приказ взорвать храм был отдан А.М.Кагановичем - евреем по национальности - одним из приближенных Сталина. Однако народ сопротивления не оказал, а сам участвовал в разрушении тысячи других церквей. На нем лежит часть вины. Но признаться в этом очень трудно. Итак, нужно было найти виновных, а евреи были идеальной мишенью (177). В результате атеистического воспитания, религия больше не была обусловлена национальностью, как это было в прошлом. Так же, как и русские не рождались православными, так же слово еврей не являлось синонимом приверженца иудаизма. До революции крещеный еврей автоматически становился русским, теперь этого не было. Между тем многим крещеным евреям было не по себе в русском православии из-за частого смешения православия с русскостью, а также антисемитизма части духовенства. Некоторые находили выход в католичестве. Отец Александр, несомненно, как по своей общей ориентации, так и по происхождению был им ближе любого другого. Он в высшей степени любил свою Церковь, страну, где родился, русскую культуру, которой он стольким обязан и в которой прекрасно разбирался, русскую святость с преподобными Сергием, Серафимом Саровским, святителем Тихоном Задонским, русские иконы и великих русских религиозных мыслителей. В то же время он полностью признавал свою принадлежность к еврейскому народу и видел даже в этом "незаслуженный дар" (178). "Для христианина - еврея родство по плоти с пророками, апостолами, девой Марией и самим Спасителем - великая честь и знак двойной ответственности, как члена Церкви и как члена народа Божьего" (179). По его мнению, еврей-христианин не перестает быть евреем, но еще глубже начинает осознавать духовное призвание своего народа. Переходя от неверия к христианской вере, он приведен к Библии, к традициям своих отцов. Еврей, исповедующий иудаизм, связан с крещеным евреем верой в единого Бога, связан Писанием, той же религиозной этикой, тогда как с евреем-атеистом только по крови (180). Он утверждал, что Израиль был зарожден не столько как нация, сколько как религиозная община, и составлял скорее своего рода Церковь, нежели расу. Христианство расширило границы этой Церкви, чтобы туда вошли все народы (181). Если большая часть евреев не принимает христианства, то это всего лишь еще один эпизод драмы, развернувшейся между Богом и людьми. Уже Христос жаловался на Иерусалим: "Ты не узнал времени посещения твоего" (182). "Эта драма началась с библейских времен. Совершается она и среди других народов. Ведь многие из них частично отошли от христианства. Я счастлив, что могу своими слабыми силами служить Богу Израилеву и Его Церкви. Для меня Ветхий и Новый Завет неразделимы. Впрочем, это бесспорный тезис в христианском богословии (183)". Примечания 150. Александр Мень. Христианство. Лекция. В кн.: Александр Мень. Культура и духовное восхождение. Искусство: Москва, 1992, с. 26. 151. О. Степурко. Ты - живой. В кн.: Памяти протоиерея Александра Меня. - Ук. соч., с. 168. 152. З. Масленникова. "К истории книги О. Александра Меня "Сын Человеческий". В кн.: Aequinox - Ук. соч., с. 178. 153. Александр Мень. Христианство. Лекция. - Ук. соч., с. 19. 154. См. там же, с. 18. 155. Владимир Соловьев. Развитие догматической Церкви. В кн.: Владимир Соловьев. О христианском единстве. - Жизнь с Богом: Брюссель, 1967, с. 122. 156. Александр Мень. Христианство. Лекция. - Ук. соч., с. 21. 157. Почему мне трудно поверить в Бога?: Отец Александр отвечает на наши вопросы. - Россия, 16-17.09.91. 158. 1 Ин. 2, 15. 159. Ин. 3, 16. 160. Протоиерей Александр Мень. На пороге Нового Завета. - Слово: Москва, 1992, с. 486. 161. Это письмо цитируется в статье: 3. Масленникова. Феномен отца Александра. - Ук. соч., с.197. 162. А. Мень. Дорожите временем. - Ук. соч., с. 197. 163. Почему мне трудно поверить в Бога? - Ук. соч. 164. Джон А.Т. Робинсон (1919-1983) изложил свою концепцию в книге, вышедшей в 1963 г. под названием Honest to God, она стала бестселлером, вокруг нее было много шума. Затем, как и другие теоретики секуляризированного богословия, он пересмотрел свои прежние позиции и в области толкования Нового Завета, где он был специалистом, и высказался за установление более ранних дат, чем те, которых придерживается большая часть современных экзегетов. 165. Интервью на случай ареста. - Вестник РХД. 1990, Ns 159, с. 304. 166. Протоиерей Александр Мень. На пороге Нового Завета. - Ук. соч., с. 669. 167. Интервью на случай ареста. - Ук. соч. с. 303. 168. Александр Мень. Основные черты христианского мировоззрения. - В кн.: Александр Мень. Культура и духовное восхождение. - Ук. соч., с. 27. 169. Разговор с автором. 170. Автобиография. Ук. соч. 171. Интервью на случай ареста. - Ук-соч.с.305. 172. Александр Мень. Основные черты христианского мировоззрения. - Ук. соч., с. 28. 173. Прот. А. Мень. Прислушаться к бытию. - За инженерные кадры, 13.02.90 г. 174. Последнее интервью о. Александра Меня. - Панорама, Э 13 декабрь 1990. 175. Там же. 176. Прот. А. Мень. Евреи и христианство. - Вестник РХД, 1976, Э 117, с-115. 177. Последнее интервью о. Александра Меня. - Ук. соч. 178. Интервью на случай ареста. - Ук. соч., с. 305. 179. Прот. А. Мень. Евреи и христианство. - Ук. соч., с.114. 180. Там же. с. 115. 181. Там же. с. 117. 182. Лк. 19, 44. 183. Интервью на случай ареста. - Ук. соч., с. 305. Просвещенная вера Мы проповедуем Христа, вразумляя и уча каждого человека всей мудрости, чтобы привести всех к совершенству через единство с Ним, - говорил апостол Павел (184). Эта воля к наставлению была в центре служения отца Александра. Для этого он использовал любую представившуюся ему возможность. Неутомимо наставлял в проповедях, бесчисленных беседах и разговорах со всяким, кто к нему приходил, и во время регулярных встреч со своими прихожанами. Одной из целей малых групп, основанных им, было именно наставление. А главное, он продолжал свои устные наставления в письменном виде, и они были столь же изобильными. Однажды его спросили, что для него важнее: пастырское служение или писание книг. Он ответил, что не может отделить одно от другого (185). Книга была одной из форм его служения. Невозможно все время говорить, письменное общение с людьми тоже необходимо. "Книга - как стрела, пущенная из лука. Пока ты отдыхаешь, она работает за тебя!"(186). По правде говоря, отец Александр почти не отдыхал, но, тем не менее, послал много стрел и стрелы эти продолжали свою работу без него и продолжают ее по сей день. Его целью было разрушить преграды, мешающие людям воспринимать Слово Божье. Преграды из культуры, предрассудков, готовых идей, стереотипов атеистической пропаганды, запавших в умы. "В своих книгах я стараюсь помочь начинающим христианам, пытаясь раскрыть на современном языке основные аспекты евангельского жизнепонимания и учения. Наша дореволюционная литература, к сожалению, не всегда понятна нынешним читателям, а иностранные книги обращены к людям с психологией и опытом иными, нежели наши. Поэтому постоянно существует нужда в новых отечественных книгах. Особенно для тех, кто недавно вступил на путь веры" (187). Кроме того, чтобы поддерживать диалог с советским обществом и отвечать на вопросы атеистов, христиане должны уметь принимать вызов науки, которую официальная идеология объявила несовместимой с религией. Его первая книга, названная "Сын человеческий" - книга об Иисусе Христе, рождалась из бесед с неофитами, бесед, начатых сразу после его рукоположения. Писать свою книгу о жизни Христа он начал еще в отроческие годы. Но теперь понял, что она необходима, поскольку для большей части его современников, лишенных всякой религиозной культуры, текст Евангелия слишком труден и без ключа к его пониманию недоступен. Многие, замечал он, бросали чтение с первой страницы из-за длинной родословной в начале Евангелия от Матфея, находя ее скучной и непонятной (188). Отец Александр хотел рассказать сегодняшним людям о земной жизни Иисуса так, чтобы они почувствовали себя ее свидетелями. Чтобы достичь этого, он опирался на все доступные данные истории, археологии, библейской критики, но всегда сохранял живой и доступный стиль для читателя как можно более широкого, указывая постоянно на общее между жизнью сегодня и эпохи Палестины времен Христа. Отрывки из этой книги были напечатаны в виде отдельных статей с 1959 г. до 1962 г. в "Журнале Московской Патриархии", в котором, кстати, отец Александр долго не печатался. Полный же текст в течение десяти лет оставался в машинописной рукописи. Он давал ее читать близким, непрерывно перерабатывал, вплоть до того дня, когда с ней познакомилась одна француженка русского происхождения, которая с недавних пор работала в Москве. Ася Дурова родилась в России до революции. Ее родители уехали в эмиграцию и нашли приют во Франции, где она получила образование в католической школе под Парижем. Ася стала католичкой и даже вступила в монашескую общину, которая содержала эту школу. При этом она оставалась глубоко привязанной к своей родной стране. В 1964 г. она с радостью приняла место, предложенное ей во французском посольстве в Москве, где ее русско-французская культура, приветливость, человеческое тепло очень скоро сделали ее незаменимой для исполнения множества служебных обязанностей. Там она проработала пятнадцать лет. Все члены дипломатической миссии и иностранный персонал, находившийся в советской столице, были заперты в "золотом гетто" (кстати, большая часть оттуда почти и не пыталась вырваться), но Ася Дурова не дала себя запереть. После работы она выходила из посольства, с независимым видом проходила мимо милиционера, охранявшего здание (а его задача состояла, главным образом, в том, чтобы наблюдать за тем, кто из дипломатов куда пошел), и погружалась в советскую толпу благодаря своей типично русской внешности и владению языком (родным языком!). На помощь ей приходил