Орсон Скотт Кард. Голос тех, кого нет --------------------------------------------------------------- © Copyright by Orson Scott Card, 1986 "Speaker for the Dead", 1986 [rev. 1991] ("Ender Wiggins" #2). Orson Scott Card's home page (www.hatrack.com)?http://www.hatrack.com/ Говорящий от Имени Мертвых [= Голос Тех, Кого Нет] ("Эндер Виггинс" #2) © Copyright Е.Михайлич, перевод с английского Изд.: "АСТ", www.ast.ru ? http://www.ast.ru OCR: HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 --------------------------------------------------------------- Греггу Кайзеру, который уже знал. Некоторые граждане колонии на Лузитании Ксенологи (зенадорес): Пипо (Жоао Фигейра Альварес) Либо (Либердаде Грассас а Деус Фигейра де Медичи) Миро (Маркос Владимир Рибейра фон Хессе) Кванда (Кванда Квенхатта Фигейра Мукумби) Ксенобиологи (биолоджистас): Густо (Владимир Тиаго Гуссман) Сида (Екатерина Мария Апаресида до Норте фон Хессе-Гуссман) Новинья (Иванова Санта Катарина фон Хессе) Эла (Екатерина Эланора Рибейра фон Хессе) Губернатор Босквинья (Фария Лима Мария до Боскве) Епископ: Перегрино (Амано Кобола) Аббат и принципал монастыря: Дом Кристано (Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме Кристано) Дона Кристан (Детестай о Пекадо э Фазей о Диретио Кристан) ПРОЛОГ В 1830 году, считая от даты принятия Звездного Кодекса, автоматический корабль-разведчик доложил по анзиблю: исследуемая планета пригодна для человека. Ближайшим перенаселенным миром оказалась Байя. Звездный Конгресс разрешил колонизацию. Первые люди, ступившие на почву новой планеты, были португальцами по языку, бразильцами по культуре и католиками по вероисповеданию. В 1886 году они вышли из челнока, осенили себя крестным знамением, нарекли свой дом Лузитанией - древним именем Португалии, а затем начали исследовать местную флору и фауну. На пятый день пребывания на Лузитании колонисты поняли, что маленькие лесные зверюшки, которых они окрестили "пеквенинос" ("свинксы"), на самом деле вовсе не животные. Впервые со времен Ксеноцида - с тех пор, как чудовище Эндер уничтожил цивилизацию жукеров, - люди встретились с разумными инопланетянами. По уровню развития техники свинксы были примитивным народом, но пользовались орудиями, строили дома и говорили на своем языке. "Господь даровал нам еще одну возможность, - провозгласил Пио, архикардинал Байи. - Мы можем искупить то, что сделали с жукерами". Депутаты Звездного Конгресса поклонялись разным богам, но даже атеисты согласились с архикардиналом. Лузитанию заселят выходцы с Байи, на нее распространят Католическую Лицензию, как того требует традиция, однако территория колонии и число жителей должны быть ограничены заданной цифрой. Главный закон колонии гласил: "Не причинять беспокойства свинксам". 1. ПИПО И поскольку мы никак не можем усвоить, что обитатели соседней деревни такие же люди, как и мы сами, странно было бы предполагать, что человечество способно увидеть в говорящих создателях орудий, порожденных иной эволюционной цепочкой, не диких зверей, но братьев, не соперников, но товарищей, с которыми мы можем разделить дорогу к храму разума. Однако это и есть мое видение, моя мечта. Различие между раман и варелез кроется не в природе чужака, а в нашем собственном сознании. И когда мы провозглашаем расу инопланетян раман, это значит не то, что они достигли нравственной зрелости, а то, что мы достигли ее. Демосфен. "Письма к фрамлингам" Корнерой, пожалуй, был самым полезным и самым "трудным" из пеквенинос. Когда бы Пипо ни приходил на поляну, Корнерой ждал его там. Он всегда старался ответить на вопросы, которые Пипо, согласно закону, не имел права задавать прямо. Пипо зависел от него, слишком сильно зависел, а Корнерой играл и дурачился, словно безответственный юнец, каким он, кстати, и был, и наблюдал, и слушал, и изучал. Пипо всегда приходилось быть начеку: Корнерой очень ловко расставлял ловушки. Только что Корнерой взобрался на дерево и теперь полз вверх, работая только ногами (у всех свинксов кожа на внутренней поверхности щиколоток и бедер была жесткой, ороговевшей). В руках он держал две палочки, которые свинксы называли Отцовскими Палочками, и, карабкаясь вверх, выбивал по стволу дерева какую-то странную, завораживающую, аритмичную мелодию. Производимый Корнероем шум выгнал из хижины Мандачуву, и тот окликнул "музыканта" сначала на мужском языке, потом на португальском: - П'ра байхо, бичо! Стоявшие рядом свинксы оценили его португальское произношение и выразили одобрение, потерев бедром о бедро. Раздался долгий шипящий звук, и Мандачува подпрыгнул от радости, что ему аплодируют. Тем временем Корнерой так откинулся назад, что стало ясно: сейчас он упадет. Свинкс оттолкнулся руками от ствола, скрутил в воздухе сальто и, несколько раз подпрыгнув, приземлился на ноги. - Значит, ты еще и акробат, - сказал Пипо. Гордый собой Корнерой подошел к нему. Он очень умело изображал человеческую походку. Слегка утрировал. Отменная пародия еще и потому, что плоский, вздернутый нос Корнероя как две капли воды походил на поросячий. Неудивительно, что еще первопоселенцы в восемьдесят шестом назвали их свинксами, а в 1925-м, когда основали колонию на Лузитании, имечко уже прилипло. Разбросанные по всем Ста Мирам ксенологи в своих трудах называли их исключительно аборигенами Лузитании, но кто-кто, а Пипо знал, что делается это, только чтобы поддержать профессиональное достоинство. Между собой даже ксенологи пользовались словечком "свинкс". Сам Пипо больше любил португальское "пеквенинос", против которого свинксы не возражали, хотя сами называли себя малышами. Но достоинство достоинством, а Корнерой все же выглядел точь-в-точь как кабан, зачем-то поднявшийся на задние ноги. - Акробат, - повторил Корнерой, будто пробуя на вкус новое слово. - То, что я сделал? У вас есть особое слово для таких? Среди вас есть те, для кого это работа? Пипо молча вздохнул и улыбнулся. Закон строго-настрого запрещал делиться со свинксами сведениями о человеческом обществе, чтобы не влиять на их культуру. А Корнерой, казалось, всеми правдами и неправдами пытался вытянуть максимум информации из любого высказывания Пипо. В этот раз, конечно, Пипо мог винить только самого себя - оговорился и открыл еще одно окно в человеческую жизнь. Иногда он находил общество свинксов таким приятным, что позволял себе расслабиться. И в этом таилась опасность. "Я не гожусь для этой игры - выцарапывать знания, стараясь не дать ничего взамен. Либо, мой молчаливый сын, ты умеешь скрывать и скрываться куда лучше, чем я, а ведь ты стал моим подмастерьем (когда тебе исполнилось тринадцать?) всего четыре месяца назад". - Хорошо бы мне иметь такую шкуру, как у вас, - сказал Пипо. - Мою собственную древесная кора сотрет в клочья. - К величайшему стыду для всех нас. Корнерой застыл в позе, обозначавшей, по мнению Пипо, легкое беспокойство или, возможно, предупреждение, сигнал "осторожно" для других свинксов. Впрочем, точно ничего не известно. Поза могла выражать любое чувство, включая предельный страх. Только Пипо никогда еще не доводилось видеть перепуганного свинкса. Ладно. Пипо быстро заговорил, чтобы успокоить собеседника: - Не бойся. Я слишком стар и слаб, чтобы лазить по деревьям. Оставляю это занятие вашей молодежи. Сработало. Корнерой расслабился, и его тело снова обрело подвижность. - Мне нравится лазить по деревьям. С высоты все так хорошо видно. - Корнерой встал на четвереньки и приблизил морду к лицу Пипо. - Ты не принесешь того зверя, что бегает над травой и не касается земли? Остальные не верят, что я видел такую штуку. "Еще одна ловушка. Ну что, Пипо, ксенолог, сможешь ты унизить члена сообщества, которое изучаешь? Будешь ты неуклонно соблюдать строгий закон, установленный Звездным Конгрессом как раз на этот случай? Был один прецедент. Человечество уже сталкивалось с расой разумных инопланетян - с жукерами, три тысячи лет назад. И в результате контакта жукеры погибли. Все до единого. Потому Конгресс и принял меры: если уж человечеству свойственно ошибаться, пусть совершает совсем иные ошибки. Минимум информации. Минимум контакта". Корнерой понял колебания Пипо, его осторожное молчание. - Вы никогда ничего нам не говорите, - сказал он - Вы наблюдаете за нами и изучаете нас, но не пускаете в вашу деревню, не даете нам изучать вас. Пипо постарался ответить как мог, но осторожность была важнее честности. - Если мы узнали так много, а вы так мало, почему же вы говорите и на звездном, и на португальском, тогда как я еще не вполне понимаю ваш язык? - Мы умнее. - Корнерой откинулся назад, сел и отвернулся, показав Пипо спину. - Иди назад за свою ограду. Пипо сразу же встал. Невдалеке Либо наблюдал за троицей пеквенинос, следя, как они плетут крышу хижины из длинных плетей лианы мердоны, и, заметив, что его отец поднялся, быстро подошел к нему. Они ушли с поляны молча: пеквенинос слишком хорошо владели несколькими языками, а потому отец и сын никогда не обсуждали результаты своих наблюдений за пределами ограды. Полчаса ушло на дорогу домой. Когда они прошли сквозь ворота и стали подниматься по склону холма к Станции Зенадорес, дождь уже лил вовсю. Зенадорес? Пипо думал об этом слове и смотрел на маленькую табличку на двери. Там было написано на звездном "Ксенолог". "Наверное, так и положено меня называть Чужаки и называют. Но португальское "зенадор" настолько удобнее, что лузитанцы не употребляют слова "ксенолог", даже когда говорят на звездном. Вот так изменяется язык, - думал Пипо. - Если бы не анзибль, сеть мгновенной связи, охватывающая Сто Миров, мы не смогли бы сохранить единый язык. Межзвездных торговцев мало, их корабли передвигаются медленно. Да, звездный за столетие распался бы на десять тысяч диалектов. Любопытно было бы составить компьютерную проекцию лингвистических изменений, которые произойдут на Лузитании, если мы окажемся отрезанными от всей остальной Галактики и звездный сольется с португальским". - Отец, - позвал Либо. Только сейчас Пипо сообразил, что остановился метрах в десяти от здания Станции. "Отклонение. Уклон. Самое приятное в моей интеллектуальной жизни - это отклонения, выход за пределы компетенции. Наверное, это из-за того, что в ее пределах понаставлено столько барьеров, что я ни в чем не могу толком разобраться. В ксенологии больше необъяснимого, чем в учении Матери Нашей, Святой Церкви". Прикосновения руки достаточно, чтобы отпереть замок. Делая шаг под крышу, Пипо уже знал, как пройдет вечер. Они оба проведут несколько часов за терминалами, чтобы составить подробный доклад о сегодняшнем посещении, прочтут записи друг друга, обсудят их, а потом Пипо напишет короткую сводку и позволит компьютерам взять ее, запереть в банке данных и одновременно унести по анзиблю, передать ксенологам, ожидающим новостей на десятках из Ста Миров. "Больше тысячи ученых посвятили свою жизнь изучению инопланетян, и, кроме того немногого, что могут сообщить о лесном народе спутниковые съемки, единственный источник информации - сводки, которые посылаем мы с Либо. Вот уж воистину минимальное вмешательство". Но когда Пипо вошел в комнату, он понял, что спокойный, приятный рабочий вечер отменяется. У одного из терминалов стояла Дона Кристан в строгом монашеском платье. - У кого-то из малышей неприятности в школе? - Нет, нет, - улыбнулась Дона Кристан. - Ваши дети ведут себя хорошо, разве что этот, старший, рановато покинул школу. Он слишком молод, чтобы работать здесь, пусть даже подмастерьем. Либо ничего не ответил. "Мудрое решение, - подумал Пипо. - Дона Кристан очень умная, очень обаятельная и, пожалуй, очень красивая женщина, но нельзя забывать, что прежде всего она монахиня ордена Фильос да Менте де Кристо, Детей Разума Христова, и что невежество и глупость приводят ее в неистовство. Просто удивительно, сколько людей удалось исцелить ей от этих грехов одной силой своей ярости. Молчание, Либо, - правильная политика От него ничего не будет, кроме добра". - Я пришла сюда говорить не о ваших детях, - продолжила Дона Кристан. - Я здесь из-за Новиньи. Доне Кристан не нужно было называть фамилию - Новинью знали все. Эпидемия Десколады закончилась всего восемь лет назад. Эта страшная болезнь чуть не уничтожила нарождающуюся колонию. А лекарство отыскали