Вопрос лишь в том, захочешь ли ты показать мне дорогу? - Зачем тебе туда? - Я задаю людям вопросы, чтобы узнать правдивые истории. - В доме Ивановы никто не знает правдивых историй. - Ложь меня тоже устраивает. - Тогда пошли. Мальчик двинулся по дорожке коротко остриженной травы. Маленькая девочка снова шепнула что-то ему на ухо. Он остановился и повернулся к следовавшему за ним Эндеру. - Квара хочет знать, как тебя зовут. - Эндрю Виггин. - А она - Квара. - А твое имя? - Меня все называют Ольядо. Из-за глаз. - Он подхватил Квару на руки, посадил на плечи. - Но мое настоящее имя Лауро. Лауро Сулеймано Рибейра. - Он усмехнулся, потом повернулся к Эндеру спиной и пошел по дорожке. Эндер двинулся следом. Рибейра. Конечно. Джейн, которая, естественно, слышала все, шепнула ему на ухо: - Лауро Сулеймано Рибейра - четвертый сын Новиньи. Потерял глаза в результате несчастного случая. Лазер. Ему двенадцать лет. Да, я обнаружила, чем семейство Рибейра отличается от остальных жителей города. Они с удовольствием нарушают приказ епископа и готовы показывать тебе дорогу. "А я заметил еще кое-что, Джейн, - беззвучно ответил Эндер. - Этому мальчику было приятно обманывать меня и еще приятнее - показать мне, что я обманут. Очень надеюсь, что ты не станешь брать у него уроки". Миро сидел на склоне холма. Тени деревьев надежно скрывали его от любого наблюдателя-горожанина, зато сам он прекрасно видел большую часть Милагра: собор и монастырь на самом высоком холме, обсерваторию, тоже на холме, чуть дальше к северу, а рядом с обсерваторией, в лощине, в нескольких шагах от ограды, дом, в котором он, Миро, живет. - Миро, - прошептал Листоед, - ты дерево? Точный перевод идиомы пеквенинос. Для медитации им необходима полная неподвижность. Это состояние они и называют "быть деревом". - Скорее уж, травинка, - отозвался Миро. Листоед захихикал высоким девчоночьим голосом. Смех не был естественным для пеквенинос, они просто выучили звук как знак, еще одно слово на звездном. Свинксы не выражали удовольствия смехом, по крайней мере так казалось Миро. - Собирается дождь? - спросил Миро. Для свинкса этот вопрос означал: ты беспокоишь меня по моему или по твоему делу? - Сегодня в прерии опять шел огненный дождь. - Да. У нас гость с другого мира. - Это Голос? Миро опять промолчал. - Ты должен привести его к нам. Миро не ответил. - Я зарою свое лицо в землю для тебя, Миро, мои руки и ноги станут бревнами для твоего дома. Миро ненавидел, когда они его о чем-то просили. Выглядело это так, как будто они считали его могучим и мудрым существом, чью милость надо вымаливать. Что ж, если им так кажется, он сам виноват. Он и Либо. Не надо было играть с ними в Господа Бога. - Я обещал, не так ли. Листоед? - Когда, когда, когда? - Мне нужно время. Я должен решить, можем ли мы довериться этому человеку. Листоед ошарашенно уставился на него. Миро начал объяснять, что людей много, не все они знают друг друга и многие из них не заслуживают доверия. Он не в первый раз повторял эти слова. Свинксы просто не могли ему поверить. - Как только смогу. Внезапно Листоед начал ерзать взад-вперед по траве, дергая бедрами из стороны в сторону, словно у него жестоко чесался зад. Либо предположил однажды, что это движение свинксов аналогично человеческому смеху. - Поговори со мной вперемешку, - прошипел Листоед. Его всегда забавляло, когда Миро, да и другие зенадорес, мешали слова звездного и португальского, и это несмотря на то, что его собственное племя пользовалось в обыденной жизни четырьмя языками. Ну, если ему хочется португальского, он его получит. - Вай комер фолас. Иди, ешь листья. - Почему это смешно? - удивился Листоед. - Потому что это твое имя. Иди - фолас. Листоед вытащил из ноздри какую-то букашку и сдул ее. - Не груби, - сказал он. И ушел. Миро проследил за ним взглядом. С Листоедом всегда было так сложно. Миро предпочитал компанию свинкса по имени Человек. Конечно, Человек был умнее, и Миро приходилось все время быть настороже, но он хотя бы не проявлял открытой враждебности, как Листоед. Когда свинкс скрылся из виду, Миро снова принялся смотреть на город. Кто-то шел по тропинке, ведущей к его дому. Двое. Тот, что впереди, очень высокий. А, это Ольядо с Кварой на плечах. Квара уже взрослая, пора бы... Миро беспокоился за нее. Она до сих пор не оправилась после смерти отца. На мгновение Миро ощутил горечь. А они-то с Элой надеялись, что смерть отца разрешит все их проблемы. Он встал и попытался рассмотреть человека, шедшего за Ольядо. Не узнал. Не видел раньше. Голос. Уже! Он в городе не больше часа и уже отыскал их дом. Замечательно. "Не хватало мне только, чтобы мать узнала, что именно я вызвал его. Почему-то мне казалось, что Голос Тех, Кого Нет будет более скрытен и не отправится прямо домой к человеку, который пригласил его. Ну, я болван. Достаточно плохо то, что он приехал лет на двадцать раньше, чем я рассчитывал. Квим наверняка доложит епископу. Он-то точно, а может, и кто-нибудь еще. Теперь мне придется разбираться с матерью и со всем городом в придачу". Миро вернулся в лес и быстро зашагал по тропинке, ведущей к воротам. Назад. В город. 7. ДОМ СЕМЬИ РИБЕЙРА Миро, как жаль, что тебя в этот раз не было со мной! Конечно, у меня слуховая память получше и диалоги я запоминаю точнее, но сегодня я совершенно не могла понять, что происходит. Ты знаешь нового свинкса, того, которого называют Человек? По-моему, я видела, как ты разговаривал с ним за несколько минут до того, как отправился заниматься Сомнительной Деятельностью. Мандачува сказал мне, что его окрестили Человеком, потому что в детстве он был очень умен. О'кей, очень лестно, что в сознании свинксов так крепко связаны понятия "умный" и "человек", или, наоборот, оскорбительно, ну, если свинксы хотели таким образом подольститься к нам. Но дело не в этом. Затем Мандачува сказал: "Он уже мог разговаривать, когда только начал ходить". И тут он провел рукой линию в десяти сантиметрах от земли! По-моему, он хотел показать, какого примерно роста был Человек, когда начал самостоятельно передвигаться и разговаривать. Десять сантиметров! Правда, я могу и ошибаться. Если бы ты остался и видел своими глазами... Если я все же не ошибаюсь и Мандачува имел в виду то, что я думаю, значит, мы наконец получаем хоть какое-то представление о детстве свинксов. Если они начинают ходить - и разговаривать, ничего себе! - уже десяти сантиметров ростом, значит, они намного раньше людей покидают утробу и период внутриутробного развития у них существенно длиннее, чем у нас. А дальше начался полный бред, даже по твоим меркам. Он наклонился ко мне и рассказал (с таким видом, будто это страшная тайна), кто отец Человека: "Твой дедушка Пипо знал отца Человека. Его дерево растет рядом с оградой". Он что, спятил? Корнерой умер двадцать четыре года назад, разве не так? Ладно, допустим, это какие-то религиозные штуки, усыновление деревом и так далее. Но Мандачува произнес это так, что мне почему-то кажется: его следует понимать буквально. Двадцатичетырехлетняя беременность? Или Человеку потребовалось двадцать лет, чтобы из десятисантиметрового младенца превратиться в того роскошного свинкса, каким он стал? Или они каким-то образом сохранили сперму Корнероя? Но это важно. Очень. Впервые свинкса, лично известного людям-наблюдателям, назвали отцом. И не кого-нибудь, а Корнероя, которого они ухлопали. Иными словами, самец, с предельно низким статусом - казненный преступник - назван отцом! Это означает, что самцы, с которыми мы имеем дело, вовсе не отбросы племени, пусть даже многие из них так стары, что помнят Пипо. Они потенциальные отцы. Более того. Если Человек еще в детстве прославился умом, зачем же его сослали сюда, в компанию несчастных, отвергнутых холостяков? Я полагаю, мы ошибались с самого начала. Мы работаем не с отбросами и холостяками, а с обладающей высоким статусом группой молодежи. С теми, кто "подает надежды" и в будущем, возможно, достигнет высот. А потому все твои выражения жалости по поводу того, что пришла твоя очередь заниматься Сомнительной Деятельностью, а мне придется сидеть дома и составлять Официальные Подделки для анзибля, не стоят кучки Неприятных Выделений! (Если я буду спать, когда ты вернешься, разбуди меня и поцелуй. О'кей? Я сегодня заслужила.) Записка от Кванды Фигейры Мукумби к Миро Рибейре фон Хессе, извлеченная из файлов Лузитании по приказу Конгресса и предъявленная в качестве вещественного доказательства на Процессе in absentia [в отсутствие (лат.)] ксенологов Лузитании (по обвинению в государственной измене). На Лузитании нет ни одной строительной фирмы. Когда образуется новая семья, друзья и родственники молодых собираются и строят им дом. Дом семьи Рибейра являл собой воплощение истории семьи. Передняя, самая старая часть дома, осталась еще от первопоселенцев - пластиковые стены, фундамент из бетона. Семья росла, число комнат увеличивалось, и сейчас, казалось, пять маленьких одноэтажных домиков выстроились в ряд по лощине. Два последних - из красного кирпича и известки, с черепичными крышами, но никаких украшений, никаких попыток отклониться от стандарта. Семья построила то, в чем нуждалась, и не хотела ничего более. Это не бедность, Эндер сразу понял: в обществе, где экономика находится полностью под контролем, бедных просто не может быть. Отсутствие всякой выдумки, стремления придать дому индивидуальность показывали презрение семьи к своему собственному жилищу. А следовательно, и презрение к себе самим. Да и в Ольядо и Кваре не было той радости, которую обычно испытывает человек, приближаясь к дому. Наоборот, они скорее напряглись, потеряли часть прежней легкости, словно дом обладал своим собственным гравитационным полем и его тяжесть наваливалась на них по мере приближения. Ольядо и Квара зашли внутрь. Эндер остался у двери, ожидая, что кто-то выйдет и пригласит его. Ольядо распахнул дверь и вернулся в комнату, не сказав Эндеру ни слова. Эндер видел, как Квара уселась на диване в передней, прислонившись головой к стене. Да. На стенах - ничего. Только белая краска. И бледное лицо Квары сливается с белизной стены. Ее глаза неотрывно смотрели на Эндера, но это не мешало ей делать вид, что его здесь нет. И она уж точно не приглашала его войти. Этот дом болен. И болен серьезно. Эндер пытался понять, что в характере Новиньи могло заставить ее жить в таком месте. Или он что-то упустил? Неужели смерть Пипо, давняя, дальняя смерть, настолько опустошила ее сердце? - Твоя мама дома? - спросил Эндер. Квара не ответила. - О, - сказал он. - Прости, пожалуйста. Я думал, что ты маленькая девочка, по теперь-то вижу, что ты статуя. Квара даже ухом не попела, будто не слышала. А он-то надеялся развеселить ее. Чьи-то каблуки процокали по бетонному полу. Маленький мальчик вбежал в комнату, остановился на середине, резко повернулся к дверному проему, где стоял Эндер. Вряд ли он намного моложе Квары. Ему, наверное, шесть или семь. И лицо у него вполне живое, не то что у сестренки. Понимание и какой-то яростный голод. - Твоя мама дома? - повторил Эндер. Мальчик наклонился и аккуратно закатал штанину. К ноге был приклеен скотчем большой кухонный нож. Мальчик медленно отлепил скотч, поднял нож на уровень груди, сжал его обеими руками и на полной скорости полетел к Эндеру. Эндер успел заметить, что острие ножа нацелено ему прямо в пах. М-да, нельзя сказать, чтобы этот малыш был особенно вежлив с незнакомцами. Через мгновение нож торчал из потолка, а мальчик оказался зажатым у Эндера под мышкой. Он отчаянно кричал и колотил в воздухе ногами. Эндеру пришлось прихватить его еще и левой рукой. Теперь мальчик висел на нем, совсем как связанный для клеймения теленок. Эндер спокойно посмотрел на Квару. - Если ты сейчас же не пойдешь и не приведешь того, кто в этом доме старший, я отнесу этого зверя домой и приготовлю из него ужин. Квара минуточку подумала, потом встала и выбежала из передней. Спустя какое-то время из комнаты вышла девушка со спутанными волосами, сонными глазами - она казалась очень усталой. - Дескульпе, пор фавор, - заговорила она, - о менио нано се реста белессу десде а морте до пай... И вдруг словно проснулась. - О Сеньор е о Фаланте Пелос Муэртос! Вы Голос Тех, Кого Нет! - Су, - отозвался