торопливо надетый на голову платок. Ася постоянно посещала своих многочисленных русских друзей, с которыми она подружилась при самых разных обстоятельствах. Многие недавно крестились, поэтому она прилагала все усилия, чтобы оказать им духовную помощь в глубоко экуменическом духе, поскольку сама отнюдь не рассматривала свой приход в католическую Церковь как разрыв с православием. Однажды в 1966 г. один из неофитов пригласил ее присутствовать на встрече с отцом Александром. Они долго разговаривали о положении духовной жизни и о безотлагательной необходимости в религиозных книгах. Ася принесла ему те книги, которые привезла с собой в Москву среди вещей, затем нашла способ тайно получать книги, изданные заграницей на русском языке, благодаря трудам еще одной русской эмигрантки Ирины Михайловны Посновой, живущей в Бельгии. В конце второй мировой войны И. Поснова встретила там русских, только что освобожденных из немецких лагерей, иди оказавшихся на Западе вследствие войны. Чаще всего они группировались в лагерях для беженцев по всей Западной Европе. Эти мужчины и женщины, пройдя сквозь предельно мучительные испытания, стали себе задавать множество вопросов духовного порядка. Чтобы им помочь, Ирина Поснова основала в Брюсселе христианский центр и издательство - "Жизнь с Богом". Она выпускала брошюры, соответствующие их менталитету, во многом обусловленному атеистической пропагандой, которую в них вбивали все их детство и юность. Таким образом, на протяжении пятнадцати лет Ирина Поснова посвятила себя служению этим выходцам из Советского Союза, оставшимся на Западе после войны. В 1958 году ей было дано вступить в контакт с представителями Советской России на Международной выставке в Брюсселе и тогда она поняла, что отныне должна предназначать свои публикации для тех, кто живет в СССР. Она предприняла большую работу по переводу и изданию, которая была полностью основана на ее самоотверженности, выдержке и вере. Принадлежала она к православной семье - ее отец был профессором Киевской Духовной академии. Так же, как Ася Дурова, она стала католичкой, ни в малейшей степени не отказавшись от восточной традиции, всемерно стремясь к единству Церквей. К тому же, с самого начала она сотрудничала непосредственно с одним православным священником, эмигрировавшим во Францию (189). Не скрывая свою принадлежность к католичеству, издательство "Жизнь с Богом" тем не менее старательно занималось публикацией книг, отвечавших нуждам православных. Новая ориентация, - волей неволей, вынуждала терпеливо изыскивать тайные средства для доставки опубликованных книг; они приходили вопреки обстоятельствам и на беду официальным пропагандистам атеизма в Советском Союзе (190). Вскоре, при содействии словенского католического священника восточного обряда отца Антония Ильца, Ирина Поснова потихоньку, без шума, осуществила огромный труд. К концу восьмидесятых годов каталог издательства содержал более сотни названий. Среди наилучших изданий - Библия и Новый Завет на русском языке с введением, комментариями и примечаниями, взятыми большей частью из Библии, изданной Библейской школой в Иерусалиме, и обогащенными дополнительными сведениями. При посредничестве Аси Дуровой отец Александр стал получать книги из Брюсселя, а затем вступил в переписку с Ириной Посновой. Узнав о существовании его рукописи о Христе, она предложила отцу Александру ее напечатать. В это время авторы, которые не могли печататься в СССР, едва только начали посылать рукописи на Запад. Известны были лишь примеры Пастернака и Синявского и скандалы, вызванные ими. Солженицын еще не вошел в контакты с западными издательствами. Только в дальнейшем распространилась эта практика. Ася Дурова взялась передать рукопись. Решено было опубликовать ее под псевдонимом. И, наконец, в 1968 году "Сын человеческий" увидел свет. Это было началом долгого сотрудничества между отцом Александром и издательством "Жизнь с Богом", впоследствии опубликовавшим все его остальные труды. "Писал я, конечно, без надежды на опубликование, - рассказывал он потом, - тем более было мне радостно, что все книги увидели свет и были так хорошо изданы" (191). Издательство "Жизнь с Богом" также издавало книги, рекомендованные им или подготовленные под его наблюдением. Только среди людей, которых он лично знал, сотни подучили благодаря брюссельскому издательству духовную пищу, а они так в ней нуждались, - скажут они потом. Один из его прихожан скажет с юмором об этом, в виде загадки: "Вопрос: Где рождаются духовные дети? - Ответ: В капусте ... Брюссельской". В эти годы Ася Дурова осуществляла двухстороннюю связь между брюссельским издательством и отцом Александром. Более того, в конце шестидесятых годов он ее связал с Солженицыным, не непосредственно - это было бы слишком опасно - а через нескольких посредников. Таким образом, был налажен первый регулярный канал преследуемого писателя с Западом (192). К рукописям отца Александра, которые Ася Дурова передавала на Запад, добавились рукописи, значительно более опасные - Солженицына. Книга "Сын человеческий" попала точно в цель. Для многих это и был тот самый ключ, открывший им смысл Евангелия. Следующая книга отца Александра издана была издательством "Жизнь с Богом" в 1969 году на этот раз анонимно и была посвящена православной литургии "Небо на земле"(193). Тем временем, в начале 1960 г. он приступил к новому труду: большой истории религий человечества, она должна была состоять из шести томов под общим названием: "В поисках Пути, Истины и Жизни". Идеей этой он вдохновился у Владимира Соловьева, который считал, что анализ древних религий необходим для понимания всеобщей истории вообще и христианской, в частности. Когда Христос явился людям, они уже прошли долгий путь, на протяжении этого пути они удалялись от Бога, но и искали его "как бы ощупью", согласно словам апостола Павла в его речи перед ареопагом в Афинах. Великие религии и античная мысль составили своего рода прелюдию к Новому Завету и подготовили мир к принятию Евангелия. Христианство сосредоточено на открытии Бога в личности Иисуса, "распятого ради нас при Понтийском Пилате", но его нельзя рассматривать как простой этап духовного процесса и еще менее того, как синтез всех философских систем и религий. Оно принесло ответ на все ожидания, надежды, во всяком случае, на большую часть из них. Самое сильное в христианской духовности это не отрицание, а способность соединить в одно целое, превзойти и довести до полноты. "Как белый цвет поглощает спектр, так Евангелие объемлет веру пророков, буддийскую жажду спасения, динамизм Заратустры и человечность Конфуция. Оно освящает все лучшее, что было в этике античных философов и в мистике индийских мудрецов. При этом христианство - не новая доктрина, а весть о реальном факте, о событии, совершившемся в двух планах - земном и небесном. Ограниченное местом и эпохой, оно выходит за пределы временного. К нему сходятся все дороги, им измеряется и судится прошлое, настоящее, будущее. Любой порыв к свету богообщения есть порыв ко Христу, хотя зачастую и неосознанный" (194). Заниматься историей религий человечества до христианства отнюдь не значит уходить от современных проблем, отец Александр видел сходство между духовными поисками своих современников и путем наших предков навстречу Богу. Показать, каким образом люди прошлого искали Бога - это может озарить сегодняшнего человека. Более того, всякий раз когда люди, уже после открытия христианства, отступали от Христа, в конечном счете, они обращались к какой-нибудь доктрине или прошлой вере: к Будде, Конфуцию, Заратустре, Платону, Демокриту или Эпикуру. У самих христиан чересчур часто констатировали возникновение доевангельского сознания. И не надо этому удивляться: прошлое человечества насчитывает сотни веков, и если взглянуть на две тысячи лет, то это очень короткий срок, чтобы люди могли полностью усвоить Евангелие. Отец Александр был убежден, что христианство делает лишь первые шаги, что Церковь еще только начинает свой путь, и что понадобится еще много времени, чтобы от Евангельской закваски взошло все тесто. Если Соловьев только общими чертами наметил свой проект и не смог его осуществить, то отец Александр сумел довести его до конца. Нельзя не поражаться широте его знаний, особенно, если учесть условия, в которых он работал, никогда не прекращая своей пастырской активности. А что говорить о трудностях, с которыми он сталкивался, чтобы получить доступ к иностранным трудам, особенно, к самым последним изданиям. Он стремился дать читателю, лишенному религиозной литературы, максимум информации, всегда в очень ясной форме, доступной для не специалистов. Этот труд отличается синтетическим характером. Он не представляет разные религии отдельно одну от другой, но связанными между собой общим движением, в нем участвуют даже, по-своему, восточные религии. Он предлагает читателю непрерывную повесть духовной человеческой "эпопеи", на путях человечества к Истине, то идущего вперед, то отступающего, то сбившегося с пути и зашедшего в тупик, по образу народа израильского в его отношениях с Богом. В конце шестидесятых годов отец Александр завершил пять первых томов, и они появились в Брюсселе между 1970-1972 гг. под новым псевдонимом. Первый том "Истоки религии" (195) содержит общее введение ко всей серии, где автор ставит своей задачей определить природу феномена религии. В эпоху, когда повсеместно стоит вопрос о "смерти Бога" и когда христиане на Западе готовились проповедовать Евангелие человеку абсолютно атеистическому, без какой-либо религиозной основы, отец Александр, наоборот, утверждал, что люди, говорившие о "гибели религии" либо близоруки, либо намеренно закрывают глаза на реальность, либо же являются жертвами дезинформации (196). Рассматривая все крупные новые научные теории, он показывает, что