ссов, а не мелкого производителя. Если бы мы с этой линии, коренной и основной, сбились, тогда мы перестали бы быть социалистами..." Как видим, по форме Сталин держался за "букву". Его поддерживали. Он громил тех, кто осмеливался отойти от "буквы". Но "утверждая" социализм, Сталин прежде всего превратил рассуждения, полемику, предположения классиков в догму, а затем и эту догму извратил, в угоду цезаризму. Поэтому, видимо, можно сказать, что сталинизм вырос на марксистской почве, питался его искаженными постулатами и выводами. Из этого не следует, что марксизм виновен в сталинизме. Марксизм как мировоззренческая и методологическая концепция философских, экономических и социально-политических взглядов на общество, природу и мышление не отвечает за то, как его интерпретируют. Марксизм-не сборник рецептов, как в кулинарной книге. Это не план политических действий. Но именно так понимал марксизм Сталин. Подводя в январе 1933 года итоги первой пятилетки и касаясь результатов "в области борьбы/с остатками враждебных классов", Сталин так интерпретировал один марксистский тезис: "Некоторые товарищи поняли тезис об уничтожении классов, создании бесклассового общества и отмирании государства, как оправдание лени и благодушия, оправдание контрреволюционной теории потухания классовой борьбы и ослабления государственной власти. Нечего и говорить, что такие люди не могут иметь ничего общего с нашей партией. Это - перерожденцы либо двурушники, которых надо гнать вон из партии. Уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления". Безапелляционность, механистичность, примитивизм понимания марксистских идей были предвестником грядущих новых бед. Но эти беды Сталин выдаст за победу и освятит марксистским знаменем. Канонизировав фундаментальное положение марксизма о классовой борьбе, Сталин пришел к той модели социальных отношений, которые мы сегодня решительно осуждаем. Нельзя не сказать, что на каком-то этапе, еще задолго до Сталина, в пропаганде марксизма возникла тенденция абсолютизировать многое из того, что было сказано великими мыслителями. Сталин .был одним из тех, кто унаследовал и настойчиво развивал эту традицию. Все сказанное отнюдь не имеет целью что-то "оправдать" в Сталине и сталинизме. Нет, конечно. Но появившиеся многочисленные публикации последних лет часто связывают все деформации, все ошибки и преступления только с одним человеком. Если бы все это было так, то мы бы давно уже освободились от сталинизма. Но Сталин умер, а сталинизм еще жив. Мне представляется, что исторически сталинизм стал одной из возможностей (предельно негативной) реализации тех идей, которые были изложены в марксистской доктрине. Извечное стремление людей к свободе, счастью, равенству, справедливости было чрезвычайно привлекательно выражено в марксизме. Его последователи часто полагали, что сама попытка творческой интерпретации постулатов марксизма - уже ересь, отступничество, ревизионизм. Постепенно сложилось так, что любой отличный от слвяойвщвгося в марксизме взгляд стал считаться глубоко враждебным. Марксизм на каком-то этапе в известной мере приобрел характер политической доктрины, которая старалась не столько приспособиться к меняющимся условиям, сколько приспособить условия к своим выводам. Пока был жив Ленин (и об этом особенно говорят его последние работы), он стремился повернуть мысль и дела большевиков к действительности, сложным реалиям бытия, клубку противоречий, которые росли в огромной крестьянской стране. Трагедия русской революции заключается в том, что окружение Ленина, высоко интеллектуальное по своему уровню, все равно было на порядок ниже интеллекта гения. Поэтому тенденция канонизации и догматизации марксизма после смерти Ленина заметно усилилась. У руля партии игосударства, волею обстоятельств, о которых я говорил раньше, оказался такой человек, когорый больше других подходил к механическому следованию марксистской доктрине. Сталинизм максимально использовал увлечение русских революционеров радикализмом, когда во имя идеи считалось оправданным приносить в жертву все историю, культуру, традиции, жизни людей. Обожествление застывшего идеала в конечном счете обернулось пренебрежением потребностями конкретных людей конкретного времени. Русский радикализм одевался в тогу революционного романтизма, отрицающего мещанское благополучие и буржуазную культуру. Именно Сталин выражал такие взгляды: во имя торжества идеи допустимо все! И никто никогда не говорил, что это глубоко антигуманная мысль, социальный грех перед народом. В этом отношении можно найти сходство, например, между Сталиным и Троцким. Диктатор связывал активное развитие собственной страны с "победой социализма во всех странах". Находившийся совсем в ином положении Троцкий, смертельно враждуя со своим главным оппонентом, провозглашал: "За социализм! За мировую революцию! Против Сталина!" Их радикализм при внешней политической противоположности двух "выдающихся вождей" родился на русской почве из преклонения перед идеей в ущерб действительности. Он отвергал, историческое равновесие, баланс идей и бытия. Главное - "обогнать", "опрокинуть", "разрушить", "сокрушить", "сломать", "разоблачить", "пригвоздить"... Революционный радикализм, на котором паразитировал Сталин, с методической очевидностью создавал новую псевдокультуру. А главное место в ней было отведено его идеям. Без этого замечания, думаю, анализ сталинизма как аномалии истории будет неполным. Пожалуй, следует напомнить один аспект той борьбы, которая сопровождала революционное развитие в канун Октября и позже. Я отнюдь не собираюсь обеливать меньшевиков, которые, хотя и считали себя рабочей партией, в значительной степени несли на себе печать мелкобуржуазного реформизма. Но нельзя не видеть, что они достаточно настойчиво выступали против догматических, радикальных доктринерских начал, которые изнутри дегуманизировали и "обессиливали" марксизм. Меньшевизм оказался в конечном счете бесплодным в политическом смысле, и это блестяще показал Ленин. Но меньшевистская критика Сталина помогает понять некоторые стороны сталинизма. Лидеры меньшевистской эмиграции (Мартов, Абрамович, Дан, Николаевский, Долин, Шварц, Югов) долгое время пытались вести борьбу как бы на два фронта: защищать идеалы революции в России и одновременно критиковать ее перерождение. До 1965 года меньшевики имели свой печатный орган "Социалистический вестник". Наиболее влиятельными в руководстве (оно называлось "Заграничная делегация") были все более тяготевший к СССР Ф. И. Дан, умерший в 1947 году, и придерживавшийся устойчивых антисоветских взглядов Р. А. Абрамович, скончавшийся в 1963 году. После смерти Ленина острие критики со стороны быстро тающих группок меньшевиков было направлено против "антидемократических методов Сталина". Обреченные жить вдали от Родины наиболее проницательные из эмигрантов ясно видели, что Сталин отошел от Ленина. Меньшевики, например, одобряя нэп, высказывали интересную мысль: новая линия в экономике должна сопровождаться серьезным обновлением и в политике, тогда бонапартистские Тенденции в СССР могут не развиться. Корень нараставших цезаристских тенденций меньшевики видели в том, что партия большевиков, имеющая "рабочее происхождение", все . больше превращалась в орудие узкой группки людей. Усиление роли одной личности, по их мнению, грозило перерождением. Только партия, допускающая плюрализм, считал Абрамович, могла бы быть гарантом развития демократии. Нельзя не согласиться с этими трезвыми рассуждениями. Как меньшевики оценивали Сталина? В спектре возможностей негативного развития в СССР, полагали они, видны две: контрреволюция и лжереволюция. Сталин пошел по второму пути, осознавая это или нет, считали меньшевистские лидеры. Суть сталинизма, по их мнению, заключается в отказе от тех традиций, которые были заложены в социал-демократии. Но после революции меньшевизм не был единой политической и идеологической силой. Его влияние все больше сходило на нет. Со временем Дан, долго бывший бесспорным лидером меньшевизма, порвал с ним, стал издавать журнал "Новый мир". Он надеялся, что после победы над фашизмом Советский Союз сможет вернуться к подлинному социализму. В своей большой книге о происхождении большевизма, которую Дан написал незадолго до смерти, он проницательно утверждал, что трагедия России заключается в том, что Сталин оказался неспособным соединить социализм и демократию. Это "клеймо сталинизма". Но Дан -выразил оптимистичную мысль о том, что большевизм не начинается и не заканчивается на Сталине: социализм достоин свободы и он принесет ее людям. Доживая на задворках русской истории, эти люди, лично знавшие Ленина, непосредственно видевшие революцию в России, своих соперников - большевиков, их взлеты и падения, порой были способны (правда, как сторонние наблюдатели) трезво судить о сталинизме. Некоторые их идеи и оценки заслуживают серьезного внимания при историческом анализе. Все многочисленные "оппозиции", "фракции", "уклоны", появившиеся после победы Великой Октябрьской социалистической революции, при всем том, что они часто несли много сомнительного и ошибочного, тем не менее были одной из диалектических форм выдвижения социальных альтернатив. Возможно, мои утверждения ортодоксально мыслящим людям вновь покажутся ересью, однако представляется, что ликвидация революционного плюрализма обеднила историческое обновление общества. Думаю, например, что меньшевики-интернационалисты с их лидерами Л. Мартовым, О. Ерманским, И. Астровым и другими не были врагами революции. Точно так же как и левые эсеры, оформившиеся в партию в конце 1917 года. Не здесь ли лежит один из истоков будущих догматических и цезаристских монолитов, признававших лишь одно мнение, одну волю, одну-единственную истину? Сколько идей о демократии, нэпе, крестьянстве, торговле, государственном и партийном строительстве оказались нереализованными в результате приверженности партийного большинства строго ортодоксальной линии! Все многоцветье действительности вгонялось в черно-белое видение усвоенных схем. А ведь вначале как будто дело шло к революционному плюрализму. Познакомьтесь с выпиской из Протокола No 23 заседания Совнаркома от 9 декабря 1917 года. "Председательствует Вл. Ильич Ленин. Присутствуют: Троцкий, Луначарский, Елизаров, Глебов, Раскольников, Менжинский, Урицкий, Сталин, Бонч-Бруевич, Боголепов. Слушали: вопрос о вхождении с. р. (эсеров) в министерства (так в тексте, хотя речь идет о народных комиссариатах.