Эндер. - Да. - Нано акви, - начала она. - Ой, нет, вы говорите по-португальски? Ой, да, конечно, говорите, вы же ответили мне. Ох, пожалуйста, не здесь, не сейчас. Уходите. - Хорошо, - кивнул Эндер. - Мне забрать мальчика или нож? Он посмотрел на потолок. Она тоже. - Ой, нет, извините, пожалуйста, мы его вчера весь день искали, мы знали, что он его украл, но не могли понять, куда засунул. - Прилепил к ноге. - Вчера его там не было. Мы всегда туда смотрим. Пожалуйста, отпустите его. - Вы уверены, что я должен? Он, по-моему, точит зубы. - Грего, - обратилась она к мальчику, - нельзя бросаться на людей с ножом. Грего что-то проворчал. - Понимаете, его отец умер. - Они были так близки? Девушка печально улыбнулась: - Едва ли. Он всегда был вором, Грего, с тех пор как вырос достаточно, чтобы иметь возможность держать и идти одновременно. Но раньше никогда не пытался никому сделать больно. Спустите его на пол. - Нет. Она сощурила глаза и твердо посмотрела на него. - Вы похищаете мальчика? И куда вы его понесете? Какой выкуп потребуете? - Вы меня не поняли? Он напал на меня. Вы не предложили никаких гарантий, что он не сделает этого снова, и явно не примете никаких дисциплинарных мер, если я его сейчас отпущу. Как он и рассчитывал, девушка разозлилась. - Кто вы, по-вашему, такой? Это его дом, а не ваш! - Кстати, - улыбнулся Эндер, - я совершил долгую прогулку от прассы до вашего дома. Ольядо шел довольно быстро. Я бы не прочь присесть. Она кивнула в сторону стула. Грего извернулся и попытался вырваться из рук Эндера. Тот поднял мальчика-и приблизил к нему лицо. - Знаешь, Грего, если тебе удастся вырваться, ты рухнешь вниз головой на бетонный пол. Если бы здесь был ковер, ты, пожалуй, мог бы сохранить сознание. Но ковра нет. И, говоря откровенно, мне будет приятно услышать стук твоего лба о бетон. - Он не понимает, что вы говорите, он не так хорошо владеет звездным, - сказала девушка. Но Эндер знал, что Грего прекрасно понял его. Еще он заметил движение в углу комнаты. Ольядо вернулся и теперь стоял у двери, ведущей на кухню. За его спиной пристроилась Квара. Эндер весело улыбнулся им обоим и шагнул к стулу, на который указала девушка. Одновременно он отпустил руки и ноги Грего и подбросил мальчика в воздух. Несколько секунд тот болтался в воздухе, дрожа всем телом и заходясь криком. Эндер опустился на стул и поймал Грего, прижал к груди, зафиксировал руки и ноги. Грего таки умудрился двинуть Эндера пяткой по голени, но был босиком, а потому особого вреда не нанес. Через минуту мальчик снова оказался совершенно беспомощным. - Очень приятно вытянуть ноги, - сказал Эндер. - Благодарю за гостеприимство. Меня зовут Эндрю Виггин. Я уже познакомился с Кварой и Ольядо и, как вы, наверное, заметили, успел подружиться с Грего. Девушка вытерла руку о передник, словно хотела протянуть ее для пожатия. Потом передумала и не стала этого делать. - Меня зовут Эла. Это сокращение от Эланоры. - Очень приятно познакомиться. Я вижу, вы были заняты, готовили ужин? - Да, я очень занята. Наверное, вам лучше зайти завтра. - О, ничего, продолжайте работать. Я подожду. В переднюю ввалился еще один мальчик, старше Ольядо, но младше Элы. - Вы не слышали, что сказала моя сестра? Вас не хотят здесь видеть! - Вы слишком добры ко мне, - отозвался Эндер. - Но я пришел, чтобы повидаться с вашей матерью, и останусь здесь, пока она не вернется. Упоминание о матери заставило их замолчать. - Полагаю, она на работе. Если бы она была дома, все эти волнующие события уже выкурили бы ее из укрытия. Ольядо слегка улыбнулся, его старший брат еще больше нахмурился, а лицо Элы перекосилось, словно от боли. - Почему вы хотите встретиться с ней? - спросила Эла. - Вообще-то, я хотел встретиться с вами со всеми. - Он улыбнулся старшему мальчику. - Ты, должно быть, Эстевано Рей Рибейра? Названный в честь Мученика Стефана, который видел Иисуса Христа сидящим по правую руку Господню. - Что вы можете знать об этом, атеист! - Насколько я помню, Святой Павел стоял рядом и держал одежды тех, кто побивал Стефана камнями. Очевидно, в то время он еще не был верующим. Более того, все считали его самым большим врагом Церкви. И все же потом он раскаялся, разве не так? Поэтому я предлагаю тебе считать меня не противником Господа и Церкви, а апостолом, которого еще не остановили на дороге в Дамаск. - Эндер улыбнулся. Мальчик одарил его злобным взглядом: - Вы не Святой Павел. - Почему же нет? - удивился Эндер. - Я стану апостолом свинксов. - Вы никогда не увидите их. Миро не позволит вам. - Может быть, и позволю, - раздался голос из дверей. Все повернулись и стали смотреть, как он входит в дом. Миро был молод, ему еще не исполнилось двадцати. Но в выражении лица и походке жило нечто... Груз ответственности и еще боль, сделавшие его не по годам зрелым. Эндер видел, как остальные уступают ему дорогу. Нет, они не сторонились его, не отступали, не избегали его и точно не боялись. Скорее, ориентировались по нему, будто он был центром тяжести в комнате, а все прочие люди двигались и жили только благодаря его присутствию. Миро вышел на середину комнаты и посмотрел на Эндера. Нет, на пленника Эндера. - Отпустите его, - сказал Миро, и в голосе его был лед. Эла прикоснулась к его руке: - Грего пытался заколоть его, Миро. А еще это значило: "Успокойся, все в порядке, Грего вне опасности, и этот человек - не враг". Эндер слышал эти слова, Миро тоже. - Грего, - начал Миро, - я ведь говорил тебе, что рано или поздно ты напорешься на человека, который тебя не испугается. Услышав, что союзник превратился во врага, Грего заскулил: - Он убивает меня, убивает меня! Миро холодно посмотрел на Эндера. Может быть, Эла и доверяла Голосу, но Миро - нет, еще нет. - Я делаю ему больно, - признался Эндер. Когда-то он узнал, что лучшим способом завоевать доверие является правда. - Каждый раз, когда он пытается вырваться на свободу, ему становится несколько неудобно. И он, между прочим, продолжает сопротивляться. Эндер спокойно смотрел в глаза Миро, и тот понял даже то, что не было сказано, и не стал настаивать. - Я не могу вытащить тебя, Грегорио. - Ты позволишь ему продолжать? - спросил Эстевано. Миро махнул рукой в его сторону и извиняющимся голосом объяснил Эндеру: - Его все называют Квим. - Слово произносилось как "кинг" - "король" на звездном. - Сначала потому, что его второе имя Рей. Теперь из-за того, что он считает себя королем по божественному праву. - Ублюдок, - бросил Квим и вышел из передней. Все остальные стали устраиваться поудобнее. Миро решил принять незнакомца, по крайней мере на время, а потому остальные могли немного расслабиться. Ольядо уселся на пол, Квара вернулась на диван, Эла прислонилась к стене. Миро взял второй стул и уселся напротив Эндера. - Почему вы пришли в этот дом? - спросил Миро. По тону его голоса Эндер понял, что парень, как и Эла, не сказал своим, что вызывал Голос. Значит, оба не знают, что другой ждал приезда. И оба ошарашены тем, что он прибыл так скоро. - Чтобы встретиться с вашей матерью. Облегчение, которое испытывал Миро, можно было даже пощупать, хотя на его поведении это не отразилось никак. - Она на работе, - ответил он. - Работает допоздна. Пытается вывести сорт картофеля, который может прижиться здесь. - Как амарант? - Уже слышали об этом? - улыбнулся Миро. - Нет, это будет уже чересчур. Второго амаранта здешняя экология не перенесет. Но наше меню довольно скудно, и картошка будет приятной новинкой. Ну и, кроме того, из амаранта трудно гнать что-либо приличное. Шахтеры и фермеры уже слагают мифы о водке - королеве всех алкогольных напитков. Улыбка Миро осветила дом, словно солнечный луч, проникший в пещеру через трещину в потолке. Эндер чувствовал, как спадает напряжение. Квара качала ногой, как обыкновенная девочка. На лице Ольядо появилось глупо-счастливое выражение, металлические глаза прищурились и стали не так заметны. Эла улыбнулась намного веселее, чем следовало из-за простенькой шутки Миро. Даже Грего расслабился и перестал трепыхаться. Но внезапный прилив тепла в паху подсказал Эндеру, что Грего не собирается признавать себя побежденным. Когда-то Эндера обучили не реагировать рефлекторно на действия противника, а подумать сначала, в нужную ли сторону направлен рефлекс. Поэтому поток мочи, извергаемый Грего, не заставил его даже глазом моргнуть. Он-то знал, чего ожидает мальчик - разъяренного рева, отвращения, того, что Эндер стряхнет его с себя, и Грего освободится и тем самым победит. "Обойдешься, малыш, без триумфа". Эла, видимо, умела читать по лицу младшего брата. Ее глаза расширились от изумления, потом она шагнула к мальчику. - Грегорио, ты невозможный маленький... Но Эндер подмигнул ей и улыбнулся. Она окаменела. - Грего преподнес мне маленький подарок. Это единственное, что он может дать, он сделал это сам, а потому подарок особенно дорог. Он мне так понравился, что я, пожалуй, никогда не отпущу от себя вашего мальчика. Грего взревел и рванулся в отчаянной попытке освободиться. - Почему вы делаете это? - спросила Эла. - Он ждет, что Грего начнет вести себя как человек, - объяснил Миро. - Этого еще никто не делал, а стоило бы попробовать. - Я пыталась, - сказала Эла. Со своего места на полу отозвался Ольядо: - Если бы не Эла, мы все уже стали бы дикарями. Из соседней комнаты Квим рявкнул: - Не рассказывайте этому ублюдку о нашей семье! Эндер серьезно кивнул, словно Квим сказал что-то замечательно умное. Миро фыркнул, Эла закатила глаза, улыбнулась и села на диван рядом с Кварой. - Мы не очень счастливая семья, - произнес Миро. - Понимаю, - кивнул Эндер. - Знаю. У вас совсем недавно умер отец. Мне жаль. Миро сардонически усмехнулся. Ответил Ольядо: - Вы хотите сказать: как жаль, что ваш отец не умер раньше? Эла и Миро явно были согласны с этим заявлением. Но Квим снова крикнул: - Не рассказывайте ему! - Он причинял вам боль? - спокойно спросил Эндер, сидевший совершенно неподвижно, хотя моча Грего успела стать холодной и липкой. - Он не бил нас, если вы это имеете в виду, - ответила Эла. Миро решил, что это уже слишком. - Квим прав. Это наше личное дело. - Нет, - возразила Эла. - И его тоже. - Как так? - Я позвала его рассказать о смерти отца. - О смерти отца! - воскликнул Ольядо. - Чупа педрас! Отец умер только три недели назад! - Я был уже в пути, я собирался Говорить о другой смерти, но кто-то вызвал Голос для вашего отца, так что я буду Говорить и о нем. - Против него, - поправила Эла. - Для него, - сказал Эндер. - Я вызвала вас, чтобы вы рассказали правду, - в голосе Элы была горечь, - а правда против него. Молчание повисло в комнате, придавило всех, не давало шевелиться, пока в переднюю медленно не вошел Квим. Он смотрел только на Элу. - Ты вызвала его, - тихо проговорил он. - Ты. - Чтобы все узнали правду, - ответила она. Обвинение попало в цель. Ему не надо было говорить вслух, что она предала свою семью и свою Церковь, когда привела сюда этого неверного, чтобы тот раскрыл перед всеми то, что так долго оставалось тайной. - Весь Милагр так добр, от них просто несет пониманием, - продолжала Эла. - Наши учителя не обращают внимания на такие мелочи, как воровство Грего или молчание Квары. Пусть девочка ни разу не раскрыла в школе рта! Все притворяются, что мы обыкновенные дети, внуки ос Венерадос, такие замечательные, такие талантливые, зенадор, обе городские биолоджистас! Такой престиж! И когда отец напивается и бесится от злости и бьет маму так, что она потом не может ходить, они просто отворачиваются. - Заткнись! - крикнул Квим. - Эла, - прошептал Миро. - И ты, Миро. Отец кричит на тебя, говорит ужасные слова, и ты бежишь из дому, бежишь, спотыкаясь, потому что ничего не видишь, у тебя темно в глазах... - Ты не должна говорить! Не имеешь права! - закричал Квим. Ольядо медленно встал и обвел всех немигающим взглядом. - Почему вы все еще хотите это скрыть? - тихо спросил он. - Тебе-то что? - вспылил Квим. - Он никогда не трогал тебя. Ты просто отключал глаза и сидел с наушниками, слушая своего Баха или что там у тебя... - Отключал глаза? - переспросил Ольядо - Я никогда не отключал глаза. Он развернулся и подошел к терминалу, стоявшему в дальнем углу, быстрым движением включил компьютер, потом вытащил один из кабелей и воткнул разъем в правый