нет никакой несовместимости между верой и наукой, что это два подхода к познанию и они не только не должны игнорировать друг друга, но взаимно дополнять и осведомлять на путях к истине. Второй том "Магизм и единобожие" (197) описывает духовную эволюцию человечества на заре истории. По ходу исторического периода преобладала вера в магизм. Для отца Александра существовала непосредственная связь между развитием магизма и первородным грехом - этого первоначального разрыва между Богом и человеком. Вера в магизм предполагала, что люди могли заставить высшие силы им подчиняться, и они сами становились "как боги". На самом деле, они превращались в пленников незыблемых магических ритуалов, веря, что это необходимое свершение для развития Вселенной, а оно надолго парализовывало творческую активность. Тем временем по ходу второго тысячелетия до нашей эры на Дальнем Востоке, как и на Ближнем, люди начали освобождаться, мало-помалу, от верований, основанных на магизме, между тем как в лоне народа израильского явилась вера в единого Бога. Три следующих тома посвящены духовной "революции", вызванной в середине первого тысячелетия до нашей эры, от Греции до Китая, великими пророками, философами и религиозными реформаторами - влияние их ощущается вплоть до наших дней. Магизм с его извращенными намерениями уступил место мистическому созерцанию. Индия и Греция искали путь к Богу через экстаз, абстрактную мысль, отказ от мира; Иран и Израиль - через доверие к Творцу. Абсолютная ценность земных благ была взята под сомнение и даже вообще отброшена. Порою, как в Индии, это проявилось борьбой с миром чувственным и материальным. Большая часть крупных духовных учителей пересмотрели веру в космическую роль обрядов и сделали основой религиозного служения сферу нравственности (198). В доктринах этого периода лежат также истоки социальных утопий, тоталитарных идеологий и атеизма - всем этим отмечена современная эпоха. Так третий том "У врат молчания" (199) трактует о духовности Китая и Индии. А четвертый - "Дионис, Логос, Судьба" (200) - посвящен греческой философии. Что касается пятого тома, "Вестники Царствия Божия" (201), в нем отец Александр воссоздает времена Библейских пророков от Амоса до возвращения из Вавилона. Их голосами религия Ветхого Завета достигла полноты. Они не только возвестили приход Мессии, но это были истинные предтечи Евангельского откровения. Шестой и последний том, "На пороге Нового Завета" (202), появится только в 1983 году. В нем более восьмисот страниц - это самый объемистый том всей серии. В нем проходят события трех последних веков до нашей эры. Эллинистическая цивилизация распространилась по миру как следствие завоеваний Александра Великого, в то время как наследие великих учителей распространяли их последователи - эпигоны и вульгаризаторы. Среди них нельзя встретить ни одной фигуры, которую можно было бы с ними сравнить. В этом процессе ассимиляции великие религии и философские доктрины выявили свой предел и свою слабость, порождающие реакцию разочарования. Это, в известной степени, - период кризисный, когда растет пессимизм и скептицизм. Часто люди пытаются укрыться в прошлом, в рутине магизма. Начались новые религиозные поиски (203). Человечество находится в состоянии ожидания, прежде чем не настанет, наконец, "полнота времен" (204). И если более десяти лет прошло между публикацией пяти первых томов и завершением последнего, то объяснить это можно, вероятно, не только объемом тома, но и интенсификацией пастырской активности отца Александра в семидесятые годы. В это же время он составил путеводитель для чтения Ветхого Завета "Как читать Библию", опубликованный в 1981 г. в Брюсселе, на этот раз под своим именем (205). Он составил также комментарии к книгам Нового Завета, предназначенные для включения в Библию, издаваемую брюссельским издательством. Отец Александр придавал важное значение знанию Библии. Его историю религий следует читать в непосредственном сопоставлении с Библией. Над Библией он никогда не прекращал работать, в этой области был пионером в своей стране, введя современную библеистику. Ситуация, в которую попала Церковь после революции, остановила нормальное развитие богословских изысканий и сделала это столь успешно, что вопрос интерпретации Священного Писания до сих пор остается открытым и фундаменталистское чтение по-прежнему широко практикуется. Из-за того, что он использовал данные современной библеистики, отец Александр должен был регулярно защищаться от многочисленных нападок со стороны как и мирян, так и священников. Последний большой труд, на который у него еще хватило времени до своей смерти, был семитомный Словарь по библиологии. Туда включены статьи о комментаторах Библии от Филона Александрийского и отцов Церкви до современных авторов, об основных шкодах и тенденциях толкований, о методах толкований, истории переводов и изданиях Библии и т.д. Он надеялся таким образом дать пособие, способное послужить обновлению библейской науки в России (206). Отец Александр не забывал и детей, для них он приготовил иллюстрированный альбом "Откуда явилось все это", изданный в Италии (207). Для катехизации, для пробуждения веры он также старался использовать средства живые, кстати, годные как для взрослых, так и для детей. (208). С помощью друзей он приготовил разные диафильмы и кассеты. Самый большой успех выпал на долю диафильма под названием "По следам Иисуса". Для этого диафильма он использовал диапозитивы, сделанные по кадрам фильма Дзефирелли "Иисус из Назарета". Один француз его даже тиражировал в тысячах экземпляров для распространения по Советскому Союзу и многим этот диафильм открыл путь к Богу (209). Отец Александр очень любил кино. Он часто, смеясь, повторял своей жене, что в нем погиб крупный кинематографист (210). "Все мои мечтания осуществляются, - сказал он однажды журналисту, когда его уже не ограничивали новые политические порядки, - кроме одной мечты - работы в кинематографе!" "Это совершенно серьезно, - добавил он, - я хотел бы сделать серию документальных фильмов об основах христианства. Для меня идеалом было бы сделать фильм по Библии, одновременно документальный и художественный. Думаю, что так или иначе, но это будет осуществлено " (211). Несомненно, это был один из важных замыслов, который ему оставалось осуществить, однако, смерть этому помешала. Примечания 184. Кол. 1,28. 185. Интервью на случай ареста. - Ук. соч., с. 300. 186. Владимир Леви. - Ук. соч. 187. Интервью на случай ареста. - Ук. соч., с. 300. 188. Прот. А. Мень. "Письмо к Е.Н.". - Ук. соч., с. 189. 189. Священник Валентин Роменский. 190. Например, такие специалисты по антирелигиозной борьбе, как Белов и Шилкин, возмущались тем, что издательство "Жизнь с Богом" оказывает "духовное влияние на умы миллионов людей". См.: Религия в современной идеологической борьбе: Москва, 1971. 191. Письмо автору. 192. А. Солженицын. Бодался теленок с дубом. Пятое дополнение. Невидимки. Ук. соч., с. 217-221. 193. Книга переиздана в 1980 г. в новой версии уже под именем отца Александра, под новым названием: "Таинство, слово и образ". 194. Протоиерей Александр Мень. На пороге Нового Завета. - Ук. соч., с. 483. 195. Э. Светлов. Истоки религии. - Жизнь с Богом: Брюссель, 1970. 196. Протоиерей Александр Мень. Истоки религии. - Слово: Москва, 1991, с. 24. 197. Э. Светлов. Магизм и единобожие: Брюссель, 1971. 198. Протоиерей Александр Мень. На пороге Нового Завета - Ук. соч., с. 11. 199. Э. Светлов. У врат молчания. - Жизнь с Богом: Брюссель, 1971 200. Э. Светлов. Дионис, Логос, Судьба. Жизнь с Богом: Брюссель, 1972. 201. Э. Светлов. Вестник Царства Божия. - Жизнь с Богом: Брюссель, 1972. 202. Э. Светлов. На пороге Нового Завета. - Жизнь с Богом: Брюссель, 1983. Шеститомник отца Александра по истории религии вышел в России в 1991-1993 в издательстве "Слово", конечно, под настоящим именем автора. 203. Там же, с. 12-13. 204. Гал. 4,4. 205. Прот. А. Мень. Как читать Библию. - Жизнь с Богом: Брюссель, 1981. 206. Письмо автору. 207. А. Павлов. Откуда явилось все это? Неаполь, 1972. 208. Например, он некоторое время пользовался разными альбомами, приготовленными отцом Жаком Левом, случайно им обнаруженными задолго до знакомства с их автором. 209. Владелец фотолаборатории, Жак Руссо. 210. Т. Глинка - Ук. соч. 211. Интервью с Ириной Быстровой - Московский комсомолец, 24.05.89. Время испытаний Отец Александр старался не совершать неосторожных поступков, которые могли бы скомпрометировать его духовных детей, и поставить под вопрос его пастырскую деятельность. "Главное у нас, - писал он в одном письме, - это терпеливая и неустанная работа, направленная вглубь" (212). Среди его друзей и духовных детей были диссиденты, но сам он держался в стороне от политической борьбы. "Разумеется, я уважаю честность и смелость. Но считаю, что мне лично хватает моего непосредственного дела. Кроме того, я убежден, что свобода должна вырастать из духовной глубины человека" (213). Для него христиане должны начинать с перестройки собственной жизни. Церковь еще не созрела для свободы, она не готова свидетельствовать. Таким образом, она должна делать акцент на внутренних проблемах скорее, чем на проблемах отношений с государством. Какие бы предосторожности он ни принимал, все равно это не могло избавить его от внимания полицейского аппарата. В 1964 г. он едва избежал тюрьмы. Власти не могли не быть информированы о его влиянии на молодежь и интеллигенцию. Он всегда был под наблюдением. Через определенные промежутки времени КГБ находил предлог ограничивать его активность, хотя, вероятно, они не знали истинного ее размаха. В церковной среде на него тоже косо поглядывали. Его талант способен был вызвать зависть. Более того, советское общество отличалось мощным конформизмом: если вы действуете не как все, если проявляете