доложили Сталину, что два генерала сдались добровольно б плен немцам и работают на них. Один - бывший командующий 28-й армией генерал-лейтенант В. Я. Качалов, другой - командующий 12-й армией генерал-майор П. Г. Понеделин. Сталин наложил резолюцию: "Судить". Не все приказы, далеко не все, касающиеся фронтовых дел, особенно в первый период войны, пунктуально выполнялись. Если бы выполнялись, не оказались бы немцы осенью у стен Москвы. А вот такие приказы, как "судить", исполнялись непременно, Два генерала в октябре 1941 года были з а о ч н о осуждены по ст.265УПК РСФСР и приговорены к расстрелу "с конфискацией лично им принадлежащего имущества и ходатайством о лишении наград-орденов Советского Союза". Незадачливым и циничным осведомителям было невдомек, что Владимир Яковлевич Качалов погиб 4 августа 1941 года от прямого попадания снаряда. Но до 1956 года члены его семьи, кто остался жив, носили клеймо родственников "предателя Родины". Еще более драматична Судьба Павла Григорьевича Понеделина. В августе 1941 года, уже будучи в окружении, он был Тяжело ранен и в бессознательном состоянии попал в плен. Долгие четыре года гитлеровских лагерей не сломили генерала, он достойно нес свой крест. Поддерживал павших духом, категорически отказался от сотрудничества с фашистами. После освобождения и репатриации в 1945 году Понеделнн был арестован и пробыл теперь уже в советском лагере пять лет, хотя еще в 1941 году был приговорен заочно к смерти. После ходатайства Понеделина, направленного лично Сталину, его вторично судили 25 августа 1950 года и еще раз приговорили к расстрелу. Дважды приговоренный к смерти, перенесший ужас гитлеровских и сталинских лагерей, генерал-майор Понеделин был расстрелян только потому, что имел несчастье-в бессознательном состоянии-попасть в плен... Жестокое время, жестокие люда... Сталин с началом войны, едва придя в себя от парализующего психологического шока, для выправления положения прибег к своему, испытанному средству: репрессиям и нагнетанию страха. Тысячи, сотни тысяч людей гибли на фронте, еще больше - попадали в плен. Вышедшие из окружения, вырвавшиеся из плена оказывались в "спецлагерях по проверке". Есть целый ряд донесений Берии о функционировании этих лагерей. Часть военнослужащих после проверки направлялась в формируемые новые подразделения, других расстреливали на месте, высылали на долгие годы в лагеря. Их доля была особенно горька: позор, бесчестие им и их семьям. Конечно, были среди них и те, кто сознательно изменил Родине или, проявив малодушие, не исполнил свои воинский долг. Не о них речь. Жестокость Сталина, проявленную в начале войны по отношению к советским людям, мы связывали обычно лишь с именами Павлова и генералов,его штаба. Но мало кто знает, что в это же время Сталин санкционировал арест большой группы командиров- Среди них: генерал-майор Алексеев И. И.- командир 6-го стрелкового корпуса; генерал-майор Арушанян В. И.-Начальник штаба 56-й армии; генерал-майор Гопич Н. И.- начальник Управления связи РККА; генерал-майор Голушкевич В. С.-- заместитель начальника штаба Западного фронта; генерал-лейтенант Иванов Ф. С.- из резерва Главного управления кадров Наркомата обороны (ГУК НКО); генерал-майор Кузьмин Ф. К.- начальник кафедры тактики академии имени Фрунзе; генерал-майор Леонович И. Л. - начальник штаба 18-й армии; генерал-майор Медиков В. А. - начальник факультета академии Генштаба; генерал-майор Потатурчев А. Г.- командир 4-й танковой дивизии; генерал-майор Романов Ф. Н. - начальник штаба 27-й армии; генерал-лейтенант Селиванов И. В.- командир 30-го стрелкового корпуса; генерал-майор Семашко В. В.- заместитель начальника штаба Ленинградского фронта; генерал-лейтенант Трубецкой Н. И.- начальник Управления военных сообщений (ВОСО) Красной Армии; генерал-майор Цырульников П. Г.- командир 15-й стрелковой дивизии; Список не охватывает всех арестованных. Различна судьба этих людей. Некоторым удалось вернуться на фронт, иных ,на долгие годы поглотили лагеря, другие погибли. В большинстве случаев Сталин просто санкционировал арест, но иногда и сам давал соответствующие указания. Например, 25 августа 1942 года в 5 часов 15 минут Сталин продиктовал в Сталинград телеграмму: "Лично Василевскому, Маленкову Меня поражает то, что на Сталинградском фронте произошел точно такой же прорыв далеко в тыл наших войск, какой имел место в прошлом году на Брянском фронте, с выходом противника на Орел. Следует отметить, что начальником штаба был тогда на Брянском фронте тот же Захаров, а доверенным человеком тов. Еременко был тот же Рухле. Стоит над этим призадуматься. Либо Еременко не понимает идею второго эшелона в тех местах фронта, где на переднем крае стоят необстрелянные дивизии, либо же мы имеем здесь чью-то злую волю, в точности осведомляющую немцев о слабых пунктах нашего фронта..." Захарова и Еременко Сталин не решился прямо подозревать, а вот начальника оперативного отдела штаба фронта генерал-майора И. Н. Рухле Верховный явно заподозрил. Он не увидел закономерности в ТОМ, что немецкие военачальники ищут у нас наиболее слабые места и наносят удар именно там, а усмотрел причину такого положения в "злой воле", которая "в точности осведомляет немцев...". Для работников особого отдела после такой телеграммы никакие аргументы больше были не нужны. Сам Верховный их указал... Генерал-майор Рухле Иван Никифорович тут же был арестован, но судьба была к нему милостива, и он в конце концов остался жив. Сталин никогда не смог полностью отказаться от жестоких "игр". Но тогда всем казалось, что жестокое, отчаянное время оправдывает и жестокие меры "вождя". ГОРЕЧЬ ПОЛЫНИ В начале августа Сталин, как обычно, только под утро забылся тревожным сном. Едва голова коснулась подушки, и он сразу погрузился в какую-то глубокую и вязкую тьму. Сталин, как он однажды сказал Поскребышеву, очень редко видел сны. Его не мучили угрызения совести, не стояли перед глазами тени уничтоженных им сотоварищей по партии, он не слышал из прошлого голоса жены и погибших родственников. Его натура имела как бы моральные изоляторы, оберегавшие его сознание от душевных страданий, покаяния, угрызений совести. В его интеллекте, чувствах были заморожены, сблокированы те центры, которые должны были реагировать на проявления общечеловеческой нравственности. Во всяком случае, бессонница по причине дефицита совести его никогда не мучила. А сегодня, забывшись на три-четыре часа, он несколько раз просыпался. Нет, не видения, не кошмары, не грохот .канонады войны мешали спать Сталину. Он просыпался от горького запаха, от полынной горечи, точно такой же, как и много лет назад под Царицыном. Они тогда с Ворошиловым выезжали на позиции и на обратном путиостановились на несколько минут у кургана, чтобы съесть по краюшке хлеба. Сталин откинулся на траву и на несколько минут задремал в полынном облаке запахов раскаленной степи. В знойном мареве, под безбрежным жарким небом он почувствовал себя каким-то крохотным, беззащитным и ничтожным. Проваливаясь в бездну сна, он как бы поплыл .по полынным волнам, словно щепка... Вот и сегодня ту давнюю горечь он явственно ощутил даже на.вкус. Сразу вспомнив вчерашний ночной доклад Генштаба, стряхнул остатки сна. Полынная горечь неудач преследовала армию и ее Верховного Главнокомандующего почти на всем гигантском фронте. Поднявшись и попив чаю, Сталин не поехал в Кремль, а приказал Шапошникову прибыть к нему к двенадцати часам и доложить обстановку на всех фронтах с выводами и предложениями. Без четверти двенадцать Начальник Генштаба был на даче. Он подошел к разложенной на столе карте и негромко, тщательно подбирая слова, стал докладывать. Сталин даже подумал: "Как лекцию читает". Но перебивать не стал. "Лекция" была грозной, с полынным привкусом. - Можно сказать,- четко формулируя мысль, начал Шапошников,-- что начальный период войны нами проигран вчистую. Боевые действия уже идут на дальних подступах Ленинграда, в районе Смоленска и в районе Киевского узла обороны. Устойчивость обороны по-прежнему невысокая. Мы вынуждены более или менее равномерно распределять силы по фронту, не зная, где противник, сконцентрировав свои силы, завтра нанесет следующий удар. Стратегическая инициатива полностью в его руках. Дело усугубляется отсутствием на ряде участков фронта вторых эшелонов и крупных резервов. В воздухе - господство немецкой авиации, хотя ее потери тоже значительны. (Еще никто не знал, что к 30 сентября 1941 г. мы потеряем 8166 самолетов, т. е. 96,4% того, что имели к началу войны,) Из 212 дивизий, входящих в состав действующей армии, укомплектованы на 80% и более лишь 90 дивизий. На подступах к Ленинграду,- невозмутимо и несколько монотонно докладывал Шапошников,-оборона постепенно обретает "упругость". Динамизм немецкого движения, похоже, сходит здесь на нет. Видимо, придется переводить весь флот в Кронштадт. Неизбежны крупные потери. - Смоленское сражение,- продолжал начальник Генштаба,- позволило нам остановить немецкие армии на самом опасном, западном, направлении. По нашим подсчетам,-он заглянул в тетрадь,-в нем участвуют более 60 немецких дивизий общей численностью около полумиллиона личного состава. Для уплотнения фронта, как Вы знаете, товарищ Сталин, еще в начале июля в состав Западного фронта переданы 19, 20, 21 и 22-я армии. Но недостаток войск по-прежнему ощущается, и дивизии часто строят боевые порядки в один эшелон. Наша попытка провести контрнаступление на этом направлении с участием 29, 30, 24, 28-й армий дала лишь частичный положительный результат, позволив 20-й и 16-й армиям прорвать кольцо окружения и отойти за линию фронта. Наше контрнаступление сорвало удар немцев. - А какова в этом сражении роль Центрального фронта? - наконец перебил Сталин. - Есть все основания полагать, что центр удара немецкой группировки сместится сюда. Но одноэшелонное построение фронта, имеющего всего 24 неполные дивизии, вызывает большую тревогу. Не исключено, что нам придется создавать здесь еще одну фронтовую группировку... Сталин понял главное, что Смоленское сражение, где особенно была заметна Ельнинская операция, показало реальную возможность Красной .Армии остановить противника даже на главном направлении, где сосредоточены его основные силы. До его сознания вновь дошли неторопливые, жесткие слова Шапошникова: - ...На старой границе "зацепиться" не удалось. 5-я и 6-я армии не смогли здесь задержаться. Сейчас, по. существу, немцы, выйдя к внешнему обводу Киевского УРа, рассекли- фронт надвое: на севере 5-я армия, которая пытается "осесть" в Коростянском УРе и южная часть с основными силами: 6, 12, 26-я армии. Организованные контрудары с севера и юга по флангам прорвавшейся группировки дали лишь частичный положительный результат. На сегодняшнее утро можно сказать, что 6-я и 12-я армии отрезаны,- горько уточнил Шапошников. Дальше Сталин уже не дал говорить маршалу. - Боюсь за Днепр, Киев. Надо что-то делать... - Мы уже отдали предварительные распоряжения о подготовке прочной линии обороны по восточному берегу Днепра,- ответил начальник Генштаба. -- Мы можем сейчас переговорить с -руководством. Юго-Западного фронта? - Если Кирпонос и Хрущев не в войсках, то мы с ними свяжемся,-ответил Шапошников. Через несколько минут "Бодо" отстукал: "У аппарата Кирпонос и Хрущев", Приведу отрывок из записи переговоров, которая, хранится в военных архивах: "У аппарата Сталин. Здравствуйте. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы немцы перешли на левый берег Днепра в каком-либо пункте. Скажите, есть ли у Вас возможность не допустить такого казуса? Далее. Хорошо бы уже теперь наметить вам совместно с Буденным и Тюленевым план создания крепкой оборонительной линии, проходящей примерно от Херсона и Каховки, через Кривой Рог, Кременчуг и дальше на север по Днепру, включая район Киева на правом берегу Днепра. Если эта примерная линия обороны будет всеми вами одобрена, нужно теперь же начать бешеную работу по организации линии обороны и удержанию ее во что. бы то ни стало... Если бы это было вами сделано, то вы могли бы принять на этой линии отходящие усталые войска, дать им оправиться, выспаться, а на смену держать свежие части. Я бы на вашем месте использовал на это дело не только новые стрелковые дивизии, но и новые кавдивизии, спешил бы их и дал бы им разыграть роль пехоты временно. Все. Хрущев, Кирпонос. Нами приняты все меры к тому, чтобы ни в коем случае не дать противнику как перейти на левый берег Днепра, так и взять Киев. Но необходимо нас усилить пополнением. Товарищ Сталин, мы до сего времени очень плохо получаем пополнение. Есть дивизии, которые в своем составе имеют полторы-две тысячи штыков. Также плохо и с материальной частью. Просим Вас оказать нам в этом вопросе помощь. Ваше указание об организации нового оборонительного рубежа совершенно правильное. Мы немедленно приступим к его отработке и просим Вашего разрешения доложить Вам об этом к 12 часам пятого (августа.- Прим. Д. В.)... Мы имеем задачу от главкома товарища Буденного о переходе с утра шестого в наступление из района Корсунь в направлении Звенигородка, Умань с целью оказания помощи 6-й и 12-й армиям и создания единого фронта с Южным фронтом... Если Вы не возражаете против этого наступления и если оно удастся, то тогда линия обороны может измениться значительно к западу. Все. С т а л и н. Я не только не возражаю, а, наоборот, всемерно приветствую наступление, имеющее своей целью соединиться с Южным фронтом и вывести на простор названные Вами две армии. Директива главкома совершенно правильна. Но я все-таки просил бы Вас разработать предложенную мною линию обороны, ибо на войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а также на худшее. Это единственное средство не попадать впросак...". Увы, надеждам Сталина не суждено было сбыться. Теперь запах полыни стал его преследовать не только ночью, но и круглые сутки... Киевская оборонительная операция развивалась неудачно. Окруженные части 6-й и 12-й армий в тяжелой обстановке сражались до 7 августа. Исчерпав возможности дальнейшего сопротивления, армии перестали существовать. Большое количество личного состава оказалось в плену. Маршал Буденный, которому старые легенды не помогли в этой войне, учитывая угрозу охвата войск Южного фронта, попросил у Ставки разрешения отвести войска за реку Ингул. Сталин пришел в бешенство и запретил отвод, указав другую линию обороны. Специальной директивой Ставки No 00661 Сталин распорядился выдвинуть для укрепления войск Юго-Западного направления 19 стрелковых и 5 кавалерийских дивизий. Соединения были только сформированы, но не "сколочены" и не обучены. Не хватало вооружения. При вводе в бой многие из этих частей и соединений не проявили упорства в обороне. В условиях неразберихи нередко возникала паника, самовольное оставление позиций. Когда Сталину докладывали, что оставлен тот или иной рубеж, новые населенные пункты, он приходил то в ярость, то впадал в состояние апатии. Вопреки своему правилу не торопиться с выводами и оценкой людей, теперь он часто их делал сразу же, после очередной сводки. На этот раз досталось командующему Южным фронтом И. В, Тюленеву, которого он хорошо знал с давних пор. В телеграмме Сталина главкому Буденному указывалось: "Комфронта Тюленев оказался несостоятельным. Он не умеет наступать, он не умеет также отводить войска. Он потерял две армии таким способом, каким не теряют даже полки. Предлагаю Вам выехать немедля к Тюленеву, разобраться лично в обстановке и доложить незамедлительно о плане обороны... Мне кажется, что Тюлевев деморализован и не способен руководить фронтом. Сталин. Продиктовано по телефону в 5.50 12.8.41 г. Шапошников". Верховный Главнокомандующий слал грозные телеграммы, отдавал жесткие приказы, подписывал спешно подготовленные директивы, а положение все ухудшалось. В августе-сентябре на юго-западном направлении оно стало критическим. Сталин пытался связаться то с одним, то с другим командующим, но это не всегда удавалось. Однажды, ознакомившись с очередной сводкой Генштаба, в которой сообщалось о новом несанкционированном отходе нескольких частей, Сталин продиктовал "Приказ Ставки Верховного Главного Командования Красной Армии No270 от 16 августа 1941 года". Оговорюсь, что всем нам известен знаменитый "Приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР No 227 от 28 июля 1942 года". Приказ No 270, приказ отчаяния, был издан почти на год раньше. Его автор- сам Сталин. Потеряв надежду на возможность стабилизировать линию фронта и не допустить разгрома, Верховный Главнокомандующий прибег, в значительной мере в силу критических обстоятельств, к своему испытанному методу жестких карательных мер. У него уже не оставалось других средств. Сегодня мало кто знает этот приказ, поэтому приведу его как образчик личного директивного "творчества" Сталина. В начале приказа следовали примеры того, как, оказавшись в окружении, командиры, политработники, красноармейцы проявляли силу духа и с честью выходили из самого сложного положения. Так поступил, например, командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов. Именно он и его командиры и политработники организовали выход из окружения 108-й и 64-й стрелковых дивизий. "Но вместе с тем,- продолжал диктовать Сталин,- командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов проявил трусость и сдался в плен, а штаб и части вышли из окружения; генерал-майор Понеделин, командующий 12-й армией, сдался в плен, как и командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов. Это позорные факты. Трусов и дезертиров надо уничтожать. Приказываю: 1) Срывающих во время боя знаки различия и сдающихся в плен считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину. Расстреливать на месте таких дезертиров. 2) Попавшим в окружение - сражаться до последней возможности, пробиваться к своим. А тех, кто предпочтет сдаться в плен,-уничтожать всеми средствами, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных пособий и помощи. 3)Активнее выдвигатьсмелых, мужественных людей. Приказ прочесть во всех ротах, эскадрильях, батареях". Сталин, залпом продиктовав приказ, остановился, не стал редактировать импульсивный текст, смысл которого укладывался в одну-две фразы: "Расстреливать безжалостно дезертиров, бойцов, сдающихся в плен. А если они решатся на это, пусть знают, что их семьи будут вынуждены испить самую горькую чашу". Это приказ отчаяния и жестокости. Хотя Сталин продиктовал его от своего имени, как Верховного Главнокомандующего, уже подписав приказ, он распорядился поставить также подписи Молотова, Буденного, Ворошилова, Тимошенко, Шапошникова, Жукова, несмотря на то что не все из указанных лиц находились в это время в Ставке. Положение было таково, что Сталин был готов на любой, самый отчаянный шаг. Кое-где его распоряжения подобного характера выполнялись весьма энергично. В конце августа 1941 года Сталину доложили о письме писателя Владимира Ставского, пробывшего десять дней на фронте в районе. Ельни. Приведу несколько выдержек из этого письма: "Дорогой товарищ Сталин! Ряд наших частей "действует замечательно. Наносит сокрушающие удары фашистам. После того, как во главе 19-й .дивизии встал отважный и энергичный майор товарищ Утвенко, полки дивизии, действуя на участке в 11 километров... разбили 88-й пехотный полк, отбили множество немецких контратак... Части, действующие под Ельней, проходят боевую учебу, накапливают боевой опыт, изучают тактику противника и бьют немцев... Но здесь, в 34-й армии, за последнее время получился перегиб... По данным командования и политотдела армии, расстреляно за дезертирство, за паникерство и другие преступления 480-600 человек. За это же время представлено к наградам 80 человек. Позавчера и сегодня командарм т. Ракутин и начпоарм (начальник политотдела армии,- Прим. Д. В.) т. Абрамов правильно разобрались в этом перегибе..." В письме, где говорилось об этом страшном "перегибе" (расстреляно 480-600 человек, награждено 80), Сталин оставил короткую запись: "т. Мех-лис; И. Ст." Его не взволновала цифра "перегиба" (пусть даже, возможно, завышенная), эти жестокие потери, которые он решительно санкционирует. Да, война жестока, положение отчаянное, но в резолюциях Сталина нет и намека на необходимость обратиться к Сознанию, чести, мужеству, ратриотическим чувствам, национальной гордости людей... Он, как всегда, верит только в силу и насилие. А одна из самых крупных трагедий Великой Отечественной войны приближалась. 8 августа 1941 года Сталин вновь говорил с Кирпоносом: "Бровары. У аппарата Генерал-полковник Кирпонос. Москва. У аппарата Сталин, С т а л и н. До нас дошли сведения, что фронт решил с :легким сердцем сдать Киев врагу якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это? К и р п о н о с. Здравствуйте, тов. Сталин. Вам доложили неверно. Мною и Военным советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдавать... Все наши мысли и стремления, как мои, так и Военного совета, направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать... С т а л и н. Очень хорошо. Крепко жму Вашу руку. Желаю успеха. Все". Юго-Западный фронт держался изо всех сил. О героизме защитников Киева много написано. Они делали все, что могли. Но никогда, видимо, мы не сможем передать чувства и мысли защитников столицы Украины, в которых отражались патриотизм подавляющего большинства советских людей и горестное недоумение от длинной цепи поражений, приведших агрессора на берега Днепра. Полынную горечь неудач ощущал весь советский народ. 15 сентября первая и вторая танковые группы немцев замкнули кольцо в районе Лохвицы, окружив основные силы Юго-Западного фронта. В кольце оказались 5, 26, 37^я армии и частично части 21-й и 28-й армии. За четверо суток-до того, как роковая петля затянула десятки обескровленных частей и соединений, состоялся последний разговор Сталина с Кирпоносом. "Прилуки. Здравствуйте. У аппарата Кирпонос, Бурмистенко, Тупиков. Москва. Здравствуйте, здесь Сталин, Шапошников, Тимошенко. Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки (река Псел.-Прим. Д. В.) мне кажется опасным. Если обратиться к недавнему прошлому, то вы вспомните, что при отводе войск из района Бердичей и Новоград-Волынский у вас был более серьезный рубеж - река Днепр и, несмотря на это, при отходе потеряли две армии... а противник переправился... на восточный берег Днепра... Выход следующий: 1) Немедля перегруппировать силы, хотя бы за счет Киевского укрепленного района и других войск, и повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника Во взаимодействии с Еременко... 2) Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псея или где-либо по этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад и отведя 5-б дивизий за этот рубеж. 3)...Только после исполнения этих двух пунктов, то есть после создания кулака против конотопской группы противника и после создания оборонительного рубежа на реке Псел, словом, после всего этого, начать эвакуацию Киева-Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки. Все. До свидания. К и р п о н о с. Указания Ваши ясны. Все., До свидания". Герой Советского Союза генерал-полковник М. П. Кирпонос мог бы уже сказать "прощайте."" Жить ему осталось совсем немного. Больше личных указаний Верховного Главнокомандующего, совсем не учитывающего реальной ситуации, он не получит. Пока окружение еще не было плотным, имелась возможность вырваться из смертельной петли. Военной совет фронта, еще раз обратился к .