глаз. Обычное компьютерное подсоединение, вызвавшее из глубины памяти Эндера жуткую картину: глаз Великана, разорванный, кровоточащий, а Эндер ввинчивается вглубь все быстрее и быстрее и наконец проникает в мозг, а Великан валится на спину, умирает На мгновение Эндер окаменел, затем заставил себя вспомнить, что всего этого не было на самом деле, что сцена смерти взята из компьютерной игры, которой он увлекался в Боевой школе. Три тысячи лет назад, но для него всего двадцать, недостаточный срок, чтобы память потускнела. Этот кошмар, этот сон, эту память жукеры превратили в "дорожный знак", и тот привел его к месту, где лежал кокон Королевы Улья. Голос Джейн вернул его к действительности. Жемчужина прошептала на ухо: - Если ты не против, пока эта штука у него в глазу, я скопирую все, что там есть. А затем в воздухе над терминалом что-то зашевелилось. Не голограмма. Съемка велась одной камерой. Эта самая комната, вид с той точки на полу, где только что сидел Ольядо, - наверное, его любимое место. Посередине комнаты стоит огромный могучий мужчина, он размахивает руками, кричит, лицо искажено яростью. А Миро не двигается, голова склонена, и никаких признаков злобы. Звука нет. Только изображение. - Разве, вы забыли? - прошептал Ольядо. - Разве вы забыли, на что это было похоже? Там, над терминалом, Миро повернулся и ушел. Маркано двигался за ним до двери, продолжая кричать, потом вернулся в комнату и остановился, задыхаясь, как после погони. Грего подбежал к отцу, обхватил его ногу, что-то крикнул в дверь. По лицу его было видно, что он повторяет ругательства. Маркано отцепил сына от штанины и с решительным видом направился в заднюю комнату. - Звука нет, - сказал Ольядо. - Но вы ведь слышите, правда? Эндер почувствовал, как дрожит Грего. - Вот сейчас удар, шум - она падает на пол, вы слышите, вы чувствуете, как ее тело ударяется о бетон? - Заткнись, Ольядо, - прохрипел Миро. Терминал погас. - Я не могу поверить, что ты сохранил это, - прошептала Эла. Квим плакал и даже не пытался это скрыть. - Я убил его, - повторял он. - Я убил его, я убил его, я убил его, это я... - О чем ты говоришь? - выдохнул Миро. - Он был болен, это генетическое! - Я молился, чтобы он умер! - выкрикнул Квим. Его лицо скривилось от боли, слезы и пена смешивались в уголках губ. - Я молился Деве Марии, Иисусу, просил Дедушку и Бабушку, говорил, что готов пойти в ад, если только он умрет. И теперь я отправлюсь в ад, и не жалею! Прости меня, Господи, но я рад! - Все еще рыдая, он вылетел из передней. Где-то хлопнула дверь. - М-да, еще одно вполне достоверное чудо на боевом счету ос Венерадос, - заметил Миро. - Святость обеспечена. Вернее, канонизация. - Теперь ты заткнись, - оборвал его Ольядо. - А Квим все время повторял нам, что Христу угодно, чтобы мы прощали старого пердуна. Грего теперь трясло так, что Эндер забеспокоился. Он понял вдруг, что мальчик шепотом повторяет одно слово. Эла тоже заметила, что мальчику плохо, подошла, опустилась на колени рядом с ним. - Он плачет. Я никогда не видела, чтобы он так плакал. - Папа, папа, папа, - шептал Грего. Это была уже не дрожь. Скорее, конвульсии. - Он боится отца? - спросил Ольядо. На лице его было написано искреннее беспокойство. К радости Эндера, все остальные тоже тревожились за Грего. Значит, в этой семье жила и любовь, а не только солидарность подданных одного тирана. - Папы больше нет, - нежно сказал Миро. - Тебе больше не надо бояться. Эндер покачал головой: - Миро, разве ты не видел запись Ольядо? Маленькие мальчики не судят своих отцов, они любят их. Грего изо всех сил пытался стать таким же, как Маркос Рибейра. Все вы, наверное, радовались его смерти, но для Грего уход отца стал концом мира. До сих пор никто из них не задумывался об этом, и даже теперь идея казалась отталкивающей. Эндер видел, как они сражаются с ней. Но они знали, это правда. Теперь, когда Эндер сказал ее, все стало таким очевидным... - Даос пос пердоа, - пробормотала Эла. - Господи, прости нас. - Все, что мы говорили, - прошептал Миро. Эла протянула руку к Грего, тот отвернулся и сделал именно то, чего ждал от него Эндер, к чему готовился с самого начала. Грего обвил руками шею Голоса Тех, Кого Нет и горько заплакал. Остальные беспомощно смотрели, как он плачет. Эндер поднял голову: - Как мог он показать вам свое горе? Он думал, вы ненавидите его. - Мы никогда не ненавидели Грего, - сказал Ольядо. - Мне следовало догадаться, - кивнул Миро. - я знал, ему приходится хуже, чем всем нам, но представить себе не мог, что... - Не обвиняй себя, - улыбнулся Эндер. - Такие вещи всегда первыми замечают посторонние. Он услышал шепот Джейн: - Ты никогда не перестанешь удивлять меня, Эндер. Ты так легко превращаешь людей в плазму. Эндер не мог ответить ей сейчас, да она бы ему все равно не поверила. Он ничего не планировал, он импровизировал. Как он мог предвидеть, что Ольядо сохранит запись ссоры Маркано и Миро? С Грего - тут он попал, но его вел инстинкт, ощущение, что Грего отчаянно нуждается в ком-то, кто станет для него авторитетом, заменит отца. И, поскольку Маркано был жесток, мальчик только жестокость мог принять за доказательство любви и силы. Теперь его слезы намочили воротник рубашки Эндера и были такими же горячими, как моча, пять минут назад испортившая брюки. Да, он угадал, как поступит Грего, а вот Квара застала его врасплох. Пока другие смотрели, как Грего плачет, она поднялась с дивана и подошла к Эндеру. Ее глаза сузились от злости. - Ты воняешь, - твердо сказала она. И ушла куда-то в глубь дома. Миро с трудом подавил смех, Эла улыбнулась. Эндер поднял брови, как бы говоря: "Что-то выигрываешь, что-то проигрываешь". Ольядо, казалось, услышал эти невысказанные слова. Из кресла, от терминала, мальчик с металлическими глазами мягко бросил: - Вы опять победили. Она за эти месяцы никому, кроме членов семьи, слова не сказала. Не говорила с чужими. "Но я теперь не чужой вам, - подумал Эндер. - Разве ты не заметил? Я теперь член семьи, нравится это вам или нет, хочу я этого или нет". А потом плач Грего затих. Мальчик заснул, и Эндер отнес его в постель. А Квара уже спала в своей кровати на другом конце комнаты. Эла помогла Эндеру снять с Грего промокшие штаны и надеть пижаму. Ее движения, нежные и умелые, не разбудили мальчика. Когда они вернулись в переднюю, Миро окинул Эндера критическим взором. - Ну что ж, Голос, у вас есть выбор. Мои штаны для вас слегка малы и наверняка будут жать в паху, а отцовские слетят. Эндер потратил минуту на то, чтобы сообразить. Моча Грего уже высохла. - Не беспокойтесь, - ответил он. - Я переоденусь, когда приду домой. - Мать вернется не раньше чем через час. Вы же пришли поговорить с ней, не так ли? К тому времени ваши штаны уже высохнут. - Тогда твои. Рискну своим пахом. 8. ДОНА ИВАНОВА Это значит, что вам придется вести жизнь, состоящую из сплошного обмана. Вы отправитесь "в поле", обнаружите что-нибудь важное, жизненно важное, а возвратившись на Станцию, сядете и напишете совершенно невинный доклад, где не будет ни намека на сведения, полученные в результате смешения культур. Вы слишком молоды, чтобы понимать, как это мучительно для ученого. Мы с отцом поступали так, потому что не могли скрывать от свинксов знания. Со временем вы, как и я, осознаете, что отказывать в информации своим коллегам-ученым - не меньшая пытка. Когда вы видите, как они бьются над вопросом, и знаете, что легко можете помочь им, когда вы видите, что они ощупью приближаются к правде, а потом возвращаются на ошибочный путь из-за недостатка сведений, вам от этого и стыдно, и больно, и неловко. И вы всегда, всегда должны напоминать себе: это их закон, их выбор. Это они построили стену между собой и правдой и накажут нас, если мы позволим им узнать, как много проломов мы понаделали в этой стене. И на каждого жаждущего правды ученого-фрамлинга приходится десяток схоластов-дескабессадос (безголовых), которые презирают знания, в жизни своей не породили оригинальной идеи и посвятили себя копанию в трудах подлинных ученых в надежде отыскать противоречие, фактическую ошибку или прокол в методике. Эти мухи кружатся над каждым вашим докладом, и, если вы хоть раз проявите беспечность, они поймают вас! Это значит, что вы не можете упоминать даже имен свинксов, если эти имена произошли от смешения культур. Чашка сообщит чужакам, что мы научили свинксов элементарному гончарному делу, Календарь и Жнец - сами понимаете. И даже Господне чудо не сможет нас спасти, если они услышат имя Стрела. Записка от Либердаде Фигейры де Медичи к Миро Рибейре фон Хессе и Кванде Фигейре Мукумби, извлеченная из файлов Лузитании по приказу Конгресса и предъявленная в качестве вещественного доказательства на Процессе in absentia ксенологов Лузитании (по обвинению в государственной измене). Новинья закончила работу уже час назад, но не спешила покидать Биостанцию. Клонированные кусты картофеля мирно плавали в питательном растворе. Остается только наблюдать и записывать. Время покажет, какой из сортов даст наиболее устойчивую культуру и самые питательные корни. "Если мне нечего делать, почему я не иду домой?" Она не могла найти ответа на этот вопрос. Дети нуждаются в ней, в этом нет сомнений. Немного добра делает она им, когда уходит в восемь утра и, возвращаясь, застает малышей уже спящими. И все же, твердо зная, что нужно немедленно идти домой, она продолжала сидеть в лаборатории, ничего не видя перед собой, ни о чем не думая, отсутствуя. Новинья заставила себя подумать о доме и удивилась, что не испытывает радости. "В конце концов, - напомнила она себе, - Маркано мертв. Уже три недели. Нельзя сказать, чтобы это случилось слишком рано. Он делал то, для чего был нужен мне, я дала ему в ответ то, что он хотел, но цепь, связывавшая нас, разорвалась за четыре года до того, как Маркано сгнил окончательно. И все это время - ни мгновения любви, но я никогда не позволяла себе даже мысли о том, чтобы оставить его. Развод, конечно, невозможен, но разъехаться мы могли. Чтобы он перестал бить меня". До сих пор плохо двигалось и болело бедро, с того раза, последнего раза, как он швырнул ее на бетонный пол. "Какой прекрасный подарок на память, какой сувенир ты оставил мне, Кано, мой муж". Ноющая боль в бедре проснулась просто от воспоминания. Новинья удовлетворенно кивнула. "Это именно то, чего я заслуживаю. Будет жаль, когда заживет". Она встала и пошла, не хромая, хотя боль была достаточно сильной, чтобы заставить любого нормального человека поберечь ногу. "Я не стану давать себе поблажки. Ни в чем. Это именно то, чего я заслуживаю". Она вышла из лаборатории и закрыла за собой дверь. Компьютер тотчас погасил все огни, кроме тех, что горели над различными культурами растений, даже ночью побуждая их к фотосинтезу. Она любила свои растения, своих маленьких зверюшек. Очень сильно. Даже сама удивлялась. "Растите, - просила она их день и ночь, - растите, плодитесь и размножайтесь". Она оплакивала неудачников и уничтожала, только если была твердо уверена, что у них нет будущего. И теперь, уходя от Станции, она все еще слышала музыку, слышала, как их невероятно сложные клетки делятся и удваиваются, и растут, и образуют еще более сложные соединения. Она шла из света во тьму, из жизни в смерть, и душевная боль росла в полной гармонии с телесной. С вершины холма, уже на подходе к дому, она увидела пятна света, падавшие от освещенных окон на склон внизу. В комнате Квары и Грего темно. Ей не нужно сегодня сталкиваться еще и с этой виной - с молчанием Квары, жестокими шалостями Грего. Но все же огней слишком много - в ее спальне, и в передней... Что-то странное, что-то неожиданное творилось сегодня в доме, а она не любила неожиданностей. Ольядо сидел в гостиной, как обычно, в наушниках, но из его правого глаза торчал разъем. Очевидно, просматривает воспоминания из старых запасов или, наоборот, сливает в память компьютера что-то ненужное. И, как много раз в прошлом, Новинье захотелось списать в файл свою визуальную память, стереть ее, а на образовавшееся место записать что-нибудь приятное. Тело Пипо на холме - вот что она стерла бы с радостью, и вставила бы несколько воспоминаний о счастливых золотых днях, что они провели втроем на Станции Зенадорес. И тело Либо, завернутое