Борислав Алексеевич Печников. "Рыцари церкви". Кто они? Содержание. 1. ОБНАЖЕННЫЕ МЕЧИ. (Вместо предисловия) 2. ЛАНГЕДОКСКАЯ НАХОДКА И ТАЙНЫ КАТАРОВ. 3. "БЕДНЫЕ РЫЦАРИ ХРИСТА". 4. ГОСПИТАЛЬЕРЫ ВЧЕРА И СЕГОДНЯ. 5. КАТОЛИКИ ИЛИ ОКУЛЬТИСТЫ? 6. МАСОНЫ "ЦЕНТР НЕЗРИМОЙ ВЛАСТИ" 7. ТЕВТОНСКИЙ ОРДЕН: АНАРХИЗМ ИЛИ...? 8. "ОПУС ДЕИ": РЕЛИГИЯ И ВЛАСТЬ. 9. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. ОБНАЖЕННЫЕ МЕЧИ. (Вместо предисловия). В год от воплощения Господня тысяча девяносто пятый, в то время, когда в Германии царствовал император Генрих, а во Франции - король Филипп, когда во всех частях Европы произрастало многообразное зло и вера колебалась, в Риме был папа Урбан II, муж выдающегося жития и нравов, который обеспечивал святой церкви самое высокое положение и умел обо всем распорядиться быстро и обдуманно. Генрих IV (1050-1106), германский король и император "Священной Римской империи" (с 1056). Филипп I (1052--1108), король Франции с 1060. Видя, как вера христианская безгранично попирается всеми - и духовенством, и мирянами, как владетельные князья беспрестанно воюют меж собой, то одни, то другие - в раздорах друг с другом, миром повсюду пренебрегают, блага земли расхищаются, многие несправедливо содержатся закованными в плену, их бросают в ужаснейшие подземелья, вынуждая выкупать себя за непомерную плату, либо подвергая там тройным пыткам, то есть голоду, жажде, холоду, и они погибают в безвестности; видя, как предаются насильственному поруганию святыни, повергаются в огонь монастыри и села, не щадя никого из смертных, насмехаются над всем божеским и человеческим; услышав также, что внутренние области Романии захвачены у христиан турками и подвергаются опасным и опустошительным нападениям, папа, побужденный благочестием и любовью и действуя по мановению божьему, перевалил через горы и с помощью соответствующим образом назначенных легатов распорядился созывать собор в Оверни в Клермоне - так называется этот город, где собрались триста десять епископов и аббатов, опираясь на свои посохи..." В эпоху крестовых походов Романией назывались малоазийские территории Византии и другие области. Овернь - историческая область Франции в пределах Центрального Французского массива. Такую торжественную и, по средневековым понятиям, аргументированную увертюру к крестовым походам дает в своей "Иерусалимской истории" французский священник и хронист Фульхерий Шартрский, сопровождавший в качестве капеллана графа Балдуина Бульонского во время штурма Эдессы. Церковный собор, на котором присутствовало много представителей католического духовенства и светских лиц, главным образом французских вельмож и рыцарей, состоялся в ноябре 1095 г. Его инициатор папа Урбан II мог быть доволен результатами. Форум в Клермоне не только подтвердил обязательность "божьего мира" для всех христиан, но и, выполнив волю понтифика, отлучил заодно от церкви Филиппа I, разведшегося с первой женой Бертой и женившегося вторично без благословения папы, - так сказать, чтоб другим не повадно было. "Божий мир" обязательное прекращение на сравнительно длительный срок (до 30 лет) военных действий в той или иной стране (области) Западной Европы, предписывавшееся католической церковью в конце Х-XII вв. Кульминационное же событие Клермонского собора свершилось 26 ноября, когда на широкую равнину близ города стали стекаться священники и монахи в черных сутанах, знатные сеньоры, окруженные пестрым сонмом оруженосцев и слуг, и, наконец, множество простых рыцарей, облаченных в металлические панцири. Однако основную массу собравшихся составляли простолюдины в войлочных шапках, рубахах из грубой шерсти и кожаных, а чаще холщовых штанах, обутые в башмаки из необработанной свиной кожи на деревянной подошве или же, несмотря на конец осени, вовсе босые. Летописец так отозвался об этих людях, пришедших внимать папским откровениям - "босой и оборванный народ". И вот наконец из внезапно открывшихся городских ворот показалась великолепная процессия: впереди важно шествовал раб рабов божьих Урбан II, человек преклонных лет, невысокий, даже несмотря на устремившуюся вверх тиару, в белом одеянии с золотыми крестиками, поблескивавшими под скупым ноябрьским солнцем. Чуть поотстав, двигалась папская свита: архиепископы, епископы и аббаты в коричневых и фиолетовых рясах. Папа окинул пронзительным взглядом колебавшуюся, как океанская волна, многотысячную толпу, тяжело поднялся на дощатый помост и распростер руки, требуя тишины. Затем, выпив индюшачье яйцо, поднесенное ему служкой, откашлялся и громко, чтобы вся равнина слышала его, произнес: - О сыны божии, поелику мы обещали Господу установить у себя мир прочнее обычного и еще добросовестнее блюсти права церкви, есть и другое, божье и ваше дело, стоящее превыше прочих, на которое вам следует, как преданным богу, обратить свои доблести и отвагу. Урбан взглянул на внимавших ему людей и, убедившись, что роняемые им семена падают на благодатную почву, продолжал: - Необходимо, чтобы вы (тут он простер руку над толпой, благословляя ее) как можно быстрее поспешили на выручку ваших братьев, проживающих на Востоке. Ибо в пределы Романии вторглось персидское племя турок, (Так именовал он турок-сельджуков) которое добралось до Средиземного моря, именно до того места, что зовется рукавом святого Георгия. Средневековое название Босфора, на берегу которого был сооружен храм св. Георгия. Собравшиеся рыцари и простолюдины, очевидно, не очень осведомленные в географии, на всякий случай угрожающе загудели. - Занимая все больше и больше христианских земель, - голос понтифика уже походил на рыдания, - они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство богово. Так Урбан II назвал Византийскую империю. И если будете долго пребывать в бездействии, верным придется пострадать еще более... Многие из присутствовавших, думая, что именно они виновны в страданиях неведомых им "верных", потупили очи долу и начали переминаться с ноги на ногу, выражая тем самым почти искреннее раскаяние в несодеянном. - Если кто, отправившись туда, - успокоившись, почти буднично продолжал Урбан, - окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или на море, или же в сражении против язычников, отныне, - поднял он широко расставленные руки к небесам, - да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой милостью самим Господом. Взорвав тишину, толпа возопила: - Так хочет бог! Папа несколько раз кивнул головой, одобряя рев собравшихся. - О, какой позор, - повысил голос папа, - если бы столь презренное, недостойное, отвратительное племя, служащее дьявольским силам, одолело народ, проникнутый верою во всемогущество божье и блистающий именем Христовым. Каким срамом покроет вас сам Господь, если вы не поможете тем, кто исповедует веру христианскую, подобно нам!.. ...Оставим на некоторое время преемника князя апостолов и толпу на клермонской равнине и обратимся к обстоятельствам, приведшим к тому, что сам патриарх Запада, перевалив через заснеженные уже Альпы, спустился к своей пастве и явился во Францию, дабы блеснуть горячей филиппикой против "неверных" или, как он их здесь нарек, "язычников" и призвать "верных" к крестовым походам. Еще до страстного, граничащего с истерическим обращения папы духовенство стало призывать всех добрых христиан к походу на Восток с целью "освобождения Гроба Господня" и захвата Палестины и Сирии, и в первую очередь - завоевания Иерусалима, бывшего в ту пору в руках приверженцев аллаха и пророка его Магомета, где, по евангельским преданиям, в скале был погребен Иисус Христос и откуда он вознесся на небеса. Действительные же причины столь энергичной поддержки папой идеи похода западноевропейских рыцарей на Восток были весьма прозаическими: о сказочных богатствах Востока в Европе давно уже ходили легенды, подогревавшиеся рассказами многочисленных паломников и купцов о виданных ими в Византии, Палестине и Сирии молочных реках и кисельных берегах. Словом, в этом случае оправдался принцип: кто хочет действовать, тот ищет повод, а не причину. Почва была подготовлена. Необходимый импульс был дан в Клермоне. - Пусть выступят против неверных, - вещал Урбан, - пусть двинутся на бой те, кто злонамеренно привык вести войну даже против единоверцев и расточать обильную добычу. Да станут отныне воинами Христа те, кто раньше были грабителями. Пусть справедливо бьются теперь против варваров те, кто в былые времена сражался против братьев и сородичей. Пусть увенчает двойная честь тех, кто не щадил себя в ущерб своей плоти и души. Те, кто здесь горестны и бедны, там будут радостны и богаты. Здесь - враги Господа, там же станут ему друзьями... - Здесь, на Западе, - голос Урбана вновь зазвучал мощно и торжественно, - земля, не обильная богатством. Там же, на Востоке, она течет медом и млеком, а Иерусалим - это пуп земель, земля плодоноснейшая по сравнению со всеми остальными, она словно второй рай... - Так хочет бог! - не дала договорить папе толпа. "Теперь еще немного ужасов, и дело останется за малым", - пронеслось в голове Урбана. - От пределов иерусалимских и из града Константинополя пришло к нам важное известие, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое богу, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем, самих же их частью увел в свой край в полон, частью же погубил постыдным умерщвлением, а церкви божии либо срыл до основания, либо приспособил для своих обрядов. - Они, - вскричал папа, - опрокидывают алтари, оскверняя их своими испражнениями, обрезают христиан и обрезанные части кидают в алтари или крещальни. Что же сказать о невыразимом бесчестии, которому подвергаются женщины, о чем говорить хуже, нежели умалчивать?.. - Смерть неверным! Освободим гроб Господень! Веди нас, святой отец! - исходила праведным гневом толпа. Истины ради необходимо сказать, что неизвестно в точности, такова ли на самом деле была речь наместника Христа. Хронисты тех времен пересказывают выступление Урбана по-разному. Нам же кажется, что можно если не в деталях, то по существу верить и Фульхерию Шартрскому, и второму летописцу -Роберу Реймсскому, свидетельства которых автор взял за основу. Что бы там ни было, но уже ранней весной 1096 г. войска крестоносцев выступили в поход. Их путеводной звездой стал Святой город - Иерусалим. Мечи обнажив, рыскают франки по городу. Они никого не щадят, даже тех, о пощаде кто молит... Падал неверных народ под ударами их, как Падают желуди с дуба гнилые, когда Ветви его трясут. Именно в такие строки облек средневековый поэт рассказ о взятии Иерусалима крестоносцами в 1099 г. и о тех бесчинствах, которые творили "рыцари церкви" на Святой земле. Период крестовых походов длился без малого двести лет - с конца XI до последней трети XIII в. Само название этих военно-политических экспедиций возникло вследствие того, что участники походов, главным образом западноевропейские рыцари, воюя против турок и арабов, а также других мусульман, прикрепляли к своим одеяниям матерчатые кресты. Последние являлись как бы символом побуждений этих "воинов Христовых", отправившихся в Сирию и Палестину, дабы очистить их от иноверцев, попиравших христианские святыни. В те далекие годы захватнические войны, именуемые ныне крестовыми походами, величали достаточно скромно и непретенциозно, а именно: "перегринацио", что означает всего-навсего "странствование", либо "экспедицию" - "поход", либо "итерин террам санктам" - "путь в землю святую". Сам же термин "крестовый поход" возник во Франции на рубеже Нового времени. Имеются некоторые свидетельства, что впервые его употребил придворный хронист Людовика XIV - Луи Мембур, который назвал свой вышедший в 1675 г. фолиант "Историей крестовых походов". Важнейшую роль при организации крестовых походов сыграла католическая церковь, которая в период раннего средневековья была теснейшим образом связана с европейскими государями. Известно, что во многих случаях сами католические священники занимали высокие посты в политической иерархии, потому-то они и были заинтересованы в нормальном функционировании центральных аппаратов власти, защищавших их от вмешательства местных