л Данус, поскольку амторианская концепция формы их планеты исключала существование карт, на которые можно положиться. Нас с Камлотом разделили. Его назначили на службу на корабельном камбузе, расположенном в надстройке на корме главной палубы. Я завязал дружбу с Хонаном, но мы редко работали вместе, а по вечерам обычно были такими усталыми, что почти не разговаривали перед тем, как уснуть на жестком полу нашей тюрьмы. Все же однажды ночью я вспомнил о горе Камлота. Эта мысль была навеяна моими собственными печальными воспоминаниями о безымянной девушке в саду. И я спросил Хонана, кто такая Дуари. - Она - надежда Вепайи, - ответил он, - а, быть может, и надежда всего мира. 9. СОЛДАТЫ СВОБОДЫ Постоянное общение приводит к некоторой camaraderie даже между врагами. Шли дни, и ненависть и презрение, которые, казалось, простые солдаты питали к нам, когда мы только появились на борту корабля, сменились почти дружеской фамильярностью, словно они обнаружили, что мы не такие уж плохие ребята. Со своей стороны я нашел много хороших черт в этих простых, невежественных людях. То, что они были обмануты бесчестными лидерами, было почти самое худшее из того, что можно о них сказать. Большинство из них было мягкими и щедрыми, но невежество делало их простаками, их эмоции легко возбуждались правдоподобными аргументами, которые не произвели бы впечатления на просвещенные умы. Естественно, я лучше познакомился со своими товарищами по заключению, чем со стражей, и вскоре наши отношения приобрели дружескую окраску. На них очень сильное впечатление произвели мои светлые волосы и голубые глаза, что было причиной расспросов о моем происхождении. Поскольку я отвечал на их вопросы правдиво, они весьма заинтересовались моей историей, и каждый вечер после завершения дневной работы меня осаждали с просьбами рассказать таинственном далеком мире, откуда я прибыл. В отличие от высокообразованных вепайян, они верили всему, что я рассказывал - в результате скоро я стал в их глазах героем. Я стал бы для них богом, если бы у них была любая концепция божества какого бы то ни было вида. В свою очередь я расспрашивал их и открыл, не без удивления, что они вовсе не были довольны своей судьбой. Те из них, кто раньше были свободными людьми, давно уже пришли к выводу, что променяли эту свободу и свое положение наемных работников на государственное рабство, которое больше нельзя было скрыть под номинальным равенством. Среди заключенных было трое, у которых были индивидуальные черты, особенно меня привлекающие. Одного звали Гамфор. Это был большой неуклюжий детина, который в старые дни, при джонгах, был крестьянином. Он был необычно умен, и, хотя принимал участие в революции, сейчас был резок в своих разоблачениях тористов. Тем не менее, он был осторожен и шептался со мной по секрету. Другим был Кирон, солдат, симпатичный атлетического телосложения парень, который служил в армии джонга, но участвовал в восстании вместе с другими во время революции. Сейчас он нес наказание за нарушение субординации по отношению к офицеру, который до продвижения по службе был незначительным правительственным чиновником. Третий был рабом. Его звали Зог. То, чего ему не хватало в отношении ума, он восполнял силой и хорошим характером. Он убил ударившего его офицера, и его везли обратно в Тору для суда и казни. Зог гордился тем, что он теперь свободный человек, хотя и признал, что энтузиазм его был уменьшен фактом, что все прочие - тоже свободные люди, и сознанием того, что когда он был рабом, у него было больше свободы, чем теперь у него же, свободного. - Тогда, - пояснил он, - у меня был один хозяин, а теперь у меня их столько же, сколько в стране правительственных служащих, шпионов и солдатов, и никто из них обо мне не заботится. А мой старый хозяин был ко мне добр и заботился о моем благополучии. - Ты хочешь быть совершенно свободным? - спросил я его, потому что у меня в голове начинал потихоньку созревать план. К моему удивлению он сказал: - Нет. Я бы лучше был рабом. - Но ты хотел бы сам выбирать себе хозяина, ведь правда? - настаивал я. - Разумеется, - ответил он. - Если бы только я нашел такого, который был бы добр ко мне и защищал меня от тористов. - А если бы ты мог сейчас бежать от них, ты бы сделал это? - Конечно. Но что ты имеешь в виду? Я не могу бежать от них. - Без посторонней помощи нет, - согласился я, - но если другие к тебе присоединятся, ты попытаешься? - Почему нет? Они везут меня обратно в Тору, чтобы убить. Я не могу попасть в худшее положение, что бы я ни делал. Но почему ты задаешь все эти вопросы? - Если мы соберем достаточно людей, которые к нам присоединятся, не останется причин, по которым нам трудно было бы освободиться, - сказал я ему. - Когда ты будешь свободен, ты сможешь оставаться свободным или выбрать хозяина по своему усмотрению. Я внимательно наблюдал за его реакцией. - Ты хочешь сделать еще одну революцию? - спросил он. - Она потерпит поражение. Другие уже пробовали, но всегда терпели поражение. - Не революцию, - успокоил я его, - а только мятеж, чтобы освободиться. - Но как мы можем это сделать? - Небольшому количеству людей нетрудно будет захватить этот корабль, - предположил я. - Дисциплина здесь плохая; ночная стража малочисленна; они так уверены в себе, что мы их можем захватить совершенно врасплох. Глаза Зога загорелись. - Если мы преуспеем, многие из команды перейдут на нашу сторону, - сказал он. - почти все они несчастливы; почти все ненавидят своих офицеров. Думаю, что заключенные присоединятся к нам все до одного, но ты должен быть осторожен из-за шпионов, они везде. Это самая большая опасность, с которой тебе придется столкнуться. Вне всякого сомнения, по крайней мере один шпион есть среди нас, заключенных. - Что ты скажешь про Гамфора? - спросил я. - Он в порядке? - Ты можешь положиться на Гамфора, - заверил меня Зог. - Он говорит немного, но в его глазах я читаю ненависть к тористам. - А Кирон? - Это именно тот человек, который тебе нужен! - воскликнул Зог. - Он презирает власть, и ему наплевать, кто об этом знает - вот почему он в тюрьме. Это не первое его преступление, и ходят слухи, что он будет казнен за измену. - Но я думал, что он только препирался с офицером и отказывался подчиниться ему, - сказал я. - Это и есть государственная измена, в случае, если хотят избавиться от человека, - пояснил Зог. - Ты можешь положиться на Кирона. Хочешь, чтобы я с ним поговорил обо всем этом? - Нет, - сказал я, - Я сам поговорю с ним и с Гамфором. Если что-то пойдет не так, прежде чем мы будем готовы к удару, если шпион пронюхает о нашем заговоре, ты не будешь втянут. - Мне-то все равно! - воскликнул он. - Они могут убить меня лишь за одну провинность, и мне все равно, за какую именно меня убьют. - И все-таки я сам поговорю с ними. Если они присоединятся к нам, тогда вместе решим, как подступиться к остальным. Во время разговора Зог и я работали, драя щетками палубу, и возможность поговорить с Гамфором и Кироном предоставилась не раньше ночи. Оба отнеслись к плану с энтузиазмом, но ни один не счел, что у этого плана большие шансы на успех. Однако каждый из них заверил меня в поддержке. Мы нашли Зога и вчетвером полночи обсуждали детали. Мы отодвинулись в дальний угол помещения, служившего нам тюрьмой, и говорили шепотом, приблизив друг к другу головы. Следующие несколько дней мы провели, набирая добровольцев - очень щекотливое занятие, так как все в один голос утверждали, что среди нас заведомо есть шпион. Каждого нового человека нужно было прозондировать окольными хитрыми способами, и было решено, что этой работой займутся Гамфор и Кирон. Я был исключен из вербовочной коллегии ввиду недостаточности моего знания надежд, амбиций и обид этих людей, их психологии. Зог исключался, потому что работа требовала гораздо большего ума, чем тот, которым он располагал. Гамфор предупредил Кирона, чтобы тот не разглашал наш план ни одному заключенному, который чересчур открыто признавался в своей ненависти к тористам. - Это старый трюк, которым пользуются шпионы, чтобы убаюкать подозрения тех, кого они подозревают в изменнических мыслях, и соблазнить их признаться своем отступничестве. Выбирай тех людей, о которых тебе доподлинно известно, что они недовольны, все время молчаливы и подавлены, - посоветовал он. Я немного беспокоился, сможем ли мы управлять кораблем, если добьемся успеха и захватим его. Я обсудил этот вопрос с Гамфором и Кироном. То, что я узнал от них, если и не давало существенного успокоения, то, по крайней мере, проливало некоторый свет на мучавшие меня вопросы. Амториане уже изобрели компас, подобный нашему. Кирон сказал, что это устройство всегда указывает на центр Амтор - то есть, на центр мифической круглой области, называемой Страбол, или Жаркая Страна. Для амторианских мореплавателей не существовало ни солнца, ни луны, ни звезд, так что они ориентировались исключительно по расчетам. Но они изобрели инструменты небывалой точности, способные определить сушу на больших расстояниях, точно вычислить это расстояние и направление к ней. Другие инструменты служили для определения скорости, пройденного пути и дрейфа. Был также измеритель глубины, посредством коего они могли записывать результаты зондирования дна в радиусе мили от корабля. Все их инструменты для измерения расстояний используют для достижения своих целей радиоактивность различных элементов. Однако из-за их совершенно неверных карт ценность этих инструментов сильно снижается, потому что, вне зависимости от того, какой курс прокладывают капитаны и штурманы (если он только не лежит строго на север), корабли, движущиеся по прямой, всегда отклоняются к антарктическим областям. Амторианские моряки могут знать, что впереди лежит суша, и на каком расстоянии она находится, но никогда не могут быть уверены, какой именно это берег - разве только если путешествие было коротким и хорошо знакомым. По этой причине они курсируют в пределах видимости суши всегда, когда это возможно. В результате путешествия, которые могли бы быть короткими, становятся гораздо длиннее. Другим результатом является то, что размах амторианских морских исследований сильно ограничен. Я думаю, даже в южной умеренной зоне существуют огромные области, которые не были открыты ни вепайянами, ни тористами. А о существовании северного полушария они и не подозревают. На картах, которые мне показывал Данус, значительные области не были помечены ничем, кроме единственного слова "джорам" - океан. И все же, несмотря ни на что (а может быть, и благодаря этому), я верил, что мы справимся с управлением кораблем ничуть не хуже его теперешних офицеров. Кирон был со мной согласен. - По крайней мере, мы примерно знаем направление, где находится Тора, - заметил он. - Все что нам остается сделать, это плыть в другом направлении. По мере того, как наши планы созревали, мы все больше убеждались в осуществимости предприятия. К нам присоединилось уже двадцать заключенных, пятеро из них - вепайяне. Эту небольшую группу мы организовали в тайное общество с ежедневно менявшимися паролями, знаками и рукопожатием, которое было последним напоминанием о братстве в моем колледже в дни учебы. Мы также приняли название группы. Мы назвали себя Солдатами свободы. Я был избран вукором, или капитаном. Гамфор, Кирон, Зог и Хонан были моими старшими лейтенантами, хотя я предупредил, что, если мы успешно захватим корабли, вторым командиром после меня будет Камлот. Наш план действий был разработан в деталях. Каждый человек точно знал, что от него потребуется. Одни должны были обезоружить дозорных, другие - отправиться в каюты офицеров, чтобы отобрать их оружие и ключи. Затем мы столкнемся с командой и предоставим тем, кто захочет присоединиться к нам, возможность сделать это. Что же касается тех, кто не захочет... здесь я столкнулся с серьезной проблемой. Почти все Солдаты свободы хотели уничтожить тех, кто не присоединится к нам, и в самом деле, альтернативы вроде бы не было. Я все же надеялся, что смогу найти более гуманный способ, как с ними поступить. Среди заключенных был один человек, который у всех нас вызывал подозрения. У него было злое лицо, но это было не единственной и даже не главной причиной наших подозрений. Он ежедневно