сновные узлы общественного организма находятся на грани разрыва. Впрочем даже от очевидных проблем предпочитали отмахиваться. Достаточно сказать, что вопрос о тамбовском восстании впервые был рассмотрен в ЦК РКП (б) лишь в начале 1921 года, т.е. только через пять месяцев после его начала. Внешнее благополучие было самым резким образом нарушено со вступлением страны в 1921 год. С новым годом кризис перешел через грань подспудного созревания в открытую форму и первый его удар пришелся по стальным артериям республики -- железнодорожному транспорту, который начал катастрофически снижать объем перевозок из-за недостатка топлива. Проблема топлива оказалась напрямую связанной с отношениями с крестьянством и продовольственной политикой. Заготовка дров в порядке повинности велась крестьянами крайне вяло. Заготовка же методом хозяйственного подряда, ввиду ее капиталистического характера, была упразднена еще осенью 20-го. Шахтеры, которые видели только хвосты хлебных маршрутов, проносящихся с Кубани мимо Донбасса в центр, разворовывали остатки угля для обмена на продовольствие. В первых числах января стали ощущаться перебои с хлебом в Москве и Петрограде. Выяснение причин показало, что все резервы продовольствия в разоренной Европейской России исчерпаны и надежда остается только на подвоз с отдаленных окраин -- Сибири и Северного Кавказа. В это же время помимо нехватки топлива развитию перевозок начало препятствовать еще одно не менее грозное обстоятельство. На тамбовщине, в Поволжье, Сибири и других местах ширилось повстанческое движение крестьян, несогласных с продовольственной политикой государства. Их отряды целенаправленно разрушали железнодорожные пути, затрудняя и без того обессилевшее транспортное обращение. Волна крестьянских восстаний в течение января нарастала стремительно. Сами по себе плохо вооруженные крестьянские отряды не представляли особенной угрозы государству. Оно намеревалось поступить с ними так же, как и со многими сотнями разрозненных выступлений, случавшихся и ранее. Ко после Врангеля крестьянство нашло себе мощного союзника в лице Красной армии, которая на 90 с лишним процентов состояла из тех же крестьян, и на ее состоянии непосредственным образом отражалось брожение умов в деревне. Победоносная Красная армия оказалась весьма ненадежным орудием в борьбе против повстанцев. С наступлением зимы настроение в воинских частях приобрело очень беспокойный характер. Из охваченной восстанием Сибири в Москву летели просьбы отозвать "разложившиеся" сибирские дивизии в Европу и прислать хотя бы и оборванные и голодные, но верные воинские части. Одновременно с этим проходила демобилизация. Демобилизованные красноармейцы, возвращаясь на родину, находили свои деревни в полной нищете и отчаянии и зачастую направлялись в отряды восставших. Ленин на X съезде признавал, что демобилизация Красной армии дала повстанческий элемент в невероятном количестве. Восстание гарнизона морской крепости Кронштадт и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота явилось продолжением волнений и забастовок, охвативших в конце зимы петроградские заводы. Кронштадтское восстание представляло собой самую серьезную опасность. Оно могло сыграть роль детонатора к тому горючему материалу, который представляла из себя Россия к весне. Многочисленные корреспонденты сообщали в то время в ЦК из разных мест, что обстановка поразительно похожа на ситуацию весной 1918 года, перед самым началом гражданской войны. ЛИТЕРАТУРА Б и л л и к В. И. В. И. Ленин о сущности и периодизации советской экономической политики в 1917--1921 гг. и о повороте к нэпу. //Истори-ческие записки. 1 80, 1967. Бордюгов Г. А,, Козлов В. А. Историческое развитие весны 1918 г. //Вопросы истории КПСС. 1990. No 8, 9. Гимпельсон Е. Г. "Военный коммунизм": политика, практика, идеология. М., 1973. Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях "военного коммунизма". М., 1988. К а р р Э. История Советской России, кн. 1. Большевистская революция 1917--1923. М., 1990. ГЛАВА 3 СУДЬБЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ОППОЗИЦИИ После Февральской революции Россия стала самой свободной страной в мире. Ленин, апрель 1917 г. Угроза "к стенке" стала криком ребят на улицах. Из писем к Ленину, 1918 г. Крах идеи "однородного социалистического правительства". -- Большевистско-левоэсеровская коалиция. -- Созыв и разгон Учредительного собрания. -- Диктатура партии. -- ВЧК и "красный террор". -- Подавление политической оппозиции. -- Идейные альтернативы большевизму. События политической истории первых лет существования Советской власти, связанные с подавлением деятельности различных партий и запретом на свободомыслие -- одна из наименее освещенных сторон Отечественной истории послеоктябрьского периода. В нашей исторической литературе, рассчитанной на массового читателя, эти события преподносились не только скупо, но и тенденциозно. Речь шла о сети заговоров, которую плели силы контрреволюции, стремящиеся свергнуть Советскую власть. Поэтому новая народная власть была вынуждена для своей самозащиты вести решительную борьбу с врагами и заговорщиками. Такие слова, как "меньшевик", "эсер", "кадет", были неразрывно связаны с понятием контрреволюционер. Для формирования в массовом сознании образов врагов революции активно использовались литература, искусство, кино. Историческая наука была призвана закреплять и обосновать этот стереотип соответствующими исследованиями. Все это было далеко от исторической правды, противоречило реальным фактам и событиям политической борьбы того времени. О самих же событиях, связанных с грубым, насильственным попранием свободы и демократии, писать в нашей стране было невозможно. Первая проблема, с которой столкнулись большевики сразу же после октябрьского переворота, была проблема легализации собственной власти. Эту проблему должен был решить II съезд Советов. На этом съезде большевики первоначально располагали 250 мандатами из 518, эсеры -- 159, меньшевики -- 60. Но по отчетам создается впечатление, что большевики были в меньшинстве, настолько массивной и резкой была в их адрес критика, настолько шокированы были все социалистические партии переворотом, (готовившимся, впрочем, на глазах у тех же социалистических партий). После резкого обмена мнениями и вынесения соответствующих деклараций меньшевики и эсеры со съезда ушли. Уход "демократических партий", господствовавших на I съезде Советов, поставил под вопрос правомочность решений II съезда. Прежде всего это относилось к решению о формировании большевистского правительства -- Совета Народных Комиссаров. От имени небольшой группы меньшевиков-интернационалистов, оставшихся на съезде, ее лидер Мартов предложил создать "однородное социалистическое" правительство, состоящее из представителей всех партий социалистической ориентации. Сама эта идея была не нова. Еще до октябрьских событий лидеры левых эсеров Спиридонова, Камков, Трутовский, критикуя ЦК своей партии на состоявшейся в сентябре 1917 года Седьмой петроградской губернской конференции эсеров, требовали разрыва с кадетами и формирования "однородного социалистического правительства". Оставшись на съезде, как и меньшевики-интернационалисты, левые эсеры осудили уход эсеровской фракции и окончательно раскололи эсеровскую партию. "Мы решили не только оставаться в Смольном, но и принять самое энергичное участие в происходящем", -- объяснял Камков позицию левых эсеров. "Мы были бы плохими социалистами и революционерами /.../ если бы в октябрьские дни мы не были в рядах восставших", -- вторил левый эсер Абрамов. "Мы пошли с большевиками, хотя и осуждали их тактику, -- указал А. М. Устинов. -- Тактику, но не программу. В программе у нас разногласий нет". А главное тактическое расхождение сводилось к тому, что левые эсеры, в отличие от большевиков, хотели сформировать правительство, которое было бы признано "если не всей революционной демократией, то хотя бы ее большинством". Идея "однородного социалистического правительства" имела поддержку и у значительной части революционно настроенных рабочих. 29 октября, через несколько дней после II съезда Советов, Всероссийский Исполком профсоюза железнодорожников (Викжель) потребовал создания правительства из всех советских партий. В случае невыполнения своего требования профсоюз пригрозил всеобщей железнодорожной забастовкой. После этого ультиматума ЦК большевиков направляет свою делегацию на совещание, созванное Викжелем. Представители большевистского ЦК были вынуждены согласиться с решением о создании коалиционного правительства, из 18 членов которого предлагалось всего 5 большевиков, но без Ленина и Троцкого. Последнее условие было поставлено представителями Союза спасения родины и революции, образованного меньшевиками и эсерами во главе с Черновым. После резкой полемики большевиков и "революционных демократов" делегация Путиловских рабочих заявила, что не допустит кровопролития между революционными партиями, а один из членов делегации воскликнул: "К черту Ленина и Чернова -- повесить обоих!" Необходимо отметить, что Ленин и Троцкий не были причастны ни к решению ЦК участвовать в совещании Викжеля, ни к принятому на нем соглашению. Все это происходило в их отсутствии: руководители большевиков в это время занимались организацией подавления восстаний юнкеров и Краснова. Узнав о случившемся, Ленин безоговорочно отверг возможность союза с "революционной демократией". Следует признать, что и само "викжелевское" соглашение, ставившее в унизительное положение не только главных руководителей новой революции лично, но и всю партию, взявшую власть, не создавало возможностей для союза. И все же часть большевистского руководства, принадлежащая к сторонникам многопартийной коалиции, настаивала на поисках компромисса. Мотивировалось это тем, что в сложившихся условиях сохранение правительства, целиком состоящего из большевиков, возможно лишь путем террора. В ЦК произошел первый после Октябрьского восстания раскол. Большие колебания по этому вопросу были во ВЦИК и Совнаркоме. Но ни на какие уступки Ленин не пошел. Поддержанный Троцким и другими своими сторонниками, он в ультимативной форме потребовал отказаться от самой идеи "общего" правительства всех социалистов, пригрозив непокорным обратиться к революционным матросам. Петроградский Комитет РСДРП принимает резолюцию, отвергающую какие-либо уступки "соглашателя". Сами же "соглашатели" (Каменев, Зиновьев, Ногин, Рыков, Милютин) выходят из ЦК. Кроме того Совнарком покидают Рыков, Ногин, Теодорович и Милютин. Однако вскоре все они возвращаются с повинной. Ленин остается тверд и верен своему обещанию, данному на другой день после захвата власти: "Мы берем власть одни... Но взяв власть, мы будем расправляться железной рукой с врагами революции и саботажниками". В лагерь действительных противников революции начинают зачисляться неугодные новой власти. Но Ленин, понимая необходимость укрепления власти, противопоставляет позиции "коалиции партий" идею "коалиции масс". Эта идея получает политическое воплощение в союзе с левыми эсерами, обладавшими значительным влиянием в бунтующей части крестьянства. К моменту октябрьского переворота и открытия съезда Советов большевики и левые эсеры уже были фактическими союзниками. Они искали сотрудничества друг с другом, поскольку вместе представляли наиболее левое крыло социалистического движения и только вместе способны были вырвать власть из рук слабосильного Временного правительства. Однако вопрос о совместном участии в перевороте неизбежно затрагивал и вопрос об участии левых эсеров в будущем Советском правительстве. Ленин соглашался на переговоры с левыми эсерами о вхождении в состав правительства крайне неохотно и лишь под давлением большинства ЦК РСДРП (б). А левые эсеры настаивали на ведении переговоров между всеми социалистическими партиями, требуя создания многопартийного "однородного" социалистического правительства -- "от энесов до большевиков". Ленин (и поддерживавший его в этом вопросе Троцкий) намеревался противостоять этому требованию, но единства не было в самом