ять? Взгляни-ка на это. Он вынул из кармана расшифрованную записку и протянул ей. -- Это доставили несколько дней тому назад. Гнусный предатель! Хотел бы я добраться до него. Убил бы собственными руками, но, видимо, не удастся, так как он, вероятно, уже мертв. Зора взяла бумагу. Под текстом рукой Зверева была написана расшифровка по-русски. По мере чтения глаза ее расширялись от удивления. -- Невероятно! -- воскликнула она. -- И тем не менее, это правда, -- отозвался Зверев. -- Я всегда подозревал эту грязную тварь. Сдается мне, -- добавил он, припечатав ругательство, -- что и проклятый мексиканец такой же подлец. -- По крайней мере, -- сказала Зора, -- его планы расстроились, так как, насколько я понимаю, записка не дошла до адресата. -- Да, -- сказал Зверев. -- По недоразумению ее доставили нашим агентам, а не его. -- Тогда ничего страшного. -- К счастью, ничего, но из-за нее я стал подозревать всех и вся. В общем, я намерен немедленно действовать, пока не произошло ничего такого, что могло бы помешать моим планам. -- Значит, все готово? -- спросила она. -- Все готово, -- ответил он. -- Выступаем завтра утром. А теперь расскажи мне, что произошло, пока я был в Опаре. Почему дезертировали арабы, и почему ты ушла с ними? -- Абу Батн страшно оскорбился из-за того, что ты оставил его охранять лагерь. Арабы посчитали, что ты усомнился в их храбрости, и, я думаю, они бросили бы тебя в любом случае. Потом, на следующий день после того, как вы ушли, в лагерь забрела незнакомая женщина. Это была очень красивая белая женщина из Опара, и Абу Батн, задумав извлечь пользу из ниспосланного ему судьбой шанса, увел нас с собой, чтобы продать в рабство по возвращении в свою страну. -- Неужели перевелись на свете честные люди? -- воскликнул Зверев. -- Боюсь, что так, -- ответила девушка. А поскольку Зверев угрюмо уставился в землю, то не заметил презрительной усмешки, сопровождавшей ответ Зоры. Она описала похищение Лэ из лагеря Абу Батна и ярость шейха, когда тот узнал о предательстве Ибн Даммука, затем рассказала о своем побеге, но умолчала о роли Уэйна Коулта, и у Зверева сложилось впечатление, будто она плутала в одиночестве по джунглям, пока ее не схватила большая обезьяна. Она подробно описала доброту и предупредительность Тарзана и поведала об огромном слоне, который охранял ее днем. -- Звучит, как сказка, -- сказал Зверев, -- но я достаточно наслышан об этом человеке-обезьяне, и меня уже не проведешь. А потому я тебе скажу: пока он жив, нам не будет покоя. -- Он не может причинить нам вреда, будучи нашим пленником. И уж конечно, если ты меня любишь, как ты утверждаешь, то человек, спасший мне жизнь, заслуживает большего, чем бесславную смерть. -- Довольно об этом, -- сказал Зверев. -- Я уже сказал, что не убью его. Но в его коварном мозгу уже зрел план, как уничтожить Тарзана и в то же время сдержать обещание, данное Зоре. XV. "УБЕЙ, ТАНТОР, УБЕЙ!" Ранним утром следующего дня экспедиция цепочкой вышла из лагеря. Свирепые чернокожие воины были одеты в форму французских колониальных войск, а Зверев, Ромеро, Ивич и Мори шли в форме французских офицеров. В строю шагала и Зора Дрынова, которой Зверев, вопреки ее просьбам, не позволил остаться ухаживать за Тарзаном, сказав, что одну ее больше не оставит. Дорский и горстка негров остались охранять пленного и сторожить склад боеприпасов и снаряжения. Когда колонна готовилась выйти из лагеря, Зверев дал последние указания Дорскому. -- Я доверяю это дело целиком вам, -- сказал он. -- Все должно выглядеть так, будто он пытался бежать или, на худой конец, пал жертвой несчастного случая. -- Не беспокойтесь, товарищ, -- ответил Дорский. -- Задолго до того, как вы вернетесь, этот чужак будет устранен. Долгий и трудный путь предстоял заговорщикам. Он лежал через юго-восточную Абиссинию к итальянскому Сомали, пятьсот миль по бездорожью. В итальянской колонии Зверев намеревался провести всего лишь агитационный митинг с тем, чтобы еще больше подстегнуть враждебность итальянцев к французам и дать фашистскому диктатору долгожданный, по мнению Зверева, повод, чтобы осуществить свою безумную мечту захвата Италией Европы. Возможно, Зверев был слегка сумасшедшим, но он являлся последователем сумасшедших людей, чья жажда власти оказывала разрушающее действие на их умы, и в результате они теряли способность отличать реальность от фантазии. К тому же Зверев так долго мечтал стать императором Африки, что сейчас видел перед собой только свою цель, позабыв про непреодолимые препятствия на пути. Он видел нового римского императора, правящего Европой, а себя -- императором Африки, заключающего союз с новой европейской державой против всего остального мира. Он рисовал в своем воображении два роскошных золотых трона -- на одном из них восседает император Питер Первый, на другом -- императрица Зора. И так он мечтал на протяжении всего длинного, трудного пути на восток. x x x Тарзан пришел в себя на утро следующего после ранения дня. Он чувствовал слабость и недомогание, голова страшно болела. Когда он попытался пошевелиться, обнаружил, что руки и ноги крепко связаны. Тарзан не знал, что с ним произошло, и поначалу не мог понять, где находится, но постепенно к нему вернулась память. Он увидел вокруг себя брезентовые стены палатки и догадался, что враги каким-то образом ухитрились схватить его. Он попытался освободить руки от веревок, однако безуспешно. Он внимательно прислушался и понюхал воздух, но не уловил признаков оживленного лагеря, каким увидел его, когда привел девушку обратно. Однако он определил, что прошла, по крайней мере, одна ночь, так как видимые им через просвет в двери тени указывали, что солнце стоит высоко в зените, тогда как оно было низко на западе, когда он видел его в последний раз. Заслышав голоса, Тарзан понял, что был не один, хотя был уверен, что в лагере сравнительно мало людей. Глубоко в джунглях он услышал рев слона, а в какой-то миг издалека донеслись слабые отголоски львиного рыка. Тарзан снова попытался разорвать державшие его путы, но они не поддавались. Тогда он повернул голову, чтобы быть лицом к просвету в палатке, и с губ его сорвался протяжный низкий крик, крик зверя в беде. Дорский, который сидел, развалясь, на стуле перед своей палаткой, вскочил на ноги. Оживленно болтавшие перед своими хижинами негры мгновенно затихли и схватились за оружие. -- Что это? -- спросил Дорский своего черного слугу. Негр, широко открыв глаза и дрожа, покачал головой. -- Не знаю, бвана, -- сказал он. -- Может, тот человек в палатке умер, потому что такой крик может выйти только из горла призрака. -- Вздор, -- воскликнул Дорский. -- Пошли поглядим на него. Но негр попятился, и тогда белый пошел один. Звук, который определенно раздался из палатки, оказал на Дорского необычное воздействие -- у него зашевелились волосы на голове, в душе зародилось недоброе предчувствие. И теперь, подходя к палатке, он замедлил шаг и приготовил револьвер. Когда он вошел, то увидел, что человек лежит там, где его оставили, но сейчас его глаза были раскрыты, и когда они встретились с глазами русского, то последний испытал ощущение, похожее на то, которое испытывают, когда глядят в глаза дикому зверю, пойманному в ловушку. -- Ну что, -- спросил Дорский, -- пришел в себя, да? Что ты хочешь? Пленник не ответил, но глаза его не отрывались от лица Дорского. Настолько пристальным был этот немигающий взгляд, что Дорскому стало не по себе. -- Тебе лучше говорить, не то хуже будет, -- буркнул Дорский, но тут же подумал, что, возможно, человек его не понимает. Тогда он повернулся к выходу и позвал негров, которые столпились возле палатки пленника наполовину из любопытства, наполовину из страха. -- Один из вас пусть подойдет сюда, -- приказал Дорский. Сначала казалось, что никто не склонен повиноваться, но вскоре приблизился рослый воин. -- Проверь, понимает ли этот парень твой язык. Войди и скажи ему, что у меня есть к нему предложение, и что в его же интересах выслушать. -- Если это действительно Тарзан из племени обезьян, -- промолвил чернокожий, -- то он меня поймет. И он осторожно вошел в палатку. Негр повторил слова Дорского на своем диалекте, но человек-обезьяна не подал вида, что понимает. Дорский потерял терпение. -- Ты, проклятая обезьяна, -- закричал он. -- Нечего делать из меня идиота. Я прекрасно знаю, что ты понимаешь тарабарщину этого парня, а также знаю, что ты англичанин и понимаешь по-английски. Даю тебе на размышление пять минут, а потом вернусь. Если к тому времени ты не заговоришь, то пеняй на себя. Затем он повернулся на каблуках и вышел из палатки. x x x Маленький Нкима проделал долгий путь. Вокруг его шеи был завязан прочный ремешок, на котором крепился маленький кожаный мешочек с запиской. В конце концов он доставил ее Мувиро, вождю племени вазири, и, когда вазири отправились в свой долгий поход, Нкима гордо восседал на плече Мувиро. Через некоторое время, повинуясь некоему капризу своего взбалмошного разума либо же какому-то неодолимому порыву, он оставил чернокожих воинов и, оказавшись лицом к лицу со всеми