в простыню, куски любимой плоти, держащиеся только на тонких полосках кожи. Вместо этого - прикосновение его губ, его нежные руки... Но все хорошие воспоминания ушли, они погребены под толстым слоем боли. "Я их украла, все эти счастливые дни, а потому их забрали у меня и заменили тем, что я заслужила". Ольядо повернулся к ней - разъем в правом глазу. Ее передернуло от били и стыда. "Прости меня, - беззвучно сказала она. - Если бы у тебя была другая мать, ты не потерял бы глаза. Ты был рожден, чтобы стать лучшим, самым здоровым, самым цельным из всех моих детей, Лауро, но, конечно, разве может что-либо вышедшее из моего лона благоденствовать долго?" Она не произнесла этого вслух. И Ольядо ничего не сказал ей. Новинья направилась в свою комнату, узнать, почему там горит свет. - Мама, - окликнул ее Ольядо. Он стащил наушники и уже вытаскивал из глаза разъем. - Да. - У нас гость. Голос. Новинья почувствовала, как внутри у нее все холодеет. "Не сегодня!" - закричала она, не разжимая губ. Но она знала, что не захочет видеть его ни завтра, ни послезавтра, ни вообще когда-нибудь. - Его брюки уже высохли. Сейчас он в твоей комнате - переодевается. Надеюсь, ты не возражаешь. Из кухни вынырнула Эла. - А, ты уже дома, - улыбнулась она. - Я приготовила кофе, и для тебя. - Я подожду снаружи, пока он не уйдет. Эла и Ольядо переглянулись. Новинья поняла: они воспринимали ее как проблему, которую надо срочно решить. Очевидно, они уже готовы подписаться под тем, что собирается здесь делать Голос. "Ну что ж, я - проблема, но не вам, детки, ее решать". - Мама, - начал Ольядо. - Он вовсе не такой, как говорил епископ. Он хороший. Добрый. Новинья ответила ему самым саркастическим тоном, на какой только была способна: - С каких пор ты стал разбираться в добре и зле? Ольядо и Эла снова переглянулись. Она знала, о чем дети сейчас думают. "Как нам объяснить ей, что она ошибается? Как переубедить ее?" - "Никак, детки, никак. Меня невозможно переубедить. Либо натыкался на этот ответ каждый день своей жизни. Он не узнал от меня тайны. Не моя вина, что он мертв". Но одно им удалось: они отвлекли ее от уже принятого решения. Вместо того чтобы выйти за дверь, она проскользнула в кухню мимо Элы, не прикоснувшись к ней. На столе четким кругом стояли миниатюрные кофейные чашки. В самом центре пыхтел и дымился кофейник. Новинья села, положила руки на стол. "Итак, Голос здесь и первым делом пришел ко мне. Ну а куда еще он должен был пойти? Это моя вина, что он здесь, разве не так? Еще один человек, чью жизнь я разбила. Как жизни моих детей, Маркано, Либо, Пипо, мою собственную". Сильная, но на удивление гладкая мужская рука протянулась из-за ее плеча, взяла кофейник, и из тонкого носика в белоснежную чашку полилась струя черного дымящегося кофе. - Поссо дерамар? - спросил он. Что за глупый вопрос, он ведь уже наливает! Но голос говорящего был мягок, и в его португальском чувствовался легкий кастильский акцент. Испанец? - Дескульпа-ме, - прошептала она. - Простите меня. Троухе о сеньор тантос квилометрос... - Мы измеряем дальность полета не в километрах, Дона Иванова. Мы измеряем его в годах. Слова звучали обвинением, но голос говорил о мире, о прощении, даже об утешении. "Этот голос может соблазнить меня. Этот голос - лжец". - Если б я могла отменить ваш полет и вернуть вам двадцать два года жизни, я бы сделала это. Я зря отправила вызов, это было ошибкой. Простите меня. - Она говорила без всякого выражения. Вся ее жизнь состояла из лжи, а потому даже это извинение казалось неискренним. - Я еще не ощутил течения времени, - отозвался Голос. Он стоял за ее спиной, и она не могла видеть его лица. - Для меня прошло чуть больше недели с тех пор, как я покинул свою сестру. Она - все, что осталось от моей семьи. Тогда ее дочь еще не родилась, а сейчас она, наверное, уже закончила колледж, вышла замуж, имеет своих детей. Я никогда не узнаю ее. Но я встретил и узнал ваших детей, Дона Иванова. Она выпила чашку одним глотком - горячий кофе обжег язык и горло, волна огня прокатилась вдоль спины. - Вы думаете, что успели узнать их всего за несколько часов? - Я знаю их лучше, чем вы, Дона Иванова. Новинья услышала, как в дверях ахнула Эла. Какая дерзость! И пусть даже его слова трижды правда, посторонний не имеет права так говорить. Она повернулась, чтобы взглянуть на него, но его уже не было в кухне. Только Эла стояла в дверях с расширенными от удивления глазами. - Вернитесь! - крикнула Новинья. - Вы не имеете права говорить мне такое, а потом уходить! Но он не ответил. Она услышала тихий смех, идущий из глубины дома, и пошла на звук. Она прошла через анфиладу комнат до самого конца, в свою спальню. На ее, Новиньи, кровати сидел Миро, а Голос стоял около двери и смеялся вместе с ним. Миро увидел мать, и улыбка сползла с его лица. На мгновение ей стало нехорошо. Уже несколько лет она не видела, как он улыбается, успела забыть, каким красивым делает его лицо улыбка. Он становится похожим на отца. А ее появление стерло это сходство. - Мы пришли сюда поговорить, потому что Квим очень сердился, - объяснил Миро. - Эла застелила кровать. - Не думаю, чтобы Голос волновало, застелена кровать или нет, - холодно отрезала Новинья. - Не так ли, Голос? - Порядок и беспорядок, - ответил Голос, - каждый из них по-своему прекрасен. Он все еще стоял к ней спиной, и она радовалась этому: не нужно будет смотреть ему в глаза, когда она скажет то, что должна сказать. - Я повторяю вам, Голос, вы прилетели сюда совершенно зря, - начала она. - Можете ненавидеть меня за это, если хотите, но здесь нет смерти, о которой стоит Говорить. Я была глупой девчонкой. По своей наивности я полагала, что на мой зов отзовется автор "Королевы Улья" и "Гегемона". Я потеряла человека, который заменил мне отца, и жаждала утешения. Покоя. Теперь он смотрел на нее. Молодой, наверняка моложе ее. А глаза просто соблазняют пониманием. "Пергиозо, - подумала она. - Он опасен. Он красив. Я могу утонуть в этом понимании". - Дона Иванова, вы читали "Королеву Улья" и "Гегемона". Как вы могли подумать, что их автор может принести утешение или покой? А ответил ему Миро. Молчаливый тугодум Миро ринулся в дискуссию с энергией, которой она не замечала в нем с тех пор, как он вырос. - Я читал. Голос Тех, Кого Нет написал книгу, исполненную понимания и сочувствия. Голос грустно улыбнулся: - Но ведь книга была обращена не к жукерам? Он писал для людей, которые праздновали уничтожение жукеров как великую победу. Он писал жестоко, чтобы превратить гордость в сожаление, радость - в скорбь. И теперь люди начисто забыли, что когда-то ненавидели жукеров, что когда-то прославляли имя, которое сейчас даже неловко произносить... - Я могу произнести все, - сказала Иванова. - Его звали Эндер. И он уничтожал все, к чему прикасался. "Как и я, совсем как я". Этого она не произнесла вслух. - Неужели? А что вы знаете о нем? - Его голос шипел, как зазубренная коса. - Откуда вы знаете, что не было существа, к которому он относился с добром? Кого-то, кто любил его и был счастлив его любовью? Уничтожал все, к чему прикасался. Ложь. Этого нельзя сказать ни об одном человеке. Ни об одном. Это ложь. - Это ваша доктрина, ваше кредо, Голос? Тогда вы плохо знаете людей. - Она стояла на своем, но этот приступ ярости напугал ее. Новинья думала, что его спокойная мягкость так же непробиваема, как у исповедника. И тут же его лицо разгладилось. - Вы можете не беспокоиться. Ваш вызов отправил меня в путь, но, пока я летел, и другие попросили о Голосе. - О? - Кто же еще в этом благословенном городе настолько хорошо знаком с "Королевой Улья" и "Гегемоном" или настолько равнодушен к угрозам епископа Перегрино, чтобы осмелиться позвать... - Если это так, зачем вы пришли в мой дом? - Потому что меня пригласили Говорить о Маркосе Марии Рибейре, вашем муже. Поразительно. - Нет! Да кто же захочет думать о нем, вспоминать? Он умер. Голос не ответил. Вместо него отозвался Миро. - Грего, например. Голос показал нам то, о чем мы должны были догадаться сами. Мальчик оплакивал отца и думал, что мы все ненавидим их обоих... - Дешевая психология, - фыркнула она. - У нас есть свой психотерапевт, и он тоже немного понимает. Из-за спины послышался голос Элы. - Я вызвала его, чтобы он Говорил об отце, мама. Я думала, пройдут десятилетия, пока он доберется сюда, но теперь рада, что он пришел сейчас, когда может сделать столько добра. - Да что он может?! - Уже сделал. Мама, Грего уснул, обнимая его, а Квара заговорила с ним. - Если быть точным, - вставил Миро, - она сказала ему, что он воняет. - Что, естественно, было чистой правдой, - ответила Эла. - Потому что Грегорио описал его с головы до ног. При этих словах Миро и Эла дружно расхохотались, и Голос присоединился к ним. Это задело Новинью больше, чем что-либо другое. Хорошее настроение не было частым гостем в этом доме - с тех самых пор, как Маркано привел ее сюда через год после смерти Пипо. Против воли Новинья вспомнила на мгновение, как счастлива была, когда Миро появился на свет, когда на следующий год родилась Эла. Первые несколько лет их жизни... Непрекращающаяся болтовня Миро, Эла топает по всему дому следом за ним... Они играли вместе, возились в траве недалеко от ограды. Новинья была счастлива со своими детьми, и это счастье отравляло мысли Маркано, заставляло ненавидеть Элу и Миро - он-то знал, что они не его дети. Когда на свет появился Квим, воздух в доме уже пропах неприязнью, мальчик так и не научился по-настоящему смеяться, только когда родителей не было рядом... Миро и Эла смеются вместе, словно поднялся тяжелый черный занавес. Снова наступил день, а Новинья уже забыла, что существует иное время суток, кроме ночи. Как осмелился этот чужак вломиться в ее дом и распахивать шторы, которые повесила она сама! - Я этого не потерплю, - сказала она. - У вас нет никакого права рыться в жизни моего мужа. Он удивленно поднял бровь. Она хорошо помнила Звездный Кодекс, а потому точно знала, что у него есть не только право, но и полная поддержка закона. - Маркано был жалким и несчастным человеком, - настаивала она. - Если вы расскажете правду о нем, это не принесет людям ничего, кроме боли. - Вы совершенно правы, когда говорите, что правда о нем не принесет ничего, кроме боли, но это вовсе не потому, что он был жалким человеком, - ответил Голос. - Если я расскажу то, что все уже знают: что он ненавидел своих детей, бил жену, пил и буянил во всех барах города, пока полиция не доставляла его домой, - я не причиню боли, не правда ли? Наоборот, я дам людям удовлетворение, ибо все уверятся, что с самого начала судили о нем правильно. Он был ничтожеством, а потому они имели право обращаться с ним как с ничтожеством. - Вы думаете, не был? - В мире нет ничтожеств, нужно лишь понимание. Нет человека, чья жизнь оказалась бы пустой. Даже самые злые и жестокие мужчины и женщины совершали и добрые поступки, хотя бы в малой степени искупающие их грехи. Если вы узнаете их сердца, то поймете это. - Если вы искренни, значит, вы моложе, чем выглядите, - ответила Новинья. - Неужели? - удивился Голос. - Меньше двух недель назад я получил ваше приглашение и очень внимательно изучал вас. Даже если вы уже забыли, я-то помню: молодой девушкой вы были прекрасны, милы, добры. Вы и раньше были одиноки, но Пипо и Либо - они обожали вас и находили достойной любви. - Пипо тогда уже умер. - Но он любил вас. - Вы ничего не знаете, Голос! Вы находились в двадцати двух световых годах отсюда! И, кроме того, я не себя называла ничтожеством, я говорила о Маркано! - Но вы же не верите в это, Новинья. Потому что знаете об одном добром и благородном поступке, оправдывающем жизнь этого несчастного человека. Новинья не понимала, откуда взялся этот панический ужас, она знала только, что должна заставить его замолчать, прежде чем он назовет... Хотя какое доброе дело мог совершить Кано? - Как смеете вы называть меня Новиньей! - крикнула она. - Уже четыре года никто не зовет меня так! В ответ он поднял руку и кончиками пальцев провел по ее щеке. Столько робости было в этом жесте, будто он был подростком. Он напомнил ей Либо, и этого она уже не могла вынести, схватила его руку, отвела и рванулась мимо пего в комнату. - Убирайтесь! - выплюнула она. - И