устраивал образцово-показательные выступления о продажности и глупости тористских лидеров. Его было приятно слушать, но трудно было понять, почему его до сих не упрятали в карцер, тем более, что он не слишком скрывался, кладя охулки на правительство и партию. Мы внимательно наблюдали за ним, избегая его, когда возможно; и каждый член нашей группы был предупрежден, что с ним нужно разговаривать очень осторожно. Этот человек, которого звали Энус, постоянно выискивал кого-нибудь из нашей группы и втягивал их в разговоры, которые мгновенно переводил на тему торизма и своей к нему ненависти. Он непрестанно спрашивал каждого из нас о других, всегда клевеща, что такой-то и такой-то наверняка шпион. Но, разумеется, мы ожидали чего-то вроде этого и заранее к этому подготовились. Этот тип мог подозревать нас сколько ему угодно. Пока у него не было против нас доказательств, я не видел, как он может нам повредить. Мне, воспитанному на Александре Дюма и Анне Радклиф, все это вообще казалось дурной пародией или игрой в солдатики. Каждые полчаса мне приходилось убеждать себя, что дело обстоит немножко серьезнее, и на карту, в общем-то, поставлены моя собственная жизнь и моя свобода. Однажды Кирон подошел ко мне, изо всех сил скрывая волнение. Это было в конце дня, и нам только что раздали вечернюю пищу - сушеную рыбу и черствый хлеб темного цвета, сделанный из муки грубого помола. - У меня новости, Карсон, - прошептал он. - Давай отойдем в угол и станем есть, - предложил я, и мы отошли вместе, смеясь и обсуждая события дня обычным тоном. Когда мы уселись на полу, чтобы съесть нашу скудную пищу, к нам присоединился Зог. - Придвинься ближе, Зог, - велел Кирон. - Я должен сказать вам кое-что, чего не должен слышать никто, кроме Солдата свободы. Он сказал не "Солдат свободы", а "кунг, кунг, кунг". Это амторианские буквы - первые буквы названия нашего общества. Когда я впервые услышал эту аббревиатуру, я невольно усмехнулся некоторому совпадению с хорошо известными страницами земной истории. "Кунг-кунг-кунг"... Честное слово, мне не хватало только белого балахона, чтобы сражаться с коммунизмом на Венере по всем правилам! - Когда я буду говорить, - предостерег нас Кирон, - вы должны часто смеяться, как будто я рассказываю смешную историю, тогда, быть может, никто не заподозрит, что это не совсем так. - Сегодня я работал в оружейной корабля, чистил пистолеты, - начал он. - Солдат, который охранял меня - мой старый друг, мы с ним вместе служили в армии джонга. Он мне как брат. Любой из нас отдаст за другого жизнь. Мы вспоминали старые времена под знаменами джонга и сравнивали те дни с этими, а особенно - офицеров старого режима с нынешними. Как я, как любой старый солдат, он ненавидит своих офицеров, так что нам было о чем поговорить. Вдруг совершенно неожиданно он спросил меня: "Что это за слухи ходят о заговоре среди заключенных?" Я чуть не упал, но не подал вида, ибо есть времена, когда человек не может доверять даже собственному брату. "Что ты слышал?"- спросил я. "Я подслушал, как один офицер разговаривал с другим", - сказал он. -"Они говорили, что человек по имени Энус доложил об этом капитану, и что капитан велел Энусу узнать имена всех участников заговора и выяснить их планы, если он сможет." "И что сказал Энус?"- спросил я своего друга. "Он сказал, что если капитан даст ему бутыль вина, то он полагает, что ему удастся напоить одного из заговорщиков и вытянуть из него сведения. Капитан дал ему бутыль вина. Это было сегодня." Мой друг посмотрел на меня очень внимательно и сказал: "Кирон, мы с тобой больше, чем братья. Если я могу помочь тебе, ты только скажи." Я знал, что это так и, видя, как мы близки к разоблачению, я решил довериться ему и принять его помощь. Я рассказал ему все. Надеюсь, ты не сочтешь, что я действовал неверно, Карсон. - Никоим образом, - уверил я его. - Нам пришлось открыть наши планы и другим людям, которых мы почти не знаем, и которым доверяем гораздо меньше, чем ты своему другу. Что он сказал, когда услышал твой рассказ? - Он сказал, что поможет нам, и что, когда мы восстанем, он присоединится к нам. Он пообещал еще, что многие другие солдаты поступят так же. Но самое важное, что он сделал - он дал мне ключ от оружейной. - Прекрасно! - воскликнул я. - Тогда я не вижу, почему бы нам не восстать немедленно. - Сегодня ночью? - жадно спросил Зог. - Сегодня ночью! - ответил я. - Передайте Гамфору и Хонану, а потом - всем остальным Солдатам свободы. Мы рассмеялись от всего сердца, как будто один из нас отпустил удачную шутку, и Кирон с Зогом покинули меня, чтобы познакомить Гамфора и Хонана с нашим планом. Однако на Венере, как и на Земле, самые хорошо задуманные планы, как говорится, идут вразнос. С тех пор, как мы покинули гавань Вепайи, каждую ночь люк нашей скверно проветриваемой тюрьмы оставался открытым, чтобы мы могли хоть как-то дышать, а один из дозорных стоял на страже рядом, следя, чтобы никто не выбрался наружу. Но сегодня люк был закрыт. - Вот что наделал Энус, - проворчал Кирон. - Тогда нам придется поднять восстание днем, - прошептал я, - но мы уже не успеем предупредить всех сейчас. Здесь, внизу, так тихо, что нас наверняка услышит кто-нибудь чужой, если мы попытаемся передать весть. - Значит, завтра, - сказал Кирон. Этой ночью я долго не мог заснуть, так как был преисполнен опасений за всю нашу затею. Теперь было очевидно, что капитан многое подозревает. И хотя он не знает подробностей того, что мы замышляем, ему известно, что готовится какая-то заваруха, и он не станет рисковать. Пока я лежал без сна, пытаясь составить план на завтра, я слышал, как кто-то крадется по комнате, а время от времени до меня доносился шепот. Я мог только строить догадки, кто это, и стараться угадать, чем он занят. Я вспомнил о бутылке вина, которая должна была быть у Энуса, и мне пришло в голову, что, может, он пытается устроить вечеринку. Но голоса были слишком уж приглушенными, чтобы послужить поддержкой этой версии. Пьяные люди не могут говорить так тихо, даже в тюрьме. Я услышал сдавленный крик, шум, похожий на краткую потасовку, а затем комнату вновь окутала тишина. - Кому-то приснился плохой сон, - сказал я себе и заснул. Наконец, пришло утро. Люк был открыт, пропуская немного света, чтобы развеять мрак нашей тюрьмы. Моряк опустил нам корзину с пищей - нашим скудным завтраком. Мы, как обычно, собрались вокруг корзины, каждый взял свою долю и удалился, чтобы ее съесть. Внезапно из дальнего угла раздался крик. - Посмотрите сюда! - кричал один из заключенных. - Энус убит! 10. ВОССТАНИЕ Действительно, Энус был убит, и по этому поводу было много шума и криков - по-моему, гораздо больше шума и криков, чем должна была бы вызвать смерть обычного заключенного. В нашем трюме было полно солдат и офицеров. Энус безропотно лежал на спине, мертвый и неприглядный; рядом с ним стояла недопитая бутыль вина. Смерть не красила этого противного парня, вот разве что на горле появились цветные пятна там, где чьи-то мощные пальцы сдавили его. Энус был задушен. Вскоре нас собрали на палубе и обыскали - очевидно, в поисках оружия. Капитана корабля явился самолично провести расследование. Он был рассержен, взволнован, и, я думаю, слегка напуган. Он допрашивал нас одного за другим. Когда пришел мой черед подвергнуться допросу, я, нехороший мальчишка, не сказал ему, что слышал ночью. Я сказал, что мирно спал всю ночь в углу комнаты, противоположном тому, где было найдено тело Энуса. Я знаю, что врать нехорошо... - Ты был знаком с покойником? - спросил он. - Не больше чем с любым другим из заключенных, - ответил я. - Но с некоторыми из них ты даже очень хорошо знаком, - сказал он, как мне показалось, делая ударение на этих словах. - Ты когда-нибудь говорил с ним? - Да, он несколько раз заговаривал со мной. - О чем? - потребовал ответа капитан. - В основном, он выступал с разоблачениями торизма. - Но он был торист! - воскликнул капитан. Капитан был все-таки слишком глуп для того, чтобы быть капитаном. Я нравился себе на этом посту гораздо больше. Ни за что на свете не подумал бы этого, судя по его разговорам, - ответил я. - За что же тогда он попал в тюремный трюм? Впрочем, если он был тористом, то, несомненно, он был изменником. Он все время пытался заинтересовать меня планами захватить корабль и, простите, переубивать всех офицеров. Я думаю, что он говорил об этом и с другими. Я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все. Я хотел, чтобы мои сообразительные Солдаты свободы получили от меня маленький намек. Если многие из нас расскажут одно и то же, это может убедить офицеров, что история Энуса о заговоре была плодом его собственного воображения в попытке добиться награды от начальства - фокус, ничуть не противоречащий шпионской этике. - Удалось ему убедить кого-нибудь из заключенных присоединиться к нему? - спросил капитан. - Я думаю, нет. Все смеялись над ним. - Не догадываешься ли ты, кто его убил? - Наверное, какой-нибудь человек, еще надеющийся на прощение, которого возмутила измена, - нагло сказал я. Когда капитан допрашивал остальных, задавая им сходные вопросы, я был рад услышать, что почти ко всем Солдатам свободы цеплялся вероломный Энус, чьи предательские инсинуации они с негодованием отвергли. А Зог и вовсе сказал, что он никогда не разговаривал с ним - что, насколько мне известно, было чистой правдой. Правду говорить тоже иногда полезно. Когда капитан закончил расследование, он был от истины раза в три дальше, чем когда начинал его. Я убежден, что он отправился на корму в дурном настроении. И, пожалуй, в убеждении, что его ловко провели, но неизвестно кто, неизвестно как и зачем. Я очень волновался, когда нас обыскивали, потому что боялся, что у Кирона найдут ключ от оружейной. Но его не нашли. Потом Кирон сказал мне, что спрятал его в волосах еще ночью - из предосторожности. В амторианском дне 26 часов, 56 минут, 4 секунды земного времени. Амторианцы делят его на двадцать равных периодов, называемых ти, которые я для простоты буду переводить в земные часы, хотя такой период и состоит из 80,895 земных минут. На корабле время возвещает трубач, играя разные музыкальные такты для каждого часа дня. Первый час примерно соответствует рассвету. В это время заключенных будят и кормят. Через сорок минут они начинают работу, которая продолжается до десятого часа, с коротким перерывом на еду в середине дня. Иногда нам разрешалось закончить работу в девятом и даже в восьмом часу, все зависило от каприза наших хозяев. В этот день во время дневного перерыва на отдых Солдаты свободы собрались вместе. Я был определенно настроен действовать немедленно. Я пустил весть, что мы поднимем восстание во второй половине дня, в момент, когда трубач сыграет седьмой час. Те из нас, кто будет работать на корме, недалеко от оружейной, должны броситься туда вместе с Кироном, который откроет ее, если она окажется закрыта. Остальные должны будут атаковать ближайших солдат, пользуясь как оружием всем, что попадется под руку, а если ничего не попадется - голыми руками отобрать у солдат пистолеты и мечи. Пятеро наших должны были объяснить офицерам, в чем, собственно, дело. Рекомендовалось все время издавать устрашающий боевой клич "За свободу!" Временно незанятые в драке получили команду убеждать остальных заключенных и солдатов присоединиться к нам. Это был безумный замысел, на который могли решиться только отчаявшиеся люди во главе с авантюристом. Авантюрист - это, наверное, я. Седьмой час был выбран потому, что в это время почти все офицеры собирались в караульной, где их ждала легкая еда и вино. Мы предпочли бы осуществить наш план ночью, но боялись, что нас теперь постоянно будут на ночь запирать внизу, а случай с Энусом показал, что наш заговор может быть в любое время раскрыт, так что мы не решались ждать. Должен признаться, что по мере приближения назначенного часа мое волнение все возрастало. Время от времени я бросал взгляды на других членов нашей небольшой группы и мне казалось, что одни из них проявляют признаки беспокойства, тогда как другие работали совершенно спокойно, как будто ничего необычного не должно было произойти. Среди этих последних был Зог. Он работал неподалеку от меня. Он ни разу не глянул на башенную