внезапности операции удалось избежать самоубийств на территории лагеря, и штаб американской 3-й армии смог сообщить в рапорте, что выдача была проведена "без инцидентов". Но за время пути пятеро покончили с собой в поезде, а число покушавшихся на самоубийство было еще выше. В самом лагере двое успели нанести себе раны, и одного из них сфотографировали для американской армейской газеты "Старс энд страйпс". Вообще же вся операция была заснята на пленку -- вероятно, в качестве руководства на будущее. По-видимому, это единственный известный киноматериал, в котором запечатлена операция союзных сил по репатриации". Через три месяца из Платтлинга была отправлена на восток еще одна группа из 243 русских12. На этом репатриация русских пленных из Германии практически закончилась. Американские военные были в ужасе от того, что вершилось их руками или же от их имени. Несколько позже, в 1946 году, генерал Мак-Нарни заявил, что советские граждане, находящиеся в американской зоне Германии, могут более не опасаться принудительной выдачи13. Принятая Госдепартаментом Директива Мак-Нарни--Кларка казалась золотой серединой между полным отказом от выполнения советских требований и английской политикой возвращения всех советских граждан. Но даже этот компромисс вызвал почти всеобщее отвращение, возмущение и протест. Стоит еще раз напомнить, что американцы применили силу лишь по отношению к нескольким сотням бывших солдат вермахта; у них и в мыслях не было обратить штыки против женщин и детей. Причины, по которым американцы высказывали свои возражения, весьма показательны и резко отличаются от официальной английской точки зрения. 19 апреля генерал Мак-Нарни просил об уточнении Директивы на том основании, что репатриационные комиссии, пользуясь за неимением других только американским законом и процедурами, возражают 412 против репатриации нескольких сотен человек, ссылаясь на то, что данные лица не являлись гражданами, так как были лишены основных гражданских прав, как-то -- права голоса, права носить оружие и т. д.-- либо принадлежали к преследуемым группам. Через неделю Мак-Нарни более подробно описал в письме эти категории лиц и между прочим заметил: "Если бы мы строго придерживались американской интерпретации гражданства, все советские граждане были бы освобождены". Однако в ответе Объединенного комитета начальников штабов говорилось: Поскольку действующая политическая система в СССР коренным образом отличается от системы США, а вопрос о правах советских граждан может решать только советское правительство, мы не обсуждаем здесь данную проблему... Американские правила о гражданстве неприменимы к советским гражданам14. Такой подход, будь он признан законным, мог бы оказать большую услугу защите на процессах над немецкими военными преступниками, как раз тогда проходивших в Нюрнберге. На практике, впрочем, вследствие протестов армии и политических деятелей, американцы сначала оттягивали насильственную репатриацию русских в Германии, а затем, после второй выдачи власовцев из Платтлинга в мае 1945 года, и вовсе отказались от насильственных депортаций15. Так закончилась насильственная репатриация русских в союзных оккупационных зонах Германии и Австрии. Но оставался еще один район, не охваченный Директивой Мак-Нарни--Кларка. Поскольку Италия контролировалась объединенным союзным командованием из штаба союзных сил в Казерте, Директива Мак-Нарни--Кларка давала англичанам возможность настаивать на насильственной репатриации из Италии по крайней мере тех категорий пленных, которые подлежали выдаче согласно этой Директиве. Но в этом случае многие категории штатских лиц не могли бы быть депортированы, а англичане не хотели идти на такой компромисс, считая, что еще имеется возможность заставить США встать на английскую точку зрения16. Однако наступило лето 1946 года, и чиновники английского МИДа были вынуждены считаться с реальностью. Возможности переубедить Госдепартамент иссякли. Да и в самой Англии росла оппозиция. Новый канцлер герцогства Ланкастерского, лейборист Дж. Хайнд, заявил в парламенте протест против насильственной 413 репатриации и в январе провел решение о временном замораживании" применения силы. Его поддержал новый заведующий Северным отделом МИДа Роберт Хенки, ныне лорд, считавший, что проведение американской линии даст возможность спасти гражданских лиц и тем удовлетворить возражения английской армии17. Поэтому МИД порекомендовал английскому правительству принять Директиву Мак-Нарни--Кларка. Решение Бевина принять Директиву, как и последовавшее затем насильственное возвращение русских, находившихся под опекой англичан, было результатом нажима со стороны профессиональных дипломатов. Только недавно стало известно, как именно осуществлялся этот нажим. Вскоре после временного "замораживания" насильственной репатриации в английских оккупационных зонах Германии и Австрии в конце 1945 года Бевин потребовал полного отчета о проведенных до сих пор операциях такого рода. 18 января 1946 года заведующий Северным отделом Кристофер Уорнер сообщил министру иностранных дел: Насколько мне известно, к насильственным мерам до сих пор не прибегали. Для того, чтобы заставить колеблющихся выполнять распоряжения, было достаточно простого присутствия английских войск. К этой явной лжи присоединился и Томас Браймлоу, также отметивший, что "до сих пор насилия удавалось избежать". Кстати, в том же документе Браймлоу замечает -- и, по всей вероятности, справедливо,-- что американцы согласились выдать русских, подпадавших под Директиву Мак-Нарни--Кларка, только "под нажимом англичан, стремящихся провести репатриацию 500 казаков из Италии". Не исключено, что Бевин в какой-то момент собирался вообще отказаться от политики насильственной репатриации. За это говорит, например, то, что по его приказу было отменено уже начатое следствие по делу нескольких грузин, мужественно воевавших против немцев на острове Тексел18. Поскольку американцы, как заметил Браймлоу, действовали в основном под давлением англичан, представляется вероятным, что насильственные репатриации продолжались еще полтора года вследствие постоянного давления официальных лиц. Если Бевин полагал,-- а оснований думать иначе у нас нет,-- что для репатриации русских не требуется применения силы, можно понять, почему он не видел большого смысла в изменении процедуры выдач, тем более что это было чревато протестами советской стороны. Все это замечательно подтверждает справедливость слов сэра Герберта Баттерфильда: 414 О роли высших постоянных чиновников МИДа сейчас принято говорить как об общеизвестном факте, и часто отмечается, что министр иностранных дел во многом от них зависит. Говорят, что если постоянные сотрудники и не могут навязать министру свою линию, то во всяком случае у них достаточно влияния, чтобы помешать ему проводить его собственную политику19. На совещании кабинета 6 июня было принято предложение министра иностранных дел Бевина о согласовании с США английской политики в вопросе репатриации. Военное министерство приветствовало это решение, полагая, что отныне "от солдат не будет больше требоваться применения силы против людей, нежеланию которых возвращаться в СССР они сочувствуют"20. Вероятно, военное министерство не вполне оценило назначение этого шага -- во всяком случае, поначалу. Между тем предложение Бевина вовсе не предназначалось для защиты не желавших возвращаться на родину русских от отправки в СССР -- напротив, его цель состояла в выдаче тех немногих оставшихся, которых в ином случае невозможно было бы вернуть советским властям. Тем не менее на первых порах Директива привела к положительным результатам. Все "лица со спорным гражданством" могли быть освобождены и расселены там, где они хотели или могли поселиться. Появилось сообщение, что украинцы, находившиеся в Белларии, могут считаться несоветскими гражданами21. Так что те, кто по Директиве Мак-Нарни--Кларка не подлежал репатриации, отныне были в безопасности. Зато за остальными началась охота. После присоединения англичан к Директиве Мак-Нарни--Кларка события стали развиваться довольно быстро. Ровно через месяц после того, как решение кабинета было доведено до сведения штаба в Италии, был разработан подробный план по переводу всех содержащихся здесь русских, относящихся к категориям, перечисленным в Директиве, в лагеря на севере страны, где их можно было подвергнуть предварительной проверке перед передачей Советам. К концу июня около тысячи "русских" собрали в лагерях Баньоли и Аверса. Насколько известно, то были последние советские граждане, находящиеся в руках союзников и подлежащие репатриации. Заметим, кстати, что с декабря 1944 года из этого района было репатриировано 42 тысячи советских граждан22. Речь, таким образом, шла уже о принципе, а не о количестве пленных. План по выдаче этих пленных получил кодовое название "Ки-левание" ("Keelhaul") -- по наказанию, ранее бытовавшему в средневековом английском флоте23, когда матроса на веревке протас- 415 кивали под корпусом военного корабля. Многие умирали, те же, кому "везло", выходили из этого испытания полуживыми и израненными. Операция "Килевание" была началом аналогичного испытания, в котором многим предстояло погибнуть. Обычно кодовые названия операций не содержат намека на планируемые события24, однако случаются исключения25. Похоже, название "килевание" было выбрано вполне цинично -- по принципу сходства. Во всяком случае, название одного из мест содержания русских пленных в Англии -- Кил Холла (по-английски -- Keele Hall), в Стаффордшире,-- с этим никак не связано26. 14 августа операция "Килевание" началась. Были приняты меры по предотвращению самоубийств; сопровождавшие пленных отряды имели при себе ручное оружие, наручники и гранаты со слезоточивым газом. На другой день пленные были переведены в новые лагеря: 498 человек из Баньоли оказались в английском лагере возле Рими-ни, а группа из 432 человек из Аверсы (в основном жители Средней Азии) -- в американском лагере под Пизой. Это делалось во исполнение пункта Директивы о том, что "перевозка советских граждан... является совместным делом США и Англии". Единственным положительным следствием этого шага было то, что теперь штаб мог потребовать отзыва советской репатриационной комиссии,-- никаких оснований для ее пребывания в стране больше не имелось. Как было отмечено в одном из рапортов, датированных сентябрем: "Миссия несколько месяцев почти не вмешивалась в дела по репатриации, но ее деятельность в Италии противоречит интересам государственной безопасности страны"27. Английские и американские военные власти давно уже поняли, что одной из основных задач советской репатриационной миссии является шпионаж. Ее операции становились все рискованнее, и союзники понемногу теряли терпение. В Австрии была обнаружена группа агентов СМЕРШа, одетая в форму американской военной полиции. Генерал Марк Кларк отказался вновь допустить миссию в страну до выполнения поставленных им условий28. В Греции советская миссия сотрудничала с коммунистами, совершившими попытку вооруженного государственного переворота. После подавления восстания английскими силами советская миссия оставалась в стране, и 2 сентября 1945 года фельдмаршал Александер потребовал ее отзыва, заметив, что в Греции больше нет советских граждан, подлежащих репатриации. Однако МИД отклонил его требование: Томас Брайм-лоу поверил утверждению советских представителей, что где-то на Крите скрываются двое советских граждан. Правда, к концу года МИД и сам начал догадываться о характере работы миссии и предложил осуществлять надзор за этой деятельностью -- хотя и не потребовал прекратить ее вовсе29. 