коссовского..." Сталин не раз был крут и несправедлив по отношению к Жукову не только после войны, но и в ходе ее, особенно в начале. В июле 1941 года, когда возникла критическая ситуация в районе Вязьмы, Жуков предложил нанести контрудар в районе Ельни, с тем чтобы предотвратить выход немецких войск в тыл Западного фронта. Сталин, не дослушав доклад, грубо оборвал Жукова: - Какие там контрудары, что вы мелете чепуху; наши войска не умеют даже как следует организовать оборону, а вы предлагаете контрудар... - Если вы считаете, что я, как начальник Генштаба, годен только на то, чтобы чепуху молоть, я прошу меня освободить от должности начальника -Генштаба и послать на фронт, где я буду полезнее, чем здесь...- ответил Жуков. Присутствовавший при разговоре Мехлис вмешался: - Кто вам дал право так разговаривать с товарищем Сталиным? Результатом разговора явилось .назначение Жукова командующим Резервным фронтом. Однако Сталин не смог обойтись без этого выдающегося полководца, хотя Берия и Мехлис всячески пытались скомпрометировать его в глазах Верховного. В первый период войны Жуков стал для. Сталина "палочкой-выручалочкой". Когда в результате неумелых действий советского командования группа армий "Центр" в начале октября 1941 года сумела, прорвав оборону, окружить значительную часть войск Западного и Резервного фронтов, Сталин послал Жукова выправлять катастрофическое положение. Показав на карту, как вспоминал Жуков, Сталин с горечью бросил: - Смотрите, что Конев нам преподнес. Немцы через три-четыре дня могут подойти к Москве. Хуже всего то, что ни Конев, ни Буденный не знают, где их войска и что делает противник. Конева надо судить. Завтра я пошлю специальную комиссию во главе с Молотовым... Жуков с помощью экстраординарных мер сумел стабилизировать обстановку. Благодаря Жукову удалось отстоять и Конева от военного трибунала. Георгий Константинович спас его тем, что взял к себе заместителем командующего Западным фронтом. Сталин вскоре понял, что не только уверенность, решительность, "твердая рука" Жукова способны вносить переломи организацию боевых действий, но и само присутствие полководца на фронтах необъяснимым, казалось, образом быстро становилось известным войскам и поднимало боевой дух личного состава. Вот что вспоминал бывший адъютант Жукова генерал Л. Ф. Минюк о действиях Жукова под Белгородом, когда командование Воронежского фронта (Голиков и Хрущев) выпустило нити управления войсками: "В тревожно-критический час управление этими войсками фактически взял в свои руки Георгий Константинович. И -- удивительно! - никто не увидел в Жукове растерянности. Наоборот, в минуты, когда, казалось, все рушится, все валится и можно впасть в отчаяние, он становился собранным, деятельным и решительным. Опасность не угнетала его, а наполняла еще большей волей, и он казался туго натянутой пружиной или суровой птицей, готовящейся встретить напор бури. В такие минуты я часто замечал привычку Жукова сжимать кулаком подбородок..." Верховный не мог не чувствовать, что Жуков стал олицетворять современный тип полководца: гибкое, смелое мышление, огромная решительность, моральная привлекательность для командиров, политработников и солдат. У Сталина не было "любимчиков". Просто он полагался на одних людей больше, на других меньше. Принимая решение о судьбе того или иного военачальника, он не Орал в расчет какие-либо моральные соображения --близкое знакомство, старые симпатии, былые заслуги. Для него не всегда имело значение, что "нашептывало" окружение, за исключением, может быть, Берии. Известно, например, что Берия и Абакумов уже после войны фабриковали дело против Жукова. Использовали даже его фотоальбомы со снимками, где Георгии Константинович был снят вместе с американскими, английскими; французскими военачальниками и политиками, подслушивали телефонные разговоры, рылись в личных архивах, почте. В приказе, подписанном генералиссимусом 9 июня 1946 года, есть ссылка на одного крупного военачальника, приславшего письмо руководству страны, :в котором, сообщается "о фактах недостойного и вредного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к правительству и Верховному Главнокомандующему". Мол, Жуков утратил скромность, "приписывал себе заслуги в деле наибольшего достижения крупных побед", группировал вокруг себя недовольных- Но расправиться с прославленным полководцем единодержец не решился. У Сталина, при всей его подозрительности, хватило здравого смысла, чтобы остановиться. А по всей вероятности, готовился арест Жукова. На специальном заседании, которое провел Сталин и где, кроме группы высших военачальников, были Берия, Каганович, другие государственные деятели, на основе ряда показаний арестованных военачальников Жукову было предъявлено обвинение в "приписывании себе лавров главного победителя". Некоторые военачальники, например П. С. Рыбалко, заступились за Жукова, и Сталин заколебался. Он решил .заменить готовящийся арест отправкой в периферийные округа - сначала в Одесский, а затем Уральский. Окончательное решение тогда принял он сам, Сталин. И никто другой.. Приходится порой слышать, что Сталин бывал крут, но справедлив. Один защитник такой позиции в разговоре со мной сослался на судьбу младшего сына Верховного Главнокомандующего; мол, не жалея, снимал с должности. Да, снимал, но делал это потому, что Василий Сталин не столько дискредитировал себя, сколько отца. Сталин снимал своего сына не только после, но и во время войны. В мае 1943 года Берия сообщил Сталину о новых пьяных выходках Василия, бывшего к этому времени командиром авиационного полка. Рассвирепевший Сталин тут же продиктовал приказ: Командующему ВВС Красной Армии Маршалу авиации тов. Новикову Приказываю: 1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В. И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения. 2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк. 3. Исполнение донести. Народный комиссар обороны И. Сталин 26 мая 1943 г.". Сталин был в таком гневе, что, диктуя, не заметил: в одной фразе у него оказалось четыре раза слово "полк" и плюс два раза - "полковник". Однако доброхоты после символического "снятия" вскоре доложили, что В. И. Сталин "осознал" и готов "исполнять командную должность". Приступив через некоторое время к командованию полком, сын Сталина в конце 1943 года выдвигается уже на должность командира авиационной дивизии... Так что о справедливости Верховного здесь едва ли стоит говорить: его больше беспокоило собственное реноме. Сталин обычно бывал и беспощаден, и непреклонен в своих кадровых решениях. Он мог их, правда, изменять, но обычно позже и без видимого влияния со стороны. Как правило, он не объяснял причин тех или иных своих решений. Думается, этим Сталин пытался дать понять окружению, членам ГКО и Ставки, что в своих решениях о назначениях он руководствуется исключительно интересами дела, учитывая при этом способности человека и его поступки. Например, когда встал вопрос о том, кому поручить окончательную ликвидацию окруженной группировки противника под Сталинградом, мнения разделились. А в итоге все решил характер отношений к кандидату самого Сталина. Берия предложил оставить командующего Сталинградским фронтом Еременко. Жуков отдал предпочтение Рокоссовскому. Выслушав стороны, вспоминал Жуков, Сталин резюмировал: - Еременко я расцениваю ниже, чем Рокоссовского. Войска не любят Еременко. Рокоссовский пользуется большим авторитетом. Еременко очень плохо показал себя в роли командующего Брянским фронтом. Он нескромен и хвастлив. - Но Еременко будет кровно обижен таким решением,-возразил Жуков. - Мы не институтки. Мы большевики и должны ставить во главе дела достойных руководителей.,. Сталин смещал Жукова, Конева, Еременко, Тимошенко, Хозина, Козлова, Ворошилова, Буденного, Баграмяна, Голикова, многих других военачальников. Нельзя сказать, что без оснований. Смещение военачальников часто диктовалось суровой необходимостью. Но нередко Верховный давал шанс доказать на деле, что промашка, упущение, неудача были случайными. Давая этот шанс, Сталин, однако, о старых грехах не забывал; говоря о делах сталинградских, припомнил, например, Еременко его неудачи на Брянском фронте. Сталин знал, что Жуков в стремлении выполнить приказ был способен прибегать и к крайним мерам. По инициативе и предложению Сталина летом 1942 года было решено провести ряд наступательных операций на западном и северо-западном направлениях с целью упрочить положение советских войск под Ленинградом и Ржевом. Операции начались. Западным фронтом тогда командовал Жуков. Во время прорыва 31-й и 20-й армиями немецкой. линии обороны он отдал приказ, которым впоследствии не мог гордиться и даже вспоминать. Я приведу один фрагмент из письменного доклада Сталину, в котором Жуков обстоятельно сообщал о ходе операции и ее результате: "Для предупреждения отставании отдельных подразделений и для борьбы с трусами и паникерами за каждым атакующим батальоном первого эшелона на танке следовали особо назначенные Военными советами армий командиры. Жуков, Вулесснин" . 71 В итоге всех предпринятых мер войска 31-й и 20-й армий успешно прорвали оборону противника. 7 августа 1-942 года. Жуков был главным действующим лицом в обороне Москвы и разгроме фашистских войск на подступах к столице. Историческая справедливость требовала, чтобы человек, защитивший столицу Отечества, принял непосредственное участие во взятии столицы вражеской. Стадий пошел на рокировку, поменяв Жукова и Рокоссовского местами: Жуков стал командующим 1-м Белорусским фронтом, а Рокоссовский - 2-м Белорусским. Жуков почти на память помнил тот приказ, который он получил от Ставки, где войскам 1-го Белорусского фронта предписывалось овладеть Берлином: "Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: 1. Подготовить и провести наступательную операцию с целью овладеть столицей Германии городом Берлин и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня операции выйти на р. Эльба. 2. Главный удар нанести с плацдарма на р. Одер западнее Кюстрин силами четырех общевойсковых армий и двух танковых армий. На участок прорыва привлечь, пять-шесть артиллерийских дивизий прорыва, создав плотность не менее 250 стволов от 76 мм и выше на один километр прорыва. 3. Для обеспечения главной группировки фронта с севера и с юга нанести два вспомогательных удара силами-двух армий каждый... 4. Начало операции согласно полученных Вами лично указаний. Ставка Верховного Главнокомандования. И. Сталин Антонов 2 апреля 1945 г. No 11059". Сталин пристально следил за операцией, после которой на него был возложен венок триумфатора. Он почти не вмешивался в оперативные вопросы, предоставив это Жукову и Антонову. Но утренние и вечерние доклады начинались с сообщений о том, как идет подготовка, а затем и ход Берлинской операции. Жуков сообщал, что гитлеровцы практически прекратили сопротивление на западе и ожесточенно бьются за каждый дом на востоке. Сталин прореагировал в свойственном ему духе, жестко, бескомпромиссно телеграммой Жукову: "Командующему войсками 1-го Белорусского фронта. Получил Вашу шифровку с изложением показания немецкого пленного насчет того, чтобы не уступать русским и биться до последнего человека, если даже американские войска подойдут к ним в тыл. Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Рубите немцев без пощады и скоро будете в Берлине. И. Сталин 17 апр. 1945 г. 17 часов 50 мин.". Сталин с напряжением следил за сражением в Берлине. Его-крайне интересовал вопрос о пленении Гитлера, Для полноты триумфа ему не хватало теперь лишь одного --взять живым фашистского, фюрера и судить международным трибуналом. И хотя Жуков сообщал, что бои идут в рейхстаге, на подступе к имперской канцелярии, желанного сообщения не было. Наконец 2 мая вечером пришла шифровка: "Товарищу Сталину Докладываю копию Приказа командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга о прекращении сопротивления немецкими войсками в Берлине. Жуков 2 мая 1945 г. Приказ 30 апреля 1945 года фюрер покончил жизнь самоубийством. Мы, поклявшиеся ему на верность, оставлены одни... По согласованию с Верховным Командованием Советских войск требую немедленно прекратить борьбу. Вейдлинг, генерал от артиллерии и командующий обороной города Берлина". - Успел, мерзавец,- подумал Сталин, откладывая телеграмму. Ему почему-то вспомнился довоенный рас--сказ Молотова о встрече с Гитлером, его фанатичная уверенность в том, что он одолеет англичан... А ведь уже тогда фюрер думал о смертельном ударе по Советскому Союзу. Возмездия избежал... В последние дни войны Сталин, давно уже уверенный в исходе битвы и больше думавший о послевоенных делах, все чаще поручал Антонову подписывать от его имени и от имени Ставки оперативные документы. Но когда наступили дни незабываемого триумфа и на смену военным операциям все решительнее выходила дипломатия, Сталин без раздумий решил уполномочить Жукова подписать самый главный акт войны. Если многие документы в последнее время он утверждал заочно, по телефону, то с этой телеграммой он велел Антонову прийти к нему. Текст ее лаконичен, но, читая в архиве подлинник, подсознательно чувствуешь, как много стоит за этими несколькими строчками. В них - своего рода философия трагедии, обращенной назад, и триумфа, который Предстояло пережить: "Заместителю Верховного Главнокомандующего Маршалу Советского Союза Жукову Г. К. Ставка Верховного Главнокомандования уполномочивает Вас ратифицировать протокол о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И, Сталин Начальник Генерального штаба Красной Армии Генерал армии Антонов 7 мая 1945 года No 11083". Сталин, поставив свою подпись, сделал это так, словно он, а не Жуков спустя считанные часы подпишет этот долгожданный протокол. Подписав телеграмму, Сталин поднялся и неожиданно крепко пожал руку Антонову. Знакомясь с многочисленными документами Сталина, где говорится о Жукове, с записями их переговоров по прямому проводу, телеграммами, записками, сохранившимися в военных архивах, приходишь к выводу, что Верховный Главнокомандующий ценил его более, чем кого-либо из советских маршалов. Трижды Герой Советского Союза (четвертый раз этого почетного звания он был удостоен в 1956 г.), два высших военных ордена "Победа*, орден Суворова первой степени под No 1 - все это превосходная аттестация полководца. Конечно, при всех огромных заслугах Жукова перед народом эти награды в то время санкционировать мог только "сам". Но Сталин уже в 1944 году почувствовал, что хотел бы уложить славу Жукова в прокрустово ложе "одного из талантливых полководцев". Когда полководческая слава перешагнула рубежи Отечества, Сталин решил, что она уже бросает тень на него самого. У Сталина, например, остался крайне неприятный осадок от пресс-конференции, которую Г. К. Жуков, по указанию Москвы, провел 9 июня 1945 года в Берлине для советских и иностранных корреспондентов. Маршал Советского Союза долго отвечал на вопросы английских, американских, французских и канадских журналистов; подробно рассказал о подготовке и ходе Берлинской операции, о сотрудничестве с союзниками, о сроках демобилизации Красной Армии, о том, как поступят с военными преступниками, поделился соображениями о преимуществах немецкого солдата над японским и о многом другом. И ни слова о Сталине! .Ни слова! Лишь в самом конце пресс-конференции корреспондент "Тайме" Р. Паркер спросил Жукова, словно "выручая" его: - Принимал ли маршал Сталин повседневное деятельное участие в операциях, которые Вы возглавляли? - Маршал Сталин,- коротко ответил Жуков,- деятельно и повседневно руководил всеми участками советско-германского фронта, в том числе и тем участком, на котором я находился. Сталин несколько раз перечитал последнюю фразу Жукова, глубоко уязвленный "неблагодарностью" своего заместителя. Возможно, уже тогда созрело у Сталина решение о дальнейшей судьбе маршала. Вскоре после войны Жукова отправят почти на семь лет командовать второразрядными военными округами. Сфабриковать дело о "зазнайстве, бонапартизме" при накопившихся навыках и опыте шельмования честных людей было несложно, но Жуков, талантливейший полководец времен второй мировой войны, не мог знать, что эта опала - не последняя. Давно замечено, что судьбы таких открытых, честных, прямых людей никогда не бывают простыми. Одним из военачальников, который стал своего рода связующим звеном между Сталиным я фронтами, был Александр Михайлович Василевский, крупнейший советский полководец. Войну Василевский встретил заместителем начальника оперативного управления Генштаба; 1 августа 1941 года стал начальником управления-заместителем начальника Генштаба, а с июня 1942-го до февраля 1945 года - начальником Генштаба, являясь одновременно и заместителем наркома обороны. Пришлось Василевскому покомандовать 3-м Белорусским фронтом, а затем стать и Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке. Своей службой в Генштабе Василевский отразил своеобразие стиля работы Сталина в высшем военном органе управления - Ставке. Большую часть времени Александр Михайлович провел на фронте как представитель Ставки, выполняя прямые указания Сталина, и меньшую в Москве, занимаясь непосредственно делами Генштаба. По существу, Сталин взял за правило: при подготовке особо ответственных операций, как и при возникновении кризисных ситуаций на фронте, туда обязательно выезжали Жуков или Василевский. А иногда, как это было под Сталинградом, оба сразу. До декабря 1942 года, когда по личной просьбе Василевского Сталин согласился с кандидатурой Антонова и тот стал начальником оперативного управления, заместителем, а затем и первым заместителем начальника Генштаба, именно Василевскому пришлось в основном руководить работой главного оперативного органа Ставки. Другими словами, Василевский был универсальным полководцем и военачальником. Он мог проявить себя и как командующий, и как штабной работник. Сталин видел, что Александр Михайлович одинаково уверенно действует в критических ситуациях оборонительных боев и при организации крупных наступательных операций, в стратегическом планировании и в качестве представителя Ставки или командующего фронтом. Однажды Сталин спросил Василевского: - Вам что-нибудь дало духовное образование? Не думали никогда над этим? Василевский, несколько озадаченный вопросом, быстро нашелся и мудро ответил: - Бесполезных знаний не бывает... Что-то оказалось нужным и в военной жизни... Сталин с любопытством посмотрел на Василевского (настроение было неплохое, недавно освободили Минск) и в тон Василевскому добавил: - Главное, чему попы научить могут,- это понимать людей...- Затем, сразу переключившись, Сталин сказал, что маршалу нужно взять под свой личный контроль действия 2-го и 1-го Прибалтийских и 3-го Белорусского фронтов. Ранее подобные обязанности были возложены на Жукова - руководство операциями 2-го и 1-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов. .Это не были главкоматы, но в то же время Сталин таким образом ввел новую форму управления деятельностью фронтов со стороны Ставки. Инициативу в этом вопросе проявил он сам. Жуков и Василевский увидели в этом рост стратегической зрелости Верховного. Сталин подошел к письменному столу, взял какую-то папку с бумагами и вернулся к своему постоянному рабочему месту в торце длинного стола заседаний. В годы войны он практически не сидел за письменным столом. Дело в том, что в течение дня у Сталина проходили пять - семь заседаний и совещаний - ГКО, Ставки, с наркоматами, членами ЦК партии, работниками Штаба партизанского движения, руководителями разведки, конструкторами и т. д. Рассаживались за длинным столом. Нередко только заканчивалось одно заседание, как Поскребышев впускал другую группу товарищей. "Конвейер" стал работать медленнее лишь в 1944 и 1945 годах, когда для всех стало ясно; что разгром оккупантов - дело времени. Если до войны Сталин успевал прочесть-просмотреть в день, кроме шифровок, 5-6 книг объемом до 400-500 страниц, то теперь не меньше-военных, дипломатических, политических, хозяйственных документов. Работоспособность этого холодного человека с колючим взглядом была поразительной. О ней не раз вспоминал и Александр Михайлович, Сталин всегда полагался на Василевского. По существу, тот не вылезал с фронтов и обладал способностью без надрыва и чрезвычайных мер добиться желаемого или приемлемого результата. Маршал редко возражал, не был строптив, как Жуков, хотя умел мягко, но настойчиво провести свою линию во время обсуждения с Верховным оперативных вопросов. Трудно сказать, сколько тысяч километров он налетал за годы . войны, мотаясь по поручению Сталина с одного фронта на другой, возвращаясь на несколько дней в Москву для доклада и получения новых указаний. Практически ежедневно в течение большей части войны, за редким исключением, Сталин разговаривал с Василевским по телефону. Александр Михайлович в своих воспоминаниях об этом пишет так: "...Начиная с весны 1942 года и в последующее время войны, я не имел с ним телефонных разговоров лишь в дни выезда его в первых числах августа 1943 года на встречи с командующими войсками Западного и Калининского фронтов и в дни его пребывания на Тегеранской конференции глав правительств трех держав (с последних чисел ноября по 2 декабря 1943 года)". Кроме оперативной необходимости, Сталин испытывал постоянную потребность посоветоваться с Василевским, услышать его неторопливый, лаконичный доклад, похожий на размышление. Вторая половина войны, хотя до февраля 1945 года Василевский продолжал оставаться начальником Генерального штаба, связана в основном с именем Алексея Иннокентьевича Антонова. Просматривая архивные материалы Ставки, обращаешь внимание на то, что с конца 1943 года большинство директивных документов Подписаны Сталиным вместе с Антоновым или одним Антоновым от имени Ставки. Сталин, по своему обыкновению, долго присматривался к этому генералу. Прирожденный штабист, человек высокой культуры, он довольно быстро завоевал расположение и доверие Верховного. Сталин не любил часто менять людей около себя. Даже когда в 1938 году арестовали жену Поскребышева как "пособницу шпионских действий своих родственников", он не стал слушать настоятельных рекомендаций Берии заменить первого помощника. В его возрасте привыкать к новым людям не просто. А здесь - ежедневные доклады о положении Дел на фронтах. Когда Василевский выезжал в войска, он даже привык к докладам заместителя начальника Генштаба по политчасти Ф. Е. Бокова, не очень сильного в оперативных вопросах. Но где-то в конце марта 1943 года он наконец приказал доложить в первый раз А. И. Антонову. Доклад был кратким, но обстоятельным. Сталин не подал и виду, что "проба" прошла хорошо. Сухо распрощался. А уже через два-три месяца частое общение Верховного с четким, умным и немногословным моложавым генералом сделало Антонова одним из ближайших военных помощников Сталина. Когда Антонов был допущен к Сталину и стал бывать у него по два-три раза в сутки, то, возможно, заметил, что Верховный сам крайне редко выдвигает какие-либо новые идеи, предложения, если не считать, что в любой операции он всегда сокращал сроки на ее подготовку, всегда торопил, всегда полагал, что темпы, размах, глубина продвижения наших войск могут быть большими. Наблюдательный Алексей Иннокентьевич мог обратить внимание, что некоторые привычки Верховного носят как бы ритуальный характер. Например, нередко Сталин, слушая доклад Антонова, порой в присутствии Молотова, Берлин, Маленкова прерывал его, звонил Поскребышеву, тот подавал стакан чая. Все молча смотрели, как дальше священнодействовал Верховный: не спеша выжимал в стакан лимон, затем шел в комнату отдыха, расположенную за письменным столом, открывал дверь, которую нельзя было Отличить от стены, и приносил бутылку армянского коньяка. При общем молчании Сталин наливал одну-две ложки коньяка в чай, уносил бутылку в свой запасник, усаживался за стол и, помешивая ложечкой в стакане, бросал: - Продолжайте... Даже этот обычный стакан чая, который, кстати, редко предлагался присутствующим, превращался в некий . ритуал, исполненный особого "высокого" смысла, который, казалось, понятен лишь одному Сталину. Алексей Иннокентьевич понимал, что он, замещая долгими месяцами начальника Генштаба, а затем и заняв эту должность, находится в более выгодном положении, чем его предшественники. Самые страшные, тяжелые сцены войны были сыграны в ее первом акте. К моменту его прихода в Генштаб сложился определенный порядок круглосуточной деятельности, накопился значительный опыт работы в Ставке. Но, будучи педантичным, в хорошем смысле этого слова, Антонов, как, пожалуй, никто до него, внес немало нового в упорядочение работы Генштаба. Им были установлены точные сроки обработки информации, время докладов представителей разведки, тыла, фронтов, резервных формирований. Он четко распределил обязанности между своими заместителями А. А. Грызловым, Н. А. Ломовым, С. М. Штеменко. Чтобы придать необратимый характер организационному совершенствованию работы Генштаба и Ставки. Антонов изложил свои соображения на трех страницах и решил доложить Верховному. Там было определено время (трижды в сутки) докладов Верховному - чаще по телефону; итоговый доклад лично Сталину, порядок подготовки и утверждения директивных доку ментов, взаимосвязь с различными органами управления и другие положения. Когда в конце одного из ночных итоговых докладов за сутки Антонов Попросил Сталина рассмотреть и утвердить регламент работы Ставки и Генштаба, тот удивленно, молчи посмотрел на генерала, - затем внимательно прочел документ и также, не говоря ни слова, начертал: "Согласен. И. Сталин". Но, при этом подумал, что, видимо, этот Антонов не так прост, как кажется. Фактически он заставил самого Верховного регламентировать не только работу других, но и свою собственную. Если до этого Сталин мог вызвать для доклада в любое удобное для него время, то теперь .