о стеклянным стенам, фиксируя в воздухе пылинки, движущиеся в расплавленном свете. Неуверенной походкой, словно сверхосторожный лунатик, он направился к своей машине, припаркованной на пятачке возле аэропорта. Он вглядывался, переживая, в отдельные кусочки неба -- я уже знал это его состояние и хорошо помнил, -- в эти пограничные стены света, которые за секунду превращают бриллиантовый летний полдень в свинцовый вечер зимы. Сидя на пассажирском месте "линкольна", Воан погрузился в ткань обшивки сиденья, словно обнявшей его раны. Он смотрел, как я вожусь с зажиганием, слабо посмеиваясь над рвением, с которым я пытался завести машину, и уже признавая собственное поражение и мою власть над ним.Когда я завел мотор, Воан положил забинтованную руку мне на бедро. Удивленный этим физическим контактом, я сначала подумал, что Воан пытается меня приободрить. Он поднес ладонь к моему рту -- на ней лежал помятый серебристый кубик. Я развернул фольгу и положил кусочек рафинада себе на язык. Мы выехали через туннель из аэропорта, пересекли Западный проспект и поднялись по! пандусу развязки. Я двадцать минут ехал по нортхолтскому шоссе, удерживая машину по-' средине дороги, так что с обеих сторон нас обгоняли более быстрые машины. Воан откину ее, положив правую щеку на прохладную' спинку сиденья. Руки бессильно висели вдоль] тела. Время от времени он сжимал кулаки,, тогда руки и ноги непроизвольно изгибались.Я уже тоже начал ощущать воздействие кислоты. Мои ладони стали прохладными и легкими; на спине вот-вот должны были вырасти крылья и унести меня в летящий воздух. Над моей макушкой стали собираться прохладные нимбы, похожие на облака, из которых вылеплены эти ангары космического флота. Я уже совершал кислотное путешествие два года назад -- параноидальный кошмар, в котором я впустил в свое сознание Троянского коня. Кэтрин, беспомощно пытавшаяся меня успокоить, предстала передо мной в виде враждебной хищной птицы. Я почувствовал, как сквозь выклеванную в моем черепе дырочку вытекают на подушку мозги. Помню, я плакал, как ребенок, и держал ее за руку, умоляя не оставлять меня, когда мое тело сожмется и превратится в обнаженный комочек плоти. С Воаном было совсем иначе. Я чувствовал себя раскованно и был уверен в его привязанности ко мне; у меня было такое ощущение, словно он не спеша возил меня по этим автострадам, которые сотворил для меня одного. Все остальные машины, проезжающие мимо нас, обрели существование исключительно благодаря огромной любезности с его стороны. В то же время я был уверен, что то, что происходит вокруг меня -- и это непрекращающееся распространение ЛСД по моему телу, -- было частью какого-то лукавого замысла Воана, как будто возбуждение, окутывающее мой мозг, колебалось где-то между враждебностью и любовью и разница между этими эмоциями исчезла. Мы выехали на скоростную дугу внешней окружной автострады и направились на восток. Когда мы поворачивали, объезжая центральную клумбу, я выехал на малоскоростную полосу и прибавил скорость. Мимо нас неслись машины. Изменились пропорции. Словно огненные утесы проносились над нами развязки. Сливающиеся и поворачивающие разделительные линии превратились в лабиринт белых змей, они корчились под колесами машин, которые, мчась с беззаботностью дельфинов, пересекали их спины. Дорожные знаки висели над головой, словно щедрые бомбардировщики. Я прижал ладони к кромке руля, бесцельно ведя машину сквозь золотистый воздух. Нас обогнали два автобуса и грузовик, их колеса казались неподвижными, словно эти повозки были частью подвешенной к небу сценической декорации. Я посмотрел по сторонам, и у меня сложилось впечатление, что все машины на шоссе были неподвижны, а под ними, создавая иллюзию движения, крутилась земля. Мои предплечья были жестко сочленены с рулевой колонкой, и я ощущал малейшие колебания колес, увеличенные в сто раз, так что каждый камешек и бугорок мы пересекали как поверхность маленького астероида. Урчание трансмиссии отзывалось в моих ногах и позвоночнике, отра-жалось эхом от коробки моего черепа, словно я сам лежал в туннеле трансмиссии, взявшись руками за коленвал и вращая ногами, чтобы разогнать машину. Свет дня над автострадой стал ярче -- плотный пустынный воздух. Белый бетон превратился в изогнутую кость. Машину окутали волны тревоги, как горячее марево над гравиевыми площадками. Глядя на Воана, я пытался справиться с этим нервным спазмом. Солнечные лучи раскалили обгоняющие нас машины, и я был уверен, что эти металлические тела были всего на долю градуса холоднее точки плавления, их спасала от разрушения только сила моего восприятия; мне казалось, что если я хоть немного смещу внимание на руль, тонкие металлические пленки, сохраняющие формы машин, порвутся и эти массы кипящего металла выльются перед нами на дорогу. И наоборот, встречные машины несли за собой массы прохладного света, они везли на праздник полные прицепы электрических цветов. С увеличением их скорости я заметил, что меня втянуло на скоростную полосу, так что встречные машины двигались почти прямо на нас -- громадные карусели ускоряющегося света. Их радиаторные решетки складывались в таинственные эмблемы, бегущие письмена, на высокой скорости разворачивающиеся по поверхности дороги. Утомленный от трудоемкой концентрации, удерживающей поток машин в неподвижности, я убрал руки с руля. "Линкольн" пересек скоростную полосу по длинной элегантной дуге. Шины зашуршали вдоль цементной бровки, хлестнув по лобовому стеклу пыльным ураганом. Я беспомощно откинулся на спинку сиденья, тело обессилело. На руль легла рука Воана. Он склонился надо