так-то легко отделаться. - Где здесь поблизости можно обсохнуть? Ни мужчина, ни женщина не ответили. - М-мы с р-радостью заплатим, - предложил Квимби, роясь у себя в карманах в поисках бумажника. Джонатан хотел было сказать, что он скорее замерзнет, чем даст им хоть цент, но ради Квимби промолчал, и, как оказалось, правильно сделал. - Дальше по дороге, на ферме. - Женщина неопределенно кивнула куда-то вниз по течению реки. - Там на задах есть амбар с плитой. У задней стенки лежат сухие дрова, спички, бочка с яблоками, пара кадушек с сыром. Утром, как будете уходить, оставьте деньги на заднем крыльце, чтоб мы не остались внакладе. Нас еще не будет дома. Такой шанс не часто выпадает. До следующей деревни - двадцать миль вниз по течению. - Спасибо, - поблагодарил Джонатан. Мужчина состроил женщине кислую физиономию, но ничего не сказал. Она велела ему молчать. Джонатан, помогавший мистеру Квимби подняться по склону, ухмыльнулся и подмигнул бородачу. Он хотел было рассказать ему анекдот Сквайра Меркла про обезьянье пальто, просто чтобы подбодрить его, но решил, что с этим можно подождать. Не было смысла искушать судьбу. Когда они начали спускаться по насыпи к прибрежной дороге, мужчина все еще стоял, посасывая трубку и наблюдая за тем, как женщина вытаскивает на берег веревку. - С-скупердяи, - выругался Квимби. Джонатан согласился с ним. - Согрелись немного? - Ч-чуть-чуть. Здесь и вполовину не так холодно, как было на Твите. И вполовину н-не так холодно. На то, чтобы добраться до фермы, у них ушло около пяти минут. Сам дом был большим ветхим трехэтажным строением, которое не красили заново уже добрых лет двадцать. То, что некогда было белым деревом, стало теперь почти таким же серым, как речной камень, из которого был сделан фундамент. На втором этаже горел свет. Джонатан решил постучать в дверь, чтобы объяснить, почему они с Квимби бродят возле дома. Но после того как он постучал три раза и никто не ответил, он оставил эту затею. Они нашли амбар, как и сказала женщина. Дров и растопки там хватило бы на год. Джонатан подтащил к плите два деревянных ящика, усадил мистера Квимби на один из них греться, а сам отправился на поиски пищи. Внезапно он почувствовал невероятный голод. Он вытащил из бочки четыре яблока, потом порыскал вокруг и нашел покрытый коркой соли сыр. Заглянув в дверь в задней стене амбара, он обнаружил, что она ведет в коптильню, где висели копченые окорока, от одного из которых был уже отрезан кусок. Джонатан вытащил из поясной сумки складной нож и, глотая слюни, отрезал несколько кусочков. Женщина, собиравшая обломки кораблекрушения, ничего не упоминала об окороках, но, возможно, это было просто упущением. Джонатан бросил окорок на плиту, и где-то через минуту они с пришедшим в себя Квимби уже уписывали молча еду за обе щеки. Обсохнув, согревшись и наевшись, Джонатан наконец спросил: - А вы не видели на реке кого-нибудь еще? - Вы имеете в виду тела? - Предпочтительно - нет. - Ну тогда нет, - ответил Квимби. - Боюсь, нет. Я ухватился за дверь каюты и греб до тех пор, пока не сорвался с нее. Потом меня понесло волной к какой-то коряге, и я провисел на ней несколько часов. По крайней мере, мне это время показалось часами. Потом появились наши друзья в лодке, они тащили за собой на буксире мою дверь. Думаю, они оставили бы меня на этой коряге, если бы я не устроил им скандал. Грязные пираты. Таскали меня по всей реке, собирая всякий мусор, - я чуть не закоченел. Когда мы уже направлялись к берегу, мимо нас проплыло тело, лежащее на большой доске. Думаю, это был кок, хотя не могу сказать наверняка. Он был не в очень хорошем состоянии, но на нем была та же тельняшка. Они обыскали его карманы, столкнули в реку и забрали его доску. - Квимби покачал головой, возмущаясь гнусностью этого поступка. - Гнусные стервятники, - добавил он. Джонатан молча кивнул, горюя о судьбе кока, но чувствуя облегчение оттого, что на доске не лежал кто-нибудь из его товарищей. - Гнусные, грязные пожиратели падали, - буркнул Квимби, глядя в огонь. - Это ваши слова, - вставил Джонатан. - Жалкие ничтожества. - Давайте утром сожжем их амбар, - предложил Джонатан. - Что?! - в ужасе вскричал Квимби. - Научим этих людей хорошим манерам. Покажем им, что случается, когда они так обращаются с достойными людьми. Квимби, широко раскрыв глаза, постучал костяшками пальцев по лбу: - Мы не можем этого сделать. Я портной, галантерейщик. У меня есть репутация! - Вы дали им свою карточку? - спросил Джонатан и взглянул на него, прищурившись. - Да, по правде говоря, дал. - Тогда это бесполезно. - Джонатан казался разочарованным. - Мы не можем сжечь их жилье. Они знают, кто вы. - Вот и я это говорю, - объяснил Квимби. - Даже не думайте об этом. Просто забудьте. - Уже забыл, - отозвался Джонатан. - Это была просто мимолетная мысль. Теперь я вижу, что это бесполезно. Квимби, похоже, испытывал огромное облегчение. Он зевнул, и его зевок заразил Джонатана. Он натолкал в плиту как можно больше дров, и они с Квимби нашли себе уютные места на охапках сена. Больше Джонатан ничего не видел и не слышал до тех пор, пока утром его не разбудил падающий в окно косой луч солнца. Джонатан разбудил господина Квимби и наполнил мешок остатками сыра, яблоками и еще несколькими кусочками окорока. Затем они с Квимби оставили на заднем крыльце золотую монету для своих хозяев и направились вниз по течению реки, в сторону Лэндсенда. По дороге им не попадалось ничего, кроме редко стоящих ферм. В одном месте, на участке длиной миль десять, вдоль дороги тянулись леса и болота, заросшие буйной, пышной зеленью. Навстречу путникам проехали две телеги с сеном. В одиночку Джонатан проделал бы этот путь на несколько часов быстрее. Но он не мог оставить Квимби, который, к несчастью, не был создан для подобных прогулок. Он неплохо держался где-то миль пять, но часам к десяти утра начал жаловаться на жару. На нем был довольно плотный твидовый костюм, без сомнения вполне уместный в приморском климате. Однако в глубине материка Квимби слегка взмок. В конце концов он снял пиджак и перекинул его через плечо. - Обвяжите его вокруг пояса, - посоветовал Джонатан. Это предложение, похоже, пришлось Квимби не по душе, как если бы его инстинкт галантерейщика взбунтовался при мысли о том, чтобы завязывать узлы на рукавах. - Лучше я просто его надену, - решил наконец он и вновь натянул на себя пиджак. Джонатан заметил, что речная вода подействовала на часть одежды Квимби самым печальным образом. Пиджак казался, мягко выражаясь, довольно тесным. Его рукава доставали Квимби чуть ниже локтя. С брюками дело обстояло не намного лучше, однако они с самого начала были такого свободного покроя - все в складочках и очень широкие, - что и сейчас еще были достаточно просторными. Просто они стали примерно на фут короче, чем следовало, словно Квимби собрался половить устриц. При данных обстоятельствах Джонатану было трудно понять, почему Квимби так боится испортить этот костюм. Вскоре Квимби начал потеть и, казалось, испытывал сильное неудобство. Джонатан настоял на том, чтобы отдохнуть, и Квимби согласился. Их отдых превратился в сорокаминутные поиски воды. Они отыскали в лесу хороший, чистый ручеек, но Квимби в процессе изысканий прошел, согнувшись, под сучковатой веткой, после чего на плечах его пиджака образовалась огромная прореха. Из-за тесноты пиджака ткань тут же поползла дальше, разрыв дошел до плечевого шва, после чего лопнула вся спина. - Теперь он сидит как влитой, - прокомментировал Джонатан. - Поддерните рукава немного вниз, и ваша репутация будет в порядке. Только не поворачивайтесь ни к кому спиной. Квимби, однако, не понял его шутливой интонации и подумал, что Джонатан говорит серьезно. - Я его испортил! - вскричал он, стягивая с себя пиджак. - Немножко ниток... - начал Джонатан, но Квимби был безутешен. Как галантерейщик, он с первого взгляда понял, что пиджак испорчен. Для него это было открытой книгой. Он бросил его в кусты. - Подождите, - остановил его Джонатан, вытаскивая пиджак обратно. - Разорван он или нет, все же это лучше, чем ничего. В низовьях реки может стать немного прохладнее. Я понесу его часть пути. Квимби поблагодарил его и, посидев некоторое время у ручья без пиджака, почувствовал себя немного освеженным. Они двинулись дальше уже где-то около полудня, однако не успели отойти далеко, как вдруг Джонатан осознал, что Квимби идет какой-то странной, переваливающейся походкой, ставя ноги криво. Выяснилось, что речная вода оказала на его туфли такое же воздействие, как на пиджак с брюками. В конце концов Квимби снял их и заковылял дальше в носках. Но на прибрежной дороге было столько камней, что не прошло и десяти минут, как стало ясно: это не выход. - У меня был дядюшка, - сообщил Джонатан, - который растягивал туфли, насыпая в них пшеницу и наливая воду. Пшеница разбухает, и готово: туфли опять впору. Квимби бросил на него взгляд, который, казалось, давал понять, что в Лэндсенде поступают по-другому, а затем попытался опять натянуть туфли, но эта задача была невыполнимой. - Испорчены! - воскликнул Квимби. - Неужели? - спросил Джонатан, останавливаясь в тени дуба. - Абсолютно! - Квимби с отвращением швырнул туфлю на дорогу, а потом отвел руку назад, словно для того, чтобы забросить другую в лес, но Джонатан не дал ему этого сделать. - Смотрите, - сказал он, вытаскивая из поясной сумки нож и начиная резать туфли. - Мы превратим их в пару сандалий. Когда Джонатан закончил работу, у Квимби был немного неуверенный вид, точно идея насчет мокрой пшеницы внезапно показалась ему привлекательной. Однако он обнаружил, что туфли стали ему впору или почти такими, как надо, и это его вполне устраивало. Они с Джонатаном вновь отправились в путь, день уже клонился к вечеру. На последние пять миль у них ушло почти столько же времени, сколько на первые пятнадцать. Они отдыхали не менее долго, чем двигались вперед, и когда солнце начало клониться к закату, а в поле их зрения так и не показалось ни одной деревни, Джонатан поклялся себе, что он в последний раз отправляется в поход с галантерейщиками. Он осознавал, разумеется, что поступает немного нечестно по отношению к галантерейщикам, так что вместо этого решения принял другое - он никогда не пойдет в поход с галантерейщиками в севшей от воды одежде. Начинало походить на то, что им придется провести ночь в лесу. У Джонатана в мешке оставалось еще немного еды - достаточно сыра и окорока, чтобы он пожалел, что их так мало, и одно сморщенное яблоко. Если дело дойдет до ночлега у дороги, они оба будут испытывать значительные неудобства и голод. Обуви и одежде Джонатана удалось каким-то образом избежать той усадки, что претерпели вещи Квимби, возможно, потому, что одежда была ему великовата, когда он ее купил, и он, прежде чем надевать, пару раз простирнул ее в горячей воде, чтобы она села до нужного размера. Он всегда испытывал глубокое подозрение по отношению к такой стильной одежде, как у Квимби: она была чересчур непрочной. С таким же успехом ее можно было сделать из бумаги. Если им придется спать в лесу или у дороги, Квимби придется туго, и это здорово беспокоило Джонатана. Все силы Квимби ушли на то, чтобы преодолеть пятнадцать или восемнадцать миль от фермы. Ночевка на открытом воздухе будет для него погибелью. Джонатану придется всю ночь не спать и поддерживать огонь, просто чтобы согреться, - поддерживать огонь и прислушиваться к урчанию в своем желудке. Послышавшийся у них за спиной скрип и грохот колес заставил их обоих обернуться; без сомнения, Квимби даже больше, чем Джонатан, надеялся, что догоняющая их телега с сеном подвезет обоих до деревни. Учитывая количество странных людей, встреченных Джонатаном с тех пор, как он проник в дверь, ведущую в Бэламнию, он смутно ожидал увидеть, что телегой управляет что-то бормочущий безумец. Но все оказалось совсем не так. Им даже не пришлось кричать, махать руками или умолять. Сидящий в телеге человек просто остановил лошадь, коснулся пальцами шляпы и спросил: - Идете в деревню? - Вот именно, - ответил Джонатан. - Мы думали добраться туда до заката, но похоже, что у нас на это мало шансов. - Вообще