феодалов. Начиная с XI в., то есть почти в преддверии крестовых походов, ситуация в Европе изменилась. В лоне церкви возникла реформаторская струя, представители которой предприняли попытку использовать новые социально-экономические отношения не только для внутренней стабилизации католицизма, но и для политической эмансипации церкви. Реформаторское движение, центром которого стал бенедектинский монастырь Клюни, улучшило вначале положение монастырей в Бургундии и Лотарингии. Папа римский не преминул ухватиться за предложение клюнийцев, состоявшее в создании монастырей, подчиненных непосредственно Клюни, а не епископу, введение более строгих правил для монахов, в том числе целибата, запрете симонии, установлении выборов папы Коллегией кардиналов с устранением из них светских феодалов, в церковной инвеституре. Симония - распространенная в период средневековья покупка и продажа церковных должностей (от имени евангельского персонажа Симона-волхва). Инвеститура - право светского государя назначать епископов на своей территории. И хотя клюнийская реформа не была доведена до конца, она тем не менее позволила Григорию VII, самому крупному представителю реформаторской партии на папском престоле, не только отказаться от светской опеки, но и открыто высказать притязания на мировое господство. Именно стремление к гегемонии явилось одной из движущих причин рьяных призывов Рима к завоеванию "земли обетованной". Урбан II, выступивший непосредственным организатором крестовых походов, пытался решить таким образом несколько задач: упрочить свою власть в западноевропейских государствах, подогревая религиозное рвение католиков, добиться подчинения православных церквей и заполучить немалые земельные владения на Востоке. Лозунг "освобождения Гроба Господня" позволил закамуфлировать основные цели, преследовавшиеся крестоносцами. Уникальным продуктом крестовых походов стали духовно-рыцарские ордены - сословные организации мелкого и среднего феодального дворянства, которых коротко называли "рыцари церкви". В них наиболее полно воплощены грабительская идеология и практика этого экспансионистского движения. Благодаря своей всевозраставшей политической, экономической и военной власти ордены превращались в костяк католического господства на Востоке. Их особое положение, созданное и поощрявшееся папством, многочисленные владения почти во всех странах Западной Европы, а также разветвленная структура обеспечивали им и на родине дальнейшее безбедное существование и влиятельные позиции даже тогда, когда давно были потеряны все завоевания в Сирии и Палестине. Участвуя в крестовых походах и в последовавших затем войнах, все без исключения военно-монашеские ордены постепенно отошли от принципов аскетизма и "забыли" учение того, рыцарями которого они призваны были служить, - Христа, сказавшего, что царство его не от мира сего. И хотя первоначально монахи считались среди христиан избранниками неба (кардинал Дамиан в XI в. говорил: "Иисус Христос вырывает монахов из мира, подобно доброму пастырю, вырывающему ягнят из пасти хищного зверя. Блаженны избранники, которых Господь спасает среди ограниченного числа погибающих, принимая их в свой святой ковчег"), а вступление в монашество признавалось почти вторым крещением, члены духовно-рыцарских орденов не очень-то считались с необходимостью соблюдать монашеские обеты. Тот же папа Урбан II в период первого крестового похода на соборе в Ниме провозгласил, что монахи подобны ангелам, потому что возвещают повеления божии, и на основании аналогии между монашеской одеждой и шестью крылами серафимов собор даже определил место монахов среди ангельской иерархии. Руководитель ордена цистерцианцев Бернар Клервоский говорил своим монахам: - Гиппократ и его последователи учат, как сохранить жизнь в этом мире; Христос и его ученики - как ее потерять. Кого же из двух вы избираете своим учителем, за кем будете следовать? Не скрывает своего намерения тот, кто станет так рассуждать: такая-то пища вредна глазам, от такой-то происходит боль в голове, в груди или в желудке. Разве вы в евангелиях или у пророков читали об этих различиях? Конечно, нет; плоть и кровь открыли вам эту истину... - Разве я обещал излагать вам Гиппократа и Галена, - продолжал духовный предтеча военно-монашеских орденов, - или беседовать с вами о школе Эпикура? Я - ученик Христа и говорю с учениками Христа; если я введу сюда чуждое ему учение, то сам согрешу. Эпикур и Гиппократ предпочитают: один - наслаждение плоти, другой - ее сохранение; мой Учитель наставляет, как презирать и то, и другое... Настаивал Бернар и на неукоснительном соблюдении еще одного монашеского обета - бедности. В одной из своих рождественских проповедей он так объясняет рождение Христа в Вифлееме: - Может быть, кто-нибудь полагает, что Ему следовало бы избрать для Своего рождения величественный чертог, где Царь Славы был бы принят с великой славою; но не ради этого Христос сошел со Своего царственного жилища. Богатства и славы на небесах вечное изобилие, но одного там не обреталось - бедности. Зато на земле ее было много и слишком много, но человек не знал ей цены. Бедности именно и пожелал, сходя на землю, Сын Божий, чтобы, избрав ее для Себя, Своею оценкой сделать ее нам драгоценной... И третий обет не забыл святой Бернар: - "Своя воля" в человеке - источник греха и всякого нравственного зла. Поэтому собственная воля человека так ненавистна Господу, что делает для Него противными все жертвы людские, вследствие яда, который она к ним подмешивает... Даже понтифика вопрошал неукротимый монах: - Quo vadis? (Куда идешь? (лат.)). Какого же ты хочешь царства? Божьего или земного?.. Как мы увидим далее, почти все благочестивые проповеди Бернара и его обращение к курии останутся втуне. Именно три наиболее известные и выходящие далеко за рамки организации подобного толка - иоанниты, называемые также госпитальерами или мальтийскими рыцарями, тамплиеры или храмовники и их псевдонаследники и рыцари Тевтонского, или Немецкого, ордена - и показали на многовековой практике, насколько далеко они отошли от принципов, провозглашенных Бернаром Клервоским. Иоанниты, обозначавшиеся в статусах как "Орден всадников госпиталя святого Иоанна Иерусалимского", ведут свое происхождение от госпиталя, основанного под Иерусалимом купцом Панталеоном Мауро из Амальфи примерно в 1070 г. и находящегося вблизи от бенедиктинского монастыря св. Марии Латинской. Его покровителем был Иоанн Александрийский, которого позднее заменили на более известного Иоанна Крестителя. Именно здесь образовалось небольшое братство, объединившееся для ухода за ранеными и больными. После первого крестового похода это братство приобретало все большее влияние и даже смогло претендовать на признание со стороны папы римского. Поначалу иоанниты получили некоторые владения в Палестине и Южной Франции, что послужило исходной базой для расширения собственности ордена в более поздние времена. Вступившие в орден давали три монашеских обета: целомудрия, бедности и послушания. Около 1155 г. глава иоаннитского братства французский рыцарь Раймунд де Пюи принял титул великого магистра и издал первые статуты ордена. При нем монастырские начала отступают на второй план и орден начинает приобретать тот вид, в котором он просуществовал до конца XVIII в. Главной становится обязанность воевать с оружием в руках. Идеологическим же оправданием такого поворота служило само средневековое понятие благотворительной деятельности, включавшее и защиту паломников от нападений, и даже борьбу против мусульман и язычников. Символом иоаннитов стал восьмиконечный белый крест. Этот крест носили на рясах или плащах, а уже в XIII в., отправляясь в поход, госпитальеры облачались в красные одеяния с большим белым восьмиконечным крестом. Против всевозможных отклонений от предписанной одежды и используемой для ее шитья материи были разработаны строгие инструкции - определенный признак того, что из первоначально аскетического сообщества развилась организация привилегированной касты. Все члены этого духовно-рыцарского ордена подразделялись на три категории: рыцари, капелланы и служащие братья (сержанты) или оруженосцы. Штаб-квартира организации располагалась в большом госпитале в Иерусалиме, построенном по образцу и подобию больницы пантократора в Константинополе. В Акре, Тире, Антиохии и других населенных пунктах находились филиалы госпитальеров, так называемые орденские дома, в которых размещались рыцарские гарнизоны и госпитали. После падения иерусалимской резиденции функции центра организации полностью взяла на себя Акра. Здесь следует отметить и весьма позитивную сторону деятельности ордена иоаннитов. Вот некоторые примеры: в 1170 г. главный госпиталь ордена располагал более чем двумя тысячами коек, больные и раненые получали безвозмездную помощь, три раза в неделю для бедняков устраивались довольно обильные горячие обеды, которыми кормили бесплатно. Специальные больницы создавались для лечения различного рода болезней, и четыре врача специалиста лечили пациентов. Принадлежавший госпиталю воспитательный дом обеспечивал надежный приют для подкидышей и грудных младенцев. Было открыто и гинекологическое и акушерское отделение, родителям новорожденных выдавалось приданое для младенцев. Вне зависимости от ранга пациента все госпитальные койки, больничные халаты и белье были одного качества, все больные и раненые получали равные порции пищи, как говорится из одного котла. Функции по уходу за недужными и увечными и призрение бедных только в течение весьма непродолжительного времени входили в обязанности рыцарей, затем же этот вид орденской деятельности стал уделом только священников и служащей братии. Высший привилегированный слой иоаннитов составляли рыцари, число которых постоянно пополнялось за счет отпрысков мелких и средних феодалов. А уже с 1262 г. только благородное происхождение обеспечивало вступление в когорту госпитальерского рыцарства. Служащие же братья были обязаны не только выполнять свои задачи по госпиталю, но и использовались как пехотинцы, ибо каждому рыцарю разрешалось иметь при себе по два пеших солдата. Большую помощь ордену оказывали, говоря современным языком, богатые спонсоры - так называемые "конфратрес" и "консорорес" ("братья" и "сестры"), своего рода круг друзей рыцарей. Во главе ордена госпитальеров стоял великий магистр, для решения важнейших вопросов периодически собирался генеральный капитул - орган с совещательным, а иногда и решающим голосом. Влиятельными лицами в ордене иоаннитов были великий канцлер, великий прецептор или казначей, великий госпитальер, великий маршал и др. "Отцом" второго по древности (но не по значению) военно-монашеского ордена - тамплиеров - обычно называют бургундского рыцаря Хуго де Пэйнса, который в 1118 г., участвуя в крестовом походе, вместе с восемью сподвижниками нашел пристанище во дворце правителя Иерусалимского Балдуина I. Дворец этот располагался на месте бывшего иудейского храма Соломона, откуда новое духовно-рыцарское объединение и получило название храмовников или тамплиеров. По замыслу его создателей, орден должен был охранять хлынувших в Палестину после победы крестоносцев паломников, в первую очередь все дороги из Яффы в Иерусалим. Это монашеское братство и было задумано изначально как военная организация, клятва рыцарей которой гласила: "Я, имярек, рыцарь ордена Храма, клянусь Иисусу Христу, моему господину и повелителю, и преемнику князя апостолов, суверенному папе и его наследникам в постоянной верности и послушании. Клянусь, что я не только словом, но и оружием, всеми своими силами буду защищать таинства веры... Обещаю также повиноваться великому магистру ордена и быть послушным, как того требуют уставы... В любое время дня и ночи, когда будет получен приказ, клянусь переплыть все море, чтобы сражаться против неверных королей и князей..." Тамплиеры давали те же три обета, что и иоанниты, и имели аналогичную организационную структуру. Их символом служил красный крест, по примеру монахов-цистерцианцев они носили белые плащи. Военные успехи храмовников и культивировавшийся