Сталину. с этой просьбой (телеграмма No 15788) 17 сентября в 5 часов утра. И вновь Сталин не разрешил прорыв, санкционировав лишь отход на восточный берег Днепра 37-й армии, которой командовал Л. А. Власов. Положение стало предельно критическим. Военный совет к исходу дня 17 сентября, вопреки требованиям Сталина, принял решение вывести войска фронта из окружения. Но время было упущено. К тому же штаб фронта утратил связь с армиями. На свой страх и риск разрозненные части и соединения в ходе жестоких боев в течение десяти дней пытались прорваться на восток. Удалось это немногим. А Ставка, не владея обстановкой, еще 22 и 23 сентября направляла Кирпоносу успокаивающие радиотелеграммы следующего, содержания: "Кирпонос (ЮЗФ) Больше решительности и спокойствия. Успех обеспечен. Против вас мелкие силы противника. Массируйте артиллерию на участках прорыва... Вся наша авиация действует на вас. Ромны атакуются нашими войсками... Повторяю, больше. решительности и спокойствия и энергии в действиях. Доносите чаще. Б. Шапошников". Катастрофа была страшной. В окружении оказались 452720 человек, в том числе около 60 тысяч командного состава. Противнику досталось большое количество вооружения и боевой техники. Командующий фронтом М. П., Кирпонос вместе с начальником штаба В. И. Тупиковым и членом Военного совета М. А. Бурмистенко погибли б последних боях, разделив участь тысяч и тысяч воинов. Впрочем, если бы Кирпонос и прорвался сквозь кольцо окружения, едва ли Сталин простил бы ему эту катастрофу. Ведь себя, разумеется, он не считал к ней причастным. В этой едва ли не самой крупной трагедии Великой Отечественной войны Сталин показал лишь свое железное упрямство, но не тонкое оперативное чутье, понимание обстановки. Если бы он, как Верховный, хотя бы отдаленно понимал, что творилось тогда под Минском, в Крыму, подле Киева, у Смоленска, то, возможно, смог бы кроме упорства и прямолинейности проявить и должную стратегическую мудрость. В 1941-м он так ее и не проявил. В трагедии Юго-Западного фронта в огромной мере повинна Ставка и ее Верховный Главнокомандующий. Разумеется, командование и штаб фронта также не смогли должным образом управлять вверенными им крупными силами, которые, безусловно, были способны, при более умелом руководстве, избежать столь печального конца. Слишком часто мужество не подкреплялось .умением, организацией, компетентностью. Поражение под Киевом вновь резко качнуло весы смертельной борьбы на всем с,оветско-гермаиском фронте в пользу агрессора. Внешне Сталин не переживал, он только сказал Шапошникову, который в июле 1941-го вновь был назначен начальником Генштаба: - Надо быстро латать дыру... Быстро! - Меры уже приняты,- ответил тот.- Видимо, мы сможем .восстановить 21-ю и 38-ю армии. Я распорядился выдвинуть из резерва Ставки 5 стрелковых дивизий и 3 танковые бригады. Создаем новое командование Юго-Западного фронта. Нужно Ваше ранение о руководстве. - А кого Вы предлагаете? - Думаю, что в этой сложной обстановке там нужна твердая рука и опытная голова. Видимо, лучшей кандидатуры, чем С. К. Тимошенко, не найти, - Согласен. - А членом Военного совета назначить Н. С. Хрущева, начальником штаба генерал-майора А. П.Покровского. - Пусть будет так... Колоссальные потери требовали быстрого пополнения. Главное управление формирований и укомплектования войск Наркомата обороны и военные округа в основном справлялись с задачей бесперебойной поставки людей кровавому молоху войны. Сталин, оставшись один в кабинете, позвонил Шапошникову и затребовал справку о потерях и возможностях пополнения. Через полчаса на столе была справка с , припиской Бориса Михайловича о вероятных неточностях и неполноте данных - ведь события развиваются так стремительно... В справке Генштаба говорилось, что .сейчас функционирует 39 запасных стрелковых бригад, где идет подготовка новобранцев. Введен 1,5-2-месячный срок обучения Для призванных и 3 месяца -- для подготовки младших командиров. За август фронтам поставлено 613 тысяч человек в маршевых ротах и 380 тысяч, изъятых из разных тыловых военных учреждений и учебных заведений. До конца года учебные центры, запасные части могут подготовить и поставить на фронт 2,5 миллиона человек... А вот , потери (безвозвратные и так называемые санитарные) явно занижены. Сталин почувствовал это сразу. Июнь-июль 1941 года-651065 август-692924 сентябрь - 491 023. Он-то знал, что только под Киевом потеряли около полумиллиона человек... Большинство из них теперь будут числиться "без вести пропавшими". А сколько таких будет в первый год войны? Без видимой связи с тем, о чем он читал и думал, Сталин быстро написал записку и передал Поскребышеву. Размашистые четкие слова: "т. Шапошникову Прошу дать, проверенную справку о наших потерях при отступлении с района Старая Русса. И. Сталин". Почему его заинтересовала именно Старая Русса, догадаться нелегко. Может быть, потому, .что наши контрудары там не дали желанного результата? Возможно, теперь, как ему казалось, после директивы Ставки закрепиться на нынешних рубежах и занять жесткую оборону, нужно, уделить внимание не только главным фронтам, но и их отдельным участкам? Сталин и впредь будет интересоваться положением отдельных армий, локальных участков фронта. Вероятно, по этим фрагментам воины он хотел полнее представить всю ее панораму. Сталин никогда не думал о близких, а сейчас невольно вспомнил о сыне Якове. В середине августа А. А. Жданов, член Военного совета Северо-Западного направления, в специальном опечатанном сургучом конверте прислал Сталину письмо. Там была листовка, . на которой запечатлен Яков, беседующий с двумя немецкими офицерами. Ниже был текст: "Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к немцам. Чтобы запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются с пленными. Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в плен, потому что всякое сопротивление Германской Армии отныне бесполезно..." Судьба сына волновала Сталина только с одной стороны. Грешно думать так, размышлял он, но лучше бы Яков погиб в бою. А вдруг не устоит - он слабый,- сломают его, и он начнет говорить по радио, в листовках все, что ему прикажут? Собственный сын Верховного Главнокомандующего будет действовать против своей страны и отца! Эта мысль была невыносима. Вчера Молотов, когда они остались вдвоем, сообщил, что председатель Красного Креста Швеции граф Бернадот через шведское посольство устно запросил: уполномочивает ли его Сталин или какое другое лицо для действий по вызволению из плена его сына? Сталин минуту-две размышлял, потом посмотрел на Молотова и заговорил совсем о другом деле, давая понять, что ответа не будет: - На письмо Черчилля сообщите, что безусловно "не может быть сомнения, что в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии". Молотов что-то пометил в своем, блокноте и к вопросу о Якове Джугашвили больше не возвращался. Сталин еще не обрел способности мыслить масштабно, охватывая весь советско-германскии фронт, учитывать взаимодействие всех факторов: военного, экономического, морального, политического, дипломатического. Стихия войны на первый план выдвигает вооруженную борьбу, подчиняя себе остальные формы противоборства. Пока у Сталина была явно выраженная "фрагментарность" в стратегическом, оперативном мышлении. Он никак не мог уловить все события в комплексе; ему казалось, что командующие просто плохо исполняют его распоряжения. В довоенной жизни он умел терпеливо ждать и, если нужно, шаг за шагом идти к цели. А здесь, в войне, все время требовался немедленный результат. Сталина преследовал временной цейтнот. Он опаздывал, часто переоценивал силу приказа, директивы, не всегда учитывающих объективные обстоятельства. Первые три директивы в начале войны, многие иные решения, ряд поспешных, непродуманных шагов, особенно в ходе Киевской операции, свидетельствовали, что природной сметки, воли, сообразительности было явно мало для умелого руководства всеми Вооруженными Силами в такой войне. Огромную роль в становлении, "натаскивании" Сталина как стратега сыграл Генеральный штаб и его руководители Щапошликов, Жуков, Василевский, Ватутин, Антонов. Но приобретение нужного опыта руководства , крупными оперативными объединениями шло ценой кровавых экспериментов, ошибок, просчетов. Не проявляя тонкого понимания обстановки, знания всех скрытых пружин войны, особенностей организации оперативно-стратегической деятельности, конкретного содержания работы командиров и штабов, Сталин в первый период войны "нажимал" (и это, видимо, было вызвано обстановкой) на моральный фактор. Прочитав то или иное донесение о неудаче, критическом положении, Сталин прежде всего обращался к морально-политическому состоянию войск, а затем уже к оперативной обстановке. В то же время, как показывает опыт войн, эти два компонента боевой мощи не должны рассматриваться изолированно, один в ущерб другому. Когда, например, обстановка под Киевом стала критической, начштаба фронта Тупиков доложил о ней без прикрас. Тупиков сообщал: "Положение войск фронта осложняется нарастающими темпами... Начало понятной Вам катастрофы - дело пары дней". Не надо было быть провидцем, чтобы оценить обстановку так, как это сделал начальник штаба. Вопрос в другом: все ли было сделано, чтобы избежать или, по крайней мере, уменьшить масштаб катастрофы?! Из телеграммы Туликова этого не следовало. Сталин, почувствовав трагический надрыв в штабе Юго-Западного фронта, тут же продиктовал ответную телеграмму. "Прилуки. Командующему Юго-Западным фронтом Копия: Главкому Юго-Западного направления Генерал-майор Тупиков номером 15614 представил в Генштаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад. Необходимо неуклонно выполнять указания т. Сталина, данные Вам 11.9. ..." Воевать еще не умели. Часто боялись докладывать наверх правду, если она была горькой: не были приучены к этому. Характерен в этом отношении, например, разговор Г. К. Жукова с командующим 24-й армией генерал-майором К. И. Ракутиным 4 сентября 1941 года. Жуков отчитал Ракутина за то, что поступившие в распоряжение армии танки были сразу же бездумно брошены в бои и потеряны, а .также за ложные донесения. "Р а к у т и н: Сегодня утром выеду расследовать это дело, а донесение получил только сейчас... Ж у к о в: Вы не следователь, а командующий. Представьте мне письменное донесение для доклада правительству. Занималось ли Шепелеве или это тоже очковтирательство? Р а к у т и н: Шепелеве не занималось... Разберусь завтра сам и доложу. Врать не буду. Ж у к о в: Самое главное, прекратите вранье вашего штаба и разберитесь с обстановкой хорошенько, а то вы все выглядите в неприглядном виде..." Ракутина подвели подчиненные. Такое бывало: доложили о несостоявшемся успехе... Но лгать заставляла часто боязнь расправы. Ракутин действительно разобрался, но жить ему оставалось месяц: в октябре он падет на поле боя. Сталин отчаянно искал способы, как остановить отступление, как заставить подавленных, деморализованных людей сражаться, как помочь им поверить в свои силы? Анализ документов Ставки, личных распоряжений Сталина показывает: Верховный Главнокомандующий в решении этой исключительно важной задачи отдавал приоритет угрозе беспощадной кары. Может быть, прав был Троцкий, утверждавший, что в критические моменты сражений надо ставить солдат перед выбором "между возможной почетной смертью впереди и неизбежной позорной смертью позади"? Эта мысль могла прийти в голову Сталину. Вечером он лично подготовил директиву всем фронтам о борьбе с паникерством. Процитирую ее: "Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которыепри первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: "Нас окружили!" и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеют место на всех франтах... Беда в том, что Твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много... 1. В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов, численностью не более батальона. 