палубу, откуда трубачу предстояло сыграть роковую мелодию, хотя я сам с трудом удерживался от того, чтобы не смотреть туда. Никто бы не заподозрил, что Зог собирается вот-вот напасть на солдата, беспечно развалившегося рядом с ним. Точно так же никому бы и в голову не пришло, что прошлой ночью он уже убил одного человека. Он мурлыкал какую-то мелодию, полируя ствол большой пушки. Гамфор и Кирон, к счастью, работали на корме. Я видел, что Кирон, драя палубу, подбирается все ближе и ближе к двери оружейной. По мере того, как приближался урочный час, я все сильнее желал, чтобы Камлот оказался рядом. Он мог сделать так много для успеха нашего переворота, а тем временем он даже не знал, что такое восстание готовится, а о том, что оно вот-вот начнется, и подавно. Осматриваясь вокруг, я встретил взгляд Зога. Раб как-то очень торжественно закрыл левый глаз. Наконец-то он подал знак, что он наготове. Это было не так уж важно, но вдохнуло в меня новые силы. Почему-то прошедшие полчаса я чувствовал себя очень одиноким. Время приближалось к часу "ноль". Я переместился поближе к моему охраннику, так, чтобы стоять прямо перед ним, повернувшись к нему спиной. Я точно знал, что буду делать, и знал, что добьюсь успеха. Человек за моей спиной и представить себе не мог, что через минуту или даже через несколько секунд он будет лежать без чувств на палубе, а пленник, которого он охраняет, будет подбирать его меч, кинжал и пистолет - и все это произойдет, когда последние ноты мелодии седьмого часа будут разноситься над спокойными водами амторианского океана. Сейчас я стоял спиной к палубным постройкам. Я не мог видеть трубача, когда он вышел из башни, чтобы дать сигнал, но еще до того, как он вышел на башенную палубу, Я ЗНАЛ, что ждать осталось недолго. И все же когда прозвучала первая нота, я был захвачен врасплох, как будто считал, что она никогда не прозвучит. Однако мое напряжение было чисто психическим, оно никак не отразилась на физических реакциях, которые требовались прямо сейчас. Как только первая нота достигла моего слуха, я очень перенервничал, почти что испугался; как боевой автомат, развернулся на пятках и врезал правой рукой по подбородку моего ничего не подозревавшего стража. Это был один из тех ударов, которые называют сокрушительными. Стражник свалился на месте. Пока я наклонился, чтобы забрать оружие, вся палуба превратилась в ад кромешный. Раздавались крики, стоны, проклятия, а громче всего - боевой клич Солдатов свободы. Мой отряд ударил, и ударил всерьез. Сейчас я впервые услышал жуткое шипящее стаккато амторианского оружия. Вы слышали, как работает старая, плохая рентгеновская установка? Звук был очень похож, но громче и более зловещий. Я выхватил меч из ножен и пистолет из кобуры моего упавшего стража, не задерживаясь, чтобы снять с него пояс. И вот передо мной открылась сцена, которой я так долго ждал. Я увидел, как могучий Зог вырвал оружие из рук солдата, а затем поднял его тело над головой и вышвырнул за борт. Как видно, у Зога не нашлось времени и сил обращать его в нашу веру. У дверей оружейной кипела битва. Наши старались прорваться внутрь, солдаты стреляли в них. Я бросился туда. Мне навстречу выскочил солдат, и я услышал шипение смертоносных лучей, которые, должно быть, прошли совсем рядом со мной. Он, должно быть, тоже очень волновался, или просто был плохим стрелком, но он промахнулся. С десяти футов промахнулся. Я направил на него только что отобранный пистолет и нажал на спуск. Солдат упал на палубу с дырой в груди, а я устремился вперед. Сражение у дверей оружейной велось мечами, кинжалами и кулаками, потому что противники успели так перемешаться, что никто не мог воспользоваться пистолетом, рискуя попасть в своего. Я прыгнул в эту суматоху. Заткнув пистолет за набедренную повязку, я обрушился с мечом на огромного звероподобного солдата, который уже чуть было не заколол Хонана. Затем я схватил другого противника за волосы и оттащил его от двери, крикнув Хонану, чтобы он прикончил его. У меня не было времени, чтобы сначала вонзить в него клинок, а затем еще и вытащить его. Я хотел как можно скорее оказаться в оружейной рядом с Кироном и помочь ему. Все время я слышал, как мои люди выкрикивают "За свободу!" или предлагают солдатам присоединиться к нам. Насколько я мог судить, заключенные уже так и сделали. Теперь путь мне преграждал еще один солдат. Он стоял ко мне спиной, и я уже собрался схватить его и отшвырнуть к Хонану и другим, которые бились рядом, когда он вонзил свой кинжал в спину стоящего перед ним солдата и крикнул: "За свободу!" Так что по крайней мере одного перебежчика я увидел. В тот момент я этого еще не знал, но перебежчиков было уже много. Когда я, наконец, попал в оружейную, то увидел, что Кирон раздает оружие с такой скоростью, с какой это способен делать только автомат, пекущий пончики. Многие из восставших лезли через окна, чтобы получить оружие, и каждому из них Кирон передавал по нескольку мечей и пистолетов, чтобы те раздали их другим на палубе. Убедившись, что здесь все в поряджке, я собрал несколько человек, и мы стали подниматься по трапам на верхние палубы, с которых офицеры стреляли в кучу - по восставшим, и одновременно по собственным солдатам. Именно это глупое занятие и привлекло многих солдат на нашу сторону. Чуть ли не первым, кого я увидел, поднявшись на вторую палубу, был Камлот. В одной руке у него был меч, в другой - пистолет, из которого он стрелял по группе офицеров, которые пытались добраться до основной палубы, чтобы принять там командование над солдатами, сохранившими видимость лояльности. Можете быть уверены, что я был счастлив снова увидеть друга. Когда я подскочил к нему и открыл огонь по офицерам, он одарил меня краткой улыбкой в знак узнавания. Трое из пяти наших противников-офицеров упали, а оставшиеся двое повернулись и убежали по трапу на самую верхнюю палубу. За нами было двадцать или больше участников восстания, которые горели желанием добраться туда, где укрылись сейчас все выжившие офицеры. Я видел, что другие восставшие толпятся на трапах, стремясь вверх, чтобы присоединиться к своим товарищам. Камлот и я во главе небольшого отряда бросились на верхнюю палубу, но в это время толпа вопящих, изрыгающих проклятия людей обогнала нас по трапам противоположного борта и набросилась на офицеров. Люди были абсолютно неуправляемы, и, поскольку среди них было всего несколько человек из первоначальной группы Солдат свободы, большинство из них не знало лидеров, и каждый дрался сам за себя. Я хотел, как и собирался, защитить офицеров, но сейчас уже не мог воспрепятствовать мясорубке, в которой было потеряно куда больше жизней, чем необходимо. Офицеры, прижатые к стене, сражались за свою жизнь и перебили многих, но в конце концов их смели простым численным превосходством. Казалось, каждый из рядовых матросов и солдат имел зуб либо на кого-то определенного из офицеров, либо на всю их породу в целом. К тому времени, как они набросились на последний оплот репрессивной власти - овальную башню на верхней палубе - все превратились в бешеных маньяков. Каждого офицера, который падал убитым или раненым, перебрасывали палубой ниже, где находилось много желающих сбросить его на главную палубу. Оттуда в свою очередь оставшиеся клочья бросали в море. Затем восставшие прорвались в башню, откуда выволокли оставшихся офицеров. С одними расправились здесь же, на верхней палубе, других сбросили вопящей толпе вниз. Капитана выволокли последним. Его обнаружили в шкафу в собственной каюте. При виде его раздался такой вопль ярости и ненависти, какого я надеюсь больше никогда не услышать. Мы с Камлотом стояли в стороне, бессильные свидетели этой бури ненависти. На наших глазах капитана по частям спустили вниз и выбросили в море. Со смертью капитана битва была окончена. Корабль был в наших руках. Мой план был успешно выполнен, однако я вдруг подумал, что революция - достаточно опасное мероприятие. Похоже, я разбудил слишком грозную и неуправляемую силу, с которой будет нелегко сладить. Я тронул Камлота за руку. - Пойдем со мной, - позвал я и направился к главной палубе. - Кто все это начал? - спросил он, пока мы проталкивались среди взволнованных участников восстания. - Восстание - это мой план, но кровавая бойня не предусматривалась, - ответил я. - Теперь мы должны попытаться возродить порядок из этого хаоса. - Если сможем, - заметил он с сомнением в голосе. Пробираясь на главную палубу, я собрал вокруг себя сколько смог народу из моего начального отряда Солдат свободы. Когда мы, наконец, добрались до цели, почти все они были со мной. Среди восставших я обнаружил трубача, который, сам того не ведая, подал сигнал к нашей атаке. Я приказал ему протрубить сигнал, чтобы все собрались на главной палубе. Я не знал, послушаются сигнала трубы, или нет. Но привычка имеет столь сильную власть над людьми, что как только прозвучал сигнал, все стали собираться на главную палубу отовсюду. Я взобрался на казенную часть одного из орудий и, окруженный верным отрядом, объявил, что Солдаты свободы захватили власть на корабле и те, кто хочет присоединиться к нам, должны подчиняться вукору отряда. Остальных мы высадим на берег. - Кто вукор? - потребовал ответа солдат, которого я приметил еще в схватке у башен за особую жестокость с офицерами. - Это я, - ответил я. - Вукором должен быть один из нас, - проворчал он. - Карсон запланировал восстание и привел его к победе, - выкрикнул Кирон. - Карсон - наш вукор. Из глоток моего отряда и сотни новообращенных вырвались возгласы одобрения, но много было и тех, кто молчал или вполголоса говорил что-то недовольным тоном своим соседям. Среди них был и тот солдат, который возражал против моего лидерства. Я заметил, что вокруг него уже собирается оппозиционная фракция. - Необходимо, - сказал я, - чтобы все тотчас вернулись к своим обязанностям, потому что кораблем нужно управлять независимо от того, кто командует. Если есть какие-либо вопросы относительно того, кто лидер, их можно решить позже. В настоящее время командую я. Камлот, Гамфор, Кирон, Зог и Хонан - мои лейтенанты. Они командуют кораблем вместе со мной. Все оружие должно быть немедленно сдано Кирону в оружейную. Оружие остается только у тех, кому Кирон выдаст его для несения дозора. - Никто не посмеет разоружить меня, - взорвался непокорный солдат. - Я воин, я был вооружен всю жизнь. У меня столько же прав носить оружие, сколько и у любого другого, и даже больше. Мы все теперь свободные люди. Я не стану подчиняться таким приказам. Зог, который продвигался к нему все ближе, пока тот говорил, схватил его одной могучей рукой за горло, а другой сорвал с него пояс. - Ты слушаешь приказы нового вукора или отправляешься за борт, - проворчал он, освобождая его и передавая его оружие Кирону. Мгновение стояла тишина, и ситуация была нехорошо напряженной. Затем кто-то засмеялся и воскликнул, передразнивая: "Никто не посмеет разоружить меня! Остынь, Кодж!" Это вызвало общий смех, и я понял, что опасность на некоторое время миновала. Кирон, чувствуя, что момент подходящий, велел всем явиться к оружейной и сдать оружие. Остальные члены первоначального отряда проводили народ на корму, следуя буквально по пятам за самыми беспокойными. Прошел час, прежде чем было восстановлено подобие порядка. Камлот, Гамфор и я собрались в командной башне, своего рода рубке, где хранились карты и приборы. Второй корабль, ничего не замечая, уже скрылся за горизонтом. Мы обсуждали меры, которые следует предпринять, чтобы захватить его без кровопролития и спасти Дуари и других вепайянских пленников, находящихся на его борту. Такая идея была у меня с самого начала, как только возник план захватить наш корабль. Камлот заговорил о том же сразу после боя. Но Гамфор серьезно сомневался в осуществимости проекта. - Люди не заинтересованы в благополучии Вепайи, - напомнил он, - и могут прийти в негодование от идеи рисковать своими жизнями и только что обретенной свободой ради чего-то, что для них ничего не значит. - Что ты сам думаешь об этом? - спросил я. - Я подчиняюсь твоим распоряжениям, - ответил он. - Я сделаю все, что ты прикажешь. Но я - только один человек. А у тебя на борту две сотни тех, с чьими желаниями ты должен считаться. - Я