ими фанатизм обратили на себя внимание уже упомянутого нами Бернара Клервоского, основоположника церковно-мистического направления средневековой христианской теологии. Он сочинил даже вербовочную грамоту "De laude novae militiae", где призывал рыцарей благородных кровей пополнять орден. В 1128 г. были приняты статуты ордена рыцарей Храма, которые в течение XII-XIII вв. дополнялись и расширялись и в конце концов превратились в объемистый документ, полный текст которого - с него сделали всего несколько копий - знали только высшие иерархи. Уделом же простых рыцарей была лишь отрывочная информация об истории и задачах братства, в составе которого они служили. Предписания по сохранению орденской тайны и процедуры приема в тамплиеры призваны были, по замыслу руководства ордена, поддерживать строжайшую дисциплину и формировать элитарное самосознание. Во главе ордена стоял великий магистр. По уставу капитул ограничивал его власть, на практике же члены капитула даже вкупе были не в состоянии что-либо предпринимать без ведома высшего иерарха рыцарей Храма. Заместителем великого магистра являлся сенешаль, за военные дела ордена отвечал маршал. Наряду с главным Храмом в Иерусалиме существовали многочисленные филиалы тамплиеров, рассеянные практически по всей Европе. Третий крупнейший духовно-рыцарский "Орден дома святой Марии Тевтонской", он же Немецкий, или Тевтонский, орден, возник в Палестине и Сирии гораздо позже двух других военно-монашеских организаций, и основная сфера его деятельности распространялась скорее на Европу, чем на Восток, несмотря на то что резиденция гроссмейстера до 1271 г. располагалась недалеко от Акры. В Тевтонском ордене были представлены преимущественно германские рыцари, в отличие от иоаннитов и тамплиеров, имевших в своих рядах выходцев из различных стран. Предшественником Тевтонского ордена считается так называемый "германский госпиталь" в Иерусалиме, организованный для немецкоязычных паломников. Этот госпиталь после падения Святого города был восстановлен герцогом Фридрихом Швабским, но уже совсем в другом месте. Сначала орден тевтонцев занимал подчиненное положение по отношению к иоаннитам, которые всячески противились тенденциям германских рыцарей к независимости. Однако в 1199 г. папа Иннокентий III утвердил устав Тевтонского ордена, который с тех пор превратился в самостоятельную организацию. Знаком нового сообщества рыцари-монахи избрали черный крест и белые плащи, такие же, как и у тамплиеров. Первым гроссмейстером тевтонцев еще до утверждения статутов стал Генрих Вальпот. Резиденции Немецкого ордена и его владения располагались кроме Святой земли в Германии, Италии, Испании и Греции. Особые права орденов, прежде всего иоаннитов и тамплиеров, способствовали выделению их из локальных церковных организаций и ставили в независимые условия по отношению к князьям и другим феодалам. Кроме того, ордены не подпадали и под юрисдикцию епископов, имея дело только с курией, и не платили церковных налогов. В орденских церквах службу отправляли священники - члены ордена, которых только у иоаннитов в 1179 г. было уже более 14 тысяч человек. Даже папские предписания, адресованные всей церкви, имели силу для орденов только в том случае, если в них конкретно упоминался тот или другой орден. Созданную ситуацию "рыцари церкви" использовали сполна. Обычным явлением стали конфликты с клиром, начиная от иерусалимского патриарха и епископов и кончая местными священниками. И с властителями возникших здесь христианских государств "борцы за веру" тоже особо не церемонились -по крайней мере, они проводили свою политику, даже будучи частью королевских войск. Рыцарское рвение в боевых действиях хорошо видно на примере поведения тамплиеров при осаде Аскалона в 1153 г. Гийом Тирский пишет: когда часть стены рухнула, "все войско бросилось туда, где по божьему велению был открыт проход. Однако магистр ордена храмовников опередил всех, вместе со своими тамплиерами занял провал в стене и никого, кроме членов ордена, не пропускал в город, ибо первые получают самую богатую добычу. Когда же горожане увидели такую картину, то они воодушевились и стали мечами рубить тех немногочисленных рыцарей, которых пропустил магистр...". Центры духовно-рыцарских орденов в государствах крестоносцев после потери Иерусалима были перенесены в большие укрепленные крепости: иоанниты упрочились в Маргате, тамплиеры - в так называемом Храме паломников под Акрой, а тевтонцы в Монфоре. Число рыцарей - членов орденов в пропорции к их политическому и военному влиянию оставалось на Востоке в общем-то незначительным, к тому же оно уменьшалось после кровопролитных боев. Так, например, в битве под Газой в 1244 г. погибло и было взято в плен 312 тамплиеров, 325 госпитальеров и 397 тевтонцев, а в орденах осталось соответственно 36, 26 и 3 рыцаря. Состав орденов тем не менее сравнительно быстро пополнялся за счет западноевропейских феодалов. Еще много раз военно-монашеские конгрегации терпели фиаско и возрождались вновь. В разных формах и видах, насколько невероятным это ни покажется, они дожили до конца XX в., приспособившись к изменившимся в корне условиям и трасформировавшись в соответствии с требованиями сегодняшнего дня. Настоящие очерки призваны в какой-то мере показать, как развивались духовно-рыцарские ордены и близкие к ним братства на протяжении столетий, каким способом боролись они за выживание и почему Ватикан до сих пор поддерживает многие из этих, казалось бы, анахроничных объединений. И поскольку, на наш взгляд, советскому читателю менее всего известны тамплиеры и их производные, а особенно связи этого древнего ордена с нынешними "рыцарями церкви", да и не только с ними, то мы и начнем наше повествование, нарушив хронологическую последовательность, именно с ордена рыцарей Храма. ЛАНГЕДОКСКАЯ НАХОДКА И ТАЙНЫ КАТАРОВ. Жильбера де Соньера разбудила утренняя прохлада. Он с неохотой скинул с себя блестевший от серебряных капелек росы дорожный плащ и сладко потянулся, почувствовав при этом, как хрустнули суставы. Хотя сон его был краток, виконт выглядел бодрым и отдохнувшим. Он подумал, что проснулся первым, однако ошибся: все его спутники уже были на ногах. По решительным движениям и довольному виду своего друга Хуана Ирибарне Жильбер без труда догадался, что испанец получил какое-то приятное известие. Радость теплой волной охватила его. - Ты что-то знаешь? - вместо приветствия спросил Хуана виконт. - Да, - ликующе рассмеялся Ирибарне и продолжал голосом такой густоты и силы, что ему, наверное, мог бы позавидовать Ричард Львиное Сердце: - Видно, само провидение послало нам этого мальчишку, - и он ласково погладил черные вихры какого-то чумазого паренька. - Я узнал от него все, что нам нужно, - и Хуан раскатисто расхохотался. Немного успокоившись, он продолжал: - Неделю назад здесь действительно проезжали всадники и карета, в которой под охраной сидел какой-то пленник. Ты, конечно, можешь возразить мне, что это были не те, кого мы разыскиваем, но на сей раз предчувствие не обманывает меня. Мы наконец напали на след похитителей твоего отца. Едва заметным кивком головы Жильбер дал понять, что надо не мешкая отправляться в путь. Да и лошади были уже запряжены. Когда солнце поднялось над горизонтом, кучер Жан первым увидел ровные белые стены монастыря, возвышавшиеся вдали. - Если они не успели увезти его в Париж, - размышлял вслух Ирибарне, - он может быть только здесь, в этой верной Филиппу обители. Виконт вылез из кареты, и все четверо долго стояли в раздумье, прикидывая, с какого конца проникнуть в казавшуюся неприступной крепость. Затем Хуан, словно полководец, готовившийся к решительному сражению, лихорадочно поискав что-то глазами, твердо указал в сторону угрюмых развалин, заросших крапивой и чертополохом: - Мы остановимся там. Нас не будет видно ни из монастыря, ни со стороны дороги. Сжигаемому желанием поскорее отыскать отца, Жильберу все же пришлось подчиниться Хуану. Ни на второй, ни даже на третий день испанец не разрешил ему и носа высунуть из довольно неуютного убежища. Последовали томительные дни ожидания, и вот однажды вечером, когда терпение Жильбера уже было готово лопнуть, как перетянутая струна, и он решил действовать в одиночку, к нему подошел Хуан и бросил на землю монашеское одеяние. - Надень это и хорошенько вооружись, - просто сказал он, - проверь шпагу, от малейшей оплошности будет зависеть твоя жизнь. Жильбер молча повиновался. Они долго шли в темноте по одному Ирибарне известной тропинке, пока не натолкнулись на крохотную решетку. Хуан, лязгнув ключом, снял замок и открыл дверцу. - Ты пойдешь один, - глухо зашептал он, - Я же вместе с Жаном буду ждать тебя и отца у главных ворот монастыря. Он достал из кармана связку ключей: - Не из жестокосердия я так долго держал тебя взаперти. Здесь ключи почти от всех дверей монастыря. Хуан тяжело вздохнул: - Не удалось мне узнать точно, где камера твоего отца, тебе придется искать самому и на ощупь. Испанец опустил голову, хотя в темноте все равно нельзя было разглядеть исказившего его лицо волнения. - Ступай, - слова застряли у него в горле, - и да поможет тебе бог и великий магистр тамплиеров! Жильбер вздрогнул, потом кивнул и исчез в черном провале. Благодаря ключам Ирибарне виконт беспрепятственно миновал и вторую, и третью двери подземелья. Видно было, что этим ходом пользовались, и довольно часто. Возле четвертой же двери Жильберу пришлось задержаться: в двери попросту не было замка, и он уперся в глухую мраморную плиту. Де Соньер понял, что эта дверь ведет прямо в монастырь, но открывалась она каким-то секретным устройством. Жильбер в отчаянии выругался, хотя ругательства в такой ситуации были столь же бесполезны, сколь и слова: "Сезам, откройся!" Он пробирался сюда почти целый час, так что первый факел успел сгореть дотла. Виконт зажег новый и принялся тщательно осматривать стены в надежде обнаружить хоть какой-нибудь выступ. Все было тщетно. Прошел час, затем второй. Факел давно уже догорел, и теперь Жильбер шарил на ощупь, ибо у него оставался только один, последний, который он берег для поисков камеры отца. Время неумолимо отсчитывало минуты, заставляя виконта покрываться холодным потом. Он не знал, который час, но чувствовал, что до рассвета оставалось недолго. Ему казалось, что в глубокой тишине подземелья он слышит удары собственного сердца, кровь горячими волнами омывала его мозг. И с каждым таким ударом шансы на успех становились все менее реальными. Жильбер уже сжег до половины третий факел, но и это не помогло. В отчаянии он с кулаками набросился на дверь, но толстенная плита оставалась неколебимой. И вот, когда он в сотый или, может, тысячный раз обшаривал все вокруг, ему показалось, что один из камней в стене немного поддался его усилиям. Виконт тут же напряг мышцы, но дальше камень продвинулся без малейшего труда. Дверь медленно открылась, и де Соньер, вскрикнув от радости, со всех ног бросился в образовавшийся проход. Он оказался в узком коридоре с низким потолком и сочившимися сыростью стенами. Виконт прошел по коридору и увидел длинную череду келий, похожих больше на тюремные клетки. Здесь Жильбер остановился в нерешительности и прошептал: - Где же отец? Как мне позвать его? "Отец"? Но ведь на это слово может отозваться каждый второй узник! - Он в отчаянии схватился за голову, но быстро взял себя в руки и тихо постучал в первую же дверь. Почти тотчас же ему отозвался взволнованный шепот: - Кто здесь? - Я ищу Жерара де Соньера. - Я не знаю, где он. Не знаю даже, кто в соседней камере. Знаю только одно: все здесь тамплиеры. - Простите, что потревожил вас, - произнес Жильбер, поняв, однако, всю неуместность своей вежливости. Голос за дверью не отозвался. В голове узника, вероятно, теснились тысячи вопросов, но он сказал только: - Да поможет вам бог! Виконт хотел было постучаться к следующему храмовнику, но услыхал гулкие шаги в другом конце коридора. Он быстро огляделся вокруг в поисках убежища. Везде были только голые стены, серые и влажные, без единой ниши. Вдруг Жильбер заметил, что дверь одной из келий