2. Задачами заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в установлении твердой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия... 4. Создание заградительных отрядов закончить в пятидневный срок со дня получения настоящего приказа И. Сталин. Продиктовано лично тов. Сталиным. Б. Шапошников 12 сентября 1941 г. 23.50," . Заградотряды, штрафные роты и батальоны, угроза расстрела - шаги тогда, видимо, вынужденные. Но вынужденные в значительной мере в результате ошибок и просчетов самого Сталина. "...Твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много..."- благодаря прежде всего самому Верховному. Или вот еще телеграмма Сталина, призванная морально воздействовать на войска: "Командарму 51 тов. Кузнецову Командующему ЧФ тов. Октябрьскому Копия: НКВМФ тов. Кузнецову Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения. Получение подтвердить. 15 сентября 41 г. И.Сталин". Такие телеграммы нередко оказывали мобилизующее воздействие. Но в данном конкретном случае, несмотря на мужество защитников Одессы, в середине октября оборонявшие город части пришлось эвакуировать в Крым, где также складывалась критическая ситуация. Сталин искал пути подъема морального духа войск. В середине сентября 1941 года Шапошников при очередном докладе Верховному Главнокомандующему подчеркнул, что, если бы все дивизии сражались как лучшие соединения, враг был бы давно остановлен. Сталин промолчал, а затем приказал Генштабу и ГлавПУРу подумать, как отметить лучшие части, как создать моральные стимулы для мужественного поведения в бою. Вскоре появился известный Приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР No 308 от 18 сентября 1941 года, который провозгласил рождение советской Гвардии. В приказе, -в частности, говорилось: "В многочисленных боях за нашу Советскую Родину против гитлеровских орд фашистской Германии 100, 127, 153 и 161-я стрелковые дивизии показали образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. В трудных условиях борьбы эти дивизии неоднократно наносили жестокие поражения немецко-фашистским войскам, обращали их в бегство, наводили на них ужас... За боевые подвиги, за организованность, дисциплину и примерный порядок указанные дивизии переименовать в гвардейские дивизии. Всему начальствующему составу дивизии с сентября с. г. установить полуторный, а бойцам двойной оклад содержания..." В первые месяцы войны не все было благополучно и в тылу, особенно в прифронтовой полосе. В секретариате М. И. Калинина сохранилось письмо Е. В. Луговой, копии которого были им переданы в несколько адресов. Она, в частности, писала: "Я коротко постараюсь описать тыл, где живу я. Местность Мелитополь - Бердянск - Осипенко. Тысячи мобилизованных из разных мест, уже занятых, и из прифронтовой полосы ходят с места на место. Цели не знают. Порядка не чувствуют. Без обмундирования, 20 % босых. Без оружия. Дисциплина плохая... Кое-кто из мобилизованных подходит к нашим женщинам и сообщает скверные вести: "У нас нет оружия, обмундирования, немецкая техника непобедима; разбирайте зерно, все равно ему тут пропадать, разбирайте скот..." Народ волнуется сильно. Руководители уезжают, спасаются их жены, которые не работали, а нас бросают на гибель; руководить были охотники, а защищать нет никого... Газеты наши не освещают недостатков, замалчивают их, а это рождает неверие..." Простая женщина верно подметила: катастрофическое начало войны больше всего сказалось на моральном духе. Нужны были победы, военные успехи, которые могли бы вернуть мужество тем, кто его утратил. Полынный запах неудач первых месяцев войны, преследовал Сталина непрерывно. В то же время он делал лихорадочные попытки вырвать стратегическую инициативу у агрессора. Противник последовательно концентрировал усилия то на одном, то на другом участке и добивался успеха. Верховный Главнокомандующий, стремясь переломить крайне неудачно складывающийся ход событий, решил тоже прибегнуть к такому методу, но, увы, войска были к этому не готовы. Например, в середине сентября Сталин, придавая особое значение Ленинграду, решил его деблокировать. Для этого он пошел на необычный шаг: командующим крупной 54-й армией, состоявшей из 8 дивизий, был назначен маршал Г. И. Кулик. Это, видимо, единственный случай в нашей истории, когда армией командовал Маршал Советского Союза. Сталин очень надеялся и ждал успеха операции. Однако удары в направлении Мги из Волхова и Ленинграда не дали желаемого результата. Войска едва-едва продвинулись вперед. Но и это ободрило Верховного. В разговоре 16 сентября 1941 года по прямому проводу с Куликом, после того как Шапошников дал командарму конкретные указания оперативного порядка, принял участие Верховный. Он решил пообещать "премию". "Сталин: Мы очень рады, что у Вас имеются успехи. Но имейте в виду, что если Вы завтра ударите как следует на Мгу, с тем чтобы прорвать или обойти оборону Мги. то получите от нас две хорошие кадровые дивизии и, может быть, новую танковую бригаду. Но если отложите завтрашний удар, даю Вам слово, что Вы не получите ни двух дивизий, ни танковой бригады. К у л и к: Постараемся выполнить Ваши указания и обязательно получить Вами обещанное..." 20 сентября Сталин вновь приглашает к прямому проводу Кулика, он все более разочаровывался в способностях маршала добиться серьезного успеха. "...С т а л и н: Вы очень запоздали. Надо наверстать потерянное время. В противном случае, если Вы еще будете запаздывать, немцы успеют превратить каждую деревню в крепость, и Вам никогда уже не, придется соединиться с ленинградцами. К у л и к: Только вернулся из боя. Целый день шел сильный бой за взятие Синявино и за взятие Вороново. Противник переходил несколько раз в контратаки, несмотря на губительный огонь с нашей стороны (я применял сегодня оба РС, ввел все резервы), но успеха не имел. С т а л и н; Новые дивизии и бригада даются Вам не для взятия станции Мга, а для развития успеха после взятия станции Мга. Наличных сил вполне достаточно, чтобы станцию Мга взять не один раз, а дважды. К у л и к: Докладываю, что наличными силами без ввода новых частей станции Мга не взять..." Сталин прекратил разговор, но про себя вновь подумал: зачем в сороковом году я увенчал его Золотой Звездой Героя и маршальским званием? Что ни поручишь, одни провалы и неуспехи... Но Сталин еще раз в критический момент вернется к Кулику. Он пошлет его в эпицентр зреющей крупной катастрофы в Крыму, когда, пожалуй, уже помочь никто и ничем не смог бы. Но к этому я еще вернусь. События лета.и осени 1941 года, телеграммы, распоряжения, директивы, которые исходили в этот период лично от Сталина, подтверждают вывод, к которому приходил позже и Жуков: Сталин в начале войны не был полководцем. Отсутствие специальных знаний, опыта руководства боевыми действиями такого масштаба Верховный Главнокомандующий пытался компенсировать силовым напором, угрозами, репрессивными мерами, декларативными призывами. Оперативное, а тем более стратегическое мышление в первый период войны у него еще не вышло за рамки здравого смысла, эмпирического опыта, прежних схем гражданской войны. При этом нужно признать, что Сталин был терпеливым учеником. Но страшным .учителем была война. КАТАСТРОФЫ И... НАДЕЖДЫ В 1941-м и отчасти 1942 году на советско-германском фронте произошло немало катастрофических событий. Не думаю, чтобы какое-либо государство могло выдержать такие тяжелейшие удары, связанные с окружением основных сил - сначала Западного фронта под Минском, затем Юго-Западного-подле Киева. Впереди назревали еще две катастрофы: в Крыму и Ленинграде. Одна из них "состоится", а другая ценой немыслимых жертв и нечеловеческой стойкости советских людей будет в конце концов отведена. Если, конечно, не считать катастрофой гибель сотен тысяч ленинградцев в осажденном, но выстоявшем городе Ленина. Гитлер после крупного успеха на Украине уверовал в то, что он может продолжать наступательные операции на нескольких стратегических направлениях. В конце сентября Шапошников доложил Сталину: под угрозой Крым; передовые части немецкой ударной группировки ворвались на Турецкий вал. Посоветовавшись, решили немедленно направить две директивы Ставки. На первой из них настоял Сталин, на второй- Шапошников. Хотя Верховный помнил, что он еще в августе, назначая генерал-полковника Ф. И. Кузнецова командующим 51-й армией, в специальном приказе подчеркнул:. "Удерживать Крымский полуостров в наших руках до последнего бойца..." Новые оперативные документы были направлены. Сталин, видя в авиации панацею от многих бед (на протяжении всей войны), отдал приказ: "Командующему Южным фронтом Члену Военсовета ВВС КА т. Степанйру Командующему 51-й отдельной армией Противникеилою до трех пехотных дивизий атаковал укрепления Перекопского перешейка и ворвался на Турецкий вал. Верховный Главнокомандующий приказал: пятой резервной авиагруппе в полном составе в течение всего дня 26.9.41 уничтожать штурмующие Перекоп войска немцев... 26.9.41 г. 4.20 По поручению Ставки Б. Шапошникова Сталин наивно надеялся при помощи авиации остановить вторжение немецких войск в Крым... Другая директива касалась эвакуации войск из Одессы в Крым и подчинения частей Одесского оборонительного района командующему 51-й отдельной армией. После подписания директив Сталин спросил Шапошникова: - Сколько человек будут защищать Крым, какие у нас возможности его удержать? - С переводом одесских частей число защитников Крыма возрастет до 100 тысяч; около 100 танков, более 1000 орудий и 50 самолетов. С этими силами удержать Крым можно. Но Сталин не знал, что командование 51-й отдельной армии, опасаясь высадки вражеского десанта, раздробит свои силы по всему полуострову, а наиболее опасный, северный, участок укреплен явно недостаточно, Воевать, повторюсь, еще не умели... Для обороны перешейка фактически использовались лишь части четырех стрелковых дивизий, да и те - неполного состава. После десяти дней кровопролитных .боев немцы ворвались в Крым. Войска Приморской армии с жестокими боями отходили к Севастополю, а 51-я армия (к этому времени ее командующего Ф. И. Кузнецова Сталин сменил на П, И. Батова) отступала к Керченскому полуострову. Командующий войсками Крыма- вице-адмирал Г. И. Левченко,-которому в конце октября Ставка подчинила и все сухопутные силы, докладывал 6 ноября 1941 года шифротелеграммой Сталину, что положение в Крыму исключительно тяжелое, особенно на Керченском полуострове. В его донесении, в частности, сообщалось: "Резервы исчерпаны, винтовок и пулеметов нет, маршевые роты прибыли без вооружения, дивизии, отходившие на керченском направлении, имели по 200-- 350 человек. Ввиду малочисленного состава 271, 276 и 156-я стрелковые дивизии слиты в одну, 156-ю дивизию". Левченко просил или "срочно усилить керченское направление дополнительно двумя дивизиями, или решить вопрос об эвакуации войск из Керчи". Сталин, слушая доклады Генштаба о продолжающемся отступлении 51-й армии, все время гневно требовал : -Чего они пятятся? Ведь там у немцев даже танков нет! Примерное равенство в силах! Прикажите Левченко лично вылететь в Керчь и прекратить отступление. Передайте: прекратить отступление! 9 ноября Левченко из Севастополя прибыл в Керчь. Обстановка не улучшилась. Сталин приказал соединить его по телефону с маршалом Куликом, которого к тому времени сняли с должности командующего 54-й армией. Хмуро, неприветливо поздоровавшись, без всяких предисловий и объяснений Верховный приказал Кулику: - Немедленно вылетайте в Керчь. Помогите Левченко разобраться в ситуации. Керчь нужно держать, иначе немцы могут оказаться и на Таманском полу-острове. Вы поняли? - Все будет исполнено. Вылетаю немедленно. : - Хорошо, действуйте,- сухо попрощался Сталин. Прибыв 11 ноября в Керчь, Кулик застал в районе сильно дезорганизованное военное хозяйство, части которого вели разрозненные арьергардные бои без четкого плана и руководства. В городе уже были проявления паники, неразберихи и растерянности. Кулик пытался навести элементарный порядок в обороне, но этого сделать ему не удалось. Все требования Кулика - "зарыться в землю, ни шагу назад!" - падали в пустоту. Лишь отдельные подразделения стояли насмерть. Два полка, которые он еще мог перебросить с Таманского полуострова в КерЧь, по его мнению, уже были не в состоянии спасти положение. Он приказал этим полкам не переправляться в Керчь, а усилить оборону побережья Тамани. Скоро это обстоятельство будет едва ли не главным обвинением Кулику, пока еще Маршалу Советского Союза. 