Б.И.Николаевский. Тайные страницы истории --------------------------------------------------------------- © Copyright Б.И.Николаевский From: y.felshtinsky@verizon.net Date: 29 Dec 2003 --------------------------------------------------------------- ЛЕНИН И ДЕНЬГИ БОЛЬШЕВИСТСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ БИОГРАФИЯ МАЛЕНКОВА ГЕРМАНИЯ И РУССКИЕ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ ПРОТОКОЛЫ ПОЛИТБЮРО И ДОКУМЕНТЫ ОСОБОГО ОТДЕЛА НКИД СССР, 1934 Москва Издательство гуманитарной литературы 1995 Редактор-составитель доктор исторических наук Ю. Г. ФЕЛЬШТИНСКИЙ ББК 63(2)7 Н63 Николаевский Б. И. Н63 Тайные страницы истории / Ред. -сост. Ю. Г. Фельштинский. -- М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995. -- 512 с. ISBN 5-87121-007-4 В книгу вошли не публиковавшиеся ранее документы и материалы из архива известного русского историка Б. И. Николаевского, хранящиеся в Гуверовском институте (Стенфорд, США). В ней рассматриваются такие сюжеты, как история "Большевистского центра", Ленин и деньги большевистской организации, Германия и русские революционеры в годы первой мировой войны, биография Маленкова, постановления Политбюро ЦК ВКП(б) 1934 г. Для научных сотрудников, преподавателей, студентов и всех, интересующихся историей России. ISBN 5-87121-007-4 © Ю. Г. Фельштинский, 1995 Несколько слов об авторе этой книги Сын священника, Борис Иванович Николаевский (1887--1966) учился в гимназии в Самаре и в Уфе. В 1903---1906 гг. -- большевик, затем меньшевик. В 1904 г., будучи гимназистом, был впервые арестован за принадлежность к молодежному революционному кружку, судим за хранение и распространение нелегальной социал-демократической литературы. В тюрьме провел около шести месяцев. В общей сложности до революции арестовывался восемь раз, на короткие сроки. Дважды отпускался по амнистии 1905 г. За участие в первой русской революции приговорен к двум годам. Бегал из тюрем, три раза ссылался. Революционной деятельностью занимался в Уфе, Самаре, Омске, Баку, Петербурге, Екатеринославе. В 1913--1914 гг. работал в легальной меньшевистской "Рабочей газете" в Петербурге. После революции, в 1918--1920 гг. как представитель ЦК меньшевиков ездил с поручениями от партии по всей России. С 1920 г. -- член ЦК партии меньшевиков. В феврале 1921 г. вместе с другими членами ЦК меньшевистской партии арестован и после одиннадцатимесячного заключения выслан из РСФСР за границу. В эмиграции (в Германии, Франции и США) продолжал принимать активное участие в политической деятельности партии меньшевиков. 20 февраля 1932 г. лишен, вместе с семьей Троцкого и рядом других эмигрантов, советского гражданства. Однако политическая деятельность Николаевского, как бы к ней ни относиться, не была в его жизни главным. Б. И. Николаевский был прежде всего историк, и его заслуга перед Россией и русской историей состоит в том, что начиная с 1917 г. он собирал, хранил (и сохранил для потомков) бесценнейшую коллекцию архивных материалов. После февральской революции, когда революционеры по всей стране громили центральные и местные архивы (особенно полицейские), Николаевский, как представитель ЦИКа Советов, вошел в комиссию по изучению Архива департамента полиции. В 1918 г. вместе с П. Е. Щеголевым он составил проект организации Главного управления по архивным делам. И именно Николаевский убедил тогда большевика Д. Б. Рязанова взяться за спасение архивов. В 1919--1921 гг. Николаевский стоял во главе историко-революционного архива в Москве, выпустил ряд книг по истории революционного движения в России и на Западе. Как социал-демократа Николаевского в первую очередь интересовала история революционного движения в России и в Европе. Но его интересы как историка шли далеко за пределы спектра, ограниченного узкими рамками социал-демократии. Он был чуть ли ни единственным меньшевиком, пытавшимся понять трагедию власовского движения и оправдать его (чем обрушил на свою голову многочисленную критику однопартийцев). Его способность списываться с людьми самых разных политических взглядов, от монархистов до коммунистов, заставлять их относиться к нему как к историку с полным доверием, убеждать их в необходимости написания мемуаров или же составить подробные ответы на многочисленные и конкретные вопросы -- не может не поразить каждого, кто сегодня работает с собранными Б. И. Николаевским архивами. Настолько, насколько это было возможно в те годы, он располагал информацией, которая позволяла ему знать все, всех и все обо всех. За справками к нему обращались писатели, историки и публицисты из разных уголков мира. И почти всегда получали от него толковые и конкретные сведения. Он обладал уникальной, почти фотографической памятью и был "ходячей энциклопедией" русской революции. Но меньшевик Б. И. Николаевский не смог бы завоевать столь безусловного доверия расколотой русской эмиграции и даже командированных за границу советских коммунистов, если бы его личные этические принципы как историка и собирателя архивов обычно не стояли над политикой и над потребностями момента. Посвященный во многие человеческие и политические тайны своего времени, он ни разу не позволил себе погнаться за сенсацией и опубликовать ставший ему доступным материал в ущерб интересам своего информатора. Как собиратель архивов Николаевский оставил восемьсот с лишним коробок архивных материалов. Сегодня они хранятся в Гуверовском институте (Стенфорд, США). Как историк и публицист, он опубликовал большое количество статей на русском и основных европейских языках. Уделяя много времени архивам, переписке с людьми и политической деятельности, Николаевский был менее продуктивен как автор собственных книг. Его самая известная книга -- об Азефе, написанная в 1932 г. с традиционной точки зрения, сегодня не кажется очень ценной. Много позже Николаевский пришел к новым, очень важным, сенсационным выводам: Азеф провокатором не был, а был полицейским агентом и аккуратно передавал информацию о готовившихся террористических актах директору департамента полиции Лопухину. Именно Лопухин (чуть ли не с согласия Витте) клал эту информацию под сукно и тем самым умышленно допустил несколько террорис- тических актов. Об этом Николаевскому сообщила вдова Лопухина, с которой он беседовал уже в эмиграции. Эти данные Николаевский собирался использовать в новом издании книги. "У меня подобрались неизданные материалы о Лопухине и его отношениях с Витте (в связи с большой борьбой между Витте и Плеве) [... ] много нового и важного материала, который я охотно дал бы в качестве" особого введения и добавления", -- писал Николаевский. [ГА, кол. Николаевского, ящик 500, папка 8. Письма Б. И. Николаевского проф. П. Шейберту от 28 декабря и 14 марта 1962 г. ] Однако разработать эту тему Николаевский не успел. Нового издания не было. Борис Иванович Николаевский скончался в 1966 г., оставив незавершенными многочисленные свои проекты по изданию книг и исторических сборников. Его бесценное архивное собрание -- лучший памятник умершему историку. Идея выпуска исторического сборника, основанного на материалах собственного архива, принадлежала Б. И. Николаевскому. С тех пор прошло несколько десятилетий. Ушел из жизни историк. Из-за финансовых затруднений так никогда и не вышел задуманный им сборник- Ряд материалов был опубликован в периодической печати. Другие -- похоронены в папках архива. В настоящее издание вошли два не публиковавшихся ранее текста историка: <К истории "Большевистского центр а" > и <К биографии Маленкова и истории компартии СССР>. Первая работа является предисловием к незаконченному фундаментальному труду Б. И. -Николаевского -- многотомному сборнику документов по истории "Большевистского центра". Вторая работа, название которой принадлежит редактору этой книги, -- незаконченная биография Маленкова, ставшего на короткий срок руководителем советского государства. По отрывочным фразам переписки, которую Николаевский вел в то время, можно легко понять, чем должна была закончиться работа о Маленкове. Николаевский пришел к выводу, что Сталин был убит. "Жизнь всегда требует компенсации и если и дарит таким хорошим подарком, как удар у Сталина (или удар по Сталину?), то отплачивает на другом, -- писал Николаевский бывшему руководителю французской компартии, известному историку и публицисту Борису Суварину 23 марта 1953 г. -- [.. ] Я все более и более прихожу к выводу, что Сталин умер в результате большой борьбы, которая заполнила первые месяцы этого года и смысл которой состоял в разгроме личного секретариата Сталина блоком Маленкова с Берией" [Международный институт социальной истории в Амстердаме. Архив Б. К. Суварина, папка 1. ] "Похоже, что Сталину помогли умереть и что на этой почве теперь начинается борьба", -- писал он Т. И. Вулих через две недели, 6 апреля [ГА, кол. Николаевского, ящик 207, папка 16-] "[... ] Пытаюсь расшифровать значение событий, предшествовавших смерти Сталина (теперь я убежден, что было что-то вроде дворцового переворота и что Сталину "помогли умереть")", -- заключает Николаевский в другом своем письме Суварину. [Архив Б. К. Суварина, папка 1. Письмо Николаевского Суварину от 14 апреля 1953 г. ] Однако после расстрела Берии и снятия Маленкова окончание работы над биографией Маленкова потеряло для Николаевского всякий смысл, и книга осталась незавершенной. Во второй части сборника публикуются документы, представляющие интерес и для историков, и для широкого круга читателей. Материалы Гуверовского института публикуются с любезного разрешения администрации. Ю. ФЕЛЬШТИНСКИЙ Бостон Б. И. НИКОЛАЕВСКИЙ К истории "Большевистского центра" Большевистский центр" (БЦ) -- так называлась организация, которая в 1906-- --1909 гг. стояла во главе большевистской фракции тогда формально еще единой РСДРП. История этого Центра до сих пор остается совершенно неизученной. Во всей огромной литературе по истории большевистского движения нет ни одной работы, которая содержала бы попытку дать обзор деятельности этой организации, хотя исключительная важность последней для общей истории большевизма очевидна. В первые годы революции советские историки большевизма, правда, пытались затрагивать вопрос об этом Центре, хотя и с большой сдержанностью. О нем, например, упоминал Г. Е. Зиновьев в своей "Истории Российской коммунистической партии (большевиков)" (ГИЗ. Петроград, 1923). Но чем прочнее становилась диктатура, тем реже делались такие упоминания, а за последние годы само название "Большевистский центр" исчезло из официальных курсов истории большевизма; в частности, полностью молчат о нем "Краткий курс истории ВКП (б)", отредактированный Сталиным, и обзор той же истории, напечатанный во втором издании Большой советской энциклопедии. Знакомство с материалами о БЦ позволяет понять причины замалчивания: в его истории было слишком много таких сторон, привлекать внимание к которым советские историки считают нежелательным. В истории БЦ следует различать три главных периода: от мая 1906 г. до мая 1907 г. (т. е. между Стокгольмским и Лондонским съездами РСДРП), с мая до конца 1907 г. (до выезда за границу Ленина и Богданова, а затем Красина и ряда других членов БЦ) и, наконец, с начала 1908 г. до официального роспуска БЦ, который состоялся после пленума ЦК в январе 1910 г. Относительно первого из этих периодов вопрос о формах функционирования тогда БЦ нельзя считать выясненным. А. Богданов в воззвании "К товарищам большевикам", которое было выпущено группой "Вперед" по поводу официального роспуска БЦ на пленуме ЦК РСДРП в январе 1910 г., создание БЦ относит ко времени Лондонского съезда (май 1907 г. ). Только об этом Центре говорят и официальные комментаторы Института Маркса-- Энгельса--Ленина2. О том, что особый Центр большевистской фракции был создан уже в Стокгольме пишет только Зиновьев. Рассказав, что на этом этапе съезда победили меньшевики (большинством 62 против 46 голосов), он прибавляет: "Большевикам ничего не осталось, как подчиниться, т. к. они были в меньшинстве, а рабочие требовали единства. Но