на встречу с представителями СССР. Здесь один из интернированных тут же узнал в советском офицере сотрудника НКВД, с которым сталкивался на родине. По словам барона Эдварда фон Фальц-Фейна, участвовавшего в этих встречах в качестве переводчика, все советские представители производили впечатление уголовников самого низкого пошиба, и, судя по фотографиям, барон нисколько не преувеличил. Сочетая увещевания и угрозы, представители НКВД добились согласия 200 интернированных вернуться на родину. По словам генерала Смысловского, причины этого решения разнообразны и объяснить их трудно. На многих оказало едва ли не гипнотическое действие появление тех, от кого еще так недавно они полностью зависели, другие боялись, что их в любом случае вышлют силой, третьи поверили в обещание амнистии, а четвертые просто изнывали от ностальгии. Как бы то ни было, но к завершению визита советской миссии около двух третей вызвались вернуться на родину. Эти цифры представляют большой интерес. Они свидетельствуют о том, какая часть русских, оказавшихся на Западе к 1945 году, выбрала бы репатриацию при свободном выборе, и убедительно опровергают мнение профессора Эпштейна, что ни один русский, захваченный в плен в немецкой форме, не согласился бы на репатриацию по доброй воле52. Они также говорят о том, что советские власти заполучили бы большое количество репатриантов, даже если бы союзники отказались от политики насильственной репатриации. Правда, скорее всего, процент добровольных репатриантов был бы в этом случае несколько ниже, поскольку многие люди Смысловского согласились вернуться в СССР "добровольно" из страха, что в один прекрасный день их все равно подвергнут экстрадиции. Повлияли на это решение и события в Лиенце и Кемптене, и намеки советских представителей НКВД в Вадуце, что то же самое может случиться и в Лихтенштейне53. Добровольцев отправили поездом в советскую оккупационную зону Австрии. Они обещали оставшимся писать -- и действительно, 15* 451 из Вены пришло несколько писем, но потом они замолчали, и о дальнейшей судьбе этих людей нам ничего не известно. Интернированные провели в Лихтенштейне более года, пока, наконец, Аргентина не согласилась принять их в качестве иммигрантов, и осенью 1947 года примерно сто русских отплыли в Буэнос-Айрес54. Среди них был и генерал Смысловский с женой. В Лихтенштейне его посещали Ал-лен Даллес, глава американской разведки в Швейцарии, и другие военные западные эксперты, рассчитывавшие получить информацию из этого бесценного источника знаний о Советском Союзе. К тому же Смысловский все еще поддерживал контакт с антисоветскими агентами и группами сопротивления в России. Позже остатки этого аппарата были переданы разведывательной организации генерала Гелена в американской зоне Германии. Сам же Смысловский сумел применить свой богатый военный опыт в новой стране, став лектором и советником аргентинского правительства по борьбе с терроризмом. Хотя некоторые из добровольных репатриантов вызвались вернуться на родину из страха, что правительство Лихтенштейна может в последний момент дрогнуть и принять советские требования, реально такой опасности не существовало. Тогдашний премьер-министр Лихтенштейна доктор Александр Фрик объяснил мне, что его правительство ни на мгновение не принимало в расчет такую возможность: "Наша страна маленькая, но она управляется законом". На мой вопрос, что было бы, если бы СССР, союзники или Швейцария оказали такой нажим, которому Лихтенштейн не смог бы противостоять, доктор Фрик ответил, что был готов к этому и что до тех пор, пока Лихтенштейн мог сам решать свои внутренние дела, ни один русский не был бы репатриирован насильно. Если бы, однако, им угрожали силой, правительство, отказавшись от вооруженной борьбы, обратилось бы с призывом к мировому общественному мнению и международной прессе, протестуя против бесчеловечности предлагаемых мер и вмешательства во внутренние дела суверенного государства. Но дело обошлось без нажима. Князь Лихтенштейна и доктор Фрик в разговорах со мной подчеркивали, что все население страны было единодушно в этом вопросе и правительство получало прошения от фермеров и крестьян, моливших проявить христианское милосердие и помочь несчастным скитальцам55. Маленький народ Лихтенштейна, воспитанный в католической традиции, понял глубину человеческой трагедии русских и считал, что этот аспект перевешивает соображения политического благоразумия и материальной выгоды. Вообще к делам материальным население Лихтенштейна проявило редкостное безразличие, способное привести в ужас правоверного шведского социал-демократа. В 1945 году в стране жило 12 141 человек, а годовой бюджет достигал двух миллионов швей- 452 царских франков. Тем не менее жители этой чисто сельскохозяйственной страны без единой жалобы более двух лет выделяли на содержание русских 30 тысяч швейцарских франков в месяц. Кроме того, они оплатили все расходы по их эмиграции в Аргентину, что составило около полумиллиона швейцарских франков56. Правда, через три года западногерманское правительство взяло на себя ответственность за эти расходы и выплатило их Лихтенштейну, но в 1947 году предвидеть это было невозможно. Конечно, можно сказать, что у Лихтенштейна не было общих дел с Советским Союзом, что английское, американское и французское правительства добивались скорейшего возвращения своих военнопленных, что шведы ждали поставок угля от Польши, тогда как у Лихтенштейна не было на востоке никаких интересов. И это действительно так, но есть одно очень существенное соображение. Лихтенштейн -- конституционная монархия, в которой князь пользуется огромным авторитетом, как личным, так и политическим. Но до 1945 года это суверенное государство обеспечивало лишь малую часть доходов князя. Основной источник богатства его семьи составляли огромные владения в Чехии. В 1945 году чешское правительство заявило о своем принципиальном уважении прав князя, но на практике местные коммунистические комитеты взяли под контроль большую часть княжеских владений в стране. Князь обратился в суд, отстаивая свои права, но в 1948 году коммунисты захватили власть в стране. Тем самым все права на частную собственность и вообще всякая законность были разом отменены, так что князь должен был крепко подумать, прежде чем задевать тех, кто мог лишить его собственности. Этот фактор, однако, был для него второстепенным -- так же, как для его подданных вопрос о налогах, которые шли на беженцев. Таким образом, крошечный Лихтенштейн, где не было армии, а полиция составляла 11 человек, сделал то, на что не осмелились другие европейские страны. Правительство Лихтенштейна с самого начала решительно заявило советской репатриационной миссии, что позволит уехать из страны только тем, кто выскажет желание вернуться в СССР, и ни разу не отклонилось от этой линии. Когда, например, миссия намекнула, что генерал Холмстон-Смысловский должен предстать перед судом по обвинению в военных преступлениях, правительство Лихтенштейна вежливо, но решительно потребовало доказательств, а поскольку таковых не оказалось -- дело тем и кончилось. Никаких неприятностей не последовало, и советская миссия, поняв, что ничего не добьется, вскоре отбыла восвояси. Я спросил князя, были ли у него сомнения в успехе выбранной линии. Мой вопрос, по-видимому, удивил его. -- Нет,-- объяснил он,-- с советскими надо говорить жестко -- это им нравится. Ведь лучше всего они понимают язык силы57. ПРИМЕЧАНИЯ См : Архив военного министерства Великобритании, 32/11683. См там же, 32/11137, 301 А. Mikhail Koriakov. I'll Never Go Back,-- London, 1948, p. 160. Автор этой книги, неоднократно цитируемой здесь, работал в советском посольстве в Париже с мая 1945 до марта 1946 года. Регулярное соглашение по типу "ялтинского" было заключено обеими странами 29 июня 1945 года (см.: Архив министерст ва иностранных дел Великобритании, 371/56714). Malcolm J. Proudfoot. European Refugees.-- London, 1957, pp. 129--130. D. J. Dallin, B. I. Nicolaevsky. Forced Labour in Soviet Russia.-- London, 1948, p. 293; Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 160--163. См.: Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 166--167. D. J. Dallin, B. I. Nicolaevsky, указ. соч., pp. 293--294. Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 103 А. "Voinov". Outlaw: The Autobiography of a Soviet Waif. London, Г955 [В даль нейшем: Outlaw], pp. 226--243. Подробнее об этапах Марсель-Одесса см. в ар хиве министерства иностранных дел Великобритании, 371/47895. D. J. Dallin, В. I. Nicolaevsky, указ. соч., с. 294--295. Отчет о репатриации из французских лагерей см. в кн.: В. Науменко. Великое предательство: выда ча казаков в Лиенце и других местах (1945-1947), т. 2, Нью-Йорк, 1970, с. 189--192. Рассказы непосредственных участников событий cn. в кн.: Outlaw, pp. 236--243; Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 197--198, 210--211. См.: Mikhail Koriakov, указ. соч., р. 205. См. также сообщения французских газет Le Populaire, 8.3.1946; Combat, 9.3.1946; L'Humanit, 11.3.1946. Geoffrey Bailey. The Conspirators.-- London, 1961, pp. 89--117, 227--267. См.: Mikhail Koriakov, указ. соч., р 162; D. J. Dallin, B. I. Nicolaevsky, указ. соч., р. 295. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47903. См. также: Mikhail Koriakov, указ. соч., р. 160--161. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47905, 242. Ут верждение Романова, что французское правительство и армия "вообще нико го не выдавали" ("A. I. Romanov". Nights are Longest There. Smersh from the Inside.-- London, 1972, p. 236), справедливо лишь по отношению к армии. Романов, работавший в третьем отделе ГРУ, вероятно, имел возможность про сматривать рапорты из французской оккупационной зоны и мог придти к не точным выводам касательно политики французского правительства. Относи тельно армии украинец Константин Зеленко подтвердил, что французская ар мия пользовалась большим уважением среди беженцев благодаря ее твердой позиции в отношении советской репатриационной комиссии в Инсбруке. The New York Times, 28.5.1947; Le Monde, 5.6.1947. 454 19. Репатриационная комиссия давно уже использовала все свое влияние, чтобы заставить вернуться в СССР советских женщин, вышедших аамуж за французов (см.: Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 196--197). О рейде в лагерь Боригар см.: Le Figaro, 16--17.11.1947; Le Monde, 16-- 17.11.1947; New York Herald Tribune, 16.11 1947; The Sunday Times, 16.11.1947. Архив военного министерства Великобритании, 32/11681, 51 А. См.: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., р. 418. Информация любезно предоставлена подполковником Л. С. Фордом. Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 300 А. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47902, 106--108. The Scotsman, 2.3.1946. См. также: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/56710; 56712; 56713; 66348. 27 См. там же, 56712. См.- Chicago Daily News, 13.11.1944. Unto Parvilanti. Beria's Gardens.-- London, 1959, pp. 21, 285. 30 См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371 /32986; 33023. 2 июля 1942 года трое русских утонули при попытке переплыть Рейн (см. там же). См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 103 А; Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/43364. См. Combat, 18.3.1946. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47859; 47893. См. там же, 47859. См. также: Tribune de Genve, 21.4.1978. ' О. Freivalds, E. Alksnis. LatvieSu Karaviru Tragdia Zviedrij.-- Copenhagen, 1956, pp. 9--74. Этот представительный и хорошо иллюстрированный отчет о прибалтийских частях в Швеции одолжил мне Джон Антоневич, которому я чрезвычайно признателен. Per Olov Enquist. The Legionnaires.