буду считаться только со своими офицерами, - ответил я. - Остальным я буду отдавать приказы. - Это единственный способ, - с облегчением сказал Камлот. - Оповестите остальных офицеров, что мы атакуем "Совонг" на рассвете, - велел я им. - Но мы не посмеем открыть огонь по кораблю, - запротестовал Камлот, - иначе мы подвергнем опасности жизнь Дуари. - Я намерен взять корабль на абордаж, - ответил я. - В этот час на палубе не будет никого, кроме дозорных. Наши корабли уже дважды подходили близко друг к другу при спокойном море, так что наше приближение не вызовет подозрений, Абордажный отряд будет состоять из сотни человек. Они будут прятаться, пока корабли не окажутся борт к борту и не прозвучит команда к абордажу. В утренние часы море обычно спокойно; если же завтра начнется волнение, нам придется отложить атаку до следующего утра. - Отдайте строгий приказ, что резни быть не должно. Не убивать никого, кто не сопротивляется. Все оружие и запас провизии мы перенесем с "Совонга" на "Софал". - И что ты предлагаешь делать потом? - спросил Гамфор. - Сейчас доберусь и до этого, - ответил я, - но сначала я хочу удостовериться в настроении людей на борту "Софала". Ты, Гамфор, и Камлот, сообщите остальным офицерам о моих планах до того момента, до которого я их изложил. Затем соберите отряд Солдат свободы и расскажите им о моих намерениях. После этого велите им распространить сведения среди остальных и сообщить вам имена тех, кто встретил план с неодобрением. Этих мы оставим на борту "Совонга", а вместе с ними - всех, кто сам пожелает перейти туда. В одиннадцатом часу выстройте всех людей на главной палубе. Я объясню подробности. Камлот и Гамфор отправились исполнять мой приказ, а я вернулся к картам. "Софал" двигался вперед, набирая ход, и понемногу догонял "Совонг" - хотя и не с такой скоростью, чтобы это показалось преследованием. Я был уверен, что на "Совонге" ничего не знали о том, что произошло на нашем корабле, потому что амториане незнакомы с беспроволочной коммуникацией, а у офицеров "Софала" не было времени подать сигнал своим товарищам на "Совонге" - так внезапно было поднято восстание и так быстро оно закончилось нашей победой. По мере приближения одиннадцатого часа я обратил внимание, что в самых различных местах собираются группы людей. Очевидно, они обсуждали информацию, которую распространили среди них Солдаты свободы. В одной группе, которая была больше других, шумно разглагольствовал оратор, в котором я узнал Коджа. С самого начала было очевидно, что этот парень окажется возмутителем спокойствия. Каким влиянием он пользовался, я не знал, но не сомневался, что оно будет обращено против меня. Я надеялся избавиться от него, когда мы захватим "Совонг". Когда трубач просигналил время, люди быстро собрались, и я спустился вниз, чтобы обратиться к ним. Я стоял прямо над ними, на одной из нижних ступенек, где я мог следить за всеми и был виден всем. Большинство вело себя тихо и слушало внимательно. Одна небольшая группа шепталась и бормотала. В центре ее стоял Кодж. - На рассвете мы возьмем "Совонг" на абордаж и захватим корабль, - начал я. - Вы получите приказы от ваших непосредственных командиров, офицеров, но один я хочу выделить особо: не должно быть ненужных убийств. После того, как мы захватим корабль, мы переместим на "Софал" часть провизии, оружие и заключенных. Одновременно мы переведем с "Софала" на "Совонг" всех тех, кто не хочет оставаться на этом корабле под моим командованием, а также тех, кого я не хочу оставлять здесь, - при этих словах я посмотрел прямо на Коджа и на недовольных вокруг него. Я объясню, что я планирую на будущее, чтобы каждый из вас мог определить до рассвета, хочет ли он стать членом моей команды. Те, которые захотят, должны будут подчиняться приказам, но они будут получать свою часть добычи, если у нас появится добыча. У нас будет две цели: нападать на корабли тористов и исследовать неизвестные области Амтор - после того, как мы вернем вепайянских пленников в их страну. Нас ждут увлекательные приключения. Будут на нашем пути и опасности. Мне не нужны в команде ни трусы, ни баламуты. У нас должна быть добыча, потому что я уверен, что корабли тористов с богатым грузом постоянно пересекают моря Амтор, и я знаю, что мы всегда найдем рынок сбыта для тех военных трофеев, которые попадут в наши руки. Я говорю "военных", потому что это будет настоящая война Солдатов свободы против тирании и угнетения. Сейчас возвращайтесь к себе и будьте готовы показать свою доблесть на рассвете. 11. ДУАРИ Этой ночью я опять мало спал. Мои офицеры постоянно приходили ко мне с докладами. Из них я получил представление об умонастроении команды, что было для меня очень важно. Никто не был против захвата "Совонга", а вот по поводу того, что делать дальше, мнения разделялись. Некоторые хотели высадиться на торанской земле, чтобы иметь возможность вернуться домой. Большинство с энтузиазмом восприняли намерение захватывать торговые корабли. Идея исследования неизвестных водных пространств Амтор вызывала у многих страх. Некоторые противились тому, чтобы доставлять вепайянских пленников домой. И еще была небольшая, но очень активная и шумная группа тех, кто настаивал, что командование кораблем следует передать в руки торанцев. В этом я разглядел руку Коджа еще до того, как мне сказали, что предложение поступило от его приспешников. - Но есть не меньше сотни тех, - сказал Гамфор, - на чью верность ты можешь положиться. Они приняли тебя в качестве лидера, они последуют за тобой и будут подчиняться твоим командам. - Вооружить их, - распорядился я, - а остальных поместить под палубой на время, пока мы не захватим "Совонг". Что вы скажете о кланган? Они не участвовали в восстании. Они за нас или против? Кирон засмеялся. - Они не получили никаких приказов, - пояснил он. - А собственной инициативы у них нет. Они физически не в состоянии сделать что-либо без приказа, за исключением тех случаев, когда действие рефлекторно или инстинктивно - вызванное голодом, любовью или ненавистью. - И их не интересует, кто ими командует, - вмешался Зог. - Они служат вполне лояльно, пока их хозяин не умирает, или не продает их, или не раздает их, или его не свергают. Тогда они столь же лояльно служат новому хозяину. - Им было сказано, что ты - их новый хозяин, - сказал Камлот, - и они будут повиноваться тебе. Поскольку на борту "Софала" было всего пять птицелюдей, меня не очень волновало их отношение, но все же я был рад узнать, что они не будут противниками. В двенадцатом часу я приказал сотне, на которую можно было положиться, собраться в одной из кают нижней палубы. Остальные еще раньше были заперты внизу, тихие и безоружные. Я не очень люблю восстания вообще, тем более против меня. Всю ночь мы постепенно приближались к ничего не подозревающему "Совонгу", и теперь находились на расстоянии всего сотни ярдов за его кормой, немного в стороне. По правому борту я видел, как корабль неясно вырисовывается темным силуэтом в таинственном ночном сиянии безлунной амторианской ночи. Фонари "Совонга" казались разноцветными пятнами света, на палубах смутно различались фигуры стражей. "Софал" подбирался все ближе и ближе к своей жертве. Один из Солдат свободы, который раньше был офицером торанского флота, стоял у руля. На палубе не было никого, кроме дозорных. В каюте нижней палубы прятались сто человек, ожидая команды к абордажу. Я стоял рядом с Хонаном в рубке (он должен был командовать "Софалом", когда я поведу отряд на абордаж), глядя на странный амторианский хронометр. Я жестом скомандовал, и Хонан повернул какой-то важный рычаг. "Софал" подобрался еще немного ближе к "Совонгу". Затем Хонан шепотом отдал приказ рулевому, и мы оказались рядом со своей жертвой. Я поспешил спуститься на главную палубу и подал сигнал Камлоту, стоящему в дверях каюты. Теперь два корабли находились практически борт о борт. Море было тихим, только легкое бриз покачивал мягко скользящие по волнам корабли. Мы были так близко друг к другу, что можно было перепрыгнуть с палубы одного корабля на палубу другого через небольшой разделявший их промежуток. Сторожевой офицер на борту "Совонга" окликнул нас: - Эй, там, в чем дело? Смените курс! Вместо ответа я разбежался по палубе "Софала" и перепрыгнул на борт другого корабля, а за мной по пятам следовали сто человек. Не было криков, и шума было немного - только шелест обутых в сандалии ног и приглушенное звяканье оружия. Через борт "Совонга" были переброшены абордажные крючья. Каждый из наших людей заранее получил точные указания, что делать. Оставив Камлота командовать на главной палубе, я быстро бросился с дюжиной людей на башенную, а Кирон повел два десятка бойцов на вторую, где расположены каюты большинства офицеров. Прежде чем дежурный офицер успел собраться с мыслями, я был уже рядом с ним - с пистолетом. - Молчи, - прошептал я, - и никто не причинит тебе вреда. Мой план состоял в том, чтобы захватить как можно больше народа в плен, прежде чем будет поднята общая тревога, и таким образом свести к минимуму необходимость кровопролития. Поэтому нужна была тишина. Обезоружив дежурного, я передал его своим людям. Затем я отправился на поиски капитана, а двое моих людей в то же время занялись рулевым. Когда я нашел того, кого искал, он как раз схватился за свое оружие. Он был разбужен неизбежным легким, но странным шумом, который производил наш абордажный отряд, и заподозрив какой-то беспорядок, встал и зажег свет в каюте. Я обрушился на него, когда он поднимал пистолет, и выбил оружие у него из руки прежде, чем он успел выстрелить. Но он отступил назад с мечом наготове, и так мы стояли лицом к лицу некоторое время. - Сдавайся, - сказал я, - и тебе не причинят вреда. - Кто ты такой? - потребовал ответа он. - Откуда ты взялся? - Я был заключенным на борту "Софала", - ответил я. - Но теперь я им командую. Впрочем, как и твоим "Совонгом" - последние несколько минут. Если ты хочешь избежать кровопролития, выйди со мной на палубу и прикажи своим людям сдаться. - И что потом? - спросил он. - Зачем вы напали на нас, если не для того, чтобы убить? - Чтобы забрать провизию, оружие и вепайянских пленников, - объяснил я. Внезапно до нас донеслось шипящее стаккато пистолетного огня с нижних палуб. - Я полагал, что кто-то хочет обойтись без убийств, - презрительно фыркнул он. - Если хочешь прекратить это, выйди отсюда и прикажи сдаться, - ответил я. - Я не верю тебе! - воскликнул он. - Это обман. И он набросился на меня с мечом. Я не хотел хладнокровно застрелить его, так что встретил атаку своим клинком. Преимущество в искусстве обращения с оружием было на его стороне, так как я еще не совсем привык к амторианскому мечу. Но у меня было преимущество в силе и реакции. И еще мне были известны некоторые приемы немецкого боя на мечах, которым я обучился во время пребывания в Германии. Амторианский меч - это преимущественно рубящее оружие. Его вес около острия делает его особенно эффективным для такого метода атаки, хотя уменьшает эффективность парирующих ударов, делая меч достаточно медлительным орудием. Неожиданно я оказался перед человеком, умеющим проводить невероятные уколы, и в бешеном темпе! Я с трудом защищался. Офицер был весьма подвижен и искусен в обращении с мечом. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что я новичок. В результате он злобно стал прижимать меня к стене, пользуясь своим превосходством, так что я быстро пожалел о своем великодушии - надо было все-таки воспользоваться пистолетом до начала схватки. Теперь это сделать было поздно, я был все время настолько занят, что у меня не было времени вытащить оружие. Он заставил меня отступить назад и вглубь каюты, а сам занял позицию между мной и выходом. Когда я оказался в положении, откуда не было возможности бежать, он постарался прикончить меня. Этот бой я проводил почти исключительно в защите. Атаки капитана были такими быстрыми и настойчивыми, что я мог только защищаться, и за первые две минуты боя я не сделал ни одного выпада в его сторону. Я очень хотел бы знать, куда делись те, кто сопровождал меня, но гордость не позволяла мне позвать на помощь. Впоследствии я узнал, что это ничего бы мне не дало, так как они были заняты целиком и полностью отражением атаки офицеров, которые поднялись с нижних палуб сразу вслед за ними. Мой противник скалил зубы в злобной ухмылке, непрестанно стараясь сломить мою защиту. Он как будто уже чуял победу и внутренне ликовал, предвкушая ее. Звук ударов стали о сталь заглушал все звуки за пределами четырех стен каюты, где мы сражались. Я не мог сказать, идет ли битва в других местах на корабле, а если она идет, то выигрываем мы или проигрываем. Я понимал, что мне совершенно необходимо знать это, что я в ответе за все, что происходит на борту "Совонга", и что я обязан выбраться из этой каюты, чтобы привести своих людей либо к победе, либо к поражению. Такие мысли делали мое положение еще более невыносимым и заставляли меня идти на крайние меры, чтобы освободиться. Я должен уничтожить противника, и немедленно! Он к этому времени уже практически прижал меня к стене. Острие его меча уже один раз коснулось моей щеки и дважды - тела, и, хотя эти раны были всего лишь царапинами, я оказался весь в крови. Капитан прыгнул с решимостью покончить со мной тотчас же, но на сей раз я не отступил. Я парировал его удар, так что его клинок прошел справа от меня, затем я отдернул свой меч и, прежде чем он опомнился, пронзил его сердце. Он рухнул на пол. Я выдернул лезвие из его тела и выбежал из каюты. Весь эпизод занял лишь несколько минут, хотя они показались мне гораздо дольше. Однако за это краткое время многое произошло на палубах и в каютах "Совонга". Верхние палубы были очищены от врагов. Один из моих людей был у руля, другие в машинном отделении. На главной палубе все еще продолжалась схватка, там несколько офицеров "Совонга" делали последнюю попытку дать отпор с горсточкой своих людей. Но к тому времени, как я достиг поля боя, все было кончено. Офицеры, заверенные Камлотом, что их жизни пощадят, сдались. "Совонг" был наш! "Софал" взял свою первую добычу. Оказавшись, наконец, среди взволнованных воинов на главной палубе, я, должно быть, представлял печальное зрелище. Из моих трех моих царапин все еще текла кровь. Мои люди приветствовали меня громкими возгласами. Впоследствии я узнал, что мое отсутствие в битве на главной палубе было замечено и произвело плохое впечатление на амториан, но когда они увидели, что я возвращаюсь, неся на себе следы какой-то иной схватки, они вернули мне свое уважение вдвойне. Эти три небольшие царапины достались мне немалой ценой, но это было ничто в сравнении с психологическим эффектом, произведенным непропорционально большим количеством крови, которое пролилось на мой обнаженный торс. Мы быстро окружили и обезоружили пленников. Камлот взял несколько людей и освободил вепайянских пленников, которых тотчас препроводил на "Софал". Почти все они были женщинами, но я не смог увидеть, как их переводили с корабля на корабль, поскольку был занят другими делами. Однако я прекрасно представлял себе радость воссоединения Камлота и Дуари, на которое она, вероятно, уже не надеялась. Мы быстро перенесли все ценное с "Совонга" на "Софал", оставив только самое необходимое для офицеров корабля-неудачника. Эта работа была поручена Кирону и проводилась нашими собственными людьми, тогда как Гамфор с группой наших новых пленников перенес на борт "Софала" излишек провианта. Когда это было сделано, я приказал сбросить все пушки "Совонга" за борт - по крайней мере это я мог сделать, чтобы нанести ущерб мощи Торы. Последний акт этой морской драмы состоял в переведении сотни неудачников-заключенных с "Софала" на "Совонг" и представить их новому капитану. Он не выглядел обрадованным, впрочем, так же как и они. Не могу его обвинять. Многие из заключенных умоляли меня взять их обратно на "Софал", но у меня и так уже было больше людей, чем нужно было для управления кораблем и его обороны, а каждый из удаляемых фигурировал в докладах как выказавший неодобрение той или иной части нашего плана. Мне была нужна абсолютная лояльность, поэтому я счел этих людей бесполезными. Странно сказать, но Кодж был самым настойчивым. Он чуть ли не падал на колени, умоляя позволить ему остаться на борту "Софала", и обещал мне такую верность, какой доселе не было в природе. Но мне уже хватило его с избытком, что я ему и сказал. Когда он понял, что растрогать меня не удастся, он набросился на меня, и клялся всеми своими предками, что он со мной еще посчитается, даже если это займет тысячу лет. Возвратившись на борт "Софала" я отдал приказ отцепить абордажные крючья. Два корабля снова легли каждый на свой курс, "Совонг" - вперед к торанскому порту, куда он и направлялся первоначально, "Софал" - назад к Вепайе. Теперь только у меня появилась возможность выяснить наши потери. Я обнаружил, что мы потеряли четырех убитыми и двадцать один человек был ранен. Потери в команде "Совонга" было гораздо больше. Большую часть оставшегося времени в тот день я был занят со своими офицерами, организуя команду "Софала" и систематизируя основы нового и незнакомого мне предприятия. В этой работе Кирон и Гамфор были бесценными помощниками. Только поздно во второй половине дня я наконец смог поинтересоваться благополучием спасенных вепайянских пленников. Когда я спросил Камлота о них, тот ответил, что им не особенно повредило пребывание в плену на борту "Совонга". - Видишь ли, эти отряды, совершающие набеги, имеют приказ доставлять женщин в Тору в хорошем состоянии, не причинив им вреда, - пояснил он. - Они предназначены более важным персонам, чем офицеры корабля, и это их спасает. Все же Дуари сказала, что, несмотря ни на что, капитан заигрывал с ней. Я бы хотел, чтобы это стало мне известно еще на борту "Совонга". Тогда бы я смог убить его за то, что он посмел так себя вести. Тон Камлота был резким, и он выказывал признаки крайнего волнения. - Можешь быть спокоен на этот счет, - заверил я его. - Дуари была отомщена. - Что ты имеешь в виду? - Я лично убил капитана, - пояснил я. Он хлопнул меня по плечу, глаза его светились радостью. - Ты вновь завоевал вечную благодарность Вепайи, - воскликнул он. - Я бы хотел, чтобы мне выпала удача убить это животное и таким образом смыть оскорбление, нанесенное Вепайе, но раз уж это не был я, то я рад, что это был ты, Карсон - больше, чем если бы это был кто-либо другой. Я подумал, что он придает чересчур большое значение этому делу и считает слишком важными действия капитана "Совонга". В конце концов, девушке не было причинено никакого вреда. Но, разумеется, я отдавал себе отчет, что любовь странным образом воздействует на мыслительные процессы человека, так что обида, причиненная его избраннице, может быть интерпретирована как оскорбление достоинства всего мира. - Что ж, теперь все это позади, - сказал я, - и твоя возлюбленная вернулась к тебе в целости и сохранности. Казалось, мои слова ужаснули его. - Моя возлюбленная? - воскликнул он. - Во имя предков всех джонгов! Неужели ты хочешь сказать, что ты не знаешь, кто такая Дуари? - Я считал, разумеется, что это девушка, которую ты любишь, - признался я. - Кто же она? - Конечно, я люблю ее, - объяснил он. - Вся Вепайя любит ее. Она - девственная дочь джонга Вепайи. Если бы он объявил, что на борту нашего корабля присутствует богиня, его голос не мог выразить большего благоговения и почтительности. Я постарался выказать больше потрясения, чем чувствовал на самом деле, чтобы не оскорбить его чувств. - Если бы она была твоей избранницей, я бы счел большей честью для себя принимать участие в ее спасении, чем будь она дочерью дюжины джонгов. - Благодарю тебя, - ответил он. - Но не говори таких вещей другим вепайянам. Ты рассказывал мне о божествах того странного мира, откуда ты прибыл; так вот, джонг и его дети столь же священны для нас. - В таком случае, разумеется, они будут священны и для меня, - заверил я его. - Кстати, я должен кое-что передать тебе. Вепайянин счел бы это высокой честью. Дуари хочет видеть тебя, чтобы лично тебя поблагодарить. Конечно, это против правил, но наши теперешние обстоятельства делают соблюдение старых обычаев нашей страны непрактичным, если не вовсе невозможным. Ее уже видели несколько сотен человек, и почти все они были врагами. Так что не будет вреда, если она увидится и поговорит со своими защитниками и друзьями. Я не понимал, к чему он ведет, но уступил ему и сказал, что еще до конца этого дня я засвидетельствую принцессе свое почтение. Я был крайне занят и, правду сказать, не горел желанием наносить визит принцессе. На самом деле я почти страшился этого, так как не обучен пресмыкаться и раболепствовать перед королевскими величествами и прочая. Но я решил, что из уважения к чувствам Камлота я должен как можно скорее расправиться со всем этим. Когда он ушел по какому-то делу, я направился в предназначенные принцессе каюты на второй палубе. Амториане не стучат в дверь, они свистят. По-моему, это гораздо удобнее, чем наш обычай. У каждого есть свой определенный свист. Некоторые из них достаточно сложные. Сигналы, принадлежащие друзьям, начинаешь различать очень скоро. Стук в дверь осведомляет вас только о том, что кто-то хочет войти, свист говорит о том же, но вдобавок способен засвидетельствовать личность пришедшего. Мой сигнал очень прост. Он состоит из двух коротких низких нот, за которыми следует высокая и более длинная нота. Когда я стоял перед дверью Дуари и насвистывал этот сигнал, мои мысли были не о принцессе за дверью, а о другой девушке - далеко отсюда, в древесном городе Куаад, на Вепайе. Я часто думал о ней, о девушке, которую видел лишь дважды, а слышал всего один раз. О девушке, которой я признался в любви, что овладела мной столь же внезапно, неотвратимо и полностью, как однажды в будущем овладеет смерть. В ответ на мой сигнал нежный женский голос пригласил меня войти. Я перешагнул порог и оказался лицом к лицу с Дуари. При виде меня глаза принцессы расширились, и краска мгновенно залила ее щеки. - Ты! - воскликнула она. Я был ошеломлен ничуть не меньше ее. Это была девушка из сада джонга! 12. "КОРАБЛЬ!" Какая странная встреча! От неожиданности я совершенно лишился дара речи. Замешательство Дуари тоже было вполне очевидным. Но, по крайней мере для меня, эта необычная встреча была счастливым совпадением. Я направился к ней, и, надо полагать, в моих глазах отражалось куда больше, чем я отдавал себе отчет, потому что она отшатнулась, покраснев еще сильнее. - Не прикасайся ко мне! - прошептала она. - Не смей! - Разве я когда-либо причинил тебе вред? - спросил я. Похоже, этот вопрос вернул мне ее доверие. Она покачала головой. - Нет, - признала она. - Физически - никогда. Я послала за тобой, чтобы поблагодарить тебя за службу, которую ты сослужил мне, но я не знала, что ты - это ты. Я не знала, что Карсон, о котором они говорили, это тот самый человек, который... - она замолчала и взглянула на меня умоляюще. - Тот человек, который в саду джонга сказал, что любит тебя, - продолжил я за нее. - Не надо! - вскричала она. - Неужели ты не сознаешь оскорбительность и преступность такого заявления? - Так это преступление - любить тебя? - спросил я. - Преступление говорить мне об этом, - ответила она несколько свысока. - Тогда я законченный преступник, - ответил я, - ибо я не могу сдержаться, не могу молчать, что люблю тебя, и буду говорить это всякий раз, когда тебя увижу. - В таком случае ты не должен больше видеть меня, поскольку ты не имеешь права говорить такие вещи, - решительно сказала она. - Я прощаю тебе предыдущие оскорбления, потому что ты оказал мне и государству огромную услугу. Но больше не повторяй их. - Но что, если я не могу поступать иначе? - вопросил я. - Ты должен преодолеть себя, - серьезно сказала она. - Это вопрос твоей жизни или смерти. Ее слова озадачили меня. - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - признался я. - Камлот, Хонан, любой из вепайян на борту корабля убили бы тебя, если бы узнали об этом, - ответила она. - Джонг, мой отец, приказал бы казнить тебя по возвращении на Вепайю. Все зависело бы от того, кому первому я сказала бы об этом. Я подошел поближе и заглянул ей в глаза. - Но ты ведь никому не скажешь, - прошептал я. - Почему ты так думаешь? - потребовала ответа она, но голос ее слегка дрогнул. - Потому что ты хочешь, чтобы я любил тебя, - бросил я вызов. Она сердито топнула ногой. - Ты