-Примеч. Д. В.). Постановили: Предложить с. р. войти в состав правительства на следующих условиях: а) Народные комиссары в своей деятельности проводят общую политику Совета народных комиссаров; б) Народным комиссаром юстиции назначается Штейнберг. Декрет о суде не подлежит отмене; в) Народным комиссаром по городскому и земскому самоуправлению назначается Трутовский. В своей деятельности он проводит принцип полноты власти как в центре, так и на местах; г) тт. Алгасов и Михайлов (Карелин) входят в Совет народных комиссаров как министры без портфелей. Практически работают как члены коллегии по внутренним делам..." Назначили наркомами также эсеров Прошьяна, Ко-легаева, Измайлова. Затем перешли к следующим вопросам, а Свердлов в это время вел переговоры с левыми эсерами. Уже ночью в качестве одиннадцатого пункта протокола заседания Совнаркома записали: "Опубликовать следующее: в ночь с 9-го на 10 декабря достигнуто полное соглашение о составе правительства между большевиками и левыми эсерами. В состав правительства входят семь с. р. ..." Под протоколом подписи: Вл. Ульянов (Ленин), Н. Горбунов. Ведь для всех было тогда ясно, что и большевики и левые эсеры шли по пути революции. Сама практика преобразований нуждалась в социалистическом плюрализме, который, едва возникнув, вскоре был безжалостно ликвидирован. Сталин оказался подходящим лицом для такого силового, одномерного пути развития. Мы знаем, что были и иные варианты, но настоящей борьбы, которая давала бы реальные шансы другому направлению, не было. Немало бухаринских идей, например, весьма привлекательны, хотя от многих из них он позже был вынужден - не по своей воле - отказаться. Этим я отнюдь не утверждаю, что Сталин и сталинизм были "запрограммированы". Нет и еще раз нет. Я хочу лишь подчеркнуть,- и это очень важно, по моему мнению,- что сталинизм родился в условиях догматизации, абсолютизации многих выводов марксизма, которые были сделаны еще в середине XIX века, при отсутствии других революционных альтернатив. Уничтожение социалистического плюрализма - это начало монополии на социальную истину и политическую власть. Превращение союзников или конструктивных оппонентов во врагов со временем привело к замене революционной демократии тотальным бюрократизмом. Нетерпимость к идейному плюрализму выглядела вначале революционной "добродетелью", однако со временем в решающей мере помешала творчески осмыслить строительство нового мира. Пока партия была не у власти, это не грозило большими социальными опасностями. Когда же она стала правящей, материализация канонизированных положений обернулась бедой. Сталин на этой основе пошел дальше: он извратил многие принципы научного социализма, что во многих областях привело и к социальному перерождению. Таким образом, скажу еще раз: сталинизм есть извращенная теория и практика социализма, боготворящая силу и насилие как универсальное средство реализации политических и социальных целей. Сталинизм - это одномерное видение мира, одобряющее использование любых радикальных средств для достижения поставленных целей, которые в конце концов оказываются деформированными. Сталинизм породил глубокие противоречия между экономическим базисом и политической надстройкой, народом и бюрократией, подлинной культурой и ее суррогатами, социалистическими идеалами и их реализацией. Сталинизм выражает не только процессы деформации народовластия, но и его перерождение в особую разновидность цезаризма, о чем я уже говорил. Это историческая аномалия социализма. Можно, пожалуй, сказать, что каждой революции, без исключения, угрожает свой термидор. Он может быть в разных формах: реставрация старого, частичная деформация, постепенное вырождение. Сталинизм явился формой термидора как перерождения и извращения народовластия и превращения его в диктатуру одной "господствующей личности". Эта извращенность теории и практики в наиболее полной форме проявилась в отчуждении. Раньше мы полагали, что отчуждение возможно лишь в капиталистическом обществе. Думаю, что это не так. В "Экономическо-философских рукописях 1844 года" Маркс выделяет такие стороны, которые характеризуют отчуждение: потеря права распоряжаться собственной деятельностью; отчуждение продуктов труда от производителя; отчуждение от достойных условий существования, взаимоотчуждение, утрата людьми своей социальной содержательности. По сути и сталинизм означает отчуждение человека от власти, от участия в управлении государством, производством, другими общественными процессами. Сталинизм, таким образом, есть прежде всего диктаторская форма отчуждения людей труда от права распоряжаться собой, от государственного управления. Если для капиталистического общества, как считали основоположники марксизма, отчуждение является естественным, то для социализма, который и совершает революцию, чтобы ликвидировать многие формы отчуждения, это предстает как аномалия. Утверждение сталинизма как явления прошло несколько ступеней. Первая: "глухота" ленинского окружения к его "Завещанию". Пожалуй, тогда Сталин впервые почувствовал, что Олимп власти для него - не мираж, а реальность. Вторая ступень связана с периодом между 1925 и 1929 годами: стабилизация капитализма на Западе после ослабления революционных потрясений совпала с началом зарождения бюрократических структур и устранением Троцкого - основного соперника Сталина. Еще одна ступень - коллективизация и ликвидация умеренной линии в ЦК. Уже на этой ступени сталинизм, применивший массовое насилие, одержал окончательный верх над возможными альтернативами развития. На следующую ступень, в 1934 году на XVII съезде, мягкие сапоги Сталина ступили уже для "коронации" его как единственного вождя. Далее сталинизм только затвердевал в своей бетонной ортодоксальности. Лишь война несколько ослабила его хватку по причине смертельной угрозы не только сталинизму, но и самому Сталину. Кардинальные реформы сталинизм допустить не мог. Поэтому политическая система, социальные отношения, сама мысль постепенно остановились в своем развитии. Подчеркну еще раз, сталинизм - специфическая форма отчуждения человека труда от власти, которую тот добыл себе благодаря революции со всеми сопутствующими этому явлению тяжелыми последствиями в политической, экономической, социальной и духовней сферах. Определяя сталинизм, пожалуй, можно назвать ряд характеризующих его черт. Одна из них - б е з а л ь-т е р н а т и в я о с т ь развития. Весь широкий спектр революционных "рецептов" после революции безжалостно сужался. Часто выбор между двумя или несколькими альтернативами делала не сама жизнь, а кабинетные стратеги. Сталин был здесь непревзойденным специалистом. Он всегда знал, что хорошо и что плохо, где революция и где контрреволюция. Методологический ключ выбора альтернатив был прост: все, что не совпадало с его, Сталина, взглядами, установками, целями, естественно, объявлялось антиленинским, контрреволюционным, Враждебным. Со временем это станет государственным правилом. Сталин, решая вопросы, обычно всерьез не рассматривал альтернативные идеи или варианты, помимо тех, что предлагал сам. Однажды избранный им стиль директивного управления мог только совершенствоваться, но отнюдь не пересматриваться или заменяться. Думаю, то, что мы сегодня вкладываем в понятие "плюрализм", привело бы его просто в бешенство, квалифицировалось бы как настоящая измена революционному делу. Все, что свершалось Сталиным, представлялось как объективная закономерность. В эту схему описывались даже теоретические взгляды. Например, когда в журнале "Пролетарская революция" была помещена статья Слуцкого "Большевики о германской социал-демократии в период ее предвоенного кризиса", Сталин разразился гневной статьей. Редакция журнала хотела лишь рассмотреть историю взаимоотношений большевиков со II Интернационалом, взаимоотношений компартий с социал-демократией. Вопрос, который не утратил своей актуальности и сегодня. Однако Сталин усмотрел в этом факте попытку "пересмотреть" взгляды большевиков на центризм, оппортунизм вообще. В своем,стиле, попутно наклеив ярлыки на Розу Люксембург, Волосевича, некоторых других, Сталин широко использовал такие "аргументы", как "галиматья", "пошлые и мещанские эпитеты", "убожество", "троцкистские контрабандисты". Даже робкая попытка увидеть частные альтернативы была тут же пресечена. Когда Сталин после XIII съезда партии уцелел на посту генсека, он быстро выработал свой взгляд на власть: никаких альтернатив! Ни политических, ни общественных, ни личных. Особенно личных! В конце концов он покончил не только с Троцким, но и всем ленинским окружением. Когда после войны Берия стал нашептывать Сталину, что после смерти его, вождя, А. А. Кузнецов будет претендовать на пост генсека, а Н. А. Вознесенский-на должность предсовмина, реакция была однозначной. Сталин, будучи неглупым человеком, понимал, что реальная альтернатива ему может быть в лице Политбюро, ЦК, как коллективного ядра партии. Путем политических манипуляций, интриг, урезания прав ЦК Сталин превратил его в послушный совет поддакивателеи, который он собирал все реже и реже. От имени ЦК действовал его аппарат та партийная канцелярия бюрократов. Какие-либо альтернативы сталинской,власти при жизни единодержца были исключены. В конечном счете сталинизм стал олицетворять отрицание всего, что не соответствовало представлениям самого "вождя". В безальтернативности идей, политических и общественных концепций кроется один из глубинных источников нашего нынешнего тяжелого состояния. Сталинизм - болезнь не только духовная или социальная. Это антипод общечеловеческих ценностей, расцвет авторитаризма. Сталин,исключив из жизни общества все альтернативы, не заблуждался. Он .делал это осознанно. "Вождь" понимал, что альтернативные идеи или концепции могут тут же поставить вопрос о его устранении, Сталинизм стал своеобразной светской религией... В нее можно и нужно было лишь верить, соглашаться, комментировать постулаты, выдвигаемые Сталиным. А для этого следовало смотреть и на партию, как на священный орден, где господствует одно лицо. С начала 30-х годов мне не удалось обнаружить ни малейших следов публичного несогласия со сталинскими догмами. Для утверждения единомыслия еще в 1927 году ЦИК СССР принял Свод Законов, в первой главе которого была изложена печально знаменитая 58-я статья с ее восемнадцатью "модификациями". Не вызывает сомнения, что государство должно охранять свои,интересы. Но когда инакомыслие фактически расценивалось как "антисоветская пропаганда или агитация" и каралось самым суровым образом, то верность-на словах или на деле-идеологии сталинизма становилась, пожалуй, единственным способом адаптации и выживания, хотя часто и это не помогало, если меч беззакония был уже занесен над человеком. Все должны были безоговорочно верить в сталинскую теорию, Призывы, выводы, оценки. Манипуляция общественным сознанием привела к тому, что миллионы людей верили всему, что говорил "вождь", или должны были делать вид, что верят. А он очень часто говорил совсем не то, что было на самом деле. Например, выступая 7 января 1933 года на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК партии с докладом "Об итогах первой пятилетки", по многим показателям он выдавал желаемое за действительное. Говоря о том, что пятилетка в области сельского хозяйства выполнена за четыре года, ни словом не упомянул о страшном голоде, унесшем миллионы жизней, свел перевыполнение плана лишь к тому, что создано более 200 тысяч колхозов и 5 тысяч совхозов (в этом "перевыполнение" действительно было в три раза!). Утверждал, что "партия добилась того, что кулачество, как класс, разгромлено, хотя и не добито еще...". И все верили, что так нужно, что это высшая, истина марксизма! Хотя в действительности это было его профанацией. Сталинизм отныне разрешал лишь "революции сверх у", рассматривал все реформы лишь как плод "высшего политического. руководства". Существовал колоссальный разрыв между подлинней социальной активностью и ее имитацией. Отныне активность стала полностью организованной: какие здравицы выкрикивать на всесоюзном форуме комсомола и профсоюзов; какой "почин" я где выдвигать; кому и с какой речью выступить на предвыборном собрании; каких портретов и сколько должно быть в колонне демонстрантов; сколько послать "добровольцев" от района на "ударную стройку", когда и о чем рапортовать- все эторешалось наверху... Люди постепенно привыкали, что за них думали обо всем. Им же предписывалось лишь "одобрять", "аплодировать", "поддерживать". Конечно, элементы организации многих процессов, видимо, будут нужны всегда, но они должны идти рука об руку с гражданской активностью, социальной ответственностью, подлинной инициативой, способностью к общественному творчеству. Организаторы рапортов стали считать нормальным, когда и заключенные докладывали "вождю" о своих успехах. Например, 3 января 1952 года министр внутренних дел КРУГЛОВ сообщал Сталину, что "исправительно-трудовыми лагерями лесной промышленности МВД СССР выполнены задания правительства по заготовке, выработке и поставке народному хозяйству лесоматериалов". Министр информировал "вождя" и о добыче цветных и редких металлов (вместе с "рапортами тружеников" тюремных предприятий). Даже ГУЛАГ регулярно докладывал Сталину о "высоком политическом и трудовом подъеме". Сталинизм все организовывал, все предусматривал, и все сверху. Нельзя не сказать и о том, что сталинизму как явлению присущи неписаные "законы" личной диктатуры. Они внешне просты, бесхитростны, но Сталин исключительно внимательно следил за их исполнением. Прежде всего: ни одно принципиальное решение партийных, государственных, общественных органов не может быть принято без него. К примеру, даже лозунги для писателей испрашивали у "вождя". 