никаких шансов. - Возница снял шляпу и провел пятерней по волосам. - До нее еще по меньшей мере шесть или восемь миль. У вас на это уйдет полночи. Он ухмыльнулся Квимби, который стоял в своих брюках ловца устриц и туфлях с вентиляцией и выглядел как человек, утративший всякую надежду. - Полезайте в телегу. - Возница указал большим пальцем себе за спину, на груду сена. На небольшом сиденье, установленном в начале телеги, было слишком мало места. Джонатан не стал ждать, пока возница передумает, и забрался на деревянную раму телеги, стараясь не рассыпать лежащее там сено по всей дороге. Квимби, однако, не смог залезть наверх. Он пару раз подпрыгнул, поставил ногу на спицу колеса, соскользнул с нее и оказался сидящим на дороге. Возница с готовностью слез на землю и подтолкнул его снизу, в то время как Джонатан тянул сверху. Квимби, рассыпаясь в благодарностях, зарылся в сено и спустя несколько минут после того, как они со скрипом тронулись в путь, уже крепко спал. Глава 14 Клубничный барон Небо стало красным, потом серым, а потом приобрело глубокий синий цвет наступивших сумерек. На нем начали мерцать звезды, сначала одна за другой, затем сразу по нескольку. Джонатан спрашивал себя, те ли это звезды, что сияют над городком Твомбли. С виду это было несомненно так. Джонатану была приятна мысль, что в эту самую минуту мэр Бэстейбл, быть может, смотрит на те же звезды и думает о нем. Там была Большая Медведица и Плеяды, а когда еще больше стемнело, стал виден Млечный Путь, пересекающий небеса. Знакомые звезды и приветливый круглолицый возница значительно подняли Джонатану настроение. По дороге он разузнал, кому и как давно принадлежат окрестные фермы и что на них выращивают. Там был один фермер по имени Стрефф, который, по словам возницы, был известен как Клубничный барон, потому что владел многими акрами клубники. Баржи, груженные клубникой, перевозили урожай с его полей вверх и вниз по реке Твит, и в пятистах милях выше по течению, в Саннибрае и Ферндейле, люди знали, кто такой Клубничный барон. Все эти разговоры навели Джонатана на мысли о его собственном урожае клубники. Возможно, мэр Бэстейбл в этот самый момент принимался за миску его ягод. Джонатан решил, что, если они найдут Сквайра - когда они найдут Сквайра, - он расскажет ему о знаменитом Клубничном бароне. Сквайр Меркл, без сомнения, будет настаивать на том, чтобы заехать к нему и пожать ему руку. Клубничные бароны - это как раз в духе Сквайра. Потом Джонатан спросил себя, какой эффект оказало бы на возницу упоминание имени Сикорского. Сообщение о том, что он, Джонатан, плыл на пароходе и что этот пароход был взорван Сикорским, могло быть абсолютно безопасным, а могло, опять же, и не быть таковым. Все-таки существовала тень шанса - кто знает, - что возница как-то связан с Сикорским, что он - один из его приспешников. Но это было маловероятно. Возница казался слишком приветливым и старался во всем помочь им. Однако, принимая во внимание стандартную реакцию на упоминание имени Сикорского, Джонатан решил не рисковать и не заводить о нем разговор. Если бы он был один, он бы все же рискнул. Самое плохое, что могло бы случиться, - это то, что он нагнал бы на возницу страху и опять вынужден был идти пешком по дороге. Но от этого пострадал бы Квимби. И, кроме того, решил Джонатан, он скорее всего покидает владения Сикорского и избавится от него навсегда. И слава Богу! Тем временем они миновали две фермы, потом поднялись на пригорок, и их взорам открылось длинное озеро, усыпанное точками островов. Озеро уходило вдаль между холмами, и возница сказал Джонатану, что оно называется Низинным, потому что это не столько озеро, сколько большой участок низин, затапливаемых при разливе реки Твит. На травянистых берегах виднелись то тут, то там домики. У длинных причалов стояло множество парусных шлюпок, гребных лодок и каноэ. Вода была темной и молчаливой, и на ее поверхности мерцал свет звезд. Луна только что начала подниматься на небо за ними, и ее первые бледные лучи освещали ближний край озера. На небольшом песчаном пляже горел костер, а рядом с ним сидел на деревянном стуле человек и удил рыбу. - Зубатку ловит, - кивнул возница на одинокого рыбака. - Ее притягивает свет. В Низинном озере водятся крупные зубатки. Тридцать или сорок фунтов - это еще мало. Мой старик раз поймал одну на крючок возле Узкого острова - это вон тот большой, длинный остров примерно в полумиле отсюда, - так она протащила его и его лодку через все озеро. Когда он наконец ее вытащил, то накормил полдеревни. Он просто содрал с нее кожу и начал продавать мясо по двадцать центов за фунт. За нее спокойно можно было выручить столько денег, сколько за шесть недель работы. Я за всю свою жизнь так не объедался зубаткой. Впрочем, я никогда ее не любил. - Я тоже, - поддержал его Джонатан. - Знаете на что, по-моему, похож вкус зубатки? На белую краску, вот на что. Вы знаете, какой запах у белой краски? Вот такой вкус и у зубатки. У меня создается впечатление, что я ем котлету из краски. - Абсолютно точно, - согласился возница. - Грязные твари, весь день напролет едят ил и тину. И к тому же еще и уродливые. Меньше чем через пять минут после того, как они проехали мимо рыбака, телега остановилась перед трехэтажным фермерским домом - сплошь камень, черепица и большие двустворчатые окна. Во дворе висела вывеска, которая гласила: "ТРАКТИР "В НИЗИНАХ" - ПОСТЕЛЬ И ЗАВТРАК". - Если вы хотите остановиться в деревне, - сказал возница, - то это как раз здесь. В двух кварталах отсюда есть еще меблированные комнаты, но их хозяин - брюзга, который подает на завтрак вареную картошку и суп из спаржи. Я бы держался от него подальше. А здесь будет в самый раз - хорошая еда, выпивка и пуховые перины. Джонатан пригласил его выпить стаканчик эля, но возница не позволил себя уговорить. Ему еще ехать и ехать, сказал он, прежде чем он доберется домой, а он и так уже запаздывает. Так что Джонатан разбудил крепко спавшего Квимби и помог ему слезть с телеги. Они постояли и посмотрели, как телега, раскачиваясь и скрипя, въезжает в деревню и в темноту. - Я едва могу двигаться, - заявил Квимби. - У меня ничто не гнется. Что мне сейчас нужно больше всего на свете, так это горячая ванна. Ванна и шесть лет сна. - А мне нужен ужин, - парировал Джонатан. С того момента, как возница упомянул о подаваемых в трактире эле и еде, небольшие кусочки окорока и сыра в мешке начали казаться Джонатану менее привлекательными. Сморщенное яблоко, каким бы питательным оно ни было, напоминало ему обезьянью голову. Он разделил всю эту снедь между шестью или семью кошками, болтавшимися перед трактиром. Похожее на обезьянью голову яблоко не очень-то привлекло и кошек, так что Джонатан забросил его на соседнее поле. Ему казалось вполне вероятным, что на него рано или поздно набредет какое-нибудь животное - корова, белка, суслик или кто-нибудь еще, кто, в отличие от людей и кошек, очень уважает сморщенные яблоки. Они с Квимби вошли в дверь трактира и, подойдя к пареньку в огромных очках, читавшему за деревянной стойкой толстую книгу, попросили у него две комнаты на ночь. Джонатан склонил голову набок, чтобы прочитать название на переплете. Его всегда так и подмывало выяснить, какие книги читают те люди, с которыми он сталкивается. Очень часто он мог сказать по виду обложки, что книга и гроша ломаного не стоит. Обычно, если обложка была такой, как надо, - темной, выглядящей старинной, с золотыми или алыми буквами, - то и содержание книги могло с ней сравниться. В том, что касалось Джонатана, правильная книга должна была таить в себе великие обещания. Та книга, которую читал юноша, была хорошей книгой. На ней был нарисован огромный корабль, идущий под всеми парусами и рассекающий носом волны; он шел мимо пустынного скалистого островка, и ветер раздувал его паруса. Заголовок гласил: "Великие дни пиратства на островах Флеппедж". Упоминание о пиратах внезапно напомнило Джонатану о карте сокровищ, и он вдруг подумал, что карта, наверное, утонула вместе с кораблем. В конце концов, ведь ее не было у Профессора, когда он тем вечером вышел на палубу. Должно быть, она осталась в его каюте. Возможно, в этот самый момент ее изучали кальмары на речном дне. Джонатан начал сожалеть о потере карты. Потом ему пришло в голову, что он еще не удосужился остановиться и пожалеть о потере Профессора или кого-нибудь из остальных. Разумеется, это объяснялось отнюдь не тем, что он был бесчувственным, просто он был убежден, что это дурной тон - оплакивать человека, который, возможно, еще не умер. То же самое, решил он, относится и к картам сокровищ. Парнишка взял у них деньги, дал каждому по ключу от комнаты и, направив их по коридору и направо, где они могли, как он сказал, получить еду и питье, вернулся к островам Флеппедж. В зале их встретили скрип отодвигаемых стульев и звон стаканов. Из открытой двойной двери, расположенной примерно посредине боковой стены, клубами шел табачный дым. Совершенно очевидно, в трактире собралась веселая компания, потому что Джонатан услышал смех и чьи-то голоса, читающие стихи, по правде говоря знакомые стихи, и читали их голоса, которые он уже слышал раньше. Сопровождаемый Квимби, он вошел в большую общую комнату со столами, стульями и жарким пламенем, пылающим в просторном камине. Какой-то пес, дважды гавкнув, бросился к нему. Это был старина Ахав, и он тут же начал приветствовать хозяина и скакать взад-вперед. Он подлетел к Джонатану, попытался затормозить у его ног, но вместо этого врезался в него. Потом отбежал на несколько футов, раз или два подпрыгнул в воздухе на манер лягушки и опять бросился к Джонатану. - Привет, старина Ахав, - сказал Джонатан, почесывая ему голову. - Это господин С. Н. М. Квимби, галантерейщик. Квимби тоже потрепал Ахава по голове. Больше никто в комнате не обратил на них внимания. Все были заняты тем, что смотрели на Гампа, который стоял на стуле у камина и читал стихи с листочков бумаги, скрепленных вместе. Буфо сидел за столом рядом со стулом Гампа и удовлетворенно прислушивался. Как было известно Джонатану, это означало, что стихотворение явилось плодом совместного творчества. Если бы оно было результатом усилий одного Гампа, Буфо не выглядел бы и наполовину таким удовлетворенным. У него руки бы чесались выложить Гампу, почему именно стихотворение - сплошная нелепица. - Стук и грохот машин! - выкрикивал Гамп. - Трубы, изрыгающие дым! Зловещий клубящийся туман! Летучих мышей писк! На последних двух строчках он понизил голос до театрального шепота и растянул звук "ш" в слове "мыши" примерно на полмили. Дюжина или около того постояльцев, сидящих в комнате, разразились громкими аплодисментами, в основном инспирированными Буфо, который в конце стихотворения вскочил на ноги и неистово захлопал. Джонатану показалось, что это было хорошее стихотворение - в нем было много движения. Правда, он не был уверен, что одобряет попытку прорифмовать "дым" и "писк", но, вполне возможно, это было то, что один из его старых учителей называл половинной рифмой. В любом случае никто другой в комнате, похоже, не возражал против этого. Гамп поднял глаза от своих листков со стихами и увидел, что в открытых дверях стоят Джонатан и Квимби. - Бинг! - крикнул Гамп и стукнул Буфо по затылку. - Эй! - послышался в ответ голос Буфо, и он попытался ударить Гампа, но опоздал. Гамп уже слезал со стула и бежал к Джонатану. Буфо быстро последовал за ним. Какое-то время все пожимали руки и хлопали друг друга по спине. Джонатан боялся, что Гамп и Буфо начнут подшучивать над костюмом Квимби, но они этого не сделали. Буфо порывался было раз или два - или, по крайней мере, так показалось Джонатану, - но его дипломатичность одержала верх, и он промолчал. Направляясь к своему столику у камина, они с Гампом усиленно перемигивались, и Гамп, подтолкнув Буфо локтем, поддернул штаны до икр и на минуту принял унылый вид. Квимби, однако, ничего не заметил, так что это никому не повредило. Буфо и Гамп, как заметил Джонатан, были в прекрасной форме. Никто из них еще не ужинал, поэтому, прежде чем начать разговоры, они заказали себе большой кусок мяса, пирог с грибами и