преступаешь границы допустимого, и не подлежишь ни милости. ни прощению. Немедленно прочь из моей каюты! Я не желаю больше видеть тебя. Ее грудь вздымалась, прекрасные глаза сверкали. Она стояла очень близко ко мне, и мной овладело стремление схватить ее в объятия. Я хотел прижать ее к себе, хотел покрыть ее губы поцелуями. Но более всего я хотел добиться ее любви, так что я овладел собой, дабы не зайти слишком далеко. Мне не хотелось потерять шансов завоевать ее любовь, которая, я чувствовал это, уже зарождается где-то в безднах души, на самой границе сознания. Не знаю, почему я был так уверен в этом, но я был уверен. Я не мог бы навязывать свое внимание женщине, которой оно отвратительно. Но с первого мгновения, как только я увидел эту девушку, подсматривающую за мной в саду на Вепайе, у меня возникло впечатление, что она тоже немного интересуется мной. - Я сожалею, что ты отправляешь меня прочь, по существу, в изгнание, - ответил я. - Я не считаю, что заслужил это, но, разумеется, представления вашего мира отличны от представлений моего. У нас женщина не чувствует себя оскорбленной любовью мужчины или его признанием в любви, кроме тех случаев, когда она уже замужем за другим. В этот момент мне пришло в голову то, о чем следовало подумать раньше. - Может быть, ты уже принадлежишь другому мужчине? - спросил я, холодея при этой мысли. - Конечно, нет! - фыркнула она. - Мне еще нет девятнадцати лет. Я плохо слышал. Я удивлялся, как мне до сих пор не приходило в голову, что девушка из сада могла быть замужем. Я не знал, какое отношение ко всему имел ее возраст, но я был рад узнать, что ей еще не семьсот лет. Я часто думал, сколько ей лет, хотя здесь, на Венере, это в общем-то не имело значения. Здесь, в единственном из всех мест Вселенной, людям было действительно столько лет, на сколько они выглядели - по меньшей мере это верно в отношении их внешней привлекательности. - Так ты уходишь? - требовательно спросила она. - Или мне позвать кого-нибудь из вепайян и сказать, что ты нанес мне оскорбление? - Чтобы меня убили? - спросил я. - Нет, я никогда не поверю, что ты так поступишь. - Тогда уйду я, - постановила она. - И помни, что тебе не дозволено больше ни видеть меня, ни говорить со мной. С этим прощальным и отнюдь не обнадеживающим ультиматумом она покинула комнату, выйдя в соседнее помещение своих апартаментов. Похоже, это был конец аудиенции. Я никак не мог последовать за ней, так что я повернулся и безрадостно направился в капитанскую каюту в башне. Когда я обдумал все, что произошло, мне стало очевидно, что я не только не продвинулся вперед. Теперь казалось мало правдоподобным, что я когда-нибудь это сделаю. Похоже, между нами существовал непреодолимый барьер, хотя я не представлял себе, что бы это могло быть. Я не мог поверить, что она совершенно ко мне равнодушна. Хотя, быть может, я думал так исключительно в силу собственного эгоизма. Она достаточно прямо дала понять, как словами, так и действиями, что не желает иметь со мной ничего общего. Я несомненно был persona non grata. Несмотря на все вышеперечисленное, а, может, и благодаря этому, я понимал, что вторая, более долгая встреча послужила только тому, что моя страсть разгорелась еще сильнее. Я был в совершеннейшем отчаянии. Ее присутствие на борту "Софала" непрестанно искушало меня. Ее заявление о невозможности никаких отношений между нами только заставило меня еще сильнее желать быть с ней. Я был крайне несчастен, а монотонное течение нашего обратного плавания к Вепайе не давало возможности отвлечься. Я хотел, чтобы мы встретили какой-нибудь корабль, потому что любой встреченный корабль был бы вражеским. Мы на "Софале" были вне закона - пираты, буканьеры, каперы. Я склонялся скорее к последнему, более мягкому определению нашего статуса. Разумеется, мы еще не получили повеления Минтепа осуществлять нападения на корабли Торы для блага Вепайи, но мы нападали на врагов Вепайи, так что я полагал, мы можем требовать сомнительной чести считаться каперами. Однако любое из двух других имен тоже не огорчило бы меня. В слове "буканьер" есть какой-то залихватский оттенок, который тешит мою фантазию, в нем чуть больше возвышенной романтики, чем в слове "пират". Имя, слово значит очень много. Название корабля - "Софал" - мне понравилось с самого начала. Быть может, значение этого имени и подсказало то занятие, которому я был намерен предаться. "Софал" значит "убийца". Глагол "убивать" звучит "фал", приставка "со" имеет то же значение, что и английский суффикс "er". "Вонг"- по-амториански "защищать", следовательно, название "Совонга", нашей первой добычи, значит "защитник". Однако "Совонг" не оправдал своего имени. Я все еще предавался раздумиям по поводу имен, пытаясь таким образом отвлечься от мыслей о Дуари, когда вернулося Камлот. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы задать ему несколько вопросов касательно амторианских обычаев, которые определяли правила поведения между мужчинами и девушками. Он сам дал к тому повод, спросив меня, виделся ли я с Дуари с тех пор, как она послала за мной. - Я виделся с ней, - сказал я. - Но мне непонятно ее отношение ко мне. Выходит, что смотреть на нее - это чуть ли не преступление. - Это было бы преступлением при обычных обстоятельствах, - ответил он, - но, разумеется, как я тебе уже объяснял, обстоятельства, в которых она и мы оказались теперь, сводят к минимуму важность некоторых освященных временем вепайянских законов и обычаев. Вепайянские девушки достигают совершеннолетия в двадцать лет. До этого времени они не могут вступать в союз с мужчиной. Обычай, который имеет практическую силу закона, налагает еще более серьезные ограничения на дочерей джонга. Они не должны даже видеться или говорить ни с одним мужчиной, за исключением кровных родственников и нескольких тщательно избранных доверенных лиц, пока им не исполнится двадцати. Если они нарушат закон, это означает бесчестие для них и смерть для мужчины. - Что за идиотизм! - взорвался я. Я начал понимать, каким ужасным и отвратительным должно было предстать в глазах Дуари мое противозаконное поведение. Камлот пожал плечами. - Возможно, этот закон глуп, - сказал он. - Но это закон. А в случае Дуари его соблюдение много значит для Вепайи, потому что она - надежда Вепайи. Я уже слышал по отношению к ней эти слова, но не понимал их смысла. - Что ты имеешь в виду, говоря так? - спросил я. - Она - единственный ребенок Минтепа. У него никогда не было сына, хотя сотни женщин хотели бы родить ему наследника. Династия окончится, если у Дуари не будет сына. А если у нее будет сын, то совершенно необходимо, чтобы его отец был достоин быть отцом джонга. - Они уже выбрали отца ее детей? - спросил я. - Конечно, нет, - ответил Камлот. - Речь об этом зайдет только после того как ей исполнится двадцать лет. - А ей нет еще и девятнадцати, - заметил я со вздохом. - Нет, - согласился Камлот, внимательно гляля на меня. - Но ты ведешь себя так, словно этот факт для тебя очень важен. - Так оно и есть, - признал я. - Что ты хочешь этим сказать? - Я собираюсь жениться на Дуари! Камлот вскочил на ноги и выхватил меч. Впервые за все время нашего знакомства я видел, чтобы он проявил признаки столь серьезного волнения. Я решил, что он собрался убить меня, не сходя с этого места. - Защищайся! - воскликнул он. - Я не могу убить тебя, пока ты без меча. - А почему ты хочешь меня убить? - спросил я. - Ты сошел с ума? Острие меча Камлота медленно опустилось к полу. - Я не хочу убивать тебя, - сказал он печально, все нервное напряжение ушло из него. - Ты мой друг, ты спас мою жизнь. Я бы лучше умер сам, чем убил тебя, но то, что ты только что сказал, требует чьей-нибудь смерти. Я пожал плечами; мне это было недоступно. - Что я такого сказал, Камлот? - пожелал узнать я. - То, что ты собираешься жениться на Дуари. - В моем мире, - сказал я, - мужчин убивают за то, что они отказываются жениться на девушке. Когда Камлот угрожал мне, я сидел за столом и не двигался, теперь я поднялся и взглянул ему в глаза. - Лучше убей меня, Камлот, - сказал я. - Потому что я говорю то, что думаю. Мгновение он колебался, глядя на меня, затем вернул меч в ножны. - Я не в силах, - сказал он глухо. - Да простят мне мои предки! Я не могу убить друга. - Быть может, - добавил он, очевидно, в поисках какого-нибудь смягчающего обстоятельства, - ты не можешь нести ответственность за несоблюдение обычаев, о которых ты не знал. Я часто забываю, что ты не из нашего мира. Но теперь, когда я разделил твое преступление, простив его... Скажи мне, Карсон, что позволяет тебе надеяться на брак с Дуари? Я хмыкнул. Скажи, Карсон, - настойчиво повторил Камлот. - Я не могу стать большим преступником, чем уже стал, если выслушаю тебя полностью. - Я намерен жениться на ней, потому что я люблю ее и верю, что она уже наполовину любит меня. При этих словах Камлот был вновь шокирован. Он попросту ужаснулся. - Это невозможно! - вскричал он. - Она никогда до сих пор не видела тебя; она не может знать, что творится у тебя в сердце или в твоем безумном мозге! - Как раз наоборот, она уже видела меня раньше, и ей прекрасно известно, что творится у меня в "безумном мозге", - заверил я его. - Я сказал ей об этом в Куааде, и сегодня повторил снова. - И она выслушала тебя? - Она была потрясена не меньше, чем ты - признал я, - но выслушала меня. Затем она выбранила меня и велела уйти. Камлот облегченно вздохнул. - По крайней мере она в своем уме. Не могу понять, на чем ты основываешь свою уверенность. Она не может ответить взаимностью на твою любовь. - Ее глаза выдают ее. А более убедительным доказательством может быть то, что она не рассказала о моем преступлении, ибо это привело бы к моей смерти. Он обдумал сказанное мной и покачал головой. - Все это чистейшей воды безумие, - сказал он. - Ничего не могу понять. Ты утверждаешь, что разговаривал с ней в Куааде, хотя этого не могло быть. Но если ты видел ее раньше, то почему ты так мало интересовался ее судьбой, зная, что она - пленница на борту "Совонга"? Почему ты сказал, что считал ее моей возлюбленной? - До последних минут, - объяснил я, - я не знал, что девушка, которую я увидел и с которой говорил в саду Куаада, и есть Дуари, дочь джонга. Спустя несколько дней, когда я снова беседовал с Камлотом у себя в каюте, наш разговор был прерван свистом за дверью. Когда я позволил посетителю войти, им оказался один из вепайянских пленников, освобожденных с "Совонга". Он был не из Куаада, а из другого вепайянского города, так что никто из других вепайян на борту ничего о нем не знал. Его имя было Вилор, и он казался порядочным человеком, хотя и очень молчаливым. Он проявлял серьезный интерес к анганам и часто проводил время с ними, но объяснял свою привязанность чисто научным желанием изучить птицелюдей, которых он до сих пор никогда не видел. - Я пришел просить назначить меня офицером, - объяснил он. - Я хотел бы присоединиться к вам и разделить с вами работу и ответственность за экспедицию. - У нас достаточно офицеров, - ответил я, - и команда полностью укомплектована. Более того, - честно добавил я, - я знаю тебя недостаточно хорошо, и не уверен в твоей квалификации. К тому времени, как мы достигнем Вепайи, мы будем знать друг друга лучше. Если тогда ты мне понадобишься, я дам тебе знать. - Но я хотел бы делать что-нибудь полезное, - настаивал он. - Могу я охранять джанджонг, пока мы не достигнем Вепайи? Он имел в виду Дуари, чей титул, составленный из двух слов, означающих дочь и король, является синонимом слова "принцесса". Мне показалось, что в его голосе, когда он это говорил, прозвучало волнение. - Ее хорошо охраняют, - объяснил я. - Но я бы очень хотел заниматься этим, - настаивал он. - Это было бы знаком любви и верности по отношению к моему джонгу. Я мог бы стоять в ночную стражу, обычно никто не хочет этого делать. - Не нужно, - сказал я кратко. - Стражи уже достаточно. - Ее апартаменты находятся в кормовой части постройки на второй палубе? - спросил он. Я ответил, что так оно и есть. - И у нее своя стража? - Рядом с ее дверью ночью всегда стоит стражник, - заверил я. - Только один? - пожелал узнать он, как будто считал такую охрану недостаточной. - В добавление к обычному палубному