2 января 1936 года А. С. Щербаков направил письмо Сталину, в котором говорилось: "Уже 15 месяцев я работаю секретарем Правления Союза писателей по совместительству. В интересах дела я вынужден Вас беспокоить, просить помощи и указаний. Сейчас созданы неплохие новые работы Корнейчука, Светлова, Левина, Яновского, Леонова, Авдеенко. Заговорили "молчавшие" старые мастера Файко, Тихонов, Бабель, Олеша. Появились новые имена: Орлов, Крон, Твардовский. Но в целом отставание в литературе не ликвидировано. Этому не способствует и критика. Один писатель (Виноградов) после грубой критики поговаривает о самоубийстве. А критик Ермилов в ответ заявляет: "Такие пусть травятся, не жалко". Вот такое положение в литературе. Сейчас она нуждается в боевом, конкретном лозунге, который мобилизовал бы писателей. Помогите, товарищ Сталин, этот лозунг выдвинуть. А. Щербаков". К разряду "законов" диктатуры относится и выделение главных элементов своей опоры. Знакомство с архивом, фондом документов, перепиской Сталина показывает, что начиная по крайней мере с середины 30-х годов основное свое внимание он обращает на НКВД, НКГБ, армию. Значительно больше, чем на делал Центральном Комитете; постепенно там всем стал заправлять Маленквв, в соответствии, разумеется, с указаниями "вождя". В личном фонде и переписке боль ше всего документов, направленных Сталину Берией, Абакумовым, Кругловым, Меркуловым, Серовым, другими руководителями ведомств, на которые он опирался, которые поддерживал, поощрял. В его архиве сохранилось много представлений Берии, по которым боевыми орденами награждались работники ГУЛАГ.а, Например: "Государственний Комитет Обороны товарищу Сталину И. В-20 дек. 1944 г. За период Отечественной войны ваенизированная охрана исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД успешно справлялась с задачей изоляции и охраны заключенных, содержащихся в лагерях и колониях НКВД. Ходатайствую о награждении орденами и медалями Союза ССР работников охраны ГУЛАГа НКВД СССР, особо проявивших себя в работе...". Далее следуют сотни фамилий "особо проявивших себя в работе", представленных к награждению орденами боевого Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени. Красной Звезды, другими боевыми наградами. Сталин щедро одаривал высокими чинами свою внутреннюю опору. Не только Берия, став Маршалом Советского Союза, был удостоен высоких воинских званий. 7 июля 1945 года Сталин поддерживает представление Берии и подписывает Постановление СНК СССР, по которому сразу семи (!) руководящим работникам НКВД и НКГБ присваивалось звание генерал-полковника: В. С. Абакумову, С. Н. Круг-лову, И. А. Серову, Б. 3. Кобулову, В, В. Чернышеву, С. А. Гоглидзе, К. А. Павлову. Боевые генералы, отличившиеся на фронтах Великой Отечественной войны, ни разу не удостаивались такой "массированной" любви Председателя ГКО. Еще одним из неписаных "законов" диктатуры являлось поддержание в высших звеньях аппарата постоянного напряжения. Эпизодически, но достаточно регулярно, он смешал то одного, то другого руководителя центрального или регионального масштаба, благо поводов для этого всегда было предостаточно: не выполнен план, не разоблачили вовремя "орудовавшую в области шайку вредителей", потакали "низкопробным произведениям культуры", допустили "грубую политическую ошибку" в книге, статье и т. д. Никто не мог быть уверен, что державная рука завтра или позже не смахнет с высокого поста наркома, первого секретаря обкома, маршала, руководителя какого-либо ведомства. Поэтому многие работали самоотверженно, находясь в постоянном напряжении, непрерывно поглядывая наверх и не щадя подчиненных. Сталин полагал, что власть всегда должна внушать не только уважение, но и страх. Как полновластный диктатор, он ввел неофициальные "правила поведения" и в среде своих соратников. Они, например, не имели права несанкционированно собираться вместе (двое, трое или .тем более-несколько человек) у кого-либо иа них в кабинете,, на квартире, на даче. Это считалось подозрительным и не одобрялось. Исключение делалось лишь для Берии, который был близок с Маленковым и часто ездил с ним в одной машине на дачу или обратно. Все вместе могли собираться только у самого Сталина (если он, естественно, приглашал). Это выглядит несколько странным, но "вождь" не любил долгие часы одиночества на работе. Часто он вызывал Молотова, Берию, Кагановича, Маленкова, Жданова, причем нередко они находились у него часами. Тему разговора, а чаще монолога, всегда определял сам "Хозяин". Было похоже, что, размышляя вслух, он не очень рассчитывал на какие-то предложения, возражения, исключая, возможно, Молотова и Вознесенского, но обязательно нуждался в подобострастной поддержке, единодушном согласии, одобрении, выражении восхищения идеями "товарища Сталина". Для него это был своеобразный "аппаратный антураж", психологический допинг, к которому он привык, как к какому-то обряду, ритуалу выработки решения. Сталинизм как форма руководства и управления опирался прежде всего на многочисленные доклады и справки, которые готовились разными людьми и организациями по заданию "вождя". Но больше всего таких справок готовили, естественно, в НКВД и НКГБ. Так, например, вскоре после войны Сталин заинтересовался Академией наук. Берия доложил, что, мол, президент Академии часто болеет, невысока эффективность его исследований, стоит присмотреться и к другим академикам. Сталин потребовал справку с краткими характеристиками ученых. Вскоре она была у него на стрле. Интересно, что готовили ее не в президиуме Академии или парткоме, а в одном из управлений НКГБ... Приведу выдержки из характеристик академиков, умышленно опуская в ряде случаев фамилии. "Академик Б.-крупный специалист в области черной металлургии. Мало общается с коллегами вследствие чрезмерной жадности его жены; Академик Вавилов С. И.-- физик. В расцвете сил. Брат Вавилов Н. И.- генетик, арестованный в 1940 году за вредительство в сельском хозяйстве, осужден на 15 лет, умер в Саратовской тюрьме; Академик В.-имеет авторитет только среди математиков. Холостяк, употребляет в значительных дозах алкоголь; Академик Волгин В. П.-вице-президент. На Волгина есть свыше 20 показаний (Стецкий и др.) как на троцкиста. До сих пор не награжден и не является лауреатом .Сталинской премии; Академик Н.- директор института горючих ископаемых; по данным агентуры, институтом руководит слабо, часто болеет; Академик 3.- по показаниям врагов народа, является участником антисоветской организации. В области изыскания руд проводил вредительскую работу. Много внимания уделяет личному благополучию; Академик Лысенко Т. Д.- беспартийный, директор института генетики. Президент Академии сельхознаук, дважды, лауреат Сталинской премии. (Далее следуют слова, с которыми нельзя не согласиться.-Примеч. Д. В.) Академик Лысенко авторитетом не пользуется, в т.ч. и президента Комарова. Все считают, что из-за него арестован Вавилов Н. И. ..." Список длинен. Вот по таким справкам из ведомства Берии Сталин решал серьезные вопросы. Подобные "документы" были определяющими при принятии любых решений. Можно видеть, как далеко простиралась власть любимых Сталиным ведомств; они давали оценку компетентности даже академикам. Окружение, похоже, даже, в мыслях не подвергало сомнению целесообразность любых решений "вождя". Основная идея "научного" комментаторства трудов и выводов диктатора заключалась в том, чтобы утверждать: Сталин - гениальный мыслитель, теоретик и практик; он лучше, чем кто-либо другой, осмыслил глубинные потребности общественного развития, и все его действия являются проявлениями исторических законов. Утверждалось, что Сталина "позвала" сама эпоха, что он, и только он, выражает чаяния трудящихся, всего общественного прогресса. Молотов по этому поводу прямо писал: "Если после Ленина советский народ победоносно решал свои внутренние и внешние стратегические и тактические задачи и сделал свое государство таким могучим и, вместе с тем, таким духовно, близким трудящимся всего мира,-то в этом величайшая историческая заслуга прежде всего великого вождя нашей партии - товарища Сталина..." В сталинизме как извращенной теории и практике социализма явно просматривались такие мотивы, как автоматизм работы истории на социализм, изначальная справедливость всех его шагов, предопределенность торжества коммунистических идеалов. Сталин очень много внимания уделял отрицанию: капиталистического способа производства, эксплуатации, ликвидации классов и всех партий, кроме большевистской, любых взглядов, кроме марксистских, а одновременно и всех ленинских соратников и потенциальных оппонентов. Да, без отрицания отжившего в жизни ничего не бывает. Но значит ли, что только на этом пути можно добиться воплощения идеалов марксизма? Достаточно ли индустриализации, я уже не говорю о коллективизации, ликвидации кулаков, достижения всеобщей грамотности, чтобы сказать: вот он, социлизм, к которому мы стремились? Бинарное мышление Сталина, признававшего только белые и черные цвета в бесконечно богатой гамме действительности, выпустило из поля зрения нечто очень важное, главное, основополагающее- ч е л о в е к а. Сталинизм отвел человеку роль инструмента, средства, а не цели. Дежурные фразы о советском человеке, которому "жить стадо лучше, жить стало веселее", не могли скрыть положения, которое мы, оглядываясь, видим в прошлом: индивидуальность подавлялась, абсолютизировался коллективизм в ущерб гармоническому развитию личности, господствовала концепция силового воспитания "нового человека". Отнюдь не подвергая сомнению невиданное подвижничество советских людей,, их поразительную веру в торжество социалистических идеалов, приверженность тем ценностям, которые олицетворяли в теории новый мир, сегодня мы не можем не сказать: в историческом процессе Сталин отводил народу роль объекта воздействия его идей, воли и указаний. Сталинизм низвел народные массы до гигантского механизма реализации замыслов "вождя". Считалось нормальным осуществлять над целыми частями этого живого и сложнейшего организма постыдные и жестокие экзекуции, отправляя тысячи и миллионы лучших представителей народа на смерть или длительную изоляцию в бесчисленных сталинских лагерях. Печально знаменитый ГУЛАГ стал страшным символом жизни страны и народа, которого Сталин никогда не спрашивал: что он думает, что хочет, как относится к тем или иным его "историческим" решениям. "От лица" народа ему докладывали те, кому он больше доверял: выкормыши Берии. Уже через десять лет после смерти Дзержинского его детище было не узнать: оно было поставлено над государством и партией. А это означало глубокое перерождение власти. Все находилось в русле сталинской концепции, согласно которой главные функции государства наряду с другими выполняли "карательные органы и разведка, необходимые для вылавливания и наказания шпионов, убийц, вредителей, засылаемых в нашу страну иностранной разведкой". Сталинизм, по моему мнению, довел до абсурда примат политики над экономикой, государства над обществом. Здесь находятся глубокие корни того, что мы называем командно-бюрократической системой. При такой ситуации (а Сталин это усвоил раньше других), тот, кто находился наверху, становился господином общества. Именно - господином, а не товарищем. Экономика же развивалась не в соответствии со своими, имманентно присущими ей законами, а в соответствии с политическими директивами. Такой системе жизненно необходима обширная и могущественная прослойка бюрократии на всех этажах общества и во всех его сферах. Возник своеобразный "политический абсолютизм", когда волевое решение лидера отнюдь не считалось с экономической целесообразностью, материальными возможностями, своевременностью тех или иных технических и хозяйственных проектов. Достаточно вспомнить строительство сталинской Байкало-Амурской железной дороги, тоннеля от материка к Сахалину (под проливом), магистрали от Северного Урала до Енисея, которые были начаты без должного экономического обоснования, безгласно, а затем прекращены. Политический абсолютизм, доведенный до абсурда, сделал невозможной даже косметическую критику-любых политических решений, в том числе в хозяйственной, технической, научной, аграрной