сожрут обоих! Резерват эстара еще никому не удавалось пройти! Ни в каком телесном обличье! Блейд снова прогуливался с философом Кродатом Сараггой по песчаным и грунтовым тропам его маленькой сосновой рощи. Эти дорожки прихотливо извивались меж огромными деревьями, образуя какой-то сложный рисунок, в котором странник никак не мог разобраться; вероятно, в нем заключался некий таинственный смысл. Сарагга всегда обходил свое поместье в одном и том же порядке, никогда не меняя маршрута -- ибо, по его словам, целенаправленность движения стимулировала мысль. Вторым очень важным фактором, влиявшим на его работу, был запах; не сладкий аромат цветов, не свежие испарения травы и листьев, а пронзительно-терпкий настой смолы и хвои, бодрящий флюид, разлитый в воздухе. Вероятно, в такой атмосфере Сарагга генерировал блестящие идеи, открывал новые горизонты, постигал скрытое и расшифровывал тайное. Вероятно, и остальные соседи Кармайктолла трудились не менее успешно, перемежая работу с дружескими пирушками. Теперь Блейд уже знал, что эти пять человек, супружеская пара и трое одиноких мужчин, представляли нечто вроде своеобразного научного института, занимавшегося изучением инопланетных культур. Разумеется, у них не имелось ни дирекции, ни штата секретарш, ни зданий -- кроме их собственных жилищ; они не получали государственных дотаций, да и не нуждались в них. Они работали, потому что это доставляло им удовольствие, но никак не ради хлеба насущного. Пища, вино, одежда, приборы и все прочее были чем-то само собой разумеющимся, настолько привычным и обыденным, что о них даже не упоминали. Блейд не сомневался, что в том случае, если б пятеро исследователей пожелали отправиться в иной мир, им был бы предоставлен космический корабль -- мощный, просторный и оборудованный всем необходимым. Но скорее всего, они обошлись бы без всяких транспортных средств, ибо Урены, их покровители, могли доставить пятерку куда угодно. В их сообществе не было лидера, каждый занимался своим делом, вникая в проблемы коллег лишь тогда, когда об этом просили. Майк, человек живой и весьма контактный, разыскивал новые объекты для изучения, подвергаясь при том немалому риску и неприятностям. Конечно, агрессивные пришельцы вроде мародеров с планеты Ссо'ссу'сса не могли ему повредить, но сам контакт с подобными существами стоил изрядных моральных издержек и душевных сил. Возникали и другие проблемы, иногда до Большой Сферы добирались очень странные создания, для которых привычной средой являлся газообразный метан или что-нибудь в таком роде. Для них приходилось в срочном порядке синтезировать массу вещей, начиная от пищи и подходящей атмосферы и кончая мебелью В таких ситуациях к работе подключался Лоторм; в его лаборатории имелись чудесные устройства, которые Блейд, за неимением лучшего термина, называл синтезаторами. В обычное же время биоинженер был занят генетическим конструированием и воспроизведением всевозможных жизненных форм, которые когда-либо попадали в Уренир. Он пытался создать организм, который, сохраняя все человеческие черты, был бы сверхчеловеческим в своих функциях и проявлениях -- сверхмощным, сверхбыстрым, сверхчувствительным. Эта задача оказалась чрезвычайно непростой, к примеру, Лоторму никак не удавалось повысить остроту зрения, сохранив при этом чарующую прелесть человеческих глаз. Те органы, которые он показывал Блейду, напоминали многофасетчатые зрачки насекомых и выглядели довольно неприятно. Кстати, сам Ричард Блейд не представлял для биоконструктора никакого интереса, ибо все у него было вполне обычным сердце, легкие, желудок, эндокринная система, глаза, уши и прочие органы. Ройни и Сана, супруги-скульпторы, запечатлевали облик обитателей иных миров и пейзажи их планет. Ройни, как говорилось выше, использовал камень, металл и дерево, специализируясь по большей части на скульптурных портретах. Сана занималась видеопластикой. Оригиналы их произведений украшали улицы городов, парки и частные жилища, но одновременно все созданное хранилось в памяти некоего полуразумного устройства, напоминавшего земной компьютер. Эта непостижимая машина -- или существо? -- находилась в лаборатории Лоторма и, по словам инженера, представляла собой сгусток плазмы, нечто вроде крохотного зародыша Урена, не одухотворенного человеческой личностью. Общаться с ней можно было голосом и с помощью огромного вогнутого полусферического экрана, создававшего трехмерное изображение. Кродат Сарагга, последний член пятерки, изучал понятия добра и зла, а также нравственные концепции гостей Большой Сферы. Он не ставил перед собой таких глобальных задач, как Лоторм; он всего лишь интересовался связью между физиологией пришельцев, их социальным строем и категориями хорошего и дурного. Здесь открывалось обширное поле для исследований и обнаруживались чрезвычайно любопытные -- можно сказать, загадочные -- факты. Так, мародеры с планеты Ссо'ссу'сса, во всем подобные людям Земли и Уренира, исповедовали совершенно извращенную концепцию добра и зла, тогда как пришельцы с какого-нибудь холодного метанового мира, похожие на помесь краба с каракатицей, оказывались существами высокогуманными и достойными во всех отношениях. Сарагга часто обсуждал подобные проблемы и с коллегами, и с наиболее разумными из гостей, но пока что не мог прийти к каким-либо определенным выводам, кроме самых тривиальных: добро бессмысленно без зла, хорошее не существует без дурного. Как раз этот вопрос они с Блейдом сейчас и обсуждали. -- Ты говорил мне, -- произнес философ, меряя тропинку неспешными шагами, -- что большинство людей в твоем мире несчастны. Одни несчастны потому, что обездолены, они не обладают тем минимумом, который необходим для поддержания жизни, они зависимы, они не являются хозяевами собственной судьбы. Но даже те люди, которых ты назвал обеспеченными, тоже не избавлены от горестей бытия: от болезней, от конфликтов с близкими, от страха смерти. И срок существования любого из вас так недолог! Едва вы успеваете вступить в пору зрелости, как жизненные горизонты начинают сужаться; приближается старость, страдания, деградация... Это очень печальная картина, друг мой! И я не понимаю, что вообще дает вам силы жить. -- Обычно практикуются три способа ухода от действительности, -- пояснил Блейд. -- Можно выбрать некую цель, желательно -- недостижимую, но дарующую ощущение полезности и собственной значимости. Можно погрузиться в мир иллюзий, для чего у нас существуют книги, фильмы, спиртное и наркотики. Наконец, есть и религия. -- Последнее интересует меня больше всего. Вероятно, ваши теологические концепции включают веру в жизнь после жизни, в некое божественное воздаяние и высшую справедливость? -- Конечно. Одно из самых распространенных учений провозглашает, что кратковременная плотская жизнь -- лишь испытание, посланное нам Великим Творцом. Когда она завершится, Бог воздаст каждому по заслугам, одним суждены вечные муки, другим -- вечное блаженство, третьим -- долгий период страданий во искупление совершенного зла. Сарагга хмыкнул. -- Странно! Странно, жестоко и несправедливо! Наказывать вечными муками и долгим страданием за грехи, совершенные в течение шести-семи десятков лет! Такой ничтожный срок! -- Тем не менее, -- заметил Блейд, -- мы успеваем натворить за это время столько пакостей, что вечные муки представляются мне самым подходящим наказанием. -- Возможно, ты прав... -- задумчиво протянул философ. -- Но я бы хотел поговорить не о страдании, а о блаженстве. Это куда более занимательная тема, друг мой! Любое разумное существо превосходно знает, что такое страдание, боль, муки и ужас; но вот блаженство... Где и каким образом вы надеетесь его достичь? -- В раю, -- ответил странник. -- В раю? Что же такое рай? -- Место, где царят покой и любовь. -- Прекрасно! Но несколько примитивно, должен заметить. Блейд задумался. -- Некоторые наши мудрецы и святые утверждали, что в раю человек испытает чувство слияния с Богом, -- наконец сказал он. -- Это уже лучше. Единение с Богом, с Мирозданием, причастность ко всему происходящему в бесконечных Вселенных... -- Сарагга потер лоб. -- Мне нравится эта идея! Она мне близка, ибо, насколько я понимаю, именно это чувствуют Урены... -- Он вдруг усмехнулся и бросил на Блейда лукавый взгляд. -- Однако мне помнится, мы с тобой решили, что еще не готовы перейти в это почти божественное состояние. Значит, ты пока не хочешь воссоединиться с Божеством? -- Безусловно, нет, -- согласился странник. -- Тогда изложенная тобой концепция рая несостоятельна. Истинный, настоящий рай -- это такое место, куда человек согласен переселиться немедля. А ты, мне кажется, ничего не имеешь против любви, но вот покой и блаженство... Это явно не для тебя, а? -- Хм-м... Может быть, дело в том, что мои представления о рае отличаются от общепринятых? -- Крайне любопытно! И каковы же они? Это был серьезный вопрос! С одной стороны, рай мнился Блейду похожим на Дорсет: небольшой чистый и уютный городок, весь в зелени; приветливые лица, улыбки, цветы, дом, просторный и удобный, малышка Асти, несколько старых друзей, женщина... да, женщина, воплотившая в себе всех его подруг! Всех, кого он любил! Книги, немного музыки, долгие прогулки, неспешные беседы у камина... Но видение этого добропорядочного английского рая то и дело перебивалось другими миражами. Он отнюдь не возражал против вечного блаженства в магометанском вкусе, прелестные гурии, услады чувственной страсти, любовь на лугу, любовь в лесу, любовь под струями фонтана, любовь в постели... Нет, это тоже было прекрасно, хотя начисто отвергало Дорсет с его тихими супружескими радостями! И в эту картину никак не вписывались ни Аста, ни старые друзья вроде лорда Лейтона и Дж.! Наконец, была и Валгалла, выгодно отличавшаяся от мусульманского варианта возможностью подраться. Там имелись валькирии, еда и питье, а в перспективе маячило грандиозное побоище Рагнарека, скандинавские же боги, в отличие от капризного Саваофа, представлялись Блейду свойскими парнями, большими любителями помахать секирой и боевым топором. Эти три концепции казались абсолютно несовместимыми! И странник понимал, что не может выбрать одну из них и не в силах представить рай, в котором нашлось бы место и Асте, и майским дорсетским тюльпанам, и гарему с черноокими гуриями и златовласыми валькириями, и буйным схваткам на глазах аплодирующих асов. Правда, существовал некий паллиатив... Улыбнувшись, он вдруг подмигнул Сарагге. -- Пожалуй, ваша Сфера напоминает рай больше всех прочих мест... в моем представлении, разумеется. Полное изобилие, масса свободного пространства и реальная возможность единения с Божеством... Безопасность, порядок, любовь, покой! Вот только... Кродат Сарагга усмехнулся ему в ответ. -- Слишком много покоя, да? Он являлся настоящим философом и умел сразу ухватить суть дела. Дорсетский коттедж Блейда со всеми остальными причиндалами вполне мог стоять в Уренире, и здесь нашлось бы место для Асты, Лейтона и Дж. Что касается гурий и валькирий, то их в уренирских пределах хватило бы на тысячу Эдемских садов и Валгалл, и были они, как успел заметить странник во время посещения ближайших городков, весьма приветливы. Не доставало только Рагнарека. -- Слишком много покоя тоже плохо, -- произнес Сарагга. -- Скучно! Покой и простые радости жизни должны чередоваться с размышлениями, а они, в свою очередь, с чем-нибудь этаким... авантюрным... -- он неопределенно покрутил рукой. -- Кроме того, нужна глобальная перспектива. -- Урены? -- Да. Если знаешь, что впереди есть выбор, существование становится более полным. -- О каком выборе ты говоришь? -- Блейд недоуменно приподнял бровь. -- Видишь ли, не все становятся Уренами. Человек может приобщиться к мудрости и великому могуществу, но может и предпочесть забвение... Во всяком случае, у него есть альтернативные варианты. -- Вот как? Я полагал, что все в вашем мире со временем становятся Уренами. -- Нет. Это личное дело каждого. Они помолчали, неторопливо шествуя по тропе. Чуть поскрипывал песок под башмаками Блейда, Сарагга же, босой и, по своему обыкновению, облаченный в одну