вой. - Вилли! А ведь мисс Фолей на этой улице живет? - Да, вроде бы. В четвертом доме, кажется... Только... - Он не кончил. Джим притормозил, засунул руки в карманы и, посвистывая, зашагал дальше небрежной походкой. Вилли шел рядом. Пройдя третий дом, они посмотрели наверх. В одном из слабо освещенных окон кто-то стоял. Кажется, это был мальчишка лет двенадцати. - Вилли! - одними губами позвал Джим. - Этот парень... - Ее племянник? - Племянник, как же! Держи карман! Отвернись, может, он по губам читать умеет. Давай помедленнее. До угла, а потом - обратно... Ты лицо его видел? Глаза, Вилли! Они-то у людей не меняются, будь тебе хоть шесть, хоть шестьдесят. Лицо у него точь-в-точь как у мальчишки, но глаза-то мистера Кугера! - Нет! - Да! Они остановились. Вздрагивая от бешеных толчков под ребрами, Джим крепко взял Вилли за руку и повел. - Неужто ты не помнишь, какие у этого Кугера глаза были, когда он нас подхватил? А потом этот тип чуть меня на дереве не увидел. Ух! Никогда не забуду! И вот сейчас, в окне, те же самые глаза. Давай еще разок пройдемся, и помедленнее, поспокойнее. Надо же как-то предупредить мисс Фолей, какая у нее штука дома прячется. - Постой, Джим, да как же ты предупредишь ее? Джим не ответил. Только глянул искоса зеленым сияющим глазом. Вилли опять, как уже бывало, вспомнил одного знакомого старого пса. Тот жил себе спокойно месяц за месяцем, но потом однажды наступал момент, и пес исчезал на несколько дней, а то и на неделю. Домой он возвращался весь в репьях, прихрамывая, тощий, от него несло всеми помойками и болотами в округе. Можно было подумать, он для того только и выискивал места погрязнее, чтобы потом вернуться домой с глуповатой, смущенной улыбкой на морде. Отец звал его Платоном, в честь древнего философа. Как и Платон, пес, похоже, все знал и все понимал. Вернувшись на тропу добропорядочности, он месяцами не сходил с нее, но однажды все начиналось сначала. "И вот сейчас, - думал Вилли, - на Джима тоже накатило. Уши торчком, нос - по ветру, он что-то слышит внутри. Может быть, тиканье часов, отсчитывающих другое, нездешнее время? Вон у него даже язык длиннее стал. Ишь, облизывается..." Они снова остановились возле дома мисс Фолей, но в окне никого не было. - Давай поднимемся, позвоним, - предложил Джим. - Хочешь столкнуться с ним нос к носу? - Надо же удостовериться. Лапу ему потрясти, в глаза посмотреть или куда там еще. - Ты что, прямо при нем предупреждать ее будешь? - Да зачем? Потом позвоним ей и все расскажем. Пошли! Вилли вздохнул и покорился. Поднимаясь по ступенькам, он не знал, хочется ли ему, чтобы в этом мальчишке скрывался м-р Кугер. Джим подергал дверной колокольчик. - А если он откроет? - не удержался Вилли. - Знаешь, я так сдрейфил, что с меня пыль осыпается. А ты что, вовсе не боишься? Джим с интересом изучил свои спокойные ладони, повертел их так и сяк. - Да будь я проклят! - выдохнул он. - Ты в точку попал: не боюсь я. Широко распахнулась дверь, и на пороге предстала улыбающаяся мисс Фолей. - Джим! Вилли! Очень мило с вашей стороны! - Мисс Фолей! - выпалил Вилли. - У вас все о'кей? Джим в ярости взглянул на него. - О! А почему бы и нет? - удивилась мисс Фолей. Вилли сильно покраснел. - Да мы просто... просто беспокоились. Эти проклятые карнавальные зеркала! - Ерунда! Я уже и забыла о них. Может, войдете? - Она все еще распахивала перед ними дверь. Вилли шаркнул ногой и уже собрался ответить, но замер. Занавеска позади мисс Фолей колыхнулась и обвисла, как темно-синий дождь, летящий наискось в дверном проеме. В том месте, где капли неподвижного дождя почти касались пола, торчали маленькие запыленные сандалии. Где-то за занавеской слонялся, видно, и сам недавний злой беглец. "Злой? - опять подумал Вилли. - Да откуда я взял, что он - злой? А впрочем, с чего бы ему не злым быть? Именно: злой мальчишка". - Роберт? - Мисс Фолей обернулась к дождевой завесе. Потом она взяла Вилли за руку и ввела в квартиру. - Роберт, иди познакомься с моими учениками! Сквозь синие дождинки просунулась песочно-розовая рука и словно пощупала, какая там, в прихожей, температура. "Вот беда-то! - успел подумать Вилли. - Счас он ка-ак на меня глянет и тут же поймет все. У меня же эта карусель прямо в глазу отпечаталась, как... как от молнии!" - Мисс Фолей, - с трудом произнес Вилли. Сквозь тускло мерцающий занавес непогоды выглянуло розовое лицо. - Мисс Фолей, мы должны сказать вам ужасную вещь... Джим ударил его по руке. Сильно ударил. Вот уже следом за лицом и тело проскользнуло через текучий полог. Мальчик. Стоит. А позади шуршит тихий дождь. Мисс Фолей слегка подалась вперед, к Вилли. Она ждет. Джим больно ухватил за локоть, тряхнул. Вилли сбился; вспыхнул и вдруг выпалил: - Мистер Крозетти! Внезапно перед его мысленным взором совершенно отчетливо всплыла бумажка в окне парикмахерской. Там было написано: "Закрыто из-за болезни". - Мистер Крозетти, - зачастил Вилли, - он... он умер! - Как? Парикмахер? - Парикмахер? - ахнул рядом пораженный Джим. - Вот, видите? - Вилли зачем-то потрогал себя за голову. - Это он стриг. А сейчас мы шли там... и написано... а люди сказали... - Какая жалость! - Мисс Фолей попыталась незаметно подтащить к себе поближе розоволицего мальчишку. - Мне, право, жаль. Мальчики, познакомьтесь, это Роберт, мой племянник из Висконсина. Джим протянул руку. Племянник с любопытством исследовал ее. - Чегой-то ты на меня уставился? - спросил он. - Кого-то ты мне напоминаешь, - протянул Джим. "Джим!" - мысленно завопил Вилли. - О! Ты на дядюшку моего здорово похож, - нарочито спокойно закончил Джим. Глаза племянника метнулись к Вилли. Что было делать? Пришлось сосредоточенно изучать пол под ногами. "Нельзя же, в самом деле, дать ему посмотреть мне в глаза, - думал Вилли. - Там же кто хочешь увидит эту сумасшедшую карусель!" Его так и подмывало напеть мотив той музыки-наоборот. "А все-таки надо, - думал он. - Пора. А ну-ка, посмотри на него!" Вилли поднял глаза и в упор взглянул на мальчишку. Бред, дичь, чушь собачья! Пол качнулся под ногами и поехал в сторону. Розовая праздничная маска безупречно изображала милое мальчишеское лицо, а сквозь прорези странно светились глаза м-ра Кугера, глаза пожилого человека, яркие, острые звезды, из тех, чей свет добирается до Земли миллион лет. Сквозь маленькие прорези для ноздрей входит теплый воздух, а вырывается ледяное дыхание м-ра Кугера! И леденцовый розовый язычок точь-в-точь такие продают на праздник в день св. Валентина! - едва заметно шевелится, быстро-быстро, за розовыми сахарными зубами. Из-под маски зрачки м-ра Кугера чуть слышно пощелкивали, как объектив у "Кодака": линзы то вспыхнут, то пригасятся диафрагмой. Вот он нацелился на Джима. Щелк, щелк! Прицелился, навел фокус, щелкнул, проявил, высушил, - и Джим лежит на своем месте в картотеке. Щелк, щелк! Но ведь это только мальчишка стоит в прихожей рядом с женщиной и двумя другими подростками... Джим тоже не сводит с него глаз. Лицо неподвижно. Он тоже фотографирует этого Роберта. - Вы ужинали, мальчики? - пропела мисс Фолей. - А то давайте с нами. Мы как раз садимся... - Нет, спасибо, нам пора идти. Все уставились на Вилли, словно удивляясь, почему бы ему не остаться здесь навсегда. - Джим, - забормотал Вилли, - у тебя ведь мама одна дома, она же ждет... - Ой, верно, - с неохотой протянул Джим. - А я знаю, как мы сделаем! - Племянник выдержал паузу, чтобы все повернулись к нему. - Приходите к нам на десерт, а? - На десерт?! - А потом я возьму тетю на карнавал. - Племянник погладил мисс Фолей по руке, и она нервно засмеялась. - Как "на карнавал"? - подскочил Вилли. - Мисс Фолей, вы же говорили... - Ах да, это глупость была, я напугалась, - произнесла неуверенно мисс Фолей. - Сегодня, в субботнюю ночь, самое время для карнавала. Я вот обещала Роберту показать окрестности... - Ну, придете? - спросил Роберт, все еще не отпуская руку мисс Фолей. - Попозже? - Здорово! - воскликнул Джим. - Джим! - попытался вмешаться Вилли. - Нас ведь целый день дома не было. А у тебя мама больна. - Да? Я и забыл. - Джим ядовито покосился на друга. Щелк! Племянник сделал рентгеновский снимок их обоих. На этом снимке, конечно, видно, как трясутся холодные косточки внутри теплой плоти. Роберт протянул руку. - Ну, тогда - до завтра? Увидимся возле балаганов. - Отлично! - Джим сгреб и потряс маленькую руку. - Пока! - Вилли выскочил за дверь, постоял, качаясь, сделал отчаянное усилие и повернулся к учительнице. - Мисс Фолей... - Да, Вилли? "Не ходите с ним никуда! - думал Вилли. - Даже близко не подходите к балаганам. Сидите дома, ну пожалуйста!" Вслух же он сказал: - Мистер Крозетти умер. Она кивнула и пригорюнилась, наверное ожидая, что Вилли сейчас заплачет. И пока она ждала, Вилли выволок Джима наружу, и входная дверь отрезала их от женщины и мальчишки с розовым лицом и с глазами-объективами, которые все щелкали, фотографируя двух таких непохожих друг на друга ребят. Пока они в темноте нащупывали ступени, в голове у Вилли снова завертелась карусель, зашелестела жестяная листва дубов. Он с трудом выговорил: - Джим! Ты ему руку пожал, этому Кугеру! Ты же не собираешься встречаться с ним? - Это Кугер, точно, - деловито заговорил Джим. - Глаза его. Эх, если бы я встретился с ним сегодня ночью, мы бы все выяснили. И какая муха тебя укусила, Вилли? - Меня? Укусила? - Они добрались до конца лестницы и разговаривали яростным шепотом. Вот и улица. Оба задрали головы. В освещенном окне маячила маленькая тень. Вилли вдруг встал как вкопанный. Наконец-то музыка у него в голове выстроилась как надо. Он прищурился. - Джим! А ты знаешь, что за музыка была, под которую молодел мистер Кугер? - Ну? - Это же обычный похоронный марш, только задом наперед! - Какой еще похоронный марш? - "Какой, какой"! Шопен написал. - А почему "задом наперед"? - Да потому, что мистер Кугер не старел, ну, не к смерти шел, значит, а, наоборот, от нее. Он же все моложе становился, верно? - Во жуть-то! - Точно! - Вилли напрягся. - Он там! Вон, в окне торчит. Помахать ему, что ли? Пока! Пока! Давай, пошли. Посвисти-ка что-нибудь, ладно? Только уж не Шопена, пожалуйста. Джим помахал рукой. И Вилли помахал. Они пошли по улице, насвистывая "О, Сюзанна...". Тень в окне тоже помахала им на прощанье. Глава 20 Два ужина давно остыли в двух домах. Один предок наорал на Джима, два - на Вилли. И того, и другого отправили спать голодными. Шторм начался в семь и кончился в три минуты восьмого. Хлопнули двери, звякнули замки, пробили часы. Вилли стоял у двери в своей комнате. Телефон остался в прихожей. Эх! Даже если он позвонит, мисс Фолей, скорее всего, не ответит. Ее сейчас, наверное, уже и в городе-то нет. Да и что бы он сказал ей? Мисс Фолей, ваш племянник не племянник? Мальчик на самом деле - не мальчик? Конечно, она засмеется. И мальчик как мальчик, и племянник как племянник. На вид по крайней мере. Вилли повернулся к окну. В окне своей комнаты маячил Джим. Видимо, он решал ту же проблему. Окно пока не откроешь, не посоветуешься. Рано еще. Родители внизу настроили свои локаторы, только и ждут, что бы еще добавить. Оставалось завалиться на кровать, что они оба и сделали. Оба пошарили под матрасами - не завалялось ли шоколадки, отложенной на черный день. Нашлось кое-что. Сжевали без особой радости. Постукивали часы. Девять. Полдесятого. Десять. Щелкнула задвижка на двери Вилли. Это отец открыл. "Папа! - подумал Вилли. - Ну зайди! Надо поговорить". Отец тяжело вздохнул на лестнице. Вилли ясно представлял себе его расстроенное, не то смущенное, не то недоумевающее лицо. "Нет, не войдет, - подумалось ему. - Ходить вокруг да около, говорить какие-то необязательные слова - это пожалуйста. А вот войти, сесть и выслушать - этого не будет. А ведь тут такое дело..." - Вилли?.. Вилли подобрался. - Вилли, - снова произнес отец, - будь осторожен. - "Осторожен"! - так и взвилась мать внизу. - И это все, что ты собираешься ему сказать? - А что я ему еще скажу? - проворчал отец, уже спускаясь по ступеням. - Он скачет, я - ползаю. Как