Джон Браннер. Квадраты шахматного города ----------------------------------------------------------------------- John Brunner. The Squares of the City (1965). М., "Мир", 1984. Пер. - Н.Осинцева. OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000 ----------------------------------------------------------------------- 1 Во время полета из Флориды в Вадос я разговорился с соседом по креслу, а вернее, он занимал меня своими разговорами. Это был еврей лет пятидесяти пяти, выходец из Европы, семья которого в начале второй мировой войны вынуждена была эмигрировать после оккупации страны нацистами. Хотя сосед мой очень гордился своим европейским акцентом и по меньшей мере раз десять повторил: "Вы, вероятно, обратили внимание на мое произношение?" - мне все же не удалось определить, откуда он родом. Четыре года он не был "дома". По-видимому, в Соединенных Штатах он проводил больше времени, чем в Агуасуле, однако предпочтение им последнего не вызывало никаких сомнений. Он не упустил возможности обратиться к стюардессе на плохом испанском, который звучал нелепо и был гораздо хуже моего, хотя, само собой разумеется, стюардессы, летающие по этому маршруту, свободно владеют английским, испанским и португальским. На вираже перед посадкой сосед мой буквально плюхнулся мне на колени, чтобы показать в иллюминатор достопримечательности Вадоса. Кончилось тем, что стюардесса по-английски настойчиво попросила его пристегнуть привязные ремни. Обращение на "чужом" языке повлияло на него, пожалуй, больше самой просьбы и заставило наконец успокоиться и принять нормальную позу. Только после этого я смог оградить свои мысли, но отнюдь не уши от его темпераментных комментариев. Я счел бестактным сказать своему собеседнику, что знаю о городе, где еще не бывал, гораздо больше его, - а я был почти уверен, что имею о Сьюдад-де-Вадосе намного лучшее представление, чем те из его жителей, кто не наделен пытливым взором и, изучая город, неделями не бродил по его улицам. Мне было известно, что лет десять назад на совершенно голом месте, среди скал, было решено создать новую столицу. Прежде всего были построены дороги, горные потоки направили в бетонное русло, установили генераторы, питающиеся солнечной энергией; материалы и оборудование доставляли на мулах, а там, куда не могли вскарабкаться и животные, пришлось прибегнуть к помощи вертолетов. И вот теперь на этом некогда пустынном месте раскинулся цветущий город с полумиллионным населением. Я хорошо знал и особенности планировки Вадоса: в центре города находились четыре огромные площади, в них вливались три гигантские транспортные артерии - шестиколейные суперскоростные автострады, связывающие столицу с Астория-Негра и Пуэрто-Хоакином на побережье и с Куатровьентосом - нефтяным центром, служившим источником благосостояния Агуасуля, которому и сам город был обязан своим существованием. Но взглянув на город из окна самолета, когда лайнер спускался на отвоеванную у гор посадочную полосу, я почувствовал нечто похожее на волнение, которое испытывал мой сосед по креслу. Скорее всего это объяснялось тем, что мне никогда еще не доводилось видеть ничего, что так соответствовало бы духу и времени двадцатого века. "Всего десять лет, - сказал я себе, - и все это на месте голых скал и в лучшем случае мелкого кустарника!" Очевидно, я не смог скрыть своего волнения, и сосед мой, заерзав в кресле, удовлетворенно хмыкнул. - Великолепно, не правда ли? - воскликнул он не без самодовольства, словно внес личный вклад в открывшуюся нам привлекательную картину. Высотные здания, широкие красивые улицы, парки, обилие зелени. Панорама города действительно производила сильное впечатление. Но если все на самом деле так прекрасно, как кажется из окна иллюминатора, то зачем нужен здесь я? Я не знал, стоит ли спросить об этом своего соседа, но, подумав, все же сдержался. При расставании в зале таможни мой случайный знакомый пожал мне руку и вручил свою визитную карточку. На ней значилась фамилия Флорес с адресами на Мэдисон-авеню и в Вадосе. "Флорес? А может быть, Блюм, - предположил я, - или Розенблюм?" Все может быть. За столько лет нивелировался не только так высоко ценимый им европейский акцент - он стал космополитом, утратив национальные черты. Его разрывало от желания прихвастнуть перед иностранцем своей второй родиной и в то же время не упустить привилегии ее гражданина пройти вне очереди таможенный досмотр. В конце концов последнее взяло верх. Но прежде чем мы расстались, он указал рукой на портрет, висевший за спинами таможенников. - Вот великий человек! - произнес он с пафосом. - Человек, имя которого носит наш город. Наш президент! Вероятно, я был единственным иностранцем среди пассажиров нашего рейса, а, как это теперь обычно бывает, таможня в первую очередь пропускает граждан собственной страны. Я направился к скамейке, стоявшей в противоположном конце узкого, вытянутого зала, закурил и приготовился к томительному ожиданию. В зале было тихо, чему немало способствовала звукоизоляция стен. Не ощущалось и нещадно палившего снаружи солнца. Свет проникал сквозь щели высоких окон с зелеными жалюзи. Не было слышно даже жужжания мух, что в этих широтах само по себе считалось немалым достижением. Я стал рассматривать портрет. И не только потому, что меня заинтересовал человек, именем которого еще при жизни назван город, да не просто город - столица. Дело в том, что Вадос в какой-то степени стал моим новым работодателем. Формально я поступал в распоряжение муниципалитета Сьюдад-де-Вадоса. Вадос же являлся одновременно мэром города и президентом республики. И насколько мне было известно, во внимание принималось лишь его мнение. На портрете, естественно без подписи, президент был изображен в скромном белом костюме. Узкий черный галстук делил его грудную клетку пополам. Военная выправка и гордая осанка придавали ему молодцеватый вид, отчего он казался выше, чем в жизни, - я знал, что рост его около шести футов. Президента запечатлели смотрящим прямо в камеру, отчего глаза Вадоса неотрывно следили за мной. Портрет был сделан весьма профессионально и создавал ощущение непосредственного присутствия. Тонкие черные усики и темные волосы подчеркивали чрезмерную бледность лица. В руках президент держал шпагу с золотым эфесом, казалось, он хочет скрутить ее в спираль, словно стебель сахарного тростника. Хуан Себастьян Вадос. Проницательный человек, которому явно повезло. И, по мнению Флореса, великий человек. Безусловно, он обладал незаурядными способностями: за двадцать с лишним лет правления добился благополучия и процветания страны, не говоря уже о Сьюдад-де-Вадосе - украшении и гордости Агуасуля. Я заметил, что мне делают знак подойти поближе. Погасив сигарету о чашу с песком, я по мягкому настилу направился к таможенной стойке. Носильщик забросил мой багаж на ленточный конвейер, который подкатил все вещи прямо к подавшему мне знак чиновнику. Это был смуглый человек в мрачной черной униформе с серебряными знаками отличия, пальцы его были испачканы голубым мелом, которым он делал пометки на чемоданах. - Ваше имя? - скучающе поинтересовался он по-испански. - Бойд Хаклют, - ответил я и полез в карман за паспортом. - Вы говорите по-английски? Опершись локтями о стойку, он протянул руку. - Да. Сеньор из Северной Америки? - Нет, я из Австралии. Но некоторое время жил в Соединенных Штатах. Когда таможенник раскрыл мой паспорт, брови его слегка приподнялись. Скорее всего, он впервые видел австралийского подданного. - А что привело сеньора в Агуасуль? - спросил он с видом серьезной заинтересованности. - Туризм? Он взял голубой мелок, который находился у него под рукой, и занес его над моим чемоданом. - Нет, - ответил я. - С завтрашнего дня я приступаю здесь к работе. Глаза таможенника сузились. Рука с мелком застыла в воздухе. - Вот оно что, - произнес он. - А какая же у сеньора профессия? - Я специалист по решению транспортных проблем, занимаюсь улучшением движения на оживленных магистралях, разработкой мер по предотвращению пробок на станциях метро, выходах... Таможенник нетерпеливо кивнул. - Ясно, - грубовато оборвал он по-испански. - И что же вы будете делать здесь, в Вадосе? - Надеюсь решить транспортную проблему. Все обстояло именно так. Но сказав это, я снова ощутил возбуждение, которое испытал, когда получил предложение. Наверное, это не было связано просто с признанием моих заслуг в кругу коллег, с которыми я работал. Сьюдад-де-Вадос являл собой не только суперновый город, он служил эталоном как в градостроительстве, так и в решении транспортных проблем. И если тебе доверяют улучшить почти совершенную модель, это не только честь, но и предел мечтаний для всякого специалиста. Конечно, можно предположить, что за двенадцать лет, прошедшие с момента утверждения застройки города, произошли определенные изменения. Но и лучшие математики, и самые совершенные компьютеры не застрахованы от возникновения непредсказуемых сложностей. Эксперимент был единственным средством выявления вероятных просчетов. И все же... Чиновник, как и я, испытывал недоумение. Но он знал, как от него избавиться. Он подбросил мелок, решительным движением поймал его и зажал в руке. - К сожалению, мне необходимо проверить ваш багаж, сеньор Хаклют, - сказал он. Я вздохнул и спросил себя, что же, собственно, так изменило его настроение. Однако жизненный опыт подсказывал мне, что иногда желаемого проще всего добиться самой обычной покорностью. - Здесь только мои личные вещи, - заметил я между прочим. - Я говорил с вашим консулом в Майами и знаю, какие предметы запрещено ввозить в вашу страну. - Возможно, - согласился он, но взял мои ключи от чемоданов. Он задавал вопросы по поводу каждой вещи, которая попадала к нему в руки. Дольше всего он копался в моих шмотках, приговаривая, что мне не может пригодиться так много одежды. И ему вновь приходилось объяснять, что моя работа связана с постоянными разъездами, а на дорожных и строительных объектах одежду почистить негде. Поэтому я на всякий случай и взял кое-что лишнее, чтобы всегда прилично выглядеть. - Сеньор Хаклют, видимо, весьма богатый человек? - вкрадчиво спросил он, меняя таким образом направление главного удара. Я подавил искушение дать ответ соответственно уровню его интеллекта и покачал головой. - Сеньор не очень богат - и такой багаж? - Таможенник явно решал для себя важный философский парадокс. - Не может ли сеньор сказать, сколько он будет получать в Вадосе? - Вас это не касается, - отрезал я. Он обнажил зубы с выражением, какое бывает у карточного игрока, который в четырнадцатый раз кряду выигрывает козырями. Этот человек вызывал у меня явную неприязнь. - Сеньор Хаклют, вероятно, не совсем понимает, что я являюсь полицейским служащим, - снисходительно пояснил он. - И сеньор обязан отвечать на любой мой вопрос. Я сдался. - Я получаю двадцать тысяч доларо плюс накладные расходы. Он захлопнул крышку последнего из моих чемоданов, отметил все их голубыми крестиками и энергично вытер руки с таким видом, будто хотел стряхнуть с себя нечто большее, чем мел. - В таком случае, наверное, сеньор весьма щедро распоряжается своими деньгами, - заметил он. - Может, потому сеньор до сих пор и не сколотил состояние. Он повернулся на каблуках и, тяжело ступая, отошел в сторону. Таможенный контроль так затянулся, что все автобусы в центр города давно ушли. Пришлось выложить весь свой скудный запас испанского, чтобы носильщик понял, что мне надо найти такси и погрузить в него багаж. Тем временем я зашел в банк и поменял несколько американских долларов на хрустящие крупноформатные красно-желтые агуасульские доларо. Банкноты с изображением президента имели ту же номинальную стоимость, что и доллары, но их покупательная способность составляла лишь восемьдесят пять центов. И все же денежная реформа, которую провел Вадос спустя год после прихода к власти, явилась его первой крупной победой. Введение новой денежной единицы - доларо - имело дальний прицел в надежде, что он станет такой же конвертируемой валютой, как и его известный североамериканский образец. По латиноамериканским масштабам Вадос добился почти невозможного. Когда настало время расплачиваться