набедренную повязку, двигался совсем бесшумно Густой благовонный аромат смолы разливался в воздухе. Наконец странник спросил: -- Так что же насчет авантюр, с которыми должны чередоваться раздумья и простые радости? Ты имел в виду что-то определенное? -- Конечно. Известно ли тебе, что в Большой Сфере существуют тысячи мест, где воссозданы условия иных планет? Там -- копия их континентов, животного и растительного миров, разумные обитатели, если таковые существуют... Те, что по-настоящему разумны, переселились в Уренир добровольно и теперь живут рядом с нами, но согласно своим законам и обычаям. Ты слышал об этих областях? -- Кармайктолл даже показывал их мне на карте. Ты говоришь о резерватах? -- Отчасти. Резерваты -- закрытые районы, ибо их флора, фауна или обитатели представляют опасность. Скажем, неуживчивые типы с планеты Ссо'ссу'сса живут именно в резервате и до сих пор режут друг друга. Места обитания прочих существ, более цивилизованных, я бы назвал анклавами. -- Да, я улавливаю разницу, -- Блейд задумчиво покачал головой. -- И что же дальше? -- Если тебе начинает надоедать покой и всеобщее благополучие, можно отправиться в анклав или резерват. Анклав -- это смена обстановки, резерват -- еще и опасность. И немалая, поверь мне! -- Ты имеешь в виду Слорам? -- Например, Слорам. Это очень опасный континент, и еще никто не пересек его от моря и до моря! -- Хм-м... -- Блейд призадумался, навивая на палец прядь темных волос. -- Значит, эти анклавы и резерваты -- та самая приправа, которая придает жизни остроту, а вашему раю -- завершенность? Философ резко вскинул руки вверх. -- Ты сказал!.. А я добавлю лишь одно: нет ничего скучнее вечного блаженства. * * * Блейд возвращался домой, шагая по дороге, что кольцом охватывала жилища Кармайктолла и его соседей. Она была неширокой, эта дорожка, выложенная фигурными плитками из цветного камня; странник почти автоматически старался наступать на синие восьмиконечные звезды из лазурита, перешагивая желтые яшмовые квадраты. Ему предстояло пройти ярдов триста, от сосновой рощи Сарагги до живой изгороди вокруг усадьбы Майка, до двух пышных розовых кустов, обозначавших вход. Внезапно сам хозяин окликнул Блейда сверху, а затем и приземлился рядом с ним на дорожку. Он был облачен в свой любимый серый костюм, на сей раз -- с голубой отделкой и голубыми кружевами, и, вероятно, прилетел из города. В окрестностях четырех усадеб находилось с полдюжины небольших поселений, и в каждом из них у Майка была куча приятелей, в Чантаре же, городе многолюдном, неофициальной местной столице, их количество исчислялось сотнями. Судя по изысканному костюму и великолепной прическе, Майк летал именно в Чантар. Разумеется, он мог попасть туда мгновенно, шагнув в межпространственные врата, но предпочитал прогулку по свежему воздуху, во время которой, как он выражался, можно было размять крылья и почистить перышки. Сотню миль до города Майк одолевал за полчаса. Итак, он приземлился рядом с Блейдом, заботливо оправил кружевной воротничок и заявил: -- Светло-коричневое тебе очень к лицу И я рад, что ты выбрал эту красивую блузу. Сегодня утром Блейд остановился на кремовых брюках с широким поясом и легких туфлях кофейного цвета. Что же касается его рубашки, то она являлась настоящим произведением искусства, бежевая, с треугольным вырезом на груди, обрамленным изящными золотистыми кружевами, с кружевными манжетами и блестящими, тоже золотыми, наплечниками. Подобное великолепие было не совсем в его вкусе, но какое-то предчувствие заставило странника выбрать наряд попышнее. Разумеется, визит к Сарагге не имел к этому никакого отношения, философ не возражал, если его гости вообще обходились без одежды. -- Сегодня намечается какое-то торжество? -- с осторожностью поинтересовался Блейд. -- Вполне вероятно, друг мой, вполне вероятно. -- Улыбка Майка была одновременно загадочной и лукавой. -- По слухам, моя дорогая сестра закончила примерку. -- Примерку чего? -- не понял странник. -- Нового тела! Как мне сообщил Лоторм -- по секрету, разумеется -- она обзавелась потрясающей внешностью. -- А! -- Откровенно говоря, Блейд, увлеченный беседой с Кродатом Сараггой, успел об этом позабыть. -- Какой же облик она выбрала? Стала ли она блондинкой или брюнеткой? И глаза... Какого цвета у нее глаза? -- В такие детали Лоторм не вдавался. Он только заметил, что эта работа доставила ему истинное наслаждение. -- Хм-м... Я чувствую, что нас ждет большой сюрприз. -- Тебя, сэр Блейд, в первую очередь -- тебя! Вспомни, я же предупреждал, что Миклана подсмотрела кое-что в твоих воспоминаниях. Значит, тебе виднее, в каком обличье она предстанет перед нами. Старательно перешагнув через яшмовую плитку, странник поставил ногу в самый центр лазуритовой звезды. Полуденное солнце сияло в голубых небесах, и дорожка струилась перед ними, словно лента, расшитая ярким блестящим бисером. Таинственным мраком мерцал обсидиан, причудливо переплетались травяные волокна на треугольниках амазонита, родонит будил воспоминания о весеннем рассвете, чароитовые круги казались кустами сирени, сочная зелень малахита радовала глаз. Подняв глаза от этой волшебной картины, Блейд сказал. -- Я был знаком со многими красивыми женщинами, сэр Майк. И любая из них почувствовала бы себя польщенной, если б леди Миклана выбрала ее облик. -- Благодарю, ты очень галантен, -- Майк, пряча насмешливую улыбку, склонил голову. -- Но Миклана, как мне кажется, искала не самую прекрасную из твоих подруг. -- Вот как? Почему? -- Красота без чувства наполовину мертва. Она высматривала девушку, дорогую твоему сердцу. -- Многие были... -- начал Блейд, но его спутник предостерегающе поднял руку. -- Не спеши, мой дорогой друг, не спеши. Часто мы сами не знаем, кто нам воистину дорог, и, обнаружив это, испытываем горечь раскаяния. -- Раскаяния? При чем тут оно? Кармайктолл хмыкнул и бросил на странника испытующий взгляд; лицо его вдруг стало печальным. -- Ты ведь одинок, сэр Блейд? -- Не дождавшись ответа, он утвердительно кивнул. -- Да, одинок! В твоей жизни было много женщин, прекрасных очаровательных женщин, любивших тебя... и все же ты одинок! Значит, и та девушка, чей облик приняла Миклана, скрылась в тумане лет. Ты не смог удержать ее -- или не захотел, ведь так? -- Да. -- Блейд угрюмо склонил голову. Все так и случилось: не смог или не захотел. Теперь ему стало ясно, почему Майк заговорил о раскаянии. Они остановились у прохода, обрамленного кустами роз. Цветы на них были огромными, с кулак, не красными, не желтыми и не белыми, а необычайного лилового цвета. Эти розы не имели шипов и пахли терпкой свежестью, будто воздух после грозы. -- Прости, если я сделал тебе больно, -- произнес Майк, легонько касаясь плеча гостя. -- Но я бы хотел предупредить еще об одном, сэр Блейд... -- Он помолчал, словно в нерешительности. -- Сейчас ты увидишь девушку, которую знал когда-то, давным-давно... Не думай, что это она и есть! Нет, мой дорогой, это Миклана, моя сумасбродная сестрица! Я думаю, она сильно отличается от той твоей знакомой... иначе и быть не может... но она по-своему хороша, поверь мне. Блейд кивнул, напряженно всматриваясь в обрамленный кустами проход. Он видел ступени, спускавшиеся к озерцу, часть полянки и большие деревья за ней; под одним торчал столик и два пустых кресла. Ни звука, ни движения... Вдруг по ступенькам метнулось вниз что-то белоснежное, воздушное; раздался звук быстрых легких шагов, потом -- голос: -- Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась... Странник вздрогнул; перед ним стояла Зоэ Коривалл. Глава 6 Они познакомились в шестьдесят седьмом году, когда Блейд уже вернулся из Гонконга и прочно осел в Англии. Ему шел тридцать второй год; пора было подумывать если не о женитьбе, то о какой-то постоянной связи, о женщине, способной скрасить его одиночество. В остальном все было хорошо; он был доволен своей работой и не нуждался в средствах -- полученное после смерти родителей наследство обеспечивало ему полную финансовую независимость. У него имелась неплохая квартирка в Лондоне, в Кенсингтоне, однако временами шумный город начинал действовать ему на нервы, и, поразмыслив, он приобрел небольшой уютный коттедж близ Дорсета, на берегу Ла-Манша. Домик его находился на самой вершине мелового утеса, в сотне футов от песчаного пляжа. Вниз вела узкая и крутая тропинка, переходившая на половине высоты скалы в похожий на балкон карниз. Он был покрыт слоем почвы, нанесенной за столетия ветрами, и зарос густой травой; ближе к скалистой стене жались десятка два кустов боярышника. Вскоре эта естественная веранда стала любимым местом отдыха Блейда -- и Зоэ Коривалл. Он не вел реестра покоренных сердец, но если бы такой список существовал, то Зоэ -- в хронологическом порядке, разумеется -- стояла бы в нем где-то в конце третьей сотни. Возможно, четвертой или пятой -- в Гонконге ему случалось за одну ночь делить постель с тремя-четырьмя женщинами. Но большинство этих связей было мимолетным; он брал подружку на ночь или две, но редко встречался с девушкой дольше недели. Такое постоянство уже означало привязанность, чего Блейд старался не допускать, ибо не имел намерений прочно осесть на Востоке. Все переменилось, когда он вернулся домой. Человеку тяжело жить с пустотой в душе, и в свои тридцать два Ричард Блейд обладал уже достаточным опытом, чтобы понять, что вакуум, образовавшийся после гибели родителей, рано или поздно должен заполниться. Причем не отеческими заботами Дж. и не напряженной работой; тут могла помочь только женщина. Он ждал ее -- неосознанно, почти инстинктивно; и она появилась. Встреча их произошла на какой-то вечеринке, устроенной молодыми художниками, приятелями Блейда. Присутствие Зоэ на этом сборище объяснялось легко -- девушка была начинающим скульптором, очень талантливым, подающим большие надежды. Однако в полубогемном обществе бородатых живописцев и их легкомысленных полуодетых подружек она выглядела как белая ворона, затесавшаяся в стаю галок. Зоэ Коривалл, несомненно, являлась леди -- по происхождению, воспитанию и образу жизни. На следующий день Блейд, справившись в картотеке, без труда выяснил, что ее семья относится если не к высшим слоям британской элиты, то, во всяком случае, к вполне респектабельному кругу. Зоэ напомнила ему Мод Синглер, его первую женщину, первую любовь -- однако в более юном и соблазнительном издании. Она была такой же белокожей, изящной, стройной, только с темными волосами и глазами цвета обсидиана. Не красавица, но чрезвычайно привлекательная девушка лет двадцати пяти, неглупая, милая, умеющая себя держать. Впоследствии, при более близком знакомстве, Блейд выяснил, что она обладает твердым характером и весьма высокими нравственными принципами -- правда, не устоявшими под натиском его мужского обаяния. Словом, она могла бы стать идеальной спутницей жизни, если б не одно обстоятельство: Зоэ желала, чтобы ее супруг находился при ней. Мужчина, который исчезает неожиданно на дни -- или недели -- и возвращается с простреленным плечом или свежим шрамом в боку от удара ножа, ее решительно не устраивал. Их связь длилась уже больше года, когда Блейд начал работать в проекте "Измерение Икс". Безусловно, это сказалось на их отношениях, он был сильно увлечен открывшимися перспективами, тем удивительным и необычайным, что приносили странствия в иных мирах, в реальностях, так похожих и не похожих на родную Землю. Каждая из этих экспедиций обещала новые приключения, новые дороги, чаровала ярким и заманчивым бытием, дарила встречи с друзьями и врагами -- и, разумеется, с женщинами. Юная неистовая Талин, альбийская принцесса, нежная и хрупкая Лали Мей, похожая на нефритовую статуэтку, красавица Гралия, бесстрашная амазонка из Меотиды, Аквия, снежная королева из Берглиона... Конечно, Блейд ничего не говорил Зоэ о них, о новых возлюбленных, пребывавших где-то за гранью земной реальности, но она чувствовала, ощущала тем безошибочным женским чутьем, что сердце его разрывается на части. Возможно, она смирилась бы и с его таинственными отлучками, и с оскорбительной неопределенностью собственного