мной, упершись коленом в приборную панель, и повел машину в паре дюймов от разделительной полосы. По смежной с нами скоростной полосе навстречу мчался грузовик. Воан убрал руки с руля, предлагая мне направить "линкольн" через разделительную полосу прямо в грузовик. Смущенный физической близостью склонившегося надо мной Воана, я опять взялся за руль, удерживая машину на скоростной полосе. Тело Воана представляло собой набор свободно сочлененных поверхностей. Элементы мускулатуры и его самого как личности висели в нескольких миллиметрах друг от друга, проплывая мимо меня в безвоздушном пространстве, напоминая содержимое кабины астронавта. Я смотрел на приближающиеся к нам машины и успевал ухватить лишь малую часть посланий, которыми вспыхивали мне в глаза их колеса и фары, окна и радиаторные решетки. Я вспомнил мое первое путешествие домой из Эшфордской больницы после аварии. Пестрота улиц, нервные перспективы бордюров автострад и бесконечные ряды машин на Западном проспекте предвосхищали кислотное виденье, словно мои раны дали жизнь этим райским созданиям, торжествующим единение моей катастрофы с металлизированным элизиумом. Когда Воан снова предложил мне разбить машину о приближающийся к нам автомобиль, у меня возникло искушение подчиниться ему, не сопротивляясь дразнящему нажиму его руки. На нас мчался автобус, его серебристый фюзеляж озарял все шесть полос автострады. Он напомнил мне спускающегося с небес архангела, распростершего над нами крылья. Я взял Воана за запястье. Темные волосы на его бледном предплечье, рубцы на костяшках безымянного и указательного пальцев оживали грубой красотой. Я отвернулся от дороги и сжал ладонь Воана, стараясь отвести глаза от фонтана световых струй, которые лились через лобовое стекло из едущих нам навстречу машин. На шоссе с обеих сторон от нас приземлялась армада окруженных огромными световыми нимбами ангельских созданий, тут же ускользающих в противоположных направлениях. Они парили в нескольких футах над землей; все новые и новые приземлялись на бесконечные взлетно-посадочные полосы. Я понял, что все эти улицы и автострады мы, сами того не осознавая, построили специально для их приема. Склонившись надо мной, Воан вел машину среди этого небесного флота. Когда мы сменили направление, вокруг нас завопили клаксоны и шины. Воан контролировал руль, словно отец, ведущий за руку уставшего ребенка. Я пассивно держался за руль, подчиняясь движению сворачивающей на виток развязки машины. Мы остановились под мостом, задев передним крылом "линкольна" бетонную ограду, за которой находилась заброшенная свалка машин. Я еще немного послушал музыку мотора, потом выключил зажигание и откинулся на спинку сиденья. В зеркале заднего вида я видел машины, взбирающиеся по пандусу на автостраду -- нетерпеливые участники этого воздушного карнавала. Они мчались по дорожной глади над нашими головами, чтобы присоединиться к самолетам, которые так любил провожать взглядом Воан. Я смотрел на далекие перекрестки северного окружного шоссе и видел, что эти металлические создания были везде, они парили в солнечном свете, набирали высоту, когда дорожные пробки пытались заключить их в свои объятия. Салон нашей машины утопал в полумраке, напоминая обитель колдуна; когда я переводил взгляд, свет в кабине становился то тусклее, то ярче. Панцирь циферблата, наклоненные плоскости приборной панели, металличеекая отделка радио и пепельниц поблескивали вокруг меня, словно поверхности алтаря; MI казалось, что они пытаются заключить меня; в объятия, напоминая тем самым сверхразумную машину. На свалке в изменчивом свете покоились когорты машин, обдуваемые ветром времени. В раскаленный воздух истекали полоски ржавого хрома, ореол света поглощал разноцветные хлопья лака. Обрывки деформированного металла, треугольники треснувшего стекла были сигналами, которые годами никто не считывал в этой скудной траве, тайнописями, расшифрованными мной и Воаном, когда мы сидели, обняв друг друга, в центре электрического урагана, фиксируемого сетчатками наших глаз. Я погладил плечо Воана, вспоминая тот ужас, с которым я припадал к руке своей жены. Воан же, несмотря на всю его резкость, был вполне располагающим партнером, центром светящегося вокруг нас ландшафта. Я прижал его ладонь к медальону клаксона с алюминиевой эмблемой, которая всегда меня раздражала. Я нащупал отпечаток на его белой руке, вспоминая синяк в форме тритона на ладони мертвого Ремингтона, когда он лежал поперек капота моей машины, вспоминая розовые бороздки на теле моей жены, оставленные ее бельем, отпечатки воображаемых ран, когда она переодевалась в кабинке универмага, вспоминая волнующие ямочки и складки на покалеченном теле Габриэль. Я по очереди провел рукой Воана по отблескивающим циферблатам приборной панели, прижимая его пальцы к острым рычажкам, выступающим включателям индикатора поворота и переключения передач. В конце концов я положил его руки к себе на член, меня приободрило то, как он уверенно дотронулся до моих яичек. Я повернулся к Воану, плывя вместе с ним в теплой околоплодной жидкости светящегося воздуха. Мне придавала уверенности стилизованная морфология автомобильного салона, сотни светящихся гондол, скользящих над нами вдоль автострады. Когда я обнимал Воана, его тело, казалось, скользило вверх-вниз в моих объятиях, как только я прикасался к мышцам его спины и ягодиц, они становились твердыми и непрозрачными. Я взял в руки его лицо, ощупывая фарфоровую гладь щек, я прикасался пальцами к шрамам его губ и щек. Казалось, на кожу Воана нанесены золотистые деления, капельки пота на его руках и шее