416 Теперь, когда последние русские, подлежавшие репатриации, были собраны в одном месте, оставалось лишь провести проверку и заключительные выдачи. МИД сообщил штабу союзных сил в Казерте, что категории пленных, не подпадающих под Директиву Мак-Нарни--Кларка, могут быть включены в контингент, передаваемый англичанами30, но осуществлявшие проверку военные не последовали этой рекомендации. В лагере, откуда прибыли пленные, уже проводилась одна проверка. Но теперь говоривший по-русски офицер должен был более тщательно повторить ту же процедуру. Эта задача была поручена Деннису Хиллсу, которого мы уже упоминали в этой книге. Он работал -с русскими военнопленными в лагере Чинечитта под Римом, а до этого, в марте 1945 года, проделал путешествие из Таранто в Одессу с солдатами Тюркской дивизии, после чего у него не осталось никаких иллюзий относительно судьбы репатриантов на родине, и поэтому он твердо решил спасти от репатриации как можно больше народу. Проверка была во многом чисто формальной, проверить показания пленного было невозможно. Перед Хиллсом лежал текст Директивы Мак-Нарни--Кларка31, и на основании ее он отфильтровывал тех, кто наверняка служил в немецкой армии. Только они и подлежали репатриации; и Хиллс тщательно следил, чтобы среди них не оказалось членов организации Тодта или других полувоенных организаций32. Несколько случаев он представил на рассмотрение штаба и наконец, методом проб и ошибок, разработал максимально мягкую в данных условиях систему. Правда, ему были предоставлены весьма широкие полномочия -- он мог совершенно произвольно решать вопрос о гражданстве того или иного пленного. Представители советской репатриационной миссии обычно заявляли свои права лишь на отдельных пленных, которым вменялись в вину военные преступления. Эти запросы поступали к капитану Тому Корринджу, а он передавал их Деннису Хиллсу. Имена пленных были написаны на клочках бумаги, а источником сведений о них служили в основном платные информаторы, которых советские офицеры держали в лагере специально для получения такого материала. Корриндж сразу же отвечал отказом на те запросы -- а таких было большинство,-- в которых обнаруживал какие-то неточности. Цену советским обвинениям он знал уже давно -- с тех пор, как ему выдали карту, на которой линия Керзона таинственным образом переместилась на много километров к западу. Скоро Деннис Хиллс понял, что оказался в очень щекотливом положении. Ведь по существу его задача сводилась к тому, чтобы обрекать человека на смерть или же, напротив, даровать ему помилование. Все его симпатии были на стороне пленных, и будь его 14--2491 417 воля -- он бы их всех объявил не подлежащими репатриации, но это было невозможно. Штаб принимал все рекомендации Хиллса, но при этом подразумевалось, что большая часть пленных должна вернуться на родину. МИД настаивал на возвращении определенного числа пленных, и существовали пределы, преступать которые в штабе считали немыслимым. Под конец Хиллс подавил все свои сомнения и стал руководствоваться личными симпатиями. Поскольку никто из пленных, по всей видимости, не был замешан в военных преступлениях в строгом смысле слова, он при вынесении приговора исходил, в частности, из того, сумеет ли этот человек выжить в советском лагере. Так, он одним махом избавил от репатриации сотню кабардинцев -- через много лет ему стало известно, что они обосновались в Дамаске. Некоторые пленные бежали, число подлежащих репатриации постепенно снижалось, и наконец Хиллс достиг такого уровня, когда понял, что на дальнейшие сокращения числа репатриируемых штаб не пойдет. Как сокрушенно объяснял он позже некоторым из тех, кому удалось выжить, -- "когда Советский Союз требовал 400 человек, я не мог послать им двадцать". В этих условиях он иногда записывал в категорию подлежащих репатриации тех, к кому испытывал личную антипатию. В лагере большим влиянием пользовался староста, бывший майор Красной армии Павел Петрович Иванов. Подобно казакам в Австрии, Иванов полагал, что готовность к сотрудничеству должна произвести на англичан благоприятное впечатление, расположить их к пленным. Поэтому он отговаривал своих товарищей по несчастью бежать и доказывал им, что нужно честно отвечать на вопросы майора Хиллса. Многие, послушавшись его, честно заявили о своем воинском звании и обрекли себя на верную смерть. Тем временем шли приготовления по выдаче советским властям бывших солдат вермахта. Штаб в Италии сделал выводы из имеющегося опыта и принял меры по предотвращению кровопролития. Все пленные из Пизы и Рикони должны были подвергнуться выдаче в ходе одной операции. Следовало принять все меры по предотвращению самоубийств и побегов, но в то же самое время охранникам было приказано при соответствующих обстоятельствах стрелять без промедления. Пунктом выдачи был выбран австрийский городок Санкт-Валентин, с июля 1945 года ставший приемным пунктом вместо Юденбурга33. 2 апреля 1947 года операция получила зловещее кодовое название "Восточный ветер". В эти дни полковник Яковлев из советской миссии в Риме писал английскому майору Симкоку: "Прошу прислать всех советских граждан в лагерь No 300 в Санкт-Валентин (Австрия). Для них все готово". В приказах союзников предусматривалось при транспортировке 418 пленных в первую очередь использование наручников, слезоточивого газа, смирительных рубашек и дубинок, в качестве последнего средства -- применение огнестрельного оружия". Трупы, по соглашению договаривающихся сторон, принимались советскими представителями в месте назначения. Для вывоза прошедших проверку русских из Пизы и Рикони на север была назначена дата -- 8-9 мая. Пленные провели на Западе ровно два года. У двенадцати пленных имелись жены и дети, жившие отдельно. Им сообщили о предстоящей выдаче мужей и отцов. То, что последовало затем, лучше всего описано в рапорте, поданном Деннисом Хиллсом через неделю после событий: Им дали 24 часа для принятия решения -- уедут ли мужчины одни или в сопровождении семей. Это сообщение вызвало душераздирающие сцены... Все мужья как один запретили своим семьям сопровождать их. Началось прощанье. Это зрелище было невыносимо. Тот факт, что никто из мужчин не согласился, чтобы с ним поехали жена и дети... убедительно свидетельствует о том, в какой ужас повергает их перспектива выдачи советским властям. Один из пленных так выразил свое отношение к этому: "Застрелите меня -- лучше спокойно умереть, чем подохнуть под пытками". Они никакие не герои; в подавляющем большинстве -- обычные средние люди, и очень сомнительно, что у них на совести есть какие-либо преступления, помимо того, что они осмелились замахнуться на ненавистный им режим. Этот аспект операции "Восточный ветер" был крайне тяжелым. Сообщение о репатриации прозвучало для семей, как смертный приговор. Дело омрачалось еще и тем, что женам и детям предлагалось, если они того пожелают, разделить судьбу мужей и отцов. Когда я думаю об этом, мне кажется, что было бы гуманней не предоставлять репатриантам возможности брать с собой близких -- тем более, что в конечном итоге они все равно предпочли расстаться с женами и детьми. Но вернемся к самой операции. Она началась еще до рассвета. Дрожащие от предутреннего холода и мрачных предчувствий мужчины -- всего 171 человек -- построились. К проволочной изгороди подъехали грузовики, спрыгнувшие с них английские солдаты побежали к воротам. Одни, сжимая в руках автоматы, выстроились в две колонны, другие стали гнать пленных к грузовикам по проходу между этими колоннами. Группами по пятнадцать человек 14* 419 пленных сажали в грузовики. Хотя среди эмигрантов-казаков ходили потом рассказы о страшных сценах насилия, англичане на сей раз подготовились к операции так тщательно, что побеги и сопротивление попросту исключались. Охрана состояла из шести офицеров и 210 солдат под командованием майора Бена Далтона. Два джипа с пулеметами и вооруженные мотоциклисты сопровождали колонну на пути в Рикони. Железнодорожная станция Рикони была забита военными. Весь район был временно обнесен колючей проволокой и охранялся несколькими взводами. Хотя в лагере пленных уже обыскивали, здесь провели еще один, более тщательный обыск -- с целью обнаружения предметов, которые могли быть использованы для самоубийства. На боковой ветке стоял пустой поезд с наглухо закрывающимися дверями и железными решетками на окнах. Тут уж ни у кого не осталось сомнений в том, куда именно направляется этот мрачный транспорт. Во время обыска (у некоторых обнаружили припрятанные перочинные ножи и бритвы) лагерный староста Павел Иванов попросил разрешения поговорить со стоящим поблизости Деннисом Хиллсом. Хиллсу было крайне трудно принять решение о репатриации этого умного, обаятельного человека, с готовностью сотрудничавшего с англичанами и пользовавшегося уважением среди обитателей лагеря. После долгих колебаний Хиллс пришел к выводу, что Иванов -- человек здоровый и умный -- сумеет уцелеть в лагере. По такому критерию были отобраны эти последние жертвы, что англичане принесли на нечистый алтарь Сталина-Берии. Теперь, перед посадкой на поезд, Иванов укоризненно бросил Хиллсу: "Значит, вы все-таки отправляете нас на смерть. А я-то в вас верил. Предала нас ваша демократия". Началась посадка. Переводчиком у майора Далтона был молодой офицер британской разведки Александр Вайнман, владевший русским. Вот как описывает он свои впечатления от этого страшного путешествия: Моя задача состояла, в частности, в том, чтобы объяснить пленным, что они должны разговаривать тихо, должны оставаться на своих местах, а если понадобится выйти в уборную, поднять руку, и их проводит охранник. Как только они услышали, что я говорю по-русски, все как один начали спрашивать, куда их везут. Я ответил уклончиво, но это не помогло делу. Они и без того уже поняли, что их ждет, и стали просить: "Не отдавайте нас Советам. Лучше расстреляйте, если хотите, но только не посылайте на пытки". Когда они садились в поезд, меня поразило равнодушное, бесстрастное 420 выражение их лиц. Сейчас от этой бесстрастности и следа не осталось. Они оживились, заговорили, заспорили, один парнишка лет двадцати вдруг разрыдался: "Они расстреляют не только нас, но и наших близких". Его слезы словно вызвали цепную реакцию, и через несколько секунд половина мужчин в поезде рыдала, выкрикивая сквозь слезы: "Как не стыдно вашему правительству, вашему народу! Как вы можете делать такие вещи!" Я не отвечал, изо всех сил стараясь подавить в себе сочувствие к этим людям, я отвернулся от них, стал смотреть в другую сторону. Мои взгляд упал на английских солдат -- таких же ребят, как и русские пленные. На лицах у них читалось замешательство и сочувствие. "Похоже, они вовсе не рады возвращению домой",-- заметил один из них. Ко мне обратился еще один русский: "Мы об одном просим -- чтобы нам позволили просто жить, но если вы не можете нам помочь -- расстреляйте нас, спасите от пыток и медленной смерти". С меня было довольно: я выскочил из вагона, не в силах вымолвить ни слова. Слезы градом катились по щекам, нет, сострадание не умерло во мне! К счастью, никто не подошел ко мне в ту минуту: если бы мне пришлось заговорить, я бы попросту разрыдался. Поезд стоял на станции еще два часа. Приезжавшие из лагеря грузовики привозили все новые группы обреченных. Наученный горьким опытом, я теперь быстро проговаривал свои инструкции и исчезал, не дожидаясь вопросов. [Одному пленному пришлось оставить собаку, о которой обещал позаботиться добродушный старшина.] Русский поднял на меня глаза. "Я все понимаю,-- сказал он,-- собака мне уже не понадобится". Около 10 часов погрузка закончилась, но поезд простоял на солнцепеке до 12.30 -- на это время было назначено отправление. Последним в вагон внесли на носилках человека, страдающего, по словам военврача, неизлечимой болезнью почек, прикованного к постели уже пять с половиной месяцев. К своему будущему он относился со спокойствием убежденного фаталиста: "Ничего хорошего от жизни я не жду. В Италии я, может, и протянул бы еще пару лет, но лучше уж сразу покончить с этими муками". Ему выделили койку в санитарном вагоне, прицепленном к поезду на случай попыток самоубийства. Путь от Рикони до