положения, но делить любимого мужчину с другими... Нет, это было не для нее! Наконец наступил разрыв -- в те дни, когда Блейд готовился к пятому путешествию, в Тарн. Зоэ ушла, ушла навсегда, покинула его, вырвала из сердца, из памяти... Двенадцать лет прошло с тех пор -- срок, равный жизни! Десяти жизням, если вспомнить, где он побывал! Он ушел в Тарн, затем -- в Катраз и Кархайм, наступила осень семьдесят первого, преддверие восьмой экспедиции, в Сарму, когда ему снова довелось увидеться с Зоэ. Она собралась замуж -- вероятно, не по любви. Ее избранник, Реджинальд Смит-Эванс, был весьма бесцветной личностью; главным его достоинством являлись отцовская фирма и отцовские капиталы. Тем не менее Зоэ устроила свою судьбу, став, как и положено девушке из добропорядочной семьи, замужней дамой. Вряд ли она была счастлива в браке, хотя, Реджинальд в ней души не чаял и явно находился под каблуком у своей молодой супруги. Года через три Блейд попытался восстановить отношения. По наведенным справкам, миссис Смит-Эванс была бездетной и большую часть своего времени уделяла работе. Постепенно она становилась известным мастером; в газетах сообщалось о пяти или шести ее персональных выставках, и отзывы критиков выглядели весьма хвалебными. Блейд не посетил ни одной. Он боялся вновь увидеть Зоэ, хотя от этого свидания их жизнь могла решительно перемениться, в конце концов, они оба еще не перешагнули рубеж молодости -- ему еще не стукнуло сорока, ей было едва за тридцать. Наконец он не выдержал и позвонил. Казалось, Зоэ искренне рада; он чувствовал, как дрожит ее голос, когда они уславливались о встрече. Словно растаяли, испарились, исчезли четыре года разлуки! Он вспоминал их последнюю ночь в дорсетском коттедже -- не резкие слова, сказанные ею, а аромат нежной кожи и прядь темных волос, что скользила по его щеке... Все еще можно было вернуть! Тепло, нежность и ласковый взгляд темных глаз, снившихся ему ночами... Да, все еще можно было вернуть, но он не пошел на то свидание. Вместо этого ему пришлось срочно отправляться в Азалту, потом -- в Таллах, Иглстаз, Бреггу, Киртан... Он уже не вспоминал о Зоэ, вернее, вспоминал, но так же, как о Мод Синглер и других своих женщинах -- с легкой ностальгической грустью о прошедшем и безвозвратном. Еще раз Блейд испытал острую тоску по ней, когда во время девятнадцатого странствия очутился в Зазеркалье -- мире, который почти во всем был подобен Земле. Там тоже на берегах Темзы стоял Лондон -- такой же огромный и торжественно-мрачный, как в его родной реальности; он ходил по знакомым улицам, заглядывал в знакомые окна, открывал знакомые двери, встречался со знакомыми людьми, аналогами тех, что остались дома... Среди них была и Зоэ -- пока еще Зоэ Коривалл, лет на шесть или семь моложе женщины, носившей в его мире фамилию Смит-Эванс. Но там, в Зазеркалье, был и Ричард Блейд! Его двойник, влюбленный в Зоэ! И Ричард Блейд, Блейд-странник, ушел. Собственно, он и не мог остаться; та Англия и тот Лондон не являлись его Англией и его Лондоном. И та Зоэ не была девушкой, с которой он когда-то проводил счастливые часы на заросшем боярышником карнизе, нависавшем над узкой полоской пляжа. Но все возвращается на круги своя, и теперь Зоэ, юная и прекрасная Зоэ Коривалл, вновь стояла перед ним, в белом воздушном платье, так гармонировавшем с ее матовой нежной кожей. * * * -- Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась... Зоэ! Зоэ? Нет, не она... Эта девушка была похожа на Зоэ Коривалл, но в лице ее, прелестном и оживленном, угадывались черточки альбийки Талин и мейдаки Зулькии из Тарна. И она казалась выше, сильнее и крепче! Блейд мог бы поклясться, что леди Миклана, сестра его гостеприимного хозяина, позаимствовала тело у амазонки Гралии, ее плоть была такой же литой, тренированной и гибкой, а ладонь с длинными изящными пальцами словно бы только что покинула рукоять меча. Справившись с замешательством, он поклонился. Миклана неожиданно шагнула вперед, обняла брата, поцеловала, потом странник ощутил ее губы на своей щеке. -- С возвращением, сестричка, -- сказал Майк, покосившись на гостя. -- Ну, как? -- девушка отступила на пару шагов, сделала пируэт, подол легкого платья взлетел, обнажив стройные ноги. -- Великолепно! -- Блейд улыбнулся. -- Но и прежний вариант был неплох, совсем неплох! -- Этим, -- ее руки скользнули по щекам, шее и груди, -- я обязана тебе, досточтимый сэр! И ты будешь вознагражден! Ее взгляд красноречивее слов говорил, какой будет эта награда. Блейд снова поклонился. -- От тебя я приму любые дары, но об одном снисхождении прошу уже сейчас. -- Каком же? -- она округлила глаза. -- Не называй меня досточтимым сэром! -- О! Я думала, это тебе понравится... Ведь вы с Майком обращаетесь так друг к другу. -- Мы с Майком шутим. На моей родине досточтимый сэр -- мужчина в том возрасте, когда интерес к женщинам сходит на нет. Мне будет приятно, если ты станешь называть меня Диком... Болтая и смеясь, они прошли мимо кустов с лиловыми розами, обогнули пруд и направились к огромному дереву, под которым Блейд и Майк обычно вкушали послеобеденный отдых. Словно по мановению волшебной палочки из воздуха возникло третье кресло, а на столике -- бокалы и хрустальный графин с вином. Такого странник еще тут не видел -- эта жидкость отливала изумрудным блеском, и в ней вскипали крошечные пузырьки. Графин приподнялся, вино хлынуло в бокалы, и над лужайкой поплыл тонкий приятный аромат. Миклана захлопала в ладоши. -- Шантайя! Мое любимое! -- Разумеется, -- Майк полуобнял ее, усаживая в кресло. -- Сегодня ты, как говорят на родине сэра Блейда, царица бала! Бокалы соприкоснулись, зазвенели. Странник не знал, являлся ли обычай поднимать тосты исконно уренирским, или Кармайктолл подсмотрел его -- как и многое другое -- в воспоминаниях своего гостя; как бы то ни было, эта традиция пришлась весьма кстати. Они принялись болтать -- о том, о сем, попивая ароматное вино, безотчетно улыбаясь, как люди, встретившиеся после недолгой разлуки. Миклана щебетала, словно птичка, иногда, вскочив, она принималась кружиться по лужайке, перегнувшись в тонкой талии, вытягивая гибкие руки. Теперь Блейд заметил, что волосы у нее чуть отливают рыжинкой, а глаза не темные, как у Зоэ, а глубокого янтарного оттенка, немного иным был и абрис лица, более вытянутого, с мягко очерченными скулами и маленьким решительным подбородком. После одной из этих демонстраций, когда девушка, закружившись, почти упала в кресло, Майк заметил. -- Тебе надо поберечь такую красоту, сестренка. Ну, хотя бы десять или двадцать лет... Будет жаль, если эта плоть сгинет в каком-нибудь из резерватов. Миклана легкомысленно повела плечиками. -- А! Все измерено, взвешено и записано в машине Лоторма. Случись что, я снова проскользну к тебе, братец, и через день буду танцевать на этой лужайке. -- И все же, все же... -- Майк наморщил лоб. -- Мне представляется кощунством, что такое совершенное творение разорвут на части хищные и неразумные существа... лика или эстара... -- Ну, эстара вовсе не такие уж глупые! -- возразила девушка. -- Они жестокие, кровожадные и очень не любят чужаков, но их нельзя считать примитивными существами. Вот потому-то до сих пор никто и не смог пересечь их земли! -- Миклана на миг задумалась, вздохнула, и ее чистый лоб пересекла морщинка. -- В последний раз мы добрались до самой середины материка... и тут они нас поймали... -- Мы? Блейд вопросительно приподнял бровь. -- Мы. Я ведь шла не одна... Пятеро мужчин, три женщины... целая команда... Мы шли и прятались, прятались и шли... и так -- больше сотни дней. -- Сто дней! -- странник был поражен. -- Да. Слорам, их резерват, очень велик... -- Миклана на секунду задумалась. -- В привычных тебе мерах, шесть тысяч миль с юга на север и почти столько же -- с запада на восток. Блейд кивнул головой, размышляя. -- Как ты сказала... Шли и прятались, прятались и шли... Удивительно! -- Почему? -- Не хватает еще одного слова! Я понимаю, шли и прятались... Но почему не сражались? Девушка рассмеялась. -- Человеку с ними не справиться. Дик! Даже такому драчуну, как ты! -- Она ласково взъерошила ему волосы. -- По условиям игры, мы почти ничего не берем с собой... так, одежда, пища и все... И это правильно! Какой был бы смысл в наших походах, если б мы просто перестреляли эстара или обратили их в прах, призвав на помощь Уренов? Это выглядело бы жестоко и несправедливо! -- Но там, внутри резервата, можно использовать местное оружие? -- спросил Блейд. -- Камень или палку? -- Камень? Хотела бы я полюбоваться на камень, которым можно их остановить! -- Миклана повернулась к брату. -- Я вижу, ты не показывал Дику эстара? -- Нет, -- Майк покачал головой. -- Не хотел его пугать на ночь, а днем... днем мне было бы неприятно, если б гость лишился аппетита. -- У меня крепкие нервы, -- заметил странник и подмигнул Миклане. -- Показывай! -- Ну, если ты настаиваешь... На лужайке перед ними возникло огромное существо. Голова и лицо человека, борода, буйная грива волос, горящие яростью глаза, толстые губы, оттопыренные выступающими клыками... Широченные плечи, пятипалые мускулистые руки, торс, словно литой из бронзы, кожаный пояс, к которому подвешена тяжелая дубинка... Гладкая блестящая шкура, могучий круп, длинные сильные ноги с копытами... От этого создания веяло чудовищной первобытной мощью, неистовством природной стихии; казалось, его породили бескрайние степи и леса, гранитные утесы и штормовой ветер. Блейд встал, направился к застывшей фигуре и обошел ее кругом, рассматривая со всех сторон. Кожаный пояс на талии эстара пришелся на уровне плеча странника, а огромная голова торчала где-то вверху, еще в добрых трех футах. Весила эта тварь не меньше полутонны. -- Как, впечатляет? Это работа Саны... полное сходство с оригиналом и масштаб один к одному, -- Майк ухмыльнулся. -- Если не ошибаюсь, в вашем фольклоре, сэр Блейд, есть что-то похожее? -- Да. Один из древних народов моей планеты придумал таких существ... или почти таких... Сказочные монстры, люди-кони... У нас они называются кентаврами. -- Здесь это не сказки, а суровая реальность. -- Майк прищелкнул пальцами, и эстара, застывший в полубеге-полупрыжке, начал медленно поворачиваться, словно стоял на круге карусели. -- Очень сильные и быстрые существа, обитающие при пониженной силе тяжести... очень неприветливые, приверженцы весьма кровожадных культов... абсолютно неконтактны, хотя владеют примитивной речью, пользуются огнем и оружием... живут около тридцати лет, быстро взрослеют... млекопитающие, подобно человеку... Блейд взмахнул рукой, прервав эту лекцию. -- Чем же они занимаются в этом своем Слораме? -- Чем? -- Майк посмотрел на сестру. -- Едят незадачливых путников, я полагаю. Миклана сердито фыркнула. -- Вовсе нет! То есть, конечно, да... -- она сбавила тон. -- Но путники им попадаются не каждый день, так что основное занятие эстара -- охота. Они степные охотники, Дик. И бегают, как сказал Майк, очень быстро. Слорам -- это сплошные степи, и если эстара заметят тебя, то от погони не уйдешь... -- Девушка помолчала. -- Вот почему мы шли и прятались, прятались и шли... С этими чудищами не посражаешься. -- Разве? -- странник отступил на несколько шагов и уставился в дикое и грозное лицо кентавра. -- Согласен, этот парень выглядит устрашающе... Клыки, мышцы, копыта и дубинка впридачу... Сила и скорость! Главное -- скорость! -- Он покачал головой. -- И все же я бы потягался с ним, будь у меня четыре ноги... Кармайктолл расхохотался, но очаровательное личико Микланы осталось серьезным. Девушка медленно перевела взгляд с Блейда на могучую фигуру эстара, потом ее глаза вновь обратились к страннику. -- Значит, Дик, ты готов потягаться с ним, если получишь четыре ноги? -- заметила она. -- Что ж, по-моему, это отличная идея! * * * -- Интересная задачка, -- сказал Лоторм, прикрывая глаза. Он откинулся на спинку кресла, машинально оправил воротник своей серебристой блузы и повторил: -- Интересная задачка! Хотя в техническом отношении я не вижу в ней ничего сложного. -- Меня больше волнуют моральные аспекты проблемы, -- Сана