он и сам старался придерживаться установленного порядка. Антонов сумел добиться, Что основные функции Генштаба: первая- работа на Верховного, передача ему необходимой информации для принятия решений, и вторая - подготовка указаний и оперативное руководство боевой деятельностью фронтов, тесно были увязаны с УСИЛИЯМИ главных управлений Наркомата обороны. Пожалуй, Антонов, одаренный штабной работник крупного масштаба, оказал на Сталина не меньшее влияние, чем Шапошников, Жуков и Василевский. Дело в том, что высокая штабная культура, организованность, продуманность как главной идеи, так и мелочей, очень импонировали Сталину. Теперь рядом с ним работал человек, который по своему предназначению должен был все раскладывать "по полочкам" и делал это впечатляюще, а главное, эффективно. Антонов достаточно быстро рос в воинском звании. Придя в 1942 году в Генштаб генерал-лейтенантом, в апреле 1943 года стал генерал-полковником и в том же году генералом армии. Но Маршалом Советского Союза Антонов так и не стал, несмотря на благожелательное отношение к нему Верховного. В дело вмешался Берия. У этого исчадия зла позиции в высшем военном руководстве были не слишком сильные. Берия очень хотел -иметь своих людей среди военных в стратегическом эшелоне управления. Сегодня известно, что высший советский генералитет всегда относился к Берии с холодной настороженностью, сохраняя в душе глубокое недоверие к человеку в маленьких круглых очках. Хотя Берия постоянно искал способы привлечь на свою сторону крупных военных, к их чести следует сказать, что его попытки оказались бесплодными. Сам факт ареста, суда и ликвидации Берии в последующем именно военными красноречиво, в частности, говорит об их отношении к этому вурдалаку. Берия был крайне одиозной фигурой. Его боялись. Но симпатий к нему питать никто не мог. Никто! Однако Берии была нужна опора в армии. Он видел быстрое старение "вождя", и уже в конце войны у него могли появиться далеко идущие честолюбивые планы, которые без поддержки армии в системе, где демократия лишь фикция, реализовать невозможно. Попытки Берии установить особые отношения с Антоновым ни к чему не привели. Генерал был сух и официален. Тогда, как это обычно делал Берия, ои стал исподволь компрометировать Антонова. Несмотря на то что Сталин в глубине души, видимо, не очень верил нашептываниям Монстра, тем не менее он не стал присваивать Антонову, начальнику Генерального штаба Вооруженных Сил , СССР, маршальское звание, хотя и планировал сделать это: по случаю Победы. Более того, в 1946 году "вождь" вновь вернул Антонова на должность первого заместителя начальника Генштаба, а в 1948 году "опустил" еще ниже, назначив первым заместителем командующего Закавказским военным округом. Вообще А. И. Антонову в нашей исторической (да и художественной) литературе не повезло. Его фамилия почти не упоминается в длинных списках военачальников, имевших особые заслуги перед Родиной. Он не стал ни маршалом, ни героем. Но это для истории не столь важно. Важно другое: этот талантливый человек не был оценен по достоинству. Это был примерный солдат и настоящий военный интеллигент с сильным мышлением и тонкими чувствами. Уже после войны Антонов признался, что мечтал о дне, когда сможет поставить пластинку с любимой музыкой - первым фортепианным концертом Чайковского или третьим Рахманинова. За .войну, пластинки покрылись слоем пыли, но в душе эти мелодии звучали. Война минула. Сталин на триумфальной колеснице, подобно Цезарю, взошел на Капитолий славы. Но если божественный Юлий долго ломал себе голову над тем, как отблагодарить своих верных легионеров, то Сталин постепенно отодвинул от себя тех, кто больше других напоминал ему о действительной роли каждого в великом триумфе.Антонов, чья подпись последние два года войны чаще других стояла рядом с росчерком Верховного Главнокомандующего, единственный генерал армии, удостоенный высшего ордена "Победа", в конце концов не был в полной мере оценен Сталиным. Верховный уже забыл, что в 1944-1945 годах Жуков, Василевский, Антонов разрабатывали и подавали ему такие идеи, такие стратегические замыслы, ведения войны, что ему уже не нужно было что-то искать, а чаще всего нужно было просто соглашаться, внося лишь какие-то частные мелкие поправки. Сталин уже забыл, что, когда он стал Верховным Главнокомандующим, имел весьма смутное представление о теории и практике военного искусства. К пониманию тесной взаимосвязи военной стратегии, оперативного искусства и тактики как составных частей военного искусства вообще Сталин пришел постепенно, с помощью докладов, сообщений, разъяснений тех или иных конкретных ситуаций прежде всего Шапошниковым, Жуковым, Василевским, Антоновым. Война закончилась. Для Сталина был важен прежде всего результат. О цене Победы он предпочитал говорить только в плоскости злодеяний фашизма. О собственных промахах не сказал ни разу. К бесконечной череде эпитетов - "великий вождь", "мудрый учитель", "непревзойденный руководитель", "гениальный стратег" добавился еще один - "величайший полководец". Именно поэтому мне хотелось, добавляя все новые и новые штрихи к портрету этого человека, коснуться И стратегического мышления И. В. Сталина. МЫШЛЕНИЕ СТРАТЕГА! Думаю, некоторые, увидев после слов "мышление стратега" знак вопроса, сразу же возразят или даже возмутятся. Ведь ставится под сомнение то, что десятилетиями сомнению не подвергалось. Сейчас же, в доказательство "ереси" автора, можно привести десятки цитат, высказываний наших выдающихся полководцев, свидетельствующих об обратном. И, наверное, эти высказывания по-своему будут верными. Подчеркну еще раз: в то время, когда писались мемуары замечательных советских полководцев, они могли сказать лишь то, что р а з р е ш а л о с ь сказать. Все негативные, критические высказывания в адрес Верховного расценивались как "очернительство". Мне пришлось проработать около двух десятков лет в Главном политуправлении Советской Армии и Военно-Морского Флота. Было время, когда в отделе печати Главпура в соответствии с высокими указаниями Суслова и его аппарата просматривались все мемуары. Мне приходилось говорить с людьми, которые в 50-е, 60-е годы и позже знакомились с воспоминаниями военачальников. Рукописи долго ходили "по кругу" в высоких инстанциях, и авторам было хорошо известно, что можно писать, а что нельзя. Прежде всего благодаря этому фильтру в книги не попадали факты, выводы, события, статистика, наблюдения, размышления, оценки, которые могли "очернить" нашу историю. И история выглядела вполне благополучной. Думаю, дело не в том, чтобы искатьконкретных виновников, а в том, чтобы понять: в литературе сложилась система, основанная на определенных посылках и ограничениях, укладывающая любое произведение в прокрустово ложе. Ни Главлит, ни многочисленные рецензенты не могли игнорировать предписания идеологической системы, основанной на одностороннем видении прошлого. Я знаю, что не все, написанное многими военачальниками, вошло в их мемуары. Готовя свои воспоминания нередко под влиянием внешних обстоятельств, они искали место и повод, чтобы упомянуть в книге влиятельных людей, которых в годы войны часто нельзя было рассмотреть даже в очень сильную лупу. Знаю, как ретивые приспособленцы искали часть, где до войны служил Л. И. Брежнев; ту станцию, куда однажды сопроводил из Красноярска поезд с подарками фронту К. У. Черненко... Многие хорошие работы были "засорены" вынужденными ссылками на Брежнева, поиском поводов, чтобы упомянуть его заслуги. Конечно, такая, например, "реприза" не могла попасть ни в одну книгу. Лектор ГлавПУРККА полковой комиссар Синянекий, выезжавший в августе 1942 года в 18-ю армию с проверкой хода выполнения приказа No 227, в частности, писал заместителю начальника Главного политуправления РККА Шикину: работники политуправления Емельянов, Брежнев, Рыбанин, Башилов "не способны обеспечить соответствующий перелом к лучшему в настроениях и поведении (на работе и в быту) у работников политуправления фронта... По словам полкового Комиссара тов. Крутикова и старшего батальонного комиссара тов. Москвина, и другиеработники подвержены в своей значительной части беспечности, самоуспокоенности, панибратству, круговой поруке, пьянке и т. д.". Я не могу утверждать, что все, написанное полковым комиссаром Синянским (а в записке говорится и о других "грехах"), является истиной. Мне хотелось лишь подчеркнуть, что любая критика в адрес Брежнева тогда была исключена. Мы были пленниками ложного сознания. Часто людей невольно ставили перед выбором: или в книге все будет "как надо", или она не выйдет в свет. И еще. Не хочу никого обидеть, но скажу. Большинство мемуаров полководцев написаны "литературными обработчиками" - людьми, часто весьма далекими от пережитого авторами книг. Да, они пользовались материалами, рассказами мемуаристов, но в конечном счете писали они, а не авторы воспоминаний. Хотим мы или не хотим, но очень часто личностное восприятие автора теряется, слабеет. Хорошо сказал о военных мемуарах И. X. Баграмян: "Они в очень большой степени зависят - кому какой полковник достался". Писать через "посредника", что иногда неизбежно,- это всегда значит терять нечто неповторимое,. истинно авторское... Написав "мышление стратега?", я хотел лишь беспристрастно взглянуть на особенность стратегического мышления человека, стоявшего во главе нашего народа и армии в Великой Отечественной войне. Скажу сразу: что касается мышления, то в отдельных областях Сталин имел некоторые преимущества перед многими советскими полководцами, но были и такие области, где он так и не смог избавиться от дилетантства,- односторонности; некомпетентности, шаблона до конца войны. Впрочем, давайте по порядку. Думаю, в полном смысле слова Сталин не был полководцем. Полководец - это военный деятель. К ним относят, пожалуй, не столько по должности, сколько по таланту, творческому мышлению, глубокому стратегическому видению, военному опыту и компетенции, богатой интуиции и воли. Сталин обладал далеко не Всеми этими качествами. Это был политический руководитель: жесткий, волевой, целеустремленный, властолюбивый, который в силу исторических обстоятельств вынужден был заниматься военными делами. Сильная сторона Сталина как Верховного Главнокомандующего была предопределена его абсолютной властью. Но не только это поднимало его над другими военными деятелями. Он имел преимущество перед иными полководцами в том, что глубже их видел (в силу своего положения лидера страны) зависимость вооруженной борьбы от целого спектра других, "невоенных" факторов: экономического, социального, технического, политического, дипломатического, идеологического, национального. В силу своего положения он лучше, чем члены Ставки, работники Генштаба, командующие фронтами, знал реальные возможности страны, ее промышленности и сельского хозяйства. У Сталина было, если так можно сказать, более универсальное мышление, органически связанное с широким кругом невоенных знаний. Это преимущество, повторяю, определялось положением Сталина как государственного, политического, партийного деятеля. Полководческая, военная грань была лишь одной из многих, которая должна быть присуща государственному деятелю такого уровня. По своему статусу Сталин был полководцем - Верховным Главнокомандующим. Но каким? Давайте еще раз обратимся к прошлому. Военные .