сферах. Политика стала тем загадочным всемогущим сфинксом, который угрожал сожрать любого, кто хотя бы косвенно высказал какие-либо сомнения в ее правильности. Сталинизм - это абсолютная диктатура политики над экономикой, социальной и духовной жизнью, культурой. Сталинизм-это эволюция диктатуры пролетариата к диктатуре партии, а затем и к диктатуре одной личности. При диктатуре "господствующей личности" все институты государства и общества играют лишь роль аппарата ее власти. Сразу же хотел бы ответить критикам, которые усмотрят в этих рассуждениях мое непонимание роли политики в жизни общества. Нет, я, разумеется, не против политики, я против ее абсолютизации. Она всегда будет играть огромную роль, ибо только с ее помощью можно регулировать отношения между классами, нациями, другими социальными группами, добиться народовластия. Но подлинная, истинная роль политики проявляется лишь тогда, когда в ее основу заложены непреходящие демократические ценности, способные гармонично регулировать отношения не только между общественными группами, но и тесно взаимодействовать с экономической и духовной жизнью страны. Сталинизм - болезнь незрелого социализма. Она не была обязательной и фатальной. Об этом я уже писал. Но вместе с тем многое, было обусловлено не только ошибками субъективного характера самой партии, ее руководителей, неразвитостью теории, но и объективными обстоятельствами. О них я также говорил раньше. Сталинизм не привел к полному перерождению общества, не смог в конечном счете полностью деформировать социалистические идеалы и ценности. Вера людей в социализм была поколеблена, но полностью не подорвана. Многое в этой вере выглядит парадоксальным: люди верили, что тяготы, репрессии, лишения - все это историческая плата за достижение в будущем земли обетованной. Эту идею настойчиво внедряли в сознание народа сверху, начиная с Троцкого. Сталин преступно спекулировал на этой святой вере; он сознательно использовал ее долгие годы для утверждения своего единовластия. Одно из самых крупных преступлений сталинизма заключается в том, что Сталин посмел олицетворить себя с социализмом, и в огромной мере это ему удалось. Народ выстоял, потому что верил. Сталинизм покрыл общество панцирем бюрократизма и догматизма, освобождение от которого идет мучительно долго и трудно. Ущерб- особенно политический, социальный, культурный, моральный, нанесенный сталинизмом обществу,- огромен. Брежневщина, многие другие глубокие изъяны современной жизни имеют дальние истоки в сталинизме. Его. шрамы будут долго и болезненно рубцеваться. Наиболее вульгарное повседневное проявление сталинизма выступает как сталинщина, политическая тирания одной личности. Она, сталинщина, проявляется прежде всего в дуализме мыслей и дел, теории и . практики. Раздвоенность сознания, когда люди говорили одно, но видели и делали другое, была наиболее распространенной ее формой. Известная американская журналистка Анна-Луиза Стронг, написавшая еще в 1956 году книгу "Эра Сталина", отмечала, что этот дуализм дал о себе знать уже в самую пору триумфального восхождения Сталина, "Сталинская конституция,- пишет Стронг,- была нарушена уже тогда, когда она еще писалась... Конституция СССР была нарушена ее автором- Сталиным". Он говорил о правах людей, а сам попирал их. Сталин был циничным прагматиком. Выступая 19 февраля 1933 года на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников, Сталин с пафосом говорил о том, как "сделать всех колхозников зажиточными". Рецепт предлагался простой (его И потом долгие годы использовали): "Если мы будем трудиться честно, трудиться на себя, на свои колхозы,- то мы добьемся того, что в какие-нибудь 2-^-3 года поднимем всех колхозников, и бывших бедняков, и бывших середняков, до уровня зажиточных, до уровня людей, пользующихся обилием продуктов и ведущих вполне культурную жизнь". А как он относился к тому, кто действительно умел "трудиться на себя", трудиться самоотверженно? Они все, без всякой дифференциации, без приобщения к кооперации, без экономического "пристегивания" к. новым процессам на селе, были обречены на "ликвидацию". Месяцем раньше, выступая на Объединенном Пленуме ЦК И ЦКК ВКП(б), Сталин так обрисовал ситуацию: "Кулаки разбиты, но они далеко еще не добиты. Более того,- они не скоро еще будут добиты, если коммунисты будут зевать и благодушествовать, полагая, что кулаки сами сойдут в могилу..." Циничный прагматизм: ликвидировать "зажиточных" и призывать становиться "зажиточными". Таков дуализм, когда он является чертой мировоззрения. Сталин часто говорил одно, рассчитанное на "широкое потребление", а делал другое. Любил говорить о "культурной и веселой" жизни и варварски подвергал террору целые слои общества. Сталинщина постепенно утвердилась в однодумстве, головотяпстве, казенщине, безынициативности, подозрительности, нетерпимости. Самое печальное, что многие из этих проявлений не просто были декором, внешним выражением главного инструмента власти Сталина - аппарата, а стали частью облика многих людей, их мироощущения; они живы и по сей день. Сталинизм дал субъективно искаженный ответ на вопросы, которые после Ленина история поставила перед первой страной социализма. Теория и практика сталинизма,основанные на силе, команде,однодумстве, исторической безапелляционности, затормозили реализацию и достижение социалистических идеалов. И самая глубинная порочность сталинизма заключается в том, что не человек как таковой стоит в центре устремлений общества, а государство как машина, которая возвеличивает одного человека. Гуманистическая сущность ленинизма в сталинских "преобразованиях" была утрачена. Место человека занял безликий аппарат. Характерно, что это замечалось давно. Ставший на позиции антисоветизма бывший коммунист Виктор Серж в своей, книге "Судьба одной революции. СССР 1917-1936" писал, что Сталин создал государство, "для которого человек ничего не значил". Сегодня мы видим, что подобные тезисы, которые нам раньше казались еретическими, близки к истине. Борис Суварин в своей книге "Сталин" отмечает, что уже "через пять лет после смерти Ленина сталинская концепция социализма по своей сущности уже многое утратила благодаря быстрому обюрокрачивайте партии, государства, всех институтов". Эти люди знали сталинизм изнутри. Неприятие сталинизма привело их на диаметрально противоположные социализму позиции. Но отдельные их суждения, анализирующие феномен сталинизма, не лишены проницательности. Сталин и сталинизм считали естественным культ государственного насилия. Но еще Гегель заметил, что "судьба располагает большей сферой действия, чем наказание...". Впрочем, Сталин Гегеля не осилил... "Вождь" никогда не мог и подумать, что "то детище - сталинизм когда-то окажется на обочине истории. МУМИИ ДОГМАТИЗМА Иосиф Джугашвили, будучи способным учащимся духовного училища, а затем и семинарии, быстрее других схватывал постулаты догматического богословия. Как и любое знание, богословие, вопреки сложившемуся у нас представлению, несет немало полезной информации: исторической, социальной, нравственной. Джугашвили же в богословии нравилась сама "упаковка" знаний, их систематизация, даже известная гармоничность. Он, пожалуй, мало верил в содержание многих догматов; они часто казались ему наивными, но вместе с тем в них было нечто такое, что перебрасывало мостик в светскую жизнь. Это "нечто" - взаимосвязь знаний и веры. В писаниях Климента Александрийского, Кирилла- Иерусалимского, Григория Нисского и .других богословов, книги которых в Свое. время читал молодой семинарист, его больше всего занимала идея: нет веры без знания, как и знания без веры. Формула взаимосвязи веры и знания представала обычно в его сознании таким образом: вера предшествует знанию, знание следует за верой. Учитель богословия, помнится, внушал: "Всякий человек по природе своей догматик, ибо верит в возможность нахождения истины до тех пор, пока не убедится в тщете своих усилий. Ведь истина-то и заключается в вере",- резюмировал наставник. Больше других будущему "вождю" почему-то нравились богословские сочинения Хомякова и книга Сильвестера, ректора Киевской духовной академии, "Опыт православного догматического богословия (с историческим изложением догматов)", где утверждалось, что в Священном Писании есть истины, которые церковь должна признавать п о в с ю д у и всегда. Все это осталось где-то далеко-далеко позади, за многими перевалами жизни. "Символы веры" как-то незаметно растворились в повседневности светского -бытия, и Джугашвили-Сталин еще до революции едва ли смог бы сказать что-то внятное о богосознании, о притчах Соломоновых, откровении Иоанна Богослова или послании Иуды. Все это неумолимо унесено временем, и иногда не верилось, что он мог стать священником. Но что-то неуловимое в сознании осталось. Сталин всегда верил в то, что существуют некие доктрины, которые имеют значение неоспоримой истины. Мы тоже, пожалуй, верим и даже убеждены в этом. Но Сталин, став тем, кем он стал, был склонен абсолютизировать эти истины, особенно если они принадлежали ему. У меня есть большие сомнения в том, что он верил всему тому, что утверждал сам. Но этому верили другие. Сегодня мы это знаем точно. О догматизме сталинского мышления я уже говорил раньше. Меня интересует догматизм как один из устоев сталинизма, его важнейший атрибут, способный постепенно завести обществоведение, а затем и общество, в теоретический и духовный тупик. Сталин обладал огромной способностью омертвлять те или иные положения марксизма и превращать их в мумии застывшей, искаженной истины. В Этом он был непревзойденный мастер. Например, Сталин где только мог пропагандировал свое понимание "окончательной победы социализма". Используя ленинские идеи о наличии всего необходимого для построения социализма в нашей стране, Сталин в своем труде "К вопросам ленинизма" неоднократно цитировал "модификации" своих определений. Наконец, он привел основную дефиниций: "Окончательная победа социализма есть полная гарантия от попыток интервенции, а значит, и реставрации, ибо сколько-нибудь серьезная попытка реставрации может иметь место лишь при серьезной поддержке извне, лишь при поддержке международного капитала". Но чтобы показать абсолютную верность, безошибочность собственной формулы, Сталину нужно было продемонстрировать, насколько неверно понимают этот вопрос его оппоненты. Для этого он процитировал Зиновьева: "Под окончательной победой социализма следует понимать, по крайней мере: 1) уничтожение классов я, стало быть, 2) упразднение диктатуры одного класса, в данном случае диктатуры пролетариата... Чтобы еще точнее уяснить себе, как стоит вопрос у нас в СССР в 1925 году, надо различать две вещи: 1) обеспеченная возможность строить социализм,- такая возможность строить социализм вполне, разумеется, может мыслиться и в рамках одной страны, и 2).