по стакану эля. Потом Джонатан спросил у двух коротышек про Майлза и Профессора. - Мы их не видели, - сказал Гамп. - Ни малейшего следа, - добавил Буфо. - Мы бежали к тебе, а за нами гналось совершенно немыслимое чудовище. - Я с ним встречался - человек без головы, - сказал Джонатан. - Он самый, - подтвердил Гамп. - Без головы. Ты можешь себе это представить? Как, черт возьми, он мог видеть, куда идет? Вот о чем я спросил себя сразу же. Только вообразить себе - человек без головы. Кто это вообще? - Какой-то демон из реки, - ответил Джонатан. - Кок говорил нам, что на южном берегу реки водятся привидения, что по ночам из леса выходят духи и тому подобная нечисть. Полагаю, он был прав. Буфо скорчил гримасу, адресовав ее своему стакану с элем. - Да, совершенно прав. Прошлой ночью я видел такие вещи, от которых можно сойти с ума. Та старуха с белыми глазами, которая прошла мимо нас, что-то напевая - на самом деле это было больше похоже на карканье. Мы сидели на второй палубе, покуривая трубку и сочиняя стихотворение, которое называлось "Бедный Сквайр пропал" - через минуту я тебе его прочитаю, - и тут идет она, шагает к нам с корзинкой в руках. Она остановилась и посмотрела на нас, и ее глаза были как тесто. - Шары, наполненные молоком, - вставил Гамп. - Это было ужасно. Ну и в общем, крышка корзины откидывается, и что же там внутри? Голова того безголового. Вся окровавленная, растрепанная, ужасная. По крайней мере, я полагаю, это была его голова. Она должна была быть его; они не могли бы проделать этот номер со слишком большим количеством людей. - И она подает эту голову мне, - перебил его Гамп. - Бог мой, что же вы сделали? - спросил Квимби, на чьем лице отразился ужас. - Я ударил по этой чертовой штуковине, и она шлепнулась в реку, - ответил Гамп. - Вышиб ее прямо из грязных рук этой старухи. Буфо смерил его долгим взглядом: - Ты молотил руками и вопил, вот что ты делал. Ты вовсе ничего не собирался сбрасывать в реку. Я раньше не видел подобных плясок. Это было потрясающе. Гамп был похож на одну из тех покачивающихся марионеток, которых делают эльфы. Какое зрелище! Вот он машет руками, как мельница, и - вжик - скидывает эту чертову голову в Твит. - Все было совершенно не так, - вспылил Гамп. - Я просто выбил эту голову у нее из рук. А раз уж мы говорим о марионетках и о том, что кто-то со страху лишился мозгов, то это был именно ты, кто понесся по палубе с воплями и криками, как какая-нибудь чертова комета. - Это потому, что я увидел, как из лодки вылезает тот безголовый, - объяснил Буфо. - Он тут ищет свою голову - так я рассудил, - а ты сбрасываешь ее в воду. И ты думаешь, он бы после этого не рассердился? С чужими головами так не обращаются. - Обращаются, если они ни к кому не прикреплены! - вскричал Гамп. - Обращаются, если какая-нибудь старуха с глазами как шарики для игры сует эту голову тебе в лицо. И всей этой банде еще повезло, что я не вышел из себя. Они бы у меня попели, голова там или не голова... Буфо скорчил рожу и замахал руками, изображая, как Гамп в ужасе нападает на ведьму. Гамп не видел в этом ничего смешного и, казалось, был готов взорваться, так что Джонатан вмешался, чтобы разрядить обстановку: - Так, значит, этот тип гнался за вами по палубе? - Мы уводили его туда, где был ты, - пояснил Буфо. - Можно сказать, расставляли ему ловушку. Мы рассудили так, что прогоним его мимо тебя и ты сможешь вышибить ему мозги. - Я был готов к этому, - честно заявил Джонатан. - Но потом внезапно начали взрываться бомбы, я оказался на куче веревок и увидел, как вся ваша компания летит в реку. Я боялся, что с вами все кончено. - Мы тоже. Мы плыли в тумане. То привидение, которое гналось за нами, так и не показалось на поверхности. Наверное, не имея носа, оно не смогло задержать дыхание. Потом мимо проплыл большой обломок каюты, размером почти что с плот, и мы все забрались на него. На нем было холоднее, чем в Рождество, можешь мне поверить, но все же это было лучше, чем утонуть в какой-нибудь реке, населенной привидениями. Упоминание о реке, населенной привидениями, напомнило Джонатану о тех тенях и неведомых существах, которые кружили вокруг него в воде той ночью. - Насчет этого вы правы, - согласился он. - Река Твит - это не то место, где можно спокойно покупаться. - Так что мы просто поплыли вниз по течению, - продолжал Гамп. - Должно быть, прошло несколько часов. Двигались мы, кажется, не очень быстро, просто вроде как неспешно дрейфовали. Постепенно туман начал рассеиваться, и рано утром мы вдруг увидели берег, который был совсем недалеко от нас. Мы оторвали пару досок от нашего плота, который все равно почти разваливался, и гребли как сумасшедшие, пока не добрались до суши. - В любом случае ты не поверишь, когда мы скажем тебе, где оказались, - вставил Буфо. - Мы взобрались на эту насыпь и очутились в клубничном раю. Примерно на шесть - десять миль вокруг ничего, кроме клубничных кустов с ягодами величиной с твой кулак. А по дороге шел этот удивительный тип, одетый как король, в соломенной шляпе и розовой рубашке, сплошь покрытой рюшами. "Я - Клубничный барон, - сказал он. - А кто вы?" И не высокомерно сказал, понимаешь ли, а очень по-джентльменски. Поэтому мы тоже представились... - И он очень серьезно поклонился, - Гамп не собирался позволять Буфо присвоить себе все лавры рассказчика этой истории, - и спросил нас, не с парохода ли мы. "Да, - говорим мы. - Именно так". Он, разумеется, это знал, потому что мы все еще были довольно мокрыми и приплыли на обломке стены от каюты. Но он вел себя очень официально. Ничего не принимал на веру. "Прошу вас", - сказал он, и мы залезли в его коляску, поехали к нему в усадьбу и съели примерно четверть тонны клубники со сливками. - И догадайся, кто там был? - спросил Буфо. - Сдаюсь, - сказал Джонатан. - Капитан Бинки, вот кто. Оказывается, они с Клубничным бароном большие приятели. Оба по-своему волшебники в том, что касается еды. Члены своеобразного клуба. - А что стало с его кофе? - поинтересовался Джонатан, чувствуя облегчение при известии о том, что капитан Бинки выжил при взрыве. - Все было там, вместе с ним. Все - кофе, кофейник и все остальное. Даже книга. Ничего не пострадало. Оказывается, он был готов к неприятностям. Он вывернул болты, снял кофейник, высыпал кофе в бочонок, уложил все это в ящик и поставил его в шлюпку. Счастливо избежал всех неприятностей. И кстати, еще спас несколько человек. Он не просто сбежал с тонущего корабля. Он говорил, что пошел бы ко дну вместе с ним, если бы не кофе. "Искусство прежде всего, а мораль - на закуску". Вот что он крикнул, когда отчаливал. - Он здесь? - спросил Джонатан. - В трактире? - Нет. Он пока остался у барона. Мы выехали в путь рано утром с фургоном молочника и решили остановиться здесь на ночлег. Мы планировали завтра пойти на встречу к почте. - Я тоже. Потом он рассказал им свою историю: как встретился с Квимби, о том, что погиб кок, и о том, как они прошли двадцать с чем-то миль вниз по течению, как их подвезли на телеге с сеном и они проехали мимо земель того самого Клубничного барона, который оказался таким гостеприимным. - И кое-что еще, - сказал Буфо, выливая остатки эля в стакан Джонатана. - Похоже, для Сикорского наступают тяжелые времена. - Приятное известие, - откликнулся Джонатан. - Какие именно тяжелые времена? - Барон собрал отряд людей, целую армию, - местных фермеров, жителей деревни и так далее, - пояснил Гамп. - Эта история с пароходом была последней каплей. С них уже достаточно. На клубничных полях было, должно быть, сотни две людей в маленьких палатках. Капитан Бинки заставил их плясать под свою дудку. Они все были за то, чтобы выступить этим утром на лодках. Но барон не хотел и слышать об этом. Медленно и без суеты - вот линия поведения барона. Квимби к этому времени заснул в своем кресле, храпя, как бульдог. - Значит, завтра мы отправляемся в Лэндсенд, - подытожил Джонатан. - Как далеко до него, как вы думаете? - Двадцать пять миль, - ответил Гамп. - По крайней мере так сказал барон. Джонатан указал на храпящего Квимби: - Ему ни за что не пройти еще двадцать пять миль. Это займет у нас неделю вместе с ним, если только нас кто-нибудь не подвезет. - Мы уже решили этот вопрос, - сказал Буфо. - Завтра утром отсюда отправляется почтовый фургон. Мы поговорили с возницей. Все с ним уладили. Он говорит, что у него есть свободные места. Мы дали ему пару монет, чтобы скрепить сделку. - Я сделаю то же самое, - решил Джонатан. - Если он не сможет взять всех, я посажу Квимби в фургон, а сам пойду пешком. - Что если мы оставим стихи на завтра? - внезапно спросил Гамп тоном, который давал понять, что Джонатан будет разочарован. - Я слишком устал, чтобы проникнуться соответствующим духом. Джонатан проглотил остатки эля. - Дух, как я понимаю, очень важен? - Жизненно важен, - подтвердил Буфо. - Я вымотан, - пожаловался Гамп. - За последние два дня мы не спали и четырех часов. - Разумеется, - кивнул Джонатан. - Завтра нам предстоит долгий путь. У нас будет много времени для стихов. И, покончив с разговорами, они разбудили Квимби и разошлись по своим комнатам. Глава 15 Травы доктора Чена На следующее утро у них не было никаких проблем с тем, чтобы добраться до Лэндсенда. Почтовый фургон был длинной крытой повозкой, вполне просторной для восьми или десяти человек или, в зависимости от обстоятельств, для множества больших мешков с почтой. Но на самом деле почты было не очень много. Вместе с нашими путешественниками ехали один-единственный мешок и с полдюжины коробок, так что возница был рад взять еще несколько пассажиров. Как оказалось, фургон отправлялся только около десяти утра, так что в Лэндсенде они должны были оказаться позже, чем надеялся Джонатан; но зато у всей четверки появилось время походить по магазинам в городе. Квимби купил себе новый костюм и туфли - все, как он пожаловался, сомнительного качества. Однако он признал, что эти вещи все же лучше, чем его старые, испорченные, которые он в конце концов подарил женщине - хозяйке трактира. Фургон еще не успел отъехать, как она обрядила в них свое пугало. Остальные тоже купили себе несколько обновок - преимущественно одежду, а Джонатан приобрел куртку и рюкзак. Еще они прихватили с собой сухой паек на тот случай, если в пути проголодаются, и ровно в десять часов со стуком покатили по дороге. Хотя фургон был крытым, задней стенки у него не было, и время от времени путешественники видели небольшие участки широкой реки Твит, мелькающие за редкими, покрытыми зеленью холмами. В полдень они распаковали свой обед и угостили несколькими кусками мяса, сыра и хлеба возницу, который, поскольку он был на диете, не взял с собой ничего, кроме салата из неочищенного риса и жестянки с пресными крекерами. Но когда Буфо предложил поделиться с ним окороком и сыром, он выбросил салат в канаву, что, как радостно заметил Буфо, и есть самый разумный способ обращаться с салатами. - Так что вдохновило вас вновь заняться сочинением стихов? - поинтересовался Джонатан. - О, - откликнулся Гамп, - мы и не бросали этого занятия. Мы не можем так поступить. Это у нас в крови. - Как зараза, - пояснил Буфо. - Вот именно, - согласился с ним Гамп. - Некоторые вещи побуждают нас делать это: смена времени года, к примеру, или погода. Поэзия - это такая вещь, которая просто врывается в твою жизнь. - Что-то вроде летучей мыши, которая запутывается в твоих волосах, - вставил Буфо. - Или опоссума, - заметил Гамп, почесывая голову, - который проникает в комнату по ночам и портит твои туфли. - Именно так. Как видишь, подобные метафоры выскакивают, как воздушная кукуруза из сковородки. Поэт ничего не может с собой поделать. Он раб этой силы, - сказал Буфо. Джонатан сказал, что он понимает. Квимби заявил, что он знал одного парня, который был поэтом: писал вдохновенные стихи для местной газеты. Очень прочувствованные. У Буфо был такой вид, словно ему было мало дела до вдохновенных стихов. - Какие именно вдохновенные стихи? - спросил Гамп, который, как и Буфо, испытывал естественное недоверие ко всем остальным поэтам. - Вы можете что-нибудь вспомнить? Квимби обдумал вопрос. - Что-то насчет