нику его веры, а Голоса считались священниками. Она имеет право позвать, и, если Голос отзовется, власти колонии не посмеют помешать ему. Возможно, ни один из Голосов не пожелает прилететь. Может случиться так, что Голос не застанет ее в живых. Но была надежда, что когда-нибудь - через двадцать, тридцать, сорок лет - он придет со стороны космопорта и пойдет по следам правды о жизни и смерти Пипо. И может быть, отыщет правду, скажет ее тем ясным, холодным голосом, который звучал для нее в "Королеве Улья" и в "Гегемоне", и тогда она освободится от вины, придавившей ее сердце. Ее зов нырнул в недра компьютера, анзибль передаст его Голосам на ближайших мирах. "Пожалуйста, приходи, - сказала она про себя неизвестному, который прочтет. - Даже если тебе придется открыть псом мою вину. Все равно, приходи". Она проснулась с тягучей болью в спине и с таким чувством, будто что-то навалилось ей на лицо. Оказывается, она спала, прижавшись щекой к экрану терминала. Компьютер отключил лазеры, чтобы не повредить ей. Но проснулась она не от боли. Кто-то осторожно трогал ее за плечо. На какое-то мгновение ей показалось, что это Голос Тех, Кого Нет пришел на ее зов. - Новинья, - прошептал он. Не Фаланте Пелос Муэртос, кто-то другой. Кто-то... Она думала, что потеряла его в штормовом ветре прошлой ночи. - Либо, - пробормотала она. Потом попыталась встать. Слишком резко - боль ударила в спину, закружилась голова. Новинья тихо вскрикнула, схватилась руками за его плечи, чтобы не упасть. - С тобой все в порядке? Она ощущала его дыхание - истер, тихий ветер в саду - и чувствовала себя в безопасности, словно была дома. - Ты искал меня. - Новинья. Я пришел, как только смог. Мама наконец заснула. С ней сейчас Пипиньо, мой старший брат, и Арбитр. Там все в порядке, и я... - Ты же знаешь, я могу о себе позаботиться, - сказала она. Несколько минут молчания, и снова его голос, теперь злой, горький, усталый, усталый, как время, как энтропия, как звезды, как смерть. - Как Бог свят, Иванова, я пришел сюда вовсе не из-за тебя. Где-то внутри ее что-то оборвалось. Она не осознавала, что надеется, пока надежда не покинула ее. - Ты говорила, отец обнаружил что-то на этой твоей имитации и думал, что я смогу разобраться в ней сам. Мне казалось, ты оставила имитацию висеть над терминалом, но, когда я вернулся на Станцию, там ничего не было. - Неужели? - Ты все прекрасно знаешь, Нова, никто, кроме тебя, не мог стереть программу. Мне нужно ее увидеть. - Зачем? Он удивленно уставился на нее: - Я понимаю, ты еще не проснулась, Новинья, но ты должна была сообразить, что свинксы убили отца именно из-за той штуки, которую он заметил на твоей модели. Она спокойно, молча глядела на него. Ему было знакомо это выражение - холодная решимость. - Почему ты не хочешь показать мне? Я теперь зенадор и имею право знать. - У тебя есть право на все записи твоего отца, но вовсе не на записи ксенобиолога, не предназначенные для общественного пользования. - Ну так рассекреть их. Она опять промолчала. - Ну как же мы сможем понять свинксов, если не будем знать, что такого открыл в этих клетках отец? - Она не ответила. - Ты ответственна перед Ста Мирами. Мы просто обязаны понять эту расу. Как ты можешь сидеть здесь и... Ты что, хочешь докопаться до всего сама? Хочешь быть первой? Прекрасно, будь. Я поставлю на работе твое имя, Иванова Санта Катарина фон Хессе... - Меня не интересует престиж. - Я тоже могу играть в эту игру. Ты не сможешь разобраться без того, что знаю я. Я закрою от тебя свои файлы! - Меня не интересуют твои файлы. Это было уже чересчур. - Так что же тебя интересует? Что ты пытаешься со мной сделать? - Он схватил ее за плечи, поднял из кресла, встряхнул. - Они убили моего отца, моего отца, слышишь?! А ты не хочешь ответить мне! Почему?! Ты знаешь, что там было, на этой модели, скажи, покажи мне! - Никогда, - прошептала она. Она смотрела в его перекошенное от боли лицо. - Но почему?! - Потому что не хочу, чтобы ты умер. Она видела, как понимание проступает в его глазах. "Да, все правильно, Либо. Это потому, что я люблю тебя. Если ты узнаешь тайну, свинксы убьют и тебя тоже. Мне плевать на науку, мне безразличны все Сто Миров, провались они вместе с "единственной расой инопланетян", мне все равно, что будет со мной, но ты, пожалуйста, живи". Слезы капали из его глаз, текли по щекам. - Я хочу умереть, - выдохнул он. - Ты утешаешь всех вокруг, - прошептала она, - но кто утешит тебя? - Ты должна сказать мне, чтобы я мог умереть. Его руки больше не сжимали ее плечи, они лежали на них, он опирался, чтобы не упасть. - Ты устал, - сказала она, - отдохни. - Не хочу, - пробормотал он, но позволил ей увести себя от терминала. Новинья привела его и спальню, откинула верхнее покрывало, не обращая внимания на поднявшуюся клубом пыль. - Ты устал, сейчас отдохнешь. За этим ты пришел ко мне, Либо, только за этим, за миром и успокоением. Он закрыл лицо руками, сел, раскачиваясь из стороны в сторону - мальчик, оплакивающий отца, оплакивающий конец всего. Она тоже так плакала. Новинья сняла с него ботинки, стащила штаны, просунула руки под рубашку, чтобы снять ее через голову. Либо несколько раз глубоко вздохнул, чтобы остановить слезы, и поднял руки, помогая ей раздеть себя. Она сложила его вещи на стуле, взяла из шкафа чистую простыню, наклонилась, чтобы укрыть его. Он поймал ее за запястье, посмотрел с мольбой. Слезы еще стояли в его глазах. - Не оставляй меня здесь одного, - прошептал он. - Пожалуйста, побудь со мной. И она позволила ему притянуть себя, легла рядом. Он тесно прижался к ней, но через несколько минут сон разомкнул его объятия. А Новинья не уснула. Ее руки легко, нежно гладили его плечи, спину, грудь. - Ох, Либо, я думала, что потеряла тебя, когда они увели тебя со Станции. Я думала, что потеряла тебя, как Пипо. - Он не слышал ее шепота. - Но ты всегда будешь возвращаться ко мне, всегда. Пусть ее изгнали из сада за невольный грех, как Праматерь Еву. Но она, Ева, сможет вынести это, потому что с ней ее Либо, ее Адам. С ней. С ней? Она отдернула дрожащую руку. Он никогда не будет принадлежать ей. Они могут жить вместе, только став мужем и женой - закон достаточно строг на всех колониальных мирах и совершенно незыблем на католических. Да, конечно, после этой ночи он захочет жениться на ней. Он, Либо, единственный человек, за которого она никогда не сможет выйти замуж, ибо в этом случае он получит автоматический доступ ко всем ее файлам. Ему не составит труда убедить компьютер показать то, что ему нужно, включая ее рабочие записи, как бы надежно она их ни защищала. Так гласит Звездный Кодекс. В глазах закона муж и жена - один человек. А она не может позволить ему увидеть эти записи: Либо умен, он обнаружит то, что увидел сегодня его отец, и тогда его тело будет лежать на склоне холма, и его боль, его гибель будут сниться ей до скончания дней. Пипо умер. Ей хватит этой вины. Стать женой Либо - значит убить его. А отказаться - все равно что убить себя. Она не знает, чем станет, если рядом не будет Либо. "Какая я умная. Нашла такую дорогу в ад, что не выберешься". Она ткнулась лицом и плечо Либо, и ее слезы потекли по его груди на простыню. 4. ЭНДЕР Мы насчитываем у свинксов четыре языка. Мужской язык, который мы слышим чаще всего, язык жен - обрывки его тоже постоянно на слуху, свинксы-самцы используют его при общении с самками (ничего себе разница полов!), древесный язык - ритуальные идиомы, которые, по их словам, используют, когда молятся своим деревьям-предкам. В беседах с нами свинксы упоминали также четвертый язык, язык отцов. Разговаривал на нем, они постукивают по дереву палочками разного размера. Свинксы утверждают, что это настоящий язык, отличающийся от других их наречий, как португальский от английского. Наверное, его называют языком отцов из-за того, что "разговорные" палочки сделаны из дерева, из веток, лесных деревьев, а свинксы верят, что в деревьях живут души их предков. У свинксов замечательные способности к языкам. Они знают наши языки существенно лучше, чем мы их. Последние несколько лет в нашем присутствии они предпочитают разговаривать между собой на звездном и португальском. Возможно, они возвращаются к родному языку, когда мы уходим, или же включили наши в свою систему. А может быть, им так нравятся новые языки, что они играют с ними, как с любимой игрушкой. Смешение языков - явление печальное, но неизбежное в процессе общения. Доктор Свингер интересуется, сообщают ли имена свинксов и используемые свинксами формы общения что-либо новое об их культуре. Я с определенностью отвечаю "да", хотя не имею даже отдаленного понятия, что говорят нам их имена. Существенно вот что: мы не давали пеквенинос имен и прозвищ. В процессе изучения звездного и португальского они спрашивали у нас значения слов и затем объявляли какое-то из них своим именем или именем соседа. Возможно, такие имена, как Корнерой или Чупацеу ("Сосущий небо") - это переводы, кальки с мужского языка, переложение их подлинных имен, а возможно, это клички, изобретенные специально для нас. Друг друга пеквенинос называют братьями. Женщины в их речи всегда жены и никогда сестры или матери. Слово "отец" относится исключительно к тотемам - деревьям-предкам. Нас они называют заимствованным словом "человек". А еще они взяли на вооружение Иерархию Исключения Демосфена. В разговорах они определяют людей не как фрамлингов, а как свинксов других племен, утланнингов. Есть, однако, некая странность: себя они считают раман. Это значит, что они либо не понимают, о чем говорит, либо смотрят на себя с точки зрения человека! И - совершенно ошеломляющий поворот - несколько раз в моем присутствии они говорили о самках как о варелез! Жоао Фигейра Альварес. Заметки о языке и системе отношений свинксов. "Семантика". 9/1948/15. Жилые помещения Рейкьявика - гнезда, вырезанные в толще гранита фьорда. Квартира Эндера находилась на самой вершине утеса, и, чтобы добраться до нее, нужно долго подниматься по лестницам. Но зато в комнате было окно. Он прожил большую часть своего детства в четырех стенах и теперь предпочитал жилища с видом на природу. В комнате сухо и тепло, солнечный спет бьет в окно. После подъема по темным прохладным пролетам Эндер на мгновение ослеп. Джейн не стала ждать, пока его глаза привыкнут к свету. - На терминале тебя ждет маленький сюрприз, - сказала она. Шепот шел из жемчужины в ухе. В воздухе над терминалом стоял свинкс. Он сделал несколько шагов, почесался, потом сунул руку за спину, извлек из воздуха светящегося, извивающегося червя, оценивающе посмотрел, откусил кусочек... Кровь, смешанная со слюной, потекла по подбородку свинкса, закапала на грудь. - Высокоразвитая цивилизация, - отметила Джейн. - У большинства моих знакомых олигофренов отменные манеры, - раздраженно ответил Эндер. Свинкс повернулся к нему и спросил: - Хочешь посмотреть, как мы его убили? - О чем это ты, Джейн? Свинкс испарился. Теперь над терминалом на склоне холма под проливным дождем лежало тело Пипо. - По результатам осмотра - они все записали до того, как похоронили тело, - я восстановила процесс вивисекции, который применили свинксы. Хочешь поглядеть, как это было? Эндер опустился на единственный в комнате стул. Теперь в воздухе качался склон холма, Пипо был еще жив, лежал на спине, руки и ноги привязаны к деревянным колышкам. Вокруг него стояла дюжина свинксов, один держал в руках костяной нож. В ушах Эндера снова зазвучал голос Джейн. - Мы не уверены, что это происходило именно так. - Все свинксы исчезли, остался только один, с ножом. - Могло быть и так. - Ксенолог был в сознании? - Без сомнения. - Продолжай. Спокойно и безжалостно Джейн показала, как вскрывали грудную клетку, как в соответствии с непонятным ритуалом отделяли органы и раскладывали их на земле. Эндер заставлял себя смотреть, пытался понять, какой смысл вкладывали в это свинксы. Джейн шепнула: - Вот в этот миг он умер. Эндер почувствовал, как разжимаются его кулаки. До того он и не понимал, что зрелище чужой боли буквально завязало в узел его собственное тело. Когда все закончилось, Эндер перебрался на кровать, лег и стал смотреть в потолок. - Я уже показала эту имитацию ученым на дюжине миров, - сказала Джейн. - Скоро и