изящным жестом смахнула со лба прядь волос. -- Можно ли считать, что Слорам действительно преодолен кем-то из наших, если путник принял обличье обитателя Слорама? Мне это представляется неспортивным! Миклана вспыхнула. -- Но я-то отправлюсь туда в своем собственном теле! -- Однако к твоим услугам всегда будут четыре ноги, пара крепких рук и дубинка, моя дорогая! Они принялись было спорить, но тут Кродат Сарагга простер над столом длинную руку и прервал женщин: -- Я полагаю, спортивные дела здесь не при чем. Вернее, они нас не касаются. Пусть приятели и приятельницы нашей милой Микланы решают, засчитать ли ей победу над Слорамом или нет. Нам же будет доставлена любопытнейшая информация, причем из первых рук, -- он сделал паузу, обвел многозначительным взглядом собеседников и продолжил. -- Вспомните, что мы знаем об эстара, живущих рядом с нами уже тысячи лет? По сути дела, ничего! -- Ну, по-моему, ты несколько утрируешь, Крод, -- пробасил великан Ройни. -- Мы знаем, как они живут и чем занимаются, мы в деталях представляем их физиологию, мы... -- Это первичная информация, неполная, отрывочная и малоинтересная, -- философ небрежно помахал рукой. -- Да, нам известно, что эстара живут в пещерах, что отрыты в склонах холмов, либо в хижинах и шалашах из шкур; что эстара охотятся на степных зверей, таких же страшных и диких, как они сами; что в Слораме существует множество враждующих друг с другом племен; что наши четырехногие поклоняются демонам, весьма кровожадным и падким до плоти путешественников с других континентов. Ну и что? -- Взгляд Сарагги скользнул по раскрасневшимся лицам женщин, миновал Майка, Блейда и Лоторма и уперся в Ройни ок'Дорана. -- Ну и что, я вас спрашиваю? Какой смысл в этих сведениях? Нас-то должно интересовать совсем другое! -- А именно? -- Ройни, оперевшись локтями о стол, утвердил подбородок на могучих кулаках. -- Что бы ты хотел знать, Крод? -- Ну, например, почему эстара так агрессивны... почему они не желают вступать в контакт с нами -- разве что в гастрономическом аспекте... почему они, несмотря на несомненные признаки разума, остановились в развитии... И, наконец, их религия! -- Сарагга, словно призывая к вниманию, потряс сжатым кулаком. -- Их религия, друзья мои! Это загадка! Насколько мне известно, в ней начисто отсутствует понятие добра! Наступило молчание. Казалось, все собравшиеся за круглым столом, накрытым посреди поляны фей, очаровательного творения Саны, раздумывают над вопросами Сарагги. Блейд давно уже заметил, что пятеро исследователей предпочитают собираться именно здесь, среди затейливых фонтанов и плеска водяных струй, а не в сосновой роще философа и не в жилище Майка. О крепости Ройни, заваленной каменными глыбами, и белом цилиндре Лоторма и речи быть не могло, эти места хорошо подходили для работы, но не для дружеских встреч. Сегодня же они собрались именно на такую встречу, вернее говоря, на пир в честь возвращения Микланы. Впрочем, вино и обильное угощение не помешало коснуться и деловых вопросов -- предстоящей экспедиции в Слорам. То, что ему предстоит очутиться там в облике кентавра, Блейда отнюдь не смущало, после чудесного явления Микланы он испытывал полное доверие к уренирской науке вообще и к мастерству инженера Лоторма в частности. Если уж ему удалось создать такое обольстительное вместилище для сознания и души сестрицы Майка, то не подлежало сомнению, что кентавра он слепит на славу! К тому же тело, данное страннику от природы, никуда не пропадет, не исчезнет; оно будет дожидаться хозяина в лаборатории Лоторма, как сброшенная на время одежда. Глубоко вздохнув, Блейд поднял глаза вверх, к высокому куполу, на котором уже начали загораться звезды. Он испытывал глубокое умиротворение; вид звездного неба, плеск фонтанов и аромат цветов сулили покой, томные взгляды Микланы обещали еще одну бурную ночь, столь же приятную, как и две предыдущих, а впереди его ожидало приключение. В очередной раз странник поразился мудрости уренирцев, которым удалось сочетать в своем мире все, о чем только мечталось человеку: покой и риск, благоденствие и опасность, любовь, странствия, приятные труды и долгую жизнь, заключительным аккордом коей становилось слияние с божеством. Да, это был истинный рай! Затянувшееся молчание нарушил Кармайктолл. -- Наш друг Сарагга со свойственной ему мудростью заглянул в корень проблемы, -- заметил он. -- Действительно, мы не имеем ответов на перечисленные им вопросы. Мы могли бы попросить одного из Уренов провести ментаскопирование эстара, но мне представляется, что это был бы слишком легкий способ решения проблемы. Разумеется, мысленное слияние с четырехногими может дать ценную информацию, но взгляд со стороны и наблюдения, сделанные сэром Блейдом, не менее важны и интересны. Мне кажется... -- Не забудь, что я тоже умею наблюдать! -- напомнила Миклана. -- Конечно, конечно, моя радость! -- Майк усмехнулся. -- Я только хотел подчеркнуть, что наш гость -- очень опытный наблюдатель. Не всякий из твоих друзей может похвастать тем, что ознакомился с десятком резерватов, а сэр Блейд побывал в двадцати пяти мирах! Он великий странник, и я без боязни передаю тебя под защиту его могучих рук... -- И ног, -- подсказала Сана. Очаровательная подруга Блейда внезапно хлопнула себя ладошкой по лбу. -- Руки, ноги -- это все прекрасно, -- заявила она, -- но есть кое-что столь же существенное. Девушка звонко прищелкнула пальцами, и ближайший фонтан закрыла массивная фигура эстара -- то самое изображение, которое Майк уже демонстрировал Блейду. Как и в первый раз, видение медленно вращалось на незримой подставке, позволяя рассмотреть то мощный круп, то не менее могучую грудь, выпуклые бока и гриву всклокоченных волос. Миклана с пристальным вниманием вглядывалась в четырехногое существо. Наконец она сморщила носик и покачала головой. -- Нет, так дело не пойдет! Это никуда не годится! -- Что, детка! -- Майк повернулся к сестре. -- Что тебя не устраивает? Масть? Или клыки? Но мы же договорились, что у сэра Блейда будут самые обычные зубы... -- При чем тут масть и зубы? -- Миклана пожала плечиками. -- Я говорю о... о... -- она выразительно покосилась на брюхо кентавра, на заднюю его часть, полускрытую массивными ляжками. С полминуты собравшиеся за столом обменивались недоуменными взглядами; первой сообразила Сана. Хихикнув, она поднялась, обошла вокруг изображения кентавра, заглядывая ему под брюхо, потом метнула насмешливый взгляд на подружку Блейда. -- Ну, милая моя, нельзя же иметь все сразу! Либо польза, либо удовольствие! -- А почему бы и не то, и не другое? -- глаза Микланы с надеждой обратились к Лоторму. Тот, в свою очередь, поднялся и осмотрел половые органы кентавра. Они отличались не только чудовищной величиной, но и крайне неудобным расположением -- с точки зрения гомо сапиенс, разумеется. Покачивая головой, инженер что-то пробормотал под нос; вид у него был весьма неуверенный. Вернувшись на место, он еще раз смерил эстара долгим пристальным взглядом и сказал: -- Работа усложняется. Это уже не просто интересная задачка, а целая проблема! И я отнюдь не уверен, что у нее есть решение. Миклана, словно ласковая кошечка, приникла к его плечу. Ну, Лоторм... Такой кудесник, как ты... -- Ах, моя дорогая, я все же не в силах творить чудеса! Видишь ли, в живом организме все взаимосвязано, и в частности -- функции и местоположение органов. У эстара в человеческом торсе находятся первое сердце и легочный мешок, мощнейший агрегат, вчетверо больше наших легких, способный насытить кислородом все его огромное тело. Что касается второго, вспомогательного сердца, желудка и прочего -- в том числе, и того, что тебя интересует это добро расположено в теле коня. Все четко, все функционально, все создано и выверено природой и отлично работает... Но попробуй поменять местами сердце с печенью! Ты получишь конструкцию, которая может жить только на лабораторном столе, но никак не мчаться по степи с умопомрачительной скоростью! Это будет мертворожденный ублюдок, а не самодостаточное существо! -- Истинный мастер не только копирует природу, но и исправляет ее! -- с пафосом заявила Миклана. -- А ты, Лоторм, настоящий мастер! -- Но, девочка моя, ты требуешь невозможного! -- биоинженер казался смущенным. -- Я не представляю, как... -- Подожди, Торм, -- Майк быстрым жестом коснулся его руки. -- Наш гость, он вежливо склонил голову в сторону Блейда, -- рассказывал мне, что на его родине знакомы с эстара. Разумеется, в реальности там не было подобных существ; их измыслила фантазия древних. Так вот, эти создания, эти кентавры... -- Майк помедлил, будто бы подыскивая слова, -- они были способны любить обыкновенных женщин? И как им это удавалось? Блейд кивнул, припомнив свалку, устроенную кентаврами и лапифами на свадьбе Пирифоя с Гипподамией. Кажется, там люди-кони хотели похитить женщин? А зачем им женщины, если они не знали, как с ними обращаться? Несомненно, в греческой мифологии этот вопрос был разрешен. -- Если мне не изменяет память, -- произнес странник, -- наши земные кентавры были оборудованы всем, чем полагается, и их репродуктивные органы находились там же, где у нас с вами. -- У нас с вами они находятся между ног, -- с некоторым раздражением напомнил Лоторм. -- Ну, в данном случае мы имеем целых две пары, -- возразил Блейд. -- И совсем не обязательно использовать задние. -- Ты так думаешь? -- Лоторм с иронией воззрился на него. -- Вспомни о почках и мочевом пузыре! У эстара, как и у нас, они расположены за желудком, а не перед ним! Или ты хочешь, чтобы я устроил трубопровод для перегонки жидких отходов вдоль всего лошадиного туловища, от задних ног к передним? Для этого нужен насос, что-то вроде третьего сердца... Хотя, если разделить мочеиспускательную и половую функции... -- он погрузился в напряженные раздумья. -- Так или иначе, вопрос должен быть решен, -- безапелляционно заявила Миклана, -- И я хочу, чтобы мой эстара, -- она ласково взъерошила волосы Блейда, -- был самым сильным, самым быстрым и могучим во всем Слораме! И еще я хочу... -- Ах, моя дорогая, только не требуй, чтобы я снабдил его еще и крыльями! -- несчастный Лоторм сморщился, как от зубной боли. -- Крыльями... крыльями... хм-м... -- протянула девушка. -- Нет, крыльев не надо... они нам будут только мешать... А вот третье сердце -- это неплохо! Совсем неплохо! -- Но куда же я его помещу?! -- инженер, кажется, начал паниковать. -- Как куда? -- Миклана подняла тонкие брови. -- Если ты надлежащим образом используешь пространство между передними ногами, то в районе задних как раз освободится место! Издав стон, Лоторм закрыл глаза и обмяк в кресле. Ройни, с озабоченным лицом плеснув в чашу изумрудного шантайя, поднес к самому носу инженера; тот машинально выпил. -- Знаешь, детка, -- произнес Майк, поворачиваясь к сестре, -- я бы советовал тебе чуть снизить требования. Иначе у Торма начнется нервный припадок. -- Ну, хорошо, хорошо... -- девушка улыбнулась и потрепала Лоторма по плечу. -- Прости, Торм, что-то я сегодня раскапризничалась... -- Твой день, Миклана, твой праздник, -- слабо пробормотал инженер. -- А! Значит, мы договорились насчет трех сердец? И всего остального? Лоторм слабо кивнул. * * * Огромное мощное тело медленно поворачивалось в воздухе, оставаясь в фокусе полусферического экрана. От него тянулись невесомые прозрачные лучи света -- словно нити волшебной пряжи, из которой было соткано изображение эстара. На протяжении нескольких часов Ричард Блейд наблюдал, как формируется скелет его будущего носителя, как меж изогнутых прочных ребер возникают органы, как они меняются местами, как белый костяк облекается мышцами и кожей. Теперь перед ним парил гигантский вороной жеребец, титанический конь, над которым возвышался торс человека -- его собственное тело, будто бы срезанное на уровне ягодиц. Глядеть на это было страшно, и в то же время небывалое зрелище словно заколдовало странника. Он знал, что где-то внизу, в подземной камере цилиндрической башни Лоторма, непостижимый плазменный мозг просчитывал каждую деталь, каждую мелочь творимого организма. Там оценивалась его