опасностями, которых так сильно боялся, отправился в одиночку по своим делам. Пробираясь через джунгли по гигантским деревьям, Нкима то и дело попадал в переделки и едва успевал уносить ноги. Если бы он мог противостоять искушению, то обеспечил бы себе сравнительную безопасность, но этого сделать он не мог, а потому постоянно попадал в переплет, откалывал шутки со встречными незнакомцами, которые, если и обладали чувством юмора, наверняка не могли оценить юмор малыша Нкимы. Нкима не мог забыть, что он друг и поверенный Тарзана, Повелителя джунглей, хотя, как видно, часто забывал, что Тарзана нет рядом и защитить его некому, когда он осыпал бранью и оскорблениями других, менее привилегированных обезьян. То, что он вообще уцелел, говорит скорее о его быстроте, нежели об уме или храбрости. Убегал он с места схватки в ужасе, пронзительно вереща от душевных переживаний. Ему бы поумнеть, но нет, -- едва ускользнув от одного преследователя, вознамерившегося растерзать его, он, как ни в чем не бывало, принимался задирать очередного встречного, будто нарочно выбирая тех, кто был крупнее и сильнее его. Иногда он убегал в одном направлении, иногда в другом, что занимало намного больше времени, чем было нужно для его путешествия. Иначе он добрался бы до своего хозяина вовремя и смог бы быть ему полезным в тот момент, когда Тарзан нуждался в помощи друга больше, чем, возможно, когда-либо раньше в жизни. Сейчас, когда Нкима в лесных дебрях удирал от старого самца бабуина, которого он метко ударил палкой, Майкл Дорский подходил к палатке, где, связанный и беспомощный, лежал хозяин Нкимы. Пять минут прошли, и Дорский пришел за ответом. Он пришел один, и, когда вошел в палатку, то имел уже хорошо продуманный и простой план действий. Выражение на лице пленника изменилось, -- казалось, он внимательно прислушивается. Дорский также прислушался, но ничего не услышал, ибо, по сравнению со слухом Тарзана из племени обезьян, Майкл Дорский был глухим. То, что услышал Тарзан, наполнило его чувством тихого удовлетворения. -- В общем так, -- сказал Дорский. -- Я пришел дать тебе последний шанс. Товарищ Зверев водил в Опар две экспедиции в поисках золота, которое, как нам известно, там хранится. Обе экспедиции провалились. Нам также известно, что ты знаешь местонахождение сокровищниц Опара и можешь провести нас к ним. Обещай сделать это, когда вернется товарищ Зверев, и тебя не только не тронут, но и освободят, как только товарищ Зверев почувствует, что на свободе ты уже безопасен. Если же откажешься, то умрешь. Он вынул из ножен на поясе длинный тонкий стилет. -- Если ты откажешься отвечать, я пойму это как отказ принять мое предложение. Поскольку человек-обезьяна продолжал хранить каменное молчание, русский приблизил к его глазам тонкое лезвие. -- Подумай хорошенько, обезьяна, -- сказал он, -- и помни, что когда я суну это тебе между ребер, не будет и звука. Он пронзит твое сердце и останется там, пока не перестанет течь кровь. Затем я выну его и замаскирую рану. В тот же день тебя найдут мертвым, и я скажу неграм, что ты умер от шальной пули. Таким образом твои друзья никогда не узнают правды. Ты не будешь отомщен и умрешь бессмысленно. Дорский подождал ответа. Его злые глаза угрожающе отражались в холодных серых глазах человека-обезьяны. Стилет сейчас был очень близок к лицу Тарзана, который неожиданно вскинулся, словно дикий зверь, и сомкнул свои челюсти, словно стальной капкан, на запястье Дорского. С криком боли тот отшатнулся. Оружие выпало из его ослабевших пальцев. В тот же миг Тарзан обхватил своими ногами ступни своего потенциального убийцы и, когда Дорский упал на спину, то увлек за собой Тарзана, который оказался на нем сверху. Человек-обезьяна по хрусту костей запястья Дорского определил, что от его укуса правая рука противника отключена, поэтому он опустил ее. Затем, к ужасу русского, челюсти человека-обезьяны отыскали его яремную вену, а из горла вырвалось рычание дикого зверя. Призывая своих людей на помощь, Дорский попытался левой рукой достать револьвер с правого бедра, но вскоре понял, что пока не скинет с себя Тарзана, это ему не удастся. Он уже слышал, как бегут к палатке люди, перекрикиваясь между собой, а затем услышал крики удивления и ужаса. В следующий момент палатка над ним исчезла, и Дорский увидел громадного слона-самца, выросшего над ним и его диким противником. Тарзан мгновенно прервал попытку сомкнуть зубы на горле Дорского и сразу откатился от тела русского. Как только он это сделал, рука Дорского нашла револьвер. -- Убей, Тантор! -- закричал человек-обезьяна. -- Убей! Гибкий хобот толстокожего животного обвился вокруг тела русского. Маленькие глазки слона вспыхнули красным огнем от ненависти, и он, пронзительно трубя, поднял Дорского высоко над головой и, развернувшись, швырнул на землю. Потрясенные негры, бросая через плечо испуганные взгляды, помчались в джунгли. Затем Тантор набросился на свою жертву. Своими огромными бивнями он пригвоздил Дорского к земле, а затем в бешеной ярости и оглушительно трубя, принялся топтать его до тех пор, пока от Майкла Дорского не осталось ничего, кроме кровавого месива. С того момента, как Тантор схватил русского, Тарзан безуспешно пытался усмирить гнев огромного животного, но Тантор оставался глух к приказам, пока не отомстил этому существу, которое осмелилось напасть на его друга. Но когда ярость улеглась, он тихо подошел к Тарзану и по одному его слову поднял бронзовое тело человека-обезьяны своим мощным хоботом и понес в лес. Глубоко в джунгли на укромную поляну отнес Тантор своего беспомощного друга и там осторожно положил на мягкую траву под тень дерева. Огромный самец мало что мог сделать еще, кроме как стоять на страже. В результате сильного возбуждения, вызванного убийством Дорского и беспокойством за судьбу Тарзана, Тантор нервничал и был раздражен. Он стоял с поднятыми ушами, стараясь уловить малейший угрожающий звук, покачивая своим чувствительным хоботом из стороны в сторону и принюхиваясь к запаху опасности. Боль от раны беспокоила Тарзана гораздо меньше, чем мучительная жажда. Маленьким обезьянкам, наблюдавшим за ним с деревьев, он крикнул: -- Идите, ману, и развяжите мне руки. -- Мы боимся, -- ответила старая обезьяна. -- Я -- Тарзан из племени обезьян, -- вразумлял их человек. -- Тарзан всегда был вашим другом. Он не причинит вам вреда. -- Мы боимся, -- повторила старая обезьяна. -- Тарзан бросил нас. Уже много лун джунгли не видели Тарзана, но пришли другие Тармангани и чужие Гомангани с громовыми палками. Они охотились за маленьким ману и убили его. Если бы Тарзан был нашим другом, то он прогнал бы этих людей. -- Если бы я был здесь, то чужие люди не тронули бы вас, -- сказал Тарзан. -- Тарзан защитил бы вас. Сейчас я вернулся, но не могу уничтожить пришельцев или прогнать их, пока с моих рук не сняты путы. -- Кто связал руки? -- спросила обезьяна. -- Чужие Тармангани, -- ответил Тарзан. -- Значит, они сильнее Тарзана, -- сказала ману, -- так что какой нам смысл тебя освобождать? Если чужие Тармангани обнаружат, что это сделали мы, они рассердятся, придут сюда и поубивают нас. Пусть Тарзан, который много дождей был повелителем джунглей, освободится сам. Видя, что взывать к ману бесполезно, Тарзан с очень слабой надеждой в душе испустил протяжный жалобный своеобычный крик о помощи, к которому прибегают большие обезьяны. Медленно нарастая, поднялся он до пронзительного визга, распространяясь далеко вокруг по безмолвным джунглям. Звери, большие и малые, где бы они ни находились, остановились, когда необычная нота достигла их чувствительных барабанных перепонок. Никто из них не испугался, потому что крик поведал, что большой самец в опасности, а посему, естественно, безвреден. Шакалы же истолковали этот звук как скорую возможность полакомиться мясом и пустились рысью по джунглям в том направлении, откуда донесся крик. Гиена Данго тоже услышала и пошла крадучись на мягких лапах в надежде обнаружить беззащитное животное, которое окажется легкой добычей. Далеко в джунглях маленькая обезьянка тоже услышала слабые отголоски призыва и узнала голос зовущего. Сорвавшись с места, она стремительно помчалась по джунглям, летя по прямой целеустремленно и самозабвенно, что редко с ней случалось. Тарзан послал Тантора к реке принести в хоботе воды. Вдалеке он уловил запах шакалов и смердящую вонь Данго, но надеялся, что Тантор вернется раньше, чем они подкрадутся к нему. Страха он не испытывал, только инстинктивное желание самосохранения. Шакалов он презирал и знал, что, хоть он и связан по рукам и ногам, но все же сумеет держать трусливых тварей на расстоянии, другое дело Данго -- как только это омерзительное существо увидит его беспомощность, оно пустит в ход свои мощные челюсти и быстро расправится с ним. Тарзан знал беспощадность и жестокость этого зверя, знал, что во всех джунглях нет никого, более свирепого, чем Данго. Первыми появились шакалы, -- остановились на краю маленькой поляны, наблюдая за ним. Затем, медленно кружа, подкрались поближе, но когда Тарзан рывком сел, с визгом разбежались. Трижды