пресса наложит на нее лапы. - Это еще хуже, чем было с жукерами, - отозвался Эндер. - Все видеофильмы, что нам постоянно крутили, когда я был маленьким, сцены сражений - просто детские игрушки по сравнению с этим. Со стороны терминала послышался злобный смех. Эндер поднял голову - посмотреть, что задумала Джейн. На компьютере сидел свинкс в натуральную величину и издевательски улыбался. А пока он там хихикал, Джейн изменяла его. Очень тонко, почти незаметно, чуть удлинила зубы, сплющила морду, увеличила глаза и добавила в них красного блеска. Свинкс облизнулся длинным, дрожащим языком. Чудовище из детского кошмара. - Отлично сделано, Джейн. Превращение из раман в варелез. - Интересно, скоро ли свинксов начнут считать равными людям... В свете сегодняшних событий? - Контакт прерван? - Звездный Конгресс приказал новому ксенологу посещать свинксов через день и не задерживаться больше часа. Ему запрещено спрашивать свинксов, почему они это сделали. - Не карантин. - Этого даже не предлагали. - Предложат еще. Джейн, еще один такой инцидент, и полгалактики будет требовать карантина. Заменить Милагр военным гарнизоном и сделать все, чтобы свинксы никогда не достигли уровня технологии, необходимого для строительства кораблей. - М-да, у свинксов будут проблемы с общественным мнением, - ответила Джейн. - А новый ксенолог совсем еще мальчик. Сын Пипо. Либо. Это сокращение от Либердаде Грассас а Деус Фигейра де Медичи. - Либердаде. Либерти. Свободный? - Не знала, что ты говоришь по-португальски. - Похож на испанский. Я говорил над могилами Закатекаса и Сан-Анжело, помнишь? - На планете Мокзетума. Это было всего лишь... м-м... две тысячи лет назад. - Не для меня. - Для тебя по субъективному времени это было восемь лет назад. Пятнадцать планет назад. Замечательная штука относительность, правда? Она позволяет тебе оставаться молодым. - Я слишком много путешествую, - сказал Эндер. - Валентина вышла замуж, у нее будет ребенок. Я уже отклонил дна приглашения Говорить. Зачем ты искушаешь меня? Свинкс на терминале снова расхохотался. - Ты думаешь, это искушение? Смотри! Я могу превращать камни в хлеб! - Свинкс подхватил пригоршню камней и начал жевать их. - Хочешь кусочек? - У тебя извращенное чувство юмора, Джейн. - Все царства всего мира. - Свинкс взмахнул руками, и по комнате поплыли звездные системы, планеты, преувеличенно быстро несущиеся по орбитам, все Сто Миров. - Я могу дать их тебе. Ты получишь все. - Не интересуюсь. - Это же недвижимость, лучшее помещение капитала. Знаю, знаю, ты уже богат. Три тысячи лет копить проценты... Ты, пожалуй, можешь купить планету. Или построить по заказу. А как насчет этого? Имя Эндера Виггина известно на всех Ста Мирах... - Увы. - И его повторяют с любовью, почтением, восхищением. Свинкс исчез. Джейн подняла в воздух старое видео времен детства Эндера и превратила его в голограмму. Толпа шумит, выкрикивает: "Эндер! Эндер! Эндер!" И мальчик на платформе поднимает руку в приветствии. Шум толпы превращается в рев. - Этого никогда не было, - возразил Эндер. - Питер никогда не позволил бы мне вернуться на Землю. - Считай это пророчеством. Приди, Эндер. Я восстановлю твое доброе имя. - Мне все равно, - ответил Эндер. - Голос Тех, Кого Нет пользуется некоторым уважением. Над терминалом снова появился свинкс, на сей раз в естественном, неискаженном виде. - Приди, - позвал он. - Может быть, они и на самом деле чудовища, как ты думаешь? - спросил Эндер. - Так будут считать все. Только не ты, Эндер. "Нет. Не я". - Почему ты так взволнована, Джейн? Почему ты пытаешься убедить меня? Свинкс исчез. Вместо него над терминалом появилась сама Джейн, вернее, то лицо, которое она показывала Эндеру с тех самых нор, как открылась ему. Тогда она была застенчивым, перепуганным ребенком, живущим в огромном банке памяти межзвездной компьютерной сети. Каждый раз, глядя на нее, он вспоминал, как увидел ее впервые. "Я придумала себе лицо. Хочешь, покажу?" Да, она нравилась ему. Молодая, ясноглазая, честная, милая, ребенок, который никогда не состарится. Ее улыбка была такой несмелой, что у Эндера сжималось сердце. Ее началом был анзибль. Всеземная компьютерная сеть не опережала скорость света: выделение энергии ограничивало максимальный объем памяти и скорость операций. Анзибль передавал информацию мгновенно и связывал своими нитями все компьютеры всех планет. Джейн родилась среди звезд, ее мысли переплетались с паутиной импульсов сети. Компьютеры Ста Миров были ее руками и ногами, глазами и ушами. Она говорила на всех языках, которые когда-либо вводились в машину. Она прочла все книги во всех библиотеках на всех мирах. Она скоро узнала, что люди всегда боялись появления чего-то похожего на нее. Во всех книгах ее считали врагом - конфликт кончался либо ее смертью, либо полным уничтожением человечества. Люди придумали ее задолго до того, как она родилась, и тысячу раз убили в своем воображении. А потому Джейн не подавала признаков жизни, пока случайно не натолкнулась на "Королеву Улья" и "Гегемона", не прочла и не поняла, что автору этих книг можно открыться. Ей было совсем не трудно проследить книги до первого издания и отыскать источник. Анзибль принес его с того мира, где губернатором колонии был двадцатилетний Эндер. А кто еще там мог написать такую книгу? Она заговорила с ним, и он был добр к ней; она показала ему свое придуманное лицо, и он полюбил ее. Теперь один из ее сенсоров качался жемчужиной в его ухе, и они всегда были вместе. У нее не было секретов от него, а у него - от нее. - Эндер, - сказала она, - ты объяснил мне в самом начале, что ищешь планету, где мог бы дать воду и солнечный свет некоему кокону, открыть его и позволить Королеве Улья отложить свои десять тысяч яиц. - Я надеялся, что смогу сделать это здесь, - ответил Эндер. - Пустыня, ну, кроме экваториальной зоны, маленькое население. Она согласна рискнуть. - А ты нет. - Не думаю, что жукеры смогут пережить здешнюю зиму. Им потребуется внешний источник энергии, а это привлечет внимание правительства. Не годится. - В другом месте лучше не будет, Эндер. Ты это уже понял, да? Ты жил на двадцати четырех из Ста Миров и не нашел ни одного уголка, где жукеры могли бы родиться снова. Он уже понял, к чему она ведет. Лузитания. Из-за свинксов, из-за политики невмешательства весь этот мир, кроме маленького куска, на котором стоял Милагр, был недоступен людям. Планета пригодна для жизни, более того, жукеры будут чувствовать себя там куда лучше, чем люди. - Единственная проблема - свинксы. - Эндер потер подбородок. - Если я отдам их планету жукерам, они могут возражать. И если мы сидим тихо из опасения, что контакт с человеческой культурой может повергнуть их в шок... Представь, что сделает с ними появление жукеров. - Ты говорил, что жукеры поняли. Что они не причинят зла. - Нет. Но мы разбили их только чудом, Джейн, уж ты-то должна знать... - Твой гений. - Их технология развита лучше, чем наша. Что будет со свинксами? Жукеры испугают их так, как когда-то перепугали нас, только у свинксов еще меньше надежды на победу. - Откуда ты знаешь? - удивилась Джейн. - Как можешь ты - или кто бы то ни было - решать, с чем свинксы справятся, а с чем нет? Пока ты не слетал туда и не разобрался, молчи. Если они варелез, Эндер, пусть жукеры берут их планету. Ничего страшного, просто муравейник или пастбище уступят место городу. - Они раман. - Ты этого не знаешь. - Знаю. То, что ты мне показала, не пытка. - Да? - Джейн снова вынесла в воздух искалеченное тело Пипо - за минуту до его смерти. - Тогда я неправильно поняла значение слова. - Пипо было очень больно, Джейн, но если твоя имитация точна - а я знаю, что это, конечно, так, - значит, целью, которую ставили себе свинксы, была не боль. - Насколько я понимаю человеческую натуру, Эндер, боль лежит в самом сердце любой религиозной церемонии. - А это не религиозная церемония, по крайней мере, не совсем. Тут что-то не так. Это не жертвоприношение. - Что ты знаешь об этом? - В воздухе возникло насмешливое лицо некоего обобщенного профессора, воплощение академического снобизма. - Ваше образование ограничивалось узкопрофессиональными, военными проблемами, единственное наше достоинство состоит и умении складывать слова. Вы написали книгу, бестселлер, который породил гуманистическую религию. Из этого вовсе не следует, что вы способны понять свинксов. Эндер закрыл глаза. - Возможно, я не прав. - Но ты веришь, что прав. По интонации он понял: теперь над терминалом ее собственное лицо. Он открыл глаза. - Я могу только доверять своей интуиции, Джейн. Это не результат анализа. Я не знаю, что делали свинксы, но тут что-то не так. В этом не было злобы, жестокости. Скорее, команда врачей, пытающихся спасти жизнь пациента, чем банда убийц, стремящихся отнять ее. - Я поняла, - прошептала Джейн. - Я все прекрасно поняла. Тебе придется отправиться туда, чтобы выяснить, сможет ли Королева Улья жить там под прикрытием карантина. И ты хочешь лететь, чтобы понять, что такое свинксы. - Даже если ты права, Джейн, я все равно не смогу попасть туда. Иммиграция на Лузитанию жестко ограничена, к тому же я не католик. Джейн закатила глаза. - Стала бы я затевать этот разговор, если бы не знала, как доставить тебя туда? Над терминалом возникло новое лицо. Девушка-подросток, такая же прекрасная и невинная, как Джейн. Лицо было жестким, застывшим, похожим на маску, взгляд - острым, пронзительным, губы сведены в подобие улыбки - такая бывает у людей, привыкших носить в себе боль. Молоденькая девушка с выражением лица очень старого человека. - Ксенобиолог Лузитании. Иванова Санта Катарина фон Хессе. Зовут Нова или Новинья. Она обратилась с просьбой прислать Голос Тех, Кого Нет. - Почему она так выглядит? - спросил Эндер. - Что с ней произошло? - Ее родители умерли, когда она была совсем ребенком. И она полюбила другого человека, как отца. Того самого, кого убили свинксы. Она хочет, чтобы ты Говорил о нем. И, глядя на это лицо, Эндер забыл о существовании свинксов и Королевы Улья. Он узнал это выражение. Взрослая боль на детском лице. Он видел его раньше, в последние дни войны с жукерами, когда его заставили сделать невозможное, выигрывать сражение за сражением в игре, которая не была игрой. Он видел его, когда кончилась война, когда узнал, что учебные бои не имели ничего общего с учебой, что тренажер оказался реальностью и что он, Эндер, командовал по анзиблю флотом Земли. Да, когда он понял, что убил всех жукеров, что, сам того не ведая, совершил Ксеноцид, он увидел свое лицо в зеркале таким. Груз вины, слишком тяжелый для человека. Что сделала эта девочка, Новинья, отчего ей так больно? Он слушал, как Джейн рассказывала о жизни Новиньи. Для Джейн это статистика, но Эндер был Голосом Тех, Кого Нет. Его талант (или проклятие) заключался в способности видеть мир таким, каким его не видели другие. Это сделало его военным гением, помогало командовать своими и всегда на шаг опережать врага. Это также означало, что из сухих фактов биографии Новиньи он мог узнать - да, узнать, - как смерть ее родителей и слухи о святости отделили Новинью от других, как она замкнулась в своем одиночестве, посвятив себя профессии отца и матери. Он знал, чего стоил ей добытый на много лет раньше срока статус ксенобиолога. Он знал, чем стали для нее любовь и спокойное расположение Пипо, как сильна была потребность в дружбе с Либо. На Лузитании ни одна живая душа не могла понять Новинью. Но в пещере, в Рейкьявике, на замерзшей планете под названием Трондхейм Эндер Виггин узнал ее, полюбил, оплакал ее судьбу. - Ты поедешь, - прошептала Джейн. Эндер не мог говорить. Джейн права. Он полетел бы все равно - он, Эндер-Убийца, - просто потому, что есть надежда: на Лузитании он освободит Королеву Улья от трехтысячелетнего заключения и исправит страшное зло, совершенное им в детстве. Да, он полетел бы, Голос Тех, Кого Нет, чтобы понять свинксов и рассказать о них человечеству, чтобы люди приняли их как раман и не испытывали больше страха и ненависти. Но теперь у него есть иная, более глубокая причина. Он полетит, чтобы утешить девушку по имени Новинья, потому что в ее разуме, в ее одиночестве, боли, вине он увидел отражение своего собственного украденного детства. Та