историки часто ссылаются на Наполеона. Его высказывания считаются классическими. Бонапарт, рассматривавший соотношение ума ихарактера у полководца, считал: "Люди, имеющие много ума и мало характера, меньше всего пригодны к этой профессии. Лучше иметь больше характера, и меньше ума. Люди, имеющие посредственный ум, но достаточно наделенные характером, часто могут иметь успех в этом искусстве". Разумеется, под умом надо понимать не только процесс отражения объективной реальности, дающий знание о существующих в реальном мире связях, свойствах и отношениях, но и компетентность в конкретной сфере военного дела. Как : писал советский ученый Б. М. Теплов, для интеллектуальной деятельности полководца "типичны: чрезвычайная сложность исходного материала и большая простота и ясность конечного результата. В начале - анализ сложного материала, в итоге - синтез, дающий простые и определенные положения. Превращение сложного в простое - этой краткой формулой можно обозначить одну из самых важных сторон в работе ума полководца". Другими словами, мышление полководца позволяет видеть одновременно целое и детали, движение и статику. Подлинное мышление полководца- это синтетическая (обобщающая) сила ума, выражающаяся в конкретности мышления. У полководца должны быть одинаково сильны ум и воля, интеллект и характер. Мы знаем, что порой на первый план выходит то один, то другой компонент. Но ум и воля всегда должны выступать в /единстве. Только тогда полководец будет в состоянии проявить гибкость в отношении уже принятого решения и одновременно упорство и твердость в достижении цели. Ранее уже отмечалось, что Сталин был умным человеком, но с заметно выраженными чертами догматического мышления. Верховный, если так можно выразиться, мыслил по "схеме". Самой слабой, стороной его стратегического мышления являлось господство общих соображений над конкретными. Правда, в обобщающем анализе это могло стать как раз сильной стороной. Политик в Сталине всегда брал верх над военным деятелем. Скажу точнее: искушенный, жесткий политик брал верх над непрофессиональным военным. Для стратега, безусловно, общие соображения всегда важны, но у Сталина они нередко заслоняли конкретные проблемы. И наоборот, когда Сталин пытался сосредоточиться на чем-либо одном, конкретном, то он терял контроль над вопросами более общего порядка. Например, в те дни, когда назревала харьковская катастрофа,. Сталин третью декаду мая 1942 года, как явствует из анализа его работы тех дней, активно занимался обеспечением проводки караванов судов в Баренцевом море, делами Волховского фронта, организацией ударов по аэродромам противника на Западном фронте, выделением катеров для Ладожской военной флотилии, дальнейшей передислокацией войск для уничтожения демянской группировки и т. д. Сталину не хватило стратегического ума для концентрации своих усилий, Генштаба, представителей Ставки на главном в тот момент участке советско-германского фронта. Сталин, как Тимошенко и Хрущев, не сразу почувствовал глубину опасности. Игнорируя, как обычно, решения и действия главкоматов, Сталин в данном случае довольно беспечно подошел к выводам и заверениям командования фронта.и штаба юго-западного направления. Слабая оперативная подготовленность не позволила выделить стратегически важное звено; интуиция вовремя не подсказала Верховному грозную опасность. Слабой стороной мышления Сталина как полководца была известная оторванность от временных реалий. Это отмечали и Жуков, и Василевский, Очень часто Стадии, загоревшись какой-либо идеей, требовал немедленной ее реализации. Нередко, подписывая директиву фронту, он отводил на ее осуществление всего несколько часов, что обычно обрекало штабы и объединения на неподготовленные, поспешные действия, ведущие к. неудаче. Так, Западный фронт в 1942 году несколько раз получал распоряжения-и приказы Сталина, сопряженные, с переброской соединений на 50--60 километров (с одного участка фронта на другой), а совершить эти маневры следовало всего за 5-6 часов! За это время приказ едва-едва доходил до непосредственных исполнителей. До конца войны Сталин не мог постичь истины: взмах руки Верховного не означает моментального исполнения его воли в полках и дивизиях. Этот недостаток мышления Сталина связан с исключительно слабым представлением о жизни войск, их быте, работе командиров, последовательности и порядке исполнения приказов и распоряжений. Будучи невоенным человеком, Сталин, решая те или иные оперативные вопросы, .больше полагался не на конкретное знание ситуации, обстановки, а на примат "нажима;", давления на военачальников и штабы. При этом часто его распоряжения, выводы диктовались лишь соображениями здравого смысла, а не стратегической или оперативной оценкой. Я уже приводил . немало подобных документов., Отчитывая Голикова 30 июня 1942 года за потерю связи со своими соединениями, Сталин в сердцах бросает командующему Брянским фронтом: "Пока Вы будете пренебрегать радиосвязью, у Вас не будет никакой связи и весь Ваш фронт будет представлять неорганизованный сброд-Плохо Вы поворачиваетесь, и вообще Вы опаздываете. Так воевать нельзя..." Здесь Сталин вторгался в обстановку-скорее как политический руководитель, требуя улучшить руководство войсками с плохо скрытыми угрозами. Волевое начало в интеллекте Верховного обычно брало верх... Иногда в его телеграммах просто констатировалась убийственная ситуация, без каких-либо выводов и распоряжений. Но эта констатация выглядит зловеще. "Командующему Северо-Кавказским фронтом, Государственный Комитет Обороны крайне недоволен тем, что от Вас нет регулярной информации о положении на фронте. О потерях территории Северо-Кавказского фронта мы узнаем не от Вас, а от немцев. У нас получается впечатление, что Вы, охваченные паникой, отступаете без пути (так в тексте.- Прим.. Д. В.) и неизвестно когда наступит конец Вашему отступлению. 10 августа 42 г. 20.45.И. Сталин". Подобные напоминания Верховного действовали мобилизующе. "Стимулятор" был испытанным: страх, боязнь быстрых решений, которые, в лучшем случае, могли опустить военачальника на несколько ступеней вниз по служебной лестнице, а иногда им могли заняться люди Берии. В 1943-1945 годах Сталин, какстратег, полководец, с помощью своих военных помощников постиг ряд важных истин оперативного искусства. Верховный понял, например, что к обороне нужно и можно переходить не только когда к этому принуждает противник, но и, как в некоторых операциях 1942 года, заблаговременно, а в последующем и преднамеренно, для подготовки к наступательным Действиям. Напомню, Сталин очень не любил оборону. С ней у Верховного были связаны самые мрачные воспоминания и переживания, Он помнил, как 16 сентября 1942 года, вскоре после обеда, Поскребышев вошел и молча .положил перед Сталиным экстренное донесение Главного разведуправления Генштаба за подписью генерала Панфилова о радиоперехвате трансляции из Берлина. "Сталинград взят доблестными немецкими войсками. Россия рассечена На северную и южную части, которые скоро впадут в состояние агонии..." Верховный несколько раз перечитал лаконичное сообщение, невидящими глазами уставился в окно кабинета, за которым где-то далеко на юге, кажется, произошла катастрофа. Почти четверть века назад он боролся там, находясь в критической ситуации. И тогда выстояли... Почему не могут сейчас? Что за командиры? Только на днях он отстранил от должности командующего 62-й армией генерала Лопатина, командиров корпусов Павелкина и Мишулина... Ему и в голову не приходило, что целому слою молодых офицеров, которые за три-четыре года прошли путь от командиров рот до командиров корпусов. Просто не хватало знаний, опыта, умения. Да дело не только в командирах. Сталин ни разу не сказал своим соратникам и помощникам, что недооценка опасности нового немецкого наступления на южном направлении дорого обошлась стране. Вглядываясь в щель полузашторенного окна, боясь услышать подтверждения немецкого сообщения, Сталин уже думал о том, как продолжать борьбу дальше. Колебаний в этом вопросе у него не было. Негромко сказал Поскребышеву: - Соедините меня с Генштабом. Быстро... Через минуту он диктовал генералу Бокову телеграмму Еременко и Хрущеву: "Сообщите толком, что у Вас делается в Сталинграде. Верно ли, что Сталинград взят немцами? Отвечайте прямо и честно. Жду немедленного ответа. 16.9.42 г. 16 часов 45 мин. И. Сталин Передано по телефону тов. Сталиным. Боков". Обороняться не умели. Защищались часто натужно, компенсируя просчеты руководства не только большими потерями, оставлением все новых и новых территорий, но и беспримерным упорством бойцов. В конце войны Сталин вспоминал ее первые полтора года как длинный и кошмарный сон. Пережил много разочарований. Ни один командующий приграничным округом, ставший командующим фронтом, как и маршалы Ворошилов, Буденный, Кулик, не оказался на высоте положения. Сталину было трудно признаться самому .себе, что остановить врага вконце концов удалось ценой огромных территориальных, материальных и, прежде всего, людских потерь. Не благодаря "мудрой сталинской" стратегии, а в результате подвижничества всего народа. Такова была плата за предвоенные ошибки, просчеты, террор, самоуверенность. Но сказать "вождю" об этом было некому. Для Сталина всегда была важна только цель. Его никогда не мучили угрызения совести, чувство горечи и боль от огромных потерь. Его лишь пугало, что разбито столько-то дивизий, корпусов и армий. Ни в одном документе Ставки не нашла отражения озабоченность Сталина слишком большими людскими потерями. Та, настоящая грань военного искусства, суть которой в том, чтобы достичь поставленных целей с. минимальными потерями, Сталина мало интересовала. Верховный считал, что как победы, так и поражения в войне непременно собирают скорбный урожай. Жертвы, массовые жертвы, по Сталину,- неизбежный атрибут современной войны.. Может быть, Сталин так считал, поскольку был Верховным Главнокомандующим огромной по численности армии? К концу войны в Вооруженных Силах было около 500 стрелковых дивизий, не считая артиллерийских, танковых, авиационных. Это в два раза больше, чем накануне войны. Правда, по численному составу советские дивизии значительно уступали немецким, но Сталин, несмотря на неоднократные предложения военачальников, не пошел на укрупнение соединений. При такой огромной военной мощи, хорошо налаженной системе пополнения войск Сталину казалось совсем необязательным ставить достижение стратегических целей в зависимость от уровня потерь. В директивах были обычными такие страшные по своей сути формулировки: "Верховное Главнокомандование обязывает как генерал-полковника Еременко, так и генерал-лейтенанта Гордова, не щадить сил и не останавливаться ни перед какими жертвами..." Верховный "мыслил" десятками дивизий. Он всегда любил крупный масштаб. Поэтому его тезис "не останавливаться ни перед какими жертвами" - не просто моральная характеристика его интеллекта, но и характеристика стратегическая. Характеристика предельно негативная. Достижение цели, по Сталину, не должно