приоткрыта. Недолго думая, он проскользнул туда. В камере было пусто. Де Соньер затушил почти уже догоревший факел и прислушался. Шум становился все явственнее. Шаги приближались, а потом замерли как раз перед кельей, где находился виконт. Жильбер затаил дыхание, судорожно вцепившись в эфес шпаги. Вошли несколько человек в монашеских рясах и бросили на постель какое-то недвижимое тело. Они не заметили виконта, стоявшего за дверью, открывавшейся вовнутрь. Один из пришельцев, в котором Жильбер узнал своего старого знакомого, королевского стражника Луи де Грие, верного клеврета короля Филиппа IV, откинул с головы капюшон и угрожающе прошептал: - Мы вернемся ровно через два часа. Советую тебе хорошенько поразмыслить, Лопес. Пытки твои, и еще какие, впереди! Он злобно ухмыльнулся и вышел вместе с другими стражниками. Ключ провернулся в проржавелом замке кельи. Человек на нарах хрипло застонал. Когда глаза узника открылись, Жильбер быстро приблизился к нему вплотную и приставил к его горлу кинжал: - Если ты закричишь, я убью тебя! Пленник был стариком с белыми трясущимися губами, совершенно седыми растрепанными и сальными волосами и точно такой же бородой, склеенной кровью. Лицо его было измождено бесконечными страданиями от пыток и следами какой-то неизлечимой болезни: провалившиеся щеки, огромный заостренный нос, мутные глаза в глубоких впадинах глазниц. С величайшим усилием повернув голову, узник долго и пристально смотрел на незнакомца. - Кто ты? - спросил он наконец еле слышно, хотя в его шепоте Жильбер почувствовал привычку повелевать. - Это не имеет значения. Я разыскиваю Жерара де Соньера. Известно ли вам, где он? - Так он тоже здесь? - Тело старика обмякло, он был близок к беспамятству. - Вы его знаете? - Это имя знакомо многим... - уклончиво ответил старик тамплиер и задумчиво прошептал: - Так, значит, мясник де Грие торчит здесь так долго не из-за меня одного... - Где же мне найти его? В какой он камере? Взгляд старика снова стал пристальным. - Кто же ты? - подозрительно переспросил он, - уж не королевский ли соглядатай? - Нет. Я сын де Соньера, - решил открыться Жильбер. В потухших глазах узника промелькнуло удивление. - Да, ты действительно похож на него... - Вы были другом моего отца? Может быть, даже одним из его сподвижников? Старик усмехнулся: - Я комтур Лопес Рамон, доверенное лицо великого магистра Жака де Моле, только его сподвижником меня можно назвать. Рамон задумался. - Что ж, ты, видно, послан ко мне самим богом, чтобы я выдал тебе тайну, которую красавчик король тщетно пытается вырвать у меня вот уже больше месяца. - Прежде я должен узнать, где мой отец, - голос де Соньера задрожал от нетерпения. Старик нашел в себе силы рассмеяться: - Глупец! Разве тебе не ведомо, что таких, как Жерар, они содержат не здесь, а в подвале? Меня самого совсем недавно перевели сюда, да и то лишь потому, что я не могу уже не только убежать, но и встать с постели. Когда они придут, чтобы вновь бросить меня в камеру пыток, слава богу, они найдут только мое бездыханное тело. Судьба послала мне тебя в духовники, и я вижу в этом провидение. Скажи, ты веришь, что тамплиеры невиновны перед богом и людьми? - Мой отец, прецептор Жерар де Соньер, был тамплиером... Старинный рисунок, изображающий катаров - Он им и остался... В свое время я сделал немало зла Жерару, а теперь его сын станет моим наследником. Впрочем, это в то же время и месть, тайна может стать и для тебя роковой... Если узнают, что ты владеешь ею, жить тебе недолго. Жильбер с нетерпением оборвал узника: - Ваши тайны мне не нужны. Лучше расскажите, как пробраться в подвал к отцу. - Ты безумец, если надеешься освободить его. - Это не ваше дело. - Хорошо, раз ты так настаиваешь. Это недалеко отсюда. Ты пройдешь дальше по коридору и увидишь окованную дверь. За нею и будет лестница в подземелье. Твой отец гам. Жильбер сделал резкое движение, но вспомнил, что дверь заперта. Хотя у него были ключи от всех дверей монастыря, открыть ее изнутри он не мог. Старик погасил злорадную усмешку. Потом он закашлялся и выплюнул на пол несколько сгустков крови: - Я рассказал тебе все, что ты хотел узнать, теперь ты должен выслушать мою исповедь. Вряд ли у меня хватит сил довести ее до конца. Узник собрался с мыслями и медленно начал свой рассказ: - Мое имя Лопес Рамон, я дворянин из Андалузии. Видимо, теперь я один обладаю тайной сокровищ и пергаментов тамплиеров. Ищейкам Филиппа Красивого удалось все же напасть на мой след. Меня схватили и бросили в эту обитель. Вот уже чуть больше месяца, как я здесь, но им не удалось ничего вытянуть из меня. Иначе я откусил бы грешный мой язык. Глаза старика заблестели. Он с трудом выговаривал слова, делая продолжительные паузы, каждое усилие укорачивало те немногие минуты, которые ему оставалось жить на этой земле. С трудом он приподнялся и положил руку на плечо виконта: - Ты будешь богат... - Я и так богат, - усмехнулся Жильбер. - О, это не то богатство. Ты будешь богаче и могущественнее королей. Поклянись только, что клад тамплиеров не попадет в руки Филиппа и нечестивого папы. Де Соньер нехотя поклялся. Его мало интересовал рассказ старика, и в глубине души он не верил ни одному слову собеседника, считая его выжившим из ума. Гораздо больше виконта занимали мысли об отце. Он с нетерпением ждал, когда де Грие и стражники в монашеском одеянии вернутся за старым храмовником. Между тем Рамон откинулся на тряпье. Несколько минут он собирался с силами, борясь с наступавшей агонией. - Я не сказал тебе самого главного, - заговорил он наконец поспешно, - где находится это золото и свитки тамплиеров... Лицо его озарила улыбка, от которой дрожь ужаса пробежала по спине Жильбера. Ему было страшно остаться наедине с умирающим безумцем. А тот, заметив, что виконт хочет отойти от постели, схватил его руку дикой предсмертной хваткой. - Дурачье! Они и не подозревают, что план, который они искали в моем доме, находится у них под самым носом... - у Рамона что-то забулькало в горле, и он невнятно забормотал: - Монсегюр... Великий магистр... Лангедок... Церковь Марии Магдалины... Ренн-ле-Шато... Старик рассмеялся таким жутким смехом, что волосы на голове де Соньера встали дыбом. Видимо, этот смех отнял у узника последние силы. Судорога пробежала по его телу, грудь опустилась в последнем выдохе, рука бессильно свесилась к полу. Тамплиер был мертв... x x x Летом 1885 года в глухой лангедокской деревушке Ренн-ле-Шато появился новый житель: кряжистый энергичный здоровяк лет тридцати с небольшим. Тотчас же о столь важном событии узнала вся округа. Человек этот, Беренжер Соньер, приступил в сонном Ренн-ле-Шато к обязанностям приходского священника. Незадолго до этого соученики по семинарии прочили умному и достаточно ловкому Беренжеру местечко где-нибудь под Парижем или, на худой конец. Марселем. Однако кюре настоял на приходе в маленькой деревеньке в восточных отрогах Пиренеев, в целых сорока километрах от центра лангедокской культуры - города Каркассона. На пирушке, устроенной молодыми людьми по случаю выхода из постылых стен семинарии, Соньер так объяснил свою добровольную ссылку: - Хочется отдохнуть от суеты, удалившись в приход скромный и нравственно здоровый. К тому же я коренной лангедокец - родился и вырос в соседней деревне Монтазеле. А Ренн-ле-Шато для меня второй дом и вызывает воспоминания детства. - Возбужденные вином и казавшейся столь близкой свободой семинаристы вскоре забыли о странном выборе Соньера... Появившись в Ренн-ле-Шато, новый приходский священник, получая в среднем 150 франков в год - сумму в общем-то весьма незначительную, - вел неприметную жизнь: как в годы своей юности, охотился в горах, ловил рыбу в окрестных речушках, много читал, совершенствовал свои знания латинского языка, почему-то начал изучать иврит. Прислугой его, горничной и кухаркой стала 18-летняя девушка Мари Денарнанд, превратившаяся впоследствии в верную спутницу жизни. Частенько Соньер навещал аббата Анри Будэ, кюре соседней деревни Ренн-ле-Бэн, который привил ему страсть к волнующей истории Лангедока. Само название этой местности появилось в начале XIII века и происходило от языка ее обитателей: la langue d'oc. Немые свидетели древности Лангедока повсюду окружали Соньера: в нескольких десятках километров от Ренн-ле-Шато возвышается холм Ле Безу, на котором живописно разбросаны руины средневековой крепости, когда-то принадлежавшей тамплиерам, а на другом холме в каких-нибудь полутора километрах высятся полуразвалившиеся стены родового замка Бертрана де Бланшефора, четвертого великого магистра ордена рыцарей Храма. Ренн-ле-Шато сохранил на себе следы и древнего пути паломников, передвигавшихся в те далекие времена из Северной Европы через Францию и Лангедок в Сантьяго-де-Компостела - святое место в Испании. Все текло по раз и навсегда заведенному обычаю до тех пор, пока Соньер "по наитию свыше" не взялся за реставрацию деревенской церкви, названной еще в 1059 г. именем Марии Магдалины. Этот полуразрушенный храм стоял на древнем вестготском фундаменте VI в., и сейчас, в конце XIX, был почти в безнадежном состоянии, грозя погрести под собой кюре и его прихожан. Получив поддержку своего друга Будэ, Соньер в 1891 г. взял из приходской кассы малую толику деньжат и энергично принялся за ремонт церкви. Кое-как подперев крышу, он сдвинул алтарную плиту, покоившуюся на двух балках. Тут-то кюре и заметил, что одна из балок была слишком уж легкой. Оказалось, что она полая внутри. Соньер через небольшое отверстие просунул туда руку и извлек четыре опечатанных деревянных цилиндра. Забыв обо всем на свете, священник лихорадочно стал срывать запыленные, позеленевшие от времени печати. На свет божий объявились древние пергаменты. Оглянувшись по сторонам и спрятав находку на груди, Соньер быстрыми шагами направился домой. - Мари, закрой окна и двери, следи, чтобы мне никто не помешал, - приказал он служанке. Трясущимися от волнения руками кюре развернул один из пергаментов. Долго вглядывался он в латинские буквы непонятного текста, пока не заметил, что некоторые из этих букв выше других. Если читать их подряд, то выходит довольно связное послание: "A DAGOBERT II ROI ЕТ A SION EST СЕ TRESOR ЕТ IL EST LA MORT" ("Это сокровище принадлежит королю Дагоберту II и Сиону, и там оно погребено"). Соньер на следующий же день отправился в Париж и рассказал руководителю семинарии в Сен-Сюльписе аббату Бьелю и его племяннику Эмилю Хоффе о своей находке. Хоффе, хотя ему исполнилось всего 20 лет, был уже хорошо известен в столице как специалист в области лингвистики, тайнописи и палеографии. Парижский свет знал его также как не последнего человека в эзотерических группах, сектах и тайных обществах, близко стоявших к оккультизму. Эзотерический - тайный, скрытый, предназначенный исключительно для посвященных. Несмотря на свое желание стать католическим священником, Хоффе был вхож во многие мистические и масонские круги, а также в тайный полукатолический-полумасонский (довольно необычное для того времени сочетание) орден для избранных, в который входили известный поэт Стефан Малларме, бельгийский писатель Морис Метерлинк и композитор Клод Дебюсси. Кроме того, будущий кюре хорошо знал знаменитую певицу Эмму Кальве, которая была известна всему Парижу и как "жрица эзотерической субкультуры". Соньер пробыл в столице три недели. О чем он беседовал с церковными иерархами, навсегда осталось тайной. Известно, однако, что скромный приходский священник из Лангедока повсюду был принят с распростертыми объятиями. Время, проведенное в столице, Соньер использовал для посещений Лувра, где заказал репродукции трех довольно своеобразно подобранных картин: портрета папы Целестина V, который в конце XIII в. недолгое время был "наместником бога на земле"; полотна "Отец и сын" (или "Святой Антоний и святой Иероним в пустыне") фламандского живописца Давида Тенирса, а также "Аркадских пастухов" француза Никола Пуссена. После возвращения Соньера в Ренн-ле-Шато начались его странности и причуды, свойственные очень богатому человеку. Первым делом он соорудил новую надгробную плиту на могиле маркизы