на деле Объединительный съезд нисколько не объединил большевиков с меньшевиками, и на деле мы уехали из Стокгольма двумя отдельными фракциями. В ЦК взяли несколько наших товарищей, как мы тогда говорили, -- заложниками. Но в то же время, на самом съезде, большевики составили свой внутренний и нелегальный в партийном отношении Центральный комитет. Этот период в истории нашей партии, когда мы были в меньшинстве и в ЦК, и в Петроградском комитете и должны были скрывать свою сепаратную работу, был для нас очень тяжелым и мучительным... Положение было такое, словно две партии действовали в рамках одной"3. Зиновьев, который был членом Центра, созданного в мае 1907 г., а в 1906--1907 гг. был одним из наиболее крупных представителей большевиков в Петербургском комитете, конечно, был осведомлен о творившемся тогда на верхушке большевистской фракции. Какой-то свой центр она имела и в 1906--1907 гг. -- и скрывать его существование было "очень тяжело и мучительно". Но и Зиновьев не относит к нему название "Большевистский центр". С другой стороны, Богданов, который в тот период был вообще одной из центральных фигур большевистской фракции, отнюдь не говорит, что в 1906--1907 гг. вообще не существовало никакого центрального органа фракции. Он только говорит, что центр, получивший название "Большевистского центра", был создан в Лондоне. Противоречия между этими свидетельствами нет; и правильнее всего будет считать, что большевистская фракция Стокгольмского съезда, выпустившая тогда особое "Обращение к партии"4, одновременно создала свою особую внутреннюю организацию с каким-то центром, но этот центр, хотя он фактически выполнял все те функции, которые позднее легли на БЦ, еще не носил такого официального названия. Кто именно входил в БЦ первого состава, точно неизвестно: в печати имена членов ни в то время, ни позднее названы не были. Несомненно, чю стержнем БЦ была тройка в составе Ленина, Богданова и Красина, которая в письмах Богданова фигурирует под названием "финансовой группы", а в заявлении Камо-Петросяна -- под названием "коллегии трех"- Именно она фигурирует и в документах Лондонского съезда в качестве полномочной представительницы большевистской фракции, которой были переданы 60 тыс. руб. из наследства Саввы Морозова, "лицом, имевшим формальное и моральное право распорядиться деньгами по своему усмотрению"5. Добывание средств и расходование их на дела, которые вела большевистская фракция, действительно, составляли важную часть функций "тройки". Но ими она не ограничивалась: она вела также все конспиративные предприятия большевистской фракции, а эти предприятия были и многообразны и разносторонни. Красин был исключительно талантливым организатором-инженером. "Во все стороны умен", -- так, по рассказу Горького6, охарактеризовал Красина Савва Морозов; и Красин действительно создал вокруг БЦ даже не трест, а целый сложный комбинат всевозможных тайных лабораторий, мастерских, типографий и пр., обслуживавших не только большевистские, но и иные, совсем не социал-демократические "боевые предприятия". Достаточно сказать, что и дача Столыпина была взорвана бомбами, изготовленными в лабораториях БЦ, и при экспроприации в Фонарном переулке в ход были пущены снаряды того же происхождения. Выработка политической линии большевизма в тот период происходила в более широкой коллегии, чем эта "тройка". К участию в обсуждении вопросов бывали привлекаемы также крупнейшие партийные литераторы и практики движения, но очень похоже, что они не составляли прочно закрепленного коллектива, состав участников которого был бы точно определен в организационном порядке. Вернее всего это были организационно неоформленные совещания центральных работников фракции, которые "тройка" созывала по мере необходимости. Поскольку "тройка" была едина в своих настроениях, постольку принятие ее предложений было обеспечено... Весьма возможно, что в этот период весь центр большевистской фракции, поскольку он был как-то закреплен организационно, состоял из одной этой "тройки". * * * Лондонский съезд (май 1907 г. ), внеся существенное изменение во внутрипартийную обстановку, принес большие изменения и в структуру большевистской фракционной организации. Большевиков на нем оказалось лишь немногим больше, чем меньшевиков: 105 большевикам противостояло 197 меньшевиков плюс 4 тяготевших к последним "нефракционных". Но в ряде вопросов вновь вошедшие в РСДРП национальные социал-демократические группы (особенно польская) были ближе к большевикам, и в союзе с ними большевики получили большинство в ЦК. Это большинство было весьма непрочным: распространялось оно далеко не на все вопросы, но меньшинством в ЦК большевики во всяком случае быть перестали. Тем не менее о роспуске своего фракционного центра большевики и теперь не думали. Наоборот, они расширили этот центр, подвели под него строго оформленную организацион- ную базу и официально дали ему название "Большевистский центр". В новый Центр теперь было введено 15 человек, а именно: А. А. Богданов, И. П. Гольденберг (Мешковский), И. Ф. Дубро-винский, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Л. Б. Красин, В. И. Ленин, Г- Д. Линдов, В. П. Ногин, М. Н. Покровский, Н. А. Рожков, А. И. Рыков, В. К- Таратута, И. А. Теодорович и В. Л. Шан-цер7. Г. Зиновьев был единственным из ближайших сотрудников Ленина последующих лет, который позднее сделал попытку объяснить мотивы этого решения большевиков: по его словам, они не верили в возможность длительной совместной работы с меньшевиками в новом общепартийном ЦК, где все зависело от голосования "националов", в надежности которых большевики не были уверены, а потому решили продолжать свою работу по подготовке к расколу. "Мы решили, -- пишет Зиновьев, -- что в ЦК мы будем работать и страдать по долгу службы, но настоящую работу мы будем делать в своем БЦ, ибо было ясно, что этот "брак поневоле" с меньшевиками будет непродолжительным"8. Есть все основания полагать, что именно такими соображениями на тогдашних совещаниях большевиков было официально обосновано решение об укреплении и оформлении их фракционной организации. Но внимательный анализ списка членов нового состава БЦ на фоне дальнейшей тактики Ленина во внутрифрак-ционных отношениях заставляет думать, что поведение Ленина в этом вопросе определялось также и соображениями иного порядка: он уже в то время предвидел возможность конфликта внутри фракции большевиков и принимал меры для закрепления своих позиций против позиций двух остальных членов старой руководящей большевистской "тройки", -- против Богданова и особенно Красина. * * * Такой конфликт действительно пришел очень скоро, -- и именно он определил всю дальнейшую судьбу БЦ. Полное и всестороннее выяснение действительных причин этого конфликта внутри БЦ возможно только в итоге, с одной стороны, подробного анализа общей эволюции политической и тактической мысли большевизма эпохи революции 1905--1907 гг. и, с другой, выяснения личных отношений между руководящими деятелями большевистской фракции, и прежде всего, конечно, между Лениным, Богдановым и Красиным. Несомненно, что внутри большевистской фракции 1905-- --1907 гг. имелись весьма существенные разногласия как по воп- росам большой политики и тактики, так и по вопросам тактики борьбы внутрипартийной, т. е. борьбы против меньшевистского крыла партии. В ходе этих споров Ленин далеко не всегда имел на своей стороне большинство фракции. Было немало случаев, когда он или оставался в меньшинстве, или, как рассказывает один из мемуаристов, бывал вынужден "в полном боевом порядке" переходить на позиции противника, даже не доводя дела до голосования (он очень не любил оставаться в меньшинстве, особенно внутри своей собственной фракции). Так бывало и по крупным политическим вопросам: именно так он поступил в декабре 1905 т. на большевистской конференции в Таммерфорсе, когда он считал правильным участие в выборах в Государственную думу, но из выступлений других делегатов понял, что он останется едва ли не одиноким9. Опытный стратег внутрипартийной борьбы, Ленин понимал значение исторически сложившихся внутрипартийных коллективов-фракций и, как правило, крайне бережно относился к коллективу своей фракции. Поскольку инициатива была в его руках, на расколы в рядах своих сторонников он шел только в случаях крайней необходимости. Если брать вопросы большой политики, такой крайней необходимости в 1908--1909 гг. не было: разногласия между Лениным и так называемыми "отзовистами" и "ультиматистами" (т. е. сторонниками "отзыва" социал-демократических депутатов из Третьей государственной думы или предъявления им "ультиматума" об изменении тактики) были в тот момент несравненно менее крупными и менее актуальными, чем, например, те разногласия, которые отделяли его от большинства большевиков в декабре 1905 г. или в августе 1907 г. 10, -- а тогда Ленин и не думал о расколе, хотя последствия принятых против его мнения решений именно тогда могли иметь несравненно более вредные (с его точки зрения) последствия. Таким образом, приходится считать несомненным, что непримиримое отношение Ленина к Богданову и его группе в 1908-- --1909 гг. вызывалось не остротою расхождения по общеполитическим вопросам. Особенно неправильными являются попытки основную причину этого конфликта искать в несогласии Ленина с философскими взглядами Богданова. Отличительные черты этих взглядов Богданова Ленину были хорошо известны еще с начала 1900-х гг. Если верить его позднейшим рассказам, Ленин уже с того времени считал эти взгляды ошибочными и указывал на это Богданову, но они не помешали Ленину принять политическую помощь Богданова, которая была предложена последним в самый критический период политической биографии Ленина: в 1904 г., когда Ленин, порвавший не только с недавними коллегами по редакции "Искры", но и с руководящей группой "искровских" практиков -- членами ЦК в России (во главе с Носковым, Красиным, Кржижановским и др. ) -- был политически почти одинок. Без помощи ---политической, литературной и материальной -- Богданова и его-друзей Ленин тогда не смог бы поставить свой литературный орган, не смог бы вообще построить свою фракцию11. Богданов, встав на его сторону, политически буквально спас Ленина. Именно Богданов в начале 1905 г. вернул на сторону Ленина Красина, вместе с которым стал главной силой большевизма в России 1905-- --1906 гг. Группа литературно-политических друзей Богданова составляла главные кадры сотрудников всевозможного рода большевистских легальных изданий в 1905--1908 гг. Ленин позднее усиленно подчеркивал, что он уже в 1904 г. оговаривал свое несогласие с философскими взглядами Богданова; документальных подтверждений этого свидетельства не имеется, но если оно правильно, то во всяком случае, несомненно что Ленин тогда так редактировал свои оговорки, что они только подкрепляли основную мысль его заявлений: признание полной возможности самого тесного политического союза, несмотря на наличие философских разногласий. Именно об этом говорило и решение БЦ, принятое в самом конце второго периода его истории, накануне отъезда редакции "Пролетария" (Ленин, Богданов и Дубровинский) за границу (декабрь 1907 г. ). В этих условиях совершенно непонятно, почему буквально через два месяца после принятия последнего решения, уже в начале 1908 г., отношения Ленина с Богдановым "до крайности испортились", а вскоре затем; оказалось необходимым резкое выступление Дубровинского против Богданова, инспирированное и подготовленное Лениным12. Подобное поведение Ленина тем более нуждается в объяснении, что его противники были настроены отнюдь не агрессивно. Наступление вели не они против Ленина, а Ленин против них. Они искали компромисса, были готовы на уступки, обращались к посредникам (эту роль пытался играть Горький) и прилагали все усилия, чтобы избежать разрыва, чтобы не доводить дело до открытой борьбы. Ленин систематически и решительно отвергал их предложения, отказывался от переговоров и посредников и обострял обстановку, возводя в преступление