независимость, явной становится ваша несолидарность с коллективом в его покорности перед системой. Настоятели храмов, где он был вторым священником, вели себя по-разному. Тот, кто его вызвал в Новую Деревню, был к нему расположен дружески. Другой довольствовался тем, что ему не мешал. Третий, наоборот, всячески старался мешать его общению с новообращенными. Кое-кто, как, например, настоятель из Тарасовки, дошел до того, что писал на него доносы. Тогда духовным детям отца Александра давалась инструкция - ее передавали из уст в уста - реже навещать Новую Деревню и временно не приходить к нему в кабинет. Вероятно, следовало остерегаться членов приходского совета (знаменитая "двадцатка") - обычно они были наемными, нанимала их администрация. Равно следовало быть осторожным даже в сторожке, поскольку не все члены хора и церковные прислужницы были верными людьми. Иногда из КГБ присылали агентов слушать проповеди отца Александра, чтобы обнаружить что-нибудь ниспровергательное. Но это было смехотворно - отец Александр засекал их с первого взгляда! На протяжении всего своего служения отец Александр получал угрожающие анонимные письма. На него регулярно писали доносы. Не чуждались и предпринимать атаки, связанные с его еврейским происхождением. В 1975 году небольшой самиздатский машинописный журнал "Евреи в СССР" напечатал интервью с отцом Александром об отношениях между евреями и христианами. Оно было перепечатано в русском православном журнале в Париже "Вестнике русского христианского движения" (214). По правде говоря, это был экспромт, он здесь ограничился тем, что в общих словах ответил на некоторые вопросы, заданные ему у входа в храм после службы. Публикация эта вызвала бурный поток критики, хотя он утверждал в интервью, что лично никогда не сталкивался с выражением антисемитизма в свой адрес внутри Церкви. Однако в дальнейшем он был вынужден, подтверждая свои слова уже накануне смерти, уточнить, что так было до конца семидесятых годов, затем картина полностью изменилась (215). Новая кампания развернулась против него. В обращение был пущен длинный анонимный пасквиль. "Вы меня не знаете, отец Александр, но я давно наблюдаю за вашей деятельностью... Придется объясниться с вами по-настоящему... Дело не столько в вас, сколько в тех видимых и невидимых силах, которые управляют вами... Условное собирательное имя этим силам - сионизм... Иудаизм тщательно скрывает от еврейского народа, что в глубине этой религии совершается поклонение диаволу... Вы являетесь "постовым" сионизма в Православии. Между сионизмом и властями католической Церкви возник самый тесный союз... Заразить православных католическими настроениями... и т.д. и т.п.". Еще один текст, более тщательно подготовленный, также обвинял его за его позицию в отношении католицизма и иудаизма. Неоднократно текст этот направлялся к гражданским властям и церковному руководству: автор, как всегда, аноним, явно имел доступ к источнику информации, куда простому смертному доступа нет... В Пушкине, в соседней церкви, настоятель в проповедях публично предостерегал прихожан против своего собрата. Вскоре пошли петиции против отца Александра. А позже явилась на свет еще и лукавая клевета. Ах! Ах! Вы заметили: сколько лет отец Александр издает свои книги за границей и с ним ничего не случается. Вы думаете, что это было бы возможно, если бы..? Отец Александр... генерал КГБ! Эти товарищи любили подносить подобные сюрпризы: пускать слух, что их противники на самом деле - их сотрудники. То же самое они сделали с Солженицыным! Отец Александр не позволял себе погружаться в эту атмосферу, он почти не говорил об этом, чтобы не тревожить своих друзей и духовных детей. Однажды его спросили: "А если попадешь в такую ситуацию, что тебя изводят те, от кого невозможно уйти, как в себе погасить неприязнь, желание отомстить, как не попасть в ловушки обиды?" Он ответил: "Нужно думать не об обидчике, а... об Иисусе Христе. Как только мысль об обидчике прокралась в голову, гнать ее. Чаще смотреть на облака, на звезды, устанавливать в себе такую тишину, как там, в вышине. А на обстоятельства смотреть как бы издали и сверху, словно вы умерли и просматриваете свою жизнь из другого мира... Нельзя погружаться в конфликты" (216). Отец Александр умел приспособиться к обстоятельствам, он интуитивно ощущал качание политического маятника. Когда чувствовал угрозу на горизонте, тут же предпринимал дополнительные меры, в частности, просил группы, чтобы их обезопасить, реже встречаться или вообще отложить встречи до поры, пока не пронесется шквал. Например, он сразу оценил откуда дует ветер в 1979-1980 гг., запахло арестами. В апреле 1979 г. Центральный Комитет КПСС принял постановление "О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы". Никто не обратил на это особого внимания, но он мгновенно понял, что верующим это не несет ничего хорошего... И действительно, ему пришлось пройти через ряд допросов, но его не взяли. К внешним атакам добавлялись разочарования в некоторых духовных детях, причем в тех, кому он особенно доверял и кому много давал. Одни порвали с ним под предлогом, что он не шел дальше, другие - что зашел слишком далеко... Возможно, их толкала воля к самоутверждению, согласно Фрейду, "убить отца" и избавиться от него? А возможно, он слишком понадеялся на натуры чересчур хрупкие, чересчур уязвимые? Несмотря на ответственность перед столькими жизнями, которую он нес, несмотря на трудности, на угрозы КГБ, висевшие над ним как дамоклов меч, на неприятности, о. Александр всегда оставался невозмутимо радостным. Один из его друзей, говоря о нем, вспоминал размышления Ницше, который находил, что христиане не убедительны самым своим видом. Глядя на них, отнюдь не возникает впечатление, что Христос действительно искупил и освободил их. Ну что ж! - продолжал друг, - сказать это об отце Александре он бы не смог! (217). Нет, его христианство не было унылым. Он даже хотел написать этюд о юморе Христа (218). Своей веселостью он был обязан не только характеру. Хотя в детстве он, говорят, был подвержен приступам меланхолии (219). Его веселость являлась результатом работы над собой, она питалась глубокой верой, личными отношениями с Иисусом Христом и заставляла его забывать, в каких условиях он осуществляет свое служение. Казалось, он наделен необычайной способностью к восстановлению внутренних сил. Порою он приходил к друзьям утомленным и мрачным, но достаточно было короткого мгновения, чтобы вновь засияла его улыбка на устах, и вновь отдавал он свою энергию присутствующим, как аккумулятор, который самозаряжается. "Казалось, в могучей музыке его жизни, - рассказывает один врач, с которым он подружился - нет никакого самоусилия, никакого преодоления. Но так не было... Мало кто знал, что физическое его здоровье было далеко не идеальным. При врачебном осмотре непонятно было, на чем он держится. Неистощимость его только казалась телесной, земной. Это был иноприродный заряд" (220). Годы, последовавшие за смертью Брежнева, начались с повсеместного закручивания гаек. Сменивший его Андропов до этого в течение пятнадцати дет руководил КГБ и был в этих вопросах крупным специалистом. Он решил урегулировать проблемы страны крутыми мерами. Был усилен репрессивный арсенал. Изменен уголовный кодекс: теперь судьи могли изыскивать дополнительные мотивы для вынесения приговоров диссидентам и произвольно добавлять сроки тем, кто уже отбывал наказание. Разные меры были приняты, чтобы любые контакты с иностранцами считались криминальными. На политических заключенных давили все сильней и сильней, чтобы заставить их отказаться от бывшей активной деятельности. В 1983 году Центральный Комитет коммунистической партии призвал к усилению атеистической пропаганды и это было грозным предупреждением для верующих. КГБ пошло в наступление на активных христиан. Над отцом Александром также сгустились тучи. В этот год был арестован один из бывших его духовных сыновей, который с ним порвал после того, как принял католичество. В дальнейшем он даже стал тайным католическим священником и собрал вокруг себя небольшую общину. В зловещей Лефортовской тюрьме не выдержал и в своих долгих признаниях скомпрометировал многих близких отца Александра и его самого. На этот раз КГБ, казалось, решило добычу не упускать. После допроса Отца стали вызывать на бесконечные ежедневные допросы, куда он отправлялся как на работу. Несколько раз, пока он не возвращался, думали, что его уже арестовали. В Новой Деревне и в Семхозе несколько раз производили обыски. Отец вынужден был прекратить всякую деятельность. Вот тогда он и впрягся в энциклопедию - Словарь по библиологии. Это была работа - так он считал - полезная для России и требовала она меньше душевного спокойствия, чем иной труд (221). Среди близких многие спрашивали себя, не следует ли ему покинуть страну. Но он никогда не одобрял тех, кого соблазняла эмиграция. Одному писателю он, например, сказал, когда тот приехал прощаться перед отъездом: "Писателю надо жить дома, рукописи могут бродить где угодно, искать издателя, а наше место здесь. Люди ждут Слова (222)". В это время шлюз для эмиграции был практически перекрыт, но у КГБ отнюдь не вызвал бы неудовольствие отъезд отца Александра. Его иностранные друзья спрашивали, как ему помочь, на что он ответил запиской, наспех написанной клинописью, восходящими линиями, правда на этот раз они восходили не столь резко. На случай, если бы послание попало во враждебные руки, он писал намеками, не расставаясь с юмором, несмотря на опасную ситуацию: "Болезнь моя, которая угрожающе прогрессирует, есть просто часть общей эпидемии. Лекарств от нее нет, переехать в незараженный район возможности тоже нет (да и желания особенного нет). Остается верить, надеяться и жить дальше"(223). Сам отец глубоко верил в Провидение. Он, должно быть, хорошо