того, чтобы крепиться в трудные времена. Ну, знаете, не распускать нюни, не сгибаться и все такое прочее. Терпеть. Исполнять свой долг. На самом деле очень волнующе. Затрагивало за живое. - Да уж, нечего сказать, - отозвался Буфо. - Думаю, можно было посмеяться над этим. Но это не то, что пишем мы. Ничего подобного. Не то чтобы в этом было что-то плохое, заметьте; этот ваш поэт скорее всего был в своем роде жемчужиной. Я поищу его книгу, когда вернусь домой. Он подмигнул Гампу, чтобы дать ему понять, насколько остроумным было его последнее замечание. - Ну так, значит, вы написали что-нибудь неплохое? - спросил Джонатан. - Несколько настоящих шедевров. Буфо согласился с ним: - Это все благодаря взрывам. Мы были уверены, что ты, Профессор и Майлз... ну ты знаешь... Что вы не выбрались. Унылость - вот что дало толчок. - Уныние, - поправил его Гамп. - Что, прости? - По-моему, это называется уныние, - повторил Гамп. - А не унылость. - То, о чем ты думаешь, - это пористость, - сказал Буфо. - Как у тебя в голове. Гамп смерил его взглядом. Но к этому времени он уже настроился на чтение своих стихов, так что тем дело и кончилось. Квимби заметил, что Буфо, вероятно, все равно прав и что его друг-поэт один раз написал это слово как "унылость", что в тех обстоятельствах казалось вполне уместным, поскольку оно в некоторой степени рифмовалось с "размытость", а именно это происходило в том стихотворении с душой парня - героя стихотворения. Буфо и Гамп какое-то мгновение выглядели так, словно то же самое происходило с их душами, но потом Гамп вытащил свои записи и прочистил горло. - "Бедный Сквайр пропал", - прочел он скорбным голосом, а затем пустился в длинное стихотворное описание трагических странствий Сквайра в далекой Бэламнии. Чтение стихотворения заняло около получаса и, похоже, повергло бедного Квимби в бесконечное смятение: он, разумеется, понятия не имел, что Бэламния - это далекая магическая страна. Однако он, кажется, подумал, что стихи уже по самой своей природе весьма туманны и что именно труднообъяснимые куски - самые лучшие. Джонатан иногда и сам думал подобным образом. Стихотворение заканчивалось примерно так: И вот идет наш бедный Сквайр, Пиджак его златом горит - Творение Квимби, чьими руками Массивный колпак его сшит. Города переходят в леса, Гоблины воют в тоске, И безголовые люди в лодках Плывут по бурной реке. Он бродит, стеная, там и сям, Бедняга осунулся и похудел, И рядом с ним Надежда и Дом Идут на восток, где рождается день! Гамп закончил и остался сидеть в полном молчании. Это было грустное стихотворение, даже для Квимби, у которого к концу на глаза навернулись слезы. Он никогда раньше, как он утверждал, не был частью стихотворения. В тех стихах, что писал его друг, никто ничего не делал - не шил колпаков, не выл в тоске, не худел и так далее. Это стихотворение, как он сказал, производило ужасно сильное впечатление. Джонатану оно тоже понравилось. На нем лежит безошибочно узнаваемый отпечаток личностей Буфо и Гампа. - И вы собираетесь просто оставить его потерянным там? - спросил он. - Разве вы не можете его спасти? Вытащить его оттуда? - Мы не можем вмешиваться в реальность, - ответил Буфо. - Мы ее рабы. Это стихотворение останется написанным только наполовину до тех пор, пока мы не найдем бедного Сквайра. - Незаконченная симфония, - вставил Гамп. Джонатану это показалось логичным. - Наверное, так оно и должно быть. Давайте надеяться, что вы сможете его закончить в самом скором времени. Коротышки кивнули, но ничего не ответили. Джонатан предположил, что они думают о Сквайре. Он знал, что они чувствуют, - что до сих пор их экспедиция почти не продвинулась вперед. Но, впрочем, они ведь встретили Квимби и узнали кое-что о том, где был Сквайр. А если, приехав в Лэндсенд, они найдут Майлза и Профессора, то, по мнению Джонатана, они будут в очень благоприятных условиях. И им не придется долго ждать этого. Как раз в этот момент возница крикнул: - Еще примерно с милю, ребята, - и слегка подстегнул лошадей, стремясь побыстрее въехать в город. Лэндсенд был не совсем тем широко раскинувшимся по побережью портовым городом, который ожидал увидеть Джонатан. По сути, он был не крупнее города в дельте реки Ориэль. А Твит, разумеется, был в двадцать раз шире, чем Ориэль. Поэтому Джонатан предположил, что Лэндсенд будет примерно в двадцать раз больше. Впрочем, мало что можно было сказать о городе, который они видели из небольшого крытого парусиной почтового фургона. Но Джонатан сидел ближе всех к заднему борту, так что у него был наилучший обзор. Они не видели океан, но в воздухе чувствовался резкий привкус соли. За городом поднималась гряда прибрежных гор, по склонам которых где-то на четверть мили карабкались дома, а выше рос густой лес. Фургон сделал поворот, и взорам путешественников открылась широкая речная дельта, сплошь усеянная рыболовными судами. Вдоль берега виднелись илистые отмели и затоны, представляющие собой переплетение оголившихся корней и прибрежной травы, среди которых сверкали в лучах полуденного солнца озерца стоячей воды. Их пересекали длинные узкие причалы, уходящие в солоноватую воду дельты. К некоторым причалам были привязаны небольшие лодки; другие, совсем обветшавшие, зачастую представляли собой лишь ряды сломанных свай, годящихся разве что на то, чтобы служить насестом для пеликанов. Фургон, подпрыгивая на ухабах, проехал мимо верфей, где на огромных стапелях стояли скелеты недостроенных парусных судов и валялись обшитые досками каркасы кораблей, сгнившие настолько, что их уже невозможно было восстановить, заросшие снаружи и изнутри травой, дикими фуксиями и вьюнками. Затоны, отмели и верфи в конце концов уступили место разбросанным в беспорядке трактирам и небольшим домикам. Повсюду были люди: продавцы мороженого, лимонада и свежих фруктов, группы раздетых по пояс моряков, праздные зеваки в дверях домов, толпы вышедших за покупками горожан на тротуарах, шмыгающие под ногами неугомонные дети. Впечатление было такое, словно возле каждого третьего или четвертого здания располагалось уличное кафе - из тех, в которых можно просидеть полтора часа над чашечкой кофе. Даже в четыре часа дня - время, которое Джонатан счел бы либо слишком ранним, либо слишком поздним для того, чтобы рассиживаться в уличном кафе, - в них было очень мало свободных столиков. Большинство стоящих вдоль улицы домов были обшиты дранкой и покрыты черепицей. Проезжая часть была вымощена квадратными серыми блоками, вырубленными из темного гранита и выщербленными от интенсивного движения. Всюду, куда бы ни взглянул Джонатан, он видел изобилие зелени. Везде цвели гибискусы - огромные красные, оранжевые и желтые цветы с лепестками величиной с человеческую ладонь. Изгороди и декоративные решетки были увиты пурпурными вьюнками и бугенвиллеями, и даже неухоженные дворы поражали изумительным сочетанием ярко-зеленой травы и красочных диких цветов. В общем, Лэндсенд был очень красивым местом - в состоянии, как подумал Джонатан, живописного и возвышенного упадка. По благоприятному стечению обстоятельств, фургон подвез их к почте, как раз когда пробило четыре. Едва Джонатан успел подумать: "Что если их здесь нет?" - и почувствовать первый укол страха и беспокойства, как они остановились менее чем в шести футах от Профессора, который стоял, прислонившись к столбу, у газового фонаря и читал какое-то объявление или афишу. Джонатан начал лихорадочно придумывать что-нибудь умное, что бы ему сказать, какую-нибудь тонкую и неожиданную остроту, но Ахав его опередил. Завидев старину Вурцла, он дважды гавкнул и соскочил на дорогу, едва не приземлившись на ботинки Профессора. - Ахав! - воскликнул Профессор Вурцл, а затем, сдвинув очки на кончик носа, воззрился поверх них на Джонатана, Буфо, Гампа и Квимби, которые один за другим высаживались с задней стороны фургона. Джонатан пожал ему руку, чувствуя себя так, будто они не виделись месяцев шесть. - Что нового? - О, - отозвался Профессор, - почти ничего нового. А у вас? - У нас тоже почти ничего, - ответил Гамп. Тут мимо них прошел возница, пошатывающийся под тяжестью парусинового мешка с почтой и составленных один на другой ящиков - того, что отец Джонатана называл ношей для ленивых. Поскольку вся эта груда мешала им пожать ему руку, они хором поблагодарили возницу. - А где Майлз? - Джонатан был почему-то уверен, что Профессор это знает. - На другом конце квартала. - Он в порядке? - поинтересовался Буфо. - Жив и здоров. Я должен признать, что мы с ним удивительно легко отделались. Даже почти не промокли. Профессор поприветствовал Квимби, который стоял немного в стороне, не желая мешать старым друзьям. Создавалось впечатление, что прибытие в Лэндсенд восстановило его душевное равновесие и он перестал быть несчастным страдальцем, а вновь превратился в галантерейщика с репутацией. Квимби слегка поклонился: - Я хочу поблагодарить вас, господин Бинг, и вас, друзья, тоже, за то, что вы приглядывали за мной. Боюсь, я не очень-то силен в том, что касается пеших прогулок. Я не создан для них. - Чушь, - возразил Джонатан, похлопывая его по спине. - Нам это доставило удовольствие. Мы редко попадаем в такую хорошую компанию. - Это точно, - согласился Буфо, а Гамп кивнул в знак того, что он тоже присоединяется к этому мнению. - Ну что ж, - сказал Квимби, - мне пора идти. Я бы показал вам свою лавку, но сейчас уже поздновато. Она уже закрыта, а мои ключи утонули в реке. Однако заходите завтра и осмотрите все как следует. На самом деле это захватывающий бизнес. - Он не может не быть таким, - откликнулся Джонатан. Хотя это заявление озадачило практически всех присутствующих, включая его самого, потому что он, откровенно говоря, не особенно над этим задумывался. Затем все пожали друг другу руки, и Квимби исчез в глубине улицы. - Что это у вас тут такое, Профессор? - спросил Гамп. - Этот листок. Профессор поднял листок вверх, чтобы они могли на него посмотреть. На его лицевой стороне был сделан рисунок тушью, изображающий лицо Сквайра Меркла с пухлыми, словно набитыми конскими каштанами, щеками и с морщинками вокруг веселых, полных восторженной растерянности глаз. Под рисунком было крупными буквами написано: "Видели ли вы этого человека?" - а ниже, более мелким шрифтом, шла информация о том, что следует делать, если вы его видели. Вверху был заголовок, гласивший: "ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!" Джонатан взял листок у Профессора, опасаясь какого-то подвоха. - Где это было? - Нигде. Пока. Но через тридцать секунд это будет висеть вон на том дереве у обочины. - Это ты сделал? - Ну не совсем, - ответил Профессор. - Майлз сочинил объявление и сделал рисунок. Нам нужно было взять на себя инициативу. В любом случае так сказал бы сыщик. А информацию можно получить, разыскав людей, которые видели Сквайра. Один из них должен знать, в какую сторону он направился, когда покинул город. - Полагаю, вы имеете в виду, если он покинул город, - поправил его Буфо. Профессор покачал головой: - Не знаю. Мы весь день обходили трактиры, и его не было ни в одном из них. И более того, он в них и не останавливался. Осталась всего парочка трактиров, где мы не были, и они расположены за чертой города, на пути к прибрежной дороге. Но нам известно, что он был здесь, в лавке Квимби, и, зная Сквайра так, как мы его знаем, можно предположить, что он никуда особо не торопился. Так что он должен был у кого-то остановиться. Эти объявления выкурят его из норы. У Джонатана оставались кое-какие сомнения. - Мне претит сидеть и ждать, пока он выкурится откуда-нибудь. - А куда ты предлагаешь идти? - спросил Профессор. - На север? На юг? - Я понимаю, что ты имеешь в виду, - отозвался Джонатан. - Давайте везде приклеивать эти объявления. Сколько их здесь у тебя? - Кроме этого листка остался еще один. Мы развесили их повсюду. Если только в этом городе не живут сплошные отшельники, мы получим ответ. Так что можно расположиться где-нибудь и ждать. Все согласились, что это так, хотя мысль о том, чтобы "где-то расположиться", немедленно усилила испытываемое Джонатаном чувство беспомощности. Однако затея с объявлениями несколько