Мари де Бланшефор, жены великого магистра тамплиеров. При этом Соньер приказал выбить надпись на плите, которая на первый взгляд была не чем иным, как абракадаброй. После же внимательного изучения оказалось, что эта надпись - анаграмма содержащегося в одном из найденных пергаментов обращения тамплиеров к Пуссену и Тенирсу (жившим в XVII в.!). Из этого же обращения, в свою очередь, легко выделяются уже известные нам слова о Дагоберте и Сионе. Соньер начал тратить невесть откуда взявшиеся у него деньги направо и налево: стал заядлым филателистом, нумизматом, построил себе фешенебельную виллу Бетания, в которой так и не жил, соорудил в средневековом стиле башню Магдала, а церковь Марии Магдалины была не только отреставрирована, но и оборудована самым пышным и причудливым образом. Над входом кюре приказал выбить надпись: "TERRIBILIS EST LOCUS ISTE" ("Это место ужасное"). А чуть пониже мелкими буквами - вновь анаграмма, расшифровав которую, можно прочитать: "КАТАРЫ, АЛЬБИГОЙЦЫ, ТАМПЛИЕРЫ - РЫЦАРИ ИСТИННОЙ ЦЕРКВИ". Что понимал Соньер под истинной церковью, мы можем только догадываться, однако признание в конце XIX в. официальных католических "еретиков" в качестве рыцарей церкви весьма примечательно. Пройдем вовнутрь деревенского храма, который после реставрации перестал напоминать католическую церковь. Сразу же за порталом бросается в глаза омерзительная статуя Асмодея, князя демонов, по Талмуду - стража скрытых сокровищ и строителя храма в Иерусалиме. На стенах церкви развешаны пестро разрисованные доски с изображением крестного пути. В деталях этих рисунков видны какие-то противоречия, скрытые или откровенные отклонения от общепризнанных в католицизме изображений. Например, нарисован ребенок в пестром клетчатом пледе, наблюдающий за погребением Христа, а на заднем фоне - ночное небо и полная луна. Библия же сообщает нам, что бог-сын был внесен в пещеру при дневном свете. Много в храме и странных надписей на иврите, который так усердно изучал Соньер. Кроме Эммы Кальве деревенского кюре посещали министр культов Франции, а также Иоганн Сальватор фон Габсбург, кузен австрийского императора Франца Иосифа (который, кстати, как потом выяснилось, неизвестно за какие услуги перевел на счет Соньера довольно кругленькую сумму) и другие знаменитости тогдашней Европы. ...17 января 1917 г. 65-летний кюре Ренн-ле-Шато слег от инфаркта, а за пять дней до этого его служанка и сожительница Мари Де-нарнанд заказала гроб для своего господина, хотя тот был, как и в течение всей своей жизни, бодр, свеж и в полном здравии. К умиравшему кюре для исповеди и отпущения грехов пригласили священника из соседнего села. Тот, не успев войти, пулей выскочил из комнаты Соньера и с тех пор, по рассказам очевидцев, больше никогда не улыбался и впал в страшную меланхолию. Итак, католический священник Соньер отказался от соборования и умер без исповеди и причастия 22 января. Чествование мертвого Соньера происходило отнюдь не по католическим обычаям. Через день его труп, облаченный в украшенную пурпурными кистями мантию, был посажен в кресло и помещен на террасе замка Маг дала. Проститься с покойным прибыли сливки парижского общества... После его смерти Мари вела безбедную жизнь на вилле Бетаниа, тратя оставленные Соньером миллионы на благотворительные дела. Но в 1946 г. правительство Шарля де Голля осуществило денежную реформу и провело расследование с целью выявления скрывающихся от уплаты налогов, коллаборационистов и лиц, нажившихся на войне: при обмене старых франков на новые все должны были представить доказательства честного получения доходов. Мари же не стала менять деньги, тем самым обрекая себя на бедность. Очевидцы оставили записи, что видели ее в саду сжигающей пачки банкнот... Такова в общих чертах история, ставшая в 1960-х гг. достоянием общественности сначала Франции, а затем и всей Западной Европы. Источника же внезапного богатства Соньера никто не назвал. Равно как и того, почему католический священник неожиданно связался с оккультистами, тайными организациями и группами, считающими себя наследниками катаров и тамплиеров. Может быть, он просто нашел клад? Но какое отношение имеют эти сокровища к деревушке, уютно притулившейся у Пиренейских гор? Хотя некоторые письменные свидетельства содержат глухие намеки, что в Лангедоке и, в частности, в районе Каркассона и Ренн-ле-Шато могут быть зарыты не только катарские клады, но и сокровища и документы тамплиерского рыцарства. Помните слова умирающего Рамона? x x x Обитавшие в этих местах в первом тысячелетии до нашей эры кельты считали область вокруг Редаэ (так в те времена называлось Ренн-ле-Шато) священной. В эпоху Римской империи это была процветающая местность, известная своими целебными источниками, которую римляне признавали священной. В летописях можно встретить и упоминание о том, что эта маленькая горная деревня была в VI в. городом с 30-тысячным населением и какое-то время даже столицей вестготов. Еще в течение 500 лет город оставался резиденцией графов Разе. К началу XIII в. с севера в Лангедок вторглись крестоносцы, чтобы уничтожить катарскую ересь и захватить богатые земли. В ходе старейших альбигойских войн Ренн-ле-Шато часто переходил из рук в руки. В середине XIV в. в этих местах свирепствовала чума, унесшая много жизней, а вскоре после этого на Ренн-ле-Шато напали банды каталонских разбойников и разрушили его. Во многие упомянутые исторические события вплетаются и рассказы о несметных сокровищах и каких-то таинственных документах тамплиеров, дающих их обладателю огромную власть. С V по VIII в. Франкским государством правила первая королевская династия Меровингов, легендарным родоначальником которой был Меровей (отсюда и название). Среди этих монархов был и Дагоберт II, один из так называемых "ленивых королей", поскольку власть при них фактически находилась в руках майордомов. Майордом - высшее должностное лицо в государстве. При правлении Дагоберта II Ренн-ле-Шато служил вестгготским бастионом, а сам король был женат на готской принцессе. Можно предположить, что король Меровинг однажды зарыл в этом районе добытые в войнах сокровища. Если Соньер нашел клад и документы, то тогда в определенной мере понятно и возникновение имени Дагоберта II в письме на пергаменте. Итак - катары, тамплиеры, Дагоберт II. И сокровища вестготов, награбленные ими во время европейских походов. Добыча же эта, как нам представляется, состояла не в одних только материальных ценностях. Видимо, было в находке Соньера и нечто имеющее большое значение для религиозных традиций Запада. Сюда, по всей вероятности, относятся и легендарные сокровища из храма Иерусалима, так как в пергаменте ссылки на Сион более отчетливы, нежели на тамплиеров. Сион - холм в Иерусалиме, где, согласно библейской мифологии, находилась резиденция царя Давида. Как известно, в 66 г. в Палестине разгорелось восстание против римских завоевателей. Через 4 года Иерусалим сровняли с землей легионеры Тита Флавия, сына императора Веспасиана. Иерусалимский храм бал разграблен, а иудейские святыни перевезены в Рим. Через три с половиной века, 24 августа 410 г., Рим был захвачен вестготами во главе с королем Аларихом I и подвергнут трехдневному опустошению. При этом, как пишет историк Прокопий Кесарийский, Аларих захватил "сокровища Соломона, короля иудеев, которые были украдены римлянами из Иерусалима". В течение веков сокровища и документы с дополнениями и добавлениями и не без потерь меняли своих владельцев: от Иерусалимского храма через римлян и вестготов к катарам и тамплиерам. Чтобы проникнуть в тайну сокровищ и документов тамплиеров и отыскать связь между католическим военно-монашеским орденом рыцарей Храма и каким-то тайным обществом, почему-то замыкающимся на Меровингов и Сион, английские писатели Майкл Бэйджент, Ричард Лейт и Генри Линкольн, авторы трех фильмов о Соньере и тайне Ренн-ле-Шато, показанных в 1972 г. по Би-би-си, начали свое расследование с ереси катаров и вызванных ею войн в XIII в. То, что катары замешаны в тайну Соньера и Лангедока, бесспорно. Большинство предков местных жителей исповедовали веру катаров и пережили трагические дни альбигойских войн. Как отмечают западные исследователи, весь Лангедок напоен кровью катаров и альбигойцев, и горечь тех событий сохранилась и по сей день у лангедокских французов. И ныне многие крестьяне, живущие в районе Каркассона, Лиму, Фуа и Тулузы - древней столицы Лангедока, не скрывают своих симпатий к катарам. Есть даже катарская церковь и "папа" катаров, который до своей смерти в 1978 г. имел резиденцию в Аресе, недалеко от Бордо. В 1890 г. каркассонский библиотекарь Жюль Дуанель организовал там неокатарскую церковь, читая проповеди в духе идей катаров. За год до этого Дуанель был избран секретарем общества культуры и искусства в Каркассоне. В эту организацию входили также священники, и среди них лучший друг Соньера аббат Анри Будэ. К кругу близких знакомых Дуанеля принадлежала и уже упоминавшаяся Эмма Кальве. Не исключено, что Дуанель и Соньер знали друг друга и кюре из Ренн-ле-Шато был посвящен в тайну катаров. Есть и еще одна причина, которая указывает на связь катаров с Ренн-ле-Шато. На одном из найденных Соньером пергаментов выделены восемь маленьких букв, которые, будучи прочитаны подряд, образуют слова: "REX MUNDI" ("Король мира"). Чтобы понять, почему мы выделяем именно этот факт, необходимо хотя бы вкратце рассказать о "рыцарях истинной церкви" - катарах и их истории. x x x В 1209 г. отряды северофранцузских феодалов численностью в 50 тысяч человек, предводительствуемые служителями церкви, которые действовали по прямому указанию папы Иннокентия III, вторглись в Лангедок. Поводом для этой крупнейшей по тем временам на европейском континенте военной акции послужило убийство в 1208 г. папского легата Пьера де Кастелно одним из придворных Раймунда VI, графа Тулузского. И тут же папа римский отлучает Раймунда VI от церкви и призывает к крестовому походу против еретиков. На следующий год в сторону Пиренеев двинулась огромная армия крестоносцев под предводительством Арнольда, аббата крупнейшего католического монастыря Сито. А "светским начальником" крестоносцев христианнейший король Филипп II Август, один из предводителей третьего крестового похода, кстати сказать, отлученного от церкви в 1200 г. тем же Иннокентием III за расторжение своего уже второго официального брака, назначил Симона де Монфора, чьим фамильным знаком, как гласит легенда, был серебряный крест. Сам же король не смог возглавить крестоносное северофранцузское и немецкое рыцарство, поскольку был по горло занят другими баталиями: к тому времени он успел уже отвоевать у английского короля Иоанна Безземельного Нормандию, Мен, Анжу, часть Пуату, затем Турень и готовился теперь к решительным действиям против Плантагенетов. В ходе военных действий был опустошен потом весь Лангедок, вытоптан урожай, деревни и города стерты с лица земли, перебита большая часть населения. Уничтожение всего живого приняло такие страшные размеры, что некоторые европейские ученые называют лангедокскую экспедицию первым геноцидом в истории континента. Например, в городе Безье на площадь перед церковью святого Назария было согнано 20 тысяч мужчин, женщин и детей, которых крестоносцы подвергли жестокой резне. "Узнав из возгласов, - пишет хронист, очевидец избиения в Безье, - что там вместе с еретиками находятся и правоверные (католики. - Б. П.), они сказали аббату (Арнольду из Сито. - Б. П.): "Что нам делать, отче? Не умеем мы различать добрых от злых". И вот аббат (а также и другие), боясь, чтобы те еретики из страха смерти не прикинулись правоверными... сказал, как говорят: "Бейте их всех, ибо господь познает своих!" И перебито было великое множество. В письме папе Иннокентию III аббат Арнольд с гордостью писал, что в расчет не принимались "ни возраст, ни пол, ни занимаемое положение". Резня в Безье была прелюдией к дальнейшим карательным походам захватчиков в Лангедоке: пали Перпиньян, Нарбонн, наполовину был разрушен старинный Каркассон. Мы не будем описывать дальнейшие перипетии альбигойских