окончательное построение и упрочение социализма, т. е. осуществление социалистического строя, социалистического общества". Все последующие рассуждения Сталина посвящены попытке доказать, что Зиновьев - маловер и капитулянт. Сталину могли бы позавидовать схоласты в его изощренности выискивать слабые места, не отвечающие его ортодоксии. В свое время средневековый теолог Фома Аквинский видел одну из главных проблем познания в том, совершается ли божественная деятельность на основе свободы воли бога или в основе этой деятельности лежит божественный разум, которому подчинена и его воля. Схоласты могли десятилетиями спорить, что выше: внутренний "свет" разума или "свет благодати" и "Священного Писания". Сталин не опускался до выявления таких "мелочей"; он искал всех тех, кто не верит в построение социализма. Но поскольку никто не выступал против его создания и не возражал в принципе против этой возможности, для генсека особую важность приобретали оттенки, нюансы, тонкости. И здесь Сталин проявлял всю. изощренность и в то же время догматичность своего ума. Заострение внимания на грехах оппозиционеров-Сталин это заметил-всегда производило впечатление на слушателей и читателей. Сталин в данном случае это и сде-лал. - Строительство на авось, без перслективы, строительства социализма при невозможности построить социалистическое общество - такова позиция Зиновьева. Но это ведь издевка над вопросом, а не разрешение вопроса! Но читатель может убедиться, что Зиновьев высказывал лишь сомнения, от которых, впрочем, скоро освободился. Он слишком увязывал судьбы русской революции с международными, делами; это и понятно, ведь он был председателем Исполкома Коминтерна! - Капитуляция перед капиталистическими элементами нашего хозяйства,-распалялся дальше. Сталин,- вот куда приводит внутренняя логика аргументации Зиновьева. Но ничего подобного Григорий Евсеевич и не думал говорить! Он просто говорил о возможности как потенции и. ее противоположности. Однако Сталин пошел еще дальше: - Не надо было брать власть в октябре 1917 года - вот к какому выводу приходит внутренняя логика аргументации Зиновьева,- резюмировал Сталин. Партия критиковала "новуюоппозицию" за ряд ошибочных выводов, но это не давало оснований для того" чтобы Сталин поставил Зиновьева (а заодно и его са-товарищей) по другую сторону политической баррикады. Сталин не мог (и не хотел) понять, что многие неточные, а порой и ошибочные высказывания делались в пылу полемики, яростного спора и диктовались желанием Зиновьева раздуть затухающий пожар мировой революции. Да, Зиновьев" целиком отдаваясь работе в Коминтерне, часто абсолютизировал свои оценки. Для Сталина же эти "вывихи" были не просто объектом товарищеской критики, а поводом для того, чтобы "бить", "громить", "ликвидировать". Несогласие с теоретическими установками Сталина уже в середине 20-х годов квалифицировалось как "враждебное отступление" от марксизма. В последующем даже намек на несогласие с диктатором кончался трагически. Это можно расценить как теоретические диктаторство; впрочем, еще Ницше назвал таких людей "тиранами духа". В одной его, работе приводятся довольно любопытные размышления по этому поводу. "Тираны духа" осуществляют насилие, писал Ницще, "верею в то, что человек обладает истиною, но вместе с тем никогда евде не проявлялись с такой силою свойственные подобной вере жестокость, своеволие, деспотизм ,и злоба". Сталинский догматизм, наложивший свою диктаторскую печать на общественную мысль, был воинственным, упорствующим, беспощадным. Ему помогали в этом его идеологические оруженосцы Жданов, Суслов, Поспелов, Митин. другие "рыцари" догматизма. Особую изощренность в этом деле проявлял М. А. Суслов, настоящий идеологический инквизитор, который сумел и после Сталина на долгие годы сохранить теоретические исследования в состоянии застоя. Опуская везде свои идеологический шлагбаум, консервируя сталинизм, Суслов являлся генератором дуализма, теоретического лицемерия, вступая, например, на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук ,(1962 г.), секретарь ЦК Суслов провозглашая: "Догматизм - наиболее опасная ферма отрыва теорий от практики. Под личиной мнимой верности марксизму-ленинизму догматизм, левый оппортунизм наносят большой вред революционной теории и практике, социализму. Попытки укрыться от жизни под ворохом цитат означают неумение или нежелание оценить новую историческую обстановку, творчески применять и развивать в новых, изменяющихся условиях великие принципы марксизма-ленинизма". Такие выученики Сталина, как Суслов, были мастерами мимикрии; безжалостно изгоняя живую мысль, новаторство, попытки осмыслить новые процессы, они прикрывали свое догматическое ретроградство реверансами в сторону диалектики, "живой души марксизма". Превращая истины в мумии, сталинизм утвердил и такую черту догматизма, как выборочность использования тех или иных положений марксизма. Бесспорно, сама теория научного социализма, работы основоположников марксизма-ленинизма, их выводы подвержены испытанию временем, как и любая теория. Ведь еще К. Маркс говорил: "Мы выступаем перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней!" Некоторые положения, сформулированные классиками, должны рассматриваться лишь применительно к своему времени. Это естественно. Но даже те выводы, которые могут устареть или быть неадекватными нашему сегодняшнему пониманию, мы обязаны уважать и знать. Ведь сейчас никому не придет в голову прекратить печатать те работы классиков, где говорится, допустим, о диктатуре пролетариата. Однако Сталин лично определял, что можно, а что нельзя публиковать из теоретического наследия основоположников марксизма. В фонде Сталина есть много записок с просьбами разрешить предать гласности то или иное письмо Ленина, фрагмент рукописи Маркса или Энгельса. Вот примеры. В июне 1989 года к Сталину обращается М. Б. Митин-директор Института Маркса-Энгельса--Ленина: "Прошу разрешить в очередном номере "Большевика" публикацию двух прилагаемых при сем писем В. И. Ленина ,к Инессе Арманд". Революция предельно лаконична: "Не возр. Ст.". Но институт не всегда получал такое разрешение. Жданов, Митин и Поспелов представили Сталину статью Энгельса "О внешней политике русского царизма", засомневавшись в целесообразности ее публикации. "Вождь" внимательно изучил написанное Энгельсом и сделал на полях пометки следующего содержания: "завоевательные мерзости - не монополия русских царей"; "переоценка роли внешней политики России"; Энгельс, "атакуя внешнюю политику царизма, решил лишить ее всякого доверия в глазах общественного мнения Европы". Затем сделал общее резюмирующее заключение: "Стоит ли после всего сказанного печатать статью Энгельса в нашем боевом органе, в "Большевике", как статью руководящую во всех случаях, или статью глубоко поучительную, ибо ясно, что напечатать ее в "Большевике" - значит дать ей молчаливо такую именно рекомендацию. Я думаю, что не стоит. И. Сталин. 15.У11.1940 г." Поэтому неудивительно, что целый ряд ленинских документов не публиковался в течение целых десятилетий Сталин до конца своих дней держал "взаперти" многие ленинские мысли и идеи. Догматизм признает лишь то, что прямо подтверждает его положения, и отвергает то, что противостоит ему. Это видел еще Гегель: догматизм, писал он, "в более узком смысле состоит в том, что удерживаются односторонние рассудочные определения и исключаются противоположные определения". Даже "левые фразы", к которым часто любил прибегать Сталин, не могли скрыть его линию на консервацию нужных ему теоретических положений марксизма и умолчание тех, которые ему казались сомнительными. Это естественно для догматического мышления: ведь оно всегда считает себя безгрешным. Подлинной энциклопедией догматизма, сборником мумий полуистин и антиистин стал пресловутый учебник "История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс", вышедший более чем 300 изданиями тиражом около 43 миллионов экземпляров! Этот сборник догматов-мумий стал таким же обязательным для взрослого населения страны, как Коран для мусульманских фундаменталистов. Однако историей уже давно доказано, что сознание является самой независимой от власти-сферой. Ереси, сомнения, инакодумство рождаются в значительной мере в результате насилия над сознанием, попыток жестко управлять им или держать в заточении. В самом начале века знаменитый (но по воле Сталина надолго вычеркнутый из истории отечественной общественной мысли) философ В. С. Соловьев опубликовал статью с красноречивым названием "Руководящие мысли". В ней он подверг научной критике статьи профессора Петербургского .университета Н. И. Кареева, напечатанные в сборнике "Историческое обозрение". Кареев пытался указать историкам не только как следует писать историю, как ее изучать, но икак понимать. Соловьев с присущим ему интеллектуальным изяществом показал несостоятельность притязаний автора давать рекомендации, как понимать прошлое. Но куда Карееву до Сталина! Его "руководящие мысли" становились абсолютно обязательными для всех, по крайней мере на словах! Отмечу при этом, что подавляющая часть населения имела уже столь деформированное сознание, что слепо верила "вождю": понимать историю могли только по-сталински. Я ниже постараюсь показать подлинную роль "Краткого курса" в жизни нашего общества. Сейчас же хотелось бы напомнить, что догматический ум Сталина, абсолютизировав значение борьбы партии внутри страны с бесчисленными "врагами", создал искаженный облик прошлого. Конечно, борьба в партии была. И часто - ожесточенная. Это закон диалектики. Нов истории партии Сталин ничего не увидел, кроме борьбы и подлости: коварства меньшевиков, капитулянства ликвидаторов, антисоветизма троцкистов, политического двурушничества своих бывших соратников. Можно даже подумать, по Сталину, что фактически, кроме него самого и группы его сторонников, вся старая партийная "гвардия", говоря его словами,- "изверги из бухаринско-троцкистской банды". Одни Подзаголовки 12 глав "Краткого курса" говорят о многом. История, по мысли "вождя",- это бесконечные враждебные вылазки одних и решительные, мудрые действия других, ведомых Сталиным. "Раскольнические действия меньшевистских лидеров", "Разложение в оппозиционных слоях интеллигенции", "Усиление активности- троцкистов", "Разгром троцкистско-зиновьевского блока", "Политическое двурушничество", "Ликвидация кулачества как класса", "Ликвидация остатков бухаринско-троцкистских шпионов"... Группа историков - Кнорин (правда, "дело" он не закончил - был арестован), Поспелов, Ярославский - в соответствии с решением Политбюро от 16 апреля 1937 года всецело сосредоточилась на написании книги. В ее основе лежала разработанная Сталиным схема периодизации истории партии, а также определение им ее сути как "борьбы большевиков с антибольшевистскими фракциями". Сталину последовательно направлялись отдельные главы, несколько макетов книги. Почтя каждую главу "вождь" решительно "доворачивал" в сторону основной идеи: история партии-это история ее внутрипартийной борьбы. Во главе ее стоял верный соратник и .продолжатель дела Ленина - Сталин. Несмотря на большую занятость другими делами, Сталин, судя по замечаниям в различных вариантах будущей книги, долго сам сидел над "историей". Он хорошо знал: это будет один из самых важных механизмов его длительного влияния на сознание миллионов людей. Сталин, прочитав очередной переработанный текст "Краткого курса" (а их было несколько, пока он одобрил тот, который впоследствии и изучали десятки миллионов людей), и сам не мог не заметить, что история партии выглядит как рыцарское ристалище, где не прекращаются батальные схватки его "ордена" с несметными полчищами врагов. Подумав и решив обезопасить свою концепцию партийной истории от возможной критики в будущем (в настоящем это было исключено), Сталин продиктовал ряд положений, которые после редактирования стали выглядеть так: "Может показаться, что большевики слишком много времени уделяли делу борьбы- с оппортунистическими элементами в партии, что они переоценивали их значение. Но это совершенно неверно. Нельзя терпеть в своей среде оппортунизм, как нельзя терпеть язву в здоровом организме. Партия есть руководящий отряд рабочего класса, его передовая крепость, его боевой штаб. Нельзя допускать, чтобы в руководящем штабе рабочего класса сидели маловеры, оппортунисты, капитулянты, предатели. Вести смертельную борьбу с буржуазией, имея капитулянтов и предателей в своем собственном штабе, в своей собственной крепости,- это значит попасть в положение людей, обстреливаемых и с фронта и с тыла. Не трудно понять, что такая борьба может кончиться лишь поражением. Крепости легче -всего берутся изнутри". Такова "фронтовая" точка зрения Сталина и сугубо военная терминология. За заголовками "курса" стоит мумифицированная история,, длинный перечень догм. В конечном счете все они.