ся здесь оставаться, было: "не твое собачье дело" или нечто подобное. Для большинства из нас единственным, что позволяет нам держаться несмотря ни на что, является надежда, что однажды, завтра или через десять лет марсиане уберутся отсюда, и мы никогда больше их не увидим. Сам факт, что их появление было таким неожиданным, позволяет надеяться, что и уйдут они подобным же образом. Если бы марсиане могли лгать, просто невероятно, чтобы они отказали себе в удовольствии сообщить нам, что они собираются стать постоянными жителями Земли. Значит, они не могут лгать. Из этой простой логической посылки следует очень приятный вывод: очевидно, марсиане знают, что будут находиться на Земле не вечно. В противном случае, им вовсе не нужно было бы лгать, чтобы еще более усилить наши страдания..." В нескольких сантиметрах от правого уха доктора Снайдера раздался визгливый хохот. Доктор подскочил, но предусмотрительно не повернулся, зная, что увидит харю марсианина невыносимо близко от своего лица. - Очень хитро, Джонни, очень хитро. И полезно, как ты знаешь, и полезно. - Идеальный логический вывод, - заметил доктор Снайдер. Исключительно логичный. Вы не можете лгать. - А вот я могу, - сказал марсианин. - Подумай немного над логикой моего высказывания, Джонни. Доктор Снайдер подумал над логикой этих слов и охнул. Поскольку марсианин утверждал, что может лгать, то либо он сказал правду и может лгать, либо солгал и не может... Залп визгливого хохота вновь отдался в его ухе. А потом воцарилась тишина, в которой доктор Снайдер вынул листок из машинки, мужественно отказался от идеи сложить его так, чтобы потом можно было вырезать снежинку, и вместо этого просто порвал его в клочья. Обрывки он швырнул в корзину для мусора и застыл, нахохлившись. - Доктор Снайдер, что с вами? - донесся от двери голос Марджи. - Ничего. - Он поднял голову, стараясь придать лицу обычное выражение. Вероятно, ему это удалось, потому что Марджи явно ни о чем не догадалась. - Глаза болят от усталости, объяснил он. - Я хотел, чтобы они немного отдохнули. - Ага. Я отправила рукопись, а времени только четыре часа. Я точно не буду вам нужна? - Нет. Хотя... минуточку. Загляните к Джорджу и скажите, чтобы сменил замок в комнате Люка. Пусть поставит обычный. - Хорошо. Вы закончили свой реферат? - Да, кончил. - Вот и хорошо. Я поищу Джорджа. Она вышла из комнаты и вскоре с лестницы, ведущей в подвал, донесся стук ее каблуков. Снайдер с трудом встал, чувствуя себя страшно усталым, разочарованным и пустым. Нужно отдохнуть, немного вздремнуть. Если он заснет и проспит собрание ячейки, в этом не будет ничего страшного. Он нуждался в сне больше, чем в еде или бесплодной дискуссии с коллегамипсихиатрами. Тяжело ступая, он поднялся по лестнице на второй этаж и двинулся по коридору. Перед дверью Люка он остановился и мрачно посмотрел на нее. Чертов счастливчик. Лежит там и думает или читает. А если поблизости крутятся марсиане, даже не знает об этом. Не видит их и не слышит. Абсолютно счастлив и идеально приспособлен. Кто же спятил - Люк или все остальные? И у него есть Марджи. Чтоб ему пусто было! Надо бы бросить его на съедение волкам - другим психиатрам, - и пусть экспериментируют с ним и лечат, превращая в такого же несчастного, как и все, или загоняя в новый вид безумия, не такой приятный. Надо бы, но он этого не сделает. Снайдер вошел в комнату, которой всегда пользовался, когда не хотел возвращаться домой на Сигнал-Хилл, и закрыл дверь. Подняв трубку телефона, он позвонил жене. - Пожалуй, я не вернусь сегодня, дорогая, - сказал он. Я подумал, лучше позвонить тебе, пока ты не взялась за обед. - Что-то случилось, Элликот? - Нет, просто я здорово устал. Хочу вздремнуть и если просплю... в общем, мне нужно поспать. - У тебя сегодня собрание. - На него я тоже могу не успеть. Но, если все-таки пойду, то потом приду домой. - Хорошо, Элликот. Марсиане сегодня активны как никогда. Представляешь, двое из них... - Пожалуйста, дорогая, не нужно о марсианах. Расскажешь в другой раз, хорошо? До свидания, дорогая. Кладя трубку, он увидел в зеркале измученное лицо, свое собственное измученное лицо. Да, ему нужен сон. Он еще раз поднял трубку и позвонил секретарше, которая также обслуживала коммутатор и вела картотеку. - Дорис? Не соединяй меня ни с кем. Если будут какие-то звонки, говори, что меня нет. - Хорошо, доктор. До какого часа? - До отмены моей просьбы. И передай то же Эстелл, когда придет, если я не позвоню до конца твоей смены, хорошо? Спасибо. Он снова увидел в зеркале свое лицо. Щеки запали, седины стало в два раза больше, чем полгода назад. "Так значит, марсиане не умеют лгать?" - спросил он самого себя. Потом позволил себе довести эту мысль до ее страшного конца: "Если марсиане умели лгать - а они умели - то факт, что не было разговоров о том, чтобы остаться навсегда, вовсе не доказывал, что они не останутся. Кто знает, может, позволяя нам жить надеждой и наслаждаясь нашими страданиями, они испытывали больше удовольствия, чем если бы прикончили человечество, отобрав у него надежду. Если бы все люди совершили самоубийство или спятили, марсианам не над кем стало бы издеваться". А логика его рассуждений была так отчетливо красива и так красиво отчетлива... В этот момент что-то затуманило его разум и он не сразу вспомнил, где в его рассуждениях было слабое место. Ах, да! Если кто-то утверждает, что может лгать, значит, он может; в противном случае он бы лгал, утверждая, что может лгать, а поскольку он лжет... Снайдер сумел вырваться из этого порочного круга, прежде чем запутался окончательно. Сняв пиджак и галстук, он повесил их на спинку стула, сел на кровать и скинул ботинки. Потом лег на спину и закрыл глаза. Мгновением позже он резко подскочил, когда одновременно в оба его уха хрипло фыркнули. Он забыл о пробках. Доктор встал, вложил в уши затычки и снова лег. На этот раз он заснул. И увидел сон. О марсианах. Научно-техническое движение против марсиан не было так организованно, как психологическое, однако выказывало большую активность. В отличие от психиатров, постоянно занятых с пациентами и едва выкраивающих время для научных исследований и экспериментов, физики посвящали изучению марсиан все свое время. Научные исследования во всех остальных областях просто прекратились. Линия фронта проходила через все крупные лаборатории мира. Брукхевен, Лос-Аламос, Харвич, Брауншвейг, Дубна, Троицк и Токаяма - вот лишь несколько их них. Не говоря уже о чердаке, подвале и гараже каждого землянина, обладавшего минимальными знаниями в любой области науки или псевдо-науки. Электротехника, электроника, химия, белая и черная магия, алхимия, лозоискательство, бионика, оптика, акустика, токсикология и топология практиковались как методы изучения или возможной обороны. Марсиане должны были иметь слабое место. Должен был существовать способ заставить марсианина крикнуть "Ой!" Их бомбардировали лучами альфа, бета, гамма, дельта, дзета, эта, тета и омега. Когда подворачивался случай - а марсиане не избегали, но и не искали сами возможностей подвергнуться эксперименту, их поражали электрическими разрядами во много миллионов вольт, захватывали в сильные и слабые магнитные поля, подвергали воздействию микро- и макроволн. Их испытывали холодом, близким к абсолютному нулю и максимальным жаром, какой мы только могли получить - температурой синтеза атомного ядра. Нет, ее не удалось достичь в лаборатории. После некоторого колебания власти распорядились, несмотря на присутствие марсиан, провести пробный взрыв водородной бомбы, запланированный на апрель. Поскольку они и так уже знали все наши тайны, нам нечего было терять. Кроме того, имелась надежда, что кто-нибудь из них захочет взглянуть на бомбу вблизи в момент взрыва. Один марсианин уселся прямо на нее, а после взрыва приквимил на мостик адмиральского корабля и недовольно спросил: - Не мог найти хлопушку получше, Джонни? Их фотографировали для нужд науки во всех видах света, какие только можно придумать: в инфракрасном, ультрафиолетовом, дневном, в свете натриевых и дуговых ламп, в свете свечи, солнца, луны и звезд. Их опрыскивали всеми известными жидкостями, включая синильную кислоту, тяжелую и святую воду, не забывали и средства от насекомых. Звуки, которые они издавали голосом или иным способом, записывались с помощью всех известных устройств. Марсиан разглядывали в микроскопы, телескопы, спектроскопы и иконоскопы. Практические результаты равнялись нулю; ни один ученый не сумел испортить настроение марсианину. Теоретические результаты не имели значения. Очень мало удалось узнать о них сверх того, что и так знали после нескольких первых дней. Они отражали свет только видимой части спектра: 0,0004-0,00076 мм; любое излучение выше или ниже этой полосы проходило сквозь них без потерь и преломления. Их невозможно было обнаружить рентгеновскими лучами, радиоволнами или радаром. На них вообще не действовали ни гравитационное, ни магнитное поля. Никакой вид энергии, никакие твердые или газообразные вещества, которые мы смогли на них опробовать. Марсиане не поглощали и не отражали звук, однако могли его испускать. Это интриговало ученых даже больше, чем то, что они отражают свет. Звук - явление более простое, чем свет, по крайней мере лучше изученное. Это волновое воздействие на упругую среду, обычно воздух, и если в телесном и реальном смысле марсиан в данном