успокоила его страхи; он надеялся, что она не безнадежна. Профессор вытащил из кармана свои часы: - Через полчаса мы должны встретиться с Майлзом у трактира. - Надеюсь, мы сможем получить комнату, - заметил Джонатан. - В этом городе полно народу. Должно быть, через него проходит бессчетное количество путников. - Тысячи. Но это не имеет значения. Мы забронировали вам комнаты сегодня утром. Майлзу пришло в голову, что судьбой можно управлять при помощи оптимизма. Он решил, что если мы забронируем комнаты для всей компании, вы появитесь, чтобы занять их. - По-видимому, это подействовало, - сказал Джонатан, которому эта идея очень понравилась. - Это был красивый жест, - продолжал Профессор. - Типичный для Майлза. Но я боюсь, что судьба - это одна из семи непреложностей. Джонатан хотел было спросить его, каковы остальные шесть непреложностей, но на какое-то мгновение задержался со своим вопросом, и он стал казаться ему уже не таким важным. По сути, он даже не знал наверняка, что такое непреложность любого вида. Судя по звучанию, он сказал бы, что это одна из тех вертлявых козявок, которых можно увидеть под микроскопом. Но он знал, что это маловероятно. Профессор, без сомнения, говорил абстрактно. Все четверо и Ахав направились вдоль улицы, мимо бурлящих жизнью кафе и темных, прохладных баров. Профессор свернул за угол и повел их по узкой улочке, наискосок уходящей к морю. По обеим ее сторонам стояли двух-трехэтажные здания, украшенные в большинстве своем балконами с чугунными решетками. Цветущие лианы, которые росли в горшках на балконах, поднимались по стенам домов и свешивались через перила. Косяки дверей были выкрашены в зеленый цвет и обвиты вьюнками; некоторые из закрытых ставнями окон были почти не видны за переплетениями растительности. Более чем в половине домов двери стояли распахнутыми настежь, и то тут, то там на балконах сидели люди, которые болтали между собой и наблюдали за тем, что происходит на улице. Повсюду были кошки; они глазели на проходящую компанию с балконов или из-за цветочных горшков либо собирались небольшими группками на тротуаре, коротая время, а потом бросались врассыпную, разбегаясь по улицам и переулкам по своим кошачьим делам. На морде Ахава было написано удивление. Джонатан предположил, что он озадачен уже самим существованием такого количества кошек. Время от времени пес останавливался, чтобы рассмотреть их, и сам подвергался ответному осмотру. Ахав, разумеется, никогда ничего не имел против кошек и к тому же исповедовал философию, которая не позволяла ему гоняться за кем бы то ни было, - по крайней мере, не позволяла гоняться просто с целью получить от этого удовольствие. Его девизом было мирное сосуществование с кем бы то ни было, и кошки, похоже, это чувствовали. Или же они чувствовали себя в безопасности, окруженные такими когортами своих собратьев. Как бы там ни было, Ахав подружился с бесчисленным количеством кошек, и казалось, что Лэндсенд начинает ему нравиться не меньше, чем Джонатану. Они завернули еще за один угол, на похожую улицу, которая шла прямо к океану. Вдоль нее дул ветер, поднявшийся к вечеру и несущий с собой резкий запах соли и смолы, а также немного освежающий все вокруг. В конце улицы стояло несколько небольших темных магазинчиков, скрытых за пыльными свинцовыми ставнями. Перед одним из них висела вывеска, на которой восточной вязью было написано: "ТРАВЫ ДОКТОРА ЧЕНА". На прилавке в окне стояли керамические и стеклянные банки и сосуды. Между ними были навалены мешочки с сушеными цветами: крошечными бледными звездочками сирени, малюсенькими пурпурными орхидеями, бутонами лимонного дерева, розовыми лепестками. Стояли там и деревянные ящички с высохшими ящерицами, и стеклянные банки, в которых плавали свернувшиеся кольцами заспиртованные змеи и странные грибы. Все это было разбросано в беспорядке и покрыто пылью. С потолка свисали связки сушеных летучих мышей, перемежающиеся с пучками высушенных трав. Рядом с магазинчиком доктора Чена был еще один, похожий на него как две капли воды. На болтающейся рядом с ним вывеске было написано лишь одно слово: "ДИКОВИНКИ". Джонатан спросил себя, насколько более диковинными могут быть продающиеся в нем товары по сравнению с товарами таинственного доктора Чена. Окошко было настолько серым от пыли, что им пришлось прижаться к створке, чтобы увидеть, что находится внутри. Когда они это сделали, их взорам предстала голова гиппопотама с разинутым ртом, глядящая на них неподвижными глазами. Среди его зубов сидела маленькая, довольная с виду свинка, рот которой был тоже открыт. А изо рта свинки, словно из окна, торчали голова и плечи мыши. На одном из зубов гиппопотама висел ценник, на котором было написано - "двести долларов". На Гампа это чудище произвело огромное впечатление. - Интересно, двести долларов - это за все, - гадал он, - или только за гиппопотама? - Возможно, за зуб, - предположил Буфо. - Только представь себе что-либо подобное в своей столовой, - продолжал Гамп. - Как величественно. Это напоминает мне один из тех поучительных рисунков, что изображают происхождение животных от рыб. - Все это не так уж хорошо, как ты думаешь, - заметил Буфо, который прижимался лицом к стеклу. - Мышь только что смылась. Гамп опять вгляделся в то, что было за окном. Как и сообщил Буфо, мышь исчезла. Но потом она вдруг высунулась из одного уха гиппопотама, нырнула туда обратно и больше уже не показывалась; вслед за этим из второго уха вылезла и соскочила на пол еще одна мышь. - Это мышиный отель! - воскликнул Буфо. - Двести долларов за мышиный отель! Они, вероятно, называют его "Отель "Гиппо"". А этот молочный поросенок - его хозяин. - Как плохо, что магазин закрыт, - сказал Гамп. - Я бы сбил цену долларов на пять-десять и купил это чудище. Я всегда хотел такое. Когда они уже повернулись, чтобы идти дальше, Джонатан, просто в шутку, толкнул дверь. Она, поскрипывая, отворилась. Все остановились и заглянули внутрь. В магазине царил полумрак, ни один огонек не освещал его интерьер. Сначала им показалось, что внутри никого нет, но тут чей-то низкий голос прогудел из глубины магазина: - Вы заходите или нет? - Конечно. Джонатан, поскольку он открыл эту дверь, чувствовал себя связанным определенными обязательствами. Гамп, которому не терпелось попробовать купить чучело гиппо-свиньи, вошел сразу следом за Джонатаном. Владелец магазина сидел в дальнем углу под небольшим окошком, подставив лицо под косо падающие сквозь пыль водянистые лучи послеполуденного солнца. На его коленях лежала огромная раскрытая книга, а в руке он держал увеличительное стекло. Его волосы были растрепаны, и он был одет в темный костюм, - похоже, тот же, в котором ходил весь последний месяц. Но его галстук был аккуратно завязан, а сам он производил впечатление слегка взъерошенного интеллектуала, возможно настолько глубоко погруженного в свои исследования и изыскания, что помятые костюмы и растрепанные волосы для него практически неизбежны. Джонатан немедленно заключил, что этот человек - нечто вроде живущего затворником в башне из слоновой кости двойника Профессора. - Вы ищете что-то конкретное? - спросил хозяин магазина, поправляя на носу очки с толстыми стеклами. - Нет, - ответил Джонатан. - Просто смотрим. - Вообще-то, - перебил его Гамп, небрежно оглядываясь вокруг, - я подумывал о том, чтобы купить по-настоящему первоклассную голову гиппопотама. Что-то, что можно будет повесить на стену в столовой. В это время года они, разумеется, идут по пятаку за дюжину, но хорошие, толстощекие, зубастые экземпляры - редкая вещь когда бы то ни было. Тут он сделал вид, что заметил голову в окне, и с критическим видом направился в ту сторону, чтобы рассмотреть ее. Ахав стоял вместе с Профессором Вурцлом перед несколькими странными корзинами, выстроенными вдоль стены. Все они были заполнены костями, частично разрозненными, а частично соединенными между собой. На одной корзине висел ярлык "Рыбы", на другой - "Птицы", на третьей - "Млекопитающие", а на четвертой - "Человек". И действительно, между корзинами были аккуратно распределены соответствующие кости. Ахав, похоже, не был уверен, привлекают они его или отталкивают. Они казались слишком пыльными и сухими, чтобы их стоило жевать; хорошая палка и то была бы более вкусной. Однако Джонатана и Профессора они завораживали. Старина Вурцл осторожно выудил рыбий скелет и осмотрел его. Голова была огромной и занимала по меньшей мере две трети длины. При жизни рыба, должно быть, была не более чем плавучей головой. - Что-то вроде трахинотуса, - заметил Профессор, опуская скелет обратно в корзину и роясь среди костей в соседней. Он нашел там птичий череп длиной с руку Джонатана, с ухмыляющимся клювом, усеянным острыми зубами. Под ним лежал марлевый мешочек с черепами колибри - шестьдесят или восемьдесят крошечных черепов, похожих на игральные шарики. - Забавно было бы иметь такие, - заметил Джонатан, вороша пальцем маленькие черепа. - Для каких целей? - спросил Профессор. - Я не думал, что ты так уж интересуешься естественными науками. - Ну на самом деле я ими не интересуюсь. Просто мне было бы приятно, если бы они вроде как были моими, если ты понимаешь, что я имею в виду. Как голова гиппопотама для Гампа. Профессору это явно ни о чем не говорило. - Я искренне надеюсь, что ему не удастся купить это чучело. - Понимаю, - откликнулся Джонатан. - Представляю, каково будет таскать ее повсюду с собой. Нам придется устроить так, чтобы ее кто-нибудь украл. В других корзинах было бессчетное количество ребер, черепов и ступней, связанных вместе серебряными проволочками. На полке над корзинами рядком стояли чучела небольших крокодильчиков, окаймленных с обеих сторон стопками старых пыльных книг. Эти книги были подперты двумя любопытными стеклянными банками - банками, которые Джонатан с Профессором увидели одновременно. Их реакция была одинаковой. - Эскаргот! - воскликнул Джонатан. - Не иначе. Посмотри на это. - И он поднял упавшую табличку, которая по идее должна была стоять за банками. На ней было написано: "В продаже кальмарьи часы". - Ты ведь не думаешь, что он сейчас где-то поблизости? Профессор покачал головой: - Нет, не думаю. На этих банках годовой слой пыли. - Если бы он был здесь на своей подводной лодке, - сказал Джонатан, - мы бы смогли выбраться из этого дешевого отеля. - И если бы мы нашли Сквайра, - добавил Профессор, - и если бы мы помешали махинациям гнома и остались в живых. Слишком много "если", Джонатан. Лучше не предвосхищать события. Готовься к худшему, и ты никогда не будешь разочарован. Я как-то прочитал это в одном морском романе. Это вполне разумно. - Полагаю, да. Но такая философия не очень меня привлекает. Давайте-ка спросим этого джентльмена об Эскарготе. Попытки Гампа уговорить хозяина сбавить цену на голову гиппопотама, очевидно, потерпели поражение. - Это невозможно, - говорил тот, когда Джонатан с Профессором присоединились к остальным. - Даже за четыре сотни. - Четыре сотни! - воскликнул Буфо, который рылся в мешке с высушенными головами. - Гамп, ты свихнулся. У тебя нет четырех сотен. - Ты мог бы мне немного одолжить. - Одолжить тебе немного? А чем мы будем питаться, супом из гиппопотама? И как насчет тех бедных мышей, которые там живут? Неужели ты лишить их дома? - Я не могу продать ее ни за какую цену! - решительно заявил взъерошенный хозяин. - Я обещал ее другому. Я уже получил половину денег в задаток. Однако, думаю, мне удастся достать голову антилопы гну. Гамп оживился: - А что это такое? - Огромная корова. - А вы можете запихнуть ей в рот свинью? Или, может, лягушку? Хозяин магазина кивнул: - Думаю, да. Это производит потрясающий эффект, не так ли? - (Все согласились, что это так.) - Но мне потребуется пара недель, чтобы достать эту голову. Гамп приуныл. - А мне нужно оставлять какие-нибудь деньги? - Нет, мне все равно понадобится что-нибудь в этом духе, чтобы заменить голову гиппопотама. Что скажете, если я подержу ее для вас месяц? Если вы не появитесь, я ее продам. - Договорились! - с энтузиазмом вскричал Гамп, а затем повернулся к Профессору: - Мы ведь сможем вернуться сюда через несколько