знал, что Бог пишет прямо, но не прямыми линиями. Сколько раз повторял он : Если даст Бог! Когда Бог даст! Нет, у него здесь духовные дети и он не может их бросить. Его смирение особенно помогало выдерживать испытание, он думал о своих предшественниках по вере. "В юности у меня был духовный отец, священник Петр Шипков, он провел в лагерях и ссылках тридцать лет. Когда я думаю о том, через что он прошел, мне трудно говорить о том, что со мной происходит. Я вот что скажу: в трудные годы я познал ценность каждой минуты и благодарю Бога за то, что он дал мне служить непрерывно в течение четырех десятилетий" (224). В конце концов, отец Александр направил объяснительные письма, одно - церковным иерархам, второе - в Совет по делам религий. В марте 1985 года во главе коммунистической партии встал Горбачев. Поначалу казалось, он хотел оздоровить страну путем усиления дисциплины. В течение 1986 г. интеллигенция получила от него кое-какие знаки внимания, но в области религии внутренняя политика оставалась прежней. Так, в сентябре 1986 года "Правда" посвятила передовую статью усилению атеистической пропаганды, как она это делала ежегодно, примерно в одно и то же время с 1983 г. Для о. Александра испытания не кончились. Перед этим, в 1984 г. был арестован еще один из бывших его духовных детей, с которым ему пришлось расстаться, поскольку его поступки ставили под угрозу весь приход. Во время следствия и на суде этот человек вел себя очень мужественно. Среди прочего его обвиняли в том, что он оказывал на своих друзей религиозное влияние, раздавал им религиозные книги... И только в лагере он не устоял. В начале 1986 г. он появился на экранах телевидения с бритой годовой, исхудавший и признал, что занимался "политической деятельностью криминальной в плане гражданском и вредной для Церкви". Но прежде он послал отцу Александру бесконечно длинное и неудобоваримое послание, написанное на невероятной тарабарщине, и явно вдохновленное людьми в погонах, желавшими ему "добра". Он приглашал отца искать "позитивов" коммунизма, главным образом (вот где высунулись кончики ушей КГБ, а это-то и интересно), он изобличал организацию малых групп, чтение религиозных книг, изданных за границей, и использование для катехизации диапозитивов и кассет: все это нелегально и поэтому противоречит учению Церкви! Редкое фото. Конспиративная встреча с молитвенной группой Вслед за этим, в апреле 1986 г. газета "Труд" напечатала большую статью с обвинениями в адрес нескольких православных: Александра Огородникова, находившегося в тюрьме, о. Глеба Якунина - в ссылке в Сибири, и даже о. И.Мейендорфа (225) - ректора православной духовной семинарии в Нью-Йорке. "Кагебистская" болтанка, состоящая из обычных ингредиентов в такого рода беллетристике. Не обошли в ней вниманием и отца Александра, его обвинили в "организации религиозного кружка и распространении записей сомнительного содержания" (226). А между тем, вся эта морока подходила к концу. И что бы ни думали сегодня о позиции православного епископата в его отношениях с властями, отец Александр был благодарен за поддержку, которую нашел в лице своего епископа, владыки Ювеналия, митрополита Крутицкого и Коломенского, управляющего приходами Московской области (227). В это время, 26 апреля 1986 г. произошла Чернобыльская катастрофа, открывшая правящим кругам глаза на состояние разрухи в стране, возможно, именно тогда они осознали, что выправить положение одним принуждением, невозможно. В декабре того же года в тюрьме умер известный диссидент Анатолий Марченко. До него, уже после прихода Горбачева к власти, погибли шесть человек. Это последнее событие имело огромный резонанс повсюду и отметило конец постбрежневской зимы. Примечания 212. Письмо автору, 1980. 213. Интервью на случай ареста. - Ук. соч. с. 303. 214. Вестник РХД. 1976, Э 117, с.112-117. 215. Последнее интервью о. Александра Меня - Ук. соч. 216. М. Вехова. - Ук. соч., с.192. 217. С. Аверинцев. Вместо некролога. - В кн.: Памяти протоирея Александра Меня. - Ук. соч., с. 38. 218. Владимир Леви. - Ук. соч. 219. О. Степурко. Ук. соч., с. 166. 220. Владимир Леви. - Ук. соч. 221. Письмо автору. 222. М. Поповский. За что травят отца Александра Меня. - Orthodox almanac Put. Февраль, 1984. 223. Письмо автору. 224. Интервью с Ириной Быстровой. - Московский комсомолец, 24.05.89. 225. Отец Иоанн Мейендорф (1929-1992). 226. См. Труд 10 и 11. 04. 1986. 227. В миру Владимир Поярков- Родился в 1935 г. Владыка Ювеналий - митрополит Крутицкий и Коломенский с 1977 г. 228. Сокращенная запись доклада председателя Совета по делам религий K.M-Харчева на встрече с преподавателями Высшей партийной школы. - Русская мысль, 20.05. 1988. Апофеоз Неделю спустя после смерти А.Марченко в Горьком, на квартире у А.Д.Сахарова, бывшей под непрерывным надзором, установили телефон, и в тот же день прославленному академику позвонил Горбачев. Их разговор положил начало освобождению первых политических заключенных. Среди них был о. Г.Якунин. Однако, пришлось ждать конца 1987 г., чтобы советские власти сделали первый шаг в сторону православной Церкви: было объявлено о возвращении двух монастырей, один из них - Оптина Пустынь. Новая Деревня. Светлая Среда. Крестный ход 18 апреля 1990г. Первая в России (СССР) за 73 года "детская" Пасха (даже маленькие "хоругви" сделаны для детей прихожанами. Изменение советской политики по отношению к религии началось в 1988 г., когда православная Церковь праздновала тысячелетие Крещения Руси. Одним из главных сторонников новой политики был недавно назначенный председатель Комитета по делам религий К.Харчев - партийный функционер, занявший этот пост в 1985 г. и постепенно открывший для себя самого значение феномена религии. Во время одного закрытого совещания в марте 1988 г. в Высшей партийной школе он сообщил, что, несмотря на преследования, репрессии и административные принуждения, количество верующих не уменьшилось, а увеличилось (228). Он указал, среди прочего, что ежегодно по церковному обряду совершается миллион отпеваний. По его мнению, это было самым верным признаком религиозности, поскольку при жизни люди, из страха потерять работу, не смели обнаружить свои убеждения. "Мы привыкли думать, - продолжал он, - что в церкви одни бабки, но зайдите туда и вы увидите трудоспособное население нашего возраста и много молодежи". Идет интенсивный процесс, который нельзя остановить. Зато партия в силах его направить "в ту иди иную сторону в зависимости от наших интересов". В одной статье, опубликованной в атеистическом журнале "Наука и религия", Харчев с воодушевлением говорил о вкладе, который Церковь могла бы внести в общество - она призывает верующих активно трудиться на производстве, не пьянствовать, укреплять семью, выступает за охрану памятников национальной культуры (229). Во время того же совещания он напомнил о сопротивлении, которое встретила в рядах партии идея принятия по отношению к верующим более гибкой политики. А когда по телевизору показали православных епископов во время какой-то конференции, у него раздались многочисленные возмущенные звонки. То же самое было, когда он поднял в верхах вопрос о преподавании Закона Божьего: "Я подучил по шапке! "Дожили - мне говорили. - На семидесятом году советской власти воскресные шкоды! Ты в своем уме, что скажут люди?" Прошу понять меня правильно. Я против воскресных школ, но ведь что-то делать нужно" (230). В конце концов, после долгих колебаний, власть решила разрешить торжественное празднование тысячелетия Крещения Руси и сама присоединилась к торжеству. Два события послужили сигналом. В канун Пасхи 8 апреля 1988 г. газета "Известия" публикует интервью с Патриархом Пименом, а 29 апреля Горбачев принимает в Кремле Патриарха и вместе с ним высших представителей церковной иерархии. Для отца Александра эти изменения означали выход из туннеля. Уже в 1987 г. в "Богословских Трудах", издаваемых Патриархией, разумеется, весьма малым тиражом, доступным лишь для узкого круга специалистов, была опубликована его статья о библейской науке в русской православной Церкви (231). А ведь с 1966 г. в стране не было напечатано ни одной его строчки. По случаю тысячелетия он был удостоен церковной награды. А затем, впервые в жизни, ему разрешили поехать за границу, в Польшу, по приглашению православных друзей. Они надеялись, что отец пробудет месяц, что они смогут ему показать страну, но он торопился. Его интересовало, как работают здесь воскресные школы, издательства, центры для духовных упражнений. Он постоянно повторял, что времени не хватает, что в России очень много дел, и через неделю возвратился в Москву (232). Свою первую публичную лекцию он прочитал в Доме Культуры Московского института стали и сплавов 11 мая 1988 г. После лекции (тема была - тысячелетие Крещения Руси) ответил на целую серию вопросов слушателей о ходе торжеств, канонизации святых, приуроченных к этому событию, об устройстве православной Церкви, о ее месте в обществе, об отношениях между наукой и религией и т.д. Невиданное дело! Священник обращается к залу, полному студентов и преподавателей, в государственном учреждении! Бесспорно, ничего подобного не было с двадцатых годов, когда устраивались публичные диспуты между верующими и атеистами. Известно об устных состязаниях между блестящим вождем обновленцев А.Введенским и наркомом просвещения А.