-- London, 1974, pp. 89--91,96--99, 103--110. Там же, pp. 174--176, 193--194, 217--226, 252--260. См. там же, pp. 179--185, 195--198, 280--282, 293--294, 311--320; О. Freivalds, E. Alksnis, указ. соч., pp. 139--158. Информация Эдуарда Алксниса. Я получил еще одно свидетельство о пребы вании прибалтийцев в Швеции от Эрикса Цилинксниса, латыша, который из бежал репатриации, объявив себя штатским. См.: Per Olov Enquist, указ. соч., pp. 226--227, 321--336. См. там же, pp. 376--400; О. Freivalds, E. Alksnis, указ. соч., pp. 91--218. Per Olov Enquist, указ. соч., р. 172. См. там же, pp. 273--274. См. там же, pp. 227--228, 235, 446. См.: Vladimir and Evdokia Petrov. Empire of Fear.-- London, 1956, pp. 195--197. См.: Per Olov Enquist, указ. соч., pp. 416--508. Йоханн Бергенштрале сделал по этой книге фильм "Baltutlmningen" ("Балтийская трагедия"). О влиянии 455 социал-демократического правительства на шведский народ см. блестящее исследование: Roland Huntford. The New Totalitarians.-- New York, 1972. А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг (1918-1956). Опыт художественного иссле дования, т. 1.-- Париж, ИМКА-Пресс, 1973, с. 95. Аналогичный пример обма на зарубежных гостей см. в кн.: Aino Kuusinen. Before and After Stalin.-- London, 1974, pp. 51--52. Другая "армия" из эмигрантов, под командованием генерала Крамера, в это время ушла в горы. (Vladimir Petrov. It Happens in Russia: Seven Years Forced Labour in the Siberian Goldfields.-- London, 1951, pp. 464--466). Большую помощь при написании этой главы оказал мне генерал Холмстон- Смысловский. Его высочество великий князь Владимир и Сергей Львович Войцеховский также снабдили меня рассказами о тех днях. Дальнейшие под робности почерпнуты из кн.: Б. А. Хольмстон-Смысловский. Избранные ста тьи и речи -- Бузнос-Айрес, 1953, с. 11--39; Claus Grimm. Intemierte Russen in Liechtenstein.-- Jahrbuch des Historischen Vereins fiir das Fiirstentum Liechtenstein, LXXI, SS. 44--47, 59--66. Последняя работа является образцо вым научным исследованием и представляет собой единственный удовлетво рительный отчет о насильственной репатриации из появившихся до сих пор. Интересное, хотя и неточное сообщение об этих событиях появилось во фран цузской газете Combat (8.3.1946). 51 Emil Heinz Batliner. 25 Jahre Liechtensteinisches Rotes Kreuz: 1945-1970 -- Vaduz, 1970, SS. 27--28. Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present.-- Old Greenwich, Connecticut, 1973, p. 34. Такая угроза была высказана 29 ноября 1945 года одним из офицеров совет ской миссии (см.: Claus Grimm, указ. соч., S. 89). См. там же, SS. 94--96; Neue lurcher Zeitung, 12.9.1947; The Manchester Guardian, 12.9.1947. См. в частности, Claus Grimm, указ. соч., SS. 82, 84, 86, 92--94. См. там же, SS. 80, 96. Я глубоко признателен князю за помощь, оказанную мне во время моего пребывания в Лихтенштейне. Я хотел бы также поблагодарить главу кабинета доктора Роберта Алгейра, оказывавшего мне всяческую поддержку в течение длительного периода времени. Я использовал также материалы, опубликован ные в Liechtensteiner Volksblatt от 7 и 10.5.1975. Глава 17 СОВЕТСКИЕ ДЕЙСТВИЯ И МОТИВЫ В Москве, в Фуркасовском переулке, недалеко от площади Дзержинского (ныне Лубянская площадь.-- Примеч. ред.), находится здание архивов КГБ. Здесь в подвале хранятся материалы о всех важных операциях, проведенных этой организацией и ее предшественницами. Где-то в темных закоулках стоят, верно, и ящики с досье СМЕРШа и НКВД о репатриационных операциях 1943-47 годов. Но даже если советский режим в один прекрасный день рухнет, вряд ли этим материалам суждено когда-нибудь увидеть свет. Хранилище архивов оборудовано устройством, с помощью которого можно в мгновение ока, взрывом или кислотой, уничтожить весь этот мрачный список преступлений1. Так что даже и в будущем многие документы, необходимые для рассказываемой в этой книге истории, окажутся, как и сегодня, недоступны для исследователей. Все же материалы из других источников дают возможность воссоздать достаточно точную картину событий. Александр Солженицын посвятил этой теме главу в "Архипелаге ГУЛаг": "Та весна". Некоторые заключенные ГУЛага со временем оказались на Западе и рассказали о себе и товарищах по несчастью. Кое-что поведали нам офицеры НКВД и СМЕРШа, перебежавшие на Запад. Есть и другие источники, свидетельства, которые самым неожиданным образом освещают потаенные уголки этой драмы. Поэтому мне кажется справедливым сказать, что возникающая картина если и не полна, то -- во всяком случае, в основном -- правильна. Прежде всего, следует отметить, что советское правительство считало всех советских граждан, временно вышедших из-под его контроля, предателями, независимо от обстоятельств, которые привели их за границу, и независимо от того, как вели себя эти люди в другой стране. Пытаясь оправдать такой подход, Джеральд Рейтлингер рассказывает о том, что красноармейцы, доведенные до крайности собственным тяжким опытом и страданиями своего народа, порой сами убивали попавших к ним в руки русских в немецкой форме2. Действительно, преступлениями нацистов можно оправдать многое, но к 457 нашей теме объяснение Рейтлингера отношения не имеет. Возвращаемые на родину пленные охранялись не Красной армией, и регулярные войска редко имели с ними дело. Мы можем с уверенностью отбросить допущение, что на отношение советского правительства к репатриантам хоть в какой-то мере влияло поведение нацистов. Отношение к советским военнопленным как к изменникам определилось еще задолго до нападения Германии на СССР, более того, на практике это отношение проявилось еще в ту пору, когда Советский Союз и нацистская Германия были союзниками. После Финской войны, в марте 1940 года, русские пленные, захваченные финнами, были отправлены на родину. Прошествовав по улицам Ленинграда под восторженные крики толпы и пройдя под аркой, украшенной надписью "Родина приветствует своих героев", они промаршировали прямиком на вокзал, где их посадили в вагонзаки и отправили в лагеря3 Никого не интересовало, как именно они вели себя во время плена, и люди среди них были самые разные: от бравых офицеров, вынужденных сдаться в бою, как капитан Иванов, оказавшийся в Устьвымлаге4, до штатских, вроде простой девушки Кати из Ленинграда, работавшей у финнов официанткой (она попала в Поть-му5). Эти пленные не сотрудничали с врагом, не были заражены антикоммунистической идеологией, их даже и не обвиняли в этом. Их преступление состояло единственно в том, что они заглянули в "несоциалистический" мир. Русским заключенным, попавшим к немцам, была известна злая судьба пленных финской кампании: никто из них не вернулся к себе домой. И напрашивался единственный вывод: все они были ликвидированы6. Советское правительство не скрывало отношения к гражданам, попавшим в руки врага. Пресловутая статья 58-1 б УК СССР от 1934 года предусматривала для них соответствующее наказание. Во время войны Сталин самолично издал ряд приказов, угрожавших драконовскими мерами дезертирам и военнопленным, например, приказ No 227, который был издан в 1942 году и зачитан во всех частях советской армии. Аналогичные приказы издавались в 1943 и 1944 годах, с некоторыми изменениями в связи с текущими военными задачами7. Советским солдатам предписывалось при угрозе сдачи в плен кончать с собой8. Один англичанин, военнопленный, освобожденный на востоке в самом конце войны, сообщал, что видел у красноармейцев экземпляры такого приказа9. Красноармейцы, оказавшиеся после освобождения из немецкого плена у англо-американцев, обращали внимание союзников на эти приказы как на неопровержимое доказательство того, что им давно уже вынесен заочный приговор10. Таким образом, советские намерения были хорошо известны и пленным, и союзникам. 458 Советскому солдату было достаточно хотя бы на короткое время оказаться за линией фронта (а это во время отступления 1941-42 годов случалось нередко) и пробраться назад к своим, как бедолаге Шухову из "Одного дня Ивана Денисовича" А. Солженицына, чтобы тут же подвергнуться наказанию. Шухову еще повезло: он получил 10 лет в исправительно-трудовом лагере. В книге Светланы Аллилуевой рассказывается о ликвидации Берией целых армейских частей, иногда очень крупных, временно попавших в окружение в 1941 году. Эта линия не менялась на протяжении всей войны: в феврале 1943 года двое рядовых, спасенных своими товарищами из плена, были затем расстреляны на месте11. Правда, иной раз карать по всей строгости мешала "правосудию" нехватка квалифицированных кадров. Два летчика, самолеты которых были сбиты за линией фронта, но которым все же удалось вернуться в свою часть, сразу же были отправлены в отдаленный "исправительный лагерь для летчиков" в Алкино, под Уфой. Там их некоторое время избивали и держали впроголодь, но хороших летчиков не хватало, и их освободили и вернули в часть12. Однако таких счастливчиков было немного. Для тех же, кто попал в руки к немцам и не сумел убежать, предполагалось пропорционально куда более суровое наказание. Эйзенхауэр в своей книге вспоминает, как поразило его объяснение одного советского генерала, что солдаты, сдавшиеся в плен, ни на что не годятся, а потому нечего о них заботиться13. По крайней мере в этом вопросе Сталин был последователен. В первый же месяц войны его сын Яков попал в плен под Смоленском. На допросах немецкие офицеры выяснили, что Яков Сталин не верит в возможность победы Германии над СССР, но опасается народного восстания против партийной диктатуры. 19 июля он послал записку отцу, который в ответ на это посадил жену Якова Юлию в тюрьму. Немцы несколько раз пытались обменять Якова, сначала на каких-то немцев, застрявших в Иране, затем на фельдмаршала фон Паулюса. Наконец, Гитлер, не чуждый, в отличие от Сталина, родственных чувств, предложил обменять Якова на своего племянника Лео Раубаля, попавшего в плен после поражения под Сталинградом. Сталин ответил отказом, лаконично пояснив: "Война есть война". Однажды, во время прогулки по саду, Сталин рассказал Жукову о том, что немцы склоняют Якова к переходу на их сторону,-- но "Яков предпочтет любую смерть измене Родине",-- добавил он "твердо". Маршала глубоко тронуло доверие Сталина, но вряд ли он задумался над тем, кто в данной ситуации был предателем14. Якова расстреляли немцы. Любой человек, ухитрившийся краешком глаза взглянуть на жизнь за пределами социалистической шестой части суши, немедленно оказывался на подозрении. Советские самолеты получали задания бомбить немецкие лагеря для военнопленных, где находи- 459 лись русские15. Суровые наказания ожидали не одних только мужчин: женщины, освобожденные из немецкого плена, тоже немедленно посылались в исправительно-трудовые лагеря за Арктическим кругом16. Как видно, наследникам Ленина не верилось, что, соприкоснувшись с капиталистическим миром, можно сохранить в чистоте советские идеалы. Один партизанский командир два года воевал против немцев в их тылу на Украине, был награжден орденом -- и затем брошен в Лубянскую тюрьму17. Интересна история солдата Лебедева. Попав в плен, он оказался в Освенциме и чудом выжил, хотя и возглавлял в лагере русскую секцию антифашистского сопротивления. После освобождения Освенцима советской армией в 1945 году Лебедева швырнули в телячий вагон и повезли на восток -- строить коммунизм в ГУ Лаге18. Система административных мер по репатриации строилась в полном соответствии с вышеназванными принципами, отработанными в самом начале борьбы с перебежчиками. Александр Фут, американец, бывший советским шпионом, вспоминает: . Однажды я предложил послать за границу специальную комиссию для ликвидации предателей родины, на что мне с понимающей улыбкой ответили: "Зачем торопиться, скоро на земле не останется такого места, где предатели могли бы спрятаться, и тогда они сами окажутся у нас в руках"19. Об организации репатриационной комиссии было официально объявлено 24 октября 1944 года, то есть через неделю после того, как Иден на совещании в Москве пообещал Молотову лично проследить за возвращением всех потенциальных репатриантов на родину. Главой комиссии был назначен генерал-полковник Филипп Голиков20. Это назначение представляется весьма любопытным. Ведь с точки зрения советских руководителей, все советские солдаты, попавшие в плен, заслуживали сурового наказания -- ибо в плен их могла привести либо трусость, либо нерадивость. Но тогда -- не странно ли, что руководство репатриационными операциями Сталин поручил одному из самых трусливых и несостоятельных советских генералов? Более того, Голиков был из тех военачальников, на ком лежала главная вина за неподготовленность СССР к войне -- за неукомплектованность армии, вследствие чего, в первую очередь, и попали в 1941 году в плен большинство советских солдат. Будучи с июля 1940 года начальником разведывательного управления генерального штаба, он совершил на этом посту множество непростительных ошибок. Позже, во время обороны Сталинграда, Хрущев подал рапорт о том, что Голиков панически боится немцев, и Голикова с поста сняли21. 