недель, правда? - Разумеется, - успокоил его Вурцл. - Проще не бывает. - К тому времени у него это пройдет, - шепнул Буфо на ухо Джонатану. - У него бывают такие приступы, но они проходят. - Скажите, сэр... - начал Джонатан. - Доктор Чен, - перебил его хозяин, протягивая руку. - А, - откликнулся Профессор, - доктор Чен из травяной лавки по соседству? - Он самый. - А для чего используют тех сушеных ящериц? - спросил Буфо, подразумевая банки в окне магазинчика с травами. - Понятия не имею, - ответил доктор Чен. - Не сомневаюсь, что для чего-нибудь отвратительного. Честно говоря, я не очень интересуюсь травами. Я писатель. Обойдя или расшвыряв груды диковинок - резных идолов, ожерелье из зубов, старинные ковры и одежду, - он достал какую-то книгу и протянул ее через завал из вещей Джонатану, который стоял к нему ближе всех. Книга была озаглавлена "Рассказы глубоких морей". На обложке была сделана надпись: "Автор - доктор Филлип Чен". - Очень милое название, - заметил Джонатан, открывая фронтиспис - прекрасную старинную гравюру, которая изображала потрепанный корабль, застывший посреди маслянистого, сплошь заросшего водорослями моря. Извивающиеся бурые плети покрывали бушприт и обвивали якорь. С полдюжины скелетов в рваных одеждах, перегнувшись через поручень, в ужасе смотрели на что-то поднимающееся к ним из глубины вод. - Где я могу купить себе такую книгу? - спросил Джонатан, сразу поняв, что она в его духе. - Можете взять эту, если хотите, - ответил доктор Чен. - У меня их здесь сколько угодно, фактически целые ящики. - Я тоже куплю одну, - сказал Профессор. Джонатан знал, что он делает это по доброте душевной, поскольку никогда не читал ничего, креме научной и исторической литературы. Доктор Чен явно нуждался в клиентах. Профессор пролистал свой экземпляр книги. - А продажа трав у вас как хобби, да? - Не совсем, - признался доктор Чен. - Но, видите ли, сочинительством много не заработаешь. Того, что я получаю за свои книги, не хватает и на суповые кости. Когда десять лет назад умерла моя жена, она оставила мне кое-какие деньги. Немного, заметьте, но достаточно, чтобы можно было вложить их в дело. И вот в один прекрасный день я встретил джентльмена, который продавал полностью оборудованные торговые предприятия, и он предложил мне эту травяную лавку. Со всем товаром и готовую к открытию. И дела шли не так уж плохо, поскольку Лэндсенд - портовый город и все такое прочее. Но, как оказалось, у моих клиентов совершенно не было денег. Все без гроша в кармане. Цыгане, колдуны, ведьмы и им подобные - совсем не те, у кого водятся денежки. Но у них было полно всяких вещей, которые они могли обменять, - высушенных голов, идолов и тому подобное. Могу вам сказать, что за эту голову гиппопотама я отдал бог знает сколько сушеных тритонов. Так что одно вело к другому, и вскоре у меня уже было достаточно товара, чтобы открыть эту лавку диковинок. - А торговля всем этим приносит больший доход? - спросил Джонатан. - Гораздо больший, - ответил доктор Чен. - Я могу продать чучело крокодила человеку, который и пальцем бы не дотронулся до сушеного тритона. Он не знал бы, что ему делать с тритоном, но крокодила он всегда может поставить на полку камина или сшить из него шляпу. - Это, несомненно, логично, - признал Профессор. - А как насчет кальмарьих часов, о которых говорится в вашем объявлении, - откуда вы их получаете? - О, у меня нет кальмарьих часов. Мне казалось, я снял эту табличку. - Они были изготовлены местным часовщиком? - продолжал свои расспросы Профессор. - Отнюдь нет. Я покупаю их у одного любителя приключений, который время от времени заходит ко мне в лавку. Он приносит мне глубоководные океанские водоросли. И свежие, заметьте, а не старые и высохшие, которые пролежали на пляже недель шесть. И большинство этих рыбьих скелетов я тоже купил у него. У него есть доступ к морю. Джонатану немедленно захотелось, чтобы и у него был доступ к морю, любым способом. - Этот парень с кальмарьими часами - это он принес вам глаз кита и того осьминога? - Совершенно верно, - подтвердил доктор Чен. - А его зовут, случайно, не Теофил Эскаргот, а? - Он самый! Так, значит, вы его знаете? - Мы с ним встречались, - сказал Профессор. - Приглядывайте за своими бумажниками, джентльмены, - предупредил доктор Чен. - Я не знаю точно, где наш друг Эскаргот берет свои сокровища, но подозреваю, что в большинстве случаев их за него ищут другие, а он потом присваивает себе то, что ему нужно. Упоминание о сокровищах напомнило Джонатану о карте из подвалов замка Высокой Башни - карте, про которую он, от радости, что нашел Профессора, и от восхищения перед Лэндсендом, начисто забыл. Внезапно ему нестерпимо захотелось выбраться из лавки диковинных товаров и расспросить Профессора о карте. - Мы уже ознакомились с его методами ведения дел, - заметил Профессор. - Да, это так, - согласился Джонатан. - И я боюсь, что мы опаздываем на встречу с Майлзом. Профессор посмотрел на свои карманные часы. - Ты прав. Он, наверное, гадает, что со мной случилось. Его с самого начала беспокоила эта затея с объявлениями. Он предпочел бы затаиться, но я подумал, что нам от этого не будет никакой пользы. - Больше никаких инкогнито, - вставил Буфо. - Позвольте-ка мне посмотреть, - доктор Чен указал на листок в руке Профессора. - Я видел этого человека. - Правда? - спросил Джонатан. - Да, - подтвердил доктор. - Это он заплатил за голову гиппопотама. Сказал, что вернется за ней. Точнее, он сказал, что пришлет за ней человека. Это его собственные слова. - Как давно это было? - осведомился Профессор. - Примерно неделю назад. Нет, меньше. Четыре дня назад, вечером. - Он был один? - Нет. Нет, не один. Послушайте, этот парень - ваш друг? Его что, разыскивают за какие-нибудь преступления? - Вовсе нет, - возразил Профессор, а потом, после секундного колебания, добавил: - Он отправился в пеший поход, а у него дома кое-что произошло. Мы приехали в Лэндсенд, чтобы отыскать его. Доктор Чен бросил на них взгляд, который, казалось, ставил под сомнение вероятность того, что Сквайр мог отправиться в пеший поход, - как если бы Сквайр не был создан для пеших прогулок. - Ну раз уж вы спрашиваете, его сопровождал один мой клиент. Человек, с которым я тоже веду дела. Вообще-то он занимается человеческими костями, а также некоторыми зельями и заклятиями. В основном это таинства, о которых я ничего не знаю. Однако на них есть спрос. Его зовут Сикорский. Тут доктор Чен, казалось, смерил их внимательным, оценивающим взглядом, словно чтобы проверить, как они отреагируют на это откровение. - Сикорский! - воскликнул Гамп. - Из огня да в полымя, - прокомментировал Профессор. Джонатана прямо-таки взбесила мысль о том, что этот Сикорский, похоже, так и норовил сунуть свой нос во все щели. От него просто невозможно было избавиться: он издевался над трактирщиками и безумцами, вымогал волшебный кофе, взрывал пароходы, продавал человеческие кости и магические зелья и почему-то, в каких-то потрясающе таинственных целях, набился в друзья к бедному, бездомному Сквайру Мерклу. Джонатан не видел во всем этом никакого смысла. У доктора Чена после всех этих высказываний, похоже, пропала охота разговаривать, так что вся четверка вышла вслед за Ахавом на погруженную в сумрак улицу и направилась в трактир, где их ждал Майлз. Гамп шел засунув руки в карманы и казался подавленным. - Я знал, что мы еще встретимся с Сикорским. - Вообще-то мы с ним еще не встречались, - уточнил Буфо. - Я знаю. Но все равно он постоянно попадается нам на дороге. А теперь он добрался и до бедного Сквайра. Что ему нужно от Сквайра? Но на его вопрос никто не ответил. Во всем этом было мало смысла. - Профессор, - сказал Джонатан, меняя тему разговора, - мне не хотелось бы в такое время показаться меркантильным, но, когда пароход взорвался, что случилось с картой? - Она была в каюте. И если я правильно понимаю твое беспокойство, то я облегчу твои страдания и скажу, что сейчас она находится в трактире, в целости и сохранности. И если тебя интересует мое мнение, нам лучше отправиться за сокровищами завтра. Похоже, ситуация начинает обостряться. - Это точно, - согласился Джонатан. - Если кто-нибудь откликнется на объявление, мы должны быть готовы отправиться в путь. - Давайте начнем поиски сокровищ рано утром, - предложил Гамп. - На рассвете, - уточнил Буфо. - Только представить себе - охота за сокровищами. - В голосе Гампа звучало возбуждение. - Что именно мы надеемся найти? - В основном пиратские сокровища, - объявил Профессор. - Это почти наверняка пиратские карты. Возможно, это были пираты-эльфы, но я не могу утверждать с уверенностью. На карте были руны эльфов, но это почти ничего не значит. Пираты любили таинственность - все эти черепа со скрещенными костями и черные метки. Так или иначе, завтра мы узнаем. Вон там, на углу, наш трактир. Профессор указал на приветливое с виду строение из оштукатуренного и побеленного кирпича и старого черного дерева. Большую часть стен нижнего этажа закрывали декоративные решетки, увитые цветущими бугенвиллеями. Второй этаж был украшен рядами выходящих на улицу стеклянных дверей. Одна дверь была распахнута настежь, и в проеме виднелся сидящий в плетеном кресле и покуривающий длинную трубку волшебник Майлз. Глава 16 Карта сокровищ В тот вечер им было что рассказать друг другу. Джонатан уже слышал историю Буфо и Гампа, а они, разумеется, слышали его рассказ, но им пришлось повторить все это для Майлза и Профессора. Джонатану не терпелось узнать, как была спасена карта сокровищ и как волшебник произносил заклинание для непотопляемости, стоя на стенке камбуза перевернувшейся "Королевы Джамоки". То ли заклинание сработало, то ли просто у парохода не было желания идти ко дну - этого никто не мог сказать наверняка, но он продолжал плыть в ночь, дрейфуя по течению в фарватере. Где-то за землями Клубничного барона туман рассеялся, и сигналы, которые подавали Майлз с Профессором, привлекли внимание направляющегося в Лэндсенд ловца лососей. Остов судна последовал за ними вниз по реке и в конце концов сел в дельте на мель, где ему предстояло оставаться до тех пор, пока зимние штормы не разобьют его и не вынесут в море. Профессор сказал, что к тому времени, как капитан Бинки доберется до своего судна, оно будет дочиста обобрано любителями легкой наживы. Но Джонатан возразил, что капитан Бинки спас свой кофе и рукопись и, вероятно, в любом случае уже примирился с потерей парохода, посчитав, что он пошел ко дну на середине реки. Профессор рассказал Майлзу об их встрече с доктором Ченом и о том, что Сквайра видели в городе с Сикорским. Майлз, похоже, был удивлен этим гораздо меньше, чем все остальные, хотя было ясно, что эти новости не доставили ему никакого удовольствия. Когда поздно вечером они разошлись по своим комнатам, Майлз остался один; он сидел погруженный в свои мысли, покуривая трубку и проницательно глядя прищуренными глазами куда-то вдаль. Утром Джонатан нашел на двери своей комнаты записку. Майлз, которого мало интересовали сокровища, ушел на весь день, чтобы заняться своим собственным расследованием и зайти на почту проверить, не откликнулся ли кто-нибудь на объявление. "Не ждите меня", - этими словами заканчивалась записка. Так что было вполне вероятно, что Майлз напал на какой-то след - след, подсказанный происшествием с доктором Ченом. Джонатан надеялся, что Майлз отправится вместе с ними на поиски сокровищ. Ему казалось, что у волшебников должна быть какая-то общность с сокровищами и с чудесными вещами вообще. Без сомнения, у Майлза было не счесть открывающих двери и тому подобных заклинаний, которые, вполне возможно, могли пригодиться. Но в шесть тридцать искатели сокровищ покинули трактир, не дождавшись ни Майлза, ни завтрака. Обратно они вернулись в восемь. - Кто стал бы чертить карту сокровищ, не указывая на ней и половины деталей? - вопросил Джонатан, мрачно тыча ложкой в жалкую миску клейкой овсянки. - Я не вижу в этом абсолютно никакого смысла. - Может быть, они хотели сбить кого-нибудь со следа. Запутать его, - предположил Буфо. - Возможно, это была шуточная карта. Профессор покачал головой: - Тогда зачем вообще