за услуги носильщика, мне вспомнились слова таможенника по поводу траты денег. Ради эксперимента я решил дать носильщику два доларо и посмотреть на его реакцию. Носильщик никак не обнаружил своих чувств, приняв меня скорее всего за туриста, который еще не знает цены здешним деньгам. Дорога плавно вилась по горному склону, облегчая крутой спуск к Вадосу. Солнце светило ярко, воздух был прозрачен, видимость отличная, и с высоты птичьего полета я мог хорошо рассмотреть окрестности. В шестидесяти километрах отсюда, там, где материк сливался с океаном, расплывчатым пятном выделялся Пуэрто-Хоакин. Окинув беглым взглядом открывшуюся панораму, я решил пока воздержаться от ее тщательного изучения. Внизу подо мной лежал Сьюдад-де-Вадос. Это была впечатляющая картина, которую не могли передать никакие карты, планы и проспекты. Не нужны были ни путеводители, ни гиды вроде Флореса, чтобы постичь все величие и масштабность замысла. Чем-то, что трудно выразить словами, архитекторам удалось придать городу вид органичного целого, отчего он напоминал собой гигантский работающий механизм. Во всем чувствовалась спокойная сдержанность, согласованность и безупречное функционирование всех звеньев, эффективность сочеталась с простотой, а единство лишено было единообразия. Все, о чем могут только мечтать архитекторы-планировщики, нашло здесь свое реальное воплощение. Я попросил водителя остановиться у обочины и вылез из машины, чтобы насладиться открывшимся видом. Я узнал почти все. Вот там - жилые массивы, торговые центры, вот там - государственные учреждения, а вот - музей, оперный театр, четыре громадные площади, суперскоростные автострады, виадуки. Фантастика. Вроде и придраться не к чему. Выкурив половину сигареты, я снова сел в такси и попросил шофера ехать в центр. Не отрываясь, смотрел я в окно. Внезапно в поле моего зрения попала жалкая лачуга, которую трудно было назвать даже ветхой постройкой. Не успел я ее как следует разглядеть, как метров через пятьдесят увидел еще одно похожее строение. Затем мы миновали целый поселок барачного типа: будки, сколоченные из досок. Кровлями им служили раскатанные в лист бочки из-под нефти. Стены сплошь и рядом были облеплены рекламными плакатами, что хоть как-то скрадывало убогий вид лачуг. На веревках сушилось старое белье. Повсюду играли голые и полуодетые дети, бродили взъерошенные карликовые петухи, козы и странного вида свиньи. Я был так подавлен увиденным, что даже не попросил водителя остановиться, и опомнился лишь после поворота, когда дорога влилась в прямую, как стрела, магистраль, ведущую к центру Вадоса. Проезжая мимо первого настоящего дома на окраине города - красивой виллы в колониальном стиле, которая гордо высилась среди пальм, - я заметил крестьянскую семью, поднимавшуюся вверх по откосу. Отец тащил поклажу, закрепив, как здесь принято, ремни на лбу. Мать держала на руках ребенка, второй малыш, устало шаркая ногами, плелся следом. На такси они не обратили никакого внимания, только прикрыли глаза от облака взметнувшейся пыли. И тут меня словно обдало ушатом холодной воды. Внезапно я понял, зачем меня пригласили сюда. И от этого мне стало не по себе. 2 Сьюдад-де-Вадос был так продуманно построен, что таксист, если бы и захотел, не смог бы намеренно плутая прокатить по городу впервые попавшего сюда человека. Тем не менее в силу привычки и профессионального интереса я все время следил за нашим маршрутом, воссоздавая в памяти план города и попутно изучая людской поток на улицах. Характерные для двадцатого века типовые застройки делали большую часть нашего пути неотличимой от какого-нибудь крупного города Соединенных Штатов или Западной Европы, разве что вывески были на другом языке и среди пешеходов слишком часто встречались сутаны и чепцы монахинь. Вверху на платформе три стройные девушки в ярких платьях ожидали монорельс пригородного сообщения. Ветер развевал широкие юбки. Девушки оживленно разговаривали, весело смеясь. Загорелый юноша внимательно наблюдал за ними снизу из автомобиля с открытым верхом. А в нескольких шагах две почтенные матроны не иначе как толковали о том, следует ли осуждать девушек за смелые туалеты. Огромные магазины, построенные и спланированные по последнему слову торгового бизнеса, ломились от товаров. Деньги текли в кассы нескончаемым потоком. Такси и других машин на улицах было множество. Однако транспортный поток нигде не приближался к критическому максимуму. Здесь было вполовину меньше пробок, чем в других таких же по размеру городах. Радовали взгляд яркая одежда и улыбающиеся лица пешеходов. Бросалась в глаза необычайная чистота улиц. Казалось, все здесь самодовольно любуется собой. И в то же время с первых часов пребывания в Вадосе меня не покидала мысль: а что бы сказал на все это крестьянин, карабкавшийся с семьей к своему бараку? Моя гостиница "Отель-дель-Принсип" оказалась на Пласа-дель-Сур - одной из четырех главных площадей Сьюдад-де-Вадоса. Площади без особой выдумки назвали по четырем сторонам света. Мы уже были почти возле отеля, когда я заметил, что машина свернула в сторону. Я наклонился к водителю, чтобы узнать, в чем дело, и только тут заметил, что весь транспортный поток перед въездом на Пласа-дель-Сур отведен в сторону. Мне удалось увидеть лишь сквер посреди площади. Водитель остановил такси у тротуара и закурил. Я спросил, что случилось. Шофер пожал плечами. - Я тут ни при чем, - ответил он, бросив быстрый взгляд на счетчик. Опустив стекло, я увидел, что перед площадью собралась многоголосая, шумная толпа. Но где в Латинской Америке вы не встретите темпераментных людей? Уличные торговцы сновали со своими тележками и лотками со сладостями. Однако обилие полицейских машин свидетельствовало о том, что происходящее отнюдь не связано с увеселительным мероприятием. Через несколько минут на площади появилась цепочка полицейских, которые дубинками стали разгонять толпу. Таксист потушил сигарету, аккуратно спрятал окурок в карман и рванул с места. Под скрежет тормозов мы пересекли улицу и свернули на площадь. Среди деревьев по посыпанным гравием дорожкам прогуливались люди, и ничто не говорило о необходимости полицейского вмешательства. Мужчина в поношенной хлопчатобумажной куртке неторопливо бродил с метлой по площади, тщательно собирая в длинный серый пластиковый мешок какие-то бумажки, похожие на листовки. Такси подъехало к "Отель-дель-Принсип" - белому зданию с бронзовыми украшениями. Внушительный фасад опоясывала застекленная балюстрада с тремя подъездами. Такси остановилось у первого из них. К машине тотчас подскочили трое оборванных подростков и неопрятного вида девушка, которые до того сидели на корточках, прислонившись спинами к газетному киоску. Они рвались отворить мне дверцу, выгрузить багаж, смахнуть пыль с ботинок. И что бы они ни делали, руки их в любой момент готовы были поймать брошенную мелочь. Таксист не шелохнулся, затем приоткрыл окно и с отвращением сплюнул на обочину. На верхней ступеньке лестницы стоял величественный швейцар. Он обернулся на шум, мгновенно оценил обстановку и накинулся на оборванцев, громовым голосом изрыгая им вслед какие-то ругательства. Затем он спустился ко мне. - Добрый день, сеньор! - произнес он на сей раз с такой изысканно вежливой интонацией, что я с изумлением взглянул на него, почти не веря, что это исходит от того же человека. - Если не ошибаюсь, сеньор Хаклют? Я кивнул и расплатился с таксистом, дав ему большие чаевые. Он вылез из машины и помог бою выгрузить мой багаж. Повернувшись, я посмотрел на площадь. - Что-то случилось? - поинтересовался я. - Почему площадь закрыли для проезда? Швейцар прервал разговор с боем и устремил на меня холодный ироничный взгляд. - Не знаю, сеньор. Думаю, ничего особенного. Я понял, что произошло что-то важное, во всяком случае, достаточно важное, чтобы произвести неприятное впечатление на иностранца, и решил выяснить все при первой же возможности. Я вошел в номер. Сверху из окна хорошо просматривалась часть города, примыкавшая к площади. Прежде всего следовало позвонить в муниципалитет и договориться с начальником транспортного управления о встрече на утро, затем надо было принять душ и переодеться, а уж потом можно и побездельничать. Приступая к новой работе, я обычно часов по четырнадцать в сутки знакомлюсь с фактическим состоянием дел, чтобы составить собственное суждение. А перед этим не грех отдохнуть и расслабиться. Пока я договаривался о встрече, бой быстро и умело распаковывал мои чемоданы. Несколько раз, когда он не знал, как поступить с незнакомыми для него предметами вроде теодолита или портативного компьютера, он молча протягивал их мне, глазами спрашивая, куда положить. После его ухода я бегло осмотрел свое снаряжение, дабы убедиться, что при переезде оно не пострадало, и решил спуститься вниз чего-нибудь выпить. Холл был просторным и уютным. Архитектор со вкусом разместил в нем пальмы и разнообразные лианы, которые росли в высоких вазонах. Интерьер был выдержан в черно-белых тонах, даже низкие столики были инкрустированы в виде шахматных досок. Я не сразу заметил, что сидевшая рядом со мной пара увлечена игрой в шахматы, и именно столешница служит им шахматной доской. Мое внимание привлекла женщина. Возраст ее нельзя было определить с первого взгляда. Ей можно было дать от тридцати до пятидесяти. Копна блестящих черных волос обрамляла почти совершенный овал лица. Утонченность черт несколько нарушал лишь резко очерченный волевой подбородок. Цвета глаз я не мог разглядеть за густыми, длинными ресницами. На ней было прямое без рукавов платье цвета кардинал. Изящные золотые часы на тонком запястье почти сливались с золотистым загаром, что невольно наводило на мысль о холености и состоятельности их владелицы. Длинные пальцы сжимали незажженную сигарету. Дама играла хорошо, атакуя с откровенной прямотой, что поставило ее противника в затруднительное положение. Я немного подвинул кресло, чтобы следить за ходом игры. Появился официант и сказал партнеру дамы, что его просят к телефону. Тот извинился и встал, как мне показалось, с явным облегчением. Дама кивнула и откинулась в кресле. Только теперь она поднесла сигарету ко рту и открыла сумочку. Я галантно щелкнул зажигалкой, что ее ничуть не удивило. Она прикурила, затянулась и посмотрела на меня. Глаза у нее были с фиолетовым отливом. - Спасибо, - любезно произнесла она по-испански. Незаметно подошел официант, чтобы убрать шахматные фигуры. Она жестом удержала его и, показав на шахматную доску, спросила: - Хотите доиграть партию? Я улыбнулся и покачал головой. У белых не было никаких шансов. Она кивнула официанту, чтобы убрал фигуры, и пригласила меня пересесть к ней за столик. - Сеньор - иностранец, - констатировала она. - Скорее всего, он здесь впервые. - Совершенно верно. Но разве это так заметно? - О да. Вы были удивлены, увидев, что шахматные столешницы действительно предназначены для игры. Интересно, как и когда ей удалось заметить это. Я пожал плечами. - Да, вы правы, - признался я. - Вам придется еще встретиться с этим здесь, в Вадосе, да и по всей стране. Можно сказать, шахматы стали у нас таким же национальным увлечением, как и у русских. Она вспомнила про свою сигарету, затянулась и стряхнула пепел. - Наш президент, конечно, мечтает в один прекрасный день открыть в Вадосе второго Капабланку. Поэтому все мы с раннего детства играем в шахматы. - А сам Вадос тоже шахматист? - спросил я, чтобы как-то поддержать разговор. - О да, разумеется. Мой вопрос, видимо, удивил ее. - Говорят, он прекрасно играет. А вы? - Я шахматист весьма посредственный. - Тогда сеньор, если он останется здесь, должен оказать мне честь и сыграть со мной партию. Позвольте узнать ваше имя? Я представился. - Хаклют, - задумчиво повторила она. - Знакомое имя. Меня зовут Мария Посадор. После того как мы обменялись общими, ни к чему не обязывающими фразами, мне показалось удобным спросить ее, что произошло на площади в момент моего приезда. Она улыбнулась. - Это одна из составляющих нашей жизни здесь, в Вадосе, сеньор Хаклют. Обычное явление. - Правда? А мне казалось, что у вас нет проблем подобного рода... Она опять улыбнулась, обнажив