15-го, за сутки до окончательной катастрофы, Кулик получил еще одно распоряжение Сталина, переданное Шапошниковым: "Керчь не сдавать!" Кулик, разговаривая по прямому проводу с генерал-майором Вечным из Генерального штаба, так охарактеризовал обстановку и свои намерения: "Состояние 51-й армии настолько тяжелое, что мож-/ но считать максимум на 40% боеспособной одну 106 сд, остальные дивизии имеют в своем составе по 300 штыков, не более... Сейчас идут бои на южной окраине города, противник вклинился в район Митри- дат. Сегодня поставил задачу удерживать еще одни сутки, до темноты вывести основную массу артиллерии, а в ночь на 16-е отвести остальные части... Мною на месте оценена обстановка и принято решение согласно личного указания тов. Сталина по телефону при отъезде в 51-ю армию, н е д а т ь п р о т и в н и к у п е р е п р а в и т ь с я н а С е в е р н ы й К а в к а з (выделено мной.- Прим. Д. В.):.." Сделает отступление. Когда Кулика после катастрофы вызвали для объяснений в Москву, его утверждение об указании Сталина "не дать противнику переправиться на Северный Кавказ" вызвало гневную тираду Верховного: - Не допустить на Кавказ - путем удержания Керчи! А не с помощью ее сдачи! Но продолжу изложение сообщения Кулика в Генеральный штаб: "Сейчас 12-я стрелковая бригада, вооруженная мною за счет разоружения в районе Краснодара крымских вузов (военных учебных заведений.-Прим. Д. В.) и запасных частей, выброшена на северный отрог Таманского полуострова и занимает оборону по западному склону этого отрога. Два полка 302 сд занимают оборону на южном отроге Таманского полуострова..." Все действия Кулика по обороне Керчи будут квалифицированы как преступные. Сталин не простит Кулику сдачи Керчи, поскольку, по его мнению, он не использовал все имеющиеся возможности для удержания города. Еще раз вернусь к сообщению Кулика, где говорилось: "Сейчас есть только одна пристань у завода Войкова, которая позволяет грузить артиллерию, а на пристани Еникале можно грузить только живую силу, вот вкратце обстановка и состояние армии. Еще одна деталь. Сейчас ловим в Анапе, Новороссийске, Крымской и Краснодаре дезертиров 51-й армии, которые исчисляются тысячами..." Конечно, трудно рассчитывать на успех, если в дивизиях "по 300 штыков, не более", а "дезертиры исчисляются тысячами". В архивных документах нет следов официального разрешения Ставки оставить Керченский полуостров. В Москве, правда, понимали, что в создавшихся условиях организованная эвакуация - единственный оставшийся шанс. Сдача Керчи была логическим концом неудачного ведения боевых действий в Крыму. Опыт героической обороны Севастополя руководство 51-й армии использовало плохо. После сдачи Керчи положение Севастопольского района обороны стало еще более трудным. Выслушав доклад начальника Генштаба о катастрофе в Крыму, Сталин пришел в ярость. "Козлом отпущения" на этот раз он сделал Кулика. Керчь стала началом заката его карьеры. 16 февраля 1942 года ОН предстал перед Специальным присутствием Верховного суда СССР, в марте был понижен в воинском звании до генерал-майора. Около полугода после этого Кулик командовал 4-й гвардейской армией, затем был назначен заместителем начальника Главного управления формирования и укомплектования войск Наркомата обороны. Но поражения на фронте Сталин ему не простил. Сталин сам вознес Григория Ивановича Кулика на большие высоты военной иерархии, хотя тот, как можно судить. Не обладал ни большим умом, ни высокой профессиональной компетентностью. После разжалования Маршала Советского Союза до генерал-майора Сталин как будто дал ему шанс: через месяц Кулику присвоили звание генерал-лейтенанта. Но в конце войны, после того как Булганин получил письмо от начальника Главупраформа генерал-полковника Смородинова и члена Военного совета генерал-майора Колесникова о "моральной нечистоплотности и барахольстве, потере вкуса и интереса к-работе" Сталин вновь дал указание снизить Кулика до генерал-майора. Окончательно доконала служба (а точнее - Сталин) Кулика, когда он был назначен заместителем командующего войсками Приволжского военного округа. Командующим там был в то время генерал-полковник Гордов Василий Николаевич, тоже попавший в сталинскую опалу. Ущемленные генералы вели неосторожные разговоры и вскоре были уволены в отставку, затем их арестовали, а в 1950-1951 годах оба были осуждены и расстреляны. В 1957 году их реабилитировали И восстановили воинские звания. Так печально завершилась судьба еще одного сталинского маршала. По всей видимости, как я уже говорил, Кулик был в общем-то незадачливым военачальником, лишенным заметных военных способностей. Но в керченской катастрофе вина его, по моему мнению, не Является решающей или очевидной. Он прибыл в Керчь за пять дней до трагического финала. Его способности не были столь выдающимися, чтобы за этот очень короткий срок добиться невозможного. Сталин расценил действия -бывшего маршала как неисполнение его указаний. Хотя после войны, в спокойной обстановке анализируя события в Керчи в ноябре 1941 года, Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский писал в заключении Генштаба: "Изучение имеющихся документов показывает, что в сложившихся условиях бывший Маршал Советского Союза Кулик, прибывший 11 ноября для оказания помощи войскам, действовавшим на Керченском полуострове, при отсутствии в его распоряжении необходимых сил и средств, изменить ход военных действий в нашу пользу и удержать город Керчь уже не мог. Этот вывод подтверждают также участники этих событий адмирал тов. Левченко Г. И. и генерал армии тов. Батов П. И." Верховный не хотел примириться с потерей Керчи. Он согласился с предложением Генштаба подкрепить героическую оборону Севастополя дерзкой десантной операцией в Крыму, которая может стать началом освобождения полуострова. И менее чем через месяц после ухода, из Керчи Ставка утвердила план этой , десантной операции. Это была самая крупная десантная операция Великой Отечественной войны. Сталин почему-то был уверен в ее успехе. Может быть, он уповал на психологический фактор: разве могут немецкие генералы предположить, что немногим более чем через месяц на Керченском полуострове вновь будут советские войска? А наши дивизии, потерпев жестокое поражение, захотят доказать именно на этой. же каменистой земле, что их воля к борьбе и победе не утрачена. Сталин сам контролировал разработку операции, осуществлявшейся в большой тайне. Но это была не только крупная десантная операция, но и, в конце концов, крупная неудача. С 26 по 31 декабря 1941 года кораблями Черноморского флота, Азовской военной флотилии на севере и востоке Керченского полуострова, в район Феодосии было десантировано около 40 тысяч человек, 43 танка, 434 орудия и миномета, много другой техники и оружия. Первоначальная сила удара была внушительной. Части восстановленной 51-й и 44-й армий, которые вместе с 47-й составили Крымский фронт, смогли продвинуться на запад более чем на 100 километров, освободить Керчь, Феодосию. Казалось, еще одно усилие - и рядом Севастополь, после чего становилось реальным освобождение всего Крыма. Однако накапливая силы для последующего наступления, Военный совет Крымского фронта совсем не придал должного значения обороне. Она была неглубокой и неустойчивой. Разведка, система противовоздушной обороны, маскировка, расположение резервов были организованы плохо. Расплата не замедлила прийти. 8 мая 1942 года немецкая группировка, которая по численности и мощи почти в два раза уступала советским войскам, нанесла удар вдоль побережья Феодосийского залива. Беспечность и не организованность обернулись большой трагедией. Мех-лис, которого Сталин направил на Крымский фронт в качестве представителя Ставки, сразу же начал слать Верховному телеграммы-доносы на . командующего фронтом Д. Т. Козлова. Но реакция Сталина была на этот раз необычной. Он понимал, что менять комфронта в критическую, минуту поздно, поэтому резко отчитал Мехлиса: "Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дело Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте Вы-не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта... Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но Вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и Вы могли бы сами справиться с ними..." Сталин был прав: Гинденбургов в резерве не было. Но он ошибался, утверждая, что дела в Крыму "несложные". Если бы Сталин был самокритичным человеком, он должен был подумать, как не хватает сейчас на фронтах людей типа Тухачевского, Блюхера, Егорова, Якира, Дыбенко, Корка, Каширина, Уборевича, Алксниса... Но по своему характеру он не мог, не умел смотреть на себя как бы со стороны. Верховный всегда полагал, что корень неудач, катастроф - в неисполнительности штабов, слабой организаторской работе командиров, неумении политработников мобилизовать людей. В перечне недостатков, промахов, упущений, которые он умел и любил перечислять, даже мысленно не значилась его вина. А она была самая большая... Многие командиры, политработники, офицеры штабов были просто слабо подготовлены в профессиональном отношении. Сталин несколько раз направлял командованию Крымского фронта директивы Ставки с требованиями закрепиться на Турецком валу, организовать упорную оборону, выехать на передовую лично, активнее использовать артиллерию... Однако командование фронта, откровенно говоря, растерялось. Верховный, предчувствуя беду, в полночь 11 мая продиктовал наодном дыхании телеграмму в типичном для него стиле: "Главкому СКН маршалу Буденному Копия: Военному совету Крымфронта - Мехлису Ввиду того, что Военный совет Крымфронта, в том числе Мехлис, Козлов, потеряли голову, до сего времени не могут связаться с армиями, несмотря на то, что штабы армий отстоят от Турецкого вала не более 20-25 км, ввиду того, что Козлов и Мехлис, несмотря на приказ Ставки, не решаются выехать на Турецкий вал и организовать там оборону. Ставка Верховного Главнокомандования приказывает Главкому СКН маршалу Буденному в срочном порядке выехать в район штаба Крымского фронта (г. Керчь), навести порядок в Военном совете фронта, заставить Мехлиса и Козлова прекратить свою работу по формированию в тылу, передав это дело тыловым работникам, заставить их выехать немедленно на Турецкий вал, принять отходящие войска и материальную часть, привести их в порядок и организовать устойчивую оборону на линии Турецкого вала, разбив оборонительную линию на участки во главе с ответственными-командирами, Главная задача-не пропускать противника к востоку от Турецкого вала, используя для этого все оборонительные средства, войсковые части, средства авиации и морского флота. Ставка Верховного Главнокомандования. Сталин 11.5.42. Василевский". Вся телеграмма в полстраницы состоит из двух предложений. В ней - оценки, негодование, советы, приказ, план действий, задачи - все вместе. Но, увы, бывают ситуации, когда заклинания даже самых могущественных людей бессильны. За пять дней до горестного исхода Сталин поручил Василевскому еще раз передать от его имени приказ руководству Крымского фронта: "Командующему Крымфронта генерал-лейтенанту Козлову 15 мая 1942 года, 1 час 10 мин. Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: 1. Керчь не сдавать, организовать оборону по типу Севастополя. 2. Перебросить к войскам, ведущим бой на западе, группу мужественных командиров с рациями с задачей взять войска в руки, организовать ударную группу, с тем чтобы ликвидировать прорвавшегося к Керчи противника и восстановить оборону по одному из керченских обводов. Если обстановка позволяет, необходимо там быть Вам лично. 