, 9 и был чиновником особых поручений при Главном управлении собственной его императорского величества канцелярии по уч реждению императрицы Марии. (Весь Петроград на 1916 год, 456 с. 448.) Проследить дальнейшее местопребывание Р. Р. Мирбаха не удается: в послереволюционных адресных книгах он уже не числится. Г. М. Катков, впрочем, указывает в своей статье, что, по слухам, "племянник германского посла" проживал потом во Франции. Но это были только слухи, никем не проверенные. Красная книга ВЧК, с. 197. Там же, с. 198. Там же, с. 200. Соломон. Среди красных вождей, т. 1, с. 81. Цит. по кн. Спирин. Крах одной авантюры, с. 75. Красная книга ВЧК, с. 297. Мандельштам. Воспоминания, с. 112-113. Из истории ВЧК, с. 154. Красная книга ВЧК, с. 264. Там же, с. 183. Там же, с. 261. Мандельштам. Воспоминания, с. 113. Из истории ВЧК, с. 151-154. По соглашению с германским пра вительством ЧК не имело права арестовывать сотрудников герман ского посольства (хоть и советских граждан) без санкции посоль ства. Ответа на свой запрос об аресте Дзержинский получить не успел. Красная книга ВЧК, с. 261. Правда, 3, 9, 12 марта 1938; Lenin (V. I. Ulianov). В западной историографии об этом писал Катков: анализ материалов судеб ного процесса см. в его кн. Kalkov. The Trial of Bukharin, pp. 172-180. Разумеется, нужно с большой осторожностью относиться к показаниям подсудимых на сталинских процессах тридцатых годов. Абсолютное большинство обвинений, выдвинутых на про цессах, не имели никакого отношения к действительности, вопро сы, задаваемые А. Я. Вышинским, часто носили провокационный характер, а ответы подсудимых были получены под душевными или физическими пытками. И все-таки, очевидно, что обвинение в заговоре против Ленина летом 1918 года было выдвинуто только против Бухарина, причем Бухарин обвинение это на процессе не отрицал (в то время как за многое другое брать на себя ответст венность категорически отказывался). "Никаких настоящих пла нов ареста Ленина у Бухарина не было, -- это вообще был случайный разговор. Сталин раздул это дело для процесса, и в этом вопросе не должно следовать за Вышинским", -- писал Николаевский (АИГН, 519/30, гл. 7, с. 2). И все-таки, Сталин