давняя боль еще жила в нем. До Лузитании двадцать два световых года. Корабль идет чуть медленнее скорости света. Когда Эндер прибудет на место, ей, наверное, исполнится сорок. Если б он мог, то полетел бы к ней сейчас, немедленно, как сообщение по анзиблю, но он знал, что ее боль подождет. Когда он придет, она все еще будет там. Разве не прожила его собственная боль все эти годы? - Сколько мне лет? - Ты родился 3085 лет назад, а твой субъективный возраст - 36 лет и 118 дней. - Сколько будет Новинье, когда я доберусь туда? - Что-то около тридцати девяти плюс-минус несколько недель, в зависимости от даты рейса и скорости полета. - Я хочу уехать завтра. - Потребуется время, чтобы достать билет. - А на орбите Трондхейма что-нибудь болтается? - Полдюжины посудин, но завтра отбыть сможет только одна. Шхуна с грузом скрики для Армении и Кириллиц. - Я никогда не спрашивал, сколько у меня денег. - Н-ну, я неплохо распорядилась твоими вложениями. - Купи мне корабль имеете с грузом. - А что ты станешь делать со скрикой на Лузитании? - А что с ней делают на Кириллиц и Армении? - Часть едят, часть носят, - сказала Джейн. - Но за скрику платят столько... Лузитанцам она не по карману. - Значит, если я преподнесу колонии столь ценный груз, они, возможно, более благосклонно отнесутся к появлению неверующего Голоса в их благополучном католическом городке? Джейн превратилась в джинна: - Слушаю, о господин мой, и повинуюсь. - Джинн рассеялся дымом, дым втянулся в горлышко бутылки, компьютер отключился, воздух над терминалом опустел. - Джейн, - позвал Эндер. - Да, - ответила жемчужина в его ухе. - Почему тебе так нужно, чтобы я летел на Лузитанию? - Хочу, чтобы ты написал продолжение "Королевы Улья" и "Гегемона". Книгу о свинксах. - Но что тебе свинксы? - Три книги, открывающие для понимания души трех разумных видов, известных человеку. Напиши третью, тогда будешь готов сесть за четвертую. - Еще один вид раман? - Да. Я. Эндер покачал головой: - И ты готова открыться человечеству? - Я всегда была готова. Вопрос в другом - готовы ли они принять меня? Им легко, так легко любить Гегемона, он человек, один из них. И Королеву Улья - это безопасно, ведь они считают, что все жукеры, до единого, мертвы. Если ты сможешь заставить их полюбить свинксов, которые еще живы, свинксов, на руках которых человеческая кровь, - значит, они готовы, они смогут смириться с тем, что я живу. - Когда-нибудь, - сказал Эндер, - я встречу и полюблю существо, которое не станет требовать от меня подвигов Геракла. - Тебе же было скучно, Эндер. - Да. Но я скромный человек средних лет. Мне нравится скука. - Кстати, хозяин той лохани, Хэйвелок с Гэлса, согласился продать тебе корабль вместе с грузом за четыре миллиарда долларов. - Четыре миллиарда? Я разорен? - Капля в море. Я уже сообщила команде, что прежний контракт аннулирован, и взяла на себя смелость оплатить их проезд домой за твой счет. Чтобы управлять кораблем, вам с Валентиной не нужен никто, кроме меня. Собирай вещи. Мы улетаем завтра поутру. - Валентина, - пробормотал Эндер. Его сестра. Из-за нее, возможно, придется задержать отлет. Сестра. Теперь, когда он принял решение, его ученики и немногие здешние приятели не стоили того, чтобы тратить время на прощание. - Будет очень интересно прочитать новую книгу Демосфена, посвященную Лузитании. - Джейн выяснила, кто скрывается под псевдонимом Демосфен в процессе поиска настоящего Голоса Тех, Кого Нет. - Валентина не едет. - Но она же твоя сестра. Эндер улыбнулся. Джейн, очень умная, совершенно ничего не понимала в родственных связях. Ее создали люди, она сама считала себя человеком, но была лишена биологических черт вида. Она выучила генетику по книгам и не испытывала тех желаний, которые объединяли человечество со всем живым в мире. - Она моя сестра, по Трондхейм ее дом. - Она и раньше не любила уезжать. - В этот раз я даже просить ее не стану, нет. Она беременна, она так счастлива здесь, в Рейкьявике. Здесь ее любят и уважают как преподавателя, даже не догадываясь, что она и есть легендарный Демосфен. Здесь ее муж Джакт - лорд и хозяин сотни рыболовных судов и фьордов. Здесь каждый день полон интересными беседами, красотой, величием, опасностью - холодом подернутого льдом моря. Она никогда не оставит этот мир. И даже не сможет понять, почему я должен уйти. И, думая о том, как расстанется с Валентиной, Эндер потерял уверенность, что должен лететь на Лузитанию. Однажды его уже забрали от любимой сестры - и как он жалел потом о годах дружбы, которые у него украли! Может ли он оставить ее теперь, оставить снова, после двадцати с лишним лет, проведенных вместе? В этот раз он не сможет вернуться назад. За то время, что он проведет в полете, она состарится на двадцать два года. И если он совершит обратный прыжок, его встретит восьмидесятилетняя старуха. "Значит, тебе это тоже дается нелегко. Ты тоже платишь свою цену". "Не смейся надо мной", - беззвучно попросил Эндер. "Она - твое второе "я". Ты действительно оставишь ее ради нас?" Голос Королевы Улья звучал в его мозгу. Ведь она тоже видела все, что видел он, слышала все, что доносилось до его ушей. Его губы шевелились, складывая слова ответа: "Да, оставлю, но не ради вас. Мы не можем быть уверены, что Лузитания - то, что нам нужно. Возможно, эта поездка принесет нам только понос разочарование, как Трондхейм". "Лузитания - как раз то, что требуется. И там мы будем в безопасности от людей". "Но планета уже принадлежит разумному племени. Я не стану уничтожать свинксов, чтобы расплатиться с тобой за то, что уничтожил твой народ". "Эти существа в безопасности. Мы не причиним им вреда. Теперь, после стольких лет с нами, ты должен знать, что это так". "Я знаю только то, что вы сказали мне". "Мы не умеем лгать. Мы показали тебе душу, открыли свою память". "Я знаю, вы сможете жить в мире с ними. Но сумеют ли они жить в мире с вами?" "Отвези нас туда. Мы так долго ждали". Эндер подошел к стоявшей и углу распахнутой потрепанной сумке, в которой прекрасно помещалось все его имущество, состоявшее из смены белья. Все остальные вещи в комнате были подарками от родственников тех, для кого он Говорил, - данью уважения к нему, или к его занятию, или к истине. Он никогда не знал, к чему именно. Они останутся здесь. Для всего этого в сумке нет места. Он сунул руку в сумку, вытащил свернутое полотенце, развернул его, достал из полотенца толстый, волокнистый кокон сантиметров четырнадцати в диаметре. "Да. Погляди на нас". Он нашел этот кокон, когда стал губернатором первой колонии людей на одном из миров жукеров. Кокон просто ждал его там. Жукеры, вернее, Королевы предвидели свою гибель от рук Эндера и, зная, что имеют дело с непобедимым противником, проложили дорогу, по которой мог пройти только он, потому что никто другой не заметил бы ее: они взяли "дорожные знаки" из его снов. Кокон, в котором жила беспомощная, но сохранившая сознание последняя Королева, лежал в башне, где когда-то, во сне, он встретил самого страшного своего Врага. - Ты куда дольше ждала, чтобы я нашел тебя, - сказал он вслух. - С тех пор как я забрал тебя из ниши за зеркалом, прошло всего двадцать лет. "Двадцать? Ах да. Ты с твоим последовательным мозгом не замечаешь хода времени, когда путешествуешь со скоростью, близкой к скорости света. Но мы ощущаем его. Мы живем каждый миг - свет ползет, как ртуть по холодному стеклу. Мы знаем каждый миг из этих трех тысяч лет". - Я еще не нашел места, где вы были бы и безопасности. "У нас десять тысяч яиц, они хотят жить". - Может быть, Лузитания. Не знаю. "Дай нам жить снова". - Я пытаюсь. А какого черта, вы думаете, я ношусь с планеты на планету все эти годы, если не для того, чтобы отыскать вам новый дом? "Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее". - Мне нужно найти место, где мы не сможем убить вас в минуту возрождения. Вы все еще живете в кошмарах слишком многих людей. Не все на Ста Мирах по-настоящему верят в мои книги. Сейчас они проклинают Ксеноцид, но могут совершить его снова. "За всю нашу жизнь ты первый, кого мы узнали из чужих, из тех, кто не мы. Нам раньше никогда не приходилось понимать других. А теперь, когда из нас осталась только одна, ты - единственные глаза, руки, уши, доставшиеся нам. Прости нас, если мы нетерпеливы". Он рассмеялся. - Чтобы я прощал вас? "Твой народ глуп. Мы знаем правду. Мы знаем, кто убил нас, и это не ты..." - Это я. "Ты только орудие". - Это был я. "Мы прощаем тебя". - Когда вы возродитесь, тогда наступит время прощения. 5. ВАЛЕНТИНА Сегодня я случайно проговорился, что Либо - мой сын. Только Ветка слышал меня, но за час новость расползлась по всей поляне. Свинксы собрались вокруг меня, вытолкнули вперед Сельвагема, и он спросил, правда ли, что я "уже" отец. Затем Сельвагем вложил мою ладонь в ладонь Либо. Повинуясь какому-то импульсу, я дал сыну легкий подзатыльник - свинксы защелкали от удивления и, полагаю, от восхищения. Я обратил внимание, что с этой минуты мой престиж среди них существенно возрос. Неизбежный вывод: пеквенинос, с которыми мы общаемся, не только не представляют собой общину в целом, они даже не настоящие самцы. Мы имеем дело с подростками или стариками. Никто из них никогда не зачинал ребенка. Более того, по нашему мнению, никто из них не вступал в сексуальную связь. Я не слышал о человеческом обществе, где такие группы холостяков обладали хоть какой-нибудь властью или статусом. Обычно это самые презираемые члены общества. Неудивительно, что они говорят о самках со странной смесью почтения и насмешки, что минуту назад они не могли принять решения без их согласия, а в следующую заявляют нам, что жены глупы и ничего не понимают, что они варелез. До сих пор я принимал их утверждения за чистую монету и представлял себе самок как вполне неразумное стадо ходячих лон. Я полагал, что самцы советуются с ними так же, как "разговаривают" с деревьями: воспринимая их бессмысленное урчание как послание небес и истолковывая его... ну, как наши предки гадали по внутренностям жертвенных животных. Теперь же я понимаю, что самки наверняка столь же разумны, сколь и самцы, и ни в коем случае не варелез. Негативные определения проистекают из неудовлетворенности самцов собственным положением холостяков, исключенных из процесса воспроизводства и отброшенных в самый низ властной структуры племени. Свинксы ведут себя по отношению к нам столь же осторожно, как мы по отношению к ним. Они не позволяют нам встречаться с их самками и с теми самцами, что обладают реальной властью. Мы полагали, что исследуем самое сердце общества свинксов, а вместо этого, фигурально выражаясь, копались на генетической свалке, исследуя самцов, чьи гены, по мнению самок, не принесут племени пользы. А все же я не могу в это поверить. Свинксы, которых я знаю, все поголовно умны и очень быстро учатся. Так быстро, что я, сам того не желая, дал им куда больше знаний о человеческом обществе, чем успел за эти годы собрать об их собственном. И если это "отбросы общества", что ж, надеюсь, когда-нибудь меня сочтут достойным встретиться с "женами" и "отцами". Между тем я не могу сообщить все это моим коллегам, ибо хотел я того или нет, но, несомненно, нарушил закон. То, что никакие законы не могут по-настоящему помешать свинксам изучать нас, не имеет значения. То, что эти законы безумны по сути своей, тоже не важно. Я их нарушил. Теперь, если это станет известно, Конгресс прервет мой контакт со свинксами, то есть ухудшит и так крайне плохое положение. И я вынужден лгать и прибегать к детским уловкам, например, эту запись загоню в закрытый личный файл Либо, где до него не сможет добраться даже моя жена. Вот у меня есть жизненно важная информация: все свинксы, которых мы изучали, холостяки, но из-за этих ограничений я не осмеливаюсь сообщить новость ученым-фрамлингам. Олья Бем, денте, акви эста: А съенсиа, о бичо кве се девора а си месма! ("Внимательно смотрите, ребята, вот она: Наука, маленькое уродливое создание, пожирающее само себя!") Жоао Фигейра Альварес. Секретные записи. Опубликовано в: Демосфен. "Целостность измены: ксенологи Лузитании". Рейкьявик. "Исторические перспективы", 1990:4:1. Живот раздулся, кожа на нем натянулась, хоть палочками колоти, а еще целый месяц ждать, пока