жизнеспособность, его сила, его гибкость и быстрота; там рассчитывалась прочность костей, мощь мышц и легких, скорость нервных реакций, пигментация кожи, цвет глаз... Все, все -- до последнего волоска! Ибо это существо, несмотря на внешнее сходство, не являлось эстара; это была некая новая конструкция, в которую воплощались сумбурные фантазии Микланы. Судя по виду Лоторма, дела шли на лад. Биоинженеру удалось разместить три сердца и все прочее, на чем настаивала подружка Блейда, в нужных местах; теперь он, наблюдая, как плазменный компьютер шлифует последние штрихи, иногда подавал ему короткую команду. Черты лица уже приобрели полное сходство с заказчиком -- если не считать того, что глаза казались мертвыми, заставшими и бессмысленными. Сейчас дорабатывались ноги -- с могучими бабками, вдвое толще, чем у земных лошадей, и огромными твердыми копытами, каждое -- с ладонь Блейда. -- Ну, как? -- Лоторм повернулся к нему. -- Впечатляет... Я все еще не могу поверить, что через день окажусь в этом... в этом... -- странник не находил слов. -- Окажешься, -- успокоил его инженер. -- Именно в этом! Откровенно говоря, я даже немного завидую тебе. Ты совершишь увлекательное путешествие с прелестной девушкой! -- Но что мешает тебе самому... -- начал Блейд, но Лоторм усмехнулся и махнул рукой. -- Нет. -- Он на миг отвел глаза от экрана и задумчиво посмотрел на Блейда. -- Помнишь, ты как-то заметил, что тебя поражает разнообразие наших жилищ и городов? Города в пещерах, города на скалах, надводные и подводные, маленькие, с домами из дерева и камня, и огромные, с башнями, шпилями, пирамидами... Так вот, в этом заключается частица нашей древней мудрости, Блейд. Мир должен быть разнообразным! Ибо разнообразие дарит радость жизни. Это -- закон; и проистекает он из различий между людьми. -- Различий? -- странник нахмурился, пытаясь уловить мысль. -- Я не заметил каких-либо различий в вашем обществе. У всех равные права и... -- Я говорю не о правах, не о сословиях, которых у нас не существует. Люди разные сами по себе. Одному отпущено больше ума, другому -- чувства, третьему -- телесной или духовной красоты, четвертому -- непоседливости, тяга к опасному и неизведанному... Кроме того, -- Лоторм улыбнулся, -- есть женщины и мужчины, дети и подростки, люди совсем молодые и умудренные жизнью... Они все разные, Блейд, и всем им нужно что-то свое, особенное! Понимаешь? Ты -- искатель приключений, и у тебя хватит силы и мужества, чтобы одушевить эту боевую машину, -- он кивнул на медленно вращавшееся в воздухе тело. -- Я же -- конструктор, инженер и изрядный домосед, по правде говоря... Конечно, я бы смог натянуть на себя эту плоть, но от этого я не стану подобен эстара, я не сумею перебить палицей хребет врагу, умчаться от погони, выскочить с диким воплем из засады... -- Ты в этом уверен? -- спросил Блейд. -- Абсолютно! Твой дух и мой -- разные, отличные. Это не значит, что один из нас лучше другого, ибо не существует шкалы, в которой можно было бы сравнить смелость и ум, чувство юмора и способность к глубоким переживаниям, верность долгу и любовь к знаниям... Мы просто разные, Блейд, -- и, если вдуматься, это прекрасно! -- Это ваша уренирская мудрость? -- Ее часть, крохотная частичка, друг мой. Странник склонил голову, размышляя над сказанным, и вдруг удивительное ощущение охватило его, он понял, что может увезти из Уренира на Землю, какое знание будет позволено ему забрать с собой. Наконец-то он сумел сформулировать вопрос -- тот главный вопрос, который пытались разрешить в его родном мире с тех самых пор, как человек осознал себя мыслящим существом, живым, чувствующим, страдающим... Возможно, его стоило бы задать философу Кродату Сарагге, но Блейду почему-то казалось, что любой обитатель Большой Сферы даст ему ответ. -- Скажи, -- он шагнул к Лоторму, коснулся рукава его серебристой блузы, -- в чем вы видите назначение и смысл жизни? Не божественного существования Уренов, не жизни вообще, а обычной, человеческой? -- Это же так просто, Блейд, -- инженер усмехнулся. -- Счастье как результат удовлетворения всех желаний, вот и все. Иного смысла у человеческой жизни не было и нет. -- Всех желаний? Абсолютно всех? -- Разумеется. -- Но если эти желания разрушительны и гнусны? Лоторм высоко поднял брови -- Если желания человека разрушительны и гнусны, друг мой, то это не человек. Просто полуразумное животное. Вот такое. И он протянул руку к огромному телу кентавра. Глава 7 -- Совещание закончено! Все свободны! Отодвинув кресло, Дж. поднялся. Чуть ссутулившись и повернув голову, он наблюдал, как начальники подразделений покидают его кабинет. Уже не его! И кресло, о спинку которого он машинально оперся рукой, не было тем самим, с резной ореховой спинкой, в котором он отсидел тридцать лет. И стол, обширный стол, с целой батареей телефонов, с сейфом, вделанным в одну из массивных тумб, с ящиком для трубок и табака и с другими ящиками, полными секретных, особо секретных и сверхсекретных документов, уже принадлежал не ему. Лицо бывшего шефа отдела МИ6А, сухое, с кожей, покрытой старческими пигментными пятнами, было, однако, спокойным. Он посадил в свое кресло того, кого хотел в нем видеть, и это являлось закономерным итогом и всей его долгой службы, и последних пятнадцати лет, отданных проекту "Измерение Икс". Сколько раз он его проклинал, сколько нервов потратил на бесконечные споры с покойным Лейтоном! Разумеется, о дорогих усопших ничего, кроме хорошего, но... Но его светлость быт временами крутоват, весьма крутоват! И безбожно эксплуатировал Дика! Но теперь с этим покончено, почти покончено. Месяц-другой, еще одна последняя экспедиция, и Ричард уже не формально, как сегодня, а фактически примет власть. Конечно, кресло шефа МИ6А не самое уютное на свете, но если вспомнить о местах, где он побывал, то этот кабинет покажется раем! Наконец-то Дик будет в безопасности... в относительной безопасности, за толстыми стенами старинного особняка, в огромном городе, в Англии, на Земле... Блейд деликатно кашлянул, прервав размышления старика. -- Официальная часть закончена, сэр, и мне бы хотелось, чтобы вы заняли свое обычное место, -- он похлопал ладонью по кожаной обивке кресла с прямой ореховой спинкой. -- Как скажешь. Дик. Теперь ты тут хозяин. Тем не менее Дж. обошел вокруг стола и опустился на свое привычное место. Его преемник, покопавшись в баре, извлек бутылку коньяка и две рюмки. -- Выпьем, мой мальчик, -- Дж. поднял рюмку с янтарным напитком, рассматривая ее на свет. -- Выпьем за то, чтобы ты просидел на этом месте не меньше меня. Странник кивнул и выплеснул коньяк в рот, изо всех сил стараясь не показать, как ужасает его подобная перспектива. Он уже чувствовал, как прирастает к этому проклятому креслу, к этим телефонам и столу, основательная массивность которого словно символизировала новый пост, свалившийся Блейду на шею. Только что состоялось его официальное представление в качестве начальника спецотдела МИ6А -- событие, ни для кого не являвшееся тайной, -- и он ощущал вполне понятную грусть. Заканчивалась молодость, наступала зрелость, синоним старости... Собственно, подумал он, молодость закончилась уже давно, когда за плечами остался сорокалетний рубеж. Да и в тридцать пять или тридцать восемь нельзя считать человека особенно молодым... Тем не менее он был молод, ибо отсчитывал свой возраст не прожитыми годами, а странствиями; и пока его одиссеи не подошли к концу, пока он мог держать в руках боевой топор или винтовку, молодость оставалась с ним. Но теперь она подходила к концу; еще одна экспедиция, и генерал Ричард Блейд, начальник, окончательно сменит полковника Ричарда Блейда, агента и странника. -- У тебя грустное лицо, Дик, -- произнес Дж. -- О чем ты думаешь? -- 06 осени, сэр, о хмурой осени... Старый разведчик улыбнулся. -- Ну, Ричард, что же тогда говорить мне? -- Он посмотрел на свои руки с узловатыми старческими венами, провел ладонью по пергаментной коже подбородка. -- Ты думай об осени, думай, в этом нет ничего плохого, и такие мысли в определенном возрасте приходят ко всем... Но думай об осени золотой, щедрой! Не сезоне увядания, а времени сбора плодов! Эта твоя изобильная осень продлится долго, достаточно долго... и в конце ее придет смирение с тем, что после осени наступает зима. -- Дж. помолчал и снова усмехнулся. -- Поверь мне, все так и будет. Я сам это пережил. Кивнув, Блейд повернулся к окну. Темнело; декабрьский ветер кружил в воздухе снежинки, гонял по мостовым бурые листья, завывал в водосточных трубах, метался в вышине, старательно задергивая небеса пеленой туч. Очертания зданий на другой стороне улицы расплывались, тонули в полумраке, постепенно превращаясь в неясную зубчатую стену, лишь кое-где прорезанную яркими прямоугольниками окон -- то золотисто-желтых, то белосиневатых. Машины скользили по мостовой словно призраки с огненными глазами, все одинаково серые в сгущавшихся сумерках -- огромные жуки, торопливо снующие взад и вперед среди лабиринта каменных стен. -- Мрачная картина, не так ли? -- заметил Дж., проследив взгляд Блейда. -- Декабрь -- не лучшее время в Лондоне, но это еще не твой декабрь, Дик... И я надеюсь, что там, куда ты попадешь, будет лето или хотя бы золотая осень. -- Он сделал паузу, затем поднялся и, шаркая ногами, подошел к окну. -- Нет, пусть там будет лето... и пусть оно никогда не кончается... Доброго пути, мой мальчик! * * * -- Доброго пути, сэр Блейд! Доброго пути, сестренка! -- Майк поднял руку в прощальном жесте. За его спиной сияли врата, на этот раз -- очень внушительных размеров, три на три ярда; в меньшие Блейд не сумел бы пролезть. Он тоже помахал рукой, потом резко отвернулся, переходя с шага на мерную иноходь. Миклана, ухватившись за широкий пояс, прижималась к его спине, и Блейд сквозь тонкую ткань комбинезона чувствовал ее острые напряженные груди. Сейчас ему казалось, что Большая Сфера Уренира, и без того бескрайняя, словно раздвинулась, стала еще больше и просторнее, еще шире, еще ярче. Иного и быть не могло; ведь существо, созданное неподражаемым искусством Лоторма, было на добрый ярд выше прежнего Ричарда Блейда. Перед ним простиралась степь, пересеченная вдали, на севере, какой-то багровой полоской. Он чувствовал необычайную легкость, кипучую силу, странное напряжение в мышцах -- словно лошадиная часть его тела повелевала совершить нечто естественное, привычное и совершенно необходимое. Минуту-другую он прислушивался к своим ощущениям -- как певец, который ловит нужную ноту и такт, чтобы слить свой голос с мощным звучанием оркестра. Здесь оркестром была сама степь; травы выводили партию скрипок и виолончелей, ветер дул в медные трубы, ручьи и речки откликались аккордами фортепиано, а два ярких солнца, повисших в небе, выглядели точно тарелки, грохочущий звук которых должен был вот-вот раскатиться над огромной оркестровой ямой. Да, Слорам, страна кентавров, встречала пришельца музыкой, но сам он чувствовал, что фальшивит, что-то делает не так. Внезапно Блейд догадался. Его движения! Они были совсем не такими, как требовала мелодия степи! Слишком медленными, слишком осторожными, словно он еще находился в благодатной и цивилизованной Синтоле, а не на краю необозримой степи! Надо бежать! Мчаться! Нестись сломя голову! Так повелевал ритм стремительной симфонии трав, вод, ветра и небесных светил! -- Держись! -- крикнул он девушке, переходя с ровной иноходи на бег. Миклана испуганно ойкнула за его спиной. Степь словно ринулась им навстречу. Мягко грохотали копыта, три могучих сердца бились в унисон, кровь стремительными толчками омывала каждую мышцу, каждую клеточку, прохладный воздух вливался в легкие, встречный бриз сушил испарину, зеленые стебли трав ласкали колени, гибкое женское тело прижималось к спине... Он мчался, как ураган, подгоняемый ветром и сам подобный ветру; сказочное существо, прекрасное, мощное, необоримое и стремительное. Он стелился над изумрудным ковром, разбрызгивал копытами хрустальные воды ручьев, взметал вверх песок и гальку на их берегах, черной молнией проскакивал по склонам пологих холмов; распластав хвост, вытянув