большевистском руководстве. Большинство членов ЦК РСДРП (б) боялось формировать однопартийное большевистское правительство и поэтому 26 октября, за несколько часов до организации на Втором съезде Советов чисто большевистского правительства, большевики предложили трем левоэсеровским лидерам -- В. А. Карелину, Б. Д. Камкову и В. Б. Спиро -- войти в состав СНК. Это предложение определялось и тем обстоятельством, что на съезде левые эсеры не стали в оппозицию к большевикам, не объединили вокруг себя стоящие правее большевиков социалистические партии, а предпочли сотрудничество с большевиками. Само по себе это указывает на то, что для левых эсеров блок с большевиками был не вынужденным, а желательным шагом. Большевики шли на блок с левыми эсерами "не ради левых эсеров как таковых, а из-за того влияния, которое имела на крестьян эсеровская аграрная программа". Впрочем, дело было не во "влиянии", а в самой программе или даже в левоэсеровских партийных функционерах, имевших, в отличие от большевиков, доступ в деревню. Свердлов в марте 1918 г. признал, что до революции большевики "работой среди крестьянства совершенно не занимались". Об этом убедительно свидетельствует состав Первого съезда крестьянских Советов. Из 1115 делегатов эсеров было 537, социал-демократов -- 103, народных социалистов -- 4, трудовиков -- 6. На съезд не было избрано ни одного большевика, при том, что 136 делегатов объявили себя беспартийными, а 329 принадлежали к партиям несоциалистическим, т. е. "правее" эсеров и энесов. С точки зрения большевиков, блок с левым крылом ПСР был логичным и естественным шагом. Принятие большевиками аграрной программы, без которой большевистское правительство не смогло бы функционировать, и согласие левых эсеров, в случае принятия большевиками эсеровской аграрной программы, во всех вопросах следовать программе большевиков стало, как тогда казалось, залогом успешного сотрудничества. Левоэсеровские партийные кадры в сельских Советах и большевистские партийные функционеры в Советах городских естественно дополняли друг друга. Реальный фундамент для такого союза уже существовал: непрерывной борьбой с большинством своей партии левые эсеры показали, что стоят на позициях, сходных большевизму. Расхождения между большевиками и левыми эсерами в дни подготовки октябрьского переворота и в теории и в практике следует признать несущественными. Левый эсер Малкин указывал впоследствии, что в теории петроградские левые эсеры вели решительную борьбу с большевиками "до момента восстания, выставляя принцип диктатуры демократии против большевистского принципа диктатуры пролетариата". Буквально то же самое повторял и Камков: "Мы боролись со стремлением большевиков осуществить "диктатуру пролетариата" и противопоставляли ей "диктатуру демократии". На практике это означало, что в то время, как левые эсеры соглашались произвести переворот и низвергнуть Временное правительство лишь с санкций съезда Советов, большевики собирались произвести этот переворот до созыва Съезда и поставить Съезд перед свершившимся фактом. Нужно отметить, однако, что это практическое расхождение, от которого мог бы зависеть вопрос о поддержке или отказе в поддержке левыми эсерами большевистского переворота, сами левые эсеры поспешили превратить в расхождение академическое. Когда выяснилось, что ВРК, куда входили и левые эсеры, несмотря на обещания не готовить восстания и ограничить свою деятельность исключительно защитой "против готовящегося нападения контрреволюции", намеревается, накануне Всероссийского съезда, произвести переворот, руководство левых эсеров решило не "заниматься моральной характеристикой", а "с учетом того, что происходило", пусть и критически относясь "к политике, которую вел в последнее время" в Петросовете Троцкий, и "к течению большевиков, которое называется экстремистским и с которым не согласна и часть самих большевиков", занять "свое место в Смольном институте" и на съезде Советов, "где представлена вся истинная революционная демократия". Большевистско-левоэсеровский блок обе партии считали блестящей находкой. Формально "уния" была заключена только после Второго съезда Советов, т. е. уже после октября. Однако к мысли о необходимости образования коалиции лидеры большевиков и левых эсеров пришли еще до октябрьского переворота. Тактика левых эсеров была проста: бить "направо", кооперироваться "налево". "Левее" находились большевики. И кооперироваться левые эсеры могли прежде всего с ними. Правомерность сотрудничества с большевиками ни разу не была подвергнута сомнению из левоэсеровского руководства. Наоборот, левоэсеровские лидеры всякий раз подчеркивали необходимость сотрудничества левого крыла эсеровской партии и большевиков. А Камков откровенно признал, что "вся агитация и пропаганда, которая велась левыми эсерами, нимало не отличалась от агитации, которую вели большевики". Однако дело не ограничивалось "агитацией и пропагандой". К середине октября из Военной организации большевиков, Петроградского Совета и Военной организации левых эсеров был создан Военно-революционный комитет (ВРК). Первым председателем ВРК стал левый эсер П. Е. Лазимир. В Военно-революционном комитете, где важна была практическая повседневная работа, никаких разногласий между большевиками и левыми эсерами не было: списки членов ВРК не велись, разница между боль- шевиками и левыми эсерами в повседневной работе ВРК стерлась. Никто не знал, кто большевик, а кто левый эсер. За все время не было ни одного голосования по фракциям, а партийные фракции ВРК ни разу не собирались на фракционные совещания. И большевикам было абсолютно все равно, в большинстве они в Военно-революционном комитете или нет. По признанию Троцкого, левые эсеры работали в ВРК "прекрасно". Однако от предложения большевиков левые эсеры отказались, так как вхождение их в однопартийное большевистское правительство принципиально ничего не меняло в характере власти и к тому же показывало другим социалистическим партиям, что левые эсеры не хотят союза "со всей остальной демократией" и являются косвенными виновниками "той гражданской войны, которая была неизбежна", а это, в свою очередь, привело бы к усилению разногласий "в рядах революционной демократии", в то время как у левых эсеров была прямо противоположная задача -- примирение. Большевики, со своей стороны, не могли не считаться со столь многочисленной фракцией, а Ленин с Троцким больше всего боялись создания единого антибольшевистского социалистического блока. Поэтому, приняв к сведению отказ левых эсеров войти в формируемое ими правительство, большевики достигли с левыми эсерами договоренности о провозглашении Лениным на съезде эсеровского закона о земле "во всей его полноте", вместе с пунктом об уравнительном землепользовании, в соответствии с эсеровским крестьянским наказом 242-х. Несмотря на отказ войти в Совнарком, верность реальному союзу с большевиками левые эсеры доказали на следующий день во время борьбы за власть в Москве. Говоря об этих событиях, Бухарин отмечал, что "левые эсеры со всей своей активностью и с необычным героизмом сражались бок о бок с нами". Причем во главе отряда особого назначения, буквально решившего исход сражений 28 октября и спасшего Моссовет от захвата верными Временному правительству войсками, был поставлен левый эсер-прапорщик Г.(Ю.) В. Саблин. А левый эсер Черепанов перед самым началом боев в Москве заявил: "Хотя я не разделяю программы большевиков, но я умру вместе с вами, потому что я социалист"; и позже, вспоминая о защите Моссовета, добавил: "Мы там остались и пробыли как раз особенно опасную ночь в Совете, когда, собственно, вся советская работа висела на волоске". Это движение боль- шевиков и левых эсеров навстречу друг другу в 1918 году кратко и просто сформулировала левая эсерка А. Измаилович: "В октябре знамя революции несли две истинно социалистические партии -- большевики и левые эсеры. /.../ После Октябрьской революции большевики и левые эсеры заключили между собою тесный союз". Действительно, после того как все усилия левых эсеров на примирение с "революционной демократией" оказались тщетными, они официально оформляют свой послеоктябрьский союз с большевиками. Произошло это 15 (28) ноября 1917 года на совместном заседании ВЦИКа Советов рабочих и солдатских депутатов, Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и Всероссийского чрезвычайного крестьянского съезда, провозгласивших создание коалиции. Был образован единый Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК). Левые эсеры вошли в Совнарком, получив три народных комиссариата -- юстиции, сельского хозяйства, почты и телеграфа, а также другие правительственные посты меньшего ранга. За этим союзом Ленин признал решающую роль в утверждении новой власти: "Мы победили потому, что приняли не нашу аграрную программу, а эсеровскую... Наша победа в том и заключалась... Вот почему эта победа была так легка...". Использовав левых эсеров для захвата и утверждения собственной власти, большевики, опираясь на этот союз, начинают подавление оппозиции. Такая тактика наглядно проявила себя во время выборов, созыва, а затем и разгона Учредительного собрания. Сегодня, зная о судьбе Учредительного собрания, может показаться удивительным, что в течение всего 1917 года те же самые большевики и левые эсеры энергично выступали за его скорейший созыв. Так Ленин еще до возвращения в Россию, в Швейцарии в листовке "Товарищам, томящимся в плену" предостерегал против Временного правительства, которое "оттягивает назначение выборов в Учредительное собрание, желая выиграть время и потом обмануть народ", и неоднократно выступал в защиту Собрания после возвращения в Россию в апреле. В день большевистского переворота, 25--26 октября, в воззваниях Военно-революционного комитета и в обращении Второго съезда Советов, принятом в ночь на 26 октября, новая власть подчеркивала, что созовет Собрание. Постановление об этом было утверждено 27 октября на первом же заседании ВЦИК второго созыва, где указывалось, что "выборы в Учредительное собрание должны быть произведены в назначенный срок, 12 ноября". Советские законы и учреждения автоматически считались временными, в том числе и Совнарком, создаваемый как временный орган -- до созыва Учредительного собрания, с началом работы которого теряли силу декреты советской власти. Упоминания об Учредительном собрании не содержались только в тексте декрета о мире. Но и здесь Ленин обещал передать все пункты договора на рассмотрение Собрания, "которое уже будет властно решать, что можно и чего нельзя уступить". Наконец, свержение Временного правительства также оправдывалось необходимостью созвать Собрание как можно скорее. Как бы в подтверждение этого 28 октября в избирательные комиссии на местах были разосланы телеграммы за подписью Ленина с приказом продолжать работу по организации выборов и обязательно провести их в установленный еще Временным правительством срок. Однако в самом постановлении от 27 октября дата созыва не называлась. Вскоре Ленин предложил отсрочить выборы, расширить избирательные права, предоставив их 18-летним (молодежь была настроена преимущественно радикально), "обновить избирательные списки", объявить вне закона кадетов. Не многие из большевиков тогда поддержали Ленина, считая, что отсрочка выборов будет понята как их отмена. Однако некоторые практические шаги большевики предприняли. Так, 6 ноября они попытались (неудачно) завладеть документами комиссии по выборам в Собрание (Всевыборы): Бонч-Бруевич потребовал от Всевыбора представить большевикам данные "о работе комиссии и вообще о тех мерах, которые ею принимаются для проведения выборов в назначенный срок", но Всевыборы заявили о непризнании СНК и выдать документы отказались. Поскольку собрание, по словам Ленина, могло оказаться кадетско-меньшевистско-эсеровским, большевики 8 ноября на расширенном заседании Петроградского комитета (ПК) РСДРП (б) впервые рассмотрели вопрос о возможном его разгоне. В. Володарский, выступивший с докладом по этому вопросу, указал, что в России народ, не прошедший демократической школы, не страдает "парламентским кретинизмом" и что даже при успешном для большевиков исходе выборов в Собрание они проведут "коренную ломку", в результате которой оно окажется "последним парламентским собранием" в России. Если же, продолжал Воло- дарский, "массы ошибутся с избирательными бюллетенями", Собрание будет разогнано силой. Некоторые из выступавших предлагали Собрание вообще не созывать. Но поскольку большевики надеялись, что в случае заключения блока с левыми эсерами и меньшевиками-интернационалистами они получат относительное большинство, риск казался оправданным. К тому же несозванное Собрание стало бы символом всей антисоветской оппозиции и могло бы объединить страну на борьбу с большевиками. По крайней мере Собрание обещало пользоваться большим авторитетом, чем Временное правительство. Видимо, по этим причинам ВЦИК 8 ноября единогласно высказался за соблюдение намеченных ранее сроков выборов. Политика левых эсеров в отношении Собрания менялась в зависимости от ситуации. 