чертить карту? Если бы не было никакой карты, мы бы никогда не пришли сюда искать сокровища. Поддельные карты - это бессмыслица, по крайней мере в данном случае. Я уверен, что где-то здесь есть сокровище и оно спрятано на одной из улиц, которых нет на карте. Возможно, на одном из этих старых заброшенных консервных заводов рядом с верфями или в подвале одного из тех домов, что стоят в переулках за Королевской улицей. Некоторым из этих крытых шифером особняков с башенками, должно быть, не меньше двух или трех сотен лет. Там может быть спрятано все, что угодно. - Если бы у нас было шесть месяцев, мы могли бы раскопать их все один за другим. - Буфо сидел обмякнув в кресле, погрузив подбородок в ладони. - Если между Королевской и Дубовой есть три не отмеченные на карте улицы, идущие с севера на юг, и шесть поперечных улиц, идущих с востока на запад... - И бессчетное количество переулков, - перебил его Гамп. - И, как ты говоришь, бессчетное количество переулков... Тогда сколько кварталов нам нужно исследовать на одном этом участке? Профессор начал отсчитывать улицы на пальцах: - Давайте посмотрим, это будет... всего восемнадцать кварталов. - Умноженных на бессчетное количество переулков, - добавил Джонатан. - Как можно умножить что-то на бессчетное количество? - спросил Гамп. Джонатан пожал плечами: - Тебе придется поставить огромное количество нулей. - Больше, чем мы можем себе позволить по времени, - вставил Профессор. - Это все имеет отношение к теории бесконечностей. Очень сложная вещь. - Мы изучали это в школе, - сообщил Гамп. - Это было изумительно. Ты берешь линию и делишь ее пополам. Потом опять разрезаешь ее пополам... - А что ты разрезаешь пополам? - спросил Буфо. - Обе половинки или только одну? Мне это кажется довольно неряшливым - разрезать одну половинку напополам, а другую оставить как есть. Что она будет делать сама с собой? Гамп вышел из себя: - Для этого эксперимента тебе нужны только половинки половинок. Так что не перебивай. Потом ты опять режешь линию пополам, вновь, вновь и вновь. Очень захватывающий процесс. Действительно захватывающий. На Буфо это не произвело никакого впечатления. - И это все? Мне кажется, это похоже на игру в "ножички". Я знал все об этом к тому времени, как мне исполнилось четыре года. То же самое бывает, когда ты разрезаешь пирог и не хочешь брать последний кусок. Ты просто продолжаешь отпиливать тоненькие полосочки, пока не останется столько, что хватит только накормить птичку. И к этому времени пирог оказывается настолько черствым, что ты в любом случае можешь спокойно его выбросить. Я все об этом знаю. Ты говоришь, что тебе пришлось изучать это в школе? - Гамп имел в виду теорию, - пришел на помощь Профессор, - что линию можно разрезать пополам бесконечное множество раз. Она будет становиться все короче и короче, но всегда будет оставаться половина линии, которую можно будет разрезать. Математики, разумеется, говорят нам, что разница между половинкой линии и целой линией очень незначительна. Другими словами, линия есть линия. - А пирог, полагаю, есть пирог, - подхватил Буфо. - Если хотите знать, то, по-моему, во всей этой идее есть что-то довольно неправильное. Очень скоро вы дойдете до такого куска, который не будет стоить того, чтобы его есть. - Это все чистая теория, - объяснил Профессор. - Все, что люди делают, - это говорят об этом. На этот раз настала очередь Буфо выйти из себя. - "Говорят об этом"! Зачем, черт возьми?! Это означает, я так полагаю, что ваша теория не поможет нам отыскать сокровище. Так это или не так? Профессор усмехнулся: - Абсолютно верно. Здесь она нам ни к чему. - Так я и знал, - сказал Буфо. - Предоставьте это Гампу - выдвигать бесполезные теории. Джонатан заподозрил, что Буфо злится, потому что затея с картой сокровищ не удалась. То, что они сидели над надоевшей овсянкой, отнюдь не помогало улучшить настроение. - Я ошибаюсь или у этой овсянки вкус канцелярского клея? Общее мнение было таково, что это действительно так. - Так давайте пойдем в город и поищем хорошее кафе. Где-нибудь у воды, где можно будет смотреть, как мимо проплывают лодки. Может, встретим Майлза. - Может, найдем еще один магазин диковинных товаров, - восторженно подхватил Гамп, - и я смогу отыскать еще одну голову гиппопотама. Джонатан постарался изобразить восхищение этой идеей: - Вполне возможно. Несомненно, у доктора Чена не единственная такая голова в городе. - Это было бы маловероятно, - согласился Профессор, пытаясь немного подбодрить Гампа. - Пошли. Так они и сделали, причем Профессор прихватил с собой карту сокровищ, чтобы изучить ее за обедом. Как оказалось, ничто не свидетельствовало о том, что в городе есть еще какие-нибудь головы гиппопотамов. Наша четверка обнаружила множество любопытных магазинов, но единственные головы, выставленные на продажу, принадлежали мышам и оленям, а также, в одном случае, огромной рыбе. Ни одна из них не была настолько необычной, чтобы устроить Гампа. Однако друзья нашли очень милое кафе с широким навесом, закрывавшим выступающий в реку балкон. Они устроились за угловым столиком и приготовились провести там весь день. На улице было жарко, но в тени над водой, куда через дельту долетал океанский бриз, царила приятная прохлада. Внизу проплывали лодки, обвешанные сетями и ловушками. Ветра было достаточно, чтобы толкать их вперед и взбивать поверхность воды в небольшие, сверкающие на солнце волны. У Джонатана было такое чувство, будто он может вечно сидеть и смотреть на воду. Ему не верилось, что эта широкая, мирная река, текущая навстречу морю, была той же самой темной рекой, что породила чудовище из водорослей, напавшее на него на палубе парохода. Он наблюдал за тем, как особенно крупное рыболовецкое судно - все сплошь натянутые сети и лебедки - выходит в океан. Несколько стоящих на палубе рыбаков выстроились у правого фальшборта, жестикулируя и указывая на что-то, что находилось в воде. Сначала Джонатан не видел, что это такое, - гладь реки казалась ничем не возмущенной. Но потом луч солнца, сверкнув, отразился от серебристой поверхности чего-то вроде трубки, которая рассекала волны, направляясь в сторону причалов. Джонатан привлек внимание своих друзей к загадочному явлению, и Профессор надел очки, чтобы рассмотреть его получше. - Чтоб мне провалиться, - пробормотал он, вынимая изо рта трубку. - Перископ. - Что? - переспросил Буфо, который, по-видимому, до сих пор еще ничего не разглядел. - Это какая-нибудь морская птица? Типа пеликана? Но никто не ответил на его вопрос. Джонатан, сообразив, почему Профессор так отреагировал, тоже вскочил на ноги. Потому что к ним тенью, постепенно сгущающейся под зелеными водами устья реки, шел корабль - подводное устройство, субмарина, - который, похоже, намеревался причалить к одной из пристаней, расположенных под балконом кафе. Джонатан знал, что в мире, вполне возможно, существует сколько угодно подводных лодок. А с другой стороны - кто мог сказать точно? Может, подводные лодки были подобны другим чудесам эльфов - шару Ламбога, невидимому плану Эскаргота или бездонному мешку с игральными шариками, принадлежащему Сквайру Мерклу, - может, она была единственной. Шесть месяцев назад Профессор заявил, что если подводная лодка Эскаргота сделана не эльфами, то, значит, ее изготовили удивительные человечки, живущие на Чудесных островах. Но в Бэламнии, насколько Джонатан знал, не было Чудесных островов. Так что у него, в противоположность философии Профессора о том, что следует надеяться на худшее, были все основания ожидать, что тем кораблем, который поднимается из глубины Твита, управляет не кто иной, как Теофил Эскаргот, известный вор и искатель приключений. И все действительно начинало походить на то, что это его судно. Воду прорезала линия треугольников, похожих на изогнутые акульи плавники, словно то, что поднималось на поверхность, было каким-то глубоководным чудовищем. Ниже сверкал ряд иллюминаторов, освещенных изнутри и похожих на глаза. Сзади, из боковых стенок судна, торчали два огромных расширяющихся плавника, благодаря которым вся конструкция казалась каким-нибудь близким родственником морской мыши или тех уродцев, что остаются на берегу после прилива. Остроконечный нос и плавники странного корабля были облеплены длинными пучками водорослей; как только его горбатый силуэт вынырнул из речных глубин и закачался на поверхности, из расположенных на корме отверстий хлынула вода, а горевшие в носовом отделении огни мигнули и погасли. Корабль казался почти полностью изготовленным из меди и латуни, которые с течением времени покрылись зеленым налетом. То тут, то там сверкали на солнце участки чистого металла. Отверстия на корме и края плавников сверху и у бортов были окаймлены отполированным до блеска серебром, ничуть не потускневшим и не потемневшим от путешествий по морю. Джонатан подозревал, что это, возможно, серебро эльфов или что-то очень на него похожее. Почти все, кто был в кафе, стояли вдоль края балкона, наблюдая за приближением этого чудесного корабля. Внизу, на причалах, люди бросили работу и тоже глазели на него, тыча в него пальцами, крича и строя догадки. - Похоже, доктор Чен скоро обновит свой запас кальмарьих часов, - заметил Профессор, повернувшись к Джонатану. Как раз в это время один из акульих плавников начал крутиться, как будто его отвинчивали изнутри. Повернувшись несколько раз, он внезапно отделился от корпуса корабля, откинувшись на пружине, и под ним показался люк. Из люка высунулась голова и осмотрелась вокруг. Голова принадлежала Дули, внуку Теофила Эскаргота. За ней последовала половина туловища Дули; он был одет - подумать только - в костюм Джонатана для праздной жизни. Дули помахал всем, кто стоял на причале. Потом он помахал всем, кто стоял на балконе кафе. Потом громко поприветствовал человека, проплывавшего на рыбачьей плоскодонке в двадцати или тридцати футах по правому борту. Потом, рывком обернувшись, словно его ткнули в спину палкой, вновь взглянул сощуренными глазами в сторону кафе, прикрыл глаза рукой от солнца, подался вперед и закричал: - Господин Бинг-Сыр! Он замахал обеими руками в воздухе, с таким энтузиазмом подпрыгивая на люке под акульим плавником, что чуть не свалился с него в воду. Ахав, который просунул голову в щель в невысокой изгороди, отгораживающей веранду, казалось, в то же самое время узнал Дули, потому что начал лаять, прыгать и скакать вокруг, едва не опрокинув столик с кучей кофейных чашек. Но тут Дули исчез в люке. Спустя мгновение в нем появилась другая голова - седая пиратская голова Теофила Эскаргота. Он не стригся и не брил бороду с прошлой зимы - это было очевидно. Его глаза, глядящие с почти полностью заросшего лица, казались поистине свирепыми. Джонатан давно уже заметил, что Эскаргот обладает неестественной способностью менять выражение своих глаз. В его нынешнем воплощении как пирата они словно горели, придавая ему вид человека, с которым не следует шутить. Несколько лет назад, когда он ходил по домам городка Твомбли, продавая поваренные книги, все было совсем наоборот. У него был какой-то подобострастный, заискивающий взгляд - взгляд человека, который считает, что превыше всего на свете его поваренные книги. Теперь он выглядел так, будто пожирает эти книги, - и все это, возможно, объясняло, почему ему всегда удавалось достичь успеха: он был непостижим. Эскаргот снял свою треуголку, почесал голову, заросшую курчавыми черными волосами, и помахал четверке, стоящей на балконе. Джонатану этот жест показался усталым - это был жест человека, который приехал в город, чтобы поразвлечься, а вместо этого встретился с непредвиденными неприятностями. Если бы люк захлопнулся, а подводная лодка развернулась и вышла из гавани, Джонатан бы не очень удивился, а Профессор и того меньше. Но ничего подобного не случилось. Эскаргот исчез в глубине люка, и подводная лодка неторопливо подплыла к причалу. Бульканье воды в кормовых портах прекратилось, и лодка словно слегка вздрогнула, как будто ей стало холодно. Дули с Эскарготом выбрались наружу и привязали ее к причалу толстой веревкой, а потом поднялись в кафе, оставив позади себя небольшую