еке.
     - Ну, не вешай нос, - прошептал он, - все будет о'кей. Я помогу тебе.
     Девочка открыла глаза и замолчала.
     -  Я  - Вилли Хэллуэй, слышишь? Ты  сиди тут, а мы через  десять  минут
вернемся. Идет? Только не уходи никуда. Она покорно закивала.
     - Значит, сидишь здесь и ждешь нас, так?
     Она  снова  молча  кивнула.  Вилли  выпрямился.  Это  простое  движение
почему-то испугало  девочку, и она вздрогнула Вилли помедлил,  глядя на  нее
сверху вниз, и тихо произнес:
     - Я знаю, кто вы. Но мне надо проверить.
     Знакомые серые глаза глянули на него в упор. По длинным  черным волосам
и бледным щекам стекали капли дождя.
     - Кто поверит?  -  едва слышно пролепетала она -  Я, - коротко  ответил
Вилли.
     Девочка откинулась спиной к дереву, сложила на коленях дрожащие руки  и
застыла, бледная, тоненькая, очень маленькая, очень потерянная.
     - Я теперь пойду, ладно? - спросил Вилли.
     Она кивнула, и тогда он зашагал прочь.
     На краю  пустыря Джим сучил  ногами  от  нетерпения.  Он  слушал Вилли,
истерично поскуливая, всякие междометия так и сыпались из него.
     - Да быть того не может!
     - Я тебе говорю. Она и  есть, - доказывал Вилли. Глаза. Сам же говорил,
по  ним  видно.  Вспомни,  как  было  с  мистером Кугером  и  тем  противным
мальчишкой. А потом, есть еще один способ удостовериться. Пошли.
     Он  протащил Джима через весь город и остановился возле дома, где  жила
мисс Фолей. Оба  задрали головы и посмотрели  на слепые в  утреннем  сумраке
окна. Потом поднялись по ступеням и позвонили: раз, два и три раза.
     Тишина. Медленно, со скрипом приоткрылась входная дверь.
     - Мисс Фолей? - тихонько позвал Джим.
     Из  глубины  дома  доносился  едва  слышный,  монотонный  шорох  дождя,
стучавшего по оконным стеклам.
     - Мисс Фолей?..
     Они стояли  посреди холла, перед  текучим занавесом, и  до звона в ушах
вслушивались в кряхтенье балок на чердаке старого дома.
     - Мисс Фолей!
     Только мыши, уютно устроившиеся под полом, шебуршат в ответ.
     - В магазин пошла, - заявил Джим.
     - Нет, - покачал головой Вилли. - Мы знаем, где она.
     -  Мисс  Фолей! Я  знаю,  что  вы  тут!  - заорал вдруг  Джим и яростно
рванулся сквозь занавес. - Выходите, ну!
     Вилли терпеливо  ждал, пока он обыщет весь дом, а когда  Джим,  нога за
ногу, притащился назад и сел  на  ступеньку, оба  явственно услышали музыку,
льющуюся через входную дверь вместе с запахом дождя и мокрой старой травы.
     В далеких лугах калиоп хрипел задом-наперед  "Похоронный  марш" Шопена.
Джим распахнул дверь и стоял в звуках музыки, как стоят под водопадом.
     - Это же карусель! Они починили ее! Вилли спокойно кивнул.
     - Она, должно быть, услышала музыку  и вышла еще на рассвете.  И что-то
опять не  заладилось.  Может,  установили ее  неправильно,  а  может,  так и
задумано, чтобы на ней все время  такие несчастья случались. Как с торговцем
громоотводами. Он  же спятил после  этого. Может,  Карнавалу по нраву  такие
проделки, ему от них удовольствие. А может, они специально за ней охотились.
Например, чтобы про нас выведать. Может, они хотели даже подослать ее к нам,
чтобы она им помогла  погубить нас. Откуда я знаю? Вдруг она  испугалась,  и
тогда ей просто дали больше, чем она хотела или просила...
     - Я не понимаю...
     Здесь,  на  пороге пустого дома, под холодным дождем, самое время  было
подумать о несчастной мисс Фолей; сначала ее напугали Зеркальным Лабиринтом,
потом заманили одну на  карусель.  Наверное, она кричала, когда с ней делали
то, что  сделали.  Ее  крутили  круг за кругом, год, и  еще  год, много лет,
слишком много, куда больше, чем ей хотелось.  Они стерли с нее все, оставили
только  маленькую,  напуганную,  чужую даже  самой себе девочку,  и крутили,
крутили, пока все ее  годы не сгорели дотла, и тогда карусель  остановилась,
как колесо рулетки. Да только ничего не выигралось, пусто, "зеро"; наоборот,
проигралось  все,  и некуда  идти,  и  не  расскажешь  никому,  и  ничего не
поделаешь... остается только плакать под деревом одной, под утренним осенним
дождем.
     Так думал  Вилли. Примерно  так же думал  и Джим. Во всяком  случае, он
проговорил вдруг:
     - Бедная, бедная...
     - Надо помочь ей, Джим. Кто же еще такому поверит? Ты ж понимаешь, если
она скажет кому: "Здрасьте,  я  - мисс  Фолей!"  Ей же скажут:  "А  ну, вали
отсюда.  Мисс Фолей уехала, скажут,  нету  ее.  Топай  отсюда,  девчушка!" А
может, она даже успела постучаться в добрую дюжину дверей, а, Джим?
     Представляешь,  наверное,   просила   помочь,   пугала   людей   своими
причитаниями,  а  потом  бросилась  бежать,  и  вот  теперь сидит  там,  под
деревом...  Может,  полиция уже  ищет ее,  да что толку? Маленькая  девочка,
сидит,  плачет.  Запрут  ее  подальше, и свихнется  она  там  с  горя.  Этот
Карнавал,  Джим, они там знают свое дело. Вытряхнут из  тебя все,  превратят
Бог знает во что, и готово! Иди, жалуйся,  только народ от тебя шарахается и
слушать ничего не хочет. Одни мы понимаем, Джим, никто больше. Знаешь, я как
будто улитку сырую проглотил! - закончил он неожиданно.
     Они еще раз оглянулись на залитые дождем окна гостиной.
     Здесь  мисс  Фолей  не  раз угощала  их  домашним  печеньем  с  горячим
шоколадом,  а  потом  махала  рукой  из  окна.  Она вышли,  закрыли  дверь и
помчались к пустырю.
     - Надо  спрятать  ее  пока,  -  предложил Вилли, -  а  потом как-нибудь
поможем ей...
     - Да  как ей поможешь? - выговорил на бегу Джим.  - Мы и себе-то помочь
не можем!
     -  Должно  же   что-то  быть,  чем  с  ними  справиться...   просто  не
придумывается пока...
     Они остановились.
     Стук их сердец заглушало  биение какого-то  другого,  огромного сердца.
Взвыли  медные трубы, потом -  тромбоны, целая стая труб ревела по-слоновьи.
Почему-то этот рев вызывал тревогу.
     - Карнавал! - выдохнул Джим. - А мы-то и не подумали!
     Он же  может  сам  прийти,  прямо в  город! Парад! Или..  те  похороны,
которые мне снились.
     - Не похороны это. Но и парадом оно только прикидывается. Это нас ищут,
Джим. Или мисс  Фолей вернуть хотят. Они  же по  какой хочешь улице пройдут,
Джим. Будут  дудеть,  барабанить,  а  сами  шпионят.  Джим,  надо забрать ее
оттуда!
     Они сорвались с места и бросились  по аллее,  самым  коротким путем, но
тут  же  остановились. В  дальнем конце,  между ними и  пустырем,  показался
карнавальный оркестр. За оркестром двигались клетки со зверями, а вокруг шли
клоуны, уродцы и разные другие, дуя в трубы и колотя в барабаны.
     Пришлось прятаться в кусты.
     Парад  шел мимо минут пять. За это  время  тучи сдвинулись, небо слегка
очистилось  и  дождь перестал. Рокот  барабанов  постепенно  замирал  вдали.
Слегка оглушенные, ребята двинулись вперед и скоро были на пустыре.
     Под  дубом  не  было  никакой маленькой девочки.  Они походили  вокруг,
посмотрели даже наверху,  среди ветвей, но позвать по имени так и не смогли.
Страшно было. Оставалось  только  одно: вернуться  в  город и спрятаться как
следует.
     Глава 33
     Звонил телефон. М-р Хэллуэй снял трубку.
     - Пап, это Вилли, - зачастил в  трубке голос. - Пап, мы не можем идти в
участок. Мы,  наверное, даже дома сегодня не будем. Скажи маме, и маме Джима
тоже, ладно?
     - Вилли! Где вы?
     - Прячемся. Они ИЩУТ НАС.
     - Да кто, Бога ради?
     -  Пап,  я  не хочу  тебя впутывать  в  это  дело. Но  ты  поверь  мне,
пожалуйста, нам спрятаться  надо, хотя бы на день-два, пока они не уйдут.  А
если  мы  домой  заявимся,  они  нас выследят,  и  тогда или тебя,  или маму
погубят. И у Джима то же. Я пойду, пап.
     - Подожди, Вилли, не уходи!
     - Пока, папа! Пожелай мне удачи!
     Щелк.
     М-р  Хэллуэй  поглядел  на  дома, на деревья,  на улицы,  прислушался к
далекой музыке.
     - Вилли, - сказал он молчащему аппарату, - удачи, сынок!
     Он  надел  пальто, шляпу и вышел в странный опаловый  свет, разлитый  в
холодном сыром воздухе.
     Глава 34
     Перед лавкой Объединенной Табачной Торговли, блестя мокрыми деревянными
перьями, стоял деревянный индеец-чероки.
     Воскресный  полдень окатывал  его со  всех  сторон  трезвоном колоколов
разных церквей, их  немало было в городе.  Колокола спорили друг с другом, и
звон падал с  неба почти  как  недавний дождь. Индеец, как и полагается,  не
реагировал  ни на католические, ни на баптистские призывы. Он  даже  ухом не
повел навстречу еще каким-то звонам. Это билось  языческое сердце Карнавала.
Яркие барабаны,  старческий  визг  калиопа,  мельтешенье  уродливых  существ
ничуть  не  привлекли по-ястребиному пронзительного  взгляда  индейца.  Зато
барабаны  и  трубы задавили колокольный звон  и вызвали к жизни орущую толпу
мальчишек и просто зевак, охочих до всяческих зрелищ. Пока звонили колокола,
воскресная  толпа  казалась  чопорно-сосредоточенной,  но стоило  цимбалам и
тромбонам заглушить церковный перезвон - толпа расслабилась и превратилась в
праздничное скопище.
     Тень от деревянного томагавка индейца падала  на металлическую решетку.
Много лет назад  этой  решеткой  прикрыли нарочно вырытую  яму.  Целый  день
решетка позвякивала  под  ногами  десятков людей,  входивших в лавку,  и  на
обратном пути аккуратно принимала от них кусочки папиросной бумаги,  золотые
ободки от сигар, обгоревшие спички, а то и медные пенни.
     Сейчас  решетка  уже не позвякивала, а беспрестанно гудела, сотрясаемая
сотнями ног, ходулями, колесами балаганов. Это в тигрином рычании  тромбонов
и  вулканических взрывах  труб  шел Карнавал. Но сегодня под решеткой, кроме
обычного мусора, притаились  два дрожащих  человеческих тела. Шел  Карнавал.
Шел парадом, как огромный павлин, распустивший причудливый хвост; таращились
по сторонам внимательные  глаза уродцев. Они  цепко обшаривали  крыши домов,
шпили церквей,  изучали вывески  дантистов  и  окулистов, примечали  пыльные
здания  складов. Сотни глаз  Карнавала пронизывали пространство города  и не
находили того, чего хотели. Да  и не  могли найти, оно ведь  было у  них под
ногами и пряталось в темноте.
     Под  старой решеткой табачной лавки затаились Джим и  Вилли. Здесь было
тесно, сидеть приходилось,  уперев коленки друг в друга, они даже дышать как
следует опасались, но стоически  переносили все  неудобства.  Волосы  на  их
макушках  шевелил ветерок от колыхавшихся женских юбок, то и дело чья-нибудь
фигура заслоняла кусочек неба, видимый со дна ямы. Перебегали дети.
     - Слушай! - шепнул  Джим. - Ну и угодили мы, прямо под  парад. Давай-ка
сматываться!
     - Сиди как сидишь, - хриплым шепотом ответил Вилли. Это же самое видное
место. Они никогда не додумаются искать нас здесь.
     Трум, трум, турум, турум, тум, тум! - гремел Карнавал.
     Решетка звякнула, на ней  опять кто-то  стоял. Вилли взглянул наверх  и
вздрогнул.  Он знал эти подошвы  со стертыми медными гвоздиками.  "Папа!"  -
чуть не крикнул  он. Джим тоже посмотрел наверх. Человек нервно переступал с
ноги на ногу,  поворачивался  по сторонам,  выискивая в  толпе то, что  было
совсем рядом с ним. "Я  мог  бы дотронуться до него",  подумал Вилли. Чарльз
Хэллуэй, бледный, возбужденный, ничего не почувствовал и через минуту ушел.
     Но зато Вилли почувствовал, как  душа  у  него ухнула вниз, в  какой-то
холодный, дрожащий белый кисель.
     Шлеп!
     Вилли и  Джим  вздрогнули. Розовая пластинка жевательной резинки  упала
возле  их  ног на кучу  старых  целлофановых оберток от  сигарет. Сверху над
решеткой склонилась расстроенная мордашка пятилетнего карапуза.
     "Убирайся!" - свирепо подумал Вилли.
     Но малышу жаль было так просто расставаться с лакомством.
     Он встал на колени  и приник к самой решетке, высматривая  свое розовое
удовольствие.
     Вилли  едва  сдержался,  чтобы не  схватить  жвачку  и  не запихнуть  в
маленький ротик - лишь бы он исчез, скрылся побыстрее.
     Барабан наверху раскатился дробным рокотом - и смолк.
     Ребята переглянулись. "Парад!  -  подумали  оба. -  Он же остановился!"
Малыш упрямо пытался просунуть руку сквозь решетку.
     Наверху м-р  Дарк, Человек-в-Картинках, командовавший  парадом,  окинул
взглядом воздетые  к небу  разверстые пасти  медных геликонов и подал  знак.
Тотчас  стройное шествие  распалось.  Уродцы разбежались  в  разные стороны,
смешались с толпой,  разбрасывая небольшие  рекламные афишки и  не прекращая
шарить глазами по толпе, по фасадам домов.
     "Парад кончился, - понял Вилли, - началась охота".
     Малыш наверху не собирался сдаваться. Его тень покрыла Вилли.
     - Мама! Там!
     Глава 35
     В баре  "Вечерок  у Неда", за  полквартала от  табачной  лавки,  Чарльз
Хэллуэй второй  чашкой кофе приводил в порядок расстроенные бессонной ночью,
раздумьями и поисками нервы.