460 Под стать начальнику был и заместитель Голикова по репат-риационной комиссии -- генерал К. Д. Голубев. Он был настоящий гигант, но, по словам генерала Дина, "его умственные способности никак не соответствовали размерам его тела"22. Впрочем, роль Голикова и Голубева в реальной работе комиссии была ничтожна, они являлись всего лишь представительными манекенами. Настоящую же работу выполняли Главное управление контрразведки (ГУКР) -- за границей, и НКГБ -- внутри страны. С июня 1941 главным занятием этих организаций-близнецов было держать в страхе советское население за линией фронта и арестовывать вышедших из немецкого окружения. После Сталинграда, когда направление войны изменилось, они двинулись в освобожденные районы, убивая сотни и тысячи жителей по подозрению в сотрудничестве с врагом23. Теперь, в 1945 году, они были готовы к выполнению огромной задачи -- поглотить миллионы русских, возвращаемых Западом. Советские репатриационные комиссии растеклись по всей Европе24. Западные офицеры, столкнувшиеся с полковниками и генералами, возглавлявшими эти миссии, вспоминают об одном и том же: в разговорах о военных делах советские офицеры проявляли полное невежество и приходили в замешательство. Так, генерал Вихорев в Париже бормотал: "Я не служил во время войны в авиации... Я был в других войсках..."25 Ларчик открывался просто. Как объясняет бывший офицер СМЕРШа, "все сотрудники этих миссий были профессиональными чекистами"26. Голиков и Голубев хотя бы были еще и профессиональными военными. Но подавляющее большинство офицеров СМЕРШа и вовсе не нюхало пороху. Их участие в военных действиях сводилось к издевательствам над украинскими девушками, взятыми на допрос, или к убийству мальчика, вышедшего из строя в поисках матери27. Как стыдливо объяснял майор Шершун Чеславу Йесману, он во время войны занимался охраной эвакуируемого на восток оборудования28. И вот таким людям было дано право запихивать героев войны в телячьи вагоны, покрикивая на них: "Почему попал в плен? Почему не сбежал? Почему не убивал власовцев?"29 Что до последнего упрека, то СМЕРШ, бесспорно, уничтожил гораздо больше красноармейцев, чем вся РОА и казаки вместе взятые30. В репатриационных миссиях чекистам был предоставлен небывалый простор для выполнения их разнообразных задач31. Там же, где полной свободы действий не было, прибегали к внедрению тайных агентов, запугиваниям, угрозам, шантажу. Впрочем, для поимки тех, кто был признан советским гражданином, никаких сверхъестественных усилий не требовалось: англо-американцы с величайшей готовностью выдавали их сами, задача же сотрудни- 461 ков миссий сводилась к тому, чтобы склонить максимальное число пленных к "добровольному возвращению" на родину. Это было важно по нескольким причинам. Во-первых, многочисленные отказы могли вызвать опасные настроения среди союзных солдат, назначенных проводить репатриацию. Во-вторых, английским политическим деятелям было проще оправдывать свою политику, утверждая, что число русских военнопленных, отказывающихся вернуться на родину, невелико. Кроме того, имелись еще и лица со спорным гражданством, которых англо-американцы и вовсе не могли репатриировать без добровольного согласия. Агенты СМЕРШа и НКВД действовали по-разному: открыто, через своих аккредитованных представителей, и тайно, через секретных сотрудников, внедренных или завербованных среди военнопленных. Для выяснения имен уклоняющихся от репатриации допрашивали репатриированных пленных32. Допрашивали и тех, кто решительно отказывался вернуться на родину. Так, Патрик Дин отметил, что советский офицер в Лондоне "жестоко допрашивал" одну русскую женщину33. В других случаях оказывалось достаточно менее суровых мер. В мае 1945 года среди тех, кто добровольно согласился вернуться, оказался некий Владимир Оленич. Позже он рассказывал, как допрашивавший его сотрудник НКВД напомнил ему о семье, живущей в СССР. Одного этого упоминания оказалось достаточно. Оленич понял, что угрожает его близким, если он откажется вернуться, и согласился назваться советским гражданином, хотя и был поляком34. Кстати, даже в английском МИДе понимали, что давление НКВД играет большую роль в деле возвращения пленных. Об этом писал, в частности, Кристофер Уорнер35. В лагерях для военнопленных СМЕРШ быстро организовал "внутренний круг" агентов и информаторов во главе с "комиссарами". Информаторы составляли "черные списки" тех, кто не желал репатриироваться, сообщали о планируемых побегах36. Иногда этих действительных или мнимых пособников СМЕРШа убивали. Так, в лагере под Веной один пленный застрелил своего товарища, заподозрив его в составлении списков для НКВД37. В рядах РОА и казачьих частях наверняка было множество советских агентов еще до сдачи в плен38. Вообще же, в репатриационных операциях наравне с офицерами СМЕРШа нередко принимали участие и бывшие пленные. Во Франции, например, из 60 энкаведешников, работавших в миссии генерала Драгуна, половина были штатные сотрудники из СССР, остальные же -- бывшие военнопленные, рассчитывавшие заслужить прощение39. Сомнительно, однако, чтобы они преуспели в этом. Многих русских, привезенных в Англию из Франции в 1944 году и до этого прошедших через немецкие концлагеря, пришлось 462 сразу же поместить в госпиталь. Воспользовавшись этим, представитель миссии советского Красного Креста профессор Саркисов обратился через прессу "к общественным и другим организациям" в Англии, которым "известно местопребывание больных русских", с просьбой сообщить их фамилии и адреса в лондонскую миссию советского Красного Креста. Но военное министерство и МВД отказались помочь профессору в его "гуманной задаче" -- вызвав тем самым недовольство сотрудника МИДа Джона Голсу-орси, обвинившего министерство в "обструкции представителей союзника"40. Советский Красный Крест был известен на Западе как организация, служащая целям советского правительства, в частности -- ВЧК/НКВД/КГБ, а не задачам Международного Красного Креста как такового41. Следующим шагом НКВД в работе с пленными, после отбора и перевозки их домой, был прием репатриантов в СССР. Однако многие пленные расставались с жизнью, едва ступив на контролируемую советскими войсками землю. "Тайме" 4 июня 1945 года писал, что в Берлине "с изменниками из власовской армии советские расправляются скопом". Об обменном пункте в Торгау в статье сказано: "Целое крыло тюрьмы было выделено для приговоренных к смертной казни, большинство которых составляли солдаты армии Власова. Они кричали из-за зарешеченных окон: "Мы умираем за родину, а не за Сталина"42. Огромное множество казаков, выданных в Австрии,-- в том числе большая часть офицеров -- были расстреляны в первые же дни после выдачи на юден-бургском металлургическом заводе, на сборном пункте в Граце, по дороге в Вену43. С пленными расправлялись и другими способами. А. Солженицын видел, как смершевец безжалостно стегал кнутом власовца44. Другого пленного привязали к двум березам и разорвали45. Сколько из них погибло вот так сразу после выдачи -- неизвестно, но, верно, счет идет на тысячи46. Возможно, покончившие с собой и вправду выбрали не самое худшее. Из уцелевших большинство проходило через изощренную систему допросов. Как уже говорилось, все их пожитки, включая смену одежды, повсеместно конфисковывали и уничтожали; мужчин, женщин и детей сразу же отделяли друг от друга для последующей отправки в разные лагеря47. В книге Анатолия Грановского, офицера, перебежавшего на Запад, рассказывается, как на берегах Эльбы офицеры НКВД следили за прибывающими из американской зоны баржами с перемещенными лицами из Тангермюнде. Энкаведешники радушно встретили соотечественников, но стоило американцам уехать, как картина разом изменилась, раздались крики: "Эй вы, предатели, быстренько складывайте вещички и стройтесь". Злобные псы рвались с поводков, яростно лая на ошелом- 463 ленных репатриантов. Тот же источник дает нам некоторое представление о судьбе женщин. В одном лагере перемещенных лиц комендант-энкаведешник показал Грановскому на женщин и объяснил: "Если хочешь, можешь поиметь любую за пару сигарет или стакан воды -- у них в бараках нет водопровода"48. Для приема репатриантов советская администрация выделила в Германии лагеря "восточных рабочих" и другие сборные пункты, в большинстве своем обнесенные проволокой и охраняемые Однако в некоторых местах приток заключенных достигал таких размеров, что обеспечить охрану было просто невозможно. Николай Комаров в мае 1945 года находился с группой казаков в Австрии. В поисках работы в советской оккупационной зоне он отправился в один из лагерей, но там его охватили сомнения и он решил вернуться назад. И наверное, правильно сделал -- он и сейчас, более 30 лет спустя, живет на свободе49. Зато другой герой нашей книги -- Шалва Яшвили -- угодил прямиком в волчью пасть. В 1945 году англичане отправили его вместе с другими грузинами в огромный советский лагерь в Таранто (Италия), и там Яшвили пришлось выслушивать заверения майора Грамасова, что родина все простит. Яшвили считал, что все должно быть наоборот: просить о прощении следовало бы советскому правительству, так жестоко бросившему на произвол судьбы своих пленных граждан. В августе Шалва в группе из 250 человек отправился поездом на север. Их охраняли английские солдаты, но речи о насильственной репатриации не заходило. Только когда они вышли на станции в советской зоне Австрии, стало понятно, что дело плохо. Яшвили заметил, как грузинский майор отдал честь советскому полковнику, по виду буряту или монголу, тот не ответил на приветствие и пробормотал что-то неразборчивое. Майор вернулся к своим товарищам "бледный как смерть". Когда группы пленных вывели со станции, они оказались перед взводом смершевцев с автоматами. Сомнений не оставалось: они попали в ловушку. В близлежащем лагере грузины провели две ночи. Яшвили сразу же решил бежать, понимая, что у уроженца солнечной Грузии мало шансов выжить в Магадане. В Таранто он с друзьями организовал футбольную команду, игравшую против англичан и американцев. Теперь же он обсуждал с друзьями по команде планы побега. Австрийский охотник, проходивший мимо лагеря, предложил провести их тайными тропами в английскую зону, но они не успели осуществить этот план: поступил приказ идти на восток. Это было долгое и мучительное путешествие. Еду привозили на грузовиках, но несколько дней пленных вообще не кормили. 