тут равнять? Боже, иногда мне хочется... - Хлопнула входная дверь. Отец вышел на улицу. Вилли полежал секунду и метнулся к окну. Отец так неожиданно вышел в ночь. Надо предупредить его. "Не я, думал Вилли. - Не мне грозит опасность, не за меня надо беспокоиться. Это ты, ты сам останься, не ходи! Там опасно!" Но он не открыл окна, не крикнул. А когда все-таки выглянул, улица была пуста. Теперь - ждать. Спустя некоторое время там, внизу, вспыхнет свет в библиотечном окне. Когда начинается наводнение, когда небесный огонь вот-вот рухнет на головы, каким славным местом становилась библиотека. Стеллажи... книги, книги. Если повезет, никто тебя там не сыщет. Да где им! Они - к тебе, а ты - в Танганьике в 98-м году, в Каире 1812-го, во Флоренции в 1492-м! "Будь осторожен..." Что отец имел в виду? Неужели он почувствовал? Может, даже слышал шальную музыку, ходил там, возле шатров? Да нет, никогда. Вилли кинул камешек в соседнее окно. Отчетливо было слышно, как он стукнул о стекло. И... ничего. Вилли представил, как Джим сидит в темноте и прислушивается. Он бросил еще один. Стук. Тишина. Что-то не похоже на Джима. Раньше "звяк" еще звучал в воздухе, а рама уже взлетала вверх, и появлялась голова, из которой торчали во все стороны смешки, буйство, разбойные планы один другого хлеще. - Джим! Да я же знаю, что ты там! Стук. Молчание. "Отец в городе. Мисс Фолей - и с кем! - тоже там, - все быстрее думал Вилли. - Господи Боже, Джим, надо же срочно делать что-то!" Он швырнул последний камешек. Стук. Слышно было, как отскочивший от окна камешек упал в траву. Джим так и не появился. "Ладно", - подумал Вилли и с досадой хлопнул ладонью по подоконнику. Ладно. Он лег в кровать и вытянулся. Холодно. Неподвижно. Глава 21 В аллее за домом издавна был настелен деревянный тротуар из широченных сосновых досок. Видно, его уложили еще до того, как изобрели противный безответный асфальт. Еще дед Вилли, мощный, неукротимый старик, все дела которого сопровождались шумом и громом, с дюжиной других умельцев на все руки продолжил деревянный настил футов на сорок. Дожди, солнце и ветер потрудились над ним, и теперь доски напоминали остов какого-то доисторического чудища. Часы в городе пробили десять. Лежа в постели, Вилли думал о трудах деда и ждал, когда настил заговорит. Не было еще такого, чтобы мальчишки чинно подходили к дому по дорожке и звонили в дверь, вызывая друзей. Что, других способов нет? Можно бросить камешек в окно, можно желудь на крышу, можно запустить под окно приятелю воздушного змея, изобразив на нем таинственный знак. Да мало ли что! Джим с Вилли не составляли исключения. Поздними вечерами, если попадалась могильная плита, чтобы поиграть в чехарду, или дохлая кошка, чтобы спустить на веревке в камин какому-нибудь зануде, кто-то один из них прокрадывался под луной за дом и там плясал, как на ксилофоне, на древнем, гулком, музыкальном настиле. Они долго настраивали тротуар. Отодрали доску "ля" и поменяли ее местами с "фа", внесли еще кучу усовершенствований, и, наконец, дорожка зазвучала как надо. По той или иной мелодии можно было сразу догадаться о предстоящей ночной экспедиции. Если Джим вытанцовывал "Вниз по речке", значит, собрался на берег, к пещерам. Если Вилли ошпаренным терьером скакал по доскам, извлекая из них подобие "Марша через Джорджию", это означало, что за городом поспели сливы, персики или яблоки и пора идти в набег. Вот и этой ночью Вилли затаил дыхание, ожидая, куда позовет его деревянная музыка. Что сыграет Джим, изображая карнавал, мисс Фолей, м-ра Кугера и розового племянника? Десять с четвертью. Пол-одиннадцатого. Все тихо. Вилли это не нравилось. О чем там думает Джим у себя в комнате? О Зеркальном Лабиринте? О том, что увидел там? Ну и что он задумал теперь? Вилли беспокойно заворочался. Ему не понравилась мысль о том, что между карнавальными балаганами в темных лугах и Джимом не может встать отец Джима. А мать? Она так хочет удержать его при себе, что Джиму волей-неволей приходится удирать из дома, нырять в вольные ночные воды, уносящие вперед, к дальним свободным морям. "Джим! - подумал он. - Ну, давай!" И в десять тридцать пять ксилофон ожил. Вилли показалось, что Джим высоко подпрыгивает, как мартовский кот на крыше, и шлепается на доски, добывая из них подобие погребальной песни, сыгранной наоборот старым карнавальным калиопом. Вилли уже потянул раму вверх, когда лунный блик скользнул по открывающемуся окну Джима. Значит, это не он на досках? Значит, Вилли только послышалось то, что он хотел услышать? Он уже готов был окликнуть Джима, но промолчал. Джим беззвучно скользнул по водосточной трубе. "Джим!" - мысленно позвал Вилли. На лужайке под окнами Джим замер, словно услышал свое имя. "Ты же не уйдешь без меня, Джим?" Джим быстро взглянул вверх. Если он и увидел Вилли в окне, то ничем не показал этого. "Джим, - думал Вилли, - ну мы же друзья пока. Ведь кроме нас с тобой, никто не услышит того, что слышим мы. Мы одной крови, и дорога у нас одна. И вот ты уходишь, бросаешь меня. Как же так, Джим?" Дорожка уже опустела. Словно саламандра мелькнула за оградой. Вилли уже спускался вниз. Мысль догнала его, когда он перемахивал через забор. "Господи! Я ведь один. Это же первый раз я один ночью! И куда я иду? За Джимом. Господи! Помоги мне не сбиться с дороги!" Джим летел над дорогой, как сова за мышью. Вилли мчался вприпрыжку, как охотник за совами. Тени скользили за ними через октябрьские лужайки. И когда они остановились, перед ними оказался дом мисс Фолей. Глава 22 Джим оглянулся. Вилли тотчас превратился в куст, точно такой же, как те, среди которых он затаился, в ночную тень с едва заметно поблескивающими глазами, да и глаза застыли, остановившись на фигуре Джима. - Эй, эй, там! - шепотом звал Джим, подняв лицо к окнам второго этажа. "Ну и дела, - думал Вилли. - Смотри-ка, он же сам нарывается, сам хочет, чтобы его заманили и расщепили там, в Лабиринте". - Эй! - тихо взывал Джим, - эй, вы там! На фоне едва освещенного ночником окна мелькнула тень, невысокая такая тень... Значит, племянник с мисс Фолей уже вернулись... "Боже, - думал Вилли, - надеюсь, она вернулась тоже. А если она, как торговец громоотводами..." - Эй! Джим смотрел вверх, и взгляд у него был такой же, как возле Театрального Окна в доме неподалеку отсюда. С любовью, с преданностью даже Джим ждал, словно кот, не выглянет ли из окна какая-нибудь темная мышка. Сначала он стоял ссутулившись, а теперь, казалось, становился все выше, можно подумать, его тянуло что-то там, в окне. А ведь в нем нет никого. "Это" исчезло. Вилли стиснул зубы. Казалось, тень струится через дом, он чувствовал ее ледяные вздохи. Он не мог больше ждать. Вилли кинулся из кустов вперед и схватил Джима за руку. - Джим! - Вилли! Ну ты-то что тут делаешь? - Джим, не говори с ним, не надо. Пошли отсюда. Господи, да он же проглотит тебя, хорошо, если косточки выплюнет. Джим вырвал руку. - Вилли! Иди домой. Ты же мне все испортишь. - Джим, я его боюсь. Чего тебе от него надо? Ты что-нибудь видел... там, в Лабиринте? - Ну, видел. - Но что? Ради Бога, что ты видел? Вилли поймал Джима за рубашку на груди и на мгновение ощутил, как колотится о грудную клетку сердце. - Уходи! - Голос Джима звучал жутко спокойно. - При тебе он не выйдет. Вилли, если ты не уйдешь, я тебе припомню... потом. - Когда это "потом"? - Проклятье! Когда стану старше, вот когда! Вилли отпрянул, словно рядом ударила молния. - О Джим... - проговорил он. Он почти слышал стремительный бег карусели в темных водах ночи, почти видел Джима на черном деревянном жеребце, себя самого почти одеревеневшего в тени под деревом. Ему хотелось кричать: "Смотри! Вот ты на карусели! Она крутится вперед, ты этого хотел, да? Вперед, а не назад! И ты на ней. Смотри: раз проехал - тебе пятнадцать, еще круг - уже шестнадцать, еще три - девятнадцать! И музыка играет правильный похоронный марш! А тебе уже двадцать, и ты сходишь с карусели, высоченный такой, совсем не тот Джим, которому почти четырнадцать и с которым я, зеленый от страха, стою посреди ночной улицы". Вилли развернулся и ударил Джима. Врезал ему прямо по носу. Потом бросился на него, повалил и поволок в кусты. Он зажимал Джиму рот и заталкивал все дальше... Открылась парадная дверь. Вилли навалился на Джима сверху, придавил, не давая дышать, все еще зажимая рот. Что-то стояло на крыльце. Оно крутило головой, искало Джима и не могло найти. Да нет, это же маленький мальчишка, Роберт, племянник. Поза небрежная, руки в карманах, насвистывает чуть слышно. Просто вышел подышать перед сном. Вилли некогда было особенно раздумывать - он держал вырывавшегося Джима, - и все-таки его поразил вид самого обычного мальчишки: веселая маленькая личность, в которой сейчас, ночью, и следа не отыщешь от взрослого дядьки. Он бы запросто мог сигануть к ним в кусты и возиться с ними, как маленький щенок, и хохотать, а потом, может быть, и заплакать даже, если поцарапается каким-нибудь сучком, и страх растаял бы, улетучился, превратился бы в дурной сон, в воспоминание о дурном сне... Но ведь правда же - простой маленький мальчишка, самый настоящий племянник, свежий, как персик, смугло-розовый... Вот он уже увидел их, сцепившихся намертво, вот улыбнется сейчас... Роберт стремительно метнулся в дом. Джим и Вилли все еще хватали, крутили, жали и мяли друг друга, а племянник уже вылетел обратно, перемахнул через перила, четко впечатавшись в собственную тень на траве. В руках у него было полно звезд. Они так и сыпались вокруг. Золото, бриллианты падали в траву возле сжимавших друг друга в объятиях Вилли и Джима. - Помогите! Полиция! - заорал Роберт. Этот вопль так потряс Вилли, что он выпустил Джима. Джим был потрясен не меньше и выпустил Вилли. Оба одновременно коснулись холодного рассыпанного... металла. - Во дела! Браслет! - Ха! Кольцо! Ожерелье! Роберт на бегу ловко сшиб два мусорных бака на углу. Они с грохотом повалились, рассыпая мусор на мостовую. Наверху, в спальне, вспыхнул свет. - Полиция! - снова заорал Роберт и швырнул ребятам под ноги последнюю сверкающую пригоршню. Потом одним движением смахнул с персикового лица улыбку и дунул по улице. - Стой! - подскочил Джим. - Стой! Мы тебя не тронем. Вилли поймал Джима за ногу и уронил на землю. Отворилось окно. Мисс Фолей выглянула. Джим стоит на коленях и держит в руках женские наручные часики. Вилли глупо моргает с ожерельем в руках. - Кто там? - закричала мисс Фолей. - Джим? Вилли? Чем вы там заняты? Но Джим уже уносился вдаль по ночной улице. Вилли подождал ровно столько, чтобы дать мисс Фолей кинуться в соседнюю комнату и обнаружить кражу. Он услышал вопль. Уже на бегу Вилли сообразил, что племянник именно этого и хотел от них. Надо бы вернуться, собрать браслеты, часы и камни, объяснить все мисс Фолей. А как же Джим? Его же спасать надо! Позади все кричала мисс Фолей. Зажигались огни. - Вилли Хэллуэй! Джим Найтшед! Ах вы, воры ночные! "Это про нас, - думал Вилли на бегу. - О Боже, ведь это про нас! Теперь никому ничего не докажешь, что бы мы ни сказали: про карусель, про зеркала, про племянника, никто же теперь не поверит!" Так они и бежали, три зверя под ночными звездами. Черная выдра. Уличный кот. Кролик. "Я - кролик, - подумалось Вилли, - белый испуганный кролик!" Глава 23 Они вырвались на луг со скоростью около двадцати миль в час и с разрывом в милю. Впереди - племянник, за ним, настигая, Джим и, наконец, все больше отставая, Вилли. Племянник, похоже, не на шутку струхнул и больше не улыбался. Он бежал, часто озираясь через плечо. "Одурачили его, - устало думал Вилли. - Он-то рассчитывал, я останусь, полицию вызовут, я объяснять начну, мне, конечно, не поверят, или, может, он думал, я смоюсь потихоньку. А теперь он меня боится, я же изобью его в кровь, вот он и рвется к своей карусели, хочет накрутить лет десять-пятнадцать. Ой, Джим, мы же должны сохранить его молодым, надо же содрать с него эту шкуру". Но по тому, как бежал Джим, Вилли видел: Джим ему не помощник. Джим не за племянником бежал. У