каждую неудачную формулировку своих противников и их сторонников в России... Свое наступление на группу Богданова Ленин развертывал, правда, лишь постепенно, но изучение ленинских документов и переписки показывает, что причиной этой постепенности были не колебания Ленина, а исключительно его стремление возможно лучше подготовить каждый новый шаг своего наступления, возможно вернее обеспечить свою полную победу. Решение -- и очень твердое -- провести полный разрыв с Богдановым и всею его группою Лениным было принято уже в самом начале его второй эмиграции. * * * Политические разногласия и разномыслие по философским вопросам между Лениным и Богдановым, несомненно, имелись, и свое влияние на Ленина они, конечно, оказывали. Но и темпы разрыва, и его формы (крайняя личная заостренность), и сам разрыв вообще определялись расхождениями, лежавшими в иной плоскости. О ней Ленин старается молчать. Только крайне редка у него прорываются отрывочные намеки этого рода. Его противники об этой иной плоскости говорят больше, хотя и они стараются говорить о ней крайне сдержанно, тоже намеками. Эта сдержанность понятна: речь шла о крайне щекотливых сторонах их общей деятельности недавнего прошлого, рассказывать о которых открыто было невыгодно им всем. Именно эта щекотливость данной группы вопросов была причиной усиленного старания Ленина перевести спор на политическую и философскую почву. В листовке "К товарищам большевикам", которая была написана Богдановым и издана группою "Вперед" в ответ на заявление Ленина о роспуске БЦ (январь 1910 г. ), Богданов писал: "Большевики, учредившие на Лондонском съезде Большевистский центр, смотрели на него, как на организацию, которая, с одной стороны, выражает основные идеи революционного крыла партии, развивая их печатно, с другой -- объединяет различные большевистские группы, разбросанные по России, и заведует, под их контролем, материальными средствами большевиков. В этих задачах исчерпывалось все назначение Большевистского центра; его права не подлежали спору, пока он выполнял их; его права кончались с того момента, как он переставал служить какой-либо из них. Так понимали смысл Большевистского центра все большевики". Сводя всю политическую роль БЦ к работе по изданию печатных органов для развития "идей революционного крыла партии", Богданов считался с решениями IV общепартийной конференции , (ноябрь 1907 г. ), которая признала недопустимым "существование особых фракционных центров, конкурирующих в своих функциях с ЦК"13. На деле политические функции были значительно более обширными. Но наиболее важным в цитированных выше словах Богданова является подчеркнутое нами заявление Богданова о роли БЦ в качестве органа, который заведует "материальными средствами" всех большевистских организаций. Речь шла, конечно, не о тех средствах, которые поступали в кассы местных организаций в нормальном порядке, путем всевозможных сборов и добровольных пожертвований: этих средств всегда с трудом хватало на текущую работу местных организаций, которые, как правило, даже не имели возможности отправлять в ЦК требуемые уставом отчисления. Речь шла о материальных средствах совсем другого происхождения, которые, по словам Богданова, исчислялись "сотнями тысяч рублей". Вопрос о расходовании этих средств был главной причиной наиболее острой критики, которую Богданов направляет против руководителей БЦ. "Поскольку ему [т. е. БЦ], -- пишет Богданов, -- надо было воздействовать на общественное мнение партии, он старался делать это путем денежной зависимости, в которую он ставил, как отдельных членов партии, так и целые организации, большевистские и не только большевистские. За последние два года не было дано организациям ни одного денежного отчета, а истрачены были сотни тысяч. Попытки некоторых организаций установить постоянный контроль над принадлежащими им суммами встречали со стороны БЦ энергичный отпор и потерпели полное крушение. Таким образом, и в идейном, и в материальном, и в организационном смысле БЦ стал бесконтрольным вершителем большевистских дел, поскольку они зависели от заграницы". Формулировки, которые употребляет Богданов, свидетельствуют о его стремлении быть как можно более осторожным и как можно меньше приподнимать завесу над секретными сторонами жизни БЦ. Он, несомненно, прилагал усилия, чтобы не дать волю своим подлинным настроениям. Но существо его обвинений ясно: он и его единомышленники заявили, что Ленин, прикрываясь фирмой БЦ, который перестал считаться с мнениями создавших его организаций, захватил в распоряжение своей группы "огромные денежные средства" (формулировка той же листовки) всей большевистской фракции, -- и на эти средства вел работу по укреплению положения своего узкого кружка и по коррумпированию остальных частей большевистской фракции, по коррумпированию всей партии вообще. Обращение это было написано Богдановым в Марте или даже в апреле 1910 г., когда уже выяснилась вся непримиримость конфликта с Лениным и вскрылось все значение тактики Ленина, стремившегося во что бы то ни стало не допустить самостоятельной политической деятельности Богданова и его единомышленников. Равным образом не менее остро должен был воспринимать эти обвинения Ленин 14, -- и именно эти обвинения определяли общую атмосферу их отношений. Роль, сыгранная в этом расколе вопросом об "имуществе всей фракции", объясняет также и причины резкости тогдашних отзывов Ленина о Красине. Последний в философских спорах определенной позиции не занимал, хотя по-видимому, склонялся к взглядам Богданова15. В вопросах политических Красин, видимо, был ближе к бойкотистам, но активно не выступал16. Поэтому, если бы причины разрыва лежали исключительно в плоскости философских и политических споров, то не было бы причин для осо- бенного обострения личных отношений между Лениным и Красиным. Но эти отношения сильно обострились, и Ленин с раздражением писал о Красине как о "мастере посулы давать и очки втирать"17. Этот отзыв совершенно необъясним, если б дело шло о Красине как политическом деятеле, но он больше, чем понятен, если считать, что он относится к Красину как министру финансов БЦ, у которого были сложные счеты с Лениным, принимавшим ответственное участие в решении всех запутанных дел, проводившихся: БЦ для пополнения своей кассы. * * * Правильное решение вопроса о подлинных причинах конфликта внутри БЦ невозможно без выяснения отношений, которые сложились внутри него, и в особенности внутри его основного ядра, так называемой "финансовой группы" Ленин--Богданов--Красин, в результате развития той стороны деятельности, которая официально называлась финансовыми операциями БЦ. Об этих финансовых операциях и вообще о бюджете БЦ известно очень мало. Финансовый отчет БЦ никогда и нигде опубликован не был. Известно, что такой отчет был представлен тому расширенному совещанию БЦ, которое одно только и было созвано за границей в июне 1909 г. под названием "совещания расширенной редакции Пролетария". Но прежде всего это был отчет только за время от 1 декабря 1907 г. до 15 мая 1909 г., т. е. говорил лишь о том периоде, который нами выше определен как последний, третий период деятельности БЦ, когда главные деятели последнего находились уже за границей. Но и за этот период ни сам отчет, ни какие-либо отдельные цифровые его показатели в печати тоже не появлялись. Указанное совещание создало для рассмотрения этого отчета особую ревизионную комиссию в составе А. И. Рыкова, М. П. Томского, Н. А. Скрыпника и В. М. Шулятикова, которая представила совещанию свое заключение относительно рассмотренного отчета; это заключение опубликовано в протоколах совещания, и из него видно, что с отчетностью о расходах для периода до 15 сентября 1908 г., когда значительная часть расходов производилась в России, дело обстояло в высшей степени плохо, ибо тогда "не велось точных и подробных отчетов"; "многие оправдательные документы" по конспиративным соображениям вообще не были взяты, часть других погибла при арестах. В результате, решение ревизионной комиссии довольствуется сухой констатацией, что "указанные в отчетах суммы в кассу поступили и были израсходованы на нужды фракции". Только для периода после 15 сентября 1908 г., когда заведывание кассой перешло за границу, в руки Та- ратуты, ревизионная комиссия смогла установить, что "техническое ведение отчетности стало удовлетворительным и ясным"18. Необходимо отметить, что в условиях подполья действовать тогда приходилось не только БЦ, но и всем другим революционным и социалистическим организациям; тем не менее они всегда старались по мере возможности публиковать свои финансовые отчеты, как в расходной, так и в приходной частях19. БЦ не только не публиковал никакого финансового отчета в тогдашних печатных сообщениях об указанном совещании, но и не включил абсолютно никаких цифровых данных в подробные протоколы этого совещания, составленные для архива, причем это относится к обеим частям отчета, как приходной, так и расходной. Никаких сведений по этому вопросу не дала и редакция "Протоколов совещания расширенной редакции Пролетария", изданных в 1934 г. Институтом Маркса--Энгельса--Ленина, хотя в распоряжении этой редакции находились все материалы архивов -- и личного архива Ленина, и архива ЦК большевистской партии. Полезно добавить, что и в 1910 г., когда БЦ был распущен, никакого денежного отчета или вообще сообщения о его кассе тоже опубликовано не было. Группа "Вперед" указала на это обстоятельство в заметке, посвященной разбору денежного отчета Заграничного бюро ЦК РСДРП с 1 февраля по 30 апреля 1910 г. 20. На эту заметку Ленин ответил очень резкой репликой, но вопрос о денежном отчете БЦ и в ней был обойден полным молчанием21. Причины столь упорного молчания, конечно, ни в коем случае не могут быть объяснены необходимостью охранять секреты подпольной организации от полиции. Так поступать лидеры БЦ должны были потому, что секреты своего финансового отчета они скрывали не только от полиции, но и от общественного мнения той партии, в состав которой они тогда формально входили, но от которой они прятали целый ряд важных сторон своей деятельности -- в том числе все те, которые так обогащали их кассу. * * * Таким образом, от самого БЦ до нас не дошло никаких указаний о его бюджете: ни о размерах средств, поступивших в его кассу, ни об их происхождении, ни о статьях его расходов. Если мы имеем возможность в известной мере заполнить этот пробел, то этим мы обязаны отдельным разрозненным указаниям, которые проскальзывают в специальной исторической литературе, в мемуарах и т. д. Подчеркиваем, что все основные сведения мы берем из литературы большевистского лагеря и только для проверки и дополнений привлекаем литературу иного происхождения. Касса БЦ имела два основных источника своего пополнения. Это были, с одной стороны, пожертвования, поступавшие от от- дельных лиц или в результате широких сборов, и, с другой стороны, суммы, которые БЦ получал в качестве дохода от экспроприации, производимых большевистскими боевыми дружинами в различных частях страны. Каждый из этих источников приносил в кассу БЦ весьма существенные пополнения, но в то же время каждый из них был и причиной весьма серьезных осложнений и внутри самой большевистской фракции, и за ее пределами -- между большевистской фракцией и центральными общепартийными учреждениями. Из поступлений первой группы наиболее значительными (и в то же время с наибольшими трениями связанные) были два: наследство Н. П. Шмита, принесшее в кассу БЦ около 280 тыс. рублей, и так называемые американские деньги, точные размеры которых неизвестны, но во всяком случае исчисляются в десятках тыс. рублей. Конфликты, развертывавшиеся вокруг этих поступлений, вырастали в результате присвоения большевиками сумм, которые, по мнению их противников, подлежали передаче в центральную общепартийную кассу. В наиболее чистом виде это существо спора вырисовывается в деле с американскими деньгами. Эти деньги были получены от сборов, проведенных в США летом 1906 г. в связи с приездом