подкрадывались к нему шакалы, превозмогая страх, но вот на поляне появилась страшная крадущаяся тень, и шакалы отбежали на безопасное расстояние. Пришла гиена Данго. Зверь остановился, разглядывая сидящего Тарзана с любопытством и страхом, потом зарычал. Человек зарычал в ответ. И тут над ними раздалось громкое верещание. Подняв голову, Тарзан увидел малыша Нкиму, приплясывающего на ветке над ним. -- Спускайся вниз, Нкима, -- крикнул Тарзан, -- и развяжи мне руки! -- Данго! Данго! -- завопил Нкима. -- Маленький Нкима боится Данго. -- Если подойдешь сейчас, -- сказал Тарзан, -- то это не опасно, но если будешь ждать слишком долго, Данго убьет Тарзана, и тогда кто же будет защищать малыша Нкиму? -- Нкима идет, -- крикнула маленькая обезьянка и спрыгнула на плечо Тарзана. Гиена обнажила клыки и жутко захохотала. -- Развязывай быстрее, Нкима, -- поторопил его Тарзан, и маленькая обезьянка, дрожавшая от страха, принялась развязывать кожаные ремни на запястьях Тарзана. Данго, опустив безобразную морду, сделала неожиданный прыжок, и из могучих легких человека-обезьяны вырвался громоподобный рев, который мог бы сделать честь самому Нуме. Взвизгнув от испуга, трусливая Данго повернулась и метнулась в дальний конец поляны, где остановилась, ощетинившись и ворча. -- Торопись, Нкима, -- сказал Тарзан. -- Данго придет снова. Может быть, один раз, может, два, а может, много раз, пока не поймет, что я беспомощен, и тогда уже она не остановится и не повернет назад. -- Пальцы маленького Нкимы устали, -- оправдывался ману. -- Они слабы и дрожат. Они не развяжут узел. -- У Нкимы острые зубы, -- напомнил Тарзан. -- К чему понапрасну тратить время, развязывая уставшими пальцами узлы, которые они все равно не смогут развязать? Пусть твои острые зубы сделают эту работу. Нкима моментально принялся грызть ремень. Вынужденный молчать, поскольку рот его был занят, Нкима работал усердно и без остановки. Тем временем Данго дважды бросалась вперед, каждый раз подходя немного ближе, но всякий раз поворачивала назад, побаиваясь грозного рычания человека-обезьяны, успевшего произвести переполох в джунглях. В вышине, на верхушках деревьев верещали, бранились и кричали обезьяны, вдали громко прокатился рык Нумы, а с реки донесся оглушительный клич Тантора. Малыш Нкима лихорадочно грыз путы, когда снова напала Данго, видимо, убедившаяся в беззащитности великого Тармангани, и теперь рыча, бросилась на человека. Тарзан в тот же миг напряг могучие мускулы своих рук, отчего малыш Нкима отлетел в сторону, и попытался разорвать путы, чтобы защититься от жестокой смерти, которой грозили ему эти слюнявые челюсти. Ремни, наполовину перегрызенные острыми зубами Нкимы, поддались неимоверному усилию. Когда Данго прыгнула, метя в бронзовое горло, Тарзан выбросил вперед руку и схватил зверя за горло, но толчок тяжелого тела отбросил его на землю. Данго извивалась, сопротивлялась и царапала когтями в тщетной попытке вырваться из смертельной хватки человека-обезьяны, но стальные пальцы беспощадно сомкнулись на ее горле, пока огромная тварь не стала задыхаться и не свалилась беспомощно на тело своей предполагаемой жертвы. Тарзан не ослаблял хватку до тех пор, пока не удостоверился в смерти Данго, и когда сомнений не осталось, отшвырнул от себя тушу и, сев, поспешно принялся за ремни на ногах. На время этой короткой схватки Нкима укрылся на самых верхних ветках высоченного дерева, где скакал, неистово крича и подбадривая хозяина. Лишь окончательно убедившись в победе Тарзана, Нкима спустился вниз. С опаской, на тот случай, если ошибся, приблизился к телу Данго, внимательно пригляделся и, укрепившись в правоте своих выводов, запрыгнул на него и принялся злобно колошматить бездыханный труп. Затем Нкима, стоя на гиене, пронзительно прокричал свой вызов всему миру с самодовольством и бравадой, как будто это он одолел опасного врага. Тантор, услышав крик о помощи своего друга, заторопился назад, так и не набрав воды. Он несся на зов человека-обезьяны напрямик, не разбирая дороги, валя на своем пути деревья, пока не примчался на маленькую поляну, разъяренный звуками битвы -- исполинская машина, клокочущая от ярости и жажды мести. Зрение у Тантора не ахти какое, и, казалось, он неминуемо растопчет человека-обезьяну, который лежал на его пути, но, когда Тарзан заговорил с ним, большое животное остановилось как вкопанное рядом с ним и стало кружить на месте, выставив уши торчком, подняв хобот и грозно трубя, -- Тантор искал того, кто угрожал его другу. -- Спокойно, Тантор. Это была Данго. Она уже мертва, -- произнес человек-обезьяна. Как только глаза слона обнаружили тушу гиены, он набросился на нее и стал топтать, как ранее затоптал Дорского, до кровавого месива. А Нкима, пронзительно вереща, припустил к дереву. Освободив лодыжки от пут, Тарзан встал на ноги и подозвал слона. Тантор тихо подошел к нему и встал рядом, касаясь хоботом тела человека-обезьяны. Благодаря целительному спокойствию своего друга, ярость слона улеглась, и его нервы успокоились. Тотчас же пришел Нкима, ловко спрыгнув с качающейся ветки на спину Тантора, а оттуда на плечо Тарзана. Обвив маленькими лапками шею человека-обезьяны, он прижался щечкой к бронзовой щеке великого Тармангани, своего хозяина и кумира. Так они стояли, три друга, в молчаливом единении, которое доступно лишь животным, пока не удлинились тени, и солнце не село за лесом. XVI. "ВЕРНИТЕСЬ!" Невзгоды, перенесенные Уэйном Коултом, ослабили его значительно больше, чем он предполагал, и прежде чем организм окреп, его подкосила лихорадка. Верховная жрица Пламенеющего Бога, сведущая в народной медицине древнего Опара, была знакома с целебными свойствами многих кореньев и трав, а также с мистическими силами заклинаний, которые изгоняли демонов из тела больного. Днем она занималась сбором и приготовлением настоев, а ночью сидела у ног своего пациента, произнося нараспев непонятные молитвы, зародившиеся в глубине веков в исчезнувших храмах, над которыми сейчас перекатывались волны могучего океана. И пока она всеми доступными средствами пыталась изгнать демона недуга, который овладел этим человеком из чужого мира, Джад-бал-джа, Золотой Лев, охотился за троих и хотя, бывало, убивал добычу далеко, неизменно приносил тушу жертвы в укромное место, где женщина выхаживала мужчину. Медленно тянулись дни горячечной лихорадки, дни бреда, лишь изредка прерываемые проблесками ясного сознания Зачастую в голове Коулта возникала мешанина причудливых видений, в которых Лэ превращалась то в Зору Дрынову, то в небесного ангела-спасителя, то в сестру милосердия Красного Креста, но какое бы обличье она ни принимала, глядеть на нее было всегда приятно, а когда Лэ отлучалась, что было неизбежно, то он испытывал уныние и депрессию. Когда она на коленях у его ног молилась восходящему солнцу, либо солнцу в зените, либо заходящему солнцу, что она по обыкновению делала, или же когда выводила нараспев странные песни на незнакомом языке, сопровождая их загадочными жестами, являвшимися составной частью ритуала, он был уверен, что жар усиливается и снова начинается бред. Так тянулись дни. И пока Коулт лежал в беспомощности, Зверев шел в итальянское Сомали, а Тарзан, оправившись от ранения, следовал напрямик за экспедицией с малышом Нкимой на плече, который бранился и верещал весь день напролет. Оставшаяся в лагере заговорщиков горстка негров разлеглась после завтрака в тени дерева. С того дня, как погиб Дорский и бежал пленник, прошла неделя. Страх, вызванный тем, что человек-обезьяна оказался на свободе, практически исчез. Будучи психологически близкими к обитателям джунглей, они скоро забывали свои страхи и не изводили себя ожиданием новых, которые могли угрожать в будущем, как это свойственно цивилизованному глупцу. Поэтому картина, которая внезапно предстала их взорам в то утро, застала негров врасплох. Они не слышали никакого шума -- животные джунглей, независимо от размеров или веса, ходят бесшумно -- и вдруг на границе лагеря возник громадный слон, а на голове у него восседал недавний пленник, который, как они уже знали, был Тарзаном из племени обезьян, и на его плече примостилась маленькая обезьянка. С воплями ужаса негры повскакали на ноги и пустились наутек в джунгли в противоположную сторону. Тарзан легко спрыгнул на землю и вошел в палатку Дорского. Он шел туда с определенной целью, и его предположение оправдалось: в палатке русского он нашел свою веревку и нож, которые были отобраны у него, когда его схватили. Лук, стрелы и копье он без труда отыскал в хижине негров. Найдя все, что ему было нужно, он удалился так же беззвучно, как и пришел. Наступило время, когда Тарзан должен был не теряя времени отправиться по следам своих врагов, оставив Тантора наслаждаться тишиной и покоем. -- Я ухожу, Тантор, -- сказал Тарзан. -- А ты поищи молодые деревья с самой нежной корой да остерегайся людей, ибо они одни во всем мире являются врагами всего живого. И Тарзан углубился в лес с малышом Нкимой, прильнувшим к его бронзовой шее. Выйдя на след отряда Зверева, человек-обезьяна не стал