     Он  уже   собрался  расплатиться,  когда  его   почему-то   встревожила
наступившая вдруг на улице  тишина. В воздухе незримо разлилось беспокойство
-  это вмиг  распавшийся Карнавал  смешался с толпой. Сам  не  зная  почему,
Чарльз Хэллуэй убрал бумажник.
     - Еще чашечку сделаешь, Нед?
     Нед включил кофеварку, и в это  время в баре появился новый посетитель.
Он прошел  от  двери  и  слегка  шлепнул  по  стойке  рукой.  Чарльз Хэллуэй
взглянул.  Рука взглянула на него.  На  тыльной  стороне каждого пальца была
сделана искусная татуировка в виде глаза.
     ***
     - Мама! Тут, внизу! Посмотри!
     Мальчик звал маму и тянул ручонку вниз. Мимо шли люди.
     Некоторые останавливались. Появился Скелет. Больше всего смахивающий на
ободранное, давно  засохшее дерево,  он  не  столько подошел, сколько сыграл
ксилофоном своих костей, переместившись поближе к холодному бумажному сору и
теплым, дрожащим мальчишкам.
     "Уходи! - с отчаянием думал Вилли. - Уходи же!"
     Пухлые детские пальчики тянулись сквозь решетку.
     "И ты - уходи!"
     Скелет, похоже, послушался и убрался  из поля зрения. Но не успел Вилли
облегченно   вздохнуть,   как  его   место  занял  Карлик!   Он   подкатился
вперевалочку,  позвякивая  дурацкими  колокольчиками,  нашитыми  на  грязную
рубаху, и посверкивая глазами-камешками. Глаза  поминутно меняли  выражение:
то  они были блестящими  и плоскими  гляделками идиота, то вдруг становились
глубокими и печальными глазами  человека, потерявшего себя. Глаза ни секунды
не оставались в покое, они так и шарили по сторонам, высматривая не то  свою
собственную сгинувшую личность, не то запропавших мальчишек.
     Казалось, взглядом  его  управляют  двое хозяев,  прежний  и  нынешний,
заставляя  глаза  совершать жуткие  прыжки:  назад, в  прошлое,  обратно,  в
настоящее.
     - Ма-ма! - тянул свое ребенок.
     Карлик  остановился  возле  него  (они  были примерно  одного  роста) и
посмотрел на малыша.
     Вилли в яме испытал жгучее желание стать  плесенью  на бетонной стене у
него за  спиной. Похоже,  Джим тоже  пытался  найти  для себя местечко между
бетоном и паутиной, покрывавшей его.
     - Хватит тут ползать! - Раздраженный женский голос.
     Слабо сопротивляющегося малыша  уволокли. Поздно.  Карлик уже стоял над
решеткой и  смотрел вниз. В глазах у него мелькали осколки человека по имени
Фури,  того самого, что  давным-давно, в безоблачное,  легкое  и  безопасное
время, продавал громоотводы.
     Вилли содрогнулся от жалости. "О, мистер Фури,  что они сделали с вами!
- думал он. - Что это было? Копер?
     Стальной пресс? Как это было? Вы кричали? Плакали? Они поймали вас, как
кузнечика  в коробку, и давили, пока не осталось ничего. Ничего не осталось,
мистер Фури, ничего, кроме..."
     Карлик.  Не  человек.  Механизм.   Не  глаза.  Камеры.   Два  объектива
уставились в темноту. Щелк. Снимок: прутья  решетки. А заодно и то,  что под
ней?
     "На что он смотрит? - пытался сообразить Вилли. - На  саму решетку  или
на то, что внизу?"
     Миг катастрофы все длился. Жалкое, искореженное  существо, в котором от
человека оставалась лишь его двуногость, не  двигалось.  Может быть, все еще
фотографировало?
     На самом деле глаза-объективы куклы не замечали ни Джима, ни  Вилли, ни
даже самой решетки. Но все очертания, цвета, размеры  фотокамера  уродливого
черепа зафиксировала надежно.
     Придет время,  изображение проявится,  картинка  будет  исследована,  и
тогда  дикое, ссохшееся, потерянное создание бывшего торговца увидит все.  А
потом? Месть? Уничтожение?
     Клац-тук-щелк!
     Бегут смеющиеся дети. Их текучая радость  смыла Карлика, он  вспомнил о
чем-то и поковылял дальше, выискивая сам не зная что.
     Выглянуло солнце. Двое мальчишек в яме едва дышали.
     Джим,  не  заметив,  крепко вцепился  в руку Вилли Оба со страхом ждали
новых, более внимательных глаз.
     Пять синих, красных и зеленых глаз убрались со стойки.
     Чарльз Хэллуэй, получивший  свой третий кофе, повернулся  на вертящемся
стуле к странному посетителю.
     Человек-в-Картинках  в упор смотрел на библиотечного  уборщика. Хэллуэй
благодушно  кивнул,  но  Человек-в-Картинках не ответил,  не мигнул даже,  и
продолжал  пристально  рассматривать соседа  "Экий  наглец",  -  подумал м-р
Хэллуэй, но отвести глаза  уже не мог, он  просто постарался придать взгляду
как можно больше спокойствия.
     - Что закажете, мистер? - поинтересовался бармен.
     -  Ничего.  - М-р  Дарк  все  еще разглядывал отца Вилли.  Я  ищу  двух
парнишек.
     "А то я не ищу!"  - подумал  Хэллуэй  и  расплатился. Спасибо,  Нед,  -
спокойно  поблагодарил он и встал. Уже выходя, он заметил, как татуированный
человек протянул руки в сторону бармена, повернув ладони вверх.
     - Парнишек ищете? - переспросил Нед. - Как звать, сколько лет?
     Дверь  за  Хэллуэем закрылась. М-р Дарк,  не  слушая "болтовню бармена,
проводил вышедшего внимательным взглядом.
     ***
     Сначала Чарльз Хзллуэй по привычке  двинулся в  сторону  библиотеки, но
тут же остановился и сделал движение  в сторону здания суда. Нет Он постоял,
ожидая,  не направит  ли его более точно  интуиция, машинально ощупал карман
пальто и обнаружил, что забыл курево. Это внесло определенность в его планы,
и он зашагал к лавке Объединенной Табачной Торговли.
     Джим из ямы взглянул в небо.
     - Вилли! - зашипел он - Смотри, твой отец! Он нам поможет.
     Вилли молчал.
     - Ладно, я сам его позову!
     Вилли  схватил Джима за шиворот и отчаянно замотал головой - Да почему?
- едва слышно удивился Джим - Потому, - шевельнулись губы Вилли Потому... Он
взглянул наверх. Отсюда отец казался даже меньше, чем прошлой ночью со стены
дома  "Это все равно, что позвать еще  одного мальчишку,  - подумал  Вилли -
Зачем   он  нам?  Нам  нужен  кто-нибудь  важный,   самый   главный!"  Вилли
приподнялся, заглядывая  в окно лавки. Вдруг он ошибся, и лицо отца на самом
деле  выглядит резче, взрослее,  мужественнее,  чем  показалось ему ночью, в
призрачном  лунном свете? Нет. Все то  же. Нервно бегающие отцовские пальцы,
неуверенный излом губ. Он даже табак толком купить не может.
     - Одну... вот эту... сигару мне за двадцать пять центов.
     - Ба! - прогудел м-р Татли. - Да вы никак разбогатели, мистер Хэллуэй!
     Чарльз Хэллуэй медленно вытаскивал сигару из целлофанового пакетика. Он
просто  тянул  время,  ожидая  какого-нибудь  движения  во вселенной, знака,
объяснившего бы ему,  что происходит... Почему он пошел этой дорогой?  Зачем
ему сигара  за  25  центов? Кажется, кто-то окликнул его по  имени. Он резко
повернулся и обежал глазами толпу, яркие пятна клоунов с афишами . никого не
увидел и  повернулся снова  прикурить  от вечного  синего газового  пламени,
выглядывающего из янтарной трубки в стене табачной лавки.
     Затянулся,  выпустил струйку дыма, бросил  сигарный  кончик  и взглядом
проводил  его  до металлической решетки. Стоп!  Он словно  ударился о глаза,
блеснувшие  из-под  земли.  Чьи  это тени  там? Джим! Вилли!  Чарльз Хэллуэй
пошатнулся и попытался ухватиться за сигарный дым. Боже! Что они там делают,
в колодце под улицей? Он  чуть было не наклонился, но вовремя остановил себя
и, как можно незаметнее, бросил уголком губ:
     - Вилли? Джим? Черт побери, что происходит?
     В этот момент за сто футов отсюда  Человек-в-Картинках резко повернулся
и вышел из забегаловки Неда.
     - А ну, выбирайтесь! - распорядился Чарльз Хэллуэй.
     Человек-в-Картинках,  сам  толпа  посреди толпы,  постоял  мгновение  и
направился к табачной лавке.
     - Пап! Мы не можем. Ради Бога, не смотри на нас!
     Человек-в-Картинках был футах в восьмидесяти.
     - Мальчики, - растерянно произнес Чарльз Хэллуэй, полиция...
     - Мистер Хэллуэй,  - прервал  его Джим, -  не глядите, а то  нам конец.
Человек-в-Картинках...
     - Кто?!
     - Ну, мужчина такой, в татуировке весь.
     Перед глазами Хэллуэя возникли зрячие пальцы на стойке.
     - Пап, ты лучше смотри вон на часы, а мы пока расскажем тебе...
     М-р  Хэллуэй  как мог небрежней выпрямился... и  в этот миг  из-за угла
появился Человек-в-Картинках Он тут  же остановился, изучая Чарльза Хэллуэя,
разглядывавшего уличные часы со странным усердием.
     - Сэр, - звучно произнес Человек-в-Картинках  - Одиннадцать пятнадцать,
- бормотал Чарльз  Хэллуэй, не выпуская сигары  изо рта  и рассматривая свои
наручные часы.
     - Так и есть, отстают на минуту.
     - Сэр, - повторил Человек-в-Картинках.
     Джим ухватился за Вилли, Вилли вцепился в Джима, когда на решетке рядом
с истертыми подошвами отца Вилли появились крепкие чужие каблуки.
     -  Сэр, - снова повторил  человек  по  имени Дарк, цепко всматриваясь в
черты  лица  Чарльза  Хэллуэя,  сравнивая  их с другими  - "Объединенное шоу
Кугера  и Дарка"  избрало  двух  местных  школьников - двух, сэр!  -  нашими
почетными гостями.
     - А при чем  здесь... - начал Чарльз Хэллуэй, изо  всех сил стараясь не
глядеть под ноги.
     - Эти  двое, - подкованные каблуки лязгнули о решетку, эти двое  смогут
прокатиться  на  всех аттракционах, побывать на  всех представлениях, пожмут
руки всем нашим артистам и вернутся домой с кучей волшебных подарков...
     - Кто же эти счастливцы? - прервал его м-р Хэллуэй.
     - Мы  выбрали их по фотографиям, сделанным вчера у  входа  на Карнавал.
Помогите нам определить их, сэр, и вы разделите с ними удачу. Вот они!
     "Он увидел нас! - панически подумал Вилли. - О Боже!"
     Человек-в-Картинках выставил вперед руки ладонями наружу.
     Отец  Вилли  пошатнулся.  С  правой  ладони на  него  смотрел мастерски
вытатуированный  ярко-синей  краской портрет  собственного  сына.  На  левой
ладони, как живое, улыбалось лицо Джима.
     -  Вы  знаете их?  - От  внимательного взгляда Человека-в-Картинках  не
укрылась растерянность м-ра Хзллуэя.
     И  немудрено.  У  старика  перехватило  горло,  и  глаза  разъехались в
стороны, словно его огрели дубиной по голове.
     - Их имена?
     "Молчи, папа!" - мысленно закричал Вилли.
     - Я, собственно, не... - начал отец Вилли.
     - Вы знаете их.
     Протянутые  вперед, требующие  имен  руки  Человека-в-Картинках  слегка
подрагивали, и  вместе с  ними вздрагивали и  страдальчески  морщились  лицо
Вилли  на правой  ладони, лицо Джима на  левой ладони, лицо Вилли  в яме под
улицей, лицо Джима внизу под решеткой.
     - Сэр, вы же не хотите, чтобы мы не нашли наших героев?
     - Нет, но...
     - "Но"?  - удивился м-р Дарк и подался вперед. Его собственные глаза  и
глаза всех  тварей,  бродивших  по  прериям его  тела, вцепились  в пожилого
человека, стиснули со всех сторон, завораживали  тысячами взглядов. М-р Дарк
придвинул ладони еще ближе - Вы сказали "но"?
     М-р Хэллуэй покрепче прикусил сигару.
     - Пожалуй, я припоминаю...
     - Что?
     - Один из них похож...
     - На кого?
     "Папа,  неужели  ты  не видишь,  как он заинтересовался?" думал Вилли -
Мистер,  - удивился Чарльз Хэллуэй, - да чего  вы так  разнервничались из-за
каких-то мальчишек?
     - Я? Разнервничался? - Улыбка м-ра Дарка исчезла.
     Похоже, он слегка опешил. - Сэр, я забочусь о своем деле, а для вас это
всего лишь нервы?
     Отец  Вилли  смотрел,  как перекатываются  бугры  мускулов  под  легким
костюмом его собеседника. Наверняка все кобры и африканские гадюки, которыми
расписан этот молодец, шипят и скручиваются в клубки от злости.
     - Один из этих  сорванцов, - подчеркнуто медленно протянул м-р Хэллуэй,
- напоминает мне Милтона Блумквиста.
     М-р Дарк стремительно сжал пальцы. Голову Джима сдавила тупая боль.
     - А второй, - почти ласково продолжал отец Вилли, второй похож на Звери
Джонсона.
     "Ну, папа, - внутренне возликовал Вилли, - ты - гигант!"
     И тут же  чуть не застонал от неожиданно обрушившейся боли Это м-р Дарк
сжал вторую ладонь.
     - По-моему,  они оба, - невозмутимо закончил м-р  Хэллуэй,  - уехали на
прошлой неделе в Милуоки.
     - Вы лжете, - холодно произнес м-р Дарк.
     Отец Вилли искренне возмутился:
     - Что б я, да испортил победителям веселье?!
     -  Мы  знаем имена мальчиков, - с  расстановкой произнес м-р Дарк, - мы
узнали их десять минут назад. Просто хотели удостовериться еще раз.
     - И кто же они, по-вашему? - недоверчиво спросил отец Вилли.
     - Джим, - уронил м-р Дарк. - Вилли.
     Джим скорчился в темноте, Вилли втянул голову в плечи.
     Отцовское  лицо оставалось глубоким  омутом,  в  котором  без  всплеска
утонули два имени.
     - Джим, значит? Вилли? Да их тут туча, Джимов и Вилли, в  таком городе,
как наш, уж наверняка пара сотен наберется.