него впереди был бесплатный аттракцион. Вот племянник скрылся между шатрами. Джим следом. Когда Вилли добежал, карусель уже дергалась, оживая. Музыка спросонья билась, грохотала, взвизгивала, а племянник со своим персиковым лицом уже ехал на большом круге в вихрях полуночной пыли. Футах в десяти стоял Джим. Глаза у него были точь-в-точь как у дикого черного жеребца, что проплывал мимо. Карусель двигалась вперед. Джим подошел вплотную к разгоняющемуся кругу. Племянник пропал из виду, а когда появился вновь, то уже протягивал Джиму розовые пальцы и приговаривал, словно мурлыкал: - Джим?.. Джим подался вперед. - Нет! - завопил Вилли и кинулся на Джима. Ударил, схватил, удержал. Они снова сцепились, рухнули в пыль. Удивленный племянник вынесся из тьмы, став на год старше. "На год, - успел подумать Вилли, - плохо дело. Ведь это не только выше, но и сильнее, умнее на год". Он отпихнул Джима. - Скорее! - и бросился к пульту, сплошной головоломке из медных рычагов, фарфоровых ручек и шипящих проводов. Он уже схватился за переключатель, но набежал Джим и повис на руке. - Вилли! Не тронь! Сломаешь. Джим дернул переключатель обратно. Вилли повернулся и двинул Джима локтем. Они опять вцепились друг в друга, но на этот раз быстро устали и повалились на землю возле пульта. Противный мальчишка, повзрослевший еще на год, пронесся у Вилли перед глазами. Еще пять-шесть кругов, и он перегонит их обоих. - Джим! Он же убьет нас! - Нет, не меня. Вилли ударило током. Он взвыл, подскочил и дернул переключатель. Пульт плюнул в него синим огнем. Откуда-то из недр вылетела молния. Ребят разбросало ударом, и они, слегка оглушенные, лежа наблюдали за резко набравшей скорость каруселью. Мимо снова просвистел племянник, постаревший еще на год. Он ругался почем зря. Он плевался, как павиан. Он боролся с ветром, цеплялся за медный стержень, сопротивляясь все растущей центробежной силе. Он пытался пробиться через коней и зебр к внешнему краю. Он приезжал, уезжал, приезжал, уезжал, цеплялся и вопил. Из пульта сыпался сплошной каскад сиреневых искр. Карусель вздрагивала и взбрыкивала. Вот племянник промахнулся рукой мимо стержня и упал. Копыто черного жеребца зацепило его по лицу. На лбу появилась кровь. Джим рвался к пульту. Вилли оседлал его и прижимал к земле. Оба были бледны до синевы. Теперь уже из недр пульта вылетали целые фейерверки. Карусель сделала тридцать оборотов, сорок - "Ладно, Вилли, дай я встану", - пятьдесят оборотов. С последним клубом пара взвыл калиоп, засипел и вовсе потерял голос. Шипящая ослепительная дуга встала над остатками пульта, она словно заботилась о животных, несущихся по кругу, освещала им путь. Где-то среди зверей затерялся уже не мальчик, и даже не мужчина, а куда больше, намного больше, и даже еще больше того... все по кругу, по кругу. - О Вилли! Он же теперь... он... - Джим вдруг всхлипнул. Он уже ничего не мог сделать, во всяком случае вот так, придавленный к земле, со стиснутыми руками. - Да отпусти же ты меня, Вилли! Мы должны заставить ее крутиться назад! В шатрах начали появляться огни, но пока еще никто не выходил. "Почему? - думал Вилли. - Почему никого нет? Тут взрывы, грохот, музыка эта безумная - и никого. Где мистер Дарк? Ушел в город? Готовит какую-нибудь новую пакость?" Фигура на карусельном круге билась в агонии. Сердце у Вилли тоже пыталось нащупать какой-то лихорадочный ритм: быстро, очень быстро, медленней, медленно, опять быстро, невероятно быстро, опять медленно, совсем медленно, так медленно опускается луна в конце белой зимней ночи. Там, на карусели, едва слышный стон. "Слава Богу, темно, - подумалось Вилли. - Слава Богу, не разглядеть ничего. О! Там ходит кто-то, сюда идет". Выцветшая тень на вихляющемся кругу пыталась удержаться на какой-то незримой грани, но было поздно, уже поздно, совсем поздно, о, слишком поздно. Карусель со свистом рассекала воздух, она словно высасывала из пространства остатки солнечного света, смеха, чувств, а вокруг все шире расползались тьма и стужа. В последнем приступе рвоты пульт управления напрочь оторвался от машинной коробки. Карусельные огни мигали и гасли один за другим. Круг постепенно замедлял свой безумный бег. Вилли отпустил Джима. "Сколько же раз она повернулась? - подумал он. - Шестьдесят? Восемьдесят? Девяносто?" "Сколько?" - спрашивали глаза Джима. Карусель сотрясали судороги. Она остановилась. Круг замер, и по его фатальной неподвижности сразу становилось понятно: ничто больше, ни сердца, ни руки, ни головы, не вернет карусель к жизни. Ребята встали и медленно подошли. Подошвы пошаркивали, словно делились друг с другом впечатлениями. Что-то лежало с ближней стороны на деревянном полу. Лица не видно. С платформы свисала рука. Она могла принадлежать кому угодно, только не мальчишке. Большая, будто обтянутая пергаментом, сморщенным от огня. У человека на деревянном кругу были длинные-длинные, спутанные ветром белые космы. Ребята наклонились над ним. Глаза закрыты и как будто ссохлись. Нос заострился - так обтянула его кожа. Губы выцветшими лепестками едва прикрывали сжатые зубы. Тело под одеждой казалось тщедушным, но совсем не по-детски. Это был старик, но не обычный старый человек, умерший лет в девяносто, или очень старый, доживший до ста десяти, нет, это был какой-то совершенно ветхозаветный старик невозможных лет. Вилли тронул тело. Человек был холоден, как лягушка-альбинос. От него исходил едва различимый запах ночных болот и древних египетских гробниц, наверное, так пахли полотнища, в которые заворачивали набальзамированных фараонов. Какой-то музейный экспонат, вынутый из витрины. И все же он был еще жив. Он слабенько поскуливал и продолжал усыхать на глазах, быстро, очень быстро. Вилли вывернуло наизнанку прямо у края платформы. А потом они бежали, поддерживая друг друга, с трудом загребая стопудовыми подошвами чугунные листья, окаменевшую траву и свинцовую пыль... Глава 24 Одинокий жестяной фонарь у перекрестка окружило облачко мотыльков. Неподалеку чуть слышно сипела старая газовая будка. Двое мальчишек забились в тесную телефонную кабину. Они крепко держались друг за друга и вздрагивали при каждом ночном шорохе. Вилли повесил трубку. Полиция и "скорая помощь" должны были прибыть с минуты на минуту. Поначалу они с Джимом хриплым шепотом строили самые невероятные планы. Они сейчас пойдут домой, лягут спать, уснут и все забудут. Нет! Отправятся на товарном поезде на запад. Нет! Ведь если м-р Кугер сообразит, что это они его так отделали, тот старик, та египетская мумия, в которую он превратился, будет гоняться за ними по всему свету, рано или поздно догонит и разорвет в клочки. Так, споря и трясясь, они и оказались в телефонной кабине, и вот уже мимо с включенной сиреной пробирается полицейская машина, а за ней и "скорая помощь". В обеих машинах заметили перепуганных пацанов, стучащих зубами в мутном от мотыльков свете фонаря. А три минуты спустя машины уже мчались вперед, Джим показывал дорогу и болтал при этом без умолку. - Да жив он, точно! Должен быть жив. Мы же не хотели вовсе. Ей-богу, жаль, что так получилось! - Он уставился на черные шатры и замолчал. - Не дрейфь, приятель, - пробасил полицейский. - Пошли. Двое полицейских в темно-синем, двое санитаров в призрачно-белом и двое мальчишек, не поймешь в чем в последний раз повернули, огибая Чертово Колесо, и остановились перед каруселью. Джим застонал сквозь зубы. Кони окаменело взвивались в ночь на полном скаку. Звездный свет мерцал на медных копьях. И больше - ничего. - Он ушел. - Был он здесь, клянемся! - горячо заговорил Джим. Ему лет сто пятьдесят было, а то и двести, он и умирал от этого. - Джим, - тихонько сказал Вилли. Четверо мужчин беспокойно озирались. - Может, его в шатер отнесли, - предположил Вилли. Полицейский взял Джима за локоть. - Ты говоришь, лет сто пятьдесят? - спросил он. - А почему не триста? - Да может, и триста! - взрыдал Джим. Он повернулся и крикнул: - Мистер Кугер! Мы помощь привели! На Шатре Чудес мигнули огни. Черные полотнища знамен хлопали и трепетали перед входом. Полицейские посмотрели вверх. "МИСТЕР СКЕЛЕТ. ПЫЛЬНАЯ ВЕДЬМА. СОКРУШИТЕЛЬ. ВЕЗУВИО, ПЬЮЩИЙ ЛАВУ", - танцевали огромные буквы, каждая на отдельном вымпеле. Джим помедлил и снова позвал: - Мистер Кугер! Вы... там? Флаги в ночном воздухе вздохнули. Шатер выдохнул теплый львиный дух. - Ну, что? - спросил полицейский. Джим, задрав голову, читал появлявшиеся на флагах буквы. - Они говорят: "Да". Они говорят: "Входите". Джим шагнул вперед. Остальные вошли за ним. Внутри им пришлось перешагнуть через скрещенные тени от шестов, преграждавшие дорогу к высоким чудным подмосткам. Там за карточным столиком собралась невиданная компания. Карты в руках и на столе переливались оранжевым, ярко-зеленым и солнечно-желтым цветами. На них можно было разобрать изображения каких-то бледных зверей и крылатых людей. Игроков было четверо: подбоченившийся Скелет, Дутик, которого спускали каждую ночь и надували каждое утро, уродливый лилипут по имени Бородавка, а рядом с ним и вовсе какая-то мелюзга, то ли гном, то ли урод, не поймешь, вцепился в карты узловатыми, изуродованными артритом пальцами. Стоп! Карлик! Вилли насторожился. Что-то там было насчет рук... Знакомые руки... Кто? Когда? Где? Ладно, не вспомнить. Он перевел взгляд в глубину шатра. Там стоял сеньор Гильотини при полном параде. Весь в черном, в черных сапогах до колен, черный капюшон на голове, - стоит возле своего детища и руки на груди сложил. Голодный гильотинный нож высоко поднят - сплошные блики и метеорный блеск. Так и хочет ринуться вниз. А там уже приготовлена кукла. Лежит и ждет своей участи. Еще дальше стоит Сокрушитель - сплошные железные мышцы и стальные жилы, хоть сейчас готов сокрушить кому-нибудь челюсть или согнуть подкову. Тут же расположился и Везувио с истертым языком и сожженными зубами. Больше того, он находился при исполнении обязанностей и как раз допивал каменную чашу с лавой. По своду шатра перебегали багровые и малиновые отсветы. Неподалеку, каждый в своей будке, тридцать других уродцев наблюдали за игрой огней, дюжиной маленьких огненных солнц, бегавших над краями чаши. Везувио заметил посетителей и вылил остатки в бочку с водой. Шарахнулся пар. Все застыло. Даже противный зудящий звук, с самого начала наполнявший балаган, смолк. Вилли быстро оглянулся. На большом помосте у дальней стены с полосатым шершнем в руке стоял обнаженный до пояса м-р Дарк, Человек-в-Картинках. Вытатуированные орды струились по его плечам. Используя шершня как иглу, он завершал очередной рисунок на левой ладони. Насекомое перестало жужжать, м-р Дарк повернулся к вошедшим. Но Вилли смотрел не на него. - Вот он! Вон мистер Кугер! Полицейские и санитары засуетились. За спиной м-ра Дарка помещался Электрический Стул. Зажатый его проводами и скобами, сидел давешний старик. Там, на сломанной карусели, он выглядел каким-то скомканным, а здесь его распрямили, и он важно ожидал удара молнии от своего последнего трона. - Это он! Это он... умирал на карусели! Долговязый Скелет обернулся от стола. Дутик и вовсе вскочил. Бородавка по-блошиному сиганул в кучу опилок. Карлик выронил карты и принялся вращать пустыми идиотскими глазищами. "Да я знаю его! - понял Вилли. - Боже! Что они сделали с ним! Продавец громоотводов - вот это кто! Каким же ужасным колдовством вбили его в эту скрюченную плоть недомерка? Торговец громоотводами..." Но тут его мысли прервали два события, случившиеся с замечательной слаженностью. Сеньор Гильотини прокашлялся и дернул рычаг. Лезвие ястребом скользнуло вниз. Шелест-стук-хруст-удар! Отсеченная голова куклы упала в корзину. Вилли мог бы поклясться, что лицо куклы, как в зеркале, напоминает его собственное, но ни за какие коврижки он не полез бы в корзину проверять свое подозрение. За этим событием последовало другое. Механик, копавшийся в механизме застекленной, похожей на гроб будки, нажал на что-то. Щелкнул какой-то зубец под вывеской: "М-ль ТАРОТ /Карты Таро (Тарот) - древнейшие из сохранившихся игральных