ты тоже, Миро! Сын быстро поднялся с кровати и отступил к двери. По его лицу было видно, что несмотря на все то, что он уже видел в этом доме, ее ярость все еще заставала его врасплох. - Вы ничего от меня не получите! - рявкнула она Голосу. - Я пришел не для того, чтобы забирать у вас, - спокойно ответил он. - И от вас мне тоже ничего не надо! Совсем! Вы для меня ничто! Слышите? Это вы - ничтожество! Ликсо, руина, эстраго - вай фора Д'акви, нано тене дирейто естар ем минья каса! У вас нет права находиться в моем доме! - Нано эрес эстраго, - прошептал он, - эрес соло фекундо, е ву плантар жардин ай. А затем, прежде чем она успела ответить, закрыл дверь и ушел. По правде говоря, ей нечего было бы ответить ему. Его слова полностью ошарашили ее. Она назвала его эстраго, но отвечал он так, будто это о себе она говорила как о пустыне. И она говорила с ним грубо, используя оскорбительно фамильярное tu - "ты" вместо "о сеньор" или более свободного "воче". Так можно разговаривать с ребенком или с собакой. Но когда он ответил ей в той же интонации, с той же фамильярностью - это было совсем другое. "Ты не пустыня, ты плодородная земля, и я посажу в тебе сад". Так мог обратиться поэт к своей возлюбленной или даже муж к жене. "Ты" стало нежным, любовным, а не дерзким. "Как смел он, - прошептала она про себя, касаясь щеки там, где прошла его рука Он очень жесток, я не знала, что Голос может быть таким. Епископ Перегрино совершенно прав. Он опасен - неверный, Антихрист, он вошел запросто в те места моего сердца, которые я оберегала как святыню, куда не пускала никого, никогда. Он наступил на те жалкие побеги, что еще росли на этой каменистой почве. Как жаль, что я не умерла до того, как повстречалась с ним, он уничтожит меня, он наверняка покончит со мной до того, как завершит свой поиск". Потом она услышала, что кто-то плачет. Квара. Конечно, все эти крики разбудили девочку, она всегда очень чутко спала. Новинья уже хотела открыть дверь, выйти и успокоить, утешить ее, но тут поняла, что плач умолк. Мягкий мужской голос напевал какую-то песенку. Язык незнакомый. "Немецкий, - подумала Новинья, - или один из диалектов северного". Что бы слова ни значили, она их не понимала, но знала, кто поет, и чувствовала, что Квара уже успокоилась. Новинья не помнила такого страха, да, с тех пор, как узнала, что Миро собирается стать зенадором, пойти по стопам человека, которого убили свинксы. "Этот человек распутывает сети моей семьи, пытается снова связать нас воедино, но по дороге он раскроет мои секреты. Если он узнает, как умер Пипо, и скажет правду, Миро узнает то, что убьет его. Я больше не собираюсь приносить жертвы свинксам. Они слишком жестокие боги, чтобы я могла поклоняться им". Потом, лежа в постели за закрытой дверью, пытаясь уснуть, она услышала, как в передней смеются Квим и Ольядо вместе с Миро и Элой. Она представила их в освещенной весельем комнате. Новинья погружалась в сон, и во сне не Голос сидел с ее детьми и учил их смеяться, а Либо, снова живой, и все знали, что он ее муж, человек, чьей женой она стала в сердце своем, хоть и отказалась венчаться с ним в Церкви. Даже во сне эта радость была слишком велика, и подушка очень быстро намокла. 9. ВРОЖДЕННЫЙ ДЕФЕКТ Сида: Возбудитель Десколады - не бактерия. Такое впечатление, что он проникает в клетки тела и поселяется там, совсем как митохондрии, он делится, когда делится сама клетка. Тот факт, что он сумел "распространиться" на Новый вид живых существ спустя всего несколько лет после нашего прибытия сюда, показывает, что он очень легко адаптируется. Он наверняка давным-давно захватил всю биосферу Лузитании. Такой эндемик - перманентная инфекция. Густо: Если он постоянная часть всех здешних организмов, это уже не инфекция, Сида, это образ жизни. Сида: Но ведь это не обязательно врожденное - возбудитель может перемещаться. Но ты прав, если это эндемик, тогда все местные организмы, должно быть, отыскали какой-то способ с ним бороться... Густо: Или адаптировались к нему и включили его в свой жизненный цикл. Возможно, они даже нуждаются в нем. Сида: Нуждаются в том, чтобы их гены развязывали, как шнурок на ботинке, а потом снова собирали, как Бог на душу положит? Густо: Возможно, именно поэтому на Лузитании так мало видов живых существ. Десколада обрушилась на них сравнительно недавно, примерно полмиллиона лет назад, и большинство не смогло адаптироваться. Сида: Как жаль, что мы умираем. Густо. Другие ксенобиологи будут по уши завалены работой по адаптации и, наверное, не доберутся до этой проблемы. Густо: Это единственная причина, заставляющая тебя сожалеть о нашей смерти? Владимир Тиаго Гуссман и Екатерина Мария Апаресида до Норте фон Хессе-Гуссман. Неопубликованный диалог, обнаруженный в рабочих записях. Записан за два дня до смерти. Впервые приведен в "Потерянных нитях понимания". Метанаука, "Методологический журнал". 2001:12:12:144-45. Эндер добрался до своего жилища только глубокой ночью и почти до утра пытался понять, что же все-таки произошло в доме семьи Рибейра, особенно после того, как пришла Новинья. Несмотря на ночное бдение, Эндер проснулся рано. Голова его была полна вопросами, на которые следовало отыскать ответ. С ним всегда происходило такое, когда он готовился Говорить о чьей-то смерти. Он не мог ни на мгновение освободиться от того, каким этот мертвый мужчина видел себя сам, от жизни, которую собиралась прожить эта погибшая женщина. В этот раз были и другие причины для беспокойства. Его волновала также и судьба живых. - Конечно, ты влез в это по самые уши, - фыркнула Джейн, когда он попытался объяснить ей свое настроение. - Ты влюбился в Новинью еще до того, как мы покинули Трондхейм. - Возможно, мне и нравилась девушка, но женщина зла и эгоистична. Посмотри, во что превратились ее дети. - И это Голос Тех, Кого Нет? Теперь ты тоже судишь людей по тому, кем они кажутся? - Возможно, я влюбился в Грего. - Ты всегда проникался теплыми чувствами к тем, кто писал на тебя. - А Квара? Все они, даже Миро, мне понравились. - И они любят тебя, Эндер. Он рассмеялся: - Людям всегда кажется, что они любят меня, пока я не начинаю Говорить. Новинья более чувствительна, чем другие, и она возненавидела меня раньше, чем я сказал правду. - В отношении себя ты так же слеп, как и все остальные, Голос, - сказала Джейн. - Обещай, что позволишь мне Говорить о твоей смерти. У меня накопилось много материала. - Держи его при себе, - ответил Эндер. - Ты разбираешься в людях еще хуже, чем я. И он принялся составлять список вопросов. 1. Почему Новинья вообще вышла замуж за Маркано? 2. Почему Маркано ненавидел своих детей? 3. Почему Новинья ненавидит себя? 4. Почему Миро вызвал меня Говорить о смерти Либо? 5. Почему Эла вызвала меня Говорить о смерти отца? 6. Почему Новинья изменила мнение и отменила вызов? 7. Что было непосредственной причиной смерти Маркано? На седьмом вопросе он остановился. Найти ответ будет легко, проблема-то техническая. Значит, с него он и начнет. Доктора, делавшего вскрытие, в городе звали Навьо, что в переводе с португальского означало "корабль". - Это не из-за размеров, - улыбаясь, объяснял он - И не потому, что я приличный пловец. Мое полное имя - Энрике о Навигадор Каронада. И, будьте уверены, я очень рад, что они прозвали меня сокращением от "навигатора", а не от "маленькой пушки". Вы представляете, сколько неприличных шуток мне пришлось бы выслушивать? Его добродушие вовсе не обмануло Эндера. Навьо был добрым католиком и уважал епископа не меньше, чем остальные жители города. Он явно не собирался делиться информацией с Эндером, что, пожалуй, даже поднимало его настроение. - Я могу получить ответы на мои вопросы двумя путями, - спокойно перебил его Эндер. - Могу спросить вас и получить правдивое объяснение. Или подать прошение Звездному Конгрессу, чтобы мне открыли ваши записи. Связь по анзиблю стоит дорого, и, поскольку моя петиция обоснована, а ваше запирательство незаконно, стоимость переговоров будет изъята из и без того тощих фондов вашей колонии. Вместе со штрафом в размере двукратной стоимости переговоров. Пока Эндер говорил, улыбка медленно сползала с лица Навьо. Наконец он холодно сказал: - Конечно, я отвечу вам. - Пожалуйста, никаких "конечно", - отрезал Эндер. - Ваш епископ убедил граждан Милагра объявить неоправданный, ничем не спровоцированный бойкот священнику другой религии, прибывшему сюда по вызову, законно. Вы окажете всем большую услугу, если поставите своих соотечественников в известность, что, если это добродушное молчание будет продолжаться, я попрошу Звездный Конгресс дать мне статус инквизитора. Уверяю вас, моя репутация в Конгрессе очень высока и мою просьбу наверняка удовлетворят. Навьо знал, что это значит. Если Голос станет инквизитором, он получит право отменить католическую лицензию колонии из-за преследований на религиозной почве. Да, это наделает очень много шуму, хотя бы потому, что епископа Перегрино тут же сместят и отправят в Ватикан для церковного расследования. - Но зачем вам устраивать все это? - спросил Навьо. - Вы же знаете, что вас не желают здесь видеть? - Кто-то хотел видеть меня, иначе я бы не прилетел. Я понимаю, вам сейчас очень не нравится этот закон, но, помните, он защищает от преследований и католиков - на тех планетах, где лицензирована другая вера. Навьо побарабанил пальцами по столу. - Какие у вас вопросы, Голос? Задавайте, и покончим с этим. - Ну, для начала достаточно простой. Что стало непосредственной причиной смерти Маркоса Марии Рибейры? - Маркано? - удивился Навьо. - Но вас же никак не могли пригласить Говорить о его смерти, он покинул этот мир всего несколько недель назад... - Меня пригласили Говорить о нескольких смертях, Дон Навьо, и я решил начать с Маркано. Навьо дернул уголком рта. - А если мне потребуются доказательства? Джейн шепнула Эндеру на ухо: - Давай ошарашим этого зануду. Мгновенно терминал Навьо ожил, на экране появилась копия документа, а самый серьезный и грозный из голосов Джейн объявил: "Эндрю Виггин, Голос Тех, Кого Нет, принял приглашение открыть правду о жизни и смерти Маркоса Марии Рибейры, жителя города Милагра, Колония Лузитания". Оглушительное впечатление на Навьо произвел не сам документ. Скорее то, что он, доктор, еще не послал запроса и даже не прикасался к терминалу. Навьо сразу понял, что его компьютер включили через жемчужину, болтающуюся в ухе Голоса, но это значило, что Голос прикрывают программы очень высокого уровня. Ни один из жителей Лузитании, даже сама мэр Босквинья, не обладал достаточной властью, чтобы проделать такой номер. "Кем бы ни был этот чертов Голос, он слишком крупная рыба для нашего епископа". - Да ладно, - заставил себя рассмеяться Навьо. Теперь он вдруг вспомнил о своем добродушном и дружелюбном характере. - Я все равно собирался помочь вам. Паранойя, овладевшая епископом, не успела еще распространиться на весь Милагр. Эндер улыбнулся ему в ответ, делая вид, что принимает это лицемерие за чистую монету. - Маркос Рибейра умер от врожденной болезни. - Доктор протарахтел длинное, псевдолатинское название. - Вы о ней никогда не слышали, потому что это штука редкая и передается только через гены. В большинстве случаев начинается в зрелом возрасте и выражается в том, что постепенно все экзокринные и эндокринные железы отмирают и заменяются жировыми отложениями. В переводе на человеческий язык это значит, что мало-помалу щитовидка, поджелудочная железа, печень, селезенка, половые железы и так далее превращаются в скопление жировых клеток. - Всегда смертельно? Необратимо? - О да. По правде говоря, Маркано протянул лет на десять дольше, чем следовало. Ну, его случай вообще из ряда вон по нескольким показателям. Во всех иных зафиксированных медициной случаях (правда, их не так уж много) болезнь первым делом разрушала половые железы, в итоге - стерильность и в большинстве случаев импотенция. У Маркано Рибейры шестеро здоровых детей, очевидно, его половые железы пострадали последними. Однако, когда и их прихватило, процесс пошел на удивление быстро. При вскрытии я обнаружил, что там не осталось ничего, кроме жира, тогда как печень и щитовидка были поглощены не полностью. - Что именно убило его? - Гипофиз разложился полностью. Не выделялся