12 ноября, в день выборов, Б. Д. Камков на первой странице левоэсеровской газеты "Знамя труда" выступил со статьей, поддерживающей идею созыва Собрания. Камков заявил, что без санкции Учредительного собрания ни одно правительство не имеет права действовать от имени всего народа, и те, кто выступает против, "будут сметены с лица земли"; что только Учредительное собрание сможет "положить конец губящей страну и революцию гражданской войне". Однако на происшедших в этот день выборах левые эсеры потерпели поражение. Большинство голосов получили эсеры. В 68 округах (по четырем округам данные есть лишь частичные) голосовало 44 443 тыс. избирателей, в том числе за большевиков 10 649 тыс., или 24 %, за эсеров, меньшевиков и депутатов различных национальных партий -- 26.374 тыс., или 59 %, за кадетов и партии, стоящие правее кадетов -- 7.420 тыс., или 17 %. Из 703 делегатов, избранных в Собрание, 229 были эсерами, 168 -- большевиками, 39 -- левыми эсерами. Таким образом, даже вместе с левыми эсерами большевики уступали ПСР, хотя и обгоняли кадетов и другие "правые" партии. Левым эсерам приходилось срочно менять лозунги. На состоявшемся неделю спустя Первом съезде ПЛСР они в целом выступили против Учредительного собрания. В резолюции, принятой левоэсеровским съездом по вопросу об отношении к Собранию, указывалось, что "всякую попытку" превратить его "в орган борьбы с Советами" съезд будет считать посягательством "на завоевания революции" и оказывать тому "самое решительное противодействие". На бойкот Собрания или уход из него левые эсеры соглашались, но дискредитировать себя насильственным роспуском не хотели. Впрочем, некоторые делегаты съезда соглашались разогнать Собрание в случае, если оно постановит распустить Советы и аннулировать декрет о земле. Иначе считал Ленин. "Надо, конечно, разогнать Учредительное собрание", -- сказал он в те дни Троцкому. Вскоре стало ясно, что за разгон высказывается видный левый эсер Натансон. После некоторых колебаний ПЛСР, переживавшая, по словам Троцкого, "недели своего крайнего радикализма", согласилась с мнением Натансона. Большевики тем временем пытались найти менее рискованное, чем разгон, решение проблемы. 20 ноября на заседании СНК Сталин внес предложение о частичной отсрочке созыва. Но предложение было отклонено, так как считалось, что такая "полумера" лишь усилит слухи о нежелании большевиков созывать Собрание. Решено было готовиться к разгону. Совнарком обязал комиссара по морским делам П. Е. Дыбенко сосредоточить в Петрограде к 27 ноября до 10--12 тысяч матросов. 23 ноября Совнарком назначил комиссаром Всевыборы М. С. Урицкого, а члены Всевыборы, отказавшиеся предоставить Сталину и Петровскому документы, были арестованы. Только после этого, 26 ноября, Ленин подписал декрет "К открытию учредительного собрания". Открыть Собрание мог лишь уполномоченный Совнаркома. В этот критический момент эсеровское руководство отказалось от идеи левого социалистического блока и согласилось действовать совместно с кадетами, получившими в Петрограде при выборах в Учредительное собрание 26,2 % голосов. Между тем в организованный "революционной демократией" "Союз защиты Учредительного собрания" кадеты, несмотря на протесты народных социалистов, допущены не были. Вскоре эту партию ожидал еще один, куда более серьезный удар. После некоторой подготовительной работы, 28 ноября, Ленин утвердил декрет СНК "об аресте вождей гражданской войны против революции". Согласно этому закону все видные члены кадетской партии, в том числе и депутаты Учредительного собрания, подлежали "аресту и преданию суду революционных трибуналов". 29 ноября на заседании ЦК больше-вистской партии Свердлов потребовал объявить кадетов "врагами народа" еще и постановлением ВЦИК, задним числом и в нарушение формальной процедуры: партийное решение было важно сделать решением советской власти. Левые эсеры в общем приветствовали устранение конс- титуционно-демократической партии с политической арены, хотя и усматривали в самом декрете потенциальную опасность для ПЛСР: практиковать террор по отношению к целой партии. Левые эсеры, кроме того, были недовольны тем, что декрет "Об аресте вождей гражданской войны против революции" в нарушение установившихся норм отношений ПЛСР и РСДРП (б) был принят большевиками без предварительной договоренности с левыми эсерами. И в этом левые эсеры также усмотрели опасный для себя прецедент. После длительного обсуждения вопроса левые эсеры решили выразить большевикам умеренное недовольство. Они внесли во ВЦИК запрос о том, "на каком основании арестованы члены Учредительного собрания, которые должны пользоваться личной неприкосновенностью". Запрос обсуждался во ВЦИКе в ночь с 1 на 2 декабря. За отмену декрета высказались С. Д. Мстиславский и И. 3. Штейнберг. Последний считал акт ареста кадетов "нарушением демократии" и требовал, чтобы арестовали лишь тех, кто действительно был "виновен" в контрреволюционной деятельности, причем в каждом конкретном случае точные данные о причинах ареста нарком юстиции предлагал докладывать ВЦИКу. Арестованных 28 ноября кадетов Штейнберг требовал освободить для участия в работе Собрания, так как в противном случае, по его мнению, оно превратится в филиал ВЦИКа. Вместе с тем Штейнберг поддержал ленинский декрет по существу, сказав, что звание члена "Учредительного собрания не должно спасать... во время беспощадной борьбы с контрреволюцией". Это половинчатое предложение было, однако, подвергнуто критике и Лениным, и Троцким. Большинством в 150 голосов против 98 при 3 воздержавшихся ВЦИК принял большевистский проект резолюции, подтверждавший "необходимость самой решительной борьбы" с партией кадетов. В резолюции далее указывалось, что ВЦИК и в будущем будет поддерживать Совнарком "на этом пути и отвергает протесты политических групп". Под влиянием ли поражения на выборах в Собрание, или не желая извечно плестись в хвосте у большевиков (все равно численно превосходящих при голосовании любой резолюции), 3 декабря ЦК ПЛСР принял постановление о Собрании, совпадающее с позицией ЦК РСДРП (б). В нем говорилось, что отношение левых эсеров к Собранию будет всецело зависеть от решения им вопросов о мире, земле, рабочем контроле и от отношения к Советам. Не следует, однако, считать, что в вопросе о разгоне Собрания большевики и левые эсеры достигли внутри своих партий полного единодушия. В большевистской фракции против откровенного разгона высказались, в частности, члены бюро фракции Каменев, Рыков и Милютин. В связи с этим 11 декабря ЦК по предложению Ленина рассмотрел вопрос о смещении бюро фракции. Ленин, поддержанный Свердловым, потребовал от фракции полного подчинения ЦК. На следующий день бюро фракции было переизбрано, а Бухарин и Сокольников назначены во фракцию политическими инструкторами. 19 декабря четыре левоэсеровских комиссара -- Колегаев, Карелин, Штейнберг и Трутовский -- обратились в Совнарком письменно с просьбой рассмотреть все неясности, касающиеся Учредительного собрания, на ближайшем заседании. Просьба была удовлетворена. 20 декабря Совнарком, не связывая себе руки в деле разгона Собрания, постановил открыть его 5 января 1918 г. Вечером следующего дня, выступая на съезде железнодорожников, Спиридонова указала, что Собрание "с подтасованным составом и, в частности, его правая часть может стать на пути развития социальной революции". "Революция перед этими препятствиями не остановится", -- заключила Спиридонова, дав понять, что следует ожидать разгона. 22 декабря постановление о созыве Собрания большинством голосов при двух воздержавшихся утвердил ВЦИК. Одновременно с созывом Учредительного собрания большевики и левые эсеры назначили на 8 января Третий Всероссийский съезд Советов, а на 12 января -- Третий Всероссийский съезд крестьянских депутатов (Чрезвычайный съезд крестьянских депутатов и представителей земельных комитетов). Съезды Советов созывались в противовес Учредительному собранию. На следующий день Свердлов разослал от имени ВЦИК всем Советам, а также армейским и фронтовым комитетам телеграммы о созыве Третьего съезда и Чрезвычайного крестьянского съезда. В телеграммах указывалось, что лозунгу "Вся власть Учредительному собранию!" Советы должны противопоставить лозунг "Власть Советам, закрепление Советской республики". В рамках подготовки к разгону Собрания в Петрограде 23 декабря было введено военное положение. Непосредственная власть в городе перешла к Чрезвычайному военному штабу, как бы заменившему собой Чрезвычайную комиссию по охране Петрограда. Вечером 3 января ВЦИК, Петросовет и Чрезвычайная комиссия по охране Петрограда предупредили население, что "всякая попытка проникновения... в район Таврического дворца и Смольного, начиная с 5 января, будет энергично остановлена военной силой". Комиссия предлагала населению не участвовать в демонстрациях, митингах и уличных собраниях, "чтобы случайно не пострадать, если будет необходимо применить вооруженную силу". А на запросы о том, что будет делать Советское правительство в случае возникновения антисоветских демонстраций, Бонч-Бруевич ответил: "Сначала уговаривать, потом расстреливать". По приказу Чрезвычайного военного штаба, штаб Красной гвардии мобилизовал все наличные силы и резервы. В боевую готовность были приведены Литовский, Волынский, Гренадерский, Егерский, Финляндский и другие полки Петроградского гарнизона. В город прибыл сводный отряд Балтийского флота. Большевики распорядились "о доставке в Петроград одного из латышских полков". Кроме того, на подходах к Таврическому и Смольному расставлялись заградительные отряды, была усилена охрана государственных учреждений, патрулировались улицы, составлялись диспозиции уличных столкновений. "Надежный отряд матросов" для дежурства в Таврическом дворце -- команду для возможного разгона депутатов Собрания -- подбирал Бонч-Бруевич лично: 200 матросов с крейсера "Аврора" и броненосца "Республика". Возглавлял отряд анархист-коммунист матрос А. Г. Железняков. Собирались ли эсеры отстаивать права Учредительного собрания вооруженной силой? Первоначально может создаться впечатление, что да. Еще во время октябрьского переворота Чернов заявил в речи на Десятой петроградской партийной конференции, что эсеры всегда стояли за Учредительное собрание, и "если кто-нибудь посягнет на нее" партия вспомнит "о старых методах борьбы с насилием с теми, кто навязывает народу свою волю". Однако к январю 1918 года позиция ЦК ПСР изменилась. Эсеры не хотели теперь быть причиной вооруженного столкновения, а потому предпочли попробовать мирным характером демонстраций "морально обезоружить" верные большевикам части. 3 января на заседании Лиги защиты Собрания из 210 делегатов от социалистических партий и "демократических организаций", а также представителей Путиловского и Обуховского заводов, было принято решение устроить 5 января мирную манифестацию. Вооруженное выступление ЦК ПСР категорически запретил, считая его "несвоевременным и ненадежным деянием". 