туда М. Горького. Эта поездка была организована большевиками. Главным ее инициатором был Л. Б. Красин, но уже в период организации этой поездки (март 1906 г. ) действовал Объединенный ЦК РСДРП, в который входили и большевики, и меньшевики; и Горький ехал в Америку, имея письма к Американской социалистической партии, официальное -- от этого ЦК, и личное -- от Ленина, который тогда был одним из двух представителей РСДРП в Интернационале22. Фактическим организатором поездки был большевик Н. Е. Буренин, один из активных работников большевистской центральной Боевой группы, выбранный для этой работы Красиным23- Как совершенно правильно указывает лидер американской социалистической партии М. Хилквит, поездка и с общественной, и с финансовой стороны была организована крайне неудачно -- людьми, которые совсем не понимали американских условий и думали только о том, чтобы сорвать как можно больше денег. Ошибки, сделанные в процессе организации этой поездки, сильно помогли успеху той кампании травли Горького, которая была умело раздута агентами тогдашнего царского посольства. Широкая кампания сборов, проводимых по каналам, не связанным с рабочим движением, была полностью сорвана, и только после того, как организаторы поездки Горького убедились в провале своих планов, они обратились к рабочим организациям. С помощью Американской социалистической рабочей партии, еврейских рабочих организаций и нью-йоркской группы со- действия РСДРП Горькому удалось прорвать ту блокаду, которая была начата против него. Именно этими организациями были проведены и сборы денег. Точное выяснение истории всей этой кампании и финансовых ее результатов требовало бы специального обследования тогдашней американской рабочей печати. Но и поверхностное знакомства с последней убеждает, что кампания эта проводилась как общая кампания всех групп РСДРП, причем особенно важную роль играли, с одной стороны, ежедневная еврейская газета "Фор-вертс" и, с другой, нью-йоркская группа содействия РСДРП. "Фор-вертс" в то время фактически проводила политическую линию Бунда, а группа содействия, хотя и включала в свой состав также и большевиков, возглавлялась определенными меньшевиками (М. Роммом, Д. М. Рубиновым и др. ), которые проводимые в фонд Горького сборы поддерживали и организовывали как сборы в пользу всей партии. Никогда и нигде, ни в печати, ни в процессе внутриорганизационных переговоров, группам, поддерживавшим и проводившим кампанию этих сборов, ни сам Горький, ни кто-либо из его представителей не делал и намека, что сборы производятся на нужды фракции большевиков. Если бы такое заявление ими было сделано, ни одна из указанных организаций не приняла бы участия в таких сборах24. Тем не менее все средства, собранные во время этой кампании, поскольку они попали в руки Н. Е. Буренина, были отправлены не общепартийному ЦК, в состав которого тогда входили • и большевики, а в БЦ, который под разными предлогами их передачу в общепартийную кассу задерживал. После долгих и безрезультатных переговоров вопрос был поставлен перед ревизионной комиссией Лондонского съезда. Уклончивые ответы представителя большевиков в Берлине, на чье имя была переведена часть денег из Нью-Йорка, помешали комиссии вынести решение; дело было передано в ЦК25, но этот последний, имевший большинство из большевиков и польских социал-демократов, несмотря на все настояния никакого дополнительного расследования не произвел26- Вопрос был похоронен. Деньги остались в кассе БЦ. ратута ("Виктор") добился "путем недопустимых угроз"28. Большевики во главе с Лениным категорически отвергали эти обвинения, и за подписями Ленина, Зиновьева, Каменева и Дубро-винского опубликовали заявление о том, что Таратута это дело "вел вместе с нами, по нашему поручению, под нашим контролем" и что они все "целиком отвечают за это дело"29. Каменев утверждал, что правильность их версии подтверждается многочисленными документами30, которые они не могут публиковать по соображениям конспирации. Вопрос этот был поставлен на пленуме ЦК в январе 1910 г. Подробностей мы не знаем, но известно, что обсуждение закончилось принятием следующей резолюции: "ЦК считает необходимым признать, что игнорирование ЦК его членами, входящими в состав БЦ, при совершении различных операций" по реализации пожертвования "было неправильно, и в особенности неправильно было согласие передать без ведома ЦК на рассмотрение представителей партии социалистов-революционеров спор БЦ с частными лицами"31. При оценке этой резолюции необходимо иметь в виду, что она была принята после того, как БЦ заявил о своей готовности самораспуститься и передать все свои средства в кассу общепартийного ЦК. В этих условиях многим участникам пленума казалось не только ненужным, но и прямо вредным настаивать на проведении более решительного осуждения членов БЦ и на подчеркивании ставшего, как им казалось, академическим вопроса о том, кто именно обладал моральными правами на наследство Шми-та -- БЦ или общепартийный ЦК -- так как оно все равно переходит в кассу общепартийного ЦК- Если, тем не менее, пленум, на котором решающий голос все же принадлежал умеренным большевикам и людям, к ним близким, счел необходимым в особой резолюции закрепить свою оценку поведения членов БЦ как "неправильное" и квалифицировать их поведение как "игнорирование ЦК", то это нельзя не рассматривать как показатель сильного недовольства теми недопустимыми приемами, которые БЦ применял в борьбе за наследство Шмита. Таково было положение вопроса в дореволюционные годы. Теперь соображения старой конспирации отпали, но ни один из тех многочисленных документов, которые по утверждению Каменева имелись в распоряжении БЦ и якобы доказывали -бесспорную правильность их толкования воли Шмита, не опубликован, хотя документы эти должны храниться в архивах ЦК КПСС. Это вызывает тем более основательные подозрения, что даже большевистская мемуарная литература с бесспорностью устанавливает, что второе обвинение, выдвинутое тогда против Таратуты, было вполне правильным: он действительно угрожал убийством тех, кто будет пытаться помешать передаче большевикам наследства Шмита. Об этом рассказал С. П. Шестернин, старый социал-демократ из Иваново-Вознесенска, который не играл активной роли в большевистском движении, но был использован БЦ как человек, занимавший солидное общественное положение, для получения наследства Шмита и вывоза его за границу. В своих воспоминаниях "Реализация наследства после Н. П. Шмита и мои встречи с Лениным"32 он рассказывает, между прочим, о первой встрече представителей БЦ (Ленин, Красин, Таратута) с юным братом Шмита и его адвокатами. Встреча эта состоялась в Выборге весною 1907 г. Разговор шел вполне нормальным порядком, стороны выясняли положение вопроса. Внезапно Таратута вскочил и "резким металлическим голосом" заявил: "Кто будет задерживать деньги, того мы устраним". Ленин поспешно "дернул Тарату-ту за рукав", а среди питерских адвокатов, сопровождавших молодого Шмита "произошло какое-то замешательство". Это была, наивно прибавляет Шестернин, "единственная шероховатость" во всех переговорах, но именно она делает понятным, почему через несколько дней адвокаты сообщили, что Шмит-брат от своих прав на наследство отказывается, передавая эти права двум юным сестрам Шмита. Если Таратута (а ответственность за его действия, как мы видели, приняло на себя все тогдашнее бюро БЦ во главе с Лениным) позволял себе делать столь откровенные угрозы на сравнительно широких совещаниях, то имеются все основания считать правильными старые рассказы Андриканиса, мужа старшей из сестер Шмита, который утверждал, что Таратута "путем недопустимых угроз"33 добивался от него передачи наследства в БЦ, а не в ЦК- Каменев, возражая Мартову, доказывал, что спор между БЦ и Андриканисом шел не о том, кому должен Андриканис передать наследство Шмита, а о том, какую долю этого наследства Андриканис может удержать в свою пользу 34. Но эта версия Каменева ни в коем случае не опровергает рассказа Андриканиса; наоборот, именно она делает последний законченно цельным. Н. А. Андриканис, молодой московский адвокат, в 1905-- --1907 гг. был членом большевистской организаций Москвы и в качестве большевика поддерживал сношения с семьей Шмита. На старшей из сестер Шмита он женился в 1907 г. В то же время БЦ привлек его к хлопотам по реализации наследства35. В 1907-- --1908 гг. Андриканис входил в состав большевистской группы содействия РСДРП в Париже; но в конце 1908 г. из этой группы вышел, хотя и заявил, что остается социал-демократом36- Именно к этому времени относится начало суда между БЦ и Андриканисом, причем этот суд (его председателем был М. А. Натансон, один из лидеров партии эсеров) обязал Андриканиса внести в кассу большевиков не то треть, не то половину той суммы, которая была получена его женой из наследства Н. П. Шмита37. Несомненно, что- именно к этому времени относится и вторая полоса угроз со стороны Таратуты, который должен был быть недоволен этим решением суда, и обращение Андриканиса в ЦК с жалобой на эти угрозы, на поведение БЦ в этом деле вообще, и его специальное указание на недопустимое поведение БЦ, который пытается обратить на фракционные нужды состояние Шмита, завещанное партии. Текст этого обращения Андриканиса в печати неизвестен, но Каменев его определял как попытку "достаточно искусно маскировать тяготеющее на нем обвинение в покушении на партийное имущество"38. Это обвинение в основе, по-видимому, правильно: бывший большевик Андриканис к делу реализации наследства Шмита подходил, конечно, с корыстными личными целями, стараясь урвать себе как можно большую долю. Но сама возможность такого подхода была создана той корыстной фракционной игрой, которую повел вокруг наследства БЦ. В только что приведенной цитате Каменев говорит о покушении Андриканиса на партийное имущество. Но в то время, когда Шмит делал свои распоряжения о передаче его имущества партии, зимой 1906--1907 г., существовала только одна объединенная РСДРП, с общим ЦК, с общею социал-демократической фракцией в Государственной думе и т. д. Только этой объединенной партии принадлежало все партийное имущество. БЦ имел имущество фракционное. Но лидеры большевистской фракции решили и партийное имущество захватить в пользу своей фракции: так они поступили с американскими деньгами, собранными в фонд Горького, так они поступили с наследством Шмита. Андриканис в начале 1907 г. пытался против этого бороться и дал общепартийному ЦК сведения об игре, которую вели большевики. Но ЦК, в котором тогда большинство составляли большевики вместе с их прочными союзниками, польскими социал-демократами, от этого сообщения отмахнулся: предоставил большевикам вести это дело, оставив за собой лишь право вернуться к вопросу, когда реализация наследства будет закончена, и лишь обязав большевиков держать ЦК в курсе этого дела. После этого Андриканис замолчал больше, чем на два года- В это время он входил в парижскую группу большевиков-ленинцев, посещал их собрания. Его никто не беспокоил. БЦ им занялся только с конца 1908 г., после того, как реализация той половины наследства Шмита, права на которую перешли к младшей сестре, вышедшей замуж за Таратуту, уже подошла к концу. Весною и летом 1909 г. дело БЦ против Андриканиса разбиралось третейским судом. Судьями были лица безупречной, по партийным понятиям, честности -- Натансон, А. Ю. Фейт и др. Очень важно, что этот суд обязал Андриканиса передать БЦ не всю ту долю наследства, которую получила жена Андриканиса, старшая из сестер Шмита, а только часть -- или треть, или половину. Это решение может иметь только одно объяснение: Андриканис очевидно доказал, что сам БЦ признал его права на остальную часть наследства. В эмиграции, действительно, тогда ходили слухи, что после первых разоблачений Андриканиса, в 1907 г., он замолчал об этом деле потому, что между ним и представителями БЦ было заключено соглашение, согласно которому Андриканис, за поддержку большевистской версии о том, что наследство было предназначено не для