ксенобиологи, Густо и Сида, отец и мать Новиньи. Трагическая ирония заключалась в том, что биологи обнаружили причину болезни и создали вакцину слишком поздно, чтобы спасти себя, и оказались последними жертвами Десколады. Пипо очень хорошо помнил, как маленькая девочка Новинья стояла в соборе, держа за руку губернатора Босквинью, а епископ Перегрино сам служил погребальную мессу. Нет, она не держала губернатора за руку. Картина, а с ней и тогдашние чувства всплыли в его памяти. Он вспомнил, как спрашивал себя: что она испытывает? Это похороны ее родителей, из всей семьи выжила только она, но люди вокруг радуются. Девочка так мала, что вряд ли может понять: эта радость и есть дань ее отцу и матери? Они боролись и победили, за оставшиеся им короткие дни отыскали путь к спасению, и все благодарны им, с ликованием принимают великий дар. Но для Новиньи... Ее родители умерли, как умерли раньше братья. Пять сотен погибших, сотня погребальных месс за последние шесть месяцев. Страх, скорбь, отчаяние владели всеми. Она хоронит мать и отца, ее страх, ее скорбь, ее отчаяние - такие же, как прежде, но никто не разделяет эту боль. Люди празднуют избавление от боли. Он смотрел на нее, пытался угадать ее чувства, но только разбудил собственную боль, собственную скорбь. Дочь, Мария, семь лет. Ветер смерти унес ее. Опухоли, наросты, похожие на колонии мха, сморщенная, разлагающаяся кожа, из бедра растет что-то непонятное - не рука, не нога, а с черепа и ступней сползает плоть, оголяя кости. Ее маленькое, такое любимое тело расплывалось, таяло на глазах... Она не теряла сознания, все чувствовала, все понимала и молила Бога о смерти. Пипо помнил это, смерть и погребальную мессу по его дочери и еще пяти жертвам. Он сидел, нет, стоял на коленях вместе с женой и выжившими детьми и чувствовал, что люди в соборе едины, едины совершенно. Он знал, что его боль испытывают все, что, потеряв старшую дочь, связал себя с остальными узами общей скорби. Это немного утешало, за это можно было держаться. Иначе нельзя. Боль делилась на всех. Маленькая Новинья ничего не знала об этом. Ей сейчас было хуже, много хуже, чем Пипо, ведь он не потерял всю семью, он был взрослым, а не ребенком, внезапно лишившимся всякой опоры в жизни. Горе не привязывало ее к общине, скорее наоборот - отделяло от остальных. Сейчас все радовались, кроме нее. Сегодня все благословляли ее мать и отца, а она тосковала по ним. Пусть бы они не нашли этого лекарства, а просто были живы, были с ней. С того места, где он сидел, Пипо видел девочку и понимал ее одиночество. Как только это стало возможно, Новинья вынула свою руку из ладони губернатора. Месса шла, слезы девочки высохли, она сидела молча, пленница, отказывающаяся подчиняться тем, кто захватил ее. У Пипо сердце разрывалось от боли, но он знал, что не сможет, даже если очень захочет, скрыть радость оттого, что Десколада кончилась и уже не отнимет его детей. Девочка заметит, попытка утешить покажется ей насмешкой, еще больше ожесточит ее. После мессы Новинья вышла из собора одна. Люди хотели как лучше, они повторяли, что ее родители, безусловно, святые, что они сидят теперь по правую руку Бога. Разве этим можно утешить ребенка? Пипо тихо сказал жене: - Она никогда не простит нам этого дня. - Простит? - Консессано не принадлежала к числу жен, понимающих мужа с полуслова. - Мы не убивали ее родных... - Но мы так счастливы сегодня, правда? И этой радости она нам не простит. - Чепуха. Она ничего не понимает. Новинья слишком мала, совсем еще ребенок. "Все она понимает, - подумал Пипо. - Мария тоже все понимала". За прошедшие восемь лет он встречал ее время от времени. Она была ровесницей его сына Либо, и, пока мальчику не исполнилось тринадцать, они часто встречались в школе. Пипо случалось иногда слышать ее ответы в классе, просматривать работы. Его поражали точность и завершенность мыслей девочки, дотошность, с которой она подходила к каждому вопросу. А еще Новинья была уверенной, холодной, прозрачная стена отделяла ее от других детей. Либо, застенчивый и скрытный мальчик, все-таки имел друзей и сумел завоевать любовь преподавателей, а у Новиньи друзей не было вовсе, никого, чей взгляд она ловила бы в минуты торжества. Она пресекала все попытки учителей завязать отношения, и те махнули на нее рукой. - Паралич эмоций, - сказала однажды Пипо Дона Кристан. - До девочки невозможно достучаться. Она клянется, что счастлива и не хочет никаких перемен. А теперь Дона Кристан пришла на Станцию Зенадорес, чтобы поговорить с Пипо о Новинье. Почему именно с ним? Он видел только одну причину, по которой завуч школы желала бы поговорить с ним о сироте, находящейся на ее попечении. - Вы хотите сказать, что все эти годы только я интересовался жизнью Новиньи? - Не совсем так, - отозвалась монахиня. - Несколько лет назад, когда Папа канонизировал ее родителей, о девочке стали спрашивать многие. Просто засыпали нас вопросами. Не случались ли с дочерью Густо и Сиды ос Венерадос странные или чудесные происшествия, которые могли быть связаны с ее родителями? Не происходили ли с пей самой... - Они что, к ней обращались? - Ходили разные слухи, и епископу Перегрино пришлось разбираться. - Произнося имя молодого духовного пастыря Лузитании, Дона Кристан слегка поджала губы: всем известна обоюдная неприязнь между иерархами Церкви и орденом Детей Разума Христова. - М-да, и ответ Новиньи оказался вполне впечатляющим. - Могу себе представить. - Она сказала им... Я точно не помню, но примерно так: если мои родители слышат обращенные к ним молитвы и обладают на небе достаточным влиянием, чтобы удовлетворять их, почему они тогда не ответили на мою молитву, когда я просила их встать из могилы? Ведь чудеса-то свершались. Если ос Венерадос действительно могут творить чудеса, значит, они не достаточно любят меня и не хотят вернуться ко мне. А я предпочитаю думать, что любовь их осталась неизменной и что они просто не в силах сотворить такое чудо. - Прирожденный софист. - Она заявила епископу Перегрино, что, если Папа провозгласит ее родителей святыми, это будет равносильно церковному постановлению, что родители ненавидят ее. Петиция о канонизации доказывает, что жители Лузитании презирают ее, Новинью, а если петиция будет удовлетворена, станет ясно, что Церковь сама достойна презрения. Епископ побелел как бумага. - Но петицию все-таки отослал. - Ради блага общины. Ну, и потом, чудеса-то были настоящие. - Человек касается руки, у него проходит головная боль, и он тут же поднимает крик: "Милагре! Ос сантос ме абессоарам!" - "Чудо! Святые благословили меня!" - Ты прекрасно знаешь, что Риму требуются чудеса посерьезнее. Но все это к делу не относится. Святой Отец милостиво дозволил нам назвать свой маленький городок Милагром, и, я полагаю, каждый раз, когда это имя произносится при Новинье, ярость в ее душе становится еще жарче. - Или холоднее. Никогда не знаешь, какая она. - Так вот, Пипо, ты не единственный, кто спрашивал о ней. Нет. Зато ты единственный, кого интересует она сама, а не ее Святые и Благословенные родители. Это значит, что жителей Лузитании, за исключением монахов, преподававших в школе, да Пипо, изредка уделявшего девочке крохи внимания, совершенно не волновала судьба Новиньи. Грустно и неприятно. - У нее есть один друг, - сказал Либо. Пипо уже забыл, что сын его тоже здесь. Либо был таким тихим мальчиком, что его часто не замечали. Дона Кристан несколько смутилась. - Либо, - нахмурилась она, - с нашей стороны было ошибкой обсуждать при тебе твоих школьных товарищей. - Теперь я подмастерье зенадора, - напомнил ей Либо, - и уже не школьник. - Кто ее друг? - спросил Пипо. - Маркано. - Маркос Рибейра, - объяснила Дона Кристан. - Высокий мальчик... - Ах да, этот, сложенный, как кобра. - Да, он силен, - согласилась Дона Кристан. - Но я никогда не замечала, что они дружат. - Однажды Маркано обвинили в чем-то, она выступила свидетелем и защитила его. - Полагаю, ты преувеличиваешь ее доброту, Либо, - улыбнулась Дона Кристан. - Она, наверное, обвиняла мальчишек, которые сделали какую-то гадость, а потом пытались все свалить на Маркоса. - Маркано так не показалось, - возразил Либо. - Я видел, как он пару раз смотрел на нее. Это, конечно, немного, но здесь есть люди, которым она нравится. - А тебе? - поинтересовался Пипо. Либо замолчал. Пипо знал, что это значит. Мальчик думал и искал ответ. Большинство его сверстников сейчас подбирало бы слова, которые принесут им благосклонность взрослых и не вызовут беспокойства, - любимая детская игра в "притворялочки". А Либо пытался найти правду. - Мне кажется, - заговорил он, - я понял, что ей не нужна ничья любовь. Как будто она здесь проездом и в любой день ее могут отозвать домой. Дона Кристан серьезно кивнула: - Да, совершенно верно. Именно так она и ведет себя. Но теперь, Либо, мы должны попросить тебя уйти и не... Он вышел прежде, чем она успела закончить фразу. Кивок головы, полуулыбка и послушание, которое доказывало, что он достоин доверия, куда лучше, чем любые слова. Пипо, конечно, понял, что сына обидела эта просьба: Либо отлично умел заставлять взрослых чувствовать себя детьми по сравнению с ним. - Пипо, - сказала завуч, - она подала заявление о досрочной сдаче экзаменов на ксенобиолога. Хочет занять место своих родителей. Пипо поднял брови. - Она утверждает, что с раннего детства изучала предмет и готова начать работу прямо сейчас, что ей не нужно служить подмастерьем. - Ей тринадцать? - Такие случаи бывали. Многие сдают экзамены раньше срока. Один был даже моложе ее. Это происходило две тысячи лет назад. Епископ Перегрино, естественно, против, но наш губернатор Босквинья, Боже благослови ее практичное сердечко, напомнила ему, что колония отчаянно нуждается в ксенобиологе. Нам нужно приспосабливать байянские растения к здешним условиям, мы не голодаем, но меню небогатое да и... Босквинья выразилась так: "Пусть будет хоть младенец, лишь бы ксенобиолог". - И ты хочешь, чтобы я ее экзаменовал? - Если ты будешь так любезен. - Буду рад. - Я им так и сказала. - Каюсь, у меня есть тайный мотив. - Да? - Я должен был больше делать для девочки. Хотелось бы знать, не поздно ли мы начали. Дона Кристан усмехнулась: - Ох, Пипо, попробуй, если хочешь. Но, поверь мне, милый друг, пытаться влезть к ней в душу все равно что плавать в ледяной воде. - Представляю. Для постороннего Новинья, как ледяной душ. Но что чувствует она сама? Она холодна, прикосновения чужих должны обжигать ее. - Ты поэт, - сказала Дона Кристан. В ее голосе не было иронии, она говорила, что думала. - Интересно, понимают ли свинксы, что мы послали к ним лучшего из нас? - Я им все время повторяю, но они такие скептики. - Завтра я пришлю девочку к тебе. Предупреждаю: она проглотит тесты и выплюнет косточки, но будет сопротивляться всякой попытке завести разговор на посторонние темы. - Меня куда больше беспокоит, что случится после того, как она пройдет тестирование. Если девочка провалится, ей будет очень плохо. Если пройдет, плохо придется мне. - Отчего? - Либо тут же потребует, чтобы я принял у него досрочный экзамен на зенадора. Он сдаст, и что мне делать тогда - отправляться домой, сворачиваться клубком и умирать? - Господи, Пипо, какой ты романтичный дурень. Ты, чудо мое, единственный житель Милагра, способный увидеть коллегу в собственном тринадцатилетнем сыне. После того как она ушла, Пипо и Либо занялись обычной работой: подробной записью сегодняшней встречи с пеквенинос. Пипо сравнивал про себя работу Либо - ход его мыслей, отношения, внезапные озарения - с тем, что делали когда-то аспиранты университета Байи, где он работал, прежде чем улетел на Лузитанию. Конечно, Либо молод, ему нужно подучить теорию, но у него методика настоящего ученого и сердце гуманиста. К тому времени, когда работа была окончена и они шли домой под светом огромной луны, Пипо решил, что Либо заслуживает того, чтобы с ним обращались как с коллегой. Пусть он даже не сдал экзамена. Того, что на самом деле важно, никакие тесты не покажут. Пипо хотел узнать, есть ли у Новиньи эти нерегистрируемые качества ученого. И если нет, он не позволит ей сдать экзамен, сколько бы информации она ни зазубрила. Похоже, Пипо становится проблемой. Новинья знала, как ведут себя