красивые, безукоризненной формы зубы. - Вы меня неправильно поняли. Привлечение такого большого числа полицейских - дело действительно редкое. Но... возможно, сеньору приходилось бывать в Лондоне? - Нет, никогда. - Тогда вы, вероятно, слышали, что в Лондоне есть место, называемое "уголком ораторов"? До меня наконец дошло. - А, вы имеете в виду "уголок" Гайд-Парка? Вы хотите сказать, что нечто подобное есть у вас на Пласа-дель-Сур? - Совершенно верно. Только у нас при нашем темпераменте дискуссии приобретают больший накал, чем у флегматичных англичан. Она рассмеялась. Смех ее был каким-то очень сочным, так что я вдруг подумал о спелых яблоках. - Ежедневно в полдень здесь собираются несколько десятков человек, которые чувствуют в себе призвание проповедовать что-либо или клеймить неприглядные явления нашей действительности. Порой страсти разгораются. Вспыхивают дискуссии. - А что послужило причиной сегодняшних волнений? Грациозным движением кисти она прикрыла лицо, словно опустила на глаза вуаль. - О, причины тут могут быть самые разные. Скорее всего разногласия религиозного характера. Я, право, не интересовалась... Она ясно дала понять, что не хочет больше говорить на эту тему. Я уступил ее желанию и перевел разговор в несколько иное русло. - Мне любопытно было узнать, что у вас здесь есть "уголок ораторов". Это тоже одно из нововведений вашего президента? - Возможно. Но скорее всего, как и многие другие выдающиеся идеи президента, и эта принадлежит Диасу. Имя Диаса мне ничего не говорило, но моя собеседница продолжала, не обращая внимания на то, что я не все понимаю. - Безусловно, это полезное начинание. Что может быть лучше открытой трибуны, с которой говорится о делах и проблемах, по поводу которых люди выражают свое неудовольствие? - А кто такой Диас? - не выдержал я. - И почему идея исходит от него? Я думал, что Вадос здесь - бог и царь. - Ну, это не совсем так, - резко возразила она. Мне показалось, что я невольно задел за больное. - Без кабинета министров Вадос не стал бы тем, кем является, а без Диаса - в первую очередь. Диас - министр внутренних дел. Естественно, он менее известен, чем Вадос. Кроме того, за пределами Агуасуля Вадоса знают еще и потому, что его именем названа столица. Но ведь общеизвестно, что даже самый могущественный правитель зависит от того, насколько сильны его сторонники. Я не мог с ней не согласиться. Сеньора Посадор - на руке у нее поблескивало обручальное кольцо - взглянула на свои миниатюрные золотые часики. - Благодарю вас, сеньор Хаклют. Беседа с вами доставила мне удовольствие. Вы остановились в этом отеле? Я утвердительно кивнул. - Тогда мы еще встретимся здесь и, возможно, сыграем партию в шахматы. А сейчас мне, к сожалению, уже пора. До свидания. Я быстро поднялся. Она протянула мне руку и, обворожительно улыбнувшись, покинула зал. Я снова сел и заказал виски. Во всей этой истории меня серьезно занимали два момента. Во-первых, обручальное кольцо на руке моей собеседницы, во-вторых, то досадное обстоятельство, что хотя сеньора Посадор явно знала, что произошло на площади, мне так и не удалось этого выяснить. На следующее утро я просмотрел газеты. Моего испанского на это почти хватало, правда, о значении каждого пятого слова я мог только догадываться. В Вадосе были две ежедневные влиятельные газеты: правительственная "Либертад" и независимая "Тьемпо". "Либертад" посвятила вчерашнему событию строк двадцать. Сообщалось, что произведены аресты и некий Хуан Тесоль должен предстать сегодня перед судом по обвинению в нарушении общественного порядка. "Тьемпо" отвела тому же событию передовицу. Не без труда я понял из нее, что Тесоль вовсе не злостный хулиган; речь в основном шла о каком-то Марио Герреро, который подстрекал своих сообщников не только стащить Тесоля с трибуны и свернуть ему шею, но и трибуну разнести в щепы. Резкий, нетерпимый тон статей обнаруживал скорее политическую, чем религиозную, подоплеку, на которую сослалась сеньора Посадор. Комментаторы в обоих случаях, очевидно, исходили из того, что читателям хорошо известна закулисная сторона событий, а для постороннего человека эта информация была полна недомолвок. Упоминались две партии - гражданская и народная, - которых соответственно и представляли Герреро и Тесоль. И, если верить "Тьемпо", первая состояла исключительно из монстров. Вот, пожалуй, и все, что можно было почерпнуть из газетных сообщений. До приезда сюда я считал, что Агуасуль в отличие от других латиноамериканских стран избавлен от внутренних противоречий. Как видно, я заблуждался. Но вопросы внутренней политики этой страны меня не волновали. Я закончил завтрак и подумал, что пора приступать к работе. 3 Муниципалитет занимал несколько зданий рядом с правительственным кварталом на северо-восток от Пласа-дель-Норте. Был теплый ясный день, и я решил пройтись пешком - от отеля до муниципалитета было не больше мили. До встречи у меня оставалось еще время, и я хотел прикоснуться к пульсу городской жизни. Вскоре я оказался в месте пересечения основных магистралей и остановился на тротуаре, наблюдая за беспрерывным потоком автомашин. Продуманная система подъездных путей и перекрестки на разных уровнях обеспечивали безостановочное движение. Нигде ни единого светофора. Полицейский, вознесенный в своей будке над бурлящим потоком, скучая, подпиливал ногти. Никаких помех не вносили и пешеходы - все переходы были выведены с проезжей части. Нырнув в один из подземных переходов, все еще под впечатлением от столь совершенно организованного движения, я не сразу заметил, что пропустил указатель и иду не в том направлении. Посторонившись, чтобы уступить дорогу грузной женщине с огромной корзиной на одной руке и маленькой девочкой на другой, я едва не споткнулся о мальчугана, сидевшего прямо на бетоне. Возле него стоял прекрасной формы глиняный горшок. Правая рука мальчика нервно теребила бахрому красочного, но ветхого пончо, левой руки у него не было. Сдвинутое на затылок сомбреро открывало взглядам прохожих страшную язву на месте одного глаза. Я встал как вкопанный, будто увидел непристойную надпись, нацарапанную на стенах Парфенона. Подобное мне доводилось видеть только в Индии и ОАР, да и то лет пятнадцать назад, когда я впервые попал за границу. Но даже там нищих становилось все меньше. С тех пор я считал, что их уже нет почти нигде. Пошарив в карманах, я собрал всю мелочь и бросил монеты в глиняный горшок. Не успел я сделать несколько шагов, как кто-то тронул меня за плечо. Оглянувшись, я встретился с дерзким взглядом молодого полицейского. Он заговорил громко, недовольно. Я его почти не понимал. - Я не говорю по-испански, - сказал я. - А, вы из Штатов, - произнес он таким тоном, будто ему все сразу стало ясно. - Сеньор не должен давать деньги таким людям. - Вы имеете в виду этого нищего мальчика? - решил уточнить я, показав рукой на мальчугана. Он утвердительно кивнул. - Да, да! Не подавайте им милостыню. Мы хотим покончить с попрошайками. Они не нужны Сьюдад-да-Вадосу! - воскликнул полицейский. - Что же получается, сидеть здесь и просить милостыню можно, а давать милостыню запрещено? Я чувствовал себя сбитым с толку. - Нет, не то. Он сидит здесь - о'кэй; просит подаяние - нехорошо; сеньор дал деньги - совсем плохо! - Понятно, - произнес я, хотя вовсе не был уверен, что все понял правильно. Налицо была явная попытка отучить нищих от попрошайничества. Но вид мальчика красноречиво свидетельствовал о крайней нужде. Однако моих скудных знаний испанского вряд ли могло хватить для обсуждения с полицейским вопросов благосостояния и социального обеспечения здешнего населения. Полицейский одарил меня медовой улыбкой и скрылся в толпе. Дойдя до следующего перекрестка, я снова обнаружил, что иду не в том направлении и мне следует повернуть назад. И так уж получилось, что на обратном пути я опять увидел того же полицейского. Упершись в грудь нищего мальчугана своей дубинкой, он копался в его глиняном горшке, выбирая оттуда брошенные мною монеты. Мальчик плакал, жалобно причитая. Убедившись, что выбрал все, полицейский поднялся. Потрясая дубинкой перед лицом ребенка, он приказал мальчику замолчать. И тут, обернувшись, заметил меня. Его лицо исказилось, дрожащие губы бормотали слова оправдания. Я молча протянул руку, и он безропотно положил мне на ладонь свою добычу. Не проронив ни слова, я продолжал стоять. Полицейский расплылся в глупой виноватой улыбке и поспешно удалился. Отойдя немного, он обернулся и как ни в чем не бывало махнул мне на прощание рукой, словно ничего не случилось. Я сунул мелочь в горшок нищего и посоветовал ему убрать деньги куда-нибудь подальше. Мальчик улыбнулся, кивнул, сунул горшок под пончо и тотчас же исчез. Без дальнейших затруднений я выбрался из подземного перехода в нужном месте и оказался на площади Пласа-дель-Норте. Там я не мог не задержаться, чтобы рассмотреть два памятника: освободителю и первому президенту республики Агуасуль Фернандо Армендарису и, конечно, самому Вадосу. Взгляд Армендариса был обращен вправо, на здание парламента, построенное в дворцовом стиле. Вадос смотрел влево, в сторону муниципалитета - низкого здания с плоской крышей. Это вполне совпадало с моим представлением. Перед зданием муниципалитета царило необычайное оживление, в то время как возле парламента не было почти никого. Едва я рассмотрел третье здание, узнав в нем Дворец правосудия, как кто-то тронул меня за рукав. Обернувшись, я увидел небольшого роста мужчину в очках, вооруженного блокнотом и несколькими шариковыми ручками. Позади него стояли два молодых человека в одинаковых темных костюмах. Они изучающе смотрели на меня и не понравились мне с первого взгляда. "Телохранители", - первое, что пришло мне на ум. Небольшого роста мужчина заговорил со мной по-испански. Я не сразу все понял и сказал ему об этом. Он деланно рассмеялся. - Простите меня, сеньор, - напыщенно объяснил он. - По поручению правительства я провожу опрос общественного мнения и, к сожалению, принял вас за соотечественника. - Какой опрос? - Сеньор, видимо, не знаком с некоторыми нашими нововведениями. - Он дружески улыбнулся мне. - Все очень просто. Прежде чем принять решение по какому-либо вопросу государственной важности, мы проводим выборочный опрос общественного мнения. - Да, да. Понимаю, - кивнул я и тут же вспомнил вчерашний рассказ сеньоры Посадор об "уголке ораторов" на Пласа-дель-Сур. Возможно, это была очередная идея министра внутренних дел Диаса. Изучение общественного мнения - хорошая подстраховка для всякого диктатора, так как позволяет выяснить, как проглотит народ предполагаемое мероприятие. - А что именно интересует вас в данном случае? - Права граждан Сьюдад-де-Вадоса, - ответил коротышка. - Но сеньор не является гражданином нашего города, он должен меня извинить и позволить мне продолжить работу. С деловым видом он засеменил к подземному переходу. Я увидел, как он обратился к красивой молодой девушке, поднимавшейся снизу. Наблюдая эту сцену, я весьма усомнился, можно ли дать откровенный ответ в присутствии двух здоровенных молодчиков, разглядывающих тебя с угрожающим видом. Посмотрев на часы, я понял, что времени у меня больше нет, и поспешил через площадь к зданию муниципалитета. Под заключенным со мной договором о работе в Вадосе стояла подпись начальника управления. Я знал его имя - Дональд Энжерс. Непроизвольно я решил, что он американец. Однако ошибся. Он оказался типичным англичанином - чопорным и напыщенным. Моей первой реакцией было ощущение, что ему, как и одноглазому мальчику-нищему, не место в Вадосе. Внимание, с каким мистер Энжерс стал разглядывать меня, когда я вошел в кабинет, граничило с неприличием. Затем он протянул руку и жестом предложил мне занять место в кресле. - Насколько я понял, кое в чем вы уже смогли ощутить местный колорит, мистер Хаклют? - сказал он, краешком глаза взглянув на настенные часы. - Пожалуй, если вы имеете в виду государственных служащих, которых я повстречал на пути сюда, - ответил я и рассказал об опросе. Энжерс холодно посмотрел на меня. - Да, да. Мне думается, что президент Вадос принадлежит к числу тех немногих политиков, которые уважают старый и верный