должны подчеркнуть одну из главных идей сталинизма: все решается наверху. Привычные слова -"указание товарища Сталина", затем Хрущева, Брежнева - означали: не сомневаясь исполнять распоряжение сверху. Власть всегда права. Вождь не ошибается. Даже самодержцы не требовали такого бездумия. Реальные события и факты в "Кратком курсе" сплошь и рядом перемежаются высохшими мумиями сталинских представлений. Вот лишь некоторые из них. Одна из таких мумий догматизма - абсолютизация революционных скачков и принижение роли реформ. "Чтобы не ошибиться в политике, надо быть революционером, а не реформатором". Такая мировоззренческая и методологическая установка оправдывала волюнтаризм, силовые решения, заранее давала право "вождю" на любые радикальные шаги, которые он считал нужными. Такой, например, как. переход "к политике ликвидации, к политике уничтожения кулачества, как класса". "Революционный", скачкообразный волюнтаризм Сталина был освящен "Кратким курсом", как высшая марксистская истина. Сами слова "реформа", "эволюция" были синонимами враждебного, чуждого, уцененного историей. Еще одна мумия догматизма - утверждение о том, что экономика СССР это вершина совершенства в сегодняшнем мире. В нашей стране, провозглашал "Краткий курс", производственные отношения "находятся в полном соответствии с состоянием производительных сил... поэтому социалистическое производство в СССР не знает периодических кризисов перепроизводства и связанных с ним нелепостей". Что касается "нелепостей" перепроизводства, то, действительно, Сталин приложил свою руку к тому, Чтобы этого никогда у нас не было. Однако перманентное состояние нехваток, унизительного товарного дефицита, низкого, качества продукции, производства, ориентированного лишь на количественные показатели, возводились в рант закономерности. Можно перечислить множество подобных мумий догматизма, но я назову еще лишь одну. Сталину удалось (и это неоднократно подчеркивалось в "Кратком курсе") создать устойчивое впечатление, нет, скажу сильнее - сформировать мировоззренческую установку у советских людей, что все неудачи, провалы, трудности связаны лишь с деятельностью многочисленных "врагов народа", от которых наконец начали решительно и широко избавляться с 1937 года. "Краткий курс" не скупится на эпитеты в адрес старых коммунистов, "ленинской гвардии", творцов Октября: "банда врагов", "подонки человеческого рода", "троцкистско-бухаринские изверги", "белогвардейские пигмеи и козявки", "ничтожные лакеи фашистов" и т. д. Обязательный для всех учебник наставлял миллионы большевиков и беспартийных: "Нужно, чтобы члены партии были знакомы не только с тем, как партия боролась и преодолевала кадетов,, эсеров, меньшевиков, анархистов, но и с тем, как партия боролась и преодолевала троцкистов, "демократических нейтралистов", "рабочую оппозицию", зиновьевцев, правых уклонистов, право-левацких уродов и т. п. Нельзя забывать, что знание и понимание истории нашей партии является важнейшим средством, необходимым для того, чтобы обеспечить революционную бдительность членов партии". Главному творцу "энциклопедии марксистских знаний" требовалось, чтобы все жили в напряжении, ожидании вылазок врага, постоянной настороженности по отношению к окружающим, сослуживцам, коллегам: "Враг не дремлет!" Помимо тех общих параметров, которые были заданы авторам "Краткого курса" в 1937 году в письме "Об учебнике истории ВКП(б)", Сталин позаботился и о максимальной антитроцкистской направленности "труда". Где только можно в текст "внедрялся" Троцкий. Например, в фрагменте: "Как установлено теперь процессом антисоветского "правотроцкистского блока" в 1938 году, мятеж "левых" эсеров был поднят с ведома и согласия Бухарина и Троцкого и являлся частью общего плана контрреволюционного заговора бухаринцев, троцкистов и "левых" эсеров против Советской власти",- выделенные слова вписаны сталинской рукой. Всем содержанием "труда" люди готовились, воспитывались на том, чтобы смотреть на окружающий мир глазами Сталина, видевшего едва ли не в каждом третьим гражданине Отечества "сомнительного субъекта", "двурушника", "притаившегося врага". Замечу вместе с тем, что "Краткий курс" был достаточно популярен в стране не только потому, что пропагандистский аппарат в духе указаний Сталина сделал его "главной книгой" общества на многие годы, но и потому, что ее предельно примитивное, схематическое изложение импонировало многим людям, все больше привыкавшим к тому, что за них думают, и довольствовавшимся этой убогой духовной пищей. Догматические мумии оказались очень доступными и понятными (за исключением второго параграфа четвертой главы). Не нужно было рыться в первоисточниках, литературе, а главное - не нужно напряженно размышлять: все разложено по политическим нишам, все действующие лица окрашены в соответствующие цвета (а их, этих цветов-здесь лишь два), везде даны ясные однозначные оценки. По предложению Сталина авторы позаботились, чтобы каждая глава завершалась "Краткими выводами", написанными в стиле политических инструкций. Остается-лишь заучить "разжеванные положения". Такая книга стала основным орудием активного насаждения догматического мышления в партии и стране. Так, мумии-антиистины перекочевывали из книги в общественное и индивидуальное сознание. Отныне вся система политического образования и партийного просвещения на долгие годы била основана на "Кратком курсе", доносившем до сознания миллионов людей грубо деформированные фрагменты ленинизма. Едва ли стоит удивляться, что и сегодня так много приверженцев "вождя"! "Краткий курс" сыграл здесь не последнюю роль. По сути, кроме узкого круга людей - ученых, интеллигентов,- поколения 30-х и 40-х годов не знали подлинного Ленина, его работ. Зато "Краткий курс", чьим автором скоро стал считаться сам "вождь", был буквально "нафарширован" сталинскими цитатами. Например, последние три главы "курса", объемом немногим более семидесяти страниц, содержат более шести десятков (!) упоминаний, цитат, "выводов" Сталина. Сам автор "Краткого курса" сделал себя и главным его "героем". Выступая 1 октября 1938 года перед пропагандистами Москвы и Ленинграда в связи с выходом "труда", Сталин проводил свою магистральную мысль: без -учеников Ленина (конечно, "вождь" имел в виду лишь себя), которые били в "одну точку", он не уверен, была ли бы Советская власть. Рекомендовал изучать "Краткий курс" вместе с "книгой товарища Сталина "Об основах ленинизма", которая дает все основное". "Краткий курс" Сталин назвал "манифестом - песнь песней марксизма". Учитывая состав совещания, не преминул предупредить, что мы "часть интеллигенции не воспитывали; ее завлекли в свои сети иностранные разведки. Это добыча иностранных разведок". Наставляя пропагандистов, как использовать "манифест", Сталин одновременно предостерегал от вольнодумства, которое может кончиться лишь сетями "иностранных разведок". Отныне "Краткий курс", стал сталинским цитатником, по которому проверялась ортодоксальность и политическая надежность каждого. Подобная идеологическая пища, догматическая и антиисторическая по своему содержанию, вела к духовному обнищанию, теоретическому упрощению и Примитивизму. Сталин удобрил почву для взращивания обширной прослойки элементарно мыслящих людей, из которых непрерывно рекрутировались карьеристы, доносчики, ревностные службисты,- бездумные исполнители. Именно эта прослойка пополняла бюрократический аппарат, карательные органы, ряды функционеров разных уровней. Маленков, как свидетельствует его архивный фонд, пропустил "через себя" многие тысячи людей, назначавшихся на партийную работу (выбирали на пленумах автоматически), в органы внутренних дел, аппарат министерств. Критерием идейной, теоретической зрелости служили отсутствие "компроматов" со стороны "органов" и работа над сталинской "настольной книгой". Некоторых людей вызывали в Москву для беседы. Сам Маленков, с одутловатыми щеками, важный, развалившись в кресле, или чиновник по его указанию среди задаваемых вопросов обязательно подбрасывали и один-два из "Краткого курса" или других сталинских работ: - Какой уклон является главным, наиболее опасным? (Тут был подвох; не всем удавалось вспомнить, что Сталин учил: главный уклон тот, с которым перестали бороться.) - Когда и где товарищ Сталин сказал: "Кадры решают все"? И другие подобные "премудрости". Идейного заряда "Краткого курса" хватило более чем на десятилетие. До войны сталинский цитатник господствовал в общественном сознании не только потому, что этого добивались пропагандисты, но и потому, что миллионы людей, повторю еще раз, как бы увидели в одной книге предельно сжатое и доступное изложение целой эпохи. Большинство не понимало, что портрет времени, набросанный в "Кратком курсе", был до предела искажен. Насаждение догматического мышления в стране осуществлялось всей системой политического воспитания. Наиболее заметными проводниками сталинской линии в этом вопросе были А. А. Жданов, после его смерти М. А. Суслов, Жданова Сталин заметил давно. Конечно, многое о нем "вождь" узнал позже, когда молодой секретарь Нижегородского губкома партии в 1925 году вошел в состав ЦК (кандидатом в члены). В 1929 году Сталин пригласил секретаря Горьковского крайкома партии (город к этому времени уже переименовали) к себе в Кремль на беседу. Тридцатитрехлетний крепыш произвел на генсека хорошее впечатление. Расспросил о положении в Горьком, о настроении людей, о том, как в городе отнеслись к высылке Троцкого, исключению из партии и ссылке большой группы его сторонников. Попутно поинтересовался, кто из родных Жданова живет сейчас в его родном городе Мариуполе, поддерживает ли он связь с Шадринском, где началась его партийная карьера в годы гражданской войны. Жданов, удивившись про себя осведомленности генсека, коротко и толково обо всем доложил, с оптимизмом оценил перспективы начала колхозного движения в крае, заявил о стремлении большевиков краевой организации досрочно выполнить пятилетний план. Попрощались. Сталин что-то пометил в своей загадочной тетради. Умные глаза, интеллигентен, ничего не попросил, как бывает в таких случаях (машин, людей, дополнительные ассигнования). Оценка молодым секретарем перспектив колхозного движения и необходимости ударного развития промышленности удивительно совпали с тем, что думал об этом сам Сталин. А Жданов, вернувшись в Горький, поинтересовался, где должна состояться ближайшая по срокам партийная конференция. Оказалось - в Сормовском районе. Поехал и выступил там с докладом, уделив главное внимание тем выводам и указаниям, которые получил во время беседы от Сталина. Особо обратил внимание партийцев, что еще не все сторонники Троцкого разоружились, призвал к бдительности. В следующем году, на XVI съезде партии Жданов избирается уже членом ЦК. Затем карьера его стала еще более стремительной. В 1934 году Жданов после убийства Кирова возглавил Ленинградскую партийную организацию и одновременно стал секретарем ЦК ВКП(б). С февраля 1935 года-кандидат в члены, а с 1939 года- член Политбюро. Был близок лично к Сталину; одно время даже породнился, когда его сын Юрий женился на дочери Сталина Светлане. Но брак был непрочным. Сталин был доволен Ждановым и как членом Военного совета Ленинградского фронта. В 1944 году по инициативе Верховного Жданову присваивают звание генерал-полковника, В то время лишь единицы среди политработников удостаивались этого высокого звания. В конце войны Сталин испытал Жданова, если так можно сказать, на военно-дипломатическом поприще, когда тот вел дела с финнами, после того как в 1944- году с ними было заключено перемирие. В архиве Жданова сохранился ряд телеграмм Сталину. Вот одна из.них: "Теварищу Сталину И. В. Товарищу Молотову В. М. Сверх молния Сегодня, 18 января 1945 года был у Маннергейма. Встреча проходила один на один и продолжалась около 2-х часов. Маннергейм сказал, что после многих лет вражды наступило время произвести коренной поворот в отношениях между нашими государствами. Военные оборонительные линии против СССР, я убедился, бесполезны, если нет хороших отношений. В 39 году Маннергейм, как он заявил, не хотел войны, как и войны 41 - 44 годов, в благоприятном исходе которой сомневался еще до ее начала. Выразил согласие на сотрудничество по береговой обороне, а на суше будет защищать страну один. Спросил, есть ли типовые договора? Я сказал, как будто есть, например с Чехословакией. Прошу указаний. А. Жданов". Ответил члену Политбюро не Сталин, а Молотов. Ответил жестко: "Вы забежали вперед, Заключение пакта с Маннергеймом подобного тому, как мы заключили с Чехословакией, - это музыка будущего Наде вначале восстановить дипломатические отношения. Не пугайте Маннергейма радикальными предложениями. Выясните лишь его позицию. Молотов". Через день Жданов снова докладывает Сталину: "Вновь был у Маннергейма" Я сказал, что заключение пакта подобного чехословацкому - "музыка будущего", после восстановления дипломатических отношений. Маннергейм ответил, что он понимает: Финляндия как страна находится под надзором и пока не может иметь другой тип отношений с СССР, Было видно, как он разочарован". Далее следовали конкретные вопросы по линии Союзной контрольной комиссии. Сталин утвердил предложения советской стороны, подумав, возможно, что после войны можно будет использовать Жданова при решении и международных вопросов. К слову говоря" именно Жданов по поручению Сталина занимался делами Коминформбюро. Зачем я делаю такие большие отступления? Чтобы Показать: Сталин все время проверял людей, на которых делал ставку. Иногда- проверяя долго, порой всю жизнь. Но не прощал ни одного крупного промаха. Жданов всегда оправдывал доверие Сталина, хотя, к?