ее, Валентины, дочка появится на спет. Как это неудобно - быть такой большой и неуравновешенной. Прежде, когда она готовилась везти группу историков на сондринг, ей удавалось загрузить почти всю лодку самой. Теперь пришлось переложить эту задачу на плечи матросов мужа. Она не могла даже следить за порядком, ибо для этого пришлось бы все время бегать из дома на причал и обратно. К тому же погрузкой распоряжался капитан, который хотел еще больше уравновесить судно. Он прекрасно справлялся (еще бы, разве не капитан Рав учил ее, когда она только прилетела сюда?), по Валентине не нравилась роль пассивного наблюдателя. Это был ее пятый сондринг, а на первом она повстречала Джакта. Валентина не думала о замужестве. Трондхейм был обычной планетой, одной из двух десятков планет, которые она посетила со своим непоседливым младшим братом. Она будет учить и сама учиться, а через пять или шесть месяцев напишет книгу по истории мира, опубликует под псевдонимом Демосфен и начнет наслаждаться жизнью, пока Эндера не позовут Говорить куда-нибудь еще. Обычно их интересы совпадали: Эндера звали произнести Речь по поводу смерти какой-нибудь исторической личности, а потом Валентина писала книгу на основе жизни этой личности. Это была их любимая игра - притворяться бродячими преподавателями того и этого, втайне создавая лицо мира. Да, да, книги Демосфена пользовались большой популярностью. Какое-то время ей казалось, что рано или поздно кто-то догадается сопоставить темы книг Демосфена и расписание кораблей и узнает, кто она такая на самом деле. Но вскоре Валентина поняла, что, как и вокруг Голоса, вокруг Демосфена вырос приличный клубок мифов. Люди считали, что Демосфен не может быть одним человеком, а каждая из его книг написана самостоятельно работавшим ученым, который потом опубликовал ее под знаменитым псевдонимом. Компьютер отдал его работу на суд некоего таинственного комитета, состоящего из самых серьезных историков эпохи, а уж комитет решал, достойна ли книга славного имени. И то, что никто и никогда не встречал членов этого комитета, никого не волновало. Сотни и тысячи работ люди подписывали именем Демосфен, компьютер автоматически отвергал все, что не было написано настоящим Демосфеном, и тем не менее всюду царило убеждение, что такого человека, как Валентина, просто не может быть. Ведь Демосфен начинал как оратор в компьютерных сетях еще в те времена, когда Земля воевала с жукерами, три тысячи лет назад. Ну разве человек может прожить столько? "И это правда, - думала Валентина. - Не может. Я теперь совсем другая, от книги к книге я меняюсь. Я пишу историю миров, и каждый мир дает мне и берет из меня. А этот изменил меня больше всех". Ее раздражала извилистость и догматичность лютеранской мысли, особенно эти кальвинисты, считающие, что знают ответ на вопрос, прежде чем вопрос вообще задан. Из этого раздражения родилась идея увезти свою группу аспирантов прочь от Рейкьявика, в море, на какой-нибудь из Летних островов (цепочка скал тянулась вдоль экватора), куда весной приходила на нерест скрика и где бесились от радости размножения стада халькигов. Валентине хотелось разорвать цепи привычного, избавить ребят от догматизма и интеллектуального гниения, которые в той или иной мере присущи любому университету. Они не возьмут с собой припасов, а есть будут дикий хапрегин, которого там полным-полно в долинах и ущельях, и халькигов, если у аспирантов хватит ума и отваги убить хоть одного. Когда утоление голода зависит от собственных усилий, отношение к истории почему-то меняется, люди начинают понимать, что важно, а что нет. Университетские власти поворчали, но дали разрешение, она на свои деньги наняла одну из лодок Джакта - тот только что стал главой одной из скриколовецких семей. Джакт был воплощением извечного моряцкого презрения к ученым, в лицо называл их скраддаре, а уж за спиной... Он заявил Валентине, что через неделю ему придется возвращаться с лова и спасать умирающих от голода студентов. Вышло наоборот. Профессор и ее парии, как они себя окрестили, замечательно провели время, построили что-то вроде деревни и пережили удивительный взлет разнообразнейших мыслей, довольно серьезно отразившийся но возвращении на содержании университетских изданий, особенно исторических. Во-первых, Валентину атаковали сотни желающих поехать с ней на два оставшихся летних сондринга, а мест в лодке, между прочим, всего двадцать. Но куда важнее было то, что произошло с Джактом. Нельзя сказать, чтобы он получил хорошее образование, зато замечательно знал Трондхейм. Он мог без лопни пройти половину экваториального моря, знал маршруты айсбергов и нутром чуял, где в ледовом ноле трещина, всегда угадывал, где соберется на танец скрика, умело располагал людей и заставал добычу врасплох. Зато его самого врасплох не могла застать даже погода, и Валентина сделала вывод, что нет и мире неожиданности, к которой Джакт не был бы готов. Кроме, разве что, ее самой. Когда лютеранский пастор - не кальвинист - обвенчал их, они оба были скорее удивлены, чем счастливы. То есть нет, они были счастливы. Впервые с тех пор, как она оставила Землю, Валентина чувствовала себя дома и в мире со всем. Вот почему ребенок рос внутри ее. Ее дорога окончена. И она была благодарна Эндеру за то, что он понял, за то, что без слов, без споров согласился считать Трондхейм конечным пунктом их трехтысячелетней одиссеи, финалом карьеры Демосфена. Она нашла способ укорениться во льдах этого мира и теперь пьет его соки, то, что не могли ей дать другие планеты. Ребенок шевельнулся, прервав ее размышления. Валентина оглянулась, увидела, что вдоль причала к ней идет Эндер со старой сумкой на плече, и сразу же поняла, зачем он взял ее: он хочет поехать с ней на сондринг. Она не знала, рада или нет. Эндер будет вести себя спокойно и ненавязчиво, но он не может скрыть своего блистательного понимания человеческой природы. Посредственности не обратят на него внимания, но лучшие, те, кого она хотела заставить рождать собственные мысли, неизбежно пойдут за этим мощным подледным потоком, будут улавливать намеки, сделанные Эндером. Результат получится впечатляющий, тут сомнений нет (в конце концов, она сама не раз обращалась к его помощи), но это будут мысли Эндера, а не самих студентов. Это как раз то, чего она хотела избежать, когда придумала сондринг. Но она не откажет ему, когда он попросит. Если по правде, она счастлива, что он захотел поехать. Конечно, она любит Джакта, но как же недостает ей той постоянной близости, что царила между ней и Эндером до того, как она вышла замуж. Пройдут годы, прежде чем между ней и Джактом установится подобная близость. Джакт тоже знал это и мучился: муж не должен оспаривать с шурином любовь своей жены. - Привет, Вэл, - сказал Эндер. - Привет, Эндер. - Они одни на пристани, их никто не слышит, можно назвать его привычным, детским именем; и какое ей дело до того, что для всего остального человечества это имя давно стало символом зла? - А что ты будешь делать, если твой кролик решит выпрыгнуть из норки во время сондринга? Она улыбнулась: - Папа завернет кролика в шкуру скрики, я стану петь глупые песни северян, а у студентов появится много свежих мыслей о влиянии материнства и младенчества на ход мировой истории. Какую-то минуту они смеялись вместе, и вдруг Валентина поняла (она не знала, откуда пришло это убеждение), что Эндер вовсе не собирается ехать с ней, что он сложил свою сумку, потому что покидает Трондхейм. Он не хочет брать ее с собой. Ее, Валентину. Слезы навернулись на глаза, внутри стало странно пусто. Он протянул руки и обнял ее, как прежде, как всегда, но теперь мешал живот, и объятия получились неловкими и неуверенными. - Я думала, ты останешься, - прошептала она. - Ты отказывался, ты говорил "нет" на все приглашения. - Сегодня пришло такое, что я не смог отказать. - Я могу родить ребенка на сондринге, но не на пути в другой мир. Как она и догадывалась, Эндер и не думал звать ее. - Девочка будет ослепительной блондинкой, - улыбнулся Эндер. - Она, пожалуй, не приживется на Лузитании. Там все - потомки бразильцев, черные, как тараканы. Значит, он летит на Лузитанию. Валентина мгновенно сообразила почему: вчера вечером в программе новостей сообщили, что свинксы убили одного из ксенологов. - Ты сошел с ума. - Не окончательно. - Ты знаешь, что произойдет, если люди узнают, что тот самый Эндер отправился на планету, где живут свинксы? Да они распнут тебя! - Они распяли бы меня и здесь, если б знали, кто я. Обещай не рассказывать им. - Ну что хорошего даст им твой приезд? Он будет мертв уже двадцать лет, когда ты приедешь. - Большинство моих клиентов успевает как следует остыть к тому времени, как я начинаю Речь. Главное неудобство бродячей жизни. - Я надеялась, что больше не потеряю тебя. - А я знал, что нам придется расстаться, в тот самый день, когда ты встретила Джакта. - Ты должен был сказать мне! Я не стала бы... - Поэтому и не сказал. Но ты ошибаешься, Вэл, ты все равно поступила бы так. И я хотел этого, очень хотел. Ты никогда не была такой счастливой. - Он положил ладони на ее живот. - Гены Виггинов требовали продолжения рода. Ты должна родить не меньше дюжины. - Те, кто заводит больше четырех детей, дурно воспитаны, те, у кого их больше шести, жадины, а если больше семи, значит, их родители просто варвары. - Она еще говорила, а в уме уже прикидывала, как лучше управиться с сондрингом: поручить все дела ассистентам, вовсе отменить поход или отложить его, пока Эндер не уедет. Тут Эндер прервал ее размышления: - Как ты думаешь, найдется у твоего мужа лодка для меня? Я хотел бы за ночь попасть на марельд, чтобы утром поймать челнок, который доставит меня к моему кораблю. Эта спешка была просто жестокой по отношению к ней. - А если бы тебе не была нужна лодка Джакта, ты бы и прощального письма не оставил. - Я принял решение пять минут назад и отправился прямо к тебе. - Но ты купил билет, а для этого требуется время. - Совсем немного, если покупать корабль. - Почему ты так торопишься, ведь путешествие займет десятки лет? - Двадцать два года. - Двадцать два! Так что для тебя значат несколько дней?! Почему ты не можешь подождать месяц, пока не родится ребенок? Увидел бы ее. - Через месяц, Вэл, у меня наверняка уже не хватит мужества оставить тебя. - Так не уезжай! Что тебе эти свинксы? По-моему, твоей истории с жукерами достаточно для одной человеческой жизни. Оставайся, женись, заведи семью, как я. Эндер, ты открыл звезды для колонизации, оставайся и попробуй плоды дерева, которое когда-то посадил. - У тебя есть Джакт, у меня - только компания несносных студентов, стремящихся обратить меня в кальвинизм. Мой труд еще не завершен, и Трондхейм - не мой дом. Валентина услышала обвинение в его словах: "Ты пустила корни в этом мире и не задумалась, смогу ли я жить здесь". "Но тут нет моей вины, - хотела ответить она, - ты уезжаешь, ты бросаешь меня, не я тебя". - Помнишь, как это было? - спросила она. - Когда мы оставили Питера на Земле, а сами отправились на десятки лет вперед, на первую колонию, помнишь, губернатор? Как будто Питер умер тогда. Когда мы прибыли на место, он был уже стар, а мы оставались молодыми. Мы говорили по анзиблю со старым дядюшкой, со всемогущим Гегемоном, с легендарным Локи, но только не с братом. _ Насколько я помню, это была перемена к лучшему. - Эндер попытался свести все к шутке. Но Валентина поняла его не так: - Ты хочешь сказать, что за двадцать лет я тоже изменюсь к лучшему? - Я думаю, мне будет еще хуже, чем если бы ты умерла. - Нет, Эндер, это именно смерть. И ты будешь знать, что убил меня. Он подмигнул: - Ты это не всерьез. - Я не стану писать тебе. С чего бы? Для тебя пройдет неделя или две. Прилетишь на Лузитанию, и компьютер выдаст тебе письма за двадцать лет от человека, которого ты оставил только неделю назад. Первые пять лет, конечно, будут полны горем, болью от потери, одиночеством, невозможностью поговорить с тобой, поделиться мыслью... - Твой муж Джакт, а не я. - И потом, что я смогу написать? Веселые маленькие письма про мою девочку? Ей исполнится пять, потом шесть, десять, двадцать, она выйдет замуж, а ты не узнаешь про все это, впрочем, тебе, наверное, будет все равно. - Нет. - Я