идти тем же маршрутом, ему и без того все было ясно. Несколько недель тому назад, когда он наблюдал с дерева за лагерем, он слышал, как руководство обсуждало свои планы, и поэтому знал их цели, а также знал, с какой скоростью они движутся, и мог приблизительно определить, в каком месте сумеет их перехватить. Не имея при себе носильщиков, сгибающихся под тяжестью грузов, и не прикованный к земным тропам, Тарзан двигался в несколько раз быстрее, чем экспедиция. Колонну он нагнал, когда стемнело, и усталый отряд разбил бивуак. Люди поужинали и повеселели, многие пели. Непосвященному могло показаться, что перед ним военный лагерь французских колониальных войск -- костры, временные навесы и палатки офицеров были расставлены с военной четкостью, чего не стала бы делать охотничья или научная экспедиция, к тому же, лагерь патрулировали часовые в форме. Все это было заслугой Мигеля Ромеро, с чьим отличным знанием военного дела Зверев был вынужден считаться, что, впрочем, не умаляло ненависти, которую оба испытывали друг к другу. Тарзан с дерева наблюдал за сценой внизу, пытаясь по возможности точно определить количество вооруженных людей, составлявших боевой отряд экспедиции, в то время как Нкима, выполняя его секретное поручение, проворно бежал по деревьям на восток. Человек-обезьяна увидел, что отряд Зверева представляет угрозу миру в Африке, так как его ряды значительно пополнились представителями многочисленных больших и воинственных племен, которых ничего не стоило уговорить последовать за этим сумасшедшим главарем, пообещав им барыши от победы. Но именно победы Питера Зверева Тарзан из племени обезьян никак не мог допустить, и сейчас ему открылась еще одна возможность сокрушить мечту русского об империи, пока та оставалась лишь мечтой и ее можно было разрушить простым способом -- с помощью суровых и жестоких методов джунглей, на которые Тарзан из племени обезьян был непревзойденным мастером. Тарзан приладил стрелу к луку и медленно оттянул назад правой рукой тетиву, пока наконечник стрелы не сравнялся с левым большим пальцем. Его движения отличались легкостью, естественной грацией. Казалось, что Тарзан совсем не прицеливается, но когда он выпустил стрелу, она вонзилась в бедро часового -- именно туда, куда и метил Тарзан из племени обезьян. С криком удивления и боли чернокожий свалился на землю, не столько из-за боли, сколько от испуга. Когда же его обступили товарищи, Тарзан уже растворился во мраке джунглей. Привлеченные криком раненого, Зверев, Ромеро и Другие предводители поспешили из своих палаток и присоединились к толпе возбужденных негров, окруживших жертву террористического акта Тарзана. -- Кто в тебя стрелял? -- спросил Зверев, когда увидел стрелу, торчавшую из бедра часового. -- Не знаю, -- ответил тот. -- Есть ли у тебя в лагере враг, который задумал убить тебя? -- спросил Зверев. -- Даже имей он врага, -- произнес Ромеро, -- тот не смог бы выстрелить из лука, потому что мы не взяли ни луков, ни стрел. -- Об этом я не подумал, -- проговорил Зверев. -- Значит, стрелял кто-то чужой, не из наших, -- заключил Ромеро. С большим трудом и под аккомпанемент воплей своей жертвы Ивич и Ромеро вырвали стрелу из ноги часового, а Зверев и Китембо между тем строили различные предположения относительно того, что же произошло на самом деле. -- Очевидно, мы столкнулись с враждебными туземцами, -- сказал Зверев. Китембо уклончиво пожал плечами. -- Дай мне взглянуть на стрелу, -- обратился он к Ромеро. -- Может, она расскажет нам что-нибудь. Мексиканец передал стрелу чернокожему вождю, который поднес ее к костру и стал внимательно рассматривать. Окружившие его белые с нетерпением ждали результата. Наконец Китембо выпрямился. Лицо его сделалось серьезным, а голос, когда он заговорил, слегка дрожал. -- Худо дело, -- сказал он, качая своей пулевидной головой. -- Что ты имеешь в виду? -- насторожился Зверев. -- На этой стреле есть знак воина, которого мы оставили в базовом лагере, -- ответил вождь. -- Но это невозможно! -- вскричал Зверев. Китембо дернул плечом. -- Знаю, -- сказал он, -- и тем не менее, это так. -- Стрелой был убит индус, -- напомнил негр, стоявший рядом с Китембо. -- Заткнись, болван, -- огрызнулся Ромеро, -- иначе весь лагерь запаникует. -- Верно, -- подхватил Зверев. -- Мы должны замять это дело. Он повернулся к негру, вспомнившему про смерть индуса. -- Ты и Китембо, -- приказал он, -- не должны болтать об этом своим людям. Пусть все останется между нами. Китембо и воин согласились хранить тайну, но не прошло и получаса, как все в лагере уже знали, что часового ранили стрелой, остававшейся в базовом лагере, и воины моментально настроились на то, что впереди на долгом пути их ожидают несчастья. Воздействие этого инцидента на поведение негров сказалось уже на следующий день. Они стали молчаливее и задумчивее, переговаривались тихими голосами. Но признаки их нервозности в дневное время не шли ни в какое сравнение с их душевным состоянием, наступившим с приходом темноты. Испуг сквозил и в поведении часовых, они то и дело замирали, прислушиваясь к звукам, исходившим из окружавшей лагерь темноты. Большинство из них были храбрыми воинами и не дрогнули бы перед видимым врагом, но они, все без исключения, были убеждены, что имеют дело со сверхъестественной силой, против которой бесполезны оружие и смелость. Они чувствовали, что за ними следят глаза призрака, и в результате были деморализованы не меньше, чем если бы столкнулись с ним лицом к лицу, а, может, и больше. Однако беспокоились они зря, поскольку виновник их суеверных страхов быстро удалялся по джунглям в нескольких милях от них, и с каждой секундой расстояние между ними увеличивалось. Другая же сила, которая могла вызвать у них большую тревогу, если бы они знали о ней, находилась еще впереди, на тропе, которую им предстояло пересечь по дороге к месту назначения. Вокруг крошечных костерков с готовившейся пищей сидела на корточках сотня чернокожих воинов. Белые перья в головных уборах колыхались в такт любому их движению. Их охраняли часовые, которые никого и ничего не боялись, так как люди эти не испытывали страха перед демонами или духами. Они носили с собой амулеты в кожаных мешочках на шее и молились чужим богам, но в глубине души относились к тем и другим с растущим недоверием. Из собственного опыта и настояний мудрого руководителя они поняли, что для достижения победы полагаться нужно на себя и свое оружие, а не на бога. То была веселая, жизнерадостная компания -- ветераны многочисленных экспедиций, и, подобно всем ветеранам, они пользовались любой возможностью отдохнуть и отвлечься. Смеху и шуткам не было конца. В центре же веселья была маленькая обезьянка, которая то дразнилась, то ласкалась, и которую в ответ также то дразнили, то ласкали. Было очевидно, что между ней и чернокожими гигантами существуют узы глубокой привязанности. Когда ее дергали за хвост, то не сильно, а когда она нападала на них с кажущейся яростью и кусала острыми зубами за пальцы или руки, то было заметно, что делает она это играючи. Их забавы были грубыми, ибо сами они были существами грубыми и примитивными, но все это было игрой и основывалось на взаимной привязанности. Эти люди только что закончили ужин, как вдруг какая-то фигура, материализовавшись словно из прозрачного воздуха, бесшумно упала в толпу с веток нависшего над лагерем дерева. Сотня воинов мгновенно схватилась за оружие и так же мгновенно успокоилась. С криками: "Бвана! Бвана!" они столпились вокруг бронзового гиганта, молча стоявшего посреди них. Они опустились перед ним на колени, словно перед императором или богом, а те, кто был поближе, почтительно касались его рук и ног, ибо для вазири Тарзан из племени обезьян был не только вождем, а чем-то большим, и они по собственной воле поклонялись ему, как своему живому богу. Но если воины были рады видеть его, то малыш Нкима просто обезумел от счастья. Он поспешно поскакал по спинам коленопреклоненных негров и запрыгнул на плечо Тарзана, где уцепился за его шею, возбужденно тараторя. -- Вы хорошо выполнили мое поручение, дети мои, -- промолвил человек-обезьяна, -- и Малыш Нкима тоже сделал все хорошо. Он доставил вам мое сообщение, и вот вы все собрались в условленном месте, готовые к действиям. -- Мы все время опережали чужаков на один день пути, бвана, -- ответил Мувиро, -- а привалы делали далеко от тропы, чтобы они не заметили наших следов и ничего не заподозрили. -- Они и не подозревают о вашем присутствии, -- сказал Тарзан. -- Вчера вечером я спрятался на дереве над их лагерем и не слыхал ничего, что свидетельствовало бы о том, что они догадываются об отряде, идущем по тропе впереди них. -- Там, где почва была мягкой, шедший в хвосте колонны воин затирал наши следы веткой с листьями, -- объяснил Мувиро. -- Завтра мы будем ждать их здесь, -- сказал человек-обезьяна, -- а сегодня вечером вы будете слушать Тарзана, который расскажет, что вам предстоит делать. Когда колонна Зверева на следующее утро выступила в путь после ночи отдыха, которая прошла без происшествий, то настроение у