обжигали глаза. Я удивился себе, обнаружив вдруг, что начал бороться с этой страшной золотистой тварью, красивой благодаря своим рубцам и ранам. Я провел губами по шрамам на его лице, ощупывая языком эти знакомые отпечатки уже не существующих приборных щитков и лобовых стекол. Воан распахнул свою кожаную куртку, обнажая открывшиеся раны на груди и животе, словно безработный трансвестит-стриптизер, показывающий кому-то сочащиеся шрамы, оставшиеся после неудачной операции по изменению пола. Я склонился к его груди, прижав щеку к кровавому отпечатку, оставленному ломающимся рулем, к точкам столкновения с приборной панелью. Я пробежал губами по его левой ключице и пососал рассеченный сосок, чувствуя губами шрам на околососочном пятачке. Я спустился по его животу к влажному паху, отмеченному кровью и семенем, со слабым ароматом женских экскрементов, прилипших к древку его члена. Бедра Воана были озарены целым зодиаком незабываемых столкновений, и я один за другим исследовал эти шрамы губами, ощущая вкус крови и мочи. Я прикоснулся пальцами к рубцам на его члене, потом ртом ощутил головку. Я спустил запятнанные кровью брюки Воана. На его красивых здоровых ягодицах не было шрамов, кожа была нетронутой, как у ребенка. Мышцы моих ног и рук сокращались от возбуждения, мои члены охватил нервный спазм. Я согнулся позади Воана, прижимая его бедра к своим. Над темной расщелиной между его ягодицами нависал выступающий панцирь циферблата. Правой рукой я раздвинул ягодицы, ощупывая горячее отверстие заднего прохода. На несколько минут, глядя на поблескивающие и смещающиеся стены кабины, я прижал головку моего члена ко входу в его прямую кишку. Его задний проход раскрылся перед головкой моего члена, поглотив его древко, я ощутил пожатие сильных мышц. Когда я ритмично двигался в его прямой кишке, рожденные светом, парящие вдоль автострады машины призвали сперму из моих семенников. После оргазма я медленно поднялся, раздвинув ягодицы Воана, чтобы не поранить прямую кишку. Все еще придерживая половинки ягодиц, я смотрел, как из его заднего прохода сочится на ребристую обивку сиденья мое семя. Мы сидели рядом, омываемые расходящимся во всех направлениях светом. Мои руки обнимали Воана. Он спал. Я смотрел, как постепенно иссякает фонтан, бьющий из радиаторных решеток разбитых машин в двадцати ярдах от меня. Мое тело пребывало в абсолютном покое, который состоял отчасти из моей любви к Воану, отчасти из нежности к этой металлической беседке, в которой мы сидели. Когда Воан проснулся, утомленный и еще полуспящий, он прислонился ко мне обнаженным телом. Его лицо было бледным, глаза разглядывали очертания моих рук и груди. Мы показали друг другу свои раны, обнажая рубцы на груди и руках на фоне многозначительных опасных мест салона машины, на фоне открытых пепельниц, на фоне огней далекого перекрестка. Своими ранами мы восхваляли возрождение тех, кто сражен машиной, раны и смерти тех, кого мы видели умирающими у обочин, и воображаемые травмы и позы миллионов тех, кто еще умрет. Лобовое стекло кишело жужжащими мухами, бьющимися о стекло. Цепочки их тел образовали темную вуаль между мной и движущимися по шоссе автомобилями. Я включил дворники, но щетки скользили как бы мимо мух, не беспокоя их. Воан откинулся на спинку сиденья возле меня, расстегнутые брюки были спущены до колен. Массивные комки мух копошились вокруг кровавых мазков на его груди, гадили на его бледный живот. Из них был соткан передник, прикрывающий лобковые волосы и поднимающийся от отвисшей мошонки к шрамам вдоль диафрагмы. Мухи покрыли лицо Воана, теснясь вокруг рта и ноздрей, словно в ожидании протухших жидкостей, которые должны истечь из его тела. Глаза Воана, открытые и живые, смотрели на меня с откинутой на спинку сиденья головы спокойным взглядом. Я пробовал смахнуть мух с его лица, думая, что они, должно быть, его раздражают, и обнаружил, что мои руки и салон машины облеплены насекомыми. Руль и приборная панель шевелились, обсиженные глазастыми ордами. Не обращая внимания на протестующий жест Воана, я открыл водительскую дверь. Воан пытался меня остановить. Его измученное лицо пришло в движение, изображая тревогу и участие, словно испугалось того, что я мог увидеть на открытом воздухе. Я ступил на асфальт, машинально смахивая со своих рук эти пятнышки оптического раздражения. Я вошел в опустевший мир. Камешки на дороге нервно врезались в подошвы моих туфель, камешки, разбросанные пронесшимся ураганом. Бетонные стены моста были сухими и серыми, как вход в подземелье. Беспорядочно движущиеся по дороге надо мной машины уже пролили весь своей груз света и грохотали по шоссе, словно помятые инструменты дезертировавшего оркестра. Но когда я отвернулся и снова посмотрел на мост, солнечный свет сделал из его бетонных стен куб пронзительного света, будто бы кто-то раскалил эти каменные поверхности. Я был уверен, что белое полотно дороги -- это одна из частей тела Воана, а я -- одна из ползающих по нему мух. Боясь пошевелиться -- мне казалось, что я могу сгореть на этой светящейся поверхности, -- я положил руки к себе на макушку, удерживая мягкую ткань мозга. Свет резко померк. Машина Воана под мостом погрузилась во тьму. Все вокруг снова потускнело. Свет и воздух обессилили. Я пошел по дороге прочь от машины, ощущая бессильно тянущуюся за мной руку Воана. Я шел вдоль поросших сорняками ворот автомобильной свалки. Надо мной по шоссе двигались машины, словно моторизированный хлам с потускневшей и облупленной краской. Их водители в напряжении сидели за рулями, обгоняя автобусы, полные наряженных в бессмысленные одежды