5 января 1918 года эсеры явились в похожий на военный лагерь и наполненный караулами Таврический дворец, в котором должно было заседать Учредительное собрание. Церемония пропуска в Таврический была такой, что депутат ощущал себя заключенным. Перед фасадом Таврического стояли артиллерия, пулеметы, походные кухни. Все ворота были заперты, открыта лишь крайняя левая калитка, в которую пропускали по билетам. Охрана проверяла пропуска, осматривала входящего, прощупывала, искала оружие. Затем пропускали в калитку, где проводилась вторая проверка, внутренняя. Всюду были вооруженные люди, больше всего матросов и латышских стрелков. У входа в зал заседания стоял последний, третий кордон. Большевики и левые эсеры находились во фракционных комнатах. Они действовали единым блоком, согласившись в том, что открытие Собрания не будет задержано из-за отсрочки начала работы Третьего Всероссийского съезда Советов, но полномочий своих Совнарком Собранию не передаст. Предполагалось, что Собрание откроется в 12 часов дня. Но прошло несколько часов томительного ожидания перед тем, как оно начало свою работу: всем важно было знать, чем кончатся манифестации в Петрограде. Манифестанты начали собираться утром в девяти сборных пунктах, намеченных Союзом защиты Учредительного собрания. Маршрут движения предусматривал слияние колонн на Марсовом поле и последующее продвижение к Таврическому дворцу со стороны Литейного проспекта. Предполагалось, что броневики, подойдя к казармам Преображенского и Семеновского полков, настроенных нейтрально, перетянут их на сторону Учредительного собрания, после чего вместе двинутся к Таврическому. Однако в ночь на 5 января рабочие ремонтных мастерских, поддерживавшие большевиков, вывели из строя бронемашины броневого дивизиона, и задуманное эсерами предприятие провалилось. Кой-какие гражданские манифестации, тем не менее, организовать удалось, но они были разогнаны вооруженной силой. При этом около ста человек было убито и ранено. (Когда об этом сообщили наркому юстиции левому эсеру Штейнбергу, тот ответил, что лично объездил все улицы центра Петрограда и везде все спокойно.) В этот же день 5 января драматические события произошли в Москве. Вот о чем свидетельствуют ранее за- секреченные протоколы заседания Президиума Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г. Москвы и Московской области от 1 января 1918 г.: Слушали: Вопрос о вооруженной демонстрации 5 января. Постановили: Ввиду призыва прежнего состава ЦИК СРС и КД к вооруженной демонстрации на 5 января издать приказ о том, что демонстрация на 5 января не будет допущена. 1. В том случае, если, несмотря на приказ, демонстрация состоится, не допускать ее силой оружия... О том, что произошло в этот день на улицах и площадях Москвы, сообщала газета "Наше время": "На Тверской улице почти в упор был убит инженер Ратнер, несший знамя "Союза земских служащих". Стреляли в демонстрантов на Театральной площади, на Петровке, на Миусской площади. На Страстной площади расстрелян несший знамя молодой человек и несколько манифестантов. Здесь же гражданин Борухин ранен в грудь навылет. На Театральной площади у театра "Модерн" залпом из винтовок обстреляна манифестация печатников, направлявшихся к памятнику первопечатника Ивана Федорова. Несколько манифестантов убито и ранено. На Неглинной улице обстреляна манифестация торгово-промышленных служащих. Несколько человек ранено, несколько убито. В числе раненых оказалась девушка-знаменосец, несшая плакат "Да здравствует демократическая республика!". Усиленная стрельба была на Сухаревской площади, Сретенке, на Елоховской площади, Немецкой улице и дру-гих районах Москвы". Сообщения газеты подтверждают протоколы заседания Исполнительного комитета Моссовета. Протокол от 6 января: выступает делегат Кипень (меньшевик): "...Демонстрация 5 января подверглась самому дикому расстрелу, хотя жертвами падали не какие-нибудь "буржуа", а рабочие, представители подлинной демократии и социалисты. Это показывает, что партия власти, большевики боялись участия в демонстрациях именно рабочих. Красногвардейцы на некоторых фабриках силой не выпускали рабочих на демонстрацию, отбирали знамена. В ряде случаев в манифестантов стреляли без предупреждения, в упор, хотя последние были безоружны. Манифестанты шли с лозунгом "Да здравствует Учредительное собрание!" Из протокола заседания Исполнительного комитета Моссовета от 7 января. Яхонтов (меньшевик): "Комитет Пресненского района шел со знаменем, на котором было написано „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", и тогда я заявил одному из красногвардейцев: „Что вы делаете, перед вами рабочая организация". Он выстрелил в упор. Красногвардейцы стреляли в рабочих и социалистов". Тем временем в Петрограде к четырем часам были рассеяны последние значительные группы манифестантов. Можно было уже не тянуть с началом заседаний. Делегаты стали заполнять зал. Вместе с ними входили матросы. "Их рассыпали всюду, -- вспоминал Бонч-Бруевич. -- Матросы важно и чинно разгуливали по залам, держа ружья на левом плече". По бокам трибуны и в коридорах -- тоже вооруженные люди. Галереи для публики набиты битком сторонниками большевиков и левых эсеров (входные билеты на галереи, примерно 400 штук, распределял Урицкий). Сторонников правого сектора Собрания в зале было мало. В четыре представитель фракции эсеров Г. И. Лордкипанидзе указал присутствующим на позднее время и предложил старейшему из членов Учредительного собрания открыть его, не дожидаясь приезда отсутствующих большевиков (прежде всего председателя ВЦИК Свердлова). Старейший был Е. Е. Лазарев, но по предварительной договоренности он уступил старшинство С. П. Швецову. Швецов поднялся на трибуну. Ф. Раскольников вспоминает: "Свердлов, который должен был открыть заседание, где-то замешкался и опоздал... Видя, что Швецов всерьез собирается открыть заседание, мы начинаем бешеную обструкцию. Мы кричим, свистим, топаем ногами, стучим кулаками по тонким деревянным пюпитрам. Когда все это не помогает, мы вскакиваем со своих мест и с криком "долой" кидаемся к председательской трибуне. Правые эсеры бросаются на защиту старейшего. На паркетных ступеньках трибуны происходит легкая рукопашная схватка... Кто-то из наших хватает Швецова за рукав пиджака и пытается стащить его с трибуны". Так началось заседание Учредительного собрания России. "Мы собрались в этот день на заседание, как в театр, -- писал левый эсер Мстиславский, -- мы знали, что действия сегодня не будет -- будет только зрелище". Растерявшись, Швецов объявил перерыв. В этот момент из рук председателя колокольчик вырвал подо-спевший в зал Свердлов. От имени ВЦИКа он объявил заседание открытым и потребовал от Собрания передать власть Советам. По указанию Ленина большевик Скворцов-Степанов предложил пропеть "Интернационал". Зал дружно запел, хотя режиссеры у левого и правого сектора были разные (у эсеров -- Чернов). Пропев, начали выбирать председателя. Эсеры выдвинули кандидатуру В.М.Чернова. Большевики -- М. А. Спиридонову. Избрали Чернова. Чернов вышел на трибуну и начал речь. Вряд ли ее кто-либо слышал, так как в зале не прекращался шум. От имени большевиков в Учредительном собрании первым выступил Бухарин, потративший много времени на доказательство залу того, что Чернов, с его достаточно лояльной речью, все-таки не настоящий социалист. Выступавший от левых эсеров Штейнберг призвал Собрание принять Декларацию и передать власть Советам, что было равносильно самороспуску. Между тем эсеры и меньшевики все еще надеялись устоять, по крайней мере до речи Церетели. Когда он входил на трибуну, "крики со стороны большевиков, левых эсеров и "публики" дошли до таких размеров, что минут десять Церетели вынужден был стоять под дождем оскорблений и ненависти". Стенограмма Собрания достаточно красноречиво передает обстановку, царившую в зале заседания: "Председатель. /.../ Слово имеет член Учредительного собрания Церетели. Церетели входит на кафедру. Рукоплескания на всех скамьях, кроме крайних левых. Псе встают. Сильный шум на левых скамьях. Председатель. Граждане, покорнейше прошу вас уважить достоинство собрания/.../ (Шум, свистки). Покорнейше прошу не мешать мне в ведении собрания. (Голос: Долой тех, кто голосовал за смертную казнь!) Гражданин, как ваша фамилия? (Голос: Могилев!) При-зываю вас в первый раз к порядку... (Шум, свистки). Покорнейше прошу публику не вмешиваться в дело собрания. Граждане, покорнейше прошу соблюдать спокойствие/.../ (Шум, свистки). Граждане, мне придется поставить вопрос о том, в состоянии ли некоторые члены вести себя так, как подобает членам Учредительного собрания. (Голос: Долой тех, кто голосовал за смертную казнь!) Гражданин Могилев, вторично призываю вас к порядку/.../ (Шум продолжается). Угодно вам, граж- дане, восстановить порядок собрания и не шуметь? Граждане, неужели мне придется напоминать, что Учредительное собрание есть место, где нужно уметь себя вести. (Шум). Угодно Учредительному собранию, чтобы его председатель принял меры к тому, чтобы все соблюдали тишину и достоинство собрания? (Шум слева. Голос: Попробуйте!) Покорнейше прошу не шуметь. Гражданин Церетели, вы имеете слово. Церетели. Граждане, представители народа! Я взял слово к порядку, чтобы обосновать мнение фракции, к которой я имею честь принадлежать/.../ (Шум. Голоса: Какой фракции?) Председатель. Покорнейше прошу не переговариваться/.../ Граждане, не могущие сохранить спокойствие во время речи товарища Церетели, прошу вас удалиться и не мешать ему говорить. (Шум и возгласы слева: Вот еще, попробуйте!)". После речи Церетели состоялось голосование по повестке дня заседания. Большинством в 237 голосов против 146 утверждена была эсеровская повестка. Стало очевидно, что добровольно собрание не разойдется. Для окончательного обсуждения вопроса о судьбе Собрания большевики и левые эсеры потребовали перерыва для фракционных совещаний. Руководители двух партий остановились на том, что нужно, формально не прерывая собрания, "дать возможность всем вволю наболтаться", но "на другой день не возобновлять заседание", а объявить собрание распущенным и предложить депутатам разойтись по домам. Перед фракцией большевиков с изложением этого плана выступил Ленин. После некоторых колебаний было решено последовать его совету и из Собрания уйти. В Белый зал Таврического дворца вернулись только Ломов и Раскольников, зачитавший декларацию большевиков об уходе. От имени левых эсеров аналогичное заявление вскоре сделал Карелин. После ухода из собрания большевики и левые эсеры приняли постановление о его роспуске и включении большевистской и левоэсеровской фракции Собрания в состав ВЦИК. Дыбенко тем временем отдал начальнику караула дворца Железнякову приказ "разогнать Учредительное собрание уже после того, как из Таврического уйдут народные комиссары". Железняков вернулся в Белый зал, подошел к Чернову, оглашавшему в это время проект о земле, выждал, а затем тронул Чернова за плечо и сказал, что "караул устал" и все присутствующие должны немедленно покинуть зал заседаний. Чернов пробовал возражать, но после вторичного требования Железнякова уступил, предложил принять все эсеровские законопроекты без прений, после чего объявил перерыв. В 4.40 утра Учредительное собрание прекратило свою работу. 