464 Однажды Яшвили с друзьями едва не погиб от руки разъяренного офицера НКВД, поймавшего их на том, что они прокрались на ферму сварить себе какой-нибудь еды. Наконец, они дошли до огромного лагеря около Винер Нейштадт, где было не менее 60 тысяч пленных. По периметру стояли охранники, но проволочного ограждения не было и никто не контролировал жизнь узников в лагере, а потому проверка по списку была бы здесь попросту невозможна. Яшвили, не оставлявший мысли о побеге, заметил, что с одной стороны лагерь огибает маленькая речушка, и хотя там стояли охранники, в лагерном шуме и гаме ничего не стоило проскользнуть мимо них незамеченными. Яшвили с тремя друзьями грузинами, тоже твердо решившими бежать, изучил местность. Охранники постоянно были на посту, но их внимание поглощали в основном толпы женщин, стиравших белье в речке. Молодые девушки высоко поднимали юбки, входя в воду, смеялись, перекрикивались с подружками. Стояли жаркие августовские дни, война была позади, и неудивительно, что часовых больше занимали загорелые девичьи ножки, а не четверо парней, залезших в реку в засученных по колено штанах и выбравшихся на другом берегу посушиться на солнце. И никто не заметил, как еще через несколько минут парни куда-то исчезли. Они затаились в кустарнике и просидели там до темноты, жуя тушенку и попивая вино из фляжки, вымененной у красноармейца-шофера на польскую шапку. Когда настал вечер, они двинулись на запад,, к горам. Несколько дней они блуждали по лесам, ориентируясь по солнцу и питаясь нарытой в полях картошкой, которую варили в касках, в изобилии валявшихся вокруг. Наконец им удалось пробраться в американскую зону. Яшвили и сегодня живет на Западе. История Яшвили может послужить опровержением мнения об эффективности работы СМЕРШа. На самом деле поставленная перед этой организацией задача была так грандиозна, что справиться с ней было действительно очень трудно. Об этом пишет один офицер СМЕРШа, работавший в Австрии: В нашей баденской администрации не хватало людей для такой огромной операции. Были стянуты все резервы из Мод-линга, но и этого было недостаточно. ГУКР СМЕРШ срочно послал особые группы своих сотрудников в комиссии по проверке... но даже после этого работников все еще не хватало. Абакумову, начальнику ГУКР СМЕРШ, пришлось позаимствовать людей из других управлений НКГБ... По документам, проходившим через третий отдел СМЕРШа, где я работал, я знаю, что по просьбе народного комиссара государственной безопасности Меркулова Берия тоже подбросил офицеров -- 465 из управления милиции, следственного отдела и даже из третьего управления ГУЛага. Разумеется, к нам эти офицеры прибыли уже в военной форме. Комиссии по проверке должны были разделить советских граждан на три категории. В первую входили те, кого считали врагами советской власти -- сюда, конечно, относились все власовцы и казаки. Вторая обозначалась как "относительно чистая" -- туда входили те, кого нельзя было доказательно обвинить в сотрудничестве с врагом. И наконец, третья состояла из незначительного меньшинства, сумевшего и на Западе проявить лояльность к советскому режиму. По первоначальному плану первая категория подлежала отправке в исправительно-трудовые лагеря, вторая должна была заниматься принудительными работами на воле, а счастливчиков из третьей категории предполагалось направить на послевоенное строительство50. Но из-за сложности и огромного объема работы часто возникала неразбериха, люди попадали не в те категории, с наказаниями тоже случались накладки. Проверка затянулась на несколько лет. Все это время заключенные не сидели сложа руки. Один бывший зэк вспоминает, что его товарищи по камере "приехали из проверочно-фильтрационных лагерей в Донбассе, где они работали под землей, восстанавливая шахты, затопленные немцами. Другие были из таких же лагерей в центральной России". Но эта работа не считалась наказанием и при определении сроков заключения не учитывалась. Многие из тех, кто попал в третью категорию, были поначалу отпущены домой, "но позже все равно оказались в тюрьме"51. Один полковник, комендант проверочно-фильтрационного лагеря, был одержим идеей, что большинство его подопечных -- американские шпионы, и всячески усердствовал, чтобы эти опасные твари кончили свои дни в его лагере. Клеймо вины лежало и на тех, кого немцы угнали силой. Вот история молодой украинки. В семнадцать лет ее вывезли в Германию, где она работала на военных заводах Круппа, нажила туберкулез, кашляла кровью. После освобождения она вернулась на родину с самыми радужными надеждами. Конечно, она понимала, что будет нелегко, но мысль о наказании не приходила ей в голову: кому нужна девушка, заболевшая на работах в Германии. Однако ей не довелось увидеть родную Украину. Без всякой проверки ее послали в наглухо закупоренном поезде на Колыму52. Никак не учитывался при решении судьбы бывших пленных и вопрос о добровольности возвращения. Одна группа пленных, работавшая на укреплениях Атлантического вала, услышав по московскому радио обращение генерала Голикова, с энтузиазмом пус- 466 тилась в путь к границе. Их встретили как героев, им бросали цветы, а потом посадили в телячьи вагоны и швырнули в утробу ГУЛага. Через год они доходили от дистрофии53. Уже сам путь в поездах был преддверием лагерной жизни. В июле и августе 1945 года жители южной Польши постоянно слышали шум таинственных поездов, проходящих мимо станций. Шли они чаще всего по вечерам, на большой скорости, лишь мелькали вагоны для перевозки скота да платформы с пулеметами. Однажды вечером такой поезд остановился в польском городке Бече. Охранники, с автоматами наизготовку, спрыгнув на землю, окружили вагоны. Через приоткрытые двери виднелись сбившиеся в кучи оборванные люди. Кто вы?-- прокричали им поляки. Военнопленные!-- гулко прозвучало в ответ. Куда едете? В Сибирь. Но тут паровоз засвистел, охранники прыгнули в вагоны, и мрачный поезд двинулся в путь. Поезда с пленными шли по железной дороге Краков-Львов, минуя Варшаву (очевидно, чтобы не демонстрировать жителям столицы преимущества жизни при социализме)54. С наступлением зимы в нетопленых поездах резко возросла смертность. Поезда-тюрьмы обычно имели при себе прицеп из двух вагонов с трупами умерших в дороге от холода и голода. Иногда мертвых не отделяли от живых, и трупы обнаруживались только при выгрузке. У живых безжалостно отбирали все, чем только можно было поживиться: охранники НКВД и уголовники прибирали к рукам старые джинсовые куртки, носки, ручки55. Одна латышка, вернувшаяся на родину в сентябре 1945 года в вагоне товарного поезда, в котором ехали 45 человек и их багаж, вспоминает: Мы составили мешки с двух сторон, и я примостилась на них, как курица на насесте. Возле меня было крошечное оконце с гвоздем и веревкой, и мы повесили туда детский горшок. В другом конце вагона еще одна мать сделала то же самое. Когда кому-нибудь было нужно воспользоваться горшком, он просил передать ему "розочку": уборной в вагоне не было... Через несколько дней, кружным путем, мы прибыли в Житомир. К этому времени у нас в вагоне умерла одна старушка, и когда поезд остановился, мы упросили охранников позволить нам похоронить ее. Выкопав могилку прямо возле насыпи, мы положили туда старую латышку в белой простыне. Вдруг в последний момент к нам подбежала молодая украинка из другого вагона с мертвым ребенком на ру- 467 ках: мы положили его возле старушки и похоронили их вместе, поставили на могиле крест, положили цветы. В этом же вагоне находился известный латышский музыкант, профессор Жуберт. Он умер во время пути, 11 октября, и в течение семи часов тело его оставалось в вагоне. Когда поезд остановился, обитатели вагона стали молить охранников разрешить похоронить профессора, но те велели оставить голое тело музыканта на платформе, пообещав похоронить его позже с другими трупами. Мы надели на профессора белье и носки, обвязали его чистой мешковиной, и два парня из нашего вагона осторожно вынесли и уложили тело на платформе. Мы простояли на этом полустанке до следующего дня. Вечером разразилась гроза, начался ливень. Поезд перевели на другие пути. Наутро эти двое парней пошли посмотреть, похоронили ли уже профессора. Они вернулись бледные от ужаса: тело профессора все еще лежало на насыпи, в грязи, с него сняли все, что на нем было... Мы скрыли это страшное известие от его жены56. Подавляющее большинство репатриированных оказалось в исправительно-трудовых лагерях. Казаки, сдавшиеся в плен в Австрии, были по большей части направлены в лагерный комплекс в районе Кемерово, в центральной Сибири, где многие умерли от невыносимых условий57. Власовцы были рассеяны по разным лагерям. Один финн повстречал власовцев из Англии в знаменитой Бутырской тюрьме в Москве58. Видели их и в Караганде, и на Воркуте, и в других советских аналогах Майданека и Освенцима59. Айно Куусинен, сидевшая на Воркуте, вспоминает: В 1945 появились еще тысячи военнопленных, на сей раз члены армии генерала Власова, воевавшие на стороне нацистов. Многие были в кандалах. Этих несчастных послали добывать уголь в отдаленных зонах. Я познакомилась с одним из них, полковником, попавшим к нам в больницу. Узнав, что я тоже политическая, он сказал мне, что, наверное, его скоро расстреляют, но его ненависть к режиму переживет его60. Впрочем, история репатриантов в исправительных лагерях -- это уже история ГУЛага, и мы отсылаем читателя к "Архипелагу ГУЛагу" А. Солженицына. Наверное, мы никогда не узнаем -- хотя бы с приблизительной точностью -- число репатриированных, влившихся в 20-25-миллионную армию рабов, которые составляли в ту пору население лагерей. Нам остается лишь гадать об этом. 468 Согласно официальной советской статистике, опубликованной в 1945 году, освобождено и репатриировано было 5 236 130 советских граждан, из них 750 тысяч в тот момент еще находились в пути. Остальные 4 491 403 человека, как говорится в советской публикации, вернулись в родные места или же получили работу в других районах, государство предоставило им денежные займы, обеспечило продовольственными карточками и строительными материалами. Особая забота была проявлена о детях61. Один западный поклонник советского режима в более критическом контексте признает, что, вероятно, 500 тысяч из вернувшихся были посланы в лагеря, однако же всякий, кто мог разумно обосновать сдачу в плен, мог быть уверен, что избежит кары, "и офицеры, как правило, не подлежали наказанию"62. Бывший офицер НКВД, имевший доступ к досье этой организации, сообщает другие цифры, которые представляются нам более точными. Всего из ранее оккупированных районов в 194347 годах было репатриировано около пяти с половиной миллионов русских. Из них 20 % -- расстреляны или осуждены на 25 лет лагерей (что по сути дела равносильно смертному приговору). 15-20 % -- осуждены на 5--10 лет лагерей. 10 % -- высланы в отдаленные районы Сибири не менее, чем на шесть лет. 15 % -- посланы на принудительные работы в Донбасс, Кузбасс и другие районы, разрушенные немцами. Вернуться домой им разрешалось лишь по истечении срока работ. 15-20 % -- разрешили вернуться в родные места, но им редко удавалось найти работу. Эти весьма приблизительные данные не дают при сложении 100%: вероятно, недостающие 15-25 % -- это люди, "скрывшиеся" уже в СССР, умершие в дороге или бежавшие. Однако число пострадавших не ограничивается теми, кто побывал в немецкой неволе. Все родственники людей, временно вышедших из-под советского контроля, автоматически оказывались на положении подозреваемых. Так, в 1950 году органы уговорили одну 14-летнюю девочку следить за своим отцом, бывшим военнопленным. Бывало и наоборот: работники НКВД шантажом заставляли бывших военнопленных доносить на друзей и родных. Над всеми, кто был связан с такими людьми, повисало облако недоверия. Брата одного человека, репатриированного американцами, по этой причине не взяли на работу63. В романе советского писателя Федора Абрамова "Две зимы и три лета", где действие происходит 469 в послевоенной деревне, есть персонаж, бывший военнопленный, подвергнутый как предатель всеобщему остракизму64. Улов ГУЛага пополнялся также за счет родственников тех, кто в 1945 году бежал от Красной армии на Запад. Хотя при этом советское правосудие могло пользоваться законом от 1934 года, в котором говорилось об ответственности родственников65, предпочтение в общем отдавалось сфабрикованным обвинениям. Очевидно, законники смутно чувствовали, что с этим пунктом все же дело нечисто66. 