3. Командуете фронтом Вы, а не Мехлис. Мехлис должен Вам помочь. Если не помогает, сообщите..." Направляя 15 мая этот последний свой приказ командованию Крымского фронта,.Сталин уже понимал, что Керчь второй раз в течение полугода агонизирует. Ему докладывали, что основные силы (а их в начале мая Крымский фронт имел уже около 270 тыс.) будут эвакуированы. Когда трагедия произошла, стихли взрывы и залпы в Керчи, он стал требовать точные данные о потерях. Сводку представили лишь через полторы недели. В ней значилось, что в течение двенадцати дней немецкого наступления Крымский фронт, обладая значительным превосходством^ силах, потерял 176 566 человек, 347 танков, 3476 орудий и минометов, 400 самолетов. Это было еще одно крупное, катастрофическое по масштабам поражение Красной Армии. Читая сводку, Сталин с трудом сдерживал-гнев: - Недоноски! Так провалить успешную операцию! Он специально послал туда Мехлиса, но тот, похоже, только мешал делу; направил заместителя начальника Генштаба генерала Вечного- подвел и он... А Козлов откровенно растерялся. Как растерялись и командармы. Бездарно руководил операцией Буденный. Тут же вызвав по телефону Василевского, приказал срочно подготовить директиву Ставки в Военные советы фронтов! и армий, обобщающую горькие уроки поражения в Крыму. 4 июня при очередном докладе Василевский положил перед Сталиным проект директивы. Сталин углубился в чтение: "...К началу наступления противника Крымский фронт располагал шестнадцатью стрелковыми дивизиями, тремя стрелковыми бригадами, одной кавдивизией, четырьмя танковыми бригадами, девятью артиллерийскими полками усиления против семи пехотных, одной танковой дивизий противника и двух бригад-Тем не менее наши войска на Крымском фронте потерпели поражение ив результате неудачных боев вынуждены были отойти за Керченский пролив...;" Далее следовали дельные выводы, об оперативных и тактических промахах, о причинах неудачи - слабое эшелонирование обороны, плохое использование резервов, рутинное управление войсками, их неумелое взаимодействие. "Командование фронта,- читал далее Сталин,- не обеспечило даже доставки своих приказов в армии, как это имело место с приказом для 51-й армии об отводе всех сил фронта за Турецкий вал,-приказа, который не был доставлен командарму. В критические дни операции командование Крымского фронта и т. Мех-лис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета. Козлов и Мехлис нарушили указание Ставки и не обеспечили его выполнения, не обеспечили своевременный отвод войск за Турецкий вал. Опоздание на два дня с отводом войск явилось гибельным для исхода всей операции..." Дальше шло перечисление задач, поставленных перед Военными советами фронтов в связи с необходимостью извлечь уроки из поражения. - И это все? - строго посмотрел Сталин на Василевского. - Да, товарищ Сталин... - Записывайте... Все эти люди должны бы пойти под военный трибунал. Но с этим успеется. Пишите,- повторил Верховный: "1. Снять армейского комиссара первого ранга т. Мехлиса с поста заместителя Народного комиссара обороны и начальника Главного Политического управления Красной Армии и снизить его в звании до корпусного комиссара. 2. Снять генерал-лейтенанта т. Козлова с поста командующего фронтом, снизить его в звании до генерал-майора и проверить его на другой, менее сложной работе. 3. Снять дивизионного комиссара т. Шаманина с поста члена Военного совета фронта, снизить его в звании ДО бригадного комиссара и проверить его на другой, менее сложной работе. 4. Снять генерал-майора т. Вечного с должности начальника штаба и направить его в распоряжение начальника Генерального штаба для назначения на менее ответственную работу. 5. Снять генерал-лейтенанта т. Черняка с поста командующего армией, снизить его в звании до полковника и проверить на другой, менее сложной военной работе. 6. Снять- генерал-майора т. Колганова с. поста командующего армией. Снизить его в звании до полковника и проверить на другой, менее сложной военной работе. 7. Снять генерал-майора авиации Т. Николаенко с поста командующего ВВС фронта, снизить его в звании до полковника авиации и проверить на другой, менее сложной военнойработе..." Сталин посмотрел на Василевского и спросил: -- Не забыли кого? Остальных пусть своей властью накажет главком направления. А теперь давайте подпишу... Для него это все было уже в прошлом... Почти в то же время, с разрывом в одну-две недели, Сталин перенес еще один тяжелейший удар: жестокое поражение под Харьковом. Здесь потери были еще более страшными -около 230 тысяч, человек погибшими и пленными, 775 танков, более 5000 орудий и минометов... После катастроф 1941 года это были две самые страшные неудачи. "Апофеоз войны" Верещагина лишь отдаленно отражает масштабы сталинских катастроф. К лету 1942 года создалась ситуация, когда Верховный, посоветовавшись с Молотовым и Берией в отношении планов Японии, был вынужден еще раз снять с Дальнего Востока крупные силы. После того как Молотов заверил его, что "Япония завязла в Юго-Восточной Азии", Сталин тут же позвонил Василевскому, который с июня 1942-го возглавил Генеральный штаб: - Снимите 10-12 дивизий с Дальнего Востока. Начало скрытного выдвижения не позже 11 июля. Доложите завтра. - Хорошо, товарищ Сталин. На другой день, точнее ночь, Василевский читал Сталину по телефону директиву командующему Дальневосточным фронтом: "Отправить из состава войск Дальневосточного фронта в резерв Верховного Главнокомандования следущие стрелковые соединения: 205 стр. дивизию - из Хабаровска 96 стр. дивизию - из Куйбышевки, Завитой 204 стр. дивизию -из Черемхово (Благовещенск) 422 стр. дивизию - из Розенгартовки 87 стр.. дивизию - из Спасска 208 стр. дивизию - из Славянки 126 стр. дивизию-из Раздольного, Пуциловки 98 стр. дивизию-из Хороля А вот что об этом сообщило Совинформбюро 31 мая 1942 г. "Некоторое время назад Советскому Главному Командованию стали известны планы немецкого командования О предстоящем крупном наступлении немецко-фашистских войск на одном из участков Ростовского фронта... Чтобы предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск, Советское Командование начало наступление на харьковском направлении, при этом в данной операции захват Харькова не входил в планы Командования... Основная задача, поставленная Советским Командованием,- предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск-выполнена. В ходе боев немецко-фатистские войска потеряли убитыми и пленными, не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540 танков, не менее 1500 орудии, до 200 самолетов. Наши войска .в этих боях, поте: ряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета..." 250 стр. бригаду - из Биробиджана 248 стр. бригаду - из Зелодворовки, Приморье 253 стр. бригаду- из Щкотово". - Я согласен. Отправляйте директиву. Молох войны требовал жертв. Сталин "поставлял" их в результате своих просчетов, ошибок, некомпетентности. "Преуспели" в этом и некоторые наши военачальники, сыграло свою роль и стечение роковых обстоятельств. Но справедливости ради следует сказать, что количество жертв определялось еще и тем, что немцы в начале войны воевали лучше нас... Верховный, начавший было к концу 1941-го обретать уверенность, подумывавший о том, как сделать 1942-и годом разгрома немецких войск, вновь был до основания потрясен крупнейшими неудачами под Харьковом и в Крыму. Он не мог знать, что это далеко не последние его катастрофы. Сталин не хотел признаться самому себе, что полководческое мастерство противника оказалось выше. Прямолинейные, часто запоздалые указания и директивы Ставки зачастую все еще были бесхитростны, подчас элементарны, лишены мудрости военного искусства. Но вернемся еще раз к Харькову. В марте 1942 года Сталин созвал совещание, на котором обсуждались предложения Главного командования юго-западного направления. Трудно сказать, было это заседание Ставки или ГКО. Присутствовали Сталин, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников, Жуков, Василевский. Главкомат в лице Тимошенко предлагал осуществить на юге широкую наступательную операцию силами трех фронтов с выходом на рубеж Николаев - Черкассы - Киев - Гомель. Возразил Шапошников: - У нас нет крупных стратегических резервов. Целесообразнее ограничиться активной обороной по всему фронту, уделяя особое внимание центральному направлению. - Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми! -заметил Сталин. Жуков предложил нанести удар на западном направлении, а на остальных вести активную оборону. Тимошенко настаивал на проведении крупной операции на юге. Его поддержал Ворошилов. Василевский, выражая позицию Генерального штаба, возражал. Мнения разделились. Все ждали, что скажет Сталин. До этого он на подобных заседаниях ограничивался утверждением или отклонением проработанных предложений. Сейчас ему было нужно принять ответственное самостоятельное решение. Он должен был сделать выбор. Стратегический выбор. Сталин в душе всегда был "центристом". В дни Октября, борьбы эа Брестский мир, схватки с опозицией он стремился занимать такую позицию, с которой можно было быстро, удобно и безопасно примкнуть к сильнейшей стороне. В архиве Радека, например, содержится любопытный документ "О центризме в нашей партии", где Сталин называется его приверженцем, а сам центризм "идейной нищетой политика". Сталин остался верен своему методологическому кредо. Он принял половинчатое решение, разрешив войскам юго-западного направления провести одну частную наступательную операцию - разгромить харьковскую группировку противника с целью последующего освобождения Донбасса. Теперь уже никто не возражал, В Ставке Верховному вообще возражали редко. Сталин полагал, что удары по сходящимся направлениям - из района южнее Волчанска и с барвенковского плацдарма могут поставить противника в безвыходное положение. Но он не знал, что и немецкое командование готовилось нанести удар по нашим войскам на барвенковском выступе. Фактически Ставка санкционировала наступление из оперативного мешка, каким, несомненно, являлся барвенковский выступ для войск Юго-Западного направления. Это было очень рискованно. Но война не просто риск, это и постоянная смертельная опасность. Наступление на Харьков началось 12 мая. И началось успешно. За первые три дня войска продвинулись на 50 километров в глубину. И полной неожиданностью для всех был мощный удар гитлеровских армий с юга во фланг нашей наступающей группировке. Последовал ряд противоречивых распоряжений. Уже 18 мая Тимощенко, по некоторым данным (в архиве следов этих переговоров нет), обратился к Сталину с просьбой прекратить наступление на Харьков. Верховный ответил отказом: - Мы дадим из резерва две стрелковые дивизии и две танковые бригады. Пусть Южный фронт держится. Немцы скоро выдохнутся... Событиям под Харьковом Н. С. Хрущев, бывший в ту пору членом Военного совета Юго-Западного фронта, посвятил целый фрагмент своего доклада на XX съезде партии. По его словам, он с фронта дозвонился до Сталина, который был на даче. Однако к телефону подошел Маленков. Хрущев настаивал на том, чтобы говорить лично со Сталиным. Но Верховный, который находился в "нескольких шагах от телефона", трубку не взял и передал через Маленкова, чтобы Хрущев говорил с Маленковым. После того как через Маленкова, рассказывал делегатам XX съезда Хрущев, я передал просьбу фронта о прекращении наступления, Сталин сказал: "Оставить все так же, как есть!" Другими словами, Хрущев однозначно заявил, что именно Сталин виновен в харьковской катастрофе. Другую версию выдвигает Г. К- Жуков, полагая, что .ответственность за неудачу несут и руководители Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов. В своей книге "Воспоминания и размышления" Жуков пишет, что в Генштабе раньше, чем на фронте, почувствовали опасность. 