войн, названных так по имени лангедокского города Альби, где первоначально зародилось учение катаров. Скажем только, что войны эти, к которым призвал папа римский, длились с перерывами 20 лет. Так же, как и крестоносцы в Палестине, участники этого похода прикрепляли к плащам красные кресты. Для северофранцузских и немецких "рыцарей церкви", которым не надо было перебираться за моря, плата же была та же: прощение всех грехов, гарантия места на небе и вся добыча, полученная в войне. Альбигойские войны велись по призыву церкви целиком в интересах французской королевской власти. Уже при сыне Филлипа II Августа - Людовике VIII Тулузское графство почти полностью вошло в королевский домен, который ко второй четверти XIII в. стал в несколько раз крупнее любого из самых больших феодальных владений во Франции. После вооруженного "вразумления" еретиков Лангедок нельзя было узнать: это была опустошенная, разграбленная, распятая земля. Где же искать корни этой бессмысленной жестокости рыцарей церкви, их ярости разрушений? В начале XIII в. та местность, которая называется Лангедок, не входила во Французское королевство. Лангедокское графство раскинулось от Аквитании до Прованса и от Пиренеев до Керси. Эта земля была независимой, при этом ее язык, культура и политическое устройство тяготели скорее к испанским королевствам Арагону и Кастилии. Управляли графством дворянские династии, самыми значительными были графы Тулузские и могущественная семья Тренкавель. По своей высокоразвитости культура Лангедока, воспринятая большей частью от Византии, не имела в тогдашнем христианском мире себе подобных. В Лангедоке, как и в Византии, господствовала известная веротерпимость, которая принципиально отличалась от религиозного фанатизма в других частях Европы. Учения ислама и иудаизма проникали в графство через такие торговые центры, как Марсель. Римско-католическая же церковь не пользовалась в Лангедоке особым уважением. Очевидная коррумпированность католического клира отчуждала от церкви не только народные массы, но и лангедокское дворянство. Характерно, что в графстве были католические храмы, где по 30 и более лет не служились мессы. Неудивительно поэтому, что в Лангедоке все шире начала распространяться ересь, проникшая сюда с Балканского полуострова. Все графство было охвачено альбигойским учением, "вонючей проказой юга", как именовали его католические иерархи. Эта ересь, несмотря на то что ее приверженцы отвергали насилие, представляла собой серьезную угрозу для католической церкви, самую, пожалуй, серьезную до тех пор, пока через почти 300 лет Мартин Лютер не вывесил свои тезисы на дверях виттенбергской Замковой церкви. В начале XII в. возникла реальная возможность вытеснения католицизма ересью из Лангедока. И не только в этом графстве: она перекинулась уже и на другие части Европы, в особенности на крупные города Германии, Фландрии и Шампани. Много было названий для лангедокских еретиков. Во-первых, "альбигойцы" - по имени города, в котором их учение зародилось. Во-вторых, "катары" (от греческого katharos - чистый), в-третьих, "вальденсы" (или лионские бедняки) - по имени лионского купца Пьера Вальдо, который, как гласят легенды, роздал свое имущество и провозгласил бедность и аскетизм жизненным идеалом. Именно учение крайнего крыла вальденсов слилось с катарским. И, в-четвертых, "совершенные" ("parfaits"). До сих пор католическая церковь пытается дискредитировать катарскую ересь, относя ее к смеси из древних религиозных учений и называя альбигойцев арианами, маркионитами или манихейцами. Христианские таинства катары отрицали. Они создали свои обряды, которые считали благодатными действами. Обряд посвящения неофита, например, начинался с того, что совершитель процедуры с Новым заветом в руках убеждал вступавшего в ряды катаров не рассматривать католическую церковь единственно истинной. Кроме того, исходя из своего учения, катары вступали в противоречие не только с римской курией, но и с мирскими властями, поскольку их утверждение о господстве в мире зла принципиально отвергало и светский суд, и светскую власть. Заметим, что понятия "альбигойцы" или "катары" не относится к какой-либо единой идеологии и единственной церкви с твердым и кодифицированным учением. Известно, что община катаров включала в себя целый ряд различно ориентированных сект, которые, правда, были связаны между собой определенными общими принципами, однако в частностях и деталях разнились одна от другой. К этому следует, пожалуй, добавить, что большая часть наших знаний о "совершенных" базируется на официальных католических источниках, в первую очередь на документах инквизиции. "Совершенные", одетые в черные длинные плащи, подпоясанные простым вервием, на голове - остроконечные колпаки, несли свои проповеди и среди них главную - "Не убий!" в народ. Основой для учения катаров послужило возникшее в Х в. в Болгарии антифеодальное движение в форме религиозной ереси - богомильство (по имени священника Богомила) и его догматика. Богомильское учение сродни мифологии и принимало форму столкновения Сатаны и Иисуса Христа: вначале Сатана одерживает верх, добиваясь распятия Христа, а потом уже Иисус, воскреснув, низвергает Сатану в ад, после чего исчадие ада исчезает из заточения, возвращается на землю и вновь начинает господствовать над людьми. Власть Сатаны богомилы не считали вечной, они предсказывали новое пришествие Христа и его победу над Сатаной. Вне сомнения, исходя из своей мифологии, богомилы не признавали ни догм, ни обрядов и православной церкви. Они отвергали Ветхий завет, почитание храмов, важнейшие таинства - крещение и причащение. Богомилы не признавали креста, считая его сатанинским орудием, с помощью которого по наущению Сатаны был убит Спаситель человечества. В то же время они не почитали икон и не признавали культа богородицы, нападали на церковную иерархию, порицали безнравственное поведение высшего духовенства и монашества. И катары, и богомилы придерживались дуалистического учения о наличии в мире начал - доброго (бога) и злого (дьявола), духовного и телесного. Конечно, все христианское учение можно рассматривать как дуалистическое, то есть как конфликт между двумя противоположными принципами - добра и зла, духа и плоти, высокого и низкого. Катары же углубили эту дихотомию настолько, что ортодоксальный католицизм попросту не был готов к этому. Папская церковь проповедует наличие высшего бога, противник которого - дьявол - будет в конечном итоге подчинен богу. "Совершенные" допускают существование двух или более божеств одинакового ранга. Один из них - "добрый бог" - не обладает человеческим телом, а является чисто духовным существом или принципом, свободным от земных пороков и недостатков. Это "Amor" ("бог любви"). По учению катаров, любовь и власть несоединимы. Материальное творение служило для них причиной власти и являлось в принципе "злым". Короче, они рассматривали "универсум" (Универсум - вселенная) как творение бога-узурпатора, бога зла, которого они и называли "REX MUNDI". Пример тягчайшей ереси католическая церковь видела в том, что катары считали материальное творение, за которое погиб Христос, как "злое", а бога, который сотворил сначала землю и небо, существом, незаконно захватившим власть. Особенно остро римская курия реагировала на отношение альбигойцев к Христу. Поскольку любая материя рассматривалась ими "злой", катары отрицали, что Христос, будучи воплощен в человеческом облике, оставался сыном божьим. В кругах этих еретиков бога видели как полностью бестелесное создание, которое нельзя было распять, а посему Иисус - это один из обыкновенных пророков, смертный, который умер на кресте ради принципа любви. Распятие на кресте, говорили катары, не содержит в себе ничего сверхъестественного, божественного. Поэтому они не только отказались поклоняться Иисусу и кресту, но и перестали совершать крещение и причастие. Другими словами, отрицание важнейших церковных догматов и основных таинств, отказ от поклонения святым и непризнание индульгенций, ликвидация транжирящей огромные средства католической иерархии, объявление папы наместником Сатаны, отмена церковной десятины и упразднение землевладений клира, отказа от католических храмов - таковы основные черты альбигойской ереси, в которой отразился протест народных масс против феодально-церковных порядков. В настоящее время среди западных интеллектуалов стало модой видеть в катарах мудрецов, просвещенных мистиков, которых объединяла какая-то космическая тайна. В действительности же альбигойцы были обычными людьми, которым их вера давала убежище от строгости ортодоксального католицизма и освобождение от тягостной церковной десятины, покаяний, налогов на крещение, погребение и др. В обычной жизни катары действовали вполне логично, сообразуясь со своим учением. Так, например, они отказывались от деторождения, поскольку таковое, по их учению, исходило не из принципа любви, а служило лишь целям "REX MUNDI". С другой стороны, однако, они не требовали отказа от удовлетворения сексуальных потребностей. Правда, у катаров был священный обычай "consolamentum", который обязывал к целомудрию, но все они, кроме "совершенных", которые и без того давали обет безбрачия, соблюдали "consolamentum" только на больничном или смертном одре. Но как можно было связать отказ от деторождения с молчаливым одобрением половых сношений? Известно, что катары хорошо освоили методы предохранения от беременности и абортов. Когда Рим упрекал альбигойцев в "противоестественной сексуальной практике", предполагалось, что курия имела в виду гомосексуализм. Однако катары издали закон, и строго придерживались его, о запрете гомосексуальных отношений как мужчин, так и женщин, среди которых, кстати сказать, было немало проповедников и пастырей, то есть "parfaits" ("совершенных"). Катары вели жизнь в простоте и смирении. Поскольку они не признавали католические храмы, то молились под открытым небом или в обычных домах и даже сараях. Они были вегетарианцами, но употребление в пищу рыбы разрешалось. По ряду причин даже некоторым феодалам импонировала катарская вера. Часть из них была настроена антиклерикально вследствие коррумпированности католических иерархов, других привлекала веротерпимость катаров. Все они хотели положить конец церковной десятине, так как довольно значительная доля их доходов оседала в папской казне. Поэтому многие дворяне припиренейской округи, старея, становились "совершенными". Не менее одной трети "parfaits" перед началом альбигойских войн состояло из дворян Лангедока. В 1145 г., за 65 лет до религиозных войн, Бернар Клервоский путешествовал по Лангедоку и читал проповеди против еретиков. Его поразило не столько учение катаров, сколько безнадежное состояние здесь католической церкви. В отношении же катаров Бернар сказал: "Конечно, для них нет никаких других христианских проповедей, кроме их собственных, но их помыслы и нравы чисты..." В начале XIII в. Рим был весьма обеспокоен таким развитием событий в Лангедоке. Кроме того, мимо внимания понтифика не прошел тот факт, что северофранцузские и немецкие дворяне с откровенным вожделением взирали на богатые лангедокские города и деревни. Курия решила, что северные бароны и составят костяк боевых отрядов церкви. Начались альбигойские войны, о которых мы уже вкратце рассказали... В последний оплот катаров превратился хорошо укрепленный замок Монсегюр, который они считали священным. Эта цитадель находилась на вершине горы, и ее амбразуры и стены были ориентированы по сторонам света, так что позволяли исчислять дни солнцестояния. Десять месяцев крестоносцы вели осаду Монсегюра, и, несмотря на отчаянное сопротивление, осажденные в марте 1244 г. были вынуждены капитулировать. Еще до начала альбигойских войн по всей Европе распространились слухи о несметных сокровищах катаров. Предполагали, что все они запрятаны в пещерах и подземельях Монсегюра. После того как крепость катаров пала, крестоносцами не найдено в ней ничего более или менее представлявшего интерес. Однако во время осады и сдачи крепости происходили чрезвычайно странные вещи. В осаде Монсегюра участвовало более 10 тысяч человек. Хорошо вооруженная и обученная армия крестоносцев пыталась взять в кольцо всю гору, отрезав все подступы и уморив катаров голодом. Следует сказать сразу, что им не удалось полностью замкнуть кольцо. Многие солдаты из крестоносной армии были выходцами из Лангедока и втайне сочувствовали учению катаров, с этой точки зрения они были ненадежные воины. Для катаров поэтому не представляло большого труда преодолевать неприятельские линии и доставлять в крепость провиант и подкрепления. В январе 1244 г., за три месяца до падения цитадели, двое "совершенных" покинули крепость. По более поздним письменным сообщениям, они вынесли сокровища катаров - золото, серебро и монеты, которые были спрятаны сначала в укрепленной горной пещере, а затем в какой-то другой крепости. Эти сокровища исчезли, и до поры до времени их след был потерян. После падения Монсегюра в крепости осталось около четырехсот человек: более 180 "совершенных", остальные -рыцари, воины, помещики, их семьи. Неожиданно осаждавшие предъявили им довольно мягкие условия: всем воинам даровалось прощение за совершенные преступления, а также разрешен свободный выход из крепости вместе со своим имуществом и ценностями; всем "совершенным" была объявлена свобода, если они откажутся от своих еретических заблуждений и принесут покаяние инквизиции в своих грехах. Для обсуждения этих условий защитники Монсегюра попросили двухнедельное перемирие. Насколько известно, ни один из "parfaits" не принял условий, все они решились на мученическую смерть на костре инквизиции. Кроме того, еще 15 воинов и 6 женщин дали обет "consolamentum" и превратились в "parfaits", что было равносильно смертному приговору. 