17 сентября 1955 года правительство Хрущева объявило амнистию для репатриантов67. Многие были освобождены, многим сократили сроки. Но тысячи остались за бортом амнистии. По сообщению ЦРУ, в 1956 году на Кыштымском атомном заводе на Урале работало 25 тысяч бывших власовцев68. К тому же многие не дожили до амнистии, умерли от голода, холода, болезней и лишений. Среди тех, кто выжил, оказалась горстка старых эмигрантов, выданных англичанами в Австрии. Они-то и принесли на Запад рассказы о лагерях ГУЛага. ПРИМЕЧАНИЯ о 1. См.: "A. I. Romanov". Nights Are Longest There: Smersh from the Inside.-- London, 1972, p. 136. 2 См.: Gerald Reitlinger. The House Built on Sand -- London, 1960, pp. 394--395. См : Qustav Herling. A World Apart.-- London, 1951, pp. 59, 122; Mikhail Koriakov I'll Never Go Back.-- London, 1948, p. 113; А. Солженицын. Архипе лаг ГУЛаг (1918-1956). Опыт художественного исследования, т. 1.-- Париж, ИМКА-Пресс, 1973, с. 88. См. также: Unto Parvilahti Beria's Gardens.-- Lon don, 1959, p. 65; "Voinov". Outlaw: The Autobiography of a Soviet Waif.-- London, 1955 [В дальнейшем: Outlaw], p. 195. См.: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг, т. 1, с. 249. См : Aino Kuusinen. Before and After Stalin.-- London, 1974, pp. 200--201. См.: "N. N. N." На фронте 1941 года и в плену -- Буэнос-Айрес, 1974, с. 75. Информация предоставлена профессором Джоном Эриксоном, которому я чрезвычайно признателен за то, что он объяснил мне характер этих приказов. См также: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг, т. 1, с. 92. Упоминание о прика зах за NoNo 260 и 270 от 1942 года см. в кн.: Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present.-- Old Greenwich, Connecticut, 1973, p. 149; D. J. Dallin, B. I. Nicolaevsky. Forced Labour in Soviet Russia.-- London, 1948, p. 283. См.: "N. N. N.", указ. соч., с. 38. 9 См.: The Daily Mail, 30.5.1945. 10 Советские пленные в Египте цитировали англичанам приказ No 131 (см/ Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 45 А, 56 А). В Форте Дике в США полковник Роджерс представил аналогичный рапорт (см.: Николас Бетелл. Последняя тайна-- Лондон, [1978], с. 199--200) См.: Peter Deriabin, Frank Gibney. The Secret World -- London, 1960, p. 49. Еще больше повезло одному начальнику штаба дивизии и полковнику, попав шим в окружение: у них по возвращении из окружения были просто мелкие неприятности. Но то было критическое время, начало 1943 года (см. там же, р 51), когда каждый командир был на счету и лишь рядовые не считались незаменимыми. См.: Dwight D. Eisenhower. Crusade in Europe.-- New York, 1950, pp. 468--469. См.: В Штрик-Штрикфельд. Против Сталина и Гитлера.-- Посев, 1981, с. 32; Светлана Аллилуева. Двадцать писем к другу.-- Нью-Йорк, 1967, с. 151--154; Рой Медведев. К суду истории.-- Нью-Йорк, 1974, с. 941; Werner Maser. Hitler.-- London, 1973, pp. 6--7; Г. К. Жуков. Воспоминания и размышле ния.-- Москва, 1971, с. 591. 15 См.: Outlaw, pp. 216--217. 16. Николай Краснов. Незабываемое.-- Сан-Франциско, 1957, с. 208, 231; "A. I. Romanov", указ. соч., с. 84--85. 471 См.: Unto Parvilahti, указ. соч., р. 38. Информация получена от Джозефа Гарлинского, бывшего узника Освенцима, и секретаря Международного комитета лагерей Германа Лангбейна. Та же самая участь постигла узников Бухенвальда (см.: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг, т. 1, с. 249). Описание Бухенвальда непосредственно после освобожде ния см. в кн.: Mikhail Koriakov, указ. соч., р. 145; о военных в ГУЛаге см. кн.: Edward Buca. Vorkuta.-- London, 1976, pp. 18, 30, 54, 175; см. также кн.: Дмитрий Панин. Записки Сологдина.-- Посев, 1973, с. 379--380, 398, 421. David J. Dallin. Soviet Espionage.-- Yale, 1955, p. 231; Alexander Foote. Hand book for Spies.-- London, 1964, p. 155. Malcolm J. Proudfoot. European Refugees.-- London, 1957, p. 154. Возглавляемое Ф И. Голиковым учреждение официально называлось "Центральное управление по делам репатриации" и имело свои отделы при СНК РСФСР, Украины, Бело руссии, Молдавии, Эстонии, Латвии, Литвы, на всех фронтах, при исполкомах местных Советов ранее оккупированных территорий и т. д. Были созданы также заграничные отделы и группы репатриации (которые обычно называли репатриа- ционными комиссиями или миссиями), имевшие за пределами СССР 249 прием- но-распределительных пунктов, т. е. лагерей. (Примеч. ред.) См.: А. М. Некрич. 1941, 22 июня.-- Москва, 1965, с. 121--122; Рой Медве дев, указ. соч., с. 884, 902--903; А.Солженицын. Архипелаг ГУЛаг, т. 1, с. 245--246. John R. Deane. The Strange Alliance.-- London, 1947, pp. 188--189. См.: "A. I. Romanov", указ. соч., pp. 119--120, 169--170; Victor Kravchenko. I Chose Freedom.-- London, 1947, pp. 427--428; Рой Медведев, указ. соч., с. 938--939; John Erickson. The Road to Stalingrad.--- London, 1972, p. 176. Подробнее о миссиях и их организации см. в кн.: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., pp. 154, 157, 213--214, 290; Архив военного министерства Великобрита нии, 32/11119, 158 А--160 А, 228 А; 32/11139, 7 А, 83 А, 216 А--217 А; 32/11647, 13 А и последующие. Подробнее см.: Per Olov Enquist. The Legionnaires.-- London, 1974, p. 108; Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 160--161. Чеслав Йесман свидетельствует об отсутствии боевого опыта у Васильева и Шершуна, работавших в Англии, а Деннис Хиллс утверждает то же самое о полковнике Яковлеве и его помощниках в Италии. "A. I. Romanov", указ. соч., р. 171. См.: Elinor Lipper. Eleven Years in Soviet Prison Camps.-- London, 1951, p. 74. Тем же самым занимался и "А. И. Романов" (см.: "A. I. Romanov", указ. соч., р. 34). Такие перевозки в 1941 г. перешли в компетенцию Берии (см.: Victor Kravchenko, указ. соч., р. 404); они осуществлялись в основном заключенными. D. J. Dallin, В. I. Nicolaevsky, указ. соч., р. 286. См. рассказ о массовом убийстве в кн.: "A. I. Romanov", указ. соч., р. 167--169. См.: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., pp. 156--157, 271. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11683, 196 А. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371 /47901, 43. См. там же, 371/47899; 47897, 141 -- 143. 472 См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 101 А (6 В) См. там же, 45 А, 46 А (Александрия); 32/11119, 14 D (лагерь Баттервик); Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/43382, 83 (Кемптон-Парк). Множество других примеров читатель найдет на страницах этой книги. Vladimir Petrov. It Happens in Russia: Seven Years Forced Labour in the Siberian Goldfields.-- London, 1951, pp. 452--453. "A. I. Romanov", указ. соч., р. 127; Вячеслав Науменко. Великое предательст во: выдача казаков в Лиенце и других местах (1945-1947), т. 1.-- Нью-Йорк, 1962, с. 186. См.: Outlaw, p. 241. Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 210 А; Архив ми нистерства иностранных дел Великобритании, 371/50606, 189--194. См. об этом в кн.: Antony G. Sutton. Wall Street and the Bolshevik revolu tion.-- New Rochell, 1974, p. 87; David J. Dallin. Soviet Espionage.-- Yale, 1955, pp. 122, 406--407. Anita Preiss. Verbannung nach Sibirien.-- Manitoba, 1972, S. 24. В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 146--147; там же, т. 2, Нью-Йорк, 1970, с. 355. А Солженицын. Архипелаг ГУЛаг, т. 1, с. 261--262 См : Mikhail Koriakov, указ. соч., с. 116. В Англии предполагали, что половина 5 тысяч пленных, отосланных в 1944 году в Мурманск, была расстреляна (см.: Архив военного министерства Вели кобритании, 32/11119, 240 В). Эта цифра, однако, представляется сильно завышенной. 47. См.: Outlaw, p. 239; В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 53. 48 Anatoli Granovsky. All Pity Choked: The Memoirs of a Soviet Secret Agent.-- London, 1955, pp. 212--214. Информация любезно предоставлена Николаем Борисовичем Комаровым. См.: "A. I. Romanov", указ. соч., pp. 172--175; D. Dallin, В. Nicolaevsky, указ. соч., р. 284. 51 Antoni Ekart. Vanished without Trace: the Story of Seven Years in Soviet Russia.-- London, 1954, pp. 302--303. См.: Elinor Lipper, указ. соч., р. 281--282. См.: Antoni Ekart, указ. соч., р. 236--237. Аналогичный случай описан в кн.: Edward Виса, указ. соч., р. 184 . См.: John Fischer. The Scared Men in the Kremlin.-- London, 1947, p. 118--119. См.: А Солженицын. Архипелаг ГУЛаг, т. 1, с. 567. Этот рассказ госпожи Липинс любезно передала мне ее родственница, Яна Хейл. См. также: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., pp. 218--219. Подробнее см. кн : В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 237--292, 297--317, 319--339; A. Petrovsky. Unvergessener Verrat!-- Miinchen, 1961, SS. 261--263, 336. См.: Unto Parvilahti, указ. соч., pp. 60--61. См.: Bernard Roeder. Katorga: An Aspect of Modern Slavery.-- London, 1958, p. 7; Urszula Muskus. Dlugi most: Moje Przezycia w Zwiazku Sowieckim 1939-1956.-- London, 1975,1. 124--125. 473 60. Aino Kuusinen, указ. соч., р. 177. В львовской тюрьме их голыми запихивали в камеры (см.: Edward Виса, указ. соч., р. II). Среди власовцев было много военных врачей, но им не разрешали практиковать (см.: Joseph Sholmer Vorkuta.-- London, 1954, p. 141). См : International Labour Review (Montreal), L945, LII, pp. 533--534. 28 авгу ста 1945 года "Правда" опубликовала большую статью, где описывались стра дания русских во время немецкой оккупации и меры по перевоспитанию тех. кто эту оккупацию пережил Особое внимание в статье обращено на полити ческое перевоспитание репатриантов Alexander Werth. Russia: The Post-War Years -- London, 1971. pp. 24--25. 105 В связи с этим безосновательным утверждением см.: А. Солженицын. Архипе лаг ГУЛаг, т. 1, с. 253--255; Victor Kravchenko, указ. соч., pp. 427--428 См.: Peter Deriabin, Frank Gibney, указ. соч., pp. 77--78, 99, 101 -- 102. См.: Alexander Werth, указ. соч., р. 22. Иной картины и не могло бы быть до С хрущевской амнистии. (См.: Roman Kolkowicz. The Soviet Military and Com munist Party -- New Jersey, 1967, p. 120.) См.: Собрание Законов СССР, 1934, ст. 255; Декрет ВЦИК 8 июня 1934 г. (Примеч. ред.) См.: Н. Becker. Devil on my Shoulder.-- London, 1955, p. 173. Постановление Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 г. за подписями председателя Верховного Совета СССР К. Ворошилова и секретаря H Пегова. (Примеч. ред.) Я благодарен Д. Диксону, предоставившему мне фотокопию отчета ЦРУ 491, В. Глава 18 ЮРИДИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СООБРАЖЕНИЯ В странах Европы в течение веков сложилась столь прочная традиция предоставления политического убежища, что до 1939 года ни одно государство, скорее всего, не стало бы даже рассматривать возможность возвращения на родину граждан, жизни или свободе которых могло бы угрожать такое решение1. Однако в 1939 году был подписан советско-германский договор, получивший название пакта Риббентропа-Молотова2. После заключения пакта на вокзале в Бресте состоялась дружеская встреча офицеров гестапо и НКВД, во время которой произошел обмен заключенными. Немцы выдали русских антисоветчиков, а Советы порадовали Гиммлера изрядным числом немецких коммунистов и евреев, которым ранее было предоставлено убежище в СССР3. Не прошло и года, как было заключено еще одно соглашение об экстрадиции. 