Луначарским. Но потом такие диспуты больше никогда не проводились. В Москве, 5-го июня начались торжества по случаю тысячелетия Крещения Руси. Празднование проходило широко повсюду, причем, ему был придан официальный характер и оно довольно широко освещалось в средствах массовой информации. Этот факт был широко понят как реабилитация Церкви, которая могла теперь заявить о себе публично, выйти из "резервации", куда ее десятилетиями загоняли. У населения появилось чувство, что отныне государство не станет больше препятствовать религиозной практике. В это лето многие крестились, может быть не в силу настоящего обращения, но потому что им хотелось соединиться с традицией предков. В газетах начади печататься статьи, в которых делались попытки объективно рассказать о религиозной жизни. Все чаще и чаще стали появляться на экранах телевизоров храмы и фрагменты богослужения. Вскоре стали приглашать духовенство для участия в передачах там, где говорилось о "духовности". Слово таинственное, но оно стадо постоянно появляться в прессе. Законодательство, однако, оставалось неизменным. Местные власти по-прежнему были настроены к религии, как правило, враждебно. Правда, центральная власть сделала жест, но не был ли он временным, ввиду обстоятельств? Будущее оставалось туманным. Летом один из друзей отца Александра спросил его, что он думает о перестройке: он ответил, что оценивает ее весьма позитивно, т.к. пока охотники охотятся друг на друга, зайчик может попрыгать на свободе! (233). Летом он, один из первых, поставил вопрос о том, чтобы в России были изданы произведения Солженицына, и чтобы писателю было возвращено гражданство, которого его лишили, когда изгнали из страны (234). Тем не менее, пришлось ждать еще целый год, прежде, чем в журнале "Новый мир" смогли начать печатать "Архипелаг Гулаг" по частям. Осенью отец Александр начал цикл лекций в одном из клубов Москвы, на Красной Пресне, на тему: "Христианство, история, культура". А 19 октября состоялось событие, еще более неслыханное: его пригласили в столичную школу для беседы со школьниками. Даже "Известия" сообщили об этом (235). Отныне ритм его публичных выступлений непрерывно возрастал. За два года он прочитал примерно двести лекций, среди них много циклов, посвященных Библии, истории Церкви, мировым религиям в жизни человечества, русским религиозным мыслителям, комментариям к Символу Веры. Выступал он обычно в черной рясе с наперсным крестом на груди. Испытания густо посеребрили его волосы и бороду, аккуратно подстриженную, но лицо оставалось молодым и было необычайно прекрасным, с печатью нежности. В его черных сверкающих глазах одновременно читались доброта и ум. Говорил он - а голос у него был мягкий (баритон с легким низким звуком) - без каких-либо записок или бумажек, передвигаясь по маленьким залам иди по сцене с микрофоном в руке. Лицо его было удивительно выразительным, все время в движении, порою серьезное, порою - озаренное улыбкой, а улыбка - то нежная, то шутливая, то очаровательная. Он словно вел со слушателями диалог, таков был всегда его тон. После лекции на объявленную тему он обычно отвечал на вопросы аудитории. Чаще всего их писали на бумажках и передавали по рядам, а он их одну за одной разворачивал. Причем, даже когда оставалось совсем мало времени, он досконально отвечал на самые трудные вопросы. Когда ему задавали личный вопрос, он умел найти особый личный ответ. Вот как свидетельствует об этом одна журналистка. Она присутствовала в пригородном клубе на одной из встреч с о. Александром. В тот вечер вопросы слушатели задавали сами, выходя один за другим на сцену. Вышла худенькая женщина и стада рассказывать ему о тех бедах, которые довелось ей испытать. "Отец Александр начинает отвечать ей, и я не слышу ни одного его слова. Он говорит только той худенькой женщине, ей одной. Каким чудом, какой акустической загадкой объяснить: то, что произносит священник, понимает только один человек. Тот, к которому обращена его речь" (236). Что же касается "неуместных" вопросов, он мгновенно и метко на них реагировал, так, что аудитория сотрясалась от хохота. Люди слушали его жадно. Были, конечно, и провокационные вопросы типа: "что вы, еврей, делаете в нашей православной Церкви?" В ответ он спокойно объяснял, что для христианина нет "ни иудея, ни эллина"(237). Страна уже мало-помалу шла к плюрализму мнений, но руководство от коммунизма все еще не отказывалось, и все коммунистические символы оставались на прежних местах. Так вот - юмор Провидения и знак ненадежности ситуации - в Доме культуры завода "Серп и Молот" он провел цикл лекций по истории религии. Или еще, он выступал на сцене, где из конца в конец был протянут плакат с лозунгом: "Дело. Ленина будет жить в веках!" Дважды отец Александр участвовал в диспутах с атеистическими пропагандистами, но они были столь бесцветны, ничтожны и нелепы, что больше никто не рискнул повторить этот опыт (238). В октябре 1988 г. одна из его статей впервые появилась в "светском" журнале (то есть изданном не патриархией). Вслед за этой публикацией в 1989 и 1990 гг. было напечатано еще статей тридцать в самых разных видах прессы, включая журналы с очень большими тиражами. И все-таки при жизни ни одна из его книг в России издана не была. Некоторые недоуменно спрашивали себя, почему этого священника, о котором они никогда прежде не слыхали, приглашают выступать повсюду, почему у него такой успех и, наконец, почему он стал так популярен? В прошлом о. Александр много раз повторял слова отца Сергия Желудкова: "Самый трудный момент настанет для Церкви, когда нам все разрешат. Тогда нам станет стыдно, потому что мы не будем готовы "свидетельствовать", мы к этому плохо готовимся..." (239) "Когда у нас будет что сказать, Бог даст нам трибуну и даже телевидение" - шутя, сказал он однажды (240). Но он, как раз, был готов. Вся его пастырская деятельность, все книги, им написанные, накопленные за десятилетия знания подготовили его к этой встрече с советским обществом, когда это вдруг стало возможным (241). А сколько было застигнуто неожиданным приходом свободы, совсем как неразумные девы из притчи: у них, пока они ждали жениха на свадьбу, погасли светильники, и тут он пришел. Но вот телевидение действительно заинтересовалось вопросами религии. Что же оно показывало? Голубые купола в звездах, золотые ризы, хоругви, хоры, исполняющие великолепные песнопения, духовенство, произносящее елейные фразы, отлитые в риторические формы XIX века - напыщенные и возвышенно пустые. Смотря одну из таких передач, отец Александр прокомментировал: "Конечно, спасибо за это. Кто мог бы подумать, что мы доживем до такого... И все же все это вряд ли имеет отношение к религии. Просто распались тоталитарные скрепы. Колоссально возрос разгул преступности. Государство растерялось. Хочет при помощи Церкви установить какие-то моральные нормы. Обратите внимание - никто, даже иерархи, выступающие по телевизору, никогда не проповедуют Христа, Бога, не говорят о самой сути того, что мы знаем, во что верим. Сладенькие пейзажики с церквами, что продают на Старом Арбате, - вот и вся "духовность". Должен сказать, даже и это может кончиться в любую минуту. Нужно спешить! Нести людям подлинное слово Христа, а не какой-то эрзац для бедных" (242). Отца Александра тревожило то, что он видел в среде духовенства: все возраставшая тенденция, носящая характер тоски по прошлому, враждебности ко всему непривычному, антиэкуменические настроения и оппозиция к любой реформе. Это была реакция на деструкцию всех национальных ценностей коммунистическим режимом. Кстати, законная жажда обрести свои корни, утвердить их подлинность принадлежит не только православию, ее разделяют верующие всех религий в бывшем Советском Союзе. Но развитие этих тенденций чревато опасностями, особенно когда происходит соединение крайнего национализма с клерикализмом, когда смешивается православие с национальностью. Идеализируя прошлое, забывали, что Церковь XIX века несет на себе часть ответственности за катастрофу 1917 г. В прошедшие десятилетия Советская власть могла себе позволить радостно представлять Церковь в виде осколков прошлого мира (243). Нет. Церковь не музей! В одной из последних проповедей отец Александр говорил, что он счастлив, что государство возвращает церкви верующим, их реставрируют, но добавил, что, если мы не обратим наши сердца, не изменим жизнь, они останутся пустой скорлупой (244). Тем временем зигзагообразно шла перестройка. Весной 1989 г. был избран новый парламент Советского Союза - Съезд народных депутатов СССР. Хотя коммунистическая партия сохранила свой монопольный статус, но впервые с момента установления Советской власти на одно место могло баллотироваться несколько кандидатов. Первая сессия, открывшаяся в июне, прошла очень бурно. Некоторые депутаты прямо обвиняли во всем коммунистическую систему. В течение пятнадцати дней жизнь, казалось, замерла: население застыло перед экранами телевизоров, заседания транслировались целиком. Однако перед этим в Тбилиси диким образом усмирили мирную демонстрацию над студентами, объявившими голодовку, учинили резню солдатскими саперными лопатками. Что же касается религии, тут власть снова заколебалась. В мае 1989 г. председатель Совета по делам религий Харчев был отстранен от должности, а идеологическая комиссия Центрального Комитета партии отклонила проект закона, имевшего целью либерализацию условий существования религиозных организаций. Закон о свободе совести будет, наконец, принят только в октябре 1990 г., месяц спустя после смерти отца Александра. Возвращение церквей продолжалось, хотя часто местные коммунистические власти всячески тормозили это и верующим приходилось объявлять длительные голодовки. В октябре православная Церковь праздновала 400-ю годовщину установления Патриаршества на Руси. Впервые с 1918 г. торжественное богослужение проходило в Кремле, в Успенском соборе, после революции превращенном в музей. Патриархия тогда канонизировала патриарха Тихона. Надо сказать, отец Александр испытывал к нему особое глубокое почтение и регулярно поминал его на литургии. На Пасху архиепископ Парижский кардинал Люстиже был с официальным визитом в СССР по приглашению Московской патриархии. По дороге в Троице-Сергиеву Лавру он настоял , чтобы остановились в Новой