     "Кто  же нас  выдал?  - лихорадочно  думал  Вилли - Кто рассказал? Мисс
Фолей? Но  ведь ее нет,  она  ушла, и дом со льдистой занавеской  пуст. А та
девочка,  рыдавшая под  деревом и так  похожая  на  мисс Фолей? - спросил он
себя.  Ее ведь  тоже нет.  Может  быть, парад  подобрал  ее? Она  так  долго
плакала, она так боялась... А если они пообещали,  что музыка, кони,  трубы,
весь  этот шальной карнавальный мир помогут ей, сделают  взрослой, вырастят,
покрутив вперед,  поднимут, утешат,  прекратят этот ужас и  вернут  все, как
было? Да за это она скажет им  все на  свете Что  наобещал,  что  наврал  ей
Карнавал, когда они нашли ее под деревом?"
     - Имена как имена, - гнул свою линию м-р Хэллуэй. - А с фамилиями как?
     М-р  Дарк не знал фамилий Его космос, населенный чудовищами, вибрировал
и исходил потом, обволакивался дурным  запахом подмышек, шипел  и ругался на
мускулистых крепких ногах.
     - Сдается  мне,  теперь вы  лжете, удовлетворенно, с  незнакомой дотоле
радостью выдохнул м-р Хэллуэй  - Как  это вы не знаете  фамилий? И с чего бы
это вам, карнавальному чужаку, лгать мне посреди  улицы  в моем собственном,
хоть и не Бог весть каком, городе?
     Человек-в-Картинках сжал кулаки. Отец Вилли, слегка побледнев, смотрел,
как шевелятся суставы, загоняя ногти в  изображения  двух  мальчишеских лиц,
упрятанных в эту прочную, очень прочную тюрьму из сильной, живой плоти.
     Внизу две тени молча метались почти в агонии.
     Человек-в-Картинках смахнул с лица напряженное выражение.
     Теперь  он  выглядел  совершенно   безмятежным.  Только   яркая   капля
выкатилась из правого кулака, и такая же  капнула из левого. Обе пропали меж
прутьев старой решетки на тротуаре.
     Вилли  перевел дух. Что-то сползло у него  по щеке. Он провел ладонью -
на  ней остался  красный след. Вилли  посмотрел на Джима. Похоже,  его  тоже
отпустило, он лежал расслабившись и смотрел вверх.
     Отец    Вилли   заметил   кровь,   сочившуюся   из    сжатых    кулаков
Человека-в-Картинках, но не подал виду, а глядя ему прямо в лицо, выговорил:
     - Извините, приятель, больше ничем помочь не могу.
     М-р  Дарк повернулся  на  каблуках. Стальные набойки высекли  искры  из
прутьев решетки.
     Из-за  угла, размахивая в  воздухе руками и яркими  цыганскими  юбками,
появилась  Предсказательница  Удачи, она  же  -  Пыльная Ведьма.  Сегодня ее
незрячие глаза скрывали темно-синие стекла очков.
     "Надо же, уцелела! - подумал Вилли. - Его  ведь уволокло тогда,  должно
было об землю зашибить, а вот не зашибло.
     Теперь она взбесилась и не отстанет от меня!"
     Его  отец тоже увидел Ведьму и почувствовал, как  кровь  у него в жилах
загустела и потекла медленнее.
     Толпа  приветливо  расступалась  и  добродушно обсуждала яркие лохмотья
этого  удивительного  существа.  Многие  с  улыбками   прислушивались  к  ее
прибауткам, чтобы запомнить и потом пересказать в компании. Ведьма двигалась
уверенно, ощупывая город вокруг чуткими пальцами. При этом она непрерывно не
то пела, не то бормотала.
     - Погадаю, услужу, все как  есть наворожу. И про жен, и про мужей,  про
девиц и про парней. Про  удачу и про жизнь, все мне ведомо, кажись.  Приходи
на  представленье, погадаю  в воскресенье. Девице скажу, на кого он похож. А
тебе  расскажу про всю ее ложь. Узнаешь его намерений  цвет, увидишь ее души
букет. Далеко не уходи, в шатер заходи, меня там найди.
     Дети  сразу  пугались ее, а их родители  - с  развитым  чувством юмора,
конечно,  - их  родители  веселились, глядя на забавную старуху  и слушая ее
бормотанье. Тем  временем древняя ворожея,  с  ног до головы покрытая  пылью
множества  живших на  земле  племен, все  сплетала и  разбирала  меж пальцев
микроскопическую  паутину, пылинки, мушиные  крылышки, микробов  и бактерий,
слюдяные чешуйки, корпускулы солнечного света, преломленные уже явленными, а
еще больше неявленными человеческими страстями.
     Ребята изо всех сил вжались в стенки своего убежища.
     Дребезжащий голос явственно доносился сверху.
     - Слепа-то я  -  слепа.  Но уж что вижу,  то вижу. А вижу я  человека в
соломенной шляпе - это осенью-то! И еще вижу - и к чему бы это? - вот мистер
Дарк стоит - привет, мистер Дарк! - а с ним старик...
     "Не такой уж он и старый!" - крикнул про себя Вилли.
     Тень Ведьмы серым  лягушачьим пятном  накрыла яму.  Теперь  Вилли видны
были все трое.
     М-ра  Хэллуэя  сотрясала  внутренняя дрожь.  У  него  возникло ощущение
длинных острых ножей, по очереди вонзающихся в живот.
     -  О, это  не  простой  старик, -  вновь  забормотала  Ведьма  и  вдруг
замолчала. - А еще...  - Шерсть у  нее на  носу  ощетинилась.  Она по-птичьи
завертела головой, пробуя воздух, быстро пережевывая его серыми губами.
     Человек-в-Картинках поторопил ее:
     - Ну!
     - Подожди!  -  выдохнула цыганка и  ногтями принялась скоблить незримый
забор перед собой.
     Вилли  почувствовал, что еще  секунда -  и он не  выдержит: заскулит  и
затявкает от ужаса, как маленький щенок.
     Пальцы  Ведьмы медленно  поползли вниз.  Они чутко  прощупывали  каждую
полоску спектра, взвешивали  каждый лучик света.  Вот-вот указательный палец
вонзится в решетку на тротуаре, означая роковое "там!"
     "Папа! - взмолился Вилли. - Ну сделай что-нибудь!"
     Человек-в-Картинках  терпеливо ждал. Как только  на сцене появилась его
лучшая ищейка,  он успокоился и теперь  посматривал на нее с гордостью, чуть
ли не с любовью.
     - Вот... - Пальцы Ведьмы отчаянно вибрировали.
     - Вот! - громко провозгласил м-р Хэллуэй.
     Ведьма подскочила от неожиданности.
     -  Вот  поистине замечательная  сигара! - голосил отец Вилли,  картинно
обернувшись к дверям лавки.
     - Потише, любезный, - с досадой произнес Человек-в-Картинках.
     Мальчишки внизу подняли головы.
     -  Вот...  -  тянула  свое  Ведьма,  пытаясь не упустить едва пойманное
ощущение.
     - Только жаль - погасла! - вещал на всю улицу Чарльз Хэллуэй.  - Ну  да
ничего, дело поправимое. Сейчас прикурим.
     - Он снова сунул кончик сигары в синее пламя.
     - Вы не могли бы помолчать немного? - обратился к нему м-р Дарк.
     - Сами-то курите? - участливо поинтересовался м-р Хэллуэй.
     Ведьма, вконец расстроенная его  неожиданным словоизвержением, опустила
руку, ушибленную громкими словами, и стерла с нее пот; так протирают антенну
радиоприемника, чтобы избавиться  от лишних помех. Затем она снова простерла
руку вперед, трепетными ноздрями чутко пробуя эфемерные токи воздуха.
     - Превосходно! - Из  сигары м-ра  Хэллуэя изверглось целое облако дыма.
Дивные густые клубы окутали гадалку. Она закашлялась.
     -  Дурачина!  -  гаркнул,  не  сдержавшись, Человек-в-Картинках.  Но не
понять было, мужчину или женщину он имеет в виду.
     - Отличная сигара! - продолжал восхищаться м-р Хэллуэй.
     - Пожалуй, угощу-ка  я и  вас тоже! - С  этими словами он  сотворил еще
одну синюю тучу, почти совсем скрывшую Пыльную Ведьму.
     Она громко и обиженно чихнула раз, другой, забормотала сердито себе под
нос и заковыляла прочь.
     Человек-в-Картинках схватил было  отца за руку,  но  понял,  что  зашел
слишком далеко,  признал  свое  нелепое  поражение  и  отправился  вслед  за
цыганкой. В спину ему прозвучал доброжелательный голос отца Вилли:
     - Всего вам доброго, сэр!
     "Вот это лишнее, папа", - подумал Вилли.
     Человек-в-Картинках вернулся.
     - Ваше имя, сэр? - напрямик спросил он.
     "Не говори, не надо!" - напрягся  Вилли. Его отец поколебался  немного,
вынул сигару изо рта, стряхнул пепел и ответил.
     - Хэллуэй. Библиотечный работник, к вашим услугам.
     Заглядывайте, если придется, - добавил он, подмигнув.
     - Не сомневайтесь, Хэллуэй, обязательно загляну!
     Ведьма,  пританцовывая,  поджидала  м-ра  Дарка  на углу.  М-р  Хэллуэй
послюнявил  палец,  определил  направление  ветра  и  послал  в  ее  сторону
очередное грозовое облако. Ведьма затопотала на месте, повернулась и исчезла
за углом.
     Человек-в-Картинках сурово взглянул на старика,  повернулся и  удалился
широкими шагами, сжимая в кулаках ребячьи лица.
     Из-под решетки не доносилось ни  звука.  "Как бы они там  не померли от
страха", - с беспокойством подумал Чарльз Хэллуэй. А Вилли внизу, с  мокрыми
от  слез глазами, думал совсем другое: "Господи! Как же я раньше не замечал?
Он же у меня высокий, выше Дарка ростом!"
     Чарльз Хэллуэй все еще старался не смотреть на решетку.
     От дверей табачной лавки уводили за угол редкие алые кляксы.
     Они накапали из стиснутых кулаков м-ра  Дарка.  Отец Вилли с удивлением
оглядел и себя тоже  и не  мог не заметить то новое  -  наполовину отчаяние,
наполовину  спокойная ясность,  - что появилось  в нем за последние четверть
часа, появилось и совершило невозможное. Вряд ли он смог бы ответить, почему
назвал  м-ру  Дарку свое имя, но чувствовал,  что  поступил так,  как  надо.
Теперь он обращался к циферблату уличных часов с длинной речью:
     -  Что-то  происходит,  братцы.   Что-то  надвигается.  Хорошо  бы  вам
куда-нибудь деться до конца дня. Нам нужно выиграть время. Тут важно решить,
с  чего  начать. Вроде бы ни  один  писаный закон  пока  не  нарушен,  но  я
чувствую,  уже  с месяц, как  чувствую: бедой запахло. У меня  внутри что-то
подрагивает все время. Прячьтесь, ребята, прячьтесь.  Я скажу вашим матерям,
что у вас появилась работа на Карнавале, до  темноты можете не появляться. А
вечером, часам  к семи, приходите ко мне  в  библиотеку.  Я знаю, кажется, с
чего  начать. Надо  просмотреть отчеты  полиции  по карнавалам за предыдущие
годы, полистать подшивки газет, покопаться в некоторых старинных книгах. Все
может пригодиться.  Глядишь,  с  Божьей  помощью  к  вечеру  у нас  появится
какой-нибудь план.  До тех  пор  не тревожьтесь ни  о  чем. Господь с  вами,
мальчики!
     Вилли  посмотрел.  Тщедушная  фигурка  отца, ставшего  вдруг  высоким и
сильным, неторопливо удалялась. Еще раньше его чудесная сигара выпала у него
из пальцев - а он даже не заметил, - скользнула сквозь решетку, на мгновение
осветив подземелье  градом искр,  и теперь лежала на  дне ямы,  гипнотизируя
Джима и Вилли единственным багровым глазом.
     Ребята ослепили ее и выбросили вон.
     Глава 36
     На юг по Главной улице пробирался через толпу Карлик.
     Внезапно  он остановился.  Пленка была  проявлена,  и  сознание наконец
получило возможность просмотреть отснятые кадры.
     Карлик  замычал,  развернулся  и  через лес  ног заковылял  разыскивать
Хозяина. Он скоро нашел  его  и заставил  пригнуться низко-низко.  М-р  Дарк
внимательно выслушал  сообщение и бросился  бежать,  даже не  оглянувшись на
оставшегося позади удачливого старателя.
     Возле индейца чероки  Человек-в-Картинках пал на колени и, вцепившись в
прутья  стальной  решетки, попытался разглядеть  дно ямы. Там открылось  ему
скопище  старых  газет,  фантики  от  леденцов,  окурки  и  розовая  полоска
жевательной резинки,  совершенно целая.  М-р Дарк испустил короткий яростный
вопль.
     - Что-нибудь потеряли, сэр? - поинтересовался из-за стойки м-р Татли.
     Человек-в-Картинках, все еще не отпуская решетку, утвердительно кивнул.
     - Не беда, -  успокоил  его  м-р  Татли.  -  Раз в месяц  я обязательно
провожу инспекцию. Сколько у вас там: четвертак? полдоллара?
     Банг!
     Человек-в-Картинках  вздрогнул  и посмотрел  наверх. В  окошечке кассы,
высоко в небесах, выскочил маленький огненно-красный флажок: "НЕ ПРОДАЕТСЯ".
     Глава 37
     Городские часы пробили семь. Эхо курантов пошло гулять по  темным залам
библиотеки. Хрупкий осенний лист прошуршал по оконному стеклу или это просто
перевернулась страница книги?
     В одном из закоулков,  склонившись в травяном свете лампы, сидел Чарльз
Хэллуэй. Руки  его, чуть подрагивая,  перебирали страницы, ставили  на место
одни книги, снимали другие.
     Изредка  он подходил к окну и, вглядываясь в осенние  сумерки, наблюдал
за улицей, потом  опять возвращался  к  столу,  перелистывал страницы, делал
выписки,  закладки, бормоча  себе под нос. От  слабых звуков  его голоса под
потолком библиотеки порхали смутные отголоски.
     - Так... теперь посмотрим здесь...
     - ... здесь! - подтверждали темные переходы.
     - О, вот это нам пригодится...
     - ... годится! - вздыхали темные залы.
     - И вот это тоже!
     - ... тоже, - шуршали пылинки в темноте.
     Пожалуй,  это  был самый длинный день  в  его  жизни. Он  бродил  среди
диковинных толп, выслеживал рассыпавшихся по городу карнавальных шпионов. Он
не стал портить матерям  Вилли и Джима спокойного воскресенья  и сказал лишь
самое  необходимое, и опять  бродил по  улицам,  держась подальше  от глухих
аллей,  сталкивался  тенями  с  Карликом,  кивал  встреченным  Крушителям  и
Пожирателям  Огня и  дважды с трудом  сдержал панику,  проходя  мимо решетки
возле табачной лавки.