Санкт-Валентина в советской оккупационной зоне Австрии занял 24 часа. За исключением двух случаев, когда мне пришлось перевести кое-что для сержанта, я не общался с пленными, решив, что так оно лучше. Ночью почти все спали на полу, измученные событиями дня. 421 422 В каждом вагоне было с полдюжины часовых, так что о побеге нечего было и думать. Утром, когда мы были уже близко от советской зоны, пленные начали отдавать охранникам часы и деньги, рвать фотографии и письма, некоторые оставили в вагоне Новый Завет. Наблюдая из окна за оживленным движением на станциях, мимо которых мы проезжали, за людьми, едущими и идущими по своим делам, я начал понимать, о чем думают эти несчастные: там, за окном, остался недоступный для них свободный мир, впереди же их ждали пытки, смерть, в лучшем случае -- десять лет в лагере. Вот и мост через реку Энс, демаркационная линия между американской и советской оккупационными зонами. Всюду расставлены советские часовые. Проехав еще семь километров, поезд остановился в Санкт-Валентине, где пленных принял полковник Старов, руководитель отдела военнопленных и перемещенных лиц советского подразделения союзной комиссии по Австрии... Началась разгрузка, но люди, выходившие из вагонов, не имели ничего общего с теми, кого я наблюдал всего сутки назад. Тогда на их лицах читались страх перед будущим, волнение, тревога, теперь они были похожи на бесчувственный скот -- так мертвы и лишены выражения были их лица. Даже у тех мальчиков, что рыдали вчера в поезде, на лицах застыло то бесстрастное выражение, которое, по мнению жителей Запада, олицетворяет чисто славянское равнодушие к смерти. Когда-то я тоже верил этой сентенции -- теперь мне стало ясно, как я заблуждался. Выкликали имена, люди спускались из вагонов и отходили на поросший клевером луг, где садились на корточки, образовав небольшие группы. По периметру луга были расставлены часовые. Список был составлен плохо, и перекличка заняла больше часа. Кроме полковника Старова, здесь было еще с десяток советских офицеров. Некоторые помогали проводить перекличку, другие просто глазели. Единственным штатским был толстый человек неприятной наружности, немного напоминавший гестаповца. Он назвался представителем ТАСС... Поезд тронулся в обратный путь. На станции Санкт-Вален-тин я узнал от австрийцев, что вечером товарный поезд для перевозки скота увезет пленных к венгерской границе, где у Советов большой лагерь. Больше я о них ничего не знаю. Одних, конечно, расстреляли, другие отбыли свои пять-де-сять лет в лагерях. Мне ясно одно: всем англичанам, находившимся в этом поезде, за исключением безнадежных кретинов, было стыдно, что им поручена такая задача. Множество беспомощных людей принесли в жертву, чтобы умилостивить советское правительство, и мне до сих пор интересно, каков был результат: заслужили ли мы его уважение или же оно лишь презрительно посмеялось над нашей наивностью. Размышления майора Вайнмана о судьбе пленных, увы, звучат слишком оптимистично. Майор Далтон в своем рапорте отмечает, что после переклички Павел Иванов и другие офицеры были отделены от рядовых. "У меня создалось впечатление,-- пишет он,-- что с ними собираются расправиться тут же". Что же до наказания, которое угрожало оставшимся пленным, то как раз в это время, стараясь задобрить западных либералов, Сталин официально отменил смертную казнь, заменив ее двадцатипятилетним сроком в исправительно-трудовых лагерях34. На другой день еще один поезд отошел от станции Рикони, увозя девять из двенадцати семейных мужчин, которые провели ночь в раздумьях о судьбе жен и детей. Троих Деннис Хиллс под разными предлогами избавил от репатриации. Группу из девяти человек в наручниках сопровождала вооруженная охрана из сорока четырех солдат, с майором Джоном Стентоном во главе. Джон Стентон хорошо помнит эту поездку. По его словам, между его людьми и пленными не успели завязаться какие-либо отношения, но его переводчик явно нервничал: быть может, по тем же причинам, что и Алек Вайнман. Никаких серьезных инцидентов в пути не было, и утром они в назначенное время прибыли в Санкт-Валентин. Через несколько минут после прибытия в купе Стентона вошел полковник Старов. Список из девяти фамилий привел советского полковника в полное замешательство, и он стал обвинять Стентона в том, что тот оставил в лагере большое число пленных. В частности, его очень интересовала судьба женщин и детей. Стентон в ответ твердил одно: он всего лишь сопровождающий офицер и не обязан знать, кого включили в его группу, а кого -- нет. Наконец, Старов вроде бы согласился с этим доводом, но заявил, что не может выдать расписку в приеме столь ничтожной по численности группы без согласования с Москвой, и отправил одного из своих офицеров связаться с центром. Поняв, что придется подождать, англичанин предложил полковнику выпить, и хотя у него был только чистый джин, Старова это вполне устроило. Их беседу нарушило появление толстяка, о котором упомянул Вайнман (между прочим, все советские офицеры, начиная с самого Старова, относились к этому "корреспонденту ТАСС" с нескрываемым подобострастием). Тяжело отдуваясь после трех ступенек, он довольно любезно сообщил Стентону, что из Москвы получено разрешение принять группу из девяти пленных и отпра- 423 вить поезд назад. Стентон принял это известие с чувством облегчения (он уже начал побаиваться, что красноармейцы намерены сыграть с ним в свою любимую игру -- отцепить и угнать локомотив). Он только одного не мог понять: как это толстяк умудрился установить связь с Москвой, когда поезд стоял в чистом поле. Как отмечал Стентон в рапорте, "корреспондент ТАСС" скорее всего был крупным начальником и советский полковник обратился за инструкциями не в Москву, а к нему лично. До отъезда из Санкт-Валентина Джон Стентон думал лишь о том, чтобы хорошо провести операцию, но теперь, когда у него появилась возможность поразмыслить над происшедшим, он начинал понимать, что тут что-то не так. Во время оперативного инструктажа ему сообщили, что его подопечные воевали против англичан (что, скорее всего, не соответствовало действительности)35, но он не мог не сочувствовать этим людям, спокойно и без сопротивления идущим навстречу своей судьбе, каждый под охраной пяти английских солдат, приставленных лишь затем, чтобы не дать несчастным кончить жизнь самоубийством. У него сложилось впечатление, что они все были расстреляны сразу после приезда. Вполне возможно, что он прав. Майор Стентон общался с советскими представителями всего одни сутки, однако он и сегодня говорит: "Жуткое впечатление, никогда о нем не забуду". О том же говорят и другие участники этой операции. Генерал-майор Джеймс Лант в то время работал в оперативном отделе штаба в Казерте, составлял приказы по операции "Восточный ветер". По его собственному признанию, тогда он не особенно сочувствовал этим людям, считая их коллаборационистами. Но, прочитав теперь рапорты Хиллса, Далтона, Стентона и других, он проникся симпатией к пленным. В рапорте Денниса Хиллса его особенно потрясли строки о женах, навсегда расстающихся с мужьями, и он впервые подумал о том, что, может, он сам и его соотечественники занимались делом, недостойным солдата. Конечно, преступление должно быть наказано, конечно, потерпеть поражение в войне -- это не сладко, но найти оправдания жестокостям, описанным в рапортах, он не мог. 9 мая в Санкт-Валентин прибыл контингент русских пленных из американского лагеря в Пизе. Если мы сравним число пленных, репатриированных из этого лагеря, с количеством пленных, вывезенных из лагеря в Рикони, мы вновь обнаружим различия в подходе американцев и англичан к делу. В обоих лагерях содержалось примерно одинаковое число пленных: немногим более 400. Когда Деннис Хиллс доложил, что после проведенной им проверки цифра подлежащих репатриации упала ниже 200, дальнейшие сокращения, как казалось ему, были уже невозможны. Между тем его 424 американский коллега ухитрился включить в список подлежащих репатриации всего 75 имен36. Так прошла операция "Восточный ветер", последняя из крупных операций по насильственной репатриации послевоенного периода умиротворения. Сообщения об этих событиях вызвали на Западе возмущение К тому времени даже завзятые либералы поняли, что Сталин рвется к мировому господству. Возмущение Подогревалось тем, что газеты уделили большое внимание историям о многочисленных самоубийствах и насилии, примененном при посадке на поезда в Рикони и Пизе37. В Лондоне комитет, возглавляемый графиней Атольской и госпожой Эльмой Денджерфилд, засыпал общественных деятелей протестами. Белоэмигрантский журналист Анатолий Байкалов снабдил их массой показаний беженцев, находящихся на Западе38. 21 мая член парламента лейборист Ричард Стоукс, широко известный своими выступлениями в защиту прав человека, задал в палате общин вопрос о том, насколько правдивы тревожные сообщения, касающиеся последней насильственной выдачи беженцев Советам. В своем ответе парламентский заместитель министра иностранных дел Кристофер Мейхью отстаивал правительственную интерпретацию Ялтинского соглашения и отвергал сообщения о насилии и попытках самоубийства, которыми сопровождалась операция. Мейхью написал Сто-уксу личное письмо на эту тему, и тот в ответе от 2 сентября резко заметил: "Я считаю весь инцидент и всю стоящую за ним политику отвратительными"39. Деннис Хиллс сообщил мне, что страшные истории в газетах были основаны на свидетельствах священника униатской церкви, имевшего доступ в лагерь. Рапорт для ответа Мейхью в палате общин составил по поручению военного министерства Деннис Хиллс, и никаких страшных подробностей там не было. Хиллс объясняет это тем, что "не знал об "инцидентах" в Римини... и поэтому не имел оснований указывать на них в рапорте..."40 В действительности при посадке на первый поезд была одна попытка самоубийства: пленный пытался перерезать себе горло, и охрана майора Далтона сумела воспрепятствовать этому лишь после ожесточенной схватки. Но Мейхью об этом ничего не знал, и его нельзя обвинять в утаивании данных41, так как майор Далтон ни словом не упомянул о происшедшем в своем рапорте, заявив, что "во время пути насилие не применялось" и "никаких инцидентов не было". Как объясняет сам Далтон, эти подробности не попали в рапорт, потому что -- "я знал, что мне не увеселительная поездка предстоит, все меры предосторожности были приняты, и поездка завершилась, как планировалось"42. Правительство также получало резкие протесты влиятельных лиц. Генерал Берроуз, бывший глава военной миссии в Москве, передал в военное министерство просьбу об амнистии для рус- 425 ских, находящихся в Англии. Просьбу написал граф Беннигсен, кавалер Военного креста, бывший в 1919 году офицером связи у Берроуза в Архангельске43. Рапорт майора Вайнмана об операции "Восточный ветер" потряс Джорджа Янга из военного министерства, и он передал это убийственное свидетельство сэру Генри Мэку, политическому советнику, отправившему в МИД протест, составленный в самых резких выражениях. В ответе МИДа говорилось, что операции такого рода более не предполагаются44. Действительно, насильственная репатриация подошла к концу. В июне Деннис Хиллс спас двенадцать грузин на острове Ли-пари в Италии, которых итальянцы собирались выдать Советам. Затем в июле советские похитили шесть старых эмигрантов из лагеря в Барлетте (Италия). Один из них покончил с собой, об остальных нам ничего не известно45. Но период замирения с СССР к тому времени кончился, сменившись холодной войной. Невзирая на советские протесты, украинская Галицийская дивизия сразу же после операции "Восточный ветер" была переведена из Италии в Англию46- Еще раньше генерал Мак-Нарни заявил, что "теперь советский гражданин может признать свое гражданство и законно остаться в американской зоне Германии" (между прочим, благодаря этому были спасены тысячи меннонитов, бежавших из СССР от преследований за веру47)- Реакцию советских властей можно было предсказать совершенно точно. На западные правительства обрушился шквал жалоб, на которые в общем никто уже не обращал внимания, хотя заставить советскую репатриационную комиссию во Франкфурте-на-Майне покинуть страну удалось только в 1949 году, да и то Советы были крайне недовольны этим обстоятельством48. Итак, в 1943--47 годах западные демократические государства передали СССР, согласно документам, 2272 тысячи советских граждан. Около 35 тысяч представителей национальных меньшинств СССР (украинцы, белорусы, калмыки и т.