всех в заметной степени поднялось. Негры не забыли зловещее предупреждение, которое прилетело к ним прошлой ночью из темноты, но они не умели долго предаваться унынию. Руководители экспедиции радовались тому, что более трети расстояния до цели было уже пройдено. По разным причинам им хотелось поскорее завершить эту часть плана. Зверев верил, что от успешного выполнения задуманного зависит вся его мечта об империи. Ивич, прирожденный смутьян, был счастлив при мысли, что успех экспедиции причинит неслыханное беспокойство миллионам людей, а также надеялся вернуться в Россию героем, причем героем богатым. Ромеро и Мори желали окончания экспедиции по совершенно иным причинам. Русского они ненавидели всей душой. Они потеряли всякое доверие к искренности Зверева, который, кичась собственной важностью и будущим величием, слишком много говорил, и Ромеро вскоре понял, что имеет дело с мошенником, и не с одним. Люди этого пошиба, как осознал Ромеро, стремятся осуществить свои эгоистические цели с помощью одураченных простофиль, ставя под угрозу спокойствие и благосостояние народов. Ромеро было нетрудно убедить Мори в истинности своих выводов, и сейчас, полностью разочаровавшись, эти двое продолжали следовать с экспедицией, поскольку считали, что задуманное ими дезертирство может успешно совершиться только тогда, когда отряд снова обоснуется в базовом лагере. Поход продолжался после снятия лагеря почти час, как вдруг один из чернокожих разведчиков Китембо, ведущий колонну, остановился как вкопанный. -- Посмотри! -- сказал он Китембо, шедшему следом. Вождь подошел к воину. Перед ним на тропе, воткнутая прямо в землю, торчала стрела. -- Это предупреждение, -- сказал воин. Китембо осторожно выдернул стрелу из земли и осмотрел. Он был бы рад оставить свои наблюдения при себе, хотя увиденное и потрясло его основательно, но воин также успел разглядеть стрелу. -- Та же самая, -- сказал воин. -- Одна из тех, что оставались в базовом лагере. Подошел Зверев, и Китембо передал ему стрелу. -- Точно такая же, -- сказал он русскому. -- Нас предупреждают, чтобы мы повернули назад. -- Ха! -- высокомерно скривился Зверев. -- Это всего лишь стрела, торчащая в земле, и ей не остановить колонну вооруженных людей. Я не думал, что ты такой трус, Китембо. Негр нахмурился. -- Я посоветовал бы вам выбирать выражения, -- укоротил он Зверева. -- Мне лучше вас известны лесные сигналы опасности. Мы пойдем дальше, потому что мы -- смелые люди, но многие уже никогда не вернутся назад. И ваш план тоже провалится. При этих словах Зверев впал в один из своих частых приступов ярости, и, хотя люди двинулись дальше, они помрачнели и часто бросали злобные взгляды на Зверева и его офицеров. Вскоре после полудня экспедиция остановилась на отдых. Шли они густым лесом, сумрачным и удручающим, и теперь расселись маленькими группками, поглощая холодную пищу, составлявшую их обеденный рацион. Не было слышно ни песен, ни смеха, разговаривали мало. Вдруг откуда-то сверху до них донесся голос. Таинственный и жуткий, он говорил на диалекте банту, который понимали большинство воинов. -- Вернитесь, дети Мувиро, -- взывал голос. -- Идите назад, не то умрете. Покиньте белых, пока не поздно. Голос затих. Люди в страхе припали к земле, таращась вверх на деревья. Тишину нарушил Зверев. -- Что за чертовщина? Что он сказал? -- спросил Зверев. -- Он велел нам повернуть назад, -- ответил Китембо. -- Ни за что! -- рявкнул Зверев. -- Сами же пожалеете, -- произнес Китембо. -- А я-то думал, что ты хочешь стать королем, -- закричал Зверев. -- Из тебя получился бы отличный король. Китембо тотчас же вспомнил о пленительной награде, которой Зверев соблазнял его на протяжении месяцев: стать королем Кении. Ради такого стоило рискнуть. -- Мы пойдем дальше, -- сказал он. -- Возможно, вам придется применить силу, -- сказал Зверев, -- но не останавливайтесь ни перед чем. Мы должны идти вперед, невзирая ни на что. Затем он повернулся к другим офицерам. -- Ромеро и Мори, пойдете позади колонны и будете стрелять в каждого, кто откажется идти вперед. Люди пока не отказывались идти, и, когда был отдан приказ выступить в путь, они угрюмо заняли свои места в колонне. Так они шли около часа, а потом далеко впереди раздался странный крик, который многие из них слыхали в Опаре, а несколько минут спустя голос в отдалении воззвал к ним: -- Покиньте белых! Негры принялись перешептываться, и стало очевидным, что назревают беспорядки. Китембо все же уговорил их следовать дальше, чего Звереву ни за что бы не удалось. -- Хотел бы я добраться до того смутьяна, -- сказал Зверев Зоре Дрыновой, идя с ней рядом в голове колонны. -- Если бы он только высунулся разок, и мы смогли бы в него выстрелить, -- вот и все, чего я хочу. -- Это человек, который хорошо знает психологию туземцев, -- произнесла девушка. -- Вероятно, шаман какого-нибудь племени, по территории которого мы идем. -- Надеюсь, что это так, -- отозвался Зверев. -- Я не сомневаюсь, что человек этот туземец, но, боюсь, что он действует по указке либо англичан, либо итальянцев, которые надеются таким образом дезорганизовать и задержать нас, пока не мобилизуют силы для нападения. -- Это, конечно, деморализовало людей, -- сказала Зора. -- Ведь все эти странные события, начиная со смерти Джафара и кончая нынешним днем, они приписывают все той же самой силе, в которой из-за своего суеверия видят сверхъестественное начало. -- Тогда тем хуже для них, -- сказал Зверев, -- ибо, хотят они того или нет, им предстоит идти дальше, а когда обнаружат, что попытка дезертирства означает смерть, до них дойдет, что с Питером Зверевым шутки плохи. -- Но их много, Питер, -- напомнила девушка, -- а нас мало. К тому же, благодаря тебе, они хорошо вооружены. Мне кажется, ты создаешь на свою голову Франкенштейна, который нас же и погубит. -- Ты такая же суеверная, как и негры, -- проворчал Зверев, -- делаешь из мухи слона. Ведь я же... Позади колонны, явно сверху, снова зазвучал пред- 1 упреждающий голос: -- Покиньте белых! Вернитесь! Маршировавшую колонну снова охватила тишина, но люди продолжали шагать, подгоняемые Китембо и запугиваемые револьверами белых офицеров. Вскоре лес кончился на краю небольшой долины, по которой тропа шла через заросли буйволовой травы выше человеческого роста. Люди уже углубились в нее, как вдруг впереди послышался выстрел, потом еще и еще. Казалось, стреляли из длинной цепи и стреляли в них. Зверев приказал негру срочно отвести Зору в конец колонны, где безопаснее, и сам двинулся следом за ней якобы для того, чтобы найти Ромеро и подбодрить людей. Жертв пока еще не было, но колонна встала, и строй стал быстро распадаться. -- Скорей, Ромеро! -- крикнул Зверев. -- Принимай командование впереди. Я с Мори прикрою тыл и не допущу дезертирства. Мексиканец бросился вперед и с помощью Ивича и нескольких чернокожих вождей развернул одну группу в длинную цепь, с которой медленно двинулся вперед, в то время как Китембо с оставшимися последовал за ним в качестве прикрытия, оставив Ивича, Мори и Зверева организовывать резерв. После первых беспорядочных выстрелов стрельба прекратилась. Наступила тишина, еще более зловещая для расшатанных нервов чернокожих воинов. Абсолютное молчание врага, отсутствие какого-либо намека на движение в траве впереди них, в сочетании с таинственными предупреждениями, все еще звучавшими у них в ушах, убеждали негров в том, что перед ними не обычный враг. -- Назад! -- зловеще раздалось из травы впереди. -- Это последнее предупреждение. За непослушание -- смерть. Линия дрогнула, и, чтобы успокоить ее, Ромеро дал команду открыть огонь. В ответ из травы раздался треск ружей, и на этот раз дюжина воинов упала убитыми или ранеными. -- В атаку! -- закричал Ромеро, но вместо этого люди повернулись и бросились назад. При виде передовой линии, спасавшейся бегством и побросавшей винтовки, прикрытие повернуло и побежало, увлекая за собой и резерв. Белые тоже были унесены беспорядочным потоком. Ромеро с негодованием отступил один. Врага он не видел, никто его не преследовал, и этот факт вызвал у него тревогу, гораздо более сильную, чем та, которую вызывали свистящие пули. Когда он брел, далеко отстав от своих товарищей, то почувствовал, что в какой-то степени разделяет чувство безотчетного ужаса, охватившего его чернокожих спутников, или, по крайней мере, если не разделяет, то сочувствует им. Одно дело -- стоять лицом к лицу с врагом, которого видишь, и совсем другое -- столкнуться с невидимым врагом, даже не зная, как он выглядит. Вскоре после того, как Ромеро снова вошел в лес, он увидел на тропе впереди себя идущего человека. Приглядевшись, он узнал Зору Дрынову. Он позвал ее, и та обернулась и подождала его. -- Я боялась, что тебя убили, товарищ, -- сказала она. -- Я родился под счастливой звездой, -- улыбнулся он. -- Вокруг меня падали люди. А где Зверев? Зора пожала плечами. -- Не знаю, -- ответила она. -- Наверное, пытается организовать резерв, -- предположил Ромеро. -- Несомненно, -- коротко сказала девушка. -- В таком случае надеюсь, что у него быстрые