месте не было, как они могли вызывать колебания воздуха, которые мы слышали? Однако они их вызывали, и это были не субъективные впечатления в мозгах слушателей, поскольку звук этот можно было записывать и воспроизводить. Так же как можно было регистрировать и видеть на фотоснимке световые волны, которые они отражали. Разумеется, ни один ученый ex definitione, не верил, что они были демонами или дьяволами. Однако многие ученые не хотели верить, что они прибыли с Марса или - если уж о том речь - из нашей Вселенной. Они наверняка представляли иной вид материи - если материи вообще, насколько мы понимаем ее сущность - и, должно быть, явились из иной вселенной, в которой физические законы совершенно отличны от наших. А возможно, из другого измерения. Или, что еще более возможно, они сами имели больше измерений, чем мы. Разве не могли они быть двумерными существами, чей трехмерный облик являлся следствием их присутствия в трехмерной вселенной? Дамочки тоже кажутся на киноэкране трехмерными, пока не попытаешься схватить одну из них за руку. Могли они также быть проекциями в трехмерный мир существ четырех или пятимерных, наглость которых основывалась на обладании большим числом измерений, чем мы могли воспринять и понять. Люк Деверо проснулся, потянулся и зевнул, испытывая блаженство и приятную расслабленность. Было третье утро недельного отдыха, который он устроил себе по окончании "Тропы в никуда". Самого заслуженного отдыха, который он когда-либо заслуживал: после завершения книги ровно за пять недель. Книги, которая принесет ему больше денег, чем любая их предыдущих. К тому же - никаких проблем со следующей книгой. Уже какое-то время основные сюжетные линии были разложены по палочкам в его мозгу и, если бы Марджи не настаивала на отдыхе, он успел бы уже написать по крайней мере первую главу. У Люка руки чесались поскорее сесть за машинку. Ну что ж, он поставил четкое условие: будет отдыхать, если и Марджи сделает то же самое. Из этого практически родился второй медовый месяц, почти идеальный. "Почти идеальный?" - спросил он себя, и тут же поймал свой мозг на попытке уйти от этого вопроса. Если даже второй медовый месяц не был идеальным, он не хотел знать, почему. Но почему не хотел знать? Это было всего на шаг дальше основного вопроса, но все-таки непонятно тяготило. "А ведь я мыслю", - подумал он. А не должен бы, потому что мышление каким-то образом могло все испортить. Может, потому он и работал над книгой так напряженно, чтобы не мыслить? Но чтобы не мыслить о чем? Его разум снова встревожился. И в этот момент Люк очнулся от полусна и все к нему вернулось. Марсиане. "Посмотри в глаза правде, той правде, от которой ты старался сбежать: что каждый продолжает их видеть, а ты нет. Что ты безумен; а ведь ты знаешь, что это не так... или же все остальные сошли с ума. Ни то, ни другое не имеет смысла, а ведь один вариант из двух должен быть правдой. С тех пор, как пять недель назад ты видел своего последнего марсианина, ты бежишь от этой проблемы и делаешь все, чтобы избежать мыслей о ней, поскольку даже мысли о таком страшном парадоксе могут снова довести тебя до безумия, в которое ты впал прежде и начал видеть..." Люк со страхом открыл глаза и осмотрелся. Марсиан не было. Ну разумеется, ведь марсиан не существовало. Он был абсолютно уверен в этом, откуда бы ни бралась его уверенность. Так же, как в том, что теперь он был здоров. Он повернулся, чтобы взглянуть на Марджи. Она спокойно спала с лицом невинным, как у ангела. Ее волосы цвета меда, рассыпанные по подушке, вызывали восторг даже непричесанные. Одеяло сбилось, обнажив нежный розовый сосок; Люк приподнялся на локте и склонил голову, чтобы его поцеловать. Но очень осторожно, чтобы ее не разбудить; бледный свет в окне ясно говорил, что еще очень рано. И чтобы не разбудить при этом самого себя. Прошедший месяц показал, что она не желала иметь с ним дела при свете дня, а только ночью и с этими чертовыми пробками в ушах, так что он не мог с ней разговаривать. Проклятые марсиане! Впрочем, эта сторона отпуска оказалась неплоха - ведь это их второй медовый месяц, а не первый; Марджи уже тридцать семь лет, и потребности ее с утра невелики. Люк лег на спину и снова закрыл глаза, хотя уже знал, что не сможет заснуть снова. И не смог. Может, через десять, а может, через двадцать минут он наконец почувствовал, что с каждой секундой все больше просыпается, поэтому осторожно выскользнул из кровати и оделся. Еще не было и половины седьмого, но он мог бы выйти и погулять по парку. А Марджи пусть поспит вволю. Взяв туфли в руки, он на цыпочках вышел в холл и притворил тихо за собой дверь. Потом сел на лестнице, чтобы обуться. Ни одна из входных дверей санатория не была заперта; полностью изолированные пациенты - менее половины всех больных - находились в палатах, часто под наблюдением. Люк вышел через боковую дверь. Утро было безоблачное, хотя и холодноватое. Даже в первые дни августа раннее утро в южной Калифорнии может быть почти холодным, и Люк дрожал, жалея, что не надел пуловер под спортивную куртку. Впрочем, солнце поднялось уже довольно высоко и скоро станет тепло. Если он будет идти быстро, ничего с ним не случится. Энергично шагая, он добрался до забора, а затем пошел вдоль него. Поверху не было колючей проволоки, и любой среднеразвитый человек, включая и Люка, мог через него перебраться. Забор служил, скорее, для изоляции от города, чем как преграда. Люк прикинул, не выбраться ли наружу и не погулять ли на свободе с полчасика, но потом отказался от этой мысли. Если его кто-то заметит, доктор Снайдер может забеспокоиться и лишить пациента привилегий. Доктор Снайдер - известный паникер. Кроме того, парк был обширен и можно было досыта нагуляться и в его пределах. Он пошел дальше вдоль забора, потом свернул в аллею. И тут увидел, что не один. На зеленой скамейке, какие во множестве были разбросаны по всему парку, сидел невысокий мужчина с густой черной бородой и при очках в золотой оправе. Он был одет с необычайной тщательностью, включая начищенные до блеска черные туфли, прикрытые легкими серыми гетрами. Люк с любопытством разглядывал гетры - он и не знал, что кто-то еще их носит. Бородач сосредоточенно смотрел поверх плеча Люка. - Прелестное утро, - заметил Люк. Раз уж он остановился, было невежливо промолчать. Бородач не реагировал. Люк повернул голову, посмотрел через плечо и увидел дерево. Ничего, кроме того, что обычно видишь, глядя на дерево, листья и ветки. Ни птичьего гнезда, ни хотя бы залетной птицы. Люк снова повернулся к бородачу, но тот продолжал разглядывать дерево, по-прежнему не обращая внимания на Люка. Может глухой? Или?.. - Прошу прощения, - сказал Люк, а когда не получил ответа, у него родилось страшное подозрение. Он шагнул вперед и осторожно коснулся плеча мужчины. Тот чуть вздрогнул, протянул руку и машинально потер плечо, не отводя, однако взгляда от дерева. "Что бы он сделал, если бы я размахнулся и ударил его", подумал Люк. Вместо этого он вытянул руку и повел ею взад-вперед перед лицом мужчины. Бородач моргнул, снял очки, потер сначала один глаз, потом второй, снова надел очки и опять уставился на дерево. Люк вздрогнул и пошел дальше. "Боже, - сказал он сам себе, - он меня не видит, не слышит и не верит в то, что я здесь, перед ним. Точно так же, как я не верю... И все же, когда я его коснулся, он это почувствовал, хотя... Слепота истерического происхождения, объяснил мне доктор Снайдер, когда я спросил его, почему - если существуют марсиане - я не вижу пустых пятен, сквозь которые ничего не видно, даже если не замечаю самих марсиан. Он объяснил мне еще, что я... Точно как этот человек..." Недалеко стояла еще одна скамейка, и Люк сел на нее, повернув голову, чтобы видеть бородача, все еще сидящего на своей лавке метрах в двадцати дальше. Все так же смотрящего на дерево. "На что-то, чего там нет, - подумал Люк. - Или на что-то, чего там нет для меня, но существует для него. И кто же из нас прав? Он думает, что меня нет, а я думаю, что я есть... и кто прав в этом немом споре? Видимо, я; по этому вопросу, если не по всем другим. Я мыслю, следовательно существую. Но откуда мне знать, существует ли он? Почему он не может быть плодом моего воображения? Глупый солипсизм - пример сомнений, которые каждый переживает в возрасте созревания, а потом освобождается от них. Однако это дает пищу для размышлений, когда другие люди и ты начинаете видеть все по-разному. Не бородач, нет. Это просто еще один псих. Он тут ни при чем. Возможно, - только возможно - что именно короткая встреча Люка с этим человеком подтолкнула его мысли на нужные рельсы. В ту ночь, когда он упился с Грэшемом, прямо перед тем, как вырубиться, появился марсианин, и Люк поругался. "Я тебя придумал", - вспомнил он свои слова. "Ну и что? А если это правда? Что если мой разум в пьяном виде признался в том, о чем трезвый не имел даже понятия? А если солипсизм не так уж и глуп? Что если Вселенная и все люди внутри нее просто созданы воображением Люка Деверо? Что если это я, Люк Деверо, придумал марсиан в ночь появления, когда сидел в одиночестве в домике" Картера Бенсона под Индио?" Люк встал и снова пошел, да побыстрее, чтобы ускорить работу мозга. Он сосредоточился на том вечере. Перед тем, как в дверь постучали ему пришла идея фантастического романа, который он пытался написать. Он еще подумал