15 марта срок истек. Ранним утром следующего дня более 200 "совершенных" были сожжены у подножия горы. За время перемирия вопреки всем опасностям четверо "parfaits" были спрятаны в крепости, а в ночь на 16 марта они бежали и унесли с собой легендарное сокровище катаров. Под пыткой крестоносной инквизиции комендант Монсегюра Арно-Роже де Мирпуа показал: "Бежавшие "совершенные" носили имена Хуго, Экар, Кламен и Эмвель. Более о них я ничего не ведаю. Я сам организовал их побег, они унесли с собой наши сокровища и документы. Все катарские тайны содержал сверток". Что же находилось в том свертке? Может быть, религиозные книги, манускрипты, секретные письма или реликвии? В любом случае то, что не должно было попасть в руки "рыцарей церкви". Невольно вспоминается легенда, которая связывает катаров с чашей святого Грааля (сосуд тайной вечери, куда затем была собрана кровь распятого Христа). Но какую ценность могла иметь эта чаша для катаров, считавших Христа всего-навсего одним из пророков? И все же связь между катарами и культом Грааля существует. Очевидно, что в некоторых поэмах о нем, например у Кретьена де Труа в "Персевале" или у Вольфрама фон Эшенбаха в его стихотворном рыцарском романе "Парцифаль", содержатся идеи катаров. В ходе альбигойских войн клирики обрушивались на легенды о Граале и объявили их порочными, а подчас и еретическими. Ныне мы можем констатировать, что отдельные пассажи в поэмах о Граале не только в высшей степени неортодоксальны, но и, безусловно, навеяны катарскими представлениями. Ренн-ле-Шато находится в полудне верховой езды от Монсегюра. Вполне вероятно, что сокровища и манускрипты катаров могли быть привезены и спрятаны в многочисленных пещерах в горах вокруг Ренн-ле-Шато, а найденные Соньером пергаменты указывали где именно. Исследуя вопрос о катарах и последствиях альбигойской ереси, мы постоянно наталкивались на еще более загадочную и таинственную тему: на легендарный орден тамплиеров, верных рыцарей церкви. В какой же связи находится этот католический орден и лангедокские антикатолики? Этот вопрос мы попытаемся выяснить в следующей главе. "БЕДНЫЕ РЫЦАРИ ХРИСТА". Об ордене тамплиеров написаны буквально горы литературы на французском, немецком, английском, итальянском, испанском, польском и многих других языках. Прочесть все это и отобрать то, что, на наш взгляд, кажется правдоподобным, было непросто. И если вокруг катаров возникло множество романтических легенд и сказаний, то тайна тамплиеров либо была полностью непроницаемой, либо, наоборот, исследователям казалось, что и секрета-то никакого не существовало. Все описания сходились в одном: эти фанатичные монахи-воины в белых плащах с восьмиконечным красным крестом сыграли большую роль в крестовых походах, бесстрашно погибая за Иисуса и гроб Господень. И по сию пору многие авторы видят в этом ордене не только рыцарей церкви, но и своеобразный мистический институт, связанный с темными интригами и мировыми тайнами. Вальтер Скотт, например, в своем знаменитом романе "Айвенго" назвал тамплиеров заносчивыми и дерзкими грубиянами, алчными и лицемерными деспотами, которые беззастенчиво злоупотребляли своей властью и за кулисами направляли ход событий в нужное им русло. Другие авторы XIX в. описывают рыцарей храма как дьяволопоклонников, которые отправляли непристойные и еретические ритуалы. Некоторые современные исследователи склонны видеть в тамплиерах жертвы политических интриг римской курии и французского короля. Другие же - особенно те, кто стоит близко к масонам - рассматривают храмовников как неких хранителей тайных знаний, выходящих за границы христианских догм. Вне сомнения, орден до сих пор представляет собой один из самых загадочных институтов западного мира. Ни одна работа по истории Европы XII и XIII вв. и крестовых походов не обходится без упоминания о тамплиерах. Никто не оспаривает и того факта, что в период своего расцвета орден Храма был самой могущественной и влиятельной после папства организацией христианского мира. Множество вопросов тем не менее остаются еще открытыми. Кто же такие эти тамплиеры? Скромные воины-монахи? И что таинственного в этом средневековом католическом ордене? Какие причины побудили самых серьезных авторов создать настоящий миф о тамплиерах? Следуя совету французского писателя Фредерика Поттешера, начнем с конца... "В самом сердце Верхнего города первые лучи солнца тонут в клочьях тумана, цепляющихся за окруженный башнями донжон. Донжон - главная башня крепости, замка. От узких улочек, вьющихся у подножия замка, поднимается запах горящих смолистых поленьев и навоза. Студеный воздух как будто еще дрожит от тонкого и торопливого перезвона колоколов, зовущих к заутрене. В эту пятницу, 13 октября 1307 года, торговцы и ремесленники доброго города Провена безмятежно просыпаются, не боясь ни несчастливых чисел, ни дурных дней недели. Большие ярмарки в Шампани и в графстве Бри принесли провенцам богатство, сделали их жизнь обеспеченной и тихой, грубые суеверия давно уже изгнаны из города. Под защитой своих церквей и шестидесяти колоколен горожане спокойны душой и радостны сердцем. В это утро, как обычно, они снимают с дверей своих домов и лавок толстые деревянные засовы, а проделав это, по привычке выглядывают наружу, на темные еще улицы. И вдруг замирают, пригвожденные к месту нелепейшей, но очевидной истиной: мир сошел с ума, у дверей подстерегает несчастье, пятница 13 октября - это и вправду день дьявола! Они увидели, что по грязной канаве, разделяющей насыпную дорогу, под охраной королевских сержантов и солдат, спотыкаясь, идут небольшие группы пленников. И что это за пленники! Дрожащей рукой перекрестились жители Провена, когда разглядели на окруженных стражей людях длинные белые плащи с красными крестами. Сомнений нет! Те, кого ведут там в цепях, словно разбойников, - рыцари Христа, славные рыцари Храма Соломонова, всемогущие и таинственные тамплиеры"... Да, действительно это были рыцари-монахи ордена Храма, совершившие многие подвиги в Палестине во время крестовых походов и принесшие, как отмечалось в те далекие годы, неувядаемую славу христианскому оружию. Более двадцати тысяч тамплиеров пали во имя Христа с оружием в руках, отбивая от "неверных" христианские святыни. Все эти мысли пронеслись в головах провенских жителей. - Будь ты проклят, король Филипп! Да предаст тебя анафеме папа римский! Смерть фальшивомонетчику! Чтобы избавиться от финансовых затруднении, которые он постоянно испытывал, король Франции Филипп IV Красивый несколько раз прибегал к уменьшению в монетах удельного веса золота, вследствие чего монета за год теряла треть своей стоимости. Мелкие накопители, разоренные этими мерами, дали Филиппу прозвище "фальшивомонетчик". Первые сведения о тамплиерах дает нам историограф Гийом Тирский, чье объемное произведение было создано между 1169 и 1184 гг., то есть в то время, когда крестовые походы достигли своего апогея. Когда Гийом начал писать свою книгу, королевства крестоносцев на Святой земле, которые тамплиеры называли Outremer (страна по ту сторону моря), существовали уже давно, а орден храмовников отметил полувековой юбилей. Поэтому сведения обо всех событиях, связанных с образованием ордена, европейцы получили из вторых, если не из третьих рук. Мы почти ничего не знаем о том, какими источниками пользовался Гийом Тирский, поэтому многие его высказывания следует подвергать сомнению. И все же его книга дает определенную информацию, на которой строятся все более поздние сведения о тамплиерах. Согласно Гийому, "бедное рыцарство Христово и Храма Соломонова" было создано в 1118-1119 гг. группой французских рыцарей во главе с Хуго де Пэйнсом, дворянином из Шампани. Свое название - таплиеры или храмовники (рыцари Храма) - эти воины-монахи получили потому, что их главной штаб-квартирой поначалу служило помещение, находившееся с южной стороны дворца иерусалимского короля Балдуина I и примыкавшее к церкви гроба Господня. В свое время она была мечетью аль-Акса, святыней мусульман - огромным сооружением XI в., которое поддерживали 280 массивных колонн. На том же месте, по преданию, находился храм царя Соломона. По-французски храм - "тампль" (temple), отсюда и название ордена. Официальной печатью нового ордена стало изображение двух рыцарей, скачущих на одной лошади, что должно было означать не только братство, но и отсутствие материальных средств. Однако, хотя обет бедности постоянно подчеркивался как главная добродетель тамплиеров, трудно назвать время, когда "бедные рыцари Христовы" действительно перебивались с хлеба на воду. Целью тамплиеров, по словам Гийома Тирского, было "по возможности заботиться о дорогах и путях, а особливо об охране паломников". Более чем странным выглядит тот факт, что нанятый королем хронист (уже знакомый нам Фульхерий Шартрский), который скрупулезно записывал практически все события тех лет, ни одним словом не упомянул ни Хуго де Пэйнса, ни его рыцарей. Молчание, которым окружен начальный период деятельности храмовников, тоже весьма многозначительно. Нет также доказательств того, что тамплиеры исполняли свое предназначение - охраняли паломников. Да и как могла реально справиться с такой задачей группа из девяти рыцарей, которая в течение девяти лет никого более не принимала в орден? Тем не менее весть о "бедных рыцарях Христовых" довольно скоро пришла в Европу, где популярность их стала расти. Церковные сановники расточали похвалы в их адрес, и не кто иной, как сам Бернар из Клерво в 1128 г. написал в их честь трактат под названием "Хвала новому рыцарству", в котором приветствовал появление монахов по духу, воинов по оружию", превозносил до небес добродетели тамплиеров, их любовь к ближнему и объявлял цели ордена идеалом и воплощением всех христианских ценностей. В этом панегирике клервоский аббат противопоставлял холеному и расфранченному светскому рыцарю простого монаха-храмовника, не заботящегося о своей внешности и манерах, зато ведущего праведный образ жизни, воюющего за Христовы идеалы, ставящего превыше всего служение богу. Особенно подчеркивалась в трактате сплоченность и дисциплина рыцарей церкви, где "каждый совершенно не следует собственной воле, но более заботится о том, чтобы повиноваться приказывающему". В 1127 г. все девять рыцарей Храма возвратились в Европу, где были встречены с триумфом, о чем позаботился Бернар Клервоский. В январе