всей партии, а только для одной большевистской фракции, получил согласие БЦ оставить часть наследства в личную пользу. Чтобы иметь возможность присвоить общепартийное имущество, представители БЦ заплатили Андриканису большое отступное. Решение третейского суда Андриканис, несомненно, выполнил39. Но осенью 1909 г. началась новая полоса угроз со стороны Таратуты, который стремился этим путем оторвать из "львиной доли", оставшейся у Андриканиса, еще какую-то часть для кассы БЦ. Именно эти новые угрозы Таратуты заставили Андриканиса незадолго до январского пленума ЦК обратиться к членам последнего с новой жалобой "на недопустимые действия" Таратуты. Но и теперь Андриканис не довел дела до конца: очень похоже, что дело было замято, так как представители БЦ заключили с Андриканисом какое-то соглашение. Конечно, в ущерб интересам партии. * * * Вторым важнейшим источником пополнения кассы БЦ были доходы от экспроприации казенных сумм, производимых большевистскими "боевыми дружинами" и родственными им группами. Волна экспроприации (их тогда называли сокращенно "эксами") в 1906--1908 гг. широко расплескалась по всей стране. Их производили как различные революционные группы, так и случайные отряды людей, которых революция и безработица выбила из нормальной колеи. В качестве орудия борьбы против правительства их особенно часто применяли организации партии эсеров и союза эсеров-максималистов, а также ряд революционных национальных партий (польская социалистическая партия, грузинские социалисты-федералисты, армянская партия Дашнакцутян и т. п. ). Особо следует поставить анархистов, которые вели пропаганду в пользу экспроприации не только казенных средств, но и у частных лиц и широко развили практику такого рода выступлений. В рядах социал-демократии отношение к экспроприациям было резко отличным у большевиков и у меньшевиков. Впервые этот спор развернулся в апреле 1906 г. на съезде в Стокгольме. Большевики, рассматривая экспроприации как одну из форм "партизанских боевых выступлений" против правительства, признавали экспроприации допустимыми, но только казенных сумм, обязательно под строгим контролем партии и с тем, чтобы добытые таким путем средства были обращены обязательно на работу по подготовке восстания. Меньшевики, наоборот, подчеркивая деморализующее влияние экспроприации, призывали "бороться против выступлений отдельных лиц или групп с целью захвата денег под именем или девизом социал-демократической партии". Захват казенных средств меньшевики считали возможным только в одном единственном случае: если власть в данной местности перешла в руки революционных органов. В подобных случаях меньшевики признавали возможность конфискации капиталов в государственном банке и в правительственных учреждениях, но исключительно по указанию этих органов революционной власти и при условии полной отчетности и гласности40. * * * Стокгольмский съезд принял резолюцию меньшевиков, которая, таким образом, стала общеобязательным партийным решением по этому вопросу. Лондонский съезд в мае 1907 г. это запрещение подтвердил, дополнив его решением о роспуске всех специальных боевых дружин и групп, причем это решение прошло подавляющим большинством (блок меньшевиков с Бундом, польскими социал-демократами и частью социал-демократов Латышского края при воздержании значительной части большевиков)41. Тем не менее большевики не только после Стокгольмского, но и после Лондонского съезда продолжали сохранять во всяком случае некоторые из своих боевых дружин и проводили экспроприации, причем и политическое, и непосредственно практическое руководство этими выступлениями находилось в руках основной тройки БЦ "финансовой группы" последнего, т. е. Ленина, Богданова и Красина. Особенно широкую деятельность в этой области развивали большевики Урала, с одной стороны, и Закавказья -- с другой. И боевые организации, созданные в этих районах, и люди, стоявшие во главе их, были совершенно различными по типу. Уральские большевики, во главе которых стояли три брата Кадомцевых (Эразм, Иван и Михаил), делали попытки создания в подполье массовой рабочей милиции, разрабатывали далеко идущие военно-стратегические планы восстания на Урале и т. д., и свои экспроприации проводили главным образом для получения денежных средств на эту работу, а в БЦ передавали относительно лишь небольшую часть доходов от своих предприятий42. Группа же большевиков-боевиков Закавказья никакими большими планами восстания не задавалась и составляла небольшой, но тесно сплоченный кружок отчаянно смелых "удалых добрых молодцев" (Ленин назы- вал их главаря С. Т. Петросяна-Камо "кавказским разбойником" и в этом определении была не одна только добродушная шутка, которая относилась не к одному только Камо), которые с южной романтикой были увлечены Лениным, жили впроголодь (ряд из них поумирал молодыми от туберкулеза), но мечтали совершить крупный "экс", захватить 200--300 тыс. руб. и принести их Ленину: возьми и делай, что знаешь43. Для нас важно прежде всего установить, что вся работа обеих этих групп проходила под непосредственным руководством не только всей указанной тройки, как целого, но и Ленина лично. Для Урала имеется прямое свидетельство в этом духе, исходящее, несомненно, от Э. Кадомцева. С. М. Познер в своих комментариях к "Протоколам Первой конференции военных и боевых организаций РСДРП" в совершенно категорической форме утверждает, что "ни одно важное предприятие на Урале не совершалось без ведома Ленина и "Любича", И. А. Саммера" (последний был уполномоченным БЦ по сношениям с Уралом, прикрываясь в то же время официальным внутрипартийным положением "агента ЦК"). А за 1906--1907 гг. на Урале большевиками было проведено много десятков "эксов", большей частью мелких ограблений казенных винных лавок и т. д., но иногда и весьма крупных (при экспроприации почтового поезда на Деме, под Уфой, в августе 1906 г., в руки большевиков попало свыше 200 тыс. руб. ). Из этих денег, как теперь известно44, в кассу БЦ поступило 60 тыс. руб. (через того же Саммера). Что касается до экспроприации в Закавказье, то, по свидетельству М. Н. Лядова, вопросы о них всех обсуждались в БЦ. Непосредственное участие в разработке планов принадлежало больше всего Красину, в которого, по свидетельству Лядова, "Камо был прямо влюблен". "Вот человек, -- говорил Камо, -- он с полслова все понимает, дает сразу такой совет, который предрешает успех всего дела"45. Общее количество денег, захваченных группой Камо, надо определить приблизительно в 325--350 тыс. руб., причем главная экспроприация на Эриванской площади в Тифлисе (25 июня 1907 г. ) дала не меньше 250 тыс. руб. Все эти суммы были переданы в БЦ. 250 тыс. руб., взятых в Тифлисе, лично привез Камо и сдал их в штаб-квартиру БЦ в Куоккала. Крупская пишет, что эти деньги "нельзя было использовать", так как номера пятисотрублевок были известны и сообщены правительством по банкам. Но это не вполне точно: из 250 тыс. в пятисотрублевках было только 100 тыс. Остальные 150 тыс. были в более мелких купюрах, и размен их никаких трудностей не представлял. Лядов нарисовал небольшую сценку в штаб-квартире БЦ, когда Крупская и жена Богданова зашивали пятисотрублевки в жилет Лядова, который и повез их за границу для попытки размена 46. Наследство Шмита принесло БЦ в общей сложности около 280 тыс. руб., которые в кассу поступили частями в 1907--1909 гг., боевые предприятия на Урале и на Кавказе, даже если не считать злополучных пятисотрублевок, дали значительно большую сумму. А ведь нам известны далеко не все предприятия БЦ этого рода. Приходный бюджет БЦ исчислялся действительно многими сотнями тысяч рублей -- в этом отношении Богданов был совершенно прав. Красин был настоящим гением и в организации предприятий такого рода, и вообще в использовании всевозможных источников добычи средств. Мы уже указали, что бомбами, изготовленными в лабораториях БЦ, была взорвана дача Столыпина (25 августа 1906 г. ), они же сыграли решающую роль и в знаменитой экспроприации в Фонарном переулке в Петербурге (27 октября 1906 г. ). Оба эти предприятия были организованы эсерами-максималистами. Устное предание, прочно державшееся в социал-демократических кругах дореволюционных лет, говорило, что именно поэтому значительная часть денежных сумм, захваченных в Фонарном переулке, попала в руки БЦ, как попала туда же часть денег, похищенных эсерами-оппозиционерами в банке Московского Общества взаимного кредита в Москве (апрель 1906 г. ). Дело этим не ограничилось. Известно, что в 1906--1907 гг. большевики в Петербурге и Москве серьезно разрабатывали план выпуска фальшивых денег. К этому плану Красин вернулся в 1907 г. и заказал в Германии бумагу с водяными знаками для печатания фальшивых трехрублевок47. * * * Основная тройка БЦ -- его "финансовая группа" в составе Ленина, Богданова и Красина -- в 1906--1907 гг. была талантливо построенным аппаратом для "принудительного отчуждения" в пользу большевистской фракции не только правительственных средств, но и сумм, предназначенных для общепартийной кассы. В выборе методов не стеснялись: лишь был бы крупный доход. Никаких признаков, которые давали бы основание говорить о наличии каких бы то ни было разногласий по этим вопросам внутри "финансовой группы", найти не удается не только для периода до Лондонского съезда, но и для того полугодия после этого съезда,, когда политические лидеры БЦ продолжали оставаться в России. Но отсутствие разногласий внутри "финансовой группы" отнюдь не следует принимать за доказательство отсутствия разногласий внутри фракции большевиков вообще. Наоборот, можно доказатьг что разногласия по этому вопросу среди большевиков существовали, и притом весьма значительные. Разложение, которое экспроприации вносили в народные массы вообще, а в ряды рабочих организаций в особенности, было настолько велико, что отрицательное отношение к ним проникало и в среду большевиков. Строгая фракционная дисциплина, которая этими последними была установлена, не позволяла этому отрицательному отношению вырываться наружу. Но на Лондонском съезде вскрылись его размеры Основная борьба по этому вопросу на съезде велась не на пленарных заседаниях, а в комиссиях, материалов о работе которых не сохранилось. Ничего не говорят о ней и мемуаристы, так как авторы-большевики (едва ли не единственные, кто имел возможность печатать свои воспоминания об этом съезде) предпочитают обходить этот вопрос молчанием. Но по рассказам немногих из участников съезда, доживших до наших дней, мы можем установить, что в комиссии съезда, которая обсуждала этот вопрос, выяснилось наличие существенных расхождений внутри большевиков. Целый ряд видных большевиков во время закулисных переговоров заявляли, что они не могут открыто выступить с осуждением той практики, которая до тех пор применялась их лидерами, так как многие из них разделяют ответственность за это прошлое, но что они будут бороться против ее применения в будущем, настаивая лишь на предании забвению того, что было в прошлом, так как постановка вопроса о прошлом только обострит отношения. Положение осложнялось тем фактом, что вопрос об экспро-приациях ставился как частный случай большого вопроса о "партизанских формах борьбы" против террористических мероприятий правительства, а практика партизанских нападений на карательные полицейские отряды, которые расправлялись с населением в периоды народных волнений, была широко развита не только в Прибалтийском крае (движение "лесных братьев"), но и на Кавказе, особенно в Грузии. И. Г. Церетели вспоминает, что Ленин тогда в частном разговоре поставил перед Н. Н. Жордания вопрос, согласится ли он исключить из партии, как того требовала резолюция меньшевиков, тех гурийских крестьян -- социал-демократов, которые нападут на казаков, насильничающих в их родных деревнях48. В результате комиссия, по существу одобрявшая мысли, положенные в основу меньшевистского проекта резолюции, приняла ряд поправок, существенно смягчавших его формулировки. И этот смягченный проект был предложен съезду от имени