принцип, согласно которому правительство либо прислушивается к мнению общественности, либо становится его жертвой. Он предложил мне сигарету, я не отказался. - Это тоже одна из идей Диаса? - спросил я, протягивая зажигалку. Энжерс помедлил, прежде чем поднес сигарету к пламени. - Почему вы так думаете? - Мне кажется, тут есть общее с "уголком ораторов" на Пласа-дель-Сур. Дама, с которой я познакомился вчера вечером, говорила мне, что это предложение Диаса. Ответом мне снова была вынужденная улыбка, правда, несколько шире предыдущей. - Да, тут мы, пожалуй, имеем дело с одним из самых эффективных общественных начинаний. - Энжерс отметил что-то в блокноте, лежащем на письменном столе. Он пользовался ручкой с тонким пером, заправленной светло-синими чернилами. - Я спрашиваю из чистого любопытства. Объясните мне, пожалуйста, что произошло вчера после обеда на Пласа-дель-Сур? В газетах есть сообщения, но мой испанский, к сожалению, еще не на уровне. Энжерс, глядя мимо меня, задумчиво затянулся. - Там не все отражено правильно, - наконец сказал он. - "Тьемпо", как и следовало ожидать, многое исказила и преувеличила. И конечно, речь там шла о наименее важном аспекте проблемы, с которой связана ваша деятельность в Вадосе. - Ах, даже так?! - Да, я постараюсь, насколько смогу, познакомить вас с ситуацией. Она достаточно сложная и многоплановая. Но в общих чертах я попробую вам ее изложить. Он потянулся к настенной карте и, дернув за шнур, развернул ее. - Вы, наверное, уже знакомы с историей Сьюдад-де-Вадоса? - добавил Энжерс, бросив на меня беглый взгляд. Я кивнул. - Прекрасно. В таком случае вам, видимо, известно, что планировка города тщательно продумана. Принятие же законодательства, затрагивающего интересы граждан, всегда дело сложное, особенно если это касается местного населения, которое не отличается сговорчивостью. Энжерс замолчал. Мне показалось, он хочет услышать мое мнение на этот счет. - Пожалуй, это нельзя назвать традиционной составляющей комплекса транспортных проблем, - вставил я. - В Вадосе вообще мало традиционного, - подтвердил Энжерс. - Вы, несомненно, уже заметили это сами. Суть же проблемы, зерно ее чрезвычайно просты. Вадос, безусловно, человек весьма дальновидный и проницательный. Думаю, идею застройки нового города он вынашивал задолго до того, как появились реальные возможности ее осуществления. Однако он был вынужден признать, что, используя имеющиеся средства и внутренние ресурсы, прибегая к помощи местных специалистов, он никогда не создаст тот прекрасный новый город, который задумал. В лучшем случае это будет нечто похожее на Куатровьентос или Пуэрто-Хоакин. Кстати, вам непременно следует посетить эти города, пока вы здесь, чтобы наяву убедиться в убогости их планировки. - Он внимательно посмотрел на меня. - Итак, существовала одна-единственная возможность, и у Вадоса хватило мужества воспользоваться ею, несмотря на довольно сильную оппозицию - насколько мне известно - в лице Диаса и многочисленных его сторонников. Вадос призвал каждого, кто мог внести позитивный вклад в строительство нового города, приложить максимум усилий и способностей. Понятно, он хотел сделать все на самом высоком уровне, что в Агуасуле выполнить было некому. Лично меня пригласили руководить строительством автострады до Пуэрто-Хоакина. Наряду с другими специалистами, участвовавшими в создании города, мне было предоставлено право стать его гражданином и предложена постоянная работа. Большинство из нас, естественно, приняли подобные предложения. Примерно треть нынешнего населения города, наиболее влиятельная и значительная его часть, получила таким образом права гражданства. Что может представлять собой город, если построить его неизвестно где, набить людьми и ждать, что все само собой образуется? Не правда ли? Я молча согласился. - Вот именно. Так что начинание Вадоса имело принципиально важное значение для успеха дела. Местные никогда не смогли бы создать Сьюдад-де-Вадос, каким вы его видите сегодня, без помощи извне. Поверьте мне. Однако несколько лет назад возникли некоторые непредвиденные осложнения. Энжерс перевел дыхание и продолжил: - Жители деревень и глухих селений из глубинки углядели, конечно, новый город, растущий у них под носом, и решили удобно устроиться в нем. Сами понимаете - отчего не урвать кусок сладкого пирога? Но попробуйте объяснить темному, необразованному крестьянину-индейцу, что к чему. И, прежде чем нам удалось наконец приостановить их переселение, сюда лавиной двинулись многочисленные семейства не только из Вест-Индии, но, господь мне свидетель, даже с Гавай! Люди, которые имеют на это не больше прав, чем, скажем... лапландцы! Вы, возможно, заметили уже неприятные последствия этого явления: поселки барачного типа, возникшие в непосредственной близости от города, заселенные ленивой, инертной массой неграмотных чумазых тунеядцев, - прямо-таки рассадник болезней и эпидемий. Пользы от них городу - никакой. Но каждый в свою очередь желает поживиться за счет города. Рассказывая, Энжерс заметно разволновался, на лбу его выступили капельки пота. - Однако в какой мере, мистер Энжерс, это относится к предложенной мне работе? - вставил я. Он немного успокоился и, вспомнив о сигарете, стряхнул пепел. - Может ли нам, гражданам Вадоса, нравиться такое положение? Мы оказали городу неоценимую помощь и хотим уважения к нашим правам. Мы не хотим видеть наш город загаженным. Несколько месяцев назад ситуация резко обострилась и стало очевидно, что следует предпринять энергичные, действенные меры. Диас, министр, в ведении которого находится муниципалитет, хотел, чтобы этот новый приток населения влился в город. Я тотчас же объяснил ему нелепость всей затеи: местные жители - слишком темная крестьянская масса, чтобы стать горожанами. Но Диаса трудно переубедить. Он сам той же породы. Иногда я сомневаюсь, действительно ли он превосходит тех, кто живет в этих бараках, или просто хитрее и оборотистее их. Трудно даже представить себе двух более разных людей, чем Диас и наш президент - личность высокообразованная и интеллигентная. Думаю, что Диас и стал незаменим для Вадоса именно как человек из народа. Вы поняли мою мысль? Я ничего не ответил. - В конечном счете президент все же учел мнение своих сограждан, - продолжал Энжерс. - В данном случае нельзя было ограничиться лишь административными мерами. Но Вадос одной рукой дает, а другой - берет. Диаса же поддерживают национальные меньшинства. Был найден компромисс: ликвидировать "позорные пятна" Вадоса, а их обитателей вытеснить из города. На это, мистер Хаклют, вам и выделяют четыре миллиона доларо. Уверен, при ваших способностях вы поможете нам найти наиболее оптимальное решение. Он снова одарил меня своей холодной улыбкой. Я же молча старался переварить услышанное. Обычно, когда интересовались моей профессией, я приводил ставшее уже банальным сравнение системы городского транспорта с системой кровообращения. Но я никогда не предполагал, что сам когда-нибудь стану играть в ней роль лейкоцитов, борющихся с возбудителем социальной болезни. Однако идея сама по себе казалась разумной. Можно попробовать. Об этом я и сказал Энжерсу, который, притушив сигарету, одобрительно кивнул. - Я был уверен в вас, мистер Хаклют. Теперь мне следует познакомить вас с государственными служащими, с которыми вам помимо меня придется сотрудничать, в частности с шефом полиции О'Рурком, сеньором Сейксасом из финансового управления и кое-кем из административно-планового отдела. Но прежде чем мы перейдем к делу, меня попросили обратить ваше особое внимание на один важный момент: ваша позиция в данном вопросе должна быть совершенно беспристрастной. Иногда вам, возможно, придется столкнуться с нашей горячностью, порой и я сам бываю несколько вспыльчив... Что и говорить, все мы не можем не принимать эту историю близко к сердцу. Мы пригласили именно вас не только потому, что вы большой специалист, но еще и потому, что вы никогда прежде не бывали в Агуасуле. Лиц, заинтересованных в решении проблемы, это должно удовлетворить, и нам легче будет выбить почву из-под ног противников, ссылаясь на объективность оценки нейтрального и незаинтересованного специалиста. - Именно поэтому, - вставил я, - вы и вызвали иностранного специалиста, а не поручили задачу местному транспортному управлению? Энжерс немного смутился. - Да, верно, - несколько резко ответил он. - Итак, после того как мы немного прояснили ситуацию, скажите мне, в какой помощи вы нуждаетесь и какое содействие в работе вам требуется? Из внутреннего кармана я достал список, отпечатанный еще во Флориде. - Здесь указано самое необходимое, - сказал я и снова закурил сигарету. Энжерс углубился в изучение моего листка. Я перечислил там лишь то, что пришло мне в голову при самом поверхностном ознакомлении с заданием, но все же список выглядел довольно внушительно. Он включал круглосуточное предоставление автомашины, специальное удостоверение, подтверждающее широкие полномочия, кабинет в транспортном управлении, пользование ЭВМ типа "Максиак", секретаря, в совершенстве владеющего английским и испанским языками, группу квалифицированных статистиков. Мне также была нужна подробная смета расходов нескольких крупных строительных объектов, законченных в последнее время в Агуасуле, в том числе стоимость кубометра стройматериалов и средние ставки рабочих, занимающихся сносом зданий и расчисткой территории. Здесь я был особенно предусмотрителен с тех пор, как в начале своей карьеры разработал прекрасный проект стоимостью в шестнадцать тысяч австралийских фунтов, который по завершении строительных работ обошелся вчетверо дороже. Немаловажным моментом был для меня также и перевод на английский всех постановлений, инструкций и предписаний, касающихся строительства в Агуасуле. Очевидно, мой список произвел на Энжерса благоприятное впечатление. Его натянутость исчезла, и, закончив обсуждение деталей, он одарил меня, надо думать, сердечнейшей из своих улыбок. - Я уже понял, мистер Хаклют, что сотрудничество с вами доставит мне удовольствие, - доверительным тоном сказал он. - Вы человек, у которого есть свой стиль работы, мы умеем это ценить. Думаю, мне не надо еще раз просить вас занять в данном вопросе правильную позицию. И я хочу надеяться, что к подобного рода вещам у нас с вами одинаковое отношение. Я не нашелся, что на все это ответить. К счастью, взглянув на часы, Энжерс поднялся из-за стола. - Скоро время обеда, - повеселевшим голосом заметил он. - Не составите ли вы мне компанию? Мы могли бы поесть на площади. Сегодня прекрасный день. Мы пошли в ресторанчик, раскинутый в сквере посреди площади. Двадцать столиков и передвижная кухня, которая с непостижимой быстротой появлялась в часы обеда и ужина в дни, когда не обещали плохой погоды. Позднее я узнал, что это был самый дорогой ресторан в городе. Сидеть там было довольно приятно, если, конечно, не обращать внимания на неотступно следящие за тобой любопытные глаза служащих, которые в обеденный перерыв приходят на площадь, чтобы, расположившись на скамейке, съесть свою тортилью [маисовая лепешка, заменяющая хлеб (исп.)] с фасолью. Мы приступили уже ко второму, когда мое внимание привлекло оживление возле Дворца правосудия, который, как я уже говорил, выходил на Пласа-дель-Норте. Высокий респектабельного вида мужчина лет сорока в окружении почитателей и зевак не спеша спускался по широкой лестнице. Он что-то сказал шоферу подкатившего к нему черного лимузина, пересек площадь и направился в нашу сторону. Поспешность, с какой бросились к нему официанты, когда он вместе с тремя спутниками занял столик неподалеку от нас, граничила с подобострастием. - Кто это? - спросил я у Энжерса. - О, это один из самых уважаемых наших граждан! Извините, мне надо выяснить, чем закончилось дело. Хотя результаты можно было предвидеть заранее. Подозвав официанта, Энжерс сказал ему что-то по-испански; тот подошел к столику недавно прибывшего, переговорил с ним и вернулся к нам. - Отлично, - воскликнул Энжерс после того, как официант сказал ему что-то. - За это стоит выпить, Хаклют. Такое событие нельзя не отметить. Я деликатно напомнил ему, что пока не знаю, в чем дело. - О, простите меня, пожалуйста. Там сидит Марио Герреро - председатель гражданской партии Вадоса. Мы с вами как раз говорили сегодня об этом профессиональном бунтовщике и возмутителе спокойствия Тесоле, который вызвал вчера беспорядки на Пласа-дель-Сур. Так вот, случилось так, что Герреро при этом присутствовал и сейчас дал по этому поводу в суде свидетельские показания. Тесоля оштрафовали на большую сумму. Конечно, лучше бы от него совсем избавиться. - Кто же все-таки этот Тесоль? - Да вроде какой-то индеец-бунтарь из деревни, не имеющий статуса гражданина нашего города. Энжерс поднял бокал, глядя на Герреро. Тот заметил его жест и с улыбкой кивнул в знак благодарности. По мере того как Энжерс продолжал свой рассказ об истории города и о собственной роли в его строительстве, энтузиазм, с которым я принял приглашение здесь работать, постепенно улетучивался. 