взрослые, когда не хотят дать ей поступить по-своему и стремятся избежать ссоры. "Конечно, конечно, ты можешь сдать экзамен. Но зачем так спешить? Подожди, подумай. Ты уверена, что сдашь с первой попытки?" Новинья не хотела ждать. Она была готова. - Поднимайте обруч, я прыгну, - сказала она. Ее лицо стало холодным. Этого тоже следовало ожидать. Это хорошо. Холод - хорошо. Она может всех заморозить до смерти. - Я не хочу, чтобы ты прыгала сквозь обруч. - Я прошу только, чтобы вы поставили их в ряд - так у меня быстрее получится. Я не могу ждать неделями. - Ты слишком торопишься, - задумчиво проговорил он. - Я готова. Звездный Кодекс позволяет мне совершить попытку в любое время. Это мое дело и дело Звездного Конгресса, и я не вижу причины, по которой ксенолог должен подменять Межзвездную Экзаменационную Комиссию. - Значит, ты невнимательно читала закон. - Единственное, что мне нужно для досрочной сдачи, это разрешение моего опекуна. А у меня его нет. - Есть, - возразил Пипо. - Со дня смерти твоих родителей твой опекун губернатор Босквинья. - Она согласна. - При условии, что ты придешь ко мне. Новинья видела, как внимательно он смотрит на нее. Она не знала Пипо, а потому решила, что это то самое выражение, которое она ловила по многих глазах, - желание главенствовать, управлять ею, сломить ее волю, лишить независимости. Желание заставить ее подчиниться. Изо льда - огонь. - Что вы знаете о ксенобиологии?! Вы только ходите и разговариваете со свинксами, а сами не понимаете, как работают гены! Кто вы такой, чтобы проверять меня? Лузитании нужен ксенобиолог, уже восемь лет. А вы хотите заставить всех ждать дольше просто потому, что вам нравится власть! К ее удивлению, он не испугался, не отступил, даже не рассердился, будто ничего не слышал. - Вижу, - кивнул он. - Ты хочешь стать ксенобиологом, потому что любишь людей Лузитании. Ты увидела, что им это надо, и решила пожертвовать собой, посвятив себя в столь юном возрасте альтруистической службе на благо ближних своих. Полный абсурд. И вовсе она так не думала. - Разве это не причина? - Была бы стоящей, если б была правдой. - Вы обвиняете меня во лжи? - Твои собственные слова выдают тебя. Ты говорила, как они, люди Лузитании, нуждаются в тебе. Но ты живешь среди нас. Ты провела среди нас всю жизнь. Готова пожертвовать собой, но не ощущаешь себя частью общины. Значит, он не из тех взрослых, которые поверят любой лжи, лишь бы не разрушать иллюзию, что она такой же ребенок, как все. - А почему я должна ощущать себя частью общины? Ведь это не так. Он серьезно кивнул, будто обдумывая услышанное. - А частью какой общины ты себя считаешь? - Кроме этой на Лузитании есть только община свинксов, но я не поклоняюсь деревьям. - На Лузитании много общин. Например, община учеников. - Не для меня. - Знаю. У тебя нет друзей, нет близких, ты ходишь к мессе, но не на исповедь. Ты совсем одна, ты стараешься по возможности не соприкасаться с жизнью колонии, пожалуй, с жизнью человеческой расы вообще. По моим сведениям, ты живешь в полной изоляции. А вот к этому Новинья готова не была. Он коснулся глубоко спрятанной самой болевой точки, а ей нечем защищаться. - Если и так, я не виновата. - Знаю. Знаю, где это началось, и знаю, кто виноват в том, что это продолжается по сей день. - Я? - Я. И все остальные. Главным образом я. Я знал, что происходит, и ничего не предпринимал. До нынешнего дня. - А сегодня вы собираетесь помешать мне получить то единственное, что важно для меня! Спасибо за сочувствие! Он снова серьезно кивнул, будто принимая ее саркастическую благодарность. - Видишь ли, Новинья, в определенном смысле не важно, что это не твоя вина. Город Милагр - общество и должен действовать, как обществу положено: добиваться наибольшего доступного счастья для всех своих членов. - То есть для всех жителей Лузитании, кроме свинксов и меня. - Ксенобиолог очень важен для колонии, особенно для такой, как наша, окруженной оградой, ограниченной в развитии. Наш ксенобиолог должен отыскивать пути, как выращивать больше протеина и карбогидратов на гектар, то есть изменять гены земной пшеницы и картофеля, чтобы... - ...Получить максимум питательных веществ, возможный для данной планеты. Вы всерьез считаете, что я собиралась сдавать экзамен, не зная, в чем будет состоять дело моей жизни? - Дело твоей жизни - посвятить себя работе на благо презираемых тобой людей. Теперь Новинья отчетливо увидела поставленную ловушку. Поздно, пружина сработала. - Значит, вы считаете, что ксенобиолог не может работать, если не любит тех, кто пользуется плодами его труда? - Мне безразлично, любишь ты нас или нет. Я просто хочу знать, чего ты добиваешься на самом деле. Почему ты так жаждешь стать биологом. - Элементарная психология. Мои родители умерли на этом посту, я хочу занять их место, сыграть их роль. - Может быть. А может быть, и нет. Что я хочу знать, Новинья, что я должен знать, прежде чем позволю тебе сдать экзамен, - это к какой общине ты принадлежишь. - Вы сами сказали, что таковой нет. - Невозможно. Личность определяется по тому обществу, к которому она принадлежит, а также по тем, к которым она принадлежать не желает. Я есть это, это и вот это, но ни в коем случае не то и вон то. Все твои дефиниции негативны. Я могу составить бесконечный список того, чем ты не являешься. Но личность, которая по-настоящему верит, что не принадлежит к обществу, неизбежно убивает себя. Или уничтожает свое тело, или отказывается от индивидуальности и сходит с ума. - Чистая правда, я безумна, как Шляпник. - Ну нет. Не безумна. У тебя есть цель. Тебя гонит какая-то страшная волна. Экзамен ты непременно сдашь, но, прежде чем я позволю тебе сдавать, мне нужно понять: кем ты станешь? Во что веришь, чему принадлежишь, о чем заботишься, что любишь? - Никого, ничто, ни в этом мире, ни в следующем. - Не верю. - Я еще ни разу не встречала хороших людей, только моих родителей, а они мертвы! И даже они - никто ничего не понимает. - Тебя. - Конечно, я же что. Не так ли? Но никто не понимает никого, даже вы. Вы притворяетесь мудрым и добрым и только заставляете меня плакать, потому что в вашей власти помешать мне делать то, что я хочу... - Заниматься ксенобиологией. - Да. И этим тоже. - А чем же еще? - Тем, чем вы. Только вы все делаете неправильно, вы работаете просто глупо! - Ксенолог как ксенолог. - Они совершили дурацкий ляп, когда создали новую науку, чтобы изучать свинксов. Свора старых прожженных антропологов, которая надела новые шляпы и стала называть себя ксенологами. Но вы никогда не поймете свинксов, если будете просто наблюдать за ними! Они продукт иной эволюционной цепочки. Нужно разобраться в их генах, в том, что происходит внутри клеток. Нужно изучать других животных - свинксы ведь не с неба свалились, никто не может существовать в изоляции... "Не читай мне лекций, - подумал Пипо. - Расскажи, что ты чувствуешь". И, чтобы спровоцировать ее, прошептал: - Кроме тебя. Сработало. Холодное презрение сменилось яростным выпадом. - Вы никогда не поймете их! Это сделаю я! - Почему ты так взволнована? Что тебе свинксы? - Вы никогда не поймете. Вы добрый католик. - Сколько презрения в одном слове. - Эти книги в Черном Списке. В глазах Пипо вспыхнуло понимание. - "Королева Улья" и "Гегемон". - Он жил три тысячи лет назад, человек, назвавший себя Голосом Тех, Кого Нет. И он понял жукеров. Мы уничтожили их, единственную чужую расу, которую знали, мы убили всех, но он понял. - И ты хочешь написать историю свинксов, подобно тому как первый Голос написал историю жукеров. - Вы говорите об этом так, будто это сочинение на заданную тему. Вы же не знаете, что это значит - создать "Королеву Улья" и "Гегемона". Какая это была боль - заставить себя быть чужим, чуждым сознанием и вернуться оттуда с любовью к тем прекрасным существам, которых мы уничтожили. Он жил в одно время с худшим человеком на свете, с Эндером, Убийцей народа, тем, кто стер жукеров с лица Вселенной, и сделал все, что мог, чтобы восстановить разрушенное Эндером. Он попытался воскресить мертвых. - И не смог. - Смог! Он дал им новую жизнь. Вы бы знали, если б читали книгу! Я ничего не понимаю в Иисусе. Я слушала епископа Перегрино и не верю, что священники могут превращать облатки в плоть и имеют право отпустить хоть миллиграмм греха. Но Голос Тех, Кого Нет вернул к жизни Королеву Улья. - Так где же она? - Здесь! Во мне! - И еще кое-кто, - кивнул он. - Сам Голос. Вот кем ты хочешь стать. - Это единственная правдивая история, которую я слышала, - сказала она. - Единственная, которая что-то значит. Это вы хотели услышать? Что я еретичка? Что делом моей жизни станет книга, которую запретят читать добрым католикам? - Я хотел услышать, - тихо произнес Пипо, - что ты есть. Одно имя вместо сотен имен того, чем ты не являешься. Ты - Королева Улья. Ты - Голос Тех, Кого Нет. Это очень маленькая община, но великая сердцем. Значит, ты решила не присоединяться к другим детям, которые сбиваются в стаи, чтобы исключить всех остальных. Люди считают тебя бедной одинокой девочкой, но ты знаешь секрет, знаешь, кто ты на самом деле. Ты единственное человеческое существо, способное понять инопланетянина, чужака, ибо сама чужая, ты знаешь, что такое быть нечеловеком, ибо ни одна группа людей не выдаст тебе свидетельства о полной принадлежности к виду хомо сапиенс. - Теперь вы утверждаете, что я не человек? Вы заставили меня плакать, как маленькую, из-за того что меня не хотят допустить к экзамену, унизили меня, а теперь говорите, что я не человек. - Ты можешь сдать экзамен. Слова повисли в воздухе. - Когда? - выдохнула она. - Сегодня. Завтра. Начинай, когда захочешь. Я отложу работу и сделаю все, чтобы ты справилась побыстрее. - Спасибо! Спасибо, я... - Стань Голосом Тех, Кого Нет. Я помогу тебе, чем смогу. Закон запрещает мне брать на встречи с пеквенинос кого-либо, кроме подмастерья, моего сына Либо. Но мы покажем тебе свои записи, будем рассказывать все, что узнали. Теории, догадки. А в ответ ты станешь показывать нам свою работу. Все, что обнаружишь в генетических цепях этого мира, все, что может нам помочь понять пеквенинос. И когда мы вместе узнаем достаточно, ты сможешь написать свою книгу, стать Голосом Тех, Кого Нет. Или нет, не так, просто Голосом - ведь пеквенинос живы. - Голосом живущих, - улыбнулась она. - Я читал "Королеву Улья" и "Гегемона", - сказал он. - Не самое плохое место, чтобы отыскать себе имя. Но напряжение не исчезло из ее глаз. Она все еще не могла поверить его обещаниям. - Я захочу приходить сюда часто. Все время. - Мы закрываем Станцию, когда уходим домой спать. - Все остальное время. Вы устанете от меня, начнете прогонять, у вас появятся секреты. Вы захотите, чтобы я сидела тихо и не мешала. - Мы только что стали друзьями, а ты уже думаешь, что я лжец, обманщик и нетерпеливый осел. - Но так и будет. Так всегда бывает. Все хотят, чтобы я ушла. - Ну и что? - Пипо пожал плечами. - Временами все хотят, чтобы их оставили в покое. Иногда мне будет хотеться, чтобы ты провалилась сквозь землю. Но предупреждаю, даже если я велю тебе убираться, тебе вовсе не обязательно уходить. Лучшего ей никто никогда не говорил. - С ума сойти! - Обещай мне только одно: ты никогда не должна пытаться выйти за ограду и встретиться с пеквенинос. Я не могу тебе этого позволить. Если ты это сделаешь, Звездный Конгресс закроет Станцию и запретит дальнейшие контакты. Ты обещаешь? Ты можешь погубить все: мой труд, свой труд. - Обещаю. - Когда ты хочешь сдать экзамен? - Сейчас! Могу я начать сейчас? Он тихо рассмеялся и, не глядя, нажал клавишу на терминале компьютера. Экран ожил, в воздухе над ним заклубились голограммы первых генетических моделей. - У вас все было готово, - сказала она. - Вы знали, что все равно пропустите меня. - Я надеялся. - Он покачал головой. - Верил в тебя. Хотел помочь осуществить мечту. Если это хорошая мечта. Она не была бы Новиньей, если бы не нашла ядовитый ответ. - Понятно. Вы тот, кто судит людские мечты. Наверное, он не понял, что это оскорбление. Только улыбнулся, соглашаясь. - Вера, надежда, любовь - святая троица. Но любовь - самая великая из них. - Вы не любите меня. - Ах, - улыбнулся он, - я сужу людские мечты, а ты судишь любовь. Ну что ж, я установил: ты виновна в