     Он  чувствовал,  что  в  яме  никого  нет,  и  надеялся,  что   ребята,
благодарение  Богу,  нашли  надежное местечко.  Вместе  с  толпой горожан он
посетил Карнавал, но  не зашел ни в один балаган, не прокатился ни  на одном
аттракционе.  Уже  в сумерки, перед  заходом  солнца,  исследовал Зеркальный
Лабиринт  и понял  достаточно, чтобы  удержаться  на берегу  и  не кануть  в
холодные глубины.
     Промокший  под  вечерним  дождем, промерзший  до  костей, он  дал толпе
возможность  нести себя и, прежде  чем  ночь успела схватить его, причалил к
берегу библиотеки. Здесь он  достал самые нужные книги и разложил на столах,
как огромные литературные часы. Теперь они отсчитывали для него свое время.
     Он ходил от  стола к столу, поглядывая искоса на пожелтевшие  страницы,
словно на коллекцию диковинных бабочек, расправивших крылья над  деревянными
столешницами.
     Здесь лежала книга, раскрытая на портрете князя тьмы.
     Рядом  -  серия гравюр  "Искушение  св.  Антония",  слева  алхимические
рисунки  Джованни Батисты  Брачелли,  изображавшие  гомункулов,  рожденных в
ретортах. Место "без пяти полдень" занимал "Фауст", на двух пополудни лежала
"Оккультная иконография", на  шести утра, как  раз там, где сейчас трудились
его  пальцы,  расположилась "История  цирков, карнавалов,  театров  теней  и
марионеток", во множестве населенная  шутами, менестрелями, магами, клоунами
на ходулях и куклами на веревочках. Сверх того присутствовали "Справочник по
воздушному  царству  (Летающие   твари  за  всю  историю  Земли)",  "девять"
находилось "Во власти  демонов",  выше помещались "Египетские снадобья", еще
выше  -  "Мытарства  на воздусях",  придавленные "Зеркальными чарами",  а уж
совсем ближе к полуночи стояли под парами "Поезда и локомотивы", упиравшиеся
в "Мистерии сновидений", "Между  полуночью  и  рассветом", "Шабаши ведьм"  и
"Договоры с демонами". Все было на своих  местах, и весь циферблат заполнен.
Не  хватало  лишь  стрелок,  поэтому  Хэллуэй  не  мог сказать, который  час
отзвонили куранты его  собственной жизни или  жизни двоих  ребят, затерянных
где-то среди ни о чем не подозревающего города.
     Чем же он располагал в итоге?
     В три  часа  ночи  появился поезд.  На  лугу раскинул  сети  Зеркальный
Лабиринт, в город вошел воскресный парад, которым командовал рослый мужчина,
разрисованный вдоль и поперек.
     Дальше  было несколько капель крови,  двое перепуганных мальчишек в яме
и, наконец, он сам, сидящий в этой кладбищенской тишине над частями мудреной
головоломки.
     Ребята  говорили  правду.   Это   доказывало   явное  ощущение  страха,
сгустившееся  в воздухе во время их странной беседы сквозь решетку. А уж он,
Хэллуэй, в  своей  жизни повидал достаточно страшного,  чтобы распознать его
сразу   при   встрече.  Почему  в  молчании  разрисованного  незнакомца  ему
послышались  все ругательства и проклятья,  сколько  их есть на  свете?  Что
почудилось  Хэллуэю  в  фигуре дряхлого старика,  мелькнувшей сквозь щель  в
пологе  шатра  под  вывеской  "М-р  Электрико"? Почему на  его  теле плясали
зеленые электрические ящерки? Как сложить  все это вместе, как  совместить с
тем, что  говорят  книги?  Он взял в  руки  "Физиогномику.  Тайны характера,
определяемые  по  лицу", полистал. Автор уверял  его,  что Джим  и  Вилли  -
просто-таки  воплощение  ангельской  чистоты,  идеал  Мужчины,  Женщины  или
Невинного Младенца,  гармония Цвета, Пропорций и  Расположения  Звезд. И вот
они  глядят из-под  решетки  на  весь  этот шагающий и грохочущий  ужас... А
там... Чарльз Хэллуэй перевернул несколько страниц. Так, значит,  Расписному
Чуду присущи  Раздражительность,  Жестокость,  Алчность -  об  этом  говорят
лобные шишки, а также Похоть и Ложь - это уже следует из  линии губ,  и в не
меньшей  степени -  Хитрость,  Наглость,  Суета и  Предательство,  о  чем  с
неопровержимостью должны свидетельствовать зубы м-ра Дарка.
     Нет. Книга  захлопнулась.  Если  судить по  лицам, балаганные уроды  не
намного хуже  тех,  кто на  его  долгой  памяти  открывал  и закрывал  двери
библиотеки.  Но  в одном он уверен совершенно. В этом убедили его две строки
Шекспира.
     Их надо было поместить в  центре  книжного  циферблата, ибо именно  они
наиболее точно выражали суть его мрачного предчувствия.

     Колет пальцы. Так всегда
     Надвигается беда
     "Макбет", акт четвертый, сцена первая.

     Так смутно - и так огромно.
     С этим предчувствием не  хотелось жить. Но  Хэллуэй был твердо убежден:
если  ему не удастся  изжить наступающий ужас сегодня ночью, он останется  с
ним на всю оставшуюся жизнь.
     И  он  все  поглядывал  в  окно, все поджидал: Джим,  Вилли, вы  идете?
Придете вы сюда?
     Ожидание выбелило его плоть до цвета костей.
     Глава 38
     Здание библиотеки поднималось из сугробов времени, нападавших от лавины
книг  всех  веков  и  народов -  ее  с  трудом  сдерживал  порядок  полок  и
разделителей.
     Семь пятнадцать... семь тридцать... семь сорок пять воскресного вечера.
     Город был  занят Карнавалом.  Мимо  Джима и Вилли, затаившихся в кустах
под стеной библиотеки, то и дело шли люди, заставляя ребят зарываться носами
в палые листья.
     - Полундра!
     Оба  снова  вжались в землю.  Кто-то  пересекал  улицу: может, какой-то
парнишка,  а  может, Карлик, может, подросток с сознанием Карлика, а  может,
просто сдуло несколько листьев с дерева и бросило по подмерзшему после дождя
тротуару.
     Ладно.  Было  и  ушло. Джим  сел,  а Вилли все еще лежал, прижавшись  к
доброй, безопасной земле.
     - Ты чего? Идти ведь надо.
     - Библиотека,  -  словно  нехотя, отозвался Вилли.  - Я даже ее  теперь
боюсь. "Этим книжкам, поселившимся здесь, - думал он, - сотни лет от роду. У
них  шелушится кожа от старости, они расселись на полках,  как стая  грифов,
крыло к крылу.
     Только ступи в темные переходы - сразу миллион  золотых корешков так  и
вылупятся на тебя. Библиотека старая, и Карнавал старый, и отец старый..."
     -  Я знаю,  - вслух произнес он, - отец там. Но отец ли он? А что, если
они уже  побывали  здесь, изменили его, переделали,  наобещали с три короба,
чего  и дать не могут, а он-то думает  -  у  них есть, и мы войдем сейчас, а
потом, лет через пятьдесят, кто-нибудь возьмет книжку, откроет, а  оттуда на
пол вывалимся, как сухие бабочкины крылья, мы  с тобой, а?  Как  сожмут нас,
как засунут между страницами, никто и не узнает, куда мы подевались...
     Для Джима это  было уже  чересчур. Надо было немедленно действовать - и
вот он уже колотит в библиотечную дверь.
     Еще миг - и Вилли присоединился к нему. Куда угодно, лишь бы убежать от
уличной ночи, хоть в такую же ночь, но в тепло, под крышу, за дверь. Если уж
выбирать, пусть лучше пахнет книгами... сил больше нет  вдыхать запах мокрых
прелых  листьев...  Вот  уже  отворилась  дверь, и на  пороге  отец со своей
призрачного цвета шевелюрой. Они на цыпочках прошли пустынными коридорами, и
Вилли  вдруг  испытал  безумное  желание  свистнуть,  как  бывало иногда  на
кладбище после захода солнца. Отец расспрашивал, почему они припозднились, а
ребята старательно припоминали все места, где прятались днем. Они побывали в
старых  гаражах,  отсиживались  в  амбарах,  пробовали  скрываться  даже  на
деревьях, но в конце концов  все  это им надоело.  Они вылезли  из  какой-то
очередной норы и заявились прямо к шерифу. Полчаса,  проведенные в  участке,
были прекрасны  своей  полной безопасностью, а  потом Вилли пришла в  голову
мысль побродить по церквям, что они и  сделали, облазив все церкви в городе,
от  подвалов до колоколен. Неизвестно, насколько  безопасны  были церкви  на
самом деле, но  некое чувство защищенности там возникало.  А потом надоело и
это. Скука и предвечерняя тоска чуть было не погнали их на Карнавал, но тут,
весьма кстати, солнце село, и настала пора двигаться к библиотеке.
     Весь  день она  представлялась им  дружественным фортом,  крепостью  на
захваченных врагом  землях,  и только в  самом конце  они испугались:  а  не
сдалась ли и эта цитадель арабам?
     - И вот мы здесь, - сипло прошептал Джим и замолчал.  - А что это я все
шепчу? -  подумал  он вслух. - Привык за  этот  день. Вот  чертовщина!  - Он
рассмеялся и тут же испуганно оборвал себя. Из глубины библиотеки словно  бы
прошелестели  легкие  шаги.  Но  это  всего  лишь  вернулись  отголоски  его
собственного смеха, отраженные стеллажами, и кошкой прокрались по переходам.
     Кончилось тем, что все вновь перешли на шепот.
     Лесные чащи, мрачные пещеры,  темные церкви,  полуосвещенные библиотеки
одинаково  приглушают голоса,  гасят пыл, вынуждают  говорить  вполголоса из
страха  перед призрачными  отголосками,  продолжающими  жить и  после вашего
ухода.
     Теперь они  были уже в той комнате,  где  Чарльз Хэллуэй разложил  свои
фолианты.  Здесь все  переглянулись, каждый поразился бледности другого,  но
говорить об этом не стали.
     - А теперь давайте-ка все с  самого начала, -  потребовал  отец  Вилли,
придвигая ребятам кресла.
     Он  внимательно   выслушал   рассказ   о   торговце   громоотводами,  о
приближавшейся, по его словам, грозе, о  ночном  поезде, о том, как  странно
разворачивался на лугу Карнавал; потом  в полуденном свете открылся проселок
и по  нему на луг  брели  сотни  христиан  - только львов не хватало,  чтобы
закусить   ими;  вместо  львов  был   лабиринт,  где  само   Время  блуждало
взад-вперед;  дальше  - неисправная  карусель, перерыв на  ужин, м-р  Кугер,
племянник с грешными глазами, потому что на самом  деле он был мужчина и жил
так долго, что и рад бы умереть, да не знает как...
     Ребята  остановились перевести дух, а потом опять  - мисс Фолей,  снова
Карнавал,  дикий разбег карусели,  мумия м-ра Кугера,  мертвей мертвого,  но
вскоре ожившая под  электрическими  разрядами, - все это и была буря, только
без дождя и  грома, а потом -  парад, яма, накрытая решеткой, нудная  игра в
прятки, и рассказ закончился абордажем библиотечных дверей.
     Отец Вилли  долго сидел, слепо уставившись на что-то прямо перед собой,
потом его губы шевельнулись раз, другой, и он произнес:
     - Джим, Вилли, я вам верю.
     Ребята просто-таки осели в креслах.
     - Что, всему этому?
     - Всему этому.
     Вилли потер глаза.
     - Знаешь, - сообщил он Джиму, - я, кажется, разревусь сейчас.
     - Да погоди ты! - прикрикнул на него Джим. - Нашел время!
     - Верно. Времени у нас мало, - промолвил Чарльз Хэллуэй.
     Он  встал,  набил  трубку  и  в поисках  спичек  опустошил  карманы,  в
результате чего на  столе  перед  ним  оказались:  старая  губная  гармошка,
перочинный  нож,  сломанная  зажигалка,  записная  книжка  -  он  давно  уже
предназначил ее для записи  мудрых мыслей, но все руки не доходили. Перебрав
весь этот жалкий мусор, он покачал головой  и наконец обнаружил измочаленный
спичечный коробок, зажег трубку и принялся расхаживать по комнате.
     -  Вот  мы  толкуем  тут о  совершенно  особенном  Карнавале: откуда он
взялся,  да почему, да  зачем он  здесь? Вроде бы никто и никогда  такого не
видел, а уж в нашем городишке тем  более. Однако не угодно ли вам посмотреть
вот  сюда.  Он постучал пальцем  по  сильно  пожелтевшей  газетной рекламе с
числом в правом верхнем углу: 12 октября 1888 года.
     Реклама   гласила:  "Дж.  К.   Кугер   и  Г.   М.   Дарк  представляют:
театр-пандемониум,       сопутствующие       выступления,      международный
противоестественный музей!"
     - "Дж. К. Г.  М.",  -  вспомнил Джим,  -  на  вчерашних афишах  эти  же
инициалы. Но ведь не могут они быть теми же самыми?
     - Не  могут? Как сказать... - Отец Вилли потер виски. Я,  когда вот это
увидел, тоже весь мурашками пошел.
     Он положил на стол еще одну старую газету.
     - Вот. 1860 год. И еще есть 1846-й. Та  же реклама, те же фамилии. Дарк
и  Кугер,  Кугер  и  Дарк,  они  появляются   и  исчезают  примерно   каждые
тридцать-сорок лет. Люди успевают  все  забыть.  Где их носило все эти годы?
Похоже, они путешествовали. Только довольно странно: они появляются всегда в
октябре:  октябрь  1846-го, октябрь  1860-го,  1888-го, 1910-го  и, наконец,
нынешний октябрь... - Голос Хэллуэя зазвучал глуше. - Бойтесь людей осени...
     - Чего?
     - Один старый  религиозный трактат. Пастор  Ньюгейт,  кажется. Я  его в
детстве  читал. Как же там  дальше? - Он попытался вспомнить. Облизал  губы.
Наморщил лоб.
     Вспомнил. - "Для некоторых  людей осень приходит рано и остается на всю
жизнь.  Для  них  сентябрь  сменяется  октябрем, следом приходит ноябрь,  но
потом,  вместо  Рождества  Христова,  вместо  Вифлеемской Звезды и  радости,
вместо декабря,  вдруг  возвращается все тот  же  сентябрь,  за ним приходит
старый октябрь, и снова падают  листья; так оно и идет сквозь века: ни зимы,
ни  весны, ни  летнего возрождения. Для подобных людей падение  естественно,
они не знают другой поры. Откуда приходят они? Из праха. Куда держат путь? К
могиле.
     Кровь ли течет у них в жилах? Нет, то - ночной ветер.
     Стучит ли мысль в их головах? Нет,  то - червь. Кто глаголет их устами?
Жаба. Кто смотрит их глазами? Змея.
     Кто  слушает их ушами?  Черная бездна. Они взбаламучивают осенней бурей
человеческие души, они грызут устои причины, они толкают грешников к могиле.