вперед руки, гигантскими прыжками проносился над оврагами. Музыка степи все гремела и гремела у него в ушах, и теперь он был включен в этот огромный и звонкий оркестр. Мало того; он был в нем первой скрипкой и главным дирижером, он исполнял рокочущую партию ударных и дул во все трубы сразу; он бил в зеленую шкуру чудовищного барабана, простиравшегося под ногами. Сейчас он не чувствовал себя человеком; он превратился в коня, в существо, созданное для стремительного бега. И все же он был чем-то большим, чем конь! Более сильным, более подвижным, более умным... Он был... был... эстара! Кентавром, четырехногим разумным скакуном! Багровая лента впереди быстро приближалась, и Блейд вдруг понял, что всадница изо всех сил колотит его пятками по бокам. Он перешел с бега на шаг, и громовая мелодия степи стихла, позволив звучать слабому голосу человека. -- Ты с ума сошел, Дик! Мне страшно! Я не могла тебя дозваться! Странник протянул руку назад и похлопал Миклану по коленке. -- Что тебя напугало, детка? -- Ты! Разве ты не слышал, что я кричу? Разве можно так нестись? -- Не только можно, но и нужно. Здесь передвигаются только так. Придется тебе привыкать. -- Но, но... Он повернул голову, нашел ее горячие губы. Через минуту Миклана начала задыхаться и заколотила кулачком по его наплечнику. Блейд отпустил ее и усмехнулся. -- Забудь на время о Синтоле и Чантарском Взморье, моя красавица. Здесь другая страна, необузданная, дикая... и мы сами -- дикари. -- Мы -- цивилизованные люди, -- с достоинством возразила его подруга. -- В этих краях цивилизованные люди идут на корм эстара... -- Блейд огляделся. -- Кстати, где же они? -- Тут мы их не увидим. Они не любят побережья и соленой воды, и еще больше не любят натыкаться на стену силового купола. Погляди! -- привстав в стременах, Миклана вытянула вперед руку. -- Мы проскочили прибрежную равнину, а за ней тянется барьер красной травы... вон та полоса, что встает на севере... Дальше снова будет степь с холмами и рощами, и там-то и живут эстара. Странник неторопливо приближался к багровым зарослям. Удивительно, но получасовой бег во всю силу и пятнадцать-двадцать миль, оставшихся позади, совсем не утомили его; он с трудом подавлял желание вновь пуститься вскачь. Его груз -- Миклана и объемистый тюк, притороченный позади седла, -- казался легче перышка; не ощущал он и тяжести своего огромного тела. Впрочем, в Слораме, как и на родной планете эстара, была пониженная гравитация, а на силовом куполе, имитировавшем небо, сияли два солнца; ночью же там следовало ожидать явления великолепных созвездий. -- Далеко ли простираются эти заросли? -- спросил Блейд, кивая в сторону багряной полосы. Миклана призадумалась. -- Мы шли через них несколько дней, -- наконец сказала она. -- Мне кажется, не меньше десяти... хотя двигались мы быстро. -- Значит, две или три сотни миль. Мы одолеем их за один переход. -- О! Ты думаешь, что тебе удастся бежать с такой скоростью? -- Не сомневаюсь в этом. Лишь бы ты выдержала. Она повозилась сзади, поудобней устраиваясь в седле. -- Я выдержу. Только учти, среди этих красных трав встречаются хищники... страшные хищники, которых опасаются даже эстара. -- Как же вы с ними справлялись? -- Главное, не попадаться им на глаза. -- А запах? -- У нас бью с собой специальный репеллент... я и на этот раз взяла его. -- Нам он не понадобится, -- решительно заявил Блейд. -- Мне бы только раздобыть подходящую дубину... Ну, в крайнем случае сгодятся и копыта. Его копыта и в самом деле были страшным оружием -- огромные, с острыми краями, словно четыре молота из ороговевшей плоти. Теперь надо научиться использовать это оружие, подумал странник. Искусство рукопашного боя, которым он владел в совершенстве, будет не слишком полезным в случае стычки; все же карате рассчитано на людей, а не на четвероногих. Однако кое-что могло пригодиться. Например, удары ногами! Разумеется, бить надо в колено противника... но, если он подпрыгнет, то дотянется до живота, ребер и головы... если не запутается в собственных ногах... Размышляя на эту тему, Блейд приблизился к зарослям красной травы. Она тянулась непрерывной полосой на запад и восток, словно перерезав равнину багровым барьером двенадцатифутовой высоты. Стебли казались толщиной с палец и напоминали молодой бамбук; вероятно, они тоже были полыми. Узкие длинные листья охватывали их, словно кукурузный початок, наверху торчало нечто похожее на метелку. Если эта растительность такая же жесткая, как бамбук, мелькнуло в голове у Блейда, то пробираться сквозь нее будет нелегко. Впрочем, его опасения не оправдались. Стебли багровой травы были мягкими, но упругими, как резиновый шланг; он свободно проламывался сквозь заросли, и трава почти сразу же вставала за ним, скрывая следы. Отличное место, чтобы затаиться и поиграть в прятки! Правда, видимость тут не превышала пяти ярдов. -- Попробуем двигаться побыстрее? -- предложил Блейд. -- Попробуем. Только помни о хищниках, милый! Может быть, я достану этот репеллент? -- Не надо. Дай-ка мне лучше нож. Покопавшись в седельном вьюке, Миклана протянула ему нож -- единственное оружие, которое дозволялось взять с собой. Футовое лезвие напоминало маленький ятаган шириной в три пальца и изогнутый на конце; материал клинка походил на сталь, но Блейд знал, что эта штука -- не металлическая. Ройни ок'Доран, вручивший ему этот нож, перерубил им дюймовую полосу железа. Сунув клинок за пояс, Блейд перешел на бег. Под ногами шуршали высохшие стебли, красная трава расступалась перед ним, мягко оглаживала крутые бока, узкие листья щекотали руки. Его человечий торс был хорошо защищен, ибо и в своем новом полузверином обличье странник носил одежду или что-то вроде доспехов, принятых у эстара. Его плечи прикрывал наплечник из толстой кожи -- вернее, ее имитации, непроницаемой даже для стального острия; талию охватывал широкий ремень, доходивший до самых ребер. Впереди этот пояс треугольником спускался вниз, защищая живот и гениталии, и закреплялся на подпруге, державшей седло. Примерно так же выглядел и наряд эстара: наплечник или кожаная кираса да поясной ремень с кожаным потником, прикрывавшим конские бока и спину. Разумеется, то было боевое снаряжение; в мирные дни кентавры носили только пояса с сумками. -- Мы выдерживаем маршрут? -- спросил странник, полуобернувшись к спутнице; в этих зарослях он не видел почти ничего. -- Да, Дик, не беспокойся. Под этим силовым куполом все выглядит как на обычной планете. Солнца встают на востоке и заходят на западе, так что по ним легко ориентироваться. Сейчас мы двигаемся прямо на север. -- Следи за направлением, детка, а я буду наблюдать за травой. Как бы оттуда не выскочила какая-нибудь... Ого! Выхватив нож, Блейд одним ударом перерубил хребет рыжей твари, мотнувшейся ему на грудь. Миклана взвизгнула. Он резко затормозил и повернулся, разглядывая корчившегося в траве хищника. Короткий мех, мощные лапы с трехдюймовыми когтями, клыкастая пасть... Этот зверь отдаленно напоминал тигра, да и размерами был с тигра -- причем не с какого-нибудь бенгальского недоноска, а с уссурийского. Наклонившись, странник сгреб его за шиворот и поднял, держа на вытянутой руке. При нормальном тяготении тварь весила бы фунтов семьсот, но здесь тяжесть была втрое меньше, а сам он обладал впятеро большей силой, чем в прежнем человеческом воплощении. Встряхнув зверюгу, словно нашкодившего котенка, Блейд всмотрелся в тускнеющие оранжевые зрачки. В них не было ни капли разума; лишь клокочущая ярость да что-то похожее на разочарование. Миклана снова взвизгнула. -- Брось его. Дик! Брось, и бежим! Эти... эти... охотятся стаями! -- Не беспокойся, -- он отшвырнул "тигра" в траву, -- ни одна стая нас не догонит. -- Замерев, странник пару секунд прислушивался к доносившимся со всех сторон шорохам. И в самом деле, похоже, что зверь был не один. -- Держись крепче и береги лицо. Блейд ринулся вперед; Миклана прижалась к нему, обхватив за пояс. Ее комбинезон из прочной ткани и сапожки хорошо защищали от хлещущих стеблей и даже от случайного удара когтистой лапы, но тем не менее в их тандеме девушка была самым уязвимым местом. Если она свалится... или если тигр напрыгнет сзади... Блейду не хотелось даже думать об этом. Но она не свалилась, а местные тигры, то ли в силу привычки, то ли соблюдая некий неписаный кодекс чести, предпочитали атаковать в лоб. Троица чудищ внезапно заступила дорогу; странник, не сбавляя хода, разбил одному голову копытом, перерезал глотку второму, а третьему просто поддал ногой под брюхо, оставив позади воющий клубок с переломанными ребрами. Больше нападений не было. Эти хищники даже теперь не могли состязаться с ним в скорости, хотя он мог бежать вдвое быстрее. Мерно втягивая прохладный воздух и старясь не сбить дыхание, Блейд поинтересовался: -- Эти -- рыжие -- боятся -- огня? -- Да. И огня, и запаха дыма. Этот наш репеллент... -- Его -- мы -- отставим, -- выдохнул Блейд. -- Надо -- обороняться -- естественными -- средствами. -- Что ты имеешь в виду? -- Нож и костер, -- он немного сбавил темп. -- Хорошо бы еще и дубину. Они мчались сквозь багряные заросли до самого вечера, до того сумеречного часа, когда первое солнце, более яркое и золотистое, уже закатилось, а второе, похожее на медный таз, повисло над самыми верхушками травяных стеблей, едва не касаясь пушистых метелок. Тогда Блейд остановился, спустил девушку и сбросил на землю вьюк. За несколько минут он расчистил своим мачете круглую площадку шириной в пять ярдов, соорудив заодно ложе из травы. Тем временем Миклана, путешественница искушенная и опытная, собирала сухой тростник. Когда второе солнце опустилось и на небесах зажглись яркие звезды, посреди расчищенной полянки уже пылал костер, а на продолговатом блюде, извлеченном из вьюка, дымилось мясо. Эти бифштексы не надо было ни жарить, ни разогревать; крохотные коричневые пилюльки, которые выбрасывал контейнер размером с зажигалку, соприкоснувшись с воздухом, почти мгновенно превращались в ароматное блюдо. Прозрачный шарик из другого контейнера, опущенный во флягу, наполнил ее водой, а зеленоватая маленькая лепешка одарила их кувшином шантайи, любимым вином Микланы. Блейд, наблюдая за этими метаморфозами, только качал головой. -- Сними с меня седло, -- сказал он наконец, и Миклана, оторвавшись от приготовления ужина, расстегнула широкую пряжку у него под брюхом. Сбросив попону и седло, Блейд снял наплечник и со вздохом облегчения опустился на травяную подстилку у костра. Впрочем, он совсем не утомился; стремительный бег лишь снял напряжение в мышцах, оставив чувство тепла и легкого зуда. Невероятно! Его новое тело, по-видимому, обладало неисчерпаемым запасом сил! Они оставили за спиной полторы сотни миль, но этот могучий механизм из плоти и несокрушимых костей, творение искусника Лоторма, не нуждался в отдыхе. Правда, хотелось есть -- и не только есть. Наблюдая за гибкой фигуркой Микланы, суетившейся у огня, Блейд почувствовал знакомое возбуждение. Еще не время, напомнил он себе и спросил: -- Эти таблетки, из которых ты готовишь еду, -- зачем они? Мне помнится, что Майк извлекал угощение прямо из воздуха. Миклана повернулась, подняла блюдо с дымящимся мясом и присела рядом с ним. -- Поешь, милый. Мы с тобой в походе, в опасной экспедиции, и тут все должно быть по-настоящему. Все, кроме одного. Блейд наколол на сухой стебель кусок посочнее. -- Что ты имеешь в виду? -- Уренов, Дик, наших хранителей-Уренов. То, что ты видел -- кувшины, парящие над столом, кресла, возникающие из воздуха, полеты в небесах -- все это Урены. Правда, многое мы можем делать и сами... Мне не нужна помощь Урена, чтобы вступить с тобой в мысленный контакт... -- она шаловливо улыбнулась, и Блейд вдруг ощутил привычную щекотку под черепом. -- А телепортация? -- спросил он. -- Это дело Уренов. Понимаешь, они странствуют где-то там, среди звезд и галактик, -- девушка неопределенно повела рукой, -- но постоянно поддерживают контакт с нами. Для них это небольшая проблема... их ментальные и энергетические ресурсы столь огромны, что трудно даже вообразить. -- Хм-м... -- прожевав