18 мая Генштаб еще раз высказался за то, "чтобы прекратить нашу наступательную операцию под Харьковом... К вечеру 18 мая состоялся разговор по этому же вопросу с пленом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым, который высказал такие же соображения, .что и командование Юго-Западного -фронта: опасность со стороны краматорской группы противника сильно преувеличена и нет оснований прекращать операцию. Ссылаясь на доклады Военного совета Юго-Западного фронта о необходимости продолжать наступление, Верховный отклонил соображения Генштаба. Существующая версия о тревожных сигналах, якобы поступавших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов в Ставку, не соответствует действительности. Я это свидетельствую потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного". Думаю, в этом случае ближе к истине маршал. Н. С. Хрущев, приводя в докладе свои личные воспоминания, скорее всего, передал спустя много лет свою запоздалую реакцию на неудачу, когда уже всем было ясно, что надвигается катастрофа. Маршал Жуков неоднократно подчеркивал, что решение Верховного основывалось на докладах Тимошенко и Хрущева. Если это просто забывчивость Хрущева, то это одно дело. Но если это попытка задним числом создать себе историческое алиби - это уже совсем другое. Что же касается Сталина, то он не смог по. достоинству оценить трезвый анализ ситуации, сделанный Генштабом. Танковая армия Клейста наращивала мощь удара, расширяла прорыв, и Сталин, к своему ужасу, ясно увидел, что через день-два наши войска могут оказаться в барвенковской "мышеловке". Верховный отдал наконец приказ: перейти к упорной обороне на барвенковском выступе. Но. было уже поздно. Две армии, 6-я и 57-я, как и армейская группа генерала Л. В. Бобкина, наступавшая на Красноград, попали в окружение и фактически были разбиты. Это была еще одна из самых страшных катастроф Великой Отечественной войны. Понял ли Сталин причины неудач? Осмыслил ли личные промахи? Почувствовал ли собственную стратегическую и оперативную уязвимость? Трудно сказать. Но бесспорно одно: он, как и Ставка в целом, постепенно усваивал кровавые уроки войны. С высоты сегодняшних лет военные историки справедливо пишут, что причины харьковской неудачи лежат на поверхности: не создали необходимых резервов для надежного прикрытия флангов наступающей группировки; не обеспечили решающего превосходства на направлении главного удара; не провели двух-трех отвлекающих операций, позволив гитлеровскому командованию тем самым безбоязненно маневрировать своими силами; не использовали авиацию Брянского и Южного фронтов для поддержки наступления и нанесения ударов по наиболее опасным группировкам противника. Добавлю к этому, что контрудар Клейста оказался просто неожиданным, что говорит о слабой работе разведки. И, наконец, управление войсками, связь вновь оказались на чрезвычайно низком уровне. Все это ясно нам сегодня, в тиши кабинетов, наедине с архивными материалами Ставки. А в те дни, в кровавой мясорубкевойны все было сложнее, труднее, неопределеннее. Но именно в такие моменты и выявляются подлинные величие и талант полководца. Сталин их не проявил. Несмотря.на это, советский народ, простой советский солдат продолжал сражаться, сражаться, сражаться, не ведая, что .многие колоссальные жертвы, понесенные под Минском.,, Киевом, в Крыму, под Харьковом, в ряде других мест, в огромной степени связаны, с некомпетентностью Верховного Главнокомандующего, неподготовленностью многих "скороспелых" командиров, заменивших тех, кого уничтожил "вождь" перед войной. Эта кровавая дань цезаризму в предвоенные годы отозвалась безмерными жертвами в ходе войны, особенно в 41-м и 42-м. Сталин, испытав горечь сокрушительных поражений В Крыму и под Харьковом, принял решение активизировать партизанское движение. В конце мая 1942 года он подписал постановление ГКО No 1837 о партизанском движении. В постановлении, в частности, говорилось: "В целях объединения руководства партизанским движением в тылу противника и для дальнейшего развития этого движения создать при Ставке Верховного Главнокомандования Центральный штаб партизанского движения". При Военных советах юго-западного направления, Брянского, Западного, Калининского, Ленинградского и Карельского фронтов создавались фронтовые штабы партизанского движения. Перед партизанским движением были поставлены важные военно-политические задачи. В Центральный штаб вошли П. К. Пономаренко (ЦК ВКП(б), В. Т. Сергиенко (НКВД), Г. Ф. Корнеев (Развед-управление НКО). Это был правильный шаг Ставки, который, возможно, нужно было сделать раньше. Конечно, Сталин мучительно размышлял над причинами неудач. И благодаря этому в последующем он многому научился. А пока, едва более или менее стабилизировав фронт на юге, Сталин решил послать специальное письмо Военному совету Юго-Западного фронта. В два часа ночи 26 июня 1942 года, после того как Василевский закончил очередной доклад и собирался уходить, Сталин произнес: - Подождите. Я хочу вернуться к харьковской неудаче. Сегодня, когда я запросил штаб Юго-Западного фронта, остановлен ли противник под Купянском и как идет создание рубежа обороны на реке Оскол, мне ничего вразумительного доложить не смогли. Когда люди научатся воевать? Ведь харьковское поражение должно было научить штаб. Когда они будут точно исполнять директивы Ставки? Надо напомнить об этом. Пусть кому положено накажут тех, кто этого заслуживает, а я хочу направить руководству фронта личное письмо. Как Вы считаете? - Думаю, что это было бы полезным,- ответил Василевский. Архивы сохранили для нас и этот документ. "Военному совету Юго-Западного фронта Мы здесь в Москве - члены Комитета Обороны (характерно, Сталин ни с кем из ГКО не советовался и решение, как и многие другие, принял единолично.-Прим: Д. В.) и люди из Генштаба-решили снять с поста начальника штаба Юго-Западного фронта тов. Баграмяна. Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять СВЯЗЬ И РУКОВОДСТВО армиями, но не удовлетворяет Ставку и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, т. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель Юго-З^падный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную, Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 10-20 дивизий..." Сталин остановился, замолчал, посмотрел на Василевского, затем вновь стал расхаживать по кабинету и спросил наконец начальника Генштаба: - Вместе с Самсоновым, тогда, в 1914 году, потерпел поражение генерал русской армии с немецкой фамилией, забыл... - Ренненкампф,-сказал Василевский (он только-только был назначен начальником Генштаба и еще не привык к возможным "зигзагам" мысли Верховного). - Да, конечно... Пишите дальше. "Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии. После всего случившегося тов. Баграмян мог бы при желании извлечь урок и научиться чему-либо. К сожалению, этого пока не видно. Теперь, как и до катастрофы, связь штаба с армиями остается неудовлетворительной, информация недоброкачественная... Направляем к Вам временно в качестве начальника штаба заместителя начальника Генштаба тов. Бо-дина, который знает Ваш фронт и может оказать большую услугу. Тов. Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии. Если тов. Баграмян покажет себя с хорошей стороны в качестве начальника штаба армии, то я поставлю вопрос о том, чтобы дать ему по-;том возможность двигаться дальше. Понятно,- что дело здесь не только в тов. Баграмяне. Речь идет также об ошибках всех членов Военного совета и прежде всего тов. Тимошенко и тов. Хрущева. Если бы мы сообщили стране во веей полноте о той катастрофе - с потерей 18-20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с Вами поступили бы очень круто... Желаю Вам успеха. 26 июня, 42 г. 2.00. И.Сталин". Сталин отпустил Василевского, устало откинулся в кресле и задумался. Так хорошо начался год. Контрнаступление под Москвой с 5 декабря 1941 года по 7 января 1942 года было первой крупной , наступательной операцией, осуществленной в тесном взаимодействии трех фронтов. Страна ликовала: удалось отбросить врага от стен столицы на 100 - 250 километров на запад! Казалось, перелом наступил. Удачная высадка крупного десанта в Крыму. Успех под ;Тдхвином, окружение крупной группировки под Демянском... И потом... Если бы Сталин читал о божественном Юлии Гая Светония, то мог бы вспомнить слова Цезаря: "...Никакая победа не принесет... столько, сколько может отнять одно поражение". А их было не одно. И будут еще... Эти поражения потрясли Сталина. Но он их воспринял более спокойно, чем угрозу, которая нависла в октябре 1941 года над столицей. В то время Верховный Главнокомандующий еще никак не мог Освободиться от какой-то внутренней неуверенности, его мучали тревожные предчувствия. Когда 2 октября 1941 года принесли радиоперехват с речью Гитлера, он, возможно, подумал: если сейчас не выстоим, то это будет концом прежде всего для него, Сталина. Верховному все время казалось, что в случае еще одного большого неуспеха от него не просто отвернутся-его сместят, уберут, ликвидируют. А в обращении Гитлера к своим войскам говорилось: "Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага..." Он помнил, что в те дни он несколько ночей подряд не покидал кабинет, забываясь тревожным сном в небольшой комнате отдыха на два-три часа в сутки, а остальное время вместе с генералами Генштаба, членами Политбюро что-то лихорадочно решал, о чем-то распоряжался, кого-то вызывал. Помнил, как ему казалось, умную директиву, подготовленную в Ставке: перейти по всему фронту к упорной, жесткой обороне, закопаться в землю, вырыть везде окопы полного профиля в несколько линий с ходами сообщения, проволочными заграждениями и противотанковыми препятствиями. Сейчас это его рассмешило, но тогда он был, пожалуй, главным "снабженцем": лично распределял чуть ли не каждый танк, орудие, машину, прибывающие в Москву. Например, 1 октября 1941 года он распределял даже колючую проволоку и Другие инженерные оборонительные средства. Несмотря на героические усилия войск Западного, Резервного, Брянского и Калининского фронтов, к середине октября 3-я и 4-я танковые группы немецких войск соединились в районе Вязьмы и наши 19, 20, 24 и 32-я армии попали в кольцо окружения. Какой-то рок висел над советскими войсками в 1941-м и первой половине 1942 года: немецкие танковые и механизированные соединения не раз и не два брали их в "охват", "клещи". Окружение, как проклятие, преследовало части и соединения Красной Армии. Боязнь оказаться в окружении создавала предпосылки паники, резкого снижения морального духа личного состава. 12 сентября 1941 года Сталин под грифом "Особо важная" направил всем фронтам, армиям и дивизиям телеграмму, в которой говорилось: "Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: "нас окружили!" и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий дивизия обращается в бегство... Если бы командиры и комиссары таких дивизий были на высоте своей задачи, паникерские и враждебные элементы не могли бы взять верх в дивизии". Сталин опасался, что страх окружения парализует армию и под Вязьмой. Но люди отчаянно сражались, проявляя необыкновенную стойкость. Но этого было, увы, недостаточно. Сталин тут же отдал приказ: окруженным соединениям с боями выходить на можайскую линию обороны. Отдельным частям это удалось. Но потери были очень велики. Самоотверженность советских солдат, попавших в окружение в районе Вязьмы, задержала более чем на неделю около тридцати вражеских дивизий. В это время срочно укреплялась можайская линия. Сталин помнил: когда ему сказали, что немецкие войска, выйдя к Осташкову, Туле, Нарофоминску, непосредственно угрожают Москве, он, не советуясь с Генштабом, продиктовал один короткий приказ и подписал его как нарком обороны: "Всем зенитным батареям корпуса Московской ПВО, расположенным к западу, юго-западу и югу от Москвы, кроме основной задачи отражения воздушного противника, быть готовым к отражению и истреблению прорывающихся танковых частей и живой силы противника". Над Москвой нависла. реальная угроза. 