ставиться в зависимость от количества жертв. Их часто просто не считали. Вместе с тем нужно сказать, что Сталин причастен к появлению принципиально новых форм стратегических действий-операций групп фронтов. Это были сложнейшие и круйнейшие комплексы боев и сражений, подчиненные единому замыслу, согласованные по цели, времени и месту. В некоторых из этих операций участвовали от 100 до 150 Дивизий и больше, десятки тысяч орудий, 3-5 тысяч танков, 5-7 тысяч самолетов. Колоссальная мощь, задействованная в соответствии с игрой стратегического воображения и расчетами Генштаба, штабов фронтов на основе анализа многочисленных факторов и возможностей (своих и противников). Именно здесь, в таких операциях, где участвовали несколько фронтов,. Стадии сам понастоящему почувствовал себя полководцем. Крупные масштабы не означали для него лишь количественное выражение используемой мощи. В них он видел большие возможности собственного стратегического самовыражения и самоутверждения. После Московской и Сталинградской битв Сталин постоянно стремился "сочленить" усилия разных фронтов в новых и новых стратегических комбинациях. Курская, Белорусская, Восточно-Прусская, Висло-Одерская, Берлинская, Маньчжурская операции соответствовали не только объективному ходу дел, но и пристрастию Сталина ко всему крупному, масштабному, подавляюще огромному. А это были именно такие операции. Полоса наступления в них нередко достигала 500-700 километров по фронту, глубина - 300-500 километров, продолжительность - до месяца. Верховный, как всегда, торопил с началом, был недоволен темпами, раздражался при заминках. Общий замысел наступательных операций, предлагаемых Генштабом, Сталин схватывал быстро, иногда предлагал существенные детали, направленные на повышение мощи ударов. Но принципиальные идеи, как альтернативу предложениям Генштаба, Верховный выдвигал очень редко. Замысел рождался в "мозге, армии"-Генштабе. Как правило, Сталин требовал усилить роль авиации, а после того как летом 1942 года стали создавать танковые армии, обязательно уточнял их задачи, пристально следя за использованием этих мощных ударных соединений. Анализ многих архивных документов показы-йает, что планирование, ход, развитие, завершение большинства операций не носили явно выраженной "печати" Верховного. Например, выслушав доклад Жукова о ходе сражения 9-10 июля 1943 года в районе Понырей, Сталин как бы отдавал на откуп окончательное решение своему заместителю: "Не пора ли вводить в дело Брянский фронт и левое крыло Западного фронта?" Вопрос был задан тоном, подчеркивавшим право Жукова решать самому. В последние полтора года войны Сталин научился Неплохо разбираться в оперативных вопросах. Часто предлагал в той или иной наступательной операции осуществить окружение вражеской группировки. После Сталинграда, не раз выслушав Антонова, он как бы между прочим говорил: - А еще один Сталинград немцам здесь устроить нельзя? "Набор" форм боевых действий, которые он усвоил, не был богатым. Но он постигал военное искусство, по достоинству оценивая предложения, которые делались командующими фронтами, военными членами Ставки. Верховный, как я уже сказал, питал "слабость" к такой форме наступательных действий, как окружение и уничтожение противника ударами нескольких фронтов (Белорусская и Ясско-Кишиневская операции). Ему очень импонировала идея организации и проведения ряда последовательных операций, с различными временными интервалами, на различную глубину. Придет время, и все хором будут говорить, что эта концепция - плод "стратегического гения Сталина". Однако для него явились откровением предложения Генштаба и фронтов о нанесении нескольких "Дробящих" ударов с развитием их вглубь и на флангах (в Орловской операции); о расчленении крупной группировки противника и уничтожении ее по частям (в Внсло-Одерской операции). Сталин, допустивший крупные просчеты в определении направления главного удара фашистских войск в первый период войны, был более осмотрителен при определении основных усилий советских войск, когда они перешли в контрнаступление и наступление. Зимой 1942/43 года и летом 1943 года Сталин поддержал мнение военного руководства о необходимости добиться стратегического успеха на юго-западном направлении. Но уже летом 1944 года стало очевидным, что предложение Генштаба о перенесений центра тяжести наступательных операции вновь на западное направление может ускорить разгром фашистской армии. Еще раз подчеркну: сам Сталин не выдвигал стратегические идеи операций, но в 1943--1945 годах был в состоянии оценить их по достоинству. Выслушав военных членов Ставки, командующих фронтами, Сталин одобрял решения, которые обычно поддерживались большинством. Пожалуй, его "гениальность" во второй и третий периоды войны чаще всего выражалась в понимании и одобрении рациональных предложений, выдвигаемых Жуковым, Василевским, Антоновым, командующими фронтами. Нажим, требования "любой ценой" были в основе действий Сталина, но его мысль порой достаточно пытливо искала пути повышения эффективности боевых действий, ускорения разгрома гитлеровских войск. Это проявлялось, в частности, в том, что в 1943-1945 годах по инициативе Генштаба Сталин неоднократно обращал внимание командования резервных армий на необходимость усиления оперативной маскировки, улучшения управленческой работы штабов армий, корпусов и дивизий, ускорения прохождения команд, приказов и директив до исполнителей, создания специальных контрбатарейных соединений, использования авиации и танковых соединений и т. д. Сам спектр этих вопросов стратегического. Оперативного и даже тактического характера, одобренных Верховным, свидетельствует, что он уже многому научился у войны, у своих профессиональных военных помощников в Ставке, стал интуитивно чувствовать слабые и сильные стороны некоторых своих решений. Вместе с тем Сталин по-прежнему уделял большое внимание активизации боевой деятельности исполнителей, особенно в оперативном звене командования. Его решения в этом отношении, принимаемые, как правило, единолично, были радикальными. Иногда Сталину приходили на ум идеи, которые внешне были алогичными, но тем не менее сыграли заметную роль. Таким было, как мы уже упоминали, решение провести парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, таким же неожиданным было предложение Верховного летом 1944 года провести большую массу немецких военнопленных по улицам Москвы. -Это еще больше поднимет моральный дух народа и армии, ускорит разгром фашистов, Как думаете? . Молчавшие Молотов, Берия, Ворошилов, Калинин после короткого замешательства стали наперебой соглашаться: - Мудрый шаг, Иосиф Виссарионович! - Это только Вы могли такое предложить! - Гениальное решение! Уже через неделю, 13 июля, Берия докладывал Верховному план необычной "моральной" операции: "В соответствии с Вашими указаниями, Иосиф Виссарионович, 17 июля с. г. через Москву будет проведено 55 тысяч военнопленных, и в том числе: 18 генералов, 1200 офицеров. В Москву с1, 2 и 3-го Белорусских фронтов доставим 26 эшелонами. Генералы Дмитриев, Миловский, Горностаев и комиссар госбезопасности Аркадьев этими вопросами уже вплотную занимаются. Ответственные за охрану и конвоирование по Москве работники НКВД Васильев и Романенко. К вечеру 16 июля на ипподроме и на плацу мотострелковой дивизии НКВД сосредоточим всех. Рассчитали: двадцать шесть эшелонов - двадцать шесть колонн. Маршрут движения: Московский ипподром, Ленинградское шоссе, улица Горького, площадь Маяковского и далее по Садовому кольцу: Садово-Трйумфальная, Садово-Каретная, Садово-Самотечная, Садово-Сухаревская, Садово-Спасская, Садово-Черногрязская, Чкаловская, Крымский вал. Смоленский бульвар, по Баррикадной и Краснопресненской улицам возвращение на Московский ипподром... Начало движения с 9 утра; завершение-к 16 часам". (К слову: затем будут меняться и маршрут и время.) Сталин перебил: - Выдержат ваш поход колонны? - Выдержат, товарищ Сталин. - А что после? - Рано утром следующего дня с 11 пунктов, (вокзалов и станций)-отправка в лагеря на восток. Большое значение Сталин придавал мерам морального стимулирования бойцов и командиров. Например, по предложению Верховного в начале сентября 1943 года были разработаны своеобразные критерии.награждения командиров за успешное форсирование рек. После поправок Сталина директива Ставки Военным советам фронтов и армий стала выглядеть так: "За форсирование такой реки, как река Десна в районе Богданове (Смоленской области) и ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования представлять к наградам: 1. Командующих армиями - к ордену Суворова 1-й степени. 2. Командиров корпусов, дивизий, бригад - к ордену Суворова 2-й степени. 3. Командиров полков, командиров инженерных, саперных и понтонных батальонов - к ордену Суворова 3-й степени. За форсирование такой реки, как река Днепр в районе Смоленск и ниже, и равных Днепру рек по трудности форсирования названных выше командиров соединений и частей представлять к присвоению звания Героя Советского Союза. И. Сталин 9сент.1943г.2часа. Антонов" Такие директивы не единичны. Сталин периодически перед трудными рубежами, которые следовало .преодолеть, использовал моральные стимулы, не без оснований полагая, что щедрое поощрение отличившихся является существенным фактором в создании и поддержании боевого порыва наступающих войск. Правда, в наградах Сталин был довольно щепетилен. Он не .согласился, например, в 1949 году, когда отмечали его 70-летие, с предложением Маленкова о награждении его второй Золотой Звездой Героя Советского Союза (он был удостоен двух Звезд: Героя Социалистического Труда в 1939 г. и Героя Советского Союза в 1945 г.). Сталин проницательно насчитал после награждения его орденом "Победа", что нужно остановиться. Рассказывают, что, когда президента де Голля хотели наградить высшим французским орденом, он спросил: "А разве Франция может наградить Францию?" Сталин пресек поток наград. Но это была не мудрость, а просто элементарное понимание того, что перебор в наградах может "ударить" по авторитету и подорвать его. А Брежнев, Черненко остановиться не смогли, видимо, потому, что не понимали порой даже элементарного... Человек, занимающий пост "первого лица" недемократического государства, может награждать себя по любому поводу и без повода. Но это не прибавит ему авторитета, а наоборот. В итоге у Сталина было почти столько же орденов, сколько, например, у Мехлиса, и в четыре-пять раз меньше, чем у Брежнева. Но "щепетильность" Сталина к наградам и присвоению высоких воинских званий проявлялась не в этом: он не жаловал политработников, штабистов, тыловых офицеров. Сталин мог присвоить звание маршала рода войск командующему танковой армией, а, например, последовательно занимавшему высокие должности генерал-лейтенанту К. Ф. Телегину-члену Военного Совета МВО, Московской зоны обороны. Донского, Центрального, Белорусского, 1-го Белорусского фронтов, Группы советских оккупационных войск в Германии - звание генерал-полковника не дал. Однажды Сталину стало известно, что командующий 1-м Прибалтийским фронтом генерал армии Еременко наградил орденами и медалями, не учтя мнение члена Военного совета, .группу работников газеты "Вперед на врага". Особисты доложили о "разночтении" в подходе командующего и члена Военного совета. Сталин тут же продиктовал приказ Народного комиссара обороны No 00142 от 16 ноября 1943 года, в котором говорилось: "I. Приказ командующего 1-м Прибалтийским фронтом от 29 октября 1943 года... о награждении правительственными наградами работников редакции фронтовой газеты отменит ь. Выданные ордена и медали - отобрать. 2. Пункт приказа Военного совета 1-го Прибалтийского фронта от 24 сентября о награждении редактора газеты "Вперед на врага" полковника Кассина как незаконный - отмени т ь. Выданный Кассину орден Отечественной войны отобрать. 3. Разъясняю генералу армии тов. Еременко, что ордена и медали установлены правительством для награждения отличившихся, в борьбе с немецкими захватчиками бойцов и офицеров Красной Армии, а не для огульной раздачи кому попало... 