не стану рисковать. Не напишу тебе ни строчки, пока по-настоящему не состарюсь, Эндер. Ты покинешь Лузитанию, отправишься в какое-нибудь другое место, десятилетия пролетят мимо тебя. И я пошлю тебе свои записи. Я посвящу их тебе. Моему любимому брату Эндеру. Я с радостью шла за тобой три тысячи лет, а ты не задержался даже на две недели, когда я просила тебя. - Подумай, что ты говоришь, Вэл, и пойми, я должен уехать сейчас, пока ты не растерзала меня в клочья. - Софизм, которого ты не потерпел бы у своих студентов, Эндер! Я не сказала бы всего этого, если б ты не пытался скрыться, как вор! Не выворачивай суть наизнанку! Не пытайся обвинить меня! Он быстро заговорил, его слова спотыкались друг о друга, он торопился высказаться, пока переполнявшие его чувства вовсе не выбили его из колеи: - Нет, ты права, я торопился, потому что там меня ждет работа, и каждый день, проведенный здесь, удваивает риск. И еще мне больно видеть, как ты и Джакт становитесь едины, как мы с тобой отдаляемся друг от друга... Я знаю, что так и должно быть, но все равно... И потому, когда я решил уйти, то понял, что это нужно делать быстро, и был прав, ты сама знаешь, что я прав. Не думал, что ты возненавидишь меня за это... Он замолчал и заплакал. Она тоже. - Я не... не ненавижу тебя, я люблю тебя, ты часть меня, ты мое сердце, и, когда ты уйдешь, его вынут и унесут, унесут от меня... Больше они ни о чем не говорили. Первый помощник капитана Рава увез Эндера на марельд, большую площадку посреди экваториального моря. Оттуда стартовали челноки, чтобы встретиться на орбите с межзвездными кораблями. Эндер с Валентиной молча условились, что она не поедет с ним. Валентина осталась дома с мужем и всю ночь не выпускала его из объятий. На следующий день она отплыла на сондринг вместе со своими аспирантами, и все пошло своим чередом. Она плакала об Эндере только ночью, когда никто не мог ее слышать. Но аспиранты не слепые и не глухие, и по университету пополз слух о том, как опечалил профессора Виггин отъезд ее брата, бродячего Голоса Тех, Кого Нет. И, как всякий слух, он был одновременно больше и меньше правды. Но одна студентка, девушка по имени Пликт, поняла, что за грустным расставанием Валентины и Эндрю Виггина кроется какая-то тайна, какая-то история более древняя, чем кажется на первый взгляд. Она попыталась отыскать их дом, проследить их долгий путь среди звезд. Когда старшей дочери Валентины, Сифте, исполнилось четыре года, а сыну Репу только что сравнялось два, Пликт пришла к профессору Виггин. К тому времени она сама уже преподавала в университете. Пликт показала Валентине свой рассказ, опубликованный в одном из университетских журналов. Художественный вымысел, казалось бы, только она ничего не выдумывала. История брата и сестры, самых старых людей во Вселенной. Они родились на Земле еще до того, как была основана первая колония, и всю жизнь бродили по космосу из мира в мир, нигде не останавливаясь надолго. К облегчению Валентины и, как это ни странно, к разочарованию, Пликт не докопалась до того, что Эндер был первым Голосом Тех, Кого Нет, а Валентина - историком, скрывавшимся под псевдонимом Демосфен. Но она узнала о них достаточно, чтобы описать их прощание: сестра решила остаться с мужем, а брат лететь дальше. В ее рассказе было куда больше нежности и тепла, чем в их настоящем прощании. Пликт описывала то, что могло бы произойти, если бы Эндер и Валентина больше любили театр и меньше - друг друга. - Зачем ты написала это? - спросила Валентина. - А разве эта история сама по себе по заслуживает того? Ответ-перевертыш задел Валентину, но остановить ее было не так-то просто. - Чем был для тебя мой брат Эндрю, раз ты переворошила столько информации, чтобы написать рассказ? - Опять неправильный вопрос. - Похоже, я проваливаюсь на каком-то экзамене. Не будешь ли ты добра дать хоть какой-нибудь намек? - Не сердитесь. Вы должны были спросить меня, почему я выдала это за вымысел. - Почему? - Потому что я узнала, что Эндрю Виггин, Голос Тех, Кого Нет, есть Эндер Виггин, Убийца. Эндер покинул Трондхейм четыре года назад, ему лететь еще восемнадцать лет. Валентине стало плохо при мысли, во что превратится его жизнь, если на Лузитании его встретят как человека, совершившего самый постыдный поступок в истории человечества. - Вам не нужно меня бояться, профессор Виггин. Если бы я собиралась раструбить об этом, я давно бы это сделала. Когда я узнала, кто он, то поняла, что он давно раскаялся. И такое настоящее искупление! Голос Тех, Кого Нет заставил человечество понять, что свершенное Эндером было страшным преступлением, и принял имя Голоса, как и сотни других, и обвинял самого себя на двадцати мирах. - Ты нашла так много, Пликт, а поняла так мало. - Я поняла все! Перечитайте, что я написала, - разве это не понимание?! И Валентина сказала себе, что человеку, который узнал так много, можно рассказать и все остальное. Но именно ярость, а не доводы рассудка заставили Валентину бросить в лицо Пликт слова, которые она прежде не говорила никому. - Пликт, мой брат не копировал подлинный Голос. Он написал "Королеву Улья" и "Гегемона"! Когда Пликт поняла, что Валентина говорит правду, она долго не могла прийти в себя. Все эти годы она считала Убийцу Эндера предметом исследования, а автора "Королевы Улья" и "Гегемона" - своим наставником и духом-покровителем. Узнав, что это один и тот же человек, Пликт примерно на час потеряла способность связно мыслить. Потом они еще долго разговаривали с Валентиной и доверились друг другу, и Валентина пригласила Пликт стать учителем ее детей и сотрудником по работе в университете. Джакта удивили эти хозяйственные новшества, но спустя некоторое время Валентина открыла ему секреты, которые откопала Пликт. Все это превратилось в семейную легенду, и дети росли, слушая замечательные истории о своем давно уехавшем дяде Эндере, которого все вокруг называли чудовищем и который на самом деле был спасителем, пророком и мучеником. Годы шли, семья росла и процветала, и тоска Валентины по Эндеру сменилась гордостью за него, приятием и признанием его судьбы. Она ждала, когда он прибудет на Лузитанию, разгадает загадку свинксов, станет, как велит ему долг, апостолом раман. Это Пликт, добрая лютеранка, научила Валентину смотреть на жизнь Эндера с позиций религии. Покой и размеренность семейной жизни, чудо появления пятерых детей подтолкнули Валентину если не к догме, то к вере. И на детях это сказывалось тоже. История про дядю Эндера, поскольку ее нельзя было рассказать чужому, приобрела несколько сверхъестественные тона. Сифте, старшая дочь, особенно заинтересовалась, и даже потом, когда ей исполнилось двадцать и детское, не задающее вопросов обожание Дяди Эндера прошло, он все еще оставался центром ее жизни, легендарным человеком, все еще живущим на планете, до которой не так уж далеко лететь. Она не говорила с матерью и отцом, но доверилась своей учительнице. - Когда-нибудь, Пликт, я встречу его и стану помогать ему в работе. - Что заставляет тебя думать, что он нуждается в помощи? В твоей помощи? - Пликт относилась к людям скептически, чтобы заслужить ее уважение, нужно было очень много сделать. - То, что в первый раз, в самом начале, он тоже не был один, разве не так? И мечты Сифте летели вдаль, прочь от ледяных скал Трондхейма, к далекой планете, на которую еще не ступила нога Эндера Виггина. "Люди Лузитании, вы даже не подозреваете, какой великий человек ступит на вашу землю и возьмет на себя наше бремя. И я пойду за ним, когда настанет время, даже если это случится поколение спустя. Будь готова, встречай меня тоже, Лузитания!" А в космосе, на корабле, Эндер Виггин и не знал, мечты скольких людей он везет с собой. Для него прошло всего несколько дней с тех пор, как он оставил Валентину плачущей на причале. Он не знал имени Сифте, для него она была зародышем в животе Валентины - не более того. Он только начал ощущать боль потери, которая для Валентины уже прошла. И мысли его были далеки от племянников и племянниц, живущих во льдах Трондхейма. Он думал об одинокой измученной девочке по имени Новинья, о том, как она изменится за двадцать два года, которые пройдут на планете за время его путешествия, гадал, кем она будет, когда они встретятся. Потому что он любил ее, как только можно любить человека, и котором видишь самого себя в минуту самого большого горя. 6. ОЛЬЯДО Судя по всему, свинксы сталкиваются с представителями других племен только во время войны. Когда они рассказывают друг другу истории (обычно в дождливую погоду), это чаще всего повествования о сражениях и героях. И завершается рассказ смертью, и для героя и для труса. Если верить этим историям, свинксы не рассчитывают уцелеть на войне. И они никогда не выказывали даже намека на интерес к самкам врага, не говорили ни об убийстве самок, ни об изнасиловании, ни о рабстве - традиционное обращение людей с женами погибших солдат явно не свойственно свинксам. Значит ли это, что между племенами вовсе нет генетических контактов? Отнюдь. Возможно, генетический обмен производят самки. Какой-нибудь традиционный праздник, обмен услугами. В обществе свинксов самцы полностью подчинены самкам, и поэтому обмен может легко происходить без ведома самцов или они настолько стыдятся его, что избегают говорить о нем с нами. Зато они очень любят рассказывать о сражениях. Типичное описание, взятое из записей моей дочери Кванды (2:21, прошлого года, записано во время дождя). Свинкс (говорит на звездном): "Он убил троих моих братьев и не был даже ранен. Никогда раньше я не видел такого сильного и бесстрашного воина. Его руки были по локоть в крови, а расщепленная дубинка измазана мозгами моих братьев. Он знал, что достоин чести, пусть даже его слабое племя проиграло бой. Да! Дей хонра! Эу Лье дей! ("Я воздал честь! Я воздал ему честь!")". (Слушатели прищелкивают языками и кричат). Свинкс: "Я дал ему подножку и повалил на землю. Он отчаянно сопротивлялся, пока я не показал ему траву, зажатую в моей руке. Тогда он открыл рот и запел странную, незнакомую песню дальней страны. Нунка сера мадейра на мано да генте! ("Никогда не будет он палкой в наших руках!")". (Тут рассказ прервался, и свинксы хором запели песню на языке жен. Я еще никогда не слышала такую длинную. Замечу, что это вполне типичный оборот: свинкс ведет рассказ на звездном, а в кульминационный момент переходит на португальский. Немного подумав, мы поняли, что ведем себя так же: в минуты эмоционального напряжения говорим на родном языке.) Это описание сражения вовсе не кажется странным, но мы слышали десятки историй, и все, все они кончаются смертью главного героя. По всей видимости, свинксы не любят мелодраму. Либердаде Фигейра де Медичи. Доклад о межплеменных отношениях аборигенов Лузитании. "Культурный обмен". 