4 Энжерс сказал, что договорился о моих встречах с шефом полиции О'Рурком и с сотрудником финансового управления Сейксасом, который ведал средствами на городскую застройку. Встречи были назначены на конец дня, и после обеда я направился на Пласа-дель-Сур, чтобы самому как-то разобраться в сегодняшних городских заботах и тревогах. На площади было много народу, не менее тысячи человек. Кто-то мирно обедал, сидя на траве, кто-то отдыхал на скамейках, кто-то просто дремал на газоне под пальмами. На противоположных сторонах площади, окруженные толпой, страстно выступали ораторы: один - под флагом гражданской партии, другой, смуглокожий мулат, - под знаменем народной. Рядом с мулатом на возвышении, свесив ноги, сидел индеец в красочном пончо, его удлиненное угрюмое лицо, как и весь вид, демонстрировало полное равнодушие к происходящему. Я пытался, насколько мог, понять, о чем говорят выступающие. Мулат кончил под взрыв аплодисментов. Вперед вышли музыканты в индейских национальных костюмах и на дудке и барабане исполнили какую-то своеобразную протяжную мелодию, которая, видно, не всякому здесь пришлась по душе. Пробираясь вперед, чтобы лучше разглядеть музыкантов, я заметил, что, несмотря на свой флоридский загар, цветом кожи явно выделяюсь среди толпы. На противоположной стороне площади смуглокожих почти не было. Прямо перед носом у меня прогремели кружкой. Я подумал, что собирают деньги для музыкантов, и опустил мятый доларо. И тут позади себя услышал знакомый хриплый голос: - Сеньор Хаклют, знаете ли вы, на что дали деньги? Я обернулся и увидел Марию Посадор. На ней были узкие песочного цвета брюки, белая блузка и сандалии на босу ногу. Ее наряд скорее подходил для фешенебельного курорта, чем для подобного сборища да еще на центральной площади города. Огромные темные очки скрывали глаза. - Полагаю, на нужды музыкантов, - несколько запоздало ответил я. - Не сказала бы. Вы невольно помогли Хуану Тесолю. Слыхали, его сегодня приговорили к штрафу в тысячу доларо? - А ведь, вывернув карманы у всех этих людей, - она широким жестом обвела толпу, - вы не сыщете больше ста доларо. - Меня это, признаться, не очень интересует. - Неужели? Я почувствовал на себе ее изучающий взгляд. - А хотите посмотреть, как он выглядит? Вот он, сидит на краешке помоста, словно идол, удивленный мирской несправедливостью. Дай ему тысячу доларо, он не сосчитает их и за неделю. Мулат, обращающийся к толпе от его имени, - некий Сэм Фрэнсис. Он только что заявил, что не потратит на себя ни цента, пока не будет выплачен весь штраф. И ему можно поверить, хотя сам он ходит в рваных башмаках. Она повернулась и кивнула в сторону второго оратора. - А там, видите, распинается Андрес Люкас - секретарь гражданской партии. Одни его ботинки стоят не меньше пятидесяти доларо. Да в шкафу у него еще пар двадцать такой же обуви. Но где же Герреро - председатель партии? - Представьте, на этот вопрос я могу ответить - он обедает на Пласа-дель-Норте. Она ничуть не удивилась. - За обед он заплатит столько же, сколько стоят ботинки Люкаса. Вы счастливый человек, сеньор Хаклют, если ваш интерес к таким проблемам столь незначителен. Последние слова она произнесла достаточно язвительно. - Да, потихоньку я начинаю понимать, что имел в виду таможенный чиновник, - пробормотал я вполголоса. - Кто-кто? - переспросила она. Я объяснил, и она невесело рассмеялась. - Вам еще не раз придется это услышать, сеньор Хаклют. Город и так поглотил уже массу денег. Мы все гордимся Вадосом. Однако есть люди и здесь, и в других городах страны, которые считают, что пора наконец изыскать средства и для решения наших насущных проблем. Возможно, они не так уж неправы. Толпа понемногу редела. Люди возвращались на работу. Выступавшие покинули свои трибуны, которые не замедлили разобрать. Несколько минут мы молча наблюдали, как рассеивается народ. - Не хочу вас больше задерживать, - быстро проговорила сеньора Посадор. - Да и мне пора. Но мы непременно увидимся - за вами партия! До свидания. - До свидания, - машинально проговорил я. Она решительной походкой пересекла площадь. Я еще немного постоял, глядя ей вслед, пока она не скрылась из виду. Говоря о Тесоле, сеньора Посадор не могла скрыть горечи. И это поколебало мое впечатление о ней, как о праздной, богатой женщине. Она, без сомнения, была яркой, запоминающейся личностью. И я решил расспросить Энжерса, не знает ли он о ней. Правда, меня несколько смущало одно обстоятельство. Еще в начале своей служебной карьеры, связанной с частыми поездками, я едва было не потерял все из-за отсутствия самодисциплины. После двух постигших меня неудач я вменил себе в правило никогда в командировках никакого внимания не уделять женщинам и уже лет десять неукоснительно соблюдал этот принцип. И на сей раз я не стремился пробудить в сеньоре Посадор интерес к собственной особе, но в душе, признаться, жалел об этом. В транспортном управлении я появился несколько раньше назначенного времени и тут же был приглашен в кабинет Энжерса. Англичанин сидел за письменным столом с сигаретой в зубах и читал какой-то машинописный текст. - Одну минутку, я только просмотрю доклад. Я кивнул и сел в предложенное мне кресло. Через несколько минут Энжерс собрал разрозненные страницы, аккуратно написал что-то на чистом листе и, вызвав секретаршу, передал ей бумаги. - Прекрасно, - сказал он, взглянув на часы. - Нам следует перейти в здание напротив. Сейксас, к сожалению, как и многие здесь, в Вадосе, не всегда точен. Однако это не дает нам права на опоздание. Прошу вас, пойдемте! Миновав чистые светлые коридоры, мы вышли на улицу, пересекли газон и оказались у здания финансового управления. Внезапно Энжерс остановился, словно что-то вспомнив. - Хочу спросить вас еще кое о чем. Не доводилось ли вам встречаться с женщиной по имени Мария Посадор? Она часто появляется в вашем отеле и его окрестностях. Я с удивлением кивнул. Энжерс ответил мне своей обычной холодной улыбкой. - Тогда позвольте дать совет. Это не совсем подходящее для вас знакомство. - Что вы имеете в виду? - Лучше было бы, чтобы вас не видели в ее обществе. Я уже советовал вам соблюдать нейтралитет в вашей работе. Я не подал виду, но типично английский менторский тон Энжерса произвел на меня крайне неприятное впечатление. - А в чем дело? - резко спросил я. - Видите ли... - Он подтолкнул меня к крутящимся дверям. - Сеньора Посадор известна своими взглядами, порой отличными от позиции президента. Это длинная история, не стоит ею вас обременять. Но одно вам следует учесть: если вас будут видеть вместе, вы утратите репутацию беспристрастного стороннего специалиста. - Я буду иметь это в виду, но и вы примите к сведению, что если хотите добиться от меня непредубежденности, доверьтесь мне и не спешите с выводами. Вы что же считаете, если сеньора Посадор мне симпатичнее вас, я буду действовать по ее указке? - Мой дорогой, - озабоченно воскликнул Энжерс. - Считайте только, что я вас предупредил. - Оставим этот разговор, - сказал я. В напряженном молчании мы проследовали в кабинет Сейксаса. Встав из-за стола, Сейксас приветствовал нас поднятием обеих рук. Это был тучный брюнет с круглым красным лицом, на котором блестели капельки пота. В углу мясистого рта он держал толстую черную сигару с роскошным красно-золотым ярлыком. Небесно-голубой костюм дополняла белая рубашка с ярким галстуком, на котором красовались ананасы. Помимо обычных письменных принадлежностей на столе стоял кувшин, до половины наполненный жидкостью со льдом. На стене поверх свернутой карты висел огромный календарь с фотографией обнаженной толстушки. - Так это вы, Хаклют? - уточнил он, несколько растягивая слова. - Садитесь! Садитесь! Хотите выпить? Сигару? От напитка мы оба отказались. Похоже, это был ликер с джином, разбавленный водой. Сигару я взял и, к своему удивлению, нашел ее мягкой, хотя была она чернее угля. - Бразильские, естественно, - с удовольствием отметил Сейксас и глубоко затянулся. - Ну, что вы думаете о Вадосе, Хаклют? Я имею в виду город, а не президента. - Впечатляет, - сказал я, краешком глаза наблюдая за Энжерсом. Было очевидно, что он с трудом выносил Сейксаса. Последний же был настолько толстокож, что явно ничего не замечал. Меня это немного позабавило. - Еще бы, - с удовлетворением подтвердил Сейксас. - Необыкновенный город. И вы его еще больше возвысите. Он зашелся смехом, зажмурив глаза. Пепел от сигары сыпался на его режущий глаза галстук. - Перейдем-ка к делу, а то Энжерс совсем скис от скуки. Сейксас поудобнее устроился в кресле, выставив вперед свой необъятных размеров живот. Сигару он лихо перебросил в противоположный угол рта движением, явно заимствованным из какой-нибудь пошлой голливудской киноленты времен его юности, повествующей о жизни промышленных магнатов. - Собственно говоря, все легко можно объяснить. Восемь лет назад в доках Пуэрто-Хоакина разразился сильный пожар. Взорвался один из танкеров. Сами докеры оказались еще на высоте, а городская пожарная команда и ломаного гроша не стоила. Погибло около четырехсот человек. Дома полыхали, словно факелы. Представляете? Конечно, были проведены восстановительные работы, построены новые здания. Однако качество строительства там не сравнимо с Вадосом. Просто дешевка. После случившегося премьер собрал заседание кабинета министров и сказал, что подобное может произойти и у нас. Он обложил высоким налогом всех владельцев танкеров. Крупные нефтяные компании хоть и постонали, но уступили. На эти средства и был создан фонд помощи на случай стихийных бедствий. Сейчас фонд насчитывает около восьми миллионов доларо, решение об их использовании принимает лично президент. По мере необходимости вам выдадут из этого фонда четыре миллиона доларо. Он выдвинул ящик письменного стола и стал рыться в нем, извлек оттуда книгу в пестрой суперобложке, затем пустую бутылку из-под джина, которую тут же бросил в корзину для бумаг, потом на столе появилась грязная сорочка. Наконец он добрался до толстой стопки бумаг и постучал ею по столу, что-то довольно бормоча. - Сейчас найдем, - приговаривал он. - Вот! Сейксас протянул мне наконец нужный лист. Пальцы его были унизаны драгоценными перстнями. - Посмотрите. Это официальное разрешение, - произнес он. - Вы будете получать двадцать тысяч плюс оплата необходимых расходов. До десяти тысяч вы можете тратить на научно-исследовательскую работу, использование ЭВМ и тому подобное. Разработка проекта - дело ваше. Смету на расходы вы составили? - Да, в соответствии с договором. - Великолепно. Не выношу предварительные сметы для строительных проектов. Это - смесь цифр, непредвиденных обстоятельств, неявок на работу из-за болезни и бог знает чего еще! Хотите, я познакомлю вас с фирмами, которые будут сотрудничать с вами? - Это не к спеху. Меня не волнует, кто будет это делать, куда как важнее, что делать. - Да, да, - произнес Сейксас и внимательно посмотрел на меня. - Да, - повторил он еще раз, опустив глаза. Затем мы потратили минут двадцать на наиболее важные цифры и показатели. Он попросил принести данные о последних строительных проектах, чтобы я мог составить себе представление о расценках. Энжерс сидел в стороне, нетерпеливо ожидая, когда мы закончим. Я был изрядно удивлен, обнаружив у Сейксаса за внешне непривлекательной