адреналин. Маркано был просто ходячим мертвецом. Просто свалился однажды в баре посреди какой-то непристойной песенки. Я так слышал. Как всегда, разум Эндера механически искал противоречия в объяснении. - Как передается заболевание, если жертва почти сразу становится стерильной? - Обычно по боковым линиям. Один ребенок, допустим, умирает, у его братьев и сестер - никаких внешних признаков заболевания, но они передают склонность своим детям. И естественно, мы боялись, что дети Маркано унаследуют его дефектные гены. - Вы протестировали их? - Никаких генетических деформаций. И все время, пока я делал анализ, Дона Иванова заглядывала в пробирки через мое плечо. Проверка показала, что все чисты, ничего страшного. Компьютер гарантирует - шлеп, шлеп, шлеп - только так. - Ни у кого? Даже рецессивных тенденций? - Грассас а Деус, - ответил доктор, - кто бы согласился вступать с ними в брак, если б у них были отравленные гены? Кстати, я совершенно не представляю, как мы пропустили Маркано. Ну, не заметили, что он болен. - Что, проводите регулярные генетические тесты? - Да нет, все совсем не так. Но примерно лет тридцать назад у нас тут была страшная эпидемия. Родители Доны Ивановы, Венерадо Густо и Венерада Сида, сделали генетический анализ, проверили всех: мужчин, женщин и детей колонии. Таким путем они искали лекарство. И нашли. В ходе исследования они просто должны были напороться на этот самый дефект, ну, как я обнаружил его, когда умер Маркано. Я в жизни не слыхал о такой пакости, но в банке памяти компьютера хранилась справка. - Так ос Венерадос не знали, что он болен? - Очевидно, нет. Иначе бы они рассказали Маркано. Да и если бы не сказали, Иванова сама обнаружила бы в их записях. - Может быть, так и вышло. Навьо расхохотался. - Невозможно. Невероятно. Ни одна женщина в здравом уме не согласится рожать детей от человека с такой болезнью. Последние годы Маркано, должно быть, жил как в аду. Вы не пожелаете такого собственным детям. Нет, Дона Иванова довольно эксцентричная особа, но не сумасшедшая. Джейн получила массу удовольствия. Когда Эндер вернулся домой, она включила компьютер и вывела свое лицо на терминал, просто чтобы посмеяться вволю. - Ну что еще он мог делать, - сказал Эндер, - посреди общины добрых католиков, да еще имея дело с биолоджистой - одной из самых уважаемых женщин города, ему и в голову прийти не могло, для них же это базовые вещи. - Не извиняйся за него, - ответила Джейн. - Я и не рассчитываю, что ваши водянистые мозги способны управляться с логикой. Но почему бы мне не посмеяться немного? - В каком-то смысле это очень мило с его стороны, - заметил Эндер. - Он согласен верить в то, что болезнь Маркано пошла иным курсом, чем во всех остальных зафиксированных случаях, что по какой-то причине родители Новиньи не обнаружили болезнь Маркано и она вышла за него, так и не зная об этом. Он верит. А Лезвие Оккама требует, чтобы мы брали простейшее объяснение. Болезнь Маркано шла, как у всех: половые железы номером первым, и детей зачал кто-то другой. Неудивительно, что Маркано так злился. Каждый из его шестерых детей своим видом напоминал ему, что его жена спит с другим мужчиной. Возможно, это с самого начала было частью договора - то, что она не останется ему верна. Но шестеро детей - это немножко чересчур. - Великолепные противоречия жизни истинно верующих, - улыбнулась Джейн. - Жена сознательно изменяет мужу, но даже помыслить не смеет о противозачаточных средствах. - Ты пробежалась по генетическим раскладкам детей, чтобы найти, кто может быть отцом? - Ты хочешь сказать, что еще не догадался? - Догадался, но хочу быть уверен, что медицина не опровергает. Понимаешь, ответ слишком очевиден. - Естественно, это Либо. Вот пес! Шестеро детей от Новиньи и еще четверо от собственной жены. - А вот чего я совсем не понимаю, - сказал Эндер, - это почему Новинья не вышла за него замуж с самого начала. Это же полная бессмыслица - выходить замуж за человека, которого она, очевидно, презирает, о чьей болезни точно осведомлена, а затем - вперед, рожать детей тому мужчине, которого любила всю жизнь. - Пути человеческой мысли извилисты и запутанны. И извращены, - пропела Джейн. - Пиноккио был таким поленом, когда пожелал стать настоящим мальчиком. С деревянной головой он жил бы куда веселее. Миро осторожно пробирался через лес. Иногда он узнавал деревья, мимо которых шел, или ему казалось, что узнавал, - тут ни один человек не мог сравниться со свинксами, они знали по именам все деревья в лесу. По, впрочем, люди не поклонялись деревьям, не считали их своими предками. Миро сознательно выбрал самый длинный путь к поляне, где стояло жилище свинксов. Когда Либо принял Миро вторым подмастерьем и поставил его работать вместе с собственной дочерью, Квандой, он объяснил, что не должно быть четкой тропинки, ведущей из Милагра к поляне свинксов. Ведь возможно, предупредил его Либо, что когда-нибудь между людьми и свинксами вспыхнет конфликт, нельзя оставлять дорогу, по которой могут пройти погромщики. Потому сегодня Миро шел по дальнему, высокому берегу ручья. И естественно, скоро из лесу вынырнул свинкс. Наблюдатель. Много лет назад Либо вычислил, что где-то в том направлении находится поселение самок-свинксов, "жен". И самцы всегда приглядывали за зенадорес, если они заходили в лес слишком далеко. По настоянию Либо, Миро никогда не пытался исследовать запретную сторону. Его любопытство сразу же угасало, стоило ему вспомнить, как выглядело тело Либо, когда они с Квандой его нашли. Либо еще жил, он даже оставался в сознании - глаза открыты... Миро и Кванда опустились на колени с обеих сторон, хотели освободить его забрызганные кровью руки... "Либо, твое сердце, вырванное из груди, все еще пыталось гнать кровь по венам. Если бы ты только мог заговорить с нами, одно только слово - почему они убили тебя..." Берег стал пологим. Миро пересек ручей, прыгая по скользким, покрытым мохом камням. Через несколько минут он почти добрался до места - чуть впереди деревья расступались, образуя поляну. Кванда уже на месте - учит свинксов собирать сливки с молока кабры и готовить какой-то аналог масла. Последние семь недель она экспериментировала с процессом, и наконец у нее что-то начало получаться. Все прошло бы значительно легче, если б она могла попросить помощи у Новиньи или Элы - они обе знали о химических особенностях молока кабры куда больше, чем зенадорес, - по, к сожалению, сотрудничество с биолоджистас невозможно. Еще тридцать лет назад ос Венерадос обнаружили, что молоко кабры не содержит питательных веществ, которые мог бы усвоить человек. А потому совершенно очевидно, что проблемы хранения молока или изготовления молочных продуктов могут интересовать только свинксов. А Миро и Кванда не могли рисковать, нельзя было допустить, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что они всерьез изменили образ жизни пеквенинос. Младшие свинксы охотно взялись сбивать масло. Они плясали на бурдюках, сделанных из шкур тех же самых кабр, и распевали бессмысленную песенку, смешивая слова звездного, португальского и двух собственных языков в развеселую кашу. Миро попытался рассортировать языки. Он, конечно, узнал мужской язык, поймал несколько обрывков на языке отцов - так они называли то наречие, на котором разговаривали со своими деревьями-тотемами. Миро распознал его только по звучанию. Даже Либо не мог перевести ни слова. Язык, казалось, состоял из одних ме, бе, ге, причем разницу между гласными определить было невозможно. Свинксы, следившие за Миро в лесу, тоже вынырнули на поляну и приветствовали своих собратьев долгим, ухающим криком. Танец продолжался, а вот песня немедленно замолкла. Мандачува отделился от группы свинксов, столпившейся вокруг Кванды, и двинулся на край поляны, навстречу Миро. - Привет, Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением. Это был дословный перевод имени Миро на звездный. Мандачуве нравилось переводить имена со звездного на португальский и обратно, хотя Миро и Кванда тысячу раз объясняли, что их имена на самом деле ничего не означают и то, что они звучат как настоящие слова, просто совпадение. Но Мандачува, как и многие другие свинксы, любил лингвистические игры, а потому Миро плюнул и начал откликаться на "Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением", так же как и Кванда терпеливо отзывалась на "Вага". Это португальское слово значило "чудо", "чудо" на звездном "вандер", а "вандер" звучит почти как Кианда. Мандачува оставался для них загадкой. Самый старый среди свинксов. Пипо знал его и писал, что он обладает среди своего племени наибольшим авторитетом. Либо, по всей видимости, тоже считал его лидером. Разве его имя не было искажением португальского сленгового словечка, означавшего "хозяин", "босс"? Но Миро и Кванде казалось, что Мандачува наименее влиятельный и уважаемый свинкс поселения. Никто не советовался с ним ни по какому поводу, он был единственным, у кого всегда находилось время на беседы с зенадорес, ему почти не поручали важной работы. И тем не менее именно он поставлял большую часть информации. Миро никак не мог понять почему: потерял ли свинкс статус из-за слишком тесного общения с людьми или стремился поделиться сведениями, поднять себя в глазах людей, чтобы компенсировать низкий статус среди сородичей. Впрочем, это не имело значения. Миро нравился Мандачува. Он считал старого свинкса своим другом. - Что, женщина заставила вас есть это дурно пахнущее месиво? - спросил Миро. - Она говорит, что это жуткие помои. Еще бы, даже маленькие кабры кричат от омерзения, когда им приходится сосать вымя. - Мандачува хихикнул. - Если вы преподнесете все это в подарок вашим женщинам, они больше никогда не заговорят с вами. - И все же мы должны, мы должны, - вздохнул Мандачува. - Они все хотят видеть, масиос долгоносые. Ах да, это постоянное недоразумение с женским полом. Иногда свинксы говорят о них с искренним и глубоким уважением, даже, пожалуй, с восхищением, обожанием, как о божествах. И тут же кто-нибудь обзывает их масиос - червями, обитающими на ветвях деревьев, или говорит еще какую-нибудь грубость. Зенадорес даже не могут спрашивать о них, свинксы все равно никогда не отвечают на вопросы о своих самках. Было время, и довольно долгое, когда свинксы и вовсе не упоминали, что самки существуют. Либо всегда очень смутно намекал, что перемена как-то связана со смертью Пипо. До его гибели разговоры о самках были табу (разве что случайное почтительное упоминание в особо торжественные минуты), а после свинксы даже стали повторять при зенадорес свои издевательские меланхолические шуточки о "женах". И все равно люди никак не могли получить ответа на любой прямой вопрос о женщинах. Свинксы все время напоминали, что это их не касается. Из группы, окружавшей Кванду, послышался свист. Мандачува схватил Миро за рукав и потянул туда. - Стрела хочет поговорить с тобой. Миро подошел и сел рядом с Квандой. Она даже не взглянула на него. Они уже давно усвоили, что прямой разговор между мужчиной и женщиной, даже людьми, повергает свинксов в состояние острого беспокойства. Им неловко, неудобно, значит, этого следует избегать. Они разговаривали с Квандой, когда та приходила одна, но стоило появиться Миро, как свинксы прекращали говорить с ней и понимать ее слова. Порой Миро просто с ума сходил от того, что даже подмигнуть ей не мог при пеквенинос. Он чувствовал ее тело, она излучала тепло, словно небольшая звезда. - Мой друг, - сказал Стрела. - Я должен попросить тебя об огромной услуге. Миро почувствовал, как напряглась Кванда. Свинксы не часто просили людей о чем-либо, и просьба почти наверняка означала неприятности. - Ты выслушаешь меня? Миро медленно кивнул. - Да. Но помни, среди людей я ничто, у меня нет власти. Либо обнаружил, что свинксов совершенно не смущает мысль о том, что люди послали разговаривать с ними тех, кто не обладает властью. А теория о ничтожестве помогала объяснить свинксам, почему зенадорес не могут делать того или другого, не называя подлинной причины. - Эта просьба исходит не от нас, она рождена не в наших глупых беседах у вечернего костра. - Как жаль, что я не могу разделить ту мудрость, которую вы называете глупостью, - ответил Миро. Он всегда так говорил. - Это