следующего года в Труа, владении графа Шампанского, владельца феода Хуго де Пэйнса, был созван собор, который по представлению Бернара официально утвердил орден тамплиеров, признав его цели военно-религиозными. Хуго де Пэйнс получил титул великого магистра. Вместе со своими рыцарями он должен был разработать статус военно-монашеского ордена, который соединил бы строгую дисциплину монастыря с постоянной готовностью к военным действиям во славу Божию - то есть создать militia Christi (воинство Христово). Орденские уставы были подготовлены при участии Бернара и отражали дух ордена цистерцианцев, идеологическое направление которого в значительной степени было определено аббатом из Клерво. Бернар подчеркивал, что обет бедности - основной для тамплиеров. Параграф II устава ордена даже предписывает двум братьям-храмовникам есть из одной миски. Позаботился Бернар и о том, чтобы ничто не отвлекало тамплиеров от служения Христу - запрещены были любые светские развлечения - посещения зрелищ, игра в кости, соколиная охота и т. п. Возбранялись смех, пение, суесловие. Подробный перечень всевозможных штрафов за различные нарушения устава составляет более 40 параграфов. Своеобразным символом ордена стал белый плащ, надевавшийся поверх остальной одежды того же цвета. По этому поводу в орденском уставе сказано: "Всем профессам мы выдаем как для зимы, так и для лета, поелику возможно, белые облачения, по которым их могут распознать все, кто провел жизнь в темноте, так как их долг - посвятить свои души Творцу, ведя чистую и светлую жизнь". Професс - рыцарь-монах, принявший три обязательных обета: бедности, целомудрия и послушания. Однако, если внимательно ознакомиться со свидетельствами современников, можно прийти к выводу, что жизнь и деятельность "воинства Христова" не соответствовала тем высоким идеалам и целям, которые были провозглашены при образовании ордена. Созданный вскоре после первого крестового похода орден тамплиеров рассматривался и папой, и иерусалимскими королями как ударный отряд, призванный не только защищать паломников в Святой земле, но и упрочать и расширять государства крестоносцев в Палестине и Сирии. Несмотря на то что храмовники наряду с иоаннитами стали наиболее организованной военно-политической силой Иерусалимского королевства, они не только ни в коей мере не способствовали расширению крестоносных владений в Святой земле, но и фактически не оказали никакой существенной помощи франкским феодалам по удержанию в своих руках Восточного Средиземноморья. Уже в первые десятилетия после своего образования орден терпел поражения от мусульман, например в 1153 г. под Аскалоном, где в бою погибли все сорок участвовавших в нем храмовников. И тем не менее через каких-то двадцать лет после собора в Труа орден значительно увеличил и распространил свое влияние. Когда в конце 1128 г. Хуго де Пэйнс прибыл в Англию, то был принят королем Генрихом I с большим почетом. Многие молодые аристократы из западноевропейских стран вступали в орден, со всех концов христианского мира в казну тамплиеров шли щедрые пожертвования, дарились земельные угодья, замки и поместья. Хуго де Пэйнс безвозмездно передал ордену все свое состояние. Так же обязаны были поступать все, кто надел на себя белый плащ рыцаря Храма. Но не на этом богател хилый поначалу орден "бедных рыцарей Христа". В документах, сохранившихся с той далекой поры, отмечены источники всех даров и пожалований, текших к давшим обет бедности монахам. Приведем несколько примеров. Когда великий магистр ордена Роберт Бургундский в 1138-1139 гг. находился во Франции, король Людовик VII, незадолго перед этим вступивший на престол, решил отметить свое царствование передачей тамплиерам двух мельниц, дома в Ла-Рошели и др. Он также освободил рыцарское братство от налогов и разрешил тамплиерам беспошлинно перевозить орденское имущество и товары. Владетель Арагона граф Раймунд Беренгар IV подарил рыцарям церкви несколько замков и отдал им десятую часть доходов. Король Англии Генрих II, первый из династии Плантагенетов, во искупление совершенного им злодейского убийства архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета отдал тамплиерам 42 тысячи марок серебром и 5 тысяч марок золотом, дабы монахи Храма вымолили ему местечко на небесах. Известно, что французский король Филипп II Август хранил свою казну в орденском замке в Париже. Огромную сумму денег и драгоценности получили тамплиеры в 1217 г. от венгерского короля Андраша II. К 1130 г. орден уже располагал обширными земельными владениями во Франции, Англии, Шотландии, Фландрии, Испании и Португалии. А еще через 10 лет он стал крупным землевладельцем и в других странах: Италии, Австрии, Германии, Венгрии и Святой земле. Вопреки обету бедности тамплиеры накапливали несметные богатства. И все же не брезговали они торговлей, спекуляцией, а то и прямым грабежом. По свидетельству того же Гийома Тирского, рыцари Храма нападали на арабские караваны и обирали купцов. В 1154 г. вооруженные храмовники захватили в плен бежавшего из Египта сына великого визиря Аб-баса, Насир ад-Дина Насра, которого арабы выкупили затем за 60 тысяч золотых. Когда речь шла об обогащении, то "чистые и светлые душой" тамплиеры шли и на прямое предательство Христовых интересов. Пример тому - осада Дамаска в 1142 г. во время второго крестового похода. Вюрцбергский хронист свидетельствует: осажденные подкупили рыцарей Храма, которые оказали им поддержку, что и послужило в конечном счете одной из основных причин провала хорошо задуманного и подготовленного крестоносцами предприятия. Правдами и неправдами сосредоточив в своих руках колоссальные богатства, тамплиеры занялись банковскими делами и ссужением денег под проценты. Хронист пишет, что когда Людовику VII, одному из предводителей второго крестового похода, не дали ссуды генуэзцы и пизанцы, то великий магистр ордена Храма Эбрар де Барр выслал французскому королю из Антиохии "на святое дело" достаточно звонкой монеты, покрывшей расходы крестоносцев. Тамплиеры под солидные проценты ссужали деньги и обедневшим монархам, превращаясь в банкиров практически всех европейских королевских домов и даже некоторых мусульманских властелинов. Филиалы ордена по всей Европе и на Ближнем Востоке осуществляли выдачу денег в кредит купцам, которые постепенно попадали в зависимость к храмовникам. Таким образом, "бедные рыцари Христовы" стали крупнейшими ростовщиками своей эпохи, а парижский орденский дом превратился в центр европейских финансов. Тамплиеры вели сложную систему финансового делопроизводства: бухгалтерские книги, документы приходно-расходной отчетности и так далее Храмовники ввели в обращение банковские чеки, какими до сих пор пользуются во всем мире. Завершая тему о богатствах и финансовых операциях тамплиеров, скажем еще, что во время третьего крестового похода английский король Ричард Львиное Сердце, как всегда, остро нуждавшийся в деньгах, продал или заложил рыцарям Храма захваченный им у Византии остров Кипр, за который в 1191 г. тамплиеры заплатили аванс в 40 тысяч безантов, а 60 тысяч отдали позднее. Располагая огромными по тем временам финансовыми средствами, орден превратился во влиятельную силу международного значения. В Европе, Палестине и Сирии тамплиеры действовали подчас как посредники между князьями и монархами. Например, в Англии великих магистров регулярно приглашали на заседания парламента и рассматривали их в качестве главы всех католических орденов. Вследствие этого им подчинялись фактически все приоры и аббаты страны. Тамплиеры, которые поддерживали хорошие отношения как с Генрихом II, так и с Томасом Бекетом, неоднократно пытались уладить раздоры между монархом и архиепископом, но безуспешно. Последующие английские короли, включая и младшего сына Генриха II, Иоанна Безземельного, даже свою резиденцию размещали в лондонском доме ордена, и, когда последний 15 июня 1215 г. подписывал "Magna Charta Libertatum" ("Великую хартию вольностей"), отражавшую интересы феодальной аристократии, великий магистр тамплиеров стоял рядом с монархом. Политическая деятельность рыцарей католической церкви не ограничивалась только Западом - и с исламским миром орден установил тесные деловые отношения. Даже сарацины, против которых боролись крестоносцы, оказывали тамплиерам гораздо больше уважения, чем другим европейцам. Рыцари-храмовники, как стало известно из документов, имели сношения с ассасинами, террористическим религиозно-политическим орденом, известным своим фанатизмом и воинственностью, так сказать, "исламскими тамплиерами", и посещали замок Аламут в Иране - центр ассасинов. Почти на всех политических уровнях храмовники выступали как официальные третейские судьи, и нередко короли признавали их авторитет. В 1252 г. английский король Генрих III отважился угрожать ордену конфискацией земельных владений: - Вы, тамплиеры, пользуетесь большими свободами и привилегиями и располагаете такими крупными владениями, что ваша надменность и гордыня не знают удержу. То, что было когда-то так непродуманно вам дано, может быть мудро и отобрано. То, что было слишком быстро уступлено, может быть возвращено назад. Великий магистр отвечал: - Что вы сказали, о король? Было бы лучше, если бы ваши уста не произносили таких недружественных и неумных слов. Пока вы творите справедливость, вы будете править. Если же вы нарушите наши права, то вряд ли останетесь королем. Современники имели возможность, таким образом, сделать вывод, что тамплиеры утвердили для себя такие привилегии, которые им не давал сам папа: право назначать на трон или смещать монархов по своему усмотрению. В отдельных летописях отмечается, что рыцари Храма поощряли развитие науки и техники, способствовали появлению новых идей в этих областях человеческих знаний. Вследствие своих довольно действенных контактов с мусульманской и иудейской культурами тамплиеры, подчеркивают летописцы, обладали чуть ли не монополией на самую передовую технику своего времени. Орден не скупился, выделяя средства на развитие геодезии, картографии, строительство дорог и мореплавание. Он располагал своими портами и верфями, а также собственным флотом, суда которого были оснащены невиданной в те далекие времена диковинкой - магнитным компасом. Имея несколько десятков грузовых кораблей и судов для транспортировки людей, храмовники перевозили паломников из Европы в Святую землю и в обратном направлении, получая за свои богоугодные дела приличную мзду и к тому же благодарность папы римского. Наряду с несением военной службы многие тамплиеры должны были обладать и соответствующими знаниями в области медицины, поскольку уход за больными и ранеными составлял один из компонентов храмовнической деятельности. Рыцари ордена Храма мастерски изготовляли лекарства, беря за основу травы и другие традиционные средства народной медицины. Искусные врачи, в первую очередь хирурги, применяли новейшие по тому времени методы санитарии и гигиены, используя даже антибиотики в виде экстрактов из плесневых и других сумчатых грибов. Отношение медиков-тамплиеров к эпилепсии как к болезни, а не как к одержимости дьяволом, в определенной степени свидетельствовало о правильном направлении в лечении недугов психического характера... В XII в. тамплиеры заняли первенствующее положение в крестоносных государствах на Востоке, имея в своем распоряжении многочисленные замки и крепости, а также большие земельные участки и угодья. В 1150 г. они как "храбрейшие и опытнейшие в ратном деле люди" получили в вечное пользование мощную крепость Газа, а в 1152 г. - все то, что осталось от крепости Тортоза после разрушения ее войсками Hyp ад-Дина, успешно выступившего против графства Триполи. Кроме того, "бедные рыцари Христа" владели и такими твердынями, как Торон де Шевалье, Бет Жибелин и др. А тамплиерские дома и воинские казармы, не имевшие ничего общего с монашескими кельями, были разбросаны по всему Иерусалимскому королевству и графствам Антиохии и Триполи. Надменность и далеко не монашеский образ жизни рыцарей ордена Храма были известны на всем пространстве от Святой земли до Португалии. Пог