Деревне, и сам смог поговорить с глазу на глаз с отцом Александром. "Встретившись с отцом Александром Менем, - вспоминает кардинал, - с первых мгновений я почувствовал, будто знал его всегда как брата, как друга и понял, что отныне он мне станет близким навсегда. А между тем мы разговаривали всего лишь минут десять". Говорили они по-английски, без переводчика. Французский архиерей сразу понял значимость отца Александра. "У меня создалось впечатление, что его жизнь больше чем моя насыщена Евангелием, которое мы проповедуем, и что она неминуемо является знаком возвещаемого Слова". Но такое служение возможно лишь при участии в тайне Креста. "Радость пасхальной недели, освещающая бедную паству, среди которой мы обменялись только несколькими фразами, была словно озарена сиянием тайны Креста." Когда они стали расставаться, кардинал сказал: "О, мы теперь уже встретимся только на небесах". Эти слова поразили отца Александра. Когда несколько дет позже спросили у кардинала, что он этим хотел сказать, тот пояснил: "Действительно, в отце Александре я увидел жизнь, принесенную в жертву, его самопожертвенную любовь ко Христу, в этом и была его отвага. Я не предсказал его смерти, я только сказал вслух то, что отец Александр уже узнал из слов Христа, обращенных к Петру: "Другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь" (245). Как милость Божью рассматриваю я эту необычную, короткую встречу - она является предчувствием в настоящем времени уже присутствующей полноты времен, кои грядут". В конце октября отец Александр провел несколько дней у своей дочери, она с недавних пор жида в Италии. В силу необычайного стечения обстоятельств, он оказался в Риме, где должен был принять участие в одной конференции, именно в день смерти малой сестры Иисуса - Магдалены. Он еще раз с ней встречался в июле, во время ее последнего приезда в Россию. Он радовался, что оказался как бы представителем своей Церкви и своей страны на ее похоронах, потому что пример малой сестры имеет значение для всех: ее жизнь - чудесный урок. "Не отвлеченный, а жизненный, практический. Урок подлинного христианского милосердия и служения людям" (246). В декабре 1989 г. смерть Сахарова погрузила страну в траур, огромные толпы людей пришли его провожать. В январе 1990 г. танки вошли в Баку, началось осадное положение. Затем - вновь рывок в сторону демократии, прошли внушительные демонстрации в Москве и других больших городах. В марте была изменена шестая статья советской Конституции о руководящей роли компартии. Прошли выборы в республиканские и местные советы. Среди новоизбранных депутатов появились новые люди, раньше не участвовавшие в политической жизни, и даже несколько священнослужителей. Митрополит Ювеналий как-то спросил отца Александра, почему он, человек известный и популярный, не выставил своей кандидатуры в народные депутаты: "Владыка! - ответил он ему, - Когда нам заниматься политикой? Сегодня мы имеем возможность день и ночь проповедовать Слово Божие, и я полностью отдал себя этому" (247). В июне Борис Ельцин демонстративно вышел из коммунистической партии, авторитет которой все падал. Однако, категория тоскующих о прошлом, наверное, думала о реванше - возможно, осеннем. В мае скончался патриарх Пимен. Был созван Собор русской православной Церкви для избрания нового патриарха, и если он проводился не в тех принципах, что и Собор 1917-1918 годов, духу которого призывали следовать некоторые из числа мирян и духовенства, то, по крайней мере выборы шли при тайном голосовании, в отличие от предыдущих Соборов 1943, 1945 и 1971 годов. Избран был митрополит Ленинградский Алексий. В интервью, данном испанской журналистке за четыре дня до смерти, отец Александр, обрисовав в общих чертах, без всякой снисходительности, картину состояния православной Церкви, опять подчеркнул, что иной альтернативы нет, как оставаться в недрах Московской патриархии (248). Накануне смерти он говорил одной своей духовной дочери: "Никому не верьте, кто будет говорить, что наша Церковь не свята. О том, что Церкви конец, сокрушались еще в IV веке. Церковь жива не нами, грешными, а Господом нашим Иисусом Христом. А Он всегда здесь с нами в Своей Церкви. Здесь - продолжение воплощения Иисуса Христа в истории, здесь его Царство" (249). Весной и летом 1990 г. надежда общества на то, чтобы жить и действовать вне опеки партии и государства, возросла. То, что называлось "неформальным движением", подучило новый вздет. Создавались новые политические партии, разные благотворительные ассоциации, независимые журналы. Многие из этих проектов не осуществились, но они продолжали плодиться. Христиане также приняли участие в этом порыве. Для отца Александра настал период напряженнейшей деятельности. С самого начала года он принимал участие вместе с другими православными, католиками и протестантами в создании Библейского общества. Позднее он взялся за основание Православного Университета с вечерней формой занятий. Также он создал общество "Культурное возрождение", преследующее одновременно и образовательную, и гуманитарную цеди. Это общество устраивало конференции, разные встречи. Группа прихожан из Новой Деревни взяла на себя опеку над тяжелобольными детьми в Детской Республиканской клинической больнице в Москве. Сам отец Александр бывал в этой больнице, беседовал с детьми, утешал родителей. В Новой Деревне, где он, наконец, был назначен настоятелем, он приступил к строительству здания, которое согласно его оригинальному плану, должно было одновременно служить и крестильней, и залом для разных приходских дел. Ему не было дано осуществить этот проект. И, наконец, для обучения катехизису деревенских детей, он открыл "воскресную школу". Торжественное начало учебного года состоялось ровно за неделю до того дня, как его убили. Выступление в Олимпийском комплексе. Пасха 1990 г. По случаю Пасхи 1990 года баптисты собрались в огромном олимпийском стадионе столицы. Для православных подобная форма евангелизации была совершенно непривычной, и Патриархия, когда ей предложили подобное, уклонилась (250). Но отец Александр вызов принял. Он предстал перед множеством людей в белой рясе и говорил о Тайной Вечере Христа и о последней беседе с апостолами накануне Его страстей. Одна журналистка даже провела с ним целую серию религиозных передач для детей. Ей понадобилось немало упорства, чтобы это осуществить на русском радио. Он принял участие в нескольких телевизионных передачах, а незадолго до гибели ему предложили вести еженедельные передачи по одному из каналов. Записать успели только четыре, их должны были пускать в начале учебного года. А после его смерти обнаружили, что ленты размагничены... Нужно ли думать, что это техническая ошибка? Легко вообразить состояние духа когорты агентов КГБ, годами надзиравшей за ним, провоцировавшей его, пытавшейся его нейтрализовать, а теперь они видят, как он выступает перед аудиториями все более и более многочисленными. Не хватало только регулярных, еженедельных выступлений по телевизору! Поистине, чаша переполнилась - могли они сказать себе... В мае отец Александр снова за границей - в Германии, куда его пригласили для участия в нескольких конгрессах. Оттуда он ненадолго заехал в Брюссель, чтобы впервые лично встретиться с Ириной Посновой и отцом Антонием Ильцем. Это благодаря им были изданы его книги. Некоторые из друзей и духовных детей отца Александра считали, что он чересчур много взял на себя, и боялись, как бы он не исчерпал свои физические силы, как бы этот вихрь не увлек его и не истощил его талант. Очень может быть, что подсознательно они несколько ревновали, он стал не так доступен. Но он-то почувствовал, наконец, возможность отдавать себя в полную меру своих сил. "Не так просто, - писал он одному другу - понять того, кто десятилетиями был посажен на короткую цепь (я не ропщу - и на этой цепи Бог давал возможность что-то сделать)". "Я всегда таким образом систематически общался с людьми. Изменилось лишь количественное соотношение. Было человек тридцать, а теперь триста и более. Но суть одна. Цели одни. Формы - тоже... Я и не готовлюсь специально, а говорю то, что Бог на душу положит. И, конечно, людям я не могу открывать сразу все, что хочу. Нужны этапы. Но таблица умножения не упраздняет высшей математики. Всему свой час и свой черед. На публике же я, повторяю, не чаще, чем в годы застоя, лишь число слушателей больше". "Я ведь работаю, как и работал, при большом противном ветре. Это не так удобно, как порой кажется. А сейчас он (особенно со стороны черносотенцев) явно крепчает. Приходится стоять прочно, расставив ноги, чтобы не сдуло. Словом, не тревожься за меня... Я только инструмент, который нужен Ему пока. А там что Бог даст" (251). Казалось, им владела мысль, что ему предоставлена незаменимая возможность передать людям Евангельское Слово, что его время сочтено, и что он не должен терять ни минуты. "А теперь, подобно сеятелю из притчи, я получил уникальную возможность разбрасывать семена. Да, большая часть из них упадет на каменистую почву, всходов не будет... Но если после моего выступления пробудится хоть несколько человек, пусть даже один, разве это мало? Знаете, такое ощущение, что вскоре все кончится, по крайней мере для меня..." (252). В последний раз я встретился с отцом Александром в июле 1990 года. Он принимал меня в своем маленьком кабинете и уходил первым - время, как всегда, поджимало. Попрощавшись, он направился к дверям, дважды возвращался, наконец пошел, но в дверях остановился, обернулся, и его лицо озарилось блеском глаз и улыбкой - одновременно доброй и лукавой, он сделал рукой знак победы V и ушел. Только после его смерти я понял, что это был знак надежды, который надо передать другим. Знак пасхальной победы. Кстати, именно об этой победе говорил отец Александр за несколько часов перед убийством: "Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир". Примечания 228. Сокращенная запись доклада председателя Совета по делам религий К. М. Харчева на встрече с преподавателями Высшей партийной школы. - Русская мысль, 20.05.1988. 