20 октября решением ГКО в Москве было введено осадное положение. Октябрь и ноябрь для Сталина, как и для всего советского народа, оказались исключительно трудными. Противник наносил один жестокий удар за другим, не давал опомниться, отдышаться, оглядеться. Сталин был подобен боксеру, загнанному в угол канато.в и с трудом держащемуся на ногах под градом ударов удачливого соперника. Временами Верховному казалось, .что его спасет только чудо. Но спасло не чудо, а народ, который нашел в себе силы выстоять. В этом главный "секрет" победы под Москвой. Сталин помнил, что в эти октябрьские дни тяжелейшее положение сложилось и под Ленинградом. Величайшую стойкость, подлинное величие духа проявили ленинградцы. В своей речи 9 ноября 1941 года Гитлер, объясняя топтание немецкой армии у стен Ленинграда, цинично сказал: "Под Ленинградом мы ровно столько времени наступали, сколько нужно было, чтобы окружить город. Теперь мы там в обороне, а противник вынужден делать попытки вырваться, но он в Ленинграде умрет с голода. Если бы была сила, которая угрожала снять нашу осаду, то я приказал бы взять город штурмом. Но город крепко окружен, и он и его обитатели-все окажутся в наших руках". У Сталина не было уверенности, что Ленинград удастся удержать. По его поручению Василевский 23 октября 1941 года продиктовал ночью по прямому проводу телеграмму, собственноручно написанную Сталиным: "Федюнинскому, Жданову, Кузнецову Судя по вашим медлительным действиям, можно прийти к выводу, что вы все еще не осознали критического положения, в котором находятся войска Ленфронта. Если вы в течение нескольких ближайших дней не прорвете фронта и не восстановите прочной связи с 54-й армией, которая вас связывает с тылом страны, все наши войска будут взяты в плен. Восстановление этой связи необходимо не только для того, чтобы снабжать войска Ленфронта, но и, особенно, для того, чтобы дать выход войскам Ленфронта для отхода на восток (так в тексте.-Прим. Д. В.) -для избежания плена в случае, если необходимость заставит сдать Ленинград. Имейте в виду, что Москва находится в критическом положении и она не в состоянии помочь вам новыми силами. Либо вы в эти два-три дня прорвете фронт и дадите возможность вашим, войскам отойти на восток в случае невозможности удержать Ленинград, либо вы попадете, в плен. Мы требуем от вас решительных и быстрых действий. Сосредоточьте дивизий восемь или десять и прорвитесь на восток. Это необходимо на тот случай, если Ленинград будет удержан и на случай сдачи Ленинграда. Для нас армия важней. Требуем от вас решительных действий. 23.10. Зч,-35 мвд. Сталин". Сталин допускал возможность захвата противником Ленинграда. Это ясно видно из вышеприведенной телеграммы Верховного, из распоряжений по подготовке к уничтожению Балтийского флота. В тех же архивных делах зафиксировано, что часом позже Василевский по прямому проводу говорил с командующим 54-и армией генерал-лейтенантом М. С. Козиным, который через четыре дня будет назначен командующим Ленинградским фронтом: "На ваши вопросы отвечаю указаниями товарища Сталина, 54-я армия обязана приложить все усилия к тому, чтобы помочь войскам Ленфронта прорваться на восток... Прошу учесть, что в данном случае .речь идет не столько о спасении Ленинграда, сколько о спасении и выводе армии Ленфронта. Все". Критическая ситуация сложилась и на подступах к Москве. Командование группы армий "Центр" получило предписание Гитлера: "4-я танковая группа и 4-я армия без промедления наносят удар в направлении Москвы, имеющий целью разбить находящиеся перед Москвой силы противника , и прочно захватить окружающую Москву местность, а также плотно окружить город, 2-я танковая армия с этой целью должна выйти в район юго-восточнее Москвы с таким расчетом, чтобы она, прикрываясь с востока, охватила Москву с юго-востока, а в дальнейшем и с востока". В октябре немецкие войска в ряде мест продвинулись на 200-250 километров. Сталин помнил, как 17 или 18 октября утром он собрал у себя в кабинете членов ГКО и Политбюро, военных. Пришли Молотов, Маленков, Микоян, Берия, Вознесенский, Щербаков, Каганович, Василевский, Артемьев. Поздоровавшись, Сталин предложил всем сесть и сразу же начал отдавать распоряжения: сегодня же эвакуировать крупных общественных и государственных деятелей, произвести минирование крупнейших предприятий и подготовить их к взрыву в случае захвата Москвы. У всех подъездов к Москве соорудить противотанковые и противопехотные заграждения. Здесь же было решено, как и предписывалось мобилизационным планом, эвакуировать правительство в Куйбышев, а Генштаб - в Арзамас. Помолчав, Сталин добавил, что он все же надеется на лучший исход: скоро из Сибири и Дальнего Востока начнут прибывать дивизии. Погрузка их в эшелоны уже началась. "Москвы не сдадим", "Дальше отступать некуда" - стало гражданским, патриотическим императивом каждого советского человека. После кратковременной паники в середине октября на улицах Москвы наступила спокойная решимость. Столица была готова сражаться до конца. Вокруг ближней дачи Сталина разместили несколько зенитных батарей, усилили охрану. Однажды, приехав под утро на дачу в Кунцево, Сталин, едва выйдя из машины, оказался свидетелем воздушного налета на Москву. Оглушительные хлопки зенитных орудий, лучи прожекторов над головой, надсадный гул множества самолетов в московском небе наглядно продемонстрировали сегодняшнее положение столицы. Сталин застыл у машины. Мог ли он думать еще четыре месяца назад, что его дача окажется на расстоянии дневного броска немецкой танковой колонны? Рядом на дорожке что-то упало. Власик нагнулся: то был осколок от зенитного снаряда. Начальник охраны пытался уговорить Сталина войти в дом (укрытие было сделано позже). Но Верховный, пожалуй, впервые в этой войне ощутил ее непосредственное смертельное дыхание и постоял еще несколько минут, вдыхая промозглый воздух октябрьского утра. Тогда-то у него и возникло желание побывать на фронте. В конце октября, ночью, колонна из нескольких машин выехала за пределы Москвы по Волоколамскому шоссе, затем через несколько километров свернула на проселок. Сталин хотел увидеть залп реактивных установок, которые выдвигались на огневые позиции, но сопровождающие и охрана дальше ехать не разрешили. Постояли. Сталин выслушал кого-то из командиров Западного фронта, долго смотрел на багровые сполохи за линией горизонта на западе и повернул назад. На обратном пути тяжелая бронированная машина Сталина застряла в грязи. Шофер Верховного А. Кривченков был в отчаянии. Но кавалькада не задерживалась. Берия настоял, чтобы Сталин пересел в другую машину, и к рассвету "выезд на фронт" завершился. Однажды в середине октября, когда Сталин собрался ехать на дачу, Берия нерешительно сказал: "Нельзя, товарищ Сталин!" На недоуменно-раздраженный взгляд. "вождя" пояснил по-грузински: "Дача заминирована и подготовлена к взрыву". Сталин возмутился, но быстро остыл. Берия сообщил также, что на одной из станций под Москвой приготовлен специальный поезд для Верховного, а также готовы четыре самолета Ставки, в том числе личный самолет Сталина "Дуглас". Сталин промолчал. Он колебался. Но где-то в глубине души чувствовал, что пока армия, народ знают, что Сталин в Москве, это придает им дополнительную уверенность. После долгих размышлений решил оставаться в Москве до последнего. Знал, что эвакуация столицы идет полным ходом, минируются оборонные "предприятия; Берия предлагает в случае отхода взорвать и метро... Надо поговорить с Щербаковым... Сталин закрыл глаза, сел в кресло: сразу куда-то уплыл Берия, пропал звук его голоса, нс запахом полыни пришли видения - багровые сполохи. А он держит теплый осколок зенитного снаряда, который подал ему, Власик... И ведь выстояли! И второе генеральное наступление немцев на Москву провалилось! Вскоре Сталин одобрил предложение командующего Западным фронтом Г. К. Жукова развернуть контрнаступление. Суть плана заключалась в том, чтобы мощными ударами Западного фронта, во взаимодействии с войсками левого крыла Калининского, а также Юго-Западного фронтов уничтожить основные группировки врага, нависшие над Москвой с севера и юга, окружить и разгромить силы противника, противостоящие нашему Западному фронту. В конечном счете дело решили резервы. Как предсказывал командующий группой "Центр" Ф. фон Бок, "исход сражения будет решен последним батальоном". Советское командование распорядилось резервами на этот раз куда расчетливее. Когда атаки вермахта заглохли буквально у самых подступов к Москве и гитлеровцы валились с ног от усталости, был отдан приказ на начало контрнаступления. Оно было на этот раз успешным. Гитлеровцы потерпели первое крупное поражение во второй мировой войне. Это было особенно важно, ибо немецкое командование уже разработало ритуал "пленения" столицы, который должен был означать близкую капитуляцию русских. Самое поразительное, что успеха советским войскам удалось добиться в условиях, когда противник имел некоторое превосходство в танках, артиллерии и т. д. Когда захватчиков погнали на запад, казалось, наступил перелом. Главное, что удалось достичь этой победой,- вернуть людям веру в возможность разгромить агрессора, разрядить атмосферу фатальной неудачливости, развеять миф о "непобедимости" германской армии. Морально-политическое значение победы в первой крупной стратегической наступательной операции нельзя было переоценить. Пожалуй, с декабря 1941 года к Сталину начала приходить внутренняя уверенность в общем благоприятном исходе войны. Свои сомнения он всегда загонял глубоко внутрь. Теперь они исчезли. Даже в минуты горечи от поражений под Харьковом, в Крыму, в районе Вязьмы Сталин не сомневался в конечном успехе. И эти надежды не были беспочвенными. Битва под Москвой не только имела большое стратегическое значение (разгром более трех десятков вражеских дивизий, освобождение тысяч населенных пунктов от оккупантов), но и явилась для советского народа, его армии, руководства первым крупным успехом в войне, получившим большой международный резонанс. Сталин помнил, что, когда в конце ноября немцы вышли к каналу Волга - Москва, форсировали реку Нара и подошли к Кашире с юга, у него что-то дрогнуло внутри. Ставка готовила контрнаступление, а Сталин вновь предложил "перетасовку" командующих фронтами. Еще раньше, в октябре, командовать войсками Западного фронта вместо генерал-полковника И. С. Конева (его отправили командовать Калининским фронтом) он послал генерала армии Г. К. Жукова, на Брянском-генерал-полковника А. И. Еременко заменил генерал-майором Г. Ф. Захаровым, а затем и генерал-полковником Я. Т. Черевиченко. На Юго-Западный фронт,- который участвовал в Московской битве правым крылом, вместо маршала С. К. Тимошенко перебросил генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко. Лишь маршал С. М. Буденный удержался на Резервном фронте. Сталину казалось, что эти перестановки ПОМОГЛИ под Москвой нащупать наиболее удачное/ сочетание фронтового руководства. Но думается, что, кроме недоумения фон Бока, командовавшего фашистской группой армий "Центр", не успевавшего осмысливать разведдонесения о рокировках советских генералов и нервозности самих командующих, которым приходилось без конца "с ходу" вписываться в новую обстановку, эти шаги Верховного никакого другого эффекта не имели. Изощренный и социально циничный интеллект Сталина, пожалуй, постиг еще одну истину: его надежды на конечный успех основываются не только на первой крупной победе под Москвой, а прежде всего на способности советского народа оправиться от таких катастроф, которые не пережил бы никто другой. Катастрофы не убили надежды. Фронтовые, армейские, корпусные, дивизионные кат