тогда: "что было бы, если бы марсиане..." Однако продолжения мысли он никак не мог вспомнить. Ее прервал стук марсианина. Вот только прервал ли? А если - даже сознание не сформулировало эту мысль до конца - она закончилась уже в его подсознании: - что было бы, если бы марсиане оказались маленькими зелеными человечками, видимыми, но и бесплотными, а через секунду один из них постучал бы в дверь и сказал бы "Привет, Джонни. Это Земля?" И с этого места идея развивалась. Почему бы и нет? А вот почему: он напридумывал уже сотни возможных ситуаций, если учесть короткие рассказы, но ни одна из них не воплотилась в тот момент, когда он о ней думал. Ну... а если в ту ночь обстоятельства были несколько иными? Или, что правдоподобнее, в его разуме возник дефект от усталости мозга и беспокойства... вызвавший оторванность "факта" - книжного мира, который его разум обычно создавал вокруг себя, от "фантазии", - того, что он воображал и переносил на бумагу в виде литературной фикции, и что в данном случае действительно было фикцией-внутри-фикции. Это имело смысл, хоть и звучало бессмысленно. Но что же произошло чуть больше пяти недель назад, коща он перестал верить в марсиан? Почему другие люди, коль скоро они сами были плодами воображения Люка, не перестали в них верить и продолжали видеть то, во что сам он уже не верил и что, следовательно, перестало существовать? Он заметил очередную скамейку и сел на нее. Да, это был крепкий орешек. В самом деле? Ночью, пять недель назад, его разум пережил потрясение. Он не мог вспомнить, что именно случилось, за исключением того, что речь шла о марсианине, но, судя по результату, кататонии, это было необычайно сильное потрясение. Возможно, это просто выбило веру в марсиан из сознательной части его разума, той части, которая сейчас думала, не убрав из подсознания расхождений между фактом и фикцией, между вымышленной "настоящей" Вселенной и сюжетом романа; расхождений, которые с самого начала сделали фиктивных марсиан мнимо реальными. Он вовсе не был параноиком. У него просто была шизофрения. Одна часть его разума - сознание, мыслящая часть, не верила в марсиан, и всегда знала, что их не существует. Но вторая, глубинная часть, подсознание, создатель и очаг воображения и иллюзий, не получила этой информации. Подсознание по-прежнему считало марсиан настоящими, такими же настоящими, как все прочее, и точно так же, конечно, считали все прочие существа из его воображения - люди. Люк встал и пошел дальше. Все оказалось просто. Ему лишь требовалось как-то переслать необходимую информацию в свое подсознание. Чувствуя себя довольно глупо, он мысленно крикнул: "Эй, нет никаких марсиан! Другие люди тоже не должны их видеть!" Помогло? А почему бы и нет, если он нашел нужное решение. А Люк не сомневался, что нашел его. Он дошел до угла сада и повернул в сторону кухни. Завтрак должен быть уже готов, а ему нужно проверить по поведению других людей, по-прежнему ли они видят марсиан. Люк посмотрел на часы. Было десять минут восьмого, еще двадцать минут до первого гонга на завтрак, но в большой кухне стояли стол и стулья, и уже с семи часов ранних пташек поили там кофе. Он вошел в кухню и огляделся. Повар суетился у печи, сиделка готовила поднос с завтраком для какого-то изолированного пациента. Санитаров не было видно, вероятно, они накрывали столы в столовой. На кухне две пациентки пили за столом кофе - обе в возрасте, одна в купальном халате, другая в обычном. Все они выглядели спокойными и сдержанными, не выказывали никаких признаков волнения. Люк сам не мог заметить марсиан, ему нужно было определить их присутствие по реакции других людей. "Нужно просто подождать", - решил он. Он налил себе чашку кофе, отнес ее к столу и сел рядом с женщинами. - Доброе утро, миссис Марчисон, - сказал он той, которую знал; Марджи вчера представила их друг другу. - Доброе утро, мистер Деверо, - ответила миссис Марчисон. - А как ваша прелестная жена? Еще спит? - Да. Я встал пораньше, чтобы немного пройтись. Отличное утро. - Похоже на то. Это миссис Рэндолл, мистер Деверо, если вы еще не знакомы. Люк пробормотал что-то вежливое. - Очень приятно, мистер Деверо, -ответила миссис Рэндолл. - Если вы гуляли в парке, то, может, видели моего мужа? - Я встретил еще только одного человека, - ответил Люк, мужчину с черной бородой. Женщина кивнула, и Люк продолжил: - Недалеко от северо-западного угла парка. Сидит на скамейке и все время вглядывается в дерево. Миссис Рэндолл вздохнула. - Наверняка обдумывает свою речь. На этой неделе он возомнил, будто он Исуко, бедняга. - Она отодвинула стул от стола. - Пойду скажу ему, что кофе готов. Люк начал было отодвигать свой стул, собираясь сходить вместо нее, но вовремя вспомнил, что бородач его не видит и не слышит, поэтому передать ему сообщение будет сложно. Когда дверь за ней закрылась, миссис Марчисон коснулась ладонью руки Люка. - Такая милая пара, - заметила она. - Это просто ужасно... - Миссис Рэндолл производит очень приятное впечатление, ответил Люк. - С ним мне... гмм... не удалось познакомиться. Оба они... гмм? - Да, разумеется, но каждый думает, что только другой. Женщина наклонилась ближе. - Но я кое-что подозреваю, мистер Деверо. Мне кажется, оба они шпионы с Венеры! - Она прошипела это буквально ему в ухо, так что Люк откинулся назад и, делая вид, что вытирает губы, стер брызги со щеки. Чтобы сменить неприятную тему, он спросил: - Что она имела в виду, говоря, что ее муж на этой неделе сука? - Не сука, мистер Деверо. Исуко. Теперь, когда ему повторили, слово или фамилия показалось ему знакомым, но Люк все еще не мог вспомнить, где и когда его слышал. Он вдруг подумал, что может оказаться в неловком положении, если миссис Рэндолл приведет мужа к столу в его присутствии. Поэтому он воздержался от дальнейших расспросов, быстро допил кофе и попрощался, сказав, что хочет проверить, не проснулась ли его жена. Ему удалось исчезнуть вовремя - Рэндоллы как раз входили в кухню. Услышав, что Марджи ходит по комнате, Люк тихо постучал, чтобы не испугать ее, и вошел. - Люк! - Она обняла его за шею и поцеловала. - Был на прогулке в парке? - Марджи кончала одеваться; на ней был лифчик, трусики и туфли, а платье она отложила, чтобы освободить руки. - Да, и выпил кофе. Надевай платье, можно идти на завтрак. Он сел в кресло и стал смотреть, как она поднимает платье над головой и начинает классическую серию изгибов, неуклюжих и все-таки чарующих, когда на них смотришь. - Марджи, что или кто такой Исуко? Из-под платья донеслись какие-то сдавленные звуки, а потом из воротника вынырнула голова. Марджи с удивлением смотрела на Люка, пока руки ее разглаживали складки материи. - Люк, ты не читаешь газ... Впрочем, конечно, не читаешь. Но ты должен помнить Ято Исуко с тех пор, когда еще читал! - Разумеется, - сказал Люк. Имя и фамилия, произнесенные вместе помогли ему вспомнить, кем был этот человек. - О нем теперь часто вспоминают в новостях? - Вспоминают в новостях? Вот уже три дня, как он сам по себе новость. Завтра он должен выступить с речью по радио на весь мир. С тех пор, как об этом объявлено, газеты не пишут ни о чем другом. - Выступление по радио? А разве марсиане не мешают? - Уже не могут, Люк. Тут мы с ними справились: изобрели новый микрофон, гортанный, и марсиане не могут уже встревать. Это была большая сенсация, неделю назад, перед заявлением Исуко. - А как это действует? Я о микрофоне. - Он вообще не принимает звук, как таковой. Я не инженер и не знаю подробностей, но он снимает вибрации непосредственно с гортани говорящего и преобразует их в радиоволны. Не нужно даже говорить громко, достаточно... как же это называется? - Артикулировать, - подсказал Люк, вспомнив свой собственный опыт общения с подсознанием несколько минут назад. Интересно, помогло ли это? Он не видел признаков марсиан вокруг себя. - А о чем будет его речь? - Никто этого не знает, но все считают, что о марсианах... о чем еще мог бы он сказать всему миру? Ходят слухи никто не знает, правда ли это, - что некий марсианин установил наконец деловой контакт с Исуко и сказал, на каких условиях марсиане покинут Землю. Это похоже на правду. Должен же у них быть какой-то предводитель, король там, президент, диктатор или как его еще... И если бы он захотел установить контакт, Исуко - самая лучшая кандидатура. Люк сумел удержаться от усмешки, даже не кивнул головой. Какой сюрприз ждет Исуко завтра... - Марджи, когда ты в последний раз видела марсианина? Она посмотрела на него с легким удивлением. - Почему ты спрашиваешь, Люк? - Ну... из любопытства. - Если хочешь знать, их сейчас двое в комнате. - Вот как... Не помогло. - Я готова, - сказала Марджи. - Идем вниз? Подали завтрак. Люк ел угрюмо, совсем не чувствуя вкуса ветчины и яиц; с тем же успехом это могли быть опилки. Почему не помогло? Проклятое подсознание, может, оно глухо к его артикуляции? А может, просто не верит ему? Внезапно он пришел к выводу, что должен вырваться из этого места. Здесь было не место для решения подобных проблем могло оказаться, что это сумасшедший дом, хотя кто-то и назвал его санаторием. А общество Марджи настолько же чаровало, насколько и отвлекало. Он был совершенно один, когда придумал марсиан, значит, один должено от них избавиться. Один, вдали от всего и всех. Домик Картера Бенсона вблизи Индио? Разумеется, ведь там все и началось! Правда, был август и днем