внешностью острый как лезвие ум. Так оно должно было и быть. Вадос - не тот человек, который потерпел бы в своем любимом муниципалитете домашних воров. К концу беседы Сейксас сиял. - Желаю вам удачи и успехов, Хаклют, - сказал он. - Лично я считаю, что мы ухлопаем на все это слишком много денег. Можно было бы выдворить этих подонков за полдня штыками. Но ведь они снова вернутся сюда. Значит, это не такое уж расточительство. До встречи! Энжерс поднялся с явным облегчением, с отсутствующим взглядом пожал Сейксасу руку и быстро вышел. - Оригинал, не правда ли? - произнес он, как только мы оказались за дверью. - Я имею в виду... Да вы ведь и сами видели. В столе пустые бутылки, грязное белье. Но надо отдать ему должное: он достаточно умен и расторопен. Ведь он из местных, - после некоторого раздумья добавил Энжерс. - И прекрасно говорит по-английски. - Представьте, он мне рассказывал, что учился языку по фильмам. Когда мы оказались на улице, Энжерс осмотрелся по сторонам. - Нам здесь не так далеко. Пройдемся пешком или вызвать такси? Я уже знал, что полицейское управление находится за Дворцом правосудия. - Мне хотелось бы пройтись пешком, если не возражаете. Так лучше узнаешь город, - ответил я. Какое-то время мы шли молча. - Почему мне один из первых визитов надо нанести именно шефу полиции? - спросил я немного погодя. - Да на то много причин, - мгновенно ответил Энжерс. - Возможно, он произведет на вас странное впечатление. В нашем вопросе у него не однозначная позиция. Люди, поселившиеся в бараках, для него - бельмо на глазу. В городе участились кражи. И нередко многие из тех, кого разыскивает полиция, прежде чем сбежать в горы, скрываются там у своих родственников. Поэтому О'Рурк, как и все мы, желает как можно скорее избавиться от этого отребья. С другой стороны, у него много общего с Диасом: он человек из народа, не получивший никакого образования, начисто лишенный внутренней культуры. Но, насколько мне известно, именно поэтому Вадос и считает его весьма подходящим для должности шефа полиции. Он более, чем кто-либо другой, способен проникнуть в психологию местных преступников. Кроме того, он органически не переносит таких... таких людей, как я, например, - граждан иностранного происхождения. - А что представляет собой полиция в целом? Энжерс пожал плечами. - По нашим понятиям - продажна и разложилась, а по здешним, латиноамериканским, - весьма усердна, как меня в том постоянно уверяют. Правда, после прихода к власти Вадос провел основательную чистку, избавившись от самых отвратительных типов. Полицейские, берущие взятки или дающие ложные показания в корыстных целях, несут теперь строгие наказания. В случае, конечно, если пойманы с поличным. Убежден, что на самом деле таких поступков гораздо больше, чем нам известно. - Мне тоже так кажется, - подтвердил я и рассказал о случае с полицейским, пытавшимся обобрать мальчика-нищего. - А что вы хотите? - снисходительным тоном произнес Энжерс. - Этот полицейский сам ничем не отличается от нищего, кроме разве целых рук да зрячих глаз. Потребуется еще немало сил и времени, чтобы жители Вадоса соответствовали облику города. Некоторые из местных ничем не выше своих предков из каменного века. А мы хотим, чтобы они сразу превратились в цивилизованных граждан. Может, лет через двадцать это будет реально, но не сейчас. Внешность, как и фамилия, капитана О'Рурка была типично ирландской несмотря на характерную для индейцев легкую угловатость скул. Колоритное толстогубое лицо, похожее на картофелину с наростами, обрамляла пышная копна каштановых волос. Мясистые пальцы были очень короткими, словно обрубленные. Неухоженные руки покрывали жесткие густые волосы. На нем были черные форменные брюки, черные сапоги и черная рубашка, узел его красного галстука болтался на дюйм ниже расстегнутой верхней пуговицы. На вешалке у стены висели фуражка с серебряной кокардой и автоматический пистолет в кожаной кобуре. Многочисленные фотографии, изображавшие хозяина кабинета, висели на стене за его спиной в хронологическом порядке - от поблекшего снимка мальчика лет десяти на первом причастии до блистательного фото огромных размеров для прессы, где он был запечатлен в парадной форме рядом с президентом. Остальные стены тоже были покрыты фотографиями, но эти снимки носили профессиональный характер - на них были самые разные преступники и их жертвы. Без особой любезности капитан О'Рурк предложил нам сесть. И тембр его голоса, и манера держаться вызывали невольное чувство страха. Говорил он на каком-то испанском диалекте с преобладанием гортанных звуков. - По-английски не изъясняюсь, - сказал он таким тоном, будто признавался в тяжкой вине. Вероятно, так он это и воспринимал. Затем он быстро добавил еще что-то, чего я не понял, и посмотрел на Энжерса. - Э... э... Несмотря на его имя, - недовольным тоном заявил Энжерс, - мне, видно, придется быть вашим переводчиком. Такого рода беседа заняла довольно много времени и не слишком продвинула нас вперед. Речь шла о банальных вещах, на дурацкие вопросы приходилось отвечать прописными истинами, и через некоторое время я предоставил Энжерсу возможность говорить одному, а сам стал рассматривать фотографии на стенах. Грубый возглас О'Рурка вернул меня к действительности. Я обернулся и встретился со взглядом его карих глаз. Энжерс выглядел смущенным. - В чем дело? - спросил я. - Я... э... я... рассказал ему о недостойном случае с полицейским, который сегодня утром обобрал нищего, и... - И что? - Подобные случаи не должны проходить безнаказанно, - ответил Энжерс тоном, не терпящим возражений. - Раз уже вы ему рассказали об этом, ничего не поделаешь. Но что же он вам ответил? Энжерс облизнул пересохшие губы и покосился на О'Рурка, который сидел нахмурившись. - Я... я сам не все понимаю. То ли он хочет наказать виновного, поскольку тот обобрал своего - будто лучше было бы, если бы он обобрал вас, - то ли вы должны сознаться в полной необоснованности обвинения. - Так ли уж это важно? - вяло заметил я. - Вероятно, такое здесь происходит сплошь и рядом. Только, ради бога, не переводите ему этого! Скажите... скажите, что мальчик получил свои деньги обратно и в Сьюдад-де-Вадосе не должно быть больше нищих. Снова с заминками и паузами Энжерс перевел ему сказанное. И тут, к моему великому удивлению, О'Рурк расплылся в широкой улыбке, встал из-за письменного стола и протянул мне руку с растопыренными пальцами-сардельками. - Вы абсолютно правы, считает он, - пояснил Энжерс. - Он надеется, что населению города ваша деятельность принесет большую пользу. - Я тоже надеюсь, - сказал я и поднялся, чтобы пожать руку О'Рурку. Я хотел уже уйти, но Энжерс удержал меня. - Не спешите так. Теперь... э... э... нужно выяснить еще один вопрос. Я снова присел, пока они что-то обсуждали. После этого аудиенция была закончена, и мы вышли на улицу. В эти послеобеденные часы воздух был особенно приятным. - О чем это вы говорили в конце беседы? Энжерс пожал плечами. - Я ему сообщил, что вы делаете в ближайшие дни. У нас официально принято, что находящиеся больше месяца в стране иностранцы еженедельно отмечаются в полиции. Есть еще и другие формальности, но мы избавим вас от них. О'Рурк согласен. Вам нужно будет лишь ставить в известность полицию, когда вы покидаете отель. А так на сегодня все. Завтра мы с вами совершим поездку по городу, и я попытаюсь обрисовать вам круг наших проблем. 5 Первым "позорным пятном" в списке Энжерса значился дешевый рынок, возникший на окраине города в тихой жилой зоне, предназначенной для низкооплачиваемой части населения. Рынок находился между двумя магистралями, вливающимися в основную дорожную развязку. Мелкие торговцы в период застройки города облюбовали себе на окраине место, понастроили там хибар и пооткрывали ларьков. Здесь они сбывали свои товары строительным рабочим. И так уж получилось, что лачуги стали частью района. Не будь барачных поселков, объяснил мне Энжерс, базарной площади, конечно, не существовало бы, так как главным образом незаконно поселившиеся в в них люди торговали здесь своим нехитрым припасом. Высокая стоимость жизни заставляет обитателей многих районов покупать тут дешевые овощи. Поэтому юридические меры, запрещающие здесь торговлю, натолкнулись бы на общее недовольство. Политика Вадоса, обеспечивающая стабильность его режима, заключалась в том, что, устраняя всякого рода помехи на пути претворения в жизнь своих планов и намерений, президент делает что-то и для общественного блага. И в данном случае утешительный пластырь должен был быть не таким уж маленьким. Базарная площадь являла собой довольно красочное зрелище, но зловоние здесь было столь стойким, а рынок столь оглушающе шумным, что в домах по соседству жила одна беднота. - И такое здесь происходит каждый день? - спросил я Энжерса. - Да, кроме воскресенья, - подтвердил он. - У этих людей нет чувства времени. Да и делать-то им особенно нечего. Для них не важно, просидят ли они два часа или двенадцать, пока не продадут все, что притащили с собой. Только посмотрите - сколько мух! - Ну что ж, теперь познакомимся со вторым объектом в вашем списке, - предложил я. Следующее "позорное пятно" Вадоса находилось под центральной станцией монорельсовой дороги. Сьюдад-де-Вадос имел первоклассную монорельсовую сеть с радиальными ответвлениями, так называемую систему "паук". Слабым местом этого в целом удачного решения была громадная центральная пересадочная станция. Но поскольку в Вадосе начинали, как говорится, с нуля, то для этой станции выделили свободный участок. В результате под бетонными платформами образовалась площадка размером с четверть гектара, скрытая от солнечных лучей. - Происшедшее можно объяснить лишь алчностью, "золотой лихорадкой", - категорично заявил Энжерс. - Наглядный пример того, во что превратился бы Сьюдад-де-Вадос, доведись Диасу настоять на своем. Владелец этой территории ранее возглавлял объединение по эксплуатации монорельса. Используя привилегии гражданина Вадоса, он добился разрешения на аренду участка под зданием центральной станции. Никто не усмотрел в его прошении чего-либо предосудительного. Предполагали, что он сдаст участок в аренду под складские помещения или что-либо в этом роде, ну и никаких ограничений на использование земли наложено не было. И вот что произошло. Он настелил под платформой полы, наделал стенных перегородок и стал сдавать эти клетушки... эти "ячейки" своим знакомым и родным. Тем самым он обеспечил себя так, что оставил работу. Теперь он тратит все свое время вот на это... - Движением руки Энжерс указал вниз. Стоя наверху, мы могли заглянуть под стальные опоры и бетонные столбы, поддерживающие платформу. Оттуда несло таким смрадом, что захватывало дух. - Кстати, здесь обитает и Хуан Тесоль. - Слова Энжерса тонули в доносившемся снизу детском плаче, мычании и хрюканье животных, скрипе до неузнаваемости заигранной пластинки. - Просто невероятно, что люди могут жить в таких условиях, - подавленно сказал я. Энжерс невесело улыбнулся. - Местным ничего лучше и не надо, а, возможно, по сравнению с тем, в каких условиях они привыкли жить, это для них своего рода прогресс. Смотрите, какой чести мы удостоились - к нам идет сам владелец этого муравейника! Толстый негр выползал из глубин "подземелья". Подъем был крутым, ступени скользкими. Наконец он уцепился за ограждение перрона и выбрался наружу, потом вытер лицо большим пестрым платком, сунул его в карман потертых джинсов и крикнул: - Вы снова здесь, сеньор Энжерс? - Да, Сигейрас, я пришел снова, - сказал Энжерс, не стараясь скрыть своего отвращения. - И скоро мы выкорчуем вашу паршивую конюшню. Сигейрас хихикнул. - Вы уже не раз пытались это сделать, сеньор, но ничего не вышло! Если вы урежете мои гражданские права, что же останется от ваших? Это вам не шутка! - Он имеет в виду решение суда, принятое в его пользу несколько месяцев назад, - шепнул мне Энжерс и громко продолжил: - Но граждане обязаны соблюдать правила городской застройки, не правда ли, сеньор Сигейрас? - Да, сеньор. Я охотно отдам вам маленький темный закуток. Но куда же переселятся мои квартиросъемщики? Им нужна крыша над головой. А вы ее можете