манекенов. На асфальте под мостом лежала на осях оставленная машина со снятыми колесами и мотором. Я открыл висящую на ржавых петлях дверь. Переднее пассажирское сиденье было осыпано конфетти стеклянных осколков. Следующий час я просидел там, ожидая пока кислота выветрится из моей нервной системы. Скорчившись над испачканной приборной панелью этой развалины, я прижал колени к грудной клетке и сжимал икры и руки, пытаясь выжать из своего тела последние микрочастицы этого безумного раздражителя. Мухи исчезли. Смена света стала менее частой, воздух над шоссе уравновесился. Последние золотые и серебряные брызги стекли обратно в бесхозные обломки на свалке. Обрели свои неряшливые очертания парапеты далеких автострад. Измотанный и раздраженный, я толкнул дверь и вышел из машины. Кусочки стекла, рассыпанные в траве, поблескивали, как вышедшие из употребления монеты. Заревел мотор. Выйдя на дорогу, я вдруг осознал, что из тени моста, где мы сидели с Воаном, на меня мчится тяжелый черный автомобиль. Его шины с белыми полосками разметали осколки пивных бутылок и сигаретные пачки, перескочили узкую бровку и понеслись ко мне. Зная, что теперь Воан не остановится передо мной, я вжался в бетонную стену. "Линкольн" пронесся мимо по дуге, ударив передним правым крылом багажник брошенной машины, в которой я только что сидел. Он нервно помчался прочь, сорвав с петель открытую пассажирскую дверь. В воздухе поднялся столб пыли и рваных газет и унесся прочь через дорогу. Окровавленные руки Воана вертели руль. "Линкольн" снова перепрыгнул бровку. Он снес ярдов десять деревянной ограды. Задние колеса обрели связь с поверхностью дороги, и машина, по-качиваясь, помчалась по шоссе. Я пошел к брошенной машине и облокотился о крышу. Пассажирскую дверь сплющило о переднее крыло. Думая о рубцах на теле Воана, где ткань была сплавлена вдоль произвольных швов -- контуров внезапного насилия, -- я вырвал лужицей кислотной слизи. Когда Воан "линкольном" снес ограду, он успел оглянуться, его жесткие глаза оценивали, а мозг просчитывал, может ли он во второй раз попробовать сбить меня. В воздухе носились обрывки бумаги, они медленно опускались на разбитую дверь и радиатор. В небо над аэропортом взбирались стеклянные аэропланы. Я смотрел сквозь хрупкий воздух на движущиеся по шоссе машины. Воспоминание о прекрасных повозках, которые на моих глазах планировали на бетонные дороги, превратило эти некогда угнетавшие меня пробки в бесконечные блестящие очереди, терпеливо ждущие возможности выехать на некую невидимую дорогу, ведущую в небо. Я смотрел вниз с балкона своей квартиры, пытаясь отыскать этот райский подъем, широченный пандус, покоящийся на плечах двух архангелов, по которому могли бы улететь все машины мира. Все эти странные дни, когда я отходил от кислотного путешествия, которое едва не закончилось смертью, я оставался дома, с Кэтрин. Сидя на балконе, привычно сжав руками подлокотник кресла, я глядел вниз, на металлическую равнину в поисках каких-либо следов присутствия Воана. По бетону вяло двигались сплошные потоки машин, их крыши казались единым лакированным панцирем. Действие ЛСД закончилось, оставив меня в состоянии внушающего тревогу покоя. Я чувствовал отстраненность от собственного тела, словно мускулатура была подвешена в нескольких миллиметрах от арматуры костей, точки соединения были только в нескольких местах, где были раны, которые снова начали ныть. Еще на протяжении нескольких дней ко мне во всей своей полноте возвращались фрагменты кислотного путешествия, и я видел машины на шоссе в торжественных нарядах, они парили над дорогой на огненных крыльях. На пешеходах тоже были огненные костюмы, и мне казалось, что я был одиноким туристом в городе матадоров. Кэтрин двигалась за моей спиной, будто какая-то электрическая нимфа, преданное существо, охраняющее своим спокойным присутствием порывы моего возбуждения. В менее счастливые моменты ко мне возвращался бред и тошно-творные перспективы серого моста, влажное подземелье, у входа в которое я видел тысячи мух, которые роились на приборной панели, на ягодицах Воана, когда он наблюдал за мной со спущенными до колен брюками. В ужасе от этих коротких воспоминаний, я хватался за руки Кэтрин, державшей меня за плечи, и пытался убедить себя, что я сижу рядом с ней возле отблескивающего окна нашей квартиры. Я часто спрашивал, какое сейчас время года. Перемены света на моей сетчатке без предупреждения смещали сезоны. Однажды утром, когда Кэтрин оставила меня одного, отправившись на свой последний летный урок, я увидел над шоссе ее самолет -- стеклянную стрекозу, уносящуюся в лучах солнца. Вдруг мне показалось, что он неподвижно висит у меня над головой, пропеллер вращается медленно, как у игрушечного самолета. Из его крыльев бил непрерывный фонтан света. Под ней парили вдоль шоссе машины, отмечая на поверхности ландшафта все возможные траектории ее полета, нанося схему нашего грядущего шествия сквозь небеса, маршруты крылатых технологий. Я подумал о Воане, покрытом мухами, словно воскресший труп, когда он смотрел на меня с насмешкой и любовью. Я знал, что Воан никогда окончательно не умрет в автокатастрофе, но каким-то образом возродится в этих искореженных радиаторных решетках и осыпающихся лобовых стеклах. Я думал об изрезанной белой коже его живота, о густых лобковых волосах, начинающихся уже на бедрах, о липком пупке и неприятно пахнущих подмышках, о его грубом обращении с женщинами и автомобилями и покорной нежности по отношению ко мне. Даже когда я погрузил член в его задний проход, Воан знал, что попытается меня убить, и это будет последнее