кусок мяса, Блейд потянулся к кувшину с вином. -- А твой Урен, девочка?.. Кто он? Или об этом не принято говорить? -- Нет, почему же... Мой Урен -- и тот, кто хранит Майка, а также родителей, отца и мать, -- наш далекий предок... -- она на мгновение задумалась. -- Если хочешь, наш дед! Он, вероятно, присматривает за сотнями или тысячами своих потомков... я никогда не интересовалась их количеством. -- И ты... ты можешь с ним говорить? -- Говорить? Нет, в привычном смысле -- нет. Никто, оставаясь человеком, не может напрямую общаться с Уреном... это все равно, что беседовать с одаренной разумом звездой. Но я чувствую нашу связь... чувствую постоянно его присутствие... тут... -- она коснулась лба. -- Он -- направляет? Подсказывает? -- Нет. Кто может направлять человека, кроме его желаний и свободной воли? Предок хранит и выполняет мелкие желания. Ну, например, если ты решишь слетать в город или переместиться с помощью врат куда-нибудь подальше... Но серьезные проблемы ты должен решать сам. -- Какие, например? -- Ну, вроде тех, над которыми бился Лоторм, создавая твое тело... Или, скажем, кого мне избрать отцом своего ребенка... -- она подвинулась поближе к Блейду, и он обнял девушку за плечи. -- Урен -- это Урен, милый, а человек -- это человек. Мы -- разные, хотя в них много от нас, а в нас есть частичка их разума... Они замолчали, прижавшись друг к другу и глядя на рыжие языки огня. Темные заросли вокруг были тихи и молчаливы, а искусственное небо с яркими звездами казалось столь же бездонным и беспредельным, как и те просторы космоса, где величественно плыли сгустки непостижимых плазменных разумов, ведя нескончаемый диалог со Вселенной и не забывая о своих потомках, обитавших на внутренней поверхности Большой Сферы. Да, она была большой, гигантской, в тысячи или миллионы раз больше Земли, но с точки зрения Уренов не существовало особой разницы между Землей и Урениром. Оба они являлись крохотными небесными телами, ничтожными пылинками перед громадой Мироздания, перед просторами, доступными звездным странникам, перед бесконечностью... И все же Урены не забывали! В отличие от богов, измышления дикарской фантазии, они хранили каждого из своих потомков, пока тем не приходила пора самим вступить в великое сообщество хранителей. -- Ты сказала, что в нашем походе все должно быть по-настоящему, -- медленно произнес Блейд. -- Все, кроме одного... -- Да. Мы не должны прибегать к помощи Урена ради пропитания или для того, чтобы скрыться в пространственных вратах, когда на хвосте окажется погоня... Понимаешь? Иначе все будет бессмысленным, и наше путешествие превратится в фарс. Только если нас поймают... вернее, убьют... тогда предок переправит наши разумы в безопасное место, оставив на растерзание тела. -- И где же мы окажемся? Миклана пожала плечиками. -- Ну, ты -- в своем собственном теле, а я -- в голове у Майка. Только я там не засижусь. Мне нравится этот облик! Внезапно она поднялась, опираясь левой рукой о плечо Блейда, и поднесла правую к горлу. Что-то звонко щелкнуло, и комбинезон, словно по волшебству, упал к ее ногам. Переступив через него, девушка опустилась на колени, и ее напряженные соски скользнули по груди странника. -- Милый, -- сказала она, -- тебе еще не надоел этот пояс? Может, снимем его? * * * Ночью никто не тревожил путников. Блейд заметил, что спит словно бы урывками; каждые десять-пятнадцать минут веки его непроизвольно приподнимались, он оглядывал темное кольцо зарослей, подбрасывал охапку сухих стеблей в едва тлевший костерок, прислушивался и снова засыпал. Вероятно, таков был естественный ритм, которому подчинялось его тело, ибо утром у него не возникло никаких проблем из-за этих постоянно сменявшихся периодов дремоты и бодрствования. Наоборот, он чувствовал себя свежим и хорошо выспавшимся. Позавтракав, они отправились дальше и через пару часов выехали из багряных травяных джунглей к реке, на равнину, покрытую невысокой травой, ярко-зеленой и свежей, словно весенние газоны перед коттеджами Дорсета. Вдали паслись табунки каких-то травоядных животных, рогатых и безрогих, рыжеватых, темно-серых и с пестрыми шкурами, напоминавшими Блейду то расцветку зебр или жирафов, то причудливые пятна на боках ягуара. Прислушиваясь к веселой болтовне Микланы, он подумал, что из всех его путешествий с женщинами, в Альбе, Берглионе, Брегге и других местах, это было самым приятным. Во-первых, он не рисковал ничем, кроме своего временного тела, во-вторых, Миклана была прекрасной спутницей, а в-третьих... втретьих, и сама эта страна казалась ему прекрасной, созданной для быстрого и упоительного бега. Да, равнинный Слорам являлся миром стремительно перемещавшихся существ; то была земля непрерывных погонь и бегства. Блейд знал, что на родной планете кентавров, сравнительно небольшой, размером с Марс, из мелкого пересыхающего океана вставал лишь один материк -- низменный и плоский, лишенный гор и почти безлесный, заросший из конца в конец травой. Этот ландшафт и воспроизвели в Большой Сфере, увеличив масштаб раза в три или четыре; если исконная страна эстара была соизмерима с Европой, то Слорам превосходил по площади Азию. Четырехногие занимали весь континент, ограниченный не скалами, как угодья обезьян-лика, а морем. Кентавры не владели искусством мореплавания и не любили соленых вод, поэтому не могли покинуть отведенную им часть уренирской Сферы -- тем более, что материк их был прикрыт силовым куполом, начинавшемся в сотне ярдов от берега. Он не столько препятствовал доступу к морю, сколько служил ограждением области пониженной гравитации, привычной для эстара и составлявшей около трети земной. Воссозданный в Большой Сфере мир кентавров представлял собой такую же бесконечную травянистую равнину, как и та, что осталась на их родине. Она, впрочем, не походила ни на евразийские степи, ни на американские прерии или пампасы, напоминая скорее саванну, где оголенные или покрытые травой пространства чередовались с довольно обширными рощами и зарослями кустарника. Тут были и холмы, высокие, до тысячи футов, но, как правило, с пологими склонами; гребни одних венчали короны из каменных глыб, другие поросли деревьями, вершины третьих выглядели голыми, словно макушка дочиста выскобленного черепа. Слорам отличался изобилием воды. На всем огромном континенте почти не было пустынь; всюду журчали ручейки, струились к океану реки -- иногда очень большие и полноводные, в пять-восемь миль шириной; их бассейны занимали десятки тысяч квадратных миль. Озер в степной стране имелось немного, зато пейзажи внутренних районов украшали три крупных пресных моря. Эти эстуарии превосходили величиной Великие американские озера и располагались в зоне холмов и скал, где травы перемежались с небольшими хвойными лесами. На всей территории, прикрытой силовым экраном, царил практически одинаковый климат -- разумеется, если не считать прибрежной полосы, где эстара появлялись редко. Тут было тепло, но не жарко; проливные ливни -- вроде того, под который Блейд попал в стране шестилапых лика -- отсутствовали; несильные дожди выпадали раз в пять-шесть дней и преимущественно по ночам. Сейчас, остановившись в сотне футов от багряных зарослей, странник мог любоваться типичным для Слорама пейзажем: холмистой степью с редкими рощицами и величественной рекой, чьи воды поблескивали живым серебром на северо-востоке. Он заметил, что животных вблизи речного берега побольше, что обещало неплохую охоту где-нибудь у водопоя. Кроме того, над рекой носилась туча птиц, а высоко в небе парили еще какие-то крылатые создания -- возможно, хищники, высматривающие добычу. -- Ну, куда двинемся? -- он похлопал Миклану по бедру. Она приподнялась в стременах, выглянув из-за плеча странника, потом приникла горячей щекой к его шее. -- В первый раз мы прокрадывались от холма к холму, от рощи к роще... Но теперь, если ты обещаешь обогнать всех и каждого, можно направиться прямиком на север. -- А что ты скажешь насчет этой реки? Насколько я представляю карту, она поворачивает к западу на расстоянии двух-трех дневных переходов. -- Да. И нам предстоит через нее перебираться. -- Там не водится чего-нибудь этакого... -- Блейд представил гротескного крокодила с разинутой зубастой пастью, и девушка, уловив этот мысленный образ, тихонько рассмеялась. -- Нет-нет, милый... В реке много рыбы, но ничего клыкастого и зубастого... Тогда, в первый раз, мы одолели ее без труда. Река тут самое безопасное место. Конечно, эстара умеют плавать -- это вообще легко при таком низком тяготении, -- но они не любят зря лезть в воду. -- А у них имеется что-то вроде лодок или плотов? -- Насколько мне известно, нет. Им это ни к чему. Слорам -- равнинная страна, и на четырех ногах они перемещаются быстрее, чем по воде. -- Ну, ладно... -- Блейд посмотрел на север, потом взгляд его обратился на северо-восток, к реке. -- Если ты не против, я бы отправился прямо к берегу. Там можно поохотиться и перекусить. А потом мы форсируем водную преграду и заодно искупаемся. -- Я со всем согласна, только не понимаю, зачем тебе охотиться. Ведь у нас полно продуктов, -- Миклана похлопала по тючку, в котором, в отдельной сумке, хранились маленькие контейнеры с пилюлями. Странник, покосившись на нее, ухмыльнулся. -- Ты ведь говорила, что в такой экспедиции, как наша, все должно быть понастоящему, верно? Я готов пить вино из таблеток, но там, -- он протянул руку к реке, -- бродит живое мясо, и я предпочитаю его сублимированному продукту. -- Ну, тогда поехали, великий охотник, -- Миклана ласково растрепала его волосы. -- Не успеет первое из солнц достичь зенита, как мы уже будем жарить ногу какой-нибудь из местных антилоп, -- пообещал Блейд и галопом припустил к реке. Однако его намерениям не суждено было сбыться -- во всяком случае, не так скоро. Они приближались к роще -- небольшому клину высокоствольных, но довольно тонких деревьев с похожими на зонтики кронами, зажатому меж береговым откосом и холмами. Эти возвышенности, в отличие от остальных, торчавших кое-где в степи, выглядели чуть ли не настоящим горным хребтом в миниатюре -- с довольно обрывистыми каменистыми склонами и ущельями, промытыми быстрыми ручьями. Из одного такого каньончика и выскочили внезапно трое эстара. До них было ярдов двести, а до леска деревьев-зонтиков -- не больше сотни. Блейд припустил туда, хотя прежде не собирался заходить в рощу; он хотел подняться на ближайший склон и высмотреть место водопоя или скопления травоядных. Но теперь ему надо было позаботиться о Миклане. В схватке девушку могли сшибить наземь, покалечить или затоптать, и редкий лесок казался единственным подходящим убежищем, где она могла провести ближайшие десять минут. Блейд не собирался тратить больше времени на эту троицу. Он резко развернулся, выбивая копытами ямки в мягкой почве, и вытянул руку в сторону деревьев. -- Слезай, малышка, и беги туда. Прячься за стволами и старайся не высовываться -- мне кажется, у них есть дротики. Девушка послушно соскользнула с седла. -- Снять вьюк? -- Не надо. Он мне не мешает. Блейд подтолкнул ее к опушке рощицы, потом неторопливо, шагом, двинулся навстречу эстара. Вероятно, они охотились. На них не было никакой одежды, кроме широких поясных ремней с подвешенными к ним изогнутыми палками; в руках все трое держали копья, и с крупа буланого самца, который выглядел помощнее остальных, свисали ноги антилопы -- видно, их сегодняшней добычи. Эстара остановились шагах в пятидесяти от Блейда и, поглядывая на него, стали переговариваться низкими хриплыми голосами. Казалось, они в недоумении; иногда их лохматые головы поворачивались к леску, где скрылась Миклана, иногда почему-то к небу, к двум солнцам, карабкавшимся в зенит. Странник не сомневался, что должен понимать язык обитателей Слорама -- это знание было заложено Лотормом в его мозг -- но пока до него доносились только неразборчивое бормотанье. Несколько раз Блейд уловил слово "орм", совершенно ему не известное, и звукосочетание, сопровождаемое характерным жестом обеих рук, означавшее "проверить". Проверить? Что собирались проверять эти лохматые четырехногие