6 января СНК принял тезисы декрета о роспуске Учредительного собрания. В ночь с 6 на 7 января декрет был принят ВЦИКом и распубликован в советских газетах. А еще через два дня петроградцы похоронили убитых 5 января 1918 г. манифестантов на том же кладбище, где покоились жертвы расстрела 9 января 1905 года. 18 января декретом СНК из всех ранее изданных советских законов были устранены ссылки на Учредительное собрание. Эти дни стали зенитом большевистско-левоэсеровского союза, настолько тесного и, как казалось, прочного, что ПЛСР начала поговаривать о слиянии двух партий. Олицетворением этого союза было избрание Третьим съездом нового состава ВЦИК: из 306 членов большевиков было 160, а левых эсеров -- 125. Уже после разгрома Учредительного собрания Ленин назвал немудрым и крайне рискованным решение большевиков и левых эсеров не откладывать созыв Учредительного собрания, а разгонять его. Впрочем, он указывал, что в конечном итоге все сложилось благополучно. Разгон большевиками Учредительного собрания -- не просто реакция на "упрямство" этого политического института, большинство в котором свободной волей избирателей получили оппозиционные большевикам партии. Речь шла о принципиально различных моделях политического устройства. В одном -- выражаясь современным языком, политический плюрализм, соревнование программ, сопряженные с ответственностью партий и их лидеров перед народом за проводимую политику. Этот вариант был решительно отвергнут. Определяющую концепцию другой модели четко и откровенно сформулировал Ленин: "Когда нас упрекают в диктатуре одной партии... мы говорим: Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем". Противопоставляя парламентаризму, как фор-ме демократии буржуазной, высшую "пролетарскую, или советскую демократию", вождь большевистской партии теоретически обосновал ее суть--диктатуру пролета- риата -- как диктатуру большинства над меньшинством. В этом и усматривался высший демократический характер пролетарской демократии. Но когда речь шла о политической практике, Ленин решительно отвергал понятие "воля большинства", как буржуазное. Главным он считал (имея в виду свою партию) в решающий момент, в решающем месте быть сильнее, победить. Но "быть сильнее и победить" для большевиков должно было означать не политическое противоборство в демократических формах, а диктатуру партии. "Научное понятие диктатуры, -- писал Ленин, -- означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть". Такое понимание места и предназначения одной партии в "высшей форме демократии", метода осуществления ее власти и политики объективно определяло отношение не только к оппозиционным, но и альтернативным политическим силам. Разгон Учредительного собрания, разгром партии кадетов было началом реализации этой установки. Но еще до указанных событий новая власть с первых дней своего существования начала предпринимать решительные шаги к подавлению демократии, политических и гражданских свобод. Первым декретом Совнаркома был декрет, запрещавший все, кроме "революционных", периодические издания. Это распоряжение смутило даже многих большевиков, помнящих требование программы своей партии о "свободе печати". 17 (30) декабря за "организацию контрреволюционного заговора" арестовывается избранный в Учредительное собрание лидер правых эсеров Авксентьев. Это была первая репрессия по отношению к представителю социалистической партии. Однако, как показали последующие события, политическое преследование "революционной демократии" становится одним из важнейших направлений осуществляемой стратегии "диктатуры партии". Инвектива "организация контрреволюционного заговора" требовала лишь соответствующего органа, специально предназначенного для политических репрессий. 7 (20) декабря 1917 года декретом Совнаркома была создана "Всероссийская чрезвычайная комиссия" (ВЧК) во главе с Дзержинским. Первоначально ее задачи и функции связывались с борьбой против саботажа и бандитизма. Однако уже в одном из первых циркуляров ВЧК пред- писывалось местным Советам направлять в комиссию "все сведения и данные об организациях и отдельных лицах, деятельность которых направлена во вред революции и власти народа". Само по себе создание специального органа, охраняющего революцию от заговоров и посягательств со стороны контрреволюционных сил, в сложившейся обстановке было необходимо. Но так как "вред революции и власти народа" определялся с позиций диктатуры партии и самой ВЧК, "карающий меч революции" начал разить и ее свободомыслящих сторонников, был занесен над всем народом. Дзержинский в нескольких фразах выразил целую "философию" беззакония и произвола своей организации: "ЧК -- не суд, ЧК -- защита революции... ЧК должна защищать революцию и побеждать врага, даже если меч ее при этом попадает случайно на головы невинных". Одно из самых потрясающих свидетельств того, как этот меч разил невинные головы -- письма русского писателя Короленко, адресованные Луначарскому. Перед нами характерный пример борьбы против саботажников и спекулянтов: "...Мое смутное предчувствие есть факт: пять бессудных расстрелов, пять трупов легли между моими тогдашними впечатлениями и той минутой, когда я со стесненным сердцем берусь за перо. Только два-три дня назад мы узнали из местных "Известий" имена жертв. Перед свиданием с вами я видел родных Аронова и Мир-кина, и этот отблеск личного драматизма на эти безвестные для меня тени. Я привез тогда на митинг, во-первых, копию официального заключения лица, ведающего продовольствием. В нем значилось, что в деяниях Аронова продовольственные власти не усмотрели нарушения декретов. Во-вторых, я привез ходатайство мельничных рабочих, доказывающее, что рабочие не считали его грубым эксплуататором и спекулянтом. Таким образом, по вопросу об этих двух жизнях были разные, даже официальные, мнения, требовавшие во всяком случае осторожности и проверки. И действительно, за полторы недели до этого в Чрезвычайную комиссию поступило предложение губисполкома, согласно заключению юрисконсульта, освободить Аронова или передать его дело в революционный трибунал. Вместо этого он расстрелян в административном порядке". А это уже свидетельство о выполнении другой, не менее важной функции ВЧК -- борьбы с контрреволю- ционными организациями: "Теперь и в Полтаве мы видим то же: Чрезвычайная комиссия на этот раз в полном согласии с другими учреждениями производит сплошные аресты меньшевиков. Все более или менее выдающееся из "неблагонадежной" социалистической оппозиции сидит в тюрьме...". Органы ВЧК пронизывают структуру гражданских и военных учреждений новой власти, их сеть покрывает всю территорию Советской республики. Одновременно, осуществляя по своему усмотрению арест, ведение следствия, вынесение и приведение приговора в исполнение, Чрезвычайные комиссии не только вызывали ужас у населения, но и приводили в трепет местные органы власти. Все это не могло не вызвать ответной реакции, прежде всего в эсеровской среде, чья партия традиционно исповедовала метод террористических акций. После убийства видного большевика Володарского 30 августа 1918 года в Петрограде был убит председатель местного ЧК Урицкий, а в Москве эсеркой Фанни Каплан ранен Ленин. 5 сентября Совнарком издал постановление о "красном терроре" и поручает осуществление "беспощадного массового террора" ВЧК. Без суда, по постановлению Чрезвычайной комиссии в этот же день Каплан была расстреляна. Начинаются массовые казни, реальное число которых неизвестно. Но заместитель председателя ВЧК Петерс, называя цифру -- 600 человек, не считает ее чрезмерной за ранение вождя, а комиссар внутренних дел Петровский сетует на чрезвычайно ничтожное, по его мнению, количество серьезных репрессий и массовых расстрелов. В газетах этих дней можно было прочитать: "Нет невинных. Каждая капля крови Ленина должна стоить буржуям и белогвардейцам сотен мертвых". Террор вводится в ранг систематической государственной политики, направленной против населения. Петровский и Дзержинский дают указание брать "значительное количество заложников". Появление "института" заложников, в число которых попадали ни в чем не повинные люди, найдет широкое применение не только "в борьбе с контрреволюцией", но и в "строительстве нового общества". Так, в постановлении Совета рабоче-крестьянской обороны от 15 февраля 1919 года говорилось: "взять заложников из крестьян с тем, что если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны". Кроме системы заложников, применяется еще один способ защиты "рабоче-крестьянской власти" -- концлаге- ря. Впервые этот термин использует нарком военмор Троцкий, который в своем приказе от 4 июня 1918 года требует заключать в концлагеря восставших чехословаков. Со временем контингент направляемых в концлагеря расширяется от "белогвардейцев" до "попов, кулаков, зараженных мелкобуржуазной психологией рабочих", и вообще всех "сомнительных". Это новое средство массового террора получает название "школы труда". И здесь, по неписанной "революционной законности", суд вершит прежде всего ВЧК. Что касается высшей "писанной" законности, то она закрепляется принятой в июле 1918 первой Конституции РСФСР. По этой Конституции значительная часть населения (около 5 млн) полностью лишается гражданских прав. В категорию "лишенцев", помимо представителей "бывших эксплуататорских классов", включаются служители культа, торговцы, использующие наемный труд, частники. Последняя "правовая норма" ущемляла значительное число крестьян, которые во время сезонных полевых работ позволяли себе нанять хотя бы одного работника. Для остальной массы крестьянства при выборах в Советы пять голосов приравнивалось к одному рабочего. Дети и члены семей "лишенцев" причислялись к этой категории автоматически. На таком внутреннем политическом фоне, в условиях гражданской войны, разворачивалась борьба за "диктатуру партии". Весь спектр политических сил, так или иначе противостоящих большевикам, разделялся на три основных лагеря. Первый -- не только откровенно антибольшевистский, но и антисоветский. Главной силой этого лагеря была кадетская партия, которая создавала антибольшевистские политические коалиции ("Национальный центр", "Союз возрождения России"), активно сотрудничала с белым движением. Поэтому борьба с этим лагерем не ограничивалась политическими репрессиями, но и включала в себя борьбу на основных фронтах гражданской войны. Военное поражение в этой войне белых одновременно означало и политический разгром данного лагеря. Второй лагерь так называемого "третьего пути" представляла прежде всего партия социалистов-революционеров. На разных этапах в большей или меньшей степени к нему примыкали меньшевики. После разгона Учредительного собрания, в котором эсеры были представлены наибольшим числом, они возглавляют движение, получив- шее название "демократической контрреволюции". Само название было дано участником этого движения Майским, который позднее примкнул к большевикам, стал видным дипломатом и академиком. "Демократическая контрреволюция" представляла собой деятельность самообъявленных правительств, возникших в различных окраинных районах. Наиболее известным из них был Комуч (Комитет членов Учредительного собрания в Самаре). В сентябре 1918 г. Комуч попытался объединить другие правительства Урала и Сибири. Такое объединение произошло в Уфе под названием "директории". Через несколько недель она была свергнута Колчаком, который арестовывал и казнил эсеров. После этих событий партия социалистов-революционеров раскалывается. Основное ядро во главе с Черновым, отказываясь от вооруженной борьбы с большевиками, по-прежнему выражает к ним враждебное отношение. Группа председателя Комуча Вольского пытается наладить какие-то отношения с большевиками. Крайне правое крыло призывает к актам политического террора. Однако партия в целом не выдерживает внутренних распрей и внешних ударов со стороны большевиков, левых эсеров и белогвардейцев, теряет поддержку в массах и фактически сходит с политической арены. В феврале 1922 г. 47 руководителей эсеровской партии были арестованы. Этот репрессивный акт получает международный резонанс и становится предметом обсуждения на совещании трех Интернационалов. Состоявшийся в июне 1922 г. судебный процесс приговаривает 14 подсудимых к смертной казни. Правда, декретом ВЦИКа исполнение приговора было отложено. Партия меньшевиков (РСДРП) после Октябрьской революции долгое время не имела какой-либо "заранее выработанной, планомерной стратегии". ЦК РСДРП полагал, что большевики, осознав неудачу предпринятого социалистического эксперимента, "отступят и будут стремиться к соглашению с другими партиями". В таких условиях "нельзя было разработать никаких конкретных планов, и все действия меньшевиков в значительной мере носили характер импровизации..." Кроме того не ослабевали внутрипартийные противоречия. Левое крыло в меньшевизме отстаивало идею однородного социалистического правительства, исходя не только из собственных представлений о перспективах россий- ской революции, но и будучи озабоченным восстановле-нием авторитета и влияния своей партии. Банкротство коалиционной политики не вызывало сомнений. Меньшевики пережили почти катастрофические для них результаты выборов в Учредительное собрание. По стране за РСДРП проголосовало всего 2,3 % избирателей, и в Учредительное собрание она получила всего 17 мандатов. К концу 1917 г. -- началу 1918 г. партия меньшевиков была "сильно подорвана всем предыдущим ходом событий; ...