там царила адская жара, зато Картера там сейчас наверняка нет. Значит, незачем спрашивать разрешения, он даже не будет знать, что Люк туда поехал, и не выдаст его, если Люка начнут искать. Марджи не знала этого места, он никогда не упоминал ей о нем. Но надо быть осторожным. Сейчас ускользать слишком рано, потому что банк открывают только в девять, а именно там должна быть его первая остановка. Слава богу, Марджи открыла им общий счет и принесла ему бланк с образцами подписей. Нужно будет снять несколько сотен долларов, чтобы хватило на подержанную машину; иного способа добраться до домика Бенсона не было. А свою машину он продал еще когда уехал из Голливуда. Пришлось отдать ее всего за двести пятьдесят долларов, хотя несколько месяцев назад - тогда еще существовало такое понятие, как езда ради удовольствия - он мог бы получить все пятьсот. Ничего, зато теперь машины дешевы; меньше чем за сотню можно будет выбрать что-нибудь подходящее, чтобы доехать до места и выбираться в Индио за покупками... если то, что он задумал, отнимет много времени. - Плохо себя чувствуешь, Люк? - Да нет, с чего бы? - ответил он и решил, что можно начинать подготовку к своему бегству. - Просто спать хочется. Я все ворочался ночью, вряд ли поспал больше двух часов. - Может, пойдешь наверх и вздремнешь, дорогой? Люк сделал вид, что мешкает. - Ну... может, попозже, когда совсем уж невтерпеж станет. Сейчас я чувствую вялость, какую-то тяжесть, но не знаю, засну ли. - Хорошо... Хочешь чем-нибудь заняться? - Может, поиграем в бадминтон? Пока я не устану настолько, чтобы заснуть и проспать несколько часов? Для игры в бадминтон было, пожалуй, слишком ветрено, однако они поиграли с полчаса, до половины девятого, после чего Люк зевнул и объявил, что теперь всерьез захотел спать. - Ты можешь сходить со мной наверх, - предложил он. - Если тебе что-то нужно в комнате, можешь взять это сейчас и потом не беспокоить меня до обеда, если я просплю так долго. - Иди один, мне ничего не нужно. Обещаю не будить тебя до двенадцати. Люк поцеловал ее, жалея, что поцелуй так короток. Ведь они снова расстаются. Он вошел в здание и отправился наверх, к себе в комнату. Там Люк сел за машинку и написал Марджи записку, заверяя, что любит ее, но должен сделать нечто важное, что беспокоиться не стоит, потому что он скоро вернется. Затем он открыл сумочку Марджи и взял деньги на такси до города, на случай, если сможет его поймать. Если получится, он сэкономит немного времени, но даже если придется всю дорогу до банка идти пешком, то и тогда он попадет туда до одиннадцати, и будет еще достаточно рано. Люк выглянул в окно - проверить, не наткнется ли в парке на Марджи. Оказалось, что нет. Он перешел к окну в конце холла, но и оттуда ее не увидел. Зато, когда осторожно спускался по лестнице, услышал ее голос, доносящийся из открытой двери в кабинет доктора Снайдера: -... я не очень беспокоюсь, но он вел себя как-то странно. Хотя не думаю, чтобы... Люк бесшумно вышел через боковую дверь и пробрался на зады сада, где ряд деревьев заслонял забор от построек. Теперь единственной опасностью оставалось, что ктонибудь увидит, как он лезет через забор и позвонит в полицию или в санаторий. Но никто его не увидел. Было пятое августа 1964 года. В Нью-Йорке - без нескольких минут час, в иных часовых поясах - соответственно. Близился великий момент. Ято Исуко, Генеральный Секретарь Организации Объединенных Наций, одиноко сидел в небольшой студии радиостанции. Он был готов и теперь только ждал. Полон надежд и опасений. Ларингофон был на своем месте, в ушах генерального секретаря торчали пробки, которые позволят ему не отвлекаться, когда он начнет говорить. Кроме того, он закроет глаза, как только режиссер подаст знак. Вспомнив, что ларингфон еще не включен, он несколько раз откашлялся, не сводя глаз с небольшого окошечка и человека по другую сторону стекла. Ему вот-вот предстояло обратиться к самой большой аудитории, которая когда-либо слушала отдельного человека. Когда-либо и где-либо. За исключением группки дикарей и детей, еще слишком маленьких, чтобы говорить и понимать, практически все люди на планете услышат его слово - прямо или через переводчика. Подготовка была настолько же тороплива, насколько утомительна. Все правительства Земли сотрудничали в полной мере, все радиостанции мира будут принимать и ретранслировать его выступление. Каждая действующая радиостанция и многие из тех, что закрылись, но быстро активировались для этой цели. И все корабли на всех морях. Нужно будет говорить не торопясь, делать паузы после фраз, чтобы тысячи переводчиков могли за ним успеть. Даже кочевники в самых отсталых районах и те будут слушать: предприняты необходимые меры, чтобы там, где это только возможно, туземцы выслушали переводы, даваемые по горячим следам у ближайшего радиоприемника. В цивилизованных государствах все еще работающие заводы и учреждения будут закрыты, а их работники соберутся перед приемниками и громкоговорителями; людей, остающихся дома и не имеющих приемников, просили присоединяться к соседям, у которых они есть. Отсюда следовало, что слушать его будут три миллиарда людей. И миллиард марсиан. Если повезет, он станет самым известным... Исуко быстро отогнал эту тщеславную мысль. Он должен думать об интересах человечества, а не о своих собственных. И если ему повезет, нужно будет немедленно уйти с должности: пользоваться своим успехом некрасиво. Если же он проиграет... впрочем, и об этом нельзя думать. Похоже, в студии не было марсиан, во всяком случае, в той части режиссерской комнаты, которую он видел через стекло, не было ни одного. Исуко еще раз откашлялся, и вовремя. По другую сторону окна оператор повернул ручку и кивнул ему. Ято Исуко закрыл глаза и заговорил: - Жители Земли, - сказал он, - я обращаюсь к вам и через вас к нашим гостям с Марса. Прежде всего к ним. Однако нужно, чтобы вы тоже слушали и, когда я закончу, могли ответить на вопрос, который я вам задам. Затем он продолжал: - Марсиане, по причине, известной только вам, вы не говорили, почему оказались среди нас. Возможно, вы действительно подлы и злобны, и наши страдания доставляют вам удовольствие. Возможно, ваша психика, образ вашего мышления настолько чужды нам, что мы не поняли вас, хотя вы прилагали все усилия, чтобы объяснить нам свое поведение. Но, я не верю ни в то, ни в другое. Если бы вы действительно были таковы, какими выглядите или каких изображаете - сварливыми и мстительными, мы хотя бы несколько раз поймали вас на ссорах или драках между собой. Однако мы ничего такого не слышали и никогда не видели. Марсиане, вы просто маскируетесь перед нами, изображаете кого-то, кем не являетесь. Люди по всей Земле зашевелились... - Марсиане, - продолжал Исуко, - есть какая-то тайная цель в том, что вы делаете. Это может и должно быть одним из двух, разве что понимание ваших мотивов превосходит мои возможности, разве что ваши мотивы выходят за пределы человеческой логики. Возможно, ваши мотивы благородны и вы прибыли сюда с чистой душой. Вы знали, что мы разобщены, ненавидим друг друга, ведем между собой войны и находимся на пороге последней решающей войны. Возможно, вы пришли к выводу, что мы, будучи такими, какие есть, можем объединиться только ради общей борьбы с противником, когда общая ненависть превосходит взаимную враждебность, она уже кажется настолько бессмысленной, что мы о ней почти и не помним. Но есть и другая возможность - вы доброжелательны, хотя и не враждебны. Возможно, узнав, что мы стоим на пороге космических полетов, вы не захотели видеть нас на Марсе. Возможно, на Марсе вы вполне вещественны, подвержены ударам и потому боитесь нас; боитесь, что мы могли бы вас завоевать, вскоре или через несколько столетий. Кто знает, может, мы просто скучны вам, как наверняка вам скучны наши радиопередачи, и вы просто не хотите нашего присутсвия на своей планете. Если один из двух упомянутых мною мотивов соответствует действительности, а я считаю, что третьего не дано, вы должны понимать, что вынуждая нас поступать определенным образом или запрещая нам отправляться на Марс, скорее вызвали бы враждебность, чем достигли бы своей цели. Вы хотели, чтобы мы сами поняли это и поступали согласно вашим желаниям. Разве важно, чтобы мы знали или, скорее, угадали, какая из двух основных целей соответствует действительности? Так вот, независимо от этого я докажу вам, что вы добились своей цели. Я говорю от имени всех жителей Земли и сейчас докажу это. Затем он добавил: - Мы клянемся закончить войны между собой. Клянемся никогда не отправлять ни одного космического корабля на вашу планету - разве что однажды вы пригласите нас к себе, но и тогда вам придется нас упрашивать. Наконец он торжественно произнес: - А теперь доказательство. Земляне, согласны ли вы со мной по этим двум вопросам? Если да, то где бы вы ни были, подтвердите это так громко, как только можете! Но чтобы переводчики успели за мной, подождите немного, пока я дам вам знать и скажу... пора! - ДА! - YES! - OUI! - SI! - ТАК! - НАЛ - NAM! - SZI! - JA! - ANO! - LA! И тысячи других слов, каждое из которых означало одно и то же. Вырвавшиеся из глоток и вместе с тем из сердец всех людей, что слушали Исуко. И среди них ни одного "но" или "нет". Это был самый чудовищный звук под солнцем. По сравнению с ним водородная бомба была комариным писком, а извержение Кракатау - тихим шепотом. Не было никаких сомнений, что все марсиане на Земле услышали его. Если бы между планетами имелась атмосфера, передающая звуковые колебания, его услышали бы и марсиане на Марсе. Ято Исуко услышал его, несмотря на пробки в ушах. И почувствовал, как от него содрогнулось все здание. Он не произнес ни слова больше, чтобы не портить эффект от этого великолепного звука. Открыв глаза, он кивнул оператору, глубоко вздохнул, заметил движение переключателя, потянулся к ушам и вынул пробки. Потом встал, совершенно выжатый, и медленно направился к небольшому тамбуру, отделявшему студию от коридора. Там он остановился на секунду, чтобы успокоиться. При этом он случайно повернулся и увидел свое отражение в зеркале на стене. На голове его по-турецки сидел марсианин. Исуко увидел в зеркале его ехидный взгляд и услышал, как марсианин сказал ему: - Отцепись, Джонни. Тогда Исуко понял, что пришло время для того, к чему он приготовился на случай неудачи. Вытащив из кармана церемониальный кинжал, Исуко вынул его из ножен, а потом сел на пол так, как того требовала традиция. Обратившись к своим предкам, он свершил краткий вступительный ритуал, а затем с помощью кинжала... ...