проявление случайной любви ко мне. Под окна спальни подъехала машина Кэтрин. Содранная краска вдоль левой стороны свидетельствовала о каком-то незначительном столкновении. -- Твоя машина?.. -- я взял ее за плечи. -- С тобой все хорошо? Она прижалась ко мне, словно отпечатывая давлением наших тел в мышечной памяти образ этого столкновения. Она сняла летную куртку. Теперь у каждого из нас по отдельности состоялся свой любовный акт с Воаном. -- Я не была за рулем в тот момент, машина стояла на стоянке аэропорта, -- она протянула руки и взяла меня за локти. -- Может быть, это сделано нарочно? -- Один из твоих поклонников? -- Один из моих поклонников. Ее должно было напугать это бессмысленное нападение на ее машину, но она совершенно спокойно смотрела, как я разглядываю след от удара. Я ощупывал повреждения на левой двери и крыльях и исследовал ладонью глубокую вмятину по всей длине машины, от разбитого заднего габаритного огня до передней фары. На заднем крыле был четко запечатлен отпечаток тяжелого переднего бампера другой машины, неповторимая роспись "линкольна" Воана. Я ощупал округлую вмя-тинку, отчетливую, как расщелина между жесткими ягодицами Воана, так же четко оформленную, как вход в его толстую кишку, который я до сих пор ощущал членом во время своих эрекций. Нарочно ли Воан преследовал Кэтрин? Удар в припаркованную машину был жестом ухаживания? Я смотрел на ее бледную кожу и крепкое тело, думая о машине Воана, несущейся на меня среди бетонных опор моста. Я должен был умереть, подобно Сигрейву, в смертельной кислотной отключке. Я открыл пассажирскую дверь, приглашая Кэтрин садиться. -- Давай я прокачу тебя... я уже нормально воспринимаю свет. -- Ты действительно уже в порядке? -- Кэтрин, -- я взял ее за руку. -- Мне нужно снова сесть за руль прежде, чем все это пройдет. Она скрестила на груди обнаженные руки и уставилась на отделку салона, словно пыталась найти мух, которых я ей описывал. Мне хотелось показать ее Воану. Я завел мотор и выехал со двора. Когда я набирал скорость, улица смещала свои перспективы, отклоняясь от меня, словно увеличивая обтекаемость. Возле супермаркета, переливаясь светло-вишневым светом синтетического плаща, переходила дорогу девушка. Движение машины, ее очертания и пропорции существенно изменились, словно очистившись от всего знакомого и личного. Оформление улиц, витрины и пешеходы освещались фарами машин, и интенсивность света, излучаемого ими, тоже находились в прямой зависимости от хода ведомой мною повозки. На светофорах я поглядывал на Кэтрин. Она сидела, взявшись рукой за стойку окна. Оттенки ее лица и рук играли чистотой и богатством, будто бы каждая клетка крови и частица пигментации, все мышцы ее лица впервые обрели реальность, собравшись воедино в процессе движения автомобиля. Кожа ее щек, дорожные знаки, ведущие нас по шоссе, припаркованные на крыше супермаркета машины -- все обрело ясность и определенность, словно наконец сошел некий колоссальный потоп, впервые открыв истинные очертания отдельных предметов. Мы ехали по шоссе на юг. -- Движение... куда все делись? -- я вдруг осознал, что все три полосы были почти пусты. -- Они все исчезли. -- Джеймс, я хотела бы вернуться! -- Подожди, это только начало... Я все думал об этом образе пустого города с покинутой технологией. Мы ехали к месту, где за несколько дней до этого меня пытался убить Воан. На заброшенной стоянке, за поломанной оградкой в тусклом свете лежали выброшенные машины. Я проехал мимо исцарапанных бетонных опор к темной пещере моста, где мы с Воаном обнимали друг друга среди цементных колонн, слушая грохот машин над головой. Кэтрин посмотрела на почти церковные своды моста, напоминающие ряд пустых укрытий для подводных лодок. Я непроизвольно принял позу, в которой овладел Воаном. Посмотрев на свои бедра и живот, я представил себе ягодицы Воана, поднятые до высоты моего таза, вспомнил липкую фактуру его заднего прохода. Каким-то парадоксальным образом половой акт между нами был абсолютно лишен сексуальности. Весь этот день мы ездили по автострадам. Бесконечные шоссейные системы, по которым мы двигались, содержали формулы безграничного сексуального блаженства. Я смотрел на машины, спускающиеся с развязки. Каждая из них несла на крыше кусочек солнца. -- Ты ищешь Воана? -- спросила Кэтрин. -- Можно и так сказать. -- Ты его больше не боишься? -- А ты? -- Он убьет себя. -- Я понял это после смерти Сигрейва. Я смотрел на нее, а она смотрела на машины, соскальзывающие с моста к нам, ждущим в переулке возле Западного проспекта. Я хотел, чтобы ее увидел Воан. Я думал о длинных вмятинах, оставленных на боку машины Кэтрин. Я хотел показать их Воану, побуждая его еще раз овладеть Кэтрин. Проезжая мимо заправки, мы увидели Веру Сигрейв, она разговаривала с работницей бензоколонки. Я свернул к ней. Широкобедрая, с натруженными ягодицами и грудью, Вера была одета в теплую кожаную куртку, словно собиралась в антарктическую экспедицию. Сначала Вера меня не узнала. Она обвела жестким взглядом элегантную фигуру Кэтрин, словно ей внушала какие-то подозрения ее поза со скрещенными ногами в открытой кабине спортивной машины с ободранным корпусом. -- Вы уезжаете? -- я указал на чемоданы на заднем сиденье Вериной машины. -- Я пытаюсь найти Воана. Вера закончила беседу с девушкой с бензоколонки, видимо, договорившись о том, чтобы та заботилась о ее сынишке. Все еще глядя на| Кэтрин, она села в свою машину. -- Он гоняется за своей актрисой. Его ищет! полиция -- возле Нортхолта убит какой-то! американский служащий. ' Я положил руку на лобовое стекло, но она| включила дворник, едва