том, что мечтаешь о добром, и приговариваю тебя к пожизненной работе во исполнение своей мечты. Я только надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь: я виновен в любви к тебе. - Он почему-то перестал улыбаться. - Моя дочь, Мария, умерла от Десколады. Сейчас она была бы чуть-чуть старше тебя. - Я напоминаю вам ее? - Я сейчас думал, что она была бы совсем другой, совсем не такой, как ты. Она приступила к экзамену, который длился три дня. Новинья прошла, набрав куда больше баллов, чем добрая половина выпускников университетов. Спустя годы она вспоминала этот экзамен не потому, что он стал началом ее карьеры, концом детства, подтверждением того, что она избрала правильный путь, а только потому, что с этого началась ее жизнь на Станции Пипо. Пипо, Либо и она, Новинья, первый дом, первая семья с тех пор, как ее родители погибли. Ей было нелегко, особенно поначалу. Новинья не скоро избавилась от привычки встречать людей холодной враждебностью. Пипо понимал ее и не обращал внимания на постоянные выпады. Либо оказалось труднее. Станция Зенадорес - место, где они с отцом могли бывать вдвоем. А теперь, не спрашивая его согласия, к ним присоединился третий. Холодный, надменный третий, человек, который обращался с ним как с ребенком, хотя они были ровесниками. Его раздражало то, что она ксенобиолог и обладает статусом взрослого, тогда как он все еще ходит в подмастерьях. И все-таки Либо, от природы спокойный и добродушный, терпел и никогда не показывал, что обижен или задет. Но Пипо знал своего сына и понимал, как ему плохо. Со временем даже до Новиньи, несмотря на всю ее бесчувственность, начало доходить, что того, как она ведет себя с Либо, нормальный человек выносить не может. Ну как же ей добиться хоть какой-нибудь реакции от этого неестественно спокойного, мягкосердечного, красивого мальчишки? - Вы хотите сказать, что проработали здесь все эти годы, - заявила она однажды, - и даже не знаете, как свинксы размножаются? Откуда вы взяли, что те, на поляне, все мужского пола? - Когда они изучали наши языки, - мягко ответил Либо, - мы объяснили им про мужской и женский род. Свинксы решили, что они мужчины. Других, тех, кого мы никогда не видели, они называют женщинами. - То есть они могут размножаться как угодно - от почкования до митоза! - В ее голосе звенело презрение. Либо медлил с ответом. Пипо, казалось, слышал, как его сын передвигает фразы в голове, пока из них не выветрится возмущение. - Конечно, я бы предпочел заниматься физической ксенологией, - наконец произнес мальчик. - Тогда бы мы могли сопоставить то, что ты узнала о здешних животных, с результатами исследований клеток пеквенинос. У Новиньи отвисла челюсть. - Вы что, даже образцы тканей не взяли? Либо слегка покраснел, но голос его оставался по-прежнему ровным. "Пожалуй, это напоминает допрос в застенках инквизиции", - подумал Пипо. - Наверное, это глупо, - проговорил мальчик, - но мы боимся, что пеквенинос начнут интересоваться, зачем нам куски их кожи. И если кто-то из них случайно заболеет, не подумают ли они, что мы в этом виноваты? - А почему не взять что-нибудь из "отходов"? Даже волосок может дать нам очень много. Либо кивнул. Пипо, следивший за ними из-за терминала в дальнем конце комнаты, узнал жест - мальчик неосознанно копировал отца. - Многие племена Земли верили, что кал и моча содержат какую-то часть жизненной силы владельца. Волосы, ногти. А если свинксы решат, что мы пытаемся приобрести над ними магическую власть? - Разве вы не знаете их языка? И мне казалось, что многие из них говорят на звездном. - Она даже не пыталась скрыть свое отвращение. - Разве вы не можете объяснить, для чего нужны образцы? - Ты права, - спокойно ответил он. - Но если мы станем объяснять, зачем нам потребовались куски их тканей, то можем, сами того не желая, обучить их биологическим концепциям, до которых им нужно расти еще тысячу лет. Именно поэтому закон запрещает такие эксперименты. Наконец Новинья отступила. - Я не знала, что доктрина минимального вмешательства связывает вас по рукам и ногам. Пипо был рад, что ее надменность улетучилась, хотя на смену ей пришла приниженность, что было почти так же плохо. Девочка так долго была отрезана от людей, что разговаривала, будто монографию читала. Иногда Пипо казалось, что он вмешался слишком поздно, что она уже не станет человеком. Он ошибался. Как только девочка поняла, что они знают свое дело, а сама она совершенно невежественна в этих вопросах, ее агрессивность прошла и Новинья ударилась в обратную крайность. Несколько недель она почти не разговаривала с Пипо и Либо, а лишь тщательно изучала их доклады, пытаясь разобраться в целях и методах, и иногда обращалась к ним с вопросами, на которые получала вежливые и подробные ответы. Со временем вежливость сменилась фамильярностью. Пипо и Либо начали свободно говорить в ее присутствии, обсуждать свои догадки о причинах возникновения странных обычаев свинксов, о подлинном содержании их порой нелепых высказываний, о том, почему они до сих пор остаются загадкой. Сводящей с ума загадкой. И поскольку наука о свинксах была сравнительно молодой, Новинье потребовалось совсем немного времени, чтобы стать экспертом по вопросу и даже строить множество гипотез. Пипо поощрял ее: - В конце концов, все мы одинаково слепы. Пипо предвидел, что произойдет потом. Тщательно культивируемое спокойствие Либо делало его в глазах сверстников холодным и заносчивым. Он, безусловно, предпочитал общество отца компании других ребят. Его одиночество было не столь вызывающим, как у Новиньи, но почти столь же полным. Теперь, однако, общий интерес к свинксам, словно магнитом, тянул их друг к другу. Действительно, с кем же еще им говорить, если кроме них только Пипо способен понять смысл беседы? Они отдыхали вместе, вместе смеялись до слез над шутками, которые не произвели бы впечатления на любого другого лузитанца. Подобно тому как свинксы давали имя каждому дереву в лесу, Либо в шутку окрестил всю мебель Станции Зенадорес и время от времени объявлял, что тот или иной предмет обстановки в дурном настроении и его не следует беспокоить. "Не садитесь в Кресло! У него приступ радикулита!" Им никогда не доводилось видеть самку свинкса, а самцы отзывались о своих половинах с почти религиозным страхом. Новинья написала серию докладов-пародий, посвященных вымышленной а мкс по имени Преподобная Мать. Дама эта была злобной, властной и исключительно недобропорядочной. Впрочем, их жизнь заполняли не только шутки. Были проблемы, беспокойство, а однажды возник даже смертельный страх: им показалось, они совершили именно то, что стремился предотвратить Звездный Конгресс, и стали причиной радикальной перемены в обществе свинксов. Началось все, естественно, с Корнероя, который продолжал задавать ошеломляющие, невозможные вопросы. Ну, например: "Если здесь нет второго города людей, как же вы будете воевать? Убийство малышей не принесет вам славы". Пипо пробормотал что-то о том, что люди никогда не поднимут руку на малышей пеквенинос, но он не сомневался, что Корнерой спрашивал его совсем не об этом. Пипо уже несколько лет знал, что война не чужда свинксам, но Либо и Новинья много дней горячо спорили о том, хотят ли свинксы войны или для них она просто неизбежность, естественный порядок вещей. Появлялись и другие отрывочные сведения, важные и не очень, порой и вовсе нельзя было определить степень их серьезности. В каком-то смысле сам Корнерой был живым доказательством мудрости политики, запрещавшей ксенологам задавать вопросы, которые могут дать свинксам понятие о человеческой культуре. Вопросы Корнероя сообщали им больше, чем его ответы. Последним кусочком мозаики, который подкинул им Корнерой, стал, однако, не вопрос, а догадка, высказанная в присутствии Либо, когда Пипо на другой стороне поляны наблюдал за постройкой новой хижины. - Я знаю, - сказал Корнерой. - Я знаю, почему Пипо все еще жив. Ваши женщины слишком глупы, чтобы оценить его мудрость. Либо попытался понять смысл этой фразы. Корнерой считает, что, если бы женщины людей были умнее, они давно бы убили Пипо? Слова об убийстве наверняка очень важны. Либо чувствовал, что не справится с разговором один, но не мог позвать на помощь отца, так как Корнерой явно хотел поговорить без Пипо. Не дождавшись ответа, свинкс продолжил: - Ваши женщины - слабые и глупые. Я сказал это другим, и они предложили спросить тебя. Ваши женщины не видят мудрости Пипо. Это правда? Корнерой был крайне возбужден: он тяжело дышал, щипал руки, выдергивая пучки волос. Либо должен был хоть как-то ответить. - Большая часть женщин не знает его, - выдавил он из себя. - Тогда откуда они узнают, когда он должен умереть? - спросил Корнерой. Он на мгновение замер и вдруг громко прокричал: - Вы кабры! В эту минуту подошел Пипо, привлеченный криком. Он тут же заметил полную растерянность сына. Но Пипо понятия не имел, о чем шел разговор. Как же он мог помочь? Он услышал лишь, что Корнерой сравнивал людей - а возможно, только ксенологов, Пипо и Либо, - с большими зверюгами, пасущимися в прерии. Пипо даже не мог понять, весел Корнерой или зол. - Вы кабры. Вы решаете! - Он показал на Либо, а потом на Пипо. - Ваши женщины не выбирают время чести, вы сами! Как на войне, только все время! Пипо никак не мог понять, о чем говорит Корнерой, но видел, что все пеквенинос буквально окаменели и ждут от него или от Либо ответа. И ясно было: Либо так напуган странным поведением Корнероя, что не осмелится даже рот открыть. У Пипо оставался один выход - сказать правду. В конце концов, это тривиальный и вполне очевидный факт из жизни человеческого общества. Конечно, сказав, он нарушит постановление Звездного Конгресса, но молчание принесет куда больше вреда. Пипо заговорил: - Мужчины и женщины решают вместе, или каждый решает для себя. Никто не выбирает за другого. Похоже, именно этого они и ждали. - Кабры, - снова и снова повторяли свинксы. Крича и свистя, они подбежали к Корнерою, подняли его на руки и ринулись в лес. Пипо хотел было пойти за ними, но два свинкса остановили его и покачали головами. Они усвоили этот человеческий жест довольно давно, и он быстро прижился в их системе знаков. Пипо категорически запрещалось заходить в лес. Толпа отправилась к женщинам - туда, где люди не имели права появляться. По дороге домой Либо объяснил, с чего начались неприятности. - Ты знаешь, что сказал Корнерой? Что наши женщины слабые и глупые. - Ему не доводилось встречаться с губернатором Босквиньей. Или, если уж на то пошло, с твоей матерью. Либо расхохотался. Его мать, Консессано, управляла архивами, как старая королева своими верными подданными: вступая в ее королевство, вы оказывались полностью в ее власти. И, еще не отсмеявшись, он почувствовал, как нечто ускользает от него, какая-то важная мысль... "О чем мы, собственно, говорили?" Беседа шла, Либо забыл, а потом забыл, что что-то забыл. В ту ночь они слышали барабанный грохот, который Либо и Пипо считали признаком празднества. Обычно глухой звук, будто палкой колотят по большому барабану, продолжался недолго, но в эту ночь празднество, казалось, тянулось до бесконечности Пипо и Либо говорили о том, что пример равенства полов среди людей, возможно, возбудил у свинксов надежду на освобождение. - Я думаю, это можно назвать серьезным изменением, - сказал Пипо. - Если выяснится, что мы спровоцировали настоящие перемены, мне придется доложить об этом, и Звездный Конгресс, вероятно, решит прервать контакт между людьми и свинксами. На некоторое время. Или на годы. Неприятно думать, что честное исполнение работы может привести к полному ее запрету. Утром Новинья проводила их до ворот. Высокая ограда отделяла город людей от склонов, поднимавшихся к лесу, где обитали свинксы. Пипо и Либо все еще пытались убедить друг друга, что они ничего такого не сделали и вообще не могли поступить иначе, а потому Новинья обогнала их и добралась к воротам первой. Когда мужчины подошли к ограде, она показала им на небольшую площадку очищенной от растительности красной земли метрах в трех вверх по холму. - Это что-то новенькое, - удивилась она. - Не могу разглядеть, что там лежит. Пипо открыл ворота, и Либо как младший побежал вперед посмотреть. Он остановился на краю площадки и