Они неистовствуют и  во взрывах  ярости суетливы, они крадутся, выслеживают,
заманивают,  от них луна угрюмеет ликом  и замутняются чистые  текучие воды.
Таковы люди осени. Остерегайся их на своем пути". Чарльз Хэллуэй замолчал, и
оба мальчика разом выдохнули.
     - Люди осени, - повторил Джим. - Это они! Точно!
     - А  мы тогда кто? -  сглотнул  от  волнения  Вилли. - Мы, значит, люди
лета?
     - Ну, я бы так прямо не сказал, -  покачал головой Хэллуэй. - Сейчас-то
вы, конечно, ближе к лету, чем я.
     Может быть, когда-то и я таким был, но только очень давно.
     Большинство  у  нас  серединка на  половинку.  Августовским полднем  мы
защищаемся от ноябрьских  заморозков,  мы  живем  благодаря  запасам  тепла,
скопленным Четвертого Июля, но бывает, и мы становимся Людьми Осени.
     - Ну не ты же, папа!
     - Не вы же, мистер Хэллуэй!
     Он быстро  повернулся  к  ним и успел  заметить, как  они  бледны,  как
напряжены их позы с неподвижно лежащими на коленях руками.
     - Слова, слова... Не надо меня убеждать, я  говорю то, что есть. Как ты
думаешь,  Вилли, знаешь ли ты своего отца на самом деле?  И достаточно ли  я
знаю тебя, если случится нам вместе выйти против тех?
     - Я не понял, - протянул Джим. - Так вы - кто?
     - Черт побери! Да знаем мы, кто он! - взорвался Вилли.
     -  Ой  ли?  -  скептически произнес седой  мужчина.  - Давай посмотрим.
Чарльз  Вильям Хэллуэй.  Ничего  особенного,  кроме того,  что мне пятьдесят
четыре,  а  это  всегда  не совсем  обычно,  особенно  для тех,  к  кому эти
пятьдесят четыре относятся.  Родился в  местечке под  названием Сладкий Ключ
Жил в Чикаго. Выжил  в Нью-Йорке. Маялся в Детройте, сменил кучу мест, здесь
появился довольно поздно, а до этого переходил из библиотеки в библиотеку по
всей стране,  потому что  любил одиночество,  любил сравнивать с книгами то,
что встречал на  дорогах. Как-то раз, посреди  всей этой беготни, твоя мать,
Вилли, остановила меня одним взглядом, и вот с тех пор я  здесь. По-прежнему
любимое время  для  меня  -  ночь  в библиотечном зале. Навсегда ли я бросил
якорь?  Может, да,  а может, и нет. Зачем  я  оказался здесь? Похоже, затем,
чтобы помочь вам.
     Он помедлил и долго смотрел на симпатичные, открытые мальчишеские лица.
     - Да, - произнес он наконец. - Слишком долго в игре. Я помогу вам.
     Глава 39
     Ночной холодный ветер  яростно тряс  бельмастые окна библиотеки. Вилли,
давно уже молчавший, вдруг сказал:
     - Пап... ты всегда помогаешь...
     - Спасибо,  сынок,  только  это  неправда. -  Чарльз Хэллуэй  тщательно
изучал свою совершенно  пустую ладонь. - Дурак я, - признался он неожиданно,
- всегда норовил заглянуть поверх твоей головы - что там у тебя впереди. Нет
бы на тебя посмотреть, на то, что сейчас есть. Но этак и каждый ведь дурак -
вот мне уже и легче.  Как оно бывает: ты вкалываешь всю жизнь, карабкаешься,
прыгаешь за борт, сводишь концы с концами, прилепляешь пластырь, гладишь  по
щеке, целуешь в лобик,  смеешься, плачешь,  словом, весь при деле,  и так до
тех пор, пока  не оказываешься вдруг наихудшим  дураком на свете. Ну, тогда,
понятно,  орешь: "Помогите!", и очень здорово, если тебе ответит кто-нибудь.
Я  просто  вижу  эти   небольшие  городишки,  раскиданные  по  всей  стране,
захолустные заповедники для дураков. И вот однажды появляется Карнавал.
     Ему достаточно  тряхнуть  любое дерево, и  посыплется  просто дождь  из
болванов,  из таких,  знаешь, индивидуумов, которым кажется  (а  может, и на
самом  деле  так),   что  на  их  "помогите"   некому  ответить.  Вот  такие
дураки-индивидуалисты  и  составляют  урожай,  который  убирает Карнавал  по
осени.
     - Черт  возьми! - в сердцах произнес Вилли. - Но  тогда ведь бороться с
ними - безнадежное дело!
     - Не скажи. Мы-то - вот они, сидим и думаем,  какая разница между летом
и  осенью.  Это  уже  хорошо. Значит,  есть выход, значит,  вы не останетесь
дураками, значит, грех, зло, неправда, что  бы этими словами  ни называли, к
вам не пристанут. У этого Дарка с его дружками не все козыри на руках. После
нашего разговора я  это точно  знаю.  Да, я  его боюсь,  но ведь и  он  меня
побаивается. Тут мы квиты.
     Вопрос: как нам этим воспользоваться?
     - Как?
     -  Начнем  сначала. Возьмем  историю.  Если  бы люди  всегда стремились
только к плохому, их бы  просто не было. А ведь мы уже не плаваем  вместе со
всякими  барракудами,  и   не  бродим  стадами  по  прериям,  и  не  ищем  у
соседки-гориллы блох  под  мышкой. Мы ухитрились в свое  время отказаться от
клыков хищников и принялись  жевать травку. Всего за несколько  поколений мы
уравняли  философию  охоты  с философией земледелия. Тут нам пришло в голову
измерить свой  рост,  и  выяснилось,  что  мы  - повыше животных,  но пониже
ангелов.
     Потрясающая  идея! Чтобы она не пропала, мы записали  ее тысячу раз  на
бумаге,  а  вокруг понастроили домов наподобие того, в  котором мы  сидим. И
теперь  мы  водим хороводы  вокруг этих святилищ, пережевываем  нашу сладкую
идею и пытаемся сообразить,  с  чего  же  все началось,  когда же пришло это
решение  -  быть  непохожими  на всех  остальных?  Наверное,  как-то  ночью,
примерно сотню  тысяч  лет  назад, один из  тогдашних  косматых джентльменов
проснулся у костра, посмотрел на свою сильно волосатую леди с младенцем и...
заплакал.  Ему подумалось,  что  придет время, и эти теплые и близкие станут
холодными и далекими,  уйдут навсегда. Этой  ночью  он все  трогал  женщину,
проверяя,  не  умерла  ли  она  еще,  и  детей,  которые   ведь  тоже  умрут
когда-нибудь.   А  на  следующее  утро  он  обращался  с  ними  уже  чуточку
поласковее, ведь они того заслуживали. В их крови, да и в его  тоже, таилось
семя ночи, пройдет время, и оно сокрушит жизнь, разрушит тело и отправит его
в ничто. Тот джентльмен уже понимал, как и мы понимаем: век наш короток, а у
вечности нет конца. Как  только это знание поселяется  в тебе, следом тут же
приходят жалость и милосердие, и тогда мы стремимся оделить других любовью.
     Так кто же мы есть в итоге? Мы - знающие, только тяжесть знания велика,
и неизвестно, плакать надо от этого или смеяться. Кстати, звери не делают ни
того,  ни  другого. А  мы смеемся или плачем - смотря по сезону.  А Карнавал
наблюдает и приходит лишь тогда, когда мы созрели.
     Чарльз Хэллуэй замолчал. Мальчишки смотрели на него так пристально, что
ему стало неловко.
     - Мистер  Хэллуэй! - тихонько крикнул Джим.  - Это же грандиозно!  Ну а
дальше, дальше-то что?
     - Да, папа, - выговорил пораженный Вилли, -  я и не знал, что ты можешь
так говорить!
     - Э-э, послушал  бы ты меня как-нибудь вечерком,  попозже, - усмехнулся
отец, - сплошные разговоры. Да в любой из прожитых дней  я мог бы рассказать
тебе куда больше! Черт!
     А где же я был? Похоже, все готовился... готовился любить.
     Вилли как-то  вдруг  пригорюнился,  да  и Джима  насторожило  последнее
слово. Чарльз Хэллуэй заметил это и замолчал.
     "Как объяснить  им, -  думал  он, - чтобы поняли? Сказать, что любовь -
причина всего, цемент жизни?  Или попытаться  объяснить,  что  он чувствует,
оказавшись в этом диком мире,  волчком несущемся вкруг  огромного  косматого
солнца, падающего вместе с ним  через черное пространство в пространства еще
более обширные, то ли навстречу, то ли прочь  от Нечто. Может  быть, сказать
так: волей-неволей мы участвуем в гонке и  летим со скоростью миллион миль в
час.
     А вокруг -  ночь. Но у нас есть  против нее  средство. Начнем с малого.
Почему любишь мальчишку, запустившего в небеса  мартовского змея? Потому что
помнишь  подергивание  живой  бечевки в  собственных ладонях.  Почему любишь
девочку,  склонившуюся  над родником?  Потому что даже в вагоне экспресса не
забываешь  вкус холодной воды в забытый июльский полдень. Почему плачешь над
незнакомцем, умершим на дороге?
     Потому что он похож на друзей, которых не видел сорок лет.
     Почему смеешься, когда один клоун лупит другого пирогом?
     Потому что вспоминаешь вкус крема в детстве, вкус жизни.
     Почему любишь женщину, жену свою? Ее нос дышит воздухом мира, который я
знаю, и  я люблю  ее  нос. Ее уши  слышат музыку, которую я напеваю  полночи
напролет, конечно, я люблю ее уши.  Ее глаза радуются приходу весны в родном
краю, как  же не любить мне эти глаза? Ее плоть знает жару, холод, горе, и я
знаю огонь, снег и  боль. Мы с ней - один опыт жизни, мы срослись миллионами
ощущений. Отруби  одно, убавишь чувство жизни, два - уполовинишь саму жизнь.
Мы любим то, что знаем, мы любим  нас  самих. Любовь - вот общее начало, вот
причина, объединяющая рот, глаза, уши, сердца, души и плоть... Разве скажешь
им все это?"
     - Смотрите,  -  все-таки попробовал он, - вот два человека едут в одном
вагоне: солдат и фермер. Один все время толкует о войне, другой - о хлебе, и
каждый вгоняет соседа в сон. Но если один вдруг вспомнит о марафонском беге,
а  другой в своей жизни  пробежал хотя бы милю, они прекрасно проболтают всю
ночь  и расстанутся  друзьями. У  всех мужчин  есть  одна  общая тема  - это
женщины,  об этом  они могут толковать от восхода до заката,  и дальше...  О
черт!
     Чарльз  Хэллуэй  замолчал и,  кажется,  покраснел. Цель  вырисовывалась
впереди, но вот как до нее добраться? Он в сомнении пожевал губами.
     "Не останавливайся, папа, -  думал  Вилли. -  Пока  ты  говоришь, здесь
замечательно. Ты нас спасаешь, только продолжай..."
     Мужчина почувствовал взгляд мальчика и понял его.
     Повернувшись, он встретил такой же взгляд Джима, встал и медленно начал
обходить  стол.  Он  касался  то одной картинки,  то  другой,  трогал Звезду
Соломона, полумесяц, древний символ солнца...
     - Я не помню, говорил  я, что значит быть хорошим?  Бог мой, я не знаю.
Если при тебе на улице стреляют в чужака,  ты едва ли кинешься на помощь. Но
если за час до этого успел  поговорить с ним минут десять,  если узнал  хоть
чуть-чуть о  нем и о его семье,  то,  скорее  всего, ты попытаешься помешать
убийце. Потому что  знаешь  наверняка  это хорошо. А  узнать надо стараться.
Если не  хочешь знать,  отказываешься  знать - это  плохо.  Без  знания  нет
действия, без знания от твоих действий толку не будет. Думаете, я свихнулся?
Вы ведь  уверены,  что  всего и дел-то  -  пойти и перестрелять  их  всех  к
чертовой бабушке. Ты  ведь уже пробовал стрелять, Вилли.  Так не  пойдет. Мы
должны постараться узнать о них как можно больше, а главное разузнать  об их
хозяине. Мы  не сможем быть хорошими  и действовать правильно, пока не будем
знать, что в  этой  истории правильно. Поэтому  мы тут теряем время. Сегодня
воскресенье. Представление  закончится  не  поздно,  и народ  разойдется  по
домам.  А после этого... после этого нам  надо ждать осенних людей. У  нас в
распоряжении часа два, не больше.
     Джим  стоял у окна, словно  видел  через весь город  и черные шатры,  и
калиоп, играющий сам по себе,  только от  того, что мир, вращаясь, трется об
ночь.
     - Разве Карнавал - это плохо? - спросил он.
     - Ты еще спрашиваешь! - рассердился Вилли.
     - Стоп, стоп! - остановил его отец. - Вопрос хорош.
     Часть этого представления просто замечательная. Но есть старая  хорошая
пословица: за все рано или поздно приходится платить.  А здесь ты отдаешь им
кое-что задаром, а взамен пустые обещания.
     - Откуда они взялись? - угрюмо спросил Джим. - Кто они?
     Вилли с  отцом тоже подошли  к  окну. Чарльз  Хэллуэй заговорил, словно
обращаясь к темным шатрам на дальнем лугу.
     - Некогда, ну, скажем, до Колумба, по Европе, позвякивая колокольчиками
на  лодыжках, с  лютней за  спиной бродил человек. А  может, это было еще на
миллион лет раньше, просто тогда он  был в обезьяньей  шкуре и выглядел  как
самая настоящая  обезьяна. Желанней всего на свете были для него несчастья и
боль окружающих. Он собирал  их и целый день пережевывал, как мятную жвачку.
Это давало ему силы, доставляло удовольствие.  Наверное, после него  его сын
усовершенствовал капканы отца, ловушки для  человеков, костоломки,  средства
для головной  боли,  способы мучения  плоти  и ограбления души.  На  дальних
болотах из  всяческих  отбросов  он  вывел  мошку, от которой не спрячешься,
москитов, которые достают тебя летними ночами. Вот так, по человечку оттуда,
отсюда,  и  собралась стая людей-псов, для  которых нет  ничего слаще  твоей
тревоги,  которые с радостью помогут твоему  горю. Они караулят  твои ночные
страхи,  вожделенно  подслушивают  твои угрызения  совести  и нечистые  сны.
Ночные кошмары -  их хлеб  насущный.  Они намазывают его болью и уплетают за
обе  щеки. Они были  всегда. С бичами  из носорожьей  кожи они  надзирали за
строительством пирамид,  поливая  их для крепости  потом, кровью  и  жизнями
других людей.  Они проносились по Европе на  белых  оскаленных конях Моровой
Язвы.  Они, удовольствия ради, нашептывали  Цезарю  мысль  о том,  что и  он
смертей, а потом,  на мартовской распродаже, пускали кинжалы  за полцены. То
они шуты при дворе императора, то - инквизиторы  в застенке, то  - цыгане на
большой дороге  жизни. Чем больше  людей становилось  на земле, тем  быстрее
росло  их поголовье. А заодно  совершенствовались  способы  причинения  боли
ближнему своему.