21 июня 1940 года в Компьене немцы в присутствии самого Гитлера представили делегации французского правительства свои условия заключения перемирия. Положение французов было хуже некуда: их армии были разбиты, союзник отвел свои силы с позиций в Дюнкерке. И все же генерал Виган упорно противился многим немецким требованиям, в том числе -- о выдаче рейху беженцев из Германии, находившихся во Франции и ее колониях. Виган назвал это требование бесчестным в свете французской традиции предоставления убежища, но Кейтель и слушать не желал о том, чтобы убрать это условие, и французам пришлось покориться. Через некоторое время во Франции появились нацистские близнецы советских репатриационных комиссий, и началась охота за беглыми немцами. Многих гестапо вывезло в неизвестном направлении, некоторые были посланы на строительство железной дороги в Сахаре (где они, между прочим, работали бок о бок с русскими, которых англичане позже выдали Советам). Наконец, многие, не видя другого выхода, вызвались работать в трудовой организации Тодта, где им даже платили зарплату. Данных о массовых расстрелах немецких беженцев у нас нет4. Сомнительно, однако, чтобы западные государственные деятели могли взять эти прецеденты за образец. Положение русских, 475 работавших или служивших у немцев, не имело прецедентов. Тут возникало множество вопросов, прежде всего вопрос о том, могли ли русские пленные ссылаться на Женевскую конвенцию, которую не подписала их страна. И если да, то исключало ли это их выдачу советскому правительству против их желания. Можно было бы подумать, что тексты конвенций -- Гаагской 1899 и 1907 и Женевской 1929 года -- разом решат этот вопрос, но, к сожалению, в тексте отсутствовали четкие разъяснения по главному пункту. А главный пункт заключался в следующем. Если русские пленные считались повторно взятыми в плен советскими солдатами или гражданскими лицами, то, конечно, никаких возражений против их возвращения на родину быть не могло, и отношение советского правительства к ним, пусть даже и жестокое, с юридической точки зрения никак не касалось английского или немецкого правительств. Но как быть в тех случаях, когда русские, служившие в немецкой армии, носившие немецкую форму и присягнувшие на верность фюреру, заявляли о том, что являются немецкими солдатами? Можно ли было признать их правоту? А если да -- то как это отразилось бы на законности их выдачи СССР? Заинтересованные стороны -- Англия, Германия и США,-- подписавшие Конвенцию, придерживались разных точек зрения по этому вопросу. Английскую точку зрения высказал в сентябре 1944 года юрисконсульт МИДа Патрик Дин: Несмотря на условия Женевской конвенции, солдат, взятый в плен армией своей страны в тот момент, когда он находился на службе во вражеской армии, не может перед лицом своего правительства и закона своей страны претендовать на протекцию Конвенции. Мы наверняка не признали бы такого права за английским гражданином, взятым в плен в момент его службы в немецкой армии. Если такой субъект взят в плен союзной армией, союзное командование имеет право передать его без всяких условий его собственному правительству, не нарушая при этом Конвенции. Избрав иной путь, мы поставили бы себя в затруднительное положение по отношению к союзным правительствам, и они имели бы основания обвинять нас в попытке укрыть возможных предателей от наказания, положенного им по законам их страны5. Через несколько месяцев выяснилось, что США заняли в этом вопросе позицию, коренным образом отличную от английской. МИД узнал об этом из сообщения посла в Америке, лорда Галифакса, от 28 марта6. На это указывал и один из служащих английского посольства в письме Бернарду Гафлеру из американского 476 Отдела особых военных проблем. Его комментарии были затребованы ввиду того, что по мнению МИДа, условия соглашения между правительством его величества и Советским Союзом обязывают возвращать в СССР даже тех советских граждан, которые требуют, чтобы их оставили в стране как немецких военнопленных7. Патрик Дин, будущий посол в Вашингтоне, следующим образом комментировал заявление американцев: "Позиция США, на мой взгляд, является неверной и несовместимой с Ялтинским соглашением"8. Позже он разъяснил свою точку зрения подробнее: Хотя [в тексте Ялтинского соглашения] не сказано прямо о том, что английское правительство должно репатриировать в СССР советских граждан, не желающих возвращаться, из текста ясно следует, что такие советские граждане подлежат выдаче советским властям независимо от их желания9. На Бернарда Гафлера, однако, софистика Дина не произвела ни малейшего впечатления. Вновь изложив причины, обусловившие позицию американцев, и отметив, что США не принуждают к репатриации иностранных граждан, которым форма немецкой армии дает право рассчитывать на защиту Женевской конвенции, он продолжал: Как я помню по моей службе на страже английских интересов в Германии, наше посольство в Берлине, следуя инструкциям вашего правительства, сообщило немецким властям, что лицо, носящее форму английской армии, является английским военнослужащим и на него распространяется действие Женевской конвенции. Насколько я понимаю, ваше правительство по-прежнему считает, что форма определяет принадлежность ее обладателя независимо от его национальности, и именно в таком духе я информировал немецкое правительство в связи с бельгийским инцидентом, по поводу которого немцы заявили протест нашим правительствам. Далее, насколько я понимаю, из всех взятых им в плен лиц ваше правительство вынуждает вернуться под опеку соответствующего правительства лишь советских граждан. К другим национальностям это не относится. Госдепартамент считает нашу политику в этом вопросе вполне последовательной, тогда как в политике вашего правительства мы усматриваем непоследовательность, с которой нам будет трудно согласиться... Поскольку изменение нашей 477 практики в отношении советских граждан, на наш взгляд, могло бы вступить в противоречие с духом и буквой Женевской конвенции о военнопленных, к которой присоединилось также и ваше правительство, Госдепартамент был бы очень признателен, если бы вы могли сообщить нам ваше решение по этому вопросу10. Английское посольство обратилось в МИД за "инструкциями по дальнейшему обсуждению данного вопроса с Госдепартаментом". Прежде чем передать дело юрисконсульту, Джон Голсуорси подытожил свою точку зрения в документе, который можно считать довольно точным отражением позиции МИДа: Насколько я знаю, мы исходим из принципа целесообразности. У нас было уже довольно хлопот с советскими властями по поводу лиц, которых они считали советскими гражданами и которых мы таковыми не считали (напр., с поляками и прибалтийцами), не говоря уж о всех тех, которые по политическим или личным соображениям не желают называться советскими гражданами (хотя и являются таковыми), но хотят, чтобы их считали немецкими военнопленными. Кроме того, в последней категории есть ряд лиц, которые понимают, что виновны в активном сотрудничестве с немцами, и было бы неразумно ставить англо-советские отношения под угрозу ради людей, активно воевавших против нашего союзника. Конечно, среди них есть и другие: некоторые из тех, кого мы вынуждены передать советским властям, пострадали от советского режима без всякой вины с их стороны, не воевали против СССР и просто не хотят возвращаться на родину11. Голсуорси, вероятно, имел в виду жуткие истории, описанные бригадиром Файербрейсом в рапорте, поданном в МИД за месяц до того12. Патрик Дин, которому Голсуорси передал письмо Гафлера для юридического комментария, ограничился вопросом о русских, служивших в вермахте и потому претендующих на то, чтобы их считали немецкими военнослужащими. Он начал с утверждения: Мы никогда не считали, что человек, по каким-либо причинам надевший военную форму страны, воюющей с его собственной страной, автоматически подпадает под защиту Конвенции о военнопленных от военных властей его страны или союзников последней. Если придерживаться такого взгляда, то все предатели, надев форму вражеской армии и активно 478 воюя против собственной страны, могли бы избежать ответственности и претендовать на то, чтобы с ними обходились как с военнопленными согласно Конвенции. В заключение Дин признавал, что хотя в подходе англичан к этому вопросу могут быть недостатки, МИДу не грозит критика, поскольку министерство не объявило публично о своих обязательствах перед СССР. Я согласен с доводом Госдепартамента, что, сравнивая эту точку зрения с нашим высказыванием о первостепенном значении военной формы при решении вопроса о [национальности] военнопленных, можно обнаружить известную непоследовательность. Но, насколько мне известно, нам удалось избежать публичных высказываний на этот счет... И несмотря на такую непоследовательность, наша точка зрения представляется мне правильной. Правда, Дин тут же поспешил добавить, что передавать этот довод придирчивому Гафлеру не стоит: "Я не считаю абсолютно необходимым отвечать Госдепартаменту до тех пор, пока Департамент этого не пожелает"13. "Непоследовательность", на которую намекал Гафлер и которую признавал Дин, заключалась в противоречии между позицией МИДа в отношении плененных русских и прежней политикой министерства. Когда Идеи прибыл на Ялтинскую конференцию, МИД телеграфировал ему: В отношении военнопленных мы до сих пор, за немногими исключениями, руководствовались принципом, принятым германским правительством и правительством его королевского величества, что здесь первостепенную роль играет носимая военнопленными форма, а не национальность. Этот принцип использовался, когда он служил к выгоде англичан, например, когда они хотели защитить "чехов, поляков, бельгийцев и других служащих английской армии, освобожденных Красной армией". Соответственно, МИД рекомендовал включить в Ялте в текст предстоящего соглашения такую формулировку: "Все лица, носящие [английскую или американскую военную форму]... будут по данному соглашению, независимо от национальности, рассматриваться как солдаты этих армий"14. Примерно в это же время аналогичную точку зрения высказал представитель МИДа Уолтер Роберте на конференции Управ- 479 ления по делам военнопленных в Лондоне15. После конференции Роберте предложил попросить Молотова подтвердить, что, согласно вышеназванному соглашению, всякое лицо, в момент пленения врагом служившее в армии любой из заинтересованных сторон, будет рассматриваться как гражданин или подданный этой страны16. Излишне говорить, что у Молотова были причины отклонить это предложение. Как отметил полковник Филлимор из военного министерства, мы были вынуждены против своей воли отказаться от пункта насчет граждан стран-союзниц, служащих в английской армии. Советские представители заявили, что вопрос был поднят слишком поздно и им необходимо дополнительное время для его рассмотрения17. Следовательно, если бы англичанам удалось настоять на своем, в самом тексте Ялтинского соглашения оказалось бы условие, существование которого Патрик Дин так упорно теперь отрицал. Правда, Дин как бы молчаливо признавал, что до сих пор англичане всегда придавали первостепенное значение военной форме. Русские же, по его мнению, попадали в особую категорию, так как они "надели форму армии страны, воюющей с их собственным государством", а отсюда следует, что взятые в плен русские являются не немецкими солдатами, но просто-напросто плененными русскими предателями, и англичане имеют полное право выдать их советским властям, которые, в свою очередь, вправе наказать их за измену. Эти доводы не лишены логики. Действительно, трудно представить, чтобы те, кто надел на себя форму противника и воевал против собственной страны, могли рассчитывать на безнаказанность, объявив себя солдатами вражеской армии. Разве это не равнозначно лицензии на предательство? К тому же такой подход чреват несообразностью. Любой человек, сотрудничавший с государством-противником и служивший ему как лицо гражданское, после взятия в плен подлежит наказанию как предатель. Но стоит ему пойти в своем предательстве еще дальше и выступить против своей