сдавлена между эсерами и большевиками... организационно и количественно ослабленной". Правое крыло во главе с А. Н. Потресовым считало допустимым объединение против большевиков с любыми силами, не исключало для себя вооруженных методов борьбы. В первые послеоктябрьские дни ЦК РСДРП незначительным большинством отверг позицию правых. Сначала (в резолюции от 29 октября) он признал недопустимым любое соглашение с РСДРП (б) "до полной ликвидации большевистской авантюры". Но после поражения мятежа Керенского -- Краснова высказался за "соглашение" с большевистской партией. Для обсуждения вопросов тактики ЦК меньшевиков созвал чрезвычайный съезд партии (30 ноября -- 7 декабря 1917 г.). Его делегаты представляли более чем 143 тыс. членов РСДРП. Центральным на съезде был вопрос об отношении к Советской власти. Проявив единодушие в негативной оценке Октябрьской революции, его делегаты бурно спорили о прошлой, настоящей и будущей политике российской социал-демократии. На съездовских заседаниях, по сути, сталкивались не только позиции правого и левого крыла, но и два различных подхода к перспективам партии. Первое направление представляло левое крыло во главе с Ю. О. Мартовым. В речи о текущем моменте он напомнил делегатам, что "переворот 25 октября" был далеко не случайным, а предопределенным "всем ходом русской революции" событием. Ю. О. Мартов полагал, что "октябрьский переворот", несмотря на свою "отрицательную форму", объективно поставил перед собой прогрессивные, хотя и неосуществимые задачи. Из этого тезиса выступающий делал вывод о двух возможных путях "ликвидации этого переворота": 1) в форме развала русской революции; 2) посредством восстановления единства рабочего движения, координации сил пролетариата и мелкобуржуазной демократии. Второй путь мыслился Мартовым как единственный шанс спасения революции. Правое оборонческое крыло отвергало любые компромиссы с большевистской властью. "Мы стоим перед большевиками как враги и ведем борьбу с ними", -- говорила, к примеру, Зарецкая. А. Н. Потресов провозгласил долгом социал-демократии "пойти в рабочие кварталы и сказать прямо и резко, что у нас нет ничего общего с большевизмом". Он открыто отстаивал тезисы о большей общности меньшевиков с буржуазной демократией, чем "со Смольным", и об отсутствии в стране контрреволюционных сил "за пределами большевизма". На вопрос из зала: чем свергнуть "самодержавие Смольного"? -- Потресов ответил: "Чем угодно. Если сил нет, то это не значит, что мы должны примириться, как не примирялись мы с самодержавием при Николае". После выхода из РСДРП (весна 1918 г.) оборонческой группы А. Н. Потресова, отрицавшей участие меньшевиков во ВЦИК, острота разногласий в партии меньшевиков несколько притупилась. Однако сторонники "немедленного подавления" Советского "режима" образовали фракцию "активной борьбы" с большевиками. Их представители входили и в "Союз возрождения России", и в состав антисоветских правительств (в Самаре, Омске, Екатеринбурге, Ашхабаде и др.). В феврале 1918 г., когда в центре политической жизни страны стоял вопрос об отношении к мирному договору с Германией, меньшевики организовывали кампанию против заключения мира. В дни переговоров в Бресте ЦК РСДРП выпустил прокламацию с призывом мира не подписывать, делегацию из Бреста отозвать, начать "революционную войну", а для организации "революционной обороны создать вместо Советского правительства новую власть на широкой демократической основе". В марте -- апреле 1918 г. меньшевики попытались использовать в борьбе с "большевистской диктатурой" проходившие перевыборы губернских и уездных городских Советов. Однако на выборах они понесли существенные потери. В сложившейся обстановке РСДРП считала возможным оказать влияние на ход событий благодаря поддержке и руководству движением, получившим название "собраний уполномоченных". Эти собрания уполномоченных фабрик и заводов планировались как независимые от партий и от тогдашней государственной власти, а на деле -- противостоящие ей, альтернативные. В этом направлении на заводах и фабриках Петрограда меньшевики начали работу сразу же после роспуска Учредительного собрания. Характерно, что и органы власти первоначально не видели в новом движении серьезной опасности, воздерживались от применения к его участникам репрессивных мер. До апреля 1918 г. известен, пожалуй, один случай вмешательства государства в дела "собраний уполномоченных" -- обыск красногвардейцами 31 марта помещения их Бюро. Отношения организации "уполномоченных" с Советской властью обострялись по мере распространения этого движения и его все более ярко выраженного антиправительственного характера. Не случайно органы Советской власти с лета 1918 г. принимают решительные меры по пресечению деятельности собраний уполномоченных фабрик и заводов. 13 июня за связь с этим движением в Москве было задержано 56 человек. Официальный меньшевизм был противником интервенции. В мае 1918 г. Всероссийское партийное совещание РСДРП отвергло всякое вмешательство союзных держав в российские дела, выразив тем самым и свое отношение к чехословацкому мятежу. Однако РСДРП не противодействовала правительству Самарского "Комитета членов Учредительного Собрания" (Комуч), несмотря на его поддержку интервентами. Фактически ЦК меньшевиков пытался занять "среднюю" позицию между Комучем и Советской властью. Активно выступить против "Комитета членов Учредительного Собрания" для меньшевиков, как объяснял в 1920 г. Мартов, было невозможно, поскольку: 1) они принципиально отвергали Программу и методы РКП (б) и Советского правительства; 2) считали, что вокруг Комуча "мобилизовались под знаменем народовластия и аграрного переворота революционно-демократические элементы, опиравшиеся на крестьянство или хотя бы на часть рабочих"; 3) рассматривали борьбу против Комуча как содействие углублению и обострению гражданской войны внутри демократии. Вместе с тем ЦК РСДРП отказал Комитету членов Учредительного Собрания и партии эсеров в открытой поддержке, опасаясь, что их политика может усилить реакцию. Меньшевистское руководство неоднократно заявляло о неучастии РСДРП в подготовке вооруженных выступлений, в правительствах, возникших при помощи ино-странного штыка. Однако в резолюции ЦК меньшевиков (опубликована 1 июля 1918 г.) организациям партии рекомендовалось поддерживать местные антисоветские мятежи в случае их успеха. Мотивировалась подобная тактика необходимостью скорейшего окончания гражданской войны и стремлением предотвратить расправы над большевиками. ЦК РСДРП призывал рабочих устраивать антиправительственные демонстрации и забастовки. Меныневики-"активисты" оставались участниками антисоветских правительств. Некоторые из них получили портфели министров труда: И. М. Майский -- в Совете управляющих ведомствами Самарского Комуча, а Л.И. Шу-миловский -- в Административном совете "Временного сибирского правительства". Вместе с эсерами и энесами меньшевики были с августа по ноябрь 1918 г. в составе "Временного областного правительства Урала", где доминировали кадеты. Меньшевик Садовский возглавлял диктатуру Центрокаспия, созданную в Баку после временного падения здесь 31 июля Советской власти и непосредственно ответственную за расстрел в песках под Красно-водском 26 бакинских комиссаров. Вместе с эсерами меньшевики сыграли роль в консолидации сил Северного Кавказа и юго-востока страны, в Мурманске, на Каспии и в Закавказье. Ноябрьская революция в Германии 1918 г. и тотчас же последовавшее за ней аннулирование Брестского мирного договора коренным образом повлияло на изменение отношения меньшевиков к международной политике Советской власти. Идеи мировой социалистической революции завладевают умами лидеров меньшевизма. Разгон Учредительного собрания, за который они неизменно подвергали большевиков и левых эсеров нелицеприятной критике, уже не представляется трагической ошибкой, а возможность возобновления его работы категорически отвергается. Резолюция ЦК РСДРП "Германская революция и задачи Р.С. -- Д.Р.П." от 14 ноября 1918 г. содержит призыв "решительно и бесповоротно порвать свой союз с имущими классами и их партиями, опирающимися на англо-американский империализм.., и стремиться достигнуть торжества демократических идей лишь путем борьбы за влияние на рабочие и крестьянские массы". Меньшевики не только признают Советскую власть, но и стремятся принять участие в работе советских военных и хозяйственных органов. В обмен на политическую лояльность они приобретают некоторую политическую легальность: выходят в свет их печатные органы, депу- таты от РСДРП заседают в Моссовете, Петросовете и в советах других крупных центров. Учитывая перемены в меньшевистской политике, ВЦИК в своем постановлении от 30 ноября 1918 г. констатировал, что РСДРП, "по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами как российскими, так и иностранными". В постановлении подчеркивалось, что новая позиция партии меньшевиков открыла для нее "возможность принимать -- наряду с другими партиями -- участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны". ВЦИК признал недействительной свою резолюцию от 14 июня 1918 г. "в той ее части, которая касается партии меньшевиков". РСДРП, таким образом, была легализована, но принятое решение не относилось к тем группам меньшевиков ("активистов"), которые продолжали "находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти". В июле 1919 г. ЦК РСДРП разрабатывает чрезвычайно важный программный документ -- Воззвание "Что делать" -- определяющий отношение меньшевиков к характеру гражданской войны и политическим и экономическим мероприятиям по ее прекращению. "Мало разбить того или другого Колчака либо Деникина и отогнать их полчища подальше от Москвы, Петрограда и Харькова, -- говорится в нем, -- надо, чтобы разбитые сегодня, они не могли через три месяца снова начать свое наступление". Главный источник белогвардейской контрреволюции, считали авторы Воззвания, это -- "порядок, при котором вся полнота власти находится в руках одной партии, составляющей маленькую часть всего населения и притом правящей без всякого действительного контроля со стороны масс, при их бесправии, и широко прибегая к террору, -- этот порядок явно не способен ни удовлетворительно справиться с делом военной обороны революции, ни успешно бороться с хозяйственной разрухой". Во изменение этого порядка (дающего белогвардейской контрреволюции не только массу недовольных, готовых ради свержения большевизма служить ей, людей, но и порождающего у большинства трудящихся пассивность) ЦК РСДРП предлагал: "1. Расширение избирательного права в Советы для всех трудящихся, обеспеченное тайным голосованием и свободой устной и печатной агитации. Лишение Советов права исключать по политическим мотивам отдельных депутатов и целых групп. Восстановление деятельности ЦИК Советов, как высшего законодательного и управляющего органа, гласно работающего под контролем всех граждан. Ни один закон не вступает в силу, если он не обсужден и не принят ЦИКом. Восстановление свободы печати, собраний и союзов с предоставлением каждой партии, образованной трудя щимися, право и возможность пользоваться помещениями для собраний, бумагой, типографиями и т. п. Ограничения в этой области... не должны уничтожать самой свободы и должны проводиться лишь судебными учреждениями и органами... Реорганизация Рев. Трибуналов на основе выбор ности судей трудящимися. ...