застыл, не сводя глаз с того, что лежало у его ног. Пипо вдруг тоже встал как вкопанный, и Новинья, испугавшись за Либо, забыла про запрет и выскочила за ворота. Либо запрокинул голову, упал на колени и, вцепившись руками в свои курчавые волосы, заплакал от боли и раскаяния. Корнерой лежал, распластанный, на красной земле. Его выпотрошили, и очень тщательно: каждый орган был аккуратно отделен от тела, жилы и кости рук и ног тоже вырезаны и разложены симметрично на подсыхающей земле. При этом ни один кусочек кожи не был отрезан полностью. Все сделано с большим умением. Либо был на грани истерики. Новинья опустилась на колени рядом с ним, прижала его к себе, пыталась укачать, успокоить. Пипо вытащил камеру и очень методично сделал снимки во всех ракурсах, чтобы компьютер помог сделать полный анализ. - Он еще жил, когда они проделывали все это, - произнес Либо, когда к нему вернулась способность говорить. Слова давались ему с трудом, словно он был иностранцем, недавно выучившим язык. - На земле так много крови, она брызгала очень далеко. Сердце еще билось, когда они вскрыли его. - Мы обсудим это позже, - остановил его Пипо. И тут Либо вспомнил мысль, которую потерял вчера. - Корнерой говорил о женщинах. Они решают, когда мужчина должен умереть. Он сказал мне это, а я... Либо остановился. Конечно, он ничего не ответил. Закон требовал от него молчания. В эту минуту он понял, что ненавидит закон. Если закон подразумевает, что он, Либо, должен допустить, чтобы такое случилось с Корнероем, значит, закон бессмыслен. Корнерой был личностью, почти человеком. А как можно стоять и спокойно смотреть, когда такое делают с человеком, просто потому, что вы изучаете его? - Они не лишили его чести, - сказала Новинья. - Если в чем-то мы можем быть уверены, так это в том, что они любят деревья. Видите? - Из центра опустевшей грудной клетки торчал маленький саженец. - Они посадили дерево на том месте, где он умер. - Теперь мы знаем, почему у каждого дерева есть имя, - горько усмехнулся Либо. - Они посажены над могилами замученных до смерти свинксов. - Это очень большой лес, - спокойно ответил Пипо. - Гипотезы должны быть хоть сколько-нибудь вероятными. Их успокоил его ровный, уверенный тон. Он требовал, чтобы даже сейчас они были в первую очередь учеными. - Что нам делать? - спросила Новинья. - Немедленно вернуться за ограду, - отозвался Пипо. - Тебе нельзя здесь находиться. - Я хотела сказать... Тело - что делать с ним? - Ничего. Свинксы сделали то, что сделали, по тем причинам, по которым всегда это делают. Он помог Либо подняться. Мальчику было трудно стоять. Первые несколько шагов пришлось вести его под руки. - Что я сказал? - прошептал он. - Я даже не знаю, что именно из того, что я тогда нес, убило его. - Это был не ты, - ответил Пипо. - Это я. - Вы серьезно думаете, что властвуете над ними? - со злобой спросила Новинья. - Вы считаете, что их мир вращается вокруг вас? Свинксы наверняка имели свои причины. Ежу понятно, это не первый случай - они слишком умело вивисектировали его. У Пипо начался приступ черного юмора. - У нас с тобой размягчение мозгов, Либо. Новинье не положено знать ксенологию лучше нашего. - А она права, - сказал Либо. - Что бы мы там ни спровоцировали, это явно не первый раз. Они делали это раньше. Обычай. - Он изо всех сил старался говорить спокойно. - Но это даже хуже, правда? - спросила Новинья. - У них такой обычай - вспарывать друг другу животы. - Она окинула взглядом деревья, лес, поднимавшийся от вершины холма, и подумала, сколько из них растет на крови. Пипо отправил доклад по анзиблю (у него не было никаких неприятностей с уровнем допуска), предоставив наблюдательному комитету решать, следует ли прервать контакт со свинксами. Комитет не нашел в его действиях серьезных ошибок. "Невозможно до бесконечности скрывать отношения между полами людей. Рано или поздно ксенологом станет женщина, - говорилось в ответе. - И мы не можем квалифицировать ваши действия иначе, как разумные и своевременные. По нашему мнению, вы оказались против своей воли вовлечены в местный вариант политической борьбы, где ситуация обернулась против Корнероя. Вам следует со всей возможной осторожностью продолжать контакт". Это означало полное оправдание, но смириться с происшедшим все же было нелегко. Либо вырос, зная свинксов сначала по рассказам отца. Корнерой был ему ближе, чем большинство людей (семья и Новинья не в счет). Прошли дни, пока Либо нашел в себе силы вернуться на Станцию Зенадорес, недели, пока он снова смог войти в лес. А свинксы вели себя так, будто ничего не случилось. Они, пожалуй, стали более открытыми, добродушными по отношению к людям. Никто - и уж, конечно, не Пипо и Либо - не вспоминал о Корнерое Но поведение людей несколько изменилось. Теперь отец с сыном не отходили друг от друга дальше чем на несколько шагов. Угрызения совести и боль того дня еще больше связали Либо и Новинью, заставили полагаться друг на друга. Тьма свела их ближе, чем свет. Свинксы казались опасными и непонятными - люди всегда были такими, а между Пипо и Либо висел теперь незаданный вопрос: чья вина? Они оба пытались успокоить друг друга, но это не очень помогало. И единственным добрым и надежным другом в мире Либо была Новинья, а в мире Новиньи - Либо. И хотя у Либо были мать и родные и они с Пипо каждый день возвращались домой, Новинья и Либо вели себя так, будто Станция Зенадорес - их остров, а Пипо - любящий и любимый, но такой далекий Промпоро. Пипо иногда думал: "А кто у нас свинксы - Ариель, ведущий юных влюбленных к счастью, или Калибан, жаждущий убийства?" Через несколько месяцев смерть Корнероя отошла в область воспоминаний и на Станцию возвратился смех, хотя уже не такой беспечный, как раньше. К тому времени, как им исполнилось по семнадцать, Либо и Новинья были так уверены друг в друге, что часто говорили о совместных планах на пять, десять, двадцать лет вперед. Пипо никогда не спрашивал их о матримониальных планах. "В конце концов, - думал он, - они учат биологию с утра до ночи. Рано или поздно им придет в голову исследовать и эту область стабильной и общественно приемлемой формы размножения". Тем временем они ломали себе головы над вопросом, как, собственно, размножаются свинксы, ведь у самцов нет соответствующего органа. Их прикидки возможных вариантов совмещения генетического материала почти всегда переходили в невероятно непристойные шутки, и Пипо стоило большого труда делать вид, что он ничего не слышит. В эти несколько коротких лет Станция Зенадорес служила приютом двум дружным блистательным молодым людям, которые иначе были бы обречены на холодное одиночество. И конечно, никто из них и подумать не мог, что идиллия кончится вдруг и навсегда при обстоятельствах, которые повергнут в трепет все Сто Миров. А началось все так просто, так обычно. Новинья сидела и старательно разбирала генетическую структуру прибрежного тростника - приюта всяческой мошкары - и вдруг поняла, что в состав клетки естественной частью входит возбудитель Десколады. Она вывела на экран компьютера несколько других клеточных структур, превратила изображение в голограмму, оглядела со всех сторон. Возбудитель Десколады был всюду. Она окликнула Пипо, который просматривал записи, сделанные после вчерашнего визита к свинксам. А в это время компьютер сравнивал все клетки, образцы которых были у Новиньи. Вне зависимости от функции ткани, от вида животного или растения все клетки оказались до предела насыщенными Десколадой, а химический состав возбудителя всюду совершенно и полностью идентичен. Новинья ожидала, что Пипо кивнет, скажет ей, что это выглядит многообещающе, и предложит свою гипотезу. Вместо этого он сел рядом, сам несколько раз повторил операцию, потом спросил, как работает компьютерная программа сравнения и что именно делает с человеческим телом Десколада. - Мама и папа сами не знали, чем это вызвано, но возбудитель Десколады высвобождает небольшое количество белка, вернее, псевдобелка - ну, мне так кажется, - и этот белок атакует генетическую молекулу, начинает с одного конца и расщепляет ее на две нити посередине. Поэтому они и назвали его Десколадором - он развязывает человеческую ДНК. - Покажи мне, что он делает в клетках местных жителей. Новинья создала имитацию. - Нет, не только молекулу гена - всю клетку вместе с окружением. - Это все в ядре, - ответила она и расширила поле, чтобы включить другие варианты. Теперь компьютер работал медленнее: каждую секунду он прокручивал миллионы возможных сочетаний ядерного материала. В клетке тростника "развязанный" ген освободил несколько разошедшихся в стороны ниточек белка. - А у людей ДНК пытается восстановиться, но освободившийся белок лезет в цепи, и клетка за клеткой буквально сходят с ума. Иногда они начинают бешено делиться, как при раке, иногда просто отмирают. А важнее всего то, что в человеческом теле возбудители Десколады размножаются, как кролики весной, и перескакивают из клетки в клетку. Правда, у местных животных они и так живут в каждой клетке. Но Пипо уже не слушал того, что она говорила Когда Десколадор покончил с клетками тростника, Пипо просмотрел все типы клеток подряд. - Они не просто похожи, это одно и то же! - воскликнул он. - Одно и то же! Новинья не увидела сразу то, что заметил он Что одно и то же? И времени на вопрос у нее тоже не было. Пипо уже вылетел из кресла, схватил куртку и открывал дверь. Снаружи моросил мелкий дождик Пипо остановился, только чтобы бросить ей: - Скажи Либо, пусть не ходит за мной. Покажи ему имитацию. Посмотрим, сможет ли он разобраться до моего возвращения. Он поймет - это ответ. Настоящий ответ. На все наши вопросы. - Расскажи мне. Он рассмеялся: - Не жульничай. Пусть Либо тебе расскажет, если сама не видишь. - Куда ты? - Спросить свинксов, прав ли я, конечно! Но я уверен, что прав. И даже если они солгут... Если я не вернусь через час, значит, я поскользнулся на мокрой траве и сломал ногу. Либо не успел посмотреть на имитацию. Заседание комиссии по планированию сильно затянулось из-за больших дебатов по поводу того, стоит или не стоит расширять территорию пастбища и за счет чего это делать. После заседания Либо зашел в бакалею и купил продуктов на неделю. К тому времени, когда он вернулся на Станцию, Пипо отсутствовал уже четыре часа, начало темнеть, а дождик перешел в мокрый снег. Либо с Новиньей немедленно отправились искать его, опасаясь, что им придется долго обшаривать ночной лес. Они нашли его почти сразу. Тело уже остывало на снегу. И свинксы даже не посадили для него дерева. 2. ТРОНДХЕЙМ Мне очень жаль, что я не могу выполнить Ваше требование и сообщить более подробные данные об ухаживании и брачных ритуалах аборигенов Лузитании. Я понимаю, это повергнет Вас в крайнее беспокойство. Впрочем, вероятно. Вы уже пребываете в этом состоянии, и именно оно заставило Вас просить Ксенологическое Общество наложить на меня взыскание за отказ сотрудничать с Вами. Когда наши будущие ксенологи жалуются, что я не умею добывать правильные сведения из бесед с пеквенинос и наблюдений за ними, я всегда рекомендую им перечитать список ограничений, наложенный на меня законом. Я не имею права брать с собой на место контакта более одного помощника. Мне запрещено задавать вопросы, из которых пеквенинос могут сделать выводы о характере человеческой культуры. Нельзя "подбрасывать" им информацию, чтобы понаблюдать за реакцией. Нельзя оставаться с ними более четырех часов подряд, нельзя пользоваться в их присутствии продуктами технологии, кроме одежды, а значит, камерами, магнитофонами, компьютерами, а также карандашом и бумагой. Мне даже запрещено наблюдать за пеквенинос без их ведома. Короче: я не могу сообщить Вам, как размножаются пеквенинос, потому что они ни разу не делали этого в моем присутствии. Конечно, в таких условиях невозможно работать! Конечно, большая часть наших выводов - чушь собачья! Если бы нам пришлось исследовать образ жизни Вашего университета в тех же условиях, в которых мы сейчас исследуем аборигенов Лузитании, мы, без сомнения, пришли бы к заключению, что люди не размножаются, не образуют групп по родству и что вся их жизнь посвящена превращению личинки-студента во взрослую особь - профессора. Мы даже могли бы предположить, что профессора пользуются большим влиянием в человеческом обществе. Конечно, компетентное исследование мгновенно доказало бы ошибочность этих выводов, но в нашем случае компетентное исследование категорически запрещено и сама мысль о нем считается крамолой. Ксенология никогда не была точной наукой, ибо культура наблюдателя отлична от культуры исследуемого. Но это естественные ограничения, свойство самой науки. А работать нам - и, следовательно, Вам - не дают искусственные ограничения. Сейчас положение таково, что мы с тем же результатом могли бы послать пеквенинос вопросник по почте, а затем сесть, сложить руки и ожидать от них серьезного, подробного, академического ответа. Жоао Фигейра Альварес. Ответ Пьетро Гуаттанини из Сицилийского университета. Университетский городок Милана, Этрурия. Опубликовано посмертно в "Исследованиях по ксенологии". 