четырех из пяти основных группировок (кроме большевиков). Эти воспоминания о тогдашних спорах в комиссии и за кулисами полностью подтверждаются анализом данных, закрепленных в официальных протоколах съезда. Проект резолюции, предложенный комиссией от имени четырех делегаций (меньшевики, польские социал-демократы, Бунд и латыши), на заседании 1 июня 1907 г. был принят большинством в 170 голосов против 35 и 52 воздержавшихся. Для общего настроения съезда характерно не только это огромное большинство (66 %) высказавшихся против партизанских выступлений; едва ли не еще более показательно, что лишь совсем ничтожное меньшинство (всего 13, 6 %) открыто проголосовало против резолюции, т. е. защищало практику партизанских нападений. Так как голосование было поименным, то имеется возможность более детально разобраться в настроениях делегатов-большевиков. Из 35 человек, голосовавших против резолюции, большую половину составили социал-демократы Латышского края (18 делегатов), где была особенно широко развита партизанская борьба против карательных отрядов. Российских большевиков среди противников резолюции оказалось всего 17 человек, что составляет только 16, 2 % общего состава большевистской фракции съезда (на съезде было 105 большевиков). Для понимания общего настроения большевистской фракции едва ли не еще более характерен другой факт: несмотря на строгую дисциплину, которая царила среди большевиков на съезде, нашлось шесть делегатов-большевиков, которые подали свои голоса за резолюцию, т. е. за запрещение экспроприации, причем все эти делегаты были из центрального промышленного района (трое из Москвы). В подавляющей массе делегаты-большевики при голосовании воздержались, причем среди воздержавшихся были такие видные представители большевистской фракции, как А. П. Смирнов, тогда один из лидеров Петербургской организации; С. Г. Шаумян, известный тогда лидер большевиков Закавказья; Н. Н. Накоряков, который тогда был представителем Уральского областного комитета большевиков для политического" руководства теми боевыми дружинами, о которых было рассказано выше49. Отметим, попутно, что среди воздержавшихся был также К. Е. Ворошилов, тогда делегат от Луганска, и ряд других провинциальных большевиков. Настроение на съезде было таково, что многие из недавних сторонников "партизанских выступлений" в дни съезда начинали пересматривать свое отношение к вопросу. Это общее настроение большевистской фракции съезда, конечно, нашло свое отражение также в голосовании и членов самого БЦ, который как раз в те дни был избран в новом расширенном составе. Среди них не нашлось голосовавших за резолюцию комиссии, но зато против резолюции, т. е. в защиту партизанских выступлений, проголосовало всего только три члена БЦ: Ленин, Дубровинский и Каменев. Полезно здесь же отметить, что среди остальных большевиков, проголосовавших тогда вместе с Лениным, было очень мало людей, оставивших какой-либо след в истории большевистского движения. Таковыми можно считать лишь М. Н. Лядова, М. Томского и Ем. Ярославского. Среди остальных было несколько второстепенных деятелей боевых организаций, например Н. Скворцов из Златоуста50, Э. Лугановский из Нижнего Тагила и др. -- сплошь рядовые провинциальные работники, не игравшие никакой мало-мальски заметной роли. Это была изоляция Ленина по данному вопросу внутри его собственной фракции, изоляция тем более подчеркнутая, что по случайным причинам оба остальных члена "финансовой группы" в списках голосовавших не фигурировали: Богданов был на съезде с совещательным голосом, а Красин, арестованный в Москве, вообще отсутствовал. Но и при учете этой случайности наличие расхождения между позицией Ленина и позицией большинства членов БЦ было весьма заметным. Из 15 членов БЦ на съезде с решающими голосами присутствовало 11 (кроме Красина арестованы были Рыков и Шанцер), из которых 5 воздержалось при голосовании (Гольденберг-Мешковский, Зиновьев, Рожков, Тара-тута и Теодорович), а трое вообще не занесены в список участвовавших в голосовании (Линдов, Ногин и М. Н. Покровский). Объяснение этому их отсутствию может быть, по-видимому, только одно: они не хотели, чтобы их имена стояли в списке хотя бы только воздержавшихся при голосовании резолюции с осуждением экспроприации, к которым они (относительно Линдова и Ногина это известно) относились резко отрицательно, но в то же время считали невозможным и голосовать за резолюцию осуждения, так как это слишком подчеркивало бы наличие глубокой трещины внутри БЦ по столь больному вопросу. Именно поэтому они покинули заседание51 перед началом голосования: это был обычный тогда прием. Таким образом, внутри БЦ определенных защитников экспроприации было всего 5 человек (Ленин, Богданов, Дубровинский, Каменев и Красин), а людей, которые или колебались в этом вопросе, или относились к экспроприациям с большею или меньшею долей осуждения, было не меньше 8 (позиция Рыкова и Шанцера в точности неизвестна). Конечно, на отношение к данному вопросу порою влияли факторы случайного характера. Известную роль играли, например, местные конфликты вокруг экспроприации (по-видимому, именно в этом направлении следует искать объяснения позиции Шаумяна, который принадлежал к последовательным ленинцам, но был вынужден вести борьбу с бандитизмом и вымогательствами, которые Сталин насаждал в Баку). Но к этим случайным факторам очень хорошо подходит старая истина о наличии своей закономерности даже и в случайностях. Первопричиной их всех было разлагающее влияние экспроприации на судьбы рабочего движения; и те элементы большевистской фракции, которые больше других были склонны считаться с интересами этого движения, пер- выми начинали рвать с экспроприаторской практикой БЦ 1906--1907 гг. Совсем не случайно среди воздержавшихся или уклонившихся от голосования за резолюцию с осуждением экспроприации было так много большевиков, которые в последующие годы принадлежали к лагерю "большевиков-примиренцев": Меш-ковский, Ногин, Линдов, Теодорович, Рожков. * * * Именно эти будущие "примиренцы" во время закулисных переговоров в Лондоне давали обещания положить конец практике экспроприации, но это все были обещания, данные без хозяина. Ни с "большевиками-соглашателями", ни с официальными решениями съезда "финансовая группа" считаться не собиралась, а она и при новом составе БЦ держала в своих руках и весь аппарат БЦ, и в особенности все нити его конспиративных предприятий. В этом вскоре все убедились на примере большой экспроприации на Эриванской площади в Тифлисе (25 июня 1907 г. ), которая была проведена группою Камо с благословения "финансовой группы". Благословение было выдано уже после Лондонского съезда; тем более после съезда "финансовая группа" приняла от Камо "имущество", захваченное на Эриванской площади, и подписала договор с группой Камо об его реализации. Ленин во всех этих переговорах принимал личное участие, и Крупская совсем не случайно, каждый раз, когда упоминает о Камо, перечисляет всех членов "финансовой группы"; подчеркивая, что Камо "страстно был привязан к Ильичу, Красину, Богданову"52 -- ко всем троим. "Финансовая группа" свои предприятия конспирировала не только от официальных общепартийных центров, но и от пленума самого БЦ: только так можно было толковать данное Камо ("кавказской группой") обязательство "финансовой группе" ("коллегии трех") "ни при каких условиях" не нарушать общую тайну и не переносить "обсуждение дела о порученном имуществе в какую бы то ни было партийную организацию, не допускать такого обсуждения, не участвовать в нем". Формулировки этого договора не оставляют места для сомнений в том, что запрет этот касался и пленума БЦ -- его, по-видимому, даже больше и прежде всего, а юридическая точность формулировок заставляет думать, что их авторство принадлежит не Камо, а вернее всего Ленину, который один в "финансовой группе" прошел школу юридических наук и в то же время имел огромный опыт в практике внутрипартийных споров, лучше других предусматривал возможные в этой области осложнения. Политические разногласия, которые вскоре после разгона Второй государственной думы (3 июня по ст. ст. 1907 г. ) легли между Лениным и Богдановым, ни в коей мере не мешали их дружному сотрудничеству по делам, касавшимся "финансовой группы" Никаких указаний на расхождения в этой последней плоскости мы не имеем, и совместная работа их жен по зашиванию тифлисских пятисотрублевок в старую жилетку Лядова с полным основанием может быть рассматриваема как своеобразный символ прочности этой их кооперации. Более важно, что это была жилетка именно Лядова, того самого, чье имя в протоколах Лондонского съезда в списке защитников права на "эксы" стояло рядом с именем Ленина; равно как не менее важен и другой факт, что непосредственно после Лондонского съезда в центральном аппарате БЦ появился Дубровинский, который в Лондоне по этому вопросу об "эксах" голосовал тоже вместе с Лениным. Это были, конечно, детали, но они крайне характерны и для тогдашнего настроения Ленина, и для общей атмосферы в БЦ после Лондонского съезда. Крупская сближение Ленина с Дуб-ровинским объясняет "беззаветною преданностью Инокентия делу" и его "решительностью в борьбе", напоминая при этом и об его личном участии в московском восстании декабря 1905 г., и об его роли в кронштадтском восстании июля 1906 г. 53 Эти биографические справки верны; Дубровинский действительно отличался и большим личным мужеством, и преданностью делу. Но не следует забывать, что в аппарат БЦ Ленин его взял не после декабря 1905 г. и не после июля 1906 г., хотя и тогда он уже знал Дубровинского лично, а только с июня- 1907 г., после Лондонского съезда, на котором Дубровинский доказал не личное мужество, а свою готовность вместе с Лениным идти даже на защиту "эксов". Ленин, конечно, ценил и "беззаветную преданность делу революции" и "решительность в борьбе", но с его точки зрения не это было главным: своими ближайшими сотрудниками он делал все же только тех, кто показывал свою способность стать его верным оруженосцем, и в мае 1907 г. мерилом такой верности он был склонен брать готовность идти с ним до конца в вопросе об эксп-роприациях. Даже близость по большим политическим вопросам имела для него в это время меньшее значение. Так, например, Меш-ковский и Рожков54 в июле 1907 г. были ему политически много ближе, чем Каменев, который как раз в это время выступил в печати главным оппонентом Ленина по вопросу об участии в Третьей государственной думе55, но своим помощником по редактированию "Пролетария" Ленин все же выбрал не их, а Каменева, который хотя и занимал другую позицию по вопросу о выборах, но, как мы видели на Лондонском съезде, тоже голосовал вместе с Лениным против резолюции о запрещении партизанских выступлений. В период, непосредственно следовавший за Лондонским съездом, при подборе ближайших сотрудников для работы в цент- ральном аппарате БЦ для Ленина решающую роль играли соображения, связанные с интересами "финансовой группы". Личные отношения между членами этой последней и их ближайшими сотрудниками были, казалось, самыми лучшими. Во всяком случае, между Лениным и Богдановым, которые жили на одной общей даче "Ваза" в Куоккала. После Лондонского съезда вместе с ними поселился и Дубровинский, и "Ваза" окончательно стала штаб-квартирой БЦ. Был только один пункт, который заставляет думать, что уже тогда в отношениях между членами "финансовой группы" намечалась некая трещина. Это было появление В. К. Таратуты ("Виктора") на руководящей работе в БЦ. Вокруг этого "Виктора", начиная с 1906 г., накопилось много неприятных разговоров и обвинений. Не только Землячка (Р. С. Залкинд), которая среди большевиков с давних пор была известна как крайне неуживчивый человек, почти склочница по натуре, но и такие уравновешенные люди, как И. А. Саммер ("Лю-бич") и ряд других (позднее, с 1908 г., среди них видную роль стал играть Богданов), были убеждены, что Таратута является полицейским агентом-провокатором. Это обвинение было неправильным, и мы теперь знаем, что