горстку людей, обсуждающих необычный корабль. - Господин Бинг-Сыр! - опять крикнул Дули, когда они с Эскарготом, толкнув вращающиеся двери, вышли на веранду. За этим последовало большое количество приветствий, рукопожатий и скрипа отодвигаемых стульев. Это было похоже на долго ожидаемую встречу соотечественников. - Вы, ребята, полагаю, не отдыхать сюда приехали, - заметил Эскаргот, который, разумеется, прекрасно знал, что Джонатан и его друзья могли попасть в Бэламнию только с помощью эльфов. - Ты прав, - откликнулся Джонатан. - Сначала мы хотели устроить себе отдых, но его пришлось прервать. Мы обнаружили одно грязное дельце. - Да? - Эскаргот сделал знак официанту, который пробегал мимо с подносом, нагруженным тарелками. - У вас, ребята, просто нюх на них. А вот я пытаюсь их избегать. Когда прохожу мимо по дороге, то притворяюсь слепым и иду себе дальше. Вы же, ребята, останавливаетесь поболтать, а это глупо. Очень глупо. Профессор Вурцл хохотнул: - А потом ты встречаешь нас и останавливаешься поболтать. И первое, что ты обнаруживаешь, - это что мы все оказались в одной луже. - Да-а... - Эскаргот растянул это слово, словно признаваясь в чем-то, в чем бы он предпочел не признаваться. - Но мы с моим пареньком здесь по делу. Я веду кое-какую торговлю с некоторыми из местных негоциантов. Кальмарьи часы, амулеты из китового глаза и тому подобное. Здесь большой спрос на сушеных морских звезд и на морские лимоны. Местные жители носят их как украшения - броши и все такое. Последний писк моды. Я знаю, где их целые кучи. Еще пару поездок через ворота, и я обеспечен на целый год. В последнее время народ тут еще заинтересовался поющими наутилусами - с тех пор, как год назад я привез сюда одного. Но они редкие, как бог знает что, да и шустрые тоже. То, что нужно! - воскликнул он, когда официант появился с бифштексом и жареной картошкой на тарелке. Бифштекс был диаметром с поля шляпы и выглядел так, словно его готовили тридцать или сорок секунд над зажженной спичкой. - Человеку может надоесть рыба, - объявил Эскаргот, отрезая огромный кусок мяса, подцепляя его вилкой и отправляя сквозь бороду в рот. Дули заказал себе половину яблочного пирога. Профессор бросил на стол перед Эскарготом одно из объявлений с портретом Сквайра; тот на мгновение перестал жевать и ткнул в рисунок вилкой: - Это рисовал Майлз Подозрительный. Я вижу это по маленьким точечкам на затененных участках и по выражению лица Сквайра. Майлз всегда изображает на лицах своих персонажей одинаковую усмешку. Как если бы они разделяли с ним какую-то шутку. А чем это вы, ребята, занимаетесь, болтаясь тут вместе с волшебником? Возможно, вас ждут куда большие неприятности, чем вы думаете. - Он запихнул себе в рот еще кусок мяса и начал с удовлетворенным видом жевать его, словно человек, который может с достаточной уверенностью сказать, что уж ему-то никакие подобные неприятности не грозят. - А что случилось со Сквайром? - За ним охотится Шелзнак, - объяснил Джонатан. - Здесь? - спросил Эскаргот. - Какого черта Сквайр делает здесь? Он приехал с вами? - Нет, - ответил Профессор. - Мы приехали искать его. Он здесь из-за этого проклятого шара Ламбога. Почему тебе вообще пришло в голову отдать такую вещь Сквайру Мерклу, я не знаю. - Он нашел его первым, - пожал плечами Эскаргот. - Если бы его нашел я, это было бы другое дело. Но в любом случае во всем этом нет ни грамма смысла. - Неужели? - Профессор, сощурившись, взглянул на него. - Насколько я могу судить, нет. Как Сквайр попал в Бэламнию, если он не приехал с вами? - Как уже сказал Профессор, - вступил в разговор Гамп, - у него был шар Ламбога, тот, который он нашел, когда мы спасли тебя прошлой зимой в Башне. Эскаргот бросил на Гампа страдальческий взгляд: - Да знаю я, черт возьми, какой это шар. Он такой один. Это ж я позволил ему взять его, не так ли? Как и сказал Профессор. - Позволил ему взять его? - воскликнул Буфо. - Насколько я припоминаю, он просто сунул его себе в карман и пошел. Никто бы у него не забрал этот шар. Только не у Сквайра. Эскаргот, разумеется, побагровел при мысли о том, что его считают неспособным украсть у кого-либо стеклянный шар - в особенности у Сквайра. Джонатан ясно это видел. Он подозревал, что, несмотря на предположение Профессора, Эскаргот в действительности не имеет понятия об истинной природе этого шара. Он решил, что пора заканчивать все эти побочные разговоры. - Когда ты давал Сквайру шар, ты знал, что это дверь в Бэламнию? Эскаргот, пренебрегая всеми приличиями, вытащил изо рта кусок мяса, который только что туда засунул. - Это - что? - Дверь в Бэламнию. Эскаргот какое-то мгновение сидел, обдумывая услышанное. - Нет, - проговорил он наконец, - но теперь, когда ты об этом сказал, кое-что становится понятным. Это объясняет, почему этот грязный Шелзнак украл его у меня через пятнадцать лет после того, как я купил его в некотором городе у человека с банджо. Дверь в Бэламнию. - Он покачал головой. - Черт! - Он бросил вилку на тарелку с таким видом, что Джонатан полностью уверился: Эскаргот говорит правду. - Где, ты говоришь, этот шар теперь? Джонатан рассказал ему об исчезновении Сквайра, о проделках гнома Шелзнака и о некоторых их приключениях в Бэламнии. Эскаргот, казалось, ужасно заинтересовался всем этим делом. Выражение его лица изменилось - теперь это был человек, сочувствующий их бедам, возможно готовый разделить эти беды с ними. - Так, значит, вы собираетесь его отыскать? - Точно. - Лицо Буфо было исполнено решимости. - Мы разыщем Сквайра, а потом зададим Шелзнаку хорошую трепку, вот что. - Собьем с него спесь, - подхватил Гамп. Эскаргот покачал головой: - Не будьте слишком нетерпеливыми. Ему и раньше пытались задать трепку, а потом у этих людей было море неприятностей. Где, как вы представляете, Сквайр теперь? Вы сказали, что нашли здесь, в Лэндсенде, какую-то зацепку? - Это так, - ответил Джонатан. - Его видели четыре дня назад в компании человека по имени Сикорский. Ты о нем слышал? - Слышал о нем! - вскричал Эскаргот, удивленно глядя на Джонатана. - Разумеется, я о нем слышал. Все в этом кафе знают, кто он такой. Все, кроме вас, ребята. - Не пройдет и нескольких лет, как мы это выясним, - сказал Профессор. - Тогда и мы будем знать. - Я вам кое-что подскажу, - начал Эскаргот. - Он невысок. Довольно невысок. Ростом вот примерно с Гампа. Он носит потрясающую шляпу с широкими полями и ходит с тростью и повязкой на одном глазу. А еще он курит трубку, которая не похожа ни на одну из тех, что вы курите здесь. Ни капельки не похожа. Пятнадцать лет назад он стащил у меня этот чертов шар после того, как я стащил его у человека с банджо, а тот стащил его у Солнечных эльфов и не знал, что это такое. Я думал, что я знаю. Представить только! Все эти годы я оставался в дураках. - Шелзнак! - воскликнул Джонатан, которому внезапно открылась истина. - Сикорский и Шелзнак - это одно и то же лицо! - Это факт, - подтвердил Эскаргот. - Если человек живет в двух мирах, он может иметь два имени. Я сам пользовался больше чем одним. Иногда это необходимо. Помогает сбить гончих со следа. Это Сикорский взорвал ваш пароход? - Мы так думаем, - отозвался Джонатан. - Он охотился за кофе капитана Бинки. - Если бы ему нужен был кофе капитана Пинки, он бы забрал его. - Бинки, - поправил его Гамп. - Извини, не понял? - Его имя Бинки, а не Пинки. Капитан Бинки. - О да, - сказал Эскаргот. - Так вы считаете, ему так был нужен этот кофе, что он попытался разорвать его на куски? Это что-то. Лично я думаю, что он водил вас, ребята, за нос. Глава 17 Пьемонт и Пинкум - Нужно рассказать об этом Майлзу, - заявил Буфо. - Теперь, когда мы знаем, что происходит, нам нужно отправляться в путь. - Куда? - спросил Профессор. - Насколько я понимаю, это ничего особенно не изменит. Нам бы следовало догадаться обо всем этом несколько дней назад - гном в тумане в деревне Твит, старуха, появившаяся на пароходе той ночью. Все было ясно как день, но никто из нас этого не увидел. Даже Майлз. - Она тоже здесь? - Эскаргот явно знал, о какой старухе идет речь. - Да, - ответил Джонатан. - Она постоянно попадается у нас на пути. Но я не уверен в том, что Майлз ничего не заподозрил. Он напал на какой-то след, это точно. Он все это время знал больше, чем рассказывал нам. - Вам, ребята, нужна подмога, Майлз там или не Майлз. У меня тут есть в городе небольшое дельце, но оно не должно занять у меня много времени. Если я смогу чем-то вам помочь... - Не стоит беспокоиться, - перебил его Профессор, который, как было известно Джонатану, имел кое-какие подозрения относительно мотивов Эскаргота. Джонатан, однако, надеялся, что Эскаргот именно так и поступит, какими бы ни были его мотивы. Ему казалось, что один Эскаргот, и в особенности Эскаргот с подводной лодкой, стоит полудюжины почти любых других людей. - Дули, мой мальчик, - сказал Эскаргот, - сбегай-ка на корабль, будь так добр, и вытащи те ящики с часами и тот бочонок с глазными яблоками. И принеси мне сам знаешь что. Дули начал моргать, кивать и вертеться, как будто у него был тик. Потом он сомкнул большой и указательный пальцы правой руки колечком, сделал Эскарготу знак "добро", подмигнул и сбежал с балкона. - Что, черт возьми, это было? - спросил Гамп, сбитый с толку кривлянием Дули. Джонатан спрашивал себя о том же самом. Дули явно показал по-своему, что очень активно хранит тайну, и Джонатан знал, что настаивать в этом вопросе - дурной тон. - У парнишки, должно быть, трясучка, - сказал Эскаргот в ответ на вопрос Гампа. Большая часть дня после полудня прошла у них в хождениях по городу вместе с Эскарготом и в перетаскивании его необычных товаров. Они опять посетили доктора Чена, на этот раз для того, чтобы доставить ему дюжину неправдоподобных, но странно точных часов Эскаргота и бессчетное количество плавающих осьминогов, глаз, океанских трав и рыбьих скелетов. Для того чтобы ускорить процесс, Эскаргот послал Гампа, Буфо и Дули сносить на корабль новые припасы, а потом они встречались с ним в каком-нибудь условном месте. После визита в магазин доктора Чена Джонатан с Профессором отпросились и отправились на поиски Майлза, который, как и заподозрил Джонатан, побывал этим утром в магазине диковинных товаров, закупил серьезное количество зелий, трав и сухих летучих мышей и расспросил доктора о Сикорском. Эта новость несколько ослабила необходимость срочно найти Майлза, поскольку его разговор с доктором Ченом, несомненно, просветил его, кто такой Сикорский. Но Джонатана с Профессором вновь охватило чувство тревоги, и поскольку Майлз был в определенном смысле их генералом, им хотелось поскорее получить от него новые распоряжения. Однако обоим было ясно, что, как Профессор указал еще в кафе, хотя им стало многое известно, это не дало им никаких или почти никаких указаний, что делать дальше. Майлза они найти не смогли. Он приходил на почту и, по словам служащего, забрал несколько ответов на объявления и затем оставил записку. "Занимаюсь делами, - говорилось в ней, - и могу не вернуться до завтра. Терпение. Сквайра видели позавчера. Будьте готовы выступить в путь завтра после полудня". Записка удовлетворила их только потому, что в ней, похоже, давалось понять, что Майлз наконец-то добился реального прогресса. Новость о том, что Сквайра видели, была решительно хорошей. Если он был в городе четыре дня назад, а потом опять два дня назад, то было абсолютно возможно, и даже вероятно, что он до сих пор еще здесь, может, в этот самый момент вкушает поздний обед в каком-нибудь кафе на улице Стикли или в таверне на Верхней улице. Эта возможность заставила их еще три часа бегать взад-вперед по улицам и переулкам, заглядывая в таверны, показывая повсюду плакат с портретом, расспрашивая людей. Около пяти часов они сделали последнюю остановку на почте и ничего там не обнаружили. Когда полчаса спустя они притащились обратно в трактир, Эскаргот был в прекрасном настроении. У него был успешный день, и он даже смог дать Гампу, Буфо и Дули немного денег за их труды. Чтобы отпраздновать свои достижения, он угостил Джонатана и Профессора пинтой эля. Вскоре после этого они все уселись ужинать, и в течение десяти