не срезав костяшку! на моем запястье. Заканчивая объяснение, она сказала: -- Я была с ним в машине. Прежде чем я попытался ее остановить,! она поехала к выезду с бензоколонки и влилась в быстрый поток вечерних машин. На следующее утро Кэтрин позвонила мне из офиса, чтобы сказать, что Воан преследовал ее до аэропорта. Пока она говорила с присущим ей спокойствием, я подошел с телефоном к окну. Глядя на машины, ползущие по шоссе, я почувствовал, как напрягается мой член. Где-то подо мной, среди этих тысяч машин на перекрестке ждал Воан. -- Он, вероятно, ищет меня, -- сказал я. -- Я видела его дважды, сегодня утром он ждал меня возле въезда на стоянку. -- Что ты ему сказала? -- Ничего. Я обращусь в полицию. -- Нет, не нужно. Беседуя с ней, я обнаружил, что соскальзываю в то состояние эротической мечтательности, в котором я иногда расспрашивал Кэтрин о летном инструкторе, с которым она обедала, вытаскивая из нее детали какой-нибудь мимолетной амурной встречи, какого-нибудь незначительного полового акта. Я представлял себе, как Воан ждет ее на тихом перекрестке, едет за ней через потоки машин, по объездным дорогам, продвигаясь все ближе к бурному эротическому единению. Унылые улицы были озарены движением их тел во время этого изысканного брачного ритуала. :ик. .м я з Будучи не в состоянии находиться в квартире в то время, когда происходит это ухаживание, я сел в машину и отправился в аэропорт. С крыши многоэтажной автостоянки, рядом со зданием авиафрахтовочных компаний, я оглядывал окрестности, ожидая появления Воана. Как я и предполагал, Воан ждал Кэтрин возле выезда с развязки на Западный проспект. Он и не пытался спрятаться от кого-нибудь из нас, грубо проталкивая свой тяжелый автомобиль в проходящий дорожный поток. Явно не интересуясь Кэтрин или мной, Воан облокотился о дверь. Когда он стоял на светофоре, то казался почти спящим, но стоило зажечься зеленому свету, как он резко срывался с места. Левой рукой он барабанил по рулю, словно читал быстрыми пальцами шрифт Брайля (Письмо для слепых). Следуя по пунктирным линиям, проложенным в его голове, он метался на "линкольне" из стороны в сторону по всей ширине дороги. Его осоловелое лицо застыло в упрямой маске, покрытые шрамами щеки жестко стискивали рот. Он вклинивался то в одну, то в другую полосу, вырываясь вперед по скоростной полосе, пока не поравняется с Кэтрин, потом соскальзывал назад так, что между ними пристраивались другие машины, затем занимал осторожную позицию на полосе для движения с малой скоростью. Он начал копировать манеру вождения Кэтрин, ее расправленные плечи и высоко поднятый подбородок, он пользовался педалью тормоза с такой же частотой, с какой это делала она. Их согласованные тормозные огни как будто вели между собой диалог, напоминая давно женатую пару. Я мчался вслед за ними, мигая фарами всем машинам на пути. Мы подъехали к въезду на развязку. Пока Кэтрин взбиралась на эстакаду, вынужденная притормозить, догнав караван цистерн с горючим, Воан резко набрал скорость и свернул в другую сторону. Я погнал за ним, виражируя вокруг разворотных клумб, которыми изобилует развязка. Мы проскочили ряд светофоров вплотную к поперечным потокам машин. Где-то над нашими головами по открытой дуге моста двигалась Кэтрин. Воан пронзал послеобеденный поток машин, в последний момент нажимая на тормоза, поднимал машину на двух внешних колесах, заходил на полной скорости на разворот. В сотне ярдов за ним гнал я, прямо к нисходящей ветке развязки. Воан остановился возле поворота, ожидая, пока мимо него прогрохочут цистерны с топливом. Когда появилась маленькая спортивная машина Кэтрин, он ринулся вперед. Мчась за ним, я уже ждал, что Воан столкнется с Кэтрин. Его машина неслась через разделительные линии по траектории столкновения. Но в последний момент он свернул, исчезнув в уличном потоке за ее спиной. Он исчез из поля зрения за разворотом северного шоссе. Я высматривал его, одновременно пытаясь догнать Кэтрин, и все-таки успел бросить последний взгляд на помятый передний бампер и треснувшие фары, требовательно мигающие здоровенному водителю грузовика. Полчаса спустя в подвальном гараже моего дома я пощупал ладонью отпечатки машины Воана на крыльях спортивного автомобиля -- отметки репетиции смерти. Эти репетиции единения Воана с Кэтрин продолжались еще несколько дней. Дважды звонила Вера Сигрейв, чтобы спросить меня, не видел ли я Воана, но я утверждал, что не покидаю квартиру. Она рассказала мне, что полиция изъяла все снимки и оборудование Воана из темной комнаты в ее доме. Как ни странно, но поймать его самого они не в состоянии. Кэтрин никогда не заговаривала о том, что за ней гоняется Воан. Мы теперь оба сохраняли ироническое спокойствие, точно такую же стилизованную любовь друг к другу мы демонстрировали на вечеринках, когда кто-то из нас открыто собирался уйти с новым любовником. Понимала ли она, что на самом деле двигало Воаном? В тот момент даже я не сумел осознать, что она была для него всего лишь дублером для тщательной репетиции другой, гораздо более важной смерти. День за днем Воан следовал за Кэтрин по автострадам и улицам в районе аэропорта, иногда ожидая ее на выезде из глухого тупика, где-нибудь по дороге из нашего дома, иногда, подобно призраку, возникая на скоростной полосе моста. Его побитая машина хромала на левые амортизаторы. Я смотрел, как он ждет на перекрестках, очевидно, прокручивая в мозгу возможные типы катастроф: лобовые столкновения, удары в бок, в хвост, переворачивания. Все это время я провел в состоянии нарастающей эйфории от подчинения неизбежной логике, которой