Корнерой из своего дерева обратился к нам. Миро вздохнул. Он испытывал к религии свинксов примерно такие же чувства, что и к католицизму собственных сородичей. В обоих случаях делал вид, что искренне верит даже в очевидные глупости. Когда у свинксов появлялась какая-то особенно дерзкая и трудноперевариваемая идея, они всегда приписывали ее одному из деревьев-предков. В последние несколько лет - это началось почти сразу после смерти Либо - они стали выделять Корнероя и объявлять его источником самых оглушительных предположений. Ирония судьбы - свинкс, казненный за мятеж, играл теперь важную роль в системе поклонения деревьям. И все же Миро ответил, как учил его Либо: - Мы уважаем и почитаем Корнероя, поскольку вы чтите его. - Мы должны получить металл. Миро закрыл глаза. "А мы-то считали, что наша политика - никогда не использовать предметы из металла при свинксах - работает на все сто. Наверняка у свинксов есть свои наблюдатели, которые следят за людьми с какой-нибудь возвышенности недалеко от ограды". - А зачем вам металл? - осторожно спросил он. - Когда челнок, который привез Голос Тех, Кого Нет, спускался вниз, он выделял много тепла, пламя было много жарче наших костров. И все-таки челнок не растаял и не сгорел. - Это вовсе не металл. Там стоит пластиковый щит, он поглощает тепло. - Возможно, он помогает, но сердце машины все же сделано из металла. И во всех ваших механизмах, всюду, где вы используете огонь и тепло, чтобы получить движение, есть металл. Мы никогда не сможем зажигать огни, подобные вашим, если у нас не будет такого металла. - Я не могу, - сказал Миро. - Значит, мы приговорены всегда быть варелез и так и не стать раман? Ох, Кванда, зачем ты только объяснила им демосфеновскую Иерархию Исключения! - Нет, вы не приговорены. Все, что мы давали вам до сих пор, мы делали из вещей, растущих или живущих в вашем собственном мире, ну, как кабры. И все равно, если откроется то, что мы сделали, нас увезут из этого мира, сошлют, запретят встречаться с вами. Совсем. - Те металлы, которые используете вы, люди, тоже принадлежат нашему миру. Мы видели, как ваши шахтеры добывали их из земли далеко на юге отсюда. Миро решил запомнить эту фразу и потом разобраться. Не было таких холмов за оградой, с которых можно было бы увидеть шахты. Следовательно, свинксы нашли какой-то способ перебираться через ограду. - Да, металл добывают из земли, но в особенных местах, а я не знаю, как находить их. И даже если вы выкопаете его, он будет смешан с другими веществами. Нам приходится очищать и переделывать его, а это очень сложный процесс. И каждый кусок металла, добытый из земли, записывается Даже если мы дадим вам всего одно орудие - отвертку или мастерок каменщика, - люди обнаружат нехватку и станут искать. Никому не интересно, куда девается молоко кабр. Стрела пристально глядел на него. Миро не отвел глаз. - Мы подумаем об этом, - ответил Стрела и протянул руку к другому свинксу по имени Календарь. Тот положил на его ладонь три стрелы. - Посмотри. Хороши? Отлично сделаны, как и все, что выходило из рук Стрелы. Прямые, хорошо оперенные. Наконечник интересный, не обсидиан. - Кость кабры, - сказал Миро. - Пользуемся каброй, чтобы убивать кабру. - Свинкс вернул стрелы Календарю. Потом поднялся и отошел. Календарь держал тонкие деревянные стрелы на вытянутых руках и пел им что-то на языке отцов Миро узнал песню, хотя и не понимал слов. Мандачува когда-то объяснил ему, что это молитва. В ней свинксы просят мертвое дерево простить их за то, что они пользуются инструментами, сделанными не из древесины. В противном случае, говорил он, деревья могут подумать, что малыши разлюбили их Религия. Миро вздохнул. Календарь унес стрелы, а его место занял молодой свинкс по имени Человек, который подошел и уселся перед Миро, держа в руках предмет, завернутый в листья. Он осторожно положил его наземь и развернул. Экземпляры "Королевы Улья" и "Гегемона". Миро принес их свинксам несколько лет назад. Тогда возник небольшой спор между Миро и Квандой. Это Кванда заговорила со свинксами о религии. Впрочем, она не виновата. Мандачува спросил ее: "Как можете вы, люди, жить без деревьев?" Она поняла вопрос. Он, естественно, говорил не о лесс, а о богах. "У нас тоже есть Бог. Человек, который умер, но все-таки жив", - объяснила она. "Только один? И где он живет теперь?" - "Никто не знает". - "Тогда какой вам от него прок? Как вы говорите с ним?" - "В наших сердцах. Он живет в наших сердцах". Свинксы пришли в полное недоумение. Либо потом долго смеялся и говорил: - Вы видите? Для них наша утонченная теология - собрание предрассудков. Живет в наших сердцах, ну как же! Что же это за религия. А своих богов они могут видеть, касаться... - Забираться на них и стряхивать масиос, - вставила Кванда. - Я уж не говорю о том, что им наверняка пришлось срубить парочку, чтобы построить большую хижину. - Срубить? Срубить дерево? Не имея каменных или металлических орудий? О нет, Кванда, они молятся, пока дерево не падает. Но Кванде не нравились шутки о религии. По просьбе свинксов Кванда потом принесла им копию Евангелия от Иоанна - упрощенный перевод на звездный. Но Миро настоял, чтобы одновременно свинксы получили "Королеву Улья" и "Гегемона". - Евангелист Иоанн ничего не говорит о существах, живущих на других мирах, - указал Миро. - А Голос Тех, Кого Нет объясняет, открывает жукеров людям, а людей - жукерам. Кванда прямо-таки взбесилась от такого святотатства, но годом позже они обнаружили, что свинксы используют Писание как трут для растопки, а "Королеву Улья" и "Гегемона" хранят, завернув в листья. Кванда долго горевала из-за этого, и Миро быстро понял, что дразнить ее не стоит. Человек развернул книгу на последней странице. Миро заметил, все свинксы тихонько подтянулись к нему. Маслосбивающий танец окончился. Человек провел рукой по последней строчке книги. - Голос Тех, Кого Нет, - пробормотал он. - Да. Я видел его вчера вечером. - Он - подлинный Голос, так говорит Корнерой. Миро предупредил их, что в мире много Голосов и тот, кто написал "Королеву Улья" и "Гегемона", давным-давно умер. По всей видимости, они все еще не могли отделаться от мечты, что сюда прилетел настоящий, тот, кто создал священную книгу. - Я думаю, он хороший Голос, - сказал Миро. - Он был добр к моей семье. Ему можно доверять. - Когда он будет Говорить с нами? - Я его еще не спрашивал. Об этом нельзя говорить сразу. Мне нужно время. Человек запрокинул голову и завыл. "Это моя смерть?" - подумал Миро. Нет. Другие свинксы стали нежно и осторожно поглаживать Человека, потом помогли ему снова завернуть книгу в листья и унести. Миро поднялся, чтобы уйти. Никто из свннксов не последовал за ним, даже внимания не обратил. Нет, они не бойкотировали его, просто все сразу оказались заняты. Человек-невидимка, ксенолог-невидимка. Кванда догнала его на краю леса. Подлесок прикрывал их от любых любопытных глаз Милагра. Хотя кто там будет смотреть на лес? - Миро, - тихо окликнула она. Он повернулся как раз вовремя, чтобы поймать ее за руки. Она налетела на него с такой скоростью, что ему пришлось отступить, чтобы не упасть. - Ты пытаешься убить меня? - спросил Миро, вернее, попытался спросить - она целовала его в губы, и потому ему было трудно выговаривать слова. Наконец он сдался и ответил ей долгим и крепким поцелуем. Она оторвалась от пего. - Ты становишься сладострастен, - сказала Кванда. - Со мной так всегда случается, когда в лесу меня атакуют юные девушки. - Спусти пары, Миро, нам еще долго идти. - Она ухватила его за пояс, притянула к себе, поцеловала снова. - Должно пройти два года, прежде чем ты сможешь жениться без согласия твоей матери. Миро даже не пытался спорить. Ему было глубоко плевать на запреты священников, но он понимал, насколько необходимы такому маленькому поселению, как Милагр, жесткие брачные обычаи. Большие и стабильные общества могут позволить себе терпеть разумное количество несанкционированных личных отношений, но Милагр слишком мал. Квандой руководила вера, Миро - практические соображения, а потому, несмотря на тысячи возможностей, они были целомудренны, как монахи. Хотя, если бы Миро узнал, что им и в браке придется соблюдать целомудрие, как монахам ордена Фильос, девственность Кванды оказалась бы в непосредственной опасности. - Этот Голос, - начала Кванда. - Ты знаешь, что я думаю о его приходе сюда. - Сейчас в тебе говорит католицизм, а не разум. Он попытался поцеловать ее, но она опустила лицо, и он, взяв в рот ее нос, страстно поцеловал его. Она рассмеялась и освободилась от объятий. - Ты неуклюж, Миро, твои действия оскорбительны. - Она вытерла мокрый нос рукавом. - Мы уже послали к чертовой матери научный метод, когда начали помогать им повышать уровень жизни. У нас есть еще десять, может, двадцать лет, прежде чем результаты нашей деятельности станут заметны со спутников. К тому времени мы, наверное, успеем закрепить перемены. Но у нас нет шансов, если мы посвятим в проект постороннего. Он кому-нибудь расскажет. - Может быть, а может быть, и нет. Ты же знаешь, я тоже когда-то был посторонним. - Посторонним, но не чужаком. - Ты должна была видеть его прошлой ночью, Кванда. Сначала с Грего, а потом, когда Квара проснулась в слезах... - Одинокие, несчастные дети - что это доказывает? - И Эла. Смеющаяся. И Ольядо - он на самом деле включился в семью. - Квим? - Перестал кричать, чтобы неверный убирался прочь. - Я рада за твою семью, Миро. Надеюсь, он сумеет исцелить их совсем. Действительно надеюсь. Я вижу, ты изменился, в тебе появилась... надежда? Но не приводи его сюда. Миро втянул щеку, пожевал ее, затем отошел. Кванда кинулась за ним, поймала за руку. Они уже выбрались на открытое место, но между ними и воротами стояло дерево Корнероя. - Не оставляй меня так! - яростно сказала она. - Ты не можешь просто так уйти... - Я знаю, ты права, - ответил Миро. - Но не могу изменить то, что чувствую. Когда он был в нашем доме, это словно... словно Либо пришел туда. - Отец ненавидел твою мать, Миро, он не переступил бы порог вашего дома. - Но если бы. В нашем доме Голос был таким, каким всегда был Либо на Станции Зенадорес. Понятно? - А тебе? Он приходит к вам и ведет себя так, как следовало бы вашему отцу, только тот никогда не помнил, что он отец и вы все валяетесь брюхом кверху, как новорожденные щенки. Ее презрение взбесило его. Миро захотелось ударить Кванду по лицу. Вместо этого он подошел и шлепнул ладонью по дереву Корнероя. За четверть века оно очень выросло - восемьдесят сантиметров в диаметре. Кора была очень грубой и жесткой, и Миро больно ушиб ладонь. Кванда подошла к нему: - Прости Миро, я не это имела... - Именно это. Глупо и эгоистично. - Да, но я... - То, что мой отец был подонком, не значит еще, что я буду махать лапами в воздухе для каждого милого дяди, который погладит меня по головке. Ее руки гладили его волосы, плечи, грудь. - Я знаю, знаю, знаю... - Видишь ли, я понимаю, что такое хороший человек. Не отец, а хороший человек. Я ведь знал Либо, не правда ли? И когда я говорю тебе, что этот Голос, Эндрю Виггин, похож на Либо, такой, как Либо, ты должна выслушать меня, а не отмахиваться от моих слов, как от визга кано. - Я слушаю. Я хочу встретиться с ним. Миро. И тут Миро изумил самого себя. Он заплакал. Вот что этот проклятый Голос делал с ним, даже если его не было рядом. Он развязал все узлы в душе Миро, и теперь Миро ничего не мог удержать в себе. - Ты тоже права, - еле слышно сказал он, внезапно почувствовав, что охрип. - Я видел, как он ходил по дому, как заживало все, к чему он прикасался, и думал: если бы этот человек был моим отцом! - Он повернулся к Кванде, нисколько не заботясь, что она увидит его красные глаза и слезы. - Ты знаешь, я повторял эти слова каждый день, когда шел домой со Станции Зенадорес: если бы только Либо был моим отцом, если бы только я был его сыном. Кванда улыбнулась и крепко прижалась к нему. Ее волосы осушили слезы на его лице. - Ах, Миро, - воскликнула она, - я так рада, что он не твой отец! Потому что тогда я была бы твоей сестрой и не могла бы даже надеяться заполучить тебя для себя. 10. ДЕТИ РАЗУМА Правило 1: Все Дети Разума Христова обязаны состоять в браке - это условие членства в ордене. Но они обязаны также соблюдать целомудрие. Вопрос 1: Почему человеку необходимо вступать в брак? Дураки говорят: зачем нам жениться или выходить замуж? Любовь - единственная связь, в которой мы нуждаемся. Им я отвечу: брак не есть соглашение между мужчиной и женщиной, даже звери лесные прилепляются друг к другу и рожают детей. Брак есть соглашение между мужчиной и женщиной, с одной стороны, и обществом - с другой. Заключение брака по законам общества равнозначно принятию полного гражданства. Отказавшийся является чужаком, ребенком, преступником, рабом или предателем. Это определение неизменно для всех форм человеческого сообщества: только тот, кто подчиняется брачным законам, обычаям, табу, - воистину взрослый член общества. Вопрос 2: Почему священникам и монахиням предписано хранить целомудрие? Чтобы, отделить их от общества. Священники и монахини - не граждане, а слуги. Они служители Церкви, но никак не сама Церковь. Святая Мать Наша Церковь - невеста, Христос - жених ее, а монахини и священники - только гости на свадьбе, ибо они отказались от гражданства в общине Христовой, чтобы служить ей. Вопрос 3: Почему тогда Дети Разума Христова должны вступать в брак? Разве мы не слуги Церкви? Нет, мы не служим Церкви, за исключением разве что той службы, которую оказывают ей все мужчины и женщины, вступая в брак. Разница состоит в том, что обычные люди передают следующему поколению свои гены, а мы - свои знания. Их наследство можно отыскать в молекулах генов будущих поколений, а наше живет в разуме и сердце. Наши браки порождают память, и она не менее достойное дитя, чем дети из плоти и крови, зачатые в освященном браке. Сан-Анжело. "Правила и Катехизис ордена Детей Разума Христова". 