ноги, -- пошутил Ромеро. -- Очевидно, так, -- резко ответила Зора. -- Ты не должна оставаться одна, -- произнес мексиканец. -- Я могу постоять за себя, -- ответила Зора. -- Возможно, -- сказал он, -- но если бы ты принадлежала мне... -- Я никому не принадлежу, товарищ Ромеро, -- прервала она ледяным тоном. -- Прости меня, сеньорита, -- сказал он. -- Я знаю это. Я просто неудачно выразился. А хотел я сказать, что если бы девушка, которую я люблю, была здесь, она не оказалась бы одна в лесу, особенно когда нас преследует враг, и Звереву это должно быть известно. -- Тебе не нравится Зверев, не так ли, Ромеро? -- Даже тебе, сеньорита, -- ответил он, -- должен сознаться, раз уж ты спрашиваешь. -- Я знаю. Он многих настроил против себя. -- Он настроил против себя всех, кроме тебя, сеньорита. -- Почему я должна быть исключением? Откуда тебе знать, что он не настроил против себя и меня? -- Не всерьез, я уверен, -- сказал он, -- иначе ты не согласилась бы стать его женой. -- С чего ты взял, что я согласилась? -- удивилась Зора. -- Товарищ Зверев часто похваляется этим, -- ответил Ромеро. -- Ах вот как? Больше она не сказала ни слова. XVII. МОСТ НАД ПРОПАСТЬЮ Бегство отряда Зверева завершилось только тогда, когда воины добрались до своего последнего бивуака, да и то лишь для части людей, ибо, когда наступила ночь, обнаружилось, что четверть состава отсутствует, в их числе Зора и Ромеро. Когда подошли отставшие, Зверев спросил каждого о девушке, но никто ее не видел. Он попытался организовать отряд на ее поиски, но воины не соглашались идти с ним. Зверев угрожал и умолял, пока наконец не понял, что потерял власть над людьми. Может быть, он и пошел бы за ней один, как он твердил всем каждую минуту, но был лишен этой необходимости, когда поздно ночью эти двое пришли в лагерь вместе. При виде их Зверев успокоился и вместе с тем обозлился. -- Почему ты не осталась со мной? -- набросился он на Зору. -- Потому что я не умею бегать так быстро, как ты, -- ответила она, и Зверев промолчал. Из вышины, откуда-то с дерева послышалось уже знакомое предупреждение: -- Покиньте белых! Последовало долгое молчание, нарушаемое только нервным шепотом негров, и тогда голос заговорил снова: -- Дороги в ваши страны свободны от опасностей, а с белыми людьми всегда ходит смерть. Выбросьте свою форму и оставьте белых в джунглях на мое попечение. Один из чернокожих воинов вскочил на ноги, сорвал с себя французский мундир и бросил его в ближайший костер. Моментально и другие последовали его примеру. -- Прекратите! -- закричал Зверев. -- Молчать, белый человек! -- зарычал Китембо. -- Бей белых! -- крикнул обнаженный воин из племени базембо. Воины мгновенно бросились к белым, сгрудившимся вокруг Зверева, и тут сверху раздался предупреждающий крик: -- Белые -- мои! Оставьте их мне! Воины на миг приостановились, но один из воинов, разъяренный ненавистью и жаждой крови, снова двинулся вперед, угрожающе подняв винтовку. Сверху зазвенела тетива. Чернокожий выронил оружие и пронзительно закричал, пытаясь вырвать стрелу, торчащую из его груди. Как только он упал лицом вперед, остальные чернокожие отступили, и белые остались одни. Негры же сбились кучкой в дальнем конце лагеря. Многие из них дезертировали бы в эту ночь, если бы не боялись мрака джунглей и угрозы того, кто скрывался в вышине. Зверев в гневе шагал взад-вперед, проклиная судьбу, проклиная негров, проклиная всех. -- Если бы мне помогали, -- бурчал он, -- этого не случилось бы. Я же не могу делать все один. -- Вы и добились всего этого один, -- съязвил Ромеро. -- Что ты имеешь в виду? -- вскинулся Зверев. -- А то, что вы выставили себя полнейшим ослом и настроили против себя всех в экспедиции, но даже и в этом случае они оставались бы с вами, если бы были уверены в вашем мужестве. Но никому не хочется следовать за трусом. -- Ты называешь меня трусом, ты, желтая обезьяна! -- заорал Зверев, хватаясь за револьвер. -- Бросьте, -- произнес Ромеро. -- Вы у меня на мушке. И вот что я вам скажу -- если бы не сеньорита Дрынова, я убил бы вас на месте и избавил бы мир по крайней мере от одного психопата. Сеньорита Дрынова однажды спасла мне жизнь. Я не забыл этого, и поскольку она, кажется, любит вас, то вы в безопасности, если только я не буду вынужден убить вас в порядке самозащиты. -- Это чистейшее безумие, -- вскричала Зора. -- Нас здесь только пятеро среди неуправляемой толпы негров, которые боятся и ненавидят нас. Завтра, без сомнения, они нас покинут. Если мы хотим выбраться когда-нибудь из Африки живыми, то нам следует держаться вместе. Позабудьте свои ссоры и давайте отныне действовать сообща, в полном согласии, ради нашего общего спасения. -- Ради вас, сеньорита, я согласен, -- сказал Ромеро. -- Товарищ Дрынова права, -- проговорил Ивич. Зверев убрал руку с револьвера и угрюмо отвернулся, в оставшуюся же часть ночи в дезорганизованном лагере заговорщиков царило если не согласие, то покой. Когда наступило утро, белые увидели, что негры все как один поснимали французские мундиры, а из листвы ближайшего дерева это тоже заметили и другие глаза -- серые глаза, в которых мелькнуло насмешливое выражение. Чернокожие слуги и те отказались прислуживать белым, примкнув к людям своей крови, поэтому белым пришлось самим готовить завтрак после того, как попытка Зверева призвать слуг к повиновению получила резкий отпор. Пока они ели, к ним приблизился Китембо в сопровождении вождей других племен, входивших в состав экспедиции. -- Мы уходим со своими людьми на родину, -- объявил вождь племени базембо. -- Оставляем вам пищу из расчета, чтобы ее хватило для возвращения. Многие наши воины хотят убить вас, и мы не сможем им помешать, если вы попытаетесь пойти с нами, ибо они боятся мести духов, которые сопровождают вас уже много лун. Останьтесь здесь до завтра. После этого можете идти, куда угодно. -- Но вы не можете бросить нас вот так, без носильщиков, без аскари, -- возразил Зверев. -- Вы больше не можете приказывать нам, белый человек, -- сказал Китембо, -- так как вас мало, а нас много, и ваша власть над нами кончилась. Вы во всем потерпели провал. За таким руководителем мы не пойдем. -- Китембо, ты не прав! -- зарычал Зверев. -- Вы все будете за это наказаны. -- Кто нас накажет? -- усмехнулся негр. -- Англичане? Французы? Итальянцы? Вы не посмеете пожаловаться им. Они накажут вас, а не нас. Может быть, вы пойдете к Рас Тафари? Да он вырежет ваше сердце, а тело бросит собакам, если узнает, что вы замышляли. -- Не можете же вы оставить эту белую женщину в джунглях без слуг, носильщиков и достаточной защиты, -- настаивал Зверев, осознав, что его первый аргумент не произвел впечатления на черного вождя, который сейчас держал в своих руках их судьбы. -- Я не намерен оставлять белую женщину, -- сказал Китембо. -- Она пойдет со мной. И только теперь белые впервые поняли, что вожди окружили их и взяли на прицел. Во время разговора Китембо подошел ближе к Звереву, рядом с которым стояла Зора Дрынова, и теперь чернокожий вождь протянул руку и схватил девушку за запястье. -- Пошли! -- сказал он, и в тот же миг что-то пропело над их головами, и Китембо, вождь племени базембо, схватился за стрелу, вонзившуюся в его грудь. -- Наверх не глядеть, -- раздался голос в вышине. -- Смотреть на землю, а кто поднимет глаза, тот умрет. Послушайте внимательно, что я вам скажу, черные люди. Расходитесь по домам, а белых оставьте здесь. Не трогайте их. Они принадлежат мне. Я все сказал. Выпучив глаза и дрожа, чернокожие вожди отшатнулись от белых, оставив Китембо корчиться на земле. Они поспешили через лагерь к своим товарищам, которые обезумели от ужаса, и прежде чем вождь племени базембо испустил дух, чернокожие туземцы похватали заранее распределенную меж собой поклажу и, толкаясь, поспешили выбраться на звериную тропу, которая вела из лагеря на запад. Белые в ошеломлении наблюдали за бегством воинов, храня молчание до тех пор, пока не скрылся последний чернокожий, и они остались одни. -- Как вы полагаете, что имел в виду голос, говоря, что мы принадлежим ему? -- хрипловато спросил Ивич. -- Откуда мне знать, -- проворчал Зверев. -- Может, это привидение -- людоед? -- предположил, улыбнувшись, Ромеро. -- Он нам так уже навредил, -- сказал Зверев, -- что мог бы на время оставить нас в покое. -- Не такой уж он и злой, -- произнесла Зора, -- ведь он спас меня от Китембо. -- Спас, чтобы самому попользоваться, -- возразил Ивич. -- Ерунда! -- воскликнул Ромеро. -- Намерение этого таинственного голоса столь же очевидно, как и тот факт, что это голос человека. Кто-то хочет расстроить планы нашей экспедиции, и я думаю, что Зверев был близок к истине вчера, когда сказал, что за этим стоят англичане или итальянцы, которые пытаются задержать нас, пока не соберут достаточно сил. -- И это доказывает то, что я давно уже подозревал, -- заявил Зверев. -- Среди нас есть предатель и не один. Он многозначительно посмотрел на Ромеро. -- Это означает лишь то, что сумасбродные идиотские теории всегда терпят крах на практике, -- сказал Ромеро. -- Вы полагали, что все негры Африки сбегутся