парни? Блейд молча разглядывал их, не делая никаких попыток вступить в контакт. С точки зрения обычаев местных кентавров, предложение мира являлось признаком слабости, а начинать драку первым страннику не хотелось. Может быть, этих троих устрашит его явное физическое превосходство? Он был крупнее любого из них и вдобавок облачен в боевые доспехи. Совещание закончилось. Буланый остался на месте, а два его приятеля поскакали налево и направо -- с явным намерением взять врага в клещи. Блейд, памятуя о своей спутнице, прятавшейся где-то на опушке, не стал ждать конца этого маневра; яростно взревев, он ринулся в атаку. Буланый как будто опешил, но лишь на одно мгновение; сбросив наземь антилопу, он тоже устрашающе взвыл и бросился вперед, поднимая копье. Разделявшие их полсотни шагов противники проскочили во мгновение ока и сшиблись грудь о грудь. Блейд был и сильнее, и быстрее. Ему удалось перехватить запястье кентавра, так что буланый не успел ни бросить, ни ударить копьем; затем кулак странника взлетел вверх и опустился на череп эстара. Тот без звука рухнул на землю. Блейд упал рядом с ним, и вовремя: две изогнутые палки просвистели над ним, едва не столкнувшись в воздухе. Бумеранги! Здоровенные бумеранги, раза в два больше, чем у австралийских аборигенов! Теперь Блейд видел, что на поясе поверженного им кентавра висят два таких же снаряда, но решил их не трогать: метание копий было для него более привычным занятием. Вырвав дротик из ослабевших пальцев буланого, он легонько ударил его ребром ладони пониже уха и поднялся. Левый эстара был ближе на десяток ярдов, а потому и получил копье в ляжку. Блейд надеялся, что не перебил ему кость. Ему показалось, что острие дротика вышло из раны, и атакующий, словно споткнувшись на полном скаку, грянулся оземь. Странник повернул к последнему противнику. Вероятно, этот четырехногий был молод. По сравнению с обычным человеком он выглядел семифутовым великаном, но Блейд, выше его на две головы, мчался к эстара словно огнедышащий дракон. Исход схватки не вызывал сомнений, и парень, не выдержав, обратился в бегство. Странник настиг его за пару минут, обошел и, ударив корпусом, свалил в траву. -- Копье! -- он повелительно протянул руку, и побежденный отдал свой дротик. -- Кто сильнее? -- задал Блейд традиционный вопрос боевого ритуала эстара. Его пленник склонил голову, признавая поражение; его смуглое лицо посерело, бока ходили ходуном. Блейд возвышался над ним как гора: вороной гигант с огромными смертоносными копытами и пронзительным взглядом. Конечно, у него не было клыков, как у настоящего обитателя Слорама, но и без них его лик казался грозным и устрашающим. Он помочился на побежденного (что также входило в местный ритуал) и презрительно пнул его копытом. -- Какого клана? -- Летящие-над-Травами... -- Скажешь своим, чтоб летали подальше от моего пути, понял? -- Да, Великий Орм... Но Блейд уже повернулся к двум остальным поверженным и помочился на каждого. Буланый еще не пришел в себя, а раненный в ляжку эстара вынес всю процедуру со стоическим терпением. Странник, не церемонясь, вырвал у него из ноги копье и подобрал еще одно, валявшееся рядом. Потом он разыскал в траве и взвалил на спину антилопу, еще одну свою законную добычу, и направился к опушке. -- Миклана, ты где? Эй, детка! Тихий шелест листвы, птичий щебет, и больше -- ни звука... Внезапно девушка скользнула к нему, подпрыгнула и повисла на шее, разыскивая губы жадным ртом. Блейд поцеловал ее, пригладил растрепанные волосы и осторожно перенес назад, в седло. -- Ну что, переправимся на ту сторону? Девушка кивнула. В молчании они двинулись к берегу, странник вошел в воду, с удовольствием ощущая ее прохладную свежесть, и поплыл. Тут, в Слораме, при пониженном тяготении, это было совсем нетрудно; Блейду чудилось, что он едва шевелит ногами, а течение само мчит его вперед и вперед, мимо пологих холмов, рощиц, зарослей кустарника и береговых круч, испещренных отверстиями -- в них, по-видимому, гнездились птицы. Поток, однако, оказался широким, и переправляться через него пришлось долго. Посередине, когда до каждого из берегов было не меньше мили, Миклана зашевелилась. Блейд обернулся; лицо девушки выглядело задумчивым и непривычно робким. Внезапно она поинтересовалась: -- Что ты с ними сделал. Дик? -- С кем? -- Ну, с этими тремя, что напали на нас... -- А разве ты не видела? -- Я... я... В общем, я разглядела лишь то, как ты сшиб их с ног. А потом? Блейд усмехнулся. -- Не беспокойся, девочка, я и не собирался их убивать. Одного оглушил, другого ранил, а третьего пнул раз-другой для острастки... Ну, и выполнил все согласно ритуалу... как ты мне рассказывала... Миклана хихикнула. -- Странный обычай, правда? -- Не более странный, чем каннибализм. -- Они не каннибалы. Дик, своих они не едят. А двуногие -- мы то есть -- для них такая же дичь, как и звери, что бегают в степи. -- Откуда ты знаешь? -- Я не знаю, я предполагаю... -- Она помолчала с минуту, потом со вздохом облегчения произнесла: -- Знаешь, Дик, я рада, что ты их не убил. -- Этих -- не убил, потому что их было только трое. Но если на нас нападет десяток... -- Все равно, не надо убивать! Лучше убежим! -- Я не привык бегать, моя милая, -- ответил Блейд. Глава 8 Ричард Блейд сидел в стальном кресле под раструбом коммуникатора. Как обычно, он был нагим, лишь набедренная повязка охватывала талию да жгуты спускавшихся сверху проводов цветной паутиной покрывали торс. Овальные контактные пластинки впивались в блестевшую от масла кожу, словно клыки десятков тонких змей. Да, все казалось привычным и обыденным в этот день, кроме одного: у пульта компьютера вместо сгорбленного седовласого лорда Лейтона стоял Джек Хейдж. Впрочем, он тоже начинал горбиться, и халат американца был таким же старым и давно нестиранным, как и у его светлости -- будто бы Лейтон только что сбросил с плеч это одеяние, а Хейдж тут же подобрал его как знак своих новых обязанностей, символ власти. Левый карман халата топорщился -- туда была засунута тетрадь, согнутая пополам; из правого, полуоторванного, торчали рукоять отвертки и пассатижи. Невольно усмехнувшись, Блейд попытался вспомнить, когда же он впервые попал в это помещение, сердце подземного лабиринта, скрывавшегося под древними башнями Тауэра. Июнь шестьдесят восьмого года... да, июнь шестьдесят восьмого, совершенно точно! Тогда он отправился в первое свое странствие, в Альбу... и с тех пор прошло четырнадцать с половиной лет... Ровно четырнадцать лет и шесть месяцев! Он не мог точно припомнить дату, когда первый раз сел в кресло, напоминавшее электрический стул, но это было в начале июня... третьего, или пятого, или седьмого числа... А сейчас -- начало декабря восемьдесят второго... Многое изменилось за этот срок! Ушел Лейтон -- навсегда; ушел Дж. -- к счастью, пока что на пенсию; скоро уйдет и он сам... Не на тот свет и не в отставку, но, тем не менее, грядущую перемену в его судьбе правильней всего было бы обозначить именно этим словом. Все уходят рано или поздно; сначала -- из молодости, потом -- из жизни... Он осмотрел зал, освещенный выпуклыми квадратными панелями, тянувшимися по периметру потолка. Раньше на их месте были длинные цилиндрики ламп дневного света... и почти все помещение ряд за рядом заполняли массивные металлические шкафы с блоками памяти и громоздкие стойки магнитофонов... Теперь здесь стало гораздо просторнее: посреди зала остался лишь пульт, дальнюю же стену от пола до потолка скрывали лицевые панели компьютерных модулей, каждый -- размером с ладонь, но способный хранить больше информации, чем шкаф шестифутовой высоты. Переменился не только этот зал, подумал странник. Год от года подземный центр рос, расширялся, к нему добавлялись новые камеры, вырубались коридоры, лестницы, тоннели, вертикальные шахты лифтов тянулись вниз, в генераторный отсек, и наверх, к поверхности. Чего стоил один только комплекс помещений, связанных с телепортатором! А кроме него была увеличена площадь госпитального блока, создан производственный сектор, где монтировали самые тонкие устройства, оборудована лаборатория психодинамических исследований... Теперь в лейтоновском центре трудилось не меньше полутора сотен специалистов, и еще столько же народа охраняло их: целая рота отборных парней из морской пехоты. Хейдж кончил возиться с настройкой и обернулся; сейчас, сосредоточенным выражением лица и поворотом головы, он до боли напоминал старого Лейтона. Блейд моргнул, и наваждение рассеялось. Нет, разумеется, нет! Там, у пульта гигантского компьютера, находился совсем другой человек, на пять десятилетий моложе, бодрый и энергичный, с блестящими темными глазами. У Лейтона зрачки были желто-золотистые, редкостного янтарного цвета... -- Что-то вы невеселы, Ричард, -- Джек Хейдж поднялся и сделал шаг к помосту, на котором стояло кресло странника. -- О чем вы задумались? -- О бренности всего земного. О вечном, мой дорогой! -- Оставьте эти мысли. Лучше вспомните, что мы наконец-то добились своего. -- А именно? Американец пожал плечами. -- Ну, я имею в виду, что на этот раз вы с гарантией попадете в мир высочайшей культуры... то, о чем мечтал Лейтон... Там будет что взять! Вы возвратитесь с небывалой добычей, Дик. Возможно, вы получите ответ и на свой вопрос -- о бренности и вечном... Ха! -- он резко взмахнул рукой. -- Почему бы и нет? Вдруг перед вами раскроется тайна бессмертия? -- А вы хотели бы стать бессмертным, Джек? Хейдж поднял глаза к потолку, потеребил пуговицу на халате и покачал головой. -- Не знаю, Ричард. Бессмертие, как и вечность, слишком неопределенная категория, не поддающаяся логическому анализу... Но, разумеется, я желал бы жить долго, очень долго -- ровно столько, сколько мне захочется. А потом, потом... потом либо исчезнуть, либо стать чем-то большим, чем человек. -- Богом? -- Фи! Это так скучно! Будь моя воля, я бы через много-много лет пожелал превратиться в чистый разум... в нечто, не связанное этой жалкой плотью, в могучее и свободное существо. И я бы странствовал среди галактик и звезд, изучая устройство Мироздания, опускался на планеты, проникал в разумы их обитателей, чтобы на краткий миг вкусить от их жизни... -- А затем? Когда вам все это надоест? По губам Хейджа скользнула улыбка. -- Я же сказал, что не знаю. Дик. В этом-то и заключается неопределенность бессмертия и вечности! После каждого "затем" следует новое "потом", и так -- без конца. Человеку это не осмыслить, не понять. Но, быть может, те создания, среди которых вы скоро окажетесь, разобрались с этим вопросом? Он вернулся к пульту и положил ладонь на большой красный рубильник. -- Я надеюсь, что так, -- произнес Блейд. -- Но должен вас разочаровать: скорее всего, их ответы на подобные вопросы покажутся нам непонятными. -- Что ж, это тоже полезная информация. Я полагаю, земное человечество еще слишком молодо, и то, что непонятно сегодня, станет ясным завтра... Не тревожьтесь на этот счет, Дик! Возможно, вы не сумеете осмыслить всех мудрых истин суперцивилизации, но в одном я уверен совершенно точно: вы попадете в прелестное местечко! Рубильник опустился, и Ричард Блейд взмыл в небеса. * * * -- Какое прелестное местечко! Миклана, ухватившись за широкий пояс Блейда, вытянула руку вперед. Местечко и в самом деле было прелестным. Маленькое озерцо среди трех холмов, чистое и прозрачное, как слеза; оно казалось хрустальным глазом, глядевшим в небесную синеву. Оба солнца еще стояли высоко, и до вечера можно было бы одолеть не меньше сорока миль, но тихое уединенное озеро и песчаный пляж неудержимо влекли путников; после жаркого дня оба жаждали искупаться. Кроме того, Миклана собиралась привести в порядок шкуру Блейда -- с помощью щетки, напоминавшей лошадиную скребницу. -- Остановимся тут на ночлег? -- Да, пожалуй... Девушка соскользнула в траву и бросилась к воде, на ходу стаскивая свой комбинезончик. -- Эй! -- окрикнул ее Блейд. -- Сначала надо бы позаботиться о своем животном! Она вернулась -- уже нагая, с распущенными волосами, улыбаясь во весь рот. -- Ах, бедный мой зверь! -- Быстрые пальцы нашарили пряжку под конским брюхом. -- Бедный