4. Редактора газеты полковника Кассина... снизить в воинском звании до подполковника и назначить на меньшую работу. И. Сталин". Так резко Сталин реагировал на ошибки, по его мнению, в "наградной политике". Для него награды были лишь стимулом для достижения успеха. А не наградой за сделанное... Подписав директиву о форсировании Вислы, Сталин отпустил было Антонова, но затем вернул его от двери и продиктовал еще одну - командующим 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами: "Придавая большое значение делу форсирования Вислы, Ставка обязывает Вас довести до сведения всех командармов Вашего фронта, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза. 29 июля 1944 г. 24 часа, И. Сталин Антонов". Пока шла война, полководцы, за редчайшим исключением, Сталину не возражали. Но после его смерти и особенно после XX съезда произошли частные или общие ревизии во взглядах на полководческий "дар" Сталина. Мне хотелось бы привести один пример стратегического инакомыслия, о котором, уверен, мало кто знает сегодня. В своих мемуарах "Конец третьего рейха", а также в ряде других публикаций и выступлений Маршал Советского Союза В. И. Чуйков высказал мысль, что Берлин можно было взять не в мае, а в феврале 1945 года. Ему возразили Г. К. Жуков, А. X. Бабаджанян, другие военачальники, в том числе и в печати. Чуйков попытался ответить на критику в "Военно-историческом журнале". Ему отказали. Тогда он написал в ЦК партии. Там посоветовали провести "соответствующую" работу со строптивым маршалом. По поручению ЦК КПСС 17 января 1966 года у начальника Главного политуправления генерала армии А. А. Епишева собрались выдающиеся советские маршалы, генералы, специалисты, чтобы "вразумить" Чуйкова. В своем выступлении Чуйков вновь указал на то, что "советские войска, пройдя 500 километров, остановились в феврале в 60 километрах от Берлина... Кто же нас задержал? Противник или командование? Для наступления на Берлин у нас было войск вполне достаточно. Два с половиной месяца передышки, которые мы дали противнику на западном направлении, помогли ему подготовиться к обороне Берлина...". Оппоненты Чуйкова - генерал армии А". А. Епишев, маршалы И. С. Конев, М. В. Захаров, К. К. Рокоссовский, В. Д. Соколовский, К- С. Москаленко, другие участники встречи - пытались объяснить своему коллеге, что наступательный заряд войск к этому времени иссяк, отстали тылы, устали войска, нужны были пополнение, боеприпасы... Возможно, истина была на стороне большинства. Но я усматриваю в этом совещании нечто другое: уже начался период "моратория" на критику Сталина. Рассматривая вопрос, была ли возможность осуществить Берлинскую операцию раньше, участники встречи, как будто договорившись, совершенно не связывали это с решением Ставки и Сталина. Даже постановка этого вопроса встретила решительное осуждение. Епишев, подытоживая результаты обсуждения, заявил, что взгляды Чуйкова по этому вопросу "ненаучны", что нельзя "очернять нашу историю, иначе не на чем будет воспитывать молодежь". Старые путы догматического мышления, к формированию которого столько сил приложил Сталин, держали этих почтенных людей не только тогда; в немалой мере они удерживают нас и сейчас. Дело совсем не в том, возможно ли было ускорить начало одной из последних операций войны, а в том, что даже сама постановка вопроса представлялась еретической. Сталина давно не было, но стиль его мышления был жив. Даже люди такого высокого ранга, обладающие стратегическим умом, не были готовы обсудить его действия как Верховного Главнокомандующего. А ведь маршалы очень многое знали о нем, но вырваться из своего времени дано немногим. Но вернемся в годы войны. Мышление Сталина обеднялось его слабым представлением о фронтовой жизни, повседневном быте войск, дыхании той раскаленной линии, где соприкасались, яростно сражаясь, две гигантские военные машины. Когда Сталин окончательно почувствовал, что время работает на Победу (после Сталинграда), он стал выкраивать 30-40 минут (чаще ночью), чтобы посмотреть фронтовую кинохронику. Иногда просмотр таких лент подталкивал его к принятию широкомасштабных решений. Мысль кабинетного полководца, получавшая дополнительную информацию, трансформировалась через присущие ему стереотипы тоталитарности, цезаризма, подозрительности, недоверия, настороженности. В одной из кинолент были, например, кадры, когда во фронтовой полосе, где-то в. полусожженном колхозном сарае поймали двух полицаев, которые не успели скрыться или сдаться. Тут же Сталин приказал направить директивы командующим фронтами (копию - Берии) с требованием неукоснительно выполнять директиву Ставки от 14 октября 1942 года. Согласно этому документу, устанавливалась прифронтовая полоса, из которой без всякого исключения отселялось население в целях "недопущения в расположение частей вражеских агентов и шпионов". Сталин своей рукой написал: "Особо важно. Прифронтовая зона должна стать неприступной для шпионов и агентов врага. Пора понять, что населенные пункты, расположенные в ближайшем тылу, являются удобным убежищем для шпионов и шпионской работы". Нет, в директиве ни слова не говорится об отселении с целью обеспечения безопасности мирных жителей (ведь это советские граждане!), о проявлении заботы о них. "Шпионское" мышление Сталина и здесь усмотрело прежде всего опасность со стороны освобожденных граждан. В этом отношении Сталин так никогда и не изменился... Я уже не раз отмечал, что Сталин не обладал прогностическими способностями. Это можно объяснить: склонный к догматическому мышлению ум труднее схватывает те тенденции, которые как бы скрываются за горизонтом завтрашнего дня. Напомню, Верховный, например, ставил задачу сделать 1942 год годом разгрома гитлеровских захватчиков и грубо ошибся. Затем-год 1943-и, и наконец-год 1944-й. Тоже не получилось. Причем не просто ставил задачу, а выражал уверенность в реальности этой программной установки. Это были задачи, основанные на эфемерном прогнозе. Практичный, цепкий ум Сталина плохо видел в сумерках неизвестности. Это объясняется тем, что он так никогда по-настоящему и не овладел диалектикой, ее законами, часто не располагал достоверными данными как о своих войсках, так и о противнике. К сожалению, в докладах ему очень часто преувеличивали потери, понесенные противником, нередко завышали силы немцев в надежде получить дополнительное подкрепление. Эта искаженная фронтовая статистика, которая делала невозможной реальную, трезвую оценку обстановки, анализ соотношения сил, серьезно ослабляла прогностические .возможности Ставки и самого Верховного Главнокомандующего. Но в этом он виноват сам. Ложь давно себя чувство-, вала хозяйкой в его цезаристской жизни. Сталин жестоко наказывал, даже снимал военачальников со своих постов за преувеличенные или приуменьшенные данные, но искоренить случаи деформации истины в донесениях ему не удалось. Сталин уличал даже Жукова, полагавшегося на непроверенные донесения снизу: "Тов. Юрьеву (Г. К. Жукову) Получил Вашу телеграмму, где Вы просите подать Вам свежий штурмовой, авиакорпус, так как на 1-м Украинском фронте в строю имеется, как Вы утверждаете, всего 98 штурмовиков... Вас, должно быть, ввели в заблуждение. На самом деле у Вас в строго имеется 98 штурмовиков, плюс к этому 95 штурмовиков в составе 224-й штурмовой дивизии, расположенной в Прилуках. Всего, значит, в строю имеется у Вас 193 исправных штурмовика. К этому надо добавить 143 штурмовых самолета, направляющихся к Вам россыпью для пополнения штурмовых дивизий. Стало быть, всего у Вас на фронте будет 336 исправных штурмовых самолетов. 16 марта 1944 1 час 45 мин. Иванов (Сталин.)". Данные у Верховного и его заместителя расходились: 336 и 98 самолетов. Разница слишком большая. Скорее всего, и та и другая цифры неточны, но это свидетельствует о заинтересованности некоторых командиров, штабов в существовании искаженной статистики. Если в начале войны Сталин доверялся любым сообщениям, то позже самые драматические донесения он уже воспринимал спокойнее. Кардинально Гитлер уже ничего изменить не мог- Время работало только на союзников. Поэтому,, когда поступали непроверенные сигналы, Сталин жестко отчитывал командующих, .а заодно и представителей Ставки, находившихся на этом фронте: "Командующему 1-м Прибалтийским фронтом генералу армии Еременко Копия - тов. Воронову Шум, который Вами был поднят о наступлении крупных сил противника, якобы до двух танковых дивизий со стороны Езерище на Студенец, оказался ни на чем не основанным, паническим донесением... Впредь не допускать представления в Ставку и Генеральный штаб донесений, содержащих непроверенные и непродуманные панические выводы о противнике. 12 ноября 1943 г. 24.00 И. Сталин". Еще раз подчеркну: мышление Сталина как стратега опиралось на знания и опыт политического руководства, понимание роли и места в вооруженной борьбе экономических, технических, организационных, духовных факторов. Это позволяло Верховному масштабнее смотреть на процессы войны, видеть их тесную взаимосвязь с международной обстановкой, действиями союзников, других , внешнеполитических факторов. Можно, пожалуй, даже сказать, что Сталин обладал волевым умом политика, вынужденного заниматься военными вопросами. Его фрагментарные знания в области теории военногоискусства, слабое представление об особенностях . функционирования всего военного механизма не позволили Верховному подняться до высот подлинного стратегического мышления. Но он сумел компенсировать эти органические слабости напряженной деятельностью "мозга армии" - Генерального штаба. Все важнейшие идеи, реализованные в оборонительных и наступательных операциях, рождены в "мозговом бункере" Ставки, ,в среде его военного окружения. При своей военной непрофессиональности Сталин смог подняться до понимания этих идей и замыслов, внося в них иногда существенные добавления. Поэтому более справедливо утверждать, что "интеллектуальное начало" собственно военного руководства осуществлялось Ставкой и Генеральным штабом. Велика роль и штабов фронтов и армий. Роль Сталина в большей степени проявилась в "волевом начале". Облеченный неограниченной властью военного диктатора, Сталин придавал решениям Ставки жестко императивный характер, подчас субъективный, нередко с негативными последствиями. Эту мысль полнее всего подтверждают поспешные, запоздалые или непродуманные решения Сталина в первые полтора года войны. Вероятно, Верховный в известной мере чувствовал свою ущербность и даже в некотором смысле неполноценность как полководца, не знающего жизни фронта. Этот комплекс уязвимости усиливался еще больше от того, что часть его соратников побывала на фронтах. Жданов был тесно связан с Ленинградом, видел своими глазами блокаду и как член^ Военного совета фронта был в гуще военных дел; Не вылезал с фронта и Хрущев. Довольно длительное время просидел в блиндаже штаба Сталинградского фронта Маленков, хотя ни в одной части на передовой он так и не побывал. Правда Сталин еще раз посылал Маленкова на фронт в апреле 1944 года. От члена Военного совета Западного фронта Мехлиса, постепенно оправившегося от сокрушительного крымского фиаско, поступило личное письмо Сталину. Содержание его осталось неизвестным. Однако 3 апреля Сталин издал приказ, в котором говорилось: "Поручить Чрезвычайной комиссии в ставке члена ГКО тов. Маленкова (председатель), генерал-полковника Щербакова, генерал-лейтенанта Кузнецова, генерал-полковника Штеменко и генерал-лейтенанта Шимонаева проверить в течение 4-5 дней работу штаба Западного фронта..." Трудно сейчас сказать, о чем писал Мехлис, что проверяли, какие сделали выводы, но только после отъезда комиссии командующий фронтом генерал армии В. Д. Соколовский пошел на понижение: начальником штаба 1-го Украинского фронта. Сталин в течение всей войны держал .