22:4:49:193. Смерть Пипо не осталась новостью местного значения. Анзибль мгновенно разнес ее по всем Ста Мирам. Инопланетяне, единственная раса чужаков, обнаруженная после Ксеноцида, замучили до смерти человека, приставленного наблюдать за ними. Через несколько часов ученые, политики и журналисты уже начали обсуждать проблему. И вскоре достигли согласия. Один несчастный случай, каким бы неприятным он ни был, не доказывает ошибочности политики Звездного Конгресса по отношению к свинксам. Наоборот, то, что до сих пор погиб только один человек, как раз подтверждает мудрость теории невмешательства. Поэтому не следует ничего предпринимать, разве что понизить интенсивность наблюдения. Новому ксенологу было приказано посещать свинксов не чаще чем через день и не оставаться с ними более часа. Ему запрещалось задавать свинксам вопросы о причинах гибели Пипо. Правительство также побеспокоилось о душевном состоянии обитателей Лузитании. Им выслали по анзиблю (несмотря на огромные расходы) новые блоки развлекательных программ, призванные отвлечь их от омерзительного убийства. И, сделав то немногое, что могли сделать фрамлинги, - в конце концов, до Лузитании десятки световых лет - люди Ста Миров вернулись к своим домашним заботам. За пределами Лузитании только один из полутриллиона обитателей Ста Миров понял, что гибель Жоао Фигейры Альвареса, прозванного Пипо, круто изменит его собственную жизнь. Эндрю Виггин был Голосом Тех, Кого Нет в Университетском городке Рейкьявике, известном Центре нордической культуры. Городок стоял на крутых склонах острого, как нож, фьорда, пронзавшего лед и гранит замерзшей планеты Трондхейм как раз на экваторе. Стояла весна, снега отступили на север, молодая трава тянулась к яркому солнышку. Эндрю лишь краем уха слушал яростный спор о том, была ли полная победа человечества в войне против жукеров необходимым условием успешной колонизации. Такие споры всегда быстро переходили в дружное поношение чудовища Эндера, командира Звездного флота, совершившего Ксеноцид. Эндрю в такие минуты думал о своем. Нельзя сказать, что вопрос был ему безразличен, однако он не хотел уделять ему слишком много внимания. Вживленный микрокомпьютер, маленькой жемчужиной свисавший с мочки уха, прошептал ему о страшной смерти Пипо, лузитанского ксенолога, и Эндрю вернулся в реальный мир. Он прервал шумную дискуссию: - Что вы знаете о свинксах? - Они - наша единственная надежда на искупление, - ответил один из студентов, почитавший скорее Кальвина, чем Лютера. Эндрю мгновенно перевел взгляд на студентку по имени Пликт. Он знал, что девушка не потерпит столь вызывающего мистицизма. - Свинксы существуют не потому, что мы нуждаемся в искуплении, - презрительно фыркнула Пликт. - Они сами по себе, "раман", как жукеры. Эндрю кивнул, потом наморщил лоб. - Только что ты употребила слово, которое еще не вошло в общепринятый лексикон. - А должно бы, - отрезала Пликт. - К сегодняшнему дню весь Трондхейм, каждый северянин должен был прочесть "Историю Вутана в Трондхейме", написанную Демосфеном. - Должны были, но вот не прочли, - вздохнул кто-то. - Пусть она перестанет ходить гоголем, Голос. Пликт единственная известная мне женщина, которая может ходить гоголем сидя. Пликт закрыла глаза и начала: - В нордических языках существует четыре слова для обозначения чужака. Первое: "иноземец", "утланнинг" - незнакомец, человек, житель нашего мира, пришедший из другого города или страны. Второе: "фрамлинг". Демосфен просто убрал ударение с нашего "фремлинг". Этот незнакомец тоже человек, но из другого мира. Третье: "раман" - человекоподобное существо, но представитель другого вида. Четвертое: "варелез" - обозначает подлинного чужака, в том числе и всех животных, ибо общение между нами и ними невозможно. Они живые, но мы не можем даже угадать, что заставляет их вести себя так или иначе. Возможно, они разумны, возможно, обладают сознанием, но мы никогда точно этого не узнаем. Эндрю заметил, что несколько студентов раздражены, и тут же заговорил об этом: - Вас раздражает дерзость Пликт, но она не дерзит, она просто точна. Вам стыдно, что вы еще не прочли написанную Демосфеном историю вашего собственного народа. Именно этот стыд и заставляет вас злиться на Пликт, потому что она не виновна в вашем грехе. - Я думал, Голоса не верят в грех, - сказал хмурый парень. - Но ты-то веришь в грех, Стрика, - улыбнулся Эндрю, - и поступаешь согласно своей вере. Грех для тебя реальность, а потому Голос, зная тебя, должен верить в грех. Стрика отказался признать себя побежденным. - Какое отношение весь этот разговор про утланнингов, фрамлингов, раман и варелез имеет к Ксеноциду, совершенному Эндером? Эндрю повернулся к Пликт. Та мгновенно умолкла. - Да, это имеет отношение к нашему недавнему дурацкому спору. Посмотрев через призму степеней отчужденности в нордических языках, мы поймем, что Эндер не виновен в Ксеноциде, ибо, когда он уничтожил жукеров, мы знали их только как варелез. Лишь годы и годы спустя первый Голос написал "Королеву Улья" и "Гегемона", и человечество осознало, что жукеры были не варелез, а раман. До того люди и жукеры не понимали друг друга. - Ксеноцид есть ксеноцид, - ответил Стрика - То, что Эндер не знал сути жукеров, не делает их менее мертвыми. Эндрю только вздохнул, услышав жесткое заявление Стрики. Кальвинисты Рейкьявика отказывались принимать во внимание двигавшие человеком мотивы, они судили само действие. Поступки хороши или плохи сами по себе, утверждали они, и, поскольку Голоса Тех, Кого Нет считали, что добро и зло существуют исключительно в сознании людей, а отнюдь не в их поступках, студенты вроде Стрики крайне враждебно относились к Эндрю Виггину. К счастью, Эндрю это совершенно не беспокоило: он понимал, что движет этими ребятами. - Стрика, Пликт, давайте я предложу вам другой случай. Предположим, свинксы, которые говорят на звездном, - кстати, несколько-человек уже выучили их язык - так вот, предположим, мы узнаем, что свинксы внезапно, без всякого повода, без объяснений, замучили до смерти ксенолога, работавшего с ними. Пликт немедленно нашлась: - Как мы можем быть уверены, что повода не было? Действие, которое кажется нам вполне невинным, могло оказаться для них смертельным оскорблением. - Пусть так, - улыбнулся Эндрю. - Но ксенолог не сделал им зла. Он очень мало говорил и старался не беспокоить свинксов, он ни по каким меркам не заслужил такой смерти. Не превращает ли это необъяснимое убийство свинксов из раман в варелез? Теперь быстро заговорил Стрика: - Убийство есть убийство. Все эти слова о раман и варелез ничего не значат. Если свинксы убили, значит, они зло. И жукеры были злом. Если поступок есть зло, то и творец его зло. - Вот в этом-то и заключается наша проблема, - кивнул Эндрю. - Был этот поступок злом или, по крайней мере, с точки зрения свинксов, в какой-то степени добром? Кто такие свинксы - раман или варелез? На минуточку придержи язык, Стрика, я знаю все ваши кальвинистские доводы, но их назвал бы дурацкими даже сам Джон Кальвин. - Откуда вы знаете, что сказал бы Кальвин? - Потому что он мертв! - рявкнул Эндрю. - Его нет, и я имею право говорить за него! Студенты расхохотались, а Стрика погрузился в молчание. Мальчик неплох, умен. Эндрю знал, что его твердокаменный кальвинизм рухнет еще до аспирантуры, хотя переход будет долгим и болезненным. - Талман, Голос, - вступила Пликт, - вы говорили так, будто ваша гипотетическая ситуация существует на самом деле и свинксы и вправду убили ксенолога. - Да, это так, - серьезно кивнул Эндрю. Студенты забеспокоились. Эхо давнего конфликта между людьми и жукерами раздалось внезапно в скалах Трондхейма. - А теперь загляните в себя, - сказал Эндрю, - и вы обнаружите, что глубоко под вашей ненавистью к убийце Эндеру, рядом с вашей скорбью по мертвым жукерам живет и другое, куда менее приятное чувство: вы боитесь чужого, кем бы он ни был - иноземцем или фрамлингом. Когда вы думаете о том, что чужой может убить человека, которого вы знаете и цените, для вас уже не имеют значения его, чужого, мотивы. Он для вас варелез или, того хуже, джур - дикий зверь, который выходит из ночной тьмы, хищник с огромными клыками. Если в вашей деревне всего одно ружье, а зверь, разорвавший уже одного из вас, должен вернуться этой ночью, станете вы размышлять о его праве на жизнь или сделаете все, чтобы спасти свою деревню, людей, которых вы знаете, которые зависят от вас? - Вы считаете, что мы должны убить свинксов сейчас, пока они слабы и беспомощны?! - выкрикнул Стрика. - Я считаю? Я задал вопрос. Вопрос нельзя принимать за утверждение, если только ты не знаешь правильного ответа. А ты не знаешь моего ответа, Стрика. Подумайте об этом все. Занятие окончено. - Мы договорим об этом завтра? - спросили студенты. - Если захотите, - ответил Эндрю. Он не сомневался, что если они и будут обсуждать эту тему, то без него. Для них вопрос о Ксеноциде был чисто философским. В конце концов, война с жукерами завершилась три с лишним тысячи лет назад. Сейчас на дворе 1948 год от принятия Звездного Кодекса, а Эндер уничтожил жукеров в 1180 году до з.к. Но для Эндрю эти события не были столь отдаленными. Он путешествовал среди звезд куда больше, чем догадывался кто-либо из его студентов. С той поры, как ему исполнилось двадцать пять, и до прибытия на Трондхейм он не прожил ни на одной планете шести месяцев подряд. Он перескакивал с одной планеты на другую, словно камень, прыгающий по поверхности реки времени. Его студенты понятия не имели, что Голос, которому никак не дашь больше тридцати шести, отчетливо помнит события трехтысячелетней давности, что для него они происходили всего двадцать лет - половину его жизни - назад. Они не знали, насколько больным был для него вопрос о древней вине Эндера. За все эти годы он не нашел ответа. Их учитель был Голосом Тех, Кого Нет, одним из многих. Откуда они могли знать, что, когда он был совсем маленьким, его старшая сестра Валентина, не выговаривая имя Эндрю, называла его Эндером? Это имя гремело, когда ему не исполнилось и пятнадцати. Так что пусть немилосердный Стрика и склонная к анализу Пликт сушат мозги над великим вопросом о вине Эндера. Для Эндрю Виггина, Голоса Тех, Кого Нет, эта проблема не была академической. И теперь, поднимаясь по пологому, заросшему травой склону холма, дыша холодным чистым воздухом, Эндер - Эндрю, Голос - мог думать только о свинксах. Они совершили необъяснимое убийство. Такую же неосторожность позволили себе жукеры при первом контакте с человечеством. Неужели это неизбежность и любая встреча чужих отмечается кровью? Жукеры без сожаления убивали людей, но только потому, что в их роевом сознании никогда не возникала мысль о ценности отдельной жизни. Для них убийство нескольких десятков человек было самым простым способом заявить о своем присутствии. Возможно, свинксы сделали то, что сделали, по сходной причине? Компьютер в его ухе сообщил о пытках, о ритуальном убийстве. Раньше свинксы таким же образом расправились с кем-то из своих. Свинксы не обладали роевым сознанием, они совсем не похожи на жукеров. Эндрю Виггин должен, обязан узнать, почему они это сделали. - Когда вы узнали о смерти ксенолога? Эндрю обернулся - это была Пликт. Вместо того чтобы отправиться в пещеры, где жили студенты, она пошла за ним. - Во время вашего спора. - Он погладил пальцем жемчужину. Вживление терминала стоило дорого, но все же было доступно многим. - Прежде чем пойти на занятия, я слушала новости. Там ничего не было. Если бы сообщение пришло по анзиблю, поднялся бы шум. Вы получаете сведения прямо с канала анзибля. Первым. Очевидно, Пликт не сомневалась, что наткнулась на важную тайну. Так оно и было. - Все Голоса имеют первоочередной допуск к информации. - Кто-то просил вас говорить о смерти ксенолога? Он покачал головой: - Лузитания - католическая планета. - Об этом я и говорю. У них нет своего Голоса. Но если кто-то закажет Речь, они не смогут отказать. А Трондхейм - ближайший к Лузитании некатолический мир. Пликт поправила рукав. - Почему вы здесь? - Ты знаешь, зачем я прилетел. Я говорил над могилой Бутана. - Я знаю, что вы приехали вместе с сестрой, Валентиной, куда больше известной как учитель. Она отвечает на вопросы, а не заваливает нас новыми. - В отличие от меня она знает ответы. Некоторые. - Голос, вы должны сказать мне. Я пыталась выяснить, кто вы, мне было любопытно. Например, ваше имя, откуда вы родом. Все закрыто. Так запечатано, что я даже не знаю, какого уровня должен быть допуск. Пожалуй, даже Господь всемогущий не смог бы прочесть историю вашей жизни. Эндрю взял ее за плечи, заглянул в глаза: - Мне кажется, это тебя не касается. - Вы куда более важная персона, чем мы думаем, Голос, - сказала она. - Все сообщения по анзиблю сначала идут к вам, а уж потом к администрации планеты, не так ли? И никто не может ничего о вас узнать. - Раньше никто не пробовал. Почему ты? - Я хочу стать Голосом. - Ну что ж, тогда вперед. Компьютер научит тебя всему необходимому. Это же не религия, тебе не придется зазубривать символы веры. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. - Он отпустил ее плечи, легонько толкнул и повернулся, чтобы уйти. - Я хочу Говорить о вас! - крикнула она. - Я еще не умер! - отозвался он. - Я знаю, вы летите на Лузитанию! Я знаю, знаю, это так! "Тогда ты знаешь больше, чем известно мне", - подумал Эндер. Но всю дорогу его пробирала мелкая дрожь, несмотря на яркое солнце и три теплых свитера, которые он обычно носил. Он не подозревал, что Пликт способна на такой взрыв эмоций. Совершенно очевидно, девочка начала отождествлять себя с ним, Голосом, Эндером. Его испугало то, что другой человек так отчаянно хотел от него чего-то. За многие годы он отвык от людей: не был связан ни с кем, кроме сестры Валентины, ну и, конечно, мертвых, о которых Говорил. Да и все остальные люди, которые хоть что-то значили в его жизни, были уже мертвы. Они с Валентиной оставили за спиной слишком много столетий, слишком много миров. Мысль пустить корни в ледяную землю Трондхейма казалась ему и невозможной, и странной. Чего же хочет от него Пликт? Впрочем, это неважно, он все равно не исполнит ее желания. Как смела она требовать у него чего-то, как будто он, Эндер, принадлежал ей? Эндер Виггин никому не принадлежит. Он ничей. Если бы она узнала, кто он на самом деле, то возненавидела бы его как Убийцу Жукеров или стала бы преклоняться перед ним как перед Спасителем Человечества. Эндер помнил времена, когда люди относились к нему именно так, и тогдашнее обожание было, пожалуй, еще хуже нынешней ненависти. А теперь люди знали его только по роли, называли Голосом, Талманом, Фаланте, Спикером - или как там еще переводилось название его профессии на язык города, или народа, или планеты. Он не хотел, чтобы люди знали его. Он не принадлежал к ним, к человеческой расе. У него другая задача, он принадлежит к другим. Не к людям, не к свинксам. По крайней мере, он так думал. Тогда. 3. ЛИБО Приблизительная диета: главным образом масиос - блестящие червяки, живущие на ветвях деревьев в переплетении лиан мердоны, иногда жуют пучки травы копим, время от времени - случайно или сознательно? - поедают листья мердоны вместе с червяками. Мы никогда не видели, чтобы они ели что-либо еще. Новинья проанализировала все три вида пищи: масиос, траву, листья мердоны. Результат получился ошеломляющий. Или пеквенинос не нуждаются в разнообразных белках, или же они все время голодны. В их обычной пище сильно не хватает многих необходимых для жизни элементов. Процент кальция так мал, что мы даже сомневаемся, что их кости имеют тот же химический состав, что и наши. Бредовая гипотеза: поскольку мы не можем брать у пеквенинос образцы тканей, единственным источником информации об их анатомии и физиологии нам служат фотографии разделанного тела свинкса по имени Корнерой. Но даже в этих скудных сведениях имеются очевидные несообразности. Язык свинкса, такой гибкий и подвижный, что его обладатель способен воспроизвести все звуки, доступные человеку и множество ему недоступных, развился не сам по себе, он был для чего-то приспособлен. Вероятно, им вытаскивали насекомых из щелей в ветвях деревьев или из гнезд на земле. Что бы им ни делали предки свинксов, потомки этим явно не занимаются. Ороговелые области кожи на щиколотках и внутренней стороне бедер позволяют им взбираться по деревьям и удерживаться на ветвях исключительно при помощи ног. Зачем свинксам эта способность? Чтобы спасаться от хищников? Но на Лузитании нет хищников, которые могут повредить им. Чтобы цепляться за ствол, пока язык достает насекомых? Эта гипотеза объясняет два вопроса сразу, но где же насекомые? На Лузитании водятся только сосунец и пуладор, но они не прячутся под корой, да и свинксы их не едят. Масиос довольно велики, живут на поверхности коры, их легко собрать, просто стянув вниз плеть мердоны. Свинксам нет необходимости лазить за ними на деревья. Соображение Либо: язык и привычка лазить по деревьям сформировались в другой среде. Тогда диета свинксов была многообразнее и включала насекомых. Но потом - ледниковый период? миграция? пандемия? - что-то изменило среду до неузнаваемости. Исчезли всякие жуки и букашки. Возможно, с ними погибли и все крупные хищники. Наверное, именно этим объясняется столь малое количество видов растений и животных на Лузитании. Катаклизм должен был произойти совсем недавно, примерно полмиллиона лет назад. Эволюция еще не успела изменить и приспособить свинксов к их нынешнему образу жизни. Гипотеза очень соблазнительна, ибо в теперешней среде обитания свинксов не мог развиться разум. У них нет врагов, нет даже конкурентов. В их экологической нише с удобствами расположился бы хомяк. С чего бы свинксам напрягать мозги? Но вводить в гипотезу катастрофу, чтобы объяснить, отчего пища свинксов столь однообразна и малопитательна, пожалуй, чересчур. Лезвие Оккама разрежет такое объяснение на ленточки. Жоао Фигейра Альварес. Рабочие записи. 4/14/1948 з.к. Опубликовано посмертно в "Философских корнях Лузитанского Раскола". 2010-33-4-1090:40. Как только губернатор Босквинья примчалась на Станцию Зенадорес, события вышли из-под контроля Либо и Новиньи. Босквинья привыкла командовать, и скорость, с какой она отдавала приказы, не оставляла времени ни на протесты, ни на размышления. - Вы ждите здесь, - обратилась она к Либо, как только вошла в курс дела. - Я отправила Арбитра к твоей матери, Либо, как только получила твое сообщение. - Нам нужно занести тело внутрь, - напомнил Либо. - Я уже попросила об этом соседей, - отозвалась Босквинья. - А епископ Перегрино готовит место на кладбище. - Я хочу быть там, - сказал Либо. - Ты понимаешь... Нам придется все это снять, в подробностях... - Я сам говорил вам, что мы должны это сделать и доложить Звездному Конгрессу. - Но ты не можешь пойти туда. Либо. - Голос Босквиньи звучал властно. - Кроме того, нам нужен твой доклад. Там, наверху, очень ждут наших сообщений. Ты можешь написать его сейчас, пока у тебя все свежо в памяти? Конечно, она была права. Только Либо и Новинья могут написать подробный рапорт, и чем скорее они это сделают, тем лучше. - Могу, - ответил Либо. - И ты, Новинья, пожалуйста, тоже. Запиши свои наблюдения. И не советуйтесь друг с другом, лучше отдельно. Сто Миров ждут информацию. Машины уже были включены, их доклады сразу же уходили по анзиблю - как есть, с ошибками, с исправлениями. И на всех Ста Мирах лучшие ксенологи читали слова Либо и Новиньи почти сразу же после того, как они были написаны. Другие получали краткую, "выжатую" компьютером сводку о происшедшем. В двадцати двух световых годах пути от Лузитании Эндрю Виггин узнал, что ксенолога Жоао Фигейру, прозванного Пипо, замучили свинксы, и рассказал об этом своим студентам еще до того, как тело Пипо внесли через ворота в Милагр. Как только Либо закончил работу, его со всех сторон окружили представители местной власти. С возрастающим беспокойством Новинья следила за неловкими действиями правителей Лузитании - они только усиливали боль, которую чувствовал сейчас Либо. Хуже всех был, конечно, епископ Перегрино, "утешающий" Либо тем, что доказывал: свинксы - всего лишь животные, у них нет души и, следовательно, отца Либо просто разорвали дикие звери, это несчастный случай, а не убийство. Новинья чуть не крикнула ему: "Вы хотите сказать, что Пипо всю свою жизнь посвятил изучению животных? И его смерть не убийство, а проявление воли Господней?" Но ради Либо она сдержалась. А тот сидел - сидел в присутствии епископа! - кивал и своим безучастным терпением спровадил его скорее, чем это сделала бы Новинья с помощью крика. Дом Кристано из монастыря на самом деле помог тем, что задавал разумные вопросы, разбирал события дня и заставил Либо и Новинью давать четкие, логичные, лишенные эмоций ответы. Новинья, однако, вскоре перестала отвечать. Большинство окружающих спрашивали, почему свинксы вдруг так жестоко поступили с человеком. Дом Кристано хотел знать, какой именно недавний поступок Пипо мог спровоцировать свинксов на убийство. А Новинья точно знала, что сделал Пипо. Он рассказал свинксам про секрет, который открыл ему компьютер. Но девушка промолчала об этом, а Либо, казалось, забыл то, что она торопливо рассказала ему несколько часов назад, когда они отправились искать Пипо. Он даже не взглянул на имитацию. Новинья радовалась этому: больше всего ее беспокоило, что он может вспомнить. Дом Кристано прервал свои вопросы, когда на Станцию вошли губернатор и те несколько мужчин, которые помогали нести тело, промокшие до нитки и по уши вымазанные в грязи. К счастью, потоки дождя смыли кровь с их пластиковых плащей. У всех был смущенный, слегка извиняющийся вид, при входе они едва ли не кланялись Либо. Новинья подумала, что они ведут себя как-то не так, выказывая Либо больше уважения, чем обычно проявляли к людям, чей дом посетила смерть. Один из них спросил Либо: - Теперь вы зенадор, да? Эти слова все объяснили. Зенадор не обладал никакой реальной властью, но престиж его был огромен. Только благодаря его работе, тому, что он здесь необходим, существовала сама колония. Либо уже не ребенок и должен принимать решения, он получил статус, шагнул с окраины мира в самый его центр. Новинья чувствовала, как рушатся ее планы. Все шло не так. "Я думала, что останусь здесь еще долго, буду учиться у Пипо, Либо будет рядом со мной - спутником, товарищем. Такой я видела жизнь". Она уже биолоджист колонии и занимает в системе важное, почетное место. Она не ревновала к Либо, ей просто хотелось хоть немного еще побыть ребенком, вдвоем. Но теперь Либо не мог оставить ее соучеником, их дороги разошлись. Она внезапно поняла, что все в комнате следят сейчас за Либо: как он себя чувствует, что говорит, что намерен делать. - Мы не станем причинять вреда свинксам, - сказал он. - Не стоит даже называть это убийством. Мы не знаем, что сделал отец, как он их спровоцировал. Я попытаюсь разобраться в этом позже. Важно только одно: они сделали то, что считали правильным и необходимым. Мы чужие здесь, возможно, мы нарушили закон или табу, но отец всегда был готов к этому, он знал, что такое может случиться. Скажите всем, он погиб с честью, как солдат на поле боя, как пилот в рубке корабля. Он умер, исполняя свой долг. "Ах, Либо, мой молчаливый мальчик, ты стал таким красноречивым и уже не мальчиком более". Новинья чувствовала, как горе наваливается на нее. Она должна отвести глаза от Либо, посмотреть в другую сторону, в любую... И посмотрела в глаза единственному человеку в комнате, который не следил за Либо. Мужчина был высок, но очень молод, моложе ее самой. Новинья вспомнила