Отказ от террора, как системы управления. Отмена смертной казни. Отмена всяких независимых от суда органов следствия и расправы, как Чрезвычайные комиссии. Лишение всех партийных учреждений и ячеек каких-либо прав органов государственной власти и каких- либо материальных привилегий. Упрощение бюрократической машины путем разви тия местного самоуправления. Политика соглашения по отношению к оторвав шимся от России национальностям и воссоздание госу дарственного единства на основе национального само определения. ...Признание независимости Польши и Фин ляндии". В надежде на то, что большевики откажутся от своей утопической программы построения социалистического общества методами террора и насилия и воспримут идеи политической и экономической демократии, руководство меньшевистской партии отвергло предложение IX съезда партии социалистов-революционеров (18--21 июня 1919 г.) об образовании в России единой социалистической партии "на основе последовательного демократизма и принципов научного социализма". Кульминация "левизны" меньшевистской тактики приходится на март -- апрель 1920 г., когда были приняты тезисы "Мировая социальная революция и задачи социал-демократии". В них намечалась возможная и желательная для России перспектива -- раздел власти между пролетариатом и крестьянством при гегемонии рабочего класса. Всероссийское партийное совещание РСДРП (март 1920 г.) объявило о признании "в принципе" диктатуры пролетариата, высказалось за возможность лишения прав "нетрудовых слоев", за равноправие парламентаризма и Советов, отказалось от оценки "чистой демократии" как абсолютного идеала и т. д. Вместе с тем, с первого дня после постановлений Советского правительства о легализации деятельности меньшевиков ВЧК и ее местные органы всячески препятствовали им пользоваться свободой печати, слова и собраний. С огромным трудом ЦК РСДРП добился освобождения из тюрем арестованных в сентябре 1918 г. членов партии. Исключенные из Советов фракции депутатов РСДРП в большинстве случаев не были восстановлены в своих правах. Меньшевистские газеты выходили только в Москве, в других городах их издание прекратилось. Вторая волна террора обрушилась на меньшевиков в конце 1921 года после завершения советско-польской войны и разгрома Врангеля. Меньшевики оказали Советскому правительству и Красной Армии посильную помощь в борьбе с контрреволюцией и иностранной военной интервенцией. "...Победа над Врангелем, -- указывал ЦК РСДРП 17 ноября 1920 г., -- является не только победой большевистского правительства. Это победа русской революции, всего русского народа, который готов идти на самые тяжелые жертвы, лишь бы воспрепятствовать явному и открытому восстановлению социального и политического порядка, разрушенного в марте и ноябре 1917 г. после длившейся целые десятилетия героической борьбы". Несмотря на стремление меньшевиков участвовать в политической жизни страны на основе уважения к Советской Конституции и неприятие ими вооруженной борьбы с большевистским правительством, многим из них пришлось выбирать между прекращением политической деятельности и эмиграцией, между пропагандой идей демократического социализма и риском оказаться за решеткой в силу невозможности скрывать свои политические и идейно-теоретические убеждения. Осенью 1920 г. в эмиграции оказались Ю. О. Мартов и другие видные деятели партии. Из неэмигрировавших членов ЦК РСДРП наиболее крупными политическими фигурами являлись Ф. И. Дан и Н. А. Рожков. Они были арестованы ВЧК в конце февраля 1921 г., буквально накануне вооруженного выступления солдат и матросов в Кронштадте, вместе с другими активными деятелями партии. 3 марта ЦК РСДРП выступил с обращением "Ко всем социалистическим партиям, ко всем рабочим и работницам" по поводу произведенных ВЧК арестов. "Мы, конечно, -- говорилось в обращении, -- не посвящены в истинные причины предпринятого против нас похода. Мы можем только о них догадываться... Вся нелепость и гнусность этого похода против нас особенно выступает наглядно, если вспомнить, что теперь, когда добрая часть нашей партии под замком, что она, не имея своей печати, лишена возможности довести до сведения широких масс рабочего класса настоящий характер нашей политической позиции". Переход Коммунистической партии к новой экономической политике, принявшей за неизбежное частичное восстановление рыночных и капиталистических отношений, был в целом меньшевиками одобрен. Идеологи меньшевизма впоследствии не раз утверждали, что большевики с неоправданным запозданием "срисовали" у РСДРП контуры новой экономической политики, отказавшись лишь от "политического нэпа". Последнее обернулось для них полной невозможностью легальной политической деятельности. 8 декабря 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) приняло по вопросу о меньшевиках постановление, первый пункт которого гласил: "а) Политической деятельности не допускать, обратив сугубое внимание на искоренение их влияния в промышленных центрах; б) При привлечении к ответственности членов меньше вистской партии в вину им должна ставиться не простая принадлежность к РСДРП, а деятельность, прямо или косвенно направленная против Советской власти; в) Самых активных высылать в административном порядке в непролетарские центры, лишив их права зани мать выборные должности, связанные с общением с ши рокими массами; г) Поручить комиссии в составе тт. Уншлихта, Шмид та и Курского разработать вопрос об отстранении мень шевиков и эсеров из органов профсоюзов, Наркомтруда, кооперативных и хозяйственных". Для политической деятельности РСДРП это постановление предвещало смерть. По-разному складывались судьбы оставшихся в России лидеров меньшевизма. Ф. И. Дан попал в начале 1922 г. вместе с Н. А. Рожковым в список лиц, подлежащих высылке из Советской России "за контрреволюционную деятельность". Ф. И. Дан подчинился произволу. Н.А. Рожков не смиряется с таким решением его судьбы и ходатайствует об оставлении его на Родине. 14 декабря 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) постановило выслать Рожкова в Псков и "в случае первого антисоветского выступления выдворить из Советской России". Завершающий этап политической истории меньшевизма приходится на 1921 -- серед. 20-х гг. Российская социал-демократия в конечном счете не приняла новой экономической политики за ее половинчатость и непоследовательность, требовала дополнения "политическим нэпом". Меььшевизм не увидел в нэповской хозяйственной системе социалистической перспективы. В октябре 1922 г. Всероссийское совещание меньшевиков выступило за "демократическую республику" и "политические свободы для всех". С этого времени партия действовала полулегально, а к весне 1923 г. окончательно ушла в подполье. К середине 20-х гг. деятельность РСДРП на территории СССР, как организованной политической силы, фактически прекратилась. И, наконец, третий политический лагерь тех, кто вместе с большевиками принимал участие в Октябрьском восстании. Кроме левых эсеров, вступивших в политическую коалицию с большевиками, к этому лагерю относились анархисты. Под этим названием действовали как искренние последователи Бакунина и Кропоткина, противники любого, в том числе и "пролетарского государства", так и разнообразные хулиганствующие объединения, выступающие под черным анархистским флагом. Наибольшее число приверженцев этого течения было среди матросов и солдат, однако подлинных анархистов было сравнительно немного. К тому же по своей политической позиции во время Октябрьских событий анархисты практически не отличались от большевиков, являлись их надежной опорой. Какой-либо централизованной и жестко взаимосвязанной организации у них не было. В основном это были клубы, существовавшие в Москве, Петрограде и еще в нескольких десятках городов. Самым многочисленным считался московский центр. После разгона Учредительного собрания и начала укрепления государственных структур новой власти, анархисты, в силу своих идейно-теоретических представлений, отходят от большевиков. Активизируется деятельность бандитских объединений, которые выступали от имени анархизма, а на самом деле компрометировали это движение. Это послужило поводом для того, чтобы в ночь с 11 на 12 апреля 1918 г. органы ВЧК и советские войска окружили анархистские центры и Москве. У анархистов потребовали сдать оружие. После их незначительного сопротивления было арестовано около 600 человек, причем все задержанные квалифицировались как уголовники. В сентябре 1919 г. после того как группа анархистов и левых эсеров бросила бомбу в Московский комитет партии, по отношению к ним прокатилась широкая волна арестов и репрессий. Правда, когда в 1921 г. умер идейный вождь русского анархизма Кропоткин, власть совершила гуманный жест по отношению к своим бывшим союзникам: арестованные анархисты под "честное слово" были отпущены, чтобы проводить в последний путь своего учителя. После похорон все они вернулись в места заключения. Главные союзники большевиков -- левые эсеры, протестуя против Брестского мира, выходят в марте 1918 г. из правительства, однако свою деятельность в Советах всех уровней и в ВЧК не прекращают. Однако после убийства 6 июля 1918 г. немецкого посла и последовавших за ним антибольшевистских выступлений политическая судьба партии левых эсеров была предрешена. Обвинительное заключение о левоэсеровском мятеже так квалифицирует деятельность бывших союзников: "Своим выходом из правительства партия левых эсеров избавила правительство от лишнего балласта, тормозившего его деятельность, но, однако, еще не перешла все же открыто в лагерь его врагов". Сам факт неудавшегося мятежа дал возможность не только избавиться от "лишнего балласта", но и уничтожить левых эсеров как политическую силу. Однако сделать это было непросто. В ряде Советов они составляли большинство, многие рядовые члены эсеровской партии отмежевывались от авантюры своего руководства, а сам ЦК назвал мятеж актом "борьбы против настоящей политики Советов Народных Комиссаров и, ни в коем случае, как борьбу против большевиков". Для утверждения диктатуры собственной партии большевикам пришлось применять силу и объявить своих вчерашних соратников "агентами русской буржуазии и англо-французского империализма". Разбитые как политическая партия левые эсеры продолжали существование в виде небольших групп, часть из которых ("народники-коммунисты", "коммунисты-революционеры") слилась с большевиками, другие же примкнули к анархистам, разделив их судьбу. Утвердив себя единственной Советской партией без каких-либо партнеров и реальных соперников на предер- жание власти, к 1922 году большевики фактически остаются единственной политической силой страны. В итоге власть перешла не к народу и даже не к Советам, а в руки одной политической партии. Таким образом, народные массы, боровшиеся за Советскую власть, получили, по выражению видного большевика А. Лозовского, власть "чисто большевистскую, объявившую войну революционной демократии". Не случайно главный лозунг восставших моряков Кронштадта гласил: "Власть Советам, а не партиям". Говоря об утверждении монополии на власть и диктатуры большевистской партии, было бы, однако, неверным связывать этот процесс исключительно с насильственным, террористическим подавлением политической оппозиции. Большевики обладали реальным влиянием, опирались на поддержку значительной части масс. Об этом говорит хотя бы тот факт, что в условиях существования легальной, полулегальной и нелегальной политической оппозиции своему режиму, в условиях тяжелейшей гражданской войны, не один раз смертельно угрожавшей советско-большевистскому строю, численность партии постоянно возрастала (начало 1917 г. -- несколько тысяч, лето 1917 г. -- 200 тыс., начало 1919 г. -- 300 тыс., конец 1920 г. -- свыше 700 тыс.). Даже в наиболее драматический период осени 1919 г., когда белые угрожали непосредственно Петрограду и Москве и вступление в партию означало запись "на деникинскую виселицу", ряды большевиков возросли на 270 тыс. человек. Английский историк Э. Карр, которого нельзя заподозрить в симпатиях к большевизму, отмечает: "Если правда, что большевистский режим не намерен был через несколько месяцев после своего установления мириться с организованной оппозицией, то в равной мере верно и то, что никакая оппозиционная партия не намерена была ограничиться рамками законности. Стремление к диктатуре было свойственно обеим спорящим сторонам". Победа большевиков в этом не только политическом, но и насильственном противоборстве, сопровождалась острейшими идейными дискуссиями с оппозицией. Особенно жесткая и развернутая полемика шла с эсеровско-меныневистской альтернативой социально-экономического развития страны. По сути это было противостояние двух идейно-политических доктрин: диктатуры партии и революционной демократии. Решающие аргументы в этой идейной полемике предъявила диктатура. Правда, аргументы эти были не теоретического, а практического свойства: насилие и террор. Против этих "аргументов" мужественно и решительно восстал человек, который по идейным воззрениям был ближе к коммунизму, чем к традиционной демократии. Речь идет о "мятежном князе", главном теоретике анархизма П. А. Кропоткине. В 1918--1920 гг. после начала "красного террора" он неоднократно обращался к Ленину. Вот несколько выдержек из его писем. "Неужели среди вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие меры... не достойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах; что на такие меры не может идти тот, кому дорого будущее коммунизма". "Озлобление, вызванное в рядах Ваших товарищей после покушения на Вас и убийства Урицкого, вполне понятно. Но что понятно для массы, то непростительно для "вожаков" Вашей партии. Их призывы к массовому красному террору; их приказы брать заложников; массовые расстрелы людей, которых держали в тюрьмах специально для этой цели -- огульной мести... это недостойно руководителей социальной революции...". "Россия уже стала Советской республикой лишь по имени... Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты...". "Несомненно одно, если б даже диктатура партии была подходящим средством, чтобы нанести удар капиталистическому строю (в чем я сильно сомневаюсь), то для создания нового социалистического строя она безусловно вредна". По свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича, эти письма вызвали большой интерес и живую реакцию адресата. В начале мая 1919 г. на квартире Бонч-Бруевича состоялась встреча "одного из святых столетия" Кропоткина и вождя большевистской революции Ленина. Хозяин квартиры, сообщая о содержании разговора, касается лишь проблемы бюрократии и бюрократизма. О том, как реагировал автор теории "диктатуры партии" на приведенные выше замечания своего оппонента, можно судить по конкретным действиям ВЧК -- ГПУ и всей большевистской власти в целом. У Ленина было немало других, не столь знаменитых корреспондентов, которые многое увидели и поняли в происходивших событиях. Приведем несколько выдержек из писем, хранившихся в ранее недоступных архивных фондах. П. Г. Шевцов из Воронежской губернии в декабре 1918 г. пишет Ленину следующее: "Коммунисты (больше- вики) -- не на высоте положения: базируются почти единственно на оружии и ЧК... ответственные работники прев-ратили коммунизм в "акклиматизм" к РКП; в их среде торжествуют революционная поза и морем разливанным разливается по Руси... контрреволюционный расстрел. Смертная казнь!.. И, подобно старой охранке, занялись сыском. Демократия выродилась в советократию и... нечистоплотность, угроза "к стенке" стала криком ребят на улицах". "Имейте терпение прочесть до конца, -- так обратился к Ленину в 1920 г. некий Е. Павлов. -- Когда-то один из профессоров писал Вам, что Вы затворились в кремлевском одиночестве. Я сказал бы, что не затворились Вы в кремлевском одиночестве, а что между вами и пролетариатом целой массой вырастает стена "коммунистов" урожая 1919 г. ...коммунистов, зашитых с ног до головы в кожу, и, что главное, с сердцами, зашитыми в свиную толстую кожу." Все это было не только средством удержания монополии на власть, но и в нужный момент решающим аргументом в идейной полемике. В 20-е гг. главным вопросом политической дискуссии становится вопрос о том, можно ли надеяться, что по мере развития послереволюционного общественного процесса произойдет утверждение пролетарской власти в стране или начавшийся социальный переворот обречен на неудачу и неизбежно откатится на пусть и не исходные, но буржуазные в своей основе рубежи? По этому коренному вопросу революции выступили фактически все основные политические и теоретические силы России, включая эмигрантские. В. И. Ленин и Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев и Л. Д. Троцкий, Л. Мартов и В. М. Чернов, Н. В. Устрялов и П. Н. Милюков и еще с десяток не менее крупных фигур самых разнообразных мировоззренческих и политических ориентации дали каждый свое понимание проблемы и перспектив ее развития. По мнению оппонентов Ленина из числа социал-демократии, взятие его партией власти пришлось на момент, когда "русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма" (Плеханов), и тем самым поставило большевиков в "ложное положение". С одной стороны -- отсутствие в стране достаточных материальных и культурных ресурсов для движения по социалистическому пути. С другой стороны -- "большевистский якобинизм", необоснованное стремление низвергнуть частную собственность, обобщест- вить всю промышленность, упразднить частную торговлю, социализировать земледелие, словом, "утопия немедленного и полного коммунизма" (Мартов). Чем разрешится это центральное противоречие революции -- между "коммунистическим экспериментом" большевиков и мелкобуржуазной экономикой России -- сомнений у анти- и небольшевистских теоретиков не вызывало: поскольку победа всегда остается за объективными тенденциями хозяйственного развития, постольку большевизм ждет грандиозное историческое поражение, призванное открыть дорогу заурядной буржуазной эволюции. Если по поводу неизбежности падения большевизма уверенность противников Ленина была единодушной, то о возможных формах предполагаемой ликвидации большевистского режима мнения расходились. Решающую роль здесь играла уже не пресловутая "неподготовленность" России к социализму, а то или иное понимание (или непонимание) генетических корней и характера самого большевизма. Одна из наиболее влиятельных точек зрения по этому вопросу, причем не только в "России No 2", как называл Ленин эмиграцию, но и среди западноевропейских социалистов, была представлена взглядами А. Н. Потресова. Все "коммунистические доспехи" большевизма, полагал Потресов, -- не более чем ширма, прикрывающая до поры (пока контрреволюционер-крестьянин их не скинул) сугубо реакционную сущность. В общем, заключал Потресов, большевизм представляет собой болезнь, которую можно вылечить лишь путем хирургического вмешательства, "его нельзя причесать, его можно только сломать", -- хотя бы и средствами гражданской войны. На освобождавшееся от большевистской власти место Потресов прочил режим "капиталистической буржуазии" в "национальном" союзе ее с пролетариатом и культурным -- кооперированным -- авангардом деревни при безусловной гегемонии первого класса ("Наш призыв к капитализму" -- так называлась одна из его статей того времени). Позднее, в 20-е гг., Потресов внес в свое понимание революции и большевизма определенные коррективы. Он отказался от "почвеннической" характеристики большевистской власти и стал разрабатывать популярную тогда мысль о том, что большевизм по ходу революции постепенно оторвался от вскормившего его мелкобуржуазного движения и фактически выродился в политическую струк-туру, которая встала над массами и даже превратилась в новый эксплуататорский класс, в "деспотию олигархической клики". "Все различие между ординарной деспотией и этой экстраординарной коммунистической, -- считал Потресов, -- заключается лишь в историческом происхождении коммунистической деспотии из революции. Это происхождение немало не уменьшает, однако, эксплуатацию неимущих сформировавшейся олигархией, но оно самое олигархию вынуждает -- из элементарного чувства самосохранения -- продолжать цепляться за свою защитную коммунистическую "декларацию", еще и тогда, когда логика положения власть имущих, безответственных перед народными массами, уже давно опустошила в них всякое "коммунистическое" содержание". Таким образом, весь "большевистский период" российской истории Потресов начисто лишал революционного содержания и объявлял национальной катастрофой, общественно-политическим провалом. Понятно, что рассматривая большевистскую диктатуру как "врага беспросветного в своей зловредности, безусловного и беспримерного", он не мог не прийти к экстремистскому выводу о необходимости насильственного свержения "коммунистически-олигархической" власти военно-политическими средствами. Дело доходило до того, что Потресов не исключал возможности решения вопроса на путях внешнеполитических "осложнений", а некоторые из его единомышленников, рисуя гипотетическую картину военного столкновения России с европейским империализмом, прямо объявляли о своей будущей помощи Западу. Один из вождей грузинской социал-демократии Н. Жордания, например, по этому поводу недвусмысленно писал, что "борется против войны тот, кто борется, прежде всего, против ее гнезда, против советской деспотии". В разной степени и форме к идее ликвидации большевистской власти силовыми военно-политическими способами (наиболее вероятным и самым желательным из них все-таки признавалось "очередное издание" крестьянской войны в России) склонялись также такие видные деятели российской эмиграции, как кадет Милюков, эсер В. М. Зензинов, энес Н. В. Чайковский, а среди западноевропейских "эсдеков" К. Каутский и др. Иной взгляд на возможные пути устранения "коммунистического самодержавия" сложился у теоретиков так называемого "официального меньшевизма", сначала в лице Мартова, а затем -- Д. Далина, Ф. Дана, Р. Абрамовича и др. Не слишком расходясь с лидерами право-центристской эмиграции в характеристике большевистской власти как "узурпаторской", "деспотической" и т. д., официальный меньшевизм, тем не менее, отрицал целесообразность ее насильственного свержения. В отличие от одномерной оценки революции и большевизма Потресовым, "партийный меньшевизм" рассматривал проблему более объемно. Исходной посылкой тут служило убеждение, что Октябрьский переворот, несмотря на его "крайние" формы, является все же прогрессивным этапом российского освободительного движения и что большевизм имеет сочетающую противоречивые образования природу. В заслугу большевикам ставилось то, что они, свойственным им политическим радикализмом, освободили страну от многочисленных пут полуфеодального самодержавия, довели Февральскую революцию до ее мелкобуржуазной стадии и отстояли нарождавшуюся "свободно-капиталистическую" социально-экономическую базу от посягательств монархической реставрации. Меньшевики возражали тем, кто подобно Потресову отстаивал тезис о "новой олигархии" и в противовес этому проводили анализ "большевистского деспотизма" как "тирании неимущих". Ни власть революционного прошлого, ни социальные связи, внутренние и внешние, не позволяют рассматривать большевистскую власть в качестве сложившейся буржуазной диктатуры, подчеркивали меньшевики. Вместе с тем, указывая, что производственный потенциал страны созрел лишь для мелкобуржуазной, крестьянской, а никак не пролетарской революции, они выступали с резкой критикой "коммунистической утопии" большевизма, его пренебрежения действительным состоянием экономики, абсолютизации роли насилия и принуждения в деле строительства социализма, свертывания демократического процесса и т. д. Эта тенденция в большевизме, считали меньшевики, грозит революции гибелью, ибо не только подрывает народнохозяйственные связи, но и организационно разоружает общественное движение и дезориентирует пролетариат. Особую опасность "социально-реакционная" сторона большевизма приобрела, по мнению меньшевиков, с введением нэпа. Нэп, считали они, представляет собой лишь начало того исторически неизбежного процесса, который должен постепенно привести к полной легитимации капиталистического строя. Неумолимые закономерности мелкобур- жуазной экономики заставят большевиков и дальше искать псе более тесного соглашения с круп