и гадальных карт. Завезены в Европу цыганами в XIV в./. ПЫЛЬНАЯ ВЕДЬМА". Восковая фигура в стеклянном гробу кивнула головой и проследила затянутыми черной паутиной незрячими глазами за проходившими мимо мальчишками. Холодная восковая рука стряхнула на край гроба ПЬШЬ СУДЬБЫ. Это была отлично сработанная кукла, и полицейские заулыбались, оценив представление сеньора Гильотини и Пыльной Ведьмы. Стражи порядка уже расслабились и, похоже, не очень-то сетовали по поводу ночного вызова в это забавное царство акробатов и потрепанных волшебников. - Джентльмены! - звучно произнес м-р Дарк, и все скопище картинок на нем словно бросилось в атаку. - Добро пожаловать! Вы поспели вовремя. Мы как раз репетируем новые номера. - М-р Дарк взмахнул рукой, и чудовища у него на груди оскалили зубы и обнажили клыки. На животе дернулся циклоп с пупком на месте глаза. "Господи, - подумал Вилли, - не то он таскает на себе всю эту ораву, не то она тащит и толкает его в разные стороны". Вилли чувствовал, что не только глаза полицейских и санитаров не в силах оторваться от волшебных картинок, шевелящихся на коже м-ра Дарка. Все уродцы в шатре точно так же зачарованы жизнью этой толпы, этого человеческого и звериного скопища, требующего ежесекундного внимания. В груди м-ра Дарка проснулся орган. Из глубины поднялся звук, словно разом заговорили все картинки на его потной коже. Мышцы заиграли, и полчища обезумели. Их буйство словно передалось другим уродцам в шатре. Они задрожали в своих будках, на своих помостах, но и Вилли с Джимом чувствовали, как голос м-ра Дарка отдается у них в спинном мозге, гнет к земле, превращает в уродов. - Джентльмены! - гремел м-р Дарк. - Уважаемые молодые люди! Мы как раз завершили наш новый номер, и вы сможете стать его первыми зрителями! Один из полицейских, небрежно положив руку на кобуру, прищуренным глазом обвел шатер. - Вот парень говорит... - Говорит?! - захохотал м-р Дарк. Уродцы подскочили и забились в припадке. М-р Дарк слегка похлопал и огладил свои картинки, и существа в шатре тут же затихли, словно их тоже похлопали и огладили. - О чем он может говорить? - пренебрежительно произнес м-р Дарк. - Что он мог видеть? Эта публика часто пугается на представлениях. Стоит выскочить уродцу - и он уже задал стрекача. Но этой ночью, этой ночью особенно... Полицейский, не слушая, показал пальцем на мумию, восседавшую на Электрическом Стуле. - Это кто? - Этот? Вилли заметил огонь, метнувшийся в глазах м-ра Дарка. Впрочем, Человек-в-Картинках тут же взял себя в руки. - Это наш новый номер: м-р ЭЛЕКТРИКО! - Нет! - завопил Вилли, и все повернулись к нему. - Вы только посмотрите на старика! Разве вы не видите? Он же мертвый! Его же только эти скобы да провода и держат! Санитары как-то скептически посмотрели на узника Электрического Стула. "О черт! - подумал Вилли. - Мы-то думали, все будет просто. Мистер Кугер умирает, а мы - вот они, с врачами, и они его спасают, а он тогда, может быть, простит нас, и этот чертов Карнавал нас отпустит. А что получается? Старик уже мертв. Слишком поздно. И все нас ненавидят". Вилли чувствовал холод, расходившийся от непогребенной мумии, от холодного рта, от смерзшихся век. Ни один седой волосок не шелохнется. Ребра под опавшей рубашкой каменно-неподвижны. Землистые губы словно из сухого льда. Вытащи его наружу - от него пар пойдет! Санитары переглянулись, кивнули полицейским. Те шагнули вперед. - Джентльмены! - М-р Дарк рукой, украшенной жутким тарантулом, ухватил рукоять рубильника. - Сейчас на ваших глазах сто тысяч вольт пронижут тело мистера Электрико! - Нет, не позволяйте ему! - закричал Вилли. Полицейские сделали еще по шагу вперед. Санитары открыли рты, собираясь сказать что-то. М-р Дарк метнул на Джима властный взгляд. И Джим тут же крикнул: - Да нет! Все в порядке! - Ты что, Джим?! - Брось ты, Вилли, все нормально. - Всем отойти! - Тарантул впился в рубильник. - Этот человек в трансе! Я загипнотизировал его. Нельзя нарушать чары, это может ему повредить. Санитары закрыли рты. Полицейские остановились. - Сто тысяч вольт - и после этого он будет как огурчик! - Нет! Полицейский сгреб Вилли. Человек-в-Картинках и все твари, населявшие его, повернули рубильник. Тотчас огни в шатре погасли. Полицейские, санитары, мальчишки разом подскочили. Электрический Стул превратился в камин, в нем, как сухое полено, полыхал старик. Полицейские отпрянули, санитары подались вперед. Уродцы в клетках вытянули головы. Синий огонь плясал, отражаясь, во множестве глаз. Старик был мертв как камень. Но теперь в него вливалась новая, электрическая жизнь Электричество кипело на его ушных раковинах, мельтешило в глубоких ноздрях, словно в пересохших колодцах, выложенных камнем, вползало синими змейками в скрюченные пальцы. Рот Человека-в-Картинках открыт. Наверное, он кричит что-то. Никто не слышит его за шипением, треском и маленькими взрывами энергии Она везде вверху, внизу, справа, слева от человека и его кресла-тюрьмы. - Оживай! - гудит вокруг. - Оживай! - кричат грозовые разряды. - Оживай! - вопит м-р Дарк, и слышит его только Джим, читающий по губам Вилли тоже понимает: воля м-ра Дарка толкает старца, пытается пересоздать его заново, отодрать душу, растопить восковой дух. - Он же мертвый! - Нет, никто не слышит Вилли, как ни надрывайся, как ни перекрикивай грохот молний. - Живой! - Губы м-ра Дарка причмокнули. Живой! Оживает. Он передвинул переключатель в последнюю, крайнюю позицию. Жив! Где-то надсадно выли динамо-машины, скрипели, визжали, выдавливая дьявольскую энергию. Свет стал бутылочно-зеленым. - "Мертвый! Мертвый!" - думал Вилли. - "Живой! Живой!" - кричали машины, вопили огонь и молнии, выкрикивали глотки орды сине-багровых тварей, усеявших разрисованное тело. У старца встали дыбом волосы на голове С ногтей стекали на пол искры Зеленый горячий огонь трепетал возле сомкнутых век. Человек-в-Картинках наклонился над старым-престарым, мертвым-премертвым человеком Стаи зверей тонули в поту на груди. Рука с тарантулом рубила воздух, задавая ритм: жи-ви! жи-ви! И старец ожил. Вилли взвыл дурным голосом, но его никто не услышал. Все неотрывно следили за тем, как медленно, под напором электрического пламени поднимается мертвое веко. Уродцы разинули рты. Где-то рядом маялся Джим. Вилли не глядя поймал его за локоть и почувствовал крик, отдававшийся в костях. Губы старика приоткрылись. Между зубами мечется и шипит синий огонь. Человек-в-Картинках уменьшил ток. Повернулся. Картинно припал на колено и вытянул руку. Там, в кресле, у старика на груди чуть шевельнулась рубашка. Словно осенний лист ворохнулся под тонкой тканью. Уродцы разом выдохнули. Старец вздохнул. "Да, - подумал Вилли, - это они дышат за него, они делают его живым". Вдох, выдох, вдох, выдох. Да ну, это не по правде. Он же не сможет ничего сказать, сделать. - теперь легкие, так, так, - прошелестел чей-то голос за спиной Вилли. Кто это? Пыльная Ведьма в своем стеклянном гробу? Вдох. Уродцы перевели дух. Выдох. Их плечи поникли. Губы старца задрожали. - ...теперь сердце бьется... раз, два, раз, два, так. Опять Ведьма? Вилли не мог заставить себя оглянуться. Возле ключицы старца запульсировала жилка. Правый глаз открылся полностью, замер, как сломанная фотокамера. Зрачок казался бездонной дырой. Но он теплел с каждой секундой. Зато мальчишки внизу холодели. Вот древний и ужасно мудрый кошмарный глаз ожил на фарфоровом лице, а откуда-то с самого дна противный племянничек уже разглядывал уродцев по стенам, санитаров, полицейских и... и Вилли. Вилли видел себя, Джима - маленьких, крошечных, отраженных в этом единственном глазу. Он затаил дыхание. Если старец моргнет, два отражения будут раздавлены чугунными веками! Человек-в-Картинках повернулся к зрителям и ослепительно улыбнулся. - Джентльмены! И вы, мои юные друзья! Перед вами человек, живущий с молнией! Один из полицейских рассмеялся и снял руку с кобуры. Вилли шмыгнул направо Глаз тотчас же последовал за ним. Вилли юркнул налево. Скользкий взгляд преследовал его неотступно, губы мумии дрогнули и пропустили звук. Кажется, он долго блуждал в недрах окаменелого тела, прежде чем проложить дорогу на волю. - Бла-го-да-рен-ннн. Слова проваливались обратно в глубину. - Благодарен-ннн... Полицейские с улыбками переглянулись - Нет! - снова выкрикнул Вилли. - Он же не живет. Если выключить ток, он опять будет мертвым! - Он сам зажал себе рот рукой "Господи! - подумал он. - Что это я? Я ведь хочу, чтобы он ожил, ожил и простил нас, отстал от нас! Но, Господи, еще сильнее я хочу, чтобы он умер, чтобы они все тут поумирали. Ну что они меня пугают? У меня же от страха в животе клубки какие-то катаются... как кошки..." - Простите меня, - прошептал он. - Не за что! - воскликнул великодушный м-р Дарк. Уродцы суматошно моргали и таращились. Что там дальше с этой мумией в холодном испепеляющем кресле? Щеки старца запали, внутри что-то булькало Человек-в-Картинках снова дернул рубильник Поток электричества с шипением пробежал по дряхлому телу М-р Дарк бешено ухмыльнулся и вложил в безвольную руку стальной меч Открылся второй глаз, быстро, как дырка от пули, тут же нащупал Вилли и уже не выпускал больше. - Я сссмотрел - шипели губы мумии, - мальчишки шатаются у шатра. Пересохшие мехи быстро наполнялись, потом, словно проткнутые шилом, отдавали воздух со слабым всхлипом. - Мы .. ремонтировали и я прикинулся мертвым... Снова пауза, чтобы глотнуть кислородного эля, электрического вина. - Я свалился, как будто умер... они завизжали... и бежать! - Старик засмеялся Он выдыхал каждый звук отдельно: - Ха! - пауза - Ха! - опять пауза - Ха! Электричество обметало шелестящие губы. Человек-в-Картинках деликатно покашлял. - Джентльмены, представление утомило мистера Электрико... - Да, конечно, - спохватился один из полицейских. Извините за беспокойство, - он тронул фуражку, - отличный номер! - Прекрасно, - одобрил один из санитаров. Вилли вытянул шею, пытаясь посмотреть на санитара, сказанувшего такое, но Джим застил. - Наши юные друзья! - провозгласил м-р Дарк. - Для вас - дюжина свободных посещений. - Он что-то протягивал ребятам. Ни Джим, ни Вилли не тронулись с места. - Ну? - подтолкнул их полицейский. Вилли неуверенно коснулся разноцветных билетиков, но тут же отдернул руку, услышав: "Ваши имена?" Полицейские перемигнулись. Молчание. Уродцы наблюдают. - Саймон, - произнес Джим. - Саймон Смит. Рука м-ра Дарка, держащая контрамарки, сжалась. - Оливер, - проговорил Вилли. - Оливер Браун. Человек-в-Картинках с шипением втянул воздух. Уродцы по стенам вдохнули Общий вздох, казалось, разбудил м-ра Электрико Меч у него в руке дернулся. От острия на плечо Вилли посыпались искры. Потом маленькая молния скакнула к Джиму Полицейские расхохотались Глаз старца злобно полыхал. - Я дам вам прозвища ослы вы этакие... Я вас окрещу... Ты будешь мистер Хилый а ты мистер Тусклый. - М-р Электрико помолчал и слегка стукнул ребят мечом - Короткой... грустной жизни вам... обоим! - Рот старца захлопнулся, глаз устремился вдаль Он трудно дышал Электрические искорки пузырьками шампанского роились в его крови. - Ваши билеты, господа, - мурлыкал м-р Дарк. - Свободный вход, бесплатные аттракционы В любое время. Приходите. Возвращайтесь. Джим схватил билеты Вилли сгреб свои Они развернулись на пятках и вылетели вон из шатра. Полиция, улыбаясь, сделала всем ручкой и проследовала за мальчишками. Санитары, без улыбок и прощальных жестов, еще больше похожие на призраков, замыкали отступление Они нашли Джима и Вилли в уголке, на заднем сиденье полицейской машины. По виду ребят можно было понять, как им хочется оказаться дома. ЧАСТЬ II ПОГОНЯ Глава 25 Она чувствовала зеркала в комнатах, как чувствуешь первый снег, даже не глядя в окно Еще несколько лет назад мисс Фолей заметила, что в доме вместе с ней поселилось множество ее собственных теней, и тогда она решила избегать холодных льдистых провалов в гостиной, над комодами и в ванной. Лучше всего скользить по ним, как на коньках по тонкому льду, чуть задержись, и под