именно придавало внешнюю убедительность некоторым из улик против Таратуты: среди ближайших сотрудников Ленина в те годы за границей действительно был провокатор -- доктор Житомирский -- "Отцов", который и был виновен в выдачах, приписанных в свое время Таратуте56. Но в те годы Житомирского никто не подозревал, а скандальные истории личного характера, которых было много в биографии Тара-туты, делали правдоподобными и обвинения в предательстве. Этого Таратуту Ленин взял под свое особое покровительство с того момента, когда выяснилось, что Таратута сможет сыграть большую роль в деле получения наследства Шмита, и на Лондонском съезде именно Ленин провел Таратуту в члены БЦ и в кандидаты в общепартийный ЦК. В истории партии это. был вообще единственный случай, когда в центральное учреждение избирали человека, против которого несколько раз возбуждалось обвинение в его связи с полицией; поэтому вполне естественно, что его кандидатура вызывала серьезные возражения особенно среди большевиков, которые лучше других были знакомы с биографией Таратуты. Но Ленин бросил на чашу весов весь свой авторитет и настоял на избрании. Приблизительно к этому времени относится разговор Ленина с Н. А. Рожковым, который крайне важен для понимания не только Таратуты, но и Ленина. На основании сведений, которые он имел о Таратуте по Москве, Рожков охарактеризовал последнего, как "прожженного негодяя". Ленин не оспаривал характеристики, но настаивал, что именно поэтому Таратута и является особенно "незаменимым человеком" для большевиков. "Тем-то он и хорош, -- говорил Ленин, -- что ни перед чем не остановится. Вот, вы, скажите прямо, могли бы за деньги поит на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел... Это человек незаменимый". Для Ленина такой подход к вопросам элементарной морали был вообще характерен. Он при всяком удобном и неудобном случае старался внушать своим последователям, особенно из молодежи, что "партия не пансион для благородных девиц" и что "иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он -- мерзавец"57. Конечно, далеко не всякого "мерзавца" Ленин брал под свое высокое покровительство, а тем более далеко не каждого из них он проводил в состав центральных партийных органов. Моральные качества партийного работника с точки зрения Ленина не должны были служить непреодолимым препятствием при его продвижении на высокие посты в партии. Но выдвигал на такие посты Ленин все же только тех, чья деятельность с его точки зрения была особенно полезной, причем по важности поста, на который он проводил соответствующего работника, и по размеру усилий, на которые он был готов при этом пойти, преодолевая сопротивление окружающих, всегда можно понять, как много надежд на своего нового кандидата он возлагает, насколько важное место он ему в своих планах отводит. Среди всех аналогичных дел случай Таратуты был наиболее трудным во всей огромной партийной практике Ленина. По приведенному выше его разговору с Рожковым видно, какие огром-, ные трудности Ленин должен был преодолеть. Такие вопросы ставил, конечно, не один Рожков, который тогда отличался большой покладистостью в отношениях с Лениным. Были другие, сговориться с которыми было много труднее. По напряженности борьбы, которую он был готов по этому вопросу выдержать, мы можем понять, что в своих планах на будущее Ленин отводил Та-ратуте весьма значительное место. Здесь мы возвращаемся к основному вопросу внутренней истории БЦ -- к вопросу о взаимоотношениях между Лениным, Богдановым и Красиным. * * * При подведении итогов деятельности БЦ за время его существования в России приходится констатировать, что никаких признаков наличия мало-мальски значительных расхождений внутри "коллегии трех" для периода до роспуска Второй государственной думы найти не удается; и если Ленин, тем не менее, уже на Лондонском съезде принимал меры для проведения "своих" кандидатов в БЦ, то причину следует искать в другой плоскости. Оба его коллеги по этому триумвирату были слишком крупными индивидуальностями и слишком самостоятельными людьми, чтобы Ленин мог надеяться превратить их в простые пешки в его руках. В те годы они оба, и Богданов и Красин, прочно стояли на позициях ортодоксального большевизма и были не только последовательными сторонниками курса на восстание со всеми соответствующими выводами, но и убежденными сторонниками партизанских выступлений, т. е. прежде всего "эксов". Ленина они оба, особенно Богданов, в настроениях которого было много элементов примитивной революционной романтики, ценили исключительно высоко и признавали его ведущую роль, но умели самостоятельно мыслить политически, самостоятельно разбирались в людях и событиях и были способны свои мнения отстаивать, отказываясь от них лишь после того, как им приводили убедительные аргументы. Поэтому пока "коллегия трех" в указанном составе была руководящим органом БЦ, при всех размерах личного влияния Ленина, руководство большевистской фракцией было руководством коллективным. Но Ленин был слишком авторитарной натурой, чтобы надолго ограничивать себя ролью хотя бы и первого, но все же только одного среди трех равноправных членов правящего триумвирата. В точности неизвестно от кого исходила инициатива расширения БЦ на Лондонском съезде 1907 г. и какими именно мотивами руководствовались эти инициаторы; в частности, неизвестно как именно относился к этой реформе Ленин, поддерживал ее или нет, но он во всяком случае ее использовал в своих интересах: подбирание кадров лично с ним связанных и лично ему преданных руководящих работников БЦ Ленин производил для того, чтобы ослабить свою зависимость от остальных членов "коллегии трех", чтобы расчищать себе дорогу к роли единоличного руководителя фракции большевиков. Отсутствие на съезде Красина ему помогало, ибо главной трудностью на пути Ленина к этой цели был не Богданов, а Красин. Разбирая теперь, в исторической перспективе, политические и социальные концепции Богданова и сопоставляя их с концепциями Ленина, легко убедиться, что самые основы их подхода к социализму были существенно отличными друг от друга, так что лишь общей атмосферой эпохи первой русской революции можнп объяснить их пребывание в рядах одной и той же большевистской фракции. В 1904--1907 гг. Богданов полностью сходился с Лениным в выводах о тактике российской социал-демократии и о методах борьбы против абсолютизма. "Время", популярный орган БЦ, редактором которого Богданов, вместе с Зиновьевым, был в 1906--1907 гг., политически ничем не отличался от "Пролетария", редактором которого в те годы был Ленин. На всякого рода авантюрные мероприятия Богданов шел с едва не большею готовностью, чем Ленин, едва ли не с большею охотой, чем последний, хватался за наиболее рискованные планы. В основе лежало подчинение всех задач основной задаче организации победоносного восстания. "На баррикаде взломщик-рецидивист будет полезнее Плеханова", -- так заявлял тогда, по свидетельству В. С. Вой-тинского, Богданов; и эта хлесткая фраза, несомненно, вполне правильно отражала полноту гегемонии задачи восстания и над сознанием, и над психологией тогдашнего Богданова. Но по существу своего мировоззрения он всегда был гуманистом до мозга костей, и в ряду очередных задач социалистического движения он всегда с особенной настойчивостью стремился выдвигать на важное место задачу формирования такого пролетарского авангарда, который большую задачу своего класса понимает как задачу "собирания человека", носителя новой "коллективистической" культуры. "Человек", т. е. настоящий человек, способный построить социалистическое общество, "еще не пришел" -- писал Богданов в 1907 г., в самый разгар своей активной работы в "коллегии трех", -- но он сам близок, и его силуэт ясно вырисовывается на горизонте"58. Его взгляды на эту группу вопросов, конечно, с годами уточнялись и усложнялись; к ним он подходил с разных сторон и в соответствии с этим подчеркивал разные стороны проблемы, но в основе его решение этой проблемы оставалось до конца тем же самым. И в 1909 г., когда он во время конфликта в Совете Каприйской школы заявлял, что в течение всей своей жизни он вел борьбу против двух врагов -- "против авторитарного чувства и против индивидуалистического сознания", причем "наиболее ненавистным" для него было первое -- "авторитарное чувство"; и в 1920 г., когда он главной задачей культурной работы среди пролетариата объявлял "борьбу против фетишей", которые с его точки зрения были "синонимами бесчеловечности"59 -- он имел в виду все ту же большую задачу "собирания человека". Для Ленина такой подход к проблеме задач социалистического движения был органически чужд; "авторитарное чувство" ему никогда не было ненавистно; и удивляться следует не тому, что позднее, в эмиграции, эти расхождения выдвинулись на заметное место во фракционных спорах, а тому, что в России, в 1906--1907 гг., они никакой роли не играли, их, по-видимому, вообще не замечали. Причина лежала, конечно, в напряженной атмосфере тех лет и в стремлении Богданова идти в ногу с коллегами по фракции. Но в эмиграции, когда на очередь встали задачи подведения итогов, эти расхождения не могли не дать себя почувствовать, и борьба с Богдановым для Ленина была тем менее трудна, что проблемы, которые ставил Богданов, в те годы не могли не казаться проблемами далекого будущего; конкретные же политические выводы из них сам Богданов стал делать лишь значительно позднее, аргументами от пролетарской культуры доказывая необходимость для пролетариата выдвигать только те лозунги, которые согласованы с интересами крестьянства60. С Богдановым у Ленина пути разошлись навсегда уже в 1908 г. Даже после революции он не делал попыток привлечь Богданова к работе, хотя и не наложил вето на избрание его в Коммунистическую академию. Но с его влиянием в Пролеткульте Ленин повел решительную борьбу, и при помощи правительственных декретов добился устранения оттуда Богданова. Со своей стороны, не искал компромисса, тогда и Богданов который, оставшись одиночкою, в 1917 г. высказался за участие в коалиционном правительстве, а после Октября считал неизбежным перерождение советской диктатуры в новую, невиданную в истории форму диктатуры над пролетариатом61. В последующие годы Богданов вернулся к своей основной специальности (медицина), много работал над тогда совсем неизученной проблемой переливания крови, производя на себе самом крайне опасные эксперименты, от одного из которых он и погиб в 1928 г. В Москве тогда ходили слухи, что игра со смертью, имевшаяся в этих экспериментах, была своеобразной формой самоубийства. От многократных предложений писать воспоминания он неизменно отказывался и лишь изредка соглашался давать отдельные конкретные справки; отказался написать и воспоминания о Ленине62. При такой значительности расхождений в основных посылках, Ленин, конечно, мог считаться с мнениями Богданова, поскольку это было необходимо для сохранения единства фракции, но мало-мальски значительного влияния на него Богданов оказать не мог. Разрыв с ним для Ленина был сравнительно легок. Совсем иначе обстояло дело с Красиным. Последний, конечно, не мог конкурировать с Лениным в способности намечать основную линию большой политики и последовательно вести ее сквозь сложный переплет всевозможных запутанных отношений. Но он обладал весьма живым, оригинальным и гибким умом, умел давать остроумные формулировки и создавать хитроумные комбинации, сыпал меткими определениями, которые прилипали к людям и событиям. Своими огромными связями в мире ученых, писателей и артистов, среди технической интеллигенции, даже в торгово-промышленных кругах, большевики эпохи первой революции были обязаны прежде всего и больше всего Красину, который умел импонировать в любом обществе -- от Саввы Морозова до Веры Комиссаржевской, а исключительный его организаторский талант позволял ему на ходу закреплять новые знакомства, включая каждое из них на надлежащее место в широко разветвленной, но прочно слаженной организационной сети. Конечно, это была сеть почти