предоставить? Нет, ну так это вынужден делать я! - У них же был кров там, откуда они пришли, - энергично запротестовал Энжерс. - Да, сеньор Энжерс! Был, был! Но, когда начался голод от того, что воду с их полей отвели в город и пойма реки высохла, что же им еще оставалось делать, как не податься сюда? Каждый вечер и каждое утро я посылаю молитвы деве Марии и святому Иосифу, чтобы для этих людей построили новые дома и дали им работу... - Старый лицемер, - тихо пробормотал Энжерс. Сигейрас помолчал, а затем продолжил: - Вы говорили о городской застройке, сеньор Энжерс. Я слышал, как вы говорили! Значит ли это, что мои молитвы услышаны? - Вы бы лучше помолились, чтобы некоторые из ваших квартиросъемщиков побыстрее отправились в мир иной и дали возможность другим въехать в квартиры с более высокой оплатой, - ответил Энжерс ледяным тоном. - Вот со мной сеньор Хаклют, который намерен провести здесь новую дорогу. Или еще что-то, - менее решительно добавил он, посмотрев на меня. Сигейрас приблизился ко мне и потряс перед моим лицом сжатыми кулаками. Опасаясь, как бы он в гневе не кинулся на меня, я сделал шаг назад и едва не потерял равновесие. - Приезжают тут всякие из-за океана, чтобы отнять у моих бедных людишек крышу над головой! Зарабатываете себе на жизнь тем, что отбираете кров у других! Плевал я на вас. Я втопчу вас всех в грязь, сеньор Энжерс, клянусь прахом моего покойного отца! Последнюю свою угрозу он обрушил уже на моего спутника. - Если вы допустите это, если вы лишите моих людей их единственного пристанища, то, клянусь, я их всех... всех вместе с коровами, ослами и со всем их скарбом приведу в вашу роскошную квартиру. Тогда уж смотрите сами! - Нечего тратить время на этого старого истеричного идиота, - с досадой сказал Энжерс и повернулся, чтобы уйти. Я немного задержался, затем решил все же присоединиться к Энжерсу, но Сигейрас с силой схватил меня за рукав. - Вы зарабатываете себе на жизнь тем, что отнимаете жилье у других, - повторил он сиплым голосом. - Я же отказался от заработка, чтобы дать людям кров. Кто из нас благороднее? А?! Затем он исчез, скатившись в свою преисподнюю. Энжерс уже ждал у машины, вытирая лоб носовым платком. - Сожалею о случившемся, - сказал он сдавленным голосом. - Я предупредил бы вас, если бы знал, что мы его встретим. Но не расстраивайтесь. Он всегда так себя ведет. Я пожал плечами и сел в машину. Когда мы возвращались в город по главной улице, я заметил мужчину в красочном пончо. Я был уверен, что именно его видел вчера на Пласа-дель-Сур. Понурив голову, Хуан Тесоль возвращался домой. "Интересно, - подумал я, - удалось ли ему набрать тысячу доларо?" - Странно, что такой человек, как Сигейрас, мог так низко пасть, - промолвил Энжерс. - Думаю, тут дело в генах... Я еще хорошо помню его вполне респектабельным человеком. - А что же сейчас? - спросил я холодно. Энжерс с интересом посмотрел на меня. - Вы же сами видели что. Поняв наконец, что за моими словами кроется большее, чем просто праздный вопрос, он недовольно кивнул. Затем мы посетили три поселка барачного типа, похожие на трущобы Сигейраса. Хотя на первый взгляд все они выглядели почти одинаковыми, каждый из них все же имел и что-то свое, видимо связанное с тем, что обитатели их были выходцами из разных районов страны. - Мне не совсем понятно, чем вы сейчас занимаетесь, - признался Энжерс, глядя, как я строю в своем блокноте графики и диаграммы. Мы как раз остановились на обочине, откуда хорошо был виден один из барачных поселков. - Милое признание из уст дорожного инженера, - не без сарказма заметил я. - От общения с вашими коллегами у меня порой бывает ощущение, что необходимо испрашивать разрешение даже на то, можно ли дышать в том или ином месте. Энжерс покраснел. - Попрошу без выпадов. - Это не выпад. В нашем деле играют роль и знания, и интуиция, и разум, и даже склад ума. Объяснить это трудно. Как по направлению и силе течения и составу ила можно определить, каким путем река пойдет дальше и какие формы она примет, так и в общих чертах можно сформулировать закономерности движения транспорта, которые - особенно в случае незапланированной застройки города или населенного пункта - влекут за собой неизбежные последствия. Я вырвал использованный лист из блокнота и скомкал его. - Не получилось? - спросил Энжерс. - Да не в том дело. Мне кажется, вы вовсе не заинтересованы в решении проблемы. Энжерс поднял на меня светло-карие глаза. - Мы перебрали все возможные варианты, - неодобрительно сказал он. - Поэтому мы и пригласили специалиста. - И все же, это очевидно. Выделите деньги на строительство нового красивого и чистого жилья, и пусть эти люди живут в нем. - Да, на первый взгляд все вроде бы ясно, - согласился Энжерс с покорностью человека, который не в первый раз слышит и опровергает такой аргумент. - Однако учтите, нам приходится разбираться не только с крестьянами. Подумайте, что произойдет, когда родственники узнают, что правительство вдруг разместило их кузена Педро и его семью из четырнадцати голов в новостройке. Я повторяю, голов, потому что они наверняка притащат с собой всю свою домашнюю живность, весь скот. Вы знаете, сколько "голов" набежит завтра же? Нет, так мы только обострим проблему. - Что ж, - пожал я плечами, - если такой подход лишь усложнит положение, я попытаюсь найти паллиатив. Отравить людям жизнь нетрудно. Я могу выкорчевать их рынок, и они вынуждены будут ходить от двери к двери, чтобы распродать своих кур или зелень. Я могу построить на месте их хибар что-то новое, чистое. Но ведь люди эти обречены, черт побери! Новые невзгоды, которые надо сносить, как, скажем, засуху или голод, лягут на их плечи. Самое большее, на что вы можете надеяться, - сделать их существование настолько невыносимым, что они снова вернутся в свои деревни. Но если там, в деревне, одновременно с их приходом не будет предпринято что-то, что улучшит их положение, они тут же потянутся обратно. И так будет повторяться снова и снова. - Да, конечно, Хаклют... Но, откровенно говоря, нас вполне удовлетворили бы и полумеры, - сказал Энжерс и подмигнул мне. - Мы занимаемся и другими аспектами проблемы, но это - долгосрочная программа. Я имею в виду ооновских специалистов, которые знакомят сельское население с основами санитарии и гигиены, учат уходу за грудными детьми. Есть и группы из Вадоса, в них вошли энтузиасты, подвизающиеся на ниве народного просвещения. Они стремятся ликвидировать неграмотность. Еще одно поколение - и местные жители могут считаться уже достаточно цивилизованными. Мы же, граждане Вадоса, затратившие столько пота и крови при его создании, выступаем против того, чтобы темный, необразованный люд испортил и изгадил то, что стоило нам громадных усилий. Я счел лучшим не развивать эту тему дальше. - Мое дело предупредить вас. - Я повернулся и пошел к машине. - Думаю, вы познакомили меня со всем необходимым. Остальное я, видимо, смогу почерпнуть из справочников, а также карты города. Следующую неделю я хотел бы иметь свободной. Я не могу пока с точностью сказать, чем буду заниматься, вероятнее всего, простаивать на перекрестке, ездить по городу на монорельсе. - Да-да, берите инициативу в свои руки, - помедлив, согласился Энжерс. Я постарался скрыть улыбку. Как большинство людей с техническим образованием, он привык заниматься конкретными вещами. Поэтому, когда мы уже приближались к центру, я постарался подробнее расспросить его о деталях. - Давайте еще раз разберемся с рынком, от которого вы хотите избавиться, - сказал я. - Насколько я понял, одна из причин появления рынка после завершения строительства города состоит в том, что жители бараков усвоили манеру уличных торговцев. Дополнительный фактор, способствующий его дальнейшему процветанию, - недостаточно интенсивное движение на прилегающих улицах. Следовательно, надо разработать такой транспортный поток, функциональность которого устроила бы население. Тогда люди сами поймут, что рынок является помехой, препятствующей линейному движению транспорта. Полгода трений - и все возрастающая заинтересованность жителей в устранении рынка заставит муниципалитет заняться юридической стороной вопроса, и при поддержке общественности проблема будет разрешена. Энжерс кивал, с деланным восхищением глядя на меня. - Удивляюсь, как абстрактные факторы, которыми оперирует специалист по транспорту, анализируя ситуацию, могут приводить к таким результатам, - воскликнул он. - Все зависит от подхода. Мы подвержены влиянию многих факторов, часто этого не сознавая. В некоторых случаях давление может определять наше поведение и поступки в той мере, какая не соответствует его значению. Суть проблемы здесь в следующем: новый сквозной транспортный поток должен как-то влиться в главную магистраль в районе рынка. В раздумье смотрел я в окно машины. Мы пересекли Пласа-дель-Эст и ехали мимо величественного собора. У входа стояла многодетная крестьянская семья. Задрав головы, люди глядели на сияющий на солнце крест над куполом. Могли ли они поверить, что в этом благородном храме обитает тот же всевышний, что и в крохотной глиняной церквушке в их деревне? Дом, домашний очаг - вот главная беда Вадоса. Во всяком случае, главная проблема. Двадцать тысяч человек не могли считать город своим родным домом, хотя и жили в нем. Просто город не признал их, в собственной стране они жили как чужеземцы. - Где вас лучше высадить? - спросил Энжерс. - Где-нибудь поблизости. - Значит, на следующей неделе мы вас вообще не увидим? - Я буду появляться у вас по утрам, чтобы осведомиться о новостях и уточнить вопросы, которые могут возникнуть. Не беспокойтесь обо мне. Я со всем справлюсь сам. Энжерс кивнул, глядя мимо меня. - Когда именно вы будете приходить? - После того, вероятно, как закончится утренний час пик. Я хотел бы иметь исчерпывающее представление о характере и интенсивности движения транспорта в центре в разное время дня. Энжерс вздохнул. - Хорошо. Держите нас в курсе. Пока. Я пожал ему руку и вышел из машины. Затем я медленно побрел назад к подземному переходу, который находился под основной транспортной развязкой. Мне хотелось побыть одному. Для самостоятельной работы надо было совершенствовать свой испанский. - Потом мне необходимо было разобраться в отношении к проблеме рядовых жителей города. Купив экземпляр "Либертад", я устроился в баре. Еще во Флориде я купил карманный словарик, правда, я не нашел в нем всех слов, которые искал, но с газетой справился. Крупный заголовок привлек мое внимание - упоминалось имя Марио Герреро, председателя гражданской партии Вадоса. Из статьи я выяснил, что некто Мигель Домингес обратился в суд с жалобой на шофера Герреро, который пренебрегает правилами уличного движения, подстрекаемый хозяином машины. Тут же был и снимок Герреро возле большого лимузина, который я видел возле Дворца правосудия. Корреспондент утверждал, что все это результат гнусного заговора народной партии, приверженцем которой является Домингес, с целью дискредитации председателя оппозиционной партии, что жалоба будет опротестована его другом и коллегой Андресом Люкасом и грязь с честного имени Герреро несомненно будет смыта. Я хотел узнать, что пишет по тому же поводу независимая "Тьемпо", но оказалось, что финансовые дела ее так плохи, что вечернего выпуска не бывает. "Либертад", естественно, получала государственную дотацию. На следующее утро я встал рано, чтобы проследить за транспортным потоком в момент открытия магазинов и начала работы учреждений. Рабочий день о Вадосе обычно длился с восьми тридцати до двенадцати часов, затем с четырнадцати до семнадцати тридцати. Около половины десятого я вновь возвратился в отель, чтобы позавтракать и просмотреть "Тьемпо". Как и следовало ожидать, независимая газета освещала происшедшее под иным углом. Согласно "Тьемпо", Герреро приказал своему водителю ехать на детей, игравших на улице в мяч. Мигель Домингес, известный своей склонностью к общественно полезной деятельности, был свидетелем происшедшего и, не побоявшись задеть интересы сильных мира сего, которые могут истолковать его поступок как политический трюк, исполнил свой гражданский долг. Я мысленно обругал политиканов и стал