грузом твоего внимания хрупкая корочка проломится, ухнешь сквозь нее и будешь погружаться в холодную глубину все дальше, на дно, где подстерегает прошлое, вырезанное словно барельеф на могильном мраморе В вены хлынет ледяная вода, и ты навеки окажешься прикован к зеркальной глади, не в силах оторвать взгляд от железных доказательств Времени. А сегодня, под затихающий вдали топот трех пар мальчишеских ног, она почувствовала редкие холодные снежинки, падающие в зеркалах ее дома Ей захотелось нырнуть в зеркальную глубь, посмотреть, что за погода ждет ее там Но удержало опасение стоит поддаться желанию и дать зеркалу силу схватить и удержать эту толпу женщин, бредущих вспять, чтобы стать девушками, девушек, шагающих навстречу маленьким девочкам, - столько людей поселится в ее тесной квартирке, этак и задохнуться можно Так что же делать теперь с зеркалами? И что делать с этими паршивцами - Вилли Хэллуэем и Джимом Найтшедом? И с... племянником? Вот чудно Почему-то не получается произнести: "С моим племянником" "Да ведь я с самого начала, - думала она, - с того момента, как он в дверь вошел, поняла, что он - не отсюда И зря он мне доказывал я все равно ждала... Чего вот только? Сегодня ночью... карнавал. Музыка, твердил ей Роберт, которую обязательно надо услышать, аттракционы, на которых обязательно надо прокатиться. А там Лабиринт, где спит арктическая зима... То ли дело - карусель! Плыви себе по лету, сладкому, как клевер, среди медвяных трав и дикой мяты" Мисс Фолей выглянула на лужайку В траве все еще поблескивали камни Она ведь каким-то шестым чувством поняла, что племянник просто хотел избавиться от мальчишек, видно опасался, как бы они не отговорили ее воспользоваться билетом Она взяла с каминной полки белый картонный прямоугольничек. КАРУСЕЛЬ. ОДИН ЧЕЛОВЕК - ОДИН РАЗ. Время шло. Племянник не возвращался. Значит, надо действовать самой. Надо осторожно обойти - не дай Бог задеть или обидеть - этих стражников, Вилли и Джима. Нельзя, чтобы они встали между ней и племянником, между ней и ее каруселью, между ней и восхитительным полетом среди летних лугов. Этот Роберт даже своим молчанием ухитрился сказать так много, молчанием, взглядом, тем, как держал ее руку... легким ароматом свежего дыхания, похожего на дух только что испеченного яблочного пирога. Она сняла телефонную трубку. Из окна ей виден был огонек в здании библиотеки. Уже много лет весь город видит его по ночам. Она набрала номер Тихий голос ответил. И тогда она твердо заговорила: - Библиотека? Мистер Хэллуэй? Это мисс Фолей, учительница Вилли Я вас прошу, встретьте меня через десять минут возле полицейского участка Мистер Хэллуэй?.. - Пауза. - Вы все еще там? Глава 26 "Скорая помощь" и полицейская машина, борт о борт, встали на перекрестке. Один из санитаров опустил стекло и сказал полицейскому за рулем: - Готов поклясться. Когда мы туда приехали, старик был мертв. - Шутите! - отозвался полицейский. В санитарной машине двое пожали плечами. - Точно, шутим. С перекрестка белая машина ушла вперед, синяя двинулась следом. На заднем сиденье скорчились Джим и Вилли. Поначалу они пытались еще объяснять что-то, но полицейские не слушали, они со смехом вспоминали и пересказывали друг другу недавнее посещение балагана. Тогда ребята попросили высадить их на углу, не доезжая участка. Их и высадили возле двух темных домов. Ребята бодро взбежали каждый на "свое" крыльцо, взялись за ручки дверей (тем временем машина свернула за угол), спокойно сошли по ступенькам и отправились следом. Через пять минут они разглядывали из-за угла освещенный, как днем, участок, и Вилли сообразил, что на дворе стоит глубокая ночь, и взглянул на Джима. Джим следил за ярко освещенными окнами, словно ждал: вот сейчас они погаснут навек, ночь затопит их. "Я выбросил свои контрамарки еще по дороге, - думал Вилли, - а Джим, гляди-ка, так и держит свои" Вилли задрожал. "Ну чего он теперь-то хочет? Что еще задумал и что вообще можно думать после того, как мертвец ожил в раскаленном добела электрическом кресле? Он что, и после этого все еще любит карнавалы?" Вилли всмотрелся в глаза Джима. Да, вот они, отсветы огней этого дьявольского балагана, так и остались в зрачках Джима. Но ведь это все-таки Джим! Вот же он стоит в ярком свете Справедливости из-за угла. - Слушай, Джим, - сказал Вилли. - Начальник полиции, он нас выслушает. - Ага, - тут же отозвался Джим - Он как раз проснулся бабочек ловить Черт побери, Вилли! Даже я не поверю тому, что случилось за последние двадцать четыре часа! - Значит, надо еще кого-нибудь найти Ведь мы знаем теперь, чего стоит этот проклятый карнавал! - 0!кей. И чего же он стоит, по-твоему? Что в нем такого уж плохого? Ну, подумаешь, напугал старуху в Лабиринте! Да она сама испугалась, скажут в полиции. Дом ограбил? 0!кей. А где грабитель? Стариком вдруг обернулся? Да что ты? Кто ж поверит, что эта дряхлая развалина только что была двенадцатилетним мальчишкой? И что остается? Ах да, этот бродяга со своими громоотводами исчез. А сумку оставил. Ну, может, где-нибудь в городе шляется... - Этот Карлик в балагане... - Да видел я его, видел. Похож на торговца, точно. А как ты докажешь, что еще недавно он был не такой? Кугер был мальчишкой, этот был большим, видишь, что получается? Нет у нас доказательств. Правильно... Видели мы... Ну и что? Наше слово против слова Дарка. Ему ведь поверят Опять же, полиция так славно время провела. Черт возьми! Экая кутерьма! Как бы нам все-таки извиниться перед мистером Кугером? - Извиниться?! - так и взвился Вилли. - Перед этим крокодилом? Перед этим людоедом? Ты что, еще не зарекся иметь дело с этими бормоглотами и грымзами? - Бормоглотами, говоришь? Грымзами? - Джим задумчиво поглядел на друга. Так они привыкли называть между собой всякую нежить из ночных кошмаров. Когда к Вилли приходили бормоглоты, они стонали, невнятно бормотали и лица на них не было. А в кошмарах Джима грымзы росли как на дрожжах и питались крысами, которые в свою очередь пожирали пауков, таких здоровенных, что они сами охотились на кошек. - Именно так и говорю, - огрызнулся Вилли - Чего ты ждешь? Чтобы на тебя шкаф в десять тонн свалился? Посмотри, что с двоими уже сделали: с мистером Электрико и с этим свихнутым Карликом. Проклятая карусель черт знает что с людьми творит! Мы-то знаем, мы видели. Может, они нарочно так скрючили торговца, а может, опять не заладилось Ну, принял он маленько, проехался на карусели, хлоп! и готово! Свихнулся и даже нас не узнал. Мало тебе? Неужто тебя Господь оставил, Джим? Слушай, а может, и мистер Крозетти... - Да он просто передохнуть решил - Может, да, а может, нет Парикмахерская - раз, объявление - два: "Закрыто по болезни". По какой это болезни, а, Джим? Леденцов объелся на представлении? Морскую болезнь на карусели подхватил? - Ай да заткнись ты, Вилли! - Нет, сэр, не заткнусь, не дождешься. Оно, конечно, сильная штука эта карусель. Думаешь, я навсегда хочу тринадцатилетним остаться? Вот уж дудки! Но, Джим, ты ведь не по правде захотел двадцатилетним стать? - А о чем мы с тобой все лето говорили? - Верно. Говорили. И ради этого ты сунешь голову в проклятую костоломку? Ну, вытянут тебя, да только после этого ты и думать забудешь, зачем оно тебе понадобилось! - Нет уж, не забуду, - упрямо выдохнул в ночь Джим. - А я тебе говорю - забудешь! Просто уйдешь и бросишь меня здесь, Джим. - С чего это мне тебя бросать? - запротестовал Джим. Не собираюсь я. Мы вместе будем... - Вместе? Только ты на два фута выше, да? Будешь смотреть на меня сверху и хвастать своими руками-ногами. И о чем это мы говорить будем, скажи на милость, если у меня в карманах полно веревок для змеев, камушков и лягушачьих лап, а у тебя там будет чисто и пусто? Об этом, что ли, мы будем говорить, что ты бегаешь быстрее и запросто можешь меня бросить... - Да не буду я тебя бросать, Вилли, никогда не буду! - Мигом бросишь. Ладно. Давай. Оставь меня. У меня же есть перочинный ножик, со мной все в порядке. Буду под деревом сидеть, в ножички играть. А ты совсем свихнешься на этом черном жеребце, что носится кругами, да, слава Богу, теперь-то уж не понесется больше... - Это ты виноват! - выкрикнул Джим и замолчал. Вилли сжал кулаки. - Ты, значит, хочешь сказать, что надо было дать этому маленькому прохиндею спокойно превратиться в большого прохиндея и открутить нам головы? А может, надо бы и тебя пустить туда покататься и помахать мне ручкой на прощанье? А я бы, значит, помахал тебе, да, Джим? - Уймись ты, - пробормотал Джим. - Поздно теперь говорить, сломана карусель... - А как починят ее, так сразу прокатят назад старину Кугера, чтобы он помоложе стал да вспомнил, как нас звать. И вот тогда они придут за нами, эти бормоглоты, нет, только за мной придут, ты ведь перед ними извиняться задумал, ты же скажешь им, как меня зовут и где я живу... - Я не сделаю этого, Вилли, - произнес Джим сдавленным голосом. - Джим! Джим! Вспомни. В прошлом месяце проповедник говорил: всему свое время, сначала одно, потом - другое, одно за другим, Джим, а не два за двумя, помнишь? - Всему свое время, - тихо повторил Джим. И тут до них донеслись голоса. В полицейском участке говорила женщина, а мужчины что-то отвечали ей. Вилли быстро кивнул Джиму, они пробрались через кусты и, подкравшись к окну, заглянули в комнату. За столом сидела мисс Фолей, напротив - отец Вилли. - ...в голове не укладывается, - говорила мисс Фолей, подумать только: Джим и Вилли - грабители! Надо же, в дом пробраться, взять, удрать! - Вы точно их видели? - тихо спросил м-р Хэллуэй. - Я закричала, и они посмотрели вверх, а там - фонарь... "Она молчит про племянника, - подумал Вилли, - и дальше молчать будет. Видишь, Джим! - хотелось крикнуть ему. Это - ловушка! Племянник специально поджидал нас, чтобы в такую заварушку втянуть! А там уж неважно будет, что мы кому про карнавалы с каруселями рассказываем. Хоть полиция, хоть родители - никто не поверит!" - Я не хочу никого обвинять, - продолжала меж тем мисс Фолей, - но если они не виноваты, то где же они? - Здесь! - раздался голос. - Вилли! - отчаянно прошептал Джим, но было уже поздно. Вилли подпрыгнул, подтянулся и перескочил через подоконник. - Здесь, - просто сказал он. Глава 27 Они неторопливо шли домой по залитым луной тротуарам. Посредине - м-р Хэллуэй, по бокам - ребята. Уже перед домом отец Вилли вздохнул. - По-моему, не стоит тебе, Джим, нарываться на неприятности с твоей матушкой посреди ночи. Давай, ты ей утром расскажешь, а? Ты, надеюсь, сможешь попасть домой по-тихому? - Запросто! - фыркнул Джим. - Глядите, что у нас есть... - У нас? Джим небрежно кивнул и отодвинул со стены густые плети дикого винограда. Под ними открылись железные скобы, ведущие прямо к подоконнику Джима. М-р Хэллуэй тихо засмеялся, но внутри содрогнулся от внезапной острой печали. - И давно это здесь? Впрочем, ладно, не говори. У меня в детстве такие же были, - добавил он и взглянул на затерянное в зелени окно Джима. - Здорово, конечно, выйти попозже... - Он остановил себя. - Но вы не слишком поздно возвращаетесь? - Да нет. На этой неделе - первый раз после полуночи. М-р Хэллуэй поразмышлял немножко. - Полагаю, от разрешения никакого удовольствия бы не было, так? Еще бы! Тайком смыться на озеро, на кладбище, на железную дорогу или в персиковый сад... - Черт! Мистер Хэллуэй, и вы, что ли, тоже, сэр?.. - Еще бы! Но только - чур, женщинам ни слова. Ладно. Дуй наверх, и чтоб до следующего месяца про эту лестницу забыть! - Есть, сэр! Джим по-обезьяньи взлетел наверх, мелькнул в окне, закрыл его и задернул занавеску. Отец Вилли глядел на ступени, спускавшиеся из звездного поднебесья прямо в свободный мир пустынных тротуаров, темнеющих зарослей, кладбищенских оград и стен, через которые можно перемахнуть с шестом. - Знаешь, Вилли, что мне горше всего? - задумчиво обратился он к сыну. - Что я больше не в состоянии бегать, как ты. - Да, сэр, - ответил Вилли - Давай-ка разберемся, - предложил отец - Завтра сходим, еще раз извинимся перед мисс Фолей, и заодно осмотрим