ушел с поста Генерального Секретаря Организации Объединенных Наций. В день выступления Исуко биржу закрыли в полдень. Назавтра, шестого августа, она снова закрылась в полдень, но по другой причине: президент распорядился в срочном порядке закрыть ее на неопределенное время. В то утро акции, стоимость которых в момент открытия биржи равнялась лишь доле вчерашней цены, которая в свою очередь равнялась доле цены домарсианских времен, не находили покупателей и стремительно падали. Чрезвычач ное распоряжение остановило сделки в тот момент, коод по крайней мере часть акций стоила не дороже бумаги, на которой они были отпечатаны. Еще одна сенсация ждала людей в тот день: сообщение правительства о девяностопроцентном сокращении вооруженных сил. На пресс-конференции президент признал, что решение это продиктовано отчаянием. Это значительно увеличит ряды безработных, однако шаг этот стал неизбежен, поскольку правительство фактически обанкротилось. Проще держать людей на пособии, чем в казармах. Все другие государства поступали подобным же образом, однако все равно оставались на грани банкротства. Каждое из этих распоряжений еще вчера бы вызвало революцию... если не учитывать, что даже самые фанатичные революционеры не желали принимать власть в таких условиях. Теснимый, терроризируемый, отуманенный, преследуемый и подталкиваемый средний гражданин среднего государства с тревогой смотрел в таинственное будущее и с тоской мечтал о старых добрых временах, когда главными его заботами были болезни, налоги и термоядерная бомба. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ УХОД МАРСИАН В августе 1964 года человек с довольно необычным именем Хирам Педро Обердорфер из Чикаго, штат Иллинойс, изобрел устройство, которое назвал субатомным антикосмитным супервибратором. Мистер Обердорфер получил образование в Гейдельберге, штат Висконсин. Его формальное образование закончилось восьмым классом, но на протяжении пятидесяти с лишним лет, которые прошли с тех пор, он был запойным читателем научно-популярных журналов и статей на темы науки в воскресных приложениях. Он был теоретиком-энтузиастом, и по его собственным словам - а кто мы такие, чтобы в них сомневаться? - "знал науку лучше всех этих лаборантов". В течение многих лет он работал привратником дома на Деарборн-стрит недалеко от Гранд-авеню и жил в двух подвальных комнатах того самого дома. В одной комнате он готовил, ел и спал, во второй проводил ту часть жизни, которая имела для него основное значение. Это была его мастерская. Кроме рабочего стола и различных электрических инструментов в мастерской находились несколько шкафчиков, а в них и на них, а также на полу и в ящиках валялись части старых автомашин, старые же радиодетали, старые части старых швейных машин и пылесосов. И это не говоря о частях машин стиральных и пишущих, велосипедов, газонокосилок, лодочных моторов, телевизоров, часов, телефонов, всевозможных инструментов, электрических моторчиков, фотоаппаратов, граммофонов, электрических вентиляторов, двустволок и счетчиков Гейгера-Мюллера. Словом, неисчислимые сокровища в одной маленькой комнате. Его обязанности привратника были не очень обременительны, особенно летом, и оставляли множество времени на изобретения или на второй его любимый способ времяпрепровождения - отдых и размышления на площади У Психов. Площадь У Психов - это небольшой городской парк на перекрестке улиц и называется он, конечно, по-другому, однако никто этим названием не пользуется. Живут там в основном бродяги, пьянчужки и повернутые всех сортов. Сразу уточним, что мистер Обердорфер не был одним из них. Он имел постоянную работу и пил исключительно пиво, да и то в разумных количествах. На случай обвинения в психической болезни он мог доказать свою нормальность, поскольку имел документы, выданные при выписке из психиатрической клиники, в которой провел некоторое время несколько лет назад. Мистеру Обердорферу марсиане докучали гораздо меньше, чем большинству людей - по счастливому стечению обстоятельств он был совершенно глух. Конечно, кое в чем они мешали и ему. Не имея возможности слушать, он обожал разговаривать. Можно даже сказать, что мистер Обердорфер думал вслух, поскольку обычно он разговаривал сам с собой все время, пока занимался изобретениями. Разумеется, выходки марсиан были ему не страшны - даже и не слыша себя, он прекрасно знал, что говорит, заглушали его при этом или нет. Однако, у него был дружок, с которым он любил поболтать - мужчина по имени Пит. Обердорфер пришел к выводу, что марсиане порой вмешивались в его одностороннюю беседу с другом. Летом Пита всегда можно было найти У Психов - на четвертой скамейке по левой стороне аллеи, ведущей наискосок от центра скверика к юго-восточному углу. Осенью Пит исчезал, Обердорфер предполагал, что он улетает на юг с птицами. Однако каждой весной он появлялся снова, и мистер Обердорфер мог вернуться к прерванному разговору. Это действительно была односторонняя беседа, поскольку Пит был немым. Впрочем, он с удовольствием слушал мистера Обердорфера, верил, что видит перед собой великого мыслителя и ученого, с чем мистер Обердорфер полностью соглашался. Для поддержания беседы Питу хватало нескольких простых жестов: кивок или покачивание головой означали да или нет, поднятые брови - просьбу дополнительного объяснения. Но даже эти сигналы редко бывали нужны: обычно хватало выражения восторга или напряженного внимания слушателя. Еще большей редкостью было использование карандаша и блокнота, каковые мистер Обердорфер постоянно носил с собой. Однако в то особенное лето Пит все чаще применял новый сигнал - прикладывал ладонь к уху. Когда Пит впервые использовал его, мистер Обердорфер удивился, поскольку знал, что говорит достаточно громко. Он подал Питу бумагу и карандаш с просьбой объясниться, и Пит написал: "Ничо не слышу. Марсианы шумят". В связи с этим мистер Обердорфер почувствовал себя обязанным говорить громче, но факт этот слегка его раздражал. Впрочем, гораздо меньше, чем обитателей соседних скамеек, которым его громкий голос мешал уже после того, как болтовня марсиан прекратилась. И это понятно - ведь мистер Обердорфер никоим образом не мог знать, что марсиане уже ушли. Даже когда в то особенное лето Пит не просил говорить громче, разговор был уже не тем, что прежде. Слишком часто мина Пита ясно говорила о том, что он слушал что-то другое, вместо - или кроме - мистера Обердорфера. И каждый раз, когда мистер Обердорфер оглядывался при этом по сторонам, он замечал марсианина или марсиан и знал уже, что Пит беспокоится, и это может довести Пита до невроза, а значит, косвенным образом, должно довести до невроза и его самого. Мистер Обердорфер начал подумывать, не стоит ли сделать чего-нибудь с этими марсианами. Однако только к середине августа он окончательно решил что-то с ними делать. В середине августа Пит неожиданно исчез с площади У Психов. Несколько дней подряд мистеру Обердорферу не удавалось найти Пита и он принялся расспрашивать обитателей соседних скамеек, тех, которых видел настолько часто, что мог считать здешними завсегдатаями, что с ним случилось. Какое-то время он не получал в ответ ничего кроме покачиваний головой или иных знаков отказа, например, пожатия плечами. Потом вдруг какой-то мужчина с седой бородой начал ему что-то объяснять, на что мистер Обердорфер ответил, что он глухой и протянул тому блокнот и карандаш. Возникла временная трудность, когда оказалось, что бородач не умеет ни писать, ни читать, однако они нашли посредника, достаточно трезвого, чтобы выслушать историю седобородого и изложить ее в письменном виде мистеру Обердорферу. Пит, оказывается, сидел в тюрьме. Мистер Обердорфер тут же отправился в полицию и после многих недоразумений, вызванных тем, что там было предостаточно Питов а он не знал фамилию своего приятеля, разведал наконец, где того держат. Он немедленно побежал туда, чтобы увидеться с другом и помочь, если сможет. Оказалось, что Пит уже осужден и не будет нуждаться в его помощи еще тридцать дней; впрочем, он с удовольствием принял десять долларов на курево. Все-таки мистеру Обердорферу удалось "поговорить" с Питом с помощью карандаша и