к знать, если бы не его скоропостижная смерть в возрасте 52 лет в августе 1948 года, не захватил бы и его ленинградский смерч? Его сын Юрий Андреевич Жданов, считает, что Сталин в конце жиз" ни отца так же к нему остыл, как вначале к Вознесенскому, Кузнецову, а несколько позже и к Молотову, Но что касается охлаждения Сталина к Жданову, то это предположения, основанные лишь на ряде косвенных доказательств. Работая с 1944 года непосредственно в ЦК ВКП(б), Жданов показал себя Жестким, безжалостным куратором идеологии и культуры. Догматизм насаждался не просто путем обожествления "теоретического гения вождя", он утверждался в сознании целой системой запретов: что можно и что нельзя показывать кинематографу, театру, сочинять писателям, музыкантам, писать, философам и историкам... На каждом шагу были бесчисленные табу. Жданов их умело расставлял, чем оправдывал доверие Сталина. Духовная жизнь после войны также быстро закоченела, не успев оттаять после 1937-1938 годов. В ней появились свои многочисленные мумии догматизма. В сборнике исторических рассказов и воспоминаний, изданном в 1979 году в Париже, приводятся впечатления очевидца, присутствовавшего в августе 1946 года в Смольном на докладе Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград". Приведу фрагмент воспоминаний, подписанных, инициалами Д. Д. "Докладчик вошел с правой стороны, за спиной публики, сопровождаемый большой группой людей. В руке у него была папка. При электрическом освещении волосы ярко блестели. У него был вид человека, хорошо поспавшего и принявшего ванну. Все встали. Раздались аплодисменты. Докладчик подошел к трибуне. Было пять вечера. -Как обычно был предложен президиум из видных деятелей литературы. Даже чуть-чуть посмеялись, потому что писатели забыли предложить в президиум собственного секретаря Прокофьева. Докладчик улыбнулся и вполголоса пошутил. В зале быстро установилась тишина. Докладчик минуту помолчал и стал говорить. Через несколько минут установилась невероятная тишина. Зал онемел и окаменел. Его все более замораживало и за три часа он превратился в твердую белую глыбу. Доклад ошеломил. Люди расходились молча". Таким был Жданов, один из высших интеллектуальных надсмотрщиков Сталина, хранитель его идеологических мумий. Суслова многие в партии, кто знал его действительную роль, называли "серым кардиналом". Он и Маленков были одними из основных жрецов аппаратной работы. Сталин в полной мере оценил его (как и Шверника) после своего 70-летнего юбилея. Все было организовано, по мнению "вождя", превосходно. Идеологическая сторона юбилея была в основном за Сусловым. Думаю, лучше всего могли бы характеризовать Суслова его собственные высказывания, допустим, о Сталине и Хрущеве. Высказывания до их смерти или смещения и после. Я не собираюсь приводить эти диаметрально противоположные как будто принадлежащие совершенно разным людям суждения. Словом, Суслов никогда не отличался принципиальностью в том, что касалось "вождей". Молился лишь тому, кто был у руля, и безжалостно топтал ушедшего. Худой, болезненного вида человек, ходивший всегда в поношенном костюме, он тем неменее более других ценил жизненные блага. У Суслова было ярко выраженное "шлагбаумное" мышление: не пускать, не разрешать, не позволять, не потакать. Его побаивались не только люди среднего уровня, но и находившиеся рядом с ним. Тридцать пять лет, начиная с 1947 года, он в качестве секретаря Центрального Комитета заправлял идеологией. Этот человек сделал очень многое для цементирования догматизма в отечественном обществоведении не только при Сталине, но и после него. Главный идеолог партии, однако, не смог за десятилетия своей работы в ЦК выдвинуть хоть сколько-нибудь запоминающуюся, свежую идею или концепцию. Этот человек всю жизнь был хранителем догм сталинизма, а затем, формально отринув Сталина, не переставал всемерно способствовать консервации его старых мифов. Именно Суслов до самой смерти Сталина был одним из самых рьяных пропагандистов сталинских работ, "Краткого курса", который незаметно, несмотря на все усилия, терял свою "идеологическую силу". После войны постепенно стало ясно, что этот "шедевр" исчерпал возможности для идеологического воздействия на людей. Началась не просто стагнация, а широкое омертвление обществоведения. Сталин сделал новые инъекции с помощью своих брошюр "Марксизм и вопросы языкознания" и "Экономические проблемы социализма в СССР". Реагируя на многочисленные письма, вызванные, в частности, первой работой, некоторые из ответов Сталин по своему обыкновению предал гласности. В "Ответах товарищам" Сталин подчеркивал, что "марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох и периодов. Марксизм является врагом всякого догматизма". Нельзя не согласиться, что марксизм враждебен догматизму. Но в данном случае Сталин, естественно, отождествлял свое "учение" с марксизмом. Новые работы Сталина, которые, кстати, писали ему крупные ученые, а он лишь придавал им типично сталинский вид, так же глубоко и безнадежно догматичны, как практически и все написанное им ранее. Справедливости ради скажу: после Ленина Сталин был одним из тех немногих руководителей, который обычно сам работал над своими статьями, речами, книгами (за исключением последних). Сейчас я не касаюсь их содержания. Правда, есть подозрения, что в ряде случаев он заимствовал идеи, положения для "Основ ленинизма", "К вопросам ленинизма" у других лиц. Но, повторю, свои работы Сталин, как правило, писал сам. В дальнейшем эта традиция была утрачена: в какой-то мере Хрущев, но особенно Брежнев и Черненко лишь "озвучивали", и то не всегда внятно, написанное другими. В Соединенных Штатах, например, известны фамилии спичрайтеров, готовящих речи .президентам. В этом, видимо, нет ничего предосудительного. Но когда люди начинают издавать многочисленные тома своих сочинений, едва ли даже их прочитав?! Думаю, Брежнев, например, не только ничего не писал сам, но и никогда не-читал своих трудов, заключенных в обложки величественных фолиантов. Он не понимал, что "его" многочисленнее тома - письменные памятники его тщеславию и посредственности. Попытка Сталина оживить в конце своей жизни закостеневшее обществоведение оказалась запоздалой. Судьба отвела ему для этого слишком мало времени. Что касается работы "Марксизм и вопросы языкознания", то вокруг нее пропагандистская машина еще успела организовать подобающий шум, появились многочисленные публикации, брошюры, циклы лекций, привлекающие внимание к неослабевающей "гениальности" Сталина. Пропагандистам, правда, было трудно вразумительно отвечать на вопрос, почему стареющий "вождь" на склоне лет занялся языкознанием, относительно узкой областью ..науки. Только специалисты, конечно, могли заметить, что "вождь" явно промахнулся; критикуя довольно одиозные взгляды академика Н. Я. Марра, которые ив среде языковедов не пользовались популярностью. К тому же очень многие знали, что брошюра в значительной степени написана академиком В. В. Виноградовым. Попытки Сталина попутно рассмотреть некоторые методологические вопрос" (базис, надстройка, классовость, язык, мышление и др.) выглядят часто не просто примитивно, но и наивно. Вторжение Сталина в весьма специальную область науки не привело, как он ожидал, к заметному оживлению общественных наук, не дало желаемого импульса росту его славы "теоретика". Более тщательно Сталин готовился к публикации своей экономической работы. И здесь "вождь", как и в предыдущей брошюре, остался верея катехизисному принципу: вопросы и ответы. Вопросы об экономических законах, товарном производстве, законе стоимости и многие другие. Формально труд Подготовлен как замечания по экономическим вопросам в связи с ноябрьской дискуссией 1951 года и оценкой проекта учебника политэкономии, который, как я уже упоминал, писал Д. Т. Шепилов с небольшой группой ученых. Сталин был уже стар, и небольшая книжка объемом. около 100 страниц, вышедшая в конце 1952 года, за несколько месяцев до его смерти, готовилась другими. Правда, больной "вождь", как всегда, основательно "прошелся" несколько раз по тексту, высказал устные пожелания авторам. Но многие положения брошюры несут отчетливую личную печать догматического мышления диктатора. Например, говоря о колхозном Производстве, он по-прежнему упорно выдавал желаемое за действительность. В этом обнаженно проступала полная некомпетентность и абсолютное незнание Сталиным сельского хозяйства. Судите сами. По его настоянию в книжку включен такой фрагмент: "Государство может распоряжаться лишь продукцией государственных предприятий, тогда как колхозной продукцией, как своей собственностью, распоряжаются лишь колхозы. Но колхозы не хотят отчуждать своих продуктов иначе, как в виде товаров, в обмен на которые они хотят получить нужные им товары". Разве Сталин не знал, что колхозы по-прежнему ничем не распоряжаются, что положение этого подневольного сословия, в которое превратила крестьян сталинская аграрная политика, дошло до черты, за которой была лишь полная безысходность? Как правило, в старом, традиционном ключе рассмотрены и многие другие вопросы политической экономии, исторического материализма. Вновь видна попытка реанимации давно высохших мумий, сопровождаемая лишь новыми ошибками или повторением давно сказанного. Правда, похоже, что настоящие авторы (вольно или невольно) сыграли со Сталиным злую шутку. Сформулированный ими "основной-экономический закон социализма" почти дословно повторяет то, что более полутора десятилетий назад сказал Карл Каутский, которого Сталин презирал как реформиста... Каутский, как и Сталин, определял закон не через прибыль, а через максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей общества. Я уже отмечал, что Сталин был исключительна плохим пророком. Большинство его предсказаний оказались неудачными. Его последняя работа вновь подтвердила эту оценку. Раскрывая вопрос о неизбежности войн между капиталистическими странами, Сталин, по существу, повторил тезисы, которые были актуальны и верны лишь в 30-е годы. Состарившийся "вождь" застыл в своем понимании мира на уровне тех лет. Он категорически заявил, что "неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе", высказав попутно еще более сомнительный и ошибочный тезис о том, что вероятность войны между капиталистическими странами ныне сильнее, нежели "между лагерем капитализма и лагерем социализма". Сталин, размышляя "по-коминтерновски", явно не понял роль движения сторонников за сохранение мира: возможно, "при известном стечении обстоятельств борьба за мир разовьется кое-где в борьбу за социализм, НО это будет уже не современное движение за мир, а движение за свержение капитализма". По существу, Сталин не почувствовал зарождения нового подхода к мировым делам. Возможно, ему (но ведь он "гений"!) было трудно говорить о том, что атомное оружие, которым обладал теперь и Советский Союз, скоро "перерастет" цели, во имя которых оно создавалось. Сталин не смог в дымке грядущего увидеть рубеж, предел, за которым война перестает быть разумным, рациональным средством политики. Наверное, я слишком многого требую от Сталина... Но, повторюсь, ведь все его