исключительно техниче- ского аппарата партии. В политическом и даже организационном строительстве Красин участия принимал мало. Как он сам признает в своей автобиографии, эта работа его не привлекала. Но для подпольной организации технический аппарат имел огромное значение: и в результате усилий, главным образом Красина, большевики в этой области превосходили все остальные организации революционного подполья той эпохи. Вся эта сторона работы БЦ лежала на Красине, равно как и работа военная, боевая, а также все заботы о финансах большевистской фракции: расходы БЦ были огромны, он должен был не только содержать весь огромный центральный аппарат фракции, но и почти полностью покрывать бюджет Петербургской организации большевиков63, а также помогать важнейшим из организаций в провинции. Добывание денег на покрытие всех этих нужд лежало почти исключительно на Красине, который был министром финансов БЦ. И размахом этой своей работы, и общей практической складкой ума, и многосторонним жизненным опытом, и даже меткими острыми словечками, Красин не мог не импонировать Ленину. В. С. Войтинский, несомненно, прав, когда пишет, что Красин в те годы был вообще единственным человеком в большевистской организации, к которому Ленин "относился с настоящим уважением"64. Быть может, правильнее говорить даже о большем: из воспоминаний Крупской мы знаем, что у Ленина бывали полосы увлечений то тем, то другим партийным работником. Обычно такие увлечения бывали весьма кратковременными. Только "роман с Красиным" пережил все испытания временем и политических расхождений. Есть много оснований считать, что в 1906--1907 гг., в период совместной работы в "коллегии трех", очень часто не Ленин, а именно Красин вел за собою остальных, увлекая их на путь 'своих всегда блестящих, но очень часто и крайне авантюристических планов. И очень похоже, что, когда позднее, в 1911 г., Ленин писал Рыкову, предостерегая его против Красина, как "мастера посулы давать и очки втирать", то это предостережение следует понимать в свете запоздалого автобиографического признания человека, который сам не раз жестоко ошибался, смотря на события сквозь очки, "втертые" ему Красиным. Начиная с 1908 г. они разошлись и лично, и политически -- и разошлись очень далеко. Письма Красина, напечатанные его вдовою65, дают далеко не полное представление об этом расхождении. Но элементы своего старого отношения к Красину Ленин продолжал сохранять, и после Октябрьской революции он немедленно же начал делать попытки привлечения Красина к работе на ответственном посту. Очень интересные заметки на эту тему сохранились в записях Троцкого. Как известно, Октябрьский пе- реворот Красин "встретил с враждебным недоумением, как авантюру, заранее обреченную на провал. Он не верил, -- писал Троцкий, -- в способность партии справиться с разрухой. К методам коммунизма относился и позже с ироническим недоверием". О своих первых попытках привлечь Красина Ленин рассказывал Троцкому, прибавляя: "Упирается, -- а министерская башка!" Но уже к периоду Брестского мира Красин вошел в работу: сказалась старая закваска. Однако он никогда не отказывал себе в удовольствии жестоко критиковать хозяйственную политику диктатуры. Ленину это явно нравилось. Он "весело хохотал над злым и метким словечком противника". Так впоследствии Ленин неоднократно цитировал красинское "универсальный запор"66, определение, которое Красин дал результатам хозяйственного строительства эпохи военного коммунизма. * * * На фоне именно этих личных отношений в 1906--1907 гг. глубоко за кулисами БЦ развертывалась борьба за влияние на аппарат фракционной организации. Ленин, конечно, был бесспорным и общепризнанным политическим вождем большевиков, хотя несомненно, что не все его фракционные выступления встречали общее одобрение67. Но он далеко не был таким же общепризнанным и безраздельным хозяином организационного аппарата БЦ. Официальным секретарем последнего, правда, была Н. К. Крупская, послушная исполнительница всех указаний Ленина. Именно к ней стекалась вся корреспонденция БЦ и именно она принимала на явочных квартирах всех, обращавшихся в БЦ. Но прежде всего с нею рядом сидел другой секретарь БЦ -- М. Я. Вайнштейн ("Михаил Сергеевич"), который был подчинен непосредственно Красину, и именно этому другому секретарю (даже Крупская не называет его вторым секретарем) Крупская должна была передавать всю ту корреспонденцию и к нему направлять всех тех людей, которые обращались в БЦ по делам, связанным с военной и боевой работой фракции, а также в связи со всевозможными техническими предприятиями. А так как в большевистских организациях того времени военная и боевая работа, как связанная с работой по подготовке восстаний, расценивалась как много более важная, чем работа общеполитическая (ведь восстание рассматривалось, как "высшая форма" движения), то удельный вес тех функций, которые лежали на "другом секретаре", был во всяком случае не меньшим, чем удельный вес функций, лежавших на Крупской. По существу, с точки зрения обычной для большевиков того времени расценки, последняя передавала на решение Красина все наиболее важные и секретные дела БЦ. Но необходимо иметь также в виду, что аппарат организаций, находившихся в ведении Красина, был вообще чем-то вроде второго, более глубоко запрятанного и более строго законспирированного этажа сложного подпольного здания БЦ -- со своими особыми адресами для переписки, особыми явками для приезжающих, со сложными, многостепенными паролями, показывающими положение данного лица в организационной иерархии и меру его посвященности в секреты специальной работы... Общепартийными явками и адресами работники этих специальных организаций пользовались лишь в исключительных случаях, когда не имели возможности по той или иной причине воспользоваться аппаратом своих собственных явок и адресов. И нет ничего удивительного в том, что в этой среде начинали нарастать настроения, склонности рассматривать общепартийную работу как работу низшего типа по сравнению с тою, которой заняты они, работники военных и боевых организаций68. Уже эта роль Красина, который был бесспорным руководителем военных и боевых организаций, создавала для него особое положение внутри "коллегии трех". Но еще большее значение имела его роль кассира и министра финансов БЦ. Кассу последнего и большую часть источников ее пополнения он прочно держал в своих руках, никому не передавая этих своих связей, никого к этим делам не подпуская. Это давало ему возможность строго контролировать и расходную часть бюджета БЦ, глазом опытного хозяина проверять обоснованность предъявляемых к кассе требований и решать, какие из них и в каком объеме надле-жат удовлетворению. Именно это создавало для Ленина особенно трудное положение. Ролью только политического вождя, который на свою аудиторию воздействует лишь статьями и речами, он никогда не довольствовался, а всегда стремился держать в своих руках и нити организационных связей: он превосходно знал, что только таким путем можно держать в руках те руководящие кадры партийных работников, которые необходимы для функционирования всякой организации. Уже весной 1901 г. он провел Крупскую в секретари "Искры". "Это, конечно, означало, -- прибавляет Крупская, -- что связи с Россией будут вестись все под тесным контролем Владимира Ильича"69. С тех пор этих нитей Ленин никогда не выпускал; Крупская неизменно оставалась секретарем всех тех центров, политическим лидером которых он был. Лучше других он понимал и значение партийной кассы и поэтому тоже всегда старался полностью ставить ее под свой личный контроль. В 1906--1907 гг. касса впервые полностью ушла из его рук -- контролировать ее Ленин мог только через "коллегию трех", она же "финансовая группа" БЦ. Уходили и важнейшие связи. Ленин уже не был хозяином внутри БЦ -- и именно на этом фоне становится понятным все значение для него вопроса о Таратуте. Конечно, многое зависело от связи последнего с делом о наследстве Шмита: как указано выше, реализация последнего принесла в кассу БЦ в общем около 280 тыс. руб. И Ленин правильно рассчитал, что так решительно поддерживая Таратуту и проводя его на такие ответственные посты в БЦ и в общепартийном ЦК, он не только помогает последнему закрепить его положение в тех кругах, от которых многое зависело в области реализации наследства, но одновременно и прочнее привязывает его к себе лично. Сестра Шмита, завещавшего свое состояние социал-демократической партии, совсем не была той "богатой купчихой", за которую ее можно было принять по приведенным выше словам Ленина в разговоре с Рожковым- Ради "острого словца" Ленин не пожалел эту юную курсистку (в 1907 г. ей было лет 18--19) из талантливой семьи миллионеров Морозовых, которая вслед за старшим братом-студентом и, несомненно, под его влиянием, а затем под впечатлением его трагической гибели увлеклась романтикой революции. В те бурные годы таких было немало. Отнюдь не было исключением и то обстоятельство, что для нее в эту революционную романтику важной составной частью вплелось ее личное увлечение Таратутой, настоящей биографии которого ("прожженного негодяя") она, конечно, не знала, но положение которого в партийной иерархии (сначала секретарь большевистской организации в Москве, затем член ЦК от большевиков) ей, несомненно, было известно и не могло не импонировать. Ленин это превосходно понимал. Именно в этом ключ к объяснению его настойчивости в проведении Таратуты на высокие посты в партии: поступая так, он поднимал шансы на брак Таратуты с Елизаветою Шмит, а вместе с тем и на "реализацию наследства" ее покойного брата в желательном для Ленина смысле. Вскоре он, по-видимому, -и лично познакомился с Е. П. Шмит, которая летом 1907 г. жила в Финляндии, неподалеку от Куоккала, уже вместе с Таратутой. Чтобы ускорить получение наследства (как несовершеннолетняя, она не могла им распоряжаться до замужества), был устроен ее фиктивный брак с А. М. Игнатьевым, ответственным организатором Боевой группы при ЦК, одним из доверенных людей Красина: с формального разрешения этого Игнатьева в конце 1907 г. Е. П. Шмит начала подписывать все документы, которые были необходимы для продажи ее доли в наследстве брата. В деле Таратуты Ленин ставил крупную ставку, но расчет был точным. Ближайшее будущее показало, что роль Таратуты в планах Ленина не вводилась в рамки одной "реализации наследства Шмита". Во всяком случае, присмотревшись к нему ближе, Ле- нин убедился, что он вполне пригоден и для услуг более длительного характера, и очень скоро взял курс на все более и более близкое привлечение Таратуты к участию в засекреченной работе БЦ, особенно к делам, связанным с кассою последнего- Полное развитие этого "нового курса", подрывавшего монопольное положение Красина как неограниченного "хозяина" кассы БЦ, относится к последнему, третьему периоду существования БЦ, составляя одну из наиболее важных особенностей этого периода. * * * Полицейские репрессии, которые с начала зимы 1907--1908 гг. обрушились на революционные организации, пытавшиеся в 1906--1907 гг. создавать свои базы на территории Финляндии, ускорили развитие событий. Петербургская полиция все чаще делала набеги на пограничные пункты, излюбленные революционерами. Крупская пишет, что полиция особенно усиленно охотилась за Лениным и "искала его по всей Финляндии"70. Это утверждение совершенно не соответствует действительности: никаких следов специальной охоты за Лениным в архивах царской полиции найти не удалось, хотя они в отношении именно Ленина изучены с большой старательностью. Охоты специально за Лениным полиция не вела. Ноябрьские и декабрьские 1907 г. полицейские набеги на Териоки, Куоккала и т. п. были направлены прежде всего против эсеров, связанных с террором, и против анархистов-"махаевцев" из группы "Рабочего заговора" -- оттуда тянулись нити к разным экспроприациям и актам экономического террора (убийства инженеров и т. д. ). Из большевиков задеты были лишь М. Я. Вайнштейн, секретарь БЦ по линии предприятий Красина, и кое-кто из "бо