его, он учился в школе классом младше. Однажды она пришла к Доне Кристан, чтобы защитить его. Его звали Маркос Рибейра, вернее, нет, звали его Маркано, потому что он был таким большим. Большой и глупый, говорили они и кричали ему вслед: "Кано" - грубое слово, означавшее "собака". Она замечала тихую ярость в его глазах, а однажды увидела, как, доведенный до отчаяния, он все-таки напал на одного из своих мучителей. Парень больше года потом носил руку на перевязи - плохо срослась. Конечно, они обвиняли Маркано, говорили, что он первый начал. Так ведут себя палачи всех возрастов - перекладывают вину на жертву, особенно если она решается дать сдачи. Но Новинья не принадлежала к их числу, она была столь же одинокой, как и Маркано, но не такой беспомощной. И у нее не было причин молчать. Вот так она будет говорить о свинксах, думала она. Сам Маркано для нее ничего не значил. Ей и в голову не приходило, что он запомнит тот случай, что она станет для него единственным человеком, кто хоть раз встал на его сторону в его бесконечной войне с другими детьми. Она не видела его и не думала о нем с тех самых пор, как стала ксенобиологом. А теперь он стоял здесь, весь в грязи, принесенной с того места, где умер Пипо, его волосы промокли и прилипли к лицу, кожа блестела от пота. Он больше, чем когда-либо, напоминал зверя. И куда это он смотрит? Его глаза видели только ее. "Почему ты глядишь на меня?" - беззвучно спросила она. "Потому что я голоден", - ответил зверь. Но нет, нет, это ее страх, страх перед свинксами. "Маркано для меня - ничто, и, что бы он там ни думал, я не для него". Одно мгновение она видела его. То, что она выступила в защиту, значило для нее одно, а для него совсем другое. Это просто были два разных события. Эта мысль совместилась в ее мозгу с мыслью о смерти Пипо... Что-то очень важное... Сейчас она поймет, что случилось... Но мысль ускользнула, затерялась в разговоре. В комнате стоял ровный гул. Епископ с несколькими мужчинами отправился на кладбище. На Лузитании мертвых хоронили просто в саванах: из-за свинксов закон запрещал рубить деревья. Поэтому тело Пипо должны были похоронить немедленно, а службу по нему отслужат позже, наверное, даже завтра. Многие люди захотят присутствовать на погребальной мессе по погибшему зенадору. Маркано и другие мужчины снова нырнули в дождь, оставив Либо и Новинью разбираться со всеми этими людьми, искренне считавшими, что у каждого из них срочное дело. Надутые незнакомцы бродили по Станции, громко крича, принимали решения, которые отказывалась понимать Новинья и пропускал мимо ушей Либо. Наконец к Либо подошел Арбитр и положил руку на плечо юноши. - Ты, конечно, останешься с нами, - сказал Арбитр. - По крайней мере, на эту ночь. - Почему в твоем доме. Арбитр? - удивилась Новинья. - Ты нам никто, мы никогда не приносили тебе дел на разбор, кто ты такой, чтобы решать? Разве со смертью Пипо мы превратились в маленьких детей, неспособных позаботиться о себе? - Я буду с матерью, - ответил Либо. Арбитр удивленно посмотрел на него: мысль о том, что ребенок может не послушаться, несколько ошеломила его, хотя Новинья знала, что ничего нового для Арбитра в этом нет. Его дочь, Клеопатра, - всего на пару лет моложе Новиньи - честно заработала свое прозвище Брухинья, "маленькая ведьма". Почему же он считает, что у младших не может быть своей головы на плечах, своей воли, своих желаний? Однако удивлялся Арбитр вовсе не этому. - Я думал, тебе сказали, что твоя мать перебралась на время в мой дом, - объяснил Арбитр. - Сегодняшнее несчастье выбило ее из колеи, ей не стоило заниматься хозяйством или оставаться в доме, который будет напоминать ей о том, что произошло. Она у нас, твои братья и сестры тоже, и ты нужен им. Конечно, твой старший брат Жоао присматривает за ними, но у него своя семья. Тебя ждут, Либо. Либо серьезно кивнул. Арбитр не пытался управлять Либо, наоборот, он возлагал на него ответственность взрослого. Потом Арбитр повернулся к Новинье: - Тебе, наверное, лучше пойти домой. Только тогда она поняла, что приглашение не относилось к ней. Почему они должны были звать ее? Пипо - не ее отец. Она просто знакомая, которая случайно оказалась вместе с Либо, когда нашли тело. Ей не о чем печалиться. Домой! Ее дом здесь. Что же делать теперь - отправляться на Биостанцию? Там холодная постель, в ней не спали больше года. Новинья даже не помнила, когда в последний раз. Они считают, что там ее дом! Девушка не любила бывать там: слишком пусто стало на станции без родителей. Но Станция Зенадорес теперь тоже опустела: Пипо умер, Либо повзрослел, и его работа разлучит их. Это место тоже перестало быть домом. У нее вообще нет дома. Нигде. Арбитр увел Либо. Его мать, Консессано, ждала в доме Арбитра. Новинья почти не знала эту женщину, помнила только, что та библиотекарь, хранитель архивов Лузитании. Новинья почти не встречалась с семьей Пипо, с другими его детьми, ей было все равно, есть они или нет, только работа, только Станция имели значение. Казалось, с каждым шагом к дверному проему Либо становился меньше ростом, как будто ушел уже далеко-далеко, как будто ветер поднял его и нес, как бумажного змея. Дверь захлопнулась. И только теперь девушка начала понимать, чем стала для нее потеря Пипо. Изуродованный труп на холме не имел ничего общего с Пипо, это лишь мусор, оставленный смертью. А смерть - пустота, возникшая в ее жизни. Пипо был скалой, за которой они с Либо укрывались от шторма. Такой крепкой, такой надежной защитой, что они даже не знали о бушующей вокруг буре. А теперь Пипо нет, шторм подхватил их и несет. "Пипо! - беззвучно кричала она. - Не уходи! Не бросай нас!" Но, конечно, он ушел и был так же глух к ее молитвам, как и родители. По Станции еще бродили люди, и губернатор Босквинья собственной персоной сидела за терминалом, передавая архивы Пипо по анзиблю на все Сто Миров, где десятки экспертов бились теперь над вопросом о причине его смерти. Но Новинья знала, что ключ к загадке надо искать не в файлах Пипо. Это ее исследования каким-то образом убили его. Имитация все еще висела в воздухе над терминалом - голографическое изображение молекулы гена в ядре клетки свинкса. Она не хотела, чтобы Либо обратил на нее внимание. Теперь, когда он ушел, Новинья не могла отвести взгляда от модели, пыталась увидеть то, что заметил Пипо, понять, почему он кинулся в лес, к свинксам, чтобы сказать им что-то и погибнуть. Она случайно, сама того не зная, раскрыла какой-то секрет, настолько важный, что свинксы убили человека, чтобы сохранить тайну. Что это было? Чем дольше она изучала голограмму, тем меньше что-либо понимала. Потом слезы застлали ей глаза, и все поплыло перед ней. Она убила Пипо, потому что нашла секрет пеквенинос. "Если бы я не пришла сюда, если бы не мечтала стать Голосом и рассказать историю свинксов, ты бы жил сейчас, Пипо. Либо не потерял бы отца, и наш дом уцелел бы. Я несу в себе семена смерти и оставляю их всюду, где задерживаюсь достаточно долго, чтобы полюбить. Мои родители умерли, чтобы другие могли жить, а я живу, чтобы другие умирали". Вскоре губернатор услышала ее частое неровное дыхание и поняла, что девушке плохо, что у нее тоже горе. Босквинья сказала, чтобы файлы отправляли без нее, и вместе с Новиньей покинула Станцию Зенадорес. - Извини, девочка, - сказала она. - Я знаю, ты часто приходила сюда. Мне следовало догадаться, что он заменил тебе отца, а мы тут обращаемся с тобой как с посторонней. Как глупо с моей стороны! Пойдем со мной... - Нет, - ответила Новинья. Холодный влажный воздух стряхнул с нее оцепенение, ее мысли прояснились. - Я хочу побыть одна. - Где? - На своей станции. - Ну уж нет, в эту ночь тебе не надо быть одной. Но Новинья не могла вынести мысли о тепле, о доброте, о людях, пытающихся утешить ее. "Я убила его, разве вы не видите? Я не заслуживаю утешения. Я хочу испытать всю эту боль. Это мое наказание, мое искупление и, если возможно, отпущение грехов... Как иначе смою я кровавые пятна со своих рук?" Но у нее не было сил сопротивляться, даже спорить. Минут десять машина губернатора скользила над густой травой. - Вот мой дом, - сказала Босквинья. - У меня нет детей твоего возраста, но, думаю, тебе будет достаточно удобно. Не беспокойся, никто не сядет тебе на шею, но сейчас тебе не годится быть одной. - Я бы лучше была одна, - Новинья пыталась произнести эти слова четко и убежденно, но у нее ничего не получилось. - Успокойся. Ты явно не в себе. "Ох, если бы это было так!" Она не хотела есть. Муж Босквиньи приготовил кофе. Новинья выпила. Было поздно, до рассвета оставалось всего несколько часов. Она позволила уложить себя в постель. Потом, когда дом затих, встала, оделась и пошла вниз, к терминалу губернатора, и приказала компьютеру стереть изображение, которое еще висело над терминалом Станции Зенадорес. Она не смогла расшифровать заключенную в нем тайну, но вдруг это получится у кого-то другого. Девушка не хотела, чтобы на ее совести была еще одна смерть. Потом она вышла из дома и пошла через Центр, вдоль реки, по Вила дас Агуас, к Биостанции. Домой. В жилых помещениях было холодно: отключено отопление. Толстый слой пыли лежал на простынях. Как давно она сюда не приходила! Но в лаборатории тепло, уютно, привычно. Работа никогда не страдала от ее привязанности к Пипо и Либо. О, если бы. Новинья работала аккуратно и тщательно. Все образцы, все слайды, каждую культуру, использованную для исследований, которые привели к смерти Пипо, выбросить, сжечь, отмыть до блеска, как будто ничего и не было. Не просто уничтожить, а еще и скрыть всяческие следы уничтожения. Потом девушка включила терминал. Сейчас она сотрет все рабочие записи на эту тему, а также те заметки родителей, что привели ее на этот путь исследования. Не останется и следа. И пусть это было смыслом ее жизни, сутью ее личности годы и годы, она сотрет, как должны были стереть, разбить, уничтожить ее саму. Компьютер остановил ее: "Рабочие записи по ксенобиологическим исследованиям уничтожению не подлежат". Да и вряд ли она смогла бы это сделать. Она научилась у своих родителей, прочла в их записях, которые стали для нее священным писанием, образцом, способом жизни: ничто не должно быть забыто, ничто не должно быть утрачено. Знание стало святыней для нее. Безвыходное положение. Это знание убило Пипо, но стереть записи - значит еще раз убить родителей, уничтожить все, что они оставили ей. Она не может сохранить, не может уничтожить. Со всех сторон поднимались стены, слишком высокие, слишком прочные, они смыкались, сейчас раздавят ее. Новинья сделала то единственное, что могла: поставила вокруг файлов век известную ей защиту, все барьеры. Никто, кроме нее, не прочтет их, пока она жива. Только после смерти ее наследник, ксенобиолог, сможет откопать этот клад. За одним исключением - если она выйдет замуж, ее муж тоже получит доступ к этим файлам. Что ж, она не выйдет замуж. Все очень просто. Новинья видела свое будущее - блеклое, невыносимое и неизбежное. Она не смеет умереть, но и жизнь такую не назовешь жизнью: ни семьи, ни занятий столь важной проблемой (а вдруг она раскроет секрет и случайно проговорится?), всегда одна, под вечным бременем, виновная, жаждущая смерти, бессильная умереть. Но у нее будет одно утешение: никто больше не умрет по ее вине. На ее совести останется не больше груза, чем сейчас. И в этот миг полного, целеустремленного отчаяния она вспомнила о Королеве Улья и Гегемоне, о Голосе Тех, Кого Нет. И пусть первый, кто взял это имя, настоящий Голос, уже тысячу лет как в могиле, другие Голоса, десятки их, живут на многих мирах и служат священниками тем, кто не признает богов, но верит в ценность человеческой жизни. Голоса, которые ищут правду о целях и мотивах, двигавших людьми, Голоса, открывавшие ее, когда человек уже мертв. В этой бразильской колонии роль Голосов исполняют священники, но священник не может утешить ее. Она позовет сюда Голос. Она не понимала раньше, но всю свою жизнь собиралась поступить именно так - с той минуты, как прочла "Королеву Улья" и "Гегемона". С той минуты, как они покорили ее. Она отыскала закон и внимательно прочла его. На колонию распространялась католическая лицензия, но Звездный Кодекс позволял любому гражданину обращаться к священ