д.) официально зарегистрированы как оставшиеся на Западе49. На самом деле репатриации удалось избежать значительно большему числу советских граждан -- одни подделали документы для перемещенных лиц, приписав себе чужое гражданство (польское, югославское и т. п.), другие придумали что-нибудь еще. Точной статистики, к сожалению, нет, но по предварительным оценкам от репатриации спаслись от четверти до полумиллиона человек50. Большинство репатриированных было возвращено на родину в начале лета 1945 года; с сентября 1945 до начала 1946 года насильственная репатриация затормозилась. В январе 1946 -- мае 1947 были репатриированы несколько тысяч человек, что составляло незначительную долю от общего числа. В этих поздних опе- 426 рациях у многих вызывало отвращение не их масштаб, но факт их проведения в период, когда уже было ясно, что Советский Союз, требующий возвращения этих людей, является явным и беспощадным врагом Запада. Внутреннюю противоречивость британской политики того времени лучше всего, наверное, иллюстрирует акция, проводившаяся одновременно и параллельно с описанной нами операцией "Киле-вание". Речь идет об операции "Шотландский бросок", разработанной в помощь советским перебежчикам. Таким образом, англичане помогали выбраться из СССР сотням советских граждан, жаждущих сбежать из коммунистического государства, тогда как других, по большей части покинувших СССР за пять лет до этого не по своей воле, заставляли возвращаться на смерть и муки51. ПРИМЕЧАНИЯ Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления.-- Москва, Изд. АПН, 1971, с. 676. Walter Bedell Smith. Moscow Mission 1946-1949.-- London, 1950, pp. 12--14. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. 1945, V, Europe.-- Washington, 1967 [в дальнейшем: FRUS 1945], pp. 1108--1109. Их протест был заявлен 24 декабря (см.: Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. 1945, II, General Political and Economic Matters. -- Wash ington, 1967, pp. 800--801, а также р. 1161). Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47910; см. так же: 371/47910, 164, 167--170; 371/56712; 56716; 66344. См.: FRUS 1945, pp. 1110--1111. См.: Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. The British Commonwealth. Western and Cenral Europe. 1946, V. -- Washington, 1969 [в дальнейшем: FRUS 1946], pp. 133--134, 152; Архив министерства иностран ных дел Великобритании, 371/47910, 74--75, 83--84, 87--88; Министерство обороны Великобритании, фонд ВМ. 3928/PWI [в дальнейшем: ВМ. 3928], 63А, 66А--68А. См.: FRUS 1946, pp. 141 -- 142; The New York Times, 20.1.1946; The Daily Mail, 21.1.1946; The Sunday Express, 20.1.1946; Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia 1944--1947. -- London, 1974, pp. 189-- 191. Фотография лагеря, каким он выглядел сразу же после операции, была опубликована в National Zeitung 29.11.1974. Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present. -- Old Greenwich, Connecticut, 1973, pp. 213--215; The New York Times, 25.2.1946; The Times, 27.2.1946; русские эмигранты в Америке, в том числе такие видные фигуры, как князь Сергей Белосельский-Белозерский и архиепископ Виталий, резко критиковали новую политику. Через год быв ший премьер-министр России Керенский выступил с публичным призывом о предоставлении убежища русским военнопленным (The New York Times, 24.1.1947). Бетелл думает, что их везли на запад, но он явно путает Мюнхен, столицу Бава рии, с одноименным маленьким городком в восточной Баварии (см.: Nicholas Bethell, указ. соч., р. 193). Jurgen Thorwald. Wen sie verderben wollen: Bericht des grossen Verrats.-- Stuttgart, 1952, SS. 577--578; Ernst von Salomon. Der Fragebogen.-- Ham burg, 1951, SS. 785--786, 791--792; Nicholas Bethell, указ. соч., pp. 191 -- 193; Stars and Stripes, 6.3.1946; The Times, 26.2.1946; The New York Times, 26 2 1946; Зарубежье (Мюнхен), март-июнь 1976, ч. 1--2, стр. 27. Пленка хранится в Национальном архиве в Вашингтоне, AFCR--ЗМ--2122, кар точка No 111 ADC 5824. См.: The Yorkshire Post, 14.5.1946. 428 См.: The New York Times, 15.2.1947. FRUS 1946, pp. 154--156, 170. См. там же, р. 171. См : BM 3928, 68A; Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 331А. Информация лорда Хенки (см.: Архив министерства иностранных дел Велико британии, 371/56711). 18. См : Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/56710. 19 Herbert Butterfield. History and Human Relations. -- London, 1951, p. 203. 20. Документы кабинета министров, 129/10, 52--54. Советское министерство иностранных дел было информировано об этом 8 июля 1946 года (см.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11141, 185 А; 181 А, 184 А. См. также: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/56714; 56716; 56717; Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 330 А, 331 А. 21 См : FRUS 1946, pp. 193--194; Архив военного министерства Великобритании, 32/11141, 186 А; ВМ 3928. 104 А, 120 А. См. там же, 298А. Очевидно, это наказание применялось с очень давних времен. См.: Austin Lane Poole. From Domesday Book to Magna Carta. -- Oxford, 1951, p. 438. Dwight D. Efsenhower. Crusade in Europe. -- New York, 1948, p. 518. Для Ялтинской конференции Черчилль выбрал кодовое название "Арго навт" (см.: Документы канцелярии премьер-министра, 3.51/1, 67). Амери канский чиновник, говоря о русских, перевезенных в Италию, употребляет выражение "килевание" (см : Архив военного министерства Великобрита нии, 0100/12А/309). См • Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47907, 30, 35. Об операции "Килевание" см.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце и других местах (1945-1947), т. 2.-- Нью-Йорк, 1970, стр. 192--193, 211; Архив военного министерства Великобритании, 204/1593; там же, 0100/12А/308. См.: FRUS 1946, pp. 197--198. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47905; см. также: Архив военного министерства Великобритании, 214/63А (коммен тарий Александера). Дж. Г. С. Эшворт рассказал мне, как в Триесте в начале 1946 года ему было поручено сопровождать майора Носова из советской ре- патриационной миссии и препятствовать попыткам Носова заниматься шпио нажем. О репатриационных миссиях как центрах шпионажа см.: David Dallin. Soviet Espionage.-- Yale, 1955, pp. 331--332, 348; "A. I. Romanov". Nights are Longest There.-- London, 1972, p. 171. Уже 25 июля 1944 года советская миссия в Греции начала охоту за бежавшими русскими (см.: Архив военного министерства Великобритании, 201 /1598). См.: ВМ 3928, 232А--233А, 250А--251А. См.: Архив военного министерства Великобритании, 0103/8571, 71А. 429 На заседании кабинета 6 июня 1946 года Эрнест Бевин отклонил просьбу об исключении из числа репатриируемых бывших членов трудовой организации Тодта (см. там же, 32/11119, 331А). См. там же, 170/4241. О введении 25-летнего срока см.: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг (1918-1956). Опыт художественного исследования, т. 1.-- Париж, ИМКА- Пресс, 1973, с. 100--101. Более половины из них были казаками и, следовательно, не воевали, скорее всего, против англичан (см.: В. Науменко, указ. соч., с. 222). Этот рассказ основан на информации, которую любезно предоставили мне Том Корриндж, Деннис Хиллс, генерал-майор Джеймс Лант, подполковник Дж. Р. Г. Стентон и профессор Александр Вайнман. Рассказы русских пленных см. в кн.: В. Науменко, указ. соч., с. 192--218. Я тщательно просмотрел их вместе с Деннисом Хиллсом, который подтверждает их точность, за исключением явно выдуманных историй о массовых ранениях и убийствах во время посадки на поезда 8 и 9 мая "Мертеном" в этих рассказах назван комендант лагеря подпол ковник Мартин, а "капитан Смит" -- это мальтиец Заммит. Рапорт Денниса Хиллса цитируется по копии, введенной в обращение профессором Эпштейном, сокращенный вариант ее был опубликован в Sunday Oklahoman 21.1.1973. При казы и рапорты находятся в Архиве военного министерства Великобритании, 0100/12А/308--309. См. также: Nicholas Bethell, указ. соч., pp. 196--203. Пол ковник Старое, принимавший выданных военнопленных в Санкт-Валентине, с января 1945 года проводил репатриационные операции в Египте. (См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11139. 340А.) См. также: The New York Times, 6.7.1947. Английские газеты тоже опублико вали материалы об этой операции, по-видимому впервые. См.: В. Науменко, указ. соч., с. 221. Parliamentary Debates (Hansard) House of Commons.-- London, 1947, CCCCXXXVHI, cols. 2318--2319; Архив министерства иностранных дел Вели кобритании, 371/66345. См. мое письмо в The Times, 27.4.1978. См.: Nicholas Bethell, указ. соч., р. 203. Архив военного министерства Великобритании, 0100/ 12А/309, сообщение майо ра (впоследствии полковника) Далтона. Несмотря на это четкое объяснение, об винение, намеренно проигнорированное парламентом, было повторено в передо вой статье The Times 20.2.1978, а также лордом Бетеллом в письме в эту газету 3.3 1978. Мейхью в письме от 22.2.1978 признал это, но, как я указывал в письме от 9.3.1978, его признание, хотя и в высшей степени честное, не являлось необхо димым. Сознательного обмана тут не было. Документированные изыскания, на которых основан ответ Мейхью, см. в Архиве министерства иностранных дел Великобритании, 371/66344; 66345; и в трех досье "Килевание", рассекречен ных в начале 1978 года. (См.: Архив военного министерства Великобритании, 383.7--14.1. Профессор Эпштейн из Гуверовского института много лет добивался доступа к этому досье, называвшемуся "Операция 'Килевание'" и хранившемуся 430 в Национальном архиве США. Американское правительство готово было допустить его к документам, но английское, обладавшее правом вето, неизменно отказывало в допуске. Профессор Эпштейн дважды возбуждал судебное дело с целью открытия доступа к досье; написал ряд статей на эту тему. Осенью 1977 года, в ответ на мой запрос, министерство обороны сняло запрет, и я смог увидеть часть документов, три тома. Правда, рассекреченные материалы не содержали существенно новой или важной информации; они относились лишь к процедурным вопросам, связанным с операцией "Килевание". Если содержание еще не рассекреченных страниц столь же невинно, причины, по которым британское правительство продолжает держать документы в секрете, представляются крайне загадочными. См. также: International Herald Tribune 18.4.1978; The Times, 21 и 22.4.1978. К сожалению, профессор Эпштейн умер до того, как эти документы стали известны общественности. Я бы хотел воздать здесь должное памяти этого замечательного ученого и человека, автора значительных исторических работ.) См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11683, 318А--322А. Просьба Беннигсена была передана в британский МИД, и Беннигсен получил аудиенцию у Томаса Браймлоу. Информация получена от Дж. Янга. Ответ Вайнмана был также передан сэру Стюарту Мензису, начальнику отдела британской разведки МИ-6 45 См : В Науменко, указ. соч., с. 221--222. 8 июля 1947 года шесть грузин подверглись насильственной выдаче в Земмеринге (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/66344). См.: Архив военного министерства Великобритании, 01303.8571, 80А; The Times, 24.5.1947. См.: The New York Times, 15.2.1947; Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/66343. О расистских мотивах преследования меннони- тов в СССР см.: Bernard Roeder. Katorga: An Aspekt of Modern Slavery.