блокнота и узнать, что случилось. Очищенная от орфографических ошибок версия событий Пита выглядела так, что он ни в чем не был виноват, а полиция его просто подставила. В общем, он был немного пьян, иначе не пытался бы совершить кражу среди бела дня, да еще в присутствии марсиан. Марсиане заманили его в сноску и обещали постоять на шухере, а потом заложили и, пока он набивал карманы, натравили на него копа. Во всем были виноваты только марсиане. Его патетический рассказ настолько раззадорил мистера Обердорфера, что он сразу решил сделать что-то с марсианами. В тот же вечер. Он человек терпеливый, но теперь его терпение кончилось. По пути домой он решил нарушить свою многолетнюю привычку и поесть в ресторане - если не придется прерывать мыслительный процесс для еды, он выиграет еще на старте. Заказав свиные ножки с кислой капустой и дожидаясь, пока принесут заказ, он начал думать. Но тихо, чтобы не мешать другим людям у бара. Он упорядочил для себя все, что прочитал о марсианах в научно-популярных журналах, а также все, что прочел об электричестве, электронике и теории относительности. Логичное решение он получил одновременно с ножками с капустой. - Это должен быть, - сказал он официантке, - субатомный антикосмитный супервибратор! Только он с ними справится. Ее ответ, если он вообще последовал, прошел незамеченным, и мы его не приводим. Разумеется, ему пришлось прекратить думать, пока он ел, однако он громко думал всю дорогу домой. Едва оказавшись у себя, Обердорфер отключил сигнальное устройство - вместо звонка у него была красная мигалка, - чтобы ни один жилец не мог ему помешать чепухой о текущем кране или испортившемся холодильнике, и взялся за монтаж субатомного антикосмитного супервибратора. "Этот лодочный мотор используем для привода, - подумал он, воплощая слово в дело: - Только снять винт, и будет готов генератор постоянного напряжения на... сколько же вольтов?" Поднял напряжение трансформатором, пустил его в индукционную катушку и продолжал работу. Только однажды столкнулся он с серьезной трудностью. Это произошло, когда он понял, что ему понадобится вибрационная мембрана диаметром в двадцать сантиметров. Ничего подобного в его мастерской не было, а поскольку было почти восемь часов, и все магазины уже закрылись, он едва не отказался от своей затеи. Однако его спасла Армия Спасения, о которой он вовремя вспомнил. Выйдя из дома, Обердорфер направился на Кларк-стрит и бродил по улице, пока девица из Армии не прибыла для обхода баров. Пришлось пожертвовать ради дела тридцатью долларами, прежде чем она согласилась расстаться со своим бубном; и хорошо еще, что она сдалась на этой сумме, поскольку это были все деньги, которые он имел при себе. Кроме того, если бы она не согласилась, он решился уже вырвать бубен и бежать, а это, вероятно, кончилось бы для него встречей с Питом в его новом обиталище. Мистер Обердорфер был полным мужчиной и быстро бегать не умел - одышка мешала. Бубен после удаления с него бляшек оказался в самый раз для его целей. Посыпанный щепоткой намагниченных опилок и размещенный между катодной лампой и алюминиевой кастрюлей, служащей сеткой, он не только отфильтрует нежелательные лучи дельта, рассчитал мистер Обердорфер, но вибрация опилок после запуска лодочного мотора - еще и вызовет необходимую флуктуацию индуктивности. Спустя час после обычного своего времена отхода ко сну мистер Обердорфер припаял последний контакт и отступил на шаг, чтобы взглянуть на деле рук cвоих. Потом довольно вздохнул. Хорошо. Должно сработать! Затем он проверил, на всю ли ширину охвачено вентиляционное отверстие. Субатомная вибрация должна иметь выход, иначе она будет действовать только в этой комнате. 3ато, однажды выпущенная, она отразится от ионосферы и, подобно радиоволнам, в несколько секунд обежит весь мир. Убедившись, что в баке лодочного мотора довольно топлива, он намотал на ротор шнур и приготовился дернуть, но тут призадумался. Марсиане заглядывали в мастерскую время от времени в течение всего вечера, но в этот момент ни одного не было. Лучше подождать, пока появится хоть один, а потом запустить машину и сразу же убедиться, действует она или нет. Он перешел в другую комнату, вынул из холодильника бутылку пива и открыл ее. Вернувшись с нею в мастерскую, он сел, потягивая пиво, и стал ждать марсианина. Где-то снаружи пробили часы, нр мистер Обердорфер, будучи глухим, этого не услышал. Марсианин появился, сидя верхом на субатомном антикосмитном супервибраторе. Мистер Обердорфер отставил пиво, протянул руку и дернул шнур. Мотор завелся, машина заработала. С марсианином ничего не случилось. - Ему нужно несколько минут, чтобы накопить потенциал, объяснил мистер Обердорфер, скорее самому себе, чем марсианину. Он снова сел и взялся за пиво, дожидаясь, пока пройдут эти несколько минут. Было примерно пять минут двенадцатого чикагского времени, 19 августа, среда. В четыре часа 19 августа 1964 года в Лонг-Бич, штат Калифорния - это соответствовало шести вечера в Чикаго, почти точно то время, когда мистер Обердорфер пришел домой, съев порцию свиных ножек с кислой капустой и готовый начать работу над своим субатомным и прочее - Марджи Деверо остановилась в дверях кабинета доктора Снайдера и спросила: - Вы заняты, доктор? - Нисколько, Марджи. Входите, - ответил заваленный работой доктор Снайдер. - Садитесь, пожалуйста. Она села. - Доктор, - сказала Марджи слегка запыхавшись, - я наконец придумала, как мы сможем найти Люка. - Надеюсь, это хорошая идея, Марджи. Прошло уже две недели. Прошло уже на день больше. Минуло пятнадцать дней и четыре часа с тех пор, как Марджи вошла в их с Люком комнату наверху, чтобы разбудить Люка, и вместо мужа нашла записку. Она побежала с ней к доктору Снайдеру. Их первой мыслью был банк, поскольку, кроме нескольких долларов из сумочки Марджи, денег у Люка не было. Однако в банке ответили, что Люк уже снял пятьсот долларов с общего счета. Позднее стало известно, что примерно через полчаса после визита Люка в банк какой-то мужчина, соответствующий описанию, но назвавшийся другой фамилией, купил подержанную машину и заплатил за нее сто долларов наличными. У доктора Снайдера была рука в полиции, и по всему юго-западу пошел кружить словесный портрет Люка, а также описание его машины - старого желтого "меркури" модели 1957 года. Сам же доктор Снайдер кружил по всем психиатрическим заведениям того же региона. - Мы пришли к выводу, - продолжала Марджи, - что он скорее всего поехал в тот же домик, где находился в ночь появления марсиан. Вы по-прежнему так считаете? - Конечно. Он уверен, что придумал марсиан - так сказано в записке. Поэтому ясно, что он вернулся в то самое место, чтобы постараться воспроизвести те самые обстоятельства и исправить то, что по его мнению, он сделал. Однако, вы говорили, будто понятия не имеете, где находится этот домик. - Я по-прежнему этого не знаю, кроме того, что он должен находиться недалеко от Лос-Анджелеса. Но мне кое-что вспомнилось, доктор. Несколько лет назад Люк упомянул, что Картер купил себе хату где-то недалеко от Индио. Держу пари, это именно то. - Вы уже говорили с этим Бенсоном, правда? - Да, я звонила ему. Только я спрашивала, не видел ли он Люка. Он ответил, что нет, но обещал сообщить, если что-то услышит. Я не спрашивала, пользовался ли Люк его домом в марте, а Картеру не пришло в голову сказать мне об этом, потому что я не рассказала ему всей истории и того, что Люк, по нашему мнению, мог вернуться туда. Я просто не подумала об этом. - Гмм, - буркнул врач. - Что ж, хоть какой-то шанс. Но может ли Люк пользоваться домом Бенсона без его согласия? - В марте, вероятно, согласие у него было. На этот же раз он скрывается, не забывайте! Ему не нужно, чтобы даже Картер знал, куда он поехал. Кроме того, Люк знал, что Картеру дом не понадобится... только не в августе. - Вполне возможно. Так вы хотите позвонить Бенсону? Вот телефон. - Я позвоню от дежурной, доктор. Поиски могут затянуться, а вы очень заняты, хоть и говорите, что нет. Но поиски Картера Бенсона не заняли много времени. Марджи вернулась через несколько минут, сияющая. - Доктор, в марте Люк пользовался домиком Картера. Я знаю, как туда проехать! - Она помахала листком бумаги. - Молодец! И что теперь, по-вашему, нужно делать? Позвонить в полицию Индио или?.. - Какая еще полиция? Я сама к нему поеду, как только закончу дежурство. - Можете не ждать окончания дежурства, моя дорогая. Но так ли уж обязательно вам ехать самой? Мы не знаем, до какой степени прогрессировала его болезнь, и может оказаться, что вы его... выведете из равновесия. - Уж я его выведу из равновесия! А если серьезно, доктор, то не беспокойтесь. Я справлюсь с ним при любых обстоятельствах. - Она взглянула на часы. - Пятнадцать минут пятого. Если вы отпускаете меня, я буду там, самое позднее, между девятью и десятью. - Не хотите взять с собой кого-нибудь из персонала? - Ни в коем случае. - Ну хорошо, моя дорогая. Только поезжайте осторожно. Под вечер третьего дня третьей луны времени антилоп куду - почти в это же время в Чикаго мистер Обердорфер расспрашивал на площади У Психов про своего пропавшего приятеля - шаман по имени Бугасси был вызван к вождю племени мопароби, что обреталось в Экваториальной Африке. Вождя звали М'Карта, однако он не был родственником бывшего сенатора Соединенных Штатов со схожей фамилией. - Сделай куку на