под ваше знамя и сбросят всех иностранцев в океан. Теоретически вы, возможно, были правы, а на практике же вашу мечту, словно мыльный пузырь, разрушил один-единственный человек, знающий то, чего не знаете вы -- психологию туземцев. Любая идиотская теория обречена на провал. Такова реальность. -- Ты рассуждаешь, как предатель, -- угрожающе произнес Ивич. -- Ну и что вы сделаете? -- спросил мексиканец. -- Я по горло сыт всеми вами и вашим мерзким корыстным планом. Ни у тебя, ни у Зверева нет ни капли чести. Насчет Тони и сеньориты Дрыновой я склонен сомневаться, так как не могу представить себе, что они мошенники. Их ввели в заблуждение, как и меня, а обманули нас вы и вам подобные, морочащие головы миллионам людей. -- Ты не единственный предатель среди нас, -- вскричал Зверев, -- и не один поплатишься за свою измену. -- Ни к чему сейчас об этом, -- сказал Мори. -- Нас и так слишком мало. Если мы начнем выяснять отношения и убивать друг друга, то не выберемся из Африки живыми. А если вы убьете Мигеля, то вам придется убить и меня и я не уверен, что вам это удастся. Может, я убью вас. -- Тони прав, -- сказала девушка. -- Давайте заключим перемирие, пока не выберемся к цивилизации. Итак, достигнув некоего вооруженного перемирия, все пятеро отправились на следующее утро назад в базовый лагерь, а тем временем Тарзан и его воины вазири, обогнав их на целый день пути, двигались кратчайшей дорогой к Опару. -- Может, Лэ там и нет, -- объяснил Тарзан Мувиро, -- но я намерен наказать Оу и Дуза за их предательство и тем самым подготовить почву для безопасного возвращения верховной жрицы, если она еще жива. -- А как насчет белых врагов, которые остались в джунглях? -- поинтересовался Мувиро. -- Никуда они не денутся, -- ответил Тарзан. -- Они слабы и плохо знают джунгли. Передвигаются медленно. Мы можем нагнать их в любой момент, когда захотим. Больше всего сейчас меня волнует Лэ, потому что она -- друг, а те -- всего лишь враги. Во многих милях от Тарзана предмет его дружеской заботы приближался к поляне в джунглях, -- поляне, вырубленной человеком и предназначавшейся для стоянки многочисленного отряда, но сейчас несколько грубых хижин были заняты горсткой негров. Рядом с женщиной шел Уэйн Коулт, полностью восстановивший свои силы, а за ними по пятам -- Джад-бал-джа, Золотой Лев. -- Наконец-то мы нашли лагерь, -- сказал Коулт. -- Благодаря вам. -- Да, но он покинут, -- ответила Лэ. -- Все ушли. -- Нет, -- возразил Коулт. -- Вон там, справа, возле хижин сидят негры. -- Очень хорошо, -- сказала Лэ. -- А теперь я должна покинуть вас. В ее голосе прозвучала нотка сожаления. -- Не хочется прощаться, -- сказал мужчина, -- но я знаю, что ваше сердце далеко отсюда и что ваша доброта задержала ваше возвращение в Опар. При всем желании я не могу словами выразить мою благодарность, но думаю, вы понимаете, что у меня на душе. -- Да, -- ответила женщина, -- и этого достаточно, чтобы знать, что я нашла себе друга, я, у которой так мало верных друзей. -- Позвольте мне пойти с вами в Опар, -- предложил Коулт. -- Вас там поджидают враги, и моя скромная помощь может вам пригодиться. Лэ покачала головой. -- Нет, это невозможно, -- ответила она. -- Кое-кто из моего народа стал относиться ко мне с недоверием и даже ненавистью из-за дружбы с человеком из другого мира. Если вы вернетесь со мной и поможете мне завладеть троном, это еще больше усилит их подозрительность. Если Джад-бал-джа и я не сможем добиться успеха вдвоем, то и втроем мы вряд ли способны на большее. -- Но тогда хотя бы останьтесь на день, будьте моей гостьей, -- попросил Коулт. -- Правда, я не смогу предложить вам особого гостеприимства, -- добавил он, грустно улыбаясь. -- Нет, друг мой, -- сказала она. -- Я рискую остаться без Джад-бал-джа, а вы без негров. Боюсь, что им нельзя находиться вместе в одном лагере. До свидания, Уэйн Коулт. Но не говорите, что я иду одна. Со мной Джад-бал-джа. Лэ знала дорогу из базового лагеря в Опар, и Коулт глядел ей вслед с комком в горле, ибо прекрасная девушка и огромный лев казались ему воплощением красоты, силы и одиночества. Он со вздохом вернулся в лагерь и пошел к неграм, которые тем временем улеглись спать на полуденной жаре. Он разбудил их, и они опешили, так как участвовали в походе с побережья и немедленно его узнали. Давно считая Коулта погибшим, они сначала испугались, пока не убедились, что это действительно он, а не привидение. Со времени гибели Дорского у них не было хозяина, и они признались Коулту, что всерьез подумывали покинуть лагерь и пробираться домой, поскольку не в состоянии забыть те таинственные и сверхъестественные происшествия, свидетелями которых им довелось стать в этой чужой местности, где они чувствовали себя одинокими и беспомощными без руководства и защиты белого хозяина. x x x Через равнину Опара к разрушенному городу шла девушка и лев, а позади них, на вершину скалы, с которой они спустились, поднялся мужчина и, глядя на равнину, заметил их вдали. За ним на скалистый утес вскарабкалась сотня воинов. Они окружили высокого человека, и тот показал пальцем и сказал: "Лэ!" -- И Нума! -- добавил Мувиро. -- Странно, бвана, что он не нападает. -- Он и не нападет, -- ответил Тарзан. -- Почему, не знаю, но уверен, что не нападет, потому что это Джад-бал-джа. -- Глаза Тарзана, как глаза орла, -- сказал Мувиро. -- Мувиро видит только женщину и льва, а Тарзан видит Лэ и Джад-бал-джа. -- Мне не нужны глаза, -- сказал человек-обезьяна. -- У меня есть нос. -- У меня тоже есть нос, -- возразил Мувиро, -- но это лишь кусок плоти, торчащий на моем лице. Толку от него никакого. Тарзан улыбнулся. -- В детстве тебе не приходилось полагаться на чутье, чтобы спасти свою жизнь или добыть пищу, -- объяснил он, -- а мне приходилось всегда, тогда и теперь. Пойдемте, дети мои. Лэ и Джад-бал-джа обрадуются, когда увидят нас. Джад-бал-джа первым уловил слабые звуки сзади. Он остановился и обернулся. Огромная голова его величественно поднялась, уши напряглись, кожа на носу наморщилась, чтобы помочь обонянию. Лев издал низкий рык. Лэ остановилась и поглядела назад, чтобы выяснить причину его недовольства. Увидев приближающуюся колонну, Лэ почувствовала, как сердце у нее сжалось. Даже Джад-бал-джа не смог бы защитить ее от такого количества врагов. Тогда она решила попытаться раньше их достигнуть города, но когда снова взглянула на разрушенные стены на краю долины, поняла, что это бесполезно. У нее не хватит сил пробежать такое расстояние, а среди этих черных воинов наверняка немало тренированных бегунов, которые с легкостью настигнут ее. Поэтому, покорившись судьбе, она стояла и ждала, между тем как Джад-бал-джа, пригнув голову и подрагивая хвостом, медленно двинулся навстречу людям, и по мере приближения, его злобное рычание перерастало в оглушительный рев, от которого дрожала земля. Так он пытался отвести опасность от своей любимой хозяйки. Но люди продолжали идти, и вдруг Лэ заметила, что шедший впереди человек был светлее остальных, и сердце ее затрепетало. А когда она узнала его, то на глаза дикарки, верховной жрицы Опара, навернулись слезы. -- Это Тарзан! Джад-бал-джа, это Тарзан! -- крикнула она, и ее прекрасные черты озарились светом великой любви. В тот же миг лев также, видимо, узнал своего хозяина, ибо его рычание стихло, глаза перестали сверкать, и, вскинув голову, он потрусил навстречу Тарзану и, словно большая собака, встал перед ним на задние лапы. Малыш Нкима с криком ужаса спрыгнул с плеча человека-обезьяны и, пронзительно визжа, задал стрекача назад, к Мувиро, так как нутром чуял, что Нума есть Нума. Положив громадные лапы на плечи Тарзана, Джад-бал-джа лизнул бронзовую щеку, а затем Тарзан отстранил его и быстро подошел к Лэ. Нкима же, чей страх уже улегся, неистово скакал на плече Мувиро, награждая льва множеством бранных кличек за пережитое волнение. -- Наконец-то! -- воскликнул Тарзан, глядя в глаза Лэ. -- Наконец-то, -- повторила девушка, -- ты вернулся со своей охоты. -- Я вернулся в тот же день, -- ответил Тарзан, -- но ты уже ушла. -- Вернулся? -- переспросила девушка. -- Да, Лэ, -- повторил он. -- Я прошел долгий путь, прежде чем нашел добычу, но наконец добыл мясо и принес его тебе, а тебя уже не было, и дождь смыл твои следы, и хотя я искал тебя много дней, но найти не смог. -- Знай я, что ты намерен вернуться, -- произнесла она, -- то дождалась бы тебя. -- Тебе следовало бы знать, что я не оставляю друзей, -- ответил Тарзан. -- Лэ огорчена, -- сказала она. -- И в Опар ты с тех пор так и не возвращалась? -- спросил он. -- Мы с Джад-бал-джа как раз идем туда. Я долго плутала и лишь недавно нашла дорогу в Опар. А кроме того, мне встретился белый человек, который заблудился и был болен. Я оставалась с ним, пока у него не прошел жар и не восстановились силы, потому что думала, что он, наверное, друг Тарзана. -- Как его имя? -- спросил человек-обезьяна. -- Уэйн Коулт, -- ответила она. Человек-обезьяна улыбнулся. -- Оценил ли он то, что ты сделала для него? -- спросил Тарзан. -- Да, он хотел пойти со мной в Опар и помочь мне вернуться на