-- London, 1958, pp. 141 --142; Vladimir Petrov. It happens in Russia: Seven Years Forced Labour in the Siberian Goldfields.-- London, 1951, pp. 296--297. Malcolm Proudfoot. European Refugees.-- London, 1957, pp. 417--418. См. там же, pp. 217--218. George Fischer. Soviet Opposition to Stalin.-- Harvard, 1952, pp. Ill--112; Gerald Reitlinger. The House Built on Sand.-- London, 1960, p. 393; Ronald Hingley. Joseph Stalin: Man and Legend.-- London, 1974, p. 371; Political Science Quarterly, 1973, LXXXVIII, p. 255. В заметке в The Scotsman (2.3.1946) говорится, что 40% русских, находящихся на Западе, не желают возвращать ся домой. 51 Информация получена от майора Джеймса Скотт-Хопкинса, принимавшего участие в операции "Шотландский бросок". Он рассказал мне, что деятельность его группы была хорошо известна в кругах сопротивления в СССР. Глава 16 РЕПАТРИАЦИОННЫЕ ОПЕРАЦИИ В ДРУГИХ СТРАНАХ До сих пор мы описывали лишь репатриацию, проводимую под эгидой США и Англии, однако было бы неверно заключить, что с данной проблемой столкнулись только эти две страны. Ряду других правительств тоже пришлось решать, что делать с русскими, находящимися на территории их государств, и каждое правительство отвечало на этот вопрос по-своему. Франция Лишь французское правительство столкнулось с проблемой репатриации примерно в том же объеме, что и государственные деятели Великобритании и США. Французская 1-я армия и силы сопротивления взяли в плен около 15 тысяч русских, служивших в немецкой армии; еще 20 456 человек перебежали к французам, из них 8 тысяч присоединились к Свободной Франции и участвовали в боях на стороне союзников1. Кроме того, в конце 1944 года несколько тысяч перемещенных лиц были переведены англо-американскими силами под французский контроль. В начале 1945 года во французских лагерях царил хаос, но ВКЭСС помог французам наладить соответствующие службы2. Через два месяца после того, как Идеи согласился на требование Сталина вернуть всех русских независимо от их желания, генерал де Голль тоже побывал в Москве, и его тоже склонили к аналогичной уступке3. В результате в Париж прибыла советская репат-риационная комиссия, возглавляемая генералом Драгуном. Первым делом он решил навести порядок в лагерях перемещенных лиц, для чего самолично застрелил десять человек, подвернувшихся под руку4. Комиссия целиком состояла из офицеров НКВД, задача которых заключалась в возвращении домой всех русских, оказавшихся в пределах досягаемости. Кроме того, в их обязанности входило снабжение французской коммунистической партии оружием и деньгами5. Подлежащих репатриации русских со всей Франции собрали в центральном сборном пункте в Париже. Отсюда они разъехались 432 по транзитным лагерям, крупнейшим из которых был Боригар, под Парижем6. Первые несколько месяцев с будущими репатриантами обходились очень мягко: охрана в лагерях была поставлена довольно плохо, и работники миссии Драгуна в разговорах с пленными постоянно подчеркивали, что дома всех ждут теплый прием и амнистия. Один из пленных, хлебнувший страшных немецких лагерей, вспоминает, как многообещающе звучали речи советского посла Богомолова. Правда, дело несколько портили мрачные угрозы, которые в подпитии бормотал старший офицер НКВД. Подавленные обитатели лагеря, не зная, кому верить, находили утешение в пьянках и грабежах7. В архиве британского военного министерства хранится рассказ американца, сотрудника Ассоциации молодых христиан (YMCA) Дональда А. Лаури, о визите в советское посольство в Париже 20 октября 1944 года. Он вспоминает слова советского посла Богомолова: Все будут возвращены в СССР, независимо от того, чем они занимались во время войны. Есть среди них настоящие герои, есть и такие, кто оказался послабее. Ну, так ведь таких .народов, где каждый был бы героем, просто не существует. Нашу родину мы называем матерью, а какая же мать не простит своего ребенка, даже если он в чем-то провинился. И поэтому все наши граждане, находящиеся за границей, будут возвращены домой. Затем Богомолов сказал о том, сколько пришлось перенести многим из пленных: Даже если некоторые не выдержали немецкого нажима и пошли служить в немецкую армию или в лагерную полицию, это в общем можно понять. Каждому дадут возможность исправиться... Мы всех примем, всех возьмем домой, все они -- сыновья своей родины. Посол также тепло отозвался о работе YMCA: "В России тоже много молодых христиан, но они не организованы",-- объяснил он. У Лаури сложилось впечатление о после как о человеке, который глубоко чувствует трагедию пленных, оказавшихся в невыносимых обстоятельствах. Он даже заключил, что у Богомолова "хорошее чувство юмора"8. Лагерь Боригар в течение нескольких месяцев управлялся двумя пленными, Ивановым и Титаренко, которые ранее тесно сотрудничали с немцами, но в лагере пользовались покровительством 433 НКВД. В данном случае, как и в ряде других, смена хозяина прошла безболезненно. Но в конце мая 1945 года охрана внезапно ужесточилась, лагерь обнесли проволокой, число охранников увеличилось вдвое. Репатриации из Франции по морю уже шли полным ходом (из Марселя пленных везли в Одессу), теперь же началась подготовка к первому этапированию по суше9. Один украинец, решивший вернуться на родину, оставил нам описание такого путешествия. Он рассказывает, как пленных с торжественными речами, музыкой и знаменами посадили в грузовики... затем отвезли в сборный пункт под Лейпцигом и поместили за колючей проволокой. Здесь вместо музыки нас встретили заряженные ружья, а приветственные речи свелись к угрозам и ругательствам. Потом начались допросы: тут уж за дело взялось НКВД. Следователь задавал бесконечное количество вопросов и после каждого ответа кричал: "Все врешь". Кормили ужасно. Пленные вели мрачные разговоры: обсуждали судьбу предыдущих партий. Рассказчику удалось бежать, пробравшись на возвращавшийся назад американский грузовик10. За пределами лагерей оперативники Драгуна установили настоящее "царство террора". Французская полиция их совершенно не контролировала -- вероятно, по распоряжению свыше,-- и они развязали в Париже буквально оргию шпионажа, похищений людей и убийств". В марте 1946 года из своей парижской квартиры исчез при загадочных обстоятельствах молодой русский беженец, скрывавшийся под польской фамилией Лапчинскии. Бывший "ос-тарбайтер", освобожденный американцами, он приехал во французскую столицу в ноябре 1944 года и подружился здесь с моим дальним родственником графом Иваном Толстым. Однажды вечером Лапчинскии пришел к нему на обед в ужасном волнении. Он обнаружил, что за ним следят. Хозяин дома и гости решили, что его страхи сильно преувеличены, но все же посоветовали быть поосторожней. Лапчинскии, впрочем, вовсе не нуждался в этом совете. По словам тех, кто его знал, он и без того был крайне осторожен и никогда никому не открывал дверь, да никто к нему и не ходил. Первые посетители появились за несколько дней до этого вечера. Как рассказывала потом консьержка, к молодому человеку заходили три "поляка", но не.застали его дома. В следующий раз "полякам" повезло больше, хотя что именно произошло -- осталось неизвестно. В комнате пропавшего Лапчинского полиция обнаружила страшный кавардак, пятна крови, которые явно старались затереть. Случайный прохожий оказался свидетелем того, 434 как в большой черный автомобиль втолкнули нетвердо державшегося на ногах человека и машина тут же унеслась прочь в неизвестном направлении. Лапчинского больше никто никогда не видел, а досье парижской полиции пополнились еще одним нераскрытым преступлением. Но вряд ли можно сомневаться в том, что это преступление было совершено НКВД. Правда, газета компартии "Юманите" сделала сенсационное открытие, что все это дело рук гестапо (в 1946 году!)12. НКВД вообще славилось делами такого рода, и похищение Лапчинского напоминает нашумевшие похищения белогвардейских генералов Кутепова и Миллера в Париже в 1930 и 1937 годах13. Только в мае 1946 года министр внутренних дел отважился заявить протест советскому послу по поводу этих преступлений, открыто совершаемых на французской земле. Но коалиционное правительство (в которое входили и коммунисты), проводившее курс умиротворения СССР, вынудило министра подать в отставку14. В отличие от правительства, французская армия не поддалась советскому нажиму. В Потсдаме Новиков жаловался, что во французской оккупационной зоне Германии белоэмигранты ведут пропаганду среди советских перемещенных лиц с целью убедить их не возвращаться на родину: "В данном случае эта деятельность ведется при активной поддержке со стороны французских военных властей и службы военной безопасности"15. Через месяц генерал НКВД Вихорев16 приступил к охоте за русскими во французской зоне Австрии. В Фельке, недалеко от границы с Лихтенштейном, он обнаружил лагерь, где можно было поживиться, и намеревался уже броситься на добычу, но его осадили: "Подполковник Фишелье, отвечающий за лагеря в этой зоне, отказал Вихореву в просьбе допустить его в лагерь, сославшись на отсутствие инструкций из Парижа"17. В 1947 году Франция отказалась от политики насильственной репатриации, руководствуясь теми же соображениями, что Англия и США. Москва отреагировала на этот шаг градом нападок, обвиняя французов в том, что они препятствуют возвращению советских граждан. Но французский МИД решительно отверг эти обвинения, указав, что большинство перемещенных лиц, которых хотят заполучить Советы, -- это украинцы, прибалтийцы и другие несоветские граждане. В последующем заявлении французский представитель заметил, что советские официальные лица пользовались в лагере Боригар полицейскими методами, утверждая при этом, что все обитатели лагеря добровольно хотят вернуться на родину. Между тем, как отмечали некоторые скептики, "замеченные недавно за каменной оградой лагеря заграждения из колючей проволоки противоречат уверениям, будто заключенные находятся там по доброй воле"18. 435 Струйка репатриантов, проходивших через лагерь на обратном пути в СССР, постепенно иссякла, и все же советское посольство настаивало на необходимости сохранить это огромное поселение, являвшееся, в глазах общественного мнения, советским анклавом на французской земле. Над входом, под огромным портретом Сталина, освещаемым по ночам, развевались красные флаги. У французов были все основания подозревать, что лагерь стал центром советского шпионажа и подрывных операций. Французская компартия, семь лет назад поддержавшая советско-германский раздел Польши (СССР и нацистская Германия были тогда друзьями, связанными договором о дружбе и ненападении), вполне могла работать на советскую оккупацию страны. В 1947 году перспектива вооруженного коммунистического путча во Франции, при поддержке советского оружия и, возможно, армии, вовсе не выглядела нереальной. Однако в мае правительство Рамадье изгнало коммунистов с министерских постов и решилось, наконец, перейти в наступление. Поводом для активных действий послужила история русского эмигранта, гражданина Франции Дмитрия Спешинского. При оформлении его развода с женой, родившейся в СССР, суд в Ницце решил оставить трех дочерей супругов с отцом: девочки родились во Франции и были французскими гражданками. Вскоре после суда мать и девочки исчезли. По просьбе Спешинского, полиция начала расследование и установила, что следы ведут в Боригар19. Тогда отец потребовал, чтобы ему вернули дочерей. Еще несколько месяцев назад такое требование повергло бы власти в замешательство, но сейчас это было на руку кабинету. За дело взялись хотя и поздно, но решительно. Таинственный лагерь, куда более двух лет не ступала нога представителя французских властей, был окружен полицией, полицейскими в штатском и солдатами в количестве двух тысяч человек. Поблизости стояли -- на случай осложнений -- два легких танка. Советское посольство было извещено о рейде за 20 минут до того, как французские солдаты ворвались в лагерь через ворота, над