марсиан, - потребовал М'Карти от Бугасси. Разумеется, он называл их не марсианами. Вождь использовал слово "гнаямката", этимология которого представляется нам следующим образом: "гна" - то есть пигмей, "ям" - то есть зеленый, "кат" - то есть небо. Гласная на конце образовывала множественное число, а все вместе означало - зеленые пигмеи с неба. Бугасси склонил голову. - Я сделаю большой куку, - пообещал он. Лучше, чтобы это был чертовски большой куку - уж Бугасси-то знал об этом. Должность шамана в племени мопароби не относится к безопасным. Продолжительность их жизни невелика, разве что действительно хороший шаман. И она была бы еще меньше, если бы вождь чаще обращался к кому-либо из своих шаманов с официальным требованием, поскольку закон гласил, что не оправдавший доверия, должен пополнить мясом кладовую племени. А мопароби - людоеды. Когда появились марсиане, у мопароби было шестеро шаманов, но теперь Бугасси остался один. С интервалами в одну луну - поскольку табу запрещает вождю требовать делать куку раньше, чем в полнолуние, через двадцать восемь дней после создания предыдущего. Пять шаманов попытались, провалились и внесли свои вклады в общий котел. Теперь пришла очередь Бугасси и по голодным взглядам, которые бросали на него М'Карти и остальные соплеменники, он понял, что они будут почти так же рады его поражению, как и успеху. Мопароби уже двадцать восемь дней не ели мяса. Вся Африка жаждала мяса. Некоторые племена, живущие исключительно или почти исключительно охотой, практически голодали. Другим приходилось совершать изнурительные переходы в районы, где можно было найти растительную пищу - плоды и ягоды. Охота стала просто невозможной. Почти все создания, на которых человек охотился ради пропитания, бегают быстрее него; а то и летают. Он вынужден подкрадываться к ним против ветра и тихо, пока не окажется на расстоянии смертельного удара. При марсианах не было и речи о скрадывании дичи. С наслаждением помогали они туземцам охотиться, и помощь эта состояла в том, что они бежали или квимили перед охотником, распугивая радостными криками возможную добычу. В результате животные мчались от них со всех ног. Это приводило к тому, что охотник возвращался с охоты с пустыми руками, в девяносто девяти случаях из ста не имея возможности выстрелить из лука или бросить копье, не говоря уже о том, чтобы поразить цель. Это был Великий Кризис. Иного типа чем более цивилизованные кризисы, ширившиеся в более цивилизованных странах, но не менее разрушительный. Занимавшимся животноводством тоже досталось. Марсиане обожали вскакивать на спины скота и вызывать среди него панику. Коль скоро марсиане были бесплотны и ничего не весили, корова, разумеется не могла чувствовать марсианина на своей спине. Однако, когда тот наклонялся вперед и во все горло орал в ее ухо: "Ивриго 'м Н'гари! - Жупийя хей" - по-масайски, - в то самое время, когда десяток или более марсиан кричали: "Ивриго 'м Н'гари!" в уши десятка или более других коров и быков, - и вот вам паника. Африка не любила марсиан. Однако вернемся к Бугасси. "Я сделаю большой куку" - пообещал он М'Карти. Да, это должен быть большой куку и в прямом и в переносном смысле. Когда вскоре после появления с неба маленьких зеленых пигмеев М'Карти вызвал шестерых своих чародеев, он говорил с ними долго и серьезно. Он приложил все старания, чтобы убедить или заставить их объединить свое искусство и использовать общую мудрость для создания самого большого куку в мире. Они отказались и даже угроза пыток и мучительной смерти на них не подействовала. Их тайны были святы и дороже самой жизни. Однако некоторый компромисс был все же достигнут. Им предстояло каждый месяц тянуть жребий о своем месте в очереди, и каждый согласился на то, что если - и только если потерпит неудачу, то раскроет все свои тайны, включая в обязательном порядке ингредиенты и заклятия, вошедшие в состав его куку, а уж потом сделает свой вклад в животы племени. Бугасси вытащил самый длинный прутик и теперь, пять месяцев спустя, обладал знаниями как всех прочих шаманов, так и своими собственными - а шаманы мопароби славятся как самые искусные во всей Африке. К тому же он точно знал все предметы и слова, вошедшие в состав пяти неудачных куку. Располагая такой энциклопедией, он обдумывал свой собственный куку уже с предыдущего полнолуния, когда душа Нарибото, пятого шамана, рассталась со съедобным телом, из которого Бугасси досталась печень. Он сохранил небольшой кусочек этой печени; наполовину сгнивший к этому времени, он превосходно подходил для включения в состав его собственного куку. Бугасси знал, что его куку не должно подвести не только потому, что такой исход был бы для него самого весьма неприятен, но и потому... что ж, суммированные знания всех шаманов мопароби просто не могли подвести. Это будет куку, который уничтожит все прочие куку, а вместе с ними и марсиан. Это будет чудовищный куку, он вместит все ингредиенты и все заклятия, использованные в пяти предыдущих, а кроме того, будет содержать еще одиннадцать его собственных ингредиентов и девятнадцать заклятий - семь из них были танцевальными фигурами, - его личную тайну. Все необходимое было под рукой, но собранное вместе - каким бы маленьким ни было по отдельности - должно было заполнить мочевой пузырь слона, который и станет вместилищем куку. Разумеется, слон был убит шесть месяцев назад. После прихода марсиан не было убито ни одного большого животного. Составление куку должно было длиться всю ночь, поскольку отдельные составляющие требовалось добавлять в сопровождении нужного заклятья или танца, другие же заклятья и танцы будут соединять ингредиенты. Никто из мопароби не сомкнул глаз той ночью. Все они сидели вокруг большого костра, куда женщины время от времени подкидывали дрова, и следили за работой Бугасси, за его танцами и прыжками. Это было утомительное дело и все с грустью отметили, что он потерял в весе. Перед самым рассветом Бугасси упал пластом перед вождем М'Карти. - Куку готов, - сказал он. - Гнаямката все еще здесь, - грозно заметил М'Карти. И верно, они были активны как никогда - всю ночь следили за приготовлениями да еще и делали вид, будто помогают. Несколько раз Бугасси спотыкался в танце из-за них, а один раз даже упал лицом вниз, когда они бросились ему под ноги. Однако каждый раз он терпеливо повторял последовательность фигур, так что ни одно па не было пропущено. Бугасси приподнялся на руке в пыли и свободной рукой указал на ближайшее дерево. - Куку должен висеть высоко над землей, - заявил он. М'Карги отдал приказ, и трое негритят вскочили со своих мест, чтобы его выполнить. Они обвязали куку веревкой, сплетенной из лиан, затем один вскарабкался на дерево и перекинул веревку через сук, а двое других стали поднимать куку. Когда он оказался в трех метрах от земли, Бугасси, который успел подняться, крикнул им, что уже хватит. Веревку закрепили, тот, что был на дереве, слез и присоединился к остальным. Бугасси подошел к дереву, ступая так, словно у него болели ноги - а так оно и было - и встал под куку. Он повернулся лицом на восток, туда где небо уже начинало сереть, а солнце было под самым горизонтом, и сложил руки на груди. - Когда лучи солнца упадут на куку, - сказал он торжественным, хотя и слегка охрипшим голосом, - гнаямката уйдут. Над горизонтом появился красный край солнца, его первые лучи осветили верхушку дерева, на котором висел куку. Через минуту первые лучи солнца достигнут куку. Случайно или нет, но это было в тот самый момент, когда в Чикаго, штат Иллинойс, Соединенные Штаты Америки, некий Хирам Педро Обердорфер, привратник и изобретатель, сидел и пил пиво, дожидаясь, пока его субатомный антикосмитный супервибратор накопит нужный потенциал. С точностью до трех четвертей часа к этой минуте, около восьми пятнадцати тихоокеанского времени, в домике недалеко от Индио, в Калифорнии, Люк Деверо наливал себе третий в тот вечер стакан. Это был его четырнадцатый вечер, впустую проведенный в этом домике. Это был пятнадцатый вечер со времени бегства из санатория - если это можно назвать бегством. Первый вечер тоже был проведен впустую, но по другой причине. В Риверсайде, примерно на полпути между Лонг-Бич и Индио, у него вышла из строя машина, старый "меркури" 1957 года, купленный за сто долларов. Когда он отбуксировал его в мастерскую, ему сказали, что ремонт невозможно закончить раньше, чем завтра после обеда. Пришлось провести в отеле Риверсайда скучный вечер и невыносимую ночь. Люку казалось странным и неприятным, что он должен снова спать один. До полудня он занимался покупками, относя их в мастерскую и грузя в машину, над которой работал механик. Люк купил подержанную пишущую машинку и, разумеется, немного бумаги. Он как раз выбирал, какую бы взять, когда в двенадцать часов тихоокеанского времени выступление Ято Исуко пошло в эфир и остановило торговлю, потому что хозяин включил радио, и все собрались вокруг него. Зная, что основная посылка Исуко марсиане, мол, существовали на самом деле - абсолютно неверна, Люк слегка разозлился, но потом даже развеселился, слушая смешные рассуждения Генерального Секретаря. Люк купил чемодан и кое-что из одежды, бритву, мыло и расческу, а также достаточно продуктов и алкоголя, чтобы можно было не ездить за покупками в Индио по крайней мере первые дни. Он надеялся, что не застрянет здесь надолго. Забрав машину