страны с оружием в руках в составе армии противника -- и Женевская конвенция избавляет его от наказания. Абсурд. Однако на практике, в случае военного конфликта между государствами с нормальной формой правления, такое случается крайне редко. В условиях, хотя бы отдаленно приближающихся к цивили- 480 зованному государственному устройству, возможность побудить огромную массу граждан добровольно выступить с оружием в руках против своего же народа -- такая возможность практически исключена. Столь же маловероятно, чтобы воюющая сторона позволила организовать на собственной территории дисциплинированные вооруженные формирования из солдат государства-противника. Но в данном случае имело место то и другое. Возник же этот противоестественный феномен по той простой причине, что Советский Союз не являлся цивилизованным государством ни в одном из принятых смыслов слова. Исключительность сложившейся ситуации заключалась в том, что Советский Союз отказался присоединиться к Гаагской и Женевской конвенциям, а беспрецедентная тирания советского правительства породила "предателей", из которых немцы набрали в свою армию почти миллион человек. Использовать таким же образом англичан и американцев немцы не смогли, отчасти и потому, что статья 44 Гаагской конвенции 1899 года и статья 23 Конвенции 1907 года запрещали принуждать военнопленных к участию в военных действиях против их собственной страны18. Мы, однако, ведем здесь речь о чисто юридических аспектах. Являлись ли русские "немецкими" военнопленными? По мнению Патрика Дина -- нет, и этим мнением его правительство руководствовалось на протяжении всех главных репатриационных операций. Поэтому нам предстоит сейчас заняться этой точкой зрения. В статье 79 Женевской конвенции записано, что вся информация о военнопленных "в возможно короткие сроки передается в страну военнопленного или в ту страну, на службе у которой он состоял" (выделено нами.-- Н. Т.). Отсюда следует, что пленный не обязательно должен быть гражданином страны, в армии которой он служил, равно как и то, что его национальная принадлежность не является основанием для каких-либо различий в обращении с ним. К сожалению, ни в Гаагской, ни в Женевской конвенции не оговорен четко вопрос о том, кто именно определяет гражданство пленного -- он сам или пленившая его страна. Но, кроме британского правительства, занявшего особую позицию в отношении русских военнопленных, все страны, подписавшие конвенции, с самого начала руководствовались тем, что гражданство пленного определяется его военной формой. Причина этого ясна. Стоит одной из воюющих сторон присвоить себе право выделить кого-то из солдат вражеской страны, находящихся в плену, как враг не замедлит ответить ударом на удар, и в конце концов дело дойдет до полного пренебрежения Конвенцией. И действительно, британское правительство, как было показано ранее, опасалось, что немцы, узнав о проводимой Англией политике насильственной 16--2491 481 репатриации, примут ответные меры в отношении английских военнопленных19. Специалисты по международному праву в целом были единодушны в неприятии доводов Дина. При обсуждении случая китайских малайцев, служивших в индонезийских войсках и взятых в плен в Малайе, Сюзан Элман приводит множество прецедентов в доказательство того, что прежнее подданство не влияет на статус солдата в армии, в рядах которой он служит, и, следовательно, на его статус как военнопленного20. Другие авторитеты в этой области также утверждают, что насильственная репатриация находится в явном противоречии с международным правом и Женевской конвенцией21. Американский юрист, отстаивая русских военнопленных в 1945 году, провел интересную параллель с делом Чарлза Ли, английского офицера, перебежавшего во время войны США за независимость к американцам и дослужившегося до генерал-майора. В 1776 году англичане взяли его в плен и приговорили к смертной казни как предателя. Но в дело вмешался сам Вашингтон, заявивший, что "Ли находится на положении военнопленного и в качестве такового имеет все соответствующие права". Англичане уступили, и Ли был обменян22. Тем не менее, наверное, многим трудно понять, как в 1944-45 годах русские, воевавшие в немецкой армии против своей страны или ее союзников, могли рассчитывать на то, чтобы соответствующие стороны, пленив их, обращались с ними, как с обычными военнопленными. Однако МИД с самого начала войны настаивал на том, что такая протекция распространяется на иностранных подданных, находящихся на службе в английской армии. Например, в английской армии было немало французов, которые воевали против правительства их собственной страны. На это можно, правда, возразить, что правительство Виши действовало вопреки интересам народа, однако это лишь сделает наше сравнение с СССР еще убедительнее. Немцы же рассматривали таких военнослужащих наравне с другими английскими военнопленными. Слабость аргументации Патрика Дина лучше всего проиллюстрировать на следующем примере. В 1944 году Кабинет военного времени Англии утвердил создание чисто еврейского военного соединения -- Еврейской бригады. Бригада эта участвовала в итальянской кампании в марте-мае 1945 года23. Представим, что солдаты-евреи, родившиеся в Германии и бывшие ранее гражданами этой страны, попали бы в это время в руки врага и подверглись жестокому обращению. До тех пор британский МИД с успехом добивался того, что в немецком плену с евреями обращались так же, как с другими военнопленными Британского содружества24. И если бы немецкое правительство заявило, что на евреев немец- 482 кого происхождения Конвенция не распространяется, Патрик Дин вряд ли согласился бы с этим, хотя немцы и могли утверждать, что англичане "защищают возможных предателей от наказания, полагающегося им по законам их страны". Отказ распространить на взятых в плен русских условия Женевской конвенции противоречил прежней и последующей английской интерпретации и был неприемлем для немецкого25 и американского26 правительств. Дело в том, что, как признал Джон Голвуорси, законники МИДа исходили из соображений целесообразности. Довод Дина, что русские -- предатели и потому не подпадают под защиту Конвенции, предназначался, судя по всему, лишь для внутреннего пользования. Ни американское, ни немецкое правительства не были поставлены о нем в известность. Более того, МИД предпринял самые решительные меры, чтобы ни одна из заинтересованных сторон не узнала об этой новой интерпретации Женевской конвенции. Видимо, в самом министерстве с крайним недоверием относились к собственным доводам. На полях сражений ничего не подозревавшие английские солдаты продолжали принимать сдачу в плен частей власовской армии по условиям Конвенции. Когда немецкий командующий Юго-Западной группой армий генерал фон Фиттингоф 2 мая 1945 года сдался фельдмаршалу Александеру, в тексте условий сдачи в плен говорилось о "власовских и других военных и полувоенных формированиях и организациях". Под этими формированиями разумелись казаки Доманова, кавказцы Гирея и Тюркская дивизия. Сама сдача в плен обозначалась как "капитуляция" согласно "положениям Гаагской конвенции"27. Правда, через несколько дней после капитуляции Германии союзники пришли к соглашению, что, если за вражескими силами, плененными до капитуляции, сохраняется статус военнопленных, силы, которые еще находятся на поле боя, попадают в особую категорию "сдавшегося вражеского персонала" и как таковые не имеют права на протекцию Женевской конвенции28. Поэтому 15-му казачьему кавалерийскому корпусу, находившемуся в Юго-Восточной группе немецких армий, было отказано -- по инструкциям генерала Мак-Крири -- в сдаче в плен на условиях Женевской конвенции. Впрочем, сам по себе этот факт ничего не значил. Как объясняет полковник Джеральд Дрейпер, специалист по вопросам, связанным с юридическим положением военнопленного, причина была проста. У нас не хватало ресурсов, чтобы содержать и кормить такое огромное число капитулировавших 16* 483 войск, и мы не хотели быть скованы обязательствами, которые налагала на нас Женевская конвенция...29 Строго говоря, законность этой акции весьма сомнительна, так как статья 96 конвенции гласит, что государство, желающее отказаться от конвенции, обязано предупредить об этом за год. Но, как указывает профессор Дрейпер, это было сделано с целью снять с себя невыносимый груз ответственности за размещение и обеспечение на относительно щедрых условиях всей сдавшейся в плен немецкой армии. При этом наверняка не имелся в виду отказ от гуманных установок Конвенции, которые по-прежнему оставались для солдат руководством к действию. Для них вопроса о переоценке стандартов гуманности не возникало. Фельдмаршал лорд Хардлинг, часто обсуждавший эту проблему с Александером, прямо сказал мне, что считает Женевскую конвенцию "руководством к обращению с военнопленными". В момент сдачи в плен казачьих частей в Австрии офицеры, как и прежде, применяли • условия Конвенции к капитулирующим вражеским войскам. Так, полковник Джеффри Шейкерли, тогда майор Стрелкового корпуса, в начале мая получил приказ следовать на север от Графен-штейна и убедить часть СС сдаться в плен. Он рассказывает: Я был уверен, что приказ предписывает мне вести переговоры о сдаче в плен на условиях Женевской конвенции и подчеркивать то обстоятельство, что СС сдается английской армии. Адъютант немецкой части по меньшей мере дважды на протяжении нашей беседы уточнил эти условия сдачи в плен. Проконсультировавшись со своим командиром, адъютант "вернулся ко мне и спросил, могут ли вместе с ними на тех же условиях сдаться казаки -- их было около сотни. Я ответил утвердительно. Мы обговорили детали, и наутро они сдались нам". Этих казаков поместили вместе с их собратьями из 1-й кавалерийской дивизии в лагерь в Вейтенсфельде и затем передали Советам. Майор Шейкерли, получив сообщение об этом, был глубоко расстроен тем, что "невольно обманул их"30. Мы рассказали эту историю с несчастливым концом, чтобы показать, что решение о сдавшемся вражеском персонале не меняло того, что фельдмаршал Хардлинг называет "этикетом войны", и было введено исключительно в административных целях. Утверждая, будто русские, плененные английской армией, не подпадают под Женевскую конвенцию, Патрик Дин, очевидно, не учитывал того факта, что англичане с момента высадки фактически согласились считать плененных в немецкой форме русских военноплен- 484 ными, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Через три дня после высадки в Нормандии полковник Филлимор из военного министерства писал: "Несмотря на то, что эти люди -- русские, с ними в настоящее время будут обращаться, как с немецкими военнопленными. МИД на это согласен..."31 А 9 августа 1944 года Объединенный комитет начальников штабов информировал Эйзенхауэра: Граждане союзных стран, служившие в немецких полувоенных формированиях, в настоящее время будут рассматриваться как военнопленные, и обращение с ними будет соответствовать Конвенции о военнопленных32. Вскоре, однако, выяснилось, что такое решение чревато серьезными трудностями: "Если мы считаем их военнопленными, их следует в соответствии с международным правом зарегистрировать в этом качестве и сообщить их имена государству-протектору"33 (т. е. Швейцарии). А это, как указывал заместитель генерала-адъютанта лорд Бриджмен, могло иметь неприятные последствия34. Государство-протектор, как сказано в Конвенции, обязано охранять интересы пленных, и нетрудно предвидеть, куда это могло завести союзников. При сложившемся положении дел права военнопленных тщательно скрывались от них самих и от государства-протектора. Например, нет никаких свидетельств применения Статьи 84 Женевской конвенции, согласно которой "текст... Конвенции... по возможности, на родном языке военнопленных, вывешивается в местах, доступных для военнопленных". А если бы союзники