     Вот загудел  первый  паровоз, а они  уже тут как  тут, цепляют  к  нему
вагон,  больше  всего похожий  на  средневековую  гробницу  или колесницу, в
которую впрягали людей...
     - И что, все эти годы они - одни и те же? - напряженным голосом спросил
Джим. - Вы думаете, мистер Кугер и мистер Дарк родились... лет двести назад?
     - По-моему,  это  ты говорил,  что,  прокатившись на карусели, нетрудно
сбросить год-другой, верно?
     -  Так  это что же, они  могут жить вечно? -  холодея от ужаса, спросил
Вилли.
     -  И вечно вредить  людям? - Джим никак не  мог отказаться от  какой-то
своей мысли. - Но почему все - вред и зло?
     -  Отвечу, -  спокойно  отозвался  Хэллуэй-старший.  - Чтобы  двигаться
Карнавалу нужно какое-то топливо, так? Женщины, к примеру, добывают  энергию
из болтовни, а болтовня их сплошной обмен головными болями, легкими укусами,
артритными  суставами, всякими  совершенными глупостями, их  последствиями и
результатами  Многие  мужчины  не  лучше  -  если их  челюсти  не  загрузить
жевательной  резинкой  из политики и женщин, с ними, чего доброго, кондрашка
случится. А  сколько удовольствия доставляют  им  похороны?  Прибавить  сюда
хихиканье  над  некрологами за завтраком,  сложить все кошачьи потасовки,  в
которых  одни норовят содрать шкуру с других, вывернуть ее наизнанку, да еще
доказывать после,  что так  оно и было. Еще  не забыть  приплюсовать  работу
шарлатанов-врачей, кромсающих  людей  вкривь  и  вкось,  а  после  сшивающих
грязной  ниткой,  умножить  на убойную  мощь  динамитной  фабрики, и  тогда,
пожалуй, получим  черную  силу  одного  только  такого Карнавала  Они гребут
лопатой в свои топки все наши низости и подлости Все  боли, горести и скорби
человеческие  летят туда же  Мы  и то не  отказываемся  подсолить наши жизни
чужими  грехами,  Карнавал - тем более,  только  в миллион раз сильнее.  Все
страхи и боли мира - вот что вращает карусели Сырой ужас, агония вины, вопли
от  настоящих  или  воображаемых  ран  -  все  перегорает в  его  топках и с
пыхтеньем влечет дальше.
     Чарльз Хэллуэй перевел дух.
     -  Как я узнал об  этом? Да никак! Просто чувствую. Я слышал их музыку,
слышал ваш  рассказ.  Наверное,  я всегда знал об их существовании и  только
ждал  ночного  поезда на заброшенной ветке,  чтобы посмотреть и кивнуть. Мои
кости знают о нем правду. Они говорят мне. Я говорю вам.
     Глава 40
     - А могут они, - начал Джим, - это, души покупать?
     - Зачем же платить  за  то,  что можно  получить даром?  усмехнулся м-р
Хэллуэй. - Многие  даже рады возможности отдать все за ничего. Мы ведь такой
фарс  устроили с  нашими  бессмертными душами! Правда,  похоже,  ты попал  в
точку. За всем этим делом чувствуется когтистая лапа дьявола  Он хоть не ест
их, но и жить  без  них не может Вот что  всегда интересовало  меня в старых
мифах. Я все думал, ну зачем Мефистофелю душа Фауста? Что он с нею делать-то
будет?
     Сейчас я вам изложу мою собственную теорию на этот счет.
     Лучший подарок для этих тварей - чадный огонь, горящий в душе человека,
мучимого совестью  за старые грехи. От мертвой души никакого проку нет А вот
живая,  неистовая,  сбрызнутая  собственным  проклятьем  -  вот это для  них
лакомый кусок.
     Откуда мне это известно? А я наблюдаю. Карнавал  -  тот  же человек, но
намного яснее Вот живут мужчина и женщина.
     Нет бы им разойтись в разные  стороны или  поубивать друг  друга, а они
наоборот - всю жизнь едят один другого поедом, таскают за волосы, царапаются
Почему? Да потому, что мучения и ненависть одного - наркотик для другого Так
и Карнавал чует уязвленную самость за много миль и мчится вприпрыжку погреть
руки  на  этих  углях  Он  мигом распознает  подростков,  неспособных  стать
мужчинами, ноющих, как огромный больной зуб мудрости Он чувствует, как вдруг
начинает мельчать мужчина средних лет (вроде меня). Его августовский полдень
давно прошел, а он  все тараторит без  пользы. Мы разжигаем в своих помыслах
страсть, зависть,  похоть, окисляем их в наших душах, и все это  срывается с
наших глаз, с наших губ, с наших рук, как с антенн, работающих, уж не  знаю,
на длинных или на коротких волнах Но  хозяева  балаганных  уродов знают, они
давно  научились  принимать  эти  сигналы  и не преминут  урвать  здесь свое
Карнавал не спешит,  он  знает, что  на  любом  перекрестке найдет  желающих
подкормить его пинтой похотливой страсти или квартой лютой ненависти Вот чем
жив  Карнавал:  ядом  грехов, творимых  нами  по  отношению  друг  к  другу,
ферментами  наших  ужасных  помыслов! - Чарльз  Хэллуэй  фыркнул -  Господи!
воскликнул он - Сколько же я наговорил за последние десять минут!
     -  Вы много говорили,  - подтвердил Джим -  На чьем языке,  хотел бы  я
знать?  -  воскликнул м-р  Хэллуэй. Ему вдруг  показалось, что  толку от его
речей  столько  же, сколько и  обычно, когда он долгими  ночами проповедовал
свои  идеи  пустым  залам, и только  короткое эхо отвечало  ему.  Он написал
множество  книг на  воздушных страницах светлых комнат, в просторных зданиях
разных библиотек - где они? Он уже сомневался, не устроил ли он фейерверк из
цветистых звучных фраз, годящихся лишь на то, чтобы поразить двух подростков
без всякой для них пользы.
     Пустое упражнение в риторике.
     Интересно, сколько из сказанного дошло до них?  Одна фраза из трех? Две
из  восьми? Видимо, последние  слова  он  произнес вслух,  потому что  Вилли
неожиданно ответил.
     - Три из тысячи.
     Чарльз Хэллуэй не очень весело рассмеялся и вздохнул.
     Джиму важно было выяснить что-то свое.
     - Этот Карнавал... это что? Смерть?
     Старик снова раскурил трубку, выпустил дым и внимательно изучил его.
     -  Нет,  это  не сама Смерть,  но использовать  ее как пытку он  может.
Смерти-то ведь  нет, никогда не было и никогда не будет. Просто мы так часто
изображали ее, столько лет пытались  ее  постичь, что в конце концов убедили
себя в ее несомненной  реальности, да еще наделили чертами живого и  жадного
существа.  А  ведь она -  не больше  чем  остановившиеся  часы, конец  пути,
темнота. Ничто.  Но Карнавал прекрасно  знает,  что именно это. Ничто пугает
нас куда больше, чем Нечто. С Нечто еще можно бороться, а вот как бороться с
Ничто? Куда  бить? Есть ли у Ничто хоть  что-нибудь:  тело, душа, мозг? Нет,
конечно.  Так  что Карнавал пугает  нас  погремушкой и собирает,  когда мы в
ужасе летим вверх тормашками.  Он  показывает нам Нечто, которое, по  нашему
мнению,  ведет  к  Ничто. Например,  этот Лабиринт  там,  на  лугу.  Обычное
грубоватое  Нечто, вполне достаточное, чтобы  вышибить  вашу душу из  седла.
Простой хулиганский удар ниже пояса: показать, как твои девяносто лет тают в
зазеркальной глади, и  вот  ты  уже готов, заморожен  и  недвижим,  а калиоп
наигрывает славную мелодию, больше  всего похожую на стог сена,  из которого
пытаются  давить  вино,  или на летнюю-ночь-на-берегу-озера,  но  только под
барабаны и литавры.  Экая  непритязательность! Меня просто восхищает прямота
их подхода. Всего и дел-то: разобрать старика на части зеркалами, превратить
осколки в головоломку, а единственным ключом к  ней владеет Карнавал. А ключ
этот  просто-напросто вальс  из  "Прекрасного  Огайо" или  "Веселой  вдовы",
сыгранный  наоборот,  да  карусель.  Одного  только не  говорят  они  людям,
катающимся под их музыку...
     - Чего? - не утерпел Джим.
     - А того, что если ты в одном обличье стал несчастным грешником, то и в
любом другом им останешься. Изменить  рост и  пропорции - не значит изменить
человека.  Допустим, Джим,  завтра ты станешь  двадцатилетним,  но думать-то
будешь, как мальчишка,  и этого  не подделаешь! Они могут  превратить меня в
десятилетнего постреленка, да  только мой  пятидесятилетний разум все  равно
заставит меня вести себя по-взрослому, поступать так,  как не поступил бы ни
один мальчишка. Да и соединить разорванное время им не по силам.
     - Это как? - спросил Джим.
     - Допустим, я стал молодым. Но ведь  все мои друзья и знакомые остались
прежними, не так ли? Мне никогда уже не быть с ними  вместе.  Их интересы  и
заботы меня уже  не взволнуют, ведь у них впереди  -  болезни и смерть, а  у
меня еще одна жизнь. Куда  деваться  человеку на вид этак лет двадцати, а на
самом  деле прожившему  мафусаилов век? Такой шок - не  пустяк. Карнавал  об
этом помалкивает.
     И что  же в итоге?  Скорее всего, безумие. С одной стороны, новое тело,
новое окружение, с другой - оставленная  жена, друзья, которые будут умирать
у тебя на  глазах, как  и все прочие нормальные  люди. Господи, одного этого
довольно, чтобы  заполучить удар! Но зато сколько  страха,  сколько  мучений
перепадет Карнавалу  на завтрак.  И тогда  вы приходите и проситесь обратно.
Карнавал слушает и кивает.
     Конечно, обещают они, если будете себя прилично вести,  то в  ближайшее
время получите обратно ваши три десятка или сколько вам  там причитается. На
одном только этом обещании  карнавальный поезд способен обогнуть земной шар,
а труппато растет, в нее вливаются все новые жаждущие вернуть свое достояние
и  за  это ожидание  прислуживающие Карнавалу,  производящие  уголь  для его
топки.
     Вилли пробормотал что-то.
     - Что ты говоришь, сынок?
     -  Мисс  Фолей. - Голос  Вилли  дрогнул.  -  Бедная!  Они  ведь  теперь
заполучили  ее,  прямо  как  ты  сказал. Она добилась  своего, но это ее так
напугало,  она  так плакала, пап,  прямо обрыдалась вся... А теперь, спорить
могу, они пообещали вернуть ей ее пятьдесят лет, но что они сделают с ней за
это? Что они делают с ней вот прямо сейчас?
     - Да поможет ей Бог!  - Отец  Вилли опустил  тяжелую ладонь на страницы
старой книги. - Наверное, она теперь с уродами.
     Кто они, как  вы думаете? Да просто грешники. Они так долго странствуют
с  Карнавалом в  надежде на освобождение, что стали похожи  на свои грехи. Я
видел в балагане  Самого  Тучного Человека.  Ну и кто  он? Вернее,  кем  был
раньше?
     Просто  обжора-сладострастник.  Карнавалу  не  откажешь  в  собственном
черном  юморе, теперь этот несчастный - узник своей собственной, трещащей по
швам плоти. А вот - Скелет.
     Не  обрекал  ли  он  своих  близких не  только  на физическое, но и  на
духовное истощение? Или  ваш приятель Карлик. Вроде бы  его  вины  не видно.
Всегда  в пути, никогда не ввязываясь в потасовку, опережая грозу и продавая
громоотводы... но грозу-то  он оставлял встречать  другим. И  вот бесплатные
аттракционы Карнавала скомкали его до  размеров  большого  тряпичного  мяча,
сшитого из всякой дребедени, запутавшегося в себе самом. А  Пыльная  Ведьма?
Может, она  из тех, что всегда живут завтрашним днем, не обращая внимания на
сегодняшний? Это и мне знакомо. И вот она все  накручивает  свое  наказание,
видя на раскинутых  картах одни  только дурные восходы  да горестные закаты.
Впрочем, тебе виднее, Вилли.
     Ты ведь с ней накоротке знаком. Ну, кто там еще?
     Крушитель? Мальчик-овца?  Пожиратель  Огня?  Сиамские близнецы? Великий
Боже!  Кем  они  были?  Может  быть,  двойняшками,  погрязшими  во  взаимном
нарциссизме?  Мы  никогда  не узнаем,  а они никогда не расскажут.  Мы можем
только гадать и,  конечно,  будем ошибаться. Пустое  занятие. В сторону его!
Давайте-ка решать, куда нам двигаться отсюда.
     Чарльз Хэллуэй расстелил на столе карту города и обвел карандашом место
расположения Карнавала.
     -  Подкрадываться не будем: во-первых, не сумеем, а во-вторых,  не наши
это методы. А с чем в атаку пойдем?
     - С серебряными пулями! - выпалил Вилли.
     - Черт возьми! Они же не вампиры! - фыркнул Джим.
     - А может быть, святой воды в церкви взять?
     - Чушь!  -  отверг и это предложение Джим. - Это только в кино  бывает.
Или нет, мистер Хэллуэй?
     - Это было бы слишком просто, мальчики.
     -  Ладно.  - Глаза у  Вилли яростно  сверкнули.  -  Тогда  возьмем пару
галлонов керосина.
     - Ты что? - испуганно воскликнул Джим. - Это не по закону!
     - Это ты-то про закон вспомнил.
     - Ну и что? Я!
     Оба разом замолчали.
     Шорох.
     Легкий сквозняк пронесся по комнате.
     - Дверь! - прошептал Джим. - Кто-то ее открыл!
     Дальний щелчок. Снова легкое дуновение шевельнуло волосы и стихло.
     - А теперь - закрыли!
     Тишина.  Только  огромное  здание  библиотеки  с  темными   лабиринтами
переходов и молчаливыми книгами.
     - В доме кто-то есть!
     Ребята привстали. Внутри у них что-то попискивало, совершенно непонятно
что. Чарльз Хэллуэй помедлил, прислушиваясь, и негромко приказал:
     - Спрячьтесь.
     - Мы тебя не бросим!
     - Я сказал: спрячьтесь!
     Мальчишки  канули  в  темноту. Чарльз  Хэллуэй  глубоко  вздохнул  раз,
другой, заставил себя  сесть, пододвинул поближе старые  подшивки газет. Ему
оставалось только ждать, ждать и снова ждать.
     Глава 41
     Тень  скользила среди теней. Чарльз Хэллуэй  почувствовал, как душа его
погружается в какую-то зыбкую глубину.