229. К. М. Харчев. Гарантии свободы. - Наука и религия., 1987, Э 11, с. 22. 230. Сокращенная запись... - Ук. соч., с.642. 231. Прот. А.Мень. О русской православной библеистике. - Богословские труды. 1987, Э 28, с. 272-289. 232. Прот. Генрих Папроцки. Тайна смерти отца Александра. В кн.: Памяти протоирея Александра Меня. - Ук. соч., с.105. 233. А. Белавин. - Ук. соч., с. ЗЗ. 234. См.: Книжное обозрение, 02.09.1988. 235. Известия, 21.10.1988. 236. Т. Глинка. Ук. соч. 237. В. Файнберг. - Ук. соч., с. 231. 238. А. Еремин. Побеждай зло добром. - Знамя. 1991, Э 9, с. 181. 239. Там же. 240. А. Белавин. - Ук. соч., с.38. 241. А. Еремин. Побеждай зло добром. - Указ. соч., с. 181. 242. В. Файнберг. - Ук. соч., с. 250. 243. Последнее интервью о. Александра Меня. - Ук. соч. 244. Проповедь, 15.07.1990. 245. Ин 21, 18. 246. Прот. А. Мень. По заветам милосердия - Московский комсомолец, 10.06.1990. 247. Слово, произнесенное перед отпеванием протоирея Александра Меня. В кн.: Памяти протоирея Александра Меня. - Ук. соч., с.21. 248. Последнее интервью о. Александра Меня. - Панорама, декабрь 1990 г., Э 14. 249. Наталья Большакова. Последний день. Христианос: Рига, 1991, 1. с. 16. 250. См.: Выступление Сергея Гусева в советской телевизионной передаче по случаю сорокового дня со дня смерти отца Александра. 251. Владимир Леви - Ук. соч. 252. В. Файнберг. - Ук. соч., с. 250. Послесловие Послесловие ко 1-му изданию (1995) Новая, а по сути дела первая книга об отце Александре Мене ( ибо все, что было написано раньше, это записки о встречах, рассказы о его месте в жизни мемуаристов, отдельные записи и т.п.) написана не русским, а французом и, главное, для французов. Может быть, именно поэтому автор, писавший для людей, не знакомых с тем историческим контекстом, в котором прошла жизнь отца Александра, сумел нарисовать здесь портрет отца протоиерея не просто, а на фоне русской (советской) истории последних 80-ти лет. И это очень важно, ибо практически все без исключения отечественные авторы, когда пишут об отце Александре Мене, стремясь говорить о нем и только о нем, помещают его в какой-то вакуум. Нам, для которых 60-е годы не история, быть может, и не надо рассказывать о брежневской эпохе со всеми ее "прелестями" (с бесконечными вызовами на беседы то в КГБ, то в райвоенкомат, слежкой, ночными телефонными звонками и с другими формами психологического террора), но для тех, кто родился в 70-е годы, это необходимо. Это нужно и для тех, кто родился раньше, но жил тогда не задумываясь о Боге, о вере, о Церкви, и не видел того, что творилось вокруг. Это нужно - и это делает Ив Аман. Он - настоящий ученый, об этом говорит каждая страница его книги, но это не просто труд, написанный в кабинете университетского профессора, это личное свидетельство человека, бывшего участником тех событий, о которых рассказывается в его книге. Ив Аман работал несколько лет в Москве, был блестяще знаком со всеми особенностями советской жизни, через него осуществлялась связь отца Александра и многих других с внешним миром, он привозил сюда книги, увозил рукописи, был одним из тех, кто приближал своим самоотверженным трудом падение атеистической эры. Я бы не стал упоминать об этом, если бы автор хотя бы что-то рассказал о себе сам. Но таково особое смирение этого человека, скрывшего свое участие в жизни отца Александра за академическим стилем изложения, что считаю просто необходимым рассказать о его месте в жизни и трудах православных христиан России. Священник Георгий Чистяков Послесловие ко 2-му изданию (2000) Ив Аман начал писать свою книгу сразу после смерти о. Александра Меня. С тех пор прошло почти десять лет и, как это ни странно, книга эта, уже переведенная на русский, итальянский, английский и немецкий языки, ни коим образом не устарела, хотя за эти годы появилось множество публикаций: прежде всего неизданных текстов самого о.Александра, но и мемуарных. Можно назвать еще только одну книгу, которая посвящена от начала до конца о.Александру, его богословским и философским взглядам и жизненному пути. Это блестящий труд епископа Таддеуша Пикуса, несколько лет работавшего и служившего в Москве, недавно вышедший в свет в Варшаве на польском языке. В чем, собственно говоря, заключается проблема? В течение этих лет, особенно за первые годы после его смерти, об о.Александре его прихожанами и учениками было написано очень много текстов мемуарного характера. Прекрасные записки опубликовали Вл.Файнберг, Александр Зорин, Андрей Еремин, Зоя Масленикова и другие. Вышло в свет и несколько памфлетов, авторы которых (в большинстве случаев под псевдонимами) ставят своей целью "развенчание" о. Александра; при этом за исключением Ива Амана и монсиньора Т.Пикуса не была сделана хотя бы попытка осмыслить служение о.А.Меня в целом. Как приходского священника (пастыря и врача человеческих душ), ученого-библеиста, проповедника, обращавшего свое слово к неверующим и ищущим, наконец, борца с режимом, который противостоял советской власти и коммунистической идеологии, но не в политическом, а в мировоззренческом и, более, экзистенциальном плане. Говорят, что о.Александр не был "антисоветчиком". В том смысле, что он никогда не выступал с заявлениями политического характера. Это действительно так, однако для режима он был намного страшнее, чем подавляющее большинство его самых смелых современников, ибо был, используя выражение митрополита Антония Сурожского, не против советской власти, но выше ее. Всем своим служением он воспитывал свободных людей, людей, просто-напросто отторгавших те схемы, по которым им предлагалось мыслить и начинавших видеть мир не в свете той или иной схемы, но в свете Христовом, который просвещает всех. Отец Александр обладал удивительной особенностью освобождать сердце, душу и сознание человека от любого рабства, не вливать новое вино в старые мехи, вкладывая новое содержание в старые формы, как это нередко бывает, а выводить каждого к абсолютно новым горизонтам. Скорее всего это происходило по той причине, что в основе его религиозности лежало не просто чувство Бога и благоговение перед Ним, но Писание - Слово Божие, живое и действенное, то, что острее всякого меча обоюдоострого. В этом смысле он был похож на древнего пророка, прежде всего, на Исайю, который никого ничему не учил, но зато доносил до сердец именно то, что говорит Бог или "глаголет Адонаи Господь", как говорится по-славянски в том фрагменте из Иезекииля, что читается на утрени Великой Субботы (не случайно он так любил сам читать эту паримию, хотя, согласно порядку богослужения обычно ее читает не священник, а чтец или псаломщик). Ив Аман писал свою книгу не для российского читателя, а для французов, поэтому он рассказывает в ней о каких-то вещах, которые нам 10 лет тому назад казались очевидными и общеизвестными. К чему это привело? Теперь в совершенно другую эпоху оказалось, что эта информация просто необходима не только для иностранца, но и для читателя в России, особенно для людей, принадлежащих к новым поколениям и для тех, кто в советскую эпоху не был вовлечен в круг проблем, связанных с верой в Бога. Книга Ива Амана оказалась востребованной у нас более, чем это было, когда она вышла в свет по-русски в первый раз. Остается только понять, почему французскому писателю удалось то, что не сумел сделать никто из нас. Думаю, прежде всего, по той причине, что он, хотя и близко знал о.Александра и не случайно считает себя его учеником и духовным сыном, однако все же смотрел на его "труды и дни" глазами человека с Запада, пусть не совсем, но все же со стороны, и поэтому видел то, что не мог увидеть никто из нас. Ив - человек в высшей степени скромный и смиренный. О своих личных отношениях с о.Александром Менем он не говорит нигде, и поэтому заметить, до какой степени в этой книге много личного и нигде более не сказанного, сможет только самый внимательный и искушенный читатель. Однако, именно так, подобно книге о.Софрония (Сахарова) о старце Силуане и это - рассказ, написанный учеником об учителе, своего рода "Воспоминания о Сократе", но только не те, что оставил Ксенофонт, а такие, какие мог бы написать Платон, если бы ему хватило смирения не вкладывать в уста Сократу свои собственные мысли. Не сказать об этом я просто не мог. Отец Александр относился к числу людей, которые не боятся. Он не боялся ходить в больницы к тяжело больным и умирающим, хотя это было запрещено строжайшим образом, не боялся проповедовать и, более того, говорить о вере с детьми, практически открыто нарушая советские законодательство. Не боялся языка своей эпохи и в отличие от практически всех своих собратьев умел (подобно апостолу Павлу) говорить с "язычниками" о Христе на языке этих язычников. Не боялся синтезировать опыт своих предшественников, очень разных и порою взаимоисключающих друг друга, и это у него получалось удивительно хорошо, ибо делал он это не на уровне человека, но на уровне любви Божьей. Не боялся нового. На Руси христианин зачастую обращен почти исключительно в прошлое. В прошлом мы ищем не только образцы подлинного православия и святости, но и ответы на те вопросы, которые мучают нас сегодня. Поэтому нередко мы пытаемся сделать так, чтобы жизнь и сегодня была такой, какою была она столетия назад. Отцу Александру такой подход был чужд. Глубоко укорененный в традиции, знавший православие не по книгам, но выросший в катакомбах предвоенного времени, он весь был обращен в будущее. В его руках Библия становилась компасом, который верно указывает пути в грядущее. И именно в этом заключается его подвиг. Священник Георгий Чистяков Москва, май 2000 г.