когда-то сопротивлялся, словно я наблюдал, как моя собственная дочь проходит первые стадии яркого любовного переживания. Я часто стоял на поросшей травой обочине западного нисходящего пандуса развязки, зная, что это любимая зона Воана, и смотрел, как он несется за Кэтрин, ускользающей в вечерний поток часа пик. На машине Воана появлялось все больше вмятин. Правое крыло и двери были покрыты глубоко впечатанными в металл точками столкновений, эта ржавеющая чеканка становилась все светлее и светлее, словно под ней обнажался скелет. Стоя позади него в пробке на нортхолтском шоссе, я увидел, что два задних окна разбиты. Разрушение продолжалось. Начало отделяться от корпуса заднее левое крыло, передний бампер висел на одном креплении, цепляясь за почву ржавым изгибом, когда Воан поворачивал. Скрытый за пыльным лобовым стеклом, Воан путешествовал на полной скорости по автострадам, ссутулившись над рулем, и не ощущал ни этих вмятин, ни ударов, как не ощущает причиняемой себе боли истеричный ребенок. Все еще не уверенный, собирается ли Воан врезаться в машину Кэтрин, я и не пытался предостеречь ее. Ее смерть была бы моделью моей заботы обо всех жертвах автокатастроф и природных бедствий. Когда по ночам я лежал рядом с Кэтрин, сжимая ладонями ее грудь, я представлял себе контакт ее тела с различными точками салона "линкольна", репетируя для Воана позы, которые она могла бы принять. Предчувствуя это приближающееся столкновение, Кэтрин вступила в тран-совые пространства своего сознания. Она покорно позволяла мне располагать ее члены в позах еще не изведанных половых актов. Когда Кэтрин спала, измятая машина двигалась по опустевшему проспекту. Во всеохватывающей тишине улиц весь город казался пустым. В этом коротком предрассветном затишье, когда из аэропорта уже не взлетали самолеты, единственным звуком, который мы могли слышать, было тарахтенье болтающей-ся выхлопной трубы Воана. Из окна кухни я видел прислоненное к треснувшей форточке серое лицо Воана, отмеченное свежим рубцом, который напоминал яркую кожаную ленту. На мгновение я почувствовал, что все самолеты, поднимавшиеся из аэропорта, на которые он так любил смотреть, уже улетели. После того как уйдем мы с Кэтрин, он наконец останется один, будет мародерствовать по городу в своей развалюхе-машине. Колеблясь, не разбудить ли Кэтрин, я подождал с полчаса, потом оделся и вышел во двор. Машина Воана была припаркована под деревьями проспекта. Рассветные лучи уныло отблескивали от пыльного лака. Сиденья были покрыты маслом и грязью, на заднем сиденье лежали остатки пледа и засаленной подушки. По разбитым бутылкам и смятым консервным банкам на полу я понял, что Воан несколько дней жил в машине. В очевидных припадках ярости он колотил по приборному щитку и расшиб несколько циферблатов. Некоторые включатели были вдавлены в разбитый пластиковый корпус, фрагментарно держащийся на хромированных полосках. В гнезде зажигания торчали ключи. Я посмотрел в обе стороны проспекта. Не ждет ли меня Воан за каким-нибудь деревом? Я обошел машину, поправляя ладонью разбитые крылья. Пока я это делал, медленно сплющивалась передняя левая шина. Спустилась Кэтрин. В свете восходящего солнца мы пошли к подъезду. Когда мы были уже совсем возле порога, в гараже заревел мотор. Сверкающая серебристая машина, в которой я сразу же узнал свою, мчалась на нас вверх по пандусу. Кэтрин вскрикнула, чуть не потеряв равновесия, но прежде чем я успел взять ее за руку, машина обогнула нас и поплыла к улице. В рассветном воздухе казалось, что мотор кричит от боли. Больше я Воана не видел. Десять дней спустя он погиб на мосту, когда пытался врезаться на моей машине в лимузин, везущий киноактрису, которую он так долго преследовал. Его тело, заключенное в клетку машины, перелетевшей через перила моста и ударившейся в автобус, было так обезображено, что полиция сначала идентифицировала его как мое. Они позвонили Кэтрин -- я в это время' ехал домой со студии в Шефертоне. Когда я^ свернул во двор, то увидел Кэтрин, безумно* бродившую вокруг ржавеющего остова "линкольна" Воана. Когда я взял ее за руку, она посмотрела сквозь мое лицо на темные ветви деревьев над головой. Я был уверен, что она ожидала увидеть на моем месте Воана, прибывшего после моей смерти, чтобы ее утешить. Мы поехали к развязке в машине Кэтрин. По радио в сводке новостей говорили об опасности, которой актриса избежала. Мы не получали известий о Воане с тех пор, как он взял в гараже мою машину. Я все больше убеждался, что Воан был всего лишь проекцией моей собственной фантазии и одержимости и что в каком-то смысле я оставил его на произвол судьбы. Покинутый "линкольн" лежал на проспекте. Без Воана он разлагался очень быстро. Листья с осенних деревьев устилали его крышу и проникали сквозь разбитые стекла в салон, а машина опускалась вместе с ними на землю на сдувающихся шинах. Ее запущенное состояние, болтающиеся бамперы и крылья внушали неприязнь прохожим. Шайка подростков разбила лобовое стекло и окончательно выбила фары. Когда мы достигли места происшествия под мостом, я почувствовал, что инкогнито пришел на место собственной смерти. Недалеко произошла моя катастрофа в машине, идентичной той, в которой погиб Воан. Развязка была блокирована огромным хвостом из машин, так что мы оставили автомобиль во дворе многоэтажной стоянки и пошли на свет вращающихся в миле от нас полицейских маячков. Яркое вечернее небо озаряло весь ландшафт, отблескивая на крышах машин, словно застывших перед погрузкой для отплытия в ночь. Авиалайнеры наверху двигались, напоминая самолеты-разведчики, поднятые в воздух, чтобы