просматривать газету дальше. И вдруг увидел сообщение, касавшееся непосредственно меня. Упоминалась даже моя фамилия вместе с не очень лестными отзывами в мой адрес. Речь шла о городских трущобах. Имя автора статьи, Фелипе Мендосы, я явно где-то уже слышал. Объяснение этому я нашел в подписи под его фотографией. Это был известный местный писатель, произведения которого издавались в переводах за пределами страны. Я видел его книги, но ни одной из них так и не прочел. Критики называли его латиноамериканским Фолкнером. По его мнению, я - не более чем наемный лакей правительства тиранов, цель которых - лишить людей крова. Но со мной он обошелся довольно сносно. Весь свой гнев он обрушил на Сейксаса и сотрудников финансового управления. По утверждению Мендосы, вместо того чтобы заботиться о переселении людей в новые дома, Сейксас убедил президента занять выгодную лично ему позицию, поскольку являлся акционером фирмы по строительству дорог, которая в результате этих махинаций наверняка получит огромные прибыли. Я невольно подумал о том, что законы Агуасуля, наказывающие за клевету, судя по всему, весьма мягки. После завтрака я направился в транспортное управление. У Энжерса я застал бледного светловолосого молодого человека в роговых очках. Говорил он слегка заикаясь. Энжерс, прервав беседу, представил мне своего собеседника - мистера Колдуэлла, служащего городского отдела здравоохранения. - Я только что узнал интересные новости. Колдуэлл, не повторите ли вы свой рассказ мистеру Хаклюту? Я сел и приготовился внимательно слушать. Колдуэлл нервно откашлялся, смерил меня быстрым взглядом и, глядя в стену, заговорил тихим, монотонным голосом. - Это произошло вчера после обеда. Я с-совершал свой обычный обход т-трущоб Сигейраса. В течение многих лет мы пытаемся п-принудить его к улучшению условий жизни там, в подземелье. Мне к-кажется, я был у него почти одновременно с вами. Увидев меня, он с-сказал, что собирается выдвинуть обвинение п-против мистера Энжерса, который хочет с-снести его т-трущобы. - Он снова ссылался на свои гражданские права? - прервал Энжерс. Колдуэлл кивнул. Энжерс повернулся ко мне. - Услышав об этом от Колдуэлла, я почувствовал настоятельную необходимость просить вас, если возможно, сосредоточить свое внимание прежде всего на данном объекте. Естественно, мы ни в коей мере не хотим оказывать на вас давление, но сами понимаете, с чем мне приходится иметь дело... - Надеюсь, вы также понимаете, с чем имею дело я, - сухо парировал я. - Вы просили меня отбросить личные соображения. Я же считаю, что лучше, если я и в дальнейшем буду их придерживаться. Вы выделили мне средства и обрисовали круг проблем, нуждающихся в разрешении, руководствуясь тем, что я лучше, чем кто-либо другой, могу оценить обстановку. К тому же не думаю, что жернова правосудия вращаются здесь быстрее, чем в других странах, пройдет несколько месяцев, пока иск Сигейраса будет удовлетворен. Энжерс выглядел недовольным. - Не так все просто, - сказал он. - Жернова правосудия, как вы их называете, в Вадосе в отличие от других частей страны вращаются довольно быстро. Один из принципов, которому неукоснительно следует Диас, - немедленный разбор как уголовных, так и гражданских судебных дел. Следует учесть и его изначальное недоверие к нам, гражданам иностранного происхождения. Он опасается, как бы не оказались урезанными в правах местные жители. Вообще-то говоря, прекрасно, когда дела не залеживаются. Министром юстиции Диас назначил своего единомышленника - молодого человека по фамилии Гонсалес. Всякое дело между гражданином иностранного происхождения и местным жителем слушается безотлагательно. - Энжерс нервно вертел в руках скоросшиватель. - У меня постепенно складывается неприятное ощущение, что мне не открыли всей правды, - сказал я. - Какова юридическая сторона дела Сигейраса? - Признаюсь, положение тут довольно запутанное. Однако я попытаюсь изложить вам его предысторию. Энжерс откинулся в кресле, избегая, как и Колдуэлл, смотреть мне в глаза. - Когда построили город, нам, гражданам иностранного происхождения, наряду с местными жителями, особо отличившимися в период его создания, предоставили дополнительные льготы в виде гарантированной работы с твердым окладом, права на аренду незастроенной территории и ряд других преимуществ. Срок действия льгот установлен на пятьдесят лет, практически пожизненно. Причем если гражданские права распространяются и на наследников, то льготы по наследству не передаются. Сигейрас же использует участок под центральной монорельсовой станцией, не выходя за пределы предоставленных ему льгот. Его право на аренду юридически неприкосновенно. У нас есть одна-единственная возможность: муниципалитет оставил за собой право на осуществление мероприятий по дальнейшему благоустройству города. И в компетенции властей - лишить собственности арендатора, возместив ему денежный ущерб. Вот мы и попытаемся отобрать у Сигейраса его владения, воспользовавшись данной оговоркой. Колдуэлл слушал Энжерса со все возрастающим вниманием. Наконец он не выдержал, и его словно прорвало: - Мы должны прогнать его! Общее мнение, что это н-необходимо! Немыслимые антисанитарные условия! Я поднялся. - Послушайте! Я повторяю в последний раз. Вы дали мне заказ, и я постараюсь выполнить его. Нет необходимости постоянно объяснять мне, что трущобы - позор для Сьюдад-де-Вадоса. Я и сам это вижу. Попытайтесь набраться терпения и не мешайте мне заниматься делом. Выйдя из транспортного управления, я услышал рев полицейских сирен, и мимо меня в сопровождении эскорта мотоциклистов в черных мундирах промчалась открытая машина. Ошибиться было трудно: на заднем сиденье, откинувшись, сидел президент. Рядом с ним я заметил красивую смуглолицую молодую женщину, вероятно, его вторую жену. Я слышал, что его первая супруга умерла вскоре после основания Сьюдад-де-Вадоса. Президент выглядел гораздо старше, чем на фотографии в аэропорту. Несомненно, он по-прежнему пользовался популярностью. Все, кто находился на площади, бросив свои дела, бурно приветствовали его, а дети и подростки с криками устремились за машиной. Президент реагировал на восторг толпы вялым помахиванием руки, а спутница его, лучезарно улыбаясь, посылала поцелуи детям. Машина остановилась возле муниципалитета. Как только Вадос вошел в здание, его супруга что-то сказала шоферу, и кортеж двинулся в сторону торгового центра. Я продолжил свой путь. Конечно, Энжерсу не понравился конец нашего разговора, да и намеченные мною на ближайшие дни мероприятия, узнай он о них, тоже едва ли пришлись бы ему по душе. Я задумал в ближайшее время как можно больше побродить с фотоаппаратом по местам, требующим расчистки и перепланировки. Несмотря на настоятельную просьбу Энжерса, основное внимание я решил сконцентрировать на том, что считал для себя главным: на уличном базаре и прилегающем к нему районе трущоб. Муравейник Сигейраса непосредственно не был связан с транспортной проблемой. Коль скоро так много людей хотели его устранения, как утверждал Колдуэлл, его можно было выкорчевать под любым предлогом. А вот снос рынка требовал продуманного решения. Я приехал во вторник, была пятница. Району рынка следовало посвятить хотя бы дня три, как раз конец и начало рабочей недели, чтобы побывать на базаре в самые оживленные часы торговли и в период затишья. В воскресенье рынок не работал, и я решил проследить за потоком автомашин, выезжающих утром за город и возвращающихся вечером обратно. В остальные дни я бродил по базару и близлежащим улицам, тщательно фиксируя как объем движения транспорта, так и количество пассажиров в разное время, прикидывая, сколько человек следует именно этим маршрутом и кто бывает здесь исключительно из-за рынка. Кроме того, я подсчитал, сколько народу побывало бы здесь, не будь опасного соседства рынка и прилегающих к нему трущоб. Отношение общественности могло многое определить в данном вопросе. Стоило только вовремя воспользоваться растущим недовольством, осторожно и осмотрительно раздувая истерию, и, улучив момент, без особого сопротивления удалось бы раз и навсегда покончить с рынком. Я принадлежу к числу тех счастливых людей, которым дано испытывать радость от повседневного труда. В самой плывущей по улице толпе, в этом потоке человеческих лиц можно различить многообразие людского бытия. Нужно только уметь видеть. Мне удавалось ликвидировать заторы автотранспорта в мусульманских городах, неминуемо возникавшие по пять раз на дню, когда муэдзины призывали верующих к молитве. Мне принадлежало техническое решение проекта набережной Ганга в том месте, где ежегодно скапливается одновременно более миллиона людей. Проект обеспечивал нормальное движение транспорта в столь сложных условиях. И сейчас меня не в меньшей мере увлекла головоломка с лабиринтами Вадоса. В понедельник после обеда я подвел предварительные итоги. Я шел медленно, останавливаясь у прилавков, снова и снова прикидывая, сколько людей забегает сюда после работы, чтобы сделать необходимые покупки. Вдруг я услышал явно ко мне обращенный грубый голос: - Эй, сеньор! Оглянувшись, я увидел двух плохо одетых стариков, склонившихся над шахматной доской, установленной на перевернутой картонной коробке. У белых вместо короля красовалось горлышко разбитой бутылки. Неподалеку от них на сломанном стуле, прислонившись к стене, сидел толстый мужчина в белом костюме, буквально мокром от пота. Шляпа бросала тень на его одутловатое лицо. В одной руке он держал бутылку с сомнительного цвета жидкостью, из которой торчала соломинка, в другой - замусоленную сигару. Он кивнул мне, и я подошел поближе. Мужчина что-то быстро сказал по-испански. Я вынужден был попросить его повторить сказанное. - Да ладно уж, - воскликнул он, к моему великому удивлению, с типично нью-йоркским произношением. - Я сразу раскусил, что вы не из тех чванливых испанских отпрысков. Турист? Я кивнул, решив сыграть эту роль. - Хотите выпить? - спросил он и, прежде чем я успел ему что-либо ответить, рявкнул в сторону: - Пепе! Я перевел взгляд туда же и увидел, что стою возле какой-то паршивой забегаловки, примостившейся возле входа в дом. О ее назначении свидетельствовала намалеванная на стене надпись. - Что будете пить? - спросил толстяк. - Что-нибудь со льдом, - сказал я как типичный турист, вытирая лицо платком. Толстяк засопел. - В такой дыре приличного не сыщешь! Будь у них холодильник, они его живо приспособили бы, чтобы печь тамалес [лепешки из кукурузной муки с мясом и специями]. Между прочим, электроэнергию здесь отключили еще месяц назад. Выбирайте между пивом и вот этой бурдой, - он потряс своей бутылкой. - Лучше, пожалуй, баночное пиво. Хоть есть уверенность, что туда не попало никакой дряни. На пороге появился хилый угрюмого вида мужчина и выжидательно вытер руки о фартук или край рубахи, торчавшей у него поверх брюк. - Пива! - грубо крикнул толстяк по-испански. - Садитесь, - обратился он ко мне и указал на складной стул, приставленный к стене. - Я не случайно окликнул вас. Мне показалось, я уже видел вас здесь. - Вполне возможно, - подтвердил я, с сомнением рассматривая предложенный стул. Я был уверен, что сам вижу толстяка в первый раз. - Мне кажется, вы здесь торчите подолгу. Можно спросить почему? Это э... э как-то необычно для туриста. - Одна знакомая просила меня привезти ей настоящее индейское ребосос [яркая женская шаль]. - Я лихорадочно соображал. - Мне хочется приобрести что-то особенно красивое и добротное, но ничего подходящего я не могу найти. - И не найдете никогда! - толстяк сплюнул в сточную канаву. - Тряпье, что здесь продается, и гроша ломаного не стоит. Остановитесь на обратном пути на пару часов в Мехико. Вот там вы наверняка найдете то, что надо. А здесь люди и для себя-то не в состоянии сделать что-нибудь приличное. Они и ткать-то разучились. Да и шерсть, что есть в продаже, и красится плохо, и пряжа из нее неровная. Грош этому всему цена. - Значит, я зря тратил время, - сказал я. Маленький угрюмый человек принес пиво. Я стал потихоньку потягивать из банки. - Правда, здесь иногда бывают неплохие товары, к тому же дешевле, чем где-либо еще в городе. Но рынок хотят закрыть. Слышали?