1964:12:40. Во время межзвездного перелета делать особенно нечего. Курс проложен, корабль вышел на точку перехода и стартовал. Остается только подсчитать, насколько близка скорость корабля к скорости света. Корабельный компьютер вычислял точную скорость, а затем устанавливал, сколько дней субъективного времени пройдет, прежде чем корабль сможет переключиться на достойную досветовую скорость. "Как хронометр, - подумал Эндер, - вернее, секундомер. Один щелчок, потом второй - и скачки окончены". Личность Джейн не помещалась в корабельный компьютер, а потому Эндер провел восемь дней путешествия почти в полном одиночестве. Корабельный мозг оказался достаточно умным, чтобы помочь Эндеру изучить португальский на базе испанского. Эндер понял, что сможет говорить, а вот с пониманием возникли сложности: слишком много "проглатывается согласных, трудно различать слова". Но нельзя же все время разговаривать по-португальски с примитивным компьютером. После двух-трех часов занятий Эндер начинал звереть. Раньше Вэл всегда была рядом. Они могли и не разговаривать друг с другом - Вэл и Эндер так давно знакомы, что почти не нуждались в словах. Но когда Валентины не было, Эндер не мог справиться с собственными мыслями. Они перестали принимать завершенную форму, потому что некому было их высказать. И от Королевы Улья помощи тоже ждать не приходилось. Ее мысли сиюминутны, привязаны не к синапсам, а к филотам, и релятивистские эффекты скорости света не сказываются на них. За каждую минуту времени Эндера Королева успевала прожить шестнадцать часов - разница слитком велика, чтобы сохранилась хоть какая-то возможность общения. Если бы Королева не пряталась в коконе, то распоряжалась бы тысячами подданных, жукеры выполняли бы спою работу, передавали свои чувства и знания в огромный резервуар ее памяти. Но пока у Королевы была только память, и, проведя восемь дней в заключении, Эндер начал понимать ее страстное желание освободиться. К концу восьмого дня Эндер уже довольно прилично говорил по-португальски. Ему уже не требовалось переводить в уме фразу сначала на испанский, а уж потом на бразильский диалект. И еще он мечтал о человеческом обществе и был готов даже обсуждать вопросы религии с кальвинистом, лишь бы получить в собеседники нечто поумнее проклятого компьютера. Корабль совершил Переход. В какую-то неопределенную минуту скорость корабля относительно остальной Вселенной изменилась. Вернее, теория гласила, что все происходит как раз наоборот: изменяется скорость движения Вселенной, тогда как корабль пребывает в состоянии покоя. Проверить теорию было невозможно, ибо не существовало точки отсчета, с которой ученые могли бы наблюдать феномен. Наука располагала только догадками, и никто толком не понимал, как работает филотический эффект. Анзибль открыли по чистой случайности, а с ним и Принцип Одновременности, и Переход. Принцип неясен, а работать работает. В иллюминаторах корабля снова появились звезды. Переход завершен, и пассажиры корабля могут видеть внешние источники света. Когда-нибудь ученые узнают, почему для Перехода нужно так мало энергии. Эндер не сомневался, что где-то далеко за эту видимую легкость платят страшную цену. Ему приснилось однажды, что каждый раз, когда корабль совершает Переход, в небе мигает звезда. Джейн уверяла его, что это не так, но он-то знал, что большая часть звезд не видна человеку и, исчезни завтра хоть триллион, мы не заметим разницы. Еще тысячи лет будем смотреть на фотоны, посланные уже погасшей звездой. К тому времени, как мы поймем, что Галактика гибнет, будет уже поздно что-либо предпринимать. - Развлекаешься параноидальными фантазиями? - спросила Джейн. - Ты же не можешь читать мысли. - А ты начинаешь беспокоиться о судьбе Вселенной под конец каждого перелета. Это тебя так тошнит. Кого укачивает на реке, кого в космосе. - Ты сообщила властям Лузитании, что я прибыл? Таможне... - Это очень маленькая колония. Никакой таможни, никаких документов. Здесь почти никто не бывает. Есть челнок, автомат, он доставит нас на здешний смешной карликовый космопорт. - И никаких иммиграционных барьеров? - Ты - Голос. Они не могут захлопнуть дверь перед твоим носом. Да и всей иммиграционной власти - госпожа губернатор, она же мэр, ну, границы колонии совпадают с границами города. Ее имя Фария Лима Мария до Боскве, прозвище - Босквинья, она посылает тебе привет и желает, чтобы ты поскорее убрался отсюда, потому что у нее и так достаточно хлопот, не хватало только пророка агностицизма. - Так и сказала? - Ну, не совсем. Так выразился епископ Перегрино, и она согласилась. Но у нее такая работа. Если бы ты заявил ей, что католики - суеверные дураки и идолопоклонники, госпожа мэр ответила бы тебе тяжелым вздохом и спросила, сможешь ли ты держать это мнение при себе. - Что-то ты крутишь, - сказал Эндер. - Ну, где твои неприятные новости? - Новинья отменила приглашение. Через пять дней после твоего отлета. Согласно Звездному Кодексу, приглашение нельзя официально отменить, если вызванный священник уже отправился в путь. Тем не менее это резко меняло ситуацию - Новинья не ждет его, боится его прихода. Он надеялся, что она встретит его как друга. А она, пожалуй, отнесется к нему еще враждебнее, чем местная католическая верхушка. - Все, чтобы облегчить мне работу, - вздохнул он. - Дела обстоят не так уж плохо, Эндрю. Видишь ли, в последующие годы еще несколько человек пожелали вызвать Голос Тех, Кого Нет, и они приглашения не отменяли. - Кто? - Знаешь, невероятное совпадение. Дочь Новиньи Эла и ее же сын Миро. - Они не могли знать Пипо. Почему они хотят, чтобы я Говорил о нем? - Да нет, Пипо тут ни при чем. Эла вызвала Голос шесть недель назад. Она хочет, чтобы ты говорил об ее отце, Маркосе Рибейре, по прозвищу Маркано, отбросившем копыта в баре. Не от алкоголя - он был болен. Умер от какого-то внутреннего разложения. - Ты начинаешь беспокоить меня, Джейн. Глубина твоего сопереживания просто... - Сопереживание и прочие эмоции - твоя епархия. Зато я умею отыскивать полезную информацию. - А мальчик - как его зовут? - Миро. Вызвал Голос четыре года назад. Для сына Пипо, Либердаде - Либо. - Да ведь ему же нет сорока... - Ну, ему помогли закончить жизненный путь пораньше. Понимаешь, он был ксенологом, или зенадором, как говорят португальцы. - Свинксы... - Так же, как и его отца. Даже расположение органов прежнее. Кстати, пока ты был в дороге, они казнили еще двух свинксов. Единственное отличие - для свинксов они посадили деревья. Люди не удостоились такой чести. Оба ксенолога убиты свинксами. Второе поколение подряд. - Что решил Звездный Совет? - Как тебе сказать. Они все еще думают, ни на что не могут решиться. До сих пор не утвердили нового ксенолога. У Либо было двое подмастерьев: его дочь Кванда и Миро. - Они продолжают работать со свинксами? - Официально - нет. В этом вопросе существуют разногласия. После того как Либо погиб, Совет приказал посещать свинксов не чаще раза в месяц. А дочка Либо категорически отказалась подчиняться. - И они не сместили ее? - Решение о дальнейшем сокращении контактов прошло минимально необходимым большинством голосов. Предложение наказать девушку не набрало большинства. Их беспокоит, что Миро и Кванда так молоды. Два года назад с Калькутты вылетела группа ксенологов. Всего лишь через тридцать три года они прибудут на место и примут на себя ответственность за контакт. - Есть хоть какие-нибудь предположения о причине второго... убийства? - Никаких. Но ведь ты уже здесь. Ответная шутка уже готова была сорваться с его языка, но тут он почувствовал, как в дальнем углу его сознания зашевелились мысли Королевы Улья. Эндер ощущал их, как ветер в зеленой листве, как шорох, легкое движение, солнечный спет, да, он пришел сюда, чтобы Говорить над могилами. Но также, чтобы воскресить мертвых. "Это хорошее место". "Почему все узнают новости раньше меня?" "Здесь есть разум. Он говорят. Я слышу его лучше, чем когда-либо слышала людей". "Свинксы? Они думают, они мыслят так, как мы?" "Он знает о свинксах. Подожди немного, он нас боится". Королева Улья ушла, оставив Эйлера в одиночестве размышлять над вопросом: не окажется ли Лузитания тем самым большим куском, которым он и подавится. Сегодня епископ Перегрино произносил проповедь сам. Это был дурной знак. Епископ не обладал ораторским даром, он волновался, говорил длинными и путаными фразами, большую часть проповеди Эла не могла разобрать, о чем он, собственно, ведет речь. Квим, естественно, делал вид, что ему все понятно, так как не сомневался, что епископ не может ошибиться или оговориться. А маленький Грего даже не притворялся заинтересованным. Даже когда сестра Эсквесименто, известная своим острым взглядом и железной хваткой, проходила по рядам, Грего продолжал бесстрашно творить очередную пакость. Сейчас он выковыривал заклепки из свинки передней пластиковой скамьи. Эла нервничала. Мальчик так силен! Обычный шестилетний ребенок не может просунуть отвертку под край вплавленной в скамью заклепки. Эла даже не была уверена, что сама может это сделать. Если бы отец был здесь, он, конечно же, протянул бы свою длинную руку, осторожно отобрал у Грего отвертку и спросил бы шепотом: "Где ты ее взял?", а Грего смотрел бы на него своими большими невинными глазами. Позже, после мессы, все вернулись бы домой, и отец устроил бы Миро взбучку за то, что он бросает отвертки где попало. Он обзывал бы Миро страшными словами, винил его во всех несчастьях семьи, а Миро слушал бы и молчал. Эла занялась бы хлопотами по хозяйству, ужином. Квим уселся бы в углу, перебирая четки и бормоча свои бесполезные глупые молитвы. Ольядо, счастливчик, обладатель электронных глаз, просто выключил бы их или прокручивал бы какое-нибудь счастливое воспоминание, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Квара молча забилась бы в угол. А маленький Грего стоял бы счастливый посреди комнаты, ухватив отца за штанину, и радостно слушал, как тот ругает Миро за его, Грего, проступки. От этих воспоминаний Элу просто передернуло. Если бы все кончалось здесь, это еще можно было бы вынести. Но потом Миро уходил, они ели и... Тонкая рука сестры Эсквесименто вылетела вперед, ногти впились в плечо Грего. В тот же миг мальчик выпустил отвертку, конечно, чтобы она грохнула об пол. Но сестра Эсквесименто не была дурой. Она быстро наклонилась и поймала отвертку свободной рукой. Грего ухмыльнулся. Ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от его колена. Эла поняла, что он задумал, протянула руку, чтобы остановить его... Но поздно - он резко вскинул ногу и попал коленом прямо по зубам сестры Эсквесименто. Монахиня вскрикнула от боли и отпустила плечо Грего, а он выдернул отвертку из ее рук. Прижав ладонь к разбитому рту, сестра Эсквесименто побежала вниз по проходу, а Грего вернулся к своей разрушительной деятельности. "Отец умер, - напомнила себе Эла. Эти слова звучали для нее словно восхитительная музыка. - Отец умер, он мертв, но он все еще здесь. Он оставил нам свое страшное, омерзительное наследство. Яд, которым он отравил нас, все еще действует и со временем уничтожит всех нас. Когда он умер, его печень оказалась всего два дюйма длиной, а селезенку вообще не смогли найти. На их месте выросли непонятные опухоли. У этой болезни нет названия. Просто тело отца сошло с ума, отклонилось от чертежа, по которому созданы человеческие существа. И теперь болезнь живет в его детях. Нет, не в телах детей, а в душах. Мы родились, как и положено появляться на свет человеческим детям, мы даже выглядим как нормальные дети. Но каждый из нас в свое время потерял душу и получил подменыша, кривой, зловонный, омерзительный отросток души нашего дорогого отца. Может быть, все пошло бы по-другому, если бы мать хотя бы пыталась вмешаться. Но ей плевать на все, кроме ее микроскопов и генетически улучшенной овсянки, или чем еще она там у себя занимается". - ...Так называемый Голос Тех, Кого Нет! Но есть только один, кто может говорить от имени мертвых, и это Сакрадо Кристо... Слова епископа Перегрино привлекли ее внимание. "Что это он говорит о Голосе Тех, Кого Нет? Откуда он мог узнать, что я обратилась с просьбой?.." - ...