лужайку. Вдруг мы что-нибудь не заметили, пока лазили там с фонарями. Потом зайдем к окружному шерифу. Ваше счастье, что вы вовремя появились. Мисс Фолей не предъявила обвинение. - Да, сэр. Они подошли к стене своего дома Отец запустил руку в заросли плюща. - У нас тоже? - Он уже нащупал ступеньку. - У нас тоже. М-р Хэллуэй вынул кисет и набил трубку Они стояли у стены; рядом незаметные ступени вели к теплым постелям в безопасных комнатах. Отец курил трубку - Я знаю На самом деле вы не виноваты. Ничего вы не крали. - Нет. - Тогда почему признались там, в полиции? - Да потому, что мисс Фолей почему-то хочет обвинить нас. А раз она так говорит, ну, значит, так и есть. Ты же видел, как она удивилась, когда мы через окно ввалились? Она ведь и думать не думала, что мы сознаемся. Ну а мы сознались. Знаешь, у нас и кроме Закона врагов хватает. Я подумал: если мы сознаемся, может, они отстанут от нас? Так и вышло. Правда, мисс Фолей тоже в выигрыше - мы ведь преступники теперь, кто нам поверит? - Я поверю. - Правда? - Вилли внимательно изучил тени на отцовском лице. - Папа, прошлой ночью, в три утра... - В три утра... Вилли заметил, как вздрогнул отец, словно от ночного ветра, словно он знал уже все и только двинуться не мог, а просто протянул руку и тронул Вилли за плечо. И Вилли уже знал, что не станет говорить больше Не сегодня Может быть, завтра, да, завтра, или... послезавтра, когда-нибудь потом, когда будет день и шатры на лугу исчезнут, и уродцы оставят их в покое, думая, что достаточно припугнули двоих пронырливых мальчишек, и теперь-то уж они придержат язык за зубами. Может, пронесет, может... - Ну, Вилли, - с усилием выговорил отец. Трубка погасла, но он не заметил. - Продолжай. "Нет уж, - подумал Вилли, - пусть лучше нас с Джимом съедят, но больше чтоб никого. Стоит узнать - и ты в опасности". Вслух же он сказал: - Пап, я тебе через пару деньков все расскажу. Ну, точно! Маминой честью клянусь! - Маминой чести для меня вполне достаточно, - после долгого молчания согласился отец. Глава 28 Ах, как хороша была ночь! От пыльных пожухлых листьев исходил такой запах, будто к городу вплотную подступили пески аравийской пустыни. "Как это так, - думал Вилли, после всего я еще могу размышлять о тысячелетиях, скользнувших над землей, и мне грустно, потому что, кроме меня, ну и еще, быть может, отца, никто не замечает этих прошедших веков Но мы почему-то даже с отцом не говорим об этом". Это был редкостный час в их отношениях. У обоих мысли то кидались по сторонам, как игривый терьер, то дремали, словно ленивый кот. Надо было идти спать, а они все медлили и выбирали окольные пути к подушкам и ночным мыслям. Уже настала пора сказать о многом, но не обо всем. Время первых открытий. Первых, а до последних было еще так далеко. Хотелось знать все и ничего не знать. Самое время для мужского разговора, да только в сладости его могла затаиться горечь. Они поднялись по лестнице, но сразу разойтись не смогли. Этот миг обещал и другие, наверное, даже не такие уж отдаленные ночи, когда мужчина и мальчик, готовящийся стать мужчиной, могли не то что говорить, но даже петь. В конце концов Вилли осторожно спросил: - Папа.. а я хороший человек? - Думаю, да. Точно знаю - да, - был ответ. - Это... поможет, когда придется действительно туго? - Обязательно. - И спасет, когда придется спасаться? Ну, если вокруг, например, все плохие и на много миль - ни одного хорошего? Тогда как? - И тогда пригодится. - Хотя ведь пользы от этого не очень-то много, верно? - Знаешь, это ведь не для тела, это все-таки больше для души. - Слушай, пап, тебе не приходилось иногда пугаться так, что даже... - Душа уходит в пятки? - Отец кивает, а на лице беспокойство. - Папа, - голос Вилли едва слышен, - а ты хороший человек? - Я стараюсь. Для тебя и для мамы. Но, видишь ли, каждый из нас сам по себе вряд ли герой. Я ведь с собой всю жизнь живу, знаю уж все, что стоит о себе знать. - Ну и как? В общем? - Ты про результат? Все приходит, и все уходит. А я по большей части сижу тихо, но надежно, так что, в общем, я в порядке. - Тогда почему же ты не счастлив, папа? Отец покряхтел. - Знаешь, на лестнице в полвторого ночи не очень-то пофилософствуешь... - Да. Я просто хотел узнать. Повисла долгая пауза. Отец вздохнул, взял его за руку, вывел на крыльцо и снова разжег трубку. Потом сказал неторопливо: - Ладно. Мама твоя спит. Будем считать, она не догадывается о том, что мы с тобой беседуем здесь. Можем продолжать. Только сначала скажи, с каких это пор ты стал полагать, что быть хорошим - и значит быть счастливым? - Со всегда. - Ну, значит, пора тебе узнать и другое. Бывает, что самый наисчастливейший в городе человек, с улыбкой от уха до уха, жуткий грешник. Разные бывают улыбки. Учись отличать темные разновидности от светлых. Бывает, крикун, хохотун, половину времени - на людях, а в остальную половину веселится так, что волосы дыбом. Люди ведь любят грех, Вилли, точно, любят, тянутся к нему, в каких бы обличьях, размерах, цветах и запахах он ни являлся. По нонешним временам человеку не за столом, а за корытом надо сидеть. Иной раз слышишь, как кто-нибудь расхваливает окружающих, и думаешь: да не из свинарника ли он родом? А с другой стороны, вон тот несчастный, бледный, обремененный заботами человек, что проходит стороной, - он и есть как раз тот самый твой Хороший Человек. Быть хорошим - занятие страшноватое. Хоть и на это дело охотники находятся, но не каждому по плечу, бывает, ломаются по пути. Я знавал таких. Труднее быть фермером, чем его свиньей. Думаю, что именно из-за стремления быть хорошей и трескается стена однажды ночью. Глядишь, вроде человек хороший, и марку высоко держит, а упадет на него еще волосок - он и сник. Не может самого себя в покое оставить, не может себя с крючка снять, если хоть на вздох отошел от благородства. Вот кабы просто быть хорошим, просто поступать хорошо, вместо того чтобы думать об этом все время. А это нелегко, верно? Представь: середина ночи, а в холодильнике лежит кусок лимонного пирога, чужой кусок! И тебе так хочется его съесть, аж пот прошибает! Да кому я рассказываю! Или вот еще: в жаркий весенний полдень сидишь за партой, а там, вдали, скачет по камням прохладная чистая речка. Ребята ведь чистую воду за много миль слышат. И вот так всю жизнь ты перед выбором, каждую секунду стучат часы, только о нем и твердят, каждую минуту, каждый час ты должен выбирать хорошим быть или плохим. Что лучше: сбегать поплавать или париться за партой, залезть в холодильник или лежать голодным. Допустим, ты остался за партой или там в постели. Вот здесь я тебе секрет выдам. Раз выбрав, не думай больше ни о реке, ни о пироге, не думай, а то свихнешься. Начнешь складывать все реки, в которых не искупался, все не съеденные пироги, и к моим годам у тебя наберется куча упущенных возможностей. Тогда успокаиваешь себя тем, что, чем дальше живешь, тем больше времени теряешь или тратишь впустую. Трусость, скажешь? Нет, не только. Может, именно она и спасает тебя от непосильного, подожди - и сыграешь наверняка. Посмотри на меня, Вилли. Я женился на твоей матери в тридцать девять лет, в тридцать девять! До этого я был слишком занят, отвоевывая на будущее возможность упасть дважды, а не трижды и не четырежды; Я считал, что не могу жениться, пока не вылижу себя начисто и навсегда. Я не сразу понял, что бесполезно ждать, пока станешь совершенным, надо скрестись и царапаться самому, падать и подниматься вместе со всеми. И вот однажды под вечер я отвлекся от великого поединка с собой, потому что твоя мать зашла в библиотеку. Она зашла взять книгу, а вместо нее получила меня. Тогда-то я и понял: если взять наполовину хорошего мужчину и наполовину хорошую женщину и сложить их лучшими половинками, получится один хороший человек, целиком хороший. Это ты, Вилли. Уже довольно скоро я заметил, с грустью, надо тебе сказать, что хоть ты и носишься по лужайке, а я сижу над книгами, но ты уже мудрее и лучше, чем мне когда-нибудь удастся стать... У отца погасла трубка. Он замолчал, пока возился с ней, наконец разжег заново. - Я так не думаю, сэр, - неуверенно произнес Вилли. - Напрасно. Я был бы совсем уж дураком, если бы не догадывался о собственной дурости. А я не дурак еще и потому, что знаю - ты мудр. - Вот интересно, - протянул Вилли после долгой паузы, сегодня ты мне сказал куда больше, чем я тебе. Я еще немножко подумаю и, может, за завтраком тоже расскажу тебе побольше, о'кей? - Я постараюсь приготовиться. - Я ведь потому не говорю... - голос Вилли дрогнул. - Я хочу, чтобы ты был счастлив, папа. - Он проклинал себя за слезы, навернувшиеся на глаза. - Со мной все будет в порядке, сынок. - Знаешь, я все сделаю, лишь бы ты был счастлив! - Вильям, - голос отца был вполне серьезен, - просто скажи мне, что я буду жить всегда. Этого, пожалуй, хватит. "Отцовский голос, - подумал Вилли. - Почему я никогда не замечал, какого он цвета? А он такой же седой, как волосы". - Пап, ну чего ты так печально? - Я? А я вообще печальный человек; Я читаю книгу и становлюсь печальным, смотрю фильм - сплошная печаль, ну а пьесы, те просто переворачивают у меня все внутри. - А есть хоть что-нибудь, от чего ты не грустишь? - Есть одна штука. Смерть. - Вот так да! - удивился Вилли. - Уж что-что... - Нет, - остановил его мужчина с седым голосом. Конечно, Смерть делает печальным все остальное, но сама она только пугает. Если бы не Смерть, в жизни не было бы никакого интереса. "Ага, - подумал Вилли, - и тут появляется Карнавал. В одной руке, как погремушка, Смерть, в другой, как леденец, Жизнь. Одной рукой пугает, другой - заманивает. Это представление. И обе руки полны!" Он вскочил с перил. - Слушай, пап! Ты будешь жить всегда! Точно! Ну, подумаешь, болел ты года три назад, так ведь прошло все. Правильно, тебе - пятьдесят четыре, так ведь это еще не так много! Только... - Что, Вилли? Вилли колебался. Он даже губу прикусил, но потом все-таки выпалил: - Только не подходи близко к Карнавалу! - Чудно, - покрутил головой отец. - Как раз это и я тебе хотел посоветовать. - Да я и за миллион долларов не вернулся бы туда! "Но это вряд ли остановит Карнавал, - думал Вилли, который по всему городу ищет меня". - Не пойдешь, пап? Обещаешь? - А ты не хочешь объяснить, почему не надо ходить туда? - осторожно спросил отец. - Завтра, ладно? Или на следующей неделе, ну, в крайнем случае через год. Ты просто поверь мне, и все. - Я верю, сын. - Отец взял его за руку и пожал. Считай, что это - обещание. Теперь пора было идти. Поздно. Сказано достаточно. Пора. - Как вышел, - сказал отец, - так и войдешь. Вилли подошел к железным скобам, взялся за одну и обернулся. - Ты ведь не снимешь их, пап? Отец покачал одну скобу, проверяя, хорошо ли держится. - Когда устанешь от них, сам снимешь. - Да никогда я от них не устану! - Думаешь? Да, наверное, в твоем возрасте только так и можно думать: что никогда ни от чего не устанешь. Ладно, сын, поднимайся. Вилли видел, как смотрит отец на стену, затянутую плющом. - А ты не хочешь... со мной? - Нет, нет, - быстро сказал отец. - А зря. Хорошо бы... - Ладно, иди. Чарльз Хэллуэй все смотрел на плющ, шелестящий в рассветных сумерках. Вилли подпрыгнул, ухватился за первую скобу, за вторую, за третью... и взглянул вниз. Даже с такой небольшой высоты отец на земле казался съежившимся и потерянным. Вилли просто не мог оставить его вот так, бросить одного в ночи. - Папа! - громко прошептал он. - Ну что ты теряешь? Губы отца шевельнулись. И он тоже подпрыгнул неловко и ухватился за скобу. Беззвучно смеясь, мальчик и мужчина лезли по стене друг за другом. След в след. Вилли слышал, как карабкается отец. "Держись крепче", мысленно подбадривал он его. - Ох! - Мужчина тяжело дышал. Зажмурившись, Вилли взмолился: "Держись! Немножко же! Ну!" Нога старика сорвалась со скобы. Он выругался яростным шепотом и полез дальше. А дальше все шло гладко. Они поднимались все выше и выше, отлично, чудесно - хоп! - и готово! Оба ввалились в комнату и уселись на подоконнике, примерно