считали гением! А он вновь вытащил на Свет мумии антиистин, которые могли как-то помочь ответить на вопросы еще полтора десятилетия . назад, например о том, что закон неизбежности войн остается в силе. Вывод, который он предлагал, мог сделать ветры "холодной войны" еще более ледяными: "чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм". Сталин остался верен себе: чтобы созидать, надо уничтожать. Догматизм, склонный рассматривать мир И человеческое познание в статике, неизменности, а теоретические положения в вековой застылости, принес нашему обществу множество бед. В теории, социальной жизни, истории господствовал волюнтаризм. Нет, пожалуй, ни одной науки, формы общественного сознания, которые бы ни подверглись догматическим деформациям. История - особая область, в которой Сталин стремился насаждать стереотипы своего видения прошлого. Что касается истории партии, то это - "два вождя", а затем - он, преемник, "Ленин сегодня". В партийной истории особое место отводилось раскрытию роли Сталина в деле разгрома многочисленных "фракций" и "оппозиций", в индустриализации и коллективизации, построении социализма, победе над фашизмом. Постепенно в партийной истории, как об этомсвидетельствуют "Краткий курс", "Краткаябиография", другие апологетические работы, никому рядом с "вождем" места не осталось. Даже Ленин, с помощью "личных" историков, был отодвинут в сторону. История партии стала историей свершений одного Сталина. Фальсификации, умолчания, искажение истины стали рассматриваться как вполне допустимые во имя "высших интересов". Серьезному пересмотру подверглась и история СССР, Характер догматических штампов, насаждавшихся в этой области обществоведения, в известной мере показывает записка Жданова (август 1944 г.) с его замечаниями и проектом Постановления ЦК ВКП(б) "О недостатках и ошибках в научной работе в области истории СССР". В своих замечаниях Жданов подвергает резкой критике профессоров Б. Сыромятникова, А. Яковлева, Е. Тарле за то, что они нашли нечто положительное в политике ряда русских царей. Автор записки считал, что не следует давать в исторических учебниках портреты Чингисхана, Батыя, Тимура, Лжедмитрия. Полагал, что присуждение Сталинской премии А. Яковлеву за труд "Холопство и холопы в Московском государстве XVII века" было ошбкой. Но, когда очередь дошла до характеристики царей, к которым, как знал Жданов, благоволил Сталин, в частности Ивана Грозного, тон записки изменился: "Иван Грозный для своего времени был несомненно передовым и образованным человеком и с помощью дворян смог укрепить свою абсолютную власть. Его многочисленные пытки и казни, как и вся деятельность Грозного, была прогрессивной (как "проницателен" автор записки.- Примеч. Д. В.), способствовала убыстрению исторического процесса и превращению России в мощную централизованную державу". Такие постулаты Сталину были нужны, это было в его духе. Опираясь на догматические представления, Сталин произвольно "нарезал" этапы, рубежи движения и развития. Думаю, что, поживи Сталин еще пятилетку-другую (хотя об этом страшно и подумать!), он бы, пожалуй, объявил о построении коммунистического общества как о свершившемся факте, точно так же, как провозгласил полире построение социализма. Его представление о том, что, создав социалистический базис общества, нужно лишь "доделать" надстройку, рождало у людей ощущение, что страна, где еще множество труднейших проблем, где идут кровавые чистки, где все равны в бедности, где все зацентрализовано,- это и есть тот идеал, к которому стремились большевики. Такими утверждениями невольно формировались извращенные взгляды о социализме. Сталин возвел в закон опережение спроса населения по сравнению с производством, дав понять тем самым, что постоянные дефицит и нехватки самого элементарного - закономерность социализма. Догматический взгляды в области Права были связаны с упрощенным пониманием существа законности. По Сталину - это лишь неотвратимость кары, подавления, наказания за любые нарушения советских законов. Вопросы правовой культуры, единство прав и обязанностей граждан, подотчетность властей представительным органам власти признавались неактуальными. В целом-общественные науки вынуждены были просто прозябать. Примитивное комментаторство не только убило душу науки, но и резко ограничило "ареал" ее влияния. С конца 30-х годов, повторюсь еще раз, можно было лишь комментировать сказанное самим Сталиным. У всех ученых-от начинающих обществоведов до академиков - темы "исследований" были сходными: роль И. В. Сталина в развитии экономической науки; значение труда И. В. Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР" для развития философской науки; И. В. Сталин о теории государства и права; решающий вклад И. В. Сталина в развитие военной науки и т.д. Мне удалось обнаружить в библиотеках (но это, видимо, не все) около 550 (!) книг и брошюр на аналогичные темы, написанных с 1945 по 1953 год. Научная мысль оказалась в тисках примитивного догматизма. Можно только предполагать, сколько зачахло, засохло, погибло настоящих талантов, не имевших возможности во весь голос заявить о себе новыми концепциями, идеями, книгами, открытиями! Мумии догматизма были свинцовыми и придавили слишком многих. Мы еще не знаем всего ущерба, который причинен сталинизмом интеллектуальному потенциалу общества. Большой вред сталинский догматизм нанес естественным и техническим наукам. Задержано на много лет развитие генетики и предана остракизму кибернетика. Дело в том, что при оценке новых сфер и новых идей научного знания в естественных и технических науках к ним подходили с вульгарно-политических позиций, а то и просто явно невежественных. Поиск "космополитов" еще больше обрекал науку на изоляцию, догматическое омертвление. Статьи типа "Космополитизм на службе империалистической реакции" (Известия, 1950, 18 апреля) отбивали какую-либо охоту поддерживать научные контакты с зарубежными исследовательскими центрами. Упоминание в научном иностранном журнале фамилии советского ученого или приглашение его на международный конгресс было делом небезопасным. Попытки механического перенесения сталинских формул "диалектики" на вопросы развития биологии, как это прекрасно показал, например, В. Д. Дудинцев в своих "Белых одеждах", были равносильны самоубийству науки. Но, если точнее, это было не самоубийство, а покушение на убийство. Если бы так продолжалось еще пять или более лет, наука, большая наука, рисковала откатиться очень далеко. В тех условиях, уловив прагматическое требование Сталина ("в науке нужен немедленный практический результат"), быстра выплыли на поверхность люди типа Т. Д. Лысенко. В печати тогда появлялись разгромные статьи, бичующие "раболепствующих" советских морганистов. Например, в статье доктора биологических наук И. Глущенко "Реакционная сущность вейсманизма" поносились советские ученые-генетики Дубинин, Филипченко, Кольцов, Серебравский и превозносился академик Лысенко, показавший "убогую практическую деятельность" отечественных морганистов в своем докладе "О положении в биологической науке". Для Сталина естественные и технические науки оставались, по существу, областью алхимии, чего-то загадочно-таинственного, связанного с по-стижением нового. Ему казалось, что в науке главное - организация. Он часто скептически смотрел на те или иные сообщения о научных достижениях и открытиях, если они были ему непонятны. "Вождь" верил, что научное творчество возможно и в ГУЛАГе. Те же кто казался Сталину опасным и был не способен перейти на догматические рельсы сталинизма, безжалостно уничтожались или .ссылались в бесчисленные лагеря. Это сотни талантливых людей, и среди них-А. К. Гастев, Н. И. Вавилов, Н. А. Невский, Н. П. Горбунов, И. А. Теодорович. О. А. Ерманский, А. И. Муралов, Н. К. Кольцов, Н. М. Тулайков, Г. А. Надсон, А. Н. Туполев, В. М. Мясищев, В. М. Петляков, С. П. Королев, И. Т. Клейменов и многие другие. Ученые, которым сохранили жизнь, работали в особых учреждениях, лагерных лабораториях, находившихся под наблюдением 4-го спецотдела МВД СССР. Здесь Сталин подходил к науке с сугубо прагматических позиций; его уже мало интересовало мировоззрение и политические взгляды осужденных. Важно, чтобы бил быстрый результат. А когда он достигался, Сталин иногда даже проявлял "милосердие" - сокращал сроки отсидки, а порой даже освобождал из-под стражи. Ведомство Берии систематически докладывало Сталину о результатах работы ученых в неволе. Вот несколько таких сообщений: "Товарищу Сталину И. В. Группа заключенных специалистов 4-го спецотдела МВД под руководством заключенного специалиста профессора Стаховича К. И. и профессора Винблат А. Ю., инженера Тэйфель Г. К., продолжительное время работает над созданием отечественного турбовинтового двигателя. Основываясь на результатах своих теоретических исследований, группа выдвигает предложение по созданию двигателя "ТРД-7Б". Прошу рассмотреть проект решения Совета Министров. 18 мая 1946 года. С. Круглов". "Товарищу Сталину И. В. Заключенным специалистом А. С. Абрамсоном (осужден на 10 лет) в 1947 году предложена новая, оригинальная система экономичного карбюратора для автомобильных двигателей. Испытания на ЗИС-Г50 дали экономию горючего 10,9 %... Предлагается сократить срок наказания на 2 года А. С. Абрамсону и инженеру-механику М. Г. Арджеванидзе и инженеру-конструктору Г. Н. Цветкову. Прошу Вашего решения. 8 февраля 1951 года. С. Круглов". Сталин согласился. Но понимал ли он, что инженерно-техническая мысль в этих и во множестве других случаев не опиралась на его "лучезарные" идеи, что методологией подхода ученых, инженеров служили просто глубокие знания, подлинное творчество, изобретательство, не замутненное идеологической дребеденью сталинизма. Догматическое отношение к марксизму-ленинизму не могло не затронуть и процесс изучения ленинских работ. Оказывается, Ленина уже нельзя понять без того, чтобы то или иное его положение не комментировалось с помощью сталинских цитат. В вузах прежде всего проверялось, как студент конспектирует сталинские труды. Помню, в бытность курсантом Орловского танкового училища после семинара меня задержал преподаватель. Это был уже немолодой подполковник. Курсанты его любили, если так можно сказать, за "добродушие". Когда мы остались одни, этот подполковник (прошло много лет, и я, к сожалению, не помню его фамилию). Подавая проверенный им мой конспект первоисточников, негромко, по-отечески, сказал: - Хороший конспект. Сразу видно, не списываешь, а думаешь вначале. Но мой совет: сталинские работы конспектируй полнее. Понимаешь,- полнее! И еще. Перед фамилией Иосифа Виссарионовича не пиши сокращений типа "тов."; пиши полностью--"товарищ". Ты меня понял? -внимательно посмотрел преподаватель. - Так точно, товарищ подполковник, понял! Вечером мой сосед по казарме поделился со мной, что с ним и еще с некоторыми курсантами преподаватель истории КПСС провел такие же беседы. Ожидалась комиссия, и, по слухам, в соседнем училище на эту "политическую незрелость", что была в моем конспекте, здорово "обратили внимание", Можно и сейчас еще спросить пожилых людей, чья молодость прошла в те годы, как изучались сталинские работы. Многие помнят сталинские труды "К вопросам ленинизма", "Об основах ленинизма" с их подзаголовками: "Метод", "Теория", "Диктатура пролетариата", "Крестьянский вопрос", "Национальный вопрос", "Стратегия и тактика", "Партия"... Когда-то многие даже умилялись простоте, ясности этих примитивных догм. Учили их везде: в техникуме, училище, институте, на производстве, в партии, профсоюзах, комсомоле. Дело даже не в том, что все эти откровения до предела упрощены. Каждый пишет как может. Главное в том, что эти мумии догматизма, засушенные и извращенные истины Сталин законсервировал на десятилетия, превратил их в азбуку марксизма. Хотя уже и тогда (вот ирония судьбы!) Сталин, считая себя диалектиком, предавал анафеме "догмы" оппортунистов II Интернационала. Так и нумеровал их: "догма первая", "догма вторая", "догма третья"... Чем больше твердили сталинские догмы, тем послушнее становились люди. мумии сталинских догм - одно из средств превращения люде