и заплатив за ремонт почти половину ее стоимости, Люк добрался до домика перед самой темнотой. Он решил, что слишком устал, чтобы браться за великий труд, к тому же вспомнил, что забыл кое о чем: будучи один, он не имел возможности узнать, удалось ему или нет. На следующее утро он опять поехал в Индио и купил самый лучший и дорогой приемник, какой только сумел найти - аппарат, принимающий программы всей страны, с помощью которого можно было ловить новости, передаваемые в любое время дня и ночи. Первый же выпуск новостей даст ему ответ. Вот только выпуски новостей снова и снова сообщали, что марсиане все еще здесь. Не то чтобы они начинались со слов: "Марсиане среди нас"; просто почти каждая передача хотя бы косвенно касалась их или рассказывала о Кризисе и прочих трудностях, вызванных ими. Люк тем временем пробовал все, что приходило ему в голову, и от этих пыток едва не сходил с ума. Он знал, что марсиане, как и все остальное, плод его воображения, что он их выдумал в тот вечер пять месяцев назад, в марте, когда тужился придумать сюжет для фантастического романа. Он их придумал. До этого он придумал сотни различных сюжетов и ни один из них не воплотился в реальность, а значит, в тот вечер произошло что-то еще, и Люк испытывал все, чтобы точно воспроизвести те обстоятельства, тот настрой, вообще все. Включая, разумеется, и масштабы пьянства, тот мерзкий вкус во рту с перепоя, поскольку это могло оказаться важным. Он не брал ни капли в рот в течение дня, как и в тот день, независимо от глубины похмелья, с которым мог проснуться - меряя шагами комнату и все глубже погружаясь в отчаяние; тогда - в поисках сюжета, теперь - в поисках ответа. Сейчас, как и тогда, он позволял себе первый стакан только после ужина, а потом выдерживал надлежащие паузы между стаканами и придавал своему питью весьма умеренный темп... пока с отвращением не сдавался в конце вечера. Что же было не так? Он придумал марсиан, вообразив их себе, правда? Почему же он не может их "раздумать", коль скоро перестал их себе воображать и познал правду? Разумеется, познал. Но почему другие люди не перестали их видеть и слышать? Наверное, это психическая блокада, объяснил себе Люк. Однако название, данное явлению, делу не помогло. Глотнув из стакана, он уставился на него, стараясь точно вспомнить, сколько стаканов выпил в ту мартовскую ночь. Их было немного, он это знал; Люк чувствовал - их не больше тех двух, что уже выпил сегодня, прежде чем налил себе третий. А может, питье не имело с этим ничего общего? Он еще раз глотнул, отставил стакан и начал ходить по комнате. "Нет никаких марсиан, - подумал он. Никогда никаких не было; они существовали, как все прочее и все остальные люди, только когда я их себе воображал. А я уже вообще их не воображаю. Значит..." Может, теперь подействовало. Люк подошел к приемнику, включил его и подождал, пока нагреется. Он выслушал несколько программ и внезапно понял, что даже если минуту назад добился своего, должно пройти какое-то время - поскольку марсиан не везде видели постоянно - прежде чем люди начнут понимать, что их больше нет. Наконец, диктор новостей произнес: - В эту минуту в нашей студии какой-то марсианин пытается... Люк выключил приемник. Сделав еще глоток, он зашагал снова. Потом сел, допил стакан и налил еще один. Внезапно его осенило. Может, он сумеет перехитрить психическую блокаду, обойдя ее, вместо того чтобы ломиться сквозь нее. Эта блокада могла возникнуть единственно потому, что ему не хватало веры в себя, несмотря на то, что он знал о своей правоте. Может, нужно вообразить что-то другое, что-то совершенно отличное, и когда воображение вызовет это к жизни, даже его чертовому подсознанию не удастся этого отрицать, и вот тогда, в этот самый момент... Стоит попробовать. Терять ему нечего. Вот только нужно было представить что-то такое, в чем он действительно нуждался; а в чем он нуждался в эту минуту сильнее всего... кроме избавления от марсиан? Разумеется, в Марджи. После двух недель изоляции он чувствовал себя безумно одиноким. Люк уже знал, что если бы ему удалось представить Марджи здесь, а благодаря этому привести ее сюда, он мог бы сломать психическую блокаду. "Давай посмотрим, - говорил он себе, - представим, что она едет ко мне на своей машине, уже миновала Индио и ехать ей осталось всего метров пятьсот. Вскоре я услышу машину". Вскоре он и вправду услышал машину. Люк заставил себя подойти - не подбежать, а именно подойти - к двери и открыть ее. Стали видны снопы света от фар. Должен ли он... уже сейчас?.. Нет, он подождет, пока не убедится. Если бы даже машина подъехала так близко, что он мог бы решить, будто узнает машину Марджи. Но ведь многие машины выглядят одинаково. Он подождет, пока автомобиль не остановится и из него не выйдет Марджи... тогда все станет ясно. Именно в эту чудесную минуту он подумает: "Нет никаких марсиан". И они исчезнут. Через несколько минут машина остановится перед домом. Это происходило примерно в пять минут десятого вечера тихоокеанского времени. В Чикаго было пять минут двенадцатого, и мистер Обердорфер тянул пиво, ожидая, пока его супервибратор накопит потребный потенциал; в Экваториальной Африке начинало светать, и шаман по имени Бугасси стоял скрестив руки, под самым большим в мире куку, ожидая, пока на него упадут первые лучи солнца. Четыре минуты спустя, через сто сорок шесть дней и пятьдесят минут после своего появления, марсиане исчезли. Одновременно отовсюду. То есть, отовсюду на Земле. Независимо от того, куда они направились, не известно ни одного заслуживающего доверия случая встречи с марсианином после этого времени. В ночных кошмарах и в состоянии delirium tremens марсиан видят до сих пор, но такие видения трудно счесть заслуживающими доверия. Так и по сей день. ЭПИЛОГ По сей день никто не знает, зачем они являлись и почему ушли. Это не значит, что нет людей, которые думают, будто знают это; по крайней мере они высказывают смелые мысли по этому вопросу. Миллионы людей по-прежнему считают, что это были не марсиане, а просто черти, и что они вернулись в свой Ад, а не на Марс. Потому что Бог, который отправил их покарать нас за наши грехи, в результате наших к нему молитв снова стал Богом милосердным. Еще больше людей согласны с тем, что они прибыли все-таки с Марса и туда же вернулись. Большинство, хотя и не все, заслугу их изгнания приписывают Ято Исуко, указывая на то, что хотя рассуждения Исуко с самого начала были верны и его предложение марсианам нашло такое невероятное подтверждение, трудно было ожидать от марсиан, что они среагируют немедленно. Они должны были где-то собраться, все обсудить и решить, достаточно ли мы искренни и достаточно ли усмирены. При этом напоминается и о том, что марсиане после выступления Исуко оставались всего две недели, что, несомненно, не очень долго для принятия такого решения. Как бы то ни было, крупные армии больше не создаются, и ни одна страна не собирается посылать какие-либо ракеты на Марс - а вдруг Исуко был полностью или хотя бы отчасти прав? Впрочем, не все верят, что Бог или Исуко имели какое-то отношение к уходу марсиан. Одно африканское племя, например, точно знает, что это куку Бугасси отправило гнаямката обратно в кат. Некий привратник из Чикаго отлично знает, что прогнал марсиан своим субатомным антикосмитным супервибратором. И эти последние, разумеется, лишь первые из длинного списка сотен тысяч других ученых и мистиков, которые, по-своему, делали все, что могли, чтобы добиться той же цели. И каждый, разумеется, считал, что именно ему это в конце концов удалось. Но Люк-то, разумеется, знает, что все они ошибаются. Впрочем, неважно, что они думают, коль скоро все равно существуют только в его голове. А учитывая то, что теперь он очень популярный автор вестернов, создавший за четыре года четыре бестселлера и заработавший превосходный дом в Беверли-Хиллз, два кадиллака, любимую и любящую жену и двухлетних близнецов - Люк очень осторожно позволяет работать своему воображению. Он вполне доволен Вселенной, которую сейчас воображает, и не хочет больше рисковать. Лишь в одном вопросе относительно марсиан Люк Деверо согласен со всеми остальными, включая Обердорфера и Бугасси. Он не тоскует по ним и не желает их возвращения. Постскриптум автора Мои издатели пишут мне: "Перед тем, как отправить в печать рукопись романа "Марсиане, убирайтесь домой!", мы хотели бы предложить вам снабдить ее постскриптумом, раскрывающим нам и читателям правду о марсианах. Коль скоро вы автор книги, то именно вы лучше всех должны знать, были они в конце концов с Марса или из Ада, и был ли ваш герой, Люк Деверо, прав, считая, что марсиане вместе со всем остальным во Вселенной существовали только в его воображении. Было бы непорядочно по отношению к вашим читателям, не сообщить им этого". Есть много вещей непорядочных, включая - в особенности вышеприведенное пожелание моих издателей! Я хотел бы избегнуть здесь окончательных суждений, поскольку правда бывает страшной, а в данном случае будет страшной, если вы в нее поверите. Впрочем, вот вам она. Люк прав: Вселенная и все, что в ней находится, существует только в его воображении. Люк выдумал и Вселенную, и марсиан. Но ведь это я выдумал Люка. Так куда же это помещает и его, и марсиан? А также вас всех? Фредерик Браун Тусон, Аризона, 1955 Библиотека "Артефакт" - http://artefact.cns.ru/library