одного роста, примерно одного веса, под одними и теми же звездами, они сидели, обнявшись, впервые, и пытались отдышаться, глотая огромные смешные куски воздуха, боясь расхохотаться и разбудить Господа Бога, страну, жену и маму; они зажимали друг другу рты ладонями, чувствуя кожей рук смеющиеся губы, и все сидели, сверкая яркими, влажными от любви глазами. Потом отец все-таки нашел в себе силы, поднялся и ушел. Дверь спальни закрылась. Слегка опьянев от приключений долгой ночи, открыв в отце то, что и не чаял открыть, Вилли сбросил одежду и как бревно повалился в кровать. Глава 29 Вряд ли он проспал час. Какое-то неясное воспоминание разбудило его, он сел и сразу посмотрел на соседскую крышу. - Громоотвод! - тихонько взвыл Вилли. - Его же нет! Так оно и было. Украли? Нет, конечно. Джим снял? Точно. Но зачем? Вилли знал зачем. Джим говорил - чепуха, мол, все это. Вилли почти видел, как Джим с усмешкой лезет на крышу и отрывает чертову железяку. Нарочно отрывает, чтобы пришла гроза и чтобы молния ударила в его дом! Не мог Джим отказаться от такого развлечения, не мог не примерить обновку из электрического страха. Ох, Джим! Вилли едва не выскочил в окно. Надо же немедленно прибить эту штуку на место. Обязательно. До утра. А то ведь проклятый Карнавал обязательно пошлет кого-нибудь разузнать, где мы живем. Я не знаю, как они явятся и в каком обличье, но они придут, придут! Господи, Джим, а твоя крыша такая пустая! Посмотри, облака прямо летят, гроза идет, беда надвигается... Вилли насторожился. Какой звук издает воздушный шар, когда его несет ветер? Да никакого. Нет, какой-то должен быть. Наверное, он шуршит, шелестит или вздыхает, как ветер, когда откидывает тюлевые занавески. А может, он похож на тот звук, с которым вращаются звезды во сне? Или... ведь закат и восход тоже слышно. Вот когда луна плывет между облаков, слышно ведь, так и шар, наверное. Как его услышишь? Уши не помогут. Разве что волосы на загривке, и легкий пушок в ушах, и еще волоски на руках они иногда звенят, как кузнечики. Вот они могут услышать, и тогда ты будешь точно знать, даже лежа в постели: где-то неподалеку в небесах плывет воздушный шар. Вилли почувствовал движение в комнате Джима. Должно быть, и Джим своими антеннами уловил, как поднимаются над городом призрачные воды, открывая путь Левиафану. Оба они почувствовали тяжелую тень, скользящую меж домами. Оба высунулись в один и тот же миг и в который раз поразились этой удивительной слаженности, радостной пантомиме интуиции, предчувствия, обостренного годами дружбы. Оба задрали головы, посеребренные восходившей луной. Как раз вовремя, чтобы заметить исчезающий за деревьями воздушный шар. - С ума сойти! Что ему здесь надо? - Джим спрашивал, вовсе не рассчитывая на ответ. Они оба знали. Лучше для поисков не придумаешь: ни тебе шума мотора, ни шороха шин, ни стука шагов по асфальту только ветер, расчистивший в облаках целую Амазонку для мрачного полета плетеной корзины и штормового паруса над ней. Ни Джим, ни Вилли не бросились от окон, они даже не шелохнулись, потому что шар возвращался! От него исходил призрачный звук - не громче бормотания в чужом сне. Сильно и как-то сразу похолодало. Выбеленный многими бурями шар с легким журчанием падал вниз. Под слоновьей тенью враз заиндевела лужайка с цветочными часами. Уже можно было разглядеть и фигуру, торчавшую подбоченясь над краями корзины. Вот плечи, а это - голова? Луна светит прямо сзади, не разберешь... "Мистер Дарк!" - подумал Вилли. "Крушитель!" - показалось Джиму. "Бородавка! решил Вилли. - Скелет! Пьющий лаву! Сеньор Гильотини!" Нет. Это была Пыльная Ведьма, та, которая обращает в пыль черепа и кости и развеивает их по ветру. Джим глянул на Вилли, Вилли - на Джима, и оба прочли по губам друг друга: "Пыльная Ведьма!" "Но почему? - лихорадочно думал Вилли, - почему на поиски послали восковую каргу, почему не кого-нибудь ядовитого или огнеглазого? Зачем отправлять дряхлую куклу со слепыми тритоньими веками, зашитыми черной вдовьей ниткой?" И тогда, взглянув вверх, они поняли. Хоть и восковая, Ведьма была живей живых. Хоть и слепая, но она выставила из корзины длинную руку в пятнах ржавчины, и эта рука чутко просеивала воздух, касалась звездных лучей (они тускнели при этом), ловко распутывала воздушные течения и лучше носа вела ищейку. И Джим, и Вилли знали даже еще больше. Слепота Ведьмы особая. Руки, опущенные вниз, ощущали биение мира, они могли незримо касаться крыш, ощупывать мешки на чердаках, мгновенно исследовать любую пыль, понимать сквозняки, пролетающие по комнатам, и души, трепыхающиеся в людях, руки видели, как легкие гонят кровь к вискам, к трепещущему горлу, к пульсирующим запястьям и снова к легким. Так же как ребята чувствовали морось, сеющуюся от шара, так же и Ведьма чувствовала их души, трепещущие вместе с дыханием возле ноздрей. Ведь каждая душа - огромный теплый след; Ведьма легко различала их, могла бы узнать по запаху, могла бы размять в пальцах, как глину, и определить на ощупь. Вилли чуял, как она с высоты обнюхивает его жизнь, как пробует мокрыми деснами и гадючьим языком ее на вкус, как прислушивается к звучанию, пропуская душу из одного уха в другое. Руки играли воздухом. Одна - для Джима, другая - для Вилли. Тень от шара окатила их волной ужаса. Ведьма громко дохнула вниз. Шар тут же подскочил вверх, и тень убралась. - Боже! - промолвил Джим. - Теперь они нас выследили. Оба едва перевели дух и снова замерли. Чуть слышно заскрипела и застонала крыша Джима под каким-то страшным, незримым грузом. - Вилли! Она забирает меня! - Нет, не то... Шорох. Как будто мягкая щетка прошлась по крыше Джима. А потом шар взмыл вверх и направился к холмам. - Смылась! Вон она летит! Джим, она что-то сотворила с твоей крышей. Быстро! Кинь веревку! Джим натренированным броском (не в первый раз) забросил в комнату Вилли бельевую веревку. Одним движением Вилли закрепил ее под подоконником и, споро перехватываясь руками, через минуту оказался в комнате Джима. Босиком, подталкивая друг друга, они выбрались на чердак. Выглянув из маленького окошка, Вилли зашипел: "Вот оно, Джим!" Верно. Тут оно и было, серебрясь в лунном свете. Такой след остается от улитки на тротуаре. Серебристо-гладкий, блестящий. Только улитка должна была бы весить фунтов сто. Серебристая полоса шириной в ярд начиналась от водосточного желоба, забитого листьями, и тянулась через весь скат до конька. Видно, и на той стороне было то же самое. - Зачем это? - выдохнул Джим. - Это же проще, чем высматривать номера домов и названия улиц. Твою крышу пометили, да так, что и днем и ночью издали видать. - Черт меня побери! - Джим высунулся и потрогал след. На пальцах осталась какая-то клейкая гадость с противным запахом. - Вилли, что нам теперь делать? - Я думаю, они не вернутся до утра. Не успеют. Не поднимут же они сейчас суматоху. А мы вот что сделаем! На лужайке под окнами, свернутый кольцами, как огромный удав, лежал садовый шланг. Вилли ящерицей слетел вниз, ничего не перевернул, не зацепил и не разбудил никого. Джим опомниться не успел, а Вилли, запыхавшийся, был уже снова наверху со шлангом в руке. - Вилли, ты гений! - А то как же! Давай скорее. Они вдвоем протащили шланг на чердак и принялись смывать мерзкий ртутный налет. Работая, Вилли оглядывался на восток, там ночные краски уступали место рассветным. Далеко над холмами он видел шар, лавирующий в воздушных потоках. Не вернулся бы он... а то снова пометит. Ну и что? Они опять смоют. Так до восхода и будут мыть, если понадобится. "Вот бы добром остановить Ведьму, - думал Вилли. - Они ведь все еще не знают ни наших имен, ни где мы живем. Мистер Кугер, того и гляди, дуба даст, где ему что-нибудь помнить. Карлик, если это и впрямь давешний торговец, совсем спятил, Бог даст, тоже не вспомнит. Мисс Фолей они до утра беспокоить не станут. Сидят там у себя в лугах и зубами скрипят. Ведьму вот на поиски послали..." - Дурак я, - тихо и грустно сказал Джим, окатывая крышу там, где раньше крепился громоотвод. - Чего я его не оставил? - Ладно, - отозвался Вилли, - молния ведь пока не трахнула. Может, еще и пронесет. Все. Пошли отсюда. Они еще раз окатили крышу. Внизу стукнуло, закрываясь, окно. - Мама, - тускло усмехнулся Джим. - Думает, дождь пошел. Крыша стала чистой. Шланг шмякнулся в траву. За городом все еще мотался в быстро светлеющем небе воздушный шар. - Чего она ждет? - Может, чует, как мы тут поработали? Тем же путем, через чердак, они вернулись в комнату Джима, и скоро каждый лежал в своей постели, прислушиваясь, как сердце наперегонки с часами отбивает ритм наступающего утра. "Что бы они ни придумали, - размышлял Вилли, - нам надо опередить их". Ему пришла в голову мысль. Теперь он даже хотел, чтобы Ведьма вернулась. Уже несколько минут он разглядывал свое бойскаутское снаряжение, развешенное на стене: прекрасный лук и колчан со стрелами. "Прости, папа, - подумал он и сел на кровати. - Пора и мне выходить из дома одному. Вовсе ни к чему, чтобы эта мразь болтала о нас, хоть сегодня, хоть когда". Он снял лук со стены, еще немножко поколебался и отворил окно. "Вовсе не обязательно звать ее вслух, - думал он. Надо просто думать, хоть это и нелегко с непривычки. Мысли они читать не могут, это точно, иначе ее и посылать не нужно было бы. Мысли - нет, но тепло живого тела, запахи, волнения, настроения - это она может учуять. Я уж постараюсь дать ей понять, что обманул ее, может, тогда..." "Четыре утра", - прозвонили сонные куранты из другого мира. "Эй, Ведьма, - подумал он, - вернись. Ведьма! - подумал он решительнее и предоставил крови радостно взволноваться от собственной находчивости. - Ведьма! А крыша-то чистая, слышишь? Мы ее помыли. Так что давай обратно, опять метить надо! Ведьма!.." И Ведьма услышала. Вилли вдруг почувствовал, как поворачивается пейзаж под шаром. "0!кей, Ведьма, продолжай. Я здесь только один, просто мальчишка без имени, мыслей ты моих не прочтешь, но то, что я чувствую, разобрать сможешь. Так вот, я чувствую, что плевать мне на тебя! Мы тебя обдурили, наша взяла, а твоя затея провалилась. Что, съела?" Через мили Вилли уловил согласный вздох. Похоже, шар приближался. "Э-э, да что это я? - всполошился Вилли. - Мне вовсе не надо, чтобы она сюда летела. А ну-ка, пошли! Быстро! Быстро!" Он натянул одежду, ловко, как обезьяна, спустился по скобам и принюхался. Точно, приближается. Он бежал, наплевав на тропинки, чувствуя восхитительную свободу, как заяц, наевшийся редкого дурманного корешка, бежал как берсерк, которого не остановить. Колени достают аж до подбородка, ноги крушат сучки и листья. Раз! Перемахнул через ограду, в руках - оружие, страх и восторг смешались белыми и красными леденцами во рту. Он оглянулся. О! Шар уже близко! И летит быстро... "Стоп! А куда я бегу? - подумал он. - Ах да, к дому Редмана! Там уж сколько лет никто не живет. Ну, еще два квартала..." Шуршат бегущие ноги, шуршит эта штуковина в небе. Все в лунном свете, а звезды меркнут уже. Он остановился возле дома Редмана. В каждом легком пылал огонь. Во рту - привкус крови. Изнутри рвется безмолвный крик: "Вот! Это мой дом!" Он почувствовал, как вильнула ветровая река в небесах. "Правильно", - одобрил он. Он уже повернул старую дверную ручку, и тут его пришибла мысль: "Боже! А вдруг они внутри, сидят и поджидают меня?" Он распахнул дверь. За ней была полная тьма. Лопнули с едва слышным треском паучьи сети. Больше ничего. Перескакивая через две ступеньки по гнилой лестнице, он взлетел на чердак, потом - на крышу и только здесь, прислонив лук к трубе, остановился и выпрямился. Шар, зеленый, как тина, разрисованный крылатыми скорпионами, древними сфинксами, дымами и огнями, тяжело вздохнул и прянул вниз. "Ну, - подумал он, - давай, Ведьма, иди сюда!" Мокрая тень ударила его неожиданно, как крыло летучей мыши. Взмахнув руками, Вилли пошатнулся. Тень казалась вязкой черной патокой. Он упал. Ухватился за трубу. Тень окутала его и теперь утихомиривала. Липкий холод пронизывал до костей. Но вдруг, сам по