     Тень и ее  обладатель  потратили  немало времени на  поиски комнаты,  в
окнах которой горел свет. Тень  двигалась осторожно, словно оберегая хозяина
от лишнего шума.  И когда она отыскала наконец эту  дверь,  выяснилось,  что
сопровождает ее не одно лицо, даже не сто, а тысяча лиц при одном теле.
     - Меня зовут Дарк, - произнес глубокий голос.
     Чарльз Хэллуэй, не поднимая головы, с трудом выдохнул.
     -  Более  известный как Человек-в-Картинках, -  продолжил голос. -  Где
мальчики?
     - Мальчики? - М-р Хэллуэй наконец повернулся и оглядел мужчину у двери.
     Человек-в-Картинках внимательным носом втянул тончайшую желтую  пыльцу,
облетевшую со страниц фолиантов. Отец Вилли только теперь заметил, что книги
так и лежат, раскрытые на нужных местах. Он дернулся,  сдержал  себя и начал
закрывать том за томом, стараясь не придерживаться никакой системы.
     Человек-в-Картинках наблюдал за  ним, как будто  ничуть  не интересуясь
происходящим.
     - Ребят нет  дома. Ни  того, ни другого. Они могут  упустить прекрасную
возможность.
     -  Интересно, куда же  они запропастились? - Чарльз  Хэллуэй расставлял
книги по  местам.  - Знай они,  что  вы тут с бесплатными  билетами,  небось
запрыгали бы от радости.
     - Вы полагаете?  - Улыбка м-ра  Дарка мелькнула и растаяла, как остаток
леденца. Он тихо и значительно произнес:
     - Я могу убить вас.
     Чарльз Хэллуэй кивнул, не прекращая своего занятия.
     - Вы слышали, что я сказал? - вдруг заорал Человек-в-Картинках.
     -  Слышал,  слышал, -  спокойно ответил  Чарльз  Хэллуэй, взвешивая  на
ладони тяжелый том, словно он был его приговором. - Но вы не станете убивать
меня сейчас. Вы слишком  самоуверенны. Это, наверное, оттого, что вы слишком
давно содержите свое заведение.
     - Стало быть, прочли две-три газетки и решили, что все знаете?
     - Не все, конечно, но вполне достаточно, чтобы испугаться.
     - Испугаться стоило бы куда сильнее, - угрожающе заявила толпа, скрытая
под  черной тканью костюма.  - У меня там,  снаружи, есть один специалист...
все решат, что случился простой сердечный приступ.
     У  м-ра  Хэллуэя кровь метнулась от сердца к вискам,  а потом заставила
вздрогнуть  запястья.  "Ведьма",  -  подумал  он  и,  видимо,  непроизвольно
шевельнул губами.
     - Верно, Ведьма, - кивнул м-р Дарк.
     Его собеседник  продолжал расставлять книги по полкам, одну из  них все
время прижимая к груди.
     -  Эй,  что  вы  там  прижимаете?  - М-р  Дарк прищурился.  А,  Библия!
Очаровательно! Как это по-детски наивно и свежо.
     - Вы читали ее, мистер Дарк?
     -  Представьте,  читал. Скажу  даже  больше. Каждую  главу  этой книги,
каждый стих вы можете прочесть на  мне, сэр! М-р  Дарк замолчал,  закуривая,
выпустил  струю  дыма  сначала в  сторону  таблички  "Не курить", а  потом в
сторону Чарльза  Хэллуэя.  - Вы  всерьез  полагаете,  что эта  книжка  может
повредить мне? Значит, ваши доспехи - это наивность? Ну, давайте посмотрим.
     Прежде чем м-р Хэллуэй успел двинуться, Человек-в-Картинках подскочил к
нему и взял Библию. Он держал ее крепко, обеими руками.
     - Ну что?  Удивлены? Могу  даже почитать вам.  -  Дым от  сигареты м-ра
Дарка завихрялся над шелестящими страницами.
     - А вы, конечно, ожидали, что я рассыплюсь прямо перед вами?
     К  вашему несчастью,  это  все  -  легенды.  Жизнь, это  очаровательное
скопище самых разных понятий, продолжается, как видите. Она движет сама себя
и сама себя оберегает, а смысл  ей придает неистовость. А я - не последний в
легионе необузданных.
     М-р Дарк, не глядя, швырнул Библию в мусорную корзину.
     - Мне кажется, ваше сердце забилось чуточку веселее? иронично обратился
он к м-ру  Хэллуэю. - Конечно, остротой слуха я не сравнюсь с моей Цыганкой,
но и мои уши кое-чего стоят. Как интересно бегают у вас глаза! И все куда-то
мне за плечо. На что они намекают? Ах, на то, что  мальчишки где-то здесь, в
переходах этой  богадельни. Прекрасно.  По  правде,  я  не  хочу, чтобы  они
удрали.  Едва ли кто-нибудь  поверит их болтовне, а даже если  и так - разве
это  плохая  реклама  моему  заведению? Люди  приходят в возбуждение, у  них
потеют  руки  и ноги, они украдкой пробираются за  город, облизываются,  они
только  и ждут  приглашения познакомиться с лучшими  из наших  аттракционов.
Помнится, и вы были среди них? Сколько вам лет?
     Чарльз Хэллуэй плотно сжал губы.
     - Пятьдесят? - с удовольствием  прикидывал м-р Дарк. Пятьдесят один?  -
Голос его журчал, как весенний ручей. Пятьдесят два? Помолодеть хотите?
     - Нет!
     - Ну, зачем же  кричать? - М-р Дарк пересек комнату, пробежал  пальцами
по корешкам книг на полке,  словно годы  пересчитывал. - А ведь молодым быть
совсем неплохо.
     Подумайте,  снова сорок - ну,  не  прелесть ли?  Сорок  ровно на десять
приятнее, чем пятьдесят, а тридцать приятнее на целых двадцать.
     - Я не хочу вас слушать! - Чарльз Хэллуэй зажмурился.
     М-р Дарк посмотрел на него, склонив голову набок.
     - Вот странно: чтобы не слышать меня, вы закрыли глаза.
     Заткнуть уши было бы надежнее.
     Чарльз  Хэллуэй  прижал  ладони  к  ушам,  но  и  сквозь  них  проникал
ненавистный голос.
     - Вот что я предлагаю, - вещал м-р Дарк, попыхивая сигаретой, - если вы
поможете мне в течение пятнадцати секунд - дарю вам ваше сорокалетие. Десять
секунд  -  и  можете  снова  праздновать  тридцатипятилетие. Очень  неплохой
возраст. Сравнить  с  вами сейчас - почти юноша. Ну  же, решайтесь.  Давайте
так:  я  начну  считать  по своим  часам, по секундной стрелке.  Как  только
решитесь, просто  махнете рукой, а я  вам тут же  отмотаю,  ну,  скажем, лет
тридцать, идет? Как говорят специалисты по рекламе: выгодное дельце!
     Да вы только подумайте! Начать все сначала, когда все вокруг, а главное
- внутри, новое, славное, милое. И столько еще предстоит сделать, о стольком
можно подумать и столько всего попробовать. Давайте! Ваш последний шанс!
     Начали. Один, два, три, четыре...
     Чарльз Хэллуэй отпрянул к стене, согнулся, изо всех сил сжал зубы, лишь
бы не слышать проклятый счет.
     - Вы теряете время, старина, - не переставая считать, говорил м-р Дарк.
- Пять. Вы все теряете. Шесть. Семь.
     Считайте, почти потеряли.  Восемь. Просто расточитель какой-то! Девять.
Десять. Да вы дурак, Хэллуэй!
     Одиннадцать. Двенадцать. Почти совсем поздно. Тринадцать, четырнадцать.
Все потеряно! Пятнадцать! Навсегда! - М-р Дарк опустил руку с часами.
     Чарльз  Хэллуэй  отвернулся,  выдохнул  и  прижался  лицом   к  книжным
корешкам, к старой уютной коже, хранящей запах древности и засохших цветов.
     М-р Дарк уже стоял у выхода.
     - Оставайтесь здесь, -  резко приказал он. -  Послушайте свое сердце. Я
пошлю кого-нибудь остановить его. Но сначала - мальчишки.
     Толпа бессонных  созданий,  сплошь покрывавшая  рослое тело, верхом  на
м-ре Дарке, крадучись, отправилась  на охоту. М-р  Дарк позвал,  и вся орава
вторила ему:
     - Мальчики! Где вы там? Отзовитесь.
     Чарльз Хэллуэй  прыгнул  к двери,  но комната перед его  глазами  стала
мягко  поворачиваться,  и он едва  успел  рухнуть в кресло  с  одной  только
мыслью, стучащей в висках: "Сердце!
     Сердце  мое,  послушай!  Куда  же  ты  рвешься?  О Боже!  Оно хочет  на
свободу!" Он откинулся на спинку и затих.
     Человек-в-Картинках   мягко,   по-кошачьи,  продвигался  в  лабиринтах,
окруженный молчаливо замершими на полках, застывшими в ожидании книгами.
     - Мальчики! Вы меня слышите?
     Молчание.
     - Мальчики!
     Глава 42
     Где-то  среди миллионов книг,  за двумя десятками поворотов направо, за
тремя десятками поворотов  налево, после запертых дверей,  левее  полупустых
полок, может,  в  литературном закопченном  диккенсовском Лондоне,  может, в
Москве  Достоевского, а  то и вовсе в степях,  раскинувшихся  позади русской
столицы, то ли под сенью атласов, то ли  за баррикадами  "Географий" стояли,
но может быть, и лежали, покрываясь холодным потом, двое ребят.
     Где-то невидимый в темноте Джим думал: "Он приближается!"
     Где-то невидимый в темноте Вилли думал: "Он приближается!"
     - Мальчики...
     М-р  Дарк   шел  в   попоне   из  своих   приятелей,  он  нес  с  собой
каллиграфических рептилий,  светивших самим  себе в ночи его плоти. Вместе с
ним двигался  Тиранозавр,  сообщавший его  бедрам тяжелую  плавность древней
боевой  машины. М-р  Дарк  шагал, как  громовый  ящер,  в окружении  мерзких
каракулей   плотоядных    тварей,   окрашенных   жертвенной   кровью   овец,
растерзанных,  разметанных непреодолимым движением Джаггернаутовой колесницы
о  двух ногах. Руки  м-ра Дарка,  словно  вознесенные изображенными  на  них
Птеродактилем и Косой, помавали под  мраморными сводами,  создавая видимость
полета.   Вокруг   древних  могучих   символов  попранной   судьбы,   судьбы
расстрелянной,  зарубленной  судьбы  роилась  обычная  толпа  прихлебателей,
прижатых  к  каждой  мышце,  к  каждому  суставу,  рассевшихся по  лопаткам,
пялящихся из-под густой шерсти на груди, висящих вниз головой под мышками  и
орущих  неслышно,  как  летучие мыши. Ноги,  тело, заостренный  профиль м-ра
Дарка звучали в  движении подобно черной приливной  волне, накатывающейся на
мрачный берег.
     - Мальчики...
     Терпеливый,  мягкий  голос,   лучший  друг  всем  озябшим,  испуганным,
затаившимся  среди  книг.  Ступает  тихо,  крадется,   шагает  на  цыпочках,
пробирается,   несется,   стоит   неподвижно   среди  египетских  памятников
зверинолицым богам, тронул мертвые истории Черной Африки, помедлил  в  Азии,
прогулялся к землям помоложе...
     - Мальчики! Вы же меня слышите. Вот тут написано:
     "Соблюдайте тишину",  поэтому я  только шепну вам:  ведь один из вас не
хотел бы отказаться от наших предложений? Так?
     "Это он про Джима", - подумал Вилли.
     "Это  он про  меня,  - подумал  Джим. -  Нет, я  не хочу! Не  надо!  Не
сейчас!"
     - Ну, выходите, - промурлыкал м-р Дарк. -  Я обещаю вам награду. Кто бы
из вас ни вышел первым, он получит все!
     Стук-перестук!
     "Мое сердце!" - подумал Джим.
     "Чье это сердце? Мое или Джима?" - подумал Вилли.
     - Я вас слышу. - Губы м-ра Дарка дрогнули. - Вот сейчас - ближе. Вилли?
Джим? Джим - это ведь тот, который пошустрее? Ну, выходи, мальчик!
     "Не надо!" - подумал Вилли.
     "Я ничего не знаю!" - в панике подумал Джим.
     -  Так.  Джим,  значит...  -  М-р  Дарк  постоял  и  двинулся  в  новом
направлении.  -  Ну-ка, Джим,  покажи мне, где сидит  твой  приятель?  -  Он
добавил, понизив голос:
     -  Мы  постараемся, чтобы  он не болтал.  Раз у  него  голова не варит,
можешь  и  за  него  прокатиться,  верно, Джим?  - М-р  Дарк  стал похож  на
воркующего голубя. - Так. Ближе. Я уже слышу, как у тебя сердце трепыхается.
     "Молчи!" - приказал Вилли своей груди.
     "Молчи! - прикрикнул Джим, задерживая дыхание. Подожди стучать!"
     - Так... интересно...  не в этом ли алькове стоят ваши постельки? - М-р
Дарк предоставил силе притяжения разных полок управлять выбором направления.
- Ты здесь, Джим?
     Или... дальше?
     Он натолкнулся на  библиотечную тележку с  книгами,  и она  бесшумно на
своем резиновом ходу укатилась в темноту.
     Издали   послышался  глухой  удар  -  это  тележка  дошла  до  стены  и
опрокинулась, вывалив содержимое, словно кучу мертвых черных ворон.
     - Я  смотрю,  здорово  вы  наловчились в  прятки играть, проговорил м-р
Дарк. - Но есть кое-кто и пошустрее вас.
     Слыхали  сегодня  калиоп на  лугу? Вилли, а  ты  не  знаешь, кто  у нас
сегодня был на карусели? Вот то-то и оно! А где сегодня твоя мама, Вилли?
     Молчание.
     - Она решила  покататься сегодня вечерком, Вилли. Мы, конечно, посадили
ее на карусель и...  оставили там. Ты слышишь, Вилли? Круг за кругом, год за
годом!
     "Папа! - с тоской подумал Вилли. - Где ты?"
     В  дальней  комнате  Чарльз  Хэллуэй   сидел  и  прижимал   рукой  свое
вырывающееся  сердце.  Он  прислушивался  к  долетающему из темных коридоров
голосу. Человека-в-Картинках и думал:
     "Ему ни за что их не найти. Не станут же они его слушать.
     Он уйдет ни с чем!"
     - Вот так  мы и катали твою  маму,  Вилли, - тихонько приговаривал  м-р
Дарк, - круг за  кругом,  и, как ты думаешь,  в какую  сторону?  - М-р  Дарк
пошарил рукой в темном воздухе между стеллажами. -  Да, круг за кругом...  А
когда  мы ее выпустили,  ты слушаешь меня,  мальчик? - так вот, когда мы  ее
выпустили и дали заглянуть  в Зеркальный Лабиринт...  ты не  слышал, как она
закричала? Она была похожа на драную кошку, старая-престарая. Только мы ее и
видели. Ух, как она  припустила от того, что поглядело на нее из зеркал! Она
примчится в город и, конечно, бросится к твоей матери, Джим.