дозору - мы считаем, что одного стража достаточно. У нее нет врагов на борту "Софала". Эти люди действительно проявляли заботу о благополучии и безопасности королевской семьи, подумал я. Даже чересчур, как мне показалось. В конце концов Вилор отказался от своих притязаний и ушел, после того, как упросил меня еще подумать над его просьбами. - Он кажется даже более обеспокоенным благополучием Дуари, чем ты, - заметил я Камлоту после ухода Вилора. - Да, я обратил на это внимание, - задумчиво ответил мой лейтенант. - Никто не беспокоится о ней больше, чем я, - сказал я. - Но я не думаю, чтобы необходимо было предпринять еще какие-нибудь меры предосторожности. - Я тоже, - согласился Камлот. - Сейчас она прекрасно защищена. Мы выбросили Вилора из головы и занялись обсуждением других насущных вопросов. Вдруг послышался крик дозорного с марсовой площадки. - Ву нотар (Корабль)!! Выбежав на башенную палубу, мы услышали, как дозорный выкрикивает, в каком направлении находится неизвестный корабль, и в самом деле, на траверсе по правому борту мы различили на горизонте надстройку корабля. По какой-то причине, которая мне не вполне ясна, видимость на Венере обычно исключительно хорошая. Низкие туманы и дымка бывают редко, несмотря на влажность атмосферы. Возможно, это вызвано таинственным излучением того странного элемента в коре планеты, который вызывает свечение воздуха в ее безлунные ночи. Не знаю. Как бы то ни было, мы видели корабль, и почти мгновенно на борту "Софала" поднялось общее возбуждение. Это была новая добыча, и люди горели нетерпением наброситься на нее. Когда мы изменили курс и повернули в направлении нашей жертвы, в толпе на палубе послышались радостные крики. Было роздано оружие, носовая и две башенных пушки были подняты в боевые позиции. "Софал" устремился вперед на полной скорости. Когда мы приблизились к нашей будущей добыче, то увидели, что это корабль примерно такой же величины, как "Софал", идущий под знаками Торы. Ближайшее рассмотрение обнаружило, что это вооруженный торговец. Я приказал, чтобы все, кроме орудийных расчетов, скрылись в помещении нижней палубы, так как я планировал взять это судно на абордаж - так же, как мы поступили с "Совонгом" - и не хотел, чтобы они увидели палубу нашего корабля, полную вооруженных людей, пока мы не подойдем вплотную. Как и прежде, были отданы точные приказания, Каждый знал, что он должен делать. Все были предупреждены, что я не хочу ненужного кровопролития. Если уж мне выпала доля быть пиратом, я намеревался быть настолько гуманным пиратом, насколько это вообще возможно. Я не стану проливать кровь без необходимости. Я расспрашивал Кирона, Гамфора и многих других торанов из моей команды об обычаях и практике торанских военных кораблей, пока не почувствовал, что достаточно хорошо освоился в этом вопросе. Например, я знал, что военный корабль имеет право произвести досмотр торговца. На этот последнем факте я и основывал свою надежду - мы должны были забросить наши абордажные крючья на борт жертвы, прежде чем они догадаются о наших подлинных намерениях. Когда мы оказались на расстоянии оклика от другого корабля, я велел Кирону приказать им остановить двигатели, поскольку мы-де хотим подняться на борт и обыскать их корабль. Сразу же мы столкнулись с первым препятствием. Оно возникло в виде вымпела, неожиданно поднятого на носу намеченной нами жертвы. Мне это ничего не говорило, зато говорило Кирону и другим торанам на борту "Софала". - Нам не удастся захватить их так легко, - сказал Кирон. - У них на борту онгйан, и это делает корабль не подлежащим обыску. Может также оказаться, что у них больше солдат, чем на обычном торговце. - Чей друг у них на борту? - переспросил я, ибо "онгйан" означает "великий друг", с ассоциативным рядом "выдающийся, замечательный, возвышенный". Кирон улыбнулся. - Это титул. Первое место в иерархии Торы занимает сотня клонгйан, один из них находится на борту этого корабля. Вне всякого сомнения, они большие друзья, большие друзья самих себя. Они правят Торой гораздо деспотичнее любого джонга, и только ради собственной выгоды. - Что скажут люди насчет нападения на корабль с такой важной персоной на борту? - спросил я. - Они передерутся между собой за право оказаться первыми на борту и вонзить в онгйана меч. - Его не следует убивать, - ответил я. - У меня есть на этот счет лучший план. - Матросы будут трудноуправляемы, как только окажутся в гуще схватки, - сказал Кирон. - Я еще не видел офицера, который мог бы с ними совладать. В старые дни, во времена джонгов, на борту военных кораблей царили порядок и дисциплина, но не сейчас. - На борту "Софала" будет порядок, - заявил я. - Пойдем со мной, я буду говорить с людьми. Вместе мы вошли в помещение нижней палубы, где собралась большая часть команды, ожидая приказа атаковать. Их было больше сотни - грубые и крепкие бойцы, почти поголовно невежественные и жестокие. Мы слишком недолго были вместе, как командир и команда, чтобы я мог заслужить их добрые чувства, но я понимал, что ни у кого не должно возникнуть вопроса, кто здесь капитан. Что бы там они обо мне ни думали. Кирон призвал их к вниманию, как только мы вошли, и когда я начал говорить, все взгляды были устремлены на меня. - Сейчас мы возьмем еще один корабль, - начал я, - на борту которого есть человек, которого, как говорит Кирон, вы хотели бы убить. Это онгйан. Я пришел сказать вам, что он не должен быть убит. Мои слова были встречены неодобрительным ворчанием, но, не обращая внимания, я продолжал. - Я пришел сказать вам кое-что еще, потому что мне сказали, что никакой офицер не в состоянии управлять вами в бою. Есть причины, по которым нам выгоднее будет иметь этого человека пленником, чем убить его, но это не имеет никакого отношения к делам боевой команды. Для вас важны только мой приказ и приказы ваших офицеров, которые должны выполняться. Мы ввязались в предприятие, которое может быть успешным, только если дисциплина будет строгой. Я намерен добиться успеха, так что буду поддерживать строгую дисциплину. Неподчинение или нарушение субординации будут наказываться смертью. Это все. Когда я покидал комнату, то оставил за своей спиной почти сотню мертво молчащих людей. Нельзя было определить, как они восприняли мои слова. Я целенаправленно увел Кирона с собой, потому что хотел, чтобы они обговорили вопрос между собой без вмешательства офицера. Я знал, что не имею у них настоящего авторитета, и что на самом деле они будут решать сами за себя, стоит ли мне повиноваться. Чем скорее это решение будет принято, тем лучше для всех нас. На амторианских кораблях используют только самые примитивные средства коммуникации. Существует грубая и громоздкая система сигнализации вымпелами и флагами. Есть также вполне стандартизированная система сигналов трубы, которая объемлет широкий спектр общеупотребительных сообщений. Но самым удовлетворительным и часто употребляемым средством является человеческий голос. Поскольку наша жертва подняла вымпел онгйана, мы двигались курсом, параллельным ей, на некотором расстоянии от кормы. На главной палубе чужого корабля собралась группа вооруженных людей. Корабль нес четыре пушки, которые были подняты в боевое положение. На корабле были готовы к любой неожиданности, но, я полагаю, пока еще не подозревали ничего плохого в наших намерениях. Я отдал приказ "Софалу" приблизиться к чужому кораблю, и по мере того, как расстояние между нами сокращалось, я видел признаки растущего возбуждения на палубе намеченной нами жертвы. - В чем дело? - крикнул офицер с их башенной палубы. - Не приближайтесь! У нас на борту онгйан, не видите, что ли? Поскольку ответа он не получил, а "Софал" продолжал приближаться, его гнев усилился. Он бурно жестикулировал, разговаривая со стоящим рядом толстяком, затем вскричал: - Не приближайтесь! Иначе кое-кто за это поплатится. Но "Софал" продлолжал двигаться вперед. - Остановитесь, или я открою огонь! - крикнул капитан. Вместо ответа я приказал поднять все наши пушки правого борта в боевое положение. Я знал, что он теперь не осмелится стрелять, так как единственный бортовой залп "Софала" потопит его меньше чем за минуту - случайность, которой я желал избежать не меньше, чем он. - Что вы хотите от нас? - патетически вопросил он. - Мы хотим захватить ваш корабль, - ответил я, - и по возможности без кровопролития. - Революция! Бунт! Предательство! - вскричал толстяк рядом с капитаном. - Я приказываю вам остановиться и оставить нас в покое. Я - онгйан Муско! И, обернувшись к солдатам на главной палубе, он завизжал: - Отразите их! Убейте любого, кто поставит ногу на эту палубу! 13. КАТАСТРОФА В этот самый момент капитан его корабля приказал дать полный вперед и положить руль на правый борт. Корабль устремился прочь от нас и немного вырвался вперед в попытке скрыться. Конечно, я мог потопить его, но добыча не имела для меня ценности на дне моря. Вместо этого я приказал стоящему рядом со мной трубачу просигналить вахтенному офицеру "полный вперед", и началась погоня. "Йан", название которого было теперь ясно различимо на его корме, был гораздо более скороходен, чем я полагал со слов Кимрона. Но "Софал" был быстрее, и скоро всем стало ясно, что торговец от нас не уйдет. Мы медленно наверстывали упущенное при первом неожиданном рывке "Йана". Медленно, но верно мы приближались к нему. Тогда капитан "Йана" сделал то, что сделал бы и я на его месте. Он держал "Софал" все время прямо у себя за кормой и открыл по нам огонь из своих кормовых пушек - башенной и той, что на нижней палубе. Маневр был тактически безошибочным, так как сильно ограничивал количество пушек, которые мы могли привести в действие без перемены нашего курса, и единственным, который давал ему надежду бежать. Было что-то жуткое и сверхъестественное в звуке выстрела первого тяжелого амторианского орудия, который я услышал. Я не видел ничего, ни дыма, ни огня, только громкий прерывистый рев, больше напоминающий автоматный огонь, чем что-либо другое. Сначала какой-либо видимый эффект отсутствовал. Затем я увидел, как исчезла часть перил нашего правого борта, и двое моих людей упали на палубу. К этому времени наше носовое орудие тоже было в действии. Мы находились в кильватерной струе "Йана", что делало точное попадание затруднительным. Два корабля неслись вперед на полной скорости: форштевень "Софала" резал воду и по обе его стороны вздымался кипящий белый бурун, "Йан" оставлял за собой пенный след. Из-за сильного волнения на кораблях была качка. Нетерпение погони и ожидаемой битвы будоражило нашу кровь, и надо всем этим разносился ядовитый треск больших орудий. Я бросился на нос корабля, чтобы управлять огнем пушки, и мгновение спустя мы имели удовольствие видеть, как люди орудийного расчета одной из пушек "Йана" падают на палубу один за другим, когда нашему артиллеристу удалось взять верный прицел. "Софал" быстро настигал "Йана", и мы сосредоточили огонь наших орудий на башенной пушке и кормовой башне противника. Онгйан давно уже исчез с верхней палубы, без сомнения, в поисках безопасности для своей персоны в наименее поражаемой части корабля. На башенной палубе, где он стоял вместе с капитаном, вообще оставалось только двое живых - но это были двое из орудийного расчета пушки, которая доставляла нам больше всего неприятностей. Я тогда не понимал, почему пушки наших кораблей не причиняют гораздо больших разрушений, Я знал, что Т-лучи обладают высокой мощностью воздействия, и не мог понять, почему ни один корабль до сих пор не уничтожен или не утонул. Но это потому (чего я тогда еще не знал), что все жизненно важные части кораблей предохраняются тонким слоем того же металла, из которого состоят большие орудия - единственное вещество, малопроницаемое для Т-лучей. Если бы это было не так, наш огонь давно бы уже вывел "Йан" из строя. Лучи, направленные на ее кормовую башенную пушку, прошили бы насквозь башню, убили бы людей за приборами управления и уничтожили сами приборы. В конце концов, так бы случилось в любом случае, но сначала надо было бы уничтожить защитное покрытие башни. Через несколько минут мы все-таки заставили замолчать второе орудие "Йана". - Если мы собираемся подойти к ним борт в борт, то подставимся под огонь других орудий главной палубы, да и передней башни, - крикнул Камлот. Мы уже потеряли несколько человек, и я знал, что потерь будет намного больше, если мы войдем в радиус поражения других орудий. Но, казалось, альтернативы не было, разве что вообще отказаться от погони, а этого делать я не хотел. Отдав приказ приближаться со стороны левого борта, я направил огонь носового орудия вдоль поручней, где он уничтожал одно за другим орудия левого борта "Йана". Я приказал, чтобы наши орудия правого борта в свою очередь открывали огонь, как только окажутся в пределах поражения чужих оружий. Таким образом, мы поддерживали постоянный и непрекращающийся огонь по несчастному кораблю, преодолевая разделяющее нас расстояние и все приближаясь. У нас было много потерь, но это было ничто по сравнению с потерями на "Йане", палубы которого были просто завалены мертвыми и умирающими. Положение корабля было безнадежным, и его капитан, должно быть, осознал это, потому что подал сигнал, что сдается, и остановил двигатели. Через несколько минут мы были рядом, и наш отряд перебрался через перила борта их корабля. Камлот и я стояли и смотрели, как наши люди под предводительством Кирона направились перенести добычу и доставить некоторых пленников на борт "Софала". Я строил догадки о том, каким будет ответ на мое требование полного подчинения. Я знал, что свобода была нова для них, и вполне можно было ожидать эксцессов. Я страшился возможных последствий, ибо был твердо намерен устроить показательную расправу с каждым, кто меня ослушается, пусть даже в попытке сделать это я потерплю поражение. Я видел, как большинство наших людей рассыпалось по палубе под командой великана Зога, тогда как Кирон повел отряд поменьше на верхние палубы в поисках капитана и онгйана. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я снова увидел моего лейтенанта, выходящего из башни "Йана" с двумя пленниками. Он повел их вниз по трапу, они пересекли главную палубу и направились к "Софалу", тогда как сотня человек моего пиратского отряда в молчании наблюдала за ними. Никто не поднял на пленников руку. Когда заложники перебрались через борт "Софала", Кирон облегченно вздохнул и подошел к нам. - Я думаю, что жизнь моя висела на волоске, так же, как и жизни пленников, - сказал он, и я согласился с ним. Если бы мои люди начали убивать на борту "Йана" вопреки моим приказаниям, им бы пришлось убить меня самого и верных мне людей, чтобы спасти свои собственные жизни. Онгйан немного шумел, когда пленники остановились напротив меня, но капитан "Йана" был потрясен. Во всем происшествии было нечто, что поразило его, а когда он приблизился ко мне на достаточное расстояние, чтобы разглядеть цвет моих волос и глаз, он был очевидным образом ошеломлен. - Это беззаконие! - кричал онгйан Муско. - Я позабочусь о том, чтобы вас казнили всех до единого! Он дрожал, но был багровым от гнева. - Проследи, чтобы он не открывал рот, пока к нему не обратятся, - велел я Кирону и повернулся к капитану. - Как только мы заберем с вашего корабля все, что нам нужно, вы будете свободны, и сможете продолжать свое путешествие. Мне жаль, что вы не сочли нужным повиноваться, когда я приказывал вам остановиться; это сохранило бы много жизней. В следующий раз, когда вы получите приказ с "Софала" лечь в дрейф, повинуйтесь. А когда вернетесь в свою страну, объясните другим капитанам, что "Софал" - в море, и ему следует повиноваться. - Могу ли я задать вопрос? - сказал он. - Кто ты такой, и под чьим флагом вы плаваете? - На данный момент я вепайянин, - ответил я, - но мы плаваем под собственным флагом. Никакая страна не несет ответственности за наши действия, равно как и мы не отвечаем за действия какой бы то ни было страны. Задействовав остатки экипажа "Йана", Камлот, Кирон, Гамфор и Зог перенесли с корабля все оружие, те запасы провизии, которые нам были нужны, и более ценную, но менее громоздкую часть груза. Это было сделано еще до наступления темноты. Затем мы сбросили за борт их пушки и позволили им продолжать путь. Муско я задержал в качестве заложника на случай, если таковой нам когда-нибудь понадобится. Его держали под стражей на главной палубе, пока я не решу окончательно, как с ним поступить. Вепайянские женщины-пленницы, которых мы спасли с "Совонга", и наши собственные офицеры, которые тоже были расквартированы на второй палубе, заняли все каюты, так что Муско некуда было поместить. А я не хотел держать его в дыре под палубой, предназначенной для простых заключенных. Я как-то упомянул об этой проблеме Камлоту в присутствии Вилора, и тот немедленно предложил разделить с Муско свою собственную маленькую каюту с тем, чтобы своей головой отвечать за пленника. Поскольку это казалось легким решением проблемы, я приказал перевести Муско в каюту Вилора, который сразу же и забрал его к себе. Преследование "Йана" отвлекло нас от курса, и сейчас, когда мы снова взяли направление на Вепайю, по правому борту неясно виднелась полоса суши. Я мог только строить догадки, какие тайны лежат за этой туманной береговой линией, какие неизвестные звери и люди населяют terra incognita, что простиралась до самого Страбола и неисследованных экваториальных областей Венеры. Чтобы удовлетворить свое любопытство хоть отчасти, я направился в рубку, достал проклятые амторианские карты, и определив наше положение так точно, как это только было возможно при помощи расчетов, установил, что берег, который мы видим - это Нубол. Я помнил, что Данус упоминал эту страну, но не мог вспомнить, что именно он о ней говорил. Мое воображение разыгралось. Я поднялся на носовую башню и стоял там один, глядя поверх слабо светящихся ночных вод Амтор на таинственный Нубол. Ветер разыгрался, это был уже почти шторм - первый шторм, с которым я столкнулся со времени своего прибытия на Утреннюю Звезду. Начали подниматься тяжелые волны. Но я вполне доверял кораблю и способности моих офицеров управлять им в любых условиях, поэтому меня не беспокоила нарастающая сила шторма. Однако мне пришло в голову, что женщины могут перепугаться, и мои мысли, которые редко бывали далеки от нее, вернулись к Дуари. Быть может, она была испугана! Даже отсутствие предлога уже есть предлог для мужчины, который стремится увидеть объект своего слепого увлечения, но сейчас я тешил свое самолюбие тем, что у меня есть настоящая причина увидеть ее, причина, которую она сама должна будет признать существенной, ибо мной руководило беспокойство о ее благополучии. Так что я спустился по трапу на вторую палубу с намерением просвистеть перед дверью Дуари. Но поскольку мне приходилось пройти непосредственно мимо каюта Вилора, я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы посмотреть на нашего пленника. После моего сигнала последовала минутная пауза, затем Вилор пригласил меня войти. Войдя в каюту, я был удивлен тем, что вместе с Муско и Вилором там сидит анган. Замешательство Вилора было очевидным, Муско казался не в своей тарелке, а анган испуганным. Их смущение не удивило меня, потому что общение с кланган не входит в обычаи представителей высшей расы. Но если они и были в замешательстве, этого нельзя было сказать обо мне. Скорее я был рассержен. Положение вепайян на борту "Софала" было деликатным вопросом. Мы были немногочисленны, и наше влияние, наша власть зависели исключительно от уважения, которое мы вызывали и поддерживали в умах торанцев, составлявших большинство команды. Они опять рассматривали вепайян как высших, несмотря на зловредные усилия лидеров Торы убедить их в том, что все люди равны. - Ваши помещения впереди, - сказал я ангану. - Ты не должен быть здесь. - Он не виноват, - сказал Вилор, когда птицечеловек встал, чтобы покинуть каюту. - Муско, как ни странно, никогда не видел ангана, и я привел этого парня сюда, чтобы удовлетворить его любопытство. Прошу прощения, если я поступил неверно. - Конечно, - сказал я, - это придает делу несколько другую окраску, но я думаю, будет лучше, если наш пленник будет рассматривать их на той палубе, где кланган живут. Я разрешаю ему сделать это завтра. Анган вышел, я обменялся еще несколькими словами с Вилором, а затем оставил его с пленником и направился к кормовой каюте, где помещалась Дуари. Только что разыгравшийся эпизод практически немедленно изгладился из моей памяти, уступив место гораздо более приятным размышлениям. Когда я свистел перед дверью, в каюте Дуари был свет. Я не знал, пригласит ли она меня войти, или проигнорирует мое присутствие. Некоторое время на мой сигнал не было ответа, и я почти уверился, что она не захочет видеть меня, когда услышал, как ее нежный низкий голос приглашает меня войти. - Ты настойчив, - сказала она, но в ее голосе было меньше гнева, чем когда она в последний раз говорила со мной. - Я пришел спросить, не испугал ли тебя шторм и заверить, что опасности нет. - Я не боюсь,_ ответила она. - Это все, что ты хотел сказать? Это звучало как распоряжение уйти. - Нет, - сказал я. - Я пришел для того, чтобы сказать не только это. Она подняла брови. - Что еще ты можешь сказать мне такого, чего еще не говорил? - А если я хочу повторить? - предположил я. - Ты не должен! - воскликнула она. Я подошел к ней ближе. - Взгляни на меня, Дуари, взгляни мне в глаза и скажи, что тебе не нравится, когда я говорю, что люблю тебя! Она опустила глаза. - Я не должна слушать! - прошептала она и встала, как будто собиралась покинуть комнату. Я был вне себя от любви к ней, от ее близкого присутствия кровь вскипела у меня в жилах. Я схватил ее в объятия, привлек к себе и, прежде чем она успела воспротивиться, прикоснулся к ее губам своими. Затем она вырвалась, и я увидел, как в руке ее блеснул кинжал. - Ты права. - сказал я. - Ударь! Я совершил поступок, который не подлежит прощению. Мое единственное оправдание - это любовь к тебе. Она уничтожила мой рассудок. Ее рука, держащая кинжал, опустилась. - Я не могу, - всхлипнула она и, повернувшись, выбежала из комнаты. Я вернулся в свою каюту, проклиная себя на все лады, называя себя животным, грубияном и хамом. Я не мог понять, как я совершил такой непростительный поступок. Я вновь и вновь обвинял себя, но в то же время воспоминание об этом нежном теле, прижатом ко мне, об этих совершенных губах у моих губ, заливало меня теплым сиянием удовлетворенности, далеким от раскаяния. Когда я лег спать, то долго не мог заснуть, думая о Дуари, вспоминая все, что было между нами. Я ухитрился обнаружить скрытое значение в ее возгласе "Я не должна слушать!" Я радовался тому, что она отказалась отдать меня на смерть в руки других, а теперь отказалась убить меня сама. Ее "Я не могу" звучало в моих ушах почти как признание в любви. Рассудок говорил мне, что я совсем сошел с ума, но я находил радость в этом безумии. За ночь шторм неслыханно усилился, завывания ветра и дикая качка "Софала" разбудили меня до рассвета. Я тотчас встал и вышел на палубу, где меня чуть не унес ветер. Огромные волны поднимали "Софал" ввысь только для того, чтобы тут же уронить корабль в водяные бездны. Корабль терзала ужасная килевая качка. Время от времени громадная волна перехлестывала через нос и заливала главную палубу. По правому борту виднелась суша, которая казалась угрожающе близкой. Положение было чревато серьезной опасностью. Я вошел в рубку управления и обнаружил там, кроме рулевого, Хонана и Гамфора. Они были очень обеспокоены нашей близостью к земле. Если откажут двигатели или рулевое устройство, нас неизбежно выбросит на берег. Я приказал им оставаться здесь, а сам направился в каюты второй палубы поднять Камлота, Кирона и Зога. Повернув к корме от подножия трапа второй палубы, я заметил, что дверь каюты Вилора хлопает, открываясь и закрываясь с каждым движением судна, но в тот момент я над этим не задумался и прошел дальше - будить своих лейтенантов. После этого я направился к каюте Дуари, так как боялся, что если она проснулась, она может быть испугана качкой корабля и воем ветра. К своему удивлению, я обнаружил и ее дверь распахнутой, хлопающей на ветру. Что-то, сам не знаю что, пробудило во мне подозрения, что не все в порядке. Это был даже не тот немаловажный факт, что дверь в ее наружную каюту была не заперта. Перешагнув порог, я включил свет и быстро осмотрел комнату. Все было