которыми красовался портрет отца народов. Как и следовало ожидать, в одном из бараков они обнаружили детей Спешинского с матерью. Через несколько дней им предстояло сесть на поезд, отправлявшийся в Москву, а оттуда их путь лежал бы в Караганду или на Воркуту. Девочек вернули отцу. При тщательном обыске лагеря полиция обнаружила всего 58 человек, ожидавших, по их словам, отправления в СССР, но зато наткнулась на склад оружия: 10 английских и 2 советских пулемета, 10 винтовок, 1 дробовик, 52 магазина для винтовок, 49 автоматных магазинов, 5 ящиков с патронами, 10 гранат и 7 револьверов. Советское посольство заявило, что это 436 всего лишь сувениры, сохранившиеся у некоторых советских граждан как память о славных днях в Сопротивлении. Можно, однако, предположить, что у этих "сувениров" было несколько иное назначение20. Таким образом, насильственная репатриация завершилась во Франции через несколько месяцев после заключительной репат-риационной операции союзников в Италии. Всего из Франции были репатриированы в СССР 102 481 человек. Однако, говоря о позиции французского правительства, следует иметь в виду, что, в отличие от США и Англии, Франция пережила немецкую оккупацию и была тогда слабой и раздробленной. Сотни тысяч французов, в основном жители Эльзаса и Лотарингии, были вывезены в Германию на принудительные работы, в конце войны их освободила Красная армия. Число их значительно превышало количество англо-американских военнопленных, чья судьба так заботила Иде-на и Стеттиниуса, К тому же, Советам было бы куда проще задержать гражданских лиц, нежели союзных военнослужащих. Ведь сначала Англия и США намеревались заключить с СССР соглашение о взаимной репатриации одних лишь освобожденных военнопленных и только по настоянию советских представителей согласились "включить в соглашение также советских и британских подданных, интернированных и насильно вывезенных немцами"21. Как отмечали английские официальные лица, таких английских подданных практически не существовало, тогда как число депортированных советских граждан достигало нескольких миллионов. Возможно, если бы англичане заняли твердую позицию в этом вопросе, гражданских лиц удалось бы исключить из соглашения, однако политика МИДа основывалась на другом принципе. Для французов же дело обстояло несколько иначе: они-то как раз стремились заполучить назад своих депортированных граждан и при переговорах с Советами оказались в невыигрышной позиции. Даже в момент рейда в лагерь Боригар у Советов находилось в качестве заложников не менее 23 600 французских граждан22. Есть еще одно отличие между репатриацией во Франции и на территориях, контролируемых союзными войсками. Нам неизвестны случаи участия французской армии в насилиях над пленными. Французские солдаты не избивали до потери сознания протестующих против возвращения пленных, не кидали бесчувственные тела в грузовики, не загоняли прикладами в вагоны для скота малых детей, которых ждала Сибирь. Сотрудники НКВД сами явились во Францию для проведения репатриации. Создается впечатление, что отдельные государственные институты страны проводили фактически автономную политику, министры-коммунисты в правительстве покрывали убийц и похитителей людей, тогда как француз- 437 екая армия в Германии и Австрии на каждом шагу чинила препятствия работе советской репатриационной комиссии. Бельгия Прочие страны столкнулись с проблемой русских перемещенных лиц в меньшем объеме. Бельгия подписала свое "Ялтинское соглашение" 13 марта 1945 года. До расформирования ВКЭСС лагеря, в которых содержались русские, находились под контролем отдела по гражданским делам штаба 21-й группы армий. Английский офицер, работавший в администрации одного из таких лагерей, вспоминает, что многие не хотели возвращаться в СССР, но посадка в поезда прошла, тем не менее, без инцидентов23. Советскую репатриационную комиссию возглавлял полковник Стемасов, постоянно подававший жалобы на плохие бытовые условия в лагерях. Как отмечал английский посол в Бельгии, Советы собирали всех разбросанных по стране русских -- если было необходимо, то и насильно -- в сборных центрах, где они содержались под строжайшей охраной до момента отправки их в СССР24. В июле на бельгийское правительство была возложена ответственность за действия советских официальных лиц в стране на тот период, пока советские граждане в бывших лагерях ВКЭСС не будут перевезены в Германию или репатриированы прямо в СССР25. Однако в Бельгии оставалось еще много русских, и вскоре здесь разыгрались события, сходные с теми, что произошли в Париже. В газете "Скотсмен" появилось следующее сообщение: Нам стало известно об осложнениях, возникших из-за того, что офицеры НКВД, работающие для репатриационной миссии, по крайней мере в одном случае прибегли ради достижения своих целей к похищению людей посреди бела дня на улицах Брюсселя. Советские офицеры, занимающиеся репатриацией, несколько раз проникали в лагеря для интернированных, чтобы "убедить" русских заключенных вернуться. Такого рода деятельность заставила бельгийское министерство юстиции 28 декабря издать циркуляр для полицейских и жандармских властей, запрещающий советским офицерам посещать лагеря без письменного разрешения. Если они все же проникнут в лагерь, циркуляр предписывает вывести их, при необходимости -- с применением силы. Полицейским 438 властям вменяется в обязанность также охранять от наси- лия штатских лиц26. Таким образом, бельгийское правительство реагировало на творимые советскими представителями беззакония гораздо откровеннее, чем правительства Франции или Англии. Финляндия Отношение голландцев к репатриации было сходно с бельгийской позицией27. Ответственность за операции в Норвегии, Дании, Германии, Австрии и Италии несут союзные силы освобождения и оккупационные войска. А вот Финляндия -- это особая статья. Советские успехи на Восточном фронте заставили финнов принять условия, навязанные им СССР в соглашении о прекращении огня 19 сентября 1944 года. В Хельсинки была создана Союзная контрольная комиссия. Она, как и следовало ожидать, в основном представляла собой рупор для советских угроз и требований, противостоять которым финны были не в состоянии. В лагерях на территории страны находилось несколько тысяч русских пленных, Советы потребовали их выдачи, и финнам оставалось только подчиниться. Когда в лагерях стало известно о выдаче, несколько сотен человек бежали, предпочтя возвращению на родину бродяжничество в сосновых лесах. Дело происходило в ноябре, но даже суровая зима не останавливала беглецов28. Важно отметить, что это были просто военнопленные, никак не связанные ни с немецкой армией, ни с власовским движением и не работавшие на военных противников своей страны. Одного этого примера хватило бы для опровержения довода, будто русские боялись возвращаться на родину, поскольку сотрудничали с врагом и знали за собой эту вину. Даже те, кого никак нельзя было заподозрить в связях с врагом, решались на самые отчаянные поступки, чтобы избежать репатриации. Кроме того, Советы потребовали -- и получили -- целый ряд старых русских эмигрантов, имевших финские либо нансеновские паспорта, так что советскому правительству вновь представилась возможность свести старые счеты. Бывший царский генерал Северин Добровольский был казнен в Москве через несколько месяцев после выдачи. Степан Петриченко, возглавлявший в 1921 году Кронштадтское восстание, умер в советской тюрьме через два года после выдачи29. И все же, хотя советским властям в Финляндии помогали финские "квислинги", вряд ли было бы справедливо слишком сурово винить народ и правительство страны, фактически находившейся на положении оккупированного государства. 439 Швейцария Нейтральная Швейцария была в совершенно другой ситуации. Все эти годы страна являлась пристанищем беженцев из оккупированной нацистами Европы, и беглые пленные из разных стран пытались перейти ее границу, чтобы продолжать борьбу либо быть интернированными в относительно комфортабельных условиях. Среди них было немало русских. Уже в марте 1942 года англичанам стало известно, что целый ряд русских благополучно проник в страну, и МИД изыскивал способы помочь им. Как ни странно, советское правительство выделило фонды для оказания помощи интернированным в Швейцарии русским30,-- возможно, опасаясь, что иначе союзники и нейтральные наблюдатели увидят, в каких ужасающих условиях содержатся заключенные лагерей. А может быть, Советы надеялись таким образом выманить пленных из Швейцарии, поскольку швейцарская традиция нейтралитета и предоставления убежища исключала возможность насильственной выдачи. После высадки союзников во Франции и последовавшего затем открытия франко-швейцарской границы 804 русских ушли во Францию и добрались до Марселя, откуда им предстояло отправиться в СССР. Советский представитель по репатриации в Париже Черняк сумел убедить их, что в победившем Советском Союзе их ждет светлое будущее. Но вторая группа из Швейцарии -- 500 человек -- этим россказням не поверила и ехать на родину отказалась31. В последние месяцы войны многим русским удалось, воспользовавшись неразберихой на немецких фронтах и созданием вла-совской армии, пробраться в Швейцарию. Рассказывают о переходе границы целой русской части, в которой было много эмигрантов, под командованием полковника Соболева. Часть эта была разоружена и интернирована32. К концу войны на территории Швейцарии находилось около 9 тысяч русских. По своему обыкновению, советское правительство выдвинуло ряд резких обвинений: швейцарцы, де, избивают невинных пленных и передают их в руки гестапо. Основанием для этих нелепых обвинений послужил, вероятно, эпизод, когда швейцарские часовые не совсем вежливо обошлись с пьяными русскими33. Вскоре в Швейцарии развернула работу репатриационная комиссия под руководством генерала Драгуна. Здесь, как и повсюду, с переменным успехом применялись обычные методы кнута и пряника. В сентябре в британскую миссию в Берне пришло письмо от некоего Ивана Клименко, находившегося в лагере во Фрибурге. По его словам, многие советские граждане понимали, что возвращаться нельзя, но на них оказывалось постоянное и все возрас- 440 тающее давление со стороны советской военной делегации. В письме Клименко выразил надежду, что Швейцария не откажется от своей старинной традиции предоставления политического убежища и что союзники используют свое влияние во имя тех высоких идеалов, за которые они воевали в этой войне34. В истории репатриации из Швейцарии много неясного. Большинство русских вернулось домой, хотя швейцарские армия и полиция не применяли к ним насилия. Но, как мне стало известно от одного высокопоставленного лица, швейцарцы недвусмысленно намекнули непокорным, что если они не согласятся вернуться по доброй воле -- к ним будет применена сила. Непонятно, насколько реальна была эта угроза, но для запуганных советских граждан этого оказалось вполне достаточно. Они хорошо знали, что творили американцы и англичане в Австрии и Баварии, и понимали, что насильно возвращенных беженцев ждет более суровая кара, чем "добровольцев". Поэтому подавляющее большинство решило вернуться. Владимир Чугунов, русский, живущий в Лондоне, вспоминает, как в 1945 году его семья искала прибежища в Швейцарии -- ему тогда было восемь лет. Швейцарский солдат перевел его назад через границу и проводил в лагерь для русских во французской оккупационной зоне Германии. Там он узнал, что ему удалось избежать судьбы своих соотечественников, которых накануне отправили на грузовиках обратно в СССР35. Швеция Было бы, вероятно, несправедливо обвинять английский и американский народы в том, что они поддержали соглашения, заключенные в Москве и Ялте. Они попросту ничего не знали об обстоятельствах дела, и их правительства совершенно справедливо полагали, что правда ужаснула бы их. Во Франции, Швейцарии и других странах, о которых шла речь в этой главе, меры по репатриации тоже скрывались от общественности, и поэтому можно сказать, что наше допущение справедливо также и в отношении народов этих стран. Но были в Европе две страны, где проблемы насильственной репатриации обсуждались и решались совершенно открыто, подробно дебатировались в газетах и по радио, так что общественность была в курсе. Речь идет о Швеции и Лихтенштейне. Русских солдат, находившихся на территории этих государств, нельзя назвать "жертвами Ялты", однако стоит все же рассказать о проведенных там репатриационных операциях. В Швеции находилось 167 человек: 7 эстонцев, 11 литовцев и 149 латышей, которые в начале мая 1945 года прибыли на острова 441 Готланд и Борнхольм. В большинстве своем это были солдаты 15-й Латвийской дивизии. В последние недели войны в дивизии воцарился страшный хаос, а когда немецкая армия окончательно распалась, дивизия рассыпалась на ряд разрозненных подразделений, обратившихся в бегство. 