руководить течением этой колоссальной миграции. Я смотрел на людей в машинах, уставившихся в лобовые стекла, настраивающих приемники. Мне казалось, что я узнаю их всех -- гостей одной бесконечной серии дорожных вечеринок, которые мы посещали минувшим летом. На месте катастрофы под высоким полотном моста по меньшей мере пять сотен человек облепили каждый парапет и обочину, привлеченные сюда известием о том, что здесь только что чудом избежала смерти известная киноактриса. Многие ли из них думали, что она уже мертва и заняла свое место в пантеоне жертв автобедствия? На нисходящем пандусе развязки зрители стояли в три! ряда вдоль поднимающейся балюстрады, глядя вниз на полицейские машины и кареты скорой помощи на перекрестке с Западным проспектом. Над головами тех, кто был внизу,! возвышалась смятая крыша автобуса. Я держал Кэтрин за руку, думая о насмешливых покушениях на нее, которые на этом перекрестке совершал Воан. Моя машина лежала в сиянии прожекторов возле автобуса. Ее шины еще сохраняли форму, но в остальном она изменилась до неузнаваемости, словно ее били со всех сторон изнутри и снаружи. Воан мчался по открытой плоскости моста на максимальной скорости, пытаясь отправиться в небо. С верхнего этажа автобуса унесли последнего пассажира, но взгляды публики были сосредоточены не на этих человеческих жертвах, а на деформированных машинах в центре сцены. Усматривали ли зрители в них модели своих будущих жизней? Киноактриса стояла в стороне, возле своего шофера, она подняла руку к шее, словно отгораживаясь от смерти, которая была так близка. Полицейские и врачи, зрители катастрофы, теснящиеся между полицейскими машинами и каретами скорой помощи, заботливо оставляли вокруг нее пространство. На крышах полицейских машин вращались предупреждающие огни, привлекая к месту катастрофы все больше и больше зевак из скверов, из жилых районов Нортхолта, круглосуточных супермаркетов Западного проспекта. Освещенная снизу прожекторами дуга моста казалась авансценой, открытой взглядам машин на много миль вокруг. По пустым улицам из окрестных домов, из залов безмолвного аэропорта стекались к этой громадной сцене зрители, привлеченные сюда логичностью и прелестью смерти Воана. Прошлым вечером мы с Кэтрин пришли на полицейскую стоянку, куда были отправлены останки моей машины. Я взял ключи от ворот у офицера на контрольном пункте, молодого человека с пронзительным взглядом, которого я уже видел -- он руководил погрузкой машины Воана, когда ее забирали из-под нашего дома. Я был уверен, что он понимал, что Воан планировал покушение на лимузин киноактрисы в течение многих месяцев и собирал материал для этого столкновения, воруя машины и фотографируя совокупляющиеся пары. Мы с Кэтрин шли вдоль рядов сваленных там машин. Площадка была затемнена, свет падал только от уличных фонарей, отражавшихся от побитой хромировки. Забравшись на заднее сиденье "линкольна", мы с Кэтрин быстро занялись любовью; после короткой серии спазмов ее влагалище вытянуло из меня маленький комочек семени; я крепко сжимал ее ягодицы, а она обхватила ногами мою талию. Я задержал ее, стоящую надо мной на коленях, пока семя не вытекло из ее лона мне на ладонь. После этого, с семенем в моей руке, мы пошли дальше. Наши колени озарило светом фар. Возле ворот остановилась открытая спортивная машина. За лобовым стеклом, вглядываясь во тьму, сидели две женщины, та, что за рулем, поворачивала машину, и фары выхватили из темноты остатки покалеченной машины, в которой погиб Воан. Женщина, которая сидела на месте пассажира, вышла из машины и на мгновение задержалась у ворот. Глядя на нее из темноты, пока Кэтрин поправляла свою одежду, я узнал доктора Елену Ремингтон. За рулем машины сидела Габриэль. Их привело сюда желание бросить последний взгляд на то, что осталось от Воана, и это казалось вполне закономерным. Я представил себе, как они объезжают автостоянки и трассы, отмеченные в их памяти одержимостью Воана, а теперь еще и освященные объятиями этой медработницы с ее покалеченной любовницей. Меня радовало, что Елена Ремингтон становилась все более извращенной, находя блаженство в шрамах и травмах Габриэль. Когда они уехали -- рука Елены покоилась на плече сдающей назад Габриэль, -- мы с Кэтрин побрели среди автомобилей. Я заметил, что все еще несу в ладони сперму. Протягивая руку сквозь выбитые стекла, я освящал своим семенем приборные панели и циферблаты, прикасаясь к этим травматическим зонам в их наиболее деформированных точках. Мы остановились возле моей машины, остатки салона блестели от крови и слизи Воана. Приборную панель покрывало густое пятно человеческих тканей, словно кто-то разбрызгал кровь из пульверизатора для краски. Семенем из своей ладони я отметил смятые переключатели и циферблаты, в последний раз обозначив контуры присутствия Воана на сиденье. Казалось, в складках этих исковерканных сидений еще хранится отпечаток его ягодиц. Я размазал сперму по сиденью, потом отметил острый шпиль рулевой колонки -- кровавую пику, торчащую из приборной панели. Мы с Кэтрин отступили, глядя на эти бледные пятнышки жидкости, поблескивающие в темноте, первые созвездия нового зодиака наших сознаний. Я положил руку Кэтрин себе на талию, и мы побрели среди бесхозных машин. Ее пальцы прижимались к мышцам моего живота. Я уже начал разрабатывать фрагменты собственной автокатастрофы. А между тем по мосту развязки течет непрерывный поток машин. Со взлетных полос аэропорта поднимаются лайнеры, неся остатки семени Воана к приборным панелям и радиаторным решеткам тысяч сталкивающихся машин, к раздвинутым ногам миллионов пассажиров.