Маленкова возле себя: тот выполнял различные поручения "вождя" в аппарате ГКО и ЦК, а также курировал авиационную промышленность. Когда дела с выпуском самолетев наладились. Верховный санкционировал в сентябре 1943 года присвоение Маленкову звания Героя Социалистического Труда. И тут же сделал его Председателем Комитета при СНК по восстановлению хозяйства освобожденных районов. Сталин решил попробевать на военной работе и Кагановича. В июле 1942 года он направил его на Кавказ, назначив членом Военного совета Северо-Кавказского фронта. К слову сказать, этим же приказом начальником штаба этого фронта был назначен генерал-лейтенант А. И. Антонов,. будущий начальник Генштаба. Каганович ничем положительным на фронте себя не проявил. Как и Маленков, чувствовал себя статистом в военной игре и простым "соглядатаем" Сталина в штабе и политуправлении фронта, но грозные филиппики Сталина до него дошли. Когда Северо-Кавказский фронт в середине августа 1942 года без санкции Ставки отошел с занимаемых рубежей, Сталин телеграфировал Военному совету (С. М. Буденный, Л. М. Каганович, Л. Р. Корниец и другие): "Нужно учесть, что рубежи отхода сами по себе не являются препятствиями и ничего не дают, если их не защищают... По всему видно, что Вам не удалось еще создать надлежащего перелома в действиях войск и что там, где командный состав не охвачен паникой, войска дерутся неплохо... Суворов говорил: "Если я запугал врага, хотя я его не видел еще в глаза, то этим я. уже одержал половину победы; я привожу войска на фронт, чтобы добить запуганного врага..." Здесь, похоже, Сталин что-то сочинил за Суворова, но Верховному очень хотелось вдохновить Военный совет фронта, в котором Каганович, один из его бывших фаворитов, выглядел испуганным стрелочником. Правда, одно "фронтовое" задание Каганович все же выполнил успешно. В тяжелые дни и недели прорыва немцев на юге Сталин поручил ему вместе с Берией наладить работу трибуналов, прокуратуры, других элементов карательной системы, способной, по мысли Верховного, заставить людей стоять насмерть. Сталин часто привлекал Берию к решению вопросов снабжения фронтового тыла, "просеивания" в лагерях вышедших из окружения, "мобилизации" сотен тысяч заключенных на работы, стройки, связанные с обеспечением нужд фронта. Берия принимал участие в формировании некоторых соединений и частей. Например, 29 июня 1941 года Ставка своим приказом возложила на Берию формирование 15 дивизий на базе частей НКВД. А в августе 1942-го и марте 1943 годов Берия находился на Кавказе, куда его послал Сталин для оказания помощи в обороне этого региона. Оттуда нарком внутренних дел слал Сталину депеши о том, что он изымает чеченцев и ингушей из воинских частей как не заслуживающих доверия; давал оценки действиям Буденного, Тюленева и Сергацкова; докладывал о своих решениях по военным назначениям (например, заместителем командующего 47-й армией был назначен сотрудник НКВД подполковник Рудовский, совсем не знакомый с оперативными вопросами) и т. д. По просьбе Берии Сталин отдавал соответствующие распоряжения. Например, 20 августа 1942 года: "Командующему Закавказским фронтом Зам. НКО т. Щаденко 1. Изъять из состава 61 стр. дивизии 3767 армян, 2721 азербайджанца и 740 чел. дагестанских народностей... 2. Изъятых из 61 сд армян, азербайджанцев и дагестанских народностей направить в запасные части Зак. фронта, а некомплект в личном составе, полученный в дивизии в результате изъятия, покрыть из ресурсов фронта за счет русских, украинцев и белорусов... Исполнение донести..." Берия был настоящим провокатором. Во время войны в национальном вопросе вместе со Сталиным они приняли немало антиленинских решений, эхо которых мы слышим и сегодня. Во время своих поездок на Северо-кавказский фронт Берия пытался "обрабатывать" генералов И. В. Тюленева, И. И, Масленникова, В. ф. Сергацкова, И. Е. Петрова, С. М. Штеменко, других военачальников. Но в ответ в адрес Сталина пошли телеграммы, сообщения с просьбой оградить органы управления от "команды" Берии. Возможно, что Берии удалось лишь в какой-то степени повлиять на Масленникова, долго работавшего под его непосредственным руководством. Об этом свидетельствует заключение генералов Генерального штаба Покровского и Платонова, специально исследовавших этот вопрос в 1953 году. Они писали в своем докладе "К вопросу о преступной деятельности Берии во время обороны Кавказа в 1942-1943 годах" следующее: "Для выполнения задачи обороны в восточной части Кавказского хребта 8 августа была создана Северная группа войск Закавказского фронта, командующим которой, по-видимому, по настоянию Берии, был назначен генерал Масленников, до этого неудачно командовавший армией на Калининском фронте... Генерал Масленников, несомненно пользуясь покровительством Берии, нередко игнорировал указания командующего фронтом и своими действиями задержал перегруппировку войск". Я не хочу утверждать, что И. И. Масленников стал близким Берии человеком. Но после знакомства с рядом писем Масленникова к Берии в 1942 году можно сделать вывод об особых отношениях между этими людьми. Масленников, будучи, командующим 39-й армией, через голову военных начальников обращался с просьбами прямо к Берии, "в силу сложной и тяжелой обстановки, а также памятуя Ваше обещание оказывать возможное содействие... С особым уважением к Вам. Масленников. 7 июня 1942 г.". Масленников, прочитав статью офицеров Завьялова и Калядина "Битва за Кавказ" в августовском номере журнала "Военная мысль" за 1952 год, прислал в адрес начальника Военно-научного управления Генштаба письмо (24.11.52 Г.), в котором выражал свое несогласие с освещением роли Л. П. Берии в статье. В письме говорилось: "На странице 56, характеризуя мероприятия Ставки Верховного Главнокомандования СССР, авторы лишь вскользь и чрезвычайно бегло упоминают об огромной творческой работе и принципиальных политических и организационных мероприятиях, которые осуществил товарищ Лаврентий Павлович Берия, создавший коренной перелом, изменивший всю обстановку, несмотря на чрезвычайно трудное положение, сложившееся на кавказских фронтах к августу 1942 года. Подобная характеристика деятельности товарища Л. П. Берии не дает исчерпывающей картины всех мероприятий, которые были проведены под личным и непосредственным руководством товарища Лаврентия Павловича Берии. Л. П. Берия, владея сталинским стилем руководства, личным примером показал образцы большевистского, государственного, военного, партийно-политического и хозяйственного руководства Закавказским фронтом (август 1942-январь 1943 г.), блестяще претворил указание товарища Сталина...". Сталин не мог обходиться без Берии. В душе он где-то, видимо, презирал этого человека с капризным выражением лица. Но он ему был нужен. Это был инквизитор, исполнитель и информатор. Например, Берия несколько раз докладывал, что Берлин давно готовит террористическую акцию против Верховного Главнокомандующего. По имеющимся данным, говорил нарком, на специальном самолете фирмы Мессершмитта "Арадо-332" должны забросить опытную группу террористов из власовскои РОА, а по другим-немцы, отступая, оставили диверсантов. Нарком внутренних дел почти ежемесячно докладывал Сталину о дополнительных мерах по обеспечению его безопасности. Дальнюю дачу Сталин распорядился еще в 1941 году отдать под госпиталь, а ближнюю, как и подъезды к ней усилили дополнительной охраной. Но Берия был нужен Сталину и для многих других дел. Вот командующий ВВС Новиков вчера доложил, что из 400 истребителей, выделенных для участия в операциях Калининского и Западного фронтов, 140 самолетов через четыре-пять дней операции вышли из строя. Как это могло случиться? Поручил разобраться Берии; едва ли здесь обошлось без вредительства. Нарком неплохо наладил проверку бывших окруженцев; около половины, по его донесениям, вновь можно использовать в боевых частях, под наблюдением, конечно. Но Сталину не нравилось, когда Берия без нужды совал свой нос в дела штабов, Генштаба. Вообще он слишком много знает... А Сталин по своему характеру желал быть единственным хранителем своих тайн. Верховный не любил делиться воспоминаниями, но Берия о нем знал больше, чем кто-либо. Сталин не хотел бы (но это дело далекого будущего), чтобы Берия пережил его. А пока он был нужен Верховному. ...Когда Берия вернулся в Москву с фронта, то, рассказывая Сталину о поездке, не преминул поделиться "своими личными впечатлениями" о переднем крае, бомбежках, бездарности некоторых "подозрительных" генералов. Сталин, слушая разглагольствования лоснящегося от сытости Берии, который выглядел совсем не усталым после таких "напряженных" дел, где-то в глубине души вновь почувствовал свою уязвленность. После октябрьской (1941 г.) неудавшейся поездки на фронт, когда Сталин доехал лишь до Волоколамского шоссе, посмотрел на сполохи приближающегося к Москве фронта в 10-15 километрах от того места, куда добралась его кавалькада, Сталин больше на передовую не выбирался. После рассказов Берии, а затем и Маленкова о своих "боевых крещениях" Сталин твердо решил, хотя, бы для истории, побывать на фронте. И такая поездка, чрезвычайно тщательно готовившаяся, состоялась. Сталин побывал на Западном и Калининском фронтах в начале августа 1943 года. После этого, по его мнению, уязвимых мест в его полководческой биографии не осталось. 1 августа Сталин отбыл на специальном поезде со станции Кунцево. Были подобраны старенький паровоз, полуразбитые вагоны. К небольшому составу прицепили для маскировки и платформу с дровами. Сталина сопровождали Берия, его помощник Румянцев, переодетая усиленная охрана. Прибыв в Гжатск, Сталин встретился с командующим Западным фронтом Соколовским, членом Военного совета Булганиным. Заслушав начальников и высказав общие пожелания Сталин, переночевав, отправился в сторону Ржева, на Калининский фронт к Еременко. Здесь он остановился в деревне Хорошево в домике простой крестьянки, стоявшем на отшибе от других (хозяйку предварительно со всем скарбом отсюда выселили). Этот небольшой домик, с резным карнизом и мемориальной доской, стоит и поныне, напоминая о фронтовых "подвигах" Верховного. Рассказывают, что, находясь именно в этом домике, Сталин распорядился подготовить приказ о первом орудийном салюте в честь взятия Орла и Белгорода. Но поехать в войска и повстречаться с командирами и бойцами Сталин не пожелал. Без всяких драматических происшествий после ночевки в Хорошево на автомобилях вместе с Берией под усиленной охраной Верховный вернулся в Москву. Он мог быть теперь удовлетворенным: никто не смел думать (говорить-то, естественно, не смел никто!), что полководец видел фронт лишь с помощью кинохроники, докладов генералов Генштаба да представителей Ставки. Возможно, Верховному действительно незачем было бывать на фронте? Ведь не ездил же Сталин на заводы, а вот осуществил такой рывок в индустриализации страны! Он один раз побывал в селах, а какую там "революцию сверху" провернул! Поле брани разве может быть исключением? Сталин умел все видеть и знать из своего кабинета в Кремле. Повторю, он был непревзойденным мастером кабинетного руководства. П61 этому его "касательное" посещение линии фронта (в действительности он был далеко от него) понадобилось не для ознакомления с делами двух фронтов, не для обогащения впечатлениями от встреч с личным составом частей, готовящихся к наступлению. Нет. Это нужно было для истории. Сталин думал о своем историческом реноме. Будущие летописцы должны были соответствующим образом отразить сей факт его полководческой деятельности. В его биографии должна быть страница вдохновляющего приезда Верховного в действующую армию. Но Сталин посчитал необходимым, чтобы о посещении им фронта союзники узнали от самого Верховного Главнокомандующего. Вот несколько выдержек из его писем к Ф. Рузвельту и У. Черчиллю. Сталин - Рузвельту. 8 августа 1943 года Только теперь, по возвращении с фронта, я могу ответить Вам на Ваше последнее послание от 16 июля. Не сомневаюсь, что Вы учитываете наше военное положение и поймете происшедшую задержку с ответом... Приходится чаще лично бывать (выделено мной.- Прим. Д. В.) на различных участках фронта и подчинять интересам фронта все остальное". "Сталин-Черчиллю. 