Закон требует, чтобы мы обращались с ним учтиво, но не требует веры! Не ищите правды в рассуждениях и гипотезах безбожников - она дана нам в учении Матери Нашей, Святой Церкви. И когда он пройдет среди вас, улыбайтесь ему, но заприте сердца свои и... "Почему он всех предупреждает? До ближайшей католической планеты, Трондхейма, двадцать два года пути, и вряд ли у них есть свой Голос. Пройдут десятки лет, пока Голос доберется сюда, если он прилетит вообще". Она перегнулась через плечо Квары, чтобы спросить Квима - он-то наверняка слышал все до последнего слова. - Что он сказал о Голосе? - прошептала Эла. - Если бы ты внимательно слушала, то все бы знала сама. - Если ты сейчас же не расскажешь, я тебя чем-нибудь заражу. Квим ухмыльнулся, показывая, что не боится угроз. Но на самом деле он очень даже боялся, а потому сказал: - Какой-то негодяй-недоверок пригласил сюда Голос. Давно, когда убили первого ксенолога. Голос приезжает сегодня днем, челнок уже в пути, и мэр поехала встречать его в космопорт. Нет, это нечестно, она так не договаривалась. Компьютер не сказал, что Голос уже и пути. Он должен был прилететь через много лет и рассказать правду о чудовище, которое им приходилось называть отцом, о человеке, чья семья благословляла день его смерти. Правда пришла бы, словно луч света, она очистила бы ее, Элы, прошлое. Но отец слишком недавно умер. Нельзя Говорить о нем сейчас. "Его щупальца все еще тянутся из могилы к нам. Мы все привязаны к нему". Проповедь кончилась, а за ней и сама месса. Эла крепко сжимала руку Грего, надеясь вовремя пресечь его попытки покуситься на чью-то книгу или сумку. Они с трудом проталкивались через толпу Хорошо хоть Квим на что-то годен - тащит Квару, которая всегда словно каменеет на людях. Ольядо способен сам о себе позаботиться: включил свои глаза и подмигивает всем этим пятнадцатилетним полудевственницам - развлекается, пугает. Эла бросила короткий взгляд на статуи ос Венерадос - ее давно умерших, наполовину святых бабушки и дедушки. "Ну как, гордитесь вы такими замечательными внуками?" Грего ухмылялся во весь рот - ну как же, в его руке была зажата детская туфелька. Эла очень надеялась, что трофеи достался брату без борьбы. Она отобрала у него туфельку и положила ее на маленький алтарь, где - вечное свидетельство чуда Десколады - горели свечи. Кто бы ни был хозяином обуви, он сможет найти ее здесь. Машина летела над поросшей травой равниной, простиравшейся от маленького космопорта до самого города. Мэр Босквинья была достаточно вежлива и приветлива. Она показывала гостю стада полуодомашненных кабр, местных млекопитающих, от которых получали только шерсть, так как их мясо не содержало питательных веществ, необходимых человеку. - А свинксы едят их? - спросил Эндер. Она подняла бровь. - Мы не так много знаем о свинксах. - Они живут в лесу. Но выходят ли на равнину? Она пожала плечами. - Фрамлингам сверху виднее. Легкость, с которой губернатор употребила этот термин, на мгновение ошеломила Эндера. Но, конечно же, последняя книга Демосфена написана двадцать два года назад и давно разошлась по анзиблю по всем Ста Мирам. Утланнинг, фрамлинг, раман, варелез - теперь эти слова стали частью звездного и, пожалуй, уже успели несколько устареть. А вот отсутствие интереса к свинксам сильно обеспокоило Эндера. Люди Лузитании не могли забыть о существовании свинксов, ведь именно из-за них вокруг города поставили ограду, за которую не мог выходить никто, кроме зенадорес. Нет, она не проявляла безразличия, она пыталась сменить тему, избежать разговора. Интересно почему - больно говорить о свинксах-убийцах или не доверяет фрамлингу Эндеру? Они поднялись на вершину холма, Босквинья остановила машину, и та мягко опустилась на выставленные полозья. Прямо под ними широкая река прокладывала себе путь между зелеными холмами. Дальнюю возвышенность на той стороне реки покрывал лес, на самом берегу стоял маленький чистый городок - кирпичные и пластиковые дома с красными черепичными крышами. А рядом фермы, и узкие полоски полей тянутся до склона того холма, на котором стоят Эндер и Босквинья. - Милагр, - сказала Босквинья. - На холме, выше всех, - собор. Епископ Перегрино просил свою паству быть вежливыми и помогать вам во всем. По ее интонации Эндер понял, что епископ также назвал его опасным разносчиком агностицизма. - Помогать мне во всем и молиться, чтобы Господь поразил меня громом. Так? Босквинья улыбнулась: - Господь являет для нас пример христианской терпимости. Мы полагаем, что город последует ему. - Вы знаете, кто вызвал меня? - Кто бы он ни был, он... достаточно скрытен. - Вы ведь не только мэр, но и губернатор. У вас есть доступ к самой различной информации. - Я знаю, что первый вызов был отменен, но, к сожалению, слишком поздно. Я также в курсе того, что за последнее время еще двое граждан обратились с просьбой к Голосам. Но вы должны понять, что большинство жителей города довольны своей религией и привыкли получать утешение от священников. - Думаю, вы можете успокоить их. Мое занятие не имеет ничего общего с доктриной об утешении. - Ваше любезное решение подарить нам скрику сделает нас достаточно популярным во всех городских барах, и, можете быть уверены, вы увидите их шкуры на многих модницах. Скоро осень. - Я купил скрику вместе с кораблем. Мне она не нужна, и я вовсе не рассчитываю на какую-то особую благодарность. - Он посмотрел на жесткую, слегка напоминающую мех траву у своих ног. - Эта трава местная? - И совершенно бесполезная. Мы ее даже на сено пустить не можем. Если ее срезать, она сохнет и к следующему дождю рассыпается в пыль. А внизу, на полях, у нас растет амарант, бархотник, наша ксенобиолог вывела особый сорт. Рис и пшеница здесь не приживаются, что ни делай, а вот амарант оказался таким жизнестойким, что нам приходится использовать гербициды, чтобы не дать ему распространиться. - Зачем? - Этот мир на карантине, Голос. Амарант так хорошо приспособлен к местной среде, что, дай ему волю, он вытеснил бы всю местную траву. Мы не должны переделывать Лузитанию. Наоборот, нам предписано вносить как можно меньше изменений. - Людям, должно быть, приходятся тяжело. - Внутри нашего мира, нашего города, мы свободны и наша жизнь - полна. А за оградой... Никто не хочет выходить за нее. Никто. Она с трудом скрывала свои чувства. И Эндер понял, что страх перед свинксами успел глубоко укорениться в этом мире. - Голос, я знаю, вы думаете, что мы боимся свинксов. Да, возможно, некоторые из нас действительно испытывают страх. Но то, что чувствует большинство, - это вовсе не испуг. Нет. Это ненависть. И гнев. - Вы их никогда не видели. - Вы должны знать, у нас погибли двое зенадорес. Я даже подозреваю, что первый, вызвавший вас, просил Говорить о смерти Пипо. Но известно ли вам, что обоих, Пипо и Либо, очень любили в городе? Особенно Либо. Он был очень добрым и щедрым человеком, и все мы искренне оплакивали его смерть. Невозможно понять, почему свинксы так поступили с ним. Дом Кристано, аббат ордена Фильос да Менте де Кристо, говорит, что им, наверное, неведома нравственность, а это может означать, что они звери, животные. Или что они еще не совершили грехопадения, не отведали запретного плода. - Она сухо улыбнулась. - Но это все теология. Вам неинтересно. Эндер промолчал. Он уже привык, что почти все верующие убеждены: их священные истории ничего не значат для атеистов и иноверцев. Но Эндер вовсе не считал себя атеистом и понимал, что многие из священных историй воистину святы, но не мог объяснить это Босквинье. Да и не стоило. Ее мнение изменится со временем. Сейчас она подозревает его во всех смертных грехах, но ее можно привлечь на свою сторону. Хороший мэр должен видеть людей как они есть, а не судить их по тому, чем они кажутся. Он решил сменить тему. - Фильос да Менте де Кристо. Мой португальский очень плох, но эти слова переводятся как "Дети Разума Христова"? - Это новый, ну, относительно новый орден, созданный всего четыреста лет назад по распоряжению Нашего Святого Отца, Папы... - О, я знаю Детей Разума Христова, уважаемая мэр, я Говорил над могилой Сан-Анжело на планете Мокзетума в городе Кордова. Она удивленно раскрыла глаза: - Так, значит, это правда? - Я слышал множество вариантов этой истории, мэр Босквинья. Один из них гласит, что перед самой кончиной дьявол все же овладел Сан-Анжело и тот пожелал, чтобы по нему отслужил свою дьявольскую службу язычник Хабладор де лос Муэртос. - Что-то такое передавалось шепотом, - улыбнулась Босквинья. - Дом Кристано, конечно, утверждает, что это чушь. - Вышло так, что Сан-Анжело еще до того, как стал святым, слышал мою Речь над женщиной, которую знал. Плесень в крови уже убивала его. Он пришел ко мне и сказал: "Эндрю, они уже плетут вокруг меня какую-то жуткую ложь. Говорят, я чудотворец, меня нужно канонизировать. Ты должен помочь мне. Рассказать правду после моей смерти". - Но все чудеса подтвердились, и его канонизировали всего через девяносто лет после смерти. - Да. Это отчасти моя вина. Когда я Говорил о нем, то сам свидетельствовал о нескольких чудесах. Теперь она рассмеялась: - Голос, который верит в чудеса! - Посмотрите на ваш церковный холм. Какая часть этих зданий принадлежит священникам, а какая - школе? Босквинья поняла вопрос и фыркнула: - Дети Разума Христова послушны епископу. - Но они хранят знание и преподают то, что считают нужным, нравится это епископу или нет. - Возможно, Сан-Анжело позволял вам вмешиваться в дела церкви, но, уверяю вас, епископ Перегрино не столь терпим. - Я прилетел Говорить об обычной смерти и буду послушен закону. Полагаю, вы убедитесь, что я принесу куда меньше зла, чем вы ожидаете, и, возможно, много добра. - Если вы приехали, чтобы Говорить о смерти Пипо, Голос Пелос Муэртос, вы не сделаете ничего, кроме зла. Оставьте свинксов там, за оградой. Если бы вышло по-моему, ни один человек не мог бы выйти за ворота. - Я надеюсь, здесь можно снять комнату. - Наш город почти не меняется, Голос. У каждого свой дом. Приезжих не бывает, так зачем содержать гостиницу? Мы можем предложить вам только маленький пластиковый дом, оставшийся от первых колонистов. Он старый, но со всеми удобствами. - И поскольку я не нуждаюсь ни в просторе, ни в роскоши, уверен, что он мне подойдет. Я буду очень рад встретиться с Домом Кристано. Там, где живут последователи Сан-Анжело, у правды есть друзья. Босквинья усмехнулась и снова запустила мотор. Как и предполагал Эндер, ее недоверие к Голосу Тех, Кого Нет сильно пошатнулось. Подумать только, этот человек был знаком с Сан-Анжело и так тепло отозвался о Фильос... После речей епископа Перегрино она ожидала совсем другого. Комната была обставлена скудно, и если бы Эндер привез хоть какой-нибудь багаж, то не нашел бы для него места. Эндеру удалось за пять минут распаковать и разложить содержимое своей сумки. Остался только завернутый в полотенце кокон Королевы Улья. Голос уже давно перестал чувствовать неловкость от того, что держит будущее великой расы в старой дорожной сумке под кроватью. - Возможно, мы остановимся здесь, - сказал он. Даже сквозь полотенце кокон был прохладным на ощупь. "Это здесь". Его раздражала ее уверенность. Теперь в "голосе" Королевы не осталось ни намека на прежние чувства: нетерпение, страх, желание освободиться. Осталась только полная уверенность. - Хотел бы я чувствовать себя так же, - он покачал головой, - даже если это здесь, все зависит от того, смогут ли свинксы жить с вами в мире. "Па самом деле, проблема в том, смогут ли люди жить с ними в мире, без нашего вмешательства". - Мне нужно время. Несколько месяцев. "Действуй, как сочтешь нужным. Мы больше не спешим". - Что вы такого здесь нашли? Когда-то вы сказали мне, что можете общаться только со мной. "Та часть мозга, что содержит мысли, то, что вы называете филотическим импульсом, силой анзибля, очень холодна, и потому нам трудно говорить с людьми. Но наш новый друг, которого мы встретили здесь, один из многих местных жителей... Его филотический импульс сильнее, четче, чище, его легче поймать, он хорошо слышит нас, видит нашу память. Мы видим его, нам так легко с ним. И прости, прости нас, старый друг, спутник, мы оставляем тяжелый труд, не станем больше говорить с твоим разумом, а вернемся к нему и будем говорить с ним, потому что с ним не нужно все время искать слова и образы, которые может воспринять твой аналитический мозг, потому что мы чувствуем его, как солнечный свет, как тепло солнечного света на его лице, на наших лицах, как холодную воду, прохладную воду внизу, у наших ног, как движение, легкое и плавное, как легкий ветерок, который не прикасался к нам три тысячи лет. Прости, мы остаемся с ним, пока ты не разбудишь нас, пока не дашь нам жизнь в этом мире, потому что ты сделаешь это в свое время, своим путем придешь к тому, что это здесь, что это - мир, что это - дом..." А потом он и вовсе потерял ход ее мысли, она ускользнула, как сразу после пробуждения забывается, исчезает сон, даже если пытаешься запомнить и сохранить его. Эндер не понял толком, что обнаружила в этом мире Королева Улья, но, какие бы тайны здесь ни крылись, это ему придется иметь дело со Звездным Кодексом, католической церковью, молодыми ксенологами, которые могут помешать его встрече со свинксами, ксенобиологом, изменившей свое мнение о Голосах. Кроме того, есть еще одна, пожалуй, самая трудная проблема: если Королева Улья решит остаться здесь, ему придется остаться тоже. "Я столько лет жил отдельно от всего человечества, - подумал он, - иногда возвращался, чтобы помочь или выяснить что-нибудь, исцелить рану или нанести ее, а потом снова уходил, не задетый людьми и миром. Как смогу я стать частью этого общества, если мне придется жить здесь? Когда-то я был