применили Статью 26, они не смогли бы провести обманные операции против казаков и других пленных, так как, согласно этой статье, в случае транспортировки "пленных следует официально уведомить заранее о том, куда их перевозят..." Наконец, если бы, как того требовала Статья 84, текст Конвенции был вывешен в лагерях, пленные узнали бы, что имеют право обращаться с жалобами к государству-протектору (Статья 42). Таким образом, можно легко понять опасения Бриджмена и его коллег: военнопленный, с умом воспользовавшийся Женевской конвенцией, сумел бы добиться многого. Впрочем, русские военнопленные выросли в стране, где о Женевской конвенции никто и слыхом не слыхивал, и понятия не имели ни о правах жителей Восточной Европы, ни о правах своих соотечественников до Октябрьской революции 1917 года35. Правда, информацию об обращении с военнопленными могли потребовать немецкое правительство, на службе у которого находились русские, или Швейцария -- в качестве государства-протектора. Пленившей стороной была Великобритания, она и несла за пленных ответственность. Поэтому было решено скрыть происходящее 485 и от Германии, и от Швейцарии. Когда в декабре 1944 года немецкое правительство осведомилось через посредство Швейцарии об условиях содержания русских военнопленных, служивших в немецкой армии, майор У. Л. Джеймс из военного министерства написал Патрику Дину: Мы согласны с вашей точкой зрения, что при ответе на этот запрос важно избегать всяческих заявлений, которые дали бы немцам возможность сказать, что мы нарушили правило, согласно которому гражданство пленного определяется формой, носимой им в момент пленения, независимо от его национальности. И через день после подписания Ялтинского соглашения в Швейцарию был послан уклончивый ответ36. Не успели справиться с этой опасностью, как возникла новая. На Международный комитет Красного Креста была возложена задача предложить одной из воюющих сторон создать Центральное агентство для передачи этой стране информации о военнопленных (в соответствии со Статьей 79 Конвенции). 2 января 1945 года член лондонской делегации Красного Креста М. Хаккиус в письме в МИД сообщил, что получил из женевской штаб-квартиры этой организации вырезку из газеты, в которой упоминается о присутствии русских военнопленных в Англии. В сопроводительном письме Женева просит нас сообщить, какой статус придан русским военнопленным и находятся ли они под защитой Конвенции. Я был бы благодарен вам за разъяснения по этому вопросу. Заметив, что "при ответе следует соблюдать крайнюю осторожность", Патрик Дин предложил вариант, состоящий из совершенно невразумительных формулировок. Но тут пришла записка от полковника Филлимора из военного министерства: По поводу записки... датированной 4 декабря... полученной нами от швейцарской миссии... относительно не-немецких граждан, взятых нами в плен. Мы считаем это расследование опасным и предлагаем в настоящее время на запрос Международного комитета Красного Креста не отвечать. В таком состоянии дело оставалось до последней недели воины, когда Джон Голсуорси, по поручению Джеффри Вильсона, вновь принялся обсуждать этот вопрос с Филлимором. Вильсон писал: 486 Письмо от Хаккиуса лежит без ответа вот уже почти четыре месяца, и мы хотим знать, возражаете ли вы по-прежнему против отправки ответа в духе прилагаемого проекта. Как вы увидите, он весьма расплывчат и не содержит ответов на вопросы, поднятые Международным комитетом Красного Креста, но, мы надеемся, вы поймете, что это не случайно. К тому времени опасность благополучно миновала, что было проницательно отмечено Филлимором: "В связи с безоговорочной капитуляцией немецкой армии мы можем более не опасаться ответных мер со стороны немцев". После столь успокоительной фразы Джеффри Вильсон послал, наконец, короткий ответ М. Хаккиусу. Извинившись за задержку, он писал: Советские граждане, попавшие к нам в руки, хотя и носили немецкую форму, но утверждали, что были мобилизованы в немецкую армию насильно, а потому их следует считать освобожденными советскими гражданами...37 Похоже, что под конец даже МИД начал сомневаться в законности собственной политики. Ведь всегда считалось, за исключением случая с русскими в вермахте, что "с точки зрения международного права статус таких лиц определяется не их национальностью, но принадлежностью к... армии"38. В частном порядке МИД признавал, что "этот аспект Ялтинского соглашения... конечно, противоречит нашему традиционному отношению к политическим беженцам..."39 Наконец, как преспокойно отметил Джон Голсуор-си 23 июля 1945 года, некоторые русские, захваченные в немецкой форме (в отличие от советских перемещенных лиц и военнопленных)... требуют, чтобы с ними обращались как с немецкими военнопленными в соответствии с Женевской конвенцией. Английские власти сейчас разрешили проводить это различие40. Для нас эти чисто юридические аспекты насильственной репатриации представляют большой интерес. Англичан ужасала мысль о том, что предатели уйдут от возмездия, укрывшись под защитой Женевской конвенции. Американцам же это представлялось наименьшим из зол по сравнению с риском нарушения международных соглашений, сыгравших столь важную роль в смягчении некоторых самых страшных жестокостеи современной войны. Немцы в общем тоже придерживались этого аспекта Конвенции -- к счастью для многих чехов, поляков, норвежцев 487 и других представителей континентальной Европы, служивших в английской армии. Дело в том, что английский МИД поставил во главу угла важные соображения внутренней политики, на фоне которых вопрос о Женевской конвенции отошел на задний план. Уместно задаться вопросом, какие соображения заставили Англию нарушить свои обязательства по международному праву. Вероятно, самым убедительным доводом был тот, что касался английских военнопленных и военнопленных Британского содружества, освобожденных в Восточной Европе Красной армией. Идеи в Ялте сказал, что число их достигает 50 983 человек41, хотя в действительности цифра оказалась вдвое меньше: по сообщению генерала Голикова, к 1 сентября 1945 года советские репатриационные органы отправили на родину 23 744 освобожденных английских военнопленных42. Но тут важны не цифры, а принцип. Сэр Антони Идеи, ныне лорд Эйвон, объяснял: "Более всего меня волновало возвращение наших военнопленных из Восточной Пруссии и Польши, и я не собирался предпринимать какие бы то ни было акции, которые могли бы повредить им". Действительно, безопасное и скорейшее возвращение этих людей домой было делом первостепенной важности. Но чего именно боялся Идеи? Сам он неизменно отказывался хоть как-то разъяснить этот вопрос. В последнее время было высказано предположение, будто Сталин угрожал Идену, что пока англичане не отошлют в СССР всех русских, находящихся у них в руках, Сталин "будет держать английских и американских пленных в качестве заложников"43. На первый взгляд, выглядит убедительно, однако рассмотрим это предположение подробней. По утверждению историка Джона Гая, в английских архивах военного времени нет никаких свидетельств того, что Советы намеревались это сделать и что англичане боялись акций такого рода44. Но, может быть, если не в архивах МИДа, то где-то еще имеются материалы, дающие основания считать иначе? В самом деле, союзных военнопленных, освобожденных в Польше и Пруссии, не сразу отправляли домой, а держали их в лагерях все то время, пока Советы громогласно требовали возвращения собственных граждан, якобы задерживаемых на Западе. 6 апреля 1945 года части Красной армии освободили в местечке Люкенвальде, к югу от Берлина, лагерь для военнопленных Сталаг Ша. Хотя западнее, в Магдебурге, находилась американская 9-я армия, союзным военнопленным, несмотря на все старания американцев, запретили двигаться на запад. В один прекрасный день в лагерь за союзными военнопленными прибыла колонна из двадцати американских грузовиков. Но советские охранники не пустили их и даже дали несколько залпов в воздух. Пленные постепенно теряли присутствие духа, особенно когда советский командир говорил, что им при- 488 дется возвращаться на родину через Одессу. А услышав по лагерному радио передачу о том, что союзники пытаются незаконно задержать 800 русских, захваченных в Нормандии, многие заключили, что их держат в качестве заложников. И процедура их передачи американцам, на первый взгляд, подтверждала этот вывод: через месяц после прихода Красной армии пленных отвезли на мост через Эльбу и "обменяли там один к одному на русских пленных, освобожденных союзными силами из немецкого плена"45. Казалось бы, перед нами -- яркий пример того самого шантажа, которого, как теперь выясняется, опасались английские государственные деятели. Но это не совсем так. Незадолго до освобождения пленных в документах ВКЭСС отмечалось их присутствие в Люкенвальде и упоминались меры, предпринятые Красной армией в отношении английских пленных. При этом ВКЭСС ни словом не обмолвилось о самой возможности их задержки46. Причина задержки носила чисто административный характер: союзники в это время вели переговоры о передаче пленных по суше47. Что же до 800 русских, упомянутых в советской радиопередаче, то эта группа, как считалось, была перевезена американцами из Англии в США48. Предположение оказалось ошибочным; к тому же среди русских, обмененных на Эльбе, этих 800 быть не могло: они вернулись в СССР морем, из Ливерпуля49. Правда, нам известны два случая, когда угроза шантажа исходила от крупного советского должностного лица. Генерал Ратов, глава советской репатриационной миссии в Англии, потребовал от бригадира Файербрейса выдать пленных, которых англичане не считали советскими гражданами и которые находились в списке лиц со спорным гражданством. После ленча в лагере он попытался вернуться к этому вопросу и сказал, что, если мы будем так себя вести, им придется задержать в Одессе 50 англичан, бывших военнопленных, и добавил: "Как вам это понравится?" Я сказал, что передам его слова начальству, чем, похоже, приструнил его, и больше он к этой теме не возвращался50. В августе Ратов был переведен в Норвегию руководить репатриацией находящихся там русских. Однажды он весьма резко потребовал выдать большое число лиц со спорным гражданством, которых англичане считали поляками. На конференции в Тронхейме он сердито сообщил бригадиру Г. Дж. Смиту, что у русских в руках было полмиллиона английских солдат (бывших военнопленных), и никого из них не задерживали под 489 выдуманными предлогами. По его мнению, их следовало задержать как объект товарообмена, и тогда, быть может, английские власти иначе отнеслись бы к советским гражданам51. Оба эти высказывания советского генерала весьма показательны. Из рассказа бригадира Файербрейса ясно, что Ратова очень беспокоило, как бы о таком превышении полномочий не узнали в советском посольстве или в самой Москве. Резкого предупреждения Файербрейса оказалось достаточно, чтобы заткнуть советскому генералу рот -- а такое случалось не часто. Высказывание на совещании с бригадиром Смитом тоже было импровизацией Ратова; при этом он преувеличил количество английских пленных чуть ли не в двадцать раз. Как результат угрозы генерала Ратова, появились уникальные документы, единственные, где зафиксирована реакция МИДа на возможность задержки Сталиным освобожденных английских военнопленных в СССР. Эти документы находятся в досье, рассекреченном лишь в 1978 году, и в свете постоянных заявлений МИДа об опасности ответных мер со стороны Сталина представляют собой любопытное чтение. "Вряд ли советское правительство всерьез отнесется к рекомендациям генерала Ратова, даже если он их и выдвинет",-- замечает Джон Голсуорси. Ему вторит Джеффри Вильсон: "Я очень сомневаюсь, что Советы попытаются задержать кого-либо из наших". А заведующий Северным отделом МИДа Кристофер Уорнер решительно подтверждает: "Согласен"