трон. -- Значит, он тебе понравился, Лэ? -- Очень понравился. Но совсем не так, как нравится мне Тарзан. Тарзан коснулся ее плеча, словно хотел погладить. -- Верная Лэ! -- пробормотал он, затем резко вскинул голову, словно желая прогнать грустные мысли, и повернулся лицом к Опару. -- Пошли, -- сказал он. -- Королева возвращается на свой трон. Невидимые глаза Опара наблюдали за приближением колонны. Они узнали Лэ, Тарзана и вазири, а некоторые узнали Джад-бал-джа. Оу испугалась, Дуз задрожал, а юная Нао, которая ненавидела Оу, была почти счастлива, насколько может быть счастлив тот, у кого разбито сердце. Оу правила деспотически, а Дуз был слабовольным глупцом, которого никто уже не воспринимал всерьез. И сейчас среди руин пронесся шепот, который напугал бы Оу и Дуза, если бы они слышали его, и шепот распространился среди жриц и воинов-жрецов, вследствие чего, когда Тарзан и Джад-бал-джа провели вазири во двор храма, там не оказалось никого, кто оказал бы сопротивление. Вместо этого из темных арок галерей послышались голоса, молившие о пощаде и заверявшие в верности Лэ. Двинувшись дальше, они услышали в глубине храма внезапный взрыв шума. Высокие голоса прорывались громкими криками, затем наступила тишина. Когда же они вошли в тронный зал, стала очевидной и причина шума: в луже крови плавали трупы Оу и Дуза, а также нескольких жрецов и жриц, остававшихся им верными. Кроме трупов, в тронном зале никого не было. И тогда Лэ, верховная жрица Пламенеющего Бога, снова взошла на трон как королева Опара. В эту ночь Тарзан, Повелитель джунглей, снова ел из золотых тарелок Опара, а молодые девушки, готовившиеся в скором времени стать жрицами Пламенеющего Бога, подавали ему мясо и фрукты, а также вина, настолько старые, что никто из ныне живущих не знал, какой они выдержки и в каком забытом винограднике вызрели гроздья, из которых они были сделаны. Но подобные вещи мало занимали Тарзана, и он был рад, когда на следующий день смог сменить обстановку и повести воинов вазири через долину Опара к ограждавшим город скалам. На его бронзовом плече восседал Нкима, а рядом с человеком-обезьяной вышагивал золотой лев. Сзади строем маршировала сотня воинов вазири. x x x Усталая и разочарованная, приближалась к базовому лагерю группа белых после долгого и утомительного перехода. Зверев и Ивич шли впереди, за ним следовала Зора Дрынова, а далеко позади бок о бок шагали Ромеро и Мори. В таком порядке они шли все эти долгие дни. Уэйн Коулт сидел в тени хижины, а негры лежали на земле неподалеку, когда показались Зверев и Ивич. Коулт поднялся и пошел им навстречу, и тут Зверев заметил его. -- Проклятый предатель! -- закричал он. -- Сейчас я с тобой расправлюсь, даже если это будет последнее, что я сделаю на земле. С этими словами он выхватил револьвер и выстрелил в безоружного американца. Первый выстрел слегка задел бок Коулта, но второго выстрела Зверев сделать не успел, так как почти одновременно со звуком его выстрела раздался другой, и Питер Зверев, выронив оружие и схватившись за спину, зашатался на ногах, словно пьяный. Ивич обернулся. -- Боже мой, Зора, что ты наделала? -- вскричал он. -- То, чего ждала двенадцать лет, -- ответила девушка. -- То, что хотела сделать, когда еще была почти ребенком. Уэйн Коулт подскочил и подхватил револьвер Зверева с земли, и тут же подбежали Ромеро и Мори. Зверев осел на землю и обвел людей бешеным взглядом. -- Кто стрелял? -- вопросительно прошептал он. -- Я знаю, это сделала проклятая желтая обезьяна. -- Это сделала я, -- заявила Зора Дрынова. -- Ты?! -- выдохнул Зверев. Зора резко повернулась к Уэйну Коулту, словно он был здесь один. -- Вам можно рассказать правду, -- проговорила она. -- Я не большевичка и никогда ею не была. Этот негодяй убил моего отца и мать, убил старшего брата и сестру. Мой отец был... Впрочем, неважно. Теперь он отомщен. Она гневно обратилась к Звереву: -- Я могла бы много раз убить тебя за последние несколько лет, но я выжидала, поскольку хотела большего, чем твоя жизнь. Я хотела помочь сорвать гнусные планы, с которыми ты и тебе подобные стремятся разрушить счастье людей. Питер Зверев, сидя на земле, уставился на нее широко раскрытыми глазами, которые медленно стекленели. Вдруг он закашлялся, изо рта хлынула кровь, и он упал мертвым. Ромеро придвинулся вплотную к Ивичу и ткнул дулом револьвера в ребра русскому. -- Бросай оружие, -- приказал он. -- Настал и твой черед. Ивич, побледнев, подчинился. Он увидел, как рушится его маленький мирок, и испугался. На противоположной стороне поляны, на опушке леса, возникла фигура, которой секунду назад там не было. Она появилась молча, как бы из воздуха. Первой человека заметила Зора Дрынова. Она удивленно вскрикнула, признав его, и когда остальные обратили взгляды в ту же сторону, то увидели шедшего к ним бронзовотелого человека, почти обнаженного, в одной лишь набедренной повязке из леопардовой шкуры. Он двигался с легкой величавой грацией льва, и многое в его облике говорило о том, что идет царь зверей. -- Кто это? -- спросил Коулт. -- Я не знаю, кто это, -- ответила Зора. -- Но это тот самый человек, который спас мне жизнь, когда я заблудилась в джунглях. Человек остановился перед ними. -- Кто вы? -- спросил Уэйн Коулт. -- Я -- Тарзан из племени обезьян, -- ответил тот. -- Я видел и слышал все, что здесь произошло. План, задуманный этим человеком, -- он кивнул на тело Зверева, -- провалился, а сам он умер. Эта девушка призналась, кто она такая. Она не из вашей среды. Мои люди расположились недалеко отсюда. Я провожу ее к ним и позабочусь, чтобы она благополучно выбралась отсюда. До остальных же мне дела нет. Выбирайтесь из джунглей сами, если сумеете. Я все сказал. -- Они не все такие, как вы думаете, друг мой, -- возразила Зора. -- Что вы имеете в виду? -- спросил Тарзан. -- Ромеро и Мори стали другими. Они открыто выступили против Зверева, когда нас покинули негры. -- Я слышал их, -- сказал Тарзан. Зора удивленно взглянула на него. -- Слышали? -- переспросила она. -- Я слышал многое из того, что происходило во многих ваших лагерях, -- ответил человек-обезьяна, -- но не уверен, могу ли я верить всему, что слышал. -- Мне кажется, вы можете верить тому, что слышали от них, -- уверила его Зора. -- Я считаю, что они были искренними. -- Очень хорошо, -- согласился Тарзан. -- Если хотят, они могут пойти со мной, но эти двое пусть позаботятся о себе сами. -- Только не американец, -- сказала Зора. -- Нет? Почему же? -- поинтересовался человек-обезьяна. -- Потому что он секретный агент правительства Соединенных Штатов, -- ответила девушка. Вся группа, включая Коулта, уставилась на нее в изумлении. -- Откуда вы узнали? -- требовательно спросил Коулт. -- Записка, которую вы послали по прибытии в лагерь, попала к одному из агентов Зверева. Теперь вы понимаете, откуда мне это известно? -- Да, -- сказал Коулт. -- Вполне ясно. -- Вот почему Зверев назвал вас предателем и пытался убить. -- А что с этим? -- спросил Тарзан, указывая на Ивича. -- Он что, тоже овца в волчьей шкуре? -- Он -- один из парадоксов, которых так много в жизни, -- ответила Зора. -- Он из числа тех красных, которые от трусости меняют окраску и блекнут. Тарзан повернулся к неграм, собравшимся в стороне и прислушивавшимся к разговору, которого не могли понять. -- Я знаю, где ваша страна, -- сказал он на их диалекте. -- Она находится там, где кончается железная дорога, что ведет к побережью. -- Да, бвана, -- ответил один из негров. -- Вы возьмете с собой этого белого человека и отведете к железной дороге. Смотрите, чтобы у него было достаточно еды и чтобы его никто не обижал, а потом скажете ему, чтобы он уходил. Отправляйтесь немедленно. Затем Тарзан обратился к белым: -- Остальные пойдут со мной в лагерь. Повернувшись, он пошел по тропе, по которой явился в лагерь. За ним последовали четверо белых, которые еще плохо понимали, чем в действительности они обязаны его гуманности. Они также не понимали и даже не догадывались, что его великая терпимость, смелость, находчивость и защитный инстинкт, который часто оберегал их, происходят не от его человеческих прародителей, а от постоянной связи с дикими животными джунглей, у которых эти качества развиты гораздо сильнее, нежели у цивилизованных людей, утративших эти благородные свойства полностью или частично из-за алчности и борьбы за первенство. Позади других бок о бок шли Зора Дрынова и Уэйн Коулт. -- Я думала, что вы погибли, -- сказала она. -- А я думал, что погибли вы, -- отозвался Коулт. -- Хуже того, -- продолжала Зора, -- я думала, что, мертвы вы или живы, я никогда не смогу рассказать вам, что у меня на сердце. -- А я думал о той страшной пропасти, которая разделяла нас. Боялся, что не сумею перекинуть через нее мост и спросить вас о том, о чем хотел, -- тихо ответил он. Зора повернулась к нему с глазами, полными слез. Губы ее дрожали. -- А я думала, что никогда не смогу утвердительно ответить на этот вопрос, если бы вы мне его задали, -- прошептала она. Поворот тропы скрыл их от глаз других, и тогда он заключил ее в объятия и крепко поцеловал.