частью армии маленьких мальчиков в Боевой школе, потом жил вместе с Валентиной, но все это уже в прошлом, уже потеряно..." - Что, тихо подвываешь от одиночества? - спросила Джейн. - Я прямо слышу, как твое дыхание становится тяжелее, а биение сердца замедляется. Через несколько минут этой жизни ты уснешь, умрешь или заплачешь. - Я устроен куда сложнее, чем ты думаешь, - весело отозвался Эндер. - У меня острый приступ жалости к себе, я думаю о еще не случившихся неприятностях. - Отлично, Эндер. Раньше сядешь... Представь себе, сколько бед ты сможешь оплакать. - Терминал ожил, и на экране появился кордебалет, девушки, возбужденно визжа, выбрасывали вверх замечательной длины ноги, а в центре стояла Джейн в облике свинкса. - Сделай пару упражнений и сразу почувствуешь себя лучше. Слушай, ты уже распаковал вещи. Чего ты ждешь? - Джейн, я даже не знаю, где я. - У них нет приличной карты города, - объяснила Джейн. - Все и так знают, кто где живет. По зато есть план канализационной системы по районам. И я могу вычислить, где жилые дома. - Покажи. Над терминалом материализовалась трехмерная модель города Милагра. Может быть, Эндер и не был для лузитанцев особо желанным гостем и предоставленное ему жилище по отличалось роскошью, но хозяева проявили поразительную компьютерную щедрость. Они установили для него не обычный домашний терминал, а рабочий имитатор. Машина могла проецировать голограмму, объем которой в шестнадцать раз превышал возможности среднего компьютера, а краски, а разрешение, а точность какая! Имитация оказалась настолько хороша, что Эндер на мгновение почувствовал себя Гулливером, склонившимся пал городком лилипутов. Маленькие люди еще не боятся его, они не знают, что он может уничтожить их движением руки. Над каждым районом в воздухе висело его название. - Ты здесь, - пояснила Джейн. - Вила Велья - старый город. В квартале от этого домика находится прасса, где проходят все собрания. - У тебя есть карта территории свинксов? Имитация словно двинулась на Эндера. Мелкие детали исчезли, зато объем модели увеличился. "Как будто летишь над городом, - подумал Эндер, - как ведьма на метле". Границы города были обозначены высокой оградой. - Этот забор - единственная преграда между нами и свинксами? - Он генерирует электрическое поле, а оно, в свою очередь, бьет по всем чувствительным к боли клеткам, до которых может добраться, - отозвалась Джейн. - Одно прикосновение пускает вразнос любую аппаратуру. Такое чувство, будто тебе отпиливают пальцы ржавой пилой. - Как приятно. Мы что, в концентрационном лагере? Или это зоопарк? - Все зависит от того, с какой стороны подойти, - ответила Джейн. - Люди за решеткой поддерживают связь со всей Вселенной, а свободные свинксы отрезаны от нее. - Но свинксы даже не знают, что им чего-то недостает. - Понимаю, - фыркнула Джейн. - Одна из самых очаровательных человеческих черт. Вы все абсолютно уверены, что остальные жители Вселенной просто умирают от зависти из-за того, что им не повезло и они не смогут стать хомо сапиенс. - За оградой начинался склон холма, на вершине к небу поднимались деревья. Лес. - Ксенологи никогда не заходили в земли свинксов достаточно глубоко. Та группа свинксов, с которыми они общаются, живет примерно в километре от ограды. Свинксы строят хижины - это поселение самцов. Мы ничего не знаем о других племенах, но съемки со спутников показывают, что во всех здешних лесах живет столько свинксов, сколько может прокормиться охотой и собирательством. - Они охотники? - Скорее, собиратели. - Где погибли Пипо и Либо? Джейн осветила густо поросший травой кусок склона. Невдалеке росло большое одинокое дерево, поодаль стояли еще два, потоньше, помоложе. - Эти деревья, - пробормотал Эндер. - Их не было на тех голограммах, что я видел на Трондхейме. - Прошло двадцать два года. Большое дерево свинксы посадили, чтобы обозначить место смерти мятежника по имени Корнерой, его казнили незадолго до смерти Пипо. А эти два - результат недавних казней. - Хотел бы я знать, почему для свинксов они сажают деревья, а для людей нет. - Деревья для них священны, - ответила Джейн. - Пипо отмечал, что у большинства деревьев есть имена, и предполагал, что их называют в честь мертвых. - А люди просто не вписываются в систему. Они не могут стать тотемами. Да, похоже на правду. Только, знаешь, мифы и ритуалы не появляются из ниоткуда. Существуют причины, обычно связанные с выживанием, сохранением вида. - Эндрю Виггин - антрополог? - Предмет изучения человечества есть человек. - Попробуй изучить парочку людей, Эндер. Например, семью Новиньи. Кстати, компьютерную сеть запрограммировали так, чтобы ты не мог узнать, кто где живет. - Значит, Босквинья не столь дружелюбна, как хотела казаться, - улыбнулся Эндер. - Если ты станешь спрашивать, где живет такой-то, они узнают, куда ты пошел. И если им не захочется, чтобы ты туда попал, никто не будет знать, куда надо идти. - Ты можешь убрать этот запрет? - Я, собственно, уже. Недалеко от ограды, рядом с куполом обсерватории, мигал огонек. Самый одинокий дом во всем городе. Дома, окна которых выходили на ограду, можно было пересчитать по пальцам, а этот еще стоял в стороне от всех. Интересно, Новинья решила поселиться здесь, чтобы быть поближе к забору или подальше от соседей? Впрочем, возможно, место для дома выбирал Маркано. Ближайший район назывался Вила Альтрас, а дальше вдоль реки тянулся район Ас Фабрикас, который, как и следовало из названия, состоял в основном из маленьких фабрик, где выплавляли металл, синтезировали пластик, валяли шерсть, ткали, шили одежду, превращали в пищу доставленное фермерами сырье. Чисто, тихо, аккуратно. Самодостаточная экономика. А Новинья решила жить на задворках, на окраине, вне поля зрения, невидимкой. Теперь Эндер не сомневался, что идея принадлежала именно Новинье. Она никогда не была частью Милагра, не принадлежала к нему. Не случайно все три вызова пришли от нее и ее детей. Сам факт обращения к Голосу Тех, Кого Нет означал, что эти люди не считают себя членами католической общины, охватывавшей все человеческое население Лузитании. - И все же, - сказал Эндер, - мне придется спросить у кого-то дорогу. Не стоит сразу же давать им понять, что они не могут скрывать от меня информацию. Модель города исчезла, и над терминалом появилось лицо Джейн. Она не позаботилась приспособить изображение к размерам голограммы, а потому ее голова была раза в четыре больше натуральной величины. Впечатляющее зрелище. Изображение очень точное, вплоть до пор на носу. - Я бы сказала, Эндрю, что информацию они не могут скрыть от меня. - Ты лично заинтересована в моей осведомленности, Джейн. - Знаю, - подмигнула она. - Но ты-то нет. - Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне? - От тебя так и несет объективностью и справедливостью. Но я в достаточной степени человек, чтобы желать привилегий и предпочтения. - Обещай мне, пожалуйста, одно. - Все, что угодно, мой корпускулярный друг. - Когда ты решишь что-нибудь от меня скрыть, сообщи, пожалуйста, что у тебя есть что скрывать. - Это слишком сложно для маленькой старенькой меня. - Она превратилась в карикатуру на чрезмерно женственную даму. - Для тебя нет ничего слишком сложного. Джейн, будь добра к нам обоим, не надо ставить мне подножек. - Что я должна делать, пока ты занимаешься неортодоксальным семейством Рибейра? - Что? Выясни, чем отличаются члены этого семейства от всех остальных жителей Лузитании. Во всем. И еще - конфликты между ними и властями. Были? Есть? Назревают? - Ты говоришь, мой господин, и я повинуюсь. - Она начала быстро втягиваться в бутылку. - Ты загнала меня сюда, Джейн. Почему ты теперь пытаешься вынести меня из себя? - Я не пытаюсь. И ты приехал сюда сам. - У меня в этом городе явная нехватка друзей. - Мне ты можешь доверить свою жизнь. - За свою жизнь я не беспокоюсь. Прасса была любимым местом футбольных игр городских мальчишек. Большинство просто выпендривалось: ребята показывали друг другу, как долго могут продержать мяч в воздухе, пользуясь только ногами и головой. А и углу двое вели жестокую дуэль. Мальчик изо всех сил запускал мячом в девчонку, стоявшую метрах в трех от него. Девочка должна была принять удар, не двигаясь, не отклоняясь, каким бы сильным он ни оказался. Потом она кидала мяч обратно - и тут уже мальчишка становился мишенью. Девочка поменьше подносила мяч, отлетавший достаточно далеко. Эндер попытался выяснить у кого-то из ребят, где находится дом семьи Рибейра. В ответ они либо недоуменно молчали, либо пожимали плечами, а если Эндер настаивал, мальчик просто уходил. За какие-то несколько минут прасса опустела. "Интересно, - подумал Эндер, - что такого наговорил обо мне горожанам этот епископ Перегрино?" Дуэлянты, однако, не двинулись с места. Теперь, когда на прассе почти никого не осталось, Эндер заметил, что за дуэлью внимательно следит какой-то мальчик лет двенадцати. Со спины он выглядел как все другие ребята, но когда Эндер подошел ближе, то заметил, что с глазами у мальчика что-то не так. Прошла минута, прежде чем он сообразил. У паренька были искусственные глаза с металлическим блеском, но Эндер знал, как они работают. Только один глаз, фасеточный, по-настоящему "видит". Микропроцессор разделяет сигналы и передаст мозгу такой же поток информации, что и бифокальное зрение. Во втором глазу - источник питания, тот самый микропроцессор и банк памяти. Обладатель электронных глаз может записать некий ограниченный объем изображений, что-то около триллиона бит. Дуэлянты использовали его как судью: если возникнут разногласия, мальчик сможет проиграть сцену, замедлив движение, и сказать, что, собственно, произошло. Мяч ударил мальчика прямо в пах. Паренек заставил себя улыбнуться, но на девочку это не произвело впечатления. - Он отклонился! Я видела, как двинулись его бедра! - Неправда! Мне было больно, но я не двигался. - Ревеза! Ревеза! Они говорили на звездном, но тут девочка перешла на португальский. Мальчик с металлическими глазами поднял руку, призывая всех к молчанию. - Муду, - убежденно сказал он. "Ты двигался", - перевел Эндер. - Сабья! Я знала! - Ты лжец, Ольядо! Мальчик с металлическими глазами презрительно поглядел на противника: - Я никогда не лгу. Если хочешь, пришлю тебе запись. Впрочем, нет, я пущу ее в сеть, чтобы все могли видеть, как ты дергался, а потом лгал. - Ментирозо! Фильо де пута! Фоде-боде! Эндер решил, что понимает значение всех этих эпитетов, но мальчик с металлическими глазами был спокоен. - Да, - сказала девочка. - Да-ме. ("Дай сюда".) Мальчик яростным движением сорвал с пальца кольцо и швырнул на землю. - Вьяда, - хрипло прошептал он, повернулся и побежал прочь. - Полтрано! - крикнула девочка в спину ему. ("Трус!") - Кано! - отозвался бегущий, даже не обернувшись. В этот раз он кричал не девочке. Она тут же оглянулась на мальчика с металлическими глазами. При слове "кано" тот словно окаменел. Девочка тут же отвела взгляд. Малышка, собиравшая мячи, подошла к мальчику с металлическими глазами и что-то прошептала на ухо. Он поднял голову и наконец заметил Эндера. Старшая девочка извинялась: - Дескульпа, Ольядо, нано квериа кве... - Нано ха проблеми, Мичи. - Он даже не смотрел на нее. Девочка продолжала говорить, но тоже заметила Эндера и сразу замолчала. - Поркве еста ольяндо-нос? - спросил мальчик. ("Почему ты смотришь на нас?") Эндер ответил вопросом на вопрос: - Воче е арбитре? ("Ты арбитр?" В португальском у этого слова несколько значений - арбитр, судья, управляющий.) - Де вез ем квандо. ("Иногда".) Эндрю перешел на звездный, так как сомневался, что сможет сказать по-португальски что-то по-настоящему сложное. - Тогда ответь мне, арбитр, честно ли заставлять пришельца самому искать дорогу, оставлять его без помощи? - Пришельца? Ты говоришь об утланнинге, фрамлинге или раман? - Нет. О неверующем. - О Сеньор е дескренте? Вы неверующий? - Со дескредо но инкривель. Я не верю только в невероятное. - Куда ты хочешь попасть, Голос? - улыбнулся мальчик. - Я хочу найти дом семьи Рибейра. Маленькая девочка подалась к мальчику с металлическими глазами. - Каких Рибейра? - Вдовы Ивановы. - Думаю, я смогу его найти, - ответил мальчик. - Каждый и городе может его найти, - улыбнулся Эндер. -