     Но  когда  твоя  мама, Джим, откроет дверь и увидит существо  лет  этак
двухсот, косматое, умоляющее  застрелить ее из  милости,  ее  затошнит, твою
маму,  Джим,  не так  ли? И она  прогонит страшную  старуху прочь,  отправит
нищенствовать на  улицах, и никто никогда не поверит этому мешку костей, что
он  когда-то был красоткой-розочкой и  приходился тебе  родней, Вилли. Можно
было  бы, конечно, найти  ее,  мы-то знаем,  кто она  такая,  и  попробовать
вернуть все, как  было, правда, Вилли? правда, Вилли? правда, Вилли? - Голос
темного человека зашипел и смолк.
     В библиотеке кто-то тихо-тихо всхлипывал.
     Человек-в-Картинках  с  удовольствием  выдохнул  из  промозглых  легких
ядовитый воздух.
     - Ага! Так-ссс...  Где-то здесь, - пробормотал он.  Ну, и  под какой же
буквой они расположены?  Под "М" "мальчишки"? Или под "П" - "приключения"? А
может, под "И"
     -  "испуганные"?  Или  просто  "Д"  и  "Н",  что будет  означать  "Джим
Найтшед", и "В" и "X" -  для "Вилли Хэллуэя"? Где же мне взять  почитать эти
две замечательные человеческие книжки?
     Неожиданно он ударил правой ногой по книжной полке.
     Часть книг выпала. Человек-в-Картинках наступил на освободившееся место
и освободил ступеньку для левой ноги.
     Потом его правая нога пробила дырку  в третьей полке.  Он поднимался по
стеллажам, как по лестнице. Четвертая полка, пятая, шестая...  Он ощупывал и
сбрасывал книги, цеплялся за  поперечины, перелистывал ночь,  отыскивая  эти
две закладки в одной большой книге.
     Его правая рука, увенчанная тарантулом, сбросила "Каталог гобеленов", и
он  канул  в  бездну.  Казалось,  прошел  целый век,  прежде  чем "Гобелены"
грянулись  об  пол и  разлетелись  на части,  мелькнув  золотом,  серебром и
небесно-голубыми узорами.
     Пока он отдувался и ворчал, его левая рука добралась до девятой полки и
ощутила пустоту. Книг не было.
     - Мальчики! Вы там, на Эвересте?
     Молчание. Только тихие, судорожные всхлипы стали поближе.
     - Холодно? Еще холоднее? Совсем лед?
     Глаза  Человека-в-Картинках  оказались  вровень с  одиннадцатой полкой.
Окаменевшей статуей  здесь лежал  Джим Найтшед. До его  лица  было не больше
трех дюймов. Полкой выше, с глазами, полными слез, лежал Вильям Хэллуэй.
     - Славно, - произнес м-р Дарк.
     Он протянул руку и потрогал голову Вилли.
     - Привет, - сказал м-р Дарк.
     Глава 43
     Вилли показалось, что над ним взошла жуткая луна. Это  поднялась ладонь
Человека-в-Картинках. С нее  прямо на Вилли уставилось его собственное лицо.
В такой же собственный портрет всматривался Джим. Рука с  нарисованным Вилли
сгребла  настоящего Вилли.  Рука  с нарисованным  Джимом  сгребла настоящего
Джима. Человек-в-Картинках напрягся, извернулся и спрыгнул вниз.  Мальчишки,
лягаясь  и крича, рухнули вместе  с ним.  Они  приземлились на  ноги, но  не
устояли бы, не поддержи их за шиворот мощные руки.
     - Джим!  - произнес м-р Дарк.  - Вилли! Что  вы там делали?  Неужели  -
читали?
     - Папа!
     - Мистер Хэллуэй!
     Из темноты выступил отец Вилли. Человек-в-Картинках заботливо переложил
ребят под мышку  и, посматривая с любопытством, двинулся  на  м-ра  Хэллуэя.
Отец Вилли  успел ударить только один раз. В  следующий  миг м-р Дарк поймал
его руку и стиснул ее.  Чарльз Хэллуэй застонал  и упал  на одно колено. М-р
Дарк  сдавил сильнее и одновременно прижал обоих ребят. Они уже едва дышали.
У Вилли перед глазами метались огненные мухи. Отец Вилли застонал громче.
     - Будьте вы прокляты!
     - Но, но! - тихо проговорил Хозяин Карнавала. - Я и так проклят.
     - ...прокляты!
     - Старина, не в  словах ведь дело, -  сказал м-р Дарк. Мысль! Действие!
Быстрая мысль и быстрое действие - вот залог победы. Пока! - Он  еще сильнее
напряг мускулы.
     Мальчишки услышали, как  захрустели пальцы м-ра Хэллуэя. Он вскрикнул и
упал, потеряв сознание.
     Человек-в-Картинках   легко,  как  в  танце,  огибал  углы   стеллажей.
Мальчишки, зажатые у  него под мышкой,  бились  головами и  ногами  о книги.
Стиснутый до полной  неподвижности Вилли смотрел на пролетающие мимо  полки,
стены, двери и тупо думал, что от м-ра Дарка пахнет, как от старого калиопа.
     Внезапно их отпустили. Они не  успели перевести  дух,  а  их уже больно
ухватили за волосы и развернули к окну.
     - Мальчики, вы  читали Диккенса? - азартно зашептал м-р Дарк. - Критики
ругают его  за "случайные  совпадения", но мы-то  с вами знаем, что он прав.
Вся жизнь - сплошные случайные совпадения. Взгляните сюда!
     Ребята  все  еще  пытались вывернуться из  железной  хватки  ископаемых
ящеров и оскалившихся  обезьян.  Вилли взглянул в окно. Он  не знал, плакать
ему от  радости  или от нового отчаяния. По улице от церкви шли обе их мамы.
Ни с какой  не с карусели!  Никакая не  старая! Надо же,  все последние пять
минут до нее было не больше двухсот ярдов!
     - Мам! - крикнул Вилли сквозь ладонь, зажавшую ему рот.
     - Мам! - передразнил м-р Дарк. - Мам, спаси меня!
     "Нет,  - подумал  Вилли,  - беги, мама,  спасайся  сама!" Но  обе мамы,
вполне довольные воскресной службой, просто шли себе по улице.
     - Мама!.. - снова выкрикнул Вилли, но через потную лапу прорвалось лишь
какое-то жалкое блеяние.
     Мама Вилли на  той стороне  улицы,  нет,  за тысячу миль  отсюда, вдруг
замедлила шаги.
     ***
     "Не могла же она услышать, - подумал Вилли, - и все-таки..."
     Она посмотрела в сторону библиотеки.
     - Замечательно, - пробормотал м-р Дарк, - чудесно, превосходно!
     "Здесь мы, - отчаянно думал Вилли. - Ну, увидь нас, мам!
     А потом беги, звони в полицию!"
     -  Почему бы  ей не посмотреть сюда? - тихонько спросил м-р Дарк. - Она
бы увидела прекрасную портретную группу в окне. И прибежала бы сюда. А мы бы
ее впустили.
     Вилли чуть не подавился рванувшимся из него "нет!".
     Мамины глаза скользнули от входной двери по окнам первого этажа.
     -  Сюда, - подсказал м-р Дарк,  -  на  второй этаж, пожалуйста.  Весьма
подходящий случай, обидно было бы упускать его.
     Женщины стояли на тротуаре. Мама Джима что-то говорила соседке.
     "Пожалуйста, - умолял Вилли, - нет, не надо!"
     Женщины повернулись, и вскоре их  уже поглотили улицы вечернего города.
Вилли почувствовал разочарование Человека-в-Картинках.
     - Н-да, - проговорил тот. - Не самое удачное из "случайных совпадений".
Никто ничего не приобрел, но никто и не потерял. Жаль, конечно, ну ладно!
     Волоча ребят за собой, он спустился к входной двери и открыл ее. Кто-то
ждал  их  в  сумерках.  Легкая, как у ящерицы, лапка  стремительно коснулась
подбородка Вилли.
     - Хэллуэй! - прошелестел голос Пыльной Ведьмы.
     Будто хамелеон лизнул Джима в нос.
     - Найтшед! - утвердительно произнес тот же голос.
     Позади переступали с ноги на ногу два зловещих силуэта:
     Скелет и Карлик.
     Это был  замечательный случай. Ребята  уже  готовы были заорать  во все
горло, но Человек-в-Картинках опередил их, запечатав рты ладонями. Потом  он
кивнул  старухе. Ведьма по-птичьи  выступила  вперед. Зашитые игуаньи  веки,
длинный  крючковатый   нос  с   заросшими  шерстью  ноздрями  и  непрестанно
шевелящиеся   пальцы   вплотную  надвинулись  на  мальчишек.  Они  оторопело
вытаращились на  Ведьму. Не сразу дошел до них  смысл слов, которые бормотал
иссохший рот.
     - Стрекозиная Игла, штопай рты им, пусть молчат!
     Острый ноготь ее большого пальца быстро замелькал возле  лиц мальчишек,
покалывая им то верхние, то нижние губы. И вот они уже крепко-накрепко сшиты
невидимой нитью.
     - Стрекозиная Игла, штопай уши, чтоб оглохли!
     Холодный  песок хлынул  в уши Вилли,  но  сквозь навалившуюся тишину он
продолжал слышать  противный  шелестящий  голос. Мох  вырос  в  ушах  Джима,
накрепко запечатав их.
     - Стрекозиная Игла, ты зашей-ка им глаза! Нечего по сторонам глядеть!
     Вилли  показалось, что старухины пальцы,  раскаленные добела, повернули
его глазные яблоки  внутрь, в  темноту,  а за ними с лязгом, словно железные
ставни, захлопнулись веки.
     Невидимое  игольчатое  насекомое  продолжало  сновать где-то снаружи, и
пыльный голос  продолжал зашивать  их  ощущения, навек  отгораживая от всего
мира.
     - Стрекозиная Игла! Шей ровней!  Тьму зашей, пылью набей, сном нагрузи,
узелки крепко-накрепко  свяжи, влей молчание в кровь. Быть  по сему, быть по
сему!
     Ведьма  опустила  руки  и отступила на  шаг.  Мальчики стояли молча,  в
полной  неподвижности. Человек-в-Картинках отпустил  их  и  тоже сделал  шаг
назад.  Ведьма тщательно обнюхала  свою работу, в последний раз  пробежалась
пальцами по двум статуям и удовлетворенно затихла.
     Карлик  маялся у ног ребят,  слегка постукивая по коленкам,  окликая по
именам.
     Человек-в-Картинках кивнул через плечо:
     - Часы уборщика. Пойди, останови их.
     Ведьма, подпрыгивая  от удовольствия, отправилась разыскивать очередную
жертву. М-р Дарк скомандовал:
     - Раз, два, левой, правой!
     Ребята ровным механическим шагом спустились по ступеням.
     Карлик шел рядом с Джимом, Скелет - рядом с Вилли.
     Человек-в-Картинках, невозмутимый, как смерть, шагал следом.
     Глава 44
     Рука  Чарльза  Хэллуэя   лежала  где-то  поблизости  и  таяла  на  огне
нестерпимой  боли. Он  открыл глаза, и  тут по комнате пронесся порыв ветра.
Кто-то опять открыл входную дверь.
     Вскоре послышался женский голос. Что-то напевая, он приближался.
     - Старик, старик, старик?..
     На  месте  левой  руки  лежал  распухший  окровавленный  кусок   плоти.
Пульсирующая  боль не  давала  сосредоточиться,  высасывала силы,  подавляла
волю. Он попытался было сесть, но боль снова опрокинула его.
     - Старик?..
     "Да  какой  я  тебе старик!  - с яростным  ожесточением  подумал  он. -
Пятьдесят четыре - это еще не старость!"
     Она вошла  и  остановилась  у  двери.  Пальцы-мотыльки  порхают, плетут
незримые нити, читают по Бройлю заголовки на корешках, а ноздри настороженно
исследуют воздух.
     Чарльз  Хэллуэй, извиваясь как  червяк, полз  к ближайшему стеллажу. Он
должен,  обязан забраться туда,  где  книги  смогут  защитить  его. Их можно
сталкивать сверху на голову любому непрошеному визитеру.
     - Старик, я слышу, как ты хрипишь...
     Он сам притягивал ее, шипя от боли при каждом движении.
     - Старик, я чую твою рану...
     Если  бы он только  мог выбросить в окно эту злосчастную руку  вместе с
болью,  и пусть  себе  лежит  там, созывая к себе  всех  ведьм  на свете. Он
представил себе, как Ведьма тянет из окна руки к  огненному биению, лежащему
на асфальте. Но нет, рука здесь,  она  излучает боль, направляя эту странную
оборванную Цыганку.
     - Да будь ты проклята! - закричал он. - На, получай!
     Вот он я!
     Ведьма  обрадованно  заторопилась  вперед,  черные  тряпки  взвихрились
вокруг нее, словно на огородном пугале. Но Чарльз Хэллуэй даже не смотрел на
свою новую обидчицу.  В нем  боролись отчаяние и  стремление во что бы то ни
стало  найти выход. Борьба эта  занимала все его существо  полностью, только
глаза, пока  не  участвовавшие  во внутренней схватке, могли смотреть из-под
полуопущенных век.
     Рядом послышался шелестящий, какой-то пыльный шепот:
     - Очень просто... остановить сердце...
     "Почему бы и нет?" - смутно подумал он.
     - Медленнее, - пробормотала она.
     "Да", - машинально откликнулся он.
     - Медленно, очень медленно...
     Сердце его,  до этого мчавшееся галопом, теперь  перестраивало  ритм, и
это было  неудобно как-то, но вскоре  на смену  неприятным  ощущениям пришли
странная легкость и спокойствие.
     - Еще медленнее, - предлагала она.
     "Я ведь устал, ты слышишь, сердце?" - подумалось ему.
     Да,  сердце  слышало.  Оно  постепенно  разжималось,  как   разжимается
стиснутый кулак. Сначала расслабляется один палец...
     - Хорошо остановить все, хорошо забыть обо всем, шептала она.
     "А что, разве плохо?" - думал он.
     - Еще медленнее, совсем медленно, - приказывала она.
     Сердце стало давать перебои.
     А потом вдруг, вопреки собственному стремлению к покою, к избавлению от
боли, он открыл глаза. Просто чтобы еще раз  посмотреть вокруг напоследок...
Он увидел Ведьму. Он увидел пальцы, усердно  работающие в воздухе, а еще  он
непостижимым  образом увидел  свое  лицо,  свое тело,  сердце, слабеющее  на
глазах, а в нем - свою душу.  С каким-то отрешенным любопытством  он  изучал
странное  создание, стоявшее рядом. Считал стежки, которыми были перехвачены
ее веки, подсчитывал количество глубоких морщин-трещин на шее такая же шея у
ящерицы Хэла, попадающейся в Аризоне; на  огромных  ушах - как  у небольшого
слона; на