себе, ветер сменил направление. Ведьма зашипела. Шар смыло вверх. "Ветер! - отчаянно думал Вилли. - Он за меня! Не уходи! - испугался он за отлетающий шар. - Вернись!" Он очень боялся, как бы Ведьма не разнюхала его план. А ведь, похоже, к этому и шло. Она уже поняла, что план есть, и теперь лихорадочно ощупывала его со всех сторон, вытягивала все больше. Вилли видел, как ее пальцы сучат воздух, быстро разбирая незримые нити. Она выставила ладони вниз, как будто он был печкой, хранившей огонь в подземном мире, а она пришла погреть над ней руки. Огромным маятником корзина скользнула вниз, и теперь Вилли видел и зашитые веки, поросшие мхом уши, и шамкающий иссохший рот, беспрерывно пробующий воздух на вкус. Бледные сморщенные губы поджались в сомнении. Вилли почти слышал ее мысли: "Что-то здесь не так! Уж слишком он подставляется, слишком просто взять его. Не иначе как обман". Определенно, она чувствовала подвох. Ведьма задержала дыхание. Шар завис между вдохом и выдохом. Она решила рискнуть и вдохнула. Шар, потяжелев, пошел вниз. Выдохнула - взлетел вверх. Надо выждать. Растопырив ладонь, Вилли приставил большой палец к носу и помахал. Ведьма сделала большой вдох. Шар провалился. "Ближе!" - подумал Вилли. Нет, она осторожничала, спускалась по пологой спирали, ориентируясь на острый запах адреналина. Вилли вертел головой, следя за шаром. "Ты что, хочешь, чтобы у меня голова открутилась? мысленно прикрикнул он. - Думаешь, затошнит от твоего кружения?" Нет. Шар опять завис Оставалось последнее средство. Он повернулся к шару спиной и застыл "Ведьма, - думал он, - ты же не устоишь". Совсем близко ощущалось зеленое скользкое облако, слышалось поскрипыванье плетеной корзины, шею и спину обдавало холодом. Уже близко! Ведьма снова вдохнула. Балласт из звездного света и ночного ветра бросил шар вниз. Ближе! Слоновья тень тронула его ухо. Вилли протянул руку за оружием. Тень накрыла его. Словно паук коснулся волос неужто рука?! Вскрикнув, он обернулся. Ведьма тянулась к нему из корзины. До нее было не больше двух футов. Он нагнулся, перехватил лук поудобнее. Ведьма унюхала, учуяла, поняла, что у него в руках! Она попыталась выдохнуть, но от ужаса только затаила дыхание. Шар снизился еще, и корзина заскребла по крыше. Только одна мысль осталась в голове у Вилли: "УНИЧТОЖИТЬ!!!" Он натянул тетиву. Лук переломился пополам. Вилли тупо уставился на стрелу, оставшуюся у него в руке. Ведьма испустила радостный вопль. Шар пошел вверх и ударил Вилли углом корзины. Ведьма снова победно заверещала. Уцепившись за край корзины, Вилли в отчаянии метнул стрелу, как дротик, в огромный шар над головой. Ведьма загоготала и потянула к нему скрюченные пальцы. Казалось, стрела летит целый час. Но вот она встретилась с оболочкой шара и исчезла в ней, оставив за собой маленькую дырку. От нее, как разрез на сыре, побежала горизонтальная трещина, как улыбка на круглом лице. Шар остановился, закачался и стал спускаться. Поверхность его подернулась рябью, форма теперь больше напоминала грушу. Причитая, бормоча и негодующе вскрикивая, Ведьма заметалась по корзине. Вилли мертвой хваткой вцепился в край и висел, болтая ногами. А шар плакал, сипел, захлебывался воздухом и скорбел о своей преждевременной кончине. Вдруг какое-то драконье дыхание подхватило опадающую плоть и быстро поволокло назад и вверх. Вилли разжал пальцы. Пространство засвистело вокруг него, потом больно ударило по ногам крышей, он перевалился через водосток и ногами вперед провалился в следующую пустоту, вскрикивая, пытаясь ухватиться за пролетающую мимо водосточную трубу и понимая, что это не поможет, он еще успел заметить улетающий с шипением шар. Он уносил в облака бьющий из него воздух, как раненый зверь стремится укрыться в чаще, он не хотел издыхать и все-таки издыхал. Все это мелькнуло перед глазами Вилли в единый миг, а уже в следующий что-то грубо развернуло его, хлестнуло, и, не успев обрадоваться дереву, он принялся считать сучки и ветки, пока, ободрав напоследок, дерево не оборвало его падения, поймав в матрас из переплетенных ветвей. Как застрявший воздушный змей, он лежал лицом к небу и с великой радостью слушал затихающие причитания Ведьмы, которую уносило все дальше от дома, дальше от улицы, дальше от города. Улыбка шара становилась все шире, шар мотало из стороны в сторону. Да и шаром он уже не был. Так, зеленая тряпка, летящая по ветру невысоко над землей, чтобы упасть в лугах, там, откуда пришла эта пакость, подальше от сонных, знать ничего не знающих домов. Вилли казалось, что громовые удары собственного сердца вот-вот сбросят его с ненадежного батута, но зато он точно знал, что жив. Спустя некоторое время, успокоившись, собравшись с духом и тщательнейшим образом выбрав молитву, он сполз с дерева. Глава 31 И за весь остаток ночи больше НИЧЕГО не произошло. Глава 32 Уже на рассвете по небу с грохотом прокатилась колесница Джаггернаута /Джаггернаут - Владыка Мира, один из титулов Вишну./. По городским крышам зашелестел дождь, захихикал в водостоках, залепетал на странных подземных языках под окнами, вмешался в сны, которые торопливо перебирали Джим и Вилли, подыскивая подходящий и каждый раз убеждаясь, что все они скроены из одной и той же темной, шуршащей, непрочной ткани. И еще одно событие произошло под утро. На раскисшем лугу, где обосновался Карнавал, внезапно задергалась, оживая, карусель. Калиоп, судорожно давясь, выплескивал дурно пахнущие обрывки музыки. Пожалуй, лишь один-единственный человек в городе услышал и понял эти конвульсивные звуки. В доме мисс Фолей открылась и тут же захлопнулась дверь. Легкие шаги простучали по улице. Дождь пошел сильнее Молния выкинула в небе дикое танцевальное коленце, на миг высветила и навек сокрыла серую землю. Дождь приникал к окнам в доме Джима, дождь вылизывал стекла в доме Вилли, и там, и там было много тихих разговоров и даже несколько восклицаний. В девять пятнадцать Джим в плаще и резиновых сапогах выбрался в воскресную непогодь С полминуты он стоял, разглядывая крышу (там и намека не осталось ни на какую улитку), потом принялся гипнотизировать дверь Вилли. Дверь покладисто отворилась, и на пороге возник Вилли. Вслед ему долетел голос Чарльза Хэллуэя "Может, мне с вами пойти?" Вилли только головой помотал. Ребята сосредоточенно шагали к полицейскому участку Опять придется объясняться с мисс Фолей, извиняться, но ведь пока они еще только идут, засунув руки поглубже в карманы и перебирая в памяти жуткие субботние головоломки. Первым нарушил молчание Джим. - Знаешь, когда мы после крыши спать пошли, мне похороны приснились. На Главной улице... - А может, это парад был? - Ха! Точно. Тыща людей, все в черном и гроб тащат, футов сорок длиной! - Вот это да! - Верно говорю. Я еще подумал: "Это что же такое помереть должно, чтобы такой гробище понадобился?" Ну и подошел заглянуть. Ты только не смейся, ладно? - Не улыбнусь даже, честно. - Там лежала такая сморщенная штуковина, ну, вроде черносливины. Как будто чья-то шкура, как с диплодока, что ли. - Шар! Джим остановился как вкопанный. - Эй! Ты тоже видел? Но ведь шары не умирают? Вилли молчал. - Зачем их хоронить-то? Их же не хоронят? - Джим, это я... - Знаешь, он был как бегемот, только сдутый. - Джим, прошлой ночью... - А вокруг черные плюмажи, барабаны черным затянуты и по ним - черными колотушками - бум! бум! Я сдуру начал утром маме рассказывать, только начал ведь, а тут уже и слезы, и крики, и опять слезы. Вот женщинам нравится рыдать, правда? А потом ни с того ни с сего обозвала меня "преступным сыном"! А чего мы такого сделали, а, Вилли? - Кто-то чуть было не прокатился на карусели. Но Джим, похоже, не слушал Он шел сквозь дождь и думал о своем. - По-моему, с меня хватит уже всей этой чертовщины. - По-твоему?! И это - после всего? Ну что ж, Джим, хватит так хватит. Только вот что я тебе скажу. Ведьма, Джим, на Шаре! Этой ночью я один... Но уже некогда было рассказывать. Не осталось времени поведать о том, как он сражался с шаром, как одолел его, как шар повлекся умирать в пустынные края, унося с собой слепую Ведьму. Не было времени, потому что сквозь дождь ветер донес до них печальный звук. Они как раз проходили через пустырь с большущим дубом посередине. Вот оттуда, из теней возле ствола, и послышалось им... - Джим! Там плачет кто-то! - Да вряд ли! - Джим явно хотел идти дальше. - Там девочка. Маленькая! - Спятил? Чего это маленькую девочку потянет в дождь плакать под дубом? Пошли. - Джим! Да ты что, не слышишь? - Ничего я не слышу! Идем. Но тут плач стал громче, он печальной птицей легко скользил сквозь дождь по мертвой траве, и Джиму волей-неволей пришлось повернуть за Вилли. А тот уже шагал к дубу. - Джим, я, пожалуй, знаю этот голос! - Вилли, не ходи туда! Джим остановился, а Вилли продолжал брести, подскальзываясь на мокрой траве, пока не вошел в сырую тень. Насыщенный водой воздух, неотделимый от серого низкого неба, путался в ветвях и струйками стекал вниз, по стволу и веткам; и там, в глубине, действительно притулилась маленькая девочка. Спрятав лицо в ладошках, она рыдала так, словно город внезапно провалился сквозь землю, все люди перемерли в одночасье, а сама она потерялась в дремучем лесу. Подошел Джим, встал у края теней и тихо спросил: - Это кто? - Сам не знаю, - отвечал Вилли, сдерживая уже созревшую догадку, от которой самому впору зареветь. - Не Дженни Холдридж, а? - Нет. - И не Джейн Франклин? - Да нет же, нет. - Губы Вилли потеряли чувствительность, как от заморозки у зубного врача. Одеревеневший язык едва шевелился: - Нет. Н-нет. Малышка продолжала плакать, хотя уже чувствовала, что не одна под деревом, просто остановиться не могла. И головы пока не поднимала. - ...Я... я... помогите мне, - донеслось сквозь всхлипывания, - никто мне не поможет... я... я... не такая... Наконец, собравшись в силами, она подавила очередной всхлип и подняла лицо с совершенно опухшими и заплывшими от слез глазами. Она разглядела ребят, и это потрясло ее. - Джим! Вилли! О Боже, это вы! Она схватила Джима за руку. Он шарахнулся назад, бормоча: - Нет! Ты что? Не знаю я тебя, отпусти! - Вилли! - запричитала девчушка растерянно. - Ну хоть ты-то помоги! Джим, не уходи! Не бросайте меня здесь! Слезы снова ручьем хлынули у нее из глаз. - Нет! - пронзительно взвизгнул Джим, вырвал руку, упал, вскочил на ноги, замахнулся даже невесть на кого, но удержался, затрясся весь и прошептал, заикаясь: - Ой, Вилли, пойдем отсюда, ну, пожалуйста, пойдем, а? Девочка под деревом испуганно отшатнулась; широко распахнутые глаза умоляюще и недоуменно перебегали с лица на лицо, потом она застонала, обхватила себя за плечи и принялась раскачиваться, упрятав лицо на грудь. Она не плакала больше. Нет, она напевала что-то в такт своим наклонам, и видно было, что она так и будет мурлыкать себе под нос, одна, под деревом, среди серого дождя, и никто не подпоет ей, никто ее не остановит... - ...кто-то должен мне помочь... кто-то должен ей помочь, - она причитала, как по мертвому, - кто захочет ей помочь... никто не может... никто не поможет... ладно, не мне, но ей помогите... ужасно... - Она нас знает, - обреченно произнес Вилли, наклонившись к девочке и повернув голову к Джиму. - Я не могу ее бросить! - Да врет она все! - яростно выпалил Джим. - Врет! Не знает она нас! Я же ее в глаза не видел! - Нет ее, нет, верни ее, верни назад, - приговаривала девочка, раскачиваясь с закрытыми глазами. - Кого? - участливо спросил Вилли, присев рядом с ней на корточки. Он даже тихонько тронул ее за руку. Она сразу вцепилась в него, тут же поняла свою ошибку, потому что он дернулся, выпустила его руку и снова разревелась. Теперь Вилли терпеливо ждал, а Джим подскакивал и ерзал поодаль и все звал его идти, канючил, как маленький, что ему это не нравится, что они должны идти, должны идти... - О-о-о, - тянула девочка, - она потерялась. Она убежала в то место и не вернулась больше. Найдите ее, найдите, пожалуйста, пожалуйста... Весь дрожа, Вилли заставил себя погладить девочку по мокрой щ