9 августа 1943 года Я только что вернулся с фронта и успел уже познакомиться с посланием Британского Правительства от 7 августа... Хотя мы имеем в последнее время на фронте некоторые успехи, от советских войск и советского командования требуется именно теперь исключительное напряжение,сил и особая бдительность в отношении к вероятным новым действиям противника. В связисэтим мне приходится чаще, чем обыкновенно (выделено мной.- Прим. Д. В.), выезжать в войска, на те или иные участки нашего фронта". Нет, Сталин это писал не только для того, чтобы отказаться от поездки в Скопа-Флоу для встречи с лидерами двух стран. Для этого было достаточно ссылки на сложность обстановки на фронте. Верховному хотелось, чтобы он не прослыл кабинетным полководцем. К его удовольствию, Ф. Рузвельт и У. Черчилль в своем совместном послании И. В. Сталину 19 августа 1943 года по достоинству оценили роль личного, непосредственного руководства Верховного на фронте: "...Мы полностью понимаем те веские причины, которые заставляют Вас находиться вблизи боевых фронтов, фронтов, где Ваше личное присутствие столь содействовало победам". Сталин был во главе народа и армии в войне. Его воля и целеустремленность как политического и государственного деятеля сыграли свою роль в разгроме фашизма. Если считать, что он, как лидер такой огромной и мощной страны, имел различные грани, то его полководческая грань не была сильнейшей. Лишь в 1944-1945 годах он приблизился к полководческому уровню своих военных помощников. Его в значительной мере дилетантское и некомпетентное руководство выражалось прежде всего в катастрофических материальных и людских потерях. Их смог вынести лишь советский народ, который устоял не благодаря, а во п р е к и "гению" Сталина. Ссылки на внезапность, неподготовленность, вероломство Гитлера, ошибки военачальников и т. д. не оправдывают Сталина, а лишь подчеркивают его стратегическую близорукость и ущербность. Верховный Главнокомандующий, возглавляя Вооруженные Силы, привел их к победе ценой невообразимых потерь. Н. Бердяев, опираясь на свое религиозно-философское мировоззрение, писал, что "война есть вина, но она есть также искупление вины", Можно добавить: искупление невиновными вины других. Война уносит в вечность тысячи, миллионы жизней людей, не успевших пройти всю длину своей, уготованной судьбой тропы до конца. Мы знаем, что подлинный талант, стратегическое мышление полководца как раз и ценятся за способность достичь самых высоких целей с наименьшими жертвами. Этого таланта Сталин не проявил. Более двадцати миллионов человеческих жизней пришлось положить советскому народу на алтарь Победы. По данным профессора А. Я. Кваши, основывающихся на математических расчетах, анализе многочисленных точных данных и сопутствующих тенденций, прямые потери нашего народа в годы войны составили примерно 26-27 миллионов человек. По моим подсчетам, которые близки к этим, такой страшной цены не платил за свою свободу и независимость ни один народ в истории. Но, кроме прямых, огромна цифра и потерь косвенных (падение рождаемости и др.). Повторюсь: истории неизвестны доселе масштабы таких потерь. И если сопоставить их с "полководческим гением" Сталина, то сразу станет очевидной неуместность приписывания Верховному особых заслуг в Победе. Эти заслуги целиком принадлежат советскому народу. Вольтеровские слова, послужившие эпиграфом к этой главе, напоминают: полководец, одержавший в конце концов победу, в глазах людей как бы вовсе не совершал ошибок. Эти слова как нельзя лучше относятся -к Сталину. Ему никто и никогда не говорил о его ошибках. Зато многие, а их миллионы, говорили о величии полководца "всех времен и народов". Будущий Генералиссимус Советского Союза и сам не сомневался в своей "гениальности", едва ли подозревая, что суд истории вынесет иное решение. В конце войны Сталин, занимаясь военными делами, все больше времени уделял множеству других вопросов. Единодержец, диктатор, сконцентрировавший всю полноту власти, обрек себя на бесконечный конвейер дел; но ему это льстило: все в его власти, все в русле его воли. Полководец, которого все уже давно и дружно называли "великим", постепенно переключался на другие сферы. Впрочем, многие из этих дел были по-прежнему прямо связаны с войной. Большие и малые, важные и менее значимые. Вот, например, сегодня, 16 марта 1945 года, Берия доложил, что в полосе 2-го Белорусского фронта Цанава обнаружил родственников Рокоссовского. Бог с ними... Еще сообщение, что в Москве давно ждет его приема заместитель католикоса всех армян Георг Чеорекчян. Интересно, что ему от него нужно? Что он пишет? "...В дни Отечественной войны армянская церковь со своим духовенством и верующими в СССР и за границей не отстала от других церквей Советского Союза. Она на деле доказала свою историческую верность великому русскому народу и Советскому государству..." Это ясно. Но что он просит? Ага, понятно... Просит разрешения на восстановление святого Эчмиадзина, открытие Духовной академии, типографии и журнала "Эчмиадзин", согласия на построение разрушенного храма "Звартноц", приезд в Армению заграничных духовников, разрешения открыть инвалютный счет в Ереванском банке и многое, многое другое... Что же, кое-что придется разрешить. Православная. церковь, и не только она, сделала немало для поддержки его, Сталина, в самые трагические месяцы войны. Что еще положил сегодня в папку Поскребышев? "Лагеря лесной промышленности НКВД за годы Отечественной войны выполнили государственные планы лесозаготовок и обеспечили выполнение заданий по оборонной продукции... авиационная фанерная береза, крепежный лес, спецукупорка..." Просят о "награждении орденами и медалями работников лагерей лесной промышленности...". Пусть награждают... Что еще? Доклад Серова } о встречах в Варшаве с представителем польского эмигрантского правительства Янковским и руководителями польских подпольных партий "Стронництво людове", "Стронництво праци", "Стронництво демократично", "Стронництво народных демократов", "ППС"... Прежде чем решать, как быть с этими партиями, надо посоветоваться с Берутом и Осубко-Моравским. А вот проект постановления ГКО: выделить для охраны президента Чехословакии Бенеша и его правительства батальон войск НКВД и один зенитный полк. Нужно согласиться. Бенеш оказывал ему раньше важные услуги и сейчас ведет себя очень лояльно... Сталин перелистывал одну за другой десятки бумаг: о количестве военнопленных в лагерях СССР, о работе фильтрационных пунктов по приему возвращающихся на Родину советских граждан (многие десятки тысяч оттуда попали прямиком в лагеря НКВД), об усилении банддвижения в Прибалтике, чекистской войсковой операции под руководством Кобулова, Цанавы и Бельченко в западных районах Белоруссии "по изъятию антисоветских элементов и ликвидации вооруженных бандгрупп", о создании новых спецлагерей для проверки советских военнослужащих, освобождаемых из плена... Берия сообщает, что многие районы страны на востоке охвачены жестоким голодом, особенно Казахстан, Забайкалье... Нет конца и края докладам, справкам, сообщениям... А скоро уже придут военные с очередным докладом. А после военных придет Молотов: настает время говорить не пушкам, а дипломатии. Во весь голос. СТАЛИН И СОЮЗНИКИ Факел войны, зажженный несколько лет назад в Берлине Гитлером, вот-вот должен был погаснуть. Также в Берлине. В последние дни апреля - начале мая Антонов ежедневно докладывал Сталину о встречах наших частей с союзниками. Войска союзников... Для Верховного Главнокомандующего это была та сторона войны, с которой у него (да и не только у него) связаны долгие ожидания, надежды, разочарования, торги, подозрительное недоверие, вновь надежды и, наконец, достаточно отлаженное военное сотрудничество. Антонов, кроме обобщенной справки Генштаба о соприкосновениях с войсками союзников, положил на стол Сталина целую папку донесений: штаба 58-й гвардейской стрелковой дивизии, штаба 1-го Белорусского фронта, командующего 61-й армией, командующего 2-м Белорусским фронтом, начальников политотделов 5-й гвардейской и 13-й армий, штаба 3-го Украинского фронта, политического управления 2-го Белорусского фронта, других штабов и политорганов. Сталин специально запросил эти донесения. Он хотел почувствовать непосредственные настроения генералитета, офицеров, сержантского и рядового состава, узнать о поведении союзников, выверить свой курс по отношению к ним в будущем. Ведь война заканчивалась только на Западе. Лидеры союзников, протянув друг другу руки в Тегеране, Ялте (и вскоре в Потсдаме), сделали тем самым несколько крупных шагов к тому, чтобы люди планеты, живя в одном космическом доме, несущемся в бесконечных пространствах Вселенной, поняли истину, которая встанет перед ними во весь рост менее чем через полвека после общей Победы. Ни Сталин, ни Черчилль, ни безвременно умерший Рузвельт в то время, видимо, еще не думали, что наша цивилизация уникальна и, возможно, одинока в беспредельном мирозданий. Пока никто не доказал обратного. Вокруг нет обитаемых островов и подобных Земле "кораблей". Поэтому всякая попытка одной части землян уничтожить другую, которая живет и думает иначе, может разрушить бесценный очаг. Человечество еще не знало, что оно вступает в ядерно-космическую эру. Но тогда, весной 45-го, казалось, что союз бывших недругов прочен и долговечен. При всей ортодоксальности Сталина во имя антифашистской коалиции он пожертвовал Коминтерном, далеко отодвинул в сторону идеологические постулаты, закрыл глаза на антисоветизм Черчилля и западных демократий в целом. В .самые критические, переломные моменты на первый план у Сталина всегда выходили прагматические соображения. Обычно Верховный Главнокомандующий читал лишь сводки Генштаба, донесения фронтов, доклады представителей Ставки. А сейчас, в дни приближающегося триумфа, он просмотрел немало сводок иного содержания. Вот одна из них: "В 15.30 25 апреля 1945 года в районе моста, что вост. Торгау, произошла встреча между офицерским составом 173 гв. сп и патрулями войск союзников, принадлежащих первой американской армии, 5-му армейскому корпусу, 69-й пехотной дивизии. На вост. берег р. Эльба для переговоров переправилось пять человек во главе с офицером американской армии Робертсоном... Рудник" Кто такой Рудник? (2) Как эти рудники поведут себя в Контактах с солдатами союзников того, капиталистического мира? Будут братания или трения? Сталин вспомнил, что тремя неделями раньше он получил "особо важную" телеграмму от Абакумова, который на основе доклада отдела "Смерш" 68-го района авиационного базирования в Полтаве сообщил о действиях генерал-майора Ковалева, заявившего: "С американцами у нас не клеится. Не исключена возможность здесь, в Полтаве, вооруженного столкновения с американцами" (3) В связи с этим Ковалев приказал провести ряд мероприятий на "всякий случай". Сталин, пречитав шифровку, негромко .чертыхнулся: - Откуда берутся дураки? Ведь даже план боевых действий составил этот Ковалев... И наложил размашистую резолюцию: "Т-щу Фалалееву (ВВС) Прошу унять т. Ковалева и воспретить ему самочинные действия. И. Сталин". А теперь вот сообщают: "Встречи с американскими и английскими войсками проходят в восторженной обстановке. Вот что происходило во время встречи Генералов: командира 58 сд Русакова и командира 69-й американской пехотной дивизии Рейнхардта... Тосты, речи, подарки, "ура". Начальник политотдела 5-й гвардейской армии Катков сообщает, что на этой встрече американцы старались заполучить на память в качестве сувениров звездочки, погоны, пуговицы... Генерал писал,, что советские солдаты удивлены тем, что у американцев трудно отличить генерала от рядового. У всех одинаковая форма. То ли дело у нас: генерал виден издалека..." Сталин в душе был согласен с советскими солдатами. Ведь он сам. любил маршальскую форму и теперь не расставался с ней, нередко задерживаясь на минуту-другую у зеркала. Американцы со своей гнилой демократией не понимают: в обществе должна быть иерархия. В форме она сразу видна для всех... Кстати, на встрече, пишет Катков, был и писатель Константин Симонов. Неплохо пишет о войне, отметил попутно про себя Верховный. Сейчас вот братаются, а сколько сил стоило наладить сотр