1511:11:11:1. Куда бы он ни шел, декан кафедрального собора всюду приносил с собой молчание темных часовен и ощущение массивных смыкающихся стен. Когда он возник в аудитории, школьники ощутили какую-то невидимую тяжесть. Ребята невольно сдерживали дыхание, пока он скользил мимо них к столу преподавателя. - Дом Кристано, - пробормотал декан, - епископ нуждается в вашем совете. Ученики, в большинстве своем подростки, были не так уж малы, чтобы не знать о крайней натянутости отношений между иерархами Матери Церкви и свободолюбивой и независимой монашеской братией, которая хозяйничала почти во всех католических школах Ста Миров. А Дом Кристано был не только превосходным учителем истории, геологии, археологии и антропологии, но и аббатом монастыря Фильос да Менте де Кристо, Детей Разума Христова, и это положение делало его главным соперником епископа в борьбе за власть над душами жителей Лузитании. В каком-то смысле его статус даже выше епископского: на большинстве миров на одного архиепископа приходилось по аббату, тогда как епископу соответствовал завуч монастырской школы. Но Дом Кристано, как и все Дети, возводил в принцип предельное почтение к церковной иерархии. Услышав о приглашении епископа, он тут же выключил свой терминал и объявил занятие оконченным, даже не попытавшись выяснить, насколько срочно требуется его помощь. Учащиеся не удивились: они знали, что аббат поступил бы так же, если бы его присутствия потребовал самый ничтожный священник. Естественно, священнослужителям всегда очень льстило уважительное отношение Детей Разума Христова, хотя Дети одновременно давали им понять, что если они будут слишком часто посещать школу в рабочее время, то совершенно развалят преподавательскую работу. В результате священники почти не заглядывали в школы. Путем смирения и почтительности Дети Разума добились почти полной независимости. Дом Кристано мог, пожалуй, даже угадать, зачем он так срочно понадобился епископу. Доктор Навьо всегда был болтуном и сплетником, и с самого утра по городу ходили слухи о какой-то страшной угрозе, высказанной Голосом Тех, Кого Нет. Дом Кристано с большим трудом переносил все эти вопли и беспочвенный ужас церковных иерархов при малейшем соприкосновении с неверными или еретиками. Епископ, конечно, в ярости. Это значит, он станет требовать от всех решительных действий, хотя совершенно ясно, что лучшая политика - невмешательство, терпение, сотрудничество. Кроме того, распространился также слух, что этот Голос - тот самый, что Говорил о смерти Сан-Анжело. Если это правда, то, вполне возможно, он не враг Церкви, а друг. Или по меньшей мере друг Детям, что, с точки зрения Дома Кристано, одно и то же. Следуя за молчаливым деканом по коридорам, а затем по церковному саду, Дом Кристано очистил свое сердце и разум от злости и раздражения. Снова и снова он повторял свое монашеское имя: Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме, "Ты Должен Любить Всех, Чтобы Господь Возлюбил Тебя". Он долго выбирал себе имя, когда вместе со своей невестой решил присоединиться к ордену, ибо знал самую серьезную свою слабость: глупость приводила его в неистовство. Как и все Дети, он сделал своим именем заклинание от сильнейшего из своих грехов. Один из способов духовно обнажить себя перед миром. "Мы не будем одевать себя лицемерием, - учил Сан-Анжело. - Христос оденет нас добродетелью, словно лилии долин, но мы не должны стараться выглядеть добродетельными". Дом Кристано чувствовал, что добродетель его порядком прохудилась - холодный ветер нетерпения пробирал его до костей. Поэтому он беззвучно повторял свое имя, думая при этом: "Епископ Перегрино - проклятый Богом дурак, но Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме". - Брат Амай, - сказал епископ Перегрино. Он никогда не использовал почетный титул "Дом Кристано", хотя даже кардиналы обычно проявляли такую любезность. - Хорошо, что вы пришли. Доктор Навьо уже успел занять самое удобное кресло, но Дом Кристано и не думал упрекать его за это. Праздность и себялюбие сделали Навьо толстым, а жир принудил его к еще большей праздности. Страшная болезнь, змея, пожирающая собственный хвост. Дом Кристано благодарил небо за то, что не страдает ею. Он выбрал себе высокий табурет без свинки. Здесь его тело не сможет расслабиться, а потому разум останется ясным. Навьо немедленно начал пересказывать свою неприятную беседу с Голосом Тех, Кого Нет и подробно объяснил, что именно угрожал учинить Голос, если бойкот будет продолжаться. - Инквизитор! Можете себе представить? Этот неверный осмелился угрожать Матери Церкви! Ох, каждый раз, когда Мать Церковь оказывается в опасности, в пастве пробуждается дух крестоносцев. Но попроси их ходить к мессе раз в неделю, как этот дух сворачивается калачиком и засыпает. Речи Навьо произвели некоторое впечатление - епископ Перегрино рассердился еще больше. Его темно-коричневая от загара кожа начала багроветь. Когда Навьо наконец умолк, Перегрино повернулся к Дому Кристано. Его лицо напоминало маску ярости. - Ну, и что вы на это скажете, брат Амай? "Если бы я не был вежливым человеком, то сказал бы, что вы повели себя как полный болван, связавшись с Голосом, когда закон явно на его стороне. А сам Голос, кстати, еще не сделал нам ничего плохого. Пока. Потому что теперь вы его спровоцировали, разозлили. Он теперь куда опаснее, чем был бы, если б вы просто проигнорировали его приезд". Дом Кристано едва заметно улыбнулся и наклонил голову. - Я думаю, мы должны нанести удар первыми и лишить его возможности вредить. Эти воинственные слова застали епископа Перегрино врасплох. - Именно, - отозвался он. - Но я никак не ожидал, что вы тоже это понимаете. - Фильос столь же искренни в своей вере, как и любой христианин, не прошедший посвящения, - ответил Дом Кристано. - Но поскольку мы не священники, нам приходится пользоваться разумом и логикой - жалкими заменителями авторитета Церкви. Епископ Перегрино понимал, что монах насмехается, но никогда не мог вывести его на чистую воду, а потому лишь хмыкнул и прищурил глаза. - Ну что ж, брат Амай, как, по-вашему, нам следует нанести удар? - Что ж, отец Перегрино, закон выражается предельно ясно. Голос может получить власть над нами, только если мы станем вмешиваться в исполнение его профессиональных обязанностей. Чтобы лишить его возможности причинить нам даже малейший вред, достаточно начать сотрудничать с ним. Тут епископ Перегрино взревел и изо всех сил грохнул по столу кулаком. - Это просто софистика, следовало ожидать от вас такого выверта, Амай! Дом Кристано вежливо улыбнулся: - У нас нет выбора. Либо мы отвечаем на все его вопросы, либо он подает петицию, совершенно справедливую, о статусе инквизитора, и вы садитесь на ближайший корабль, идущий в Ватикан, чтобы предстать перед судом по обвинению в религиозных преследованиях. Мы все слишком любим и уважаем вас, епископ Перегрино, чтобы позволить вам лишиться поста. - О да, я осведомлен о ваших чувствах. - Голоса Тех, Кого Нет на деле вполне безобидны. Они не имеют организации, не раздают святого причастия, даже не настаивают на том, что "Королева Улья" и "Гегемон" - священное писание. Единственное их занятие - поиск правды о судьбах умерших. Потом они рассказывают всем, кто желает слушать, историю жизни покойника так, как они сами ее понимали. - И это, по-вашему, безобидно? - Как раз наоборот. Сан-Анжело основал наш орден именно потому, что правда - это страшная сила. Но, я полагаю, от Голосов нам куда меньше вреда, чем, скажем, от протестантов. А если нашу католическую лицензию отменят на основании религиозных преследований... Конгресс немедленно ввезет сюда эмигрантов других религий. Чтобы как минимум треть населения стала некатолической. Епископ Перегрино покрутил свое кольцо. - Но может ли Конгресс позволить себе такой шаг? Размеры колонии были строго ограничены с самого начала. Приток неверных... Мы мгновенно вылетим за предписанные рамки. - Вы должны знать, что они уже приняли меры на этот случай. Как вы думаете, зачем на орбите остались два корабля? Католическая лицензия гарантирует неограниченный рост населения. Когда мы превысим квоту, они просто увезут лишних. Насильственная эмиграция. Это все равно будет сделано через одно-два поколения. Так почему не начать сейчас? - Они не станут. - Звездный Конгресс впервые созвали именно для того, чтобы прекратить волну религиозных войн и погромов, прокатившуюся по всем обитаемым мирам. Так что не стоит шутить с законами о религиозных преследованиях. - Но это же не лезет ни в какие ворота! Какой-то полубезумный еретик вызвал сюда Голос, и над нами нависла угроза насильственной эмиграции! - Мой уважаемый отец, светской власти всегда было трудно найти общий язык с духовной. Мы должны быть терпеливы и терпимы. У нас есть на то весьма веская причина - большие батальоны на их стороне. Навьо хихикнул. - Пускай у них есть батальоны, мы владеем ключами от рая и ада, - ответил епископ. - Ну да, и половина Звездного Конгресса уже трепещет от страха. Впрочем, возможно, я действительно могу помочь вам несколько смягчить ситуацию. Вместо того чтобы публично отказываться от ваших прежних замечаний... (от ваших идиотских, разрушительных, бездарных воплей)... вам следует только поставить город в известность, что вы поручили Детям Разума Христова нести тяжкое бремя общения с этим неверным и отвечать на его вопросы. - Вы можете не знать ответов, - вставил Навьо. - Но мы можем искать их для него, не так ли? Можем избавить жителей Милагра от необходимости говорить с Голосом напрямую. Вместо этого они будут отвечать на вопросы безобидных братьев и сестер нашего ордена. - Иными словами, - сухо сказал епископ Перегрино, - монахи вашего ордена станут прислуживать неверному. Дом Кристано закрыл глаза и трижды повторил про себя свое имя. Ни разу с тех пор, как Эндер покинул Боевую школу, не чувствовал он так сильно, что находится на вражеской территории. Дорожка, поднимающаяся по склону холма от самой прассы, буквально стерта ногами верующих, а здание собора так высоко, что, за исключением нескольких особенно крутых поворотов, его видно на всем пути. По левую руку Эндера на искусственных террасах склона располагалась начальная школа, по правую - Вила де Профессорес, названная в честь преподавателей, хотя в основном здесь обитали уборщики, клерки, советники и прочая мелочь. Все учителя, носившие серые одежды Фильос, осторожно, с большим любопытством поглядывали на Эндера. Вражеская территория началась на вершине холма - ровная, почти плоская зеленая лужай