126 человек из числа тех, кому удалось переправиться через Балтийское море, отплыли из устья Вислы 27 марта, в день взятия Гданьска Красной армией, на трех латвийских судах, пришедших в порт. Через два дня они достигли оккупированного немцами датского острова Борнхольм и пробыли здесь месяц. 7 мая отряды прибалтийцев, сопровождаемые большим количеством беженцев, отплыли в шведский порт Истад. Вторая группа -- 41 человек -- высадилась на острове Готланд. После нескольких недель интернирования в двух разных лагерях все 167 человек были отправлены на юг Швеции. Их поселили в комфортабельных домах, вместо немецкой формы выдали шведскую и послали на полевые работы36. Прибалтийцы составляли лишь незначительный процент пробравшихся в Швецию беженцев, среди которых было, в частности, несколько тысяч немецких солдат. 2 июня 1945 года советский посол в Швеции Александра Коллонтай запросила министерство иностранных дел о намерениях правительства в отношении интернированных. Коллонтай ссылалась на союзное соглашение о прекращении огня, по которому немецкие соединения должны были сдаваться в плен ближайшим союзным войскам, в данном случае -- Красной армии. И хотя соглашение на Швецию не распространялось, Коллонтай все же намекала, что недурно было бы шведам присоединиться в этом вопросе к союзникам. После краткого раздумья МИД ответил, что так и сделает, указав, впрочем, что требуется еще и согласие со стороны правительства. 15 июня кабинет одобрил решение МИДа, хотя этому предшествовала дискуссия, развернувшаяся 11 июня в консультативном комитете по иностранным делам и в самом кабинете. Обсуждались два разных, хотя и взаимосвязанных вопроса: 1 ) следует ли шведам принять тот пункт союзного соглашения о прекращении огня, где говорится, что немецкие войска должны сдаться той армии, на фронте которой они воевали в данный момент, и 2) следует ли Швеции удовлетворить требование Советов об экстрадиции примерно 36 тысяч гражданских беженцев из прибалтийских республик. Второй вопрос был решен отрицательно из соображений гуманности. Первое предложение было признано разумным, и на практике это значило, что все немцы, дезертировавшие с Восточного фронта, подлежат отправке в СССР. На заседании кабинета министр иностранных дел Кристиан Гюнтер завершил свою речь, 442 в которой доказывал необходимость выдачи военных беженцев, кратким, но весьма интересным выводом: Среди немцев есть также несколько других групп, которые хотя и служили в германской армии, но не являются немцами, например, группа прибалтийцев. Но мы не можем тратить время на то, чтобы выделять их из основной массы. Это часть германской армии, и я считаю, что они тоже подлежат экстрадиции. Так решилась судьба прибалтийцев. На следующий день советское посольство было информировано о решении шведского правительства. Такая поспешность очень примечательна, тем более что с советской стороны никаких требований, кроме запросов посла, пока не поступало. Но так или иначе дело было решено, и шведские военные власти начали переговоры о транспорте с советским военно-морским атташе Слепковым, офицером военно-морского флота, проявлявшим поразительную некомпетентность в своем деле37. Советские власти по обыкновению несколько месяцев тянули с транспортом, и прибалтийцы в лагерях долгое время не подозревали о том, что их ждет. Но в ноябре просочились слухи о планируемой выдаче. Премьер-министр коалиционного правительства Пер Альбин Хансом 15 ноября обратился к владельцам газет с просьбой о соблюдении тайны, и некоторое время газеты хранили молчание, но стоило оппозиции почуять, что запахло жареным, как тайное стало явным. В Англии наличие военной цензуры и согласие прессы молчать в интересах национальной безопасности позволили правительству утаить от народа правду о репатриации. Но в нейтральной Швеции такое было невозможно: проблема репатриации стала достоянием общественности. 19 ноября центральная шведская газета обнародовала решение МИДа, и на следующий день посыпались протесты. Хотя решение о насильственной репатриации вызвало враждебное отношение буквально во всех слоях общественности, протесты поступали в основном из определенных кругов. В первых рядах оказалась шведская церковь и ее конгрегации. Уже 20 ноября группа руководителей церкви явилась к министру иностранных дел с решительным протестом. Министр Остен Унден, социал-демократ, принял их крайне холодно, заявив епископу Бьорквист-скому: "Я не могу понять, почему вас так волнует судьба этих прибалтов". Но церковные деятели, нисколько не обескураженные таким отношением, приступили к сбору денег, составлению петиций и 443 организации общенародного протеста против предполагаемых мер, считая их позором для шведов и вопиющим нарушением прав человека. Позицию церкви разделяла небольшая оппозиция из консервативных партий. А шведские солдаты и офицеры, охранявшие лагерь в Раннелатте, заявили письменный протест: Мы беспредельно преданы Королю и Отечеству, мы беспрекословно выполним все приказы. Но наша совесть и военная честь побуждают нас самым решительным образом заявить о том, что участие в предстоящей экстрадиции кажется нам постыдным38. Несмотря на очевидность и влиятельность оппозиции, она, однако, ограничивалась в основном тем меньшинством общества, которое было в состоянии отделять свои нравственные принципы от принятого в ту пору образа мыслей. С христианской и человеческой точек зрения, выдача этих невинных (или же, по крайней мере, людей, виновность которых еще предстояло доказать) в руки их врагов, по жестокости сравнимых лишь с побежденными нацистами, представляла собой чудовищный поступок. Прочие обстоятельства отходили на задний план. Поощряемые сторонниками извне, прибалтийцы 22 ноября начали голодовку, и через неделю всех пришлось положить в больницу. Их состояние внушало врачам серьезные опасения, однако худшее было впереди. Утром 28 ноября обнаружили труп латышского офицера Оскарса Лапы: он покончил с собой ночью. Накануне вечером он говорил, что боится попасть в руки НКВД, и вот -- позаботился о том, чтобы этого не случилось39. Пытался покончить с собой и молодой офицер-латыш Эдвард Алкснис. Решив, что лучше умереть в Швеции, чем в лагерях ГУЛага, он проткнул себе карандашом правый глаз, но шведскому хирургу удалось спасти несчастного. Через год Алкснис прочитал в газете, что Советы настаивают на возвращении оставшихся в Швеции латышских солдат; в нем пробудились прежние страхи, и он решил бежать. Он и несколько его друзей на крошечном рыбачьем суденышке пересекли Ботнический залив и Балтийское море и, несмотря на страшные ветры, добрались до английского порта Бервик-на-Твиде. Здесь Алксниса положили в местную больницу, а затем перевезли в Лондон, где английские хирурги завершили то, что было начато их шведским коллегой. Я видел Алксниса и говорил с ним. Если не считать выколотого глаза, он производит впечатление совершенно здорового человека. О прошлом он рассказывает спокойно, почти бесстрастно, он ни о чем не жалеет: ведь в конце концов его товарищи по несчастью навеки исчезли в 444 непроглядной мгле, а он жив-здоров и спокойно живет со своей семьей в свободной стране40. Но вернемся к событиям 1945 года. Шведские газеты много писали о голодовке, о самоубийстве Оскарса Лапы, о многочисленных попытках к самоубийству и о страданиях латышей в больнице. Все эти новости стали сенсацией дня. Число протестов росло, и шведское правительство было в замешательстве. 26 ноября кабинет объявил об отсрочке решения. Но прибалтийцы, не получив никаких гарантий того, что их не выдадут Советам, не сняли голодовку. И действительно, 4 декабря кабинет при повторном обсуждении вопроса подтвердил решение от 15 июня, а через четыре дня консультативный комитет по иностранным делам одобрил его большинством голосов. Против голосовал лишь один член комитета, консерватор41. В качестве уступки оппозиции было решено провести проверку гражданства, в результате чего некоторые прибалтийцы были признаны гражданскими лицами и получили политическое убежище. Голодовка была снята, выживших прибалтийцев перевели в лагерь в южной Швеции, полностью изолировав от прессы и общественности. Лагерь был обнесен колючей проволокой, усиленно охранялся, по ночам территорию освещали прожекторы. Зима была морозной, и холодные ветры насквозь продували заснеженную равнину, на которой стояли деревянные бараки. С колючей проволоки свисали сосульки, снег задувало в помещения, так что прибалтийцам уже не составляло большого труда представить себе похожий лагерь по ту сторону Балтийского моря. 18 января 1946 года в МИД Швеции поступило сообщение, что советский корабль "Белоостров" приближается к порту Трел-леборг. Выдача прибалтийцев была назначена на 23 января. В лагерь со всей южной Швеции свезли вооруженных полицейских в штатском, но прибалтийцы не оказали сопротивления. Их перевезли автобусами в Треллеборг, и только когда они ехали по городу, некоторые решили выразить протест против репатриации. Один латыш разбил кулаком окно и попытался перерезать вены осколками стекла. Полицейские набросились на него и вытащили из автобуса, доставили в пункт скорой помощи, а оттуда на носилках отнесли на борт "Белоострова". В другом автобусе, где было 12 репатриантов и 9 полицейских, охранник успел вовремя отобрать у пленного лезвие бритвы. Но когда автобус остановился на набережной и все стали выходить, один полицейский заметил, что сидящий напротив пленный ведет себя как-то странно: привстав, он тут же повалился в проход, из горла хлынула кровь. Полицейский, бросившись к нему, выхватил из слабеющих пальцев кинжал, но лейтенант Петерис Вабулис был уже 445 мертв. Тело самоубийцы положили на набережной. Его товарищи в это время поднимались на трап советского судна. За неделю до смерти Вабулис в письме другу сетовал на то, что не убежал из лагеря прошлым летом: Несмотря на мою молодость, я многое повидал и в Латвии, и в Европе. Я видел страны, где существует рабство, и страны, которые открыто поставляют туда рабов. И это происходит в наше время! Тогда и умереть не трудно: ведь если такие вещи будут продолжаться, значит -- конец света не за горами. Мне жаль жену и детей, которым предстоит потерять кормильца в тот самый момент, когда уже можно было надеяться на встречу. Но каждому из нас суждено свое, и мы не в силах изменить судьбу. Петерис Вабулис был похоронен в Швеции. Его товарищи отплыли навстречу новой жизни. "Белоостров" взял курс на восток; вскоре туманная ночь поглотила судно, и наблюдавшие за его отплытием шведы разошлись по домам42. Так была проведена репатриация прибалтийцев, хотя решение шведского правительства сами шведы до сих пор оценивают по-разному. Ожесточенные дебаты о судьбе прибалтийцев буквально раскололи страну. За предоставление убежища выступали в основном люди религиозные либо придерживающиеся консервативных взглядов. Правящая социал-демократическая партия, профсоюзы и левая пресса единодушно поддержали выдачу. Как заявил министр иностранных дел Остен Унден, у нас не было ни малейших оснований подозревать советскую администрацию в несправедливости, было бы бестактностью считать, что в Советском Союзе царит беззаконие43. Среди стран, участвовавших в насильственной репатриации, Швеция единственная провела опрос общественного мнения по проблеме выдач. Как показала репрезентативная выборка, не менее 71% считали, что по крайней мере часть интернированных прибалтийцев, среди которых было много гражданских лиц, следовало отправить "домой". Приводимые в пользу этого доводы различались лишь резкостью выражений. Социологический анализ показал, что подавляющее большинство среди сторонников экстрадиции составляли представители трудящихся слоев и читатели социалистических газет44. Решение кабинета выдать прибалтийцев не раз связывалось с появившимся в разгар их голодовки сообщением о том, что оккупированная СССР Польша может оказаться 446 не в состоянии поставить Швеции 1 миллион тонн угля, крайне нужного стране. Намек на такой обмен прозвучал даже в пропагандистской передаче московского радио45, но так ли это -- неизвестно. В отличие от Англии и США, шведский МИД все еще не рассекретил государственных документов 1945 года. Во время войны в Швеции были интернированы экипажи трех советских траулеров. После окончания войны посол Чернышев потребовал, чтобы экипажи отправили домой, и моряки после некоторых колебаний согласились вернуться. Офицер НКВД, впоследствии изучавший их дела, обнаружил, что подавляющее большинство получило за свои "преступления" 10--15 лет в исправительно-трудовых лагерях. Лишь единицы вернулись к своим семьям, и никто не смог найти работы46. Можно представить себе, что с их соотечественниками, воевавшими против СССР в немецкой армии, обошлись не мягче. Шведский писатель, работавший над книгой об экстрадиции прибалтийцев, в 1967 году был приглашен в СССР -- встретиться с теми, кто выжил. Они подробно рассказали ему, как тепло их приняли на родине, как после отеческой беседы с офицером НКВД 90 % вернувшихся отпустили и они зажили нормальной жизнью. Нескольких человек, действительно провинившихся перед советской властью, отправили в лагеря, но никого не расстреляли. Правда, во время интервью некоторые намекали, что могли бы рассказать другую историю, но шведский писатель решил, что у него нет оснований не верить добровольно данным показаниям47. Поучительно сравнить это сообщение с рассказом А. Солженицына. В 1941 году около побережья Швеции затонул советский эсминец, команда была интернирована. В 1945 году они вернулись в СССР, где вскоре все оказались в лагерях. Но в Швеции прознали как-то об их судьбе и напечатали клеветнические сообщения в прессе. К тому времени ребята были рассеяны по разным ближним и дальним лагерям. Внезапно по спецнарядам их всех стянули в ленинградские Кресты, месяца два кормили на убой, дали отрасти их прическам. Затем одели их со скромной элегантностью, отрепетировали, кому что говорить, предупредили, что каждая сволочь, кто пикнет иначе, получит "девять грамм" в затылок,-- и вывели на пресс-конференцию перед приглашенными иностранными журналистами и теми, кто хорошо знал всю группу по Швеции. Бывшие интернированные держались бодро, рассказывали, где живут, учатся, работают, возмущались буржуазной клеветой, о которой недавно прочли в западной печати (ведь она продается у нас в каждом киоске),-- и вот 447 списались и съехались в Ленинград (расходы на дорогу никого не смутили). Свежим лоснящимся видом они были лучшее опровержение газетной утки. Посрамленные журналисты поехали писать извинения. Западному воображению было недоступно объяснить происшедшее иначе. А виновников интервью тут же повели в баню, остригли, одели в прежние отрепья и разослали по тем же лагерям. Поскольку они вели себя достойно -- вторых сроков не дали никому48. Лихтенштейн В Лихтенштейне события развивались гораздо стремительнее. Поздним вечером 2 мая 1945 года начальнику пограничной полиции сообщили, что к границе приближается со стороны Австрии военная колонна. По обе стороны шоссе двигались группы вооруженных пехотинцев, а по дороге медленно шел транспорт. Все призывы остановиться были тщетны, и начальник погранполи-ции, не убоявшись разительного превосходства приближающегося отряда в численности и вооружении, приказал своим людям дать несколько предупредительных выстрелов. После этого автомобиль во главе колонны остановился и оттуда выпрыгнул офицер с криком: "Не стреляйте, не стреляйте, здесь русский генерал!" Затем из машины вышел и сам генерал, отрекомендовавшийся как Борис Алексеевич Холмстон-Смысловский, бывший генерал гвардейского полка его императорского величества, ныне командующий Первой русской национальной армии. Его подчиненные стояли навытяжку, ожидая приказов. Над ними колыхался трехцветный бело-красно-синий флаг Российской империи, а в машине, в центре колонны сидел наследник российского престола, правнук Александра Второго великий князь Владимир Кириллович. Озадаченный полицейский побежал звонить своему командиру. История этого удивительного соединения такова. Борис Смы-словский родился в Финляндии в 1897 году. Поступив в армию, он дослужился до капитана императорского гвардейского полка; после гражданской войны, в которой воевал на стороне белых, эмигрировал в Польшу, а затем перебрался в Германию, где учился в военной академии. Считая, что Россию можно освободить только с иностранной помощью, он работал ради этой цели. Когда началась война с СССР, Смысловский служил на Восточном фронте командиром учебного батальона для русских добровольцев, вызвавшихся участвовать в борьбе против большевиков. Постепенно было создано двенадцать боевых батальонов, в советском тылу действовали также большие группы партизан, достигавшие почти 20 тысяч человек. Верховное 448 командование вермахта в начале 1943 года сформировало из этих войск особую дивизию "Россия". Смысловский был первым русским, который стал командиром антибольшевистского русского соединения, и его формирование до конца войны оставалось регулярной частью вермахта. Его офицеры были частично бывшими служащими царской армии, частично -- добровольцами, бывшими офицерами Красной армии. Поначалу между "красными" и "белыми" случались ссоры и разногласия, но постепенно все сгладилось: все они, в конечном итоге, были русскими. Смысловский по сей день считает, что если бы немцы обращались так же со всеми взятыми в плен русскими, идея национальной цивилизованной России стала бы в отечестве необоримой силой. Однако он уже в 1943 году понял, что Германия не может победить в войне. Поражение под Сталинградом и неспособность нацистского руководства вести умную антикоммунистическую политику были для него неопровержимыми свидетельствами надвигающегося краха. Во время пребывания в Варшаве он разыскал швейцарского журналиста и спросил его, где искать убежища в Европе, если дела пойдут совсем плохо,-- быть может, в Швейцарии? По мнению журналиста, Швейцария отпадала -- страны оси могли потребовать от нее выдачи беженцев, и он посоветовал попытать счастья в Лихтенштейне, крошечной стране, связанной со Швейцарией таможенным союзом, но совершенно независимой. Там можно затаиться и переждать бурю. Война близилась к концу, и 10 марта 1945 года, когда Гиммлер и другие нацистские руководители предпринимали запоздалые попытки заполучить независимого русского союзника в лице Власова и казаков, силам Смысловского был придан статус 1-ой русской национальной армии, а сам Смысловский получил звание генерал-майора. Как раз в это время Буняченко провел закончившееся поражением наступление на силы Красной армии на Одере и организовал поход на Прагу, а казаки и эмигрантские соединения с боями отступали с Балкан. Разрозненные русские и украинские части сходились в Австрии, на последнем островке, удерживаемом немцами. Смысловский, потеряв основную часть своих сил, двинулся с оставшимися на запад, намереваясь с разрешения своего начальства соединиться с эмигрантским Русским корпусом из Белграда и 3-й дивизией РОА под командованием Шаповалова49. Но из этих планов ничего не вышло: все стремительно рушилось. Смысловский связался по телефону с генералом Власовым -- до этого они дважды встречались -- и сообщил ему о своем намерении идти в Лихтенштейн, однако Власов решил не отказываться от планов искать прибежища в Чехии. В ответ Смысловский напомнил ему о судьбе адмирала Колчака, которого чехи выдали большевикам в 1920 году, и простился с командующим РОА. 15--2491 449 С остатками своего войска Смысловский двинулся к Фельд-кирху, самому западному городу Австрии. Здесь он встретил молодого великого князя Владимира Кирилловича, которого сопровождал советник Сергей Войцеховский (по странному совпадению, его двоюродный брат, генерал Войцеховский, возглавлял последнюю попытку белых спасти Колчака от выдачи). Смысловский согласился, чтобы великий князь перешел границу вместе с ним. Так последний представитель дома Романовых оказался под протекцией флага старой России, в окружении русских войск. Недалеко от границы его машина сломалась. Генерал Смысловский вспоминает, как он собрал своих солдат и попросил помочь тащить машину великого князя. Он не знал, как отреагируют на это предложение солдаты, выросшие при советской власти, что они скажут, узнав, что среди них находится наследник "Николая Кровавого". И его приятно удивила готовность солдат помочь: последние сотни метров машину Владимира Кирилловича толкали бывшие красноармейцы. Это удивительное зрелище как бы символизировало восстановление прерванной связи времен. В 11 часов вечера колонна вступила на землю Лихтенштейна. Хотя люди генерала Смысловского шли как военное формирование, у них был строжайший приказ ни в коем случае не открывать огня, и можно представить себе, какие неприятные минуты они пережили, оказавшись под дулами винтовок пограничников. У генерала было 450 человек, и они могли бы с легкостью перейти границу, но, оказав сопротивление, Смысловский лишился бы шансов получить убежище. Генерал решил, что потери от огня пограничников будут невелики, самое большее, человек 10 убитых и 20 раненых, а увидев, что нарушители не отвечают, они вообще прекратят стрельбу. Эти расчеты оказались более чем верными: единственной жертвой стала бутылка коньяка в генеральской машине50. В ту же ночь вошедшие в Лихтенштейн солдаты были разоружены, и оружие перевезли в Вадуц (позже его утопили в Боденском озере, на дне которого оно, вероятно, покоится до сих пор). В группе Смысловского было 494 человека: 462 мужчины, 30 женщин и 2 детей. Правительство Лихтенштейна отказало в убежище лишь великому князю и его свите; их на следующий день вернули в Австрию. Впрочем, в отличие от других участников этого похода, ему не угрожала выдача в СССР. Генерала Смысловского с женой и штабом поселили в гостинице, в деревне Шелленберг. Солдат разместили в двух пустующих школах, женщин -- в другой гостинице. Вскоре для них подыскали постоянное пристанище, а генерала перевели в столичную гостиницу. Все заботы взял на себя лихтенштейнский Красный Крест, созданный в ту же неделю, под председательством княгини Лихтенштейнской51. Поначалу имелись опасения, что француз- 450 ские коммунисты, члены маки, действующие под прикрытием французской 1-ой армии, могут пересечь границу и похитить русских офицеров; однако французское верховное командование установило контроль над маки, и эта угроза отпала. Но оставалась гораздо более серьезная опасность. 10 мая генерал Смысловский отправил князю Францу Иосифу II Лихтенштейнскому послание, в котором просил о предоставлении традиционного убежища для себя